День империи

♦ ♦ ♦

Канализация представляла собой довольно мрачное и унылое место. Серые, бетонные стены, плесень, свисающая с потолка, грязная и липкая жидкость под ногами. Все вокруг словно вымерло и даже крысы, до недавнего времени многотысячными стаями обитающие в этих бесконечных, каменных коридорах, теперь лишь изредка попадались на глаза. После того как в начале войны в подземный город пришёл голодный и озлобленный человек, они в один миг превратились в редкий и вымирающий вид.

На многие километры вокруг стояла глубокая, мертвая тишина. От этой тишины порой казалось, что время навсегда остановилось. И только звуки едва различимых шагов одинокого путника, монотонным эхом отражаясь от стен, доносилось откуда-то издали.

Человек не знал куда он идет. У него не было цели и он не видел конца своего пути. Его разум был абсолютно безразличен к собственной судьбе и только тело, здоровое, мускулистое тело по прежнему инстинктивно держалось за жизнь и не позволяло себя погубить.

Поначалу он думал, что умрёт от голода, но ловкие руки сумели поймать несколько крыс. Затем он решил, что у него не хватит сил продолжать свой путь, но крепкие ноги словно не знали усталости и снова и снова продолжали идти куда то вперед. Вместо одежды он носил рваные лохмотья, а его голова, когда-то коротко стриженная, за полтора года покрылась длинными, до плеч волосами, ставшими совершенно седыми всего за несколько часов. Человек был ещё молод. На его лице по прежнему читалась сила и решительность, но вот только глаза были пустыми и безжизненными словно у мертвеца.

Он не знал сколько времени уже находился в пути, сколько долгих дней и ночей он бесцельно двигался куда-то вперед, но однажды он встретил на своём пути другого, такого же, как и сам он, путника. Словно призрак, тот вдруг появился откуда-то из-за поворота и преградил ему путь. Это был старик. Он был худощавый и сгорбленный, с лёгким безумием во взгляде и с тяжёлым металлическим ящиком за спиной.

Его голос был слабым и дрожащим:

— Похоже, я тебя знаю.

— Откуда?

— Ты Виктор Морган, тот самый герой, что спас нашего президента.

— Какой же я герой, если я видел как на моих глазах погибает самый дорогой для меня человек и ничего не сделал, чтобы спасти его. Я ничтожество…

— Не вини себя за прошлые ошибки. Смотри в будущее и старайся не повторить их впредь.

— Смотреть в будущее?.. У меня нет будущего, папаша. Я живу одними воспоминаниями. Эта девушка… я закрываю глаза и вижу её: как она идет, как она что-то говорит или смеется. Теперь её нет и все, что я хочу — это чтобы жизнь поскорей оставила меня и позволила мне последовать за ней.

— Жизнь — это странная штука. Я бы даже сказал, что нет ничего более прочного и в то же время ничего более хрупкого и непредсказуемого чем человеческая жизнь. Она крепко держит тебя, когда ты полон горя и отчаянья и может покинуть на вершине счастья и успеха.

Виктор поднял голову и внимательно посмотрел на старика, который, словно каменное изваяние, по прежнему, почти без движения, продолжал стоять на одном месте.

— Ты говоришь так потому что, может быть, сам никогда и ничего не терял.

— Я потерял все. Меня зовут Дольфганг Самерсет и когда-то я был министром пропаганды Федерации. Я мог бы стать следующим президентом Земли, но война отняла у меня власть. Еще я был счастливым мужем и любящим отцом, но во время бомбёжки фаталокская бомба попала в мой дом и в один миг я потерял свою семью. Можно также сказать, что я потерял силу и здоровье. Последние пол года я скитаюсь по канализации, сплю на холодном бетоне и питаюсь отбросами. За это время из крепкого мужчины я превратился в слабого и больного старика. Вот видишь — мне досталось ещё, пожалуй, больше чем тебе, но я не потерял главного — веры. Веры в будущее и веры в свой народ. Знаешь, что это за ящик за моей спиной? Это, может быть, единственная работающая радиостанция на всей нашей планете. Я сам собрал ее. Она почти готова и теперь я хожу по старым мусоросвалкам, чтобы найти к ней кое какие последние недостающие детали. Когда это случится, миллионы людей в Подземном Центраполисе из своих радиоприёмников и карманных телефонов, тех что постоянно подзаряжаются от тепла человеческого тела, услышат мой голос и узнают, что человечество ещё не полностью уничтожено. А затем, когда придёт время, я призову их в бой и они поднимутся на поверхность и сбросят со своей спины проклятый фаталокский гнёт. Главное, чтобы люди продолжали надеяться. Главное чтобы ты не потерял эту надежду, ведь именно на тебя вскоре ляжет тяжёлое бремя героя — быть впереди и вести за собой всех остальных.

— Неудачного же вы всё-таки выбрали для себя героя. Такой никчемный и отчаявшийся человек как я уж точно не сможет ничего изменить.

— Не ты один будешь вершить будущее. Где-то далеко отсюда существуют ещё несколько человек, отмеченных судьбой. Каждый из них имеет свою цель и каждый выполнит её до конца, ради общей великой победы.

— Кто тебе рассказал весь этот бред?

— Одна маленькая девочка, что живёт неподалёку отсюда, в лагере рабов. Она слепая от рождения, но она способна видеть дальше чем любой из людей. Она и поведала мне твоё прошлое и будущее, а ещё она говорила, что ты сам скоро придёшь к ней и тогда она сможет направить тебя на истинный путь.

— А что если я не верю ни тебе ни ей? Зачем мне вообще нужна вся эта ваша бессмысленная борьба карлика с великаном? После смерти Солы уже ничего для меня не имеет смысла. Я уже проиграл… я уже не живу на этом свете. А теперь я ухожу, — Виктор вдруг демонстративно развернулся и специально направился в обратную сторону, — Она говорила, что скоро я сам приду к ней? Посмотрим сколько времени ей придётся ждать этого момента.

Силуэт путника всё дальше и дальше удалялся где-то там, в сумраке канализации. Все менее и менее отчётливо были слышны его шаги и отрывистое дыхание. Вскоре он превратился в маленькую, черную точку, а когда, через несколько минут Виктор и вовсе исчез из виду, старик посмотрел ему вслед и, поправив тяжёлый ящик на спине, тихо проговорил сам про себя:

— Наивный глупец, как бы далеко ты не стремился убежать, тебе всё равно никогда не уйти от своей судьбы.

— Дети мои, — Жей О'Жей поднялся со своей скамьи и внимательно осмотрел всех присутствующих, — мы снова собрались здесь для того, чтобы вместе произнести молитву и поблагодарить наших всемогущих хозяев-фаталоков за то, что они позволили нам прожить ещё один день и вкусить эту пищу. Так будем же благодарны и преданны им так же как были благодарны и преданны до этого. Они указали нам путь, по которому нам следует идти. Они стали для нас путеводной звездой, идеалом, к которому нам всем следует стремиться.

Вы спросите меня — когда мы сами станем столь же совершенными, как и они. Я отвечу: терпение, покорность и труд — вот ваше спасение. Фаталоки всемогущи. Они неустанно следят за каждым из нас и после каждого прожитого дня, в зависимости от наших поступков, кладут на чашу наших весов чёрный или белый камень. Каждого человека, рано или поздно, будет ждать их строгий и справедливый суд. От этого невозможно скрыться. Негодяи и бунтовщики получат мучительную смерть, а достойнейшие из достойных — истинное блаженство. До этого все прежние религии предлагали лишь иллюзорный загробный мир, которого никто и никогда не видел и только фаталоки способны подарить нам недостойным реальную вечную жизнь на равных с этими божественными созданиями.

Вы спросите меня — почему они разрушили наши города и почему их солдаты, а также их приспешники хамелеоны и рабовладельцы до сих пор убивают наших родных и близких. Я отвечу, а кто мы вообще такие, чтобы судить их мудрые и справедливые действия? Мы ничтожества, участь которых лишь ползать у их ног и смиренно просить о пощаде. Многим из нас, из-за нашей умственной ограниченности, не дано понять, что их цель — это очистить человечество от всей той скверны и отбросов, что накопились за долгие тысячелетия дофаталокской истории Земли. Так будем же благодарны им за этот нелёгкий труд. Будем благодарны.

О'Жей взмахнул руками и сотни человек тут же поднялись со своих мест и все вместе монотонно проговорили одну короткую фразу:

— Благодарим вас, хозяева.

— Хорошо, — на лице проповедника на миг появилась скрытая и ликующая улыбка, — Вы усвоили урок, а теперь можете садиться.

Рабы заняли свои места на скамейках и молчаливо принялись за свой жалкий обед перед новой, изнурительной рабочей сменой. Поселение в котором они жили было возможно одним из самых жалких и убогих во всём Центраполисе. Основанное на месте заброшенного подземного цирка небольшой бандой грабителей-рабовладельцев, оно, за особую нищету и бесправие обитавших здесь людей, было кем-то в шутку названо Беверли Хиллз. Название быстро прижилось и скоро стало почти что официальным. Благодаря постоянным рейдам по канализации и станциям метрополитена у новых владельцев не было недостатка в рабочей силе. Сотни человек насильно сгоняли сюда для работ на плантациях подземного гриба и раскопках в Верхнем Городе. Они трудились по четырнадцать часов в сутки, питались так, чтобы только не умереть от голода и спали штабелями все в одном помещении. Когда же в Беверли Хиллз пришёл О'Жей со своей новой религией и подчинил себе местных рабовладельцев, положение их стало просто ужасным.

Также как и во всём остальном Подземном Центраполисе, здесь существовала особая иерархия, основанная на многократном унижении одних перед другими. Для рабовладельцев рабы считались чем-то вроде домашнего скота. Их можно было безнаказанно оскорблять, избивать и даже лишать жизни. Рабовладельцы же, в свою очередь, существовали лишь с позволения хамелеонов, которые сами себя называли элитой человечества, а всех остальных — своими слугами. Сами хамелеоны преданно служили фаталокам, для которых они являлись такими же животными, как и все остальные. Вот только это были животные приручённые и домашние, вроде сторожевых псов, задача которых — держать в страхе всё стадо, чтобы не отвлекать хозяев от их важных дел всякими пустяковыми проблемами.

Точно через десять минут обед окончился и рабочие, одновременно поднявшись со своих мест, еще раз поблагодарили фаталоков за пищу и ровной цепочкой двинулись к выходу. О'Жей, одетый в белую рясу с натянутым на голову капюшоном, стоял чуть в стороне и молча наблюдал за ними. Когда мимо его проходил худощавый, сгорбленный мужчина с короткой чёрной бородой, он вдруг, коротким взмахом руки, заставил его остановиться и подойти поближе. Человек испуганно осмотрелся по сторонам и, опустив глаза, сделал несколько неуверенных шагов ему навстречу.

— Чем я заслужил такую честь, наставник, что вы хотите поговорить со мной?

— Не волнуйся, сын мой. Я просто хочу задать тебе пару вопросов.

Взгляд проповедника был холодным, властным и словно проникающим в самую душу. Он специально несколько минут просто стоял так и смотрел, дожидаясь пока его собеседник, от страха начнёт дрожать мелкой дрожью.

— Я уже давно наблюдаю за тобой, Грин и я вижу странные вещи. Каждый раз во время обеда ты почему-то прячешь еду и затем уносишь её с собой. Зачем, я спрашиваю? Может быть, ты укрываешь какого-нибудь преступника и носишь ему свою пищу?

— У меня просто больной желудок и я должен питаться пять раз в день небольшими порциями.

— Ах, вот оно, что. Но мне ещё говорили, что во время работы на плантации ты часто исчезаешь на некоторое время.

Рабочий стоял на одном месте, опустив голову и не смея взглянуть в глаза своего собеседника. Помещение столовой опустело и теперь они остались здесь только вдвоём.

— Я чист перед вами, наставник.

— Очень хочу в это поверить, — О'Жей вдруг сделал шаг вперёд и по дружески положил свою руку ему на плечо. В тот же миг, как будто по условному сигналу, внутрь вошли двое вооружённых рабовладельцев и остановились за его спиной, — А ты, сын мой, случайно ничего не знаешь о той маленькой ведьме, что живёт где-то неподалёку и своими лживыми посланиями сеет вражду между нами и нашими хозяевами — фаталоками?

— Я первый раз об этом слышу.

— Хорошо, сын мой, Я верю тебе. Надеюсь, семена ядовитого сомнения ещё не поселились в твоей душе и ты по прежнему будешь оставаться верным своей общине. В молитве Высшему Разуму я буду просить о твоём спасении, а пока что ступай с миром.

Рабочий развернулся и спешно направился к выходу. О'Жей ещё долго смотрел ему вслед, а когда фигура Грина, наконец, скрылась за дверным проемом, он наклонился вперёд и тихо прошептал на ухо одному их рабовладельцев:

— Нужно внимательно проследить за этим несчастным и заблудшим рабом. Сегодня я вдруг так ясно почувствовал большую ложь и неискренность в его словах.

— Фиона, ты здесь? — отворив покосившуюся деревянную дверь, Грин переступил порог и шагнул в темноту маленькой и сырой коморки, — я тут принёс тебе кое-что из пищи. Извини, что так поздно, но раньше я просто никак не мог вырваться.

— Благодарю тебя, Грин.

Маленькая, пятнадцатилетняя девочка сидела в углу, дрожа от холода и сжимаясь в плотный комочек. Услышав рядом шаги и голос знакомого человека, она протянула руку и с благодарностью приняла от него, упакованную в старый полиэтиленовый пакет, половину порции подземного гриба. На лице Фионы появилась лёгкая улыбка и в эти минуты Грину показалось, что она смотрит прямо на его. Ее глаза — они были такие большие, ясные и красивые, что теперь даже не верилось, что ей никогда не суждено увидеть ими окружающий мир.

— Тебя что-то беспокоит? Как только ты вошёл сюда, я тут же почувствовала тревогу и беспокойство в твоём сердце.

— Да, — несколько секунд человек лишь неподвижно стоял и глупо смотрел себе под ноги, словно не зная как бы это сказать, не напугав своим ответом это невинное, ангелоподобное существо, — В общем, мне кажется, что О'Жей что-то заподозрил. Он даже спрашивал меня сегодня о тебе.

— Я знаю. Этот тёмный и алчный лжепророк всё это время шёл по твоему следу. Совсем скоро он уже будет здесь вместе со своими людьми.

— Как же так?.. — взгляд Грина метнулся в сторону двери, а затем пробежал по голым кирпичным стенам и снова остановился на маленькой девочке в углу, — В таком случае нам нужно как можно поскорей уходить отсюда.

— Нам некуда идти, — голос Фионы, в противовес ему, был спокойным и уверенным, — Без продуктов мы не сможем долго протянуть. К тому же если мы даже не умрём от голода, то нас наверняка схватят рабовладельцы из других подземных селений. Нужно смириться со своей судьбой. Все будет хорошо. Я вижу героя, который спасёт нас. Он придёт в самый последний момент и нарушит грязные планы О'Жея.

— Я верю тебе, — старик присел рядом и погладил рукой её русые, шелковистые волосы, — Я всегда верил тебе. Ты была для меня как дочь и к тому же именно ты зажгла свет в моей тёмной душе и открыла для меня истинный смысл в жизни. Я буду с тобой до конца и если что-то случится, я, не задумываясь, готов буду отдать свою жизнь, защищая тебя.

Неожиданно снаружи послышался топот чьих-то тяжёлых шагов и через миг маленькая коморка осветилась огнём горящего факела. В дверном проёме стоял О'Жей со своей привычной, ликующей усмешкой на лице.

— А вот и вы. Благодарю, Грин, за то, что ты вывел меня прямиком на эту проклятую ведьму. Взять их обоих!

Внутрь тотчас ворвались два рабовладельца и один из них, схватив девочку за руку, потянул её наружу. Грин пытался сопротивляться, но сильный удар прикладом по голове на время лишил его сознания.

— Ведьма! Как хорошо, что я нашёл тебя ещё до того, как корни твоей ядовитой лжи успели окутать мою общину. Ты знаешь, что тебя ждёт пламя моего справедливого правосудия?

Фиона, гордо подняв голову, без тени страха стояла рядом. Затем она даже чуть-чуть улыбнулась, так как будто слушала выступление циркового клоуна.

— Ах, ты ничего не боишься?! Посмотрим, что ты скажешь ещё через час.

О'Жей осмотрел её с ног до головы и ещё больше пришёл в ярость, увидев на её шее маленький железный крестик. Руки потянулись вперёд и тут же грубо сорвали его с цепочки.

— Наивная, слепая дура, неужели после всего того что случилось, ты до сих пор не поняла, что бога нет? Есть только один высший разум и ему одному суждено повелевать всем этим миром.

— Похоже, на самом деле — это вы слепец, проповедник. В отличии от меня, вы можете отчётливо видеть то, что находится рядом с вами, но вам никогда не дано будет заглянуть чуть дальше и осознать настоящую истину.

Виктор прошёл ещё несколько шагов и остановился. Глаза снова, уже который раз, выхватили из темноты это злополучное селение рабов. Это было словно какое-то колдовство. Подняв голову вверх, он вдруг, в бессильной злобе, сам про себя тихо рассмеялся. В последнее время он избегал общество людей. За несколько дней он, может быть уже десяток раз оказывался на этом самом месте, после чего разворачивался и шёл прочь в противоположном направлении, но старый подземный комплекс развлечений с круглой ареной цирка в центре, словно из ниоткуда, снова и снова возникал на его пути.

Он устал ходить кругами, каждый раз возвращаясь на одно и то же место. Он устал бежать от самого себя. Он решил. Решил двигаться вперед, чтобы поскорей пройти это селение и идти дальше. А если его по пути вдруг убьют местные рабовладельцы… что же — это будет даже ещё лучше.

— Дети мои, — О'Жей поднял обе руки и, раскрыв ладони, вытянул их вперед, словно пытаясь коснуться каждого из тех пяти сотен своих рабов, что собрались вверху на зрительских скамейках, — Я собрал вас здесь, чтобы мы вместе смогли предать нашему суду проклятую ведьму и бунтовщицу, а также её сообщника. Обратите же на неё всё своё негодование, плюйте в её сторону и сыпьте на неё проклятиями ибо она сполна заслужила это. Ее преступление ужасно. Она не просто украла или обманула, она покусилась на саму основу нашего общества, на нашу веру и религию. Давайте же покажем ей всё наше негодование и презрение. Почему я до сих пор не слышу вашего благородного и праведного гнева?

Толпа молчала. Проповедник недовольно покосился вокруг себя и продолжил всё с тем же ярким, фанатичным запалом, что и прежде:

— Вы все, думаю, хорошо помните годы тёмной Дофаталокской эры. Безнравственность, преступность и бунты антицивилизалов были постоянными спутниками тех времен. Земля катилась к хаосу а анархии. Конец света был неизбежен. Я сам тогда долго думал о рецепте спасения человечества. Я перебирал различные общественные порядки, начиная от строжайшей диктатуры и заканчивая полной свободой и отсутствием всякого контроля государства над личностью. В итоге я пришёл к выводу, что нам уже ничего не может помочь. Корень зла таился в самой сущности человека, такой противоречивой, хаотичной и склонной к самоуничтожению. Я отчаялся. Я уже решил, что всё потеряно, но тут к нам, как спасение, пришли фаталоки и показали как нужно ЖИТЬ на самом деле. Они совершенны со всех сторон. Это общество где царит идеальный порядок и вместе с тем каждый их гражданин имеет все возможности для своей самореализации. Я призываю вас к такому миру, а эта ведьма тянет нас к прежним временам, полным лжи и порока. Пора делать свой выбор. Что вам больше по душе: служить богам и когда-нибудь самим стать бессмертными богами или же всю жизнь оставаться жалкими и униженными животными?

— Ненавижу стоять на посту. Какая скукота.

Маленький и робкий огонёк зажигалки вспыхнул в темноте и осветил небритые лица двух рабовладельцев.

— Кстати, хочешь сигарету?

Один их них, ленивым движением, достал из кармана мятую пачку и протянул её своему напарнику.

— Где взял?

— На раскопках в Верхнем Городе. Один из рабов хотел уже было присвоить её себе, но я вовремя отучил его от воровства, переломав ему все рёбра своим сапогом.

— Правильно. Этим скотам нужно постоянно указывать их место, пока они совсем не обнаглели. Плохо только, что проповедник злится, если мы слишком уж часто убиваем и калечим его работников.

— Ничего. Скоро снова рейд, а после того как мы приведём в его общину сотню — другую новых рабов, он тут же простит нам все наши «грехи».

— Это точно. Люблю рейды.

Рабовладелец жадно затянулся и выпустил в воздух несколько колец дыма и тут его глаза вдруг отчётливо различили вдали чей-то одинокий, приближающийся силуэт.

— Эй, кто ты? Стоять на месте.

Человек молчал. Он просто шёл прямо на них, глядя куда-то вперёд пустыми, безразличными глазами.

— Стой на месте, придурок!

Он сделал ещё несколько шагов и теперь уже, сквозь мрак подземелья, можно было отчётливо различить его рваную одежду, крепкую, подтянутую фигуру с накачанными мускулами и длинные, совершенно седые волосы, свисающие до самых плеч.

— Ты, наверное, не понимаешь, — дрожащими от волнения руками один из рабовладельцев снял с предохранителя своё охотничье ружьё и направил его прямо в грудь незнакомцу, — Ещё двинешься и я убью тебя!

— Давай же… сделай мне одолжение.

Палец тотчас нажал на спусковой курок, но ещё за миг до этого быстрый и сильный удар, прямо из темноты, оттолкнул оружие в сторону. Рабовладелец так ничего и не успел понять. Лишь после того как прогремел громкий, оглушающий выстрел, он обернулся и с удивлением обнаружил, что его напарник, схватившись руками за живот, медленно оседает на пол. Через мгновение он почувствовал на своей шее мертвую, железную хватку, после чего послышался хруст ломающихся костей и его бездыханное тело упало рядом с телом его друга.

Виктор поднял ружьё и кобуру, на ходу перезарядил его и, положив оружие на плечо, направился дальше.

— Как мне наказать её?! Как отплатить ведьме и еретичке за её гнусную и отвратительную ложь? Ведь её грех падёт и на вас. На весы каждого жителя нашего селения фаталоки уже положили по чёрному камню, лишь за то, что мы так долго позволяли ей жить рядом с нами и творить зло. Так почему же я теперь не вижу вашего справедливого гнева и возмущения, дети мои?

О'Жей снова осмотрел зал. И снова в лицах рабов он увидел лишь сочувствие к маленькой, слепой девочке, которую он собирался приговорить к казни. Самоуверенная улыбка исчезла с лица проповедника. Он сжал кулаки и с нескрываемой злобой посмотрел в большие, зеленые глаза Фионы. На его удивление она и сейчас была совершенно спокойна и выглядела скорей даже не жертвой а победителем.

— Что ты сделала с моей общиной, ведьма?! Что внушила этим людям?! Это тебе просто так не сойдёт с рук. Я сам придумал для тебя достойное наказание. Огонь… только огонь сможет очистить тебя, еретичка, — О'Жей махнул рукой одному из рабовладельцев, после чего тот тут же куда-то исчез и через несколько минут вернулся с охапкой сломанных деревянных стульев и канистрой бензина, — Что ты скажешь теперь? Похоже, ты проиграла, маленькая колдунья. Но ты ещё можешь смягчить приговор. Покайся в своих грехах. Назови своих сообщников. Скажи кто ещё носил тебе пищу и кто ещё распространял твои лживые пророчества в моей общине. В награду ты получишь лёгкую смерть и сможешь покинуть этот мир без боли и страдания.

Фиона улыбнулась. Это была чистая и искренняя улыбка ангела, в которой не было и капли страха.

— А по моему — это вы проиграли, проповедник. Это вы ответите за всё свою ложь, причем в самое ближайшее время.

Вскоре под ногами девушки был сложен небольшой костёр. О'Жей ещё долго не спешил начинать казнь, принуждая её к раскаянью и признанию своих преступлений, но в ответ она больше не проронила ни слова.

— В таком случае — гори, ведьма!

Один из рабовладельцев облил её с ног до головы бензином. Неожиданно толпа начала нервничать. По рядам рабов прошёл недовольный ропот, а некоторые даже в негодовании повскакивали со своих мест.

— Сидеть, — весь дрожащий от злобы, проповедник резко обернулся и, словно защищаясь от всех их, несколько раз взмахнул в воздухе горящим факелом, — Одни лишь фаталоки для меня судьи. Я делаю здесь всё что хочу и никто из вас, ничтожеств, не сможет мне в этом помешать!

Пламя уже почти коснулось связанной девушки. Еще миг и она вспыхнула бы, осветив ярким светом полумрак арены. Но тут О'Жея что-то остановило. Он случайно обернулся вправо и увидел какого-то странного человека с длинными, седыми волосами, появившегося словно ниоткуда и бесцеремонно идущего вдоль зрительских скамеек, прямо на него. Навстречу ему, было, выбежал один из рабовладельцев, но залп картечи сразу из двух стволов тотчас отбросил его на несколько метров назад.

Виктор приближался. Он шел, опустив голову, и в каждом его шаге, в каждом движении теперь читалась необыкновенная сила и непреклонность. Наперерез ему бросился ещё один из солдат противника с длинным ножом в руке, но он ещё на ходу перехватил его запястье, вывернул его и воткнул острое лезвие в глотку негодяя. Затем Виктор остановился. Остановился лишь затем, чтобы перезарядить ружьё и выстрелить в третьего рабовладельца. Тяжелая свинцовая пуля, за мгновение, пролетев расстояние в два десятка метров, угодила прямиком в железную канистру с бензином, которую тот держал при себе. Раздался взрыв и тотчас его тело превратилось в кричащий и извивающийся клубок огня.

События развивались столь быстро и стремительно, что бывший руководитель общины «Последователей» Беверли Хиллз, а по совместительству ещё и главный жрец и палач О'Жей от неожиданности выронил факел и попятился назад.

— Кто ты и как ты смеешь мешать моему справедливому правосудию?

Виктор был уже совсем рядом. Он неотвратимо приближался, с нескрываемым гневом глядя прямо в его бесстыжие и лживые глаза.

— Я твой самый ужасный ночной кошмар. Возмездие, посланное тебе за все твои преступления.

В воздухе мелькнул приклад ружья и тут О'Жей почувствовал сильный, оглушающий удар по голове. Он упал и на короткий миг, казалось, потерял сознание. Когда же он, наконец, пришёл в себя и чуть-чуть приоткрыл веки, прямо в лицо ему смотрели два круглых, стальных ствола.

— Я слышал все, что ты здесь говорил, ублюдок. Можешь теперь попросить своих всемогущих хозяев-фаталоков, чтобы они пришли тебе на выручку и спасли твою поганую жизнь.

Палец нажал на курок. Поверженный вздрогнул и трусливо пополз назад, но вместо выстрела вдруг послышался лишь тихий механический щелчок. То ли отсырел порох, то ли это была какая то другая причина, но патрон в ружье оказался бракованным. Кобура также была пуста и, кисло усмехнувшись, Виктор отбросил в сторону это, теперь уже бесполезное, оружие.

— Тебе повезло, мразь. Впрочем, особенно не радуйся, ведь у этих людей, которых ты мучил и обманывал всё последнее время, наверняка найдётся для тебя несколько «ласковых» слов.

Некоторые рабы повскакивали со своих скамеек. В глазах у них читался такой гнев к поверженному проповеднику, словно они готовы были вот-вот броситься вниз и разорвать его на части. Невероятно… какой, оказывается, нужно было установить нечеловеческий режим, какие чудовищные ввести порядки и законы, чтобы вызвать среди этих людей такую лютую ненависть.

Виктор поднял с земли длинный, стальной нож и, подойдя к привязанным к столбам Фионе и Грину, перерезал держащие их путы. Лишь мельком взглянув в почти ещё детское лицо девочки с большими, зелеными глазами, он тут же развернулся и, не спеша, направился к выходу. Когда он прошёл уже несколько шагов, за спиной вдруг послышался её тихий голос:

— Ты герой.

— Я устал постоянно слышать это слово.

— Об этом уже знают все кроме тебя самого.

— Я не верю тому, что говорят остальные.

— Но ты ведь веришь своему внутреннему голосу, той необыкновенной силе, что всё время движет тобой?

— Я не знаю, — Виктор резко развернулся и теперь уже внимательно посмотрел на только что спасённую им девушку, — Я не знаю, что я делаю, зачем живу и куда иду. Впрочем, я даже не иду — я словно падаю в какую то чёрную и бесконечную бездну. Во мне даже нет того внутреннего голоса о котором ты говоришь. Во мне вообще больше не осталось ничего кроме пустоты и боли.

— Но ты можешь остаться здесь, среди людей которых ты спас и которые будут тебе за это вечно благодарны. В Беверли Хиллз ты обретёшь новый дом и новый смысл в жизни.

— Нет… у меня когда-то уже был свой дом, но из-за моего проклятого бездействия всё это исчезло. Погибли близкие мне люди. Я никогда не смогу простить себе их смерти. Я во всём виноват! После того, что случилось, я больше просто не имею права на счастье.

— Неужели это твой окончательный ответ?

— Да… я ухожу.

Несколько минут они ещё, напоследок, просто так стояли друг напротив друга. Высокий, сильный мужчина рядом с маленькой и хрупкой девочкой. Вокруг них бегали и суетились сотни недавних рабов. Кто-то уже крепко связал верёвками лжепророка О'Жея и потянул его за пределы цирковой арены. Проповедник ещё пытался сопротивляться и образумить свою взбунтовавшуюся паству, но очевидно без своих преданных рабовладельцев, его слова больше не имели прежней силы.

— Скажи хотя бы, как мы можем отблагодарить тебя за всё то, что ты для нас сделал.

Виктор с печалью посмотрел на девочку и тут же отрицательно покачал головой.

— Мне уже ничего не нужно.

— Человек устроен так, что ему всегда что-то нужно, вне зависимости от обстоятельств и душевного состояния.

— Вообще-то я очень хочу есть, но я не могу просить вас дать мне немного еды, так как вы и сами наверняка здесь постоянно голодаете.

— Да, что ты? — неожиданно для него, Фиона улыбнулась, — У нас хватает еды. В Беверли Хиллз выращивают тонны подземного гриба, вот только раньше большую его часть О'Жей отправлял в другие рабовладельческие селения в обмен на оружие и наркотики.

— Значит, это вас не затруднит?

— Нисколько. Кухня находится за восточной дверью. Пойдем я покажу, вот только, пожалуйста, возьми меня за руку, чтобы я ненароком не споткнулась и не потерялась в длинных коридорах.

Виктор протянул свою ладонь и тут же ощутил в ней маленькие и тонкие пальцы ребенка. Когда они шли, люди почтительно расступались перед ними, а едва они очутились на кухне, повар тотчас, без всяких указаний разогрел порцию гриба и, поклонившись, поставил её на стол перед своим освободителем. Едва они уселись друг напротив друга, как на кухню, сразу вслед за ними, вошли ещё двое недавних рабов, ведущие под руки связанного О'Жея.

— Надеюсь, он вам не помешает?

В ответ Виктор даже не обернулся, чтобы напоследок ещё раз взглянуть в лицо проповедника.

— Пусть сидит сколько захочет. Я всё равно не задержусь здесь больше чем на пять минут.

Они оставили его на одной из деревянных скамеек за спиной Виктора и бывший тиран, в бессильной злобе сжав кулаки, начал тихонько бормотать какие-то ругательства и угрозы.

На вкус подземный гриб был больше похож на кусок резины чем на нормальную пищу. Впрочем, блюдо из него получилось вполне питательным и содержащим достаточное количество протеинов, что в данной ситуации с лёгкостью компенсировало все его гастрономические недостатки. Эту совершенно не требовательную к уходу культуру вывела ещё задолго до войны группа учёных-генетиков в качестве дешёвого корма для животных. Над ними тогда ещё все смеялись. Люди говорили, что такую гадость не захотят есть даже собаки и никто в то время даже не мог и предположить, что подземный гриб когда-нибудь спасёт от голодной смерти миллионы человек.

Всё время пока Виктор ел, Фиона неподвижно сидела на одном месте. На первый взгляд казалось, что она зачем-то внимательно прислушивается ко всем скрипам и шорохам, что доносились извне. Но на самом деле, оказывается, звуки волновали её меньше всего. Это было нечто другое. Она словно впитывала всем телом какую-то странную энергию. Энергию невидимую и совершенно непостижимую для всех остальных людей.

Когда с обедом было покончено, она вновь заговорила своим тихим, спокойным голосом:

— Я чувствую в тебе боль. Тяжелую и ужасную боль, затмившую собой все остальные чувства. В центре этой боли я обнаружила девушку, которую ты любил и которую потерял.

— Да я любил её, — Виктор вдруг резко отвернулся к стенке и закрыл лицо руками, — Я обожал её… я жил только ей одной. Для меня больше не существовало ничего на всём свете. Я был счастлив каждое мгновение, что находился рядом с ней, я засыпал и просыпался с одним её именем, я смотрел на нее, а затем закрывал глаза и передо мной отчётливо возникал её чудесный образ. А теперь… её нет…

Правая рука полезла в карман и бережно извлекла оттуда небольшую, мятую фотографию.

— Вот… все, что у меня от неё осталось.

Виктор долго рассматривал на снимке её светлые волосы и такую дорогую, радостную улыбку. Когда по жесткой и огрубевшей мужской щеке потекла первая слеза, он неожиданно почувствовал на своём затылке чей-то холодный взгляд. Мгновенно обернувшись назад, он увидел О'Жея. Тот, правда, тотчас спрятал своё лицо, но достаточно было и короткой доли секунды, чтобы заметить его злобные и мстительные глаза, прикованные к нему и к изображению его любимой на листке бумаги.

Фотография медленно легла на деревянный стол. Иона коснулась её кончиками пальцев и покачала головой.

