День, когда пришли марсиане

Глава двенадцатая. Слишком много вербейника

Соломон Сэйр слушал пресс-конференцию президента по радио, сидя за рулем своего большого серого старого боевого «линкольна» с откидным верхом, древнего, жрущего неимоверно много бензина, с неровными тормозами и невероятного размера приборным щитком. Он ехал по пятьдесят пятой зоне со скоростью восемнадцать миль в час. Сэйр включил радио на полную мощность. Он не слишком прислушивался к передаче. Он боялся, что может умереть за рулем. Пресс-конференция разбудила его.

«…Появление туманной фигуры этого таинственного человека, Вэна Попплинера, - говорил диктор, - может разъяснить некоторые вопросы, например, как могли допустить, чтобы дела экспедиции Сирселлера пошли так плохо. Комиссия сенатора Брекмейстера сегодня в течение пяти часов допрашивала Попплинера на своем закрытом заседании, но не добилась от него никаких показаний…» Это слишком плохо для марсиан, подумал Сол Сэйр. Он очень сочувствовал хрупким, ранимым созданиям, жизни которых, как и его собственная, были погублены. Но лишь часть его сознания думала об этом. Остальная часть сконцентрировалась на том, чтобы он не заснул и живым доехал туда, куда ему было нужно.

Было четыре часа жаркого августовского утра. Если не считать восемнадцати колесных тягачей, он был на шоссе почти один. Ему это было нужно. Он знал, что его водит из стороны в сторону по его полосе и иногда заносит на встречную. Он знал, если его заметит полицейская машина, то его, конечно же, сразу остановят. И насколько он знал, последует только одно - он умрет. Он не сможет выжить, если его вытащат, потребуют документы и продержат, покуда полицейский не потребует его права и заполнит бланк. А это было еще самое лучшее, на что он мог надеяться. Худшее было куда хуже. Скорее всего полицейский заберет его, обвинив в том, что он находится за рулем под влиянием незаконных веществ - если бы только это было правдой! Но полицейским нет дела до этого. Затем - участок, камера и, по крайней мере, шесть-семь часов домки, пока ему не удастся выбраться, чтобы добыть то, что ему нужно.

- Медленнее! Медленнее! - бормотал Соломон своим ногам, но они все сильнее давили на газ, и мили проносились одна за другой.

«…Живые марсиане по-прежнему остаются загадкой»,-вещало радио. «Ученые давно утверждали, что жизнь на Марсе невозможна, и до случайного открытия в сочельник данные самой экспедиции Сирселлера, казалось, подтверждали это…»

Сол резко надавил на тормоз. Он почти пропустил поворот к городу. Огромная старая машина вильнула, изношенные тормоза сработали не сразу, но Соломон Сэйр уже поднимался по городской улице.

Чудо! Ни один фараон не попался навстречу. А ему оставалось проехать всего несколько кварталов. И, что было лучше всего, подъехав к столовой, Сол увидел, что его поставщик еще на месте. Он сидел спиной к зеркальному окну и соскребал со своей сковородки подгоревшую еду.

Все путем. Все будет прекрасно! Впервые за несколько часов Соломон Сэйр чувствовал себя почти хорошо. Он думал, что его не будет рвать прямо сейчас. Подмышки и макушка по-прежнему потеют, но хуже, вроде, не будет.

Он поставил машину на ближайшее свободное место на стоянке, откинулся на спинку кресла и выпрямился. Ему на самом деле было нужно время на то, чтобы выпрямиться, прежде, чем отключить зажигание. «…Наиболее свежие снимки, полученные в лаборатории Реактивного Движения, - тараторило радио, - еще более подробно представляют внешний вид этих созданий, более всего похожих на тюленей. Конечно, говорят ученые, они не могут на самом деле быть водными животными! Это было бы невоз…»

Сол ухмыльнулся, и голос, взвизгнув, умолк. С той же ухмылкой Сол распахнул дверь столовой.

За одним из столиков, шепотом переругиваясь, сидела молодая парочка. За другим водитель грузовика осторожно пил из чашечки кофе. Никто не сидел настолько близко к стойке, чтобы создать проблему.

- Привет, Рэйзор, - сказал Сэйр человеку за стойкой. - Ты слушаешь о марсианах?

Поставщик не ответил. Он посмотрел на Сэйра, затем на трех человек в столовой. Без просьбы протянул Сэйру кофе.

- Чего ты хочешь, парень? - тихо спросил он.

- Ты знаешь, чего я хочу, Рэйзор, - так же тихо ответил Сэйр. - Я добыл деньги. - Он показал сложенную десятидолларовую бумажку, прежде чем подсунуть ее под кофейное блюдечко.

Теперь оставалось только ждать, пока Рэйзор не закончит свой обычный обряд. Повернется спиной: Немного поскребет по сковородке. Зевнет, потянется и на мгновение исчезнет на кухне. Вернется и методично протрет стойку, начиная с дальнего от Сэйра конца. На четверть секунды покажет маленький целлофановый пакетик, прежде чем подсунуть его под тарелку с влажно блестящим голландским сыром. Быстро унесет чашку и блюдце Сэйра, чтобы налить еще кофе. Когда он снова поставит чашку, денег уже не будет.

