«В казармах царил все тот же хаос: праздновалась свобода, шли беспрерывно митинги, а на них речи, речи без конца! Организовывались какие-то комитеты, а в них различные секции. Всем руководили неизвестно откуда появившиеся „вольные“ товарищи из „совдепа“. Под вечер был взломан наш винный погреб»
Не знаю, по каким улицам ехал на извозчике Ефрем Автандилович, но нашу, неторопливо двигающуюся, телегу он обогнал и прибыл на свой склад первым, гораздо раньше нас, оттого и попал как кур в ощип.
Когда мы с Тимофеем ввалились в помещение склада, нас там уже заждались. Судя по всему, на мои указания работники купца положили большой и толстый… Сейчас трое приказчиков (или кладовщиков, не знаю их должности) стояли справа от ворот, делай вид, что их тут нет. Слева, у печки буржуйки, придерживая хозяина за меховой воротник пальто, стоял и победно улыбался усатый мужчина с блестящими от масла волосами, расчёсанными на прямой пробор, держа перед лицом побледневшего Ефрема Автандиловича тот самый, злополучный топор, которым давеча бандиты проломили голову несчастному Михалычу. Прямо же напротив ворот, в центре, стоял и целился в нас с Тимофеем, из вручённый мною же винтовки, рыжий Федька.
— Пришёл всё-таки, держиморда! А я братцы сегодня карточку этого гада на тумбе с афишами. Висела его рожа вместе с другими фараонами. Написано в объявлении, что убёг этот душитель трудового народа от справедливого гнева и именем революции объявлена эта контра вне закона. Я в него сейчас стрельну и мне за это ничего не будет. А потом мы хозяину брюхо его жирное штыком пощекочем и скажем что этот злыдень его и убил. Правильно я говорю, братцы?
Всё это время я стоял, засунув руки в кармане пальто, покачиваясь с пятки на носок и любуясь блеском отполированных носков на моих сапогах. Все-таки, молодец Глаша, умеет работать. Если бы еще в том доме не было ее злой хозяйки, Марии Андреевны, век бы ее не видеть.
— Давай Федя, я к тебе поближе подойду, чтобы ты не промахнулся и сразу наповал меня стрельнул. — ехидно улыбаясь, предложил я рыжему, когда он закончил свою пафосную речь. Все-таки расстояние между нами было далековато.
— Ты, Тимофей, в сторонку отойди, чтобы тебя моей пулей не задело. — цыкнул я на возчика, испуганно дышавшего мне в затылок.
— Смотри какой отчаюга! — зашептал кто-то справа. А я сделал ещё два шага навстречу блестящему кончику штыка, ходившего ходунов перед моим лицом, а потом озабоченно спросил:
— Федя, а ты с предохранителя-то снял винтовку, как я тебя учил?
Фёдор, ожидаемо, скосил глаза вниз, в поисках предохранителя, одновременно в моём кармане что-то грохнуло, запахло горящий ватой, а я шагнул в сторону и сразу пошел в сторону мужика с топором, одновременно вынимая из кармана пальто дымящийся револьвер и хлопая ладонью по тлеющему ватину. За моей спиной Фёдор выронив, загремевшую по полу, винтовку и мягко сложился пополам.
Замерший мужик с топором уронил свою нижнюю челюсть куда-то вниз, силился сказать что-то типа «Ва-ва-ва.», а купец показал себя с лучшей стороны. Вырвав ворот своего пальто из руки ослабевшего агрессора, он оббежал вокруг буржуйки и спрятался у меня за спину.
Еще горячее, после выстрела, дуло револьвера уперлось в лоб мужика с топором, ой, секундочку, уже без топора. Мужчина, не раздумывая, сделал правильный вывод, уронив свою опасную игрушку.
