Демоны Антарктоса

Глава 1

Ангуте становилось все страшнее с каждым новым ударом весла, который уносил его каяк, сделанный из кости и кожи тюленя, в просторы Северного Ледовитого океана. Его воды были до странности спокойными. Мышцы охотника сводило судорогой, но не от холода. Он трясся от мучительного напряжения, ожидая, что с минуты на минуту из глубины поднимется кит. Кит, которого нужно убить. В пятьдесят семь лет справиться с шестидесятифутовым горбуном, а затем отбуксировать тушу к берегу было очень непросто, но Ангута не думал об этом. Мечта его жизни должна исполниться — это все, что его волновало.

Рукой в перчатке он стиснул копье с костяным наконечником, не обращая внимания на боль в артритных пальцах. Когда же чудовище всплывет на поверхность? Ангута три дня гнался за ним, питаясь только копченым лососем. Если он не убьет горбуна сейчас, ему придется вернуться с пустыми руками. А затем снова отправиться в одинокое плавание вдали от родных берегов. Нет, только не это.

— Плыви ко мне, кит, — пробормотал он сквозь толстый шарф, прикрывавший рот. — Плыви, я окажу тебе честь, подарю быструю смерть.

Ангута знал, что если он с первого удара попадет в глаз, копье проникнет в мозг и гигант умрет мгновенно. В противном случае животное потащит каяк за собой, и начнется многочасовое сражение. С одним гарпуном на морского зверя охотились только инуиты, и Ангута оставался единственным мужчиной в племени, который еще не добыл своего кита, хотя каждый год, с тех пор как ему исполнилось девятнадцать, выходил в море в поисках добычи. Он проклинал себя за то, что нашел, должно быть, самого крупного горбуна во всем океане. Ангута надеялся, что ему попадется неопытный двухлеток, которого совсем недавно пестовала заботливая мамаша, а вместо этого наткнулся на матерого самца, возможно, своего ровесника.

Утешало одно — он совсем не мерз. Шкуры, которые испокон веков спасали инуитов от холода, — карибу, медвежья и тюленья — укрывали охотника с головы до пят. Кроме того, за долгие годы бесплодной охоты Ангута убедился в пользе многих вещей, привезенных на Аляску европейцами, поэтому под мехом были непромокаемый костюм и термобелье военного образца. Глаза защищала маска, которая не только согревала кожу, но благодаря темным стеклам приглушала ослепительное сияние солнца на льду.

Он окинул взглядом гладкую поверхность воды, в которой, как в зеркале, отражалось небо, но не заметил ни малейшего движения. Его мысли унеслись вслед за парящими облаками. Ангута представил, как его жена Элизабет, француженка из канадского Квебека, кормит собак. Когда-то подобный брак считался большой редкостью, но теперь многое изменилось. А поначалу Ангуты сторонились, не могли простить, что он женщинам своего племени предпочел чужую. Однако неприязнь сородичей Ангуты не помешала им с Элизабет произвести на свет пятерых детей, и теперь у них семеро внуков. Ангута отчаянно скучал по семье и жалел, что их нет рядом и они не охотятся на кита вместе. Почему бы и нет? Его женитьба и дети-полукровки — разве это не нарушало обычаи его народа? Одним обычаем больше, одним меньше…

Глава 2

Глядя на флягу, которую он держал в руках, Дмитрий пожалел, что в ней вода, а не водка. Но желание почувствовать на языке чистый жар спиртного сразу же пропало. А ведь еще год назад все было иначе… К тридцати семи годам Дмитрий понял, что стал законченным алкоголиком. Кого могло это удивить в России, где люди от пьянства мерли как мухи? Наверное, каждый третий русский отдавал богу душу, зажав бутылку в руке, и Дмитрий Ростов смирился с тем, что его ждет такая же судьба… пока не встретил ее. Вику. Викторию Петрову.

— Дима, иди сюда, посмотри!

— Иду, Вика! — крикнул Дмитрий, пробираясь по каменистому берегу.

Изогнутую луком бухту Вадима окружали отвесные скалы. За ними начиналась бескрайняя тундра. Подобных мест, настоящих медвежьих углов, куда люди могли добраться только в середине короткого лета, на Карском море было великое множество.

Обогнув большой камень, Дмитрий чуть не столкнулся с Викторией; их лица почти соприкоснулись, и он пожалел, что этого не случилось. Она была в красной парке и плотных брюках. Ведь даже в июле ледяной воздух здесь жалил кожу — еще бы, они находились в доброй сотне миль севернее Полярного круга.

Удивленная неожиданным появлением Дмитрия, Виктория отшатнулась и, споткнувшись о камень, вскрикнула и потеряла равновесие.

— Вика!

Дмитрий стремительно выбросил вперед сильную руку и ухватился за рукав парки, сумев удержать девушку. И поблагодарил Бога за то, что трезв. Если бы это случилось год назад, она бы упала на камни, а он… он бы пьяно хохотал, глядя на нее. Но сегодня, когда до его сорокалетия оставалось десять дней, Дмитрий чувствовал себя новым человеком. Конечно, без помощи и поддержки Вики он ни за что бы не справился со своей бедой. Его карьера трещала по швам. Дмитрия ждало досрочное увольнение из рядов МЧС, но ему несказанно повезло — Виктория начала работать с ним в паре и увидела в нем нечто такое, что стоило спасать. У нее была железная воля, и она добилась того, что Дмитрий стал постепенно возвращаться к нормальной жизни.