Сэйр откусил кусочек сыра, отпил пару глотков кофе. Это было так театрально. Ему не хотелось ни кофе, ни сыра, но если бы он отступил от навязанного Рэйзором ритуала, с ним в другой раз не стали бы говорить.

Сэйр бросил на стойку рядом с тарелками доллар и встал. Маленькие пакетики были на месте, в кармане пиджака, и мир снова был полон надежд. Он было ушел, но остановился и спросил:

- Ты не сказал мне, что ты думаешь насчет марсиан. Поставщик посмотрел на него без всякого выражения.

Затем сказал:

- На кой черт они мне сдались? Мне и ваших поехавших крыш хватает.

Когда следующим утром Соломон Сэйр отчитывался о проделанной работе, даже профессор Мариано говорила о марсианах, как всегда взволнованная, еще более раздраженная, чем обычно. Сэйр все еще медленно спускался с высокого пика прекрасной дозы. Мир был чудесен, и ему невыносимо было видеть, что она в нем несчастна.

- Вы не должны плохо об этом думать, док, - запротестовал он. - Это же здорово! В смысле, марсиане. Словно все эти старые фильмы стали реальностью, понимаете?

Профессор посмотрела на него, взгляд ее смягчился. Как он догадывался, Мариетта Мариано была по меньшей мере на тридцать лет старше его. Возможно, как раз на столько лет, во сколько он уволился со службы. Он вел себя с ней не как с ученым или боссом. Он вел себя с ней как и с любой женщиной, невзирая на возраст, цвет кожи, семейное положение или внешность. Он говорил с ней и смотрел на нее так, как будто они раньше были любовниками и, может быть, будут ими снова. Казалось, ей это нравится. Женщинам это в основном нравится, даже если за этим ничего больше не последует.

Профессор Мариано разогнала добровольцев по местам - их работа состояла в том, чтобы приветствовать посетителей природного заповедника или составлять каталоги уже определенных растений и животных. Она знаком позвала Сола в свой кабинет.

- Марсиане или нет, - сказала она, - нам еще надо насыпать опилок по краям и покосить траву в древесном питомнике. Как сегодня ваша спина?

- Прекрасно, - сказал он.

Ложь. Они оба знали, что это ложь, поскольку никогда больше спина Сэйра не будет в порядке, но в его крови оставалось еще достаточно наркотика, и он, по крайней мере, не кричал от боли.

- Может, сначала я выпью кофе?

Конечно, он получил кофе. Так было всегда. Она каждое утро наливала ему кофе из своей кофеварки, даже тогда, когда ни его спина и никакая другая часть его организма не были в порядке. И, как и каждым утром, она внимательно смотрела на него, пока он пил.

- Хотите горячую булочку? - спросила она. Он хотел было отказаться, но она уже клала ее в духовку. - Вы слишком мало спали, - укоряюще сказала она через плечо.- Вы вчера всю ночь бодрствовали и слушали про марсиан, да?

Он усмехнулся, признавая несуществующую вину. Он не знал, догадывается ли Мариетта Мариано о настоящей его вине?

- Ну, док, такое не каждый день случается, - схитрил он.

- Слишком часто, - жестко сказала она. - То же самое произошло с водяным гиацинтом и пурпурным вербейником. Откуда мы знаем, каких зверюшек они привезут с Марса? Ладно, Сол. Вы же сами знаете, что вам нужен отдых, много свежего воздуха и физических упражнений, иначе вы снова попадете в госпиталь.

- Обещаю, что не попаду, - улыбнулся он.

Он не сомневался в этом, потому что в одном Соломон Сэйр был твердо уверен - госпиталь Управления по делам ветеранов сделал последнюю попытку. Поставщик наркотиков лучше справлялся с его «трудноизлечимой болезнью», чем они. Кроме того, не надо было носить этот дурацкий халат.

Благодаря своей стопроцентной нетрудоспособности Сэйр мог существовать, и у него еще оставалось достаточно, чтобы покупать товар у Рэйзора. Но это даже не было последствием настоящей войны. Победоносная прогулка по маленькому, крошечному дрянному островку, который оказался на пути американского бульдозера. Официально потери были «очень немногочисленными». Может, и так, если смотреть только на количество. Но даже немногочисленные убитые и раненые были такими же убитыми и такими же ранеными, как любой убитый в Нормандии. Просто так стопроцентную нетрудоспособность не получают. А иногда и стопроцентной нетрудоспособности мало. Ожоги были довольно тяжелыми. Рваные раны куда тяжелее. Но калечить жизнь Сола до самого конца будет то, что сделал с его позвоночником взрыв бронетранспортера, в котором был Сол. Шесть раз хирурги пытались уменьшить давление на его позвонки. Шесть раз он выходил из полного гипса покалеченным еще сильнее, чем раньше.

- Док, - сказал он Мариано, похлопывая ее по руке со взбухшими венами под кожей, усеянной старческими пигментными пятнами, которых, казалось, становится больше с каждым днем, - эта работа как раз то, что доктор прописал. Даже еще лучше. Работать с вами так приятно.

Она вспыхнула и отдернула руку. Он говорил в ее глухое ухо, и она не все расслышала, но все-таки достаточно, чтобы смутиться.

