День, когда пришли марсиане

Глава вторая. Марсианское Рождество

За миллионы миль от Земли Марсианская экспедиция Сирселлера готовилась к празднованию Рождества. Никто из них'не писал писем Санта- Клаусу. Никому из них не пришлось выражать пожеланий насчет Подарка, поскольку желание было у всех одно - чтобы дни, оставшиеся до возвращения, - дата была определена исходя из возможности наименьших затрат энергии, - пролетели как можно быстрее и, желательно, без новых смертей.

Покуда оставшиеся в живых считали дни до отлета, на Земле происходило множество событий. Каждый продолжал жить своей жизнью, что бы вокруг ни творилось. В Нью-Йорке один молодой человек обрел Бога. В пригороде Чикаго другой молодой человек приобрел героин. В Афинах и Ост-Индии, на Сансет-стрит в Лос-Анджелесе и на Белтуэе в Вашингтоне, (федеральный округ Колумбия), мужчины, а также женщины и дети за деревьями собственных интересов не видели всего великого леса событий. Если люди даже и уделяли внимание известиям о Марсианской экспедиции, то чрезвычайно небольшое по сравнению с их интересом к заголовкам, кричащим об инфляции или о том, против какой рок-звезды затеяла процесс об авторстве какая-нибудь группка из андерграунда, или какой мировой лидер перещеголял другого в ходе продолжающегося трехстороннего противостояния Вашингтона, Москвы и Пекина.

Таково человечество.

В каждом из людей есть немного от божества, но преобладает питекантроп. Жаль, что в людях меньше от бога, чем от обезьяны. Но они таковы как есть, и ничего тут не поделаешь. Других нет.

Тем временем Рождество все приближалось, это чувствовали и члены Марсианской экспедиции Сирселлера. Изо всех, оставшихся в живых, больше всего думал о нем Генри Стигмен. Правда, Рождество на Марсе всего лишь абстракция. Календари не совпадают. Земной день зимнего солнцестояния никак не связан с марсианским временем года. Но как только экспедиция высадилась - вернее, когда они собрались вместе после катастрофы при посадке, - капитан Сирселлер постановил приказом, что они будут придерживаться земного двенадцатимесячного календаря. Поэтому Генри Стигмен отмечал оставшиеся до Рождества дни, в особенности по той причине, что это будет его последнее в жизни Рождество. Он любил читать о детских Рождественских праздниках у Диккенса и смотреть старые ленты вроде «Чуда на 34-й улице». Когда календарный ноябрь уполз, за ним минул День благодарения, и время стало медленно приближаться к Рождеству, Стигмен все чаще стал задумываться о том, откуда взять рождественскую оберточную бумагу для подарков и рожденственские открытки, но больше всего он думал о рождественской елке. Он мог бы сделать открытки. Можно было бы придумать что-нибудь и с рождественской бумагой, будь у них подарки друг для друга. Но откуда же взять елку на Марсе?

Для экспедиции это было второе Рождество на Марсе. Год назад они собрались всем составом и попытались отметить Рождество. Большинство из них были еще живы и вполне здоровы, поэтому они вместе соорудили нечто елкообразное - точнее, деревообразное - из гнутого пенопласта и прозрачных трубок. После того, как это сооружение обрызгали краской из пульверизатора, оно, по крайней мере, стало казаться зеленым. Но елкой оно не пахло. А как только они увешали его ярко-красными и зелеными микроматрицами, взятыми из ящиков с запасными частями и гирляндами приборных огней, оно хотя бы оживило общую комнату. Они пошли даже дальше. Соорудили костюм для Санта-Клауса из чьего-то длинного красного фланелевого комбинезона, затолкали внутрь чьи-то свитера и сделали волосы и бороду из чьего-то кудрявого парика. В результате волосы и борода получились скорее платиновыми, чем белокурыми, но это было самое несущественное из различий. Даже Санта-Клаус очень мало что мог им подарить. Большинству из них он не мог подарить даже возможности остаться в живых.

Генри Стигмен не был рядовым членом коллектива исследователей Марса. Он не был ни ксеноантропологом ни ксенобиологом (хотя эти профессии оказались не слишком полезными ). Он также не обладал какой-либо особенной специальностью, которая помогла бы сделать существование оставшихся в живых вполне (или хотя бы) терпимым, то есть, он не был ни химиком-пищевиком, ни техником-энергетиком, ни медиком. Стигмен был инженером-строителем. То есть, он управлял тракторами. Он управлял интересными видами тракторов - ядерным, который проползал сквозь марсианские скалы, проплавляя в них туннели, а также двумя моделями на солнечных батареях, которые разровняли поверхность планеты в двадцати метрах под их поселением. Конечно, он не водил их лично. Те места, куда отправлялись его трактора, были не слишком гостеприимны к человеку.

Когда было нужно, он садился перед телеэкраном и управлял своими тракторами дистанционно. Но с тех пор, как капитан и совет решили, что ни к чему строить новые купола и исследовать новые аномалии, существование которых показал гравитометр, это случалось все реже. Это тоже было более-менее по-рождественски. Словно весь огромный мир где-то там, а огромный Марс только поле для игры в электрические поезда. Кроме того, все это выглядело еще так, будто он был хоть чем-то полезен колонии из тридцати девяти - когда-то двухсот семидесяти шести - большей частью больных людей.