Теперь он тщательно следил за собой. Каждый день принимал душ, чистил зубы, менял рубашки — от всего этого Дмитрий отказался, когда беспробудно пил. Бледный жалкий человек с жирной кожей и опухшим лицом полностью изменился — похудел, посвежел и даже как будто вырос, а когда наконец сбрил бороду, все увидели, какое красивое у него лицо. Недаром мать так гордилась внешностью сына.

Когда пришло время представить руководству отчет, доклад Дмитрия получил заслуженно хорошие оценки. Ему разрешили работать дальше. И это была заслуга Виктории.

Дело не в том, что Вика умела манипулировать чужим сознанием. Все обстояло гораздо проще — Дмитрий влюбился. Его напарница по службе, даже не подозревая об этом, завладела всеми его мыслями и чувствами, и он грезил о ней во сне и наяву… Все влюбленные немного сумасшедшие. Дмитрию так хотелось понравиться этой строгой девушке, что порой он надолго застывал перед зеркалом, потом внезапно срывался с места и принимался яростно драить свою квартиру, наводил на новую мебель ослепительный глянец — вдруг именно сегодня Вика зайдет к нему, так, на минутку, по какому-нибудь пустячному поводу. И тогда он наберется смелости и признается ей в любви. Дмитрий много раз представлял, как это произойдет… И вдруг сейчас, наедине с ней, среди дикой природы, он преисполнился невероятной решимости. Да и случай был подходящим…

Дмитрий помог Виктории подняться, и она оказалась так близко, что он уловил слабый аромат роз. Ее духи.

— Вика, ну как ты? Я не хотел тебя испугать.

— Все хорошо. Я в полном порядке.

Виктория посмотрела ему в глаза. Этот взгляд развеял всю отвагу Дмитрия и превратил его в четырнадцатилетнего мальчишку, пришедшего на первое в жизни свидание.

Глава 3

Глядя сверху на Портсмут, Мирабель Уитни решила, что поход за мороженым стоит отложить по крайней мере на несколько часов. Сейчас слишком жарко. Ее дом королевского пурпурного цвета, построенный еще в Викторианскую эпоху, стоял на вершине Проспект-Хилл, самого высокого холма на побережье Нью-Гемпшира, и Мирабель пришлось бы спуститься на две сотни футов, чтобы добраться до ближайшего магазина. С веранды ее спальни на втором этаже был прекрасно виден центр Портсмута, дальше простирался океан. Слева, на другом берегу реки Пискатакуа, разделявшей штаты Нью-Гемпшир и Мэн, находился городок Киттери, справа за полями и пастбищами темнел густой лес.

Вид с холма завораживал Мирабель. Во все времена года эта панорама казалась ей восхитительной. Она снова взглянула на город. Машины сплошными потоками ползли в уличных пробках, постепенно выбираясь на автострады. Лето, час пик.

«Сегодня вечером, — весело подумала она. — Сегодня вечером я куплю мороженое».

Девушка потянулась всем своим стройным телом, и между краем майки с тонкими бретельками и поясом шорт показалась полоска загорелой кожи. Мирабель любила солнце. Она с удовольствием подставила лицо лучам, ведь лето в Новой Англии было довольно сырым, и теплые дни быстро становились всего лишь воспоминанием…

Она глубоко вздохнула, собрала свои длинные светлые волосы в узел и закрепила их красивой заколкой, привезенной из Токио. Порыв ветра распахнул створку окна. Прохладный воздух коснулся обнаженных рук девушки, заставив ее вздрогнуть.

«С океана подул холодный ветер», — отметила Уитни.

Заколов непослушные пряди, она посмотрела на свое отражение в оконном стекле и решила, что похожа на принцессу Лею из мультипликационной версии «Звездных войн»… только смуглую и белокурую. Уитни улыбнулась. А все-таки она хорошо выглядит! Впервые за этот долгий год она поймала себя на подобной мысли. Вероятно, красота, открывавшаяся из окон, подействовала на Мирабель сильнее обычного, и это заставило ее рассмотреть себя повнимательнее… Может быть, и так, однако карие глаза Уитни, еще недавно затуманенные грустью, сегодня ярко сияли, отчего матово-золотистое лицо казалось еще прелестнее.

Тем не менее девушка знала: несмотря на то что внешне она ничем не отличалась от себя прежней, сердце ее все еще ныло; боль, испытанная год назад, не отступила окончательно. Ничто не помогало снять с души камень. Даже во сне Мирабель не могла полностью забыть о произошедшем. Поэтому приняла неожиданное решение: отправиться в Антарктиду.

Многие из тех, кто знал Уитни близко, отговаривали ее от этого безрассудного шага. Например, Синди Бекофф, ее подруга, которая профессионально занималась психологией, всерьез полагала, что Уитни попросту пытается сбежать от своих переживаний.

— Это так далеко, что дальше некуда, — твердила Синди. — Тебе нужно научиться справляться со своей болью, прежде чем пускаться в путь.

