Глава двенадцатая КАКОЙ ЖЕ НОВЫЙ ГОД БЕЗ ЁЛКИ?

Ночью Петька несколько раз просыпался. Ему всё чудилась печка на полянке и плач, похожий на музыку. Никогда и ни к кому Столбов не испытывал никакой жалости. Случая не было. И даже если бы Петьку спросили: какой он, добрый или злой — ни он да, наверное, и никто не ответил бы.

А сейчас он мучался от нового чувства. Будь он постарше, он бы знал, что это новое чувство называется состраданием.

Опять в избе никого не было. Но светило весёлое солнце. Лазер возился, пытаясь поймать пылинки, плясавшие в солнечном луче.

Петька выпутался из одеяла. Встал. В комнате было тепло и весело. Петька впервые заметил, как красиво убрана горница, в которой он спал: белые кружевные занавески на окнах, пёстрые половики, ослепительно белый бок печки, резная лавка, расписной сундук. А на полках старинные синие тарелки, на них диковинные леса, охотники в заморских шляпах, олени с человеческими глазами…

— Лазер! — сказал Петька. — Это же можно на лыжах побегать!

Он быстро оделся. На столе на листочке в клеточку было написано: «Ушёл на поле. Ешь. Клавдий». Петька быстро выпил молоко. Хлеб спрятал в карман и, схватив в сенях лыжи, вылетел на улицу. Снег сверкал так ослепительно, что Петька даже скривился.

Петька ещё издали заметил оранжевый Катин полушубок. Вокруг неё, как медвежата, копошились закутанные малыши. Визг и смех доносились оттуда.

— Привет!

— Здрассти… — сказала Катя, но голос у неё был совсем невесёлый.

— Ты чего? — спросил Петька.

— Катайтися! Катайтися! — сказала девочка насторожившимся малышам. Они покорно влезли в большие санки и покатили с горы.

— Сегодня же тридцать первое, — сказала Катя, — а ёлки нет! И папа уехал в район, там дорогу замело — он разгребает, и когда приедет, неизвестно. А эти, — она кивнула на малышей, — уже пыхтят: «Где ёлка?» Еле уговорила их, что Новый год послезавтра… Без ёлки какой Новый год?

— Это точно! — сказал Петька. — Так в чём дело? В лесу живёте. Пошли — срубим!

— У нас тут близко ёлок нет. Это надо за шесть километров в Касьяновский лес идти.

— Ерунда! На лыжах — два часа езды! — сказал Петька. — Знаешь, я как на лыжах бегаю. Момент и там!

— Вы дорогу не найдёте! Это далеко и через лес.

— Найду, — загорячился Петька. — По азимуту. Компас есть?

— Не уж, — вздохнула Катя, — надо вместе идти. Вот малышню домой загоню — и пойдём. Без ёлки им никак невозможно…

— Катя за ёлкой идёт! — закричал её братишка, и они все пропищали «ура». Только тот, кто больше, всё волокся сзади и ныл:

— И я с вами! Меня возьмите!

— Идите по тропинке! — наказывала Катина мать. — От леса не отходите, а то так и в болото попадёте!

— А на нас волки не нападут? — со страхом спросил один малыш.

— Да тут волков отродясь не было, — сказала Катя, хотя немножко побледнела.

Они ваяли хлеба. Молока в бутылке. Нашёлся и компас. Петька тихонечко скрал с печи спички: «Мало ли что, придётся костёр разводить».

Катя в тёплых вязаных чулках, в пуховом платке крест-накрест стала совсем круглой и похожей на тех матрёшек, что они разрисовали вчера. Лыжи у неё были старенькие, плохонькие и надевались прямо на валенки. Петька рядом с ней выглядел чемпионом.

— Слушай! — сказал он. — Уж коли мы за ёлкой идём, давай и в каждый дом по ёлке срубим! Всем старикам! А? Пусть у всех будет праздник.

Катя пошевелила губами.

— Не дотащим! — сказала она. Надо двенадцать штук.

Но не так-то легко было Петьке отказаться от своей идеи. Ему уже виделась деревня, вся убранная ёлками, и сияющие огни ёлок в каждой избе, и как они с Катей ходят из дома в дом и всех поздравляют. И старики смеются, и всем хорошо.

— Слушай! — вспомнил он. — А Орлик? Давай Орлика возьмём!

— Нельзя! Дедушка Клавдий не разрешит.

— Да его нету, деда-то! Он поле своё смотреть ушёл. Когда вернётся он, Орлик уж на месте стоять будет.

— Старенький он, не надо его мучить…

— А кто его мучить будет? Наоборот, пусть старичок свежим воздухом подышит!

Они вывели коня. И задами, чтобы никто не видел, пошли к лесу. Орлик плёлся, понурив голову, и передёргивал шкурой. Они вышли за деревню. Здесь была неширокая, но укатанная дорожка. Петька соорудил петлю, прикрепил к оголовью коня. Орлик, действительно, словно ожил от свежего морозного воздуха. Он вскидывал голову и старался пойти резвее.

— Но! Но, лошадка! закричал Столбов.

Орлик пошёл тяжёлой стариковской рысью. А Петька и Катя, уцепившись за верёвку, покатились за ним.

Загрузка...