День после ночи

Через колючую проволоку

Прошел уже почти час после ужина, но люди не торопились, будто они сидели не в лагерной столовой, а в кафе, попивая кофе и дымя сигаретами. К мерному гулу беседы добавились новые тихие звуки – кто-то зашлепал картами. «Наверное, они здесь из-за кофе, – подумала Шендл. – Нас редко балуют кофе по вечерам».

Один только Натан пребывал в постоянном движении, переходя от стола к столу. Вот он, подобно лихому ковбою из американского вестерна, оседлал стул, лихо перемахнув через спинку. Он проделал это как бы между прочим, но Шендл знала, что он очень сосредоточен и сейчас у него совещание с помощниками. Ребята неловко замерли, когда он склонился к ним, чтобы раздать последние инструкции. Она заметила также, что двух других девушек, назначенных старшими по бараку, не было в зале, и закусила губу. Уж очень Шендл хотелось отдать приказ всем покинуть столовую и начать готовиться ко сну.

Сидеть она была уже не в силах и начала собирать последние чашки. Обернувшись на пороге кухни, она застыла на миг, до того красивыми показались ей лица в зале. Все девушки похорошели, даже Зора ни в чем не уступала Леони. Францек и тот преобразился. Мама как-то сказала ей, что все невесты прекрасны, а Шендл, чтобы доказать обратное, напомнила о Любе Финкельштейн – девчонке с крысиным подбородком. Но мама ответила: «Нет, даже Люба прекрасна». И сегодня Шендл это поняла.

Натан проследовал за ней на кухню и сказал без предисловий:

– В начале второго ночи ждите нашего человека. Каждая из твоих помощниц отвечает за пять девушек. Надо всех разбудить, помочь быстро одеться, чтобы были готовы. Вещей не брать. Вообще никаких. Идти придется быстро. К тому времени в лагере будут наши люди, они вас выведут. Да, и еще вот что. – Он открыл шкафчик под раковиной и достал старую наволочку, до отказа набитую чем-то мягким и перевязанную бечевкой. – Тут бутылка хлороформа и вата – сделать кляп. Двум бабам за глаза хватит.

– И ты только сейчас мне об этом говоришь? – взорвалась Шендл, хотя ей и льстило такое доверие. Отключить Лотту – дело не сложное, но ответственное. – Мои девчонки и без того перепугаются до смерти. – Она произнесла это со всей возможной строгостью, чтобы скрыть радость: теперь в ее руках судьба Эсфири.

– Это не обсуждается, – отрезал Натан. – Операция начнется через несколько часов. Инструкции ты получила. В этом же мешке найдешь часы. Будешь следить за временем. Проблемкой нашей займешься сразу после полуночи. Главное проследить, чтобы никто не шумел и вывели всех без проволочек. Все, до скорой встречи, Шендл. – И, прежде чем она успела его остановить, поцеловал ей руку. – Держись.

Во время вечерней поверки Шендл отметила, что никто из парней не шутил и не кривлялся. Натановы помощники четко выходили вперед, и все остальные следовали их примеру.

– Выучили наконец, сено-солома? – ухмыльнулся Уилсон.

Однако, после того как их отпустили, мужчины не сразу разошлись по баракам. Кто-то остановился поболтать с товарищем, кто-то нагнулся завязать шнурки, и все делали вид, будто не слышат, как охранники велят поторапливаться. Даже девушки продефилировали к баракам нарочито медленно, с вызывающе независимым видом.

Шендл нашла Леони и схватила ее за руку.

– Сегодня ночью будет побег, – шепотом сообщила она.

Леони так и ахнула:

– Сегодня ночью? И ты уходишь?

Шендл придвинулась ближе:

– Уходят все.

Леони остановилась.

– Все? Кроме немки, разумеется?

– Разумеется, – кивнула Шендл и объяснила, как они ее утихомирят.

– А я? – спросила Леони, помня Лоттины угрозы открыть ее прошлое.

– И ты, конечно. Не бойся. Я и не по таким местам людей водила, да еще зимой. А Пальмах знает округу как свои пять пальцев. Твоя задача – помочь мне собрать остальных девушек из нашего барака, Теди и Зора тоже будут помогать.

– Я постараюсь не подвести.

– Подвести? Ты себя недооцениваешь, Леони. Ты спокойная. Ты выдержанная. Ты мужественная. В такой стране, как эта, мямлей быть нельзя. Надо уметь постоять за себя... – Шендл осеклась, но Леони уже поняла, что это было прощальное напутствие.

Когда они вошли в барак, Шендл. поманила Теди и Зору и рассказала им про план.

– Я знала, знала: что-то будет! – Глаза Теди сверкали. – Вот здорово! Еще одна неделя в этой дыре, и я начала бы выть на луну. Скажи, что от нас требуется? Что надо делать?

– Сразу после часа ночи в дверь постучат. Мы должны разбудить всех, помочь одеться. С собой ничего не брать. Все делаем тихо, быстро и аккуратно. Пальмах нас выведет. Я думаю, они вделают проход в заборе. А потом отведут нас... Я не знаю куда.

Дверь открылась, и два разъяренных охранника-британца втолкнули в барак Лотту.

– В следующий раз церемониться не будем, – предупредил один из них.

Лотта плюнула им вслед и заорала:

– Жополизы, тряпки, кретины! – Она резко повернулась на каблуках: – Вы все жополизы, все!

Когда она залезла в свою койку и натянула одеяло на голову, Зора наклонилась к Шендл и прошептала ей на ухо:

– Уходят все?

– Кроме одной, – тоже шепотом ответила Шендл. — У меня для нее хлороформ и веревка.

– А Эсфирь?

Шендл пожала плечами:

– Ты можешь не знать, насколько я хорошо говорю на иврите, но одно ты знаешь не хуже меня: я не хочу с тобой ссориться.

Зора улыбнулась:

– Еще бы.

С приближением отбоя через барак словно прокатилась гроза. То тут, то там вспыхивало и гремело: накопившиеся раздражение и напряженность искали выхода. Две девушки затеяли громкую перепалку, не поделив какую-то ерунду. Кто-то нечаянно уронил книгу, и все подпрыгнули. Якоб носился между кроватями, будто дикий котенок.

– Кто-нибудь уймет наконец этого звереныша? – спросила одна из женщин.

– Попридержи язык, а то укорочу, – пригрозила Зора.

Громкий стук в дверь поверг всех в испуганное молчание.

– Все на месте?

Через минуту в дверном проеме появилась голова Гольдберга.

– Все вернулись, все пересчитаны, да? Ну, тогда сладких вам снов, дорогие мои.

Погас свет, и темнота ощетинилась звуками. Кто покашливал, кто сморкался, кто взбивал подушку, кто разглаживал одеяло, кто вздыхал. Это бывало за час до того, как суета сменялась мерным сопением и легким похрапыванием. Однако сегодня уснуть удалось не всем.

Теди уткнулась носом в подушку, чтобы не чувствовать невыносимой вони, исходившей от Лотты. Теди свесила руки с койки и прижала ладони к прохладному бетонному полу. Голова ее гудела от вопросов. Где они будут спать завтра ночью? Что, если их поймают? Ей было лестно, что Шендл выбрала ее в помощницы, но справиться с волнением Теди не могла. Придется ли ей драться? Поймет ли она все, что ей скажут на иврите?

Это должно будет сильно отличаться от ее побега из поезда. Начать с того, что на дворе не холодно и от голода она не умирает. И не боится. Она верит в здравый смысл Шендд, в доброту Гольдберга, в энтузиазм членов Пальмаха, в саму землю.

Теди повернулась на бок, закрыла глаза и сразу увидела загроможденный стол, а на столе поднос с письмом. Через открытое окно слышен плеск воды в каналах и голоса проплывающих мимо. Господин Лодерман изучает адрес на конверте и улыбается. Теперь он знает, что она жива и с ней все в порядке.

Теди вздрогнула и открыла глаза, смущенная и раздосадованная. Почему ее мысли должны крутиться вокруг делового партнера ее отца? Почему такая банальная деталь всплывает из прошлого, когда сейчас она стоит на пороге будущего?

Теди напрягала каждую клеточку в своем теле, чтобы прогнать из памяти морщинистое лицо Лодермана, буфет красного дерева, медный ножичек для разрезания конвертов, кожаный пенал. Но образы были слишком ярки. Ее память теперь подчинялась ей не больше, чем обоняние. Любовь и горе накрепко связали Теди с прошлым, и так будет до самой смерти. Надо учиться с этим жить. Интересно, сколько нужно времени, чтобы боль окончательно утихла?

Зора тоже не спала. Когда погасили свет, Эсфирь встала на колени и молитвенно сложила руки. Зора подумала, что менее еврейскую позу трудно найти. Эсфирь, казалось, молилась Деве Марии, просила ее помощи. Конечно, она точно так же могла обращаться к Сарре, Ревекке или Рахили или беззвучно повторять что-то из услышанного на еврейских богослужениях, которые взяла за правило посещать с Якобом – утром и вечером, каждый день.

Зора считала себя непререкаемым авторитетом по части тщетности молитв. В концентрационном лагере она видела, как люди просили Бога о жизни или о лишнем кусочке хлеба, словно Бог – волшебник или богатый дядюшка. Но она-то уже с двенадцати лет знала, что к чему.

Девочкой она любила покрасоваться перед дамами на балконе синагоги. Они улыбались и одобрительно кивали, а она демонстрировала совершенное владение молитвенником, фраза за фразой, жест за жестом, – лучше, чем любой мальчишка на бар-мицве. Это прекратилось, когда она случайно подслушала, как шептались за ее спиной: «Жаль, что она такая страшненькая. И у отца в кармане ветер гуляет, да еще братец дефективный». «Ничего не поделаешь, – притворно вздыхали они, – из набожности приданого не сошьешь».

