Так странно: мне дали сметаны и сала,
Черного хлеба, яиц и масла кусок.
За что? За деньги, за смешные кружочки металла?
За звонкий символ обмена, проходящий сквозь мой кошелек?
Способ счета денег по весу был важным шагом вперед, но он имел и свои недостатки.
Вот что рассказал о них известный этнограф Бастиан, посетивший Бирму в начале прошлого века.
Когда в Бирме отправлялись на рынок, то запасались куском серебра, молотком, резцом, весами и гирями, Найдя нужный товар и сторговавшись с владельцем, брали у него наковальню и на ней рубили кусок серебра для уплаты. Взвешивали его. Если отрубили мало, добавляли еще, много – отрезали лишнее. Так как трудно сразу отделить нужный кусок, то рубили по нескольку раз, пока не получат нужный вес.
Видимо, так было когда-то и в других странах.
Как же избавиться от этой обузы? Как упростить расчет в торговле?
Торговые люди стали заранее нарезать или отливать куски металла определенного, но разного веса. Теперь, получая их в уплату, не нужно возиться с молотком и зубилом, достаточно проверить вес. Каждый купец, отправляясь на базар, обязательно носил с собой весы и набор гирек. За небольшую плату они взвешивали деньги и тем, кто не имел своих весов.
Шел век за веком, а весы оставались обязательным атрибутом купца.
Но вот однажды кому-то пришла в голову мысль: поставить на деньгах свое клеймо – пробу – и тем удостоверить правильность веса и чистоту металла.
Так появились клейменые деньги – монеты. Но назвали их монетами гораздо позже.
Кто же был первым? Кто придумал ставить клеймо на куске металла и тем превратил его в монету?
Кому, как не человеку, который занимается торговлей, могла появиться такая мысль?
Должно быть, первым это сделал именитый, пользующийся общим доверием купец. Клейменые слитки – деньги – стали в ближайшей округе принимать без взвешивания. Их просто считали, как делаем мы сейчас. Вскоре и другие купцы стали поступать так же.
Римская легенда рассказывает об изобретении монеты по-другому.
Среди множества богов древних римлян был такой, который ведал всеми начинаниями, изобретениями. Ему подчинялось время. Бога называли Янусом и изображали с двумя лицами, обращенными в разные стороны. В честь Януса первый месяц года – январь – назвали его именем. Начинал Рим войну, открывали двери храма Януса, кончалась война – закрывали. Римляне верили, что все важное на земле создано волей богов. Януса они считали творцом первой монеты.
Асс, римская монета с изображением Януса
Потому-то на старинных монетах многих городов Италии на одной стороне изображена двуликая голова, а на другой – нос корабля, на котором будто бы Янус приплыл к берегам этой страны.
До сих пор идут споры о месте, где появилась первая монета. Одни считают, что это произошло на греческом острове Эгине во владениях аргосского царя Фейдона. Называют и время: вскоре после восьмой Олимпиады.
Нужно сказать, что древние греки, начиная с 264 года до нашей эры, вели летосчисление по спортивным олимпийским играм, которые устраивались через каждые четыре года в городе Олимпии. Это был большой праздник всего народа. На время игр по всей Греции прерывались войны. Победители состязаний – олимпионики – становились самыми известными людьми. Их награждали, им оказывали почести. Первая Олимпиада состоялась в 776 году, а восьмая – в 748 году до нашей эры.
Нет, говорят другие, первыми стали чеканить монету лидяне!
Задолго до нашей эры в западной части Малой Азии существовало могущественное рабовладельческое государство Лидия. Оно вело обширную торговлю с Грецией и своими восточными соседями. Недра лидийской земли были богаты золотом. Известна древнейшая лидийская монета – золотой статер. На нем с одной стороны изображение бегущей лисицы. Это животное почиталось в Лидии священным, оно символизировало главного лидийского бога – Бассарея. На обратной – желобчатой – стороне изображения отсутствуют.
Может быть, статор и был первой монетой.
Вслед за лидийскими монетами появились эгинские статеры царя Фейдона с рисунком священной черепахи, затем монеты других греческих городов в Малой Азии.
Они были сделаны из электра – природного сплава золота и серебра.
В древней Греции были в обращении драхмы, оболы, халкосы и вошедшая в поговорку мелкая монета – лепта.
Греческая (афинская) тетрадрахма V века
Первые персидские, тоже очень древние деньги представляли собой скрученную вдвое серебряную проволоку, слегка расплющенную.
Персидский царь Дарий I Гистасп задолго до нашей эры отчеканил свои знаменитые дарики. Каждый из них имел 8,4 грамма чистого золота и нес на себе изображение царя, стреляющего из лука.