Поскольку в его деятельности больше не было необходимости, Стигмен осмеливался играть в свои игрушки когда хотел. Это не давало ему путаться у других под ногами и ничего не стоило. Это не отнимало у остатков экспедиции драгоценного рабочего времени одного из ее членов, поскольку Стигмен все равно уже не мог работать в полную силу. Лучевая болезнь повлияла на его нервную систему. Когда он пытался сделать что-нибудь очень необходимое, его чуть ли не било в припадке. Поскольку землекопальщики были на девяносто процентов автоматическими, он не мог здесь особенно навредить, но ему нельзя было доверить никакой тонкой работы - например, сменить судно умирающему. Кроме того, занятия Стигмена съедали очень мало энергии, по сравнению с энергетическими затратами всей экспедиции. У протовольтаических каскадов пока было полно времени на перезарядку, и они вырабатывали достаточно тока для работающих на поверхности тракторов. Для туннеллера имелся запас топливных стержней, куда больший, чем могло бы понадобиться - его спасли из-под обломков второй ракеты. Оборудование, бывшее на борту ракеты, погибло полностью, но трудно сильно повредить увесистые, изолированные тяжелой оболочкой радионуклидные стержни. Еды, воды, тепла и света также хватало. В этом отношении колония была хорошо обеспечена. Не хватало только трех вещей: людей, цели и надежды. Большинство из них потеряли и надежду, и цель после аварии второй ракеты - экспедиция прибыла сюда, чтобы проводить научные исследования. Когда беспилотная ракета отклонилась от оси и разбилась, ее топливные контейнеры разнесло, все тонкие детали оборудования, из которых оно большей частью и состояло, переломались, и почва пропиталась радионуклидами. И не только почва. Ошибка в траектории была не единственной неудачей. Кто-то в непростительно безумной горячке пытаясь спасти то, что было возможно, принес вниз, в пещеру радиоактивно горячую трубку. Кто-то еще встроил ее в водные рециркуляторы и она кипела там больше суток, а мельчайшие продукты распада просачивались в питьевую воду, пока кто-то из команды не догадался сунуть дозиметр в свой кофе. Из-за этого, естественно, все получили дозу. Они не могли жить без воды. Они пили ее, мрачно глядя на то, как чернеют дозиметры. Они пили насколько могли мало, и, как только смогли, стали вытапливать воду из вечной мерзлоты под марсианской полярной шапкой, что была от них всего в дюжине километров, но к тому времени люди уже начали болеть. Доза была не слишком высока. Ее хватало, чтобы убить, но не слишком быстро.

Было и еще одно негативное последствие. Мощная машина публичной пропаганды НАСА изо всех сил сражалась за них, но силы были слишком неравны. Сколько бы телевидение ни передавало душераздирающих интервью с рыдающими женами и детьми, сколько бы ни делал заявлений президент, сколько бы ни просил - общественное мнение насчет экспедиции не поддавалось пропаганде. Клоунская команда - так о них думала общественность. Пропили свою ракету. Погубили оборудование. Да еще и себя .

К счастью для американского духа, появился новый американский чернокожий теннисист, выигравший в этом году Уимблдонский турнир, а также новая кинозвезда по имени Максимилиан Моргенштерн, который на досуге по-настоящему боролся с гризли. Общество нашло новых героев. И редко теперь вспоминало, если вообще вспоминало о тех, кто погибал на Марсе.

Итак в день, который по календарю был двадцать первым декабря, Генри Стигмен выбрался из койки, ощупал языком десны, чтобы проверить, не кровоточат ли они, и отправился в общую комнату, чтобы, не торопясь, позавтракать. Сначала он заглянул туда, чтобы посмотреть - вдруг капитан Сирселлер пришел сегодня раньше, чем обычно? Но его не было. Была только Шарон баз-Рамирес, биохимик. Взяв из холодильника свою полупротертую еду и, разогрев ее в микроволновой печи, он сел рядом с ней. Шарон баз-Рамирес была из тех немногих, оставшихся в живых, которые обходились с Генри Стигменом как с полезным человеком. Это, несомненно было потому, что он доставил ей пробы скальной породы со следами органики. «Жизнь на Марсе!» - таков был заголовок их сообщения. Они надеялись, что дома это снова вызовет воодушевление. Но то, что нашел Стигмен, не было по-настоящему живым. Это были только химические вещества, которые, возможно, когда-то были чем-то живым и, кроме того, сообщение шло в день, когда кинозвезда убила медведицу гризли с медвежатами.

- Генри, - сказала Шарон баз-Рамирес, - не окажете ли вы мне услугу? Посмотрите, не сможете ли вы добыть образцы получше?

Она казалась очень усталой.

Он ел свою полупротертую пищу очень медленно, рассматривая собеседницу: черные круги под глазами, усталая складка у рта.

- Что значит получше? - спросил он. Она устало пожала плечами.

- Из-за нагрева сверла они спеклись, - пожаловалась она. - Их структура разрушилась.

- Я пытался использовать холодные сверла, Шарон! Я даже сам вышел наружу! И даже использовал взрывчатый порошок и детонатор…

- Не волнуйтесь, Генри, - резко сказала она, протянув руку, чтобы стереть пролитую еду с его комбинезона.

Он пробормотал извинения и взял себя в руки.

- Может, вам удастся где-нибудь найти расщелину, -сказала Шарон. - Вы попытаетесь, да? Я ведь биохимик, а не какой-нибудь офицер-пьяница, да и мне уже порядком надоело кормить больных, из-за того, что у меня нет никакого более серьезного дела .

- Я постараюсь, - сказал он, и всю дорогу к своей операторской обдумывал, как бы ему выполнить это обещание.

Обычно Генри Стигмен проводил время перед пультом управления, бросая свой атомный туннеллер на марсианские скалы, проделывая в них длинные прямые шахты, то и дело останавливаясь, чтобы, повернув туннеллер вокруг его собственной оси, сделать обход или поворот. Не было похоже, чтобы хоть что-нибудь из того, что он делает, когда-нибудь пригодилось на деле. Или для чего-нибудь потребовалось. Но эта работа ничего не стоила. Когда ему надоедал туннеллер, он мог взяться за бульдозеры для работ на поверхности и нагромоздить побольше марсианской почвы на фундамент купола входного шлюза или оборудовать ремонтную платформу и проверить фотобатареи, снабжавшие их энергией для внутренних помещений. Машины были очень хорошо сконструированы и не требовали особого ухода, но эта работа, по мнению Стигмена, была его главным вкладом в благосостояние экспедиции… даже если механизмы со всей очевидностью просуществуют куда дольше, чем колония.