После этого знание молитв стало для нее не чем иным, как способом доказать – себе, поскольку никого больше, казалось, это не волновало, – что она умней всех этих куриц, которые ходили в шул единственно ради того, чтобы посплетничать да похвастаться своими сынками. Пусть те, кто сокрушается о ее внешности и приданом, убираются ко всем чертям; она твердо верила, что ее жизнь никогда не будет столь же мелкой, как их.

И все же, наблюдая за тем, как Эсфирь молилась какому-то воображаемому дяде в небесах, Зора тихо добавляла: «Аминь». Она видела, как сломленные и обреченные находили в набожности утешение и некое подобие мира. Она знала, что Бог не имел к этому никакого отношения. Бог был предлогом, метафорой, уловкой. Но иногда и этого бывало достаточно.

Зоре было куда проще простить Эсфирь ее наивность, чем себе – собственную многолетнюю привычку к высокомерию.

– Прости меня, – прошептала она, поднимая сжатый кулак к сердцу. – За все, в чем я против Тебя согрешила, – повторила она один, два, три раза. – Прости меня за тщеславие, гордыню, надменную снисходительность. Прости, прости, прости.

Леони смотрела в потолок и думала о побеге. Как красиво это слово звучит на французском: échapper. Похоже на шепот: «шшш».

Ее предыдущий побег красив не был. Он был случаен и внезапен, она совершила его одна, в полубессознательном состоянии, и то ей невероятно повезло.

После той жуткой ночи с Лукасом и утренней галлюцинации в виде ангела и птиц она снова заснула и проснулась на чистых простынях. Все тело болело, оно было по-прежнему изранено, но пахло мылом и антисептическими мазями. Между ног была проложена мягкая чистая прокладка.

Леони протянула руку к пульсирующей ране на губе, но мадам Кло остановила ее.

– Не трогай, – прошептала она. – Все не так уж и плохо, даже шрама не останется. Через несколько дней будешь как новенькая, молодая плоть быстро заживает. – Она пощелкала языком и покачала головой: – Нам еще повезло, что такое произошло только один раз, учитывая, какие звери эти немцы.

Неделю, не меньше, Леони разрешили отсыпаться. Таблетки стирали часы вместе с болью, так что она понятия не имела, какой был день, когда кто-то сильно потряс ее за плечо.

– Просыпайся. – Мадам Кло была сердита. Она тяжело дышала, и ее черная краска для век потеками исчертила щеки. – Вставай. Хватит прохлаждаться. – Она сдернула с Леони одеяло. – Сходи в бар к Фредди и принеси мне бутылку.

Рывком поставив Леони на ноги и набросив на нее огромную мужскую шинель, мадам Кло сунула ей монету.

– Если через пятнадцать минут не вернешься, я вытащу из постели Симониного капитана и отправлю его за тобой.

По лестнице Леони спускалась, ухватившись за перила. А стоило ей выйти на улицу, как перед глазами все поплыло. Куда идти, она не понимала. Много месяцев утекло с тех пор, когда она последний раз выходила из дома; после побега одной из девушек мадам Кло спрятала их верхнюю одежду и туфли, а за покупками завела обычай ходить в одиночку.

Леони оглядывала улицу, пытаясь сориентироваться. Наконец вспомнила, что бар за углом, и повернула налево. Вокруг не было ни души. В окнах – темно, ставни закрыты и заперты. Бар Фредди тоже оказался заперт.

Во рту стояла горечь желчи. Камни булыжной мостовой под босыми ногами были гладкими и холодными, Леони больше не чувствовала и тени сонливости. Впервые за два года у нее был выбор.

Она могла бы свернуть в проулок и постучать в дверь черного хода. Фредди, конечно, продаст ей бутылку, но потребует не только денег. Леони зажала в кулаке монетку – свое единственное богатство. Шинельное сукно сильно пахло сигарным дымом. Она повернулась и перешла улицу, решив, что никогда больше не встанет на колени.

Осторожно ступая, чтобы не порезаться о битое стекло, сверкающее на тротуаре, она жалась к зданиям. Попасться кому-то на глаза в таком виде – босиком, с непокрытой головой, в одной только хлопчатобумажной сорочке под шинелью немецкого офицера – нельзя.

Она шла быстро, не зная, куда идет. Близких у нее не было. Друзей и знакомых она не видела давным-давно и понятия не имела, что они скажут или сделают, если она появится у них на пороге. Леони завернула за угол и снова оказалась перед входом в бар Фредди. От страха в голове у нее окончательно прояснилось.

Она пустилась бежать. Почти все фонари были потушены, и Леони бежала и бежала, квартал за кварталом, сама не зная куда, через мост, мимо длинной вереницы немецких грузовиков, припаркованных на ночь. Леони мчалась, пока у нее хватало сил. Под какой-то аркой она остановилась отдышаться. Осторожно выглянула и осмотрела незнакомую маленькую площадь с деревянными скамейками, несколькими пустыми клумбами и пересохшим фонтаном в центре. На противоположном конце площади стояла, склонив голову набок, высокая серая дама, словно прислушивалась к чьей-то далекой песне из-под своей каменной вуали.

Леони, дрожа как заяц, долго смотрела на монумент, пока внезапно взревевший двигатель не погнал ее мимо фонтана в переулок за женским монастырем. Она застучала в старую кухонную дверь – тихо, но настойчиво. Наконец скрипнул дверной засов, на пороге появилась монахиня в белом облачении. Леони рухнула на пол и взмолилась о помощи.

Внимание Шендл было сосредоточено на потертых наручных часах. Она поднесла их к бледному пятнышку желтоватого света и несказанно удивилась, что прошло всего пять минут с тех пор, когда она последний раз смотрела на циферблат.

На соседней койке пошевелилась Леони. Шендл откинула одеяло и подала ей знак, что лора вставать.

Они крепко обнялись, и, когда Шендл в следующий раз взглянула на часы, оказалось, что время пришло.

Она надела башмаки, полезла под кровать и вытащила узел, который ей дал Натан. Леони помогла развязать бечевку, достать бутылку с хлороформом и сложить кусок ваты в компресс. Теди и Зора наблюдали за их действиями с другого конца барака.

Вчетвером они на цыпочках подкрались к койке Лотты. Леони смочила кляп прозрачной жидкостью, испускавшей до тошноты приторный, сладко-кондитерский аромат. Теди задержала дыхание и осторожно отвернула край одеяла.

Оказалось, что Лотта лежит лицом вниз. Это усложняло задачу. Шендл дала Теди знак схватить Лотту за плечи, а Зоре – за бедро. На почти беззвучный счет «три» они одним молниеносным движением перевернули Лотту на спину, и Леони прижала вату к ее носу и рту. Сначала Лотта боролась, но хлороформ подействовал быстро, и спустя пару минут Теди с Леони уже привязывали ее запястья к металлической перекладине койки. Зора и Шендл занялись лодыжками.

Они с облегчением поглядели друг на друга через тело на кровати, но Лотта пошевелилась, а через мгновение уже металась из стороны в сторону с такой яростью, что даже высвободила левую ногу. Зора и Шендл изо всех сил пытались удержать ее и заново завязать узлы, но бечевка то и дело рвалась.

Шендл была вне себя от злости. Неужели они и в самом деле рассчитывали кухонной веревочкой связать эту бесноватую?

Леони нашарила на полу компресс, смочила его и снова прижала к лицу Лотты так крепко, что хлороформ потек по Лоттиной шее. Теди отвернулась, чтобы не потерять сознание от одуряющего запаха химиката, удивляясь, как Леони сама не рухнула замертво.

Когда хлороформ подействовал, Леони поставила бутылку, задрала Лотте рукав и, вывернув ее безжизненную руку, показала бледную татуировку в виде двойной молнии – СС.

– Это невозможно, – прошептала Теди.

– В этом мире нет больше ничего невозможного, – пробормотала Зора и выдернула подушку из-под головы Лотты.

Шендл встретила ее взгляд и кивнула. Леони и Теди беззвучно придвинулись ближе. Зора накрыла лицо Лоты подушкой и навалилась сверху. Тело Лотты отреагировало мгновенно и с удивительной силой, подскочив сантиметра на два. Все бросились помогать Зоре. Предсмертные судороги сотрясали постель.

Леони представляла, что под подушкой – лицо Лукаса. Теди душила человека, который изнасиловал ее. Зора убивала соседа, выдавшего мать Якоба. Шендл мстила за Вольфа, Малку, Ноаха, мать и отца, Шмули и многих, многих других.

Наконец Леони, дрожа от волнения и от усилий, просунула руку под подушку, чтобы пощупать пульс.

– Все, хватит, – прошептала она.

Не глядя друг другу в глаза, они уложили тело на бок и закрепили веревкой. Теди колдовала над одеялом, пытаясь создать видимость, что Лотта просто спит.

– Хватит, – сказала Шендл. – Никто не станет интересоваться, почему она здесь осталась.

Через несколько минут дверь приоткрылась, и кто-то шепнул снаружи:

– Пора.

Шендл, Теди, Леони и Зора, переходя от кровати к кровати, стали осторожно будить арестанток:

– Просыпайся. Тсс. Не бойся. Мы уходим. Тише. Это побег. Одевайся. Все в порядке, просто не возись. Мы будем рядом. Ничего с собой не бери. И поживее.

Говорили они так серьезно и взволнованно, что никто вопросов не задавал. Одеваясь, женщины натыкались в темноте на койки и друг дружку, а Шендл, шепотом подбадривая их, сновала по центральному проходу. Зора помогла кому-то отыскать туфли, Леони — справиться с застежкой платья.

Эсфирь собралась первой и, аккуратно застелив постель, замерла в ожидании. Как ей и приказали, в руках у нее ничего не было, но она надела тяжелую шубу, из карманов которой торчали два серебряных подсвечника. Эсфирь повернула Якоба лицом к двери, чтобы он не видел Лоттину койку.

В сторону Лотты не смотрел никто.

