День минотавра

ГЛАВА VII ВТОРЖЕНИЕ

Мы добрались до города кентавров, когда уже начинало темнеть. Мосх и его соплеменники были не только земледельцами, но и воинами, самыми сильными из шести звериных племен, а их вождь Хирон считался некоронованным королем леса. Мы пришли к ним, чтобы рассказать о предательстве трий. В мирное время каждое из племен старательно оберегало свою независимость, но когда наступала опасность, все обращались к Хирону. Так случилось, например, в ту морозную зиму, когда волки спустились с гор и стали похищать нашу дичь и наших детей.

– Выжмите сок из корней волчьего яда (так мы в лесу называем аконит) и смажьте им концы ваших стрел, – велел Хирон.

После первой же атаки волки ушли из леса, а Мосх был награжден за свою храбрость поясом.

Мы перешли через оросительный канал и оказались сначала в винограднике. Твердые зеленые ягоды, свисающие с лозы, вьющейся по решетке, обрастут сладкой пурпурной мякотью, и, привлеченные ароматом, со всех сторон, даже из дальних домов трий, будут слетаться к ним пчелы. За виноградником начиналась оливковая роща. Серебристые листья деревьев в лучах заходящего солнца утратили свой блеск и приобрели благородный оттенок старинных драгоценностей. Заросли финиковых пальм, некогда тоненькими саженцами привезенных из Ливии и благодаря тщательному уходу превратившихся в пышные, дающие обильный урожай деревья, напоминали роскошный оазис в пустыне. Мы обошли стороной загоны для скота, окруженные изгородью из острых кольев, которая надежно оберегала животных от ночных визитов медведей и дерзких набегов волков, порой спускавшихся с гор и проникавших в ничем не защищенный город кентавров, и оказались у заполненного водой рва.

Я подошел к его краю и стал внимательно вглядываться в изгородь, ощетинившуюся своими острыми, похожими на зубы барракуды[16], кольями. Конечно, это ненадежнее, чем любая стена, подумал я, содрогнувшись от самой мысли о войне. И все же такая преграда не остановит хитроумных ахейцев. Я знал, что у них есть тараны, и если составить два из них вместе, получается неширокий мост. У самого рва росла группа оливковых деревьев. Она могла стать хорошим прикрытием для врага, вознамерившегося перейти через ров под покровом ночи.

– Хирон, – громко закричал я, и самый высокий и величественный кентавр, отделившись от группы приятелей, поскакал галопом в нашу сторону по дороге, посыпанной ракушечником.

– Эвностий, – заржал он с противоположного берега, вставая на дыбы. – Не часто мы слышим твое мычанье. Я вижу, ты привел своих новых друзей и крошку Пандию, наверняка голодную.

Хирон вошел в небольшую деревянную башню с плоской крышей и сразу же узкий, с перилами, подъемный мост беззвучно, как огромный орел, опустился на бронзовых цепях. (Сделан он был по моему проекту.) Мы встретились, и там же, на мосту, я рассказал Хирону о триях.

Он помрачнел:

– Это меня не удивляет. Они способны на любую подлость. Надо принимать меры.

Мы вошли в город вместе с Хироном. Грива его напоминала сугроб только что выпавшего и еще совсем мягкого и пушистого снега. Широко расставленные немигающие глаза будто вобрали в себя голубизну одного из чистых и прозрачных озер на Туманных островах в те редкие дни, когда там нет тумана. Он видел все, во взгляде его мелькал гнев, но в нем не было злобы. Он понимал, порой осуждал, но никогда не обвинял. Конечно, Хирон не был аскетом. Тот, кто подобно кентаврам близок к земле, растит хлеб и ухаживает за скотом, всегда несет в своей крови частицу земли, и всегда в его лице есть что-то, отличающее его от других. Это крестьянин, а не философ. Но та земля, которую нес в себе Хирон, была очищенным до белизны и тщательно просеянным песком кораллового острова.