Золотой дарик
Древние римляне верили: у каждого мужчины свой бог-гений, который ему покровительствует, у каждой женщины своя богиня-покровительница – Юнона. Но все эти боги и богини подчиняются царю неба и земли Юпитеру и его жене Юноне Монете (наставнице). От них зависит благоденствие людей. Чтобы заслужить милость этих супругов, нужно всячески угождать им, не скупиться на жертвы.
Собирались римляне в военный поход, одерживали победу в бою, строили дом, снаряжали корабли в дальнее плавание – обязательно Юпитер и Юнона Монета получали щедрые жертвы.
На самом высоком месте столицы – на вершине капитолийского холма – в честь Юноны Монеты воздвигли великолепный храм. Издалека виднелись мраморные белые стены, освещенные щедрым южным солнцем. Поражала роскошь внутреннего убранства.
Много лет длилась вражда Рима с царем Эпира Пирром. Много раз на поле битвы сходились две армии, и всякий раз побеждал Пирр. Так было и в боях у Гераклеи и при Аускуле. Тяжелыми, изнурительными были войны. Они разорили Рим. Государственная казна опустела.
Пирр хотя и вышел победителем в последней битве, но добился этого ценой огромных потерь. Силы его армии были подорваны.
Между тем вражда не утихала, военный спор оставался нерешенным. Пирр с союзниками – греческими городами Южной Италии – по-прежнему угрожал Риму: Рим готовился к новой схватке. Она произошла в 275 году до нашей эры у Беневента.
Пирр был разбит.
Ликованию Рима не было конца. Никогда еще Юнона Монета не получала таких щедрых приношений. Отнятое у побежденных золото, драгоценные камни, дорогие ткани, животных – всё несли к храму богини. В ее честь слагали стихи, ваяли прекрасные статуи. Наконец был принят закон чеканить деньги только в храме Юноны Монеты.
С той поры в Риме, а потом и в большинстве других стран металлические деньги называют монетами.
Первые монеты были просто небольшими слитками металла грубой, неопределенной формы. Этим пользовались мошенники. Они отрезали от каждой кусочки золота или серебра и сплавляли в новый слиток. Уменьшение бесформенного куска трудно заметить на глаз.
Чтоб затруднить такие проделки, деньгам стали придавать определенную форму и покрывать линиями, точками, а позже – рисунками, надписями, на ребрах делать зубчатую насечку. На таких деньгах видно всякое повреждение.
Древнейшей чеканенной римской монетой считают медный асс, выбитый при Сервии Туллии.
Серебряную монету римляне начали чеканить с 269 года до нашей эры, а золотую – на полстолетие позже. Основной денежной единицей был динарий.
В IV веке нашей эры появились солиды. Из фунта золота делали 96 монет.
От солида возникло название денежных единиц многих других стран: итальянского сольди, французского су, английского и германского шиллинга.
Подобным образом появились названия и других денежных единиц: флорин по городу Флоренции; дукат – от латинской надписи на монетах порманского князя: «Сит тиби, Христе, датус квем ту ипсе регес дукатус» («Так тебе, Христос, предан тот, кого ты сам наставляешь, владыко»); венецианский цехин от «цекка» – монетный двор; гульден – от немецкого слова «гольдене» («золотой»); испанские пистоли – от слова «пистола», то есть плитка (такую форму имели монеты в Испании XVII века); пражские гроши – от итальянского «гросса» – «толстая»; украинские «гроши» (деньги) – от чешских «грошей».
Интересно происхождение украинской монеты «карбованец».
Литовские серебряные деньги в XIV веке ходили и на Украине. Чтобы определить качество монеты по твердости и цвету металла, надкусывали ее край. В конце концов, деньги становились выщербленными, имели вырубки, или, по-литовски, «карбь». С той поры украинцы и назвали их карбованцами. Позже это название перешло на денежные единицы независимой Украины.
От западноевропейского «талер» происходит «доллар».
В свою очередь, монеты давали названия другим, не похожим на них предметам.
Так, слово «газета» обязано своим происхождением маленькой венецианской монетке газетте, за которую продавались первые газеты.
Шумит рынок. Купцы наперебой зазывают покупателей в лавки, расхваливают товар. Люди спорят, торгуются, дерутся» Звенят глиняные горшки. Это гончар стучит по ним палкой, чтоб показать прочность. В другом конце слышится перебор струн, мелодичный свист. Там продают музыкальные инструменты. Лязгает железо, оглушительно ревут быки, лают бездомные собаки.
Но есть на рынке место, где стоит тишина. Лишь по временам раздаются тихие голоса да чистый звон металла. Здесь лавка менялы. Важно восседает он за столом с весами и кучками денег.
Каких только денег нет у менялы! Простые слитки серебра и золота, монеты старой и новой чеканки, здешние и других стран, целые и обрезанные… Чем только не расплачивается народ на рынке! Все имеет свою ценность. Но поди разберись простой человек в этом разнообразии! Того и гляди, обсчитают тебя или фальшивую монету дадут. Никак без менялы не обойдешься!