- Графство платит вам не за то, что вы кофе тут распиваете, - резко сказала она. - Заберите булочку с собой и выводите машину для рассыпания опилок. Попробуйте до ленча вычистить дорожки в восточной части прерии.

- Конечно, док.

Затем он поднялся и, помедлив, спросил:

- Вас марсиане действительно беспокоят? Казалось, она внезапно рассердилась - не на него, как понял Сэйр.

- Меня беспокоит все, - сказала она. - И если у вас есть разум, то и вам следовало бы побеспокоиться.

Давным-давно, двести или более лет назад, на всей этой части штата была прерия, бесконечные травы и реки, изредка попадались леса. Эта была самая большая равнина на свете. Здесь не было гигантских рек или больших озер. От горизонта до горизонта раскинулось море ходивших волнами трав - и больше ничего.

Индейцы не приносили вреда прерии. Иногда они поджигали ее, загоняя на охоте бизонов, но для прерии было полезно временами выгорать. Сами бизоны жили прерией и удобряли ее своим навозом и, в конечном счете, своими разлагающимися трупами. Прерия и бизоны были созданы друг для друга, и небольшое вмешательство индейцев не нарушало баланса. Прерия начала исчезать только с приходом европейцев. Ее перепахали под кукурузу, залили цементом под аэродромы, закатали асфальтом под автострады. Во всем Иллинойсе, Индиане или Айове осталось не более тысячи акров изначальной прерии.

И потому профессор решила воссоздать ее.

Как профессор и глава факультета университета она имела связи. Она их использовала. Она выпросила восемнадцать сотен акров у одного богатого бездетного землевладельца, выторговала еще шестьсот акров у застройщика, которому нужно было рассчитаться с налогами, выиграла у штата несколько процессов, чтобы соединить отдельные участки и создала природный заповедник имени Джона Джеймса Одубона. Это была не прерия -участок в две квадратных мили, который предстояло вернуть к дикому состоянию.

Хотя и не целиком.

Рощу фруктовых деревьев на двенадцати акрах пришлось сохранить, потому что капризный старый помещик посадил их еще мальчишкой. Был еще питомник деревьев, который создал и подарил штату некий филантроп, и штат заставил доктора Мариано принять его взамен двухрядной сельской дороги. Были еще тропы, и растущие в этих местах деревья, и старый фермерский дом со старыми посевами, которые до сих пор обрабатывали раздражительные арендаторы, которые понимали, что оказались в положении зверей в зоопарке и не считали, что им за это платят достаточно. Это было вовсе не то, что задумала профессор. Но именно на них больше всего смотрели дети, приезжавшие из центральных городских школ, словно из гетто. А без этих детей профессор не получила бы федеральных грантов, которых все равно не хватало, чтобы оплатить все долги за то, что хотела бы сделать она.

Но сделать она могла многое. По ее указаниям добровольцы яростно вырубали завезенный сюда из Англии грецкий орех, шелковицу и сажали родные для этих мест дубы и березы. Остатки старых цветников вывели начисто. Высадили травы прерий и дикие цветы. За два года прерия стала выглядеть почти как столетие назад, и потому доктор Мариетта Мариано оставила звание и должность и рано ушла на пенсию, чтобы отправиться в природный заповедник имени Джона Джеймса Одубона.

Около полудня Сол Сэйр вернулся весь мокрый от пота, с дурными известиями.

- Вдоль ручья появились два новых пятна вербейника, - доложил он.

Она оторвала взгляд от стеклянного улья, от вентиляционных отверстий которого она пыталась оторвать жевательную резинку: видимо, утром здесь побывала еще одна школьная экскурсия.

- Ешьте свой ленч, - мрачно велела она. - Затем я пойду вместе с вами и посмотрю.

- Я не взял с собой ленч. Я не хочу есть.

- Сол, Сол! Вы не бережете… ладно. Идемте сейчас же, -сказала она, уступая. Но когда они вышли по Вествудской тропе в прерию, где он оставил сенокосилку, она сказала:

- Давайте поедем.

Солу Сэйру было все равно, будет ли его спина испытывать тряску при езде или толчки при ходьбе - и так и этак больно. Он заспорил было с доктором Мариано, пытаясь еще раз ей это объяснить, но решил оставить это - если бы она действительно знала, каково ему ездить на электрокосилке, она бы не позволила ему этого. У него за спиной было достаточно места, чтобы пожилая дама могла там стоять, пока он ведет косилку по проезжей дороге медленнее, нежели бы они шли пешком. Времени посмотреть по сторонам было предостаточно.

- Деревья, - раздраженно сказала она. - Надо посадить деревья по северной границе, чтобы, когда начнут застройку, мы не видели домов.

Но на самом деле ее раздражала невероятная застройка возле заповедника. Она устремила взгляд вперед, где во влажной прерии весь берег был испещрен пурпурно-алыми пятнами, и тот же цвет тянулся вдоль ручья, к которому они приближались. Он почувствовал, как ее пальцы впились ему в плечо. Она ничего не сказала. Просто соскользнула с косилки, сбросила сандалии и босиком спустилась к грязному берегу ручья.