В бамбуковых домах кентавров мерцали огоньки. Они представляли собой длинные, красивые, открытые с обоих концов строения с остроконечными крышами. Над каждым порогом висел светильник, затянутый оранжевым пергаментом. Кентавры называли его фонарем. Рядом с фонарем они обязательно вешали ивовую клетку с поющим сверчком – символом удачи (не забывайте, что некогда кентавры посетили страну желтолицых людей). Ночью они спали стоя, прислонившись к стене, которую, чтобы дать отдых своим чувствительным бокам, затягивали шелковыми драпировками, сотканными дриадами. Под копыта подкладывали ковер из клевера. Каждое утро, когда мужья уходили в поле, работящие жены меняли ковер.

Сейчас, вечером, некоторые мужчины-кентавры принимали ванну. Сами ванны были из терракоты, имели удлиненную форму, соответствующую их длинным телам, и заканчивались специальными подставками для головы и рук. Кентавры пофыркивали, били по воде ногами, а когда мимо случалось пройти кому-нибудь из их приятелей, смеясь, пытались его обрызгать. Женщины разводили огонь перед домом, чистили мотыги и грабли, принесенные мужьями с поля, или кормили маленьких, жирных и очень аккуратных поросят, которых кентавры держали в своих домах подобно тому, как люди держат собак или обезьян.

Мой старый приятель Мосх вылез из своей ванны весь в пене (он мылся конией – смесью щелока с золой) и поскакал к нам, чтобы поприветствовать. Он едва кивнул Tee, по-отечески улыбнулся Икару и стал пожимать мне руки. Мосху хотелось пригласить нас к себе, но Хирон опередил его, сообщив новость.

– Труби в раковину, Мосх, – сказал он. – Пора собирать совет.

Мосх дул в раковину с такой же силой, с какой он обычно дул в свою флейту, и властный зов океана, вобравший в себя шум набегающего на берег прибоя, шорох пенящейся волны и печальные стоны утонувших моряков, разносился над всей страной. Кентавры бросали свои инструменты, вылезали из ванн и в сопровождении поросят направлялись следом за нами к театру, расположенному в самом центре города. Это была круглая открытая арена, окруженная горящими факелами, вверх от которой поднимались двенадцать каменных рядов. Именно здесь кентавры разыгрывали свои драмы в честь Великой Матери, которую они называли Пшеничной Богиней, и ее сына, Божественного Младенца, и здесь звучали их голоса, распевающие дифирамбы.[17]

За кентаврами пришли другие звери: вылезшие из нор паниски, рассерженные тем, что их потревожили раньше, чем они успели украсть себе что-нибудь на ужин; медведицы Артемиды, уже заснувшие было в своих полых бревнах и теперь трущие спросонья глаза и расчесывающие на ходу шерсть черепаховыми гребнями; высокие и стройные, как их деревья, дриады, источающие аромат коры и нежных весенних бутонов. И, конечно, трии, будто не ведающие ничего о предательстве Эмбер. Прилетело три роя: трутни, перебрасывающиеся шуточками и по-женски подергивающие крыльями; мрачные, неулыбчивые и тяжелые, будто закованные в доспехи работницы и, наконец, три королевы (четвертая, Эмбер, не явилась), чьи величавые движения несколько сковывали массивные, непрестанно звенящие золотые браслеты. Хирон, повелитель кентавров, спустился вниз по рядам и вышел на арену. Стоило ему только поднять свою благородную голову, как вокруг воцарилась полная тишина. Сразу стало слышно блеяние овец, доносившееся из загонов для скота, и, совсем рядом, непрекращающийся визг поросят, которых хозяева пытались успокоить ударами хвостов.

Хирон заговорил. Его слова прозвучали, как трубный глас:

– Были выдвинуты серьезные обвинения и сделано предупреждение о серьезной опасности. Сейчас мы послушаем нашего уважаемого друга Эвностия.