— К сожалению, я не могу видеть то, что запечатлено на снимке. Просто ещё раз подумай о ней. Вспомни все, что у тебя с ней связано, а затем дай мне свою руку.

— Прости… я совсем забыл.

Виктор протянул свою большую и сильную ладонь и сжал в ней ладонь слепой девочки. В тот же миг в память, словно ураганом, ворвались прежние чувства и переживания. Словно какая то необыкновенная сила окунула его в прежнюю жизнь, туда где он был так безумно счастлив. Он уже не мог контролировать себя. Эмоции взяли верх над разумом, но тут неожиданно всё прекратилось. Фиона с большим трудом высвободила свою ладонь от, держащей ее, железной хватки. Теперь она была сильно взволнована, а через некоторое время выражение её лица стало таким же печальным, как и у, сидящего напротив, Виктора.

— Я видела её и я видела тебя. Такие чувства достойны восхищения. Человек который ТАК любил, должен знать настоящую цену жизни, как своей так и чужой. Поэтому я ещё раз прошу тебя остаться и защитить этих людей. Ведь среди них также есть те кто любит и не хочет потерять своих близких и родных.

— Я сделал для них все, что мог. Больше я вам не нужен. Вы можете спокойно жить и работать дальше, я — нет.

— Но ты ещё не знаешь самого главного. Те несколько рабовладельцев, что ты уничтожил на арене, были лишь небольшой частью банды О'Жея. Главные их силы находятся в Верхнем Городе. Они сопровождают рабов на раскопки и совсем скоро они спустятся вниз и жестоко накажут нас за этот бунт. Эти звери вырежут всё население Беверли Хиллз, а затем, в течении всего нескольких рейдов по канализации, в короткий срок наберут себе столько же новых работников.

— Какова их численность?

— Около пятидесяти бойцов.

Несколько секунд Виктор о чём-то сосредоточенно думал, а затем вдруг резко поднялся и развернулся к выходу.

— Я устал бороться с неизбежностью. Какой в этом смысл? Мы всё равно все погибнем, если не сейчас, так в самое ближайшее время.

В ответ Фиона больше не проронила ни слова. Она, как и прежде, продолжала неподвижно оставаться на одном месте и только на её лице неожиданно появилось выражение глубокого разочарования к человеку, которого она ещё совсем недавно считала настоящим героем.

— Ступай. Нам с тобой больше не о чем говорить. Может быть, я ошибалась, случайно приняв тебя за кого-то другого. В любом случае — удачи тебе в твоём нелёгком пути.

Виктор напоследок ещё раз посмотрел на эту задумчивую, маленькую девочку, сидящую в одиночестве за длинным, деревянным столом. Было что-то странное и неземное в её прекрасных, больших глазах, направленных в бескрайнюю пустоту. Он хотел было ещё сказать ей что-то, но так и не смог. Вместо этого он отвернулся и спешно пошагал прочь по длинному, темному коридору.

Арена цирка встретила его полным безмолвием. Здесь по прежнему было полно людей, но теперь среди них уже царило какое-то жуткое оцепенение. Они словно замерли и в темноте казались безжизненными каменными статуями. Было похоже, что они уже знают о своей участи и готовы были кротко и безропотно встретить неизбежную смерть. Самое страшное, что некоторые из них, даже сейчас по привычке продолжали работать. Какая-то уже немолодая женщина, низко согнувшись и с трудом передвигая ногами, несла на спине тяжёлую корзину полную подземного гриба. Виктор внимательно присмотрелся и узнал её лицо. Когда-то он видел её на экране. Это была Стелла-Афина, суперзвезда большого кино. До войны она получала за съёмки огромные гонорары, ее обаянию поклонялись миллионы и только ей одной признавались в любви богатейшие люди планеты. Теперь же несколько лет рабства и тяжёлого труда превратили её в морщинистую старуху. От прежней красоты не осталось и следа и единственное на что она была ещё пригодна, так это таскать туда-сюда корзины с тяжестями.

Теперь Виктора, казалось, уже никто не замечал. Рабы отворачивались, когда он проходил мимо. Это было странно и ненормально. Недавний герой и спаситель в мгновение ока превратился для них в предателя и негодяя. Он прошёл через всю арену и готов был уже навсегда покинуть Беверли Хиллз, как неожиданно что-то словно заставило его остановиться и посмотреть направо. В темноте, на одной из зрительских скамеек сидели двое. Девушка тихонько всхлипывала, парень, пытаясь успокоить, нежно обнимал её за плечо.

Девушка спросила:

— Мы ведь все умрём в ближайшее время?

Парень ответил:

— Не плачь, прошу тебя. У нас ведь с тобой ещё есть целых пол часа. Подумай только, пол часа — это же целая вечность.

Услышав эти слова, Виктор вдруг замер на одном месте.

…целая вечность. Он знал — для того кто по настоящему любит, пол часа действительно могут стать целой вечностью. Если бы только ему кто-нибудь смог подарить этих пол часа наедине с Солой, он, не задумываясь, отдал бы за них всё что угодно. Неожиданно Виктор развернулся и, крепко сжав кулаки, уверенным шагом вышел на середину арены. Когда люди вновь обернулись к нему, он заговорил. Это был необычайно твёрдый и решительный голос. Голос, который мог принадлежать только настоящему лидеру и герою:

— Кто из вас способен держать в руках оружие?

В ответ лишь несколько человек робко подняли вверх свои ладони.

— Не нужно мне лгать. Каждый взрослый мужчина умеет пользоваться оружием, если враг сам идёт к его дому. Или может быть здесь собрались одни трусы? А может быть вам нравилось быть рабами и слушать как О'Жей пудрит вам мозги всякой белибердой. Если кто-то боится, он может хоть прямо сейчас идти навстречу рабовладельцам и на коленях просить их о пощаде. Я же остаюсь и надеюсь, что со мной здесь останется большая часть из вас. Глупее всего — это сдаться. Их пятьдесят человек, а нас почти пять сотен. У нас есть неплохие шансы на победу. Если у вас сегодня хватит мужества, то вы избавитесь от рабовладельцев раз и навсегда, но если вы дрогнете — никто из вас не доживёт и до завтрашнего утра.

Неожиданно толпа взревела и тотчас, яростным эхом, над ней прокатилось громовое «Урра!!!» Даже сам Виктор никак не ожидал такого эффекта от своих слов. Сотни сжатых кулаков мгновенно взметнулись вверх, сотни отважных и решительных лиц показались вокруг вместо унылых и напуганных физиономий, сотни голосов выкрикивали его имя, требуя возглавить их и повести в бой. Всего за несколько минут разрозненная и полная страха людская масса превратилась в мощную стихию, способную снести всё на своём пути. Вот так вот, обычно и начинаются революции. Одна зажигающая речь и вчерашние униженные и обездоленные в миг становятся силой, с которой теперь уже все вынуждены считаться.

Сказав все, что хотел, Виктор поднял голову и ещё раз осмотрелся вокруг. Среди множества кричащих людей он поначалу едва разглядел Фиону. Она одиноко стояла вдали и улыбалась ему сдержанной, благодарной улыбкой. С трудом пробившись через всю эту толпу, он сразу направился к ней и, оказавшись рядом, улыбнулся ей в ответ.

— Я решил остаться.

— Ты сделал правильный выбор. Все это время я верила и ни на секунду не сомневалась в тебе, герой.

О'Жей остался один. В тёмной и обшарпанной кухне, со связанными за спиной руками он неподвижно сидел на деревянной скамейке у стены и внимательно прислушивался к звукам, доносящимся с арены. Это были звуки бунта и крушения его прежнего порядка.

— Идиоты!

В бессильной ярости руки вдруг сами крепко сжались, пытаясь разорвать, держащую их, верёвку. Тщётно.

— Дураки! Заблудшие овцы! Животные!!! Как вы могли отвернуться от своей праведной веры и пойти за этим оборванцем?!

Нужно искать выход. Взгляд метнулся по помещению и замер на раскалённом протвине горящёй плиты. Проповедник вздрогнул и его лицо на миг исказилось гримасой ужаса. Я должен. Высший Разум фаталоков, если ты меня слышишь, прошу тебя — придай мне силы. Осторожно, чтобы никто не услышал он поднялся со скамейки и заковылял туда, где из темноты всё еще, время от времени, вырывались яркие языки пламени. Ладони коснулись раскалённых углей. Тотчас послышалось тихое шипение и воздух наполнился запахом горелого мяса. О'Жей не издал ни единого крика. Вместо этого он лишь крепко сжал зубы и принялся считать до десяти. Время тянулось мучительно долго. Каждая секунда, казалось, была длинной в целые часы, но ненависть в итоге оказалась сильнее любой боли. Когда перегоревшая верёвка всё же освободила его запястья, проповедник быстро поднялся и поскорей направился к выходу.

— Наконец-то… я свободен.

Виктор поднялся во весь рост и с высоты верхних зрительских рядов ещё раз окинул взглядом свою новоявленную армию. Их было без малого пять сотен, собравшихся на арене бывших рабов. Люди с тревогой ждали начала сражения. Оборванные, голодные, вооружённые в лучшем случае кирками и лопатами они сейчас выглядели не слишком то грозно. Но вместе с тем в них чувствовалась и какая то особая сила. Ненависть их к рабовладельцам была так страшна, а жажда свободы так велика, что они готовы были уж лучше погибнуть все до единого, лишь бы только снова не попасть в плен к беспощадному врагу.

— Смогут ли пережить сегодняшний день все эти люди?

Стоящий рядом с Виктором и Фионой, старик Грин медленно поднял голову и с грустью посмотрел куда то вдаль.

— Всё будет хорошо, вот увидишь.

Фиона обернулась и, пытаясь успокоить старого друга, коснулась ладонью его плеча.

— А что насчёт этого думаешь ты, Виктор?

— Если у них в решающий момент хватит ума не дрогнуть и не побежать, то у нас, возможно, и будет шанс на победу.

— Рабовладельцы будут драться словно черти. Это для них гораздо более приятное и привычное занятие чем работать.

— Скажи лучше как они вооружены.

На секунду Грин задумался.

— Вообще то ничего особенного. Это тебе не хамелеоны с ракетницами и тяжёлыми пулеметами. Чем ещё может быть вооружён сброд Подземного Центраполиса: ножи, самодельные мечи, плюс несколько охотничьих ружей и еще, насколько я помню, у кого-то из них был один автомат. Правда их главарь — это уже настоящий зверь и он сам в бою стоит целой дюжины. Его зовут Бобби Костолом и я ещё не в жизни не встречал такого здорового и тупого болвана. Ты, Виктор, как я вижу, тоже парень крепкий, но чтобы сделать из тебя отбивную, ему понадобиться не больше пяти секунд.

В ответ на это Виктор лишь сам про себя криво усмехнулся.

— Это мы ещё посмотрим.

— О нет! — стоявшая рядом Фиона внезапно побледнела и с силой сжала ладонями свои виски, — Этот лжепророк снова на свободе.

— Где он?!

— Где-то рядом. Он ещё пока не успел далеко уйти.

Виктор и Грин, не раздумывая, изо всех ног бросились вперёд по коридору. До кухни они добежали всего за несколько секунд и, отворив дверь, чуть было тут же не столкнулись с выходящим оттуда О'Жеем. Холодный ствол ружья упёрся ему прямо в горло и напуганный проповедник в тот же миг инстинктивно отступил назад.

— А теперь назови мне, мразь, хотя бы одну причину по которой я не должен буду прикончить тебя прямо сейчас.

— Высший разум нашлёт на тебя свою кару, несчастный.

Тяжелый, деревянный приклад уже готов был размозжить голову О'жея, но ещё раньше Грин оттолкнул его в сторону и снова, но только уже гораздо прочнее связал руки новой верёвкой.

— Разберёмся с ним чуть попозже. Пускай за все свершённые преступления его судят простые люди.

Несколько секунд Виктор ещё колебался и его руки с прежней твёрдостью сжимали стальной ствол ружья. Слишком уж велика была его неприязнь к коварному лжепророку, который чуть было не сжёг живьём маленькую девочку. Слишком сильно он хотел разделаться с ним здесь раз и навсегда, но Грин вовремя взял его за плечо и направил к выходу.

— Мы не можем терять на его своё время. Битва может начаться в любую секунду.

— Ты прав.

Они спешно покинули кухню и тут, прямо на коридоре им повстречался худой и сгорбленный старик, с трудом ковыляющий в сторону арены. Он шел, опираясь на тяжёлую кирку, и казалось каждое движение, каждый шаг приносят лишь огромные физические страдания. Виктор лишь мельком взглянул на его несчастное лицо и перекошенную фигуру и тут же подумал, что в бою с рабовладельцами от него будет, скорей всего, совсем немного толку.

— Как тебя зовут, папаша?

— Санчес, господин.

— Слушай меня внимательно, Санчес. Оставайся здесь и не спускай взгляда с проповедника. Не позволяй ему даже сдвинуться с места, а если он вдруг снова попытается убежать — просто убей его.

— Хорошо, господин.

— И не называй меня больше господином.

Старик едва заметно кивнул вслед двум удаляющимся фигурам и, корчась от нового приступа боли, направился на кухню охранять своего заключенного. Виктор и Грин тем временем уже бежали вперёд по узкому и тёмному коридору. У самого входа на арену они снова увидели Фиону. Девочка стояла без движения, подняв голову вверх и раскинув в сторону руки. Это было странно, но почему-то казалось, что перед ними было одно только тело, в то время как душа её находилась где-то совсем в другом мире. Когда они остановились, она заговорила прежним тихим и спокойным голосом, вот только теперь в этом голосе уже ясно различались нотки тревоги и беспокойства:

— Они идут.

— Где?!

— Совсем рядом…

Дальше уже ничего не нужно было говорить. Через мгновение, вдали отчётливо послышался топот десятков ног, смешанный с громким свистом и ругательствами. Сжимая в своей руке пустое ружье, Виктор бросился вниз по ступенькам. На арене его армия уже давно заждалась своего командира. Когда он поравнялся с задними рядами, из противоположного входа, сверкая в темноте отполированными стальными клинками, плотным строем вышел карательный отряд рабовладельцев. Они медленно шли вперед, а затем внезапно остановились и, в повисшей над цирком тишине, вдруг послышались щелчки нескольких ружейных затворов. Сразу после этого раздался громкий залп, а за ним и приглушённое стрекотание автомата. Весь передний ряд солдат Виктора в одно мгновение был уничтожен. Остальные попятились назад и тут же с яростным криком, размахивая в воздухе оружием, на них бросились рабовладельцы.

О'Жей приподнялся и слегка пошевелил связанными за спиной, затекшими руками. Санчес вздрогнул и тут же взялся за свою кирку. Заметив это, проповедник вдруг кисло усмехнулся.

— Брось, старина. Неужели ты и впрямь думаешь, что в таком положении я могу тебе чем-то навредить?

— Я не знаю. Мне просто дали приказ сторожить вас.

— Ты прав, мой друг. Приказ — это приказ и его всегда нужно выполнять.

На несколько минут в кухне повисла мёртвая тишина. Все это время Санчес, не отрываясь, следил за пленником. Затем он решил просто немного пройтись и размять ноги, но едва он только поднялся, внезапная, острая боль пронзила всё его тело и, издав измученный, глухой стон, старик снова присел на скамейку.

— Ты болен, друг мой?

— Суставы… если бы вы только знали как я страдаю из-за них. Все это от здешней сырости, тяжелой работы и плохого питания.

— Если бы ты освободил меня, то я, думаю, смог бы тебе помочь.

— Извините, мистер О'Жей, я всегда хорошо к вам относился, да и теперь вовсе не хочу вам зла, но наш новый господин сказал мне следить за вами.

— А кто такой этот твой новый господин?.. Проходимец и чужак, который не знаком с нашими обычаями.

— Но он принёс нам свободу.

— Какую ещё свободу? Быть стадом диких животных — это по твоему свобода? Это не свобода — это анархия. Я предлагал вам идти по пути совершенства, но, к сожалению, вы отвергли моё учение. Как глупо и бессмысленно. Вы уже почти прошли тяжёлое испытание на верность фаталокам. Впереди вас ждала награда. Вы могли приобщиться к их великой расе, но в последний момент этот посланник хаоса совратил вас на свою сторону. Это то же самое, что ученики, прилежно проучившиеся десять лет, вдруг взбунтовались бы в день получения аттестатов. А ведь потерпеть оставалось всего чуть-чуть.

— Извините, проповедник, я хотел бы вам верить… но я не могу.

В словах Санчеса всё больше и больше чувствовалась неуверенность и сомнение. О'Жей заметил это. Как тонкий психолог он мгновенно улавливал слабые места в сознании своего собеседника и затем давил на них с удвоенной силой.

— Я вижу тебе тяжело, друг мой. Каждое движение приносит тебе тяжёлые страдания и никто здесь не сможет тебе в этом помочь. А в это время фаталоки обладают медициной, способной буквально творить чудеса. Если не хочешь носить техноплоть, то они подарят тебе новое органическое тело, молодое и совершенное. Да и люди тебе будут бесконечно благодарны. О нас с тобой сложат легенды. Представь себе; проповедник, несущий свет и порядок в подземный мир хаоса и его друг, спасший ему жизнь и вырвавший его из когтей зла.

Как зачарованный слушал больной старик рассказ своего прежнего хозяина и рисовал в своём воображении самые радужные перспективы. Сомнения уходили. Он начинал верить. Через несколько секунд О'Жей поднялся и сделал шаг ему навстречу.

— Ну, чего же ты ждешь? Поскорей освободи меня.

— Но я предам своих друзей.

— Они уже и так обречены. Ничто больше не сможет спасти их. Высший разум отвернулся от этих изменников. Их ждут впереди только вечные муки. Но у тебя ещё есть шанс. Выбирай с кем ты остаешься. Здесь тебя ждёт только боль и страдание, а со мной — слава и бессмертие.

Этого было достаточно. Санчес послушно направился к плите и взял оттуда длинный кухонный нож. Затем он также покорно и безропотно подошёл к пленнику и перерезал связывающие его верёвки.

— Вы свободны.

— Я знал, что на тебя можно положиться. Мы уходим. Иди впереди и в случае чего предупреждай меня об опасности.

Старик утвердительно кивнул головой. Затем он развернулся и уже сделал первый шаг, как вдруг сзади послышался свист рассекаемого киркой воздуха и в тот же миг что-то твёрдое и острое вонзилось в его затылок. С размозжённым черепом он, без единого крика повалился на землю. О'Жей постоял над трупом ещё несколько секунд, после чего громко и цинично рассмеялся и, размахивая окровавленным оружием, направился к выходу.

— Я сдержал слово. Теперь твои страдания навсегда закончились, сын мой.

Трудно было представить себе сражение более яростное и ожесточенное, чем то, что сейчас происходило на арене цирка в Беверли Хиллз. Ни одна из сторон не намерена была уступать другой. Глупо было надеется, что после всей этой ужасной мясорубки победитель проявит затем милосердие к побеждённому. Слишком уж велика была ненависть одних к другим и поэтому поражение любой из сторон могло означать для неё лишь полное истребление. Сложно… очень сложно было теперь предсказать исход всего этого боя. На первый взгляд казалось, что превосходство было на стороне рабовладельцев. Кем-то грамотно организованные, хорошо обученные и относительно неплохо вооруженные, они успешно отбивали натиск почти безоружной толпы и медленно наступали по всему периметру арены. Они стояли плотным строем и дрались столь яростно и умело, что за каждого их убитого рабы теряли, как минимум, пятерых своих людей. В ответ на такую тактику солдаты Виктора лишь время от времени предпринимали необдуманные и спонтанные атаки, каждая из которых стоила им всё больших и больших потерь. Многие из них уже пали, многие были ранены и напуганы и только непреодолимая жажда свободы да ещё ощущение своего численного преимущества не позволяли им дрогнуть и побежать.

Арена была уже вся завалена трупами, скрежет клинков заглушал собой крики умирающих, живые переступали через тела убитых и продолжали сражаться. Виктор в этот момент находился на правом фланге своей армии. Размахивая охотничьим ружьём словно палицей, он обрушивал тяжелый, деревянный приклад на головы нападающих рабовладельцев. Казалось всё вокруг слилось воедино и ничего уже не существовало кроме дикого, первобытного инстинкта борьбы. Но внезапно что-то заставило его остановиться. Какое то особое и необъяснимое чувство подсказало ему о появлении настоящего, достойного соперника. Виктор обернулся и посмотрел вверх. Держа в одной руке бензопилу, по ступенькам медленно спускалось какое-то огромное и невообразимое нечто, лишь отдалённо имеющее человеческое очертание. Впрочем, его уже врят ли можно было назвать человеком. Куда больше он был похож на напичканного стероидами мутанта ростом в два с половиной метра. Как ни удивительно, при всей своей чудовищной массе он не выглядел толстым. Скорее это был почти что геометрически идеальный квадрат с короткими ногами, широкими плечами и маленькой, налысо стриженной, круглой головой. Общее впечатление дополняло глупое выражение лица недоразвитого «большого ребёнка» и маленькие, свиные глазки, страстно жаждущие лишь крови и разрушения. Когда он делал шаг, по полу разносилась вибрация, ощутимая даже здесь, в самой гуще этого яростного сражения.

Похоже, это и был тот самый Бобби Костолом, о котором говорил ему Грин. Подняв брошенный кем-то длинный, самодельный меч, Виктор, не раздумывая, направился к лестнице. Его соперник, увидев это, громко рассмеялся, после чего завёл свою бензопилу и бросился ему навстречу. Сложно было ожидать такого проворства от трехсоткилограммового борова, но оказывается, вдобавок к нечеловеческой силе, он обладал ещё и совсем не плохой скоростью. Бешено ревущая бензопила металась в разные стороны и Виктор едва успевал уворачиваться от её смертоносных зубьев, крушащих всё на своём пути и превращающих в опилки, находящиеся рядом, деревянные скамейки. Бой затягивался. Он отступал. Он был уже почти прижат к стенке, но тут, после неудачного выхода Костолома, Виктор вдруг изловчился и изо всех сил рубанул мечом чуть выше запястья своего противника. Через мгновение бензопила, вместе с окровавленной кистью уже валялась на полу и словно поверженная змея, по прежнему продолжала извиваться и высекать искры из гладкого, каменного покрытия.

Великан взревел от боли. Его глаза налились кровью и, прорычав что-то невразумительное, он тут же нанёс удар кулаком своей, теперь уже единственной, левой руки. В тот же миг Виктор подумал, что его сбил тяжёлый грузовик. Перед глазами вспыхнул целый огненный фейерверк, а собственное тело вдруг показалось таким лёгким и невесомым. От удара его подбросило вверх и отнесло на метра три в сторону. Падая, он разнёс несколько стульев, стоявших неподалёку и сильно ударился спиной. Мир, словно весь поплыл вокруг и покрылся матовой пеленой, сквозь которую уже едва можно было различить силуэт громадного чудовища, идущего прямо на него и размахивающего длинным ножом. Удар был точным и направленным в самое сердце. Виктор уже видел как у его груди блеснуло острое, стальное лезвие, но последним усилием воли он всё же как-то успел вцепиться пальцами в руку Костолома и остановить её.

Их лица были как раз напротив друг друга. Гигант усмехнулся и, открыв рот, показал противнику два ряда гнилых и чёрных зубов.

— Познакомься с самим дьяволом, молокосос.

Виктор попятился назад. Всей силы его тела теперь уже не хватало для того чтобы удержать одну-единственную руку предводителя рабовладельцев. Костолом метал его в разные стороны, но этот человек ещё каким то чудом, по прежнему продолжал мёртвой хваткой висеть на его запястье. Эта борьба продолжалась уже несколько минут. Великан решил, было, что победа близка, но тут Виктор неожиданно для него вскочил на ноги и, рванувшись в сторону, изо всех сил нанёс ему удар коленом в бок. Хрустнули сломанные ребра. Костолом на мгновение замешкался и ослабил хватку и тут же острый, стальной клинок выскользнул из его ладони и вонзился ему прямо в глотку. Он ещё немного постоял на месте и напоследок что-то прохрипел, после чего закатил глаза и всей своей массой, как подкошенный, рухнул на пол.

Увидев поражение своего главного бойца, рабовладельцы почти сразу же бросились бежать. Бывшие рабы догоняли их и тут же разделывались с ненавистными угнетателями. Вскоре всё было закончено. Виктор выпрямился во весь рост и, подняв, валяющийся и его ног меч, победным жестом взмахнул им над своей головой. Толпа в ответ отозвалась ему громким и радостным «Ура!»

Люди кричали от счастья и обнимали друг друга. На лицах многих из них улыбка появилась, может быть, впервые за несколько лет с начала войны. Казалось нет и никогда не будет предела этому буйному веселью, но когда в центр арены, ведомая под руку Грином, вышла Фиона, все вдруг одновременно замолчали. Девочка подняла руку и указала на вход, из которого ещё совсем недавно выходили рабовладельцы. После этого в воздухе повисла уже по настоящему мёртвая тишина. Виктор прислушался. Неожиданно из темноты до его слуха донеслись шаги чьих-то ног. Словно сотни уставших и измученных людей шли сюда, гремя по пути своими тяжёлыми цепями. Он поднялся по ступенькам и увидел колонну несчастных, которые словно животные были прикованы друг к другу. Их здесь было почти полторы тысячи. Это были рабы, которых прежние хозяева, после изнурительного дня раскопок в верхнем городе вели назад в Беверли Хиллз.

Увидев валяющегося на полу мёртвого Костолома, а рядом с ним его победителя с мечом в правой руке, они остановились. Сначала первые ряды, а затем и все остальные вдруг упали на колени и склонили свои головы.

— Пощадите нас, новый хозяин… Мы будем покорны и послушны… Мы ни в чём не виноваты… Только не убивайте нас… Пожалейте наши жалкие жизни.

Неожиданно поражённый до глубины души, Виктор сделал шаг назад и растерянно покачал головой.

— Вы неправильно поняли. В Беверли Хиллз больше нет рабов и хозяев. Вы все свободны. Никто здесь больше не посмеет распоряжаться другим человеком.

Заключённые не спешили подниматься с колен и, еще раз посмотрев на них, Виктор подумал, что без него все эти люди очень скоро снова будут закованы в цепи. Очень скоро сюда придут новые рабовладельцы и под ударами бича заставят их выполнять свою тяжёлую работу, чтобы содержать кучку негодяев и бездельников. Им нужна чья то сильная рука и защита, иначе они пропадут. Он не может их покинуть. Он должен остаться. Хотя бы ради их. Пожертвовать собой ради будущего сотен и тысяч других людей. Может быть, это и есть его призвание. Может — это и есть его судьба…

Спотыкаясь и путаясь ногами в своей длинной белой рясе, О'Жей наугад бежал куда то по длинному канализационному тоннелю. Чем дальше тем он всё меньше и меньше оглядывался назад, чтобы посмотреть не преследует ли его кто нибудь. Он устал от этой погони. Дыхание стало тяжёлым и отрывистым, а ноги подкашивались, но ненависть и страх быть пойманным бывшими рабами все это время двигали его вперёд.

— Мерзавцы! Подлые, глупые мерзавцы. Как вы могли отвергнуть мою чистую и справедливую веру ради своей паршивой свободы? Это отвратительно. Я вас всех презираю…

Он больше не мог. Он присел на корточки и прислонился головой к холодной, кирпичной стенке. Вид у него был теперь совсем не важный. Волосы были растрепаны, глаза испуганно метались в разные стороны, а некогда белоснежная одежда верховного жреца «Последователей» стала серой, мокрой и издающей зловоние.

— Пару минут… мне нужно всего пару минут, чтобы придти в себя и снова продолжить путь. Я смогу. Я найду в себе силы. Высший разум следит за мной.

После короткого перерыва О'Жей снова поднялся. Он снова продолжил свой путь, постоянно что-то бормоча и разговаривая с самим собой.

— Я ещё отомщу! Вы ещё сполна заплатите мне за тот позор, что мне пришлось пережить. Я достану тебя, Виктор, где бы ты от меня не спрятался! Я найду способ. Я достучусь хоть до самого дьявола, но ты и твоя маленькая ведьма ещё горько пожалеете о том, что когда-то вы осмелились встать на моём пути!!!

♦ ♦ ♦

Прежде чем отворить высокую и массивную дверь, Плелеклаул в последний момент вдруг остановился и напоследок ещё раз собрался со своими мыслями. А стоит ли вообще беспокоить «мудрейших» без видимой причины? Легкое сомнение коснулось его разума. Они могут быть не совсем довольны такому неожиданному визиту, но с другой стороны — решение, которое он собирался принять, было слишком важным, чтобы обойтись без их участия. Некоторое время Плелеклаул лишь неподвижно стоял на одном месте. Острый элианский слух за эти минуты различил звук, пролетевшей в километре от него, маленькой светлой птички, а такой же острый глаз разглядел все пёрышки на её крыльях. Наконец решение было принято. Руки потянули за рычаги и две половинки тяжёлых дверей, отворяемых лишь один раз за многие годы, со скрипом разошлись в разные стороны.

Помещение было круглым и заполненным внутри густой, дымкой, сквозь которую едва просматривались, неподвижно сидящие на одном месте, фигуры троих старцев — оракулов. Лидер элиан сделал несколько шагов в их направлении и, остановившись в центре, низко поклонился мудрецам. Те, внимательно изучив гостя, также кивнули ему в ответ.

— Мне жаль, что пришлось потревожить вас, мудрейшие, но обстоятельства не оставили мне другого выбора. Я чувствую, что для нас снова наступают тревожные времена. Наши старые враги фаталоки уже совсем близко и их цель осталась прежней — полностью истребить нашу цивилизацию. Я вижу два пути спасения своего народа, но я боюсь, что в нужный момент у меня может не хватить мудрости выбрать единственный правильный из них.

Первый Оракул чуть приподнял голову и задумчиво посмотрел куда то вдаль.

— Ты прав. Перемены неизбежны. Подходит к концу седьмая элианская эра. Вскоре нам снова придётся скитаться среди бездны космоса в поисках нового дома. Похоже — это наша судьба. Это наше проклятье. Это наказание, которое мы сполна заслужили за то, что когда-то сами и вырастили беспощадное чудовище, пожирающее всё на своём пути. Жаль будет покидать эту чудную планету. Она так была похожа на Первую Илиаку. Жаль будет оставлять её фаталокам, но мы должны быть сильнее наших эмоций, ради общего спасения. Многим твоим предшественникам приходилось оставлять всё и вместе со своим народом двигаться в неизвестность. Они не могли позволить себе сомнения на этот счет. У них был только один путь — это бегство. Конечно, это не добавляло нам чести, но благодаря этому элиане до сих пор пока ещё полностью не уничтожены. Что предлагаешь ты? Какой-то новый шанс? Какой-то новый путь? Похвально, но что если впереди этого пути тебя ждёт только крах и поражение?

— Всё несколько изменилось со времён предыдущих элианских эпох. Теперь в войну вступил новый игрок.

— Ах да, — Второй Оракул, казалось, словно очнулся ото сна и, открыв глаза, начал медленно водить взглядом по гладкой, сферической стене, — Ты имеешь в виду Герхарда Ван Дюна, адмирала земного флота. Я уже давно ощущаю присутствие этого человека на нашей планете и всё это время внимательно наблюдаю за ним. Безусловно, он отважен, он мудр и он дальновиден. В нём даже есть что-то от элианина, что так несвойственно для его народа. Но достаточно ли у него сил, чтобы с несколькими десятками своих кораблей он мог противостоять могущественной Фаталокской Империи? Где-то на его родине, правда, существуют ещё двое, способных вершить судьбы мира, но в отличии от него, они пока ещё не знают о своём предназначении и словно слепцы продолжают блуждать во мраке.

— Но мы должны помочь им!

Плелеклаул шагнул вперёд и на его лице вдруг появилось выражение необычайной решительности и воинственности.

— Спокойно, — Третий Оракул тут же взмахнул рукой и начертил в воздухе знак в элианской жестикуляции означающий рассудительность и уравновешенность, — Подумай хорошенько, прежде чем ввязываться в эту войну. Мы, конечно, можем бороться. У нас пока ещё есть оружие удивительной силы, способное погрузить в хаос огромное государство фаталоков. Но не спеши будить «Охотника». Просчитай всё до мельчайших деталей. Жди своего часа, ведь если ты промахнёшься и мы его потеряем, то уже больше никто и никогда не сможет остановить этих машин, а мы будем вынуждены вечно скитаться по вселенной и нигде не сможем найти покой и безопасность.

— Значит ваше решение — это покинуть Илиаку?

— Мы не можем принимать решения, — в разговор снова вступил Первый Оракул. Он по прежнему оставался неподвижным словно мраморная статуя и только лишь одни его губы медленно шевелились, тихо и неторопливо произнося нужные слова, — Мы можем просто дать тебе совет и это уже твоё право воспользоваться им или сделать всё по своему. Не спеши с решением. Тщательно взвесь все «за» и «против». Помни — судьба элиан всецело в твоих руках. Перед тобой два пути. С одной стороны — бегство, спасавшее нас на протяжении последних трёх тысяч лет, а с другой — война, в результате которой, вся наша древняя цивилизация может быть уничтожена в течении всего нескольких часов. На тебе сейчас лежит громадная ответственность, но мы верим в тебя. Ты достойный сын элианского народа. Будь твёрдым и решительным и в то же время оставайся мудрым и дальновидным. Надейся на свой здравый смысл и не позволяй эмоциям руководить собой. А теперь — ступай. Нам больше нечего сказать тебе. Я знаю… ты выберешь верный путь.

— Благодарю вас, мудрейшие.

— Не стоит, — Первый Оракул поднял правую руку и слегка согнул её в локте в знак прощания, — Это мы ещё когда-то будем благодарить тебя за то, что ты спас нас всех от уничтожения.