В красном пятне было двадцать растений - всего несколько недель назад их не было. Они действительно довольно красивы, подумал Сол, глубоко дыша, с зелеными стеблями и узкими листьями, с красновато-пурпурными цветами, вытянутыми кверху, словно факелы.

Профессор Мариано сорвала один стебель и раскрыла бутон.

- Пурпурный вербейник, - мрачно определила она. -Lithrum salicaria. Ни на что не годен. Никто его не ест, а сам он вытесняет остальные виды. Дайте мне руку.

Сол помог ей взобраться на берег.

- Я видел, как пчелы прилетали к нему за нектаром,-сказал он. - Бабочки тоже.

- Может, они от этого заболеют. И к тому же он не отсюда. Он чужой. Занесен откуда-то из Азии.

- Я могу опылить его, - сказал он.

- Нет! - затем более сдержанно: - Мы не должны использовать в заповеднике гербициды, вы сами это знаете. Может, стоит послать кого-нибудь из добровольцев вырвать их - но они тут же снова появятся…

Она сидела на краешке сиденья косилки и качала головой.

- Теперь вы понимаете, почему меня не радует прибытие марсиан? Это же творится повсюду на земле. Люди привозят растения и рыб, которые им нужны. Они попадают туда, где у них нет естественных врагов, и сами становятся врагами всего, что там живет! Как на Гавайях…

Сол терпеливо облокотился на капот косилки, чтобы выслушать привычную лекцию. Водяные гиацинты во Флориде. Кролики в Австралии.

- И этот бурый речной рак, Ornocentes rusticus - знаете, что он натворил в Висконсине? В некоторых озерах даже плавать невозможно, потому что он вцепляется во все, что движется. Он пожирает все, и озера умирают! Вязы в Англии, американский орех, скворцы в Америке, африканские пчелы-убийцы, огненные муравьи…

- Не надо так волноваться, док, - ласково сказал Соломон.

Она положила руку ему на плечо. Сначала он подумал, что это жест симпатии, но рука была слишком тяжела. По ее побледневшему лицу он понял, что она сейчас упадет.

- Помочь вам подняться в кабину? - встревожено спросил он.

- Вы тоже забирайтесь, - сказала она.

Большую часть пути назад по тряской проезжей дороге она молчала. Он не остановился у лесной дорожки, а продолжал ехать вперед по объездной дороге, чтобы выехать на главный путь. Она не остановила его.

Когда они оказались на стоянке, румянец стал возвращаться на ее лицо. Выходя из кабины, она пожала ему руку.

- Я уже в порядке, - сказала она. - Вы-то как?

- О, прекрасно, - усмехнулся он.

- Врете, - вздохнула она. - Но вы можете вернуться к работе. - Она окинула его взглядом с ног до головы. - Вы хороший мальчик, Сол. Если бы вы нашли настоящую работу…

- Мне и тут хорошо, доктор Мариано.

Она кивнула - не в знак согласия, а лишь показывая, что знала его ответ заранее.

- Мне хотелось бы, чтобы вы встретили красивую молодую женщину. Вам нужно общаться с девушкой, а не с такой старой летучей мышью, как я.

Он продолжал улыбаться, хотя это было нелегко.

- Когда мне понадобится девушка, я позабочусь об этом, - ответил он.

Отчасти это была правда. Если бы ему это понадобилось, он бы позаботился об этом, это правда, поскольку ему казалось, что вряд ли когда-нибудь у него возникнет потребность в женщине. У него была потребность в другом, гораздо худшем.

Когда Сэйра вызвали на окончательный консилиум в госпиталь Управления по делам ветеранов, армейские врачи были с ним откровенны. Словно кто-то написал КОНЕЦ поверх истории его жизни.

Это было не только из-за его спины. Спина всего лишь болела. Было еще кое-что, не позволявшее найти для него в будущем ничего, ради чего стоило бы пытаться выжить.

- У вас, - сказал хирург, - то, что мы называем травматической орхидектомией. Это, однако, не имеет ничего общего с орхидеями. - Возможно, он пытался изобразить нечто вроде юмора. - Это значит…

- Это значит, что я лишился мошонки, - сказал Сэйр, кивнув в знак того, что понимает. - Это я уже знаю. Но неужели нельзя имплантировать или, может, есть какие-нибудь гормоны…

Врач покачал головой.

- Только не в вашем случае, - с сожалением сказал он.- Но у вас все-таки есть немного остаточных тестикулярных тканей. Этого хватит для определенного функционирования. Вы, возможно, даже сумеете стать отцом.

- О да, возможно, - сказал Сэйр. Когда у него еще была отчаянная надежда на то, что трансплантация сможет ему вернуть то, что никогда уже не вырастет, ему рассказали, что он и возможная мать должны будут делать, чтобы зачать ребенка. Он не мог этого себе представить.

- Как бы то ни было, - утешающе сказал доктор Хасти,- боюсь, что при нынешнем состоянии вашего позвоночника любое нормальное половое сношение будет чрезвычайно болезненным.

- Да, - сказал Сэйр, понимая, что это правда, поскольку уже сейчас ему было слишком больно. Только морфий помогал это выдерживать.