Но Уитни не сказала ей и не собиралась говорить, что вовсе не убегает от боли, а спешит ей навстречу. Ведь тот, кто заставил ее страдать, скрывается именно там, на ледяном материке…

…Ветер промчался над черепичной крышей и, сменив направление, задул в сторону океана. Уитни вдруг заметила, каким теплым стал воздух. Ее это удивило: казалось бы, только что надвигался холодный фронт — и вдруг снова жара! Конечно, Новая Англия славилась переменчивой погодой, однако такие атмосферные капризы были необычными даже для этих мест.

Глава 4

Задумавшись, Ангута пропустил момент, когда на поверхности воды появилась легкая рябь. Но в следующую секунду, заметив, как забурлило и вспенилось море, мгновенно очнулся от грез. Кит! Охотник поднял над головой копье и приготовился нанести удар.

Вода расступилась, и он увидел темно-серую шкуру горбуна. Ангута сосредоточился. Спешить нельзя, можно промахнуться и угодить в хвост, тогда чудовище начнет изо всех сил молотить им из стороны в сторону и утащит человека в темную глубину. Но вот на поверхности показалась громадная голова. Сейчас кит выплюнет струю воды, Ангута прицелится и…

Охотник почувствовал, как сердце замерло в груди, когда он встретился с противником взглядами, но животное не торопилось выдыхать воду, и Ангута боялся сделать лишнее движение. Он стоял, твердо упираясь ногами в дно каяка, так что все мышцы были напряжены до предела, и смотрел в глаза кита, затянутые катарактами. На сердце легла невыразимая тяжесть. Ангута подумал, насколько они с ним похожи. У этого существа, которое настолько отличалось от него самого, наверняка тоже большое потомство. Он также всю свою долгую жизнь плавал по Арктике. Сражался с волнами и ветром. Устал, постарел… Однако Ангута был прежде всего охотник, и времени на сантименты у него просто не оставалось. Годы странствий, бедствия, неудачи пронеслись перед его мысленным взором, и сострадание, которое он почувствовал к слепому киту, исчезло. В тот же миг Ангута сделал бросок. Его больные пальцы, до этого судорожно сжимавшие копье, с трудом разжались.

Он был уверен, что прицелился очень хорошо и наконечник вонзится в глаз горбуна, сразив его наповал. Веревка начала стремительно разматываться у ног Ангуты, гарпун, пролетев двадцать футов, коснулся белой глазницы кита — и отскочил от нее с такой силой и звуком, словно попал в камень.

Ничего не понявший охотник был раздосадован тем, что промахнулся и теперь придется доставать копье из воды, но каково же было его изумление, когда оно подпрыгнуло, ударившись о твердую поверхность.

«Здесь нет льда, — подумал он. — Может быть, это айсберг?»

Старик принялся оглядываться по сторонам. Мир вокруг был белым и безмолвным. Тогда он снова посмотрел на кита и увидел, что его шкура покрыта сверкающим на солнце льдом. И вдруг почувствовал, как мороз безжалостно впивается в кожу. Ангута успел удивиться: его арктическое снаряжение всегда надежно защищало его от холода, а сейчас ощущение было сродни тому, будто валяешься голышом в снегу.

Его начала бить крупная дрожь; ведь то, что было живым, не желало умирать. Он опять осмотрелся, тщетно пытаясь найти в замерзшей пустыне океана хоть какое-нибудь укрытие. Но очки запотели, и теперь преследователь видел не больше, чем его несостоявшаяся жертва, которая превратилась в ледяную глыбу.

Охваченный паникой и отчаянием, Ангута сорвал очки и ослеп окончательно. Глаза в считаные секунды превратились в кристаллики льда. Его пронзила дикая боль, он зашатался. В голове промелькнуло: Элизабет, дети, внуки… неужели… неужели это будет с ними?…

Застывшее тело Ангуты с грохотом повалилось на дно каяка.

Глава 5

Дмитрий не сводил с Вики глаз, пытаясь произнести слова любви, но губы не слушались. Он с трудом сглотнул и почувствовал, как внутри все сжалось. Затем отвернулся, избегая ее проницательного взгляда и сражаясь со смущением. Его спас счетчик Гейгера, который она держала в руках. Дмитрию пришлось вспомнить, что они вообще-то находятся на работе. Вика действительно могла обнаружить что-нибудь важное. Конечно, сейчас его меньше всего волновал уровень радиации, зато это давало повод нарушить неловкое молчание. Он нехотя повернулся к девушке.

— Ты хотела мне что-то показать?

Виктория сделала удивленное лицо, но Дмитрий не смотрел на нее, упорно уставившись на счетчик.

— Я… ну да… Хотела.

Виктория высвободилась из рук Дмитрия, подошла к берегу, на который лениво набегали холодные волны, и подняла счетчик Гейгера. Провела им справа налево. Сначала прибор щелкал медленно, потом с ускорением, а затем темп снова снижался. Она повторила свое движение еще два раза.

Дмитрий задумчиво разглядывал линию прибоя. Она выглядела вполне безобидно, но, возможно, источник радиации скрывается глубже, под землей. Он взглянул на показатели счетчика. Было очевидно, что излучение не слишком опасно.