Одевшись, все начали запихивать свой скарб в мешки и чемоданы.

– Нет, нет, – прошептала Теди, отбирая у какой-то девушки наволочку, набитую одеждой. – Нам нельзя ничего брать.

Леони пыталась урезонить другую, которая торопливо засовывала вещи в объемистый саквояж.

– Бежать придется в кромешной темноте. С багажом слишком опасно.

Когда Шендл увидела, что никто не обращает внимания на приказ, она кинулась вырывать из рук арестанток их скудные пожитки, пока одна женщина, крепко прижав к груди фотоальбом, не сказала:

– Если мне нельзя взять с собой мою семью, я остаюсь здесь.

– Прости, – сказала Шендл и кинулась к своей койке – за рюкзачком с фотографиями.

Кутерьма, связанная со сборами, резко прекратилась, когда где-то совсем рядом раздался громкий пронзительный вопль.

Все замерли. Но тревога не поднялась, не застучали ботинки, не зазвучали команды на английском языке. В бараке тихо заплакала какая-то девушка, но на нее тут же зашикали изо всех углов и быстро уняли.

Шендл едва дышала. Четыре бесконечно долгие минуты она не сводила глаз с часов на запястье – пока не отворилась дверь.

В дверном проеме появился силуэт человека с оружием за плечами.

– Торопитесь, дети мои, – произнес знакомый голос Гольдберга на идише. – Идемте, мои малышки.

Шендл первой вышла на улицу, за ней Зора, Эсфирь и Якоб. Леони остановилась было возле Лотты, но Теди положила руку ей на плечо и мягко подтолкнула к двери.

Женщины увидели, что их окружили пальмахцы в темной одежде и черных шапочках. Они были вооружены. Фигуры, едва угадывающиеся в темноте, жестами показывали, куда следовать – к дальнему концу лагеря. Женский барак был первым от ворот, а это означало, что бежать придется дольше всех.

Бойцы, избегая тусклых фонарей, зигзагом передвигались от одной тени к другой, огибая бараки, уборные и сараи. Зора увидела, как четверо пальмахцев тащат через плац в обратном направлении двух здоровенных поляков, с которыми она накануне разговаривала в клинике. У поляков были связаны руки, а рты заткнуты кляпами. Она обернулась, чтобы посмотреть, как их с черного хода заталкивают в санпропускник, но тут кто-то схватил ее за руку и втащил в тень у двери столовой. Там уже стояли Эсфирь с Якобом и девушки из их барака. Распластавшись вдоль стены, они прислушались. В отдалении застучали чьи-то шаги, но вскоре затихли.

Зора начала волноваться. Их группу, конечно, выведут в последнюю очередь. А может, о них вообще забыли? Или принесут в жертву англичанам, чтобы остальные смогли уйти. Якобу пришлось дернуть ее за рукав раза три, не меньше, прежде чем она обратила на него внимание. Он указал на исписанную дощатую стену, где среди имен и дат было выцарапано имя его матери: «Эсфирь». Зора погладила мальчика по голове. «С ним все будет хорошо, – подумала она. – Что бы ни случилось сегодня ночью, с ним все будет хорошо».

Минуту спустя из-за угла выглянул человек и все снова пришли в движение. Они гуськом пробрались к узкой дыре в заборе. Зора подумала, что женщины движутся удивительно быстро, учитывая, сколько детей и чемоданов они волокли с собой. Она пролезла за Эсфирью через неровное отверстие, оцарапав руки о колючую проволоку, когда раздвигала ее, чтобы Эсфирь не зацепилась своей шубой.

Проход, разделявший мужские и женские бараки, образовывали ряды проволоки, расположенные, по меньшей мере, на расстоянии двадцати футов друг от друга. Но Зоре показалось, что проволока смыкается вокруг нее. Она остановилась в замешательстве, глядя, как остальные несутся к северному забору, наклонившись вперед, точно бегуны-спринтеры. Горели не все прожекторы, поэтому люди, вбегая в тень, словно таяли в воздухе.

Скорее, скорее, за ними, лишь бы очутиться по ту сторону забора – а там будь что будет. Зора рванулась, обогнав Якоба и Эсфирь, лавируя между котомками и чемоданами, задевая винтовки пальмахцев. Она никогда не думала, что способна развить такую скорость. Скорее! Скорее!

Наконец, впереди в заборе открылась брешь – настолько широкая, что в нее мог бы проехать грузовик. Зора не замедлила бега, даже оказавшись на свободе. Она наслаждалась движением и свежим ночным ветром. Она летела вперед, не обращая внимания на хриплый шепот сзади: «Стой, стой!»

Зора мчалась бы так до самого рассвета, но мысль об Эсфирь и Якобе заставила ее остановиться. Они с ума сойдут, если она исчезнет. И Зора кинулась обратно. Эсфирь, всхлипывая, приникла к ней. Якоб уткнулся в живот.

Увидев Зору, Шендл поняла, что все подопечные благополучно выбрались и ее обязанности на этом закончены. Однако она продолжала следить за ситуацией, словно все еще была старшей по бараку. Стоя в темноте посреди холодного поля, она насчитала восемьдесят беглецов, из них – двадцать женщин с детьми. И еще не меньше семидесяти человек из Пальмаха. Они курили и вполголоса переговаривались.

Откуда-то с востока донеслось слабое урчание мотора. Люди нестройной колонной двинулись к дороге, а человек десять зашагали в другую сторону, на север. «Надеюсь, они знают, что делают», – подумала Шендл. Никто ей даже не намекнул, куда поведут остальных.

Рядом нетерпеливо переминалась Теди. Все ее мышцы напряглись, словно перед забегом на коньках вниз по замерзшему каналу. Нагнувшись и схватив себя за бедра в ожидании выстрела из стартового пистолета, Теди начала раскачиваться из стороны в сторону, все быстрее и быстрее, шепча знакомые слова: «На старт, внимание, марш, на старт, внимание, марш...»

Шендл посмотрела на качающуюся Теди, на дрожащую от холода Леони и подошла к одному из пальмахцев:

– Почему стоим?

Крепко сбитый человек смерил ее суровым взглядом и приложил палец к губам, но другой боец прошептал ей на ухо:

– Один из наших в лагере. Проверяет, все ли в порядке. Ждем его.

Шендл кивнула и вернулась к подругам, которые смотрели на горы, где уже мерцал сигнальный костер. Далеко ли до него? Туда ли их поведут? Да и не сигнал ли это британцам? «Если мы в ближайшее время не тронемся в путь, я ухожу, и черт с остальными», – подумала Шендл, когда ее рука в очередной раз машинально взметнулась к плечу в поисках ремня давно потерянного оружия.

– Смотрите, – прошептал кто-то.

Все как по команде обернулись, когда из проема в заборе выскочил человек. Пальмахцы немедленно взвалили на плечи ранцы и оружие, рассредоточились среди беглецов и повели всех на восток, к дороге и горам.

Теди догнала одного из бойцов.

– Куда теперь?

– В кибуц Ягур. На дороге нас должны ждать грузовики.

Это был тяжелый, изнурительный поход через поля – недавно вспаханные и на удивление мокрые. Дети застревали в бороздах. Взрослые с тяжелой поклажей теряли равновесие и падали на колени.

У Леони постоянно слетали туфли. Одну засосало в грязь, и Леони, присев, стала шарить вокруг. Кто-то из пальмахцев схватил ее за руку.

– Моя туфля... – попыталась объяснить Леони, но ее рывком поставили на ноги, и пришлось ковылять следом. Потом слетела вторая, а носки промокли и отяжелели. Леони сняла их и пошла босиком.

К дороге она вышла вся в слезах.

– Ты куда делась? – спросила Шендл.

– Я туфли потеряла, – всхлипнула Леони. – Прости меня.

– Не беда, – сказала Шендл. – Другие найдем.

– Дайте-ка я, – вмешалась Теди и пошла вдоль вереницы, спрашивая, нет ли у кого-нибудь лишней пары обуви, и вдыхая аромат радостных ожиданий, исходивший от свежевспаханной земли.

Зора, Эсфирь и Якоб все еще брели через поле. Якоб до смерти перепугался, оказавшись на открытом пространстве. Эсфири и Зоре пришлось по очереди нести его на руках, но у каждой хватало сил только на несколько шагов. В результате они так отстали, что пальмахцы послали человека помочь им.

– Иди сюда. – Мужчина поднял мальчика над головой и усадил к себе на плечи, будто Якоб был не тяжелее куклы.

Эсфирь засеменила рядом, придерживая ребенка за ногу. Зора улыбнулась: уж больно спаситель Якоба напоминал гориллу: кривые ноги и походка вразвалочку. Сначала мальчик вырывался, но потом успокоился, обхватил бойца за шею и уперся подбородком ему в макушку. В темноте они были похожи на отца с сыном, возвращающихся домой с вечерней прогулки по парку.

«Запомнит ли Якоб эту ночь? – думала Зора. – Будет ли он когда-нибудь нагонять зевоту на своих внуков, снова и снова повторяя рассказ о том, как солдат вынес его на плечах из заточения?» Мать, помнится, носила у бедра Зориного младшего брата, когда он был совсем маленький, но как носили саму Зору, в памяти не осталось.

Когда они выбрались на дорогу, Зора взяла Эсфирь под руку, а Теди обняла их, как будто они не виделись несколько месяцев. Заметив сандалики Якоба, болтающиеся на уровне груди пальмахца, она спросила:

– У него нет запасной пары? А то Леони босиком. Ей бы такие подошли.

– Таких нет, – покачала головой Эсфирь, – но подожди. – Она порылась в бездонных карманах своей шубы и вытащила пару лодочек с ремешками. – Только они красные, – прошептала она извиняющимся тоном.

