День козла

III

Выругавшись сквозь зубы, снайпер передернул затвор армейской СВД, и латунная гильза, звякнув, покатилась по полу. В комнате отчетливо запахло пороховой гарью.

Только что в перекрестье оптического прицела он отчетливо видел одутловатое, знакомое по тысячам фотографий и телевизионных кадров лицо Первого Президента, но за мгновение до того, как указательный палец нажал на чуткий спусковой крючок, оно исчезло, а еще секунду спустя вся картина смазалась, затянулась пылью, и машина, рванув, скрылась за высоким забором на территории дачи, став недоступной выстрелу, и унеся в своем объемистом чреве живую мишень.

Вторую пулю посылать было не в кого. Не в охранников же, которые – это было хорошо видно в мощную оптику – сбежались стайкой у самых ворот, крутили опасливо головами, каждый держал правую руку запазухой, готовый в любую минуту открыть стрельбу, но снайпера на таком расстоянии разглядеть они не могли. Да и звука выстрела наверняка не услышали, хотя глушитель у него был старый, дрековский, винтовка долбанула так, что сухая замазка с оконных рам посыпалась, но все-таки километр – это прилично, если и донеслось что до них, так звук не громче хлопка пробки, выскочившей из бутылки взбаламученного шампанского.

Минуту спустя из ворот на дорогу, где только что стоял президентский джип и колготилось встречавшее высокого гостя районное руководство, вышел коренастый, короткостриженный мужик, и, приставив ко лбу ладонь козырьком, пристально вгляделся в пятиэтажку, откуда стрелял снайпер. Видать, засек направление, может быть, и окно, из которого вылетела пуля.

Стрелок инстинктивно отпрянул в глубину комнаты, и, понимая, что не может быть виден с улицы, за тысячу метров, все-таки шагнул в сторону, скрываясь в полумраке неухоженного жилища, рассматривая в прицел старшего телохранителя. Ему казалось, что этот пожилой президентский охранник непостижимым образом вычислил его укрытие, и теперь пытается разглядеть снайпера, что на такой дистанции, сквозь мутное, в разводах грязи оконное стекло, конечно же, физически невозможно.

«А ведь это наверняка тот, что за мгновение до выстрела оттолкнул бывшего президента, – сообразил вдруг стрелок. – Толковый должно быть, мужик!»

Снайпер одобрительно хмыкнул. Несмотря на досадный промах, он не испытывал сейчас неприязни к опередившему его незнакомцу. Служба есть служба. Мало ли кто теперь служит, кому и за что! Ему, стрелку, нужен был только Первый Президент. Тот, в которого он уже много раз целился из винтовки по ночам в тревожных снах, и всякий раз мазал, не мог поразить, просыпаясь в холодном потy. То патрон давал осечку, то пуля, наткнувшись на невидимую, как бронированное стекло, стену, с визгом уходила в сторону. Но чаще немели, отнимались от накатившей неведомо с чего немощи, руки и надежная снайперская винтовка Драгунова оказывалась непомерно тяжелой.

И все-таки он был уверен, что, если выпадет случай, не промахнется наяву. Слишком важен был этот выстрел, ставивший точку в биографии Первого Президента, и, конечно, его, стрелка тоже. Но последнее для снайпера было уже не важным.

И вот, благодаря невероятному стечению обстоятельств – и в этом он видел предопределяющий перст судьбы – встреча, о которой он мог только грезить ночами, перекатывая горячую от опаляющей ненависти голову по влажной от пота подушке, состоялось. Не раздумывая ни секунды, не терзаясь сомнениями, он тщательно выцелил знакомый профиль, выстрелил! И – промахнулся…

Но это не беда – утешал он себя. Это только тренировка. Пристрелка. Президент пробудет в Козлове, снайпер знал это точно, не меньше недели. И стрелок дождется своего часа. Не надо только суетиться, мельтешить. И тогда… То, что делает с человеческим телом пуля калибра 7.62, выпущенная из патрона образца 1896 года, знают не многие. А он, стрелок, знает. Видел вблизи. Не привиди, как говориться, господь…

Снайпер достал из кармана куртки-«штормовки» носовой платок, и с его помощью, не оставляя отпечатков пальцев на раме, прикрыл створку окна. Нагнулся, поднял с пола еще теплую после выстрела гильзу. Потом, отомкнув прицел, сунул винтовку в длинный брезентовый чехол, из которого мирно торчали концы складных бамбуковых удилищ. Снял с подоконника и нахлобучил на голову старую соломенную шляпу с обвисшими полями, затенявшими его лицо. Поднял жесткий воротник затрапезной «штормовки», закинул чехол с неприметной среди удилищ винтовкой на плечо, подхватил стоящий здесь же садок с десятком уснувших навечно карасиков, каких ловят в старице на окраине городка и, сгорбившись, вышел из квартиры, осторожно прикрыв за собой дверь, в пустынный подъезд.

Он знал, что вероятнее всего, никого не встретит здесь в этот утренний час, излюбленный ворами-домушниками, а если и столкнется с кем-то на лестничной клетке – каждый примет его за не слишком удачливого рыбака, коих великое множество расплодилось в последние годы в этом истощенном хронической безработицей городишке.