Их отправили сюда, в эти безлюдные места, для обнаружения и исследования токсичных отходов. Во времена холодной войны Сибирь, куда столетиями ссылали воров, убийц и попросту людей, неугодных власти, была по большей части превращена в помойку. Теперь же, по прошествии стольких лет, ее наконец признали кладовой природы. Однако сибирские богатства сильно пострадали из-за человеческого варварства, и Дмитрий не сомневался, что они найдут множество доказательств наплевательского, более того, преступного отношения к этой суровой и прекрасной земле.

Он наклонился и откинул в сторону несколько мелких камней. И вдруг почувствовал, как его бросило в жар. На лбу выступила испарина. Дмитрий отнес это на счет усталости — он все еще был не в лучшей форме, — потом поднял камень и отшвырнул его в сторону. Под ним лежали камешки поменьше. Да, судя по всему, придется потрудиться.

— Дима?

Дмитрий повернулся и увидел, что Виктория снимает парку.

— Тебе не жарко? — спросила она.

— Да, есть немного. Давненько я булыжники не ворочал…

Он начал сильно потеть. Воздух стремительно нагревался. Дмитрий скинул парку.

— Дима… Радиация?

Дмитрий заглянул в глаза Вики и увидел в них страх. Неужели, когда он убрал камень, смертельное излучение вырвалось наружу? Он взял из ее руки счетчик и поводил им в воздухе.

— Нет, что-то другое, — покачав головой, сказал он.

Однако температура воздуха продолжала подниматься. У Дмитрия запершило в горле. Он сделал глоток воды и протянул флягу Виктории, которая с жадностью принялась пить.

В спину ударил порыв горячего и сухого ветра, словно из раскаленной печи. Пот моментально высох. Что-то здесь было не так.

— Нужно уходить! — сказал Дмитрий и посмотрел туда, где они оставили вертолет. До него требовалось пройти расстояние, примерно равное длине футбольного поля.

Дмитрий взял Вику за руку и помог ей перебраться через скользкие камни. От нехватки кислорода сердце отчаянно колотилось, и ему захотелось бежать отсюда со всех ног. Но он не мог оставить Вику. Она спасла ему жизнь. И он не позволит ей здесь умереть.

Виктория споткнулась, но Дмитрий успел ее подхватить. Он обнял девушку за плечи, и они поспешили к вертолету.

Жара становилась невыносимой. Дмитрий изо всех сил старался не закрывать глаза, но воздух был таким горячим, что смотреть было больно. Щурясь и моргая, он взглянул на Вику. Ее веки были плотно сомкнуты.

Они уже преодолели половину пути. Дмитрий ощущал, что его кожа натянута, суха, как пергамент, и вот-вот просто лопнет. Капельки пота, едва выступив, тут же испарялись. До его слуха донесся громкий треск. Он повернул голову и с ужасом увидел, что пестрый ковер летней тундры, еще несколько минут назад такой яркий и свежий, пожирает огонь. Темное облако ядовитого дыма ползло к берегу. Резко запахло серой, и Дмитрий начал задыхаться.

Он продолжал упрямо двигаться в сторону вертолета, волоча за собой Викторию. Шаг, другой, и ему пришлось подхватить ее на руки. Ее голова безвольно откинулась назад. Ударившись лодыжкой об острый камень, Дмитрий качнулся, уронил девушку и повалился на нее сверху.

Он хотел закричать, но ему не хватило дыхания. Его глаза, кожа и легкие были обожжены. Мелькнула безумная надежда, что Вика выживет в этой преисподней благодаря тому, что он закрывает ее своим телом. Из последних сил приподнявшись и взглянув в лицо той, которую так любил, Дмитрий понял, что Виктория уже мертва. «Так близко, — подумал он. — Она первый раз так близко».

С оглушительным грохотом взорвался бензобак вертолета, и это был последний звук, который услышал Дмитрий, охваченный пламенем.

Глава 6

Мирабель Уитни с сожалением оторвалась от своего отражения в оконном стекле. Внизу простирался Портсмут, и, казалось бы, все было по-прежнему — дороги забиты автомобильными пробками, кирпичные дома сияют в лучах солнца. И все-таки картина мира неуловимо изменилась. Не понимая, что могло нарушить привычную гармонию, Уитни перегнулась через раму.

Строберри-Бэнк, чистенький, ухоженный, цветущий и, как всякий городской парк в американской глубинке, кичащийся непременными достопримечательностями, был полон народа. Летом здесь часто проводили пикники, фестивали омаров, чили-вечеринки. Уитни принялась разглядывать толпу, пытаясь понять, что сегодня там происходит, и заметила, как морской ветер подхватил ослепительно белую вуаль. Свадьба.

Уитни быстро отвернулась, стараясь прогнать тяжелые воспоминания. Вид свадебного торжества разбередил ее рану. Лучше смотреть на океан, на его бесконечную синеву…

То, что предстало взору Уитни, моментально заставило ее забыть обо всем. Откуда взялась эта длинная полоса песка там, где прежде была вода? Пляж? Но Портсмут — портовый город. Чтобы позагорать, отправляются в Хэмптон или на север, в Оганквит…

Люди, гулявшие в парке, встревожились, многие поднялись на пристань, наблюдая за странным поведением стихии. Мирабель бросила взгляд на Пискатакуа и обнаружила, что река значительно обмелела, ее русло пересыхало на глазах. В устье еще поблескивал тонкий ручеек. Океан исчез, превратившись в голубую линию на горизонте, а его место заняли песчаные пространства. Тут и там торчали рыбачьи лодки; под солнцем, словно осколки зеркала, вспыхивала чешуя рыб.