♦ ♦ ♦

Виктор посмотрел вперед. Где-то там вдали расцветала земля, переливались на солнце цветы, а деревья были покрыты зелёной листвой. Это был словно какой то чудесный оазис посреди выжженной и покрытой пеплом пустыни. Он сделал шаг. Навстречу ему вышла Сола. Она была в белоснежных одеждах, ее шелковистые волосы развевались на ветру и она улыбалась ему той прежней, открытой и немного застенчивой улыбкой, которую он когда-то так обожал. Он побежал. Девушка побежала ему навстречу. Они были уже так близко друг от друга, но тут между ними, словно ниоткуда, выросла бесконечная стена из тысяч несчастных и обездоленных людей. Виктор остановился. Сола так же замерла на одном месте. Люди были голодными и одетыми в рваные лохмотья. Они стонали и тянули к нему свои руки, моля о помощи. Виктор хотел прорваться через этот плотный строй, но сотни пальцев уцепились в него мёртвой хваткой и не пускали его к его любимой.

— Оставьте меня, прошу вас… Я для вас и так уже достаточно сделал. Мне пора. Мне больше нет места среди вас…

Сола начала медленно отступать назад и с каждым новым шагом, с каждым новым вздохом её силуэт всё больше и больше начинал превращаться в бестелесную, призрачную дымку.

— Не уходи… остановись!

Ещё несколько минут — и она полностью исчезла, словно навсегда растворившись в воздухе. Вслед за ней куда то пропал оазис и весь мир стал одной сплошной, мрачной пустыней с потрескавшейся землёй и глубокими воронками от взрывов.

Виктор прекратил борьбу и в оцепенении замер на одном месте. Люди расступились в стороны, образовав круг, в центре которого он и находился.

— Где ты? Вернись ко мне. Я умоляю тебя — вернись!

— …Вернись!!!

Громкий и отчаянный крик, вырвавшийся словно из самых глубин души, отражаясь от гладких кирпичных стен, многократным эхом разнёсся на сотни метров вперёд по узким сплетениям коридоров.

Виктор открыл глаза и осмотрелся вокруг. Его окружали серые и унылые стены его собственной комнаты в Беверли Хиллз с убогой, деревянной мебелью и самодельной печкой в углу. Его голова лежала на крышке стола и рядом с ним находились пожелтевшие, исписанные бумаги, обгрызенный карандаш и старенький, потрепанный том Библии. Оказывается, от усталости он просто уснул на своём рабочем месте. Прошло некоторое время прежде чем он, наконец, полностью вернулся в реальный мир и только его подсознание ещё долго продолжало невидимыми нитями цепляться за какие то отрывочные и расплывчатые образы.

В дверь тихо постучали и через секунду внутрь вошла Фиона. На ощупь добравшись до стола, она отодвинула назад старый, скрипящий стул и уселась прямо напротив его.

— Я слышала твои крики. Тебе снова снились кошмары?

— Нет. На этот раз было нечто другое.

— Что же?

— Я даже не знаю. Что-то вроде искривлённого отпечатка моёй судьбы.

— Со временем ты разберёшься с этим.

— Я надеюсь.

Виктор поднял голову и внимательно посмотрел на эту девушку. Почему-то раньше он этого не замечал, но за те пять лет, что он провёл в Беверли Хиллз, она повзрослела и стала настоящей красавицей. Это было странно. Нежная и прекрасная роза, выросшая в тёмном и мрачном подземелье. Теперь ей было уже около двадцати. За последнее время волосы её стали длинными и шелковистыми, фигура — стройной и наполненной женственностью, а в улыбке появилась какая-то особая завораживающая мягкость. Вот только глаза её остались прежними. Большими, зелёными и всё время смотрящими в пустоту.

Неожиданно он почему-то так ясно вспомнил как несколько лет назад, при их первой встрече спас её от костра О'Жея. Сколько времени прошло с тех пор. Беверли Хиллз с тех пор стал одним из крупнейших центров Подземного Центраполиса. Теперь это было уже целое государство с тридцатью тысячами населения, собственной армией, полицией, чиновничьим аппаратом, судом и Виктором Морганом в качестве лидера. Это было, возможно, единственное место в городе где было отменено рабство и поэтому сотни беженцев из других селений каждую неделю стекались сюда в поисках долгожданной свободы и справедливости. Беверли Хиллз рос и расширялся. В свою очередь, это вызывало опасение и зависть соседей и зачастую приводило к столкновениям и даже небольшим войнам. До этого времени, правда, Виктор всегда выходил победителем из всех битв и сражений, но так не могло продолжаться вечно. Рабовладельцы люто ненавидели их за то, что их собственные рабы часто сбегали в свободное селение. Тучи сгущались над Беверли Хиллз. Со всех сторон их окружали одни лишь враги и они были по прежнему, пока ещё очень сильны.

— Скажи мне правду, Фиона, ты ведь можешь видеть будущее. Когда всё это закончится?

— Что именно?

— Когда люди, наконец, прекратят убивать друг друга и поймут, что их главный враг — это фаталоки.

— Пройдёт ещё много времени, прежде чем это случится.

— Но кто стоит на пути объединения? Я хочу узнать их имена.

Девушка несколько минут о чём-то сосредоточенно думала, после чего вдруг закинула голову назад и впала в лёгкий транс. Пальцы её с силой ухватились за край стола, а дыхание стало глубоким и размеренным. Так продолжалось некоторое время, после чего она, наконец, снова очнулась и начала медленно говорить, время от времени, останавливаясь, словно по порядку вспоминая недавние видения.

— Их трое. Мужественная женщина-воительница, коварный паук, плетущий свою паутину из лжи и иллюзий и грязная свинья, возомнившая себя солнцем. Если удастся победить хотя бы двоих, все остальные рабовладельцы тотчас сложат перед тобой своё оружие. Еще я вижу двуликого и безумного дьявола, стоящего за их спинами. Он словно тень всё время преследует тебя и стремится отомстить тебе за прошлые обиды. Есть ещё кое-что. Кто-то из правителей Подземного Центраполиса, тот от кого ты меньше всего будешь ожидать помощи, в решающий момент может придти тебе на выручку и разрушить планы Двуликого. После этого люди Вечного Города снова станут едины и начнётся новая Великая Война.

— Вот оно как, — Виктор поднялся и в задумчивости сделал несколько размеренных шагов по комнате, — Значит передо мной три препятствия. Мужественная женщина-воительница — это скорей всего Валькирия. Я кое-что слышал о ней. Вся её армия состоит из молодых девушек, а мужчины в её селении — это что-то вроде слуг и рабочих. Дальше идёт коварный паук, плетущий свою паутину из лжи и иллюзий. Больше всего это похоже на Тарантула, на подземных плантациях которого выращивается большая часть наркотиков Центраполиса. Говорят, его рабы счастливы и довольны жизнью. Каждое утро им вкалывают какую-то гадость, после чего они существуют словно в сказочном сне и работают вдвое больше своих сил. Наконец, эта грязная свинья, возомнившая себя солнцем? Кто же это? — несколько мгновений Виктор неподвижно стоял на одном месте, перебирая в уме имена всех известных ему предводителей крупных банд, — Я понял. Как же я сразу не мог об этом догадаться? Людовик 14, новый король-солнце, а также сильнейший и могущественнейший рабовладелец всего Подземного Центраполиса. Три человека. От желанной победы меня отделяет всего три человека. Как мало и в то же время — как много. К сожалению, у меня пока не хватит сил чтобы бороться со всеми ими. Один Людовик располагает армией, которая, возможно, больше чем всё население Беверли Хиллз. Я не могу победить их всех, но ведь должен же существовать и какой то другой выход.

— Что ты надумал?

— Я должен пойти и договориться с ними.

— Это бессмысленно. Никто из этой тройки не согласится добровольно отдать тебе свою власть.

— Нужно попробовать. Если есть хоть один небольшой шанс, я готов рискнуть. К тому же ты ведь сама только что говорила, что один из них поможет мне в трудную минуту.

— Нет. Это случится, но только гораздо позже. Не сейчас, — Фиона хотела сказать ещё что-то, но Виктор уже вскочил на ноги и бросился к выходу, — Подожди! Стой!!! Это же огромная опасность — идти в логово к своему врагу.

— Вся моя жизнь — опасность.

Больше он не сказал ни слова. Напрасно эта молодая девушка ещё долго кричала ему вслед и умоляла вернуться. Ответом ей были лишь его быстрые, удаляющиеся шаги. Все её слова были направлены в пустоту и, наконец, осознав это, она обессиленная опустилась на скамейку и в отчаянии обхватила голову руками.

— Какая отвага… какое самопожертвование… какое безрассудство…

♦ ♦ ♦

— Ты чувствуешь, Фарио. Он здесь. Он уже подобрался совсем близко и только и ждёт момента, чтобы нанести мне удар.

Якус с опаской осмотрелся вокруг и перешёл на шепот. Он находился в маленькой, наглухо запёртой со всех сторон комнате, в полной тишине и одиночестве. В последние годы он, во время своих продолжительных припадков страха и истерики, начал часто закрываться здесь и целыми неделями просиживать в этом тёмном помещении, наедине со своими больными мыслями и фобиями.

— О ком ты говоришь?

— Это Дикий Лев… могучий Дикий Лев. С каждым днём он набирает силу и увлекает за собой других людей. Я долго думал о том, что я буду делать, когда он придёт за мной. В первую очередь нужно будет превратить резиденцию в неприступную крепость. Сотни прочных, железных дверей, тысячи бронепехотинцев и десятки тысяч пулемётных турелей. Пускай он захватит всю остальную планету, но он никогда не сможет сунуться сюда, в логово железной птицы… Хотя — нет. Для него не существует преград. Он пробьёт любую стену и вынесет любую дверь. Тяжелые пули будут со звоном отскакивать от его кожи, а мои солдаты, едва увидев дикаря, тотчас разбегутся в разные стороны. Впрочем, я уже нашёл выход. Я покончу с собой, чтобы не погибнуть от его руки. Один мощный заряд тока и больше нет великого генерала Якуса из семейства Сицилау.

— Мне больно видеть как такой великий и незаурядный разум как твой медленно погружается в бездну сумасшествия.

— Ты ничего не видишь! Я научился скрывать от тебя свои мысли. Что тебе вообще может быть известно о моих переживаниях, бездушная программа?! Страх проникает всё глубже в меня. Он разъедает меня изнутри словно ржавчина. Я чувствую это. Мне нет спасения. Тот кто когда-то был железным солдатом постепенно, шаг за шагом превращается в труху.

— Хватит! Замолчи. Кто вообще этот твой Дикий Лев? Это же низшее существо, дикарь и животное. Почти каждый фаталокский бронепехотинец, что находится под твоим командованием уничтожил сотни таких как он. Он не великан и он не бессмертен. Обычная пуля или удар клинком могут оборвать его жизнь раз и навсегда. Разве это не глупо, что ты — один из лучших офицеров Империи панически боишься какого то грязного аборигена?

— А как же пророчество о том, что он сам придёт в моё логово?

— Глупые сказки. Император сказал, что судьбы нет, а кому ты веришь больше: Высшему Разуму, который ведёт нашу цивилизацию к процветанию уже тысячи лет или какому то там животному-пророку, который не мог позаботиться даже о самом себе и поэтому умер в полной нищете и бесчестии?

— Я верю… моему Императору, — внезапно Якус сорвался с места и, словно в безумстве, начал ходить из одного угла комнаты в другой. Шаги его были быстрыми и широкими, а грохот от тяжелых, железных ног громоподобным эхом разносились по всему этажу, — Ты прав, Фарио. Дикий Лев — это просто животное. Одна пуля — и его больше не существует. Он скоро исчезнет. Он сполна заплатит за то, что по его вине я теперь должен скрывать своё настоящее имя и за то, что до конца жизни я не смогу назвать отцом своего настоящего отца. Я с ним разделаюсь. Я найду в себе силы!!!

Он остановился. Металлические руки с силой распахнули прочные, пуленепробиваемые ставни и взгляд окинул с высоты, простирающийся внизу, город. Это был его город. Именно благодаря его стараниям, а также архитектурному и инженерному таланту, центральная часть столицы в последние годы, наконец, то приобрела вполне приличный вид. Вокруг царил порядок и строгие, геометрические формы. Сносились старые развалины и вместо них тут же строились стройные фаталокские здания в виде прямоугольников. Над землёй летали транспортные самолеты, а по ровным, как стрела улицам строем шагали легионы его солдат, готовых броситься в бой по одному его приказу. Он сам создал тот мир. Он был его хозяином. Он был самым совершенным разумным существом на этой планете…

Якус закрыл глаза и в тот же миг его мозг пронзила резкая вспышка боли. Словно миллионы строк программного кода были одновременно удалены из его памяти и тут же переписаны заново. Через минуту он уже стал другим. Веки медленно отворились и новый, властный и непоколебимый взгляд окинул территорию на десятки километров вперёд.

— Ты крыса. Ты скрываешься под землёй и боишься моего гнева. Но я достану тебя и там. Я найму других крыс и за почётное право служить мне, они найдут тебя и разорвут на части. Тебе некуда бежать и незачем скрываться. В любом случае, победа может быть только за мной.

♦ ♦ ♦

Им никто не задавал лишних вопросов. Никто даже не спросил кто они такие и чего здесь хотят. Просто, стоявшие на страже, две молодые и симпатичные девушки, вооруженные самодельными, стальными катанами расступились в стороны и пропустили Виктора и всю его группу в своё селение. Было похоже, что хозяева этого места уже ждали их или, по крайней мере, были осведомлены об их приходе.

Прежде чем войти, Виктор на миг остановился и осмотрелся вокруг. Это были подземные, портовые склады Восточного Центраполиса, которыми с недавнего времени владела легендарная, неукротимая и прекрасная Валькирия, предводительница воинственных амазонок. Это был словно какой то бесконечный лабиринт, состоявший из огромного количества ящиков и контейнеров, заполненных всевозможными товарами. Именно склады и являлись главной причиной могущества и процветания амазонок. Когда-то, еще в довоенное время, благодаря близости порта, здесь скопилось такое количество грузов, что даже сейчас, спустя многие годы, за счёт их, по прежнему существовало целое крупное селение.

Девушка-стражница шла впереди их, указывая дорогу и освещая пространство вокруг светом факела. Иногда по пути им попадались мужчины. Сколько Виктор ни всматривался в их лица, он не замечал в них страха и угнетённости. Напротив, все они выглядели сытыми, довольными и неплохо одетыми. Между ними и надсмотрщицами-женщинами не было пропасти надменности и высокомерия. Они спокойно делали свою работу, переговаривались и шутили и только слегка повелительный тон в приказах надзирательниц давал понять кто здесь хозяин, а кто — рабочий.

Через минут десять ходьбы, склады, наконец, закончились и их ввели в большую, круглую комнату, обставленную дорогой мебелью и картинами. Давно Виктору уже не приходилось видеть подобную роскошь. Безусловно, тот кто владел всем этим, обладал неплохим вкусом, что было огромной редкостью в их голодном и умирающем мире. Когда они оказались внутри, их со всех сторон, тотчас, окружили красивые девушки, вооруженные острыми клинками и одетые в короткие одежды, едва покрывающие их стройные тела. Они держались на почтительном расстоянии и внимательно рассматривали незнакомцев. В их взглядах читался интерес и в том числе интерес сексуальный, ведь здесь, всем им не так уж и часто, за последнее время приходилось вживую видеть настоящих воинов-мужчин.

— И кто же это пришёл к нам в гости? Неужели сам великий Виктор Морган решил вдруг посетить моё скромное жилище?

Тотчас все, словно по приказу, обернулись в ту сторону где из темноты послышался голос Валькирии. Она приближалась. Самая большая легенда и загадка послевоенного Центраполиса направлялась прямиком к ним. Ее шаги были лёгкими словно у дикой кошки и в то же время — твёрдыми и уверенными как у настоящей воительницы. Когда, наконец, она вошла почти в самый центр помещения и яркий свет выхватил из мрака очертания её силуэта, Виктор поднял глаза и в тот же миг понял до чего же она была прекрасна. Все рассказы о ней оказались правдой. Валькирия была высокого роста, стройной и грациозной. У неё были большие глаза, чувственные губы и великолепные чёрные волосы, волнистыми прядями спадающие на плечи. Она улыбнулась, показав два ряда белоснежных зубов. Эта улыбка могла свести с ума миллионы. Миллионы мужчин она могла бы поставить на колени и сделать покорными рабами. Но на этот раз улыбка предназначалась только для одного. Валькирия оценивающе посмотрела на Виктора и спросила:

— И в чём же цель твоего визита?

На несколько минут повисла неловкая пауза. Виктор долго и мучительно пытался найти достойный ответ, пока нужные слова вдруг сами не сорвались с его губ.

— Я здесь для того, чтобы объединить наши силы в борьбе с фаталоками.

— И это всё?

— Неужели на свете есть ещё что-то более важное?

Неожиданно Валькирия усмехнулась.

— Зачем нам объединяться с мужчинами? Мы создали свой мир почти без их участия и дальше сможем спокойно прожить без грубости и хамства, что они несут с собой. Все беды человечества были оттого, что им управляли именно мужчины. Войны, насилие, преступность и разврат — вот, что порождали вы на протяжении долгих тысячелетий.

— Ты ненавидишь мужчин?

— Почему же? Иногда они могут быть довольно милыми и ласковыми, если их, конечно, держать под контролем. К нам, так же как и в ваш Беверли Хиллз, из других селений бегут тысячи рабов, но в отличии от вас, мы внимательно следим за теми кого собираемся принять в своё общество. Подонков, психов, извращенцев и наркоманов мы казним прямо в зале суда. Остальные могут спокойно жить и работать здесь, но только немногим из них, может быть одному из десяти достаётся великая честь и привилегия — делить с нами ложе и зачать новую жизнь. Мы отбираем самых здоровых, умных и порядочных и поэтому я ничуть не сомневаюсь в том, что у нас будут нормальные дети. Затем всё повторится. Наши дочери будут выбирать только самых достойных отцов для продолжения рода. Так будет продолжаться из поколения в поколение и может быть когда-то, когда человечество, наконец, станет совершенным, мы отменим неравенство полов и начнём снова жить в полной гармонии. До войны многие умные люди тщётно пытались найти способ улучшить наше больное общество. Если бы они спросили у женщины, она подсказала бы им такое вот простое решение и тогда многих проблем можно было бы избежать без войн, революций и резкого сокращения численности населения. Но нас тогда никто ни о чём не спрашивал и поэтому не стоит удивляться, что сейчас уже мы не желаем слушать ваших советов и делаем всё так как сами считаем нужным.

— Не хочу разочаровывать вас, леди, но для того чтобы изменить человечество нужно время, которого у вас нет. На сколько, по вашему, вам хватит ваших запасов? На пять лет или, в лучшем случае, на десять, а затем здесь наступит такая же нищета, как и во всех остальных селениях. К тому же я сомневаюсь, что фаталоки будут спокойно сидеть, сложа руки, зная, что под землёй кто то из людей собирается, без их ведома создавать новое государство.

— А ты не глуп, — Валькирия подошла ещё поближе и, посмотрев ему прямо в глаза, снова улыбнулась своей обольстительной улыбкой, — Я бы даже сказала, что в тебе есть что-то особенное. Не зря в Центраполисе о тебе так много говорят в последнее время. Возможно, нам стоит обсудить всё наедине. Так мы сможем гораздо быстрее прийти к согласию.

Короткий взмах красивой ручки и амазонки тотчас развернулись и послушно покинули помещение. Виктор также кивнул своим людям, попросив их следовать за ними. Когда они остались наедине, девушка тут же нежно взяла его под руку и увлекла за собой в один из коридоров в противоположной стороне от входа.

— Ты, может быть, хочешь спросить почему я не слишком доверяю мужчинам. Поверь, у меня есть на это свои веские причины. Это началось уже достаточно давно. В детстве я была обычной, тихой и застенчивой девушкой, которая больше всего на свете хотела найти хорошего мужа, отыграть пышную свадьбу, родить ему двоих детей и спокойно жить за ним словно за каменной стеной. В восемнадцать лет я встретила свою первую любовь. Глупая и наивная малышка уже решила, было, что на неё свалилось всё счастье этого мира, но всё закончилось ровно через пол года. Я была такой кроткой и послушной, что ему просто стало скучно и он меня бросил и нашёл другую. Для меня жизнь словно оборвалась в один миг. Я часами смотрела на его фотографию и плакала. Так продолжалось несколько месяцев. Затем я повзрослела. Я с головой ушла в работу и своими силами смогла достичь очень многого. Казалось всё вокруг постепенно начинает налаживаться, но тут мне пришлось пережить ещё одно испытание. Когда я увидела его, я просто перестала соображать и окунулась в какой то непроходимый омут. Я влюбилась как школьница и когда, наконец, смогла получить его, то решила, что оказалась в раю. Он был для меня просто идеалом и я совершенно не замечала, что на самом деле передо мной находится: наркоман, бабник, азартный игрок в рулетку и вообще редкостная мразь и подонок. От меня ему нужны были только деньги. Я с радостью отдавала ему все, а когда мои сбережения закончились и моя квартира была продана, он рассмеялся мне в лицо и исчез. Я думала, что сойду с ума. Я жила словно в кошмаре. У меня не было ни дома ни работы и я просто очнулась чуть ли не на помойке с мыслью, что я больше уже никому не нужна во всём этом мире. Люди проходили мимо и не замечали меня. Перед ними было привидение с бледной кожей и впавшими глазами. Любовь погубила меня. Когда я это поняла, я как будто умерла и затем тут же родилась заново, но уже другим человеком. Я снова ушла в работу. Я снова добилась успеха. Обо мне писали в газетах и я часто мелькала на экранах телевизоров. Меня начали узнавать. Мной начали восхищаться. Мне уже сами признавались в любви многие мужчины, но теперь я уже была другой. Я стала сильной и циничной. Я манипулировала ими словно пешками в своей игре и заставляла уже «их» страдать и мучиться. Как раз в это время планета и узнала роковую Валькирию — неповторимую супер женщину; соблазнительную и холодную, обаятельную и властную. Ту, которая сама всего добилась в этой жизни и которая никогда и не в чём больше не надеялась на мужчин.

Я была богатой и знаменитой. Казалось, что я уже крепко держу удачу в своих руках, но тут неожиданно для всех нас началась война и все, что окружало нас, в один миг превратилось в пепел и дым. Я смутно помню первые часы начала этого ужаса. Вокруг всё взрывалось, рушилось и горело. Я выбежала из своего дома и напуганная толпа, подхватив меня, понесла к станции метрополитена. Затем несколько месяцев, голодные и измученные, мы скитались по тоннелям подземки, пока Красавчик Фредди — тогдашний хозяин портовых складов, не схватил меня и не притащил сюда. Он был грязным подонком и извращенцем. Он набрал себе целый гарем из сотен молодых и красивых девушек. У него была огромная спальня с множеством кроватей для его «жён» и одной большой в центре — для его самого. Если он хотел, он просто брал кого-нибудь из нас, а всех остальных заставлял смотреть на это. Когда пришла моя очередь, то вместо ночи страстной и сказочной любви, он получил от меня удар кинжалом в горло. Вскоре за ним последовали и все его приспешники. Тогда, в отличие от теперешних времен, рабовладельцы ещё не содержали огромных армий и поэтому девушки быстро и без особых проблем перебили несколько десятков тупых идиотов, патрулирующих склады. Революция свершилась всего за несколько часов. Пока закованные в цепи мужчины-рабы дрожали от страха, женщины сбросили тирана-извращенца и взяли себе власть, которая им по праву и принадлежала.

Неожиданно Валькирия остановилась и, обернувшись к Виктору, еще сильней сжала его руку. Они находились в большой и светлой комнате с сотнями кроватей, расставленных вокруг одной главной в виде огромного сердца. Обстановка здесь была ещё богаче и шикарнее чем в прихожей. Стены были украшены ещё более ценными картинами, ноги утопали в пышных коврах, а кровати были заправлены белоснежными, кружевными покрывалами.

— Это и есть то самое место где свершилась история нашего селения. Здесь живут мои самые близкие подруги, достойнейшие из амазонок и элита моей армии. Здесь мы находим покой и отдых. Ночью девушки приводят себе самых лучших мужчин и предаются вместе с ними общей страсти. У нас нет места ложному стыду. Они просто опускают шторки и дарят любовь, получая тоже самое, взамен. Все счастливы и довольны и только одна королева долгие ночи напролёт томится в одиночестве. Мне не нужен просто хороший парень. Мне нужен только король, настоящий король… такой как ты…

Ладонь Валькирии нежно погладила Виктора по плечу и её тонкие, белые пальцы коснулись шершавой, загрубевшей щеки.

— Я сделаю для тебя все, что ты только пожелаешь. Мы объединим наши селения, твои люди смогут жить здесь и мы вместе начнём борьбу с фаталоками. Я согласно на все, я пойду с тобой хоть на край света, только не покидай меня. Прошу тебя… перед тобой больше не роковая Валькирия, а прежняя глупая и наивная девушка, влюбленная до беспамятства, но только теперь уже в настоящего героя. Полюби же и ты меня, хотя бы чуть-чуть. Скажи мне, что ты согласен. Слышишь. Что же ты молчишь?

Словно каменное изваяние, Виктор стоял на одном месте, не произнеся ни слова. Затем он убрал со своего плеча руку девушки, отступил на шаг назад и покачал головой.

— Я не могу… Я люблю другую.

— Кого же?

— Она умерла пять лет назад, но любовь к ней по прежнему жива в моём сердце и я не могу её предать.

— Как бы я хотела быть на её месте. Я не пожалела бы даже своей жизни ради всего нескольких дней, наполненных такими чувствами.

Валькирия отвернулась в сторону и печально улыбнулась. Несколько секунд она молча думала над словами Виктора, после чего снова посмотрела на него и в тот миг в глазах её неожиданно вспыхнула едва заметная искорка надежды.

— Но её ведь уже давно нет, а я здесь, совсем рядом. Посмотри на меня и представь, что это она. Можешь даже называть меня её именем, можешь вообще делать, что хочешь, но только не покидай меня сегодня. Умоляю! Обмани меня. Скажи, что любишь, даже если это не так. Подари мне хотя бы пол часа счастья и я буду благодарна тебе до самых моих последних дней.

— Нет. Я ни могу лгать ни тебе, ни самому себе.

Валькирия вдруг закинула голову назад, после чего громко и истерично рассмеялась.

— Дурак! Ты отказался от того о чём даже не смеют и мечтать миллионы остальных мужчин в этом проклятом городе. Катись к своей мёртвой подружке. Я надеюсь, ты и сам очень скоро сдохнешь в своей вонючей канализации и воссоединишься со своей «любимой», — внезапно, в один миг красивая и улыбающаяся девушка словно превратилась в дикую кошку. Она вся дрожала от злобы, зрачки нервно бегали по сторонам, а пальцы сжались с такой силой, словно были готовы тотчас вцепиться в лицо обидчика, — А теперь — убирайся! Вон!!! Забирай своих оборванцев и проваливайте отсюда, пока я не приказала моим девочкам изрубить вас на части!

— Извини…

— Извини?! Засунь свои извинения куда подальше! Когда-нибудь ты ещё вспомнишь меня. Сам дьявол не может быть так страшен как отвергнутая женщина. Ты ещё не знаешь на что я могу быть способна. Ты только что нажил себе самого опасного врага во всём Центраполисе!

Виктор развернулся и быстро пошёл прочь. На сердце тяжёлым грузом давила какая то необъяснимая тяжесть. Он не хотел, чтобы дело приобрело такой оборот, но он и не мог поступить по другому. Перед глазами, словно в тумане, мелькали развешанные по стенам картины, дорогая мебель и сотни кроватей с белоснежными кружевами. Этому маленькому раю так никогда и не суждено было стать его домом. Он привык жить иначе. Через несколько секунд он уже покинул спальню и, пройдя длинный коридор, направился к своим людям. Лицо его в эти мгновения было мрачнее грозовой тучи. Кто-то из его заместителей спросил было о результатах «переговоров», но в ответ Виктор лишь отрицательно покачал головой и жестом приказал всем поскорей покинуть селение Валькирии. Окружившие их амазонки в недоумении переглянулись. Было странно видеть, что тот кто ещё совсем недавно так мило флиртовал с их предводительницей, теперь бежит отсюда так, словно за спиной его преследует сам дьявол.

Это была свалка. Куда ни посмотри, все вокруг окружали лишь огромные кучи мусора на многие и многие километры вперед. Это было унылое и мрачное зрелище. Яркие, картонные упаковки, пожелтевшие от времени газеты и журналы, одноразовая посуда и сломанные детские игрушки, все это было перемешано до однородной массы и свалено вместе. А ещё всё вокруг было буквально пронизано отвратительным запахом загнивания и разложения. Один этот запах, казалось, должен был убивать всё живое в округе, но как ни странно, жизнь, оказывается, могла существовать даже в таком неприветливом месте как это.

Это была крупнейшая свалка отходов всего Подземного Центраполиса. Когда-то, еще до войны сюда свозилось огромное количество мусора со всего города и специальные машины здесь же измельчали и сжигали его, превращая бесполезный хлам в электроэнергию и органические удобрения. Теперь всё это прекратилось. Находившийся неподалеку, перерабатывающий завод словно умер, навсегда остановив свою работу, и эти бесконечные кучи отходов стали домом и последним прибежищем для десятков тысяч людей.

Два десятка рабовладельцев, одетых в грязные, черные одежды, словно стая старых ворон окружили Виктора и его группу и вели их к своему предводителю. За время всего пути, несмотря на все попытки заговорить, никто из них даже ни проронил ни слова. Высокого роста, сутулые, мрачные, с надвинутыми на головы капюшонами и вооружённые топорами и длинными, ржавыми мечами, они были больше похожи на призраков чем на живых людёй. Казалось, что внутри их уже давно нет жизни и какой то кукловод, дергая где-то там за невидимые ниточки, управляет их телами словно марионетками.

Вообще это было странное место. Такой нищеты Виктор не видел даже в Беверли Хиллз, когда только попал туда впервые. Рабы выглядели так, словно их кормили один раз в неделю, а рваные лохмотья, заменяющие им одежду, едва прикрывали их тощие тела. Поразительно, но несмотря на это, они выглядели счастливыми и вполне довольными жизнью. Они словно жили в каком то ином мире. В их глазах читался экстазм и блаженство. Они улыбались, вели бессмысленные разговоры сами с собой и громко смеялись. Это была картина на грани абсурда и сюрреализма. Многие художники конца двадцать первого века именно так и представляли себе настоящий ад. Виктор с удивлением смотрел по сторонам и его ни на миг не покидало чувство, что он находится в какой то огромной клинике для душевнобольных. С таким видом, как будто они перебирают руками бриллианты и золотые слитки, рабы копались в кучах мусора, извлекая оттуда липкие комки грязи и аккуратно складывая их в глубокие, деревянные ящики. Как оказалось, таким образом, они добывали удобрения для огромных плантаций «цветка грёз» — самого сильного и опасного наркотика, когда-либо придуманного человечеством.

Вскоре их путь подошёл к концу. Впереди показались очертания перерабатывающего завода, издали так похожего на мрачную, старинную крепость. Здесь царило полное запустение, как будто ни один живой человек не входил в это здание уже долгие и долгие годы. Двери были отворены и зловеще скрипели, а у входа, словно огромные, железные монстры с гусеницами вместо ног и ржавыми, стальными ковшами вместо рук, на страже стояли тяжёлые машины-погрузчики, навсегда уснувшие здесь без топлива и ремонта.

Тарантула они нашли в самом центре завода, в огромном цеху, посреди остывших топок и сплетений прогнивших труб. Он, казалось, не заметил гостей и даже когда они подошли совсем близко, он по прежнему продолжал сидеть за своим старым канцелярским столом, обложенный со всех сторон ящиками и коробками. Издали он был похож на червяка. Огромного, белого червяка-альбиноса, который всю свою жизнь провёл под землёй и ни разу не видел солнечного света. Когда Виктор подошёл поближе, это сходство ещё только усилилось. У него было худое, тощее тело, покрытое такими же лохмотьями, как и у его рабов, бледное, восковое лицо, безжизненные, застывшие губы и совершенно седые, почти белоснежные волосы, длинными прядями спадающие до плеч. Но больше всего остального в нём поражал его взгляд. Поначалу он казался отрешённым и безразличным, затем холодным и необыкновенно жестоким и, наконец, если присмотреться ещё пристальней, то в нём открывалась глубочайшая философская сущность, далекая от здешних, мелких проблем и обращённая за пределы обычного восприятия мира.

Когда Виктор остановился напротив, Тарантул медленно обернулся и посмотрел куда то сквозь него, словно тот был сделан из прозрачного стекла. В эти секунды казалось, что важный гость, пришедший для переговоров, интересует его меньше всего на этом свете.

— О мой прекрасный, чудный мир. Веками люди стремились быть счастливыми, но им это не удавалось, не смотря на то, что они прикладывали для этого столько средств и усилий. Они не знали, что счастье — это бесконечный, дивный сон, который длится всю жизнь и никогда не прерывается. Я нашёл рецепт высшего блаженства. Я создал мир, в котором больше нет боли и насилия. Мои люди чувствуют себя кинозвёздами и миллионерами. Они разъезжают на шикарных автомобилях, ходят по дорогим ресторанам и одеваются у лучших модельеров. Они общаются, веселятся и занимаются любовью. Что им до того, что их тела здесь страдают, болеют и сгнивают заживо? Они об этом просто не подозревают. Их души живут в раю, и большего им уже просто не нужно.

— Они не могут быть счастливы по настоящему, ведь для этого у них нет самого главного — свободы.

— Что ты вообще знаешь о жизни, наивный? Кому нужна эта твоя свобода? Свобода — это тяжкий груз. Это необходимость постоянно делать нелёгкий выбор на своём пути, это сомнение, неуверенность и гнетущий страх перед ошибками, которые ты уже совершил и которые ещё только можешь совершить в будущем. Людям не нужна такая свобода. Им нужно, чтобы кто-то постоянно заботился о них и принимал за них правильные решения. Зачем им эта бессмысленная головная боль? Они с радостью отдадут мне свою жалкую свободу, получив взамен новую прекрасную жизнь, состоящую из сплошных радостей и наслаждений.