— Ты что, дебил?! — я еле успел отскочить назад, тем не менее, продолжая держать мужика под прицелом: — Если бы ты мне топор на ноги уронил, я бы от боли в тебя бы и пальнул. Вот ты бы тут, сука, мозгами бы и пораскинул. Мужик упал на колени и заныл:
— Ваше благородие! Помилосердствуйте. Трое детишек у меня, и баба хворая! Это Федька всё прелестными речами меня подбил…
— Да-да да, а сам ты человек тихий и богобоязненный, в жизни своей даже комара не прихлопнул. Только студента одного в пруду притопил, а больше никого не трогал…
— Не было такого, ваше благородие! — Мужик стукнулся лбом о бетонный пол: — Богом клянусь, нет на мне такого греха, никого не убивал! По писанию живу…
— Такой правильный, просто ангел во плоти! — подхватил я его, елейным голосом: — Уважаешь отца с матерью и субботу соблюдаешь. Ну, если ты такой безгрешный, пуля моя тебя не возьмёт, сила небесная мою руку отведёт. Готов к испытанию?
— Нет — нет-нет! — мужик, не поднимая головы от пола, пополз ко мне: — был грех, у хозяина товары брал, Так тут все брали. И до этого у другого хозяина тоже товары брал, деньги тоже брал. Но жизни лишать — никого не лишал, не было такого.
— Понятно, потом с тобой разберусь. — я повернулся к трем замершим соляным столбам: — Так, вы трое, работнички! Быстренько ему связали руки и ноги.
Преисполненные энтузиазмом, трое оставшихся сотрудника торгового дома, бросились вязать кающегося грешника, ничуть не смущаясь, освободив, ставшего совсем молчаливым Федьку, от ремня и кушака.
— Что-то неладное творится на вашем складе, уважаемый Ефрем Автандилович — Я поднял с пола оброненную Федькой винтовку и проверил- с предохранителя она была снята, мог и выстрелить в меня озорник.
— Ну что, уважаемый Ефрем Автандилович, пришло время нам прощаться — я закинул винтовку на плечо, в компанию со второй и сделал шаг в сторону ворот.
— Э… уважаемый правовед! — купец, с несвойственной ему шустростью движения, догнал меня и ухватил за рукав:- Как же наши с вами договорённости?
— Какие договорённости? — я выдернул рукав у купца и уставился ему в лицо: — Я свои обязательства выполнил полностью, поэтому вам, уважаемый, не должен ничего. На этом, позвольте откланяться.
— Но как же так? Давеча, Вы говорили, что немедля начнёте организовывать охрану моего дома и имущество. Теперь вы говорите — прощайте? — глядя в невинно-обиженное лицо купца я даже стал сомневаться в своей памяти — мне ли два часа назад ясно показано, что в моих услугах не нуждаются.
— Мои предложения у вас, уважаемый Ефрем Автандилович, должного внимания не вызвали. Очевидно, что я в чём-то ошибся, и вы в моих услугах не нуждаетесь. И я считаю, что, без надлежащий поддержки со стороны хозяина ни одно дело нормально вестись не может. А вы явно не желаете начинать со мной организовывать островок безопасности.
Купец начал горячо уверять меня, что я его не так понял, что он вполне готов и даже созрел, чтобы финансировать надежную охрану, но хотелось бы делать это в компании, и лишь переговоры, которые он проводит по поводу организации охраны со своими партнерами, свояками и кумовьями, а также просто соседями по кварталу помешали ему ответить мне твердое «Да».
— Хорошо, уважаемый Ефрем Автандилович, о конкретных условиях мы с вами договоримся позже. Теперь благоволите сообщить вашем работникам, что в части организации охраны вашего имущества моё слово почти равно вашему.
Ефрем задумался на пару мгновений потом решительно кивнул, обращаясь к приказчикам:
— Вы его слышали, и я это подтверждаю.