Вот и идут к нему все. Он разменяет деньги, одни на другие обменяет, оценит достоинство любой монеты, поможет подсчитать, сколько нужно уплатить за покупку и какими деньгами.
В X веке появились менялы в Европе. Восток и Греция знали их гораздо раньше.
Нужный, человек меняла, хотя и немалую плату за свои услуги берет. Его стол – «банко» – на рынке, на городской площади, а то даже в церкви всегда окружен народом. Один из храмов города Монпелье так и назывался: «Собор блаженной Марии-менялы». Это потому, что там стоял «банко».
Из одного этого можно понять, какой важной и выгодной была профессия менялы: церковь не возьмет под свою крышу бесполезного человека.
К выполнению своих обязанностей меняла допускался лишь после того, как давал клятву, что будет честно вести дела. Но клятва не мешала мошенничать.
Постепенно деятельность менял расширилась.
Слаба была в те времена государственная власть. Князья и короли мало заботились о достоянии своих подданных, каждый сам защищал свою жизнь и имущество. Если в городах еще была кое-какая стража, то сельские дороги кишели любителями легкой наживы. Да и в городах то и дело случались грабежи и разбои.
Дворянин, купец, лицо, состоящее на государственной службе, отправляясь в путь, обязательно брали с собой вооруженную охрану. Монастыри окружали свои владения стенами и держали ворота на крепком запоре. Нередко монахи брались за оружие, чтобы отразить разбойничьи нападения.
Невыгодно каждому купцу всякий раз нанимать конвой, чтоб переправить деньги в другой город. За это брались менялы. Они собирали несколько поручений, составляли вооруженный караван и перевозили деньги куда нужно. За сохранность отвечал меняла. Купцам выгодно: рисковать не нужно, и меняла наживался. В городах у менял были прочные сундуки и хитроумные тайники для хранения денег. Они нанимали сторожей. Им покровительствовала могущественная церковь. Вот почему многие состоятельные люди сдавали на хранение свои деньги менялам.
Принимая вклад, меняла записывал его в особую книгу. Забирал вкладчик деньги – все или часть, – и это записывалось. Так появились счета. Купцы, чтоб не терять времени на кропотливую возню с деньгами, поручали менялам производить разные денежные расчеты: кому уплатить, с кого получить.
И тогда менялам пришла в голову замечательная идея: совершать расчеты без денег. Платит один купец другому, меняла в счете первого уменьшает сумму вклада, а у второго – увеличивает. Деньги же в сундуках остаются неподвижными.
Счета были зеркалом, в котором отражалось состояние денежных дел вкладчика. Меняла знал тайны каждого: богат он или накануне разорения, сколько ему должны или сколько он должен.
У каждого менялы много денег на хранении. Но деньги лежат без движения! А что, если часть их давать взаймы тем, кто нуждается? Но не даром, а за плату: взял сто сольди – верни сто двадцать. Меняла знает, что никогда всем вкладчикам сразу не придет мысль забрать у него деньги. Значит, можно без опасения пустить их, в оборот. Разве видно, чьи это деньги: свои или чужие?
И менялы стали давать ссуды. Деньги приносили деньги.
Обладание тайной вкладчиков и свободными деньгами наделяло менял необыкновенной властью над состоянием, честью, а порой и жизнью людей.
Так постепенно менялы превратились в современных банкиров, а их скромный «банко» – в огромные и могущественные банки.
Принимая вклад, меняла, а потом и банкир, выдавал вкладчику расписку. Такие расписки получили название «билетов банкиров» – банкнот. На банкноте писалась сумма вклада. Если часть денег вкладчик забирал, на банкноте делалась отметка, сумма уменьшалась.
Потом на крупный вклад стали выдавать несколько банкнот. Каждая соответствовала части вклада. Достаточно было предъявить ее в банк, чтобы взамен получить деньги.
Банкиру неважно, кто принес банкноту: сам вкладчик, кто-нибудь из семьи или чужой человек. Поэтому банкноты стали передавать от одного лица другому. Банкнотой можно было уплатить долг, дать взаймы, расплатиться за покупку. Банкнота заменяла деньги.
За ней появились и другие заменители.
Вместо банкнот вкладчикам выдавалась книжка особых бланков, которые называются чеками.
Чек – это приказ банку выдать денежный вклад или его часть. Вкладчик пишет на чеке сумму, подписывает его, и банк обязан выплатить деньги тому, на кого выписан чек. Бывают чеки безыменные, на предъявителя. Тогда получить по нему может кто угодно.
Чеками можно расплачиваться как деньгами, передавать другим. Векселя и чеки существуют и сейчас. Банкнота тоже, хотя она изменила свой вид и назначение.