— Я мог бы не согласиться с такими суждениями, но я пришёл сюда вовсе не для этого. Мы очень разные, но это не должно помешать нам объединиться в борьбе против нашего общего врага — фаталоков. По одиночке мы просто не выживем.

Тарантул несколько секунд, не отрываясь, смотрел на своего гостя, после чего его лицо вдруг исказилось в гримасе ненависти и презрения.

— Да кто ты вообще такой, чтобы заявляться в мой дом и предлагать мне такое?

— Моё имя — Виктор Морган.

— Я хорошо знаю твоё имя, негодяй. Я спросил — кто ты и, что из себя представляешь, раз уж ты осмелился придти ко мне и заявить своё право на моё селение и на власть, принадлежащую мне по праву? Я не хочу объединяться с таким как ты. Куда бы ты ни пошел, ты везде сеешь лишь беспорядки и анархию. Ты призываешь рабов поднять оружие против своих законных хозяев. Ты сверг моего хорошего знакомого и единомышленника Жея О'Жея и заставил его, словно беглеца, скитаться вдали от своего дома. Твои представления о свободе для меня отвратительны. Ты говоришь мне об объединении, а сам только и думаешь о том, чтобы поскорее занять моё место. Но я вовремя разгадал твои грязные планы. Я хорошо подготовился к этой встрече, — Тарантул вдруг едва заметно махнул своей костлявой рукой и из темноты, словно привидения, одновременно со всех сторон вышли два десятка его солдат, вооруженных ружьями и автоматами, — На этот раз, похоже, твоя нахальная самоуверенность тебя и подвела. Ты проиграл, герой. А теперь на колени и моли меня о пощаде. На колени… все!!!

В тишине, один за другим, послышались щелчки автоматных затворов. Виктор посмотрел по сторонам. Все его соратники уже склонились перед Тарантулом и только лишь он один гордо стоял во весь свой рост и без страха смотрел в глаза палача и тирана.

— Я никогда и не перед кем не собираюсь падать на колени.

— Как знаешь…

Как только Тарантул произнёс последнее слово, его солдаты тотчас открыли огонь по безоружным, лежащим на земле людям. Десятки выстрелов в тот миг, как будто, слились в один непрерывный и монотонный грохот, изредка нарушаемый криками раненных и умирающих. Когда всё закончилось, Виктор по прежнему, словно статуя, продолжал стоять посреди тёмного и мрачного заводского цеха. На нём не было ни царапины, в то время как мёртвые тела его друзей валялись вокруг, изрешеченные пулями рабовладельцев.

Вид крови, казалось, возбудил Тарантула и зажёг в нём давно потухшую искру жизни. Он вскочил со своего места и сделал шаг вперед. Глаза его вспыхнули дьявольским огнём и он злобно улыбнулся, обнажив два ряда белых, острых зубов.

— А ты смельчак, герой. Обычно смелость губит людей, но на этот раз, похоже, она тебя спасла. Если бы ты сразу упал на колени, то теперь был бы уже таким же трупом, как и все они. Впрочем, пусть это тебя особенно не обнадеживает. Я лишь даю тебе отсрочку на несколько часов. Герой достоин особой смерти. Ты её заслужил, но запомни одно — вскоре ты будешь завидовать мертвым, как никто другой на этом свете.

— Ах ты гнусный, больной подонок!..

Виктор уже было сжал кулаки и двинулся на Тарантула, но ещё раньше, словно стая воронья, на его со всех сторон налетели рабовладельцы и тотчас сбили с ног и повалили на землю. Кто-то изо всех сил ударил прикладом в затылок. Когда Виктор потерял сознание, Тарантул, наконец, без страха подошёл к нему, присел рядом на корточки и, схватив своей костлявой рукой за волосы, приподнял его голову и посмотрел в закрытые веками глаза.

— Зря ты вообще сюда пришёл, малыш. Если бы ты только знал цену, которую мне заплатят за тебя и того кто назначил эту самую цену, ты бы до конца жизни просидел в Беверли Хиллз, боясь даже на шаг выйти за пределы своей крепости.

Когда солдаты увели под руки бесчувственного пленника, Тарантул снова остался один посреди огромного, уснувшего завода. Взгляд потускнел, а лицо, потеряв свои краски, как и прежде, стало бледным и безжизненным. Он уселся за рабочий стол и, словно статуя, застыл на одном месте, погрузившись в какие то свои особые, глубинные размышления. Так продолжалось около получаса, пока громкие шаги охранника в коридоре внезапно вновь не прервали его покой и одиночество.

— Господин, к вам снова посетители.

— Кто они?

— Посланники от Людовика 14.

— Чего они хотят?

— Они сказали, что будут говорить только с вами лично.

— Хорошо… пусти их. Послушаем, что хочет от меня король-солнце.

Гости не заставили себя долго ждать. Через несколько минут пятеро вооружённых людей спешно вошли в помещение цеха и, остановившись перед Тарантулом, слегка поклонились ему в знак приветствия.

— До его высокопревосходительства, короля-солнце, достойнейшего из достойных и императора всего Подземного Центраполиса Людовика 14 дошли слухи о том, что вы держите у себя его злейшего врага, лидера бунтовщиков Виктора Моргана.

Услышав это, Тарантул тотчас мысленно выругался сам про себя. Все знали, что у Людовика существует целая сеть шпионов по всему городу, но известие о том, что у него есть свои глаза и уши в его рядах, стало для него полной неожиданностью.

— Допустим, это так.

— В таком случае король требует его немедленной выдачи и сопровождения в Версаль для проведения там церемонии публичной казни через повешенье.

— За его труп уже назначена цена.

— Король готов предложить больше.

— И что же это будет за награда?

— Гарантии того, что ваше поселение и дальше сможет продолжать своё существование.

— Смелое высказывание. Передайте своему королю, что у меня достаточно солдат для того, чтобы защитить себя и свой дом.

— Нам незачем будет прибегать к войне. Версаль может просто перестать закупать у вас цветок грёз и поставлять взамен него продукты. Никто из лидеров других рабовладельческих селений не осмелится начать торговлю с вами вопреки воле Людовика 14.Очень скоро все ваши люди просто вымрут от голода и тогда мы сможем с лёгкостью подчинить себе эту свалку без единого выстрела.

Тарантул поднялся со своего места и его холодный взгляд злобно скользнул по лицам послов. Затем он отвернулся, подошел к ближайшей к нему стене и, упершись в неё обеими руками, несколько минут принимал решение.

— Хорошо. Я приму ваши условия. Мой идеальный мир, который я так долго создавал собственными руками, несомненно, важнее одного человека. Забирайте его и делайте с ним, что хотите. Его судьба всё равно уже предрешена.

Виктор открыл глаза. Все вокруг было словно покрыто густой, белой пеленой. В теле ощущалась слабость и дрожь, а голова нестерпимо болела размеренной, тупой болью. Некоторое время ему понадобилось для того, чтобы осмотреться по сторонам и вспомнить, что с ним произошло.

Он находился в небольшой железной клетке, чуть больше метра в длину и почти столько же в ширину. Прямо напротив его, по другую сторону прочных металлических прутьев, развалившись на мягком кресле, сидел какой то человек. Виктор присмотрелся. Человек был среднего роста, толстый, одетый в дорогую одежду с пурпурной мантией за спиной и золотой короной на голове.

— Где я?

Человек усмехнулся, ленивым движением, поковырялся в носу, после чего поднялся и вытер палец о свой белоснежный камзол.

— Ты у меня дома. Когда-то ты был моим злейшим врагом, а теперь ты мой пленник и за твою жизнь здесь уже никто не дал бы и ломаного гроша.

— Людовик 14?!

— Он самый. Меньше чем бог, но больше чем земной шар. Знаешь, в чём твоя главная беда, герой? В том, что ты просто наивный романтик. Глупо бороться против целой системы. Глупо бороться против меня. Ведь в итоге ты всё равно, рано или поздно, потерпишь поражение.

— Я не жалею отдать свою жизнь во имя свободы и справедливости.

— Свобода и справедливость — это лишь красивые слова, которыми прикрываются негодяи и проходимцы, проворачивающие свои тёмные делишки. Эти же слова, сотни лет назад, во Франции выкрикивала толпа бездельников и отбросов общества, когда штурмовала Бастилию. В итоге они совершили самое большое преступление в истории человечества. Они пошатнули мир, который до этого прочно держался на власти короля и придворной элиты. Словно круги по воде, эта страшная эпидемия под названием революция начала распространяться на всю Европу. Другие народы, вскоре заразившись ей, начали устраивать погромы на улицах городов и свергать своих законных правителей. Они так и не добились всеобщего равенства и братства, но вот порядок и уважение к закону были утеряны навсегда. Ваша демократия, уничтожив благородную аристократию, породила на свет новое сословие. Безумное сословие бунтовщиков и мародеров. Эти люди всегда будут чем-то недовольны. Им невозможно угодить и единственное, что делает их по настоящему счастливыми — это вид баррикад, горящих домов и разбитых витрин. Откуда, по твоему, появились антицивилизалы? Это, безусловно, прямые идеологические и генетические потомки тех оборванцев, что когда-то штурмовали Бастилию и казнили на гильотине своего короля. Если бы ни они, мир сейчас был бы уже совсем другим. Вместо того, чтобы бунтовать, люди, всё это время, спокойно жили и трудились и сейчас достигли бы уже такого небывалого уровня развития, что даже фаталоки со всеми своими супертехнологиями по сравнению с нами выглядели бы просто ржавыми утюгами.

— Ты говоришь мне, что тебя волнует судьба человечества, но на самом деле ты лжёшь как последний негодяй. Как вообще можно верить ублюдку, который купается в роскоши в то время как его люди влачат жалкое существование?

— Глупец! — брызжа слюной, Людовик вдруг вскочил со своего места и, подбежав к клетке, схватился руками за прочные железные прутья, — Как ты вообще смеешь говорить так с тем, в чьих жилах течёт благородная королевская кровь! Тебе, быдлу, не понять моей необыкновенной исключительности и величия. Да, мой народ голодает и ходит в лохмотьях, но он счастлив потому, что у него есть я. Люди меня любят и эта любовь выше любых материальных благ. Бичом и железным клинком я заставил их полюбить себя. Они мной восторгаются, они мне рукоплещут. Я король-солнце и для них это уже огромное блаженство, просто иногда видеть такое великолепие. Я даже стараюсь не слишком часто появляться перед толпой. Куча оборванцев не достойна того, чтобы каждый день лицезреть мой светлый лик. Они знают своё место. Они знают, что уже с самого своего рождения я оказался гораздо выше всех их вместе взятых. Так пусть же теперь они пресмыкаются у моих ног и гордятся уже только тем, что тратят свои никчемные и жалкие жизни на прислуживание мне — достойнейшему из достойных.

— Достойнейший из достойных, говоришь? А по моему ты просто грязная, жирная скотина с болезненной манией величия.

Людовик даже не успел вздрогнуть, когда правая рука Виктора резко высунулась из клетки и, схватив его сзади за затылок, с силой вдавила пухлое, свиное лицо между двумя металлическими прутьями. Король пыхтел и его глаза наливались диким ужасом. Он пытался вырваться, но ладонь пленника крепко держала его голову, не отпуская её ни на миллиметр.

— Тысячи голодных и напуганных людей бежали от тебя в Беверли Хиллз и, по их рассказам, твой светлый лик не делал их в Версале ни на каплю счастливее. Таких мерзких и трусливых ублюдков как ты, я уже немало передавил за свою жизнь. Я хорошо изучил вашу сущность. Ты дрожишь, ты боишься за свою шкуру, через минуту ту начнёшь просить меня о пощаде, а когда я тебя отпущу, отбежишь на безопасное расстояние и снова начнёшь выкрикивать свои жалкие угрозы. Мне уже всё равно… — Виктор внезапно убрал назад руку и Людовик 14, почувствовав свободу, рванул назад с такой силой, что не удержал равновесия и покатился по полу, путаясь в свою дорогую мантию, — Беги, зови свою охрану, без которой ты, на самом деле просто пустое место. Я не боюсь смерти. Жаль только когда я уйду, подонки вроде тебя будут по прежнему пачкать собой эту землю.

Тарантул, как обычно, без движения сидел за своим столом, то ли уснув то ли просто задумавшись, когда большие, железные двери напротив вдруг с грохотом распахнулись и три десятка вооружённых людей бесцеремонно вошли внутрь завода. Недовольный взгляд, было, покосился в сторону входа, но это недовольство тотчас сменилось беспокойством и растерянностью, когда он заметил на вошедших пятнистые, меняющие свой цвет костюмы хамелеонов, их чёрные маски на лицах с приборами инфазелёного виденья и лёгкие пулемёты в руках. Хамелеоны входили цепочкой и тотчас, ровными шеренгами строились вдоль стен. Их было больше сотни. Целая небольшая армия, которая очень скоро заполнила собой большую часть цеха. Последним внутрь втащили Якуса, полулежащего в узкой металлической тележке с вытянутыми вдоль туловища руками и отвинченными ногами. Только таким вот образом и можно было транспортировать громоздкую и тяжёлую техноплоть фаталока по тесным тоннелям канализации. Когда тележка остановилась, Якус приподнялся и с отвращением посмотрел по сторонам. Двое механиков тотчас приставили к нему его железные ступни и, оценив сперва высоту потолка, он затем осторожно поднялся и, не спеша, подошёл к Тарантулу. Недавний грозный лидер рабовладельцев от растерянности ещё сильнее вжался в своё кресло. Словно огромная, движущаяся гора, возвышался теперь Якус над худощавым и сгорбленным стариком.

— Где он?

— Он мёртв.

— Покажи мне тогда его тело.

— Боюсь, это невозможно.

— Не играй со мной, ничтожество!!!

Внезапно тяжёлый кулак фаталока ударил по деревянному канцелярскому столу с такой силой, что тот с грохотом разлетелся на десятки мелких частей. Тарантул вздрогнул, побледнел ещё сильнее и в страхе попятился назад от этого разъяренного железного монстра.

— Людовик 14 потребовал Виктора себе, для того чтобы затем казнить его перед толпой в Версале. Я не мог начинать ссору с таким влиятельным рабовладельцем как он.

— Дурак! Ты нарушил данное мне слово из-за какой-то грязной подземной крысы. Предал меня — величайшего офицера Империи ради жалкого подземного царька! Я ждал этого момента долгих семь лет, а ты так просто отпустил его! Как ты мог?! Дурак… дурак!!!

Лицо Тарантула оказалось как раз в прицеле ручной, бронебойной пушки, когда раздался оглушительный выстрел и голова старика кровавым пятном размазалась по стенке позади его. Затем Якус сделал длинный шаг и ударом ноги отбросил в сторону мертвое, бездыханное тело.

— Убить их… всех!!!

Остальные рабовладельцы, стоявшие в другом конце цеха, еще даже не успели достать свои мечи и ружья, когда большая часть из них уже полегла от пулемётных очередей хамелеонов. Другие солдаты Тарантула, услышав звуки стрельбы, начали сбегаться на территорию завода со всех окрестностей. Словно безумные, они бросались на убийц своего хозяина, но смертоносный свинцовый град косил их ещё у входной двери, где они толпились, образовав пробку, и тут же сотнями гибли, так и не вступив в бой.

Через пол часа сражение закончилось. Вокруг валялись целые кучи мёртвых тел, одетых в грязные, черные балахоны. Якус всё еще, словно одержимый, пинал ногами труп Тарантула, а хамелеоны тем временем уже обшаривали свалку, добивая там немногих выживших и уцелевших. Затем они принялись за рабочих. Рабов расстреливали и жгли огнеметами, а они даже не прекращали свою работу. В их лицах не было страха. Они, как и прежде, разговаривали сами с собой, смеялись, ковырялись в мусорных кучах и один за другим принимали свою смерть всё с той же радостной и блаженной улыбкой на устах.

Огромная, многотысячная толпа встретила его тревожным глухим молчанием. Такое количество людей, собравшихся вместе, Виктор уже не видел с тех самых пор как началась война. В их лицах читалось недоумение. Слухи о нём как об освободителе в своё время докатились и сюда — в этот крупнейший рабовладельческий центр всего Подземного Центраполиса. Огромная толпа с сочувствием смотрела на эту прочную, железную клетку, неспешно движущуюся к виселице, и только первые ряды, подогреваемые раздачей пищи и выступлениями фокусников и жонглеров, выкрикивали проклятия и требовали скорейшей смерти бунтовщика.

Виктор поднял голову и осмотрелся по сторонам. Версаль встречал его как преступника, закованного в кандалы и ведомого на казнь. Центром империи Людовика 14 было одно из достопримечательностей прежнего Центраполиса, огромное, размером с крупный стадион, здание подземной оперы. Блеск и нищета, величие и безобразие всего послевоенного мира словно сошлись в этом месте и просто поражали своим необыкновенным контрастом. Две касты, два сословия находились здесь под одной крышей, но между ними была пропасть, еще более глубокая и непреодолимая чем в любом другом рабовладельческом селении. Элита местного общества находилась вверху, на отделанных мрамором роскошных ложах. Они были хорошо одеты, они были довольны жизнью, они смеялись, веселились и вели между собой непринуждённые разговоры. Рабы были внизу и занимали десятки тысяч зрительских мест. Они были голодны, они были одеты в лохмотья, они громко кричали, ругались, вырывали друг у друга волосы и выбивали зубы за те жалкие порции продуктов, что им со сцены с презрением бросали вооружённые охранники.

На одной из лож Виктор случайно увидел знакомое лицо. В окружении своих амазонок, опершись о перила, в изумительном вечернем платье стояла Валькирия и смотрела куда то вдаль. На миг их взгляды встретились и тотчас снова разбежались в разные стороны. Странно. Куда делась та теплота и нежность, что были в ней ещё вчера, когда они вместе, под руку гуляли по её огромной спальне? Теперь она лишь сверху, с необыкновенным холодом и ненавистью взирала на человека, осмелившегося отвергнуть ее, а вместе с ней и весь её прекрасный, благополучный мир. Похоже, она пришла сюда специально для того, чтобы посмотреть казнь этого глупого наглеца. Об этом, по крайней мере, ясно свидетельствовали её глаза, жаждущие мести и крови и лишённые даже малейшей искры сочувствия и прощения. Но даже в таком виде она была прекрасна. Посмотрев на её стройный силуэт в последний раз, Виктор вдруг отвернулся и с силой сжал своё лицо правой ладонью.

«Теперь я мог бы иметь всё: красивейшую женщину на Земле и богатейшее селение Центраполиса к ней в придачу. И пускай я так, до конца и не смог бы по настоящему полюбить ее, но ради своих людей я должен был пойти на этот шаг. Мы объединили бы свои силы, победили рабовладельцев и хамелеонов и начали борьбу с фаталоками. Но я отказался… и где я теперь? Кому я вообще нужен на всём этом свете? Скоро меня повесят под крики толпы, словно преступника, а тысячи людей в Беверли Хиллз через некоторое время снова станут бесправными рабами. Зачем?! Зачем мне нужна эта глупая, бессмысленная гордость? Все равно мне уже никогда не вернуть назад свою Солу. Так почему же было не начать новую жизнь и не двигаться дальше? Я не знаю… Любой человек в Центраполисе сказал бы, что я просто дурак. Он был бы прав. Я по прежнему всё тот же бестолковый изгой, который, похоже, ни смотря ни на что, так и не научился рассуждать словно разумный и зрелый человек».

Наконец вверху, среди ложей появился и сам Людовик. Он улыбался, махал рукой многотысячной толпе оборванцев и кивал головой другим аристократам, в ответ на все их приветствия и поклоны. На нём были сверкающие, белые одежды и кружевные воротники, удачно скрывающие разбитый нос и здоровенный синяк от железной клетки, поставленный достойнейшему из достойных всего час назад бунтарём Виктором. На голове его красовалась золотая корона с бриллиантами, в руках был такой же скипетр. Довершала картину пурпурная мантия невообразимой длинны, поддерживаемая сзади десятком молодых пажей.

Король-солнце пренебрежительно, даже не обернувшись, прошел мимо главарей других рабовладельческих селений союзных Версалю, но когда перед ним вдруг, во всей своей красе предстала Валькирия, он остановился, в мутных, свиных глазках вспыхнула искра интереса, а жирное, круглое лицо расплылось в глупой улыбке.

— Кого я вижу? Похоже сегодня, вопреки всем законам природы, рядом с ярким и величественным солнцем на небе светит ещё и прекрасная, дивная луна, — бесформенные ладони Людовика коснулись тонких пальцев девушки и губы громко чмокнули её белоснежную, изящную кисть, — Пойдём, разделим со мной мой трон и мою королевскую постель, о моя несравненная королева.

Валькирия убрала руку и с холодной насмешкой ответила этой коронованной особе:

— Сомневаюсь, что я в твоём вкусе. Я слышала, твоя спальня занята исключительно молодыми и сладкими мальчиками.

— Ради тебя я сделаю исключение.

— Не стоит. Солнце и луна всё равно никогда не смогут уместиться на одном небосводе.

Бормоча что-то себе под нос, Людовик спешно удалился. Валькирия ещё несколько секунд с явным презрением смотрела ему вслед, после чего обернулась и снова окинула взором необъятное и величественное здание подземной оперы.

— Какой жалкий и отвратительный тип. В этом мире нет справедливости. Странно как вообще такое ничтожество может обладать такой огромной властью.

Многотысячная толпа замерла в ожидании. Судья и присяжные уже давно заняли свои места и ждали начала процесса, а охрана выстроилась по всему периметру здания и зорко следила по сторонам. Даже палач, здоровенный, широкоплечий тип с подозрительно беспокойным взглядом нервно ходил туда-сюда и, то и дело, с нетерпением поглядывал на клетку с закованным в кандалы Виктором. Не хватало пока только одного человека. Того без чьей воли здесь в Версале не принималось ни одно важное решение.

Людовик 14, тем временем, не спеша, в сопровождении десятка пажей шёл по направлению к собственной спальне.

«Какой безумный день. Как я устал. Нужно отдохнуть пол часа после всех этих утомительных приёмов и приветствий. Пусть весь мир подождет. В конце концов, король я или кто?»

Распахнутая дверь, за которой виднелись пышные кровати и множество прислуги была уже рядом. Оставалось пройти всего около десяти метров, когда вдруг из-за поворота, на огромной скорости навстречу выбежал один из его высших советников и на ходу чуть было не сбил своего короля.

— Тупой, неуклюжий болван, — Людовик в гневе замахнулся своим золотым скипетром и хотел уже было ударить им недотепу, но тот ещё раньше упал на колени и до самого пола склонил свою голову.

— Ваше величество, к вам пришли посетители. Боюсь, это дело не потерпит отлагательств.

— Пускай подождут со своими делами до конца казни, а ещё лучше — до завтрашнего утра.

— Но там пол сотни вооружённых хамелеонов и они настаивают на немедленной встрече.

— Хамелеоны, говоришь… это уже посерьёзней…

На несколько секунд Людовик задумался, но из этого раздумья его очень скоро вывел топот нескольких десятков ног, четко чеканящих шаг где-то уже совсем рядом. Затем в конце коридора показалась колонна солдат в облегающей, пятнистой униформе коричнево-болотного цвета. Они двигались идеально ровным строем, плечо к плечу, а когда остановились, вперед тут же вышел кто-то кто, по видимому, являлся у них офицером. Некоторое время он просто внимательно рассматривал короля-солнце сквозь свои светящиеся, выпуклые вперёд, инфазелёные очки, после чего кивнул ему головой в знак приветствия и сделал ещё один шаг навстречу.

— Правитель Верхнего Города, генерал-губернатор Фарио приветствует правителя Нижнего Города Людовика 14 и в знак своей дружбы и уважения преподносит ему небольшой подарок.

По взмаху руки несколько других хамелеонов вынесли вперёд шесть объемных, металлических ящиков и молча поставили их у самых ног короля. После того как одетая в чёрную перчатку рука сняла крышку с одного из них, Людовик не удержался и с любопытством заглянул внутрь. Неожиданно любопытство сменилось едва скрываемым восхищением. В ящике, аккуратно сложенные, десятками лежали лёгкие пулеметы, разработанные на Наге специально для хамелеонов и отличающиеся от аналогичных земных образцов своей удивительной мощью и надёжностью.

— Этот подарок действительно достоин короля, но, насколько мне известно, фаталоки никогда и ничего не дарят просто так.

— Это верно, — офицер хамелеонов вдруг обернулся и тут же демонстративно захлопнул крышку прямо перед носом Людовика, — Взамен генерал требует выдачи ему бунтовщика и преступника Виктора Моргана… живым или мёртвым.

— Живым или мёртвым… — Людовик вдруг усмехнулся и снова, но теперь уже украдкой посмотрел на ящик с оружием, — Похоже, второй вариант мне больше подходит. А генерал Фарио, случайно, не будет против если я отдам вам тело негодяя чуть позже, скажем сразу после того как мы предадим его публичной казни здесь в Версале. На это уйдёт не более получаса, уверяю вас.

В ответ офицер фаталоков лишь едва заметно кивнул головой в знак согласия.

— Если это действительно так важно, то мы готовы подождать этих пол часа.

— Вот и чудесно. Располагайтесь в зале суда. Я специально прикажу очистить для вас лучшую ложу. Чувствуйте себя как дома и сполна наслаждайтесь моим, известным всему Центраполису, гостеприимством.

Виктор находился в своей клетке, когда неожиданно огромный, шумный зал вдруг затих. Одновременно прекратились крики и вопли, рабы обратили свои взоры куда то вперед, шеренги солдат встали по стойке смирно и даже гордая аристократия на своих ложах и та послушно поднялась со своих мест. Люди были словно в ожидании какого то чуда. Еще через миг грянул оркестр, величественно загудели трубы и с потолка посыпалась разноцветная мишура. Чудо, наконец, явилось. В воздух взлетели, непонятно как выращенные под землёй цветы, а затем медленно, под барабанную дробь на сцене появился сам великолепный Людовик 14, король-солнце и император всего Подземного Центраполиса. Элита местного общества восторженно рукоплескала, простые люди внизу были более сдержанны. Его место находилось в самом центре зала, где в его честь была воздвигнута огромная пирамида высотой около тридцати метров, с площадкой вверху для трона и местом для самых приближённых слуг. Словно расфуфыренный павлин он, не спеша, в сопровождении десятка охранников и дюжины пажей прошёлся вдоль стройных рядов солдат, поднялся по высоким ступенькам и, наконец, с усталым видом, плюхнулся в мягкое, королевское кресло. Тысячи взоров, будто по приказу, одновременно обернулись вверх. Снизу казалось, что Людовик словно парил в небесах, что для рабов лишний раз подчёркивало его недосягаемость и великолепие, а также их собственные: убогость и ничтожество.

Спустя некоторое время, со своего места поднялся верховный судья в длинном, белом парике, а вслед за ним прокурор и девять присяжных. Адвоката на этот раз просто не было, ведь ни один человек во всём Версале не рискнул бы защищать такого подлеца и негодяя как Виктор Морган. После нескольких секунд паузы его Величество, с высоты своей пирамиды, наконец, соизволил лениво махнуть рукой и судья, получив разрешение, проговорил медленным, тягучим голосом:

— Внимание, судебный процесс над подсудимым Виктором Морганом, обвиненным в совершении преступления против человечества объявляется открытым.

После удара деревянного молотка все кто сейчас находились в здании подземной оперы одновременно поднялись. Только лишь один Людовик по прежнему продолжал полусидеть, полулежать на своём троне.

Вначале слово взял прокурор. Вместо того чтобы, как обычно, оставаться за своим столом, он вдруг поднялся и начал медленно ходить туда-сюда по сцене, словно пытаясь изобразить всем своим видом крайнюю возбуждённость и сосредоточенность.

— Свободные граждане и рабочие Версаля, мне уже не в первый раз на этом самом месте приходиться обвинять преступников в их гнусных злодеяниях. Все они при жизни были подлецами и мерзавцами, но ещё ни разу я не видел перед собой такое чудовище как сейчас. Чтобы только перечислить всё то зло, что он совершил всего за пять лет, нужно потратить как минимум несколько дней. Он загубил тысячи жизней, он обманом заставил тысячи других людей покинуть своих прежних хозяев и вступить в ряды своей шайки, он грабил, он мародерствовал, он силой свергнул законного правителя Беверли Хиллз Жея О'Жея и занял его место, а также он, в последнее время, специально вступает в конфликты и столкновения с нашими добрыми покровителями хамелеонами, провоцируя войну между нами и всем Верхним Центраполисом. Перед нами находится не обыкновенный человек, друзья мои. Это монстр, это дьявол, от которого нам следует избавиться как можно скорее. После окончания этой ужасной войны с фаталоками, мы, люди объединены здесь одной-единственной целью — любой ценой выжить и продолжить свой род. Этот же негодяй хочет поскорей разрушить наш хрупкий мир и обречь всех нас на полное вымирание. Я сожалею… Я глубоко сожалею, что законы Версаля слишком гуманные и не позволяют мне потребовать наказания по настоящему адекватного всем преступлениям подсудимого. Мне остаётся только настаивать на казни через повешенье, хотя по моему это слишком уж лёгкая смерть для бунтовщика и убийцы. Все вы знаете, что следовало бы ещё и подвергнуть тяжёлым пыткам эту мразь, чтобы он хотя бы частично на собственной шкуре, почувствовал всю ту боль, которую он сам принёс в наш мир.

После таких слов зрители на ложах аплодировали стоя. Судья в белом парике одобрительно кивнул в сторону обвинения, а затем обернулся и сквозь прочную стальную решётку посмотрел на закованного в цепи Виктора.

— Подсудимый, у вас есть, что сказать в своё оправдание?

— Да, я хотел бы прямо сейчас обратиться к вашему прокурору.

— И что же вы хотите ему сообщить?

Виктор поднял голову и, обведя взглядом членов суда, кисло улыбнулся.

— Пусть он поцелует меня в задницу.

Услышав такое, присяжные смутились, прокурор в негодовании сжал кулаки, а среди рабов в зале послышался робкий, приглушенный смех. Правда, этот смех тотчас стих, после того как Людовик с высоты своей пирамиды гневно посмотрел вниз и по взмаху его руки десяток охранников тотчас бросились в толпу, чтобы схватить шутников. После минутной заминки судья поднялся со своего места и ударом деревянного молотка по столу призвал всех к порядку и вниманию.

— Подсудимый, я полностью согласен со стороной обвинения насчёт вас и ваших поступков. Своим поведением на свободе и в зале суда вы сами доказали, что не достойны того чтобы жить на этом свете. Но в отличие от вашего дикого Беверли Хиллза, у нас в Версале над всем главенствует закон. Поэтому пускай присяжные сейчас удалятся в свою совещательную комнату и решат там виновны вы или нет. Теперь ваша судьба всецело находится в их руках. Да свершится сегодня правосудие и восторжествует справедливость. Объявляю перерыв.

Перерыв затянулся где-то на минут пятнадцать. Все это время Виктор молча сидел в своей клетке и, не отрываясь, тусклыми глазами смотрел куда-то в одну точку.

«Не понимаю к чему всё это дешёвое представление. Кому нужно всё это совещание присяжных, если все они уже давно получили указ от Людовика о том, какой приговор должны будут вынести? Они даже не соизволили опросить ни одного свидетеля. Да и зачем? Королю и так известно кто здесь преступник. Неужели это конец? Странно. Когда то мне многие говорили о том, что меня непременно ждёт клетка подсудимого, но разве я мог себе даже представить, что всё обернётся именно так?».

Наконец присяжные, после обсуждения, снова вернулись в зал суда. Ровной цепочкой эти слуги закона неторопливо входили на сцену и занимали свои места. Все они были хорошо одеты, сыты и довольны собой. Высшее общество Версаля доверяло вершить правосудие только людям из своего круга.

— Виновен, — проговорил первый из них, высокий очкарик с кучерявыми волосами, — Таких мерзавцев как он нужно давить всеми силами и я счастлив, что могу внести свой вклад в борьбу с этим злом.

— Виновен, — быстро протараторил маленький толстяк с чёрными усами.

— Виновен, — медленно процедила сквозь зубы стервозная, сорокалетняя дама с холодным, презрительным взглядом, бледной кожей и пепельными волосами.

— Виновен, — чуть ли не все хором прокричали шестеро оставшихся присяжных.

После короткой паузы, громкий удар молотка судьи нарушил мертвую, гнетущую тишину, повисшую в подземной опере.

— И так, внимание… Подсудимый Виктор Морган, вы признаны виновным во всех предъявленных вам обвинениях и приговариваетесь к смертной казни через повешенье. Приговор приводится в исполнение незамедлительно и прямо в зале суда.

Снова послышался гром аплодисментов, снова крики «ура» и снова ликование публики на верхних ложах. Как ни странно, восторг аристократии разделяли и многие рабы. Они также гневно трясли кулаками и требовали скорейшей казни преступника, но делали они это только для того, чтобы вот таким вот образом заработать хоть какую то благосклонность со стороны элиты Версаля и самого Людовика.

Четверо охранников отворили железную клетку и, вытащив подсудимого наружу, неторопливо повели его к виселице. Виктор не сопротивлялся. Он спокойно шёл вперед, гордо подняв голову перед орущей со всех сторон толпой и довольными физиономиями присяжных. Неожиданно перед глазами у него всё словно поплыло. Все вокруг, в один миг, стало мутным и как будто покрытым пеленой. Яркие фонари на стенах превратились в расплывчатые, желтые пятна, а десятки тысяч лиц в зале перемешались в какую то непонятную, однородную массу. Неужели всего через несколько минут его уже не будет? Все закончится. Он навсегда покинет этот мир и его мёртвое тело выбросят где-нибудь на помойку, на съедение крысам. Как же так… Как же так… Нет, он не боялся смерти, но его беспокоили судьбы людей в Беверли Хиллз, которых он оставлял здесь, на растерзание Людовику и другим рабовладельцам. Они возлагали на него все свои надежды, а он вынужден был покинуть этих несчастных и обречь их на новое рабство. Неожиданно, помимо его собственной воли, их лица, одно за другим, начали мелькать у него перед глазами. Кто-то улыбался, а кто-то хмурился, чье то выражение было задумчивым, а чьё то легкомысленным. Скоро всех их, как и когда-то, закуют в кандалы и бичом погонят на плантации и раскопки.