Примолкшая толпа повергла меня в смущение, ведь я всего лишь простой садовник и ремесленник, и у меня нет никакого навыка в ораторском искусстве (ну разве что чуть-чуть, как у поэта). Зверей собрали, ничего им не объяснив, и они чувствовали себя так, будто забежали сюда на минутку. Я должен был вовлечь их в разговор, убедив в его серьезности. Мои друзья стояли у края арены. Тея пыталась поддержать меня своей улыбкой и ободряющим жестом. Пандия делала вид, что ей очень интересно, хотя на самом деле предпочла бы сейчас поужинать, а не слушать речи. Зато Икар смотрел на меня, как на бога. Он готов был с восторгом принять все, что я ни скажу. Я начал:

– Мы жили в мире и довольстве с тех пор, как ушли в лес от людей. Каждый из нас делал свое дело и вносил свою лепту в общее благополучие. Каждый делал то, что было предназначено ему Великой Матерью. Принявшие нас сегодня кентавры обеспечивали всех продуктами, производимыми в их прекрасных хозяйствах. Дриады в своих деревьях ткали шелк. Трии, медведицы Артемиды, паниски – да есть ли необходимость говорить об их мастерстве и предназначении? – (Так же как не было необходимости говорить и о том, что трии не только работали, но и всегда воровали.) – В прошлом мы гордились тем, что ни от кого не зависим. Самообеспечение было нашей целью и нашим достижением. Этого больше нет. Одно из племен соблазнилось чужим золотом.

Я замолчал, но не ради драматического эффекта, как обычно делают кентавры, когда распевают дифирамбы, а для того, чтобы перевести дыхание и подобрать слова для заключительной части своей речи. Я привлек внимание зверей. Теперь надо призвать их к действию.

Я указал пальцем на пчелиных королев:

– Виновные перед вами. Они предали нас за золото. Я услышал из уст их четвертой королевы, что она и ее люди обещали передать моих друзей в руки ахейцев. И ради этого они готовы помочь им осуществить вторжение.

ВТОРЖЕНИЕ! Возглас удивления и потрясения пронесся по рядам, как ветер по пальмовой роще. Ни разу за долгие годы, прожитые в лесу в полной изоляции от людей, нам не угрожало их вторжение – такой ужас наводили звериные рога, копыта и хвосты. Лишь Эак с молчаливого согласия всех провел рядом с нами несколько лет, а затем вернулся в Кносс. Но то, что он рассказал или же, наоборот, скрыл, только способствовало сохранению сложившейся о нас легенды. Однако Хирон и другие старики помнили, что раньше мы жили у моря и однажды на берег с кораблей, украшенных фигурами Горгон, высадились пираты и стали сжигать наши дома и забирать зверей в рабство. Старики не забыли, как разлетались в щепки двери, как красный огненный дракон лизал своим языком тростниковые хижины, как кричали маленькие паниски, попавшиеся в сети, и как тащили за волосы дриад по горящим оливковым рощам. Хорошо запомнилось им и то, как надменно улыбнулся критский царь, когда оставшиеся в живых звери пришли к нему искать справедливости:

– Защищайте себя сами. Я не отвечаю за случайные набеги пиратов.

А затем было принято мучительное решение оставить людей, с которыми бок о бок мы прожили столько веков, и уйти в безопасный лес. Крестьяне, рассерженные тем, что теряют помощников, пытались остановить нас, и Хирон поставил перед ними жестокое условие: «Если вы не дадите нам уйти, Синяя Магия уничтожит все ваши посевы». Ночью кентавры чем-то густо засыпали поля, и на месте пышных виноградников остались лишь черные стебли. Когда мы уходили, напуганные крестьяне, пытаясь задобрить нас, подносили молоко и сыр, уйдя же, мы превратились в легенду – не люди и не звери, а четвероногие демоны с раздвоенными копытами, которые могут своим злым колдовским взглядом уничтожить посевы.

Хирон подошел к краю арены и сурово посмотрел на трех королев:

– Что вы можете ответить на обвинение, выдвинутое Эвностием?

