День рождения

Глава 1

Я впервые подходил к блоку смертников. Не нравилось мне все это. Не нравилась атмосфера. Не нравился запах. Даже солнце Флориды казалось другим через оконную решетку. Это, впрочем, не был сам блок смертников. Это был ряд из трех камер, примыкавших к блоку приговоренных к смерти.

Я переложил букет душистого горошка в левую руку. Моя правая рука была вся в поту. Я вытер ее о брюки. Надзиратель с толстым лицом пояснил:

– Мы не сажаем девиц в блок. Понимаете ли, там полно придурковатых скотов. Если такую красотку как Пел посадить с ними рядом, они с ума сойдут от того, что им не удастся влезть на нее. – Он подтолкнул меня локтем. – Вы понимаете, что я хочу сказать?

Я ответил, что понимаю.

Две первые камеры были пусты. Надзиратель открыл третью. Мантиновер лежала на спине, прикрыв рукой глаза. Ее серое арестантское платье, очевидно, село при стирке и теперь плотно облегало тело. Тугие груди готовы были порвать ткань. С первого взгляда казалось, что под платьем, на котором местами темнели пятна пота, ничего больше нет, кроме самого тела.

– Хороша, а? – шепнул надзиратель.

– Хороша.

– Эй, Пел, проснись, – сказал он.

Показалось, что слова, выпавшие из его рта, стали карабкаться на спящую женщину подобно похотливым тараканам.

– Тут кое-кто пришел поговорить с тобой от твоего адвоката.

Он взглянул на мой пропуск.

– Его зовут Джеймс А.Чартерс.

Пел Мантиновер села и тыльной стороной ладони откинула упавшие на глаза волосы. Платье при этом движении приподнялось и обнажилась часть бедра кремового цвета. Она заметила, что надзиратель уставился туда и предоставила ему возможность поглазеть.

Шесть месяцев тюрьмы укротили ее. Это уже не была та коричневая фурия, которая обливала грязью прокурора и доставила ему столько неприятностей. Она высказала все, что думала, в присутствии публики и судье с красным носом, и присяжным, которые слушали ее с поджатыми губами и со злым блеском в глазах. Их больше трогало то, что Пел призналась в нарушении седьмой заповеди, чем сами обстоятельства дела.

Это не пошло на пользу Пел. И на самом процессе, и потом меня больше всего бесило то, что мэтр Кендалл, считавшийся великим адвокатом, даже и не попытался объяснить суду причины столь бурного поведения своей подзащитной. Я прекрасно понимал, что должна была чувствовать Пел: именно это в подобных обстоятельствах должна была чувствовать любая другая женщина. Убивала она Джо Саммерса или не убивала, но ведь жила-то она с ним по любви. А главный адвокат уж слишком часто называл ее падшей девицей.

– Как вы себя чувствуете, Пел? – спросил я у нее.

Улыбка у нее получилась жалкой. Но ямочка была на месте.

– Не очень, мистер Чартерс.

Я прочел вопрос в ее больших черных глазах и отрицательно покачал головой.

– Плохие новости.

– Кассационная жалоба отклонена?

– Да. Мистер Кендалл сказал, что сделал все, что было в его силах, и теперь все зависит от губернатора.

К ней вернулась прежняя агрессивность.

– Но ведь я не убивала Джо. Эта падлюка соседка все врет. Она не могла слышать, как мы ругались. Когда я вошла в дом, Джо был уже мертв!

Что было ей сказать? Что я расстроен? Я ничего не мог для нее сделать. Я не был великим адвокатом. Я вообще не был адвокатом. Я был всего лишь подмастерьем адвоката. Старшим мальчиком на побегушках. Кендаллу стоило только пошевелить пальцем, и я уже был в пути.

Подите сюда. Подите туда. Постарайтесь раскопать свидетеля защиты по аварии на Четвертой улице. Отнесите это досье судье Харнею. Пойдите объявите Мантиновер, что она приговорена к смертной казни. Принесите мне сэндвич с ветчиной и, ради бога, не забудьте в этот раз про горчицу.