«Прощайте. Я не смогу больше, как раньше, защищать вас. Так не должно было произойти. Я сам во всём виноват. Нечего мне было идти к этим негодяям со своими переговорами. Держитесь, друзья. Знаю, я не оправдал ваших надежд и поэтому, если можете, простите меня».

Под барабанную дробь Виктора ввели на помост и палач уже собрался было накинуть петлю не его шею, как вдруг в дальнем конце зала неожиданно началась какая то неразбериха. Слышались какие то крики и ругань, куда то бежали вооружённые охранники, а через несколько минут там уже послышались и первые выстрелы. Неужели кто-то пытался атаковать Версаль? Только сумасшедший мог сунуться в такое хорошо охраняемое селение. Но, похоже, этот «сумасшедший» всё хорошо просчитал и совсем скоро, благодаря внезапности и стремительности, нападающие прорвали первый заслон солдат Людовика и ворвались внутрь. Они одновременно хлынули сразу из нескольких входов и, посчитав, что противник располагает крупными силами, обороняющиеся в панике отступили. В это же время началось волнение рабов и во всём огромном зале подземной оперы. Поначалу они лишь смяли тонкий ряд охранников у северного входа, но затем, воодушевленная первой победой, уже вся эта бесконечная и пёстрая толпа оборванцев с яростными криками бросилась на своих угнетателей.

Виктор, с высоты своего помоста, внимательно всмотрелся в даль и тут, среди атакующих Версаль, он увидел знакомые лица. Это были его собственные солдаты, пришедшие ему на помощь в самый решающий момент. Какое безрассудство. Неужели ради призрачного шанса спасти своего лидера, они готовы были положить здесь собственные жизни?

Он уже собирался было прыгнуть со сцены и самому вступить в бой, но тут на его плечо легла чья-то тяжёлая рука. Палач одной рукой намертво вцепился в его ключицу, а другой пытался набросить на его голову петлю и таким образом закончить прерванную процедуру казни. Ответом ему был удар кулаком в солнечное сплетение, после чего здоровяк согнулся вдвое и начал судорожно хватать ртом воздух. Через мгновение прочная верёвка обхватила уже его шею, а после второго удара, но на этот раз уже в висок, его ноги подкосились и из горла наружу вырвался громкий, хриплый крик. Похоже, виселица не была рассчитана на такой внушительный вес. Железные скобы, крепящие её к полу, со скрипом вышли наружу, длинная, продольная балка наклонилась и массивное тело палача повисло и начало стремительно раскачиваться над передними рядами зрителей, извиваясь в своих предсмертных конвульсиях.

Тем временем сражение внизу было уже в самом разгаре. Трудно было представить себе побоище ещё более кровавое и ожесточённое. Всё смешалось. Все потонуло в лязге клинков и яростных криках тысяч людей. Здесь уже не было отчётливой линии между воюющими сторонами. Защитники Версаля были разбиты на множество небольших групп, расколотых и окружённых со всех сторон. Положение солдат короля-солнце с каждой минутой становилось всё более и более шатким. С одной стороны их теснили нападающие из Беверли Хиллз, а с другой — собственные рабы. Целыми десятками и даже сотнями они сдавались в плен, а те кто ещё продолжал борьбу, один за другим, находили свою смерть в здании, которое до этого считалось главным оплотом рабовладельцев во всём Подземном Центраполисе.

Увидев, что его главный враг снова свободен, Людовик вдруг вскочил с трона, замахал скипетром перед своими телохранителями и завизжал капризным и пискливым голосом:

— Чего же вы ждете? Убейте его, немедленно. Убейте!!!

Десяток вооружённых головорезов, не медля ни секунды, бросились вниз. Виктор поднял с пола, оставленный кем-то, меч и двинулся им навстречу. Когда они столкнулись и трое телохранителей, под его ударами тотчас испустили дух, король-солнце побледнел от страха и с высоты своей пирамиды снова принялся кричать и истерично размахивать руками.

— Назад. Вы слышите меня… назад! Оставьте его. Защищайте меня.

Семеро уцелевших побежали к своему королю и Виктор, не раздумывая, кинулся им вдогонку. Настиг он их уже только на ступеньках пирамиды. Снова завязался бой. В каждой руке у него уже было по тяжелому, длинному клинку. Одним он защищался от сыплющихся сверху ударов, а другим рубил по ногам. Когда последний поверженный им головорез, наконец, скатился по ступенькам к подножью пирамиды, Виктор выпрямился во весь свой рост и, теперь уже не спеша, двинулся прямо на Людовика.

— Постой. Остановись. Ты ведь не посмеешь тронуть меня. Ты не осмелишься пролить здесь мою священную, королевскую кровь.

Похоже, мольба о пощаде не произвела никакого эффекта и тогда недавний владыка Версаля с перекошенным от ужаса лицом испуганно попятился назад.

— Остановись, Прошу тебя. Ты получишь все. Я с радостью уступлю тебе своё место, только оставь мне взамен мою жизнь.

Он сам не заметил как подошёл к самому краю площадки. С высоты огромной пирамиды зал подземной оперы выглядел небольшим блюдечком, а люди — копошащимися внизу муравьями. Правая нога повисла над пропастью и жирное тело качнулось назад. Несколько коротких мгновений он ещё боролся, пытаясь сохранить равновесие, после чего сорвался со своего пьедестала и, путаясь в длинную мантию, кубарем покатился вниз, к зрительским рядам, где был тотчас растерзан толпой своих же собственных, разгневанных рабов.

Пажи в страхе разбежались в разные стороны. Виктор взошёл на вершину и под крики тысяч людей, ударом ноги сбросил вниз позолоченный королевский трон. Король умер. Вслед за троном вниз полетела и корона.

— Да здравствует Виктор, наш новый правитель.

После этого остатки войск Людовика, включая даже только что прибывшие, свежие отряды почти одновременно сложили своё оружие. Через минуту рабы уже бросились на верхние ложи и трусливая аристократия начала в дикой панике разбегаться в разные стороны. Эти уж точно не могли наедятся на пощаду со стороны победителей. Виктор обернулся и с тревогой посмотрел туда где ещё совсем недавно стояла Валькирия. К счастью место занятое ей, теперь было уже пусто. Возможно она, вместе со своими амазонками, покинула Версаль ещё до начала восстания.

Почти пол часа продолжались здесь погромы и отдельные, мелкие стычки. Затем всё прекратилось. Через парадный вход в зал вошла Фиона и все взоры мгновенно обратились в её сторону. Почти сразу повисла мёртвая тишина, нарушаемая лишь тихими, редкими перешёптываниями среди толпы. Молва о ней и о её необыкновенном даре успела распространиться далеко за пределы Беверли Хиллз. Люди с уважением склоняли перед ней свои головы, а когда она проходила мимо, поднимали глаза и, не отрываясь, смотрели ей вслед. Ведомая под руку Грином, прорицательница осторожно поднялась по высоким, крутым ступенькам на самую вершину пирамиды и присела на край обрыва рядом с Виктором. Герой нежно обнял её за талию. В ответ девушка положила свою голову на его сильное, мускулистое плечо. Шепот в толпе прекратился. Тысячи взоров были сейчас обращены на этих двоих, в чьих руках с этого момента находилась судьба всего этого огромного, величественного и некогда цветущего города.

— Знаешь… странные вещи со мной происходят, — Виктор поднял голову и, некоторое время собираясь с мыслями, задумчиво смотрел куда то вдаль, — С тех пор как началась война, я столько раз находился на краю гибели. Столько раз я попадал в такие ситуации из которых, казалось, не существует выхода. Но каждый раз кто-то или что-то вмешивалось в самый последний момент и вырывало меня из лап смерти. Почему так происходит? Это словно какая то мистика. Что во мне такого особенного?

— Это судьба. Ты должен жить до тех пор пока не выполнишь то, что тебе было предназначено.

— Выходит я бессмертен?

— Нет. Судьба не любит когда её слишком уж искушают. В один прекрасный день она может просто от тебя отвернуться. Поэтому я прошу тебя, — Девушка обернулась и тут в её ясных, незрячих глазах Виктор увидел щемящую тревогу и беспокойство, — Я умоляю тебя — будь осторожен. Если не ради меня, то хотя бы ради тех сотен тысяч людей, что смотрят на тебя как на освободителя. Сегодня судьба пока ещё была на твоей стороне. Ты добился своего. Ты объединил подземный город и скоро тебя будут ждать ещё более важные и великие дела.

— Но ведь кроме Людовика существует ещё так много рабовладельцев, которые меня ненавидят и которые всеми силами попытаются меня остановить.

— Их больше нет. Только что бывшие рабы Версаля уничтожили и взяли в плен почти всех главарей этих банд. Те что остались, сложат оружие в самое ближайшее время.

— А как же Валькирия?

— Не думай о ней. Знаю, эта девушка — тяжёлая рана на твоём сердце, но ты должен её забыть и как можно поскорей. Пускай живёт как хочет на своих складах. Она уже всё равно не сможет, да и не захочет препятствовать восстанию.

— Но ведь ещё остался Тарантул.

— Он мертв. Двуликий убил его сегодня за то, что тот нарушил договор и не выдал тебя в его распоряжение.

— Кто этот Двуликий, о котором ты, в последнее время, так часто мне говоришь?

— Это безумец и перевертыш. Однажды ты уже встречался с ним и к несчастью в будущем тебе придётся столкнуться с ним ещё один раз.

— И что тогда произойдёт?

— Этого я не могу тебе сказать. Придет время и ты сам всё узнаешь.

— Теперь понятно. Случится что-то не совсем хорошее.

Виктор уже собрался было уходить, но тут он, как бы невзначай, обернулся и почему-то как-то по особенному посмотрел на Фиону. Она была очень красива. Это была тихая, сдержанная красота которую, разглядев однажды, уже невозможно было забыть. Они по прежнему сидели рядом, прислонившись друг к другу. Его пальцы касались её гладкой кожи, а её волосы блестящими прядями спадали на его плечо.

— Хотел ещё напоследок поблагодарить тебя за то, что ты спасла мою жизнь.

— Не стоит, — Фиона улыбнулась, — Я ведь пока ещё не забыла о том, кто спас меня от костра О'Жея пять лет назад. К тому же сама я почти ничего и не сделала. Узнав что ты в беде, твои люди сами бросились в бой. Они обожают своего правителя, ведь ты так много для них сделал.

— Без тебя у меня ничего бы не получилось. Благодаря тебе я всегда нахожусь на шаг впереди своих врагов. Кем я был до того как встретил тебя? Бродягой, что бесцельно скитается по канализации, не зная куда он идёт и зачем живет. Благодаря тебе я обрёл новый смысл жизни. Прошу тебя — не покидай меня никогда. Обещай, что всегда будешь рядом и, если я когда-то сойду с правильного пути, ты своим мудрым советом вновь направишь меня в сторону истины.

— Я не могу обещать тебе того, что не смогу затем выполнить. Ты должен знать правду. Я не смогу пройти с тобой весь этот путь до самой победы. Придет время и тебе одному придётся принимать важные решения.

— Как же так? — Услышав такое, Виктор побледнел и с тревогой посмотрел на девушку, — Мне уже приходилось терять близких мне людей и я не вынесу, если ещё и с тобой что-то случится. Не пугай меня непонятными фразами. Скажи правду и тогда я, клянусь, сделаю всё, чтобы предотвратить беду.

— Боюсь, тогда уже ничего нельзя будет изменить. Темный проповедник О'Жей уже давно хочет избавиться от меня. Придет время, он схватит меня и попытается сделать то, что ему не удалось сделать пять лет назад. Но ты только не переживай, — изящная, тонкая рука вдруг нежно и успокаивающе коснулась лица Виктора. Затем Фиона улыбнулась. Это была печальная улыбка. Одновременно в ней читались: страх перед неизбежностью и непоколебимая надежда на будущее, — Всё будет хорошо. Ты придёшь вовремя и уже навсегда остановишь лжепророка.

— Это правда?

— Я не умею лгать.

— И что случится потом?

— Мир станет другим. Покрытая мраком земля снова увидит свет. Твой голос услышат многие тысячи людей и они пойдут за тобой до самой победы.

— Ты говоришь о восстании против фаталоков?

— Да.

— Я бы тоже очень хотел в это поверить, — на миг Виктор обернулся и снова окинул взглядом бесконечную толпу бывших рабов, собравшихся внизу, — Но я не могу. Извини… Я ничуть не сомневаюсь в их храбрости. Я только боюсь, что одной храбрости не достаточно для того, чтобы победить закованных в броню монстров с тяжёлыми пулемётами.

— Всё гораздо сложнее чем ты себе представляешь. Я вижу троих: воина, мученика и скитальца. Они находятся далеко друг от друга и у них разные цели, но, только сложив свои силы, они смогут вместе совершить то, что сейчас кажется невозможным.

Когда железный дом будет разрушен.

Когда великий герой выведет на поверхность свои подземные армии.

Когда лучи света снова коснуться стен вечного города.

В день, который люди уже сотню лет считают днём своего единства.

Земля будет освобождена.

— Ты хочешь сказать, что я один из этих троих, от кого зависит будущее всего человечества?

— В этом нет никакого сомнения.

Железный меч выпал из руки Виктора и со звоном ударился о каменные ступеньки. Несколько минут он растерянно смотрел на Фиону, после чего поднял голову вверх и сам про себя, тихо рассмеялся.

— Эсли бы это мне сказал кто то другой, я никогда бы в жизни не поверил. Подумать только. Я… бывший бездельник и угроза общества и вдруг — спаситель этого мира. Если бы я не знал тебя слишком хорошо, я подумал бы, что это просто глупая шутка. Почему я? На Земле ведь, до сих пор, живут тысячи людей, каждый из которых в сотню раз умнее и порядочней меня.

— У тебя есть то, чего нет у них: сила, мужество и самоотверженность. Тебя ждёт великое будущее, но в то же время существует что-то, что очень сильно меня беспокоит в тебе.

— О чём это ты?

— Недавно я так отчётливо увидела над тобой чью-то чёрную тень, готовую погубить тебя и сделать бессмысленным всё наше дальнейшее сопротивление. В будущем тебя ждёт большой обман и если ты поддашься ему, все полетит прахом и Земля уже больше никогда не увидит свободы.

— Какой ещё обман?

— Коварный и жестокий. Обман, порождённый тем, чьё сердце чернее этой вечной ночи. Опасайся его. Он долго и тщательно готовил свой план и если он у него сработает, случится непоправимое и уже никто, в том числе и я, не сможет спасти тебя.

Сильная рука медленно легла на хрупкое плечо девушки. Виктор нежно прижал стройное тело Фионы к себе и, склонившись, прошептал ей на самое ухо:

— Я постараюсь не разочаровать тебя. Я найду в себе силы, чтобы отличить правду от лжи. Ради тебя… и ради всех нас.

— Я верю в тебя. Может быть, все ещё будет хорошо…

♦ ♦ ♦

Это был абсолютный мрак. Сюда, в небольшую комнатку, с наглухо закрытыми дверьми и окнами, которая, в свою очередь, находилась в центре города, полностью укрытого от солнца чёрным куполом даже теоретически не мог проникнуть ни один лучик света. В такой темноте даже сверхчувствительный фаталокский глаз был уже не в состоянии различать очертания предметов. Эта непроницаемая, гнетущая темнота стала последним прибежищем для странного и одинокого существа, в страхе забившегося в угол и вот уже несколько дней просидевшего там без единого звука и движения.

— Скажи мне правду, Фарио, неужели я и вправду сошёл с ума?

Тяжелые, металлические руки Якуса мёртвой хваткой обхватили собственные ноги и туловище. Словно от холода сжавшись в комок, он вот уже долгое время сидел так на корточках и, не отрываясь, смотрел на противоположную стену.

— Ты хочешь услышать от меня правду?

— Да.

— Ты действительно спятил.

— Я устал бороться. Я бессилен сделать что-либо. Еще недавно я думал, что я победитель. Я расставил ловушки, из которых Дикий Лев не должен был выйти. Но всё пошло не так как я задумал. Он разрушил всю мою жизнь и скорей всего именно ему вскоре суждено будет окончательно добить то, что когда-то носило гордое имя Якуса Сицилау.

— Он обычный человек.

— Нет. Он не такой как другие. Он неуязвим. Подумай сам, много шансов было бы у обычного человека выйти победителем из ситуации, когда за твоей головой охотятся почти все рабовладельцы Подземного Центраполиса? Я не смог уничтожить его тогда и уж тем более не смогу сделать это сейчас. Я проиграл…

— Ты ещё найдёшь в себе силы.

— У меня уже не осталось сил. Я больше ни на что не способен. Мой отец был прав — я полное ничтожество.

Массивная техноплоть медленно поднялась на обе ноги и, упершись руками в стену, замерла на одном месте. Фарио молчал. Якус тихо мурлыкал себе под нос какую то дурацкую, земную мелодию.

— Так жить дальше невозможно. Для меня, да и для тебя тоже было бы куда лучше, если бы я погиб ещё тогда, в первые часы войны, на площади, рядом с этим зданием.

— Возможно, ты прав. Для нас обоих было бы куда предпочтительней никогда не встречаться в этой жизни.

Якус хотел сказать ещё что-то, но внезапный топот шагов на коридоре, а вслед за ним и включившийся сигнал переговорного устройства оборвал его на полуслове.

— Генерал Фарио, с вами здесь хочет встретиться какой-то человек.

— Я не хочу разговаривать ни с кем и уж тем более с животным.

— Его зовут Жей О'Жей и он говорит, что у него к вам очень важное дело.

— Пусти его, — неожиданно голос Фарио внутри его сделался властным и настойчивым, — Кто знает какую новость может принести этот дикарь.

— Хорошо, — в ответ голова Якуса лишь безразлично кивнула ему в знак согласия, — Пускай заходит.

Через секунду тяжёлая входная дверь со скрипом отворилась и на пороге появился странный тип с длинной бородой, в белой тунике и громоздких сандалиях, одетых на босые ноги. Здесь в Центраполисе его хорошо знали даже многие фаталоки. Именно он был духовным наставником городских хамелеонов и именно благодаря его стараниям эта армия наёмников пока ещё окончательно не развалилась и целиком не перешла на сторону бунтовщиков. Войдя внутрь, проповедник остановился в самом центре этой небольшой комнатки и прежде чем завести разговор, поначалу долго и неторопливо рассматривал окружающую его обстановку.

— Знаете, генерал, в последнее время я, как и вы, все больше и больше начинаю ценить темноту. Свет необходим лишь тем людям, которые из-за своей ограниченности, поверхностно воспринимают окружающий их мир. Я, в отличии от всех их, стараюсь заглянуть гораздо дальше и глубже. Я стремлюсь проникнуть в самую сущность вещей, пытаюсь увидеть то, что другим не по силам и мрак, в этом случае, лишь только помогает мне, не позволяя отвлекаться на всякую ерунду.

— Если ты пришёл сюда только ради глупых разговоров — убирайся прочь. У меня нет желания выслушивать здесь твою пустую болтовню.

— Ладно. Если вы так настаиваете, перейдем сразу к делу, — слова генерала, казалось, ничуть не обидели О'Жея. Напротив, в ответ он лишь улыбнулся и сделал ещё один шаг в его направлении, — От хамелеонов я слышал, что вы стремитесь как можно поскорей уничтожить главаря бунтовщиков Виктора Моргана, но пока что ни одна ваша попытка не увенчалась успехом.

— Ты хочешь ещё и поиздеваться надо мной?!

— Ни в коем случае. Я только хочу помочь вам в этом нелёгком деле. Видите ли, против него вы выбрали не совсем верную тактику. Там где не помогает сила, на помощь приходит хитрость. Бессмысленно пытаться бороться с ним на его же территории. Под землёй он слишком силен. Нужно выманить его на поверхность, где без всей своей армии и поселений-крепостей он будет слаб и уязвим.

— Не понимаю, что вообще может заставить его в одиночку пойти в верхний город.

— Любовь. Только сильная и бесконечная любовь может заставить человека совершать глупые и необдуманные поступки. Все считают Виктора непобедимым лидером и лишь я один из тех немногих кто знает его сокровенную тайну. Когда я был у него в плену, я случайно подслушал его разговор с колдуньей Фионой. Он говорил о девушке, которая погибла уже много лет назад. Он любил её так как возможно ещё никто и никогда не любил никого на этом свете. Он наверняка продолжает любить её и до сих пор. Какую боль и отчаянье я тогда прочитал в его глазах. Если бы он только увидел её сейчас, он был бы уже не в силах удерживать под контролем свои чувства и эмоции. Я хорошо запомнил её изображение на той старой фотографии, что Виктор всегда хранит у своего сердца. Если вам это интересно — вот она.

С этими словами О'Жей достал из-за спины большой, белый лист бумаги с изображением лица молодой девушки, созданным фотороботом.

— Это и есть то самое слабое место, в которое нам следует ударить.

Едва мельком взглянув на фоторобот, Якус вдруг тут же замер, не в состоянии больше вымолвить ни слова. Он тоже помнил ее. В наполовину электронной памяти, один за другим, понеслись кадры начала войны. Он видел горящий город, Центральную Площадь, высадку фаталокского десанта и девушку беспомощно лежащую чуть вдали, которую он собирался раздавить словно вредное насекомое. А затем был этот Дикий Лев на старом автобусе, сильнейший удар и провал в памяти. Но её лицо он всё же успел запомнить достаточно хорошо.

Металлический палец-штекер коснулся разъёма центрального компьютера и её изображение, преобразовавшись из набора цифр в цветную картинку, высветилось на широком, настенном экране. Она смотрела прямо на него своими большими, зелеными глазами и её дрожащие губы, казалось даже сейчас, в ужасе и отчаянии умоляли его о пощаде.

— Это она. Нет никаких сомнений, — О'Жей внимательно посмотрел на экран и утвердительно кивнул головой, — Теперь нужно из тысяч рабынь, что находятся в городе, отыскать ту, которая больше всего подходит под эту внешность и с помощью небольшой пластической операции добавить её лицу ещё больше сходства с настоящей Солой. Обо всём остальном можно уже не беспокоиться. Человек видит то, что он хочет видеть и если даже что-то получится не так, Виктор этого никогда не заметит. Он будет ослеплён. Он потеряет рассудок, а нам здесь останется только сидеть и ждать когда эта злобная, хищная крыса выйдет из своей норы и направится прямиком к нашей мышеловке.

Некоторое время Якус лишь с недоверием смотрел на этого странного гостя с длинной бородой и в несуразной одежде. Несколько минут он тщательно просчитывал свои шансы на успех, скрупулезно взвешивая все плюсы и минусы. Затем в его тусклых и усталых глазах вдруг вспыхнул огонёк новой надежды. Голова поднялась вверх и на бледном, высохшем лице под герметичной маской появилось нечто похожее на улыбку.

— Может что и получится. Вот только я не пойму, что ты сам хочешь заработать на всём этом деле. Насколько я знаю, люди никогда и ничего не делают просто так. Выбирай сам себе награду. Если мы избавимся от Дикого Льва, я дам тебе все, что ты только пожелаешь.

— Во первых, я просто желаю отомстить. Этот негодяй в своё время изгнал меня из моего дома и, словно какого-нибудь преступника, заковал в цепи и хотел уже было отправить на казнь. Но это не главное. У меня есть другая мечта. Все последние годы своей жизни я всецело посвятил служению вам. Вы для меня были настоящими богами. Думаю, за свои тяжёлые труды я уже вполне заслужил достойную награду. Я больше не хочу служить. Я сам хочу стать бессмертным и совершенным богом и теперь уже самому повелевать судьбами миллионов этих жалких и никчемных животных.

♦ ♦ ♦

Ровной цепочкой вдоль кирпичных стен канализационного тоннеля двигалась вперёд колонна освобождённых рабов. Их здесь было около тысячи. На лицах многих из них по прежнему читался страх, но после того как они, наконец все оказались под землей, страх начал постепенно вытесняться надеждой. До этого многие годы они были слугами у фаталоков в верхнем городе. Они выполняли самую тяжёлую и изнурительную работу, питались отходами и объедками со столов хамелеонов. Теперь, в Подземном Центраполисе они, наконец, то обрели свою долгожданную свободу. Некоторые из них даже сейчас пока ещё до конца не могли поверить в то, что смогли дождаться этого дня. Кто-то плакал от счастья, кто-то смеялся от радости, кто-то, по старой привычке, все ещё озирался назад, чтобы посмотреть не преследует ли их бронированный патруль с тяжёлым пулемётом.

Виктор стоял чуть в стороне и молча наблюдал за проходящими мимо его людьми. Это была уже его пятая по счёту удачная вылазка на поверхность. Правда и до этого ему удавалось побеждать врага уже на его территории, но почему-то именно эта победа была особенно лёгкой и бескровной. Было даже странно, что для охраны такого количества рабов было выставлено всего два десятка хамелеонов и ни одного фаталокского бронепехотинца. Как будто кто-то специально хотел без боя отдать ему тысячи человеческих жизней. Глупо и нелогично. Кто бы ни стоял за всем этим, он просчитался. Крупно просчитался в своей непонятной и бессмысленной тактике.

Люди всё приходили и приходили. Множество новых и незнакомых лиц проносились перед взглядом Виктора, сменяя друг друга. Наконец вдали уже показался конец этой длинной колонны. Перед тем как уходить, он напоследок взглянул на последние ряды и вдруг, среди остальных рабов, он увидел то, от чего его дыхание внезапно замерло в груди, а тело на мгновение охватил лёгкий паралич.

Этого просто не могло быть… Это лицо… Эти глаза… Эти волосы… Этот чудесный образ, который он по прежнему видел каждый день и который, как он думал, был потерян для него уже навсегда.

— Сола!..

Услышав собственное имя, девушка обернулась. Несколько минут они просто, не отрываясь, смотрели друг на друга. Она хотела было что-то сказать, но губы её нервно дрожали и она не могла вымолвить ни слова.

— Сола, как же так…

Виктор бросился ей навстречу, но та в ответ лишь вздрогнула и испуганно попятилась назад.

— Сола…

Когда он уже был, казалось, совсем рядом, девушка неожиданно отвернулась и побежала прочь.

— Сола… не уходи…

Виктор уже не понимал, что он делает и куда он несется, сломив голову. Мимо, один за другим мелькали повороты канализационных развилок. Было непонятно откуда у голодной и уставшей девушки могли взяться силы, чтобы бежать с такой невероятной скоростью. Дальнейший путь вывел их обоих к открытому люку. Совершенно уже не соображая где он находится, Виктор машинально влетел вверх по железной лестнице и бросился за своей любимой через развалины Верхнего Центраполиса. Он уже почти настиг ее. Почти коснулся её рукой, когда впереди, словно ряд тщательно подогнанных друг к другу железных брусьев, внезапно вырос строй фаталокских бронепехотинцев. Первая ракета попала в девушку и разорвала её на части.

— Не-е-ет!!!

Словно обезумевший зверь, Виктор кинулся вперед, чтобы крушить голыми руками прочную броню. Второй взрыв, словно тряпичную куклу, поднял его сперва в воздух, а затем с силой бросил на землю. После этого залпы сразу нескольких ракетниц превратили место где он лежал в какой то адский котлован. Уже ничто живое не могло уцелеть под таким огнем, но фаталоки по прежнему всё стреляли и стреляли, пока у них полностью не закончился боезапас.

Напоследок развалины какого то некогда крупного здания, не выдержав ударных волн, рухнули вниз и навсегда похоронили под своими обломками героя, накрыв его тело сверху толстым панцирем из камня и бетона.

— О нет!!! Неужели тебя больше нет с нами, — сидевшая в одиночестве, Фиона медленно поднялась со своего места и от горя закрыла лицо руками. По тонким и изящным пальцам потекли первые крупные и солёные слёзы, — Милый мой, что же ты наделал… Как же мы будем жить дальше? Без тебя мы все здесь погибнем.

— Неужели всё закончилось? Всё, что я делал теперь напрасно, — Плелеклаул долго стоял на одном месте, словно вслушиваясь в тишину и всматриваясь в бесконечную, небесную даль, — У элиан больше не осталось шансов на победу. Так не должно было случиться. Почему история пошла именно этим путём, а не тем, что я предугадывал раньше? Всё погибло. И человеческий и мой мир, с этого момента, полностью обречены.

— Что-то словно оборвалось внутри меня, — уродливый горбун Квазимода вздрогнул во сне, после чего поднялся и глупо уставился в исцарапанную собственными когтями, гладкую, стальную стену камеры, — Как будто, в один миг я потерял что-то очень важное. Как будто я остался одинок. Я не знаю, что это, но я боюсь… очень боюсь, что эта потеря окажется для всех нас слишком тяжёлой.

— Король мёртв, — Валькирия сидела на краю своей белоснежной, кружевной кровати и с грустью смотрела куда то вдаль, — Я знаю точно — Виктора больше нет среди живых. Похоже, я должна радоваться, но вместо этого внутри себя я чувствую только одну сплошную пустоту…

♦ ♦ ♦

Ван Дюн стоял у окна и с высоты двухсотого этажа задумчиво смотрел куда-то вдаль, когда дверь за его спиной бесшумно отворилась и в комнату вошёл Плелеклаул. Ни говоря ни слова, он поначалу просто остановился рядом и также окинул взглядом, простирающиеся внизу, прекрасные и нетронутые цивилизацией леса и озёра. Человеку даже сложно себе представить, что, оказывается, можно с таким восторгом и неподдельной любовью рассматривать окружающую природу, начиная от маленькой травинки у подножия небоскрёба и заканчивая величественными, белоснежными горами на линии горизонта.

— У меня к вам серьёзный разговор, адмирал, — спустя некоторое время, тихо и спокойно проговорил элианин.

— Я вас слушаю.

— Я долго размышлял и, наконец то, принял решение. Через пол года элиане покинут Илиаку и снова отправятся в космическую бездну, искать свой новый дом.

Услышав такое, Ван Дюн вздрогнул и его лицо одновременно исказили гримасы растерянности и гнева. Он не был готов к такому ответу. Прожив с элианами столько лет, он уже думал, что успел хорошо изучить их, но, оказывается, эти ушастые умели ещё преподносить неожиданные сюрпризы.

— Но как же так?! Неужели для вас бегство — единственный выход? Неужели для нас нет ни единого шанса на победу?

— Нет. Хоть это и тяжело, но постарайтесь, адмирал, поскорей смириться с мыслью, что Земля для вас уже потеряна навсегда.

— И что нам делать дальше, мне и экипажам всех моих кораблей?

— Можете отправляться с нами в поисках нового дома. Нас осталось не так уж и много, чтобы мы не уместились вместе на одной планете.

— И сколько, по вашему, лет понадобиться, затем, для того, чтобы род человеческий вновь обрёл прежнее величие?

— Несколько тысячелетий. Можно только гадать какими силами к тому времени будет располагать Империя Фаталоков.

Ван Дюн тяжело вздохнул. Пальцы на руках вдруг нервно задрожали и чтобы успокоить эту дрожь, он тотчас крепко сцепил их в прочный замок.

— Но кто говорил мне, что людей ждёт великое будущее? Кто говорил, что вместе мы сможем надломить хребет этому хищному, железному монстру? Или все ваши слова, от начала и до конца, были лишь одной сплошной ложью?!

— Я ошибался. Всё пошло совсем не так как я думал. Одно из звеньев прочной цепи недавно не выдержало и сломалось. К сожалению, мы теперь уже ничего не сможем изменить.

Услышав такое, Ван Дюн вдруг почувствовал как будто внутри его что-то оборвалось. Маленький и слабый огонёк надежды, тлевший в его душе все эти годы, был словно затушен всего за несколько коротких мгновений. Следующие пол часа они уже больше не проронили ни слова. Просто стояли и в полном безмолвии наблюдали как за горизонт медленно и величественно опускается яркое, багровое светило. Это двое принадлежали к совершенно разным расам и культурам. Один был с длинными, светлыми волосами и в зелёной, с золотистыми вставками одежде. Другой — седой, с короткой, военной стрижкой и в форме высшего офицера земного космофлота.

Первым не выдержал Ван Дюн и, обернувшись, тихо проговорил своему собеседнику:

— Простите меня, Плелеклаул, за мои резкие слова. В гневе я совсем забыл, что ведь вы тоже покидаете родную планету и вам так же, как и мне, должно быть, необыкновенно больно расставаться с ней.

— Всё немного иначе, адмирал. Мы покинули свою родную Первую Илиаку ещё задолго до того, как на Земле начали строить первые пирамиды. Сейчас колыбель элиан и наша прекрасная, дивная родина уже наверняка давно закатана в бетон и застроена их заводами и клон-инкубаторами. С тех пор мы и вынуждены скитаться среди бездны космоса, уходя от преследования фаталоков. Каждый раз после того как мы находим себе подходящее место для жизни, эти машины своими сканерами и гигантскими телескопами начинают прощупывать систему за системой, пока, наконец, не обнаруживают нас и наши города. Затем всё повторяется снова. Мы покидаем свои дома, летим в неизвестность и каждую новую планету, ставшую для нас убежищем, называем Илиакой, в честь той первой Илиаки, что всегда останется самой прекрасной и самой дорогой для нашего сердца.

— И сколько планет вы уже покинули?

— Шесть. Эта будет седьмой.

— И вы собираетесь вечно скитаться так среди звёзд?