Когда толпы людей бросились из парка на улицы города, Уитни догадалась, что происходит.

Цунами.

Недавно смертоносные волны обрушились на берега Индонезии, Индии и унесли множество жизней. Репортажи с мест катастрофы по большей части нагнетали эмоции, но иногда в них проскальзывала полезная информация. Правда, когда тебе угрожает гибель, правила безопасности вылетают из головы… В страхе, что времени для спасения почти не осталось, горожане полезли на крыши домов. За несколько минут верхний уровень пятиэтажной парковки был забит до отказа, люди толкались на лестницах, пытаясь подняться выше, но места всем уже не хватало.

Уитни спрашивала себя, должна ли она что-либо предпринять. Ее дом стоял высоко над морем, а попытка выбраться на автостраду номер шестнадцать, ведущую в горы, вряд ли увенчалась бы успехом. Тем не менее нужно было действовать.

Девушка прошла через спальню, великолепно обставленную, но сейчас заваленную грязным бельем. Она поспешила в гостиную, перепрыгивая через две ступеньки, быстро промчалась по комнатам, закрывая окна и запирая двери. Остановилась на мгновение у входной двери и выглянула наружу. Как ярко зеленела трава вокруг дома, когда-то принадлежавшего ее родителям! Как Уитни скучала по ним…

Тополя, росшие вдоль ограды, зашумели, согнувшись под порывом ветра. Он все усиливался и по-прежнему дул в сторону моря.

Уитни захлопнула дверь и поспешила в подвал, который два года назад превратился в фотомастерскую. По шесть месяцев в году она проводила в дальних поездках, снимая экзотические пейзажи и диких животных, к которым зачастую было опасно приближаться. Эта трудная работа нравилась ей, к тому же она приносила хорошие деньги. А дом… дом стал базой, где Мирабель отдыхала, проявляла пленки и приводила в порядок камеры.

Весь прошлый год она готовилась к экспедиции в Антарктиду. Полутемный подвал был завален запасами продовольствия. В главной комнате лежало все необходимое для выживания в ледяной пустыне, электронное оборудование рядами стояло на столах. Перегнувшись через спутниковые телефоны-навигаторы, она дотянулась до бинокля, схватила его и помчалась вверх по лестнице.

Пробегая через спальню, Уитни успела заметить время: полдень. У нее ушло пять минут на то, чтобы закрыть окна и двери и вернуться назад. Она выскочила на веранду и сощурилась от яркого солнца, стоявшего прямо над головой. Мирабель посмотрела в окуляры, и перед глазами замельтешили разноцветные круги. Она сфокусировала бинокль и навела на парковочный гараж. Люди на открытых площадках теснились, прижимаясь друг к другу, точно пингвины, спасающиеся от холода, причем некоторые из них стояли так близко к краю, что могли в любой момент свалиться вниз. Нижние уровни парковки тоже были забиты людьми. Те, кто занял место на лестницах, подталкивали впередистоящих в спину, пытаясь забраться повыше.

Уитни опустила бинокль и покачала головой. Затем снова поднесла его к глазам и повернулась в сторону океана… точнее, того места, где он раньше находился. Она различила лишь тоненький ручеек Пискатакуа, тянувшийся до самого горизонта.

Что же происходит, ломала она голову. Видимо, дно разверзлось и громадная карстовая воронка засосала всю воду… Другого ответа Уитни не находила.

Изучив панораму Портсмута, она убедилась, что, судя по всему, новость уже облетела город. Машины мчались прочь на полной скорости. Даже подразделения спецслужб старались убраться восвояси. Они не дураки — никакие сирены, мигалки и раздвижные лестницы не остановят надвигавшуюся стихию. Центр опустел, если не считать скованных страхом людей, которые столпились на крышах домов.

Уитни расхаживала по квартире, не зная, чем себя занять. Быстро помыла столы на кухне и вычистила мойку, что было довольно глупо, учитывая ситуацию. Когда ей надоело любоваться своим искаженным отражением в идеально отполированной раковине, она взглянула на часы. Прошел час.

Она снова посмотрела на парковочный гараж; складывалось впечатление, что давка там стала немного меньше. Люди, видимо успокоившись, начали спускаться на нижние уровни, некоторые даже вышли на улицу. Уитни хотелось крикнуть им, чтобы они бежали из города, но, казалось, будто диковинные события заставили их погрузиться в какое-то оцепенение. Они брели, словно в тумане.

Уитни нахмурилась и посмотрела наверх. Было начало второго, но солнце, как и прежде, стояло в зените. За прошедший час оно не тронулось с места.

Что это?… Все изменилось в одно мгновение.

Солнце сдвинулось с мертвой точки.

Ветер переменил направление и задул на юго-запад со стороны оголившегося океанского дна.

