Держиморда

Глава 9

— Подайте копеечку инвалиду империалистической войны — откуда-то снизу раздался сиплый голос.

— Ох-ё! — задумавшись, я чуть не наступил на выставленную поперёк тротуара деревяшку, пристёгнутую к молодому парню лет тридцати, одетому в серую шинельку без погон, подгорелую с одного бока.

— Извини, браток, чуть не наступил на тебя! — я засунул руку в карман пальто и нащупав там крупную монету, протянул её нищему.

— Пятак? — разочарована протянул одаряемый:- Ты мне пятак даешь? Что сейчас на это купишь?

— Тебе мало? — оскорбился я в лучших чувствах: — Тогда не сиди здесь, жопу не морозь, иди работай!

— Ты я вижу сам до хрена работаешь — с винтовкой по городу бегаешь! — недобро ощерился инвалид, положив руку поближе к криво выструганному дрыну, в этом мире изображающему костыль:- Мне так и расстарались, работу предлагать! Оставил ножку в полях под Ригой, и гуляй Вася, благодарим за верную службу царю-батюшке.

— Пётр- протянул я руку: — Приятно познакомиться.

— Кто Пётр? — не понял инвалид.

— Я Пётр, а ты Вася, вот и познакомились.

— А откуда ты узнал, что я Вася? — изумился мой собеседник.

— Ты же сам сказал, что тебе сказали «гуляй Вася». Ну а я, соответственно Пётр.

— Ты не русский что ли? — Озаботился одноногий: — Это у нас, у русских, поговорка такая — гуляй Вася. Русские ее все знают.

— Правда, я тоже Вася. — тут же признал Вася очевидное и даже сам замер от такого совпадения.

— Я конечно не русский, но православный. Я из Мексики, революцию делать приехал, вам помогать.

— А, революционер… — разочарованно протянул мой новый приятель Вася.

— Чем тебе революционеры не нравится? — поразился я- в это время в России революционеры нравились всем.

— Не, так-то мне революционера нравится, но только, когда выпившие. Мне позавчера пьяные матросы две бутылки спирта дали и круг колбасы. — Вася мечтательно закатил глаза: — А когда они трезвые, у них ни хрена нет, во всяком случае на трезвую голову революционеры мне не подают, только барышни какие-нибудь или тётки в возрасте, наверное, кому я сыновей напоминаю.

— И все равно не понимаю, чем ты недоволен. Мне кажется, что я матросов трезвыми и не видел.

— Я тебе Мексиканец так скажу — пьяный и похмельный революционер это две большие разницы. Здесь только похмельные и злые революционеры остались, потому, как здесь уже все винные лавки разбили. Они сейчас на Васильевском острове революцию делают, там спирт ещё остался, а здесь уже всё, всё поломали и выпили.

— Тебе Вася работа нужна? — решил я перевести разговор в практическую плоскость.

— А откуда у тебя работа? Ты же голь перекатная, хотя и революционер. Чай, была бы у тебя работа, ты бы из Мексики к нам не прибежал бы. — Вася предложение о работе, почему-то, встретил агрессивно: — И вообще, кажется мне, что ты не революционер, а шаромыжник.

— Во-первых, Вася, когда кажется, тогда крестятся. И да, я из Мексики приехал, но я для великого дела приехал — Революцию поднимать. А ты же сам в город из деревни приперся. Как она там у тебя называется- Говноешкино? Что у себя в деревне не остался?

— Да кому я там нужен — без ноги, калека? Не в поле работать, не в огороде с бабами копаться не способен. Даже с детской работой- стадо пасти, и то не справлюсь, если корова побежит, я её не в жизнь не догоню.

— Так поэтому я тебе, дурилка ты картонная, работу по специальности предлагаю.

— По какой специальности?

— Специальность называется стрелок, надо будет склад охранять. Далеко ходить не надо. Работа мечты. Сидишь у печи, только не спать, и слушай, что бы ханурики в склад не полезли. Услышал чего- через амбразуру пальнул из винтовки. Если ворюги убежали, то сиди дальше у буржуйки грейся. Ну а если не убежали, то принимай бой солдат, патронов я тебе насыплю.

— А в чём подвох, гражданин хороший?

— Подвох тут, Вася, имеется. — вздохнул: — Через несколько дней склад закроется, охрана переберётся городской особняк охранять. Ну сам представляешь дом трёхэтажный, каретный сарай, двор. Там уже целыми днями у печки сидеть не получится, сам понимаешь. Но, даже с твоей деревяшкой можно справиться. Да и не один ты там будешь. Дворник на воротах сидит и собачек заведём поголосистей, чтобы двор охраняли. Ну что, подходит тебе служба, или дальше побираться будешь?