— Нет. Вселенная не бесконечна и когда-то, возможно, придёт тот день, когда уже не останется ни одного клочка земли на который не ступила бы закованная в броню нога фаталока.

— Но почему они так неистово охотятся на вас? Что у вас есть такого, что не даёт покоя этим машинам на протяжении вот уже стольких тысяч лет?

— Это долгая история, — на миг Плелеклаул закрыл глаза и задумался, — Это страшная тайна, которую уже так долго хранит мой народ. Не знаю прав я или нет, но, похоже, сегодня настал именно тот час, когда я должен, наконец, раскрыть её человеку и рассказать о том как же началась эта великая и беспощадная война. Пойдём, друг. Я покажу тебе то, чего Высший Разум боится куда больше огромных армий и тысяч боевых кораблей. Я покажу тебе оружие, способное, при удачном стечении обстоятельств, нанести Империи Фаталоков такой удар, от которого она, тотчас, погрузится в хаос и междоусобицу.

Элианин махнул рукой и попросил Ван Дюна следовать за ним. Они вместе вошли в лифт и долго двигались на нём сначала вниз, затем куда то в сторону и после этого снова вниз. Несмотря на достаточно высокую скорость движения кабинки, путь занял у них не меньше получаса. Сложно было теперь даже предположить на какой глубине они оба находились. Адмирал уже начал с опаской посматривать по сторонам, когда стенки шахты лифта из чёрных вдруг сделались прозрачными и Плелеклаул, кивнув головой, указал пальцем на одно из окон.

— Вот он — наш «Охотник». Наша главная сила и наша главная опасность.

Ван Дюн внимательно присмотрелся и на самом дне огромной, каменной пещеры заметил космический корабль невероятной и, на первый взгляд, совершенно нелогичной, с точки зрения термодинамики, формы. Издали он был похож на огромного морского кальмара, до этого спокойно спавшего и вдруг разбуженного незваными гостями. Неторопливо, один за другим, загорелись четыре глаза-иллюминатора, по крыльям и хвостовой части пробежала волна мелкой вибрации, а когда поверхности корабля коснулся яркий луч прожектора, она начала блестеть и переливаться словно живая кожа.

Лифт подвёз их почти вплотную к цели. Выбравшись наружу и пройдя несколько метров по шероховатой и чешуйчатой обшивке, они оба остановились рядом с большим внешним люком, мгновенно отворившимся прямо перед ними. После ледяного холода пещеры, внутри их ждало тепло и уют. Корабль, словно жил какой то собственной жизнью. В пилотской кабине, сам по себе, загорелся мягкий, приглушённый свет, на настенных экранах, чередуясь, мелькали непонятные значки и символы. Вдобавок ко всему этому, откуда-то сверху исходил странный голос на мелодичном и чарующем элианском языке.

Пока Ван Дюн широко раскрытыми от удивления глазами смотрел по сторонам, Плелеклаул уселся в одно из мягких и удобных кресел и жестом попросил своего гостя сделать то же самое.

— Я знаю, что у тебя сейчас возникло сразу множество вопросов, но, думаю, будет лучше если я начну всё с самого начала.

Лидер элиан сначала подождал когда адмирал, наконец, займёт место напротив его, после чего откинул голову назад и тихим и размеренным голосом начал неторопливо рассказывать волнующую и трагическую историю длинной в многие и многие тысячи лет:

— В это трудно поверить, но, оказывается, государство фаталоков не всегда было мощной империей. После того как их светило Фортана взорвалось сверхновой, Нага представляла из себя лишь обгоревший обломок скалы с крохотным населением, ютящимся в многочисленных и глубоких пещерах. Они были обречены на вымирание, но наш народ из сочувствия к этим несчастным решил помочь им выжить. Мы строили им дома и поставляли им продукты, а вскоре, специально для них, разработали уникальное устройство под названием техноплоть, являющееся настоящим инженерным чудом, соединяющим в себе живой, органический мозг и прочное, механическое тело. После этого опасность вымирания исчезла и фаталоки, благодаря технологии клон-рождения, начали стремительными темпами увеличивать своё население и превращать бесплодную Нагу в огромный и процветающий мегаполис.

Так продолжалось около сотни лет. Они успешно развивались и уже открыли способ межзвёздных перелётов, но когда, в один прекрасный день, среди фаталоков на свет появился величайший гений, ставший затем их Императором, внезапно начали происходить странные вещи. Неожиданно для всех Империя Итау, без всякого объяснения причины объявила им войну. Этот таинственный народ великих философов и чародеев, до этого больше всего на свете ценивший жизнь и порядок, развязал ужасную бойню сразу в нескольких системах. Итау, словно одержимые, уничтожали фаталокские космические корабли и бомбили Нагу. Как потом оказалось, Итау были мудрее нас, но в то время элиане не могли понять такой непонятной агрессии и наш лидер Максилиалу, вопреки воле трёх оракулов, встал на защиту фаталоков. Десятки лет продолжалась эта кровопролитная война и в итоге, ценой больших потерь, мы всё же смогли отстоять Нагу и защитить своих союзников. Правда, во время одной из бомбёжек император фаталоков был смертельно ранен и тогда мы вернули его к жизни, но уже в виде бессмертной программы. Мы понимали, что Итау почему-то охотятся именно за ним и поэтому сделали ему ещё один бесценный подарок. Мы создали новое чудо «Великий саркофаг», в который поместили блоки памяти Императора и запустили его в гиперпространство, где тот мог, наконец, обрести полную безопасность.

Оракулы снова негодовали и тогда, под их давлением, Максилиалу начал разработку точной копии «Великого саркофага» под названием «Охотник». Это был такой же уникальный космический корабль, способный бесконечно долго находиться в гиперпространстве, но вот только, в отличии от своего прототипа, он, ко всему прочему, был ещё и вооружён мощным оружием. Они оба почти что составляли единое целое. И один и другой были невероятным сплавом механики и живой плоти, выращенной из одного эмбриона. Словно два брата-близнеца, они имели какую то общую, телепатическую связь и могли безошибочно находить друг друга, невзирая на любые расстояния. Эта технология была уже давно утеряна, но к счастью, благодаря своей биологической основе, «Охотник» сам, без внешнего вмешательства может восстанавливать изношенные узлы и сломавшиеся детали. Таким образом, элиане создали себе оружие, способное в случае необходимости, раз и навсегда, уничтожить императора фаталоков.

Но в то время создание «Охотника» казалось всем вещью глупой и бесполезной. После окончания войны фаталоки начали снова стремительно набирать силу и вскоре стали самой технологически развитой цивилизацией во всём Млечном Пути. Мы, в свою очередь, были вполне довольны тем, что имеем такого мощного и влиятельного союзника. Никто не хотел прислушиваться к словам оракулов и вскоре элиане сполна поплатились за свою беспечность и недальновидность. Благодарность фаталоков за своё спасение была недолгой. Однажды утром жители нашей столицы проснулись от рёва турбин тяжёлых бомбардировщиков. Внезапно и без всякого объявления войны флот фаталоков вошёл в нашу систему и начал ужасную бомбардировку всей Илиаки. Оказывается, им нужно было просто убрать со своего пути очередного конкурента. Немногим тогда удалось уйти. На нескольких чудом уцелевших кораблях мы прорвались сквозь их блокаду и, прихватив с собой «Охотника», так же как и вы, наугад полетели в бездну космоса, в поисках своего нового дома. Высший разум, наверняка, что-то знал о нашем новом оружии и поэтому ещё многие годы продолжал искать нас среди звёзд. Наверняка он, в итоге, всё равно настиг бы и уничтожил эти остатки элианской расы, но тут, вскоре, неожиданно для него началась Вторая Космическая война. На этот раз фаталокам уже противостояла могущественная Империя Эхемонов с их упрямым и трудолюбивым народом мастеров и учёных. В итоге и эхемонам, вслед за другими, пришлось уступить перед мощью фаталокской военной машины. Они потеряли весь свой космический флот, но они не сдались. На каждой из своих планет они соорудили множество огромных, зарытых глубоко в землю пушек, способных сбивать вражеские корабли на огромном расстоянии. Эта война продолжается и до сих пор. За всё это время, ценой огромных потерь Император отбил у эхемонов всего несколько систем и навсегда упустил «Охотника». Прошли тысячи лет. Всё остаётся по прежнему. Фаталоки всё ещё не в состоянии ничего сделать с этим упрямым подземным народом, так же как и поймать нас и уничтожить то, что представляет для Империи и Императора самую страшную угрозу.

Когда Плелеклаул, наконец, закончил свой рассказ, на некоторое время в пилотской кабине повисла мёртвая тишина. Ван Дюн молча сидел на одном месте и медленно переваривал только что полученную информацию.

— Я не понимаю, почему, если у вас была такая возможность, вы уже давно не уничтожили императора фаталоков?

— Это мало что изменило бы. Даже если бы Высший Разум и был повержен нашим «Охотником» и могущественная империя распалась бы на два десятка влиятельных семейств, флот каждой из них, всё равно, оказался бы сильнее элианского. Мы ничего не смогли бы с ними поделать. На эхемонов также нечего надеяться. Их больше не манят к себе звёзды и космическая бездна. Они уже давно привыкли жить на изолированных друг от друга системах, под надёжной защитой своих орудий. Долгое время фаталокские семейства вели бы опустошительную войну друг с другом, но в итоге, рано или поздно, там нашёлся бы новый лидер, который смог бы объединить разрозненную империю и восстановить её прежнюю мощь.

После того как вы прибыли сюда со своим флотом, я вдруг, каким то особым чувством осознал, что именно с вашей планетой мне стоит связывать все свои надежды. Люди на первый взгляд кажутся такими странными и словно целиком сотканными из противоречий, но, может быть, именно в этом и заключается ваша сила. В вас есть какая то искра, какая то необъяснимая энергия, отличающая по настоящему великие цивилизации от всех остальных. Я надеялся, что когда-нибудь на Земле поднимут восстание, уничтожат захватчиков и с нашей помощью смогут снова строить военные корабли и выходить в гиперпространство. После того как «Охотник» уничтожил бы Императора, а сама империя фаталоков надолго погрузилась бы в хаос и междоусобицу, ваш народ в нужный момент смог бы вступить в войну и со временем, одно за другим, победить все их патрицианские семейства. Но, к сожалению, моим планам не суждено было сбыться. Случилось непоправимое. Совсем недавно на вашей планете погиб великий герой. Погиб воин, способный объединить людей и поднять их на восстание против фаталоков. Никому другому это больше не по силам. Теперь, когда его уже нет, Земля обречена. Пройдёт время, машины истребят большую часть вашего населения, а тех кто останется, они навеки сделают своими покорными рабами. Огонёк надежды угасает. Впереди одна только неизвестность, но боюсь, в том будущем, что через некоторое время ждёт Млечный Путь и всю вселенную, к сожалению, уже больше не останется места для моего и вашего народа.

— И что же теперь делать нам? — едва слышно спросил Ван Дюн, задумчиво и печально глядя куда то вперёд, сквозь лобовой иллюминатор «Охотника», — Что остаётся делать мне и тем пятидесяти тысячам моих людей, что сейчас находятся на вашей планете?

— Скорее всего, вам придётся разделить судьбу элиан. Вместе мы будем скитаться среди звёзд и, кто знает, возможно, когда-то мы отыщем там народ с такой же искрой величия, что была у вас. Может быть, они пока ещё живут в пещерах и охотятся на диких животных с деревянными копьями и каменными топорами, но в будущем, через многие тысячи лет, именно им и будет суждено сокрушить непобедимую Империю Фаталоков.

♦ ♦ ♦

«Нужно что-то делать!»

Квазимода остановился в углу своей камеры и два его сжатых кулака вдруг с дикой яростью ударили о прочную, железную стену.

«Что-то делать… что-то делать… что-то делать… Что я, вообще, смогу сделать?!!! Я уродливый калека, запертый в огромной тюрьме размером с город. Я ничего не смогу изменить. Я ничто… я пыль… я тень от прежнего Джастина!»

Костяшки кулака всё с большей и большей силой ударяли о гладкую, стальную поверхность, а та отзывалась в ответ лишь тихим и глухим звоном. Так продолжалось несколько минут. Затем обессиленный Квазимода повалился на пол и, дрожа всем телом, сжался в клубок. Холодный металл, на котором он лежал, постепенно остудил его ярость. Мысли прояснились и голова начала снова соображать спокойно и трезво.

«Нужно что-то делать».

Он слышал множество различных звуков. Слух Квазимоды, за время проведенное им в Большом Ангаре, обострился настолько, что по далёким шагам и лёгкой вибрации он уже мог безошибочно определять направление, скорость и количество фаталоков, движущихся в нескольких сотнях метров от его камеры. На этот раз всё было как обычно. Несколько бронепехотинцев патрулировали длинные, почти не отличимые друг от друга коридоры по своим чётким, запрограммированным маршрутам.

Чтобы хоть как-то занять себя и на время отвлечься от тяжёлых мыслей, Квазимода попытался мысленно вычислить их местонахождение. Несколько секунд он сосредоточенно думал и тут, к его собственному удивлению, в его памяти вдруг возникла точная картина всего западного крыла Большого Ангара с сотнями этажей, километровыми тоннелями и бесконечными лабиринтами. Это открытие, в первую очередь, поразило его самого. Обычный человеческий мозг был просто не в состоянии запомнить такое количество информации. Или, может быть, в нём действительно есть что-то особенное? Поначалу Квазимода, не в состоянии прийти в себя от шока, лишь неподвижно сидел на одном месте и растерянно смотрел в темноту. Затем он поднялся на обе ноги. На лице появилась улыбка… собственная улыбка, о существовании которой он, казалось, навсегда забыл с тех самых пор как встретился с гангстером Карло. Возможно, ему было пока ещё рано списывать себя со счетов. Он может кое-что сделать и он непременно сделает то, что задумал.

Шаги ближайшего фаталокского солдата неторопливо удалялись в северном направлении. Квазимода приложил ухо к двери, после чего вставил отмычку в замок и, услышав знакомый щелчок, осторожно отворил засов. Совершенно бесшумно, словно тень, слившаяся с темнотой, он двинулся вдоль стены к противоположному концу коридора. Затем он поднялся на несколько этажей вверх и, безошибочно ориентируясь среди перекрёстков и развилок, а, также умело, обходя медлительных бронепехотинцев, вскоре вышел к наиболее охраняемому офицерскому отсеку. Его так никто и не заметил и ещё через пол часа пути пленник достиг, наконец, своей главной цели — стальной двери, ведущей прямиком в кабинет генерала Сириула.

Замок здесь оказался чуть посложнее, но и его вскрыть оказалось парой пустяков для умелых рук. Кабинет был пуст. Быстро проскочив внутрь, Квазимода остановился и посмотрел по сторонам. То что он искал, находилось прямо у противоположной стены. Центральный пульт управления ангаром состоял из сотен всевозможных кнопок и множества экранов с непонятными схемами и диаграммами. Квазимода уже достаточно слышал, из разговоров Сириула с другими офицерами, об этом приборе, чтобы уяснить для себя его исключительную важность. С центрального пульта осуществлялось управление почти всеми системами Большого Ангара, начиная от большинства автоматических дверей и заканчивая платформами для огромных космических кораблей, что хранились в этом здании, сотнями этажами ниже.

Внимательный взгляд уродливого горбуна неторопливо и сосредоточенно изучал панели приборов, опасаясь пропустить даже самую незначительную мелочь. Пока нужно просто всё хорошенько запомнить, а уже затем, в камере тщательно обдумать и проанализировать. Главная сложность для него, по прежнему, заключалась в неполном знании фаталокской письменности, представляющей из себя десятки тысяч иероглифов, на первый взгляд, практически не отличимых друг от друга. Впрочем, когда-нибудь он справится и с этим, а пока что нужно просто откладывать в памяти всё, что видишь перед собой.

Когда Квазимода уже почти закончил осмотр центрального пульта, внутри его вдруг неожиданно возникла какая то непонятная тревога. Он, словно каким то особым чувством, отчётливо уловил опасность, исходящую из стен кабинета, внутри которого он находился. Возможно, к входной двери была подключена сигнализация, каждый раз реагирующая на вход без специального доступа. В любом случае, оставаться здесь и дальше было равносильно смерти. Через мгновение вдали отчётливо послышался громкий топот десятков железных ног, бегущих в его направлении. Квазимода едва успел метнуться к выходу и укрыться за ближайшим поворотом, когда кто-то из фаталоков уже распахнул дверь кабинета и, ворвавшись внутрь, начал обшаривать помещение.

Пока он двигался назад к своей камере, Большой Ангар уже успел превратиться об огромный, кишащий муравейник. Целые отряды бронепехотинцев перекрывали коридоры и осматривали тёмные углы. Каким-то невероятным чудом, ему удалось незамеченным проскочить мимо всех их. К тому времени когда войска полностью оцепили всё западное крыло Большого Ангара, пленник уже был в своей камере и, свернувшись в клубок, с закрытыми глазами тихо лежал на полу.

Примерно через пять минут дверь рядом с ним вдруг резко распахнулась и на пороге появился старик Сириул в сопровождении нескольких высших офицеров. Один из них, тотчас, шагнул вперёд и с подозрением посмотрел на горбатое существо, мирно лежащее у стены.

— Может быть, это он залез в ваш кабинет? Все остальные пленники в это время находились под строгим наблюдением.

В ответ Сириул лишь отрицательно покачал головой.

— На него я подумал бы в самую последнюю очередь. Если бы я положил пищу в ящик, этот полоумный, наверняка, не догадался бы даже открыть крышку и взять её оттуда. Что уж там говорить о том, чтобы незаметным пройти через всю нашу систему безопасности.

— Никто другой не мог сделать это.

— Этот тоже отпадает. Ты только посмотри на него хорошенько. У него мозгов меньше чем у земляного червяка.

Несколько мгновений губернатор Земли внимательно смотрел на Квазимоду, после чего подошёл вплотную и едва заметно улыбнулся.

— Слушай, уродец, это случайно не ты сегодня решил немного поиграть с центральным пультом?

— М… м… мо…

— Пойдём отсюда. Случаи сбоев в оборудовании, конечно, происходят крайне редко, но, похоже, небольшие неисправности в сигнализации — это единственное разумное объяснение всему тому, что здесь произошло.

♦ ♦ ♦

Это была пустыня. Бесконечная, необозримая пустыня с огромными песчаными дюнами и однотонным, унылым пейзажем, простирающимся до самого горизонта. Жара была просто невыносимой. С неба безжалостно жгло ослепительно-яркое солнце, а лёгкий ветерок с океана, лишь изредка долетая до этого раскалённого пекла, почти не приносил с собой такой долгожданной свежести и прохлады. Казалось, в таком месте как это уже не может существовать жизни и только редкие змеи и скорпионы, ползающие по песку да, кружащие где-то высоко над головой, стаи больших, чёрных стервятников вносили хоть какое-то разнообразие в эту мёртвую картину.

Размеренно стучали колёса и длинная повозка, сделанная из старого товарного вагона и приводимая в движение десятком рабов, вращающих рычаги, неторопливо катила вперёд по рельсам железной дороги. В передней части повозки, под дырявым тентом сидели двое. Один в чёрной, широкополой шляпе, выдающем во владельце торговца, и его помощник с военным биноклем в правой руке.

— Это опасное место. В этой части пустыни часто встречаются кочевники, нападающие на караваны, а скоро, вдобавок к этому, ещё и начнутся горы, просто кишащие разбойниками и головорезами. Нечего мне вообще было ехать в Центраполис. В последнее время этот маршрут не приносит почти никакой прибыли. Говорят, недавно рабы там перебили всех своих прежних хозяев. Чёртовы голодранцы! Мало того, что они больше почти не покупают нашу превосходную, хлопковую одежду, так у них ещё и нечем расплатиться даже за ту малость, что они у нас берут. Подумать только, за два десятка рубашек они вручили мне, в качестве раба, какого то полоумного дебила, который даже не помнит кто он такой и откуда. Нет. Больше уже никто не заставит меня ехать в этот разрушенный и умирающий город с его вечной ночью и фаталокскими патрулями. Полосатый и так убьёт меня, когда увидит, что за барахло я привёз в обмен на его товар. И кстати, мы пока ещё даже не уплатили свой налог королю железной дороги. Когда это случится, мы и вовсе останемся с голыми руками.

Кроме этих двух, а также рабов и кучи, сложенных друг на друга ящиков, в повозке находилось ещё несколько человек. В противоположном углу расположились трое вооружённых охранников и ещё один какой то странный тип. Он был немного выше среднего роста и крепкого телосложения, а бледная кожа и непривычные к дневному свету, прищуренные глаза сразу выдавали в нём жителя Центраполиса. За всё время пути он не проронил ни слова и лишь, неподвижно сидя на скамейке, смотрел куда-то в одну точку. Когда на горизонте впереди появились первые горные массивы, один из охранников вдруг не выдержал и, смеясь, толкнул его локтём в бок.

— Эй, приятель, что-то ты не слишком разговорчивый.

— Мне нечего тебе сказать.

— Как, хотя бы, твоё имя?

— Я не знаю.

— Он не знает своего имени — вот шутник, — после этих слов дружный и громкий хохот его товарищей на несколько секунд заглушил стук колёс и стоны уставших рабов, — Но ты, хотя бы, помнишь откуда ты?

— Несколько месяцев я был в плену у бандитов, что обитают на окраинах Центраполиса.

— А до этого?

— Я не помню.

— Опять «не помню». Ну, хоть что-то же ты должен помнить из того, что с тобой произошло.

— Нет.

— Тогда спроси что-нибудь у меня, а то надоело уже всю дорогу молчать и смотреть на твою кислую физиономию.

— Куда мы направляемся?

— О, это моя родина, — вспомнив свой дом, охранник вдруг оживился и на его лице тотчас заиграла радостная и довольная улыбка, — Это Долина Королей или, как её ещё называют — Долина Пяти Королей. До войны я работал полицейским шерифом в одном из этих городов, а сейчас охраняю закон и порядок уже в качестве стража торгового каравана. Формально всей этой местностью управляет какой то там фаталокский офицер со свитой в сотню хамелеонов, но так как они просто не в силах контролировать такую огромную территорию, реальная власть поделена здесь между пятью могущественными рабовладельцами. Это пшеничный король, мясной король, хлопковый король, а также король железной руды и король железной дороги. Я служу самому сильному и влиятельному из них — хлопковому королю Цезарю Полосатому. Скоро ты его увидишь. Его трудно будет ещё с кем-то спутать. А ещё, если мы успеем до заката, ты полюбуешься Новым Римом — нашей великолепной столицей. Вот это город! Не чета вашему задрипанному Центраполису, где никогда не бывает солнца и даже летом стоит такая холодина, что за пять минут можно продрогнуть до костей. В отличии от вас, у нас всегда тепло и солнечно, вино и местный самогон льются рекой, а красивые, загорелые женщины улыбаются тебе на каждом шагу.

— Так живут все ваши люди?

— Смеёшься, что ли? Купаются в роскоши только хозяева и их солдаты. Чтобы им было хорошо, десятки тысяч рабов, от зари до зари, гнут свои спины на хлопковых плантациях и только ночью возвращаются в свои дома, только для того, чтобы перекусить и поспать несколько часов перед новым рабочим днём. Впрочем, ты не бойся. Полосатый хороший и справедливый хозяин и если ты ему понравишься, он найдёт и для тебя какое-нибудь тёплое местечко.

К вечеру они, наконец то, приехали в Новый Рим. Городок, на самом деле, оказался совсем небольшим. По сравнению с Центраполисом это и вовсе было захолустье, вот только, правда, захолустье чистое и аккуратное. Кварталы рабовладельцев их встретили одно и двухэтажными домами с белыми стенами и красными, черепичными крышами. На улицах росли апельсиновые деревья. В окнах кабаков и борделей горел свет и оттуда слышалась музыка, крики и песни пьяных солдат, а также громкий смех девиц лёгкого поведения. Война, казалось, совершенно не затронула это место. Городок был словно каким то музейным экспонатом, в нетронутом виде сохранившимся здесь с девятнадцатого или двадцатого века.

Повозка подкатила к зданию железнодорожного вокзала и остановилась. Навстречу им, тотчас, выбежал какой то человек с факелом и, узнав среди прибывших владельца каравана, раскинул руки и бросился вперёд, чтобы поприветствовать старого приятеля.

— Дружище, давно я уже тебя не видел, старый ты лис. Как поживает наша прежняя столица? Как поездка? Как прибыль?

— Неважно.

Человек с факелом внезапно остановился и, опустив ладони, с тревогой посмотрел на своего друга.

— Что, совсем всё так плохо?

— Совсем. Торговля с Центраполисом больше не приносит прежней прибыли. Вот полюбуйся, — торговец обернулся и кивнул головой в сторону своего нового раба, неспешно выбирающегося из повозки, — Они всучили мне его в качестве платы за товар. И где они только смогли откопать такого полоумного? Не знаю, даже, как я объясню сегодня всё это Полосатому.

— Сегодня лучше уже ничего не объяснять. Злой как собака. Скоро заканчивается сезон сбора урожая и начинаются гладиаторские бои, а у него не хватает бойцов. Подумать только — четверо других королей и сотни рабовладельцев помельче съедутся со всей долины в Новый Рим только для того, чтобы посмотреть на пустую арену Колизея. В последние дни даже самые приближенные из аристократов боятся заходить в дом Полосатого. Говорят, он сидит там мрачнее грозовой тучи.

— Значит точно убьёт. Причём, уже сразу на пороге.

— Не спеши так быстро себя хоронить. Сейчас что-нибудь придумаем, — управляющий вокзалом обернулся и, оценивающе посмотрев на крепкую фигуру и мускулистые руки нового раба, вдруг, едва заметно улыбнулся, — И где, говоришь, ты достал этого бледного альбиноса?

— В Центраполисе.

— Как тебя зовут, парень?

Вместо раба тотчас ответил его хозяин:

— Он не знает. Вообще ничего не знает из того, что произошло с ним пару месяцев назад.

— А, что если сказать Полосатому, что ты привёз ему нового гладиатора? Малыш вроде не выглядит полным дистрофиком.

— Думаешь получится?

— А почему бы и нет. Колизей наполовину пуст и в ближайшее время в нём врят ли появится достаточно добровольцев, готовых убивать друг друга на потеху зрителям.

В ответ торговец лишь неуверенно пожал плечами.

— Делай, что хочешь.

Услышав это, управляющий вокзалом снова обернулся к рабу и, подняв вверх свой пылающий факел, осветил ему лицо.

— Слушай меня внимательно, малыш. Я сейчас просто предложу тебе два варианта, а ты уж сам выберешь какой из них тебе больше подходит. Вариант первый: завтра с утра ты отправляешься на хлопковую плантацию и будешь там, от заката до рассвета, под палящим солнцем таскать тяжёлые тюки, каждую минуту… каждую секунду проклиная тот день, когда ты родился на этот свет. Вариант второй: ты тотчас получаешь полную свободу внутри города, каждый день тебе будут приносить нормальную еду, а иногда даже приводить женщин. Цезарь Полосатый покровительствует гладиаторам. Когда-то, ещё до того как стать хлопковым королём, он и сам сражался на арене и поэтому он хорошо заботится о своих бойцах. Кстати, если сможешь пережить эти бои, то до следующего сезона, а это почти целый год, будешь и вовсе жить райской жизнью. Выбор достаточно очевиден. Впрочем, никто здесь не будет тебя принуждать, так как по правилам гладиатором может стать только доброволец.

Несколько секунд раб принимал решение, после чего, наконец, обернулся и утвердительно кивнул головой.

— Жизнь бойца для меня подходит больше чем жизнь сборщика хлопка.

— Вот и замечательно. А теперь ступай. Мои люди отведут тебя в бараки Колизея. До начала боёв остаётся ещё несколько месяцев и за это время ты сможешь там, как следует, отдохнуть и потренироваться.

Когда он ушёл, недавний хозяин ещё долго и с явным беспокойством смотрел ему вслед.

— Думаешь, из него и вправду что-нибудь получится?

— Сомневаюсь, — управляющий вокзалом опустил свой факел и по дружески похлопал торговца по плечу, — Знавал я таких и раньше. Сдохнет в первом же бою. Впрочем, даже и такой «гладиатор» как он, уже гораздо лучше чем вообще ничего.

♦ ♦ ♦

— Смотри внимательно, Фарио. Весь мир, который ты видишь вокруг, теперь принадлежит мне!!!

Словно пытаясь обхватить всё окружающее его пространство, Якус вдруг раскинул в стороны руки и издал довольный, дьявольский смех, громким эхом разнёсшийся по всему Центраполису. С крыши Дворца Правительства город внизу выглядел маленьким и игрушечным. Словно муравьи, где-то там вдали копошились тысячи фаталоков-рабочих и десятки тысяч людей-рабов, защищавших завалы, строивших дороги и возводивших новые высотные здания.

— Пусть Сириул воюет себе со своими элианами. Землю он оставит мне. Я победил своего главного врага. Теперь я быстро зачищу подземелья Центраполиса, а затем примусь и за всю остальную планету. Скоро здесь всё будет выглядеть по другому. Земля станет ничуть не хуже Наги, а затем когда-то, возможно, и превзойдёт её по своей мощи и величию. Она станет моей новой столицей. Здесь я смогу основать своё собственное семейство, которое, благодаря моей гениальности, тотчас взлетит на первые роли в Империи. Я буду вторым по влиянию фаталоком государства после Императора, а когда-то, возможно, смогу сместить и его с этой должности.

— Мечты… мечты…

— Ты не веришь, что я способен на всё это? Как же так? Я победитель! Для того кто победил собственную судьбу, уже больше не может существовать никаких других непреодолимых преград во всей вселенной.

— Я знаю. Ты способен на многое. Твоя беда в том, что ты можешь в один миг разрушить всё то, что было создано твоими же руками. Ты пугаешь меня, Якус, и чем дальше тем всё сильнее. В твоей голове слишком уж много хаоса и неразберихи. В тебе нет пресловутой фаталокской последовательности и чёткости. Ты слишком непредсказуем и у тебя часто случаются перепады в настроении. Сегодня ты ликуешь и чувствуешь себя победителем, а завтра ты можешь снова впасть в депрессию и забыть о своём долге и своей чести. Ты безумен. Дикий Лев надломил твой разум и лишил тебя здравого рассудка. Внутри тебя по прежнему, словно, сидит какой-то сбой, который невозможно не только вылечить, но и даже просто объяснить с помощью обычной логики. Я не знаю чего от тебя ожидать в самое ближайшее время, да, впрочем, ты, наверняка, и сам даже не подозреваешь куда направишься через месяц и уж, тем более, через год.

— Ты прав, Фарио… я действительно безумен, — Якус медленно направился к краю крыши и остановился лишь в нескольких сантиметрах от обрыва. Тяжёлая, гидрофатовая техноплоть замерла на одном месте. Внешне этот массивный кусок металла казался совершенно спокойным и только сам его владелец мог сейчас знать, что за ужасная и напряжённая борьба шла в те минуты под прочной, бронированной оболочкой, — Я больше не в состоянии отвечать за собственные поступки, но, к счастью, у меня есть ты, чтобы остановить меня в момент безумия. Ты мой здравый смысл и холодный рассудок. Мы единое целое. Вместе мы — непобедимая железная птица. Я — это крылья, способные поднять её выше всех остальных, а ты — глаза и мозг, управляющие этими крыльями и не позволяющие птице лететь прямо навстречу своей гибели. Всё у нас получится. Я буду внимательно слушать твои советы и вместе мы достигнем того о чём даже не может и мечтать ни один другой фаталок во всей Империи.

Прежде чем ответить, Фарио долгое время лишь напряжённо собирался со своими мыслями, тщётно пытаясь разгадать эту чужую и странную, вторую душу, заключённую с ним в одной техноплоти.

— Я очень хотел бы разделять твой оптимизм. Я был бы безумно счастлив видеть наше будущее таким, каким ты его мне рисуешь. Я тоже хотел бы подняться над другими фаталоками и достичь высот недосягаемых для всех остальных. Но, к сожалению, все твои планы так навсегда и останутся лишь расплывчатой мечтой. Извини… Я знаю тебя слишком хорошо и именно поэтому я больше уже не могу верить твоим словам…

♦ ♦ ♦

В этот день бараки гладиаторов, как и обычно, были наполнены привычной суетой, криками, грубыми шутками и руганью. Кто-то лежал, кто-то тренировался, кто-то играл в карты или кости, несколько человек о чём-то оживлённо спорили и выясняли друг с другом отношения, а некоторые — так и вовсе, мертвецки пьяные мирно спали на своих кроватях. Бойцы арены оказались такими разными и в тоже время, в чём-то, так похожими друг на друга. Сквозь густую пелену табачного дыма можно было отчётливо разглядеть их крепкие и гибкие тела с литой мускулатурой, вызывающие, эпатажные причёски и татуировки, а также взгляды — полные бесстрашия и собственного превосходства.

Когда в помещёние вошёл новый боец, почти никто даже не обратил на него внимания. Лишь только несколько гладиаторов на миг обернулись в его сторону и, криво усмехнувшись, тут же вернулись к своим делам. Когда же новичок, перешагнув через валяющееся у самого порога чьё-то пьяное тело, подошёл к ближайшей пустующей кровати и присел на её край, с верхнего яруса к нему тотчас опустилась чья-то голова, увенчанная копной длинных, чёрных волос с проседью и такого же цвета бородой.

— Новенький, что ли?

Незнакомец с кошачьим проворством прыгнул вниз и тотчас, без приглашения, уселся рядом со своим новым соседом.

— Похоже, что да?

— Как твоё имя, малыш?

— У меня нет имени.

— Безымянный, что ли? Вот шутник… В таком случае, скажи хотя бы откуда ты.

— Я не знаю.

В ответ сосед с верхнего яруса тотчас залился тихим, почти беззвучным смехом. С виду это был мужчина лет сорока пяти, невысокий, худосчавого сложения и с чёрными от татуировок, цепкими руками.