Похолодало, и становилось все холоднее с каждым новым порывом ветра.

Прикусив нижнюю губу, Уитни подняла бинокль.

И ее глазам предстала оптическая иллюзия — поверить, что это происходит на самом деле, было невозможно. Стена бело-голубой вихрящейся воды мчалась с северо-востока к берегу. Когда волна приблизилась, стало ясно: она настоящая. Цунами, гораздо более мощное, чем Уитни могла вообразить, летело на ее родной город.

Люди на верхнем этаже парковки увидели его первыми. И первыми поняли, что им не спастись. Уитни передернуло, когда в воздух поднялся громкий вопль отчаяния и страха. Слезы потекли по ее щекам. Они все умрут. А она может только стоять и наблюдать за их концом.

Мирабель уже видела смерть и знала, что не в ее силах смотреть на то, что сейчас случится. Она плотно закрыла двери веранды, повернулась и побежала в спальню. Далекие голоса смолкли. Она прислонилась к стене и сползла по ней на пол, надеясь, что вода не сумеет добраться до нее…

Следующая минута прошла в тишине, Уитни ждала. Мысленно она представляла обреченных на гибель, отталкивающих друг друга, топчущих тех, кто слабее. Она знала: человеческая природа такова, что ради спасения собственной жизни люди готовы перешагнуть через ближнего. Уитни не сомневалась, что жертвы появились задолго до того, как цунами обрушилось на город. Она всхлипнула, вспомнив, что офис Синди находится в центре Портсмута. Слезы потоком катились по ее лицу.

Через мгновение она снова услышала голоса. Они приблизились и стали громче.

Уитни встала, открыла дверь и вышла на веранду. Она выбрала для этого самый неподходящий момент. Семидесятифутовая волна промчалась через Портсмут и поглотила его. Люди на крышах домов погибли. Тех, кто находился на улицах, вода подхватила и закружила так же легко, как кирпичи, куски цемента, деревья.

Снова раздались крики:

— Откройте проклятые ворота!

Человек пятнадцать, вероятно жители соседних домов, поднялись на вершину холма и стояли у каменной стены с металлическими воротами высотой в восемь футов. И зачем только отец ее построил, от каких неведомых хищников он хотел защитить свою семью?! Уитни охватило негодование.

Тем временем вода, затопив город, упрямо поднималась выше. Сколько же потребуется времени, чтобы пробежать сто футов до ворот, отпереть их и успеть вернуться?

Слишком много.

И почему она не починила дистанционный пульт? Конечно, такие проблемы, как его ремонт, последние шесть месяцев ее мало волновали, но теперь Уитни злилась на себя.

Пол у основания лестницы слегка завибрировал — значит, времени действительно не осталось, — однако нужно было попробовать.

Уитни открыла засов входной двери, распахнула ее, спрыгнула вниз через пять ступенек крыльца и помчалась по подъездной дорожке. Она слышала рев воды, звон бьющегося стекла и жуткий скрежет металла — невидимый поток неумолимо продвигался вперед.

Не дожидаясь, пока откроются ворота, люди начали перебираться через них. Слева за гладкие металлические прутья цеплялась маленькая девочка. Похоже, о ней просто забыли. Уитни подскочила к ограде и полезла на нее с обезьяньей ловкостью. Затем подтянулась, чувствуя, как заныли мышцы плеч. Оказавшись наверху, она наклонилась и протянула девочке руку.

— Держись!

Пальцы девочки переплелись с пальцами Уитни, еще одно усилие и… Но вдруг какой-то обезумевший бородач, увидев, что спасение близко, подпрыгнул и повис на руке Мирабель, чтобы первым оказаться в безопасности.

— Отпусти! — завопила Уитни.

Металл больно впился в ладонь, которой она стискивала навершие ворот.

— Эмбер! — крикнул другой человек.

В его глазах плескался ужас. Он кинулся на того, кто пытался оттолкнуть девочку, и Уитни догадалась, что это отец Эмбер. Он обхватил шею мерзавца и стащил его с ворот, пиная ногами. Когда такая тяжесть повисла на ней, Уитни чуть не сорвалась вниз, но тут мужчины повалились на землю и принялись отчаянно колотить друг друга. Мирабель поняла, что отец готов умереть ради дочери, а когда дерущиеся откатились от ворот, уже знала, что так и будет.

Их накрыло с головой.

Уитни изо всех сил потянула к себе ребенка, но пальцы от напряжения ослабели. В следующий момент вода ударила девушку в грудь, точно взрывная волна, ее отбросило на десять футов, и она выпустила руку Эмбер. Люди исчезли, их смел водоворот, который свирепо ревел, как медведь с острова Кадьяк.

Уитни закричала, вскочила и помчалась к дому. У крыльца уже плескалась океанская вода. Новый поток хлынул сзади, подкатился под колени, пытаясь сбить с ног, но она бросилась вверх по ступеням, освободившись от мертвой хватки стихии.

Девушка влетела внутрь, заперла засов и поспешила к лестнице, надеясь, что та достаточно высока, чтобы спасти ей жизнь. Четыре прыжка — и вот она на верхней площадке. Когда Уитни шагнула в коридор, дом сотряс удар, сбивший ее с ног. Падая, она услышала громкий стук, но это не рушились старые стены, они выдержали натиск, — Уитни едва успела понять, что сильно ударилась о комод. Ее пронзила острая боль, и она провалилась во мрак.