– Это мы точно переживем, – усмехнулась Теди и заторопилась к Леони, которая, сидя в грязи, массировала израненную ступню. Теди опустилась на одно колено и протянула ей туфли с таким видом, будто подносила их принцессе из волшебной сказки. И, как и положено в сказке, лодочки пришлись впору.

Теди хотела было привести Шендл, чтобы вместе отпраздновать чудесное обретение туфелек, но та отказалась покинуть свой пост около пальмахцев, обсуждавших дальнейшие планы.

– Где Сергей? – спросил кто-то.

– Повел свою группу прямо в горы. Сказал, что не будет дожидаться грузовиков.

– Он с ума сошел?

– Ну, ты же знаешь Сергея, у него шило в одном месте.

– Они-то налегке. А тут, со всей этой малышней, такой номер не пройдет. Придется загорать, пока грузовики не подъедут.

– И когда же они подъедут, черт их дери? А, Ицхак?

– Скоро, – пообещал Ицхак. Это был тот, кто покинул Атлит последним.

– А мы уж тебя сегодня и не ждали, – поддразнил кто-то.

– Ребята внутри четко сработали. – Ицхак достал сигарету, которая тут же пошла по кругу. – Но это надо было видеть. Прожектора горят, светло, как в Тель– Авиве субботним вечером, а тишина, как на погосте. И ни души. Все британцы – по койкам и дрыхнут без задних ног. Я даже храп слышал, ей-богу. И вот только я собрался сделать ноги, откуда ни возьмись парнишка в британской форме. Офицер. Рыжий такой. И как раз на расстоянии удара. Ну, сейчас я его, думаю. А он глаза опускает и проходит мимо, будто меня там и вовсе нет. Наверняка один из наших, хотя что-то я такого не припомню.

– Да, наверняка.

– Что от других слышно? – спросил Ицхак. – Ты хоть с рацией-то обращаться умеешь?

– Говно это, а не рация, – бросил в сердцах один из бойцов, тыча в огромный угловатый ранец. – Всю ночь одни помехи слушаю, а весит, зараза, как моя бабуля.

– Сочувствую, – хихикнул кто-то. – Видал я твою бабулю.

Разговоры смолкли, как только из мрака донесся шум двигателей. Несколько минут спустя подъехали два грузовика и маленький автобус с выключенными фарами. Не успели грузовики остановиться, как пальмахцы начали подсаживать на них людей. Некоторые пытались уговорить беженцев оставить багаж.

– Ну нет же места, милая ты моя, – сказал один из бойцов женщине с необъятной сумкой. Звук пощечины услышали все.

– Пускай их, – махнул рукой Ицхак, забрасывая чемодан в грузовик. – Это все, что у них осталось. Бедняжки.

Для Шендл это слово оказалось хуже пощечины, и, проигнорировав протянутые навстречу руки, она влезла в кузов без посторонней помощи. Грузовик этот она выбрала, увидев, как трое руководителей побега втискиваются в кабину. Леони, Теди, Эсфирь и Зора забрались следом за Шендл и устроились рядышком на полу, между ними втиснулся Якоб.

Колонна медленно поползла вперед, потом повернула налево, на восток, в горы. Атлит остался за спиной. Миновав еще один крутой поворот, на котором все пассажиры повалились друг на друга, водители зажгли фары, осветив узкую гравийную дорогу, и прибавили газу.

Волосы девушек развевались. Зора откинула назад голову и закрыла глаза. Леони высунула руку за борт, ловя ветер. Шендл с трудом удерживалась, чтобы не запеть.

Грузовик начал карабкаться вверх. Теди вдохнула пряный запах сосен, опавших листьев и еще много других ароматов: древесного сока и смолы, пыльцы разных трав. Солдаты, сидевшие в кабине, добавляли темные нотки кожи, табака, лука, виски, пота и пороха. Дикая смесь, коктейль «Побег». Она поймала взгляд Леони и улыбнулась:

– Пахнет как в раю.

Начались ухабы, беженцев швыряло из стороны в сторону. Подъем стал круче, повороты следовали один за другим, колонна снова сбавила ход.

– Быстрее пешком добрались бы, – пробормотал кто-то, когда эйфория от побега пошла на убыль.

Грузовик, внезапно покачнувшись, затормозил. Шендл вскочила и увидела, что они стоят у развилки. Водитель и двое пальмахцев вылезли из кабины и ожесточенно заспорили.

– Давай направо, – приказал Ицхак, у которого в руках был фонарик.

– Нам не туда, – ответил водитель.

– Много ты понимаешь!

– Побольше твоего.

– Может быть, но командую я.

Как только они снова тронулись в путь, водитель повернул направо так резко, что все в кузове попадали.

Дорога превратилась чуть ли не в тропинку, низкие ветки хлестали по лицам. Эсфирь прижала Якоба к груди, пытаясь уберечь. Еще через несколько минут водитель ударил по тормозам. Сидевшие в кабине закричали.

– Сдай назад! – заорал Ицхак.

– Темно, – отказался водитель. – И уклон большой.

Подошли мужчины из двух других грузовиков, присоединились к перепалке. Рация слабо потрескивала, но сколько Ицхак ни крутил настройку, ничего путного они не услышали.

– Черт с ней. И без того знаю, где мы, – заявил он. – Бейт-Орен всего в двух километрах вверх по склону. Подъем крутой, но идти недалеко. Одолеем. Давайте всех из машин. в

– Ну-ну, – пробормотал водитель.

Беженцам помогли спуститься с грузовиков. Никто уже не разговаривал и не улыбался. Понимая серьезность ситуации, люди сосредоточенно спрыгивали на землю. Через несколько минут все сто пятьдесят человек уже шагали в гору.

В лесу мрак сгустился. Узкая тропка, неровная и каменистая, казалось, специально то и дело подпрыгивала, чтобы сбить с ног. Никто не разговаривал, все только хрипло и часто дышали.

Шендл держалась в начале процессии, поближе к Ицхаку и его фонарику. Леони и Теди изо всех сил старались не отставать, но новые туфли уже натерли Леони ноги, а у Теди нестерпимо кололо в груди.

Зоре тоже очень не хотелось терять Шендл из виду, но Эсфирь и Якоб с трудом плелись в самом хвосте, и оставить их было нельзя. Шуба Эсфири, отяжелевшая от влаги и грязи, мешала идти. Якоб ковылял рядом, полумертвый от изнеможения.

Разорвавший тишину выстрел превратил побег в охоту. Не успел прогреметь второй, эхом прокатившийся по деревьям над их головами, как пальмахцы уложили своих подопечных на землю.

Никто не пошевелился, не заплакал и не прошептал ни слова, приникнув к лесной подстилке в томительном ожидании. Тишина, последовавшая за вторым выстрелом, продолжалась достаточно долго, чтобы Ицхак смог поднять голову и дать знак двоим бойцам подползти к нему.

– Скоро рассветет, – прошептал он. – Нужно выяснить, много ли британцев вокруг Бейт-Орена. У нас приказ доставить людей в безопасное место, но приказа сражаться не было. Если что, придется сидеть тут до вечера.

«Не дай бог», – подумала Шендл.

Бойцы скрылись, а Ицхак передал по цепочке приказ: ждем здесь.

Люди расселись, прижались друг к дружке, чтобы согреться. Некоторые уткнулись лбами в колени. Якоб спал, устроившись на руках у Эсфири и Зоры. Леони и Теди с беспокойством посматривали в ночное небо, начинавшее светлеть. Шендл напряженно ждала следующего выстрела.

Через недолгое время показались два силуэта.

– На западном склоне чисто, – услышала Шендл. – Надо только держаться подальше от дороги. Тогда можно войти в кибуц с тыльной стороны.

Кибуц. Слово отозвалось эхом в ее голове, такое странное, такое непохожее на обычные слова вроде «курица» или «суп». Такое слово должно означать мечту или волшебную сказку, которые нельзя пощупать руками. Чистая идея, благородная цель, а не реальное место, о котором толкуют все эти люди.

Ицхак поднялся. Его люди посадили детей на плечи, похватали чемоданы и тронулись в путь. Чувствуя приближение рассвета, люди шагали быстро. Теди уловила леденяще-стальной запах тревоги, окружавший ее со всех сторон. Зора раздвигала ветви перед теми, кто шагал с детьми и узлами в руках. Леони хромала, кусая губы. Шендл ежилась – то ли от холода, то ли от волнения.

– Смотрите, – прошептал чей-то голос, и все увидели во мраке сияние желтых огней, подернутых туманом.

Шендл пыталась убедить себя, что никакое это не чудо, просто электрический ток, бегущий по проводам. Обыкновенное электричество, ничем не отличающееся от того, что освещало ее дни и ночи в Атлите. И все-таки при виде проводов и лампочек ее охватило непреодолимое желание кричать, хохотать во все горло и возносить хвалы Господу. Или просто сказать одно-единственное слово: кибуц.

Не больше ста шагов отделяло край леса от забора поселка. Жители вышли встречать беглецов, высоко подняв фонари. Бывшие арестанты ринулись через прогалину. Леони упала на колени и зарыдала от облегчения. Эсфирь, вцепившись в какую-то женщину, целовала ее и все не могла остановиться. Теди подхватила Якоба и закружила. Зора шумно втягивала в себя воздух и выдыхала: всю эту долгую ночь она боялась вздохнуть.

Кибуцникам все-таки удалось остановить этот внезапный праздник, и по неровной еле заметной тропке они повели гостей к вытянутому строению. Это оказалась столовая, где прибывших уже ждал чай.

– Шалом и добро пожаловать, – слышалось отовсюду. – Шалом и добро пожаловать.

Леони села рядом с Теди.

– Ты не знаешь, где Шендл?

– В последний раз я ее видела у забора. Наверняка где-то здесь. А может, уже разговаривает с председателем кибуца. Раздает указания. Попей-ка лучше чайку. А то ты совсем закоченела.