— Слушай, парень, если ты, по каким то так причинам, не хочешь говорить о своём прошлом, то знай, что мне абсолютно плевать кем ты там был раньше и чем занимался. Мы здесь, кстати, все далеко не ангелы и скоро ты сам в этом убедишься.

— Эти люди вокруг — они тоже гладиаторы?

— Нет. Ты попал в женский монастырь со строгими послушницами, — сказав это, старик вдруг снова тихо рассмеялся, — Впрочем, ты не обижайся на мой нездоровый юмор. Знаешь, здешнее общество из убийц и головорезов способно всего за пару месяцев сделать из порядочного человека похабника и пьяницу. Давай, я лучше немного расскажу о тех типах с кем тебе, возможно, в самое ближайшее время придётся сразиться на арене.

В руке старика тотчас появилась железная фляжка и, отпив из неё несколько глотков, он передал её своему новому знакомому.

— Попробуй пойло для настоящих мужчин. Адская вещь — я тебе скажу. Натуральный напалм. Его гонят и поставляют нам местные жители, пытаясь, таким образом, перетравить всех гладиаторов, чтобы их собственные жёны не бегали затем по ночам в наши бараки.

Попробовав крепкий и подозрительно пахнувший самогон, Безымянный громко закашлялся.

— Ничего… в первый раз простительно. Потом привыкнешь.

Старик забрал назад свою фляжку и, одним залпом выпив сразу почти половину её содержимого, указал пальцем на ближайшего гладиатора.

— Видишь вот этого грязного и тупого болвана с жирными волосами? Его все здесь называют Животное. Если ты вдруг прикончишь его на арене, то ни один человек во всём Новом Риме, ни на минуту, не пожалеет эту безмозглую скотину. Сам видел как он руками вырывал сердце у поверженного противника и съедал его на глазах у тысяч зрителей. Одноглазый тип в чёрном балахоне, что лежит неподалёку от него — это Корсар. Тощий мальчишка, сидящий на шпагате в правом углу — Фехтовальщик. Будь с ним поосторожней. За минуту он может раз двадцать проткнуть тебя своей рапирой. Дальше идут Бритва и Дальнобойщик. Эта парочка всегда вместе и никогда не расстаётся. По моему, эти двое — просто голубые. Следующие, сразу по очереди: Язычник, Ахиллес и Дракула. Только не спрашивай у меня почему у них такие имена. Всё равно не знаю. Неподалёку от них, на циновке медитирует чудак с налысо бритой головой и пустыми, безумными глазами. Это Пророк. Парень, похоже, совсем свихнулся. Бывает, что он часами бормочет что-то себе под нос на непонятном языке. Говорят, что так он общается с духами умерших.

А вот в левом углу уже расположилась наша местная мафия. С этими троими лучше не связываться. В случае чего, прикончат и выбросят прямо на улицу. Их здесь боятся все, в том числе и охранники. Тот который невысокого роста и коренастый — это Бонапарт. Он у них что-то вроде казначея. Хитрый, скользкий и опасный тип. Двухметрового, здоровенного африканца называют Годзилла. Уже одно его имя говорит само за себя. Руками он с лёгкостью ломает позвоночники своим соперникам. А вот, наконец, и их главарь. Видишь того мускулистого азиата с холодным, презрительным взглядом и длинными волосами, заплетёнными в косу. Это Син Тай, принц разбойников-горцев, которого Полосатый взял в плен во время одного из налётов. Он здесь уже несколько лет и я ещё ни разу не видел человека, который так виртуозно владел бы мечом. Не хотел бы я выйти против него на поединок. Впрочем, я и жив то до сих пор лишь потому, что жеребьёвка пока ещё, к счастью, не свела нас обоих на арене.

Ну вот, кажется, я и рассказал тебе немного о самых известных обитателях Колизея. Ещё десятка два бойцов шляются по городу, пугая мирных жителей своим внешним видом и манерами. Нам почти всё сходит с рук. Полосатый покровительствует гладиаторам, ведь когда-то он и сам был одним из нас. Он выиграл дюжину боёв и по здешним законам имел право бросить вызов тогдашнему правителю Нового Рима — Водяному и, в случае победы, занять его место. Я хорошо помню тот бой. Перед тем как испустить дух, Водяной ещё тогда хорошенько попортил ему физиономию своим трезубцем. За это он получил жуткую и мучительную смерть. А Полосатому досталась корона хлопкового короля, звание Цезаря и четыре длинных шрама через всё лицо, из-за которых за ним, кстати, и закрепилось прозвище Полосатый. Вот такие вот у нас здесь порядки… такая жизнь. Слабый погибает и выживает сильнейший. Жестоко, но справедливо.

С какой-то особой грустью проговорив эти последние слова, старик вдруг замер и некоторое время лишь задумчиво смотрел куда-то вперёд. Затем он, правда, снова обернулся к своему новому соседу и, печально усмехнувшись, протянул ему свою правую руку.

— Кстати, меня самого зовут Столетний. Мне, конечно же, не сто лет, а всего лишь чуть больше сорока, но даже и в таком возрасте как у меня гладиатору уже давно пора отправляться на пенсию. Пенсия у нас особенная. Это одинокая могила за чертой города и скромная, глиняная табличка, на которой будут записаны только лишь твоё имя и те победы, что ты успел одержать в Колизее.

— Неужели это судьба каждого бойца — драться и погибнуть на арене, под крики многотысячной толпы?

— Нет, малыш. Каждый сам выбирает свою судьбу. Лично меня такой финал вполне устраивает, но это вовсе не значит, что так должен жить каждый. Вообще, путей очень много. Жизнь — непредсказуемая вещь и никто и не догадывается какой шанс она тебе может подарить завтра или через год. Главное всегда иметь свою цель. Главное знать куда ты сейчас идёшь и тогда, рано или поздно, ты сам сможешь, как захочешь, изменять мир вокруг себя.

♦ ♦ ♦

Версаль пал. От огромного и некогда величественного и прекрасного здания Подземной Оперы теперь остались одни только чёрные и обгорелые стены. Словно какой-то безумный и смертоносный вихрь пронёсся по этим залам, оставляя за собой лишь трупы и пожарища. Всё вокруг было покрыто пеплом и грудами горящих скамеек, залито кровью и завалено телами защитников, погибших здесь в неравном бою.

Это была полная катастрофа. Хамелеоны появились совершенно неожиданно, когда почти все ещё спали и, окружив крупнейшее селение подземного города плотным кольцом, одновременно, со всех сторон обрушили на него всю мощь своего оружия. Кому-то, правда, удалось уйти, но большинство людей нашли здесь свою смерть, отчаянно защищая свою свободу.

Теперь всё уже закончилось. Хамелеоны покинули здание и только лишь одно огромное, странное существо в массивной техноплоти продолжало, по прежнему, подобно гигантской чёрной тени, блуждать среди развалин. Из груди фаталока, время от времени, вырывался ужасный, адский смех. Увидев труп, он, каждый раз, останавливался и сжигал его из своего огнемёта с такой дикой ненавистью, словно люди даже мёртвыми всё ещё продолжали представлять для него смертельную опасность.

— Что же ты, Фарио, до сих пор ещё не поздравил меня с этой блестящей победой?

— Мне не с чем тебя поздравить. Таких как ты люди называют маньяками. Твоё поведение недостойно фаталока. Солдатам Великой Империи на завоёванных планетах иногда приходилось быть холодными чистильщиками, но они никогда не были кровожадными изуверами.

— У людей также есть поговорка: «Победителей не судят».

— Взятие Версаля не было победой. Это была бессмысленная и дикая бойня. Воин часто вынужден уничтожать своих врагов, но он не может, как ты, чувствовать при этом наслаждение и блаженство. Зачем, скажи мне, было истреблять столько аборигенов, если можно было отправить всех их в верхний город на строительные работы и расчистку завалов?

— Тебе никогда не понять меня, — Якус вдруг остановился и, увидев, лежащее на полу, мёртвое тело молодой женщины, замахнулся и изо всех сил пнул его своей тяжёлой, металлической ногой, — Я ненавижу весь этот проклятый народ!!! Сколько горя они принесли мне за мою короткую жизнь!

— По моему, до недавнего времени ты ненавидел только Дикого Льва. Теперь его нет, но ненависть внутри тебя по прежнему осталась. Она стала твоей неотъемлемой частью. Если ты даже полностью уничтожишь всё население этой планеты, ты, по прежнему, будешь кого-то ненавидеть. Ненавидеть окружающий тебя мир, ненавидеть своих соотечественников, а больше всего — ненавидеть самого себя.

— Молчи, ничтожество!!! Как ты, вообще, смеешь так разговаривать с величайшим офицером Империи? Если бы ни я, ты всю свою оставшуюся жизнь закручивал бы гайки на пулемётных турелях.

— Это было бы для меня гораздо лучшим вариантом. Я честно и безупречно выполнял свою маленькую работу под командованием твоего отца, который, в отличии от тебя, действительно является великим фаталоком. Если бы у меня сейчас был выбор, я, не колеблясь, предпочёл бы служить незаметной пешкой в армии честного и благородного Сириула, вместо того, чтобы быть первым советником у его лживого и безумного сына.

— Добрый день, дамы и господа!!! — пытаясь перекричать шум многотысячной толпы зрителей, невысокий, рыжий человек, окружённый дюжиной танцовщиц в центре арены, поднёс к губам громкоговоритель и проорал на всю мощность своего горла, — Сегодня, как уже и многие годы подряд, я рад сообщить вам, что сезон гладиаторских боёв объявляется открытым.

В ответ послышался шквал аплодисментов. Ведущий с повадками циркового клоуна, одетый в смокинг, чёрный цилиндр и яркую, гавайскую рубашку, раскинул в стороны руки и полуобнажённые танцовщицы тотчас закружились вокруг него в быстром и ритмичном танце.

— Смотрите внимательно. Те, кого вы так долго ждали, скоро предстанут перед вами во всей своей красе. Сильные и бесстрашные, жестокие и великодушные — они готовы, только ради вас, драться и отдавать свои жизни на этой арене. Встречайте… они уже здесь!!!

Тяжёлая дверь с грохотом распахнулась и под глухие удары барабанов, пол сотни гладиаторов неторопливо вышли на арену Колизея. Яркие лучи солнца играли на их доспехах и загорелых, мускулистых телах. Многие из них специально красовались перед зрителями, размахивая в воздухе оружием и издавая воинственные и дикие вопли. В ответ на это, со всех сторон тотчас послышался громкий свист и крики восторга. Публика была довольна. Для провинциальной аристократии Долины Королей, редко выезжающей за пределы своих городов и поместий, ежегодные гладиаторские бои были, пожалуй, единственным поводом, чтобы собраться вместе, повеселиться, заключить важные сделки и просто обсудить последние новости, начиная от недавнего известия о резком падении цен на сахар и заканчивая слухами о бандах степных кочевников, нападающих на караваны и безнаказанно шныряющих уже у самых стен Нового Рима. Когда бойцы, пройдя своеобразный круг почёта, через несколько минут покинули арену, в центр снова выбежал ведущий и, кривляясь, прокричал в свой громкоговоритель:

— А теперь, дамы и господа, приготовьтесь делать крупные ставки. Сегодня нас здесь ждёт три громовых поединка и в первом бою встречаются: могучий мастер клинка по имени Бритва и наш ветеран — хитрый и опасный Столетний.

Тип в смокинге и цилиндре тотчас отбежал в сторону и поскорей занял своё место комментатора в первом ряду. После этого две двери в противоположных частях арены одновременно распахнулись и двое бойцов вышли в центр и под крики толпы двинулись друг на друга.

Бритва был высоким и упитанным, Столетний, напротив, небольшого роста и худощавым. Посчитав своё физическое превосходство более чем внушительным, первый боец начал поединок необычайно резво и агрессивно. Один за другим, он наносил сильные и быстрые удары тяжёлым мечом, но все они, правда, к его немалому удивлению, уходили куда-то в пустоту. Старик словно играл с ним. С невероятным проворством он легко уходил от атак, изматывая противника и успевая ещё, ко всему этому, шутить и издеваться над этим жирным и неуклюжим боровом.

— Что, промахнулся, приятель? Ничего, попробуй ещё разок… Устал, бедняжка. Давно тебе говорил — садись на диету… И не вздумай меня лапать, я тебе не девушка. Лапай лучше своего дружка Дальнобойщика.

Побагровев от злости, Бритва крепче сжал меч и, собрав последние остатки сил, метнулся вперёд, чтобы одним ударом прикончить соперника. Удар, правда, получился вялым и медленным. В тот же миг старик отскочил в сторону и, оказавшись прямо за спиной толстяка, мёртвой хваткой обхватил ему шею. Некоторое время Бритва ещё метался по арене, пытаясь сбросить Столетнего. Эта борьба продолжалась, наверное, секунд десять. Зрители хохотали над неповоротливым увальнем, а ведущий, один за другим, отсылал в его сторону свои язвительные и циничные комментарии. Наконец, тот не выдержал и, задыхаясь, упал на колени. Старик ещё немного повисел на его спине, после чего достал из ножен свой кинжал и быстрым движением перерезал горло противнику.

Истекая кровью, Бритва повалился на песок. Подождав когда носильщики, наконец, унесут с арены мёртвое тело, ведущий подбежал к Столетнему и, схватив его правую руку, поднял её над своей головой.

— Друзья мои, вы все видите нашего победителя! Старый лис доказал, что он ещё на многое способен и его пока рано списывать со счетов. Впрочем, те кто сделал неверную ставку, не спешите расстраиваться. Нас ждёт новый бой. Приготовьтесь и не падайте в обморок, так как тот, кого вы сейчас увидите, внушает ужас и панику уже одним только своим внешним видом. Он безобразен, он беспощаден, он непобедим. Он будет ещё долго сниться вам в кошмарных снах. Встречайте — это Животное!!!

В тот же миг воздух задрожал от ужасного, дикого рёва и на арену вышло существо больше похожее на гориллу чем на человека. Он был огромного роста, обросший и одетый в какие-то рваные лохмотья. Одной рукой он, словно игрушкой, размахивал в воздухе тяжёлым, тридцатикилограммовым молотом, а другой — неистово бил себя в грудь. Ведущий не солгал. Один только внешний вид этого дикаря мгновенно вызвал у зрителей волну ужаса и отвращения.

— Испугались? А теперь на миг представьте, каково мне находиться здесь, всего в двух метрах от этого дикого зверя. Впрочем, мне ещё нужно объявить и второго бойца. Противником Животного будет человек-загадка. Никто не знает кто он такой и откуда прибыл. Никто даже не знает его имени и поэтому мы здесь зовём его просто — Безымянный. В чём его тайна и какие ужасные преступления он пытается скрыть от нас своим молчанием? Скорее всего, никто и никогда этого так и не узнает. Впрочем, всё это не так уж и важно. Куда важнее то, что он здесь и он готов бросить вызов непобедимому монстру. Встречайте нашего новичка — таинственного и загадочного Безымянного!!!

После того как толпа зрителей начала скандировать и требовать начала поединка, Безымянный с тяжёлым топором в правой руке, наконец, всё же появился в проёме дверей и неторопливо двинулся к центру арены. Проходя мимо, победитель прошлого боя Столетний улыбнулся и по дружески похлопал его по плечу.

— Удачи тебе, парень. Как следует, врежь этому тупому идиоту.

Некоторое время оба бойца просто стояли на одном месте, внимательно изучая друг друга. Гул толпы становился всё громче. Расценив это как свою поддержку, Животное вдруг заревел и, размахивая молотом, бросился на своего противника. На удивление, атака этого дикаря оказалась просто молниеносной. Такой удар мог бы сразу сокрушить кого угодно, но ещё раньше Безымянный успел отскочить в сторону и тяжёлое, грозное оружие великана со всего размаху лишь зарылось в сыпучий, жёлтый песок. Вместе с другими зрителями, ведущий тотчас вскочил со своего места и с удивлением уставился на поле схватки.

— Вы, только, посмотрите. Мало кому ещё удавалось уходить от такой атаки. Оказывается, Безымянный далеко не так прост, как некоторые здесь подумали. Вглядитесь внимательно в его отважное и благородное лицо. Это же настоящий викинг, не знающий, что такое страх и сомнение.

Разъярённый неудачей, Животное снова бросился в бой, но Безымянный легко блокировал топором его молот и тут же врезал ему кулаком в челюсть с такой силой, что тот упал на колени. Следующий удар коленом в голову отбросил огромного великана на спину. Толпа, буквально, взорвалась шквалом аплодисментов. Животное быстро поднялся на ноги и вытер рукавом кровь с лица. Словно разъярённый бык, он посмотрел на своего обидчика, глазами полными злобы и ненависти, а затем снова ударил себя кулаком в грудь и издал дикий и первобытный рёв.

После секундной передышки, почти одновременно, противники бросились друг на друга. Земля, казалось, задрожала от этих тяжёлых и стремительных шагов. За несколько коротких мгновений они пробежали, разделяющее их, расстояние, после чего до ушей зрителей донеслись звуки лязганья железа и хруста переломанных костей. Всё произошло так быстро, что, поначалу, никто даже не понял, что это там такое случилось. Только уже затем, когда немного рассеялась пыль, люди в первых рядах увидели, что Безымянный стоит в центре арены, а поверженный Животное с пробитым черепом валяется не песке, у самых его ног.

В один миг, свист и крики восторга разнеслись по всему Колизею. Животное явно не являлся любимцем публики и поэтому многие здесь были искренне рады, что больше не увидят его уродливую физиономию. Ведущий живо сорвался со своего места и, подбежав к победителю, как обычно, поднял вверх его правую руку.

— Молодец, парень. Здорово ты проучил этого дикаря. Иди отдохни, сними девочку и хорошенько выпей за победу. Хотя, я на твоём месте, сейчас снял бы целый этаж в борделе, напился до чёртиков и, напоследок, разбил бы кому-нибудь морду. Сегодня ты можешь делать, что хочешь. Никто в Новом Риме не осудит гладиатора, победившего на арене.

Достопочтенные дамы и господа, думаю, никто не будет спорить с тем, что это был великолепный бой! Не знаю как вы, но я под впечатлением. Впрочем, пока ещё не спешите расходиться. Сегодня нас ждёт ещё один поединок и в нём встретятся двое лучших бойцов нашего города. Встречайте… человек разговаривающий с духами, вечно мрачный и вечно угрюмый — Пророк. Его противника, думаю, вы все здесь очень хорошо знаете. Если на земле, один раз в тысячу лет, и рождается идеальный боец, то это он. В прошлом он был самым опасным врагом всей Долины Королей, а сегодня он развлекает нас на нашей же арене. Встречайте его. Принц горцев-разбойников и наш чемпион, непревзойденный мастер клинка, непобедимый и молниеносный Син Тай!!!

С Син Таем Безымянный встретился уже у самого выхода. Этот высокий и мускулистый азиат лишь мельком взглянул на недавнего победителя и, не останавливаясь, пошёл дальше. В нём не чувствовалось ни капли волнения. Напротив, каждый его шаг, каждое движение были наполнены необыкновенным спокойствием и каким-то особым изяществом, присущим только настоящим воинам. Он не кривлялся перед толпой и не выкрикивал угроз в адрес своего противника. Казалось, исход боя был для него уже давно известен. Его правая рука лежала на рукоятке длинного меча, а в холодном, бесчувственном взгляде чувствовалась необыкновенная сила воли и непоколебимая уверенность в собственном превосходстве.

Пророк поджидал его в самом центре арены. Он был одет в длинный, чёрный плащ с капюшоном, расшитый непонятными золотистыми символами. Некоторое время он просто неподвижно стоял на одном месте, нашёптывая что-то себе под нос. Когда же противник подошёл поближе, Пророк неожиданно сделал резкий шаг ему навстречу и взмахнул перед ним своей смертоносной утренней звездой. В один миг ужасное оружие, представляющее из себя длинную, железную цепь с тяжёлым и шипастым ядром на конце, словно растворилось в воздухе. Вращаемое над головой с невероятной скоростью, оно было почти незаметно для человеческого глаза и издали чем-то даже больше напоминало лопасти летящего вертолёта.

Но, похоже, даже такая демонстрация ловкости ничуть не смутила Син Тая. Он спокойно и внимательно следил за каждым движением своего соперника, а когда тяжёлое ядро, на огромной скорости, наконец, метнулось в его сторону, он просто сделал плавный шаг в сторону и, в одно мгновение достав из ножен свой меч, нанёс им один-единственный молниеносный удар.

После этого время на арене, словно, остановилось. На трибунах повисла мёртвая тишина и несколько секунд противники просто неподвижно стояли друг напротив друга. По гладкому, отполированному металлу потёк ручеёк красной и тёплой крови. Неторопливым движением руки Син Тай вытер его со своего клинка и затем спрятал меч обратно в ножны. Ещё через мгновение, разрубленный на две части Пророк, замертво рухнул на жёлтый песок.

Поначалу казалось, что публика просто оцепенела. Люди не верили своим глазам и поднимались со своих мест, чтобы получше рассмотреть, что же там такое произошло на арене. Затем, где-то там, на задних рядах, вдруг послышался чей-то робкий и одинокий выкрик:

— Син Тай, ты лучший!

— … ты лучший!!! — вслед за этим отозвалась хором вся многотысячная толпа, — ты непобедим.

Самому чемпиону, похоже, не было абсолютно никакого дела до зрителей, с восторгом выкрикивающих его имя. Его взгляд с безразличием пробежал по рядам, а когда ведущий уже со всех ног бросился к нему, чтобы объявить победителя, Син Тай вдруг развернулся к нему спиной и неторопливо направился прочь с арены.

В этот день ещё одна группа беженцев прибыла в Беверли Хиллз. Люди, не останавливаясь, шли целые сутки. Они спешили. В их лицах читались страх и растерянность и лишь после того как они оказались внутри и за ними закрылись тяжёлые ворота, многие из них, наконец, перевели дух и перестали испуганно озираться по сторонам.

Навстречу прибывшим вскоре вышел Грин. С нескрываемой тревогой, он внимательно осмотрел эту голодную и измученную долгим переходом толпу с десятками раненных и находящихся при смерти.

— Откуда вы?

— С Большой Свалки. Селение захвачено хамелеонами…

— Как же так? — словно отказываясь верить в услышанное, старик, едва заметно, покачал головой, — Это же была такая хорошо укреплённая крепость.

— Хамелеоны застали нас врасплох и атаковали сразу со всех сторон. Мы ничего не смогли противопоставить мощи их оружия.

— Я понимаю… в последнее время эти ручные шавки фаталоков снова набирают силу и одерживают одну победу за другой. Мы обречены. Сначала мы потеряли Версаль, затем десятки селений помельче и вот, наконец, дошла очередь и до Большой Свалки. Ах, если бы только Виктор сейчас был с нами… всё пошло бы совсем по другому. Он так успешно вёл нас к победе, а мы умудрились всё растерять всего за каких-то несколько месяцев.

— Это наша судьба и мы уже бессильны бороться с неизбежностью.

Грин обернулся назад и увидел как, держась за перила, по лестнице медленно спускается вниз Фиона. Лицо её было неподвижно, а в, направленных в одну точку, незрячих глазах читалась лишь, едва скрываемая, печаль и обречённость.

— Но как нам жить дальше? Ты ведь знаешь будущее, так скажи нам — что делать?

— Накормите этих людей и дайте им возможность отдохнуть. Совсем скоро здесь начнётся настоящий ад. Нам уже больше некуда бежать. Беверли Хиллз — последнее оставшееся свободное поселение во всём Подземном Центраполисе и оно уже окружено хамелеонами. Через несколько дней они пойдут на штурм. Искра надежды потухла. Наша борьба закончилась. Готовьтесь к самому худшему.

В это утро бараки гладиаторов были абсолютно пусты. Большинство выживших на арене бойцов, празднуя свои победы, напивались в барах или шлялись по городу. Снаружи ярко светило солнце, играла музыка и слышались пьяные песни. В эти недели весь Новый Рим, словно, превратился в огромный, сплошной карнавал. И только один-единственный человек здесь был, казалось, далёк от всего этого буйного веселья.

Вот уже несколько часов подряд Безымянный неподвижно сидел на своей кровати, обхватив голову руками. Он был один… один во всём этом огромном и безумном мире. Он думал о чём-то своём и в его глазах, всё время глядящих в одну точку, читалась лишь грусть да непонятная и необъяснимая тревога, возникшая из ниоткуда и, чёрным комом, осевшая где-то там, в застенках его собственной души.

Неожиданно на коридоре послышались чьи-то шаги и через несколько секунд в дверном проёме показалась фигура Столетнего. Увидев, что его новый приятель сидит здесь чернее грозовой тучи, он тихонько подошёл к нему и присел рядом на край кровати.

— Тебя что-то беспокоит, парень?

— Скорее, меня что-то тревожит и я не могу понять, что именно.

— Может ты переживаешь по поводу следующего поединка?

— Нет, это нечто другое и нечто гораздо более важное.

— Что-то из твоей прошлой жизни?

— Я не знаю, — Безымянный медленно обернулся к старику и, растерянно посмотрев на него, лишь пожал в ответ плечами, — Я и вправду не знаю, что со мной такое происходит.

— Странный ты человек, малыш. Увидев тебя впервые, я сразу не поверил во все твои рассказы о потере памяти. Я думал, ты просто хочешь что-то скрыть от всех нас. Теперь я понимаю, что ошибался. Ты не такой как все мы. Ты другой. В тебе есть что-то особенное. Глядя на тебя, я вижу книгу, из которой, словно, кто-то вырвал все её страницы. А ещё я вижу человека без прошлого, который, на самом деле, является лишь тенью кого-то другого. Тот, первый был благородным и возвышенным, а ты — лишь его физическая оболочка без души и даже без имени. Кто же ты такой, на самом деле, приятель?

— Я не помню… но я очень хочу это вспомнить.

— Может, я мог бы тебе в этом помочь?

— Нет. Думаю, я сам разберусь… Мне просто нужно время.

Следующие пол часа они уже больше не разговаривали. Просто сидели так в полной тишине и думали каждый о своём. Наконец, снаружи снова послышались чьи-то шаги и в бараки, скрипя тяжёлыми сапогами, вошёл вооружённый ружьём стражник.

— Столетний, твой бой начинается ровно через пять минут.

— И кто противник?

— Син Тай.

Услышав это имя, старик вдруг побледнел и в его глазах тотчас исчез его привычный, живой блеск. Он медленно поднялся и, напоследок похлопав своей рукой по плечу Безымянного, двинулся к выходу.

— Прощай, друг.

— Но ты ведь ещё вернёшься?

— Нет. Против Син Тая у меня нет никаких шансов. Рано или поздно, это должно было произойти. Моё время вышло. Если останешься жив, прошу тебя, приди хоть раз на мою могилу. Кроме тебя больше некому будет помолиться о моей грешной душе.

Безымянный вдруг вскочил на ноги и, сделав несколько шагов в сторону двери, загородил путь стражнику своим мускулистым телом.

— Давай, я пойду вместо него.

— Результаты жеребьёвки уже объявлены. К тому же, не спеши, парень, так рано отправляться на тот свет. Твоё время ещё придёт. Скоро Син Тай вырежет всех вас, а затем бросит вызов Полосатому и, победив его, станет нашим следующим правителем. Гуляй и веселись, пока есть такая возможность, ведь скоро, с новым цезарем для нашего города настанут по настоящему чёрные деньки.

До арены они дошли вместе, но внутрь пустили уже только одного Столетнего. Когда Безымянный хотел было последовать за своим другом, перед самым его лицом вдруг скрестились две тяжёлые, стальные секиры стражников и ему пришлось отступить назад.

Син Тай, к тому времени, уже поджидал своего соперника. Увидев его, старик достал свой меч и с обречённым видом двинулся прямо на него. Первый удар Столетнего был быстрым и внезапным. Ещё чуть-чуть и он, казалось, разрубил бы на две части голову азиата. Но ещё раньше тот выхватил свой клинок и мгновенно отбил атаку. Следом за ним последовал ещё один выпад, но и он тоже не достиг свей цели. Старик атаковал снова и снова, но, как он ни старался, Син Тай всегда был на мгновение быстрее его. Поединок представлял из себя странное зрелище. Двое противников сошлись в смертоносной схватке и у каждого из них был свой стиль и свой темперамент. Один, словно дикий зверь, метался из стороны в сторону, размахивая своим мечом. Второй стоял на одном месте и чёткими, рассчитанными до миллиметра движениями легко отражал этот напор.

Такая борьба продолжалась, наверное, минут десять. Безымянный всё это время следил за происходящим, когда неожиданно, прямо на его глазах, Син Тай вдруг сделал короткий выпад вперёд и тотчас его острое, стальное лезвие рассекло грудь Столетнего. Старик сделал шаг назад, украдкой посмотрел на свою ужасную рану и, истекая кровью, снова бросился в бой. Он, казалось, совсем не чувствовал боли и, словно одержимый, продолжал, один за другим, наносить удары. Через некоторое время азиат снова повторил свой приём. Публика на трибунах ахнула. Безымянный бросился вперёд и лишь только пятеро стражников, вцепившись в него сразу с нескольких сторон, с трудом удержали его на месте. Столетний упал на одно колено. Перед глазами всё поплыло, но слабеющая рука продолжала, по прежнему, мёртвой хваткой сжимать меч. Из груди вырвался тихий стон. Он медленно поднялся на ноги и, шатаясь, снова вступил в схватку. Когда он подошёл вплотную к противнику и замахнулся для новой атаки, Син Тай вдруг, со скоростью пантеры, метнулся вперёд и своим острым клинком насквозь пробил живот старика. Дрожащие пальцы ещё несколько мгновений хватали воздух, пытаясь вцепиться в горло соперника. Затем жизнь оставила Столетнего. Лёгкие в последний раз вдохнули воздух, глаза закрылись и тело, потеряв прежнюю силу, обмякло и медленно опустилось на землю.

Публика снова взорвалась аплодисментами и Син Тай, как и прежде не дожидаясь объявления победителя, демонстративно развернулся и направился к выходу. В то же время Безымянный, наконец вырвавшись из цепкой хватки пятерых стражников, выбежал на арену и склонился над стариком. Как ни странно, Столетний был пока ещё жив. Его веки на миг приоткрылись и, увидев своего приятеля, он даже, напоследок, улыбнулся. Слова его были тихими и отрывистыми. Он понимал и сам — жизнь, капля за каплей, покидает его уже навсегда.

— Не повторяй моих ошибок, малыш. Найти способ уйти из этого города. Каждый сам хозяин своей судьбы и ты достоин большего чем быть просто игрушкой и развлекать на арене этих зажравшихся аристократов. Ты воин… ты герой…

Больше он уже ничего не смог сказать. Смерть навечно остановила его сердце и в это мгновение Безымянный вдруг, словно, что-то вспомнил. Впрочем, память не вернула ему никакого реального образа… только чувства. Он вспомнил боль. Боль невосполнимой утраты и боль потери родного человека. Безымянный поднял голову вверх и посмотрел вслед уходящему Син Таю. Как ни странно, тот также остановился и, обернувшись, посмотрел ему в глаза. На один миг их взгляды встретились. Он хорошо запомнит этот холодный взгляд. Взгляд за гранью добра и зла. Взгляд пронзительный, гипнотизирующий и безжалостный.

С Син Таем в тот день ему пришлось встретиться ещё раз. Во время вечернего ужина в столовой гладиаторов, Безымянный совершенно не притронулся к еде и всё это время лишь печально смотрел куда-то в окно. Солнце медленно садилось за горизонт. Столовая опустела. Оставив свой ужин, он поднялся и, не спеша, направился к выходу, но у дверей его уже поджидали двое. Огромного африканца с литой мускулатурой все здесь называли — Годзилла, а типа поменьше, с чёрными, кучерявыми волосами и итальянским акцентом — Бонапарт. Когда он подошёл поближе, они оба тотчас встали плечо к плечу, преградив ему путь.

— Босс хочет поговорить с тобой.

Безымянный обернулся назад. Син Тай сидел на одном из столов и, не отрываясь, внимательно смотрел прямо на него.

— Я не разговариваю с тем, кто убил моего друга.

Годзилла уже было замахнулся для удара, но Бонапарт вовремя остановил его и, усмехнувшись, подошёл чуть ближе к своей жертве.

— Я, по моему, ясно выразился? БОСС хочет поговорить с тобой. Нас здесь боятся все и ты, ничтожество, вовсе не исключение из этого правила. Если ты разозлишь Годзиллу, то он просто разорвёт тебя на куски. Впрочем, это ещё не самое страшное. Вот если ты уже разозлишь Син Тая — это будет куда похуже. Босс будет медленно, одна за другой, отрубать тебе твои части тела и, каждый раз, плевать тебе в лицо, как только ты будешь просить у него пощады.

— Пошли к чёрту вместе со своим боссом.

Безымянный вдруг сделал резкий шаг вперёд и, оттолкнув плечом здоровенного африканца, направился в коридор. Годзилла уже хотел было броситься за ним следом, но, сидевший в стороне, Син Тай неожиданно взмахнул рукой и тот тотчас замер на одном месте.

— Пускай идёт. Он всё равно уже не жилец на этом свете.

Сражение затихало. Последние защитники свободного поселения были вытеснены с цирковой арены и битва разбилась на множество мелких стычек в коридорах и комнатах, примыкающих к основному помещению. Беверли Хиллз пал. Надежда погибла. Ещё через пол часа хамелеоны уже окончательно подавили все очаги недавнего сопротивления и из селения наружу потянулись длинные цепочки пленных. Тысячи людей, скованных цепями и подгоняемых криками и ударами прикладов, шли вперёд, молча и безропотно прощаясь со своей свободой. Впереди их ждало только рабство и каторжный труд на раскопках завалов и стройках Верхнего Города.

Фиона, тихонько сидела в углу и, прислонившись к каменной стенке, дрожала от холода и страха, когда рядом с ней, зловеще скрипя шарнирами, вдруг остановился огромный металлический монстр вооружённый тяжёлым пулемётом. Фаталок, наклонив голову, внимательно рассмотрел свою пленницу, после чего снова выпрямился и сам про себя тихо усмехнулся.

