День сомнения

Час пятый. БЕГ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ

— Это он? — Эль весело затушил сигарету.

— Видимо. Обещала в одиннадцать. — Триярский тоже услышал шум мотора. — Основную интригу я тебе изложил. Стоп! то, что ты об этом думаешь, держи пока в себе; не вздумай выбалтывать в машине.

Эль выдал одну из своих фирменных недовольных рожиц («как знаете»), притормозил около зеркала, проверив прическу… и выбежал следом за Триярским.

Снаружи сигналили.

Вымуштрованный шофер подъехал прямо к калитке; садясь, Триярский заметил у него под глазом небольшую опухоль.

— Едем через Саробзор, — сказал Триярский.

— Это ж в два раза дальше! — возмутился легким тенорком шофер.

— Мне нужно тебя расспросить до встречи с хозяйкой.

— Не-е… Разговоры будете иметь с Аллой Николаевной. Мне достаточно хорошо пока платят, чтобы я молчал.

— Пока платят… Синяк, конечно, еще болит… но мозги-то она тебе не выбила, и ты понимаешь, что означает потеря …

— …хозяина! — вставил с заднего сиденья Эль. Триярский посмотрел на него. Эль послушно зажал рот ладонью.

— Не будем отвлекаться… как вас по имени? (Триярский заметил, что они все-таки едут через Саробзор).

— Лева.

— Итак, Лева. Вчера вечером хозяйка посылала тебя… куда? В офис она звонила, пара-тройка друзей тоже пожимает плечами… Следовательно, командирует к тем друзьям, к которым она не имела горячей охоты звонить… а также в те места, куда звонить бесполезно…

Ладони шофера стали оставлять на поверхности руля влажные пятна…

— Таких мест для солидных людей в нашем микро-городе не так уж много… «Монте-Карло»? Или «Веселый чебурек», но это попроще… У Малыша Шахруха — живая музыка и куча других очень живых вещей… Арт-клуб «Зойкина квартира», американцы хвалят… ну и «Гелио»… Так, «Гелио»? — Триярский неожиданно повернулся к Элю и послал этот вопрос ему…

Эль, наблюдавший физиономию шофера со всей ее сложной игрой в зеркальце, кивнул:

— Ага, «Гелио»… еще вернее — «Зойкина квартира».

— Не было его там, — процедил шофер.

— Не сомневаюсь. Но, чтобы получить эту ценную информацию, достаточно получаса, ну, часа, а не целую ночь — тебя ведь целую ночь не было… Город пустой, светофоры не мешают… да ты на них и днем не сильно реагируешь.

Машина и вправду летела. Согласившись на крюк, шофер отыгрывался скоростью.

— Следовательно, где-то ты провел больше времени… может, в «Зойкиной квартире»?

— Перекрывают! — взвизгнул шофер. — Перекрывают. Я же говорил, лучше по прямой!

Въезд на Проспект Ахеменидов (раньше Красных Ткачих) перегородил полицейский газик. Из газика выскочило грозного вида пузо в фуражке и замахало жезлом. На Триярского эти процессы за стеклом не произвели никакого впечатления.

— Кроме того, что Якуба там нет и не было, ты получил еще какую-то информацию?

— Получил! — высказался с заднего сиденья Эль.

— Да подожди ты, «игра со зрителем» еще не началась, — поморщился Триярский.

Проспект Ахеменидов стал стерилен, как пустыня; по крышам двух соседних пятиэтажек прогуливались снайперы, а пузо с жезлом и свистком уже не плевалось трелями, а только шевелило деревянными от служебного ужаса губами.

По умершему проспекту пронеслись мигалки. Потом еще мигалки — мгновенно отражаясь фиолетовыми бликами в мокром зазеркалье шоссе.

Наконец, мелькнули три серых автомобильных призрака, унося вдаль по проспекту тело Областного Правителя.

— Говорят, его возят в наручниках, — сказал шофер.

— И увеличили сегодня охрану… — задумался Триярский. — Короче, Лева, к тебе не подходил там один тип… обратившийся к тебе с «кавказским акцентом»?

Снайперы на крышах, пятясь, растворились в дожде; пузо закатилось обратно в свой газик и, выдав прощальную трель, уехало. Транспорт хлынул со всех сторон, мешаясь с пешеходами.

— Скорее, — газанул Лева. — В пробку вляпаемся, тогда все.

Но «Мерседес» легко проскочил проспект Ахеменидов и свернул на Бульвар Клинтона, бывший Фиделя Кастро.

— Что-то город сегодня подозрительно активно украшают, — Триярский кивнул на выводок гирляндо-развешивательных машин вдоль фонарей.