И все – за семьдесят два с половиной доллара в неделю в возрасте тридцати пяти лет. И будь доволен тем, что имеешь работу.

– Я знаю, что это жестоко, малышка. Это просто паршиво, – сказал я.

– Сколько времени мне осталось?

– Две недели. На вашем месте, Пел, я бы направил письмо губернатору не теряя ни минуты. Изложите ему вашу версию этой истории.

Глаза Пел потемнели. Она безнадежно покачала головой.

– Это ничего не даст.

Она расправила складки платья на груди.

– Я ведь нечестная женщина, правда? Я жила с мужчиной, которого любила, не имея на это разрешения, написанного на гербовой бумаге.

Она пожала плечами.

– Каждое утро я ходила в церковь, у меня никогда не было в жизни другого мужчины, но все это – не в счет. Я пела и танцевала в кабаре, значит я дурная женщина. А мистер Кендалл даже не попытался объяснить им, что это не так. Он взял мои деньги и, если хотите знать мое мнение, бросил меня на растерзание львам.

Я был такого же мнения. Это мнение сложилось у меня с самого начала процесса. Но не сказал этого, так как должен был подумать о Мэй. Кендалл, согласен, подлец, но он был моим патроном. Я еще не выплатил за дом, да и бифштекс стоил восемьдесят два цента за фунт: я не мог рисковать своим местом. Кендалл – старый лис. У него всюду были свои люди, и я подозревал, что этот тучный надзиратель был из их числа.

– Напишите письмо губернатору теперь же, – повторил я.

Потом я вспомнил о букете, который принес, и протянул его ей.

– Это вам. Я подумал, что вам понравится.

Пел уткнулась лицом в душистый горошек. Когда она подняла голову, на губах была улыбка, а глаза были полны слез. Я впервые увидел ее плачущей.

– Может быть все устроится, – произнесла она совсем тихо. – Все-таки мир не без добрых людей. Большое спасибо, мистер Чартерс. Вы женаты?

– Да, женат, – ответил я.

Пел по-прежнему сидела на топчане. Она поднялась и поцеловала меня. В губы, но без страсти, нежно. И погладила меня по щеке.

– Передайте от меня миссис Чартерс, что ей очень повезло.

Она снова спрятала лицо в букет цветов. Теперь не было сомнения, что она рыдала.

– Очень мало вещей в моей жизни приносили мне такую радость.

Жирный надзиратель смотрел на меня безумными глазами. Я чувствовал себя идиотом.

– Свидание окончено, – сердитым голосом заявил он.

– До встречи, Пел, – сказал я ей.

И вышел из камеры. Я был рад уйти. Весь мой вклад в это дело был букет душистого горошка за пятьдесят пять центов.

До Сан Сити было далеко, и на улице стояла жара. К пяти часам ничего не изменилось: воды залива были такими же голубыми, солнце по-прежнему палило город – маленькую рыбацкую пристань в девственном виде – с зелеными скамейками, с церквями, с шикарными отелями. На главных улицах, окаймленных пальмами, и на нескольких гектарах пляжей еще было полно народа: молодежь и старики, продавцы лотерейных билетов, туристы, приехавшие из сорока восьми штатов, кичливые любители бейсбола, проводящие весеннюю тренировку.

Я остановил машину у бара «Фламинго», принадлежащего Келли, съел на обед только пару сосисок и взял кружку пива. Я хотел к вечеру быть голодным. Мэй, конечно, приготовит хороший ужин. Она всегда так делала в день моего рождения. На ужин будет, без сомнения, жареный цыпленок и шоколадный торт домашнего приготовления, покрытый сантиметровым слоем мороженого.