Купец купил у ремесленника товары. Чтобы расплатиться, нужно идти в банк, взять деньги и вернуться для расчета. Сколько времени уйдет! Не проще ли дать ремесленнику расписку о долге, а при удобном случае расплатиться с ним.
«Да знают все, кто ныне существует, и кто будет существовать и кто увидит этот документ, что я обязался уплатить Иоанну Скриба 137 золотых флоринов…» – читаем мы в одной из долговых расписок старых времен. Их назвали векселями.
Вексель тоже передавали. Он тоже заменял деньги.
Появление банкнот, векселей и чеков было началом удивительного явления в жизни людей. До тех пор деньги, как и всякий товар, имели стоимость и обменивались на любой другой товар. Теперь же вместо денег в обмене стали участвовать почти ничего не стоящие бумажные «представители», а сами деньги преспокойно где-то лежали.
А нельзя ли вообще положить серебро и золото в кладовые банков, оценить его, выпустить на эту сумму «представителей» и пусть они ходят вместо денег? Практика подсказывала: можно. Деньги обладали поразительными свойствами.
Перед первой мировой войной в большинстве стран Европы и Америки ходили золотые деньги.
Тысячи монет стекались ежедневно в кассы банков. Это были частные вклады, переводы, налоги и т. д. Каждый день кассиры разбирали, складывали столбиком одинаковые монеты и запечатывали в бумагу.
Подсчет денег производился на просторных деревянных столах с тщательно отполированными крышками. Это уменьшало стирание монет.
Но вот как-то кассир одного крупного банка во время работы постелил на стол принесенный из дому кусок сукна и на нем разложил деньги. Начальство пришло в умиление от такой заботливости и ставило его в пример другим.
Однако вскоре многие обратили внимание на странность поведения кассира: чересчур уж бережно он расстилал свою суконку в начале дня и еще тщательнее скатывал вечером. Каждую субботу он уносил ее домой. А в понедельник приносил новый кусок материи.
«Тут какой-то секрет», – решили сослуживцы.
Наконец все стало ясным. Домашняя прислуга кассира проговорилась, что он каждую субботу кладет суконку на сковороду и сжигает. Частицы золота, застрявшие за неделю в ворсинках, плавились и давали кассиру маленький слиток драгоценного металла.
В древнем мире деньги делали из чистого золота и серебра. Но эти металлы чересчур мягки, монеты легко стирались и быстро теряли часть своей ценности. Тогда их начали делать из сплава, в котором к благородным металлам добавлялось небольшое количество дешевого металла, например меди.
Но все же монеты оставались высокой пробы, то есть содержали много золота или серебра. Они тоже быстро изнашивались, хотя гораздо медленнее, чем прежние.
Однажды сделали такой опыт: взвесили золотую монету на специальных, очень чувствительных весах. Потом, подержав в руках, снова взвесили. Монета стала легче: часть золота осталась на пальцах.
Подсчитали, что каждый год превращается в пыль около восьмисот килограммов монетного золота.
Такую пыль и собирал хитрый кассир.
Деньги живут долго. Они проходят тысячи рук, перекочевывают из кармана в карман, из кошелька в кошелек. Подолгу лежат в ящиках, сундуках и горшках. Их пересчитывают, бросают, складывают, ссыпают и высыпают. В конце концов, золотая или серебряная монета изнашивается настолько, что утрачивает значительную часть веса. Но удивительно: ее по-прежнему принимают за полноценную!
Уже давно некоторым государственным деятелям приходила мысль извлекать пользу из такого свойства денег.
Что, если немного уменьшить вес золотой или серебряной монеты, – рассуждали они. Облегченными деньгами можно с успехом оплатить все нужды двора, армии, сэкономить металл, а из него сделать еще деньги.
Можно сохранить вес монеты, но побольше добавить меди, олова.
Многие правители так и поступали: «портили» деньги. Это делалось тайно, а когда нельзя было скрыть, то и явно.
Обычно к этому прибегали во время войны, когда во много раз возрастали государственные расходы. Но часто портили и просто ради наживы.
В старой Англии порченые монеты были легче полноценных чуть ли не вполовину.
Французский король Филипп IV вошел в историю не только под именем Филиппа Красивого, но и Филиппа – Фальшивомонетчика. Этот монарх беззастенчиво пользовался порчей денег для увеличения собственного достояния. Недаром великий поэт Данте, рисуя картины ада, поместил в нем в числе других грешников и Филиппа.
Так же поступали и германские князья. Почти каждый из них имел собственный монетный двор и разными способами портил деньги: чеканил монеты уменьшенного веса, добавлял к благородным металлам дешевые, вместо серебряных монет делал полусеребряные, а то и просто жестяные.