Поразмыслив о том, как бы отблагодарить Шарон баз-Рамирес, он решил на сей раз использовать глубинный туннеллер. Он провел его в глубину марсианской скальной породы в двенадцати километрах к северу от лагеря. Стигмен не очень-то смотрел на то, что делал. Мурлыча под нос «Адест Фидель», он думал отчасти о Шарон баз-Рамирес, отчасти о маленькой бледной слабой Терри Каплан - последней из тех, кто начал быстро терять кровь.

Приборы показали температурный всплеск перед острием сверла. Он тотчас отключил сверло и обследовал скалу перед ним звуковыми зондами. Показания шкалы свидетельствовали, что скала очень тонка. Развертка показала наличие бугорчатого, большей частью сферического образования, весьма объемистого, полного темных, испещренных белыми черточками объектов. Генри Стигмен внезапно улыбнулся. Пещера! Это даже лучше расщелины в скале! Он сможет проникнуть внутрь с одной стороны, дать скале охладиться, и отвести туннеллер назад. Затем он сам сядет в него и вернется, чтобы собрать все образцы - «не спекшиеся», которые могли бы понадобиться Шарон. Он снова поставил сверло на низкий накал и медленно продвинул туннеллер еще на метр. Приборы показали, что он проник внутрь. Стигмен отключил сверло и подумал минуту. Изрядный опыт говорил ему, что нужно сначала подождать полчаса, чтобы скала охладилась, а затем уже раздвигать затвор тонкой и редко используемой оптической системы. Он мог подождать. Или мог отвести туннеллер назад не осматривая пещеры и проникнуть внутрь сам, что в любом случае заняло бы два-три часа. Он пожал плечами, потянулся и откинулся в кресле, с улыбкой пережидая необходимое время. Шарон будет по-настоящему довольна! Особенно, если окажется, что на камне пещеры есть что-нибудь органическое - хотя, предостерег он себя, это, конечно, не гарантировано. Это, в действительности, встречается чертовски редко. Кора планеты Марс была очень холодной и безжизненной. Только в некоторых очень немногочисленных местах, где благодаря случайным возмущениям глубинного тепла на миг, небольшой участок становился теплее, чем его окружение;-можно было надеяться, что хоть это способно как-то поддержать жизнедеятельность микроба. Все-таки они с туннеллером сейчас были под полярной шапкой. Там кое-где, в конце концов, могла быть остаточная вода…

Когда время истекло, он посмотрел на экран и в луче прожектора увидел, что да, вот она, пещера - только не совсем пустая. И это не природное образование. Это был огромный пузырь в теле скалы, окаймленный тем, что могло бы быть узкими карнизами и тем, что выглядело как балконы, и повсюду было нечто вроде полок и столов. На некоторых из них лежали какие-то предметы. Тенри Стигмен не знал, что он обнаружил, но вид всего этого вызывал странное ощущение. Он минут двадцать не мог осознать того, что увидел. К тому времени на его вопли в операторскую сбежались остальные. Они тоже начали вопить. Капитан Сирселлер приказал Генри отойти прочь, потому что, естественно, боялся, что тот разволнуется до такой степени, что сшибет что-нибудь или нажмет какую-нибудь не ту кнопку. И все-таки с порога он мог видеть кое-что из бывшего на экране и слышать то, что каждый кричал другому. Он четко услышал, как Марти Лоулесс прокричал:

- Знаешь, что это? Это же марсианский универмаг Мэйси!

Следующий шаг предпринял капитан Сирселлер - за это капитанам и платят.

- Назад! - приказал он. - Все отошли от пульта! Быстро! Пусть Генри уберет этот чертов бур, чтобы мы могли войти внутрь!

Поэтому Генри снова очутился перед пультом. Капитан навис над одним его плечом, а все прочие, как казалось Генри, - над другим. Генри положил руку на стартовый рычаг и помедлил, оглянувшись на капитана.

- Вы хотите, чтобы я отвел его назад?

- Да, черт возьми, назад! Убери его с дороги, дурень! Стигмен кивнул.

- Отвести его прямо сюда? - спросил он. Капитан объяснял ему, - очень доходчиво - что он может поставить туннеллер где угодно, только бы убрать его с дороги, чтобы первая исследовательская партия могла пройти внутрь и осмотреть находку. Генри молчал и все сильнее сутулился. К тому времени, когда Стигмен с трудом, медленно отвел туннеллер назад на две или три его длины и начал прокладывать боковой туннель, чтобы спрятать его, он остался в комнате почти один. Но не совсем один. Ходячие больные - Терри Каплан и Брюс Де-Анджелис и еще один или двое, кто мог смотреть, но кому было не под силу отправиться в путь к находке, хрипя и задыхаясь стояли у него за спиной. Но те, кто мог добраться до пещеры, уже ушли.

Туннель от базы до «универсального магазина» был немного больше тридцати трех километров, причем пять последних были еще не отглажены. Колесный транспорт не мог проехать по этому отрезку, но никто не захотел ждать, пока туннель будет закончен полностью. Потому две первые партии отправились по шестеро или по восемь человек на колесных туннельных вагонетках до того места, где кончалась гладкая часть туннеля. Затем они пошли пешком. Они шли - в дыхательных масках и с рюкзаками, таща за собой тележки или волокуши с камерами, инструментами и оборудованием. Они должны были идти. Они вынуждены были идти. Каждый из них, кто еще мог ходить, должен был добраться туда и посмотреть своими глазами, потому, что «универсальный магазин» на световой год превосходил все открытия, которые сделала на Марсе экспедиция, и, следовательно, почти искупал смерть чуть ли не всех членов экспедиции.

Они шли почти все. За исключением тех, кто действительно был слишком слаб, чтобы проделать этот путь… и Генри Стигмена. Тому, кто нашел «универсальный магазин» не было разрешено войти в него. И не потому, что он был нужен здесь, чтобы отвести большой туннеллер и позволить людям войти внутрь. Последний приказ капитана Сирселлера очень ясно дал это понять. «Ты остаешься здесь, Стигмен, - сказал он, - ты понял? Остаешься, и все».