— Теперь слушайте меня внимательно! — я шагнул вплотную к замершим в испуге, условно лояльным, сотрудникам торгового дома: — Я больше повторять не буду. Часа через два-три я вернусь сюда на склад. Если к тому времени не будет выполнить мой приказ по укреплению ворот, я вам сломаю ваши никчемные руки, раз вы все равно ни хрена ими делать не желаете. А теперь, безрукие, взяли коловорот и пошли укреплять ворота. Когда все с ними закончите, приберитесь тут. Федора надо похоронить, ну и вообще.
— Теперь ты — я потащил, всё ещё стоящего на коленях коллаборанта, поближе к хозяину:- Как тебя зовут?
— Семён Берёзин. — Кем ты здесь подвязался? — Приказчиком три года как служу. — Где живёшь?
После того, как я записал адрес предателя в записную книжку, я демонстративно подтолкнул его к купцу.
— Решайте, что с ним делать, Ефрем Автандилович. Безопаснее всего, конечно, его застрелить, ибо есть за что.
Мужик взвыл и на коленях, пополз в ноги к купцу. Тот поморщился и отступил назад:
— Петр Степанович, пусть он убирается отсюда, я не желаю его видеть.
— Слышал? — я присел перед замершим мужиком: — Еще раз появишься поблизости, буду считать, что что-то замышляешь против нас, тогда не взыщи. Пошёл отсюда, ещё раз увижу убью.
Когда бывший приказчик, двигаясь на полусогнутых в ногах, исчез за воротами склада, я повернулся к купцу:
— Вы, надеюсь, при оружии?
Ефрем Автандилович как-то не уверена ощупал себя, после чего утвердительно кивнул.
— А почему не стреляли?
— Да я, как-то… не подумал. — купец недоумённо пожал могучими плечами.
— Надеюсь, Ефрем Автандилович, такого больше не повторится? Определённого ответа от купца я так и не дождался.
— Ладно, оставим это. Я сейчас уйду часа на два, потом вернусь, после чего вы сможете поехать домой. Пока вам лучше запереть ворота за мной и никому не открывать. Винтовку я одну оставлю, смотрите, чтобы никто из этих — я кивну в сторону суетящихся в глубине склада приказчиков: — ее не взял.
— Могу я узнать, куда вы собираетесь пойти, Петр Степанович?
— Узнать можете. Пойду набирать нашу будущую охрану.
— А куда, если не секрет?
— Пока ещё сам не знаю. Пойду, поброжу. На местную биржу труда заскочу, может быть там кто-нибудь болтается.
Купец как-то странно посмотрел на меня, наверное, опять я, что-то не то, сказал.
Я решил прогуляться в районе место жительства моего потенциального нанимателя, походить, присмотреться чем дышит район, всё в нём живёт, Какие имеются магазины, лавки, транспорт и промышленное производство.
Первая знаковая встреча произошла у меня примерно через час моего блуждания по городу.
— Эй ты! Ты, с ружжём! Поди суды! — на противоположный в стороне улицы, под названием Садовая, за тумбой с афишами, прятались от порывистого ветра три бойца из какого-то из столичных запасных полков.
— Пойди суды, кому сказал! — сорвавшись на фальцет, заорал самый молодой потянув с плеча винтовку с примкнутым штыком.
Я по привычке посмотрев налево направо, чтобы не быть сбитым каким-нибудь автолюбителем при переходе улицы, и двинулся в сторону трёх типов, в серых шинелях и провонявших махоркой папахах.
— Кто таков? — молодой нервно дёрнул в мою сторону штыком когда я остановился не доходя пару метров.
— А кто спрашивает? — я сунул руки в карманы пальто, не доходя до солдат пару метров. Ты это… — молодой растерянно оглянулся на своих более старших товарищей, что молча смолили одну самокрутку на двоих, передавая её друг другу после каждой затяжки.
— Ты давай говори, кто ты такой есть. — Молодой откашлялся для солидности, а потом видел неожиданное: — Я тебя первый спросил!
— Ты кто такой есть, чтобы меня спрашивать? — я качнулся с пятки на носок:
— Если ты есть официальное лицо, при исполнении служебных обязанности, что ты должен назваться первым, а потом уже меня спрашивать.