Такие деньги подданные брали неохотно, и некоторые князья приказывали монетчикам подделывать монеты под старые, полновесные. А чтобы они натуральнее выглядели, сводили с них блеск винным камнем. От этого они тускнели, приобретали вид старинных.
Именно в те времена народ Германии сложил сатирические изречения:
«Химики считают тайной превращение меди в серебро, между тем, как это известно всем монетчикам».
«Необходимо сочинить новую молитву: от обилия денег спаси меня, господи».
«Вора, который обокрал одного человека, вешают. Те же, которые разоряют всех, приобретают привилегированное положение».
«Князья запрещают солдатам, но позволяют монетчикам грабить людей и страну».
«Легкие деньги для страны худшее наказание, чем тяжелые войны».
Население тех стран, где ходили порченые деньги, перестало считаться с обозначениями на монетах, так как они были обманчивыми. Чтобы определить действительную ценность, монеты опять принялись взвешивать, как много веков назад.
Портили деньги и в России. Еще при Василии Темном, слепом московском князе, денга с 21 доли весом была уменьшена до 8 долей.
Если у книги вырвать несколько страниц, у пальто оторвать воротник, если сделать топор не из стали, а из мягкого железа – все эти товары будут стоить дешевле целых, добротных. Так и деньги: ведь они тоже товар. Порченые монеты теряли часть покупательной силы, в обмен на них давали меньше товаров.
Порча денег никогда не приносила пользы государству. Наоборот, в конце концов она вызывала расстройство денежного обращения, торговли, всего хозяйства страны.
Коперник, который был не только великим астрономом, но и человеком, сведущим в тонкостях денежного обращения, представил в 1526 году польскому королю Сигизмунду I свой трактат. В нем говорилось, что существует четыре главные причины падения царств, королей и республик: раздоры, смертность, бесплодие почвы и порча монеты. По проекту Коперника в Польше была введена новая монетная система.
Шел 1654 год. Девятый год сидел на московском престоле Алексей Михайлович Романов. Россия вступила в Изнурительную войну с Польшей. Война опустошила казну. А нужно было много денег.
Царь увеличил налоги, но обнищавшему народу нечем было платить. Вконец разорялись люди, за недоимки отнимали у них последнее.
И тогда боярин Ртищев придумал средство, которое, по его мысли, должно было пополнить казну, а на самом деле привело к самым пагубным последствиям.
В то время в России ходили серебряные деньги: денга (1/2 копейки) и копейка. Своего серебра в государстве не было, и они изготовлялись необычным способом: из иностранных монет. Чаще всего для этой цели использовались западноевропейские иоахимсталеры. Их назвали так по месту чеканки – чешского города Иоахимсталя. В России иоахимсталеры называли ефимками. На ефимках поверх латинской надписи ставили русскую. Иногда латинскую надпись предварительно сбивали «наглатко».
По совету бояр царь задумал извлечь пользу из переделки. Ефимок обходился казне в 50 копеек, а царь приказал ставить на нем рублевый штемпель.
Но это не все. Решено было выпускать полтинники, полуполтинники, алтыны, гривенники и копейки из дешевой меди. А ценить их заставляли как серебряные. Это значило, что два медных полтинника должны считаться равными серебряному рублевому ефимку. Но медь в 62 раза дешевле серебра! Из куска меди ценой меньше чем в полкопейки можно сделать 50-копеечную монету!
Посчитали царские советники, и вышло, что от такой реформы получится 4 миллиона рублей дохода, в десять раз больше того, что давали в год все налоги!
Царь приказал делать новые монеты «наспех, днем и ночью, с великим радением… чтобы денег вскоре наделать много».
Царские монетчики принялись повсюду закупать медь, переливать в деньги медную посуду, открывать новые монетные дворы.
Вскоре дешевые деньги наводнили Россию.
Но в денежном обращении есть свои законы, такие же строгие, как в природе. По одному из таких законов нельзя пускать в обращение денег на сумму, большую, чем стоят все товары в государстве. Наоборот, их нужно гораздо меньше. Ведь деньги, уплаченные за один товар, тотчас идут на покупку другого, полученная зарплата тратится на платежи… Один франк или доллар успевает за месяц несколько раз обернуться. Чем быстрее такой оборот совершается, тем меньше денег требуется в стране.
Если всяких машин, продовольствия, одежды и других товаров в стране на 1 миллиард, а денег выпустить на 2 миллиарда франков, так что же за второй, лишний миллиард покупать? Нечего! Покупательная способность денег понизится. А раз так, то за прежнее количество товаров нужно платить большую сумму: цены повышаются.
А если не в два раза, а в десять раз выпустить больше денег? Тогда они и вовсе обесценятся. Никто их брать не захочет, потому что за них ничего не купишь.