Я улыбался в кружку, думая обо всем этом. Мне было тридцать пять лет, но с материальной точки зрения положение мое было не блестящим. Но одну мечту я все-таки претворил в жизнь: во всем Сан Сити, включая чопорный «Кантри Клаб», не было второй такой женщины, как моя Мэй. Даже теперь, когда ей исполнилось двадцать семь лет, мужчины смотрели ей вслед с раскрытыми ртами.

Келли выставил бутылку пива трем так называемым чемпионам, а потом спросил меня, чему я улыбаюсь.

– Хорошее настроение, вот и все, – ответил я. – Сегодня день моего рождения.

– Понятно, – бросил он.

Он колебался. Какое-то время мне казалось, что он хочет угостить меня сосисками с пивом. Он от этого не обеднел бы: я обедал у него каждый день, то есть шесть раз в неделю, что составляло двести девяносто обедов в год.

Но он этого не сделал.

– Раз так, поздравляю, – сказал он мне и сгреб деньги, которые к выложил на стойку бара.

Я допил пиво и направился к выходу. Келли ничего мне не должен. И я от него ничего не ждал. Однако, настроение было испорчено. Это еще раз показало, кем меня считали в городе: Келли выставил пиво трем игрокам, которые могли бы прославиться потом, а я был всего-навсего Джимом Чартерсом.

Контора находилась на противоположной стороне улицы. Кендалла на месте не оказалось.

– Не знаю, где он, – сказала мне Мэйбл. – Его не было здесь с обеда. Он вернулся несколько минут назад, но снова ушел. Как Мантиновер восприняла эту новость?

– А как бы ты восприняла это на ее месте, – спросил я в ответ, – если бы тебе оставалось жить две недели, а у тебя было впечатление, что тебя надули?

Мейбл была всецело предана Кендаллу. Почти все женщины были ему преданы.

– Джим, что значат эти инсинуации? Тебе не стыдно? Ты же прекрасно знаешь, что мистер Кендалл сделал для нее все, что мог. – Чопорным жестом Мэйбл приподняла воображаемые юбки как бы для того, чтобы не запачкаться в грязи. – Я уже не говорю о том, что Пел не была замужем за Саммерсом, – добавила она.

Я остановился в дверях и закурил сигарету.

– Послушай, сокровище мое, если бы через две недели посадили на электрический стул всех тех женщин, которые переспали с мужчинами, не будучи замужем за ними, на кладбище было бы отправлено столько женщин, что мужчинам Сан Сити пришлось бы заняться самообслуживанием.

Сказав это, я отправился на розыски Кендалла. Его не оказалось ни в «Чаттербоксе», ни в баре «Зеркало», ни в комиссариате полиции. Хотя это и было маловероятно, но на всякий случай, если он отправился в юридическую библиотеку, я решил зайти во Дворец правосудия. Шел уже шестой час. Большинство служащих суда уже ушли домой.

Том Беннер, судебный исполнитель при судье Уайте, уже закрывал дверь кабинета судьи. Он окликнул меня.

– Эй, ты! Я ждал тебя целый день и уже чуть было не ушел. Иди сюда.

Он вошел в кабинет, открыл шкаф для хранения дел и вытащил оттуда бутылку «Бурбона». К горлышку бутылки была прикреплена карточка, на которой было написано:

Джиму. С днем рождения.

Сотрудники и сотрудницы Дворца

правосудия.

Беннер протянул ее мне.

– Что это вас разобрало? – спросил я его.

Он улыбнулся.

– Не знаю. Следует, очевидно, полагать, что тебя все-таки любят.

В первый раз кто-то, кроме Мэй, делал мне подарок. У меня перехватило горло.

– Спасибо. Большое спасибо. Спасибо всем, кто сбросился на подарок.

Я спросил у Беннера, найдется ли у него время, чтобы пропустить по стаканчику. Он ответил, что для такого дела у него всегда есть время. Я снял со стены у фонтанчика для питья два картонных стаканчика и открыл бутылку. В этот момент в коридоре послышался стук каблучков. Беннер выглянул из кабинета и улыбнулся.