Офицер? — одному из «старшаков» надоело слушать наши препирательство и он потянул за ремень своё стреляющее копьё.
— Не советую. — я одним плавным движением вытянул из под пальто свои большие пистолеты и показал их солдатам, после чего сложил руки спиной.
— Офицер? — уже без прежней агрессии, оставив в покое своё оружие, вновь лаконично задал вопрос «старшак», с, только что мною замеченными унтерскими лычками на погонах.
— Революционер, эсер. — Мрачно признался я:- А вы кто такие? Дезертиры?
— Да не Боже мой! — испуганно осенил себя крестным знамением молодой:
— Мы патруль.
— Ты эти сказочки, молодой человек — усмехнулся я: — будешь рассказывать своим детям на завалинке, если жив останешься.
— Это почему я живым не останусь? — обиженно буркнул молодой солдат.
— Врёшь слишком много. И можно нарваться на человека, не такого доброго, как я. Ну какой из вас патруль? Да и кто вас патруль мог отправить? Так что думаю, что вы самые настоящие бегунки.
— Ты товарищ не того, не бузи. — унтер провел пальцем по темным усам: — Мы самые, что ни на есть революционный патруль.
— Знаешь что, паря? В первую революцию, в пятом году, в Москве, на Красной Пресне, такие же как, вы красавцы из Питера, приехали, при таких же погонах, как у вас. А потом артиллерией все баррикады разбили, товарищей моих, кто живой ещё оставался, штыками всех перекололи. Ты думаешь, что мы что-то забыли? А сейчас, когда царя убили, все лезете, друг друга отпихиваете, все в революционерами сразу оказались. — я передернул плечами, на миг вновь показав свое оружие.
— Товарищ, ты не злись. Мы при той революции землю пахали и вообще, считай, что мы пролетарии от земли. — как-то заволновался усатый унтер, подмигивая, как ему казалось незаметно для меня, третьему товарищу, что добил в одно рыло самокрутку, а теперь флегматично кушал семечки, заваливая мостовую вокруг себя густым слоем шелухи и не обращая внимания на отчаянные сигналы своего приятеля.
— Не, ну если вы из крестьянствующих слоев, товарищи, то наша партия эсеров к вам относится со всем уважением, а решение земельного вопроса считает архиважнейшим из стоящих перед новой Россией. А с учетом позиции нашей партии, что уважаемый защитник Родины — унтер перестал косится на мои пистолеты, а выпрямился и приосанился: — должен получить надел больше, чем тот, кто не встал на защиту нашей родины. Правильно я говорю, товарищи?
Товарищи — защитники одобрительно загудели.
— Но вы же понимаете, товарищи, что до того, как делить землю, надо решить германский вопрос?
— Мы под пулеметы идти не желаем! — защитники твердо обозначили рамки своего участия в победоносной войне: — На хрена мне надел повышенного размеры, если меня как собаку в чистом поле захоронят, возле немецкой колючки.
— А кто вам сказал, что надо на пулеметы идти? — изумился я: — Пусть французы да американцы на пулеметы идут, раз им так нравиться в боях за какой-то домик лесника сто тысяч солдат терять.
— Сто тыщь?! — поразился малой: — Эва как!
— Нам товарищи надо в окопе твердо стоять и не давать германцу дальше продвигаться, чтобы ему не пяди земли нашей больше не досталось.
— Да мне до той земли дела нету. — прорезался злой голос третьего солдата, что доел семечки: — у меня деревня под Саратовом. Что мне до земли под Уманью. Почитай до моей хаты германцу еще тыщу верст идти. Он в жизни не дойдет.
— Политически неверно рассуждаете товарищ — я многозначительно помахал перед военнослужащими огромным револьвером: — Наша главная задача не дать немцу новой земли, чтобы он весной не провел на нашей территории новый сев. Если немцы в России захватят еще землю и посадят там хлеб, они, со своей сельскохозяйственной культурой, осенью соберут такой урожай, что еще два года воевать смогут, а нам надо еще два года воевать?