Первые десять минут Стигмен и стоящие рядом с ним его товарищи по несчастью не видели на экране ничего кроме развертки показаний звукового зонда, демонстрирующей через какой тип скальных пород прошел туннеллер. Затем Стигмен выключил зонд и переключился на канал переносных камер в первой вагонетке.

- Это оно и есть? - спросила Терри Каплан. Для того, чтобы говорить, ей приходилось задерживать дыхание. -Это совсем… совсем… - она глубоко вздохнула, - совсем не похоже.

- Это только туннель, - рассеянно сказал Стигмен, наблюдая, как головокружительно поворачивается поле обзора. Первая партия вошла внутрь, и тот, кто тащил эту камеру, с облегчением переключил ее на режим автоматического сканирования. Стигмен с завистью смотрел на то, как остальные - один взволнованнее другого - входят в страну чудес, открытую им для них. Марта Лоулесс, шести футов ростом и пятидесяти шести лет от роду всем своим тощим телом залезал в призматическое сооружение в центре пустого пузыря и кричал, вылезая из него:

- Это действительно магазин! Что-то вроде магазина! Или как закрытый рынок! Как огромная рыночная площадь, где можно найти все!

- Это может оказаться товарным складом, - возразил Мануэль Эндрю Эпплгейт, старший из выживших археологов, которого раздражало предположение инженера связи.

- На большей части полок ничего нет, Мэнни-Энни, - заметил капитан Сирселлер.

Лоулесс и на это ответил.

- То, что могло разрушиться, естественно, разрушилось! - прокричал он, - Бог знает сколько веков этому складу! Но это действительно магазин! Восточный рынок! Базар!

В операторской кабине Терри Каплан прошептала Стигмену - казалось, она при последнем издыхании:

- Это на самом деле универмаг Мэйси, Генри. О, как это понравится Мортону!

Ей никто не ответил, потому, что Терри была вдовой. Мортон Каплан уже больше трех месяцев был мертв.

Итак, экспедиция снова ожила - насколько могла, ведь большинство ее членов уже были погребены в марсианской почве. Снимки, образцы, диаграммы, всякого рода данные - каждый хотел сразу же приступить к своей работе. Нет! Но после того, как археологическая группа сделает свои описи! Сейчас! Сначала я! Члены экспедиции на всю катушку получали удовольствие от своей работы не только потому, что их просто лихорадило от находки, но и потому, что впервые за многие месяцы они действительно получили какие-то признаки интереса к ним Земли. Это произошло не сразу. Сообщение дошло до штаба НАСА меньше, чем за полчаса. Но никто в штабе НАСА не удосужился обратить внимания на первые волнующие известия. Несколькими часами позже какой-то, вне всякого сомнения изнывавший от скуки, связист решил, что он, в конце концов, мог бы отработать свой дневной заработок, просмотрев последнюю партию накопившихся сообщений. Он так и поступил. И всю скуку как рукой сняло.

На Земле была подходящая обстановка для того, чтобы снова заинтересоваться Марсом. Кинозвезда проиграла свою последнюю схватку с гризли, причем окончательно. Появился новый югославский паренек, у которого под ногами теннисный корт прямо-таки воспламенялся. Потому новости показывали отснятые на Марсе кадры и ввели ежедневную передачу после вечернего выпуска. Отдел общественной информации НАСА чувствовал себя на седьмом небе. Еще! - умоляли они. Не только зернистые старые археологические фотографии и прорисовки. Хотим личностей! Интервью! Интервью, в первую очередь, с тем героем экспедиции, который первым нашел марсианский универмаг!

Так как капитан был истинным, хорошо подготовленным НАСовцем, он понял в чем его долг и выполнил его. Он отвлек Шарон баз-Рамирес от ее тонкой работы по изучению образцов плесени явно органического состава из «универмага» и приказал ей залатать дырки в старом комбинезоне Стигмена. Единственный оставшийся в живых хирург был оторван от ухода за умирающими, чтобы подстричь и выбрить Генри. Затем Генри поставили перед телекамерой.

Капитан Сирселлер, естественно, сам организовывал это интервью. Он вспомнил все, чему его учили. Нашли два самых приличных во всей колонии стула и поставили их по краям стола перед камерой. На стол положили какую-то причудливую металлическую штуковину. Это был наиболее эффектный предмет из тех, что археологи позволили принести сюда. Затем капитан знаком велел повернуть камеру к нему. Как только это было сделано, он улыбнулся прямо в объектив.

- Приветствую вас, друзья, - сказал он. - Говорит Марс. Под моим руководством экспедиция продолжала исследование этой древней планеты, как на ее поверхности, так и внутри нее. Только что мы сделали величайшее в человеческой истории открытие. По моему указанию Генри Стигмен расширял сеть наших исследовательских туннелей. Он случайно проник в закрытую подземную камеру, объемом примерно в двадцать тысяч кубометров. Она разделена на пять уровней. Все уровни заполнены треугольными призматическими конструкциями. Каждый треугольный отсек заполнен различными видами предметов. По моему приказу наши специалисты провели первичный осмотр. Они сделали предположительный вывод о том, что это товары, а сама пещера является чем-то вроде марсианского торгового склада. Это, - он взял со стола блестящий предмет, - возможно является научным прибором или даже домашней утварью. Конечно, большая часть содержимого этого «склада» заржавела, пришла в негодность или просто рассыпалась - ведь эти предметы пролежали здесь очень-очень долго. Потому я приказал нашим археологам обращаться с ними с величайшей осторожностью, чтобы никакие ценные данные не пропали.

Камера отъехала назад, чтобы показать место, откуда был взят предмет, а также Генри Стигмена, зачарованно слушающего капитана и ковыряющего пальцем в ухе. Стигмен совершенно не знал, что ему делать. Ему была дана одна инструкция - расслабься. Но как тут расслабишься, когда капитан искоса бросает на тебя такие холодные взгляды. Сейчас у него было это странное зудящее ощущение, которое означало, что его расстроенная нервная система снова перевозбуждена. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул.

