Толик сидел рядом с тетей Полей на лавочке у ворот и чертил прутиком по земле. Вышла мама. Лицо у нее было поблекшее, усталое. Еще бы, устанешь тут от бесконечных бабкиных представлений. Толик усмехнулся, вспомнив, как бабка лежала будто мертвая. Ни дать ни взять - лисица из басни Крылова. Но лисица - в басне, а чего бабке-то хитрить? Зачем так представляться? Если ты серьезно обиделась, что мама икону выкинула, так разве можно представляться? А если она проверяла, что станет мама делать, если бабка помрет? Фу, как глупо! Толик подумал про двух старушек из магазина - мать и дочь. Та старушка, та мать так бы представляться не стала. Да разве можно испытывать людей, что будут делать они, если умрешь? И не просто людей - свою дочь.
Толик посмотрел на маму. Хоть и была она блеклой какой-то, глаза ее смотрели по-прежнему решительно и твердо. «Молодец, - подумал Толик про нее. - Молодец, что не скисла от бабкиных фокусов». Нет, решительно с мамой что-то происходит. Толик вгляделся в нее. Мама смотрела сейчас не только решительно, но зло. Злой он ее еще никогда не видел. Всегда она была слабой, покорной, а тут - злой. Будто другой человек сидит. Платье мамино, лицо тоже ее, а вот глаза чужие. Жесткие глаза и острые какие-то.
- Как живешь, Маша? - спросила ее тетя Поля. Спросила осторожно, будто больную.
Мама со всеми вежливо разговаривала, с тетей Полей особенно, а тут не взглянула даже. Прямо перед собой все смотрела, едва щурясь.
- Разве это жизнь? - ответила она резко. - Только и думаешь, как бы в петлю. Муж ушел, мать бесится. Сын и тот против меня.
Толик не обиделся ни чуточки. Снова поглядел на маму с интересом. Раз так говорит, да и смотрит так, чему-то быть, значит. Толик знал бабку и знал, что она может выкинуть, какую штуковину, знал он и отца, и его поступки тоже можно было предположить, кроме последнего. Знал Толик и маму. Но он знал иную маму - эта, со злыми глазами, была неизвестна ему. И новая, решительная, злая, отчаянная мама могла - да нет, не могла - должна была что-то сделать. Удивительное. Выходящее из ряда вон.
Тетя Поля вздохнула. Помолчала.
- Ты уж прости меня, старую, Маша, - сказала, - ну а сама-то себя ты не коришь? Не ругаешь?
Мама мельком взглянула на нее.
- Корю! - ответила решительно. - Ругаю! Да что толку-то? Раньше надо было, раньше!..
- Ну раз так говоришь, - сказала тетя Поля мягко, - значит, еще не поздно. Значит, поспеешь еще.
Мама усмехнулась. Тетя Поля взяла ее за плечо, повернула к себе, строго посмотрела.
- Да ты меня в пример бери, - сказала. - Гляди, гляди на меня и помни: мое былое не вернуть. Мое - было. А твое - есть. Слышишь, есть! Твой-то живой, невредимый! И сын вон у тебя есть. Счастливая ведь ты! - быстро говорила тетя Поля, и в глазах у нее блестели слезы. - Счастливая, только ты сама этого не знаешь!.. А ты узнай! Пойди! Поговори!
Тетя Поля говорила торопливо, будто боясь, что мама уйдет и не дослушает ее, но она слушала внимательно, подавшись вперед.
- Это просто обстоятельства у вас такие, - говорила тетя Поля. - Выше вас обстоятельства-то оказались, молоды вы еще, горя не знаете. Глядишь на вас - и сердце кровью обливается…
Тетя Поля говорила, говорила… Мама смотрела на нее во все глаза - и вдруг раздался крик:
- Толик! Толик!
Толик бросил свой прут. На другой стороне улицы стоял отец.
Мама побледнела. Толик приподнялся с лавки.
- Где Тема? - спросил отец.
«Ну вот, - подумал Толик, - началось…»
- Какой Тема? - решил прикинуться он, но отец не обратил на это внимания.
- Он пропал. Ушел из дому.
Толик помолчал. Говорить, где Темка, ясное дело, было нельзя, невозможно. Ни за что не сказал бы этого Толик, но отвечать все-таки что-то было надо.
- Не знаю! - сказал он и сел обратно.
Отец опустил плечи и повернулся.
Мама смотрела на отца, а тетя Поля исподлобья глядела на маму.
- Маша! - сказала она встревоженно. - Ну что же, Маша?
В глазах у мамы снова вспыхнула злость, она окликнула отца, и отец обернулся.
Прямая, как натянутая струна, мама пересекла дорогу, и они медленно пошли вдоль по улице…