Простые люди России скоро почувствовали на себе последствия царской реформы.
За работу, за все, что покупалось для царского двора, армии и других государственных нужд, крестьянам и ремесленникам платили медными деньгами. Жалованье служилым людям и солдатам выдавали тоже медными. А налоги и всякие другие платежи в царскую казну принимались серебром. Этим царь хотел побольше выкачать серебра у населения.
Народ понял, что в государстве два сорта денег: одни хорошие – серебряные, другие худые – медные. Медных избегали. Крестьяне не продавали за них ни хлеба, ни других продуктов, требовали серебра. А где его было взять, когда все оно в царских хранилищах?
Серебро росло в цене. За вещь, что стоила рубль серебром, нужно было платить 17 рублей медными.
Стали люди бедовать, пропадать с голоду – и крестьяне, и ремесленники, и стрельцы. Солдаты просили подаяние.
Зато бояре зажили припеваючи. Им медные деньги пришлись по нраву. Тайком скупали они дешевую медь и, сговорившись с монетчиками, чеканили для себя на монетных дворах деньги. Этими деньгами расплачивались с трудовым людом и наживались вместе с царской казной.
Глядя на бояр, и монетные мастера стали для своих нужд чеканить «воровские» деньги, а на них ставили себе каменные дворы в Москве, покупали дорогие заморские вещи, наряжали жен, покупали съестные припасы, не считаясь с. расходами.
Тут и пошли доносы царю: «Мы, твои людишки, совсем пропадаем, а бояре пузатые да монетчики воровскими деньгами богатеют».
Царь приказал своему тестю боярину Милославскому и думскому дворянину Матюшкину учинить сыск. Только ничего из этого сыска не вышло, потому что Милославский сам 120 тысяч рублей начеканил воровским способом.
Поднесли виновные ему да дьякам с подьячими, что вели сыск, богатые подарки, тем и откупились.
А доносы все шли. Тогда царь приказал пытать денежных мастеров, и те признались, что делали воровские деньги, а доходы делили с Милославским, Матюшкиным, с дьяками и подьячими. Лютой казнью казнили преступников: заживо к стене у монетных дворов прибили, руки, ноги отсекли. Имущество отобрали. На тестя же своего и на Матюшкина, с которым тоже в родстве состоял, царь только посердился.
Темна безлунная июльская ночь. Тихо на московских улицах. Изредка во весь опор проскачет всадник к одной из городских застав. Должно быть, гонец государевой службы. Пешеходов не видно. Небезопасно ходить в эту пору: пошаливают воровские людишки. Ограбят, да еще и убьют. А не то в «приказ» угодишь. Начнут спрашивать, кто такой да почему ходишь. Еще и пытать станут.
Какая-то тень появилась на Сретенке. Человек. Сторожко оглядываясь, неслышно ступает босыми ногами, жмется к избам, к заборам. Прислонится – не отличишь. Низко надвинута на лоб шапка, заросло лицо густой черной бородой.
Подкрался к церкви, остановился, взошел на паперть, что-то из-за пазухи вынул. Повозился и дальше тронулся, к Лубянке. И вновь остановился у столба решеточного.
И вдруг исчез.
Скрипнула дверь в прицерковной избе. Звонарь вышел, зевнул широко, почесался, полез по скрипучей лестнице на колокольню, к заутрене звонить. Долго беззвучно раскачивал за веревку тяжелый колоколов язык. Раскачал и ударил по звонкой меди. Поплыл в воздухе могучий звук. Стали люди в домах просыпаться.
«Э-е-е-х! Да пойду я разгуляю-у-усь!..» – послышалась разухабистая песня.
То Федька Дыра, посадский кожевник, из земской приказной избы домой шел. Продержали его там, пьяного, ночь за буйство; кожу, что в ряды на продажу нес, отобрали, а утром взашей вытолкали.
«Э-е-е-х!.». – продолжал хрипло петь Федька. Остановился, обессилев от голода, выпитого накануне на последние деньги вина, и бессонной ночи, проведенной в приказном клоповнике.
К столбу прислонился. Постояв, хотел дальше идти, да вдруг щекой почувствовал: висит что-то на столбе. Пригляделся – бумага. На столбе бумага? Отродясь Федька такого не видывал.
Тем временем стало сереть, утро наступило.
Смотрит Федька – по бумаге буквы. Грамота. А что за грамота, понять не может, не обучен чтению. А знать хочется: может, царский указ какой об облегчении жизни мелких людишек.
Видит, площадной подьячий шагает, чернильница на поясе висит, бумага да перья под мышкой. Окликнул:
– Эй, православный! Иди растолкуй, что здесь сказано.
Тот приблизился, с удивлением на бумагу глядя. По ней буквы в два столбца. Подслеповато прищурился, стал вполголоса читать. И вдруг осекся, испуганно на Федьку и по сторонам оглянулся. И опять к бумаге.