Леони не сводила глаз с двери. Осушив чашку, она выскользнула на улицу и по тропинке вернулась к тому месту, где они вошли в кибуц. У забора стоял человек с винтовкой. Ни намека на то, что творилось тут всего несколько минут назад.

Леони сошла с тропинки в темноту, со всех сторон ее обступили стволы высоких сосен.

– Шендл! – негромко позвала она. – Шендл! Ты здесь?

Шендл стояла совсем недалеко, уткнувшись лбом в ствол. Она оплакивала своего брата.

Ноах был одержим идеей кибуца. Обхватив, бывало, спинки стульев по обе стороны от себя, – у него были такие длинные руки, – он затевал какой-нибудь глупый спор с друзьями – просто ради того, чтобы еще поговорить о жизни в кибуце.

– Да вы хоть всех израильских кур можете перещипать, бога ради, – заявлял он. – А я стану архитектором и построю не просто удобный кибуц, а еще и красивый.

И смеялся, когда его называли буржуем.

– Нам что, здания не нужны? Я не понимаю, почему мы не можем построить дома, или там школы, или... черт его знает... курятники, которым весь мир завидовать будет.

«И правда, почему бы не построить? – думала Шендл. – Но почему же тебя здесь нет?»

Леони нашла ее, двигаясь на сдавленные рыдания, положила руку на плечо Шендл:

– Chérie, что случилось?

– Думаешь, я храбрая? – всхлипнула Шендл. – В лесу героями были все, кроме меня. А я и стрелять-то как следует не умею. Когда они погибли, я вообще никому не нужна стала. А мой брат... – Шендл снова судорожно всхлипнула. – Мой брат... Это он должен был сюда попасть, а не я. Это его мечта была. Ноах был самый лучший, самый замечательный, а я только таскалась за ним хвостом...

– Ты никогда не рассказывала о брате, – прошептала Леони, гладя ее по волосам.

– Он был такой хороший, такой умница. Он бы тебе понравился.

– Я бы в него влюбилась, – сказала Леони. – Да и как иначе?

Утренний свет уже сочился сквозь сосновые лапы. Ноги были мокрыми от росы. Шендл мягко отстранилась от Леони, вытерла слезы.

– Самое ужасное... – она отвернулась, чтобы не встречаться с Леони глазами. – Я даже не знаю, как это сказать. Понимаешь, мы жили ради этого. Ноах и я. Мы знали, что будем счастливы здесь. А теперь... мне страшно. Ему было бы стыдно за меня, но, честное слово, мне никогда еще не было так страшно.

Бейт-Орен

Шендл с благодарностью приняла у Леони чашку с горячим чаем. Обеденный зал в кибуце был во многом похож на столовую в Атлите, разве что немного поменьше, но высокий потолок с балочными перекрытиями был в точности такой же, равно как и липкие столы, и скрежет стульев о голый пол. Зато различия глубоко ее тронули: сосновые панели были аккуратно подогнаны и протравлены морилкой медового оттенка, на стенах висели плакаты с изображениями целеустремленных первопроходцев в таких же бриджах и кепочках, как те, что она, не снимая, носила в летнем сионистском лагере. Ей даже стало казаться, что она слышит эхо песен, которые она там пела, песен, которые – наверняка – не раз звучали и в этой комнате.

Девушка с толстыми косичками, упрятанными под синюю косынку, принесла шерстяной платок и накинула его на плечи Шендл.

– Меня зовут Нина, – сказала она. – Добро пожаловать в Бейт-Орен. Добро пожаловать в Эрец-Исраэль. Ты действительно такая замерзшая или просто выглядишь так?

– Замерзшая и грязная. Где тут можно помыться?

Девушка похлопала Шендл по спине:

– Не думаю, что у тебя будет на это время.

И ушла.

– Это как понимать? – удивилась Леони. – Мы что, не останемся здесь на ночь?

Шендл нечего было ей ответить – она знала не больше других. На пороге появилась Теди. Хлопчатобумажная рубашка-ковбойка и пара брюк, стянутых на талии красной ленточкой, были ей чуть велики. Теди походила на длинноногую двенадцатилетнюю девочку-подростка.

Шендл улыбнулась этой перемене:

– Ты прямо как местная.

– Подозреваю, что так и было задумано, – кивнула Теди. – Девушка, которая дала мне эту одежду, сказала, что им нужна помощь на кухне. Но когда я пришла туда, меня тут же выпихнули, велели отдыхать.

– А где Зора? – спросила Леони.

– Куда-то ушла с Эсфирью и Якобом. По-моему, они собрали всех детей и повели их к медсестре. Якоб так устал, что даже есть отказался, бедняга. Чего нельзя сказать обо мне, я не откажусь. Передайте-ка мне хлеб и все, что у вас там еще есть.

Вошли три вооруженных бойца, в одном из них Шендл признала человека с рацией. Он поднял руку и объявил:

– Друзья мои. Товарищи. Британцы послали сюда солдат. Поэтому мы решили, что вам будет безопаснее в кибуце Ягур. Это недалеко, автобусы уже готовы. Отъезжаем через несколько минут, так что берите вещи и идите к главным воротам. Быстрее, нельзя терять ни минуты.

Поднялся недовольный ропот, однако беглецы из Атлита засуетились, вскакивая, рассовывая по карманам оставшиеся фрукты. И лишь Леони скрестила руки на груди и откинулась на спинку стула.

– Сегодня я никуда не поеду.

– Не глупи, – попросила Шендл. – Это вопрос безопасности.

– И все-таки я рискну, chérie. Я шагу не могу ступить. – Леони показала свои распухшие, окровавленные ноги.

– Тебе к врачу нужно! – ахнула Теди.

– Все, что мне нужно, – это мыло, антисептик и поспать. В общем, если никто не возьмет меня на руки и не понесет, я с места не двинусь. – Она повернулась к Шендл: – Не беспокойся за меня. Я знаю, что тебе хочется поехать. Поезжай, пожалуйста. Я тебя прошу.

Шендл наблюдала, как другие покидают столовую, и боролась с искушением броситься следом. Но один взгляд на Теди и Леони решил этот вопрос.

– Я остаюсь, – сказала она.

Вошла Зора, все еще в своем изорванном и грязном платье, бледная от усталости.

Леони налила ей чашку чая, а Теди намазала маслом кусок хлеба.

– А вы в курсе, что они собирались разбудить детей и отвезти их бог знает куда? – сказала Зора между глотками. – Я сказала, что Якоб никуда не поедет. Он даже вздрагивает во сне – так устал. Эсфирь вообще вне себя. Чего они от детей хотят?! Остальные мамаши со мной согласились. Пришлось устроить небольшой мятеж. Так что мы остаемся.

– Ты просто молодец, – одобрила Леони. – Я тоже никуда не поеду.

– И я остаюсь, – заявила Теди.

– И я, – добавила Шендл.

Внезапно Зора уронила голову на грудь. Подруги тревожно переглянулись.

– Зора! – тихонько позвала Леони.

– Устала я просто, – прошептала Зора, до глубины души тронутая беспокойством подруг. – Сейчас все идем ко мне в барак – хотя здесь их не называют бараками. Это «домики». Так вот, у меня в домике есть душевая с горячей водой. Они даже приготовили чистую одежду. Правда, не факт, что на нас эти шмотки будут так же хорошо смотреться, как на Теди.

Зора привела их в просторную комнату с шестью узкими койками, очень просто обставленную, но ничем не напоминавшую прежний барак. На полу коврики, на окнах занавески, по углам комоды и ночные столики. Стены пестрели фотографиями молодых людей, щурившихся на солнце.

Леони настояла, чтобы Шендл первой вымылась в тесноватой жестяной кабинке. «Это приказ, командир». Шендл понимала, что следует поторопиться, чтобы остальные тоже успели принять душ, но мыло с ароматом сирени и флакон настоящего шампуня заворожили ее. Она дважды намылила голову и едва не заснула, смывая пену. Потребовалась вся сила воли, чтобы заставить себя выключить кран.

Леони была следующей. Первым делом она тщательно отмыла свои израненные ноги. Мыло сначала щипало, но скоро теплая вода успокоила боль. Леони запрокинула голову, закрыла глаза и подставила лицо под тугие струи. Ей казалось, что она за тысячу миль от Атлита, за миллион миль от Парижа, в полной безопасности.

Зора порывисто скинула грязную одежду и начала с головы, надеясь оттереть все остальное, пока будет смываться пена, Но шампунь попал в глаза, и из ее затеи ничего не вышло. А потом закончилась горячая вода, и слезы покатились градом – уже не из-за шампуня, а от огорчения. Зора прислонилась к стене и в изнеможении сползла на пол, обхватив голову руками. Ни матери, ни брата, никого... Она оплакивала все свои сосчитанные потери и бесчисленные раны.

Теди завернула кран. «Ну-ну, будет», – сказала она и, укутав Зору в полотенце, принялась растирать ей руки и ноги, пока та не согрелась. «Поплачь, поплачь», – приговаривала она, расчесывая спутанные Зорины пряди и помогая натянуть мягкую фланелевую ночнушку. Зора кротко повиновалась, даже позволила Теди отвести себя к койке возле Шендл и Леони, уже видевших десятый сон.

Четыре девушки спали. Их не тревожили ни свет, ни ходившие взад-вперед на цыпочках девушки из кибуца, ни рев легковушек и грузовиков снаружи, ни визг тормозов, ни громкие крики. Они проснулись, только когда Нина, девушка с косичками, пришла сказать, что британцы требуют выдать сбежавших заключенных.

– Вы можете остаться в кибуце, – сказала она. – Но на улице ведите себя так, будто вы – из наших. Если ваш иврит хромает, лучше помалкивайте. И делайте вид, будто все понимаете. Держитесь.

Зора пошла разыскивать Эсфирь и Якоба, а Шендл, Леони и Теди влились в поток людей, направлявшихся к главным воротам. Забор с колючей проволокой и высокие ворота из проволочной сетки были до боли знакомы, но цветочные клумбы, велосипеды, веревки для белья говорили о том, что это не тюрьма, а дом.