— Надо подумать, обмозговать, с товарищами посоветоваться. — хмуро ответил инвалид.

— Мозговать, конечно, нужно, но избавь тебя Бог от советов товарищей, Вася. Сейчас времена такие, что не знаешь, кто тебе ещё товарищ, а где товарищ уже и кончился. Так что совет тебе от меня, Василий- думай сам, ни на кого не надейся. Завтра, в восемь часов утра, я буду стоять вон на том мосту, который с башенками. — пальцем я ткнул в сторону Чернышева: — Надумаешь приходи. Прощевай на этом.

После разговора с инвалидом Васей я прошёл по набережной ещё метров триста, пока чуть не вступил ногами в, так называемые, следы волочения, отмеченные подтеками чего-то красного на грязно-белом утоптанном снегу. Следы вели вдоль заколоченных витрин бакалейной лавки до ближайшей подворотни. Судя по траектории кровавых следов, из арки доходного дома, на набережную, выволокли ни одно, а минимум три тела. Движимый неуёмный любопытством, я шагнул в сумрак подворотни. У стены, со свежими следами пулевых отметин, лежало, скрючившись на боку, уже застывшее тело мужчины лет тридцати пяти, интеллигентного вида, в еще недавно, добротном пальто. Судя по кровавым пятнами и разбросанным пистолетным и винтовочным гильзам, мужчина какое-то время в этом месте отстреливался от нескольких стрелков с винтовками.

В результате, победили большие батальоны, хотя и с потерями. Потом мужчину, уже раненого или убитого, несколько раз ударили холодным оружием, скорее всего штыками и бросили здесь, обобрав и унеся с собой тела своих товарищей. Было бы количество стрелков с винтовками чуть меньше, мужик в пальто мог и спастись. Ну и конечно, ему надо было уходить проходными дворами, как можно чаще перемещаясь, двигаться и стрелять, хотя откуда мне знать, как все было. Может быть он был сразу ранен и не мог уже никуда уйти, мне сейчас сложно судить об этом.

Я, стараюсь не встречаться с мутным взглядом покойника, склонился над ним и засунув руки в карманы его пальто, попытался найти оружие или документы. В потайном кармашке брюк я сумел нащупать и вытащить на белый свет пару необычных патронов, с утопленной в гильзе пулей, скорее всего от «Нагана». Никаких бумаг, записок или блокнотов при покойном не было. Или похитили убийцы, либо документы покойного были слишком токсичны по нынешним временам, и он предпочел выйти из дома без них. Малоприятную процедуру обыска жестоко убитого человека был прерван, раздавшимся за моей спиной, утробным, полным лютой ненависти, низким рычанием. Я вскочил от неожиданности, сделал шаг вбок и обернулся. В противоположном углу подворотни, в тёмном углу, лежала на боку, ранее мною незамеченная, собака, которая вытянув в мою сторону, оскаленную, окровавленную пасть, обессиленно перебирала лапами по обледенелой булыжной мостовой, пытаясь подползти ко мне поближе.

Понимая, что в таком состоянии собака для меня не опасна я подошёл поближе. Судя по всему, у моих ног лежал и беззвучно скалился на меня пёс, относящийся к породе доберман, но, не фитнес — няшки моего времени, с засушенными до ломкости мощами, а что-то более солидное, напоминающее сильно исхудавшего ротвейлера. Одно ухо собаки было недавно отсечено, чёрная, испачканная замершими кровавыми сгустками, шкура не позволяла сосчитать все его ранения, но пару узких колотых ран не заметить было трудно. Очевидно, что пёс дрался с вооруженными убийцами наравне со своим хозяином, после чего разделил его судьбу. Просто один ушёл в край вечной охоте чуть раньше, дожидаясь там своего напарника. Пёс, устав ползти и рычать на меня, тяжело уронил голову и на его шее что что-то тускло блеснуло. Присев над телом собаки, я засунул свою ладонь поглубже в ватный рукав пальто и потянулся к шее добермана.

Ожидаемо, измазанная красным, пасть собаки сомкнулись на рукаве пальто, но сил прокусить его так, чтобы я взвыл от боли, у животного уже не было. Пока доберман бессильно терзал мой правая рукав, левой рукой я расстегнул ошейник на шее собаки и выдернув из-за его пасти изрядная пожеванный рукав, вышел с подворотни, под мутный свет редких освещенных окошек. На толстом кожаном машинке была надета бронзовая бляха на котором было выгравировано следующая надпись — «Петергофский питомник служебных собак».