– Все в порядке. Наливай. Это Лу.

Стук каблучков прекратился. В дверях стояла Лу Таррент и смотрела на нас. Она была секретаршей шерифа. Двадцать лет, красива, полна жизни, с фирменными ножками и с телом, которое заставит побледнеть любую фотомодель с обложки иллюстрированного журнала. Но Лу вовсе не была легкодоступной. Ходили, правда, слухи, что она может запросто отдаться тому, кто ей понравится, а я ей нравился. Я это давно знал. Но я был женат и ограничивался тем, что изменял жене мысленно.

– Постойте-ка, что тут происходит? – улыбаясь спросила Лу.

Улыбка у нее была так же хороша, как и все остальное.

– Сегодня у Джима день рождения, – пояснил Беннер. – А ты, будто и не знаешь, коварная! Ты ведь дала двадцать пять центов на бутылку.

Лу нисколько не смутилась.

– Ну, так в этом случае я возмещу свои убытки, – подмигнув, сказала она.

Я принес третий стаканчик и плеснул в него виски. Беннер поднял свой:

– С днем рождения!

– Аминь, – добавила Лу и прижалась ко мне.

Соприкосновение наших тел доставило мне удовольствие. Я наполнил стаканчики, потом еще. Держа стаканчик в руке, у по-прежнему прижималась ко мне.

– Я не должна быть сейчас здесь, – сказала она. – У меня свидание с твоим патроном... ужин. Мы должны ехать на машине к Стиву, в «Растик Лодж», и он...

Лу замолчала и уставилась на дверь. Я повернулся, чтобы узнать, в чем дело. На пороге стоял Кендалл. Высокий, загорелый, с посеребренными сединой висками, он был очень привлекателен.

– И вы только теперь вернулись от той женщины, которой должны были передать мое послание? – спросил он.

У него был такой вид, будто бы говорил он не со мной, а с грязью, прилипшей к ботинкам. Меня это бесило.

– Нет, – ответил я ему. – Я вернулся оттуда больше часа назад.

Он прекрасно об этом знал, так как уже успел поговорить с Мэйбл.

– Понятно, – промолвил он. – Значит, пьем в рабочее время?

– Нет, не в рабочее время, – раздраженно ответил я ему. – Я пришел после пяти. Я вас искал...

– В бутылке?

Прежде, чем ответить, я посчитан до десяти.

– Послушайте, мистер Кендалл, не придирайтесь ко мне. Вот уже три года, как я выполняю за вас черновую работу. И никогда не скандалю. Я держусь за свою работу. Но...

Кендалл покачал головой.

– У меня вы больше не работаете, Чартерс.

Вытащив из кармана бумажник, он отсчитал несколько билетов, положил их на стол и придавил сверху полудолларовой монеткой.

– Здесь за прошедшую неделю и за две недели вперед. Не утруждайте себя завтра выходом на работу.

Приятная теплота виски моментально испарилась. Я с тревогой подумал о выплатах за дом, за электроплиту и за холодильник.

– Но, однако, мистер Кендалл... Что это означает? Ну выпил я стаканчик-другой, хорошо. Мне тут подарили бутылку в день рождения. И я...

– Уже шестой час, – сказал Кендалл, как будто я больше не существовал, и взял под руку Лу. – Я думаю, нам пора.

Я чуть было не схватил его за руку. Ну нет, лучше сдохнуть, чем умолять.

– Что ж, если вам так больше нравится, пусть так и будет.

Кендалл увлек Лу в коридор и они удалились.

– Извини, что так получилось, Джим, – сказал Беннер и тоже ушел. Я взял со стола деньги. Сумма была точной, до цента. Ровно сто девяносто семь долларов пятьдесят центов.

Я проглотил комок, стоявший в горле. Что я скажу теперь Мэй? Хорошенький подарок в день рождения!