Шендл первой пробралась к забору, откуда они с Ниной могли наблюдать за тем, что происходит. Четыре британских военных грузовика стояли по ту сторону, на дорогу высыпали солдаты.

По эту сторону забора мужчины также расхаживали вооруженными – нисколько не скрываясь от британцев.

– И чего мы все тут столпились, – посетовал один из них, оценивающе разглядывая противника. – Людей надо по всему периметру выставить. Мы же не знаем, с какой стороны бриты полезут.

Напряжение возросло еще больше, когда прибыл черный автомобиль с наглухо закрытыми окнами, а за ним – два открытых фургона с несколькими десятками бойцов британской военной полиции. Жители кибуца прекратили разговоры и молча уставились на гостей. Шендл сложила руки на груди, чтобы не дергались за оружием, которого у нее нет.

Все словно завороженные наблюдали за прибытием полиции. Только несколько человек как ни в чем ни бывало курили и беседовали, краем глаза следя за тем, что происходит за воротами. Таких было пятеро, они стояли под молодыми соснами на небольшом холмике, откуда открывался самый лучший вид на ворота. Никого из них Шендл не знала.

Из приехавшего автомобиля выбрались два офицера и решительно направились к входу в кибуц, пятерка, курившая у сосен, неторопливо затоптала окурки и тоже двинулась к воротам.

Шендл стояла достаточно близко, чтобы уловить обрывок их разговора. По-английски она понимала плохо, но британцы явно выдвигали требования. Она разобрала слово «сдаться» и что-то насчет гибели констебля.

В отличие от офицеров, державшихся по-военному скованно, местные бойцы были расслаблены. Выслушав англичан, они отошли, чтобы посовещаться, их короткая беседа завершилась смехом. Четверо вернулись под сосны, а один подошел к воротам и что-то быстро проговорил, обращаясь к англичанам.

– Что он там сказал? – спросила Шендл у Нины.

– Я не расслышала. Подозреваю, что он послал их к такой-то матери.

– Мне показалось, один из них говорил, что кто-то погиб. Вечером мы слышали выстрелы, – сказала Шендл.

– Это было прямо перед вашим приходом. Подъехал их грузовик, и кто-то выстрелил. Наши подумали, что это начало осады, и открыли огонь. Одного из англичан убили. У нас все целы, слава богу.

Тем временем за оградой началось движение. Солдаты быстро выстроились в шеренгу лицом к кибуцу. Они стояли так близко, что Шендл ясно различала выражения их лиц. Одни хмурились, другие брезгливо морщились, но некоторые с любопытством смотрели через забор.

Внезапно Теди замахала руками.

– Хелло! – крикнула она и послала воздушный поцелуй.

Шендл схватила ее за руку:

– Ты что, спятила?!

– Отличная идея! – возразила Нина. – Англичане, может, и свиньи, но правила игры обычно соблюдают. А стрелять в женщин, особенно в хорошеньких, – это точно против правил. Давай, – повернулась она к Леони. – Помаши им.

Уже несколько девушек вовсю махали руками и строили глазки. Некоторые солдаты покраснели и отвели глаза, девушки расхохотались, захлопали в ладоши. Настроение по обе стороны забора явно улучшилось.

Теди коснулась пальцем колючей проволоки, повернулась к Леони и задумчиво проговорила:

– Помнишь ту женщину в Атлите, которая впала в истерику, когда увидела такой забор? Только здесь он для того, чтобы нас защищать. Как шипы на розе.

– Шипы на розе? – переспросила Леони. – Не знала, что ты у нас поэт.

– Это не я. Я-то как раз очень приземленная. Вот моя сестра, она... – Теди запнулась. Впервые она заговорила о погибшей сестре.

Леони осторожно отвела палец Теди от проволоки.

– Ничего, зато у тебя нос, как у поэта.

– Что ты хочешь этим сказать? – вспыхнула Теди, но Леони засмеялась и легонько щелкнула ее по носу: – А как пахнет шутка?

Теди невольно рассмеялась.

– Пахнет обычно шутник. А если пахнет шутка, значит, она грязная.

Леони расхохоталась, Теди вслед за ней.

– Хватит вам! – прошипела Шендл, испугавшись, что солдаты могут решить, будто девушки смеются над ними.

Она оттащила подруг от забора, но Леони и Теди все тряслись от сдавленного хохота.

– Сумасшедшие, – улыбнулась Нина, провожая их взглядом. Затем посмотрела на солдат, которые вовсю ухмылялись. – И, похоже, это заразно.

Шендл пожала плечами. Ей-то было совсем не смешно.

– Ну, как тебе здесь? – спросила Нина.

– Красота! – искренне ответила Шендл. – Я никогда так высоко в горах не была.

– Мы всем рассказываем, что у нас тут маленькая Швейцария, – сказала Нина. – Только имей в виду, пение йодлем строго запрещено.

– Спасибо, я запомню, – серьезно пообещала Шендл.

– Господи, я же шучу! – Нина пихнула в бок. – Твои подружки не потеряли чувства юмора. И тебе не следует.

Шендл нахмурилась и, ничего не ответив, двинулась навстречу появившимся Зоре, Якобу и Эсфири. Якоб энергично тянул мать за руку. Ему здесь явно нравилось. Заметив на спортивной площадке мальчишек, он тут же кинулся туда, но через минуту вернулся.

– Как будет на иврите место, где мы были? – нетерпеливо спросил он. – Атлит – это что?

Шендл едва не выпалила «тюрьма», но вовремя осеклась.

– Скажи им, что это такой центр для иммигрантов.

– О'кей, – ответил он по-английски, щеголяя новым для него словечком.

Британцы все торчали на солнцепеке, обливаясь потом. Жители кибуца тоже неь расходились, сердито поглядывали на них и обсуждали, что делать дальше. Шендл недоумевала, почему никто не уберет детей от греха подальше.

Время тянулось медленно. Ситуация окончательно зашла в тупик. В толпе мало-помалу нарастал гул. Даже в бойцах, что развалились под соснами на складных стульях, угадывалось напряжение. Все напоминало затишье перед бурей.

Но вместо раскатов грома вдруг раздалось пение: «Не сиди под яблоней с другим». Все разом обернулись и увидели, как из глубины кибуца весело бежит мальчишка в запыленной школьной форме.

– Привет всем! – весело крикнул он.

От расслабленности бойцов вмиг и следа не осталось. Они окружили мальчика.

– Ты откуда взялся?

– Из Хайфы. Про осаду Бейт-Орена уже весь город знает. Я как услыхал, что здесь у вас творится, плюнул на школу и на попутке к вам. У вас там дыра в заборе за конюшней, все про нее знают. А остальные где? Я думал, тут уж толпа собралась...

– Ничего, скоро нас тут столько будет, что эти козлы до старости будут гадать, кто беженец, кто местный, а кто из Хайфы.

Шендл увидела, как схлынуло напряжение. Интересно, заметили это британцы?

Через полчаса тридцать или сорок студентов – юношей и девушек – появились из глубины кибуца и присоединились к стоящим вдоль забора. Некоторые пришли пешком, через перевал, но большинство приехали на автомобилях и грузовиках, высадившись в ближнем лесу.

Следом прибыли рабочие с ближайшего завода, одетые в комбинезоны, – вразвалочку прошлись по территории, будто у них законный обеденный перерыв, похлопывая мужчин по спинам и громко приветствуя корешей, все прибывавших и прибывавших. Каждую новую группу встречали все громче и веселее. Когда из воздуха, подобно миражу, материализовалась группа медсестер в белоснежных халатах, кибуц огласили овации.

К часу дня Шендл насчитала сотен пять демонстрантов – и народ все прибавлялся. Молодые люди выкрикивали оскорбления в адрес солдат, делали неприличные жесты. Школьники затеяли игру в футбол. Несколько мужчин поставили под деревьями стол, завязалось карточное сражение, а вскоре по рукам загуляла и бутылка.

– Теперь они ни черта не сделают, – заявил один человек в засаленном комбинезоне.

– Не надо себя обманывать. Они на все способны, – возразил ему какой-то парень. Сняв пиджак и галстук, он закатал рукава рубашки. Потом перетасовал карты и добавил: – Посмотри, что они творят с иммигрантами. Слезоточивым газом травят, на кораблях избивают. А потом еще загоняют в концлагерь! И не говори мне больше о британцах!

– Да не пойдут они на конфликт. Слишком много гражданских, женщин, детей...

– Больно ты хорошо о них думаешь.

– Не в этом дело. Это же политика, просто и ясно. Не захотят они злить американцев. Им без янки никуда. Кто будет Лондон восстанавливать?

Теди и Леони не понимали и половины его беглой скороговорки на иврите, но Шендл и Зора напряженно вслушивались.

– И что ты думаешь? – спросила Зора.

– Не знаю, – призналась Шендл. – Но мне кажется, что если бы назревала драка, она бы давно уже началась.

– И все-таки лучше увести детей подальше.

Шендл собиралась с ней согласиться, но тут к главным воротом подкатил автобус, набитый студентами и рабочими, во все горло распевавшими «Интернационал». Высыпав из автобуса, они выстроились в длинную шеренгу, прямо напротив шеренги британских солдат.

– Похоже, пока что мы в безопасности, – заметила Шендл.

Противостояние закончилось в середине дня — тихо и буднично. Солдаты погрузились обратно на грузовики и укатили, а следом за ними – офицеры на своей черной машине. Их отъезд сопровождали оглушительный свист и выкрики – столь громкие, что переполошились ф окрестные птицы, и их встревоженный щебет долго еще звенел как оскорбительное «валите откуда приехали».

Лишь только последний автомобиль исчез за поворотом, ворота распахнулись, и толпа хлынула внутрь лагеря.