- Теперь, - подчеркивая каждое слово, сказал капитан, - я хочу представить вам человека, который, следуя моим указаниям, первым проник в это марсианское чудо - Генри Стигмена!

Стигмен резко открыл глаза, посмотрел в камеру и зажмурился. Ему не нравилось, что камера смотрит на него. Он отвел глаза в сторону, но его взгляд упал на монитор, что было еще хуже - он увидел, что дрожит. Он попытался взять себя в руки, но от этого дрожь только усилилась.

- Генри, - сказал капитан, - расскажите нам, что вы почувствовали, когда проникли в пещеру.

Стигмен немного подумал, затем неуверенно сказал:

- Я хорошо себя почувствовал!..

- Хорошо! О, да, мы все ощутили себя точно так же, - терпеливо, что было заметно, сказал капитан. - Но когда вы выполнили задачу, которую я поставил перед вами и впервые увидели доказательство существования на Марсе жизни - даже разумной жизни! - были ли вы удивлены? Взволнованы? Счастливы? Может, вам захотелось рассмеяться от радости? Заплакать? Или сразу и то, и другое?

- Наверное, - сказал, задумавшись, Генри.

- Но осознали ли вы, что все великие жертвы - жизнь стольких из нас и замечательная поддержка американского народа - сделали это возможным? Осознали ли вы, что открытие стоило этого?

Генри сумел найти безопасный ответ:

- Я точно не помню, капитан, - быстро сказал он. Капитан подавил вздох и дал знак Мине Уэндуотер - из выживших женщин она выглядела лучше всех. Она вошла в поле обзора камеры с бутылкой шампанского и стаканом.

- Это вам, Генри, - сказал капитан, наклонившись вперед, чтобы оставаться в поле зрения камеры, пока Мина наполняла стакан.

- Это вам в награду за то, что вы так успешно выполнили мои указания!

Генри осторожно держал стакан, пока Мина наполняла его. Затем она присела в очаровательном реверансе перед ним и капитаном и удалилась. Генри посмотрел на капитана, ожидая указаний.

- Пейте! - напряженно сказал капитан. Временами, думал он, кажется, что приказы отдела общественных связей НАСА о соблюдении гражданских прав слишком дорого обходятся. - Давайте! - приказал он замявшемуся Генри.

- Есть, капитан, - сказал тот.

Он уставился на стакан, затем вдруг резко поднес его к губам. Половина содержимого выплеснулась на него и на пол. Затем - поскольку бутылка-то была от шампанского, но содержимое вовсе им не было, это была некая пузырящаяся жидкость, состряпанная химиками, чтобы наполнить пустую посуду, - Стигмен подавился и стал отплевываться. По его телу прошла судорога, он уронил стакан и сел, разинув рот, тупо глядя в камеру.

Поддержать моральный дух стоит не просто больших хлопот, иногда это вовсе не удается. Капитан широко улыбнулся в камеру и сказал:

- На этом мы заканчиваем наше интервью с Генри Стигменом, который под моим руководством… что там, Генри? - раздраженно спросил он.

Стигмен довольно давно прекратил тыкать пальцем в свой перемазанный комбинезон и махал капитану рукой, как сумасшедший.

- Я хотел только сказать еще одну вещь, - попросил он. - Эй, вы, дома! Знаю, еще рановато, но - с Рождеством!

Стигмена после этого заставили еще раз пройти осмотр у врача, который всю ночь наблюдал за ним в палате лежачих и умирающих. Хирург изучил данные своих тестов и фотопластинки и сухо сказал Генри :

- Боюсь, что вы умираете. Вам осталось несколько недель. Ваши миелиновые оболочки разрушены. Очень скоро все станет хуже… Правда, хорошая прическа получилась?

Когда Генри пришел в кабинет капитана, его там не оказалось. Хирурга тоже не было, хотя его отчет уже прошел по сети, и старший помощник командира изучала его на экране.

- Чего вы хотите, Генри? - спросила она. - Вы хотите пойти в пещеру? Ради Бога, нет! Капитан Сирселлер никогда этого не позволит. Отчет хирурга очень четко показывает это - ваши моторные рефлексы слишком ненадежны, а там очень хрупкое содержимое, и мы не хотим, чтобы вы что-нибудь сломали.

- Я ничего не сломаю, - воспротивился было он, но она уже не слушала его. Она просто от него отмахнулась.

Никто больше не хотел слушать его, хотя некоторые пытались отмахиваться от него более мягко.

- Вы же не хотите испортить ваше собственное открытие, не так ли? - сказала Мина Уэндуотер.

Стигмен признал, что нет.

- Тогда разве не глупо было бы пускать вас туда и портить все дело? Вы же поломаете незаменимые вещи! Приведете их в беспорядок так, что археологи не смогут закончить свои исследования.

- Он нахмурился, и Мина рассудительно добавила:

- Вы же знаете, как важно для археологов и антропологов исследовать вещи в том виде, в каком они были оставлены.

- Я же ни до чего не дотронусь, - взмолился Стигмен.

- Конечно, вы не хотите ничего испортить. Нет, -мягко сказала она, - вы только постоите там не входя, хорошо? Вы же понимаете, мы не можем допустить больше несчастных случаев.

Она ушла прежде, чем он успел напомнить, что это не он разбил транспортную ракету и загрязнил воду продуктами распада. Шарон баз-Рамирес мягче отнеслась к нему, но она была сильнее занята. Она отвлеклась от пробирок с пробами ровно настолько, чтобы сказать:

- Я честно ничем не могу вам сейчас помочь, Генри, но не тревожьтесь. Рано или поздно они позволят вам войти туда, вы же сами понимаете.

Но если это не будет рано, то может стать и поздно. Стигмен сказал отстраненно:

- Вы знаете, что сегодня сочельник?

- О, уже… С Рождеством, Генри! - сказала она, повернувшись на лабораторном стуле к своим пробиркам.