Одна из королев, самая старшая, спустилась вниз на арену и расположилась там, как у себя на троне. Это была умудренная жизнью женщина с морщинистым лицом и большими золотистыми глазами. Руки со звенящими на них браслетами она спрятала за спину.

Голос ее был сладок как мед, но в нем была и немалая порция соли:

– Новые друзья нашего дорогого Эвностия – люди – околдовали его. Что бы мы здесь ни обсуждали, виноваты во всем они – эта девушка и ее брат, а мы, бедные трии, как всегда, стали жертвами. Я не знаю ни о каком золоте, полученном от ахейских солдат, разве что оно попало в руки к маленькой колдунье Tee и ее большеголовому брату.

– А это? – спросил я, указывая на браслеты, украшенные миниатюрными изображениями погребальных масок микенских царей. – Неужели они сделаны в моей мастерской?

Королева взглянула на свои запястья:

– Где же еще? Твои работники отдали их мне за шесть кувшинов меда.

– Ни один тельхин не мог их сделать, – сказал я, – ни в моей мастерской, ни где-нибудь еще в лесу. Тельхины способны лишь копировать, а погребальные маски можно увидеть только в Микенах или в Тирине.

Королева вздрогнула. Но трии легко находят что сказать и становятся особо наглыми, когда их уличают во лжи. Даже не шевельнув крыльями, она проговорила:

– Допустим, мы действительно взяли у ахейцев несколько браслетов за то, что отдадим им человеческих детей. Если мы позволим твоей Tee и Икару остаться в лесу, они наверняка навлекут на нас беду, как сделал их отец. Может, ты забыл о том, что их мать Кора сгорела в своем дереве? Мои люди и я просто мечтаем выдворить из леса этих опасных чужеземцев. Мы вовсе не хотим, чтобы в лес пришли захватчики. Но если ты действительно боишься вторжения, отдай детей нам, а мы, в свою очередь, передадим их ахейцам и опасность будет устранена.

– Она называет нас человеческими детьми, – запротестовал Икар. Он говорил громко и убедительно. – Это нас оскорбляет. Из ее собственных слов следует, что наша мать – дриада Кора. Посмотрите на мои уши и скажите, человек я или зверь!

– Не отдавайте детей! Они принадлежат лесу не меньше, чем я.

Это была Зоэ. Как мне захотелось обнять ее! А Мосх повторил:

– Не отдавайте детей!

– НЕ ОТДАВАЙТЕ ДЕТЕЙ!

Сотни глоток выкрикивали эти слова, просьба превратилась в приказ, властный, требующий исполнения. Старая королева захлопала своими выпуклыми глазами, готовясь ответить, но Хирон не позволил ей ничего сказать.

– Мы, конечно, не отдадим детей. И будем защищать их от захватчиков. А тебе, – тут он гневно взглянул на королеву, – тебе и твоему народу я запрещаю отныне присутствовать на наших советах и жить в нашем лесу. Уходите к людям, которые купили вас за золото. Скажите им, пусть атакуют, если не боятся.

Королева улыбнулась, и ее пухлые губы скривились и стали бесформенными, как медузы.

– Разве у вас есть щиты, чтобы прикрываться от ударов боевых топоров? – спросила она. – Или, может, у вас имеются наголенники, нагрудники и шлемы? Я думаю, мы скоро вернемся сюда вместе с завоевателями. Откормите-ка получше своих поросят, чтобы нам было чем отпраздновать победу.

Кентавры быстро попрятали поросят между копытами, и тут же им пришлось втянуть головы в плечи, так как, оттолкнувшись изящным движением от земли и взволнованно переговариваясь, все трутни одновременно взмыли в воздух и пролетели прямо над их головами. Следом за ними двинулись работницы, уже не просто мрачные, а разъяренные до предела. И последними, легко и изящно, будто поднявшись по ступенькам дворцовой лестницы, исчезли в лабиринте ночи три гордые королевы.