- В любом случае, - сказал доктор Хасти, - остальные прогнозы тоже не слишком хороши.

- Мне говорили, - ответил Сэйр.

- Да. Значит, вы знаете, что хотя мы и можем прописать вам тестостерон или какой-нибудь другой стероид…

- Да, они, возможно, вызовут у меня рак. - Сэйр устал от разговора. Ему хотелось уйти куда-нибудь, где никто не сможет увидеть его лица, и подумать о том, каким будет остаток его жизни. - Значит, я должен соблюдать этот ограничивающий режим. Не поднимать тяжестей. У меня будут все виды расстройства желез. При тяжелой физической работе возможны обмороки. Мне нужно следить за сердцем. Возможно, я никогда не смогу работать полный рабочий день.

- Ну, это еще не окончательно.

- Окончательно, поскольку никто не станет нанимать меня с таким букетом болезней.

Доктор нахмурился.

- Вы должны постараться не быть столь пессимистичным, капрал. Возможно, вам поможет психотерапия… может, несколько занятий с психоаналитиком…

- Я подумаю об этом, - сказал Сэйр, вставая. Он был капралом, а доктор - майором, но Сэйр тотчас же повернулся к нему спиной и вышел.

Что они теперь смогут с ним сделать? Он пошел назад в палату. На другой день он закончил дела со своим увольнением, надел гражданскую одежду и, прихрамывая, вышел из госпиталя в пустую гражданскую жизнь.

Единственное, думал он, о чем ему не надо беспокоиться, - деньги. У него была пенсия по стопроцентной нетрудоспособности, восемьдесят долларов в месяц по почти забытому школьному страховому полису и еще две тысячи долларов жалованья за вынужденный прогул лежали в банке. И еще боль.

Полные безделья дни и хроническая боль добавили кое-чего нового в его жизнь. За несколько месяцев он приобрел одну вещь, которая во многом изменила его жизнь - он приобрел привычку.

Одной из перемен было то, что очень скоро его снова стали заботить деньги, причем очень.

За работу в природном заповеднике платили немного, но каждый доллар помогал добыть сумму, которую забирал поставщик наркотиков. К тому же, доктор Мариано была лучшим в мире боссом.

Искалеченному ветерану и старому профессору было чрезвычайно хорошо вместе, хотя различие между ними было огромным, Сэйр был молод. Мариано было за шестьдесят. Сэйр бросил колледж, чтобы пойти в армию. Мариано имела три докторских степени. Мариано была почти слепа на один глаз и абсолютно глуха на одно ухо. Если бы вы заговорили с ней со стороны ее глухого уха, она стала бы осматриваться вокруг своим зрячим глазом, чтобы понять, откуда идет звук, прежде чем осознать, что это голос и что, возможно, он говорит нечто стоящее того, чтобы разобрать речь. С другой стороны, Сэйр имел великолепное зрение, слух летучей мыши и обоняние, которое позволяло ему уловить запах женских духов за полквартала. Это была одна из его проблем. Это постоянно напоминало ему о том, чего он никогда не сможет иметь. И если бы он искал дополнительную причину, чтобы сесть на иглу, то этого бы хватило. Но ему не были нужны дополнительные причины. У него и так их было целых две, и весьма основательных.

Первая - неутихающая боль, которую героин мог хоть на время притупить.

И вторая - после того, как он принимал дозу, спустя некоторое время приходила еще более сильная боль, если он не успевал вовремя наскрести деньги, чтобы на день или два избавиться от нее.

Это даже не совсем боль. Это было отвратительнее, чем боль. Это было уничижение. Оно было болезненным и мучительным, его рвало, он обливался потом и заходился в кашле. Хуже всего было сознавать, что если бы у него были деньги, то всего лишь через мгновение он был бы снова здоров и счастлив.

А затем, не так уж и много времени спустя, снова начнет подкрадываться боль, а с нею дрожь и страшная, жгучая, отчаянная потребность.

Летом природный заповедник имени Джона Джеймса Одубона не закрывался до заката. Это происходило изрядно позже восьми часов, но посетители редко приезжали позже семи. Профессору Мариано тоже редко приходилось возвращаться в хижину после своего короткого одинокого обеда, но когда она зашла сюда сегодня, она застала Соломона Сэйра за своим столом. Он сидел, подпирая рукой подбородок, и неотрывно смотрел на экран черно-белого переносного телевизора, который она держала для того, чтобы узнавать прогноз погоды и иногда узнавать из новостей об основных событиях.

- Сол, вам не платят сверхурочных, - ласково пожурила его она. - Идите домой. Добровольцы закроют заповедник.

- У Люси сын температурит, - рассеянно сказал он. -Я сказал ей, что обо всем позабочусь. Я смотрю специальный выпуск о марсианах.

- Марсиане, - фыркнула она и отвернулась. Она порылась на библиотечных полках в поисках «Перечня исконных североамериканских растений», надеясь, что найдет в шестом томе, какой именно вид Ленты Королевы Анны, Daucus carota, она сегодня нашла на стоянке у . «Бургер Кинг», где она обедала.