Стигмен медленно зашагал на негнущихся ногах к своей операторской. Этот путь сегодня показался длиннее обычного. Он мимоходом подумал о том, сколько, по словам хирурга, ему осталось. Затем он оставил эти размышления - раз он ничего не может поделать, то нечего и думать об этом.

Коридор не просто казался длиннее обычного, он определенно был длиннее, чем полагалось бы по каким-либо разумным причинам. Четверть километра от одного конца до другого, через каждые пять-шесть метров дверь в чью-нибудь спальную комнату, мастерскую или склад припасов. Большей части припасов уже не было. Как и людей. Поэтому больше половины дверей были забиты.

Стигмен безразлично активизировал туннеллер. Затем безучастно сел перед экраном, не давая приказа двигаться вперед. Иногда ему нравилось выписывать круги и восьмерки под поверхностью Марса, высверливая пустоты в древней планете, пронизывая ее червоточинами и каналами, подобных которым Марс не знал. И, похоже, больше никогда не узнает, но и не забудет. Марсианская кора была слишком толстой, старой и холодной, чтобы сжаться и снова стать непорочной. Артерии, проложенные Стигменом, останутся тут навеки.

Он отключил туннеллер и подумал о поверхностных тракторах. Однако он не слишком любил работать на поверхности. О, как же это захватывало в первые недели после высадки - наперекор смертям и року, что навис над большинством из оставшихся в живых! Ему так нравилось разравнивать вечные, девственные марсианские пески и гравий под фундамент для огромной параболической антенны передатчика, пославшего их сигналы обратно на Землю, или отправляться за пятьдесят, а то и сотню километров, чтобы собирать и привозить образцы для исследований. Даже вид карликового, далекого солнца и то приводил в трепет. А каким удовольствием было смотреть на точечки раскаленного света - на звезды! Как изумлял, странно близкий горизонт… И все это казалось чудом - все время. За каждым холмом таилось чудо - и этим чудом был Марс. Что они найдут, когда окажутся за этим холмом? Город? Оазис? Или… марсиан?

Или - когда иссякли надежды найти хоть что-нибудь из этого… дерево? Или куст?

Или тонкую заплату мха на камне?

Они не нашли ничего. Только те же самые стерильный песок и скалы или загрязненный песком лед у края полярной шапки. Даже слабое солнце и раскаленные добела звезды больше не вызывали восхищения.

Стигмен пнул скальную стену под приборной доской.

Затем он просиял.

В конце концов, сегодня же сочельник!

Итак, Стигмен опять совершил долгий переход в кабинет капитана, зайдя по дороге в свою комнату. Костюм Санта-Клауса все еще был там, в ящике под его койкой! Он вытащил рюкзак, затолкал туда костюм и поспешил по коридору. Капитана Сирселлера не было на месте, а лейтенант Теска не поддержала его.

- Он в универмаге, - сказала она, - и действительно очень занят, как и я - я сама туда собираюсь. Что, Рождественский вечер? Нет-нет, я не могу разрешить этого, правда, Генри, - терпеливо, очень терпеливо говорила она. - Я думаю, вы просто не понимаете, что для нас значит эта находка. И именно сейчас у нас нет времени на эту чепуху.

Однако она не препятствовала Стигмену увязаться в поездку с ней. Вагонетка на больших колесах мягко катилась по туннелю до тех пор, пока они не добрались до невыровненного участка. Там первый помощник капитана выскочила из вагонетки и быстрым шагом преодолела оставшиеся несколько километров. Стигмен терпеливо тащился вслед за ней. Его походка становилась все хуже и хуже, он понимал это. Колени вихляли - это не было больно, просто казалось, что суставы слишком свободно сочленены так, что он не был уверен, что на каком-нибудь шаге ноги не подломятся. Икры начали болеть -теперь он неуклюже ставил ноги и непривычные к этому мускулы растягивались. Дорога заняла у него час, но, когда он добрался до боковой шахты, где оставил туннеллер, он уже мог расслышать впереди голоса. Самый громкий принадлежал капитану Сирселлеру. Он спорил с Мануэлем Эндрю Эпплгейтом перед входом в пещеру. Между ними Стигмену была видна внутренность пещеры - он никогда не смотрел на нее так. В ней размес-тили два десятка ярких ламп, высвечивавших яркие и пастельные цвета, группки давно проржавевших металлических предметов и груды Бог знает чего, превратившегося в черную крошку. Когда капитан заметил Стигмена, он повернулся и набросился на него:

- Что ты тут делаешь? Я же сказал тебе сидеть на месте!

- Я не входил внутрь, капитан, - покорно ответил Генри. - Я только хотел спросить, будем ли мы в этом году праздновать Рождество.

- Рождество? - повторил капитан.

- Что за Рождество? - сказал вслед за ним Эпплгейт. -У нас нет на это времени, Генри. Все слишком заняты!

- Я не слишком занят, Мэнни-Энни, - сказал Стигмен, но капитан оборвал его.

- Так найди себе дело! Выкопай что-нибудь полезное!

- Я уже накопал в шесть раз больше, чем нам когда-нибудь сможет понадобиться.

- Тогда расширь какие-нибудь туннели!

- Но я уже… - начал было Стигмен, попятившись от капитана и поскользнувшись на куче посыпавшихся камней из скальной породы, сквозь которую проникло з пещеру сверло. Он шатнулся к капитану. - Ох, простите,-сказал он, - но расширять ничего не нужно. Даже кладбище.

- Вон! - прорычал капитан.

И Стигмен пошел прочь. Он немного помедлил у туннельного вагончика, еще раз глянув на капитана. Но тот снова погрузился в спор с Мэнни-Энни Эпплгейтом.