Мужчины пожимали друг другу руки, обнимались, хлопали по плечам. Девушки целовались и смеялись. Это был День Победы, Новый год, пришествие Мессии.

Кто-то сипло, почти шепотом запел: «Наступает новый день, шире круг, друзья». Песню вмиг подхватили все. Никто не остался в стороне. Теди и Зора затащили упирающуюся Леони в хоровод, Якоб потянул Эсфирь, которая танцевала свою первую хору – хохоча и вскидывая ноги не ниже прочих.

Шендл вместе со всеми мчалась по кругу. Ее сердце отстукивало на иврите: я здесь, я здесь, я здесь.

Они танцевали до головокружения и пели до хрипоты и не остановились бы, если бы бойцы не остановили веселье.

– Пора возвращаться, пока не стемнело!

Некоторые из студентов проигнорировали транспорт: «Пешком доберемся!» Молодым людям явно хотелось продлить удовольствие от своего триумфа. Остальные же заполнили автобусы и грузовики – этим не терпелось похвастаться дома, как они уложили на лопатки саму Империю.

Среди провожавших были и беглецы из Атлита, оставшиеся в Бейт-Орене. Матери высоко поднимали детей и повторяли слова благодарности. И громче всех кричала Зора:

– Тода раба!

Поймав удивленный взгляд Теди, Зора сказала:

– Понимаешь, «тода раба» означает не просто «спасибо». А огромное, безмерное. Тысяча благодарностей. «Спасибо» во вселенском масштабе.

Теди рассмеялась:

– Благодарю вас, профессор.

Шендл и Леони надумали до ужина прогуляться по территории кибуца. Они медленно шли рука об руку – Леони быстрее не могла.

– Мы с тобой как две старушки, – заметила Леони, вспоминая любимую сказку Шендл про их будущую жизнь по соседству.

– Точно, – согласилась Шендл, а себя спросила, суждено ли им когда-нибудь вместе прогуляться по бульварам Тель-Авива.

Их задумчивость нарушило короткое мельканье.

– Слышала? – встрепенулась Шендл. – Похоже, это оттуда. Идем!

И она убежала. Леони захромала следом. Подругу она нашла в загоне, та поглаживала маленькую белую козочку.

– Никогда не видела тебя такой счастливой, – сказала Леони.

– Сама не знаю, что такого особенного в козах. – Шендл засмеялась. – С детства люблю их даже больше, чем собак. Хочешь погладить?

Леони поморщилась:

– Она, конечно, очень милая, но не хочу.

Шендл чмокнула козочку в нос и вышла из загона.

– А знаешь, похоже, я в себя приходить начинаю, – застенчиво призналась она на обратном пути. – Утром в лесу мне вообще жить не хотелось. Но теперь... Надежда вдруг появилась. А ты? Ты разве не рада, что мы наконец выбрались из этого поганого Атлита?

– Разумеется, рада, – ответила Леони. – Но, в отличие от тебя, я не росла с мыслью о том, что рождена для Палестины. Мне слишком многому надо научиться...

– А, вот вы где! – К ним бежала Теди. – Они такой стол для нас накрыли! Представляете... с мороженым!

В столовой их встретила высокая девушка. Принесла им хлеб и яйца вкрутую.

– Извините, – сказала она, – но, сдается мне, весь салат уже съели.

Теди и Леони рассмеялись.

– Не обращай внимания, – сказала Шендл девушке. – Некоторым не понять местного пристрастия к овощным салатам на завтрак, обед и ужин.

Тут подошла Нина – с большой тарелкой ванильного мороженого. Девушки съели по ложке, а затем тарелку поставили перед Якобом.

Он опасливо понюхал угощение и спросил у Эсфири:

– А мне понравится?

– Только не говори, что никогда в жизни не ел мороженого! – ахнула Теди.

Малыш неуверенно сунул в рот первую ложку, улыбнулся не сводившим с него глаз женщинам и кивнул:

– А ничего.

Пока он уписывал мороженое, подруги, перебивая друг друга, обсуждали преимущества сортов, которые ему еще предстояло попробовать, – шоколадное, клубничное, кофейное, карамельное...

Вылизав до блеска тарелку, Якоб объявил:

– Это мое любимое. Навсегда.

Все уже отужинали и разошлись, дежурные уборщики подметали пол и наводили порядок, а девушки все сидели в столовой. Якоб спал, пристроив голову на колени Эсфири. Разговор плавно перетекал от мороженого к здешним красотам, от горных пейзажей – к недавнему противостоянию. Потом они обсудили израненные ноги Леони. Но никто ни словом не обмолвился о том, что их ждет завтра. Они жили настоящим.

– Просто не верится, что я только в первый раз проснулась здесь сегодня утром, – задумчиво сказала Теди. – Такое чувство, будто я здесь давно.

– Еще вчера мы торчали в Атлите, – напомнила Шендл.

– Да, только вчера, – сказала Зора. – Всего-то несколько часов назад.

– Интересно, соберемся ли мы вот так еще раз, – вздохнула Теди.

– Соберемся, – твердо сказала Леони. – Алица из лазарета вечно повторяла, что это очень маленькая страна. Тут все время натыкаешься на старых знакомых, друзей детства.

– Может, так и есть, – пробормотала Шендл.

Эсфирь молчала, положив голову на стол.

– Все, девочки, – сказала Шендл. – Пора на боковую.

Они вышли на улицу пожелать друг другу спокойной ночи.

Леони поочередно поцеловала подруг. Теди она прошептала на ухо:

– А чем мы пахнем сейчас?

– Соснами и лавандой.

Эсфирь прижалась лбом ко лбу Шендл и сказала:

– Благослови тебя Господь.

Шендл обняла ее и ответила:

– Ну все, хватит. Вообще-то, утром мы снова увидимся.

Шендл, Леони, Теди и Зора вернулись в свою комнату и упали на кровати – будто листья, спорхнувшие с одного дерева. Даже Зора всю ночь напролет спала как ребенок, крепко и глубоко. И каждая видела яркие сны.

Шендл плыла на деревянном плоту по озеру, окруженному ивами и березами. Она зачерпывала ладонью прозрачную воду, пила и никак не могла напиться.

Зора парила в бледном стылом небе, будто ястреб, легший на крыло. А в следующий миг она стояла на земле и, запрокинув голову, смотрела, как в небе кружит огромная птица.

Теди сидела за сгодом, ломившимся от фруктов. Они блестели, точно отполированные водой камни. Такие красивые, что страшно прикоснуться, не то что съесть. Она придвинула к себе ломоть серого хлеба и отломила кусок.

Леони вошла в тихую комнатку с детской кроваткой. На спинке кроватки было вырезано ее имя, она легла, и кроватка пришлась ей как раз впору. И Леони погрузилась в сон во сне, и снилось ей в этом втором сне, как в распахнутые настежь окна вливается ослепительный солнечный свет.

Прощание

Шендл равнодушно улыбнулась в ответ на улыбку красивой незнакомки, сидевшей напротив. Она не сразу узнала девушку в темно-зеленой блузке.

– Это и вправду ты?!

Волосы Зоры были собраны в элегантный узел, открывавший высокие круглые скулы. Ее карие глаза теперь, когда под ними исчезли темные круги, стертые хорошим сном, сияли, как оникс.

– Глупо выгляжу, знаю, – сказала Зора. – Но эта девица затащила меня к себе в комнату и отказалась выпускать, пока... ну, в общем, вот это. – Она помахала руками вокруг головы, будто отгоняла комаров.

– Выглядишь шикарно! – восхитилась Теди.

Они с Леони только что вошли в столовую.

– Не говори ерунды, – проворчала Зора.

– Господи, да ты в зеркало смотрелась? – воскликнула Леони. – Не знаю, кто выбирал эту блузку, но этот человек истинный гений. Теперь ты должна носить только этот цвет.

Эсфирь, увидев Зору, восторженно взвизгнула.

– Я знала! Я знала! – кричала4 она.

Когда они принялись за еду, Шендл спросила:

– Вы хорошо спали?

Эсфирь ответила, изо всех сил стараясь отчетливо произносить еврейские слова:

– Не помню, когда я в последний раз так хорошо высыпалась.

– И я тоже, – кивнула Зора. – Лучше не бывало.

– Да, – согласились остальные и принялись за хлеб и салат, чтобы избежать разговоров о том, что принесет день.

В столовую вошел невысокий жилистый человек, помахал над головой газетой.

– Зелигман! – послышались со всех сторон возгласы. – Что пишут?

– Мы на первой полосе «Палестин пост», так что теперь все знают, что у нас тут приключилось! – объявил он. – А вот, друзья мои, что сообщает «Ха-Арец» [14]. «Двести восемь заключенных были освобождены из Атлита с применением силы».

Грянули аплодисменты. Зелигман, председатель кибуца, которого редко видели без планшета, выждал, пока все успокоятся.

– «В среду около полуночи беженцы, содержавшиеся в лагере Атлит, бежали при содействии сил еврейского поселения. На тот момент в лагере находились 182 иммигранта, прошедшие ужасы концентрационных лагерей. Кроме того, там было 37 беженцев из Ирака и Сирии, ждущих депортации, что привело к высокой напряженности в лагере... Женщина-христианка была связана и скончалась от удушья...»

Зора покосилась на Леони, Теди и Шендл, которые сосредоточенно изучали содержимое тарелок.

– «...К утру многочисленные полицейские войска окружили кибуцы Бейт-Орен и Ягур. Когда новости достигли Хайфы, толпы рабочих и молодежи, оставив работу и школы, бросились на помощь осажденным фермерам. Тысячи людей возвратились в Хайфу с горы Кармель».

– Тысячи? – возмутился кто-то. – Здесь было от силы пара сотен. Ну и горазды врать эти писаки!