- Все говорят, что они похожи на тюленей, - сказал из-за ее спины Сол Сэйр. - А по-моему, больше на этих австралийских зверюшек, на утконосов…

- Ornithorhynchus anatinus,. - машинально произнесла Мариетта Мариано. - Нет, на самом деле нет, Сол. У них нет этого утиного носа или перепончатых лап, да и не могло быть - откуда им взяться на Марсе?

Однако она перестала искать книгу, подошла к нему и встала рядом. Она смотрела скорее не на телеэкран, а на своего помощника. Ей не нравился его вид - безразличный, раздраженный, подавленный. Более чем когда-либо ей казалось, что он недосыпает. Под глазами круги, морщинки боли залегли на молодом лице. Она надеялась, что это не приближение одного из тяжелых периодов его жизни. Она полагала, что просто разболелись его травмы, или он опять думает о том, как тяжело все это на нем сказалось… Ей захотелось потрепать его по плечу. Но вместо этого она сказала:

- Скоро эти марсиане прилетят сюда?

- О, думаю, еще не скоро, - мечтательно сказал Сэйр. -Этой ночью умер еще один.

- Еще один марсианин? Так в живых осталось пять?

- Нет-нет, еще один из команды. Вы же знаете, многие из них очень слабы.

Профессор Мариано кивнула. Всех, по ее мнению, чересчур беспокоили проблемы марсиан и астронавтов, и мало кого тревожили проблемы Земли.

- Ох-ох, - сказала она. - Опять залепили выходные отверстия в ульях. Я отчистила их. Думаю, сегодня это была пластинка «Херши». Дети, - сказала она, поворачиваясь к стеклянному улью с прямыми стенками, стоящему в противоположном конце комнаты. Насекомые без конца ползали в нем, перебираясь друг через друга. -Правильно бы сделали, - сказала она, - если бы, скрещенные с африканскими пчелами, закусали бы нас до смерти. Сол! Что это?

Она только сейчас заметила стоящее в горшке на окне растение с красными бутонами. Несколько часов назад его не было.

- О, - сказал, не оборачиваясь, Сэйр, - я принес образец вербейника. Я подумал, что если изучу его, то выясню, для чего он годится.

- Вы ищете чем бы заняться, верно? Но было бы лучше, - резко сказала она, - если бы вы нашли способ уничтожать его. Он - чужой здесь. - Она вздохнула и задумалась. - Вот если бы дети решили, что смогли бы хорошенько побалдеть с него? Пробрались бы ночью и повыдергали бы? Не могли бы федеральные власти распространить это по всей стране на рекламных щитах?-она рассмеялась, довольная тем, что нашла что-то, чтобы развеселить Сола… И ей стало неприятно, очень неприятно, когда она увидела, что он не улыбается.

Соломону Сэйру мало чему было улыбаться именно сейчас, когда его проблема все еще не была решена. Поскольку он не знал, как ее решить, он попытался забыть о ней. Он занимался делами, которые не входили в его обязанности или которые не нужно было делать. Когда делать было нечего, он плюхался на стул перед телевизором, чтобы марсиане попытались отвлечь его от проблем. Он смотрел видеоклипы и теледискуссии с участием специалистов - Карла Сагана, Рея Брэдбери и еще какого-то русского, чье имя он не смог уловить, - они говорили о спутниках. Он не всегда слушал то, о чем они говорили, но продолжал смотреть. Он смотрел даже тогда, когда марсиан давно перестали показывать, и станция перешла к передаче четвертого периода баскетбольного матча недели, когда «Маринерс» выиграли у «Чикаго» пять - ноль.

Баскетбол не был решением его проблем. Проблема была в том, что тормоза «линкольна» окончательно вышли из строя, и наладка их съела те деньги, которые он собирался потратить на наркотики. У него в кармане лежали три доллара и сорок центов, а деньги он получит только через два дня.

Невозможно долгий срок.

Сол больше не мог заставить себя сидеть спокойно ни минуты. Трех долларов было мало. Этого хватило бы только на бензин, чтобы добраться до торговца. Он даже не был уверен, что при нынешнем самочувствии сможет довести машину до города. Но если он сможет, думал он, может, Рэйзора хоть на этот раз удастся уговорить.

Он должен был успокоиться.

Ну, конечно, профессор только пошутила, сказал он себе. И все равно - он начал срывать листья сорняка с пурпурными лепестками. Он положил их в духовку, которую доктор Мариано держала, чтобы подогревать сосиски к обеду. Когда они начали, судя по запаху, подгорать, он растолок их и набил ими свою дешевую трубку.

Они хотя бы горели. Вот и все. Запах был ужасный, он хрипло закашлялся. Когда трубка выгорела, у него было такое ощущение, что он проглотил колючую проволоку. Никакого ощущения эйфории, даже намека… Проблема осталась.

Сол никогда ничего не крал из природного заповедника. В этом была его гордость - он никогда ничего не крал для того, чтобы заплатить за наркотики и не собирался это делать.

Но все же… если что-нибудь позаимствовать и отдать назад прежде, чем кто-нибудь заметит… Он знал, что в нижнем ящике стола у профессора лежит маленькая коробочка для денег.