Стигмен вздохнул и отправился по длинной неровной дороге к жилому куполу. В конце концов, не мог же он забрать вагончик и оставить прочих на произвол судьбы. Но, пройдя метров двенадцать по туннелю он вдруг просиял, пошел быстрее и свернул в шахту, в которой он оставил туннеллер. Он же сможет поехать домой! Не по этому туннелю, конечно, но что ему помешает сделать другой? Стигмен прижался к исцарапанному металлу туннеллера там, где его корпус закруглялся, переходя в прямую плоскость бока. Нашел утопленный в корпусе запор. В него, конечно, набились осколки камня, но он терпеливо вычистил их оттуда, открыл люк, влез внутрь и пробрался к водительскому креслу. Места здесь было мало, в кабине все еще было слишком жарко после последнего рывка в проделывании туннеля, но это была только его кабина. Он вытащил из рюкзака костюм Санта-Клауса и подложил его под голову. Затем он откинулся в кресле и закрыл глаза.

Он не спал.

Немного погодя он выпрямился, включил работающие сейчас на холостом ходу схемы, проверил приборы. Туннеллер, как и контрольные схемы, имел связь с лагерем, и Стигмен решил было дать знать кому-нибудь из тех, кому до этого было дело, где он находится. Он подумал, что можно было бы оставить еще и сообщение о своем самочувствии, потому, что он действительно начал чувствовать себя очень своеобразно. Но, поскольку очень немногим это было на самом деле небезразлично, Стигмен передумал. Он отключил коммуникационную систему. Затем он перевел рычаг на сверла и включил моторы туннеллера. Раздался рев. Кабина и весь туннеллер коротко, резко тряхнуло. Туннеллер двинулся вперед, в глубину девственных марсианских скал.

Двадцатью минутами позже Стигмена в первый раз вырвало. К счастью, он был к этому готов. Качающиеся движения туннеллера могли бы вызвать тошноту у любого, даже если бы он не пил радиационно-загрязненной воды колонии. Стигмен отыскал резервуар - на самом деле это был контейнер от одного из топливных стержней, чтобы собрать рвоту. Когда его кончило рвать, он был весь в поту, у него кружилась голова, но на душе было спокойно.

Он немного прибавил скорость и начал бурение.

У него не было определенной цели, кроме как продолжать двигаться. Ему нравилось не ставить перед собой цель. Именно так находят неожиданное. На конце бура, где чудовищные, невероятно твердые, крепкие зубья вгрызались в скалу, располагались два утопленных заподлицо звуковых генератора. Каждую секунду, каждый из них производил резкий, словно выстрел, щелчок, причем частота испускания звука у каждого была довольно разная и сильно отличающаяся от звукового спектра работающего бура, что давало возможность акустическому приемнику внутри выделять их. Каждую секунду они испускали звук и улавливали эхо трещин, дефектов и мягких участков и передавали результаты на экран перед Стигменом. Конечно, у Стигмена не было ветрового стекла. Стекла, подходящего по прочности корпусу туннеллера просто не существовало, да и будь таковое, сквозь него, в основном, не на что было бы смотреть. Но акустический экран был не хуже стекла.

Стигмен откинулся назад, глядя, как картинки на дисплее сменяют одна другую. В основном это были мягкие участки в теле скалы перед ним - интрузии более легких пород может быть, или линзы клатрата, загрязненного твердыми включениями льда, самое близкое к жидкой воде из того, что они нашли на Марсе. Или, может - еще одна полость? Жаль, подумал Стигмен, что он так скоро умрет… Это уже не ужасало его. Первое потрясение от осознания этого давно уже улеглось. Уже год он знал, что жить ему недолго, и почти был уверен, что не доживет до взлета, тем более не переживет бесконечного возвращения на околоземную орбиту и домой. Значит, тамошних радостей он больше уже не увидит. Так же как никогда не увидит облаков в синем небе. Никогда не будет плавать. Никогда не увидит чудес, на которые у него не хватало времени - Ниагарский водопад, Стонхендж, Великую Китайскую стену… Никогда не будет больше настоящей полной луны, радуги, грозы. Никогда он не остановит такси на городской улице, никогда не пойдет в кино с хорошенькой женщиной, никогда-Никогда, ничего этого не будет… С другой стороны, успокоил он себя, вряд ли отыщется человек, который когда-нибудь увидит то, что он видел на Марсе! Даже сейчас, когда он смотрел на экран, это было чудесно! Сейчас он был за несколько километров от «универмага», глубоко под тонким пятном сухого и пропитанного водой льда, именуемого Северной Полярной шапкой. Обманчивые цветные изображения на экране складывались в прелестные узоры, постоянно меняющиеся по мере продвижения туннеллера, как только сонары получали более точную информацию о том, что находится перед ними. Если где-то на всем Марсе и была тектоническая активность, то центр ее был неподалеку отсюда, где эхозонды показывали наличие выбросов более теплой, легкой и мягкой субстанции, а в нескольких местах даже жидкой воды. Питер Браганца, главный геолог, уподобил некоторые из них фонтанам белого или черного дыма на дне некоторых земных морей, медленному выходу вверх слабого остаточного тепла из коры старой планеты. Именно из таких выбросов Стигмен и принес образцы, которые привели в такой трепет Шарон баз-Рамирес. Органика! Почти определенно органическое вещество, думала она, - но нагрев туннеллера выпарил из минералов воду и спек углеводородные вещества. Если бы у них было бы хоть что-то из оборудования, которое они должны были бы иметь, в частности, сканнер для ядерного магнитного резонанса, она знала бы наверняка… но оборудование для ЯМР было в разбившейся ракете.

Стигмен наклонился вперед, вглядываясь в экран.

Серый шарик в правом углу стал бледно-голубым, когда сонары получили более точную информацию о нем. Клатрат? Не совсем… Жидкая вода? Может быть. Стигмен не мог получить хоть сколько-нибудь достоверных температурных данных, покуда сверла работали, но рядом с выбросом было теплее. Очень возможно, что там может быть жидкая вода. Он напевал себе под нос «Молчаливую ночь» и изучал экран.