Убедившись, что по вопросу, что воевать еще два года нам не надо, мы, все собравшиеся на этом пятачке, у театральной тумбы, являемся единомышленниками, я продолжил.
— А вот если немец на нашей земле сев не проведут, то через год они ручки вверх поднимут. У них сейчас суп из ландышей варят, а младенцы в Германии без ногтей рождаются. И что осенью будет? Поэтому, мужики, надо год в окопе продержаться, и просто не отступать. Возможно это?! — мне пришлось самому отвечать на этот вопрос, так как даже сидеть в окопе элитные бойцы запасных гвардейских полков столичного гарнизона, явно не желали.
— Конечно возможно. — с неподдельным энтузиазмом ответил я на вопрос, потому как военные скромно промолчали.
— Вот не зря вас Ленин обзывает мелкобуржуазной сволочью. — наябедничал я.
— А кто такой Ленин? — решили обидится солдаты.
— Так это лидер коммунистов- большевиков. Его партия считает, что настоящие борцы за свободу — это пролетарии. А вы, крестьяне, мелкобуржуазная сволочь, которая идет в революцию, когда вам выгодно. Он и предлагает, сначала дать крестьянину землю, чтобы он ее распахал, засеял, собрал урожай. А вот когда вы впервые поверите, что сможете жить сыто, без вечного голода, когда у вас немного жирок завяжется, тогда к вам и придут бойцы Ленина — пролетарии, которые у вас все и заберут, потому что вы мелкие буржуи, а у пролетариев ничего нет, поэтому им все можно.
— А нам большевик ничего такого не говорил. — задумчиво протянул унтер.
— Так как он тебе это скажет? У тебя винтовка со штыком, ты сейчас в столице банкуешь. Просто погоди. Они сначала будут кричать, что России нужен мир любой ценой. Потом скажут, что солдат надо отпускать по домам. Ты бросишь казармы, арсеналы, оружие, и побежишь домой, землю делить. А пролетарии придут на твое место и все оружие заберут себе. А осенью, когда ты урожай соберешь, они придут к тебе в деревню, стащат тебя с печи, и скажут — отдавай хлеб, делится надо. И что ты сделаешь? Ничего. Даже если ты из армии сбежишь со своей винтовкой, они сначала тебе предложат денег, чтобы ты свое спрятанное оружие им отдал. А потом, когда ты останешься без оружия, придут за зерном. Или сразу придут к твоей деревне, поставят пушки за околицей и скажут — отдавайте зерно и оружие. И что вы будете делать, товарищи?
— А что нам делать товарищ, подскажи? — заволновался унтер, наверное, тоже представил батарею шестидюймовок за околицей родной деревни.
— Когда начнутся выборы, голосовать за партию эсеров, ну и фронт не бросать, командиров слушать. Кстати, командир, можно тебя на минуточку? — я потащил, упирающегося от неожиданности, унтера подальше от его товарищей.
— Ты командир скажи, как бы оружием разжиться, если вы воевать не желаете?
— Товарищ, ну ты же понимаешь…
— Все понимаю, но когда потребуется оружие, хотелось бы, чтобы оно у нас было, независимо от цены, которую ты за него заплатил.
Имя: Петр Степанович Котов.
Раса: Человек.
Национальность: вероятно русский.
Подданство: Российская Империя.
Вероисповедание: православный.
Социальный статус: уверяет окружающих, что является членом партии эсеров.
Параметры:
Сила: 3.
Скорость: 2.
Здоровье: 2.
Интеллект: 6.
Навыки:
Скрытность (2/10).
Ночное зрение (1/10).
Достижения: нет.
Активы: винтовка, три пистолета, носимый запас патрон, одежда, вещмешок, пальто, хромовые сапоги, галоши, шапка.
Пассивы: отсутствуют.