– «...Толпа в четыре тысячи человек собралась на улице Ге-Халуц. Звучали пламенные речи. В них подчеркивалось, что рабочие Эрец-Исраэль готовы к борьбе с любым декретом, направленным против иммиграции... Все фракции выразили свои соболезнования в связи с потерями, понесенными полицией. Был убит британский инспектор Гордон Хилл, двадцати двух лет, родом из Аведона, со степенью магистра права Абер– динского университета. Прежде чем присоединиться к полиции Британского мандата, он посещал полицейские курсы».

– Гордон? – прошептала Теди на ухо Шендл. – Не тот ли это молоденький сержант из Атлита, что работал в приемной начальника лагеря? Блондин, который на иврите говорил?

– Не знаю.

После того как люди разошлись по своим рабочим местам, Леони придвинулась поближе к остальным подругам и прошептала:

– Они преподнесли это так, будто ее смерть – несчастный случай.

– Значит, так тому и быть, – сказала Теди. – Ты заметила, что они не назвали никаких имен? Все уже забыто.

Зора пожала плечами:

– А я вообще не понимаю, о чем вы.

К их столику подошел Зелигман.

– Кто из вас будет Шендл Ашкенази?

Шендл подняла руку.

– Ты знаешь кого-нибудь по фамилии Бессер?

– Я знала Шмули Бессера, – ответила она, в голове тотчас вспыхнула картинка: Шмули весело ухмыляется в объектив. – Но он погиб.

– Это тебе от Иезекиля Груббера.

Зелигман протянул конверт.

Шендл взяла письмо, которое явно вскрывали, а потом кое-как заклеили снова, достала листок.

– От двоюродного брата Шмули, – пробормотала она. – Зовет к себе в кибуц Алоним. Это далеко?

– Нет, рядом. И в двух шагах от Хайфы. У меня там много друзей. Завтра они кого-нибудь за тобой пришлют.

– А с моими подругами что решили? – спросила Шендл.

– Как звать?

– Дубински, – сказала Леони.

– Дубински, Леони. Отправишься в кибуц Далия.

– Это ведь тоже здесь, недалеко, у Хайфы, да?

– Откуда ты знаешь? – изумилась Теди.

– По-моему, там живет дядя Алицы. Интересно, не приложила ли она к этому руку? Это возможно, господин Зелигман? Я работала в больнице с госпожой Гилад. Медсестра Алица Гилад.

– Я понятия не имею, как вас распределяли.

– А что со мной? – спросила Теди. – Моя фамилия Пасторе.

– Ты поедешь в кибуц Негба. Это на самом юге. Поторопись со сборами. Скоро за тобой приедут. Вам, скорее всего, придется остановиться где-нибудь на ночь. Если повезет – в Тель-Авиве.

– Негба, – повторила Теди, привыкая к названию своего нового дома.

– А нет письма для Вайц? – с напускным равнодушием спросила Зора.

– Ты Зора Вайц? Писем нет. – Зелигман снова уткнулся в список. – Но ты поедешь в кибуц Ма'Барот. По-румынски, надеюсь, говоришь?

– А что?

– Да там одни румыны. И все немного того. – Он покрутил пальцем у виска.

– А Эсфирь Залински? Она моя родственница. И ее сын Якоб? Его фамилия тоже Залински.

Он пробежал пальцем по списку.

– Кибуц Элон.

– Это где? – спросила Зора.

– На севере. Там живут в основном поляки, так что родственница твоя будет там как дома. Можешь ее обрадовать. Теди Пасторе уезжает сегодня, а остальным придется подождать до завтра. Наслаждайтесь нашим кибуцем. Хорошего дня.

Зора повернулась к Шендл:

– Это катастрофа. Эсфирь совсем не умеет врать. Как только она рот откроет, все поймут, что она крестьянка. Эти въедливые поляки вмиг ее на чистую воду выведут. Ты должна что-то придумать. Нужно сделать так, чтобы мы с ней поехали в одно место.

– Да что я могу? Ничего.

– Еще как можешь! – возразила Зора. – Расскажи им, чем ты занималась во время войны. Они тут же со страху напустят в штаны и сделают все, что ты скажешь.

– Вряд ли, – помотала головой Шендл. – Суть кибуца в том, что здесь все равны.

– В мире нет равенства. Даже в кибуце, сионистка моя ненаглядная. А теперь, Шендл, слушай меня внимательно. Я не допущу, чтобы эти двое снова страдали. В твоих силах все уладить, и я это знаю. И я не оставлю тебя в покое до тех пор, пока ты не пообещаешь мне это сделать.

– Попытайся, Шендл, – вмешалась Леони. – Сама знаешь, наша Зора как клещ. Раз уж впилась, не отпустит.

Шендл освободилась из цепких пальцев Зоры.

– Ладно, ладно, попробую.

Он выбралась из-за стола и поспешила за Зелигманом. Зора последовала за ней, держась на расстоянии.

Председатель глянул на Шендл со смущенно-снисходительной улыбкой взрослого, вынужденного отвечать чужому назойливому ребенку. После того как Шендл изложила свою просьбу, он сунул планшет под мышку и явно собрался прочесть лекцию о принципах местной жизни, но Шендл и рта не позволила ему раскрыть, быстро выпалив несколько фраз. Во взгляде Зелигмана проступило изумление, тут же сменившееся явным уважением. Зора видела, как шевелятся его губы – он что-то спрашивал. Она перевела взгляд на Шендл и поразилась. Куда подевалась растерянная девчонка? Вместо нее перед руководителем кибуца стоял яростный и непреклонный боец. Рука Шендл дернулась к плечу, словно поправить ремень висящего там оружия. Затем Шендл ткнула пальцем в планшет Зелигмана. Тот помедлил, но затем раскрыл его, достал бумаги, долго перебирал их. Наконец посмотрел на девушку и что-то сказал. Выражение лица у него было довольно кислое. Шендл сдержанно кивнула, развернулась и двинулась к столовой.

– Так куда нас отправят? – подскочила к ней Зора.

– Никуда! Останетесь здесь, пока вам не подыщут место, где будут готовы принять сразу троих. На это уйдет несколько дней. Но ты должна понимать, что это может оказаться временно. Вас могут разлучить в любую минуту.

– Главное, чтобы они обжились. А уж я всем теперь буду рассказывать, что у нас есть друг на самом верху.

– Ты просто невозможна, – усмехнулась Шендл. – Иди уж, обрадуй Эсфирь и Якоба.

Собирать Теди было нечего, так что она гуляла по кибуцу, вдыхая мирный аромат печеной картошки, душок жизнерадостных коз и запах прелой хвои. Кибуцники интересовались, куда она едет, но никто не бывал в Негбе. Ей желали удачи и счастливого пути и приглашали приезжать в гости.

Ближе к полудню она устроилась на скамье у главных ворот. Там ее и нашли Эсфирь и Якоб. Теди обняла мальчика с такой силой, что он вырвался со словами: «Какая ты медведица» – и убежал в комнату для детей. Эсфирь поцеловала ее в лоб и поспешила за сыном.

Чуть погодя появились Леони, Зора и Шендл, сели рядом. Все молчали, настроения разговаривать не было ни у кого.

Наконец Леони произнесла:

– Жаль, что тот парень, Ниссим, не едет туда же, куда и ты.

– Всех иракцев отвезли в Ягур, – сказала Шендл. – А теперь они, наверное, по всей стране разъедутся, как и мы.

В молчании они пообедали и вернулись к воротам. Шендл взяла Теди за руку. Леони положила голову ей на плечо.

Теди была благодарна им за молчание. Ей казалось, что она разлетится на мелкие кусочки, если кто-нибудь задаст ей хоть один вопрос.

Около трех к ним присоединилась еще одна беглянка из Атлита – с годовалым малышом на руках и корзиной, доверху набитой детскими одежками – подарками детского сада при кибуце.

– Я слышала, в Негбе жарковато, – сказала молодая мамаша. – Зато море рядом. Это ведь хорошо, правда?

Часа через два к воротам подъехал джип. Теди вскочила на ноги.

– Тут найдется фотоаппарат? Хочу, чтобы мы вместе сфотографировались – Шендл, Леони, Зора и я.

Женщина с ребенком уже забралась в автомобиль, но Теди все упорствовала:

– Я не поеду без фото! Неужели ни у кого нет фотоаппарата?

У ворот появился Зелигман:

– Опять вы тут буяните? Какая беда на этот раз?

– Мне ничего не надо. Только маленькую фотокарточку, – умоляюще Ответила Теди.

Зелигман посмотрел в ее синие, полные слез глаза и вытащил из кармана носовой платок:

– Вот вытрись. У меня в кабинете лежит старенький «Брауни»[15].

Водитель нажал на клаксон. Леони бросилась к машине, чтобы попросить его подождать еще чуточку. Зелигман ушел и вскоре вернулся с квадратной черной коробкой.

– Встаньте рядом! – приказал он.

Девушки прижались друг к дружке.

– Улыбочки! Раз, два, три! Отлично. Готово.

Теди порывисто обняла его.

– Обещайте, что вы мне ее пришлете! Теди Пасторе, кибуц Негба. Запишите, а то забудете!

Он пощекотал ее под подбородком.

– Как я смогу забыть о такой красотке?

– Нет-нет, – настаивала она, – обязательно запишите. А то не поеду. – Она выхватила у него планшет, раскрыла и нацарапала карандашом на первом попавшемся клочке бумаги имя и название кибуца, затем сунула листок в нагрудный карман рубашки Зелигмана.

Подруги окружили Теди. Все четверо крепко обнялись, плача и что-то обещая друг другу.

– До встречи, – сказала Зора. – И мы расстаемся не навсегда!

Водитель снова загудел.

Теди, рыдая, бросилась к машине. Когда джип уже отъезжал, она высунулась в окно и пронзительно закричала:

– Пишите! Шендл, Леони, Зора! Кибуц Негба! Попрощайтесь за меня с Эсфирью! Поцелуйте Якоба! Мы еще увидимся!