Вокруг дома раздавались только жалобные стоны ломающихся досок и грохот бушевавшей воды.

Уитни пришла в себя и тут же схватилась за голову. В левом виске мучительно ломило. Она попыталась собраться с мыслями. Вспомнила чудовищную волну. Гибель людей. Ее охватили отчаяние, ярость и замешательство, они кружили около нее, словно дикий лев с взъерошенной шерстью и выпущенными когтями. Это были старые враги. Они хотели сожрать ее заживо. Собрав в кулак волю, которую закалили страдания минувшего года, Уитни заставила себя успокоиться. Силы понадобятся, чтобы принять то, что совершилось, какой бы мрачной ни оказалась действительность.

Мирабель все еще лежала на полу в коридоре. Она страшно замерзла, однако, ощупав себя, убедилась, что мокрая одежда высохла. Еле подняв голову, девушка посмотрела вниз — у основания лестницы воды не было.

Уже хорошо. Она с трудом повернулась, чтобы взглянуть на стоявший в комнате будильник, но его стрелки не двигались. Сколько же времени она пробыла без сознания? Вряд ли долго. За окном еще светло, хотя небо затянули серые тучи… Какое странное освещение для пасмурного дня…

Встать ей удалось только после невероятного усилия. В голове с каждым шаг ом взрывалась боль, и Уитни вдруг поняла, что идет с закрытыми глазами. Выставив перед собой руки, она прошла несколько шагов, остановилась и нащупала стеклянную раздвижную дверь, ведущую на веранду.

…И, вскрикнув, отдернула пальцы, словно от ожога. Ей было знакомо это острое ощущение. Его вызвал ледяной холод. Уитни распахнула глаза и заморгала от яркого сияния.

До самого горизонта простирался лед. Его кромка находилась всего в десяти футах ниже фундамента дома. С неба падал густой снег, словно Мирабель перенеслась на Северный полюс. Она не рискнула выйти на веранду в летнем платье — ей и отсюда было прекрасно видно, что вся территория от острова Мэн до Массачусетса погребена под многометровым слоем снега и льда.

Уитни оказалась в полном одиночестве, а этого она боялась больше всего. Больше громадной волны, больше холода. Для нее не было ничего страшнее, чем умереть, оставшись наедине со своими мыслями.

Глава 7

Для доктора Меррилла Кларка стало привычным каждый вечер преклонять колени, обращаясь к Всевышнему. Он молился о тех немногих близких, что у него остались, а еще просил Господа даровать ему покой, работу и здравый рассудок. Он знал, что в молитве должны звучать и слова благодарности, и личные просьбы, и мольбы о прощении, но к тому моменту, когда список личных просьб заканчивался, доктор начинал засыпать. Он хотел было произносить молитвы в другом порядке, но довольно скоро понял, какую боль ему причиняет перечисление собственных грехов. А главное — Меррилл не мог искренне восхвалять Бога после того, что произошло с Эйми.

Конечно, веры он не утратил и знал, что после смерти встретится со своей женой. Но почему, почему Создатель именно так распорядился их судьбами? Почему это случилось именно тогда? Неисповедим Божий промысел… Можно казнить только себя… День, когда Эйми исчезла в неожиданно налетевшей снежной буре, был самым страшным в жизни Меррилла Кларка. Белая пелена метели, ледяной воздух, дикий вой ветра преследовали его в кошмарах вот уже десять лет.

Буря чуть не отняла жизнь и у него самого. Но он добрался до лагеря, отогрелся в тепле… А сердце словно застыло навсегда. Он бросил свои исследования в Антарктиде, улетел домой, в Штаты, и вернулся только один раз, чтобы сделать фотографии для своей книги. В конце концов, древние кости пролежали во льдах миллион лет. Ничего не случится и с остатками человеческой цивилизации (именно ее следы он искал), на существование которой намекали карты времен Александра Великого.

Эйми была права.

Ему следовало ее послушать.

Его упрямство стоило ей жизни. Это был его самый главный грех, за который он никогда себя не простит. И в котором не сможет никому признаться.

С того дня минуло пять лет. Меррилл жил один в крошечной неряшливой квартирке в американском Кембридже и преподавал палеонтологию и антропологию в Гарварде. Он имел право читать лекции и по археологии, но это было выше его сил. Университетские корпуса и кампус, где всегда мельтешили люди, раздражали доктора, и поэтому в свободное от занятий время он работал дома, в своем кабинете.

Если не считать черного ньюфаундленда по кличке Везувий, дни Меррилла проходили в полном одиночестве. Он даже в церковь перестал ходить. Громадный пес был его единственной отрадой в жизни. Ночью Везувий растягивался на кровати доктора, а по утрам будил хозяина, вылизывая его лицо, и оба радовались так, будто встретились после долгой разлуки. И все-таки Мерриллу не хватало общения с людьми.