Два стрельца с бердышами в руках подошли. Подьячий хотел было стрекача задать, да видит, те тоже на грамоту уставились. Стал дальше читать.
А написано в этой грамоте такое, что мурашки по спине забегали.
– Что там, люди добрые? – потянул за рукав одного из стрельцов старик с котомкой за плечами.
Стрелец только рукой махнул, ничего не ответил. А у самого глаза, что уголья, горят.
Еще четверо к столбу подошли. Толпа собралась. Задним уж не видно, что впереди делается. Слышат только от других: письмо на столбе противу бояр.
Порывались стрельцы уйти, а народ не пускает. Федька Дыра первый вскричал:
– Читай всему миру, ребятушки!
– Чита-а-а-й! – подхватили сзади.
Переглянулись стрельцы, и старший – Куземка Нагаев за бумагу взялся, от столба отодрал – воском держалась. Взобрался на кучу камня построечного, стал громко читать:
– «Изменник Илья Данилович Милославский, да окольничий Федор Михайлович Ртищев, да Иван Михайлович Милославский, да гость Василий Шорин…»
– Истинно! – закричали в толпе. Лица у всех худые, изможденные. – Мы с женками да с детишками помираем голодной смертью, а они вон какие дела задумали… Пошли, ребятушки, бояр доставать.
– К ца-а-а-рю! – кричали другие. – На изменников челом бить.
От земского приказа дьяк верхом прискакал. Письмо у Кузьмы вырвал. Хотел вон уехать, да где там, не дали. Схватили за ноги, с коня стащили, чуть было камнями не побили.
– К изменникам везешь! Сами царю отнесем!
Все к Кремлю пошли. А на Красной площади из других мест Москвы народу разного тьма собралась: тут и торговые люди, и рейтары, и хлебники, и мясники, и пирожники; деревенские, гулящие и боярские люди… На Лобном месте такие же письма читают: со Сретенской улицы, с Кожевников принесли.
Затемно еще в царских службах поднялись шум и превеликая суматоха. Стучали топоры – дрова кололи. Птица разная кричала: кухонная прислуга ту, что пожирней, ловила к столу. Из погребов всякие припасы носили. Стряпухи перед печами колдовали, противнями гремели.
Был день рождения одной из царевен.
В царской пекарне пеклись именинные калачи в три аршина длиной да в четверть шириной: бояр жаловать.
В подмосковном царском селе Коломенском в тот день служили обедню. В маленькой деревянной церкви было душно от ладанного чада, пламени бессчетных свечей и дыхания людей. Протопоп, облаченный в золотую ризу, дребезжащим слабым голосом читал молитву о здравии новорожденной. Слышались вздохи и пришептыванья. Царь с семейством и бояре усердно молились.
Вдруг какое-то движение прошло в толпе. Расталкивая всех, вперед пробирался царский стряпчий Медведев. Тронул сзади за руку Илью Даниловича Милославского и что-то горячо зашептал на ухо. Испуганно задрожала борода боярина. Илья Данилович шагнул к царю, в свою очередь стал шептать:
– Батюшка государь, беда! Гилевщики-бунтовщики из Москвы пришли, противу меня и Ртищева кричат, расправы над нами от твоей милости требуют.
В гневе глянул царь в окно, увидел тьму народа всякого, что издали к селу приближалась, и тотчас гнев у него страхом сменился.
Много лет прошло, а не забыл он, как вот так же требовал разбушевавшийся народ наказания боярина Плещеева – судьи Земского приказа, что нажил богатство нечестными делами. Хотели отстоять – не вышло: взял Плещеева народ и самосудом с ним расправился.
Вспомнил это царь и приказал Милославскому, любимцу своему Ртищеву, царице, царевнам не мешкая идти в хоромы и затаиться там, а сам вышел на паперть. Подле нее уже стояла толпа.
Какой-то человек выступил вперед, держа перед собой шапку. Царь про себя приметил: ручищи что братины медные. В шапке белело снятое со столба в Москве письмо. Поднес шапку царю и проговорил негромким голосом:
– Изволь, батюшка царь, вычесть письмо перед миром, а изменников привесть перед себя.
– А буде добром не отдашь, учнем имать сами! – крикнул кто-то из задних рядов.
Алексей вскипел было от такой дерзости, да сдержался. Дряблые щеки покраснели. Решил на хитрость пойти. Прочитал письмо и обещал сразу же в Москву ехать для сыска, а сам незаметно приказал стрельцов в Коломенское вызвать. Не поверил ему народ, помнил поблажки Милославскому. Один мужик держал царя за пуговицу, не пускал, требовал обещания учинить суд боярам Милославскому и Ртищеву.