Значит, в подворотне лежат мои очередные коллеги, очередные малозначительные жертвы бескровный, демократической революция. Я сунул ошейник карман и вернулся в подворотню. Наверное, у меня давно наступила профессиональная деформация, но я считаю, что мёртвым уже всё равно, а короткошерстого пса сотрясала крупная дрожь, поэтому я снял с уже окоченевшего мужчина его пальто и закутал в него пса, вновь пытавшегося меня укусить. Не знаю, через сколько пес издохнет, но пусть перед смертью ему будет чуть теплее. Протоптанную до следующего двора тропинку и не чищенные несколько дней участки территории. Походив по заснеженному двору несколько минут я нашёл то что искал — цепочку следов крупной собаки, что шли из проходных дворов в сторону набережной. Конечно, вероятность что это с следы раненого добермана составляла ровно один процент, но я все же решил пройтись к началу следовой дорожки. На мою удачу, собака свободно перемещалась зигзагом, большую часть времени пробегая по не чищенным от снега участкам, поэтому след легко прослеживался. В соседнем дворе от меня испуганно шарахнулась парочка средних лет, прилично одетых людей. В следующем дворе я увидел яркий огонёк самокрутки, алеющий у темного квадрата двери. Судя по белеющему в темноте фартуку, это наслаждался курением очередной вездесущий дворник.

— Добрый вечер- Я подошёл настороженно глядящему на меня мужику: — Вас как зовут?

— Афанасий Никитин я буду- прогудел мужчина низким басом.

— А по отчеству как звать?

— Эхма! Видно и правда свобода наступила, что барин у мужика отчество спрашивают!

— А с чего ты решил, что я барин?

— Дык, только баре с мужиками на вы могут разговаривать, капризы у них иногда такие бывают.

— Не хочешь на «вы», будет на «ты». Ты мне отчество не сказала своё.

— Никанорович я буду, получается.

— Ошибся ты, Афанасий Никанорович, я не барин, я иностранец.

— Ну иностранец и иностранец. — дворник успокоился и вновь затянулся огромной самокруткой: — Чего хотел-то, иностранец?

— Скажи Афанасий Никанорович, в этих дворах чиновник молодой, лет тридцати не проживает? Собака у него такая короткошёрстая, породы доберман.

— И почему ты, мил человек, этим интересуешься? — Опять насторожился Афанасий Никанорович.

— Никанорович, ты что еврей?

— Упаси Господь с чего ты так решил?

— Вопросом на вопрос отвечаешь, как натуральный жид.

— Нет, я православный. — дворник осенил себя крёстным знанием.

— Так я тоже православный- я размашисто перекрестился: — Ответь мне как на духу- живет тут чиновник с такой собака или нет. Мыслей у меня худых нет, но очень надо узнать. Если не живет, то я дальше пойду, по своим делам.

— В этом доме господин титулярный советник Воронов Илья Никитич проживают, и собака у него есть, похоже на ту, что ты говоришь.

— А квартира какая у Воронова?

— Тебе-то какая нужда в квартире этой?

— Через два двора отсюда, где выход на набережную, в подворотне, лежит убитый человек и собака доберман, Вот я и решил что где-то рядом он должен был квартировать.

— Айда поглядим! — Никанорович протянул руку когда-то в темноту, и достал оттуда берёзовое полено:- Иди, мил человек, дорогу показывай.

— Ты только уважаемый, рядом со мной иди, не хочу сзади по голове поленом получить.

На что дворник криво усмехнулся и зашагал со мной рядом.

Чиновник с собакой так и лежали там, где я из оставил. Дворник склонился к лицу мужчины, долго его рассматривал, потом со вздохом, разогнулся.

— Прими, Господи, душу раба твоего грешного. — пробормотал Никанорович и мы синхронно перекрестились.

— Не повезло Илье Никитичу, не в добрый час он сегодня из дома вышел.

— Ну что, борода, что делать будем?

— Пойду, супругу господина Воронова извещу…

— И какой смысл в этом? Ну придет баба сюда, поголосит, и дальше что?

— Они не баба, они из благородных будут…

— Хорошо, придет сюда не баба, а дама. Поголосит и ничего не измениться. Давай лучше титулярного советника до квартиры дотащим, все лучше будет.

— Дак, как его тащить?

— Давай за подмышки подхватываем и головой вперед тащим. Говори только, куда тащить.