Он не хотел жениться снова. Хорошо, что была Мира, которая принимала его таким, как есть, и обожала Везувия. Они три года прожили в Портсмуте. Меррилл преподавал в университете Дарема. Жизнь здесь текла неспешно, воздух не отравлял легкие, как в больших городах. А Мирабель… с ней он не так остро чувствовал боль от потери Эйми. Она была для него даром небес. Ангелом. Он улыбнулся, представив ее полные губы, прищуренные в улыбке глаза, вспомнил тепло ее объятий. Он очень по ней скучал.

Присутствие Мирабель утешало его в самые тяжелые дни, и то, что он оставил ее, стало его вторым великим грехом. После того как Меррилл много лет старался забыть о своем истинном призвании, оно все-таки одержало над ним верх: он отправился в Антарктиду еще раз, и теперь навсегда, взяв с собой новое оборудование и Везувия. Приехав на базу, он обнаружил, что там ничего не изменилось — места раскопок, пять красных палаток, колья которых были прочно вбиты в твердый камень, и все их содержимое оставались в неприкосновенности.

Углубление для лагеря выдолбили в одной из самых сухих долин Трансантарктических гор в четырехстах милях к северу от полюса, где редко падал снег; а если и падал, его тут же уносили жестокие ветра. Обычно они дули из центральной части континента, поэтому с южной стороны палатки защищала стена из ящиков с провизией. Дно долины — три мили в длину и полмили в ширину — напоминало поверхность чужой планеты; плиты из гладкого коричневого камня лежали слоями и, поднимаясь вверх, образовывали крутые скалы. Валуны, венчающие их вершины, преграждали путь леднику, язык которого сползал по склону. За последние двенадцать тысяч лет это место промерзло насквозь.

Возвращение причинило Мерриллу боль, всколыхнув тяжелые воспоминания. Повсюду висели фотографии — его и Эйми, — ее одежда была аккуратно сложена на кровати. Казалось, здесь даже сохранился ее запах… Только через неделю Меррилл перестал плакать и приступил к работе.

Он с головой ушел в нее и сумел обнаружить три новых вида динозавров: двух мелких хищников и травоядного. Самой волнующей стала находка стены высотой в четыре фута, которую, по его представлениям, построили от десяти до двенадцати тысяч лет назад. Он знал, что над его открытиями будут смеяться на Большой земле, поэтому не стал о них сообщать. Динозавры никого не интересовали. С тех пор как в 1994 году останки динозавра — хищника, названного криолофозавром, — были найдены на седьмом континенте среди костей других животных, идея о том, что здесь в прошлые тысячелетия процветала жизнь, уже не вызывала сомнений.

Но тему, привлекшую внимание Меррилла, который сменил палеонтологию на антропологию, ученые обсуждали с исключительной страстью: существовала ли в Антарктиде цивилизация. Кто-то считал, что она развилась на самом южном из континентов до того, как он замерз. Большинство доказательств данной теории было весьма сомнительного толка, а ее сторонники по большей части являлись фанатиками гипотезы об Атлантиде и причиняли науке больше вреда, чем пользы. Но для Меррилла гладкая каменная кладка с почти незаметными соединениями служила верным признаком того, что здесь когда-то жили люди.

Однако он хотел знать больше. Наличие стены не могло быть бесспорным аргументом в научном споре. В конце концов, доктора могли обвинить в том, что он сам ее построил. А факты должны быть такими, чтобы к ним никто не смог придраться. Меррилл, словно одержимый, погрузился в работу, не обращая внимания на время суток и забывая о своем здоровье. Продовольствие ему доставляли на турбопропе «Дэш-7», который вылетал из Пунта-Аренаса, расположенного в самой южной точке Чили, пересекал весь континент и садился на станции Мак-Мёрдо[2]. Затем груз везли на вертолете до долины Меррилла и там бесцеремонно вышвыривали в дверь. По большей части все оставалось в целости и сохранности, несмотря на падение с большой высоты. Припасы появлялись раз в месяц, но неделями оставались нетронутыми, пока голодные рези в желудке и жалобное повизгивание Везувия не напоминали Мерриллу, что жизнь следует поддерживать.

Так продолжалось бы до самой его смерти, но Бог снова нарушил его планы. Когда вечером двадцать первого июля, ровно через год после своего возвращения в Антарктиду, Меррилл опустился на колени, чтобы помолиться, земля содрогнулась. Палатка завибрировала, оборудование стало громко дребезжать. Сперва доктор забеспокоился, что пострадает древняя стена, но толчки усилились, и он испугался не на шутку — как бы вся долина не оказалась погребенной подо льдом и камнями.

Земля тряслась столь сильно, что Меррилл не мог устоять даже на коленях. А от звука, похожего на сердитое ворчание, который раздавался из громкоговорителей, у него заболели уши. Он тут же надел наушники и куртку с капюшоном, затем накрыл голову подушкой, чтобы приглушить грохот. Лежа на полу в своей палатке, Меррилл крепко обнимал Везувия, зажимая руками его уши, — ведь у собаки, весящей сто двадцать фунтов, слух гораздо тоньше, чем у человека.

Они провели так всю ночь. Через несколько часов толчки и шум стали привычными. В конце концов оба настолько устали, что погрузились в глубокий сон. Но и во сне Меррилла преследовали мысли о том, что он согрешил и не покаялся. Прошлое не желало его отпускать.