Ящик был заперт. Сол терпеливо засунул в скважину ножницы для бумаги. Ящик не отпирался. По крайней мере, так. Когда, наконец, он плюнул на осторожность и тишину и взломал его отверткой, он обнаружил там двенадцать центов, полдоллара с профилем Кеннеди и собственноручную долговую расписку профессора на двадцать пять долларов. Решения не было и здесь.

Нигде, насколько мог видеть Соломон Сэйр. Если и была надежда, так только на сочувствие и человеческую порядочность торговца наркотиками.

Сол с великой осторожностью вел свою машину по перегруженным улицам. Поздние пассажиры ехали из города, жители пригородов ехали в город, чтобы провести вечер. Он поехал по длинному пути, поскольку мелких денег на штраф у него не было, и к тому же его начала бить дрожь.

Судьба была к нему милостива. В столовой не было никого кроме Рэйзора, сидевшего сгорбившись над чашкой холодного кофе у края стойки.

Рэйзор не был милосерден.

- В кредит не даю, парень, - сказал он, даже не поднимая глаз от кофе.

- Но я хороший клиент, приятель. Ты же знаешь, я всегда плачу. Послезавтра…

- Послезавтра можешь прийти, если захочешь, -сказал Рэйзор, уткнувшись в чашку.

- Я не могу столько ждать, - объяснил Сол. Он очень убедительно объяснил, считал Сол, если бы только продавец это понял. - Понимаешь? Дело в том, что я не смогу достать денег раньше послезавтра, понимаешь? Я же сломаюсь.

Рэйзор, наконец, посмотрел на него.

- Пойди и достань деньги, - посоветовал он.

- О нет, - взмолился Сол. - Если я попытаюсь кого-нибудь ограбить или сделать что-то в этом роде, меня же точно возьмут. И у меня в тюрьме будет ломка, понимаешь? Я же умру! Я… я не знаю, что мне делать, - в отчаяньи сказал он. - А что, если я не сумею держать рот на замке? То есть, если они предложат мне сделку…

Рэйзор встал. Быстро глянул в окно на пустую стоянку.

- Что ты сказал? - тихо спросил он. - Ты меня сдашь?

- Я не говорил этого! Я не хочу никаких сложностей, но… пожалуйста, - униженно сказал он. - Я заплачу вдвое. Клянусь.

Торговец оценивающе посмотрел на него. - Посмотрим, как ты сдержишь слово, - сказал он наконец.

Сол не мог заставить себя доехать до дома. Он повернул «линкольн» к природному заповеднику, выбежал открыть ворота, въехал внутрь, не позаботившись закрыть их за собой. В домике он зажег весь свет и рывком распахнул дверь в уборную. Закатал рукав рубашки и пережал руку резиновым жгутом. Вены вспухли, как на руках профессора Мариано. Пришлось поискать неисколотый участок, но когда наступила эйфория, он сполз по стене на пол рядом с унитазом, чтобы насладиться ею.

Вокруг него мир менял цвет. Маленький туалет с голыми стенами стал теплым и милым, даже у розового пластикового стульчика появился красивейший из тех, какие он когда-либо видел, оттенок. Даже его позвоночник не болел. О, конечно, поправил себя Сол, улыбаясь, он болел, но боль была не из тех, которую можно назвать сильной. Он некоторое время сидел, позволяя теплому оцепенению проникнуть в себя. Затем встал и пошел, неестественно переставляя ноги, по заповеднику.

Он мельком глянул на «линкольн», стоящий снаружи со все еще зажженными фарами, и ухмыльнулся - если его оставить так, то, когда он вернется, батареи сядут. Также было забавно, что он оставил свои инструменты в уборной, где их найдет утром первый же, кто войдет туда. Он напомнил себе, что надо поскорее позаботиться об этих мелочах. Громко рассмеялся или подумал, что рассмеялся, когда шел мимо несчастного лысого вербейника в горшке рядом с ульем. Ободрать листья, чтобы покурить! Вот дурак-то!

Он перестал улыбаться. Творилось что-то новое и что-то не то. Пурпурные цветки, росшие у стебля, не менялись. Нижняя часть стебля по-прежнему была голой. Но прямо под цветами появилось нечто новое. Там был зеленый клубок, сочный и плотный, почти как птичье гнездо или плетеная корзина. И внутри его, видел Сол, что-то шевелилось, что-то, чего здесь не было раньше. Оно было живым. С головой крысы, хрупким гладким телом ласки и тонкими жеребячьими ножками. - Марсианин, - прошептал, моргая, Сэйр.

Профессор была права. Он рылся в беспорядке на ее столе, пока не нашел ножницы. Он набросился на растение, отсек его от корней. Он чувствовал, как маленькая тварь корчится в своем гнезде, когда, содрогаясь, он нес ее к духовке. Оскалившись, как берсерк, он затолкал ее внутрь и поставил тумблер на «ЖАРКУ». Огонь убьет ее! И пока тварь обгорала и подпрыгивала внутри, он смотрел, как она бросается на закопченную стеклянную дверцу.

Тяжело дыша, Соломон Сэйр задумался. Если появилась одна тварь, могли быть и другие. Он прыгнул к окну.