Дотащили, подняли на второй этаж по парадной лестнице, покойник глухо стучал промерзшими туфлями по высоким ступеням. Звонок двери нужной нам квартиры был круглый, механический, с пояснительной табличкой «звонить здесь».

За дверью пронзительно зажужжало, через несколько мгновений раздались торопливые шаги. Дверь резко распахнулась, на пороге квартиры стояла высокая стройная женщина в темном строгом платье. И это явно была не горничная.

— Э-э- барыня… — Замычал дворник.

— Он мертв?

— Да, простите, но уже несколько часов. Подскажите, куда положить тело, просто тяжеловато вашего мужа держать. — я влез в разговор с хозяйкой дома.

— Я не знаю… — женщина прижав ладони ко рту, смотрела на меня с отчаяньем, полными боли, мало что соображающими, глазами.

— У вас ванная комната и вода есть?

— Есть, а зачем?

— Потом расскажу, потащили, Афанасий.

Ванная комната была большая и удобная, места хватило и на живых, и на мертвых.

— Ну что, Афанасий, справишься?

— А что не справиться, дело нехитрое. Только окоченел он в позе больно неудобной…

— Значит ломать придется, что уж сделаешь. Давай, начинай, если что- зови, я помогу, руки ноги на место поставить, чтобы вид был благообразный.

Я вышел из ванной комнаты, а Афанасий, не мешкая, принялся разоблачать покойного.

— Простите, я не представился. Иван Степанович Котов, правовед. В некотором роде, коллега вашего покойного супруга. Как я понимаю, он в охранке служил?

Женщина в испуге отшатнулась от меня:

— Откуда вы узнали? Илья никогда в форме не ходил…

Я достал из кармана ошейник с бляхой.

— Вот тут бляха собаки, что лежала рядом с вашим мужем. Насколько я знаю, это был питомник охранного отделения.

— Значит это из-за Трефа…

— Трефа? Того самого?

Кличку самой знаменитой ищейки полицейского департамента, без всякого сомнения, знала половина России.

— Да нет, конечно. Это один из его сыновей. Просто, насколько я знаю, в полиции особо с кличками не мудрят, и Трефов там несколько. Скажите, Петр Степанович, что случилось с моим мужем?

— Простите, как к Вам обращаться?

— Извините, я не назвалась. Анастасия Михайловна Воронова, как я понимаю, теперь вдова.

— Точно я не знаю, Анастасия Михайловна, что там случилось, но могу предположить, что на него напала группа солдат или матросов, во всяком случае, там, возле подворотни и в подворотне, валялось с десяток винтовочных гильз. Ваш муж, надо полагать, отстреливался из пистолета и нагана, но противников было больше. Из подворотни, судя по следам, выволокли не менее трех тел, мертвых или раненых тяжело, сказать трудно. Собака тоже кого-то покусала, но нее несколько раз ударили штыком и, может быть, попали пулей, крови много, раны плохо видно.

— Собака тоже умерла?

— Когда мы уходили, еще была жива. Я ее завернул в пальто Ильи Никитича, чтобы ему не так холодно было в конце, все равно это пальто было испорчено.

— Спасибо вам, а то я думала, что пальто сняли его убийцы.

— Нет, они карманы обшарили, при нем не было ничего. Извините, но давайте вернемся к прощанию с вашим мужем. Нужна одежда, в которой его будут хоронить и широкий щит или дверь, на которую его пока можно будет положить, пока домовину не привезут.

И мой совет, одежду похуже соберите, покойному все равно, а вам еще выживать придется.

— Хорошо, я вас поняла, Петр Степанович. — хозяйка коротко кивнули и бесшумно вышла из комнаты.

Получив от Анастасии Михайловны одежду для мертвеца, я отправился в ванную комнату. Когда я проходил по коридору, из узкой щели, через приоткрытую дверь одной из комнат, на меня внимательно смотрел чей-то глаз. Судя по расстоянию до пола, глаз принадлежал ребенку лет пяти-шести, который встретившись со мной взглядом очень тихо прикрыл дверь.

Вдвоем с Афанасием мы одели труп в его последний наряд — простенький костюм с косовороткой, делающей Илью Никитича похожим на мастерового невысокого разряда. Все-таки смерть не красит, чтобы там не представляли себе молоденькие дурочки, готовящие самоубийство от смятения чувств, и представляющие себя в гробу, в белом платье и ослепительно красивой, какой при жизни не была.