— Так объявляли, в пять будет «Отчетный концерт национальных меньшинств» в Доме Толерантности, по телевизору… — доложил всезнающий Эль. — От жизни отстаете, Учитель.

— Подальше бы отстать от такой жизни, — пробормотал Триярский. Потом, очнувшись (они пронеслись мимо Дома Толерантности, где действительно шло какое-то ковыряние и подготовка), посмотрел на шофера: — В двух словах: что он тебе сказал?

— В двух словах не скажешь.

— Одно слово: Якуб жив?

— Кажется, жив… Вспомнить надо.

Взлетели на пригорок. В лобовом стекле всплыл двухэтажный мраморный особняк.

— Учитель, это здесь нам обещали еще подбросить бабла? Так не светит.

Трияркский и шофер одновременно повернулись к Элю.

— Ну, не светит, — пояснил Эль.

— Неслабый у вас помощник, — присвистнул Лева.

— В чем дело? — Триярский посмотрел на шофера.

— Сейчас сами от хозяйки и узнаете…

Аллунчик вышла как призрак и вместо приветствия произнесла:

— Меня обокрали. Вытащили все деньги.

— Ну, вы теперь хотите сказать: нам что-то светит? — повернулся Эль к Триярскому.

Изнутри мраморный особняк казался еще более мавзолейным. Поднимались по лестнице (позолота, волосатые пальмы).

— Забрали только деньги, все остальное на месте.

Аллунчик назвала, высморкавшись, сумму.

— Упс! — Эль чуть не захлопал в ладоши. — Хотел бы, чтобы у меня тоже столько можно было украсть.

— Это тот самый придурок, на которого тебе нужны были деньги? — поинтересовалась Аллунчик.

— Этот «придурок» знал, что у тебя нет денег еще до того, как ты об этом сказала.

— ?

— Врожденная способность определять присутствие денег… Нет, не в каком-то именно месте, а в целом, у человека…

— Я феномен, — Эль слегка поклонился.

— Пять лет назад этот феномен чуть не оказался в колонии для несовершеннолетних, — заметил Триярский. — Потом встал на путь истины и скоро получит бакалаврский венок юриста… Честно говоря, не знаю, как он его на эту свою шевелюру натянет.

Аллунчик затеплилась тонкой улыбкой. Все-таки — красавица, и уши совсем не крупные, и не шедший ей великосветский панцирь, в котором она еще утром пыталась сверкать у Триярского, сейчас размягчился…

— Показывайте место происшествия, потерпевшая! — Триярский взял хозяйку за руку. Вспомнив про уразу, отпустил.

Место осмотрели. Аллунчик лезла под руки, мешала, уверяла, что это кто-то из своих:

— Может быть, даже Якуб… заехал… Но я совершенно без денег!

Триярский достал утреннюю пачку, отсоединил от нее половину:

— На три корочки хлеба, надеюсь, хватит…

— Хватит, — вздохнула Аллунчик, — но только ровно на три.

Эль вздохнул еще горше:

— Ну вот… только настроишься на вознаграждение! Послушайте…

— Алла Николаевна, — подсказал Триярский.

— … да, Николаевна! Почему бы вам, ну — не одолжить пока деньги… пока не найдется ваш муж с бумажником… ну хотя бы у шофера.

— У Левы?! — усмехнулась хозяйка.

— А что! Мне показалось, что у него…

— Тише! — Триярский вглядывался в телевизор.

Шли русские новости. На экране возник диктор, известный всему Дуркенту тамада Марварид Бештиинов:

— …благодаря самоотверженному функционированию Прокуратуры, заговор против жизни Правителя Дуркентской Автономной Области удалось избежать, и своевременно…

— Нет… Не может быть… — Аллунчик опустилась на колени перед телевизором.

Пошли имена злоумышленников. Многие из них Триярский еще утром встречал в «Кто есть Кто»… теперь их следовало поместить в «Кто есть Никто в Дуркенте» — если бы только кому-то пришла мысль издать такую книжку.

— Нет… нет… только не Якуб… — шептала Аллунчик.

— Мухсинов Хаттаб Хабибович, Фидоев Шароф, Турыкин Олег Марленович…

Триярский быстро заносил фамилии в записную книжку.

Список кончился. Аллунчик сползла на пол и тихо завыла.

— Успокой ее… мне сегодня нельзя, — шепнул Триярский.

— Как…? — заметался Эль.

— Валерьянку я ей и сам бы мог налить!

Эль подполз на коленках к Аллунчику, довольно толково ее обнял и примостил к себе.

— Все будет хорошо, де-енежки найдутся… — замурлыкал Эль; Аллунчик, словно очнувшись, поглядела на лицо Эля, не такое уж придуркаватое, как ей казалось… Потом вспомнила про телевизор и снова заплакала. Уже тише.