Тихо, ласково увещевал царь толпу, ждал из Москвы стрелецкие полки. А как увидел их издали, куда девался смиренный вид, кровью глаза налились у «тишайшего», ногами затопал, закричал тонким голосом:
– Хватайте гилевщиков, вяжите их, рубите.
Стольники царские, стряпчие, дворяне и стрельцы бросились на безоружных. Началась расправа.
Жестоко поплатился народ, искавший справедливости у царя.
Многих насмерть забили на месте. По царскому приказу 500 человек вдоль примосковских дорог повесили, а также в Москве – на Лубянке да на Болоте. Большая часть была связана, посажена на баржи и потоплена в Москве-реке.
Всех оставшихся в живых участников восстания или заподозренных велено было заклеймить: на левой щеке раскаленным железом поставить «буки» – начальную букву слова «бунтовщик».
Но не успокоился на этом царь. Хотелось найти тех, кто писал «воровские» письма. Приказал у всех грамотных в Москве и других городах сличить почерки с теми письмами. Однако ж не нашли виновных.
Хоть и жестоко расправился царь с восставшими, но обращение медных денег прекратил: увидел, что не пополняется, а скудеет казна от порченых денег. Главное же – гнева народного испугался. И не один он: и царица, и бояре некоторые долго с той поры хворали.
Да знает каждый, кто желает знать об этом: бумаги лоскуток отныне ста монетам равняется в цене.
Гете. «Фауст».
И вот, наконец, бумажки вместо благородного металла! Человечество пришло к бумажным знакам, заменяющим деньги.
В самом деле, какая разница, будет ли работа оплачиваться золотом или такими знаками? Лишь бы эти знаки, в свою очередь, принимали в уплату налогов, за квартиру, за товары в магазине. Люди не испытывают от этого никаких неудобств. Наоборот, бумажные деньги легки, их удобно носить с собой; если они пришли в негодность, их просто заменить новыми, потому что они дешевы в изготовлении.
У бумажных денег были предшественники – кожаные деньги.
Задолго до нашей эры один восточный император велел изготовлять деньги из оленьих шкур. А чтоб сделать невозможной подделку, для этой цели употребляли шкуры редко встречающихся белых оленей. По императорскому приказу белые олени вылавливались и помещались в строго охраняемый загон. Никто под страхом смертной казни не смел охотиться на белого оленя.
Бумажные деньги впервые появились почти тысячу лет тому назад. Бумага для них изготовлялась по специальному рецепту из внутреннего слоя коры тутового дерева. Кору измельчали, делали массу, похожую на студень, а из нее – бумагу.
Широкое распространение получили бумажные деньги лишь в наш век.
Вначале ими стали банковые билеты – банкноты. Их прекратили обменивать на золото и серебро, они приобрели самостоятельность и навсегда остались в обращении, хотя и сохранили прежнее название.
Когда появились бумажные деньги, кое-кто из правителей тешил себя мыслью: «Теперь моей казне не страшны никакие расходы. Мало денег – наделаем! Бумаги хватит, это не золото!»
Некоторые так и делали. Но получилось то же, что в России перед «медным бунтом»: деньги обесценились, наступила, как говорят специалисты, инфляция.
Бумажные деньги не имеют стоимости, они лишь заменяют полноценные деньги, то есть золото. Золото лежит в банке, а ходят его «представители» – бумажные знаки. Но и на «представителей» распространяется закон о необходимом количестве денег для обращения. Выпустишь больше – деньги обесценятся. В XVIII веке в США выпустили бумажных денег на 450 миллионов долларов. Количество по тем временам небывалое, намного превосходившее потребность. И они тотчас обесценились. Дело дошло до того, что какой-то парикмахер оклеил вместо обоев деньгами стены своей мастерской. Нашлись шутники, которые шили из денежных знаков «сюртуки» для собак.
За время первой мировой войны германская марка выпускалась в колоссальном количестве. Она настолько обесценилась, что считать деньги, не имея математического образования, было невозможно. За каждую пустяковую вещь нужно было платить миллиарды. Чтобы облегчить счет, выпустили банкноту, равную 50 000 000 000 марок. При обмене денег в 1924 году за одну новую марку брали такое количество старых, которое выражалось единицей с тридцатью одним нулем.
В буржуазной Венгрии выпущенная после той же войны новая денежная единица – форинт – равнялась четырем с двадцатью девятью нулями старых пенго.
В наше время в капиталистических странах инфляция – обычное дело. Там тратятся баснословные средства на вооружение, и, чтобы иметь на это деньги, правительство увеличивает их выпуск. Владельцы предприятий получают барыши от военных заказов, рабочие получают зарплату в обесцененных деньгах. В США за последние десять лет покупательная способность доллара упала на одну четверть, заработная же плата рабочих осталась прежней.