А сейчас передо мной лежит обычный мужик с искаженным мукой лицом, Афанасий и я, к сожалению, посмертному гриму не обучены. Возможно, это была одной из личин его прошлой, невидимой для публики, службы, когда этот винтик огромной репрессивной машины Империи боролся с марксистским движением, да так, что Империя рухнула. Покойного, подложив одну из половинок дверей, положили на длинный стол в гостиной. Афанасий, получив от меня красненькую бумажную десятку, пообещал завтра решить вопрос с гробом, каким — никаким катафалком и похоронной командой и откланялся. Ладно, все что мог, я сделал, необходимо и своими делами заниматься.

— Анастасия Николаевна, позвольте мне тоже откланяться. У меня только один вопрос — у вашего мужа не было с собой бумаг в вашим адресом? Я боюсь, что понеся такие потери, его убийцы могут попытаться отыграться на вас. И вообще, если не секрет, куда он в такое время отправился вместе с розыскной собакой?

— Вы думаете, они могут прийти сюда? — женщина не на шутку испугалась:

— Господи, что же делать?

— Родственники в городе у вас есть? Или знакомые, которые смогут вас принять на несколько дней?

— Родственников нет, а знакомые, я думаю, найдутся.

— Оружие в дома есть?

— Должно быть, а что?

— Не вздумайте его использовать. Против вооружённых солдат оно вам не поможет. Лучше приготовьте все самое ценное, что можно было бы унести в сумке и постарайтесь, чтобы ребенок был готов через пять минут, пока они двери ломают, вы успели уйти через черный ход.

— А если они и с черного хода прийдут?

— Не думаю, чтобы они сейчас ходили с черного хода. Этим ребятам сейчас очень важно ходить там, куда их раньше не пускали. И все-таки, куда ваш муж отправился с собакой? Простите мою настойчивость, но я хотел отправится туда и сообщить, что Илья Никитич не сможет удалить время этим людям по независящим от него причинам.

— Это очень благородно с вашей стороны. И никакого секрета тут нет, просто наш разговор перескочил на другую тему. Мы видите ли, поиздержались в последнее время, со службой мужу, так же пришлось распрощаться, поэтому он договорился со своим знакомым промышленником, господином Пранком Генрихом Гобольтовичем, за небольшой гонорар, помочь в каком-то деликатном деле. И Треф ему в этом деле должен был помочь. Живёт господин Пранк на набережной реки Мойки, я сейчас запишу вам адрес.

— Спасибо, я так запомню. И, если что-то может быть от меня понадобится, то смело пишите сообщение, которое можно передать через дом купца Пыжикова, он тоже на набережной проживает, только реки Фонтанки, дом сорок девять. На этом я вынужден откланяться. До свидания, Анастасия Николаевна.

Ни хрена я не благородный. И адрес господина Пранка я выпросил, надеясь подзаработать в разрешении деликатного дела, за гонорар, от которого планировал поправить свои дела титулярный советник Воронов. Нет, конечно я сообщу, что Илья (как человек, обмывавший его, я имею право на некоторую фамильярность, не так ли?), прибыть не может, но, своим последним вздохом благословил на это дело меня. Тем более, что уходя, я оставил на буфете несколько купюр, вдове они явно пригодятся. Да и вдова мне очень понравилась. Светловолосая, тонкая и изящная, типичная ленинградка, не впавшая в бесполезную истерику перед лицом такой беды, сильная женщина. Наверное, если бы озверевшая солдатня рвалась в эту квартиру, она бы заряжала Ильюхе его пистолеты-револьверы, пока он вел огонь по захватчикам. Я ни на что не рассчитывал, тем более что срок траура здесь соблюдался строго, просто захотелось ей помочь, чем могу.

К моменту моего прихода, Пес был еще жив. Смотрел на меня из-под полы хозяйского пальто и уже не рычал. Переступить через него я не смог, а тащить на руках до складов господина Пыжикова далеко, я бы, или упал, поскользнувшись на наледи, или часто опуская ношу на землю, чтобы передохнуть, в любом случае, убил бы, держащееся на тоненькой ниточке жизни, животное. Поэтому я пошел на набережную, ловить какой-либо транспорт. Только винтовка в комплекте с зеленоватой «трешкой» сподвигли извозчика на ухоженной пролетке, пребывающего в нетрезвом состоянии, проявить свойственное ему человеколюбие по отношению к раненному псу и довезти нас до склада купца. А может быть водителя кобылы потрясли загадочные, но пугающие слова, что управление транспортным средством в нетрезвом состоянии я, именем революции, отстраню его от вожжей, а экипаж сведу на штрафстоянку, с огромным выкупом за его хранение.