Точно - в нескольких ярдах у заросшего зелеными водорослями пруда было целое новое пятно вербейника, достаточно близко, чтобы он мог увидеть, что на каждом из них под цветками была зеленая опухоль, пульсировавшая, как чрево беременной женщины.

Огонь убьет и этих.

Проблема была чисто технической, и он вмиг решил ее. Огнемет. Что он может приспособить к делу? Вдохновленный, похожий на божество в мощи своей, Сол вытряхнул жидкое удобрение из опрыскивателя и, залив туда керосин, выскочил в ночь. Он нажал кнопку до отказа, поджег струю зажигалкой и направил ее на растения.

Они рассыпались и тлели. Он слышал, как крошечные марсианские недоноски визжали в бессильной ярости, когда он поджигал их. Когда они превратились в угли, он поспешил назад в дом, точно зная, что он должен делать дальше. Мир должен быть предупрежден!

Пока он был снаружи, пришла профессор. Мариано. Она сидела за столом и глядела на него с любовью и восхищением.

- Я хочу созвать конференцию, - отрывисто сказал он. - Я требую, чтобы главы управлений по рыбному хозяйству и дикой природе от каждого штата были сейчас же уволены! Да, а вам лучше позвонить об этом в Белый дом!

- Прямо сейчас, Сол, - прошептала она, поднимая трубку.

Он сел, успокоенный и доверчивый, глядя на нее, пока она набирала номер.

- Вы прекрасно выглядите, - сказала она ему, покраснела от смущения и начала говорить по телефону.

Она тоже великолепно выглядит, заметил он. Он не помнил, почему он думал, что она стара. Она распустила волосы и надела белое платье с красным поясом. Морщины исчезли с ее милого, нежного лица.

- Они ждут, Сол, - сказала она, протягивая ему трубку.

Он точно знал, что скажет.

- Общенациональная тревога, - сказал он. - Марсиане принесли с собой чужеродные биологические виды. Единственная защита - сразу сжечь. Всех! Все внедрившиеся чужие виды - водяные гиацинты, чужеродных птиц и насекомых, все, что живет не там, где должно! Сжечь их! Медлить нельзя, немедленно начинайте организацию огнеметных команд!

Он не спрашивал, есть ли у них вопросы. Не нужно было. Это были находчивые, хорошо подготовленные люди. Они поняли его сразу, без разговоров.

- Есть, мистер Сэйр, - ответили ему. Он услышал, как повесили трубку - раздались короткие гудки. Затем он услышал последний голос:

- Мистер Сэйр, я не хотел бы отвлекать вас, но это говорит президент. Я только хотел сказать, что все дело держится на вас.

- Благодарю вас, мистер президент, - сказал глубоко тронутый Сэйр.

- О Сол, - сказала Мариетта Мариано, поднимая губы к его губам. - Ты спас всех нас.

Но потянувшись к ней, он вдруг замер. Что-то было не так. Он это слышал.

Точно! Пчелы! Жужжание в стеклянном улье звучало на новой, зловещей ноте. Он дерзко улыбнулся женщине.

- Подожди, - сказал он, повернувшись и прыгнув к улью.

Сомнений не оставалось. Пчелы превращались в марсиан. Он видел их - маленьких крысоподобных тварей на ножках-ходулях среди ползающей, кишащей массы насекомых. Сол громко рассмеялся. Для этих ему даже не нужно будет огня - он просто сжал кулак и одним сильным ударом разбил стекло. Разъяренные насекомые разлетелись во все стороны. Но большинство осталось внутри - они зловеще, угрожающе жужжали, когда он просунул руку внутрь. Он сгреб горстью маленькие тела, подбросил их в воздух, несмотря на укусы. Было важно переловить крошечных новорожденных марсиан. Они извивались, но убежать не могли. Он одного за другим зажимал их между указательным и большим пальцами… и давил - хлоп!

Когда последний кошмар был мертв, он вытер пальцы о край стола и, улыбаясь, повернулся к Мариетте Мариано.

- Бедный мой, - прошептала она. Ее голубые глаза переполняли слезы. - Они миллион раз ужалили тебя.

Торжествующий, богоподобный, он протянул к ней руки. Он увидел яростно-красные пятна, покрывшие его руки, но боли совсем не чувствовал…

Ни тогда и никогда больше.

Когда первый доброволец приехал утром, чтобы открыть домик, первое, что он заметил, была уродливая полоса, которую кто-то выжег на стене здания. Были и еще выжженные пятна. Второе - то, что внутри домика было полно пчел.

Третьим было тело Соломона Сэйра.

Когда приехала профессор Мариано, там уже была полиция и следователь. Лицо профессора казалось еще более старым - она горько плакала всю дорогу.

- Это не пчелы его закусали, мэм, - сказал полицейский. - Врач сказал, что они могли бы его убить, но он был уже до того мертв. Передозировка героина.

- Героин! - задохнулась профессор Мариано. - О Господи! Какое ужасное несчастье!

Полицейский покачал головой.

- Паталогоанатом назвал это убийством, мэм. Кто-то очень невзлюбил его, поэтому ему дали лошадиную дозу, и он умер от передозировки. - Он помолчал. - Посмотрите на его лицо, мэм. Он все еще улыбается. Это убило его, верно, но ему было действительно хорошо, когда он умирал.