— Похоже, я тебя знаю. Ты та самая предсказательница, благодаря которой Виктор всегда был на шаг впереди меня. Сколько же горя ты мне принесла! С каким удовольствием я прикончил бы тебя прямо сейчас, но, оказывается, есть ещё кто-то, чья ненависть к тебе ещё сильнее чем моя. Это один твой старый знакомый и ты очень скоро с ним встретишься.

После этого вдали показалось ещё одно безобразное стальное чудовище и неторопливо направилось в её сторону. Этот был уже гораздо меньше первого и в куда более лёгкой техноплоти. Когда он подошёл совсем близко и заговорил, Фиона вздрогнула. Этот голос… он не мог принадлежать фаталоку. Скорее человеку и, вдобавок, в нём было что-то такое до боли знакомое.

— Ну вот, ведьма, судьба снова свела нас вместе. Жаль, конечно, что ты не можешь видеть как я великолепен в своём новом обличии. Я вернулся и по моему у нас с тобой осталось ещё одно незаконченное дело. Пять лет назад ты избежала моего костра, но больше тебе этого не удастся. Можешь сколько угодно кричать и звать на помощь. Это тебе больше не поможет. Тот кто тогда спас тебе жизнь, теперь уже мёртв. Ты проиграла. Готовься к смерти, проклятая еретичка, тебя ждёт поистине жестокая расплата.

Цепкая, механическая клешня с силой схватила за тонкое запястье и подняла девушку в воздух. Фиона тихонько вскрикнула:

— Где же ты, Виктор?.. Где ты сейчас? Помоги мне…Очнись, прошу тебя… очнись… очнись…

— Очнись… очнись… очнись же, кому говорят.

Безымянный проснулся оттого, что кто-то сильно тряс его за плечо. Открыв глаза, он увидел перед собой стражника Колизея, одетого в сверкающие стальные доспехи.

— Сколько можно спать, приятель? Твой поединок начинается ровно через десять минут. Син Тай уже наверняка заждался тебя на арене.

— Син Тай?

— Он самый. Не повезло тебе, парень, сегодня с противником. Постарайся, по крайней мере, проиграть достойно и не разочаровать достопочтенную публику на трибунах.

— Постараюсь…

Безымянный резко вскочил с кровати и, получив от второго стражника свой боевой топор, направился к выходу. Крики многотысячной толпы, предвкушающей финальный бой, были слышны уже в коридоре. Он прибавил шагу и через несколько минут был уже на месте. Син Тай, действительно, поджидал его на арене. Когда его соперник, наконец, показался в проёме ворот, он вдруг развернулся лицом к зрителям и, отыскав на верхних рядах трон Цезаря, вызывающе вытянул в его сторону свой указательный палец.

— Полосатый, я знаю, что ты слышишь меня. На следующий поединок я вызываю тебя и, по вашим законам, после двенадцати побед я имею право драться с тобой за место правителя Нового Рима. Время пришло. Готовься… я уже иду за тобой.

В одно мгновение, вокруг одновременно смолкли крики и шум и тысячи взоров обернулись в сторону нынешнего Цезаря. Полосатый ещё некоторое время сидел на своём троне, а затем неторопливо поднялся и с высоты верхних рядов посмотрел вниз на этого дерзкого принца разбойников. Он был высокого роста и широкоплечий. Его фигура вообще, казалось, была вытесана из цельного куска камня и даже пышные, дорогие одежды не могли скрыть крепкого туловища и мускулистых рук, принадлежащих, несомненно, настоящему бойцу и гладиатору. Портрет довершали, собранные в хвостик, чёрные волосы, аккуратная бородка и четыре длинных шрама, как ни странно, совершенно не уродующих его лицо, а лишь, напротив, придающих ему ещё больше твёрдости и мужества.

— Я принимаю твой вызов, Син Тай. Давно уже у меня не было достойного противника в этом городе. Впрочем, прежде чем сразиться со мной, ты должен сперва победить Безымянного.

— Победа будет у меня в руках уже через пять минут.

— Тогда чего же ты ждёшь?

Кивнув Полосатому в знак согласия, Син Тай вдруг резко обернулся и, крепко сжав меч, стремительно двинулся в сторону своего последнего соперника. Острый, блестящий клинок со свистом рассёк воздух и уже, казалось, достиг своей цели, но в последнее мгновение Безымянный всё же, каким то чудом, смог отбить его своим тяжёлым топором. Затем последовали: второй, третий, четвёртый и пятый удары, но, каждый раз меч, вместо того чтобы разрубить живую плоть, лишь со звоном ударялся о холодный и прочный металл.

Син Тай сделал шаг назад и после секундной передышки снова бросился в бой. Теперь он был уже осторожнее. Он тщательно проанализировал тактику своего противника и его собственные движения стали гораздо более изощрёнными и непредсказуемыми. Рубанув откуда-то сбоку мечом, он тут же, почти одновременно нанёс сильнейший удар кулаком левой руки прямо в висок соперника, а затем, ударом ноги в корпус, отбросил его назад. Безымянный отлетел на несколько метров и упал спиной на горячий, жёлтый песок. В ушах гремел рёв тысяч зрителей, а арена перед ним, словно в один миг, покрылась белым, густым туманом. Правда, сознание по прежнему оставалось ясным и незамутнённым, а внутри пока ещё сохранилось стремление к жизни и победе. Син Тай шагнул вперёд и собирался уже было добить жертву, но неожиданно тот вдруг вскочил на ноги и с удвоенной силой снова вступил в схватку. Противники сыпали друг на друга десятки ударов и своевременно ставили блоки. Что-то там скандировали люди на трибунах и кричал ведущий, комментирующий схватку, но для них обоих в эти минуты всё пространство за пределами арены уже просто перестало существовать.

Бой затягивался. Син Тай начал терять терпение. Поначалу он думал, что для него поединок с Безымянным — лишь последняя формальность, последний шаг, последняя ступень, перед тем как сразиться с Цезарем Полосатым. Он ошибался. Всё вышло совсем не так, как он предполагал. Перед ним был, действительно, достойный соперник, победить которого было не так просто.

Следующие десять минут не приносили успеха ни одному из бойцов. Острый меч постоянно натыкался на топор или рассекал воздух, но ни разу так и не достиг своей цели. Время шло. Оба гладиатора были, примерно, равны по силам и некоторые из зрителей уже было подумали, что бой будет продолжаться до тех пор, пока один из его участников ни свалится от усталости. Вскоре Безымянный перешёл в наступление. Он уже начал теснить соперника к краю арены, но тут, неожиданно, после его неудачного выпада, Син Тай вдруг с необыкновенной скоростью метнулся верёд и левой рукой схватил его за горло. Сильные пальцы, железной хваткой сомкнулись на его шее и пережали сонную артерию. В одно мгновение Безымянный оказался полностью парализован. Он не мог двигаться и не мог дышать. Собственное тело перестало ему подчиняться, грудь разрывалась от нехватки воздуха и жизнь, казалось, медленно, капля за каплей, навсегда покидает его. Затем Син Тай ещё сильнее сжал свою хватку. От чудовищного напряжения его дыхание тоже стало тяжёлым и отрывистым, а на руках вздулись вены. Но, к его немалому удивлению, противник перед ним всё ещё оставался жив.

Перед глазами Безымянного, словно в тумане, мелькали тысячи лиц. Взгляд бешено метался из стороны в сторону, не на секунду не останавливаясь на одном месте. И тут неожиданно среди всей этой огромной толпы он заметил человека с поразительно знакомой внешностью. Это был толстый коротышка с заплетённой в косу, длинной бородой, который сидел рядом с каким то высоким и худым очкариком. Несколько мгновений он, не отрываясь, смотрел на него и обострённый слух вдруг, каким то непонятным образом, выделил голос толстяка из всего этого непрерывного шума и криков:

— Виктор, малыш… ну что же ты так? Врежь, наконец, этому болвану как следует.

Виктор… малыш…

В тот же миг в голове словно пронёсся разряд тока. Словно какая то длинная и острая игла хирурга коснулась потаённого участка мозга, высвободив наружу старые и забытые воспоминания.

… Виктор…

Несколько раз, сам про себя, он прошептал это странное имя, после чего из груди вырвался громкий и яростный крик и кулак с огромной силой метнулся вперёд и нанёс сокрушительный удар Син Таю.

Многотысячная толпа ахнула от удивления. Противники даже и сами толком не поняли, что это такое произошло. Только что один из них душил второго и уже почти упивался победой и вдруг — он уже лежит на земле, а другой стоит рядом и заносит над ним свой тяжёлый топор.

Син Тай первым пришёл в себя. Открыв глаза, он без всякого страха посмотрел на победителя и проговорил тихим и спокойным голосом:

— Добей же меня. Чего ты ещё ждёшь? Это ведь так просто.

Вместо ответа Безымянный подошёл чуть ближе и протянул ему свою правую руку. Немало удивившись, он всё же, хотя и недоверчиво, принял этот добрый жест и, поднявшись, снова посмотрел в глаза своему недавнему сопернику.

— Кто же ты такой, на самом деле?

— Я не знаю… пока, не знаю…

Тем временем на задних рядах началась какая то неразбериха. Люди вскакивали со своих мест и спешно покидали Колизей. Куда то бежали стражники и городские ополченцы. Ведущий на арене и охрана призывали зрителей к спокойствию, но их голоса тут же тонули в огромном потоке ругани и брани. Происходило что-то странное, а когда где-то вдали послышались первые выстрелы, Безымянный с тревогой посмотрел сначала за горизонт, а затем на, стоящего рядом, Син Тая.

— Что это вокруг такое происходит?

Вместо ответа азиат лишь поднял с земли свой меч и, вложив его обратно в ножны, не оборачиваясь, направился к выходу.

— Если хочешь жить, просто следуй за мной.

Паника нарастала и вскоре охватила все зрительские скамейки вокруг арены. На недавних бойцов теперь уже никто не обращал внимания и поэтому они оба легко смешались с толпой и через минуту были снаружи Колизея. Горожане спешили по своим домам. Кто-то наглухо запирался за прочными дверьми, а кто-то хватался за оружие и бежал в сторону северных ворот. Всего в нескольких сотнях метров от них начиналась настоящая битва.

На центральной улице, среди сотен перепуганных людей, они столкнулись с Бонапартом и Годзиллой. Уже издали заметив своего босса, коренастый итальянец и великан-африканец тотчас бросились ему навстречу, ударами кулаков расталкивая в стороны плотную толпу. Когда они оказались рядом, первым заговорил Бонапарт. Указав рукой в сторону откуда слышались выстрелы, он почему-то усмехнулся, показав два ряда своих превосходных, белых зубов.

— Ну и заварушку они нам здесь устроили. Город окружён со всех сторон плотным кольцом и наружу уже больше нет выхода.

— Кто атакующие?

— Кочевники. По видимому, они хотят просто ограбить Новый Рим, а затем сжечь его дотла.

— Босс, — неожиданно в разговор вступил, стоявший в стороне, Годзилла, — Нам нужно поскорей уходить отсюда. Другой такой возможности может больше и не появиться.

— Если ты только знаешь, как нам выбраться из этой чёртовой мышеловки?

— Я не знаю, но вот Бонапарт говорил, что у него есть какой то план.

— Что ты ещё там надумал?

Син Тай резко обернулся и, схватив итальянца за плечо, посмотрел прямо в его хитрые, пронырливые глаза.

— Рядом с вокзалом я видел несколько тележек торговцев. Нужно воспользоваться одной из них, пока это не сделали другие.

— Тогда, чего мы ждём?

Путь до вокзала занял у них минут десять. Большинство тележек, как и предполагалось, было уже угнано, но последняя, наиболее массивная и прочная, а к тому же ещё и вооружённая тяжёлым, фаталокским пулемётом, по прежнему продолжала стоять на железнодорожной перроне. Увидев её, Син Тай вдруг резко остановился и со злобой сжал кулаки.

— Чтобы сдвинуть её с места, понадобиться не меньше десяти человек.

— Насчёт этого можете не волноваться, босс, — Годзилла первым вскочил в тележку и его огромные, мускулистые руки с силой схватились за рычаг, — Если понадобиться — я буду крутить за семерых.

Вслед за ним внутрь тотчас забрались его приятели и один только Безымянный, в последний момент зачем-то остановился и, обернувшись назад, задумчиво посмотрел куда то за горизонт. Небо затягивала чёрная пелена дыма. В северной части города уже горели, подожжённые кочевниками, хлопковые склады и жилые дома. Он так и простоял бы, возможно, ещё некоторое время, но тут из оцепенения его вывел громкий голос Бонапарта:

— Я понимаю, приятель, что вид пылающего города иногда может завораживать, но поверь мне — это удовольствие не стоит того, чтобы отдавать за него свою жизнь. Впрочем, если хочешь — можешь оставаться.

Второй раз повторять уже не пришлось. Ещё через мгновение все четверо уже сидели на своих местах и изо всех сил вращали рычаги, приводящие в движение их тяжёлую, стальную повозку. На внушительной скорости они мчались вдоль оживлённых улиц и перепуганные горожане на железнодорожном полотне едва успевали разбегаться в стороны, освобождая им путь. А за спиной теперь уже всё отчётливее и отчётливее слышались выстрелы и ржание лошадей. Судя по всему, кочевники, к тому времени, уже захватили центральную часть города.

У южной стены их ждала ещё одна преграда. Ворота, ведущие из города, были наглухо закрыты и заперты на засов. Син Тай обернулся и искоса посмотрел на, сидящего рядом, Бонапарта.

— Ну, что ты скажешь на это, умник? Похоже, об этой проблеме ты раньше не подумал.

— Никакой проблемы, босс. Я сейчас мигом всё улажу.

Взявшись за пулемёт, итальянец выпустил из него одну короткую очередь и тотчас прочные, деревянные доски, из которых были сделаны ворота, превратились в кучу обломков. Путь наружу был свободен, хотя, впрочем, это был ещё не конец. Едва они только выехали из города, их тотчас засёк отряд конных кочевников. Подгоняя своих лошадей и стреляя на ходу из луков, они на всей скорости бросились вслед за уходящей повозкой.

Бонапарт развернул пулемёт и открыл шквальный огонь по преследователям из этого адского, фаталокского орудия. Тяжёлые пули, с сотни метров пробивающие техноплоть, косили всадников одного за другим, но, похоже, это их не останавливало. Вдобавок, звуки стрельбы привлекли ещё один отряд и, появившись откуда-то из зарослей тростника, два десятка кочевников сразу бросились наперерез повозке.

Положение становилось угрожающим. Бонапарт, правда, успел охладить пыл нападающих изрядной порцией свинца, но сразу после этого, выплюнув последние остатки боекомплекта, огромный пулемёт навсегда заглох в его руках. Казалось, после этого, как будто, сразу наступила мёртвая тишина, нарушаемая лишь скрежетом рычагов, да свистом, пролетающих мимо, стрел.

Увидев, что их враг лишился своего грозного оружия, преследователи воспаряли духом и с удвоенной яростью продолжили погоню. Они приближались. Четверо гладиаторов, выбиваясь из сил, вращали рычаги, но скорость тяжёлой торговой повозки всё равно не могла сравниться со скоростью, бегущих галопом, лошадей. Кочевники налетели словно стая голодных собак. Почти одновременно, трое из них подъехали вплотную и на ходу перелезли через низкие, железные борта. Первого из них Бонапарт выбросил наружу ударом кулака, второго схватил за горло и задушил прямо в повозке, но вот третий всё же успел достать из ножен свою кривую саблю и нацелить удар на, сидящего рядом, Син Тая. Принц горцев был повёрнут к нему спиной и поэтому, даже не смотря на свою молниеносную реакцию, врят ли смог бы отбить этот удар. От неминуемой смерти его спас Безымянный, быстро вскочивший со своего места и в последний момент перехвативший запястье кочевника. Всего через секунду Син Тай уже стоял рядом и, слегка кивнув головой в знак благодарности своему спасителю, схватил нападающего и, сломав ему обе руки, выбросил его прочь с повозки.

Бой разгорался. Кочевники облепили их со всех сторон и, один за другим, перелазили с лошадей на движущуюся платформу. Теперь уже только один лишь Годзилла оставался «мотором» всего экипажа. Трое остальных гладиаторов, стоя спиной друг к другу, с большим трудом отбивали эти отчаянные и бешеные атаки. Из-за тесноты нападающие не могли воспользоваться своим численным превосходством и вскоре их тела со сломанными шеями и перебитыми конечностями уже услали землю по обе стороны от железной дороги. Немногие оставшиеся в живых, увидев в своих рядах такие потери и решив, что цель им явно не по зубам, развернули лошадей и тотчас поскакали прочь от этой четвёрки заговорённых гладиаторов. Несмотря на это, беглецы ещё долго и неистово крутили рычаги и гнали повозку вперёд, опасаясь новой погони.

Привал они решили сделать лишь с наступлением сумерек, когда большое, багровое светило на небе уже почти опустилось за горизонт. Город и вся Долина Королей остались далеко позади. Теперь, со всех сторон их окружала только голая и безжизненная пустыня, простирающаяся вперёд на многие сотни километров. После того как повозка остановилась и Годзилла с Бонапартом отправились разведать окрестности, Син Тай обернулся и ещё раз внимательно осмотрел человека с которым он ещё утром насмерть дрался на арене.

— Сегодня ты дважды спас мою жизнь. По обычаям моего народа, это означает, что теперь я твой должник.

— Для меня достаточно будет и обычной благодарности.

— Но почему ты не прикончил меня ещё тогда, в Колизее? Это ведь была бы такая удачная возможность отомстить за своего друга.

— Нас, людей осталось не так уж и много, чтобы мы могли позволить себе такую роскошь — убивать друг друга только ради мести. Ты убил Столетнего в честном бою, защищая собственную жизнь.

— Достойные слова. Я бы даже сказал, что такие слова не могут принадлежать обычному скитальцу и гладиатору. Так кто же ты такой на самом деле, парень?

— Пока я этого не знаю.

Безымянный поднял глаза и вместо ответа поначалу лишь долго и задумчиво смотрел за горизонт. Солнце уже почти совсем скрылось вдали и с наступлением ночи ужасный зной в пустыне сменился леденящим холодом. Годзилла и Бонапарт, к тому времени, уже отыскали в повозке кое-что из еды, а из деревянных ящиков развели небольшой огонь. Вскоре от костра потянуло аппетитным запахом жареного мяса.

— Я так много пока ещё не помню. Кто я такой и какова моя цель в жизни — всё это пока покрыто туманом и неизвестностью. В последние дни в моей памяти проясняются какие то отрывки из прошлого, но они такие странные, что оставляют после себя гораздо больше вопросов чем ответов. Я часто слышу голос. Голос какого то близкого и родного мне человека, который зовёт меня на помощь. Я готов идти на выручку, но я не знаю откуда он доносится и кому принадлежит. А ещё я помню борьбу, помню войну и помню своих врагов. Это огромные и безобразные чудовища с железными ступнями вместо ног и пулемётами вместо рук. Они прячутся в сумраке и до смерти боятся дневного света. У них есть своё гнездо, своё логово в каком то далёком, разрушенном городе, погружённом во мрак и ставшим огромным кладбищем для живых людей. Впрочем, люди живут там до сих пор, но эта жизнь врят ли может быть лучше смерти. Закованные в цепи, они, день и ночь, трудятся на раскопках завалов, каждую секунду, каждое мгновение проклиная своих ненавистных хозяев.

— Похоже, теперь, парень, я уже точно знаю кто ты такой. Ты единственный на всём свете, кому я мог уступить в поединке. Бонапарт ещё раньше где-то пронюхал, что ты и есть — известный всем Виктор Морган, но поначалу я не очень то верил этим словам. Я слышал, ты погиб, но слухи о том, что «великий воин» жив и он находится в Новом Риме упорно распространялись среди горожан. Люди исподтишка шептались в подворотнях, опасаясь, что если весть о твоём возвращении дойдёт до фаталоков, они не оставят от города и камня на камне.

— Виктор Морган?.. — услышав это, Безымянный чуть приподнялся и сквозь полутьму с удивлением посмотрел в спокойные и, как всегда, невозмутимые глаза Син Тая, — Мне, как будто, знакомо это имя. Словно меня самого так звали, но только в моей прошлой жизни. Впрочем, даже если тот о ком ты говоришь и на самом деле я, откуда меня могут знать здесь — в Долине Королей?

— Виктора Моргана знают все, причём не только в Новом Риме и других городах, но даже и в изолированных от всего мира, горных селениях на моей родине. Когда-то ты был человеком-легендой. В то время когда все остальные, испугавшись фаталоков, уже опустили руки и смирились с неизбежностью, ты продолжал борьбу и даже, одну за другой, начал одерживать крупные победы. Чёртовы железные бестии считали тебя своим главным врагом, а простые люди восхищались тобой как никем другим на этом свете.

— Неужели, всё о чём ты говоришь — правда, — ошеломлённый Безымянный сначала замер на месте, а затем вдруг словно очнулся и сделал несколько коротких шагов в темноту, — Но если это так, что, в таком случае, со мной произошло и как я оказался здесь? Как много я ещё не знаю и как много мне ещё предстоит вспомнить о своём собственном прошлом…

— Не волнуйся, — неожиданно сзади на его плечо легла сильная и цепкая рука принца разбойников, — Ты всё вспомнишь. Придёт время и всё снова встанет на свои места, а пока что пойдём перекусим, пока эти двое там ещё не истребили все наши запасы.

Тихо потрескивали сучья в костре и от этого маленького огонька, вырвавшего из темноты небольшое пространство для четверых человек, исходило приятное тепло и уют. Ужинали не спеша. Бонапарт рассказывал какие то истории и пошлые анекдоты, Годзилла простодушно смеялся, а Безымянный и Син Тай просто молча ели, думая каждый о своём.

Когда с куском мяса было покончено и все разошлись, принц горцев, по прежнему, продолжал оставаться на своём месте и неподвижно смотреть куда то сквозь плотный, ночной мрак. Безымянный присел рядом с ним на песок, но тот, словно даже и не заметил его и лишь только где-то через минут десять, наконец, тихо проговорил своим спокойный и тихим голосом, в котором вдруг впервые появились такие заметные нотки печали и щемящей тоски:

— Завтра, когда солнце поднимется над горизонтом, отсюда будут видны горы. Это мой дом и на всём свете нет ничего более прекрасного чем их величественная, первозданная красота. Каждую ночь я закрывал глаза и видел перед собой эти уходящие в небо, высокие, снежные вершины. Никому не дано понять как несчастлив я был без той необыкновенной свободы, которую можно почувствовать только на моей родине. Три года я уже не был здесь. Три года я скитался по чужбине, вдали от своей страны и своего гордого и воинственного народа. Как ни отвратительно мне это было делать, но я специально сдался в плен Полосатому, чтобы затем стать гладиатором и, победив его на арене, получить Новый Рим в качестве приза. Мне просто необходим был этот город. Фаталоки не стоят на месте. Когда-нибудь они будут и здесь, а с богатством хлопковых плантаций я смог бы купить у торговцев противотанковые ракетницы и тяжёлые пулемёты, так необходимые моему народу для защиты своей родины. Мы умеем воевать и даже если мы и не сможем уничтожить всех их, мы всё равно умрём непобеждёнными и дорого продадим свои жизни, услав эти склоны их механическими телами.

— Выходит, это я виноват в том, что у вас не будет оружия для защиты. Мне жаль… я и вправду не думал, что на арене ты борешься за свободу своей земли.

— Не стоит винить себя. Ты сам видел во что превратился город, перед тем как мы его покинули. К тому же путь, который я тогда выбрал — это не мой путь. Когда-нибудь я, всё равно, прогоню кочевников и стану хозяином Долины Королей, но сделаю это я уже как настоящий победитель, а не как цирковой шут, убивающий в Колизее других бойцов на потеху жирным толстосумам. Победа будет за мной. Нас, горцев не так уж и много, но каждый мой воин стоит десятерых их наёмников. Эта война сделала нас ещё сильнее и благодаря нашей храбрости и нашей доблести, рано или поздно, мы добьёмся своего.

— По твоему, война может сделать кого-то сильнее?

— А разве нет? — неожиданный вопрос Безымянного, казалось, даже немало удивил Син Тая, — Это ведь как естественный отбор. На войне выживают только настоящие мужчины, а трусам и ублюдкам больше не остаётся места. За последние столетия сытости, демократии и извращённой свободы на Земле появились целые поколения ни на что ни способных ублюдков. Человечество обросло жиром и ещё чуть-чуть и, под его тяжестью, оно уже не смогло бы двигаться вперёд. У большинства людей, особенно в крупных городах, было всё, что нужно для спокойной жизни и даже больше. Они не хотели работать и им больше не к чему было стремиться. У них не было цели, а раз так, то от избытка свободного времени они начинали постепенно сходить с ума. Бунты антицивилизалов — вот итог такой жизни.

Теперь всё по другому. Теперь всё проще. Война, словно метла, смела с земли почти весь хлам, что накопился на ней за долгие годы. Правда «элита» рабовладельцев, по прежнему, состоит из трусов и негодяев, но вот простой народ уже не тот каким был ещё пять лет назад. Человек начинает бороться. Он готов смело идти в бой и, если нужно, пожертвовать собой ради высшей цели. В нём просыпаются давно забытые честь и достоинство. Ещё немного и на всей планете произойдёт то, что произошло когда-то в Центраполисе. Рабы перебьют своих хозяев и, объединившись, начнут войну с фаталоками. Я отчётливо чувствую надвигающиеся перемены. Я чувствую бурю и я чувствую пожар. Необходима только искра или точнее сказать кто то, кто смог бы высечь эту искру.

Син Тай вдруг обернулся и своими чёрными, гипнотизирующими глазами посмотрел на Безымянного.

— Вместе мы могли бы добиться очень многого. Мои воины станут непобедимы, если узнают, что в бой их ведёт сам Виктор Морган. Ты должен пойти со мной. Ты полюбишь горы и они очень скоро станут твоим новым домом. Их невозможно не любить…

— Извини… пока я не могу дать тебе точный ответ. Я пока ещё и сам не знаю, кто я такой и какова моя цель в этой жизни. Мне нужно разобраться в самом себе. Утром я приму решение и сообщу тебе о том куда я пойду дальше.

— Может быть, ты и прав, — принц разбойников медленно поднялся и направился в сторону повозки, — Не торопись с ответом. Хорошо взвесь все «за» и «против», ведь от этого зависит не только твоя судьба, но и судьбы тысяч других людей. Утром ты решишь, что делать дальше, а пока что просто очисти свой разум и ложись спать. Завтра нас всех ждёт нелёгкий путь.

Мощнейший взрыв раздался где-то совсем рядом. От этого взрыва небо, как будто, смешалось с землёй и всё вокруг, в один миг, оказалось объято яростным и неистовым ураганом из пламени.

Безымянный вздрогнул и, обливаясь холодным потом, вскочил на обе ноги. Взгляд бешено метался по сторонам, но, как ни странно, теперь его окружали лишь тишина и безмолвие пустынной ночи. Это был сон. Впрочем, то, что он увидел, не могло быть просто обычным сном. Слишком уж всё это было реально и слишком… ужасно. Присев на песок и немного успокоившись, он попытался собраться с мыслями. Это был словно какой то шок. Словно какой то безудержный поток воспоминаний, огромной волной, неожиданно нахлынул на его воспалённый разум. Кровь стучала в висках, руки дрожали, а перед глазами, в безумном хороводе, мелькали кадры из его прошлой жизни, постепенно, один за другим, занимая свои места в какой то пёстрой и непонятной мозаике.

Он бежал. Бежал с одним лишь именем на устах. Бежал по развалинам разрушенного, мёртвого города. Бежал вслед уходящей любви и навстречу неминуемой смерти.

— Сола… остановись!!!

Враг уже поджидал его. Выстроившись в шеренгу, отряд фаталокских бронепехотинцев почти одновременно выпустил по нему залп ракет, после чего земля под ногами содрогнулась, а его самого подбросило вверх на несколько метров. После этого, почти сразу наступил мрак и забвение. Никто другой не смог бы выжить после такого, но, похоже, судьба, каким то чудом, смогла уберечь его и на этот раз. Всё, что было раньше, происходило словно в каком то тумане. Он не знал сколько он пролежал так, погребённый живьём под плотным слоем земли и обломков зданий. Вскоре силы начали постепенно покидать героя. Смерть была уже где-то рядом. Она пыталась забрать его с собой, но, похоже, он был пока ещё не в её власти. Ещё долго эта чёрная старуха с косой боролась с жизнью и, наконец, проиграв в этом поединке, лишь коснулась его своей холодной, костлявой рукой и, уходя, забрала с собой его разум.

После этого всё померкло. Пространство сжалось до размеров его подземной могилы и весь мир вокруг просто перестал существовать. Трое суток прошли словно в бреду, а на четвёртые сверху вдруг послышался стук лопат и шум разгребаемых завалов.

— Эй, Бенни, посмотри. Похоже, мы откопали труп. Стоит пошарить у него по карманам, вдруг у этого бродягу завалялось при себе что-нибудь ценное.

— Только давай побыстрее, пока здесь не появились патрули.

— Я мигом… о, чёрт! Глазам не верю — он живой. Посмотри лучше сам, а то у меня от местной наркоты, похоже, совсем крыша съехала.

— … действительно живой. Смотри-ка, у него даже нет переломов и серьёзных ранений. Везучий сукин сын нам сегодня попался.

— Но кто это такой?

— Почём я знаю. Говорят, фаталоки недавно разнесли здесь в пух и прах небольшой отряд Виктора Моргана. Может быть, это и есть один из бунтовщиков.

— И что же мы будем с ним делать, Бенни?

— Раскопаем и заберём с собой.

— Если хамелеоны или, ещё хуже, их хозяева узнают, что мы скрываем повстанца из Подземного Города — нам конец.

— Никто не узнает, если только ты, идиот, не начнёшь об этом болтать.

— Но зачем он тебе?

— Продадим в рабство заезжим торговцам и пускай они увозят его подальше отсюда.

— И после этого за нашу шкуру никто не даст и ломаного гроша.

— С таким бизнесом как сейчас, наши шкуры и так скоро ничего не будут стоить. Хоть самим себя в рабство продавай. В общем, перестань скулить как баба и помоги мне лучше достать его и перенести в безопасное место. Кто знает, может быть у нас сегодня счастливый день и мы даже с такого никчемного бродяги как этот сможем получить хоть какую то прибыль…

Безымянный открыл глаза. Бессвязные картинки перестали мелькать в его памяти. Пёстрая мозаика его прежней жизни, наконец, собралась в один чёткий и понятный узор. За несколько коротких минут он вспомнил всё своё прошлое и эти воспоминания, буквально, потрясли его. Он вспомнил кто он такой и ради чего он живёт на этом свете. Он вспомнил родных и близких ему людей. Он вспомнил как он любил и как он боролся. Наконец, он вспомнил своё настоящее имя. Больше не было никакого Безымянного. Был только Виктор Морган; ребёнок — ставший сиротой, сирота — деградировавший в отщепенца, отщепенец — случайно ставший героем и герой, который благодаря настоящей любви, переродился в освободителя.

Остаток ночи он провёл, сортируя и раскладывая по полочкам свои воспоминания, а так же восполняя в памяти некоторые незначительные пробелы. Он так и не смог больше уснуть и встретил рассвет, одиноко сидя на песке у пепелища давно потухшего костра.

С восходом солнца проснулись и его попутчики. Годзилла и Бонапарт тотчас принялись готовить свой нехитрый завтрак, а Син Тай, увидев Виктора, подошёл к нему сзади и тихо спросил:

— Ты уже принял решение?

— Да. Этой ночью я вспомнил, наконец, кто я такой. Всё моё забытое прошлое, словно кинолента, пронеслось перед моими глазами. Извини, но у меня другой путь. Слишком уж много людей ждёт меня там и, по прежнему, всё ещё надеется на чудо. Я не могу их предать. К тому же, я дал слово одной необыкновенной девушке-прорицательнице, что всегда приду ей на помощь и спасу её в трудную минуту. Когда-то она вернула к настоящей жизни и поселила веру в моей душе. Теперь она попала в беду и я должен спасти её, чего бы мне это ни стоило.

Принц разбойников не стал его долго уговаривать. Вместо этого он лишь несколько секунд внимательно смотрел в его глаза, после чего отвернулся в сторону, чтобы Виктор не мог видеть грусть на его мужественном лице.

— Это ответ настоящего воина. Слово, которое дал мужчина — священно и уже никто не вправе заставить его отказаться от своего обещания. Жаль, что здесь наши пути расходятся, но, возможно, там, на твоей родине тебя ждут ещё более великие дела. Если хочешь попасть в Центраполис, отправляйся на юг, а когда дойдёшь до океана — поверни на восток и иди вдоль побережья, пока не увидишь огромный, разрушенный город, бывшей когда-то нашей столицей. Путь будет долгим и тяжёлым, но если тебя и вправду кто-то ждёт там, ты сможешь одолеть что угодно.

— Благодарю тебя.

— Нет, это я благодарю тебя, за то, что ты уже дважды спас мою жизнь. Я по прежнему твой должник и если тебе вдруг будет нужно — просто позови и я всегда приду тебе на помощь.

Две руки сомкнулись в крепком рукопожатии, после чего Виктор поднялся на ноги и, попрощавшись с Годзиллой и Бонапартом, отправился в путь. С неба уже с самого утра безжалостно жгло горячее, раскалённое солнце, а ноги вязли в жёлтом, сыпучем песке. Трое недавних приятелей напоследок пожелали ему удачи, после чего ещё долго смотрели вслед удаляющемуся путнику, пока его силуэт, наконец, не превратился в маленькую, размытую точку, вскоре навсегда исчезнувшую где-то там вдали за горизонтом.