Сейчас картинка была непривычно красивой. Почти голограмма, или, по крайней мере, создавалась иллюзия глубины. Компьютеры сонаров изучали и анализировали данные и создавали перед его глазами изображение. Все, что они показывали, было почти всегда сложнее и красивее, чем то, что он мог бы увидеть, вспарывая кору Земли. Даже куда более гомогенные скалы и камни Земли показывали различие в текстуре и плотности. На Марсе, где чуть ли не вся кора застыла почти навсегда, были бесчисленные расколы, трещины и линии разломов, создававшие приятный узор из цветных полосок и шариков.

Забавно, подумал Стигмен, что они кажутся не совсем хаотичными.

Ему пришлось прервать наблюдения из-за очередного приступа рвоты. Он прижал канистру ко рту - туннеллер жестоко качало.. Когда приступ кончился, он отставил канистру, по-прежнему пристально вглядываясь в экран. Он пытался понять то, что увидел.

Почти прямо по курсу, немного ниже того уровня, где шел бур, открылась призматическая трубообразная структура, светившаяся золотисто-желтым. Это не был клатрат! Даже не жидкая вода. Это тянулось влево в пределах чувствительности акустического зонда в одном направлении. В другом направлении оно простиралось на сотню метров или около того в сторону «универмага», который он давно уже проехал, пока не достигало твердой, новой, геологически молодой, интрузии.

Довольно улыбнувшись самому себе, Стигмен немного опустил острие бура, пустив его по кругу, чтобы посмотреть, что это.

Туннеллер нырнул, режущий конец бура бешено вращался, и это открылось перед Стигменом во всей своей огромности. Туннеллер вошел в пустоту.

Вот это сюрприз! Под марсианской поверхностью было не так уж много полостей. Стигмен быстро выключил бур. Очень медленно, только на тракторных гусеницах, туннеллер прокладывал путь между раскрошившимися краями пролома в скале. Когда путь был свободен, Стигмен отключил все системы и остановился поразмыслить.

Он понял, что действительно очень устал. Хотя он и был рад, что мучительные толчки туннеллера прекратились, его по-прежнему сильно тошнило. Он осторожно позволил себе выпить несколько глотков воды из запаса провианта туннеллера. И приободрился, когда не изверг все сразу же. На мгновение мелькнула мысль снова выйти на связь, чтобы сообщить о своей находке. Геологи несомненно захотят исследовать это необычное образование…

Но Стигмен хотел исследовать его в одиночку.

Он надел дыхательную маску и с меньшим, чем ожидал, усилием, сумел, в конце концов, освободить от накопившегося снаружи гравия передний запор и открыть его. Он был горячим. Когда он осторожно вышел и ступил на отвал, ему обожгло ноги. Он скакнул назад, в туннеллер, потирая стопу и оглядываясь вокруг в поисках того, что ему было нужно. Освещение. У него была наплечная упаковка батарей и ручной фонарик. Также и одежда, потому что вдали от раскаленных сверлом камней в туннеле будет очень холодно.

Он усмехнулся самому себе, взял красное одеяние со спинки кресла и натянул его на себя, даже платиновую бороду. Затем он включил гусеницы и стал медленно двигаться вперед, минуя скалу, сквозь которую проник бур, до тех пор, пока зубья выключенного бура не скрипнули по противоположной стене. Тогда он ступил на гладкий плоский пол туннеля, который вовсе не был геологическим образованием. Хотя в его глазах все расплывалось и было больно дышать, Стигмен был уверен, что туннель такое же искусственное сооружение, как и «универмаг». Стены из незамутненных тысячелетиями кристаллов, отбрасывали свет его ручного фонаря. Туннель был в сечении треугольным, с закругленными углами.

Процессы образования природных формаций таких структур не дают.

Что теперь Ниагара! Стигмен, торжествуя, громко рассмеялся. Ему было ясно, что теперь делать. Надо было прыгнуть в туннеллер и рассказать всем остальным членам экспедиции о том, что он нашел. Они опрометью бросятся сюда, чтобы исследовать туннель, посмотреть, куда он ведет…

Но он тоже этого хотел.

Не оглядываясь, он повернул влево. Поудобнее устроил батареи на лямках и похромал по туннелю. Когда его скрутил очередной приступ рвоты, у него уже не было канистры. С другой стороны, ему мало что было извергать, потому он почти не испачкался. Когда, наконец, он уже не мог идти, он сел. Его пальцы нащупали какие-то осколки, похожие на битый фарфор или какой-то вид камней.

Совершенно счастливый, он закрыл глаза.

Он не скоро снова открыл их, и открыл только потому, что ему показалось, будто его старая собака тычется носом ему в пальцы.

Он очнулся, но ощущение осталось. Кто-то уткнулся носом ему в руку. Но это была не собака. Когда он пошевелился, это отпрыгнуло от света, но последним в своей жизни взглядом он успел хорошо его рассмотреть. Больше всего это походило на белька, которых охотники за мехом забивают дубинками, только на тощих ножках-ходулях.

- С Рождеством, - прошептал Генри Стигмен и умер.

Когда, наконец, кто-то заметил, что Стигмен пропал, капитан приказал Мануэлю Эндрю Эпплгейту пойти по новому туннелю и вернуть, по крайней мере, сам туннеллер. А до Стигмена, сказал капитан, ему дела нет.

Когда Эпплгейт добрался до туннеллера и увидел, куда тот проник, его почти бессвязное сообщение сорвало с места половину колонии, и они бросились туда чуть ли не бегом.

Когда они наконец, заметили меркнущий свет фонарика Стигмена далеко в коридоре и поспешили туда, они увидели, что Стигмен не один. Он сидел, опираясь на стену, в костюме Санта-Клауса - мертвый. Даже под фальшивой бородой им было видно, что он улыбается, а вокруг него, страдальчески посвистывая, пытаясь избежать резкого света приближающихся фонарей, сидели восемь невероятно, совершенно неожиданно, бесспорно живых и дышащих марсиан. И когда, в конце концов, оставшиеся в живых члены экспедиции прибыли на прием к президенту и торжественно проехали по улицам Нью-Йорка, Бродвей по этому случаю был переименован не в авеню Капитана Сирселлера. Его назвали бульваром Генри Стигмена.