Держись от него подальше

Глава 10

– Где он? – слышу я высокомерный тон и, обернувшись, с недоумением смотрю на Соню Колчину. Она стоит, задрав нос, и перебирает ухоженными пальчиками длинные черные локоны.

– Кто он?

– Не прикидывайся дурой! Где Егор?

Почему-то его имя до сих пор вызывает в груди болезненный спазм, и мне становится до слез обидно, что нельзя все в себе перекроить. Я думала, что за неделю остыла, – увлеклась чтением книги, нашла занятный сериал, под который одинокими вечерами неплохо так отдираются старые пыльные обои, а оказывается, это была лишь передышка. Третий месяц пошел, а я все еще не в себе.

– Мне откуда знать?

– Это у вас с ним любовь, – кривится Соня.

– Это ты его сестра, – грублю ей в ответ и утыкаюсь в книгу.

Я перешла на новый уровень: взяла Каверина в библиотеке, чтобы уже дочитать наконец. Предварительно заплатив штраф за лекции Суворова, разумеется.

– Найди его! Он больше недели не отвечает! – истерично взвизгивает избалованное создание.

Я откидываюсь на спинку стула и внимательно наблюдаю. Одногруппники перешептываются, смотрят на Соню и ухмыляются. Она стоит посреди нашего кабинета, топает носком ботинка и громко визжит. Хорошо, что преподаватель вышел, иначе меня бы тут же выставили за дверь.

Сестра Колчина учится на курс младше, и ее тут никогда раньше не видели, но часто слышали. Частенько она приходила и устраивала Егору скандалы в коридоре, у дверей кабинетов. То ей мало дали денег, то он взял без спросу ее машину, то проигнорировал просьбу отвезти на дачу, чтобы забрать забытую зарядку. Они так грызлись, что всем было не по себе, но за сестру Егор мог бы убить, как мне кажется. Мне и слова нельзя было сказать о ней.

– Выйдем. – Я встаю и прохожу мимо нее. Не хочу публичных выяснений отношений.

Соня идет следом с таким видом, будто делает мне одолжение. Она скрещивает на груди руки и вздергивает подбородок.

– Ну? – Круто выгнув бровь, Соня требует ответа, и это раздражает.

За все время, что я с Колчиным встречалась, она подошла ко мне от силы раза четыре. Три раза, потому что не могла дозвониться до Егора, еще один был на дне рождения их матери, куда меня позвали в первый и последний раз. Я не уверена, что Соня даже имя мое помнит.

– Я ничего о нем не знаю. На прошлой неделе его заблокировала. Мы больше не общались.

– Когда ты что-то слышала о нем в последний раз? – раздраженно спрашивает Соня.

– Десять дней назад.

– Какая точность. – Она снова кривит губы.

Я прикидываю, что провела восемь дней в компании Кострова плюс два выходных – это однозначно десять, – и отмахиваюсь от Сони.

– Он что, не приходил к тебе?

– М-м… Один раз писал, что подъехал. В субботу вроде.

– И ты не вышла?

– Нет, конечно!

– О боже мой, да что он тебе сделает? – ехидно говорит она, откидывая за спину длинные волосы, и хмурит черные брови.

И Соня, и Егор завораживающе красивы. Они бледные, кареглазые, с шикарными темными волосами. Вот уж кому можно позавидовать! Глядя на них, я всегда представляла, что у меня тоже когда-то будут такие красивые дети. Мальчик и девочка. Только не такие склочные.

– Что сделает? – Я поражена ее равнодушием. – Ну не знаю. Начнет опять орать под балконом, притащится колотить в дверь, похитит меня, чтобы покатать по городу? Обо мне и так не чешет языком только ленивый! Я говорю: «Привет», а Колчин уже уверен, что мы снова вместе! Зачем давать хорошему человеку надежду? – Я улыбаюсь, а Соню это злит еще больше. – Мы расстались, и он ко мне больше не имеет никакого…

– Заткнись, – говорит она, стиснув зубы. – Еще громче про это поори, чтобы все знали, какая ты гордая! Господи, да ты с ним сколько? Год спала?

Ну да. Два, но это детали.

– И ничего. Расставались раз в месяц, и ты обратно приползала как миленькая, а теперь ломаешься?

– Ты шутишь? Это я приползала? Вообще-то всегда…

Соня кусает пухлые, в меру накачанные губы и снова изгибает бровь. Она полна скептицизма и злобы, а я осознаю, что оправдываться себе дороже – она не поймет.

– Все знают, что ты больная на голову, ему под стать, и что в итоге вы все равно будете вместе. Было бы здорово, если бы ты перестала делать вид, что это ваше «расставание» навсегда. Всех уже заколебало нытье Егора и твои эти… – Она машет руками, подбирая слова. – Закидоны. Да кто ты такая, чтобы…

– Можешь думать что хочешь. Я не знаю, где твой брат, ищи его сама.

– Стоять! – Соня ловит меня за локоть и тянет на себя. – Позвони ему.

– Ни за что.

– Твою ж мать! – Она задумывается о чем-то и недовольно кривится, прежде чем снова заговорить. – Тогда дай телефон, я сама позвоню! С моего он не берет.

Мне кажется, я вижу в ее глазах обеспокоенность. Кусаю губу и закатываю глаза.

– Бред какой-то. С чего ему мне…

Я удаляю номер из черного списка, и тут же на экране загорается знакомое имя и фото. И опять в груди больно колет. Я вспоминаю, как ждала этих звонков и как они были важны. Колчин звонил мне каждое утро перед парами и каждый вечер перед сном. Он писал миллион сообщений в день. Он всегда первым поздравлял с праздниками и последним желал доброй ночи.

– Ты меня разблокировала. – Егор по ту сторону улыбается, я слышу и чувствую. – Блин, Ась, скажи что-нибудь, я скучал!

– Твоя сестра беспокоится, перезвони ей. – Тянусь, чтобы отключиться, и слышу напоследок:

– Ась! Ась, погоди, стой!

– И ты не спросила, как и где он? Тупая. – Соня достает свой телефон и звонит Егору, который теперь отвечает почти сразу. – Да! И где тебя черти носят? Твою мать, Егор, почему трубку не брал? Что привезти? И бабушка молчит. Ну кайф! Что? Не ори на меня! Тут она. На, он хочет с тобой поговорить.

Соня протягивает телефон, а у меня только сильнее колотится сердце. Я мотаю головой. Еще чего, не собираюсь болтать, пока он такой уязвимый. Всегда Колчин использовал мою жалость. Это самый действенный и в то же время худший способ добиться результата.

– Эта трусиха не хочет с тобой говорить, – злится его сестра. – Все, сами разбирайтесь.

Соня, положив трубку, уходит, а я быстро сопоставляю факты: бабушка ничего не сказала, надо что-то привезти. Видимо, он в больнице, – классическая ситуация. В этом нет ничего странного, Егор из тех, кто часто попадает в стационар: аварии; страшная пневмония, бронхит, и все это сразу с температурой сорок и потерей сознания. Есть такие люди, которым живется скучно, – они болеют со вкусом, по полной программе. Моя мама сказала бы, что это психосоматика и желание привлечь к себе внимание, и, если честно, я почти готова поверить.

Вернувшись в аудиторию уже к звонку на перерыв, я собираю вещи. Преподаватель ушел, проверив задание у всех желающих, среди которых меня, конечно, не оказалось. Это не «энка», но вполне уверенный «неуд» и пересдача.

Я тащусь к лекционной, сажусь за первую парту рядом с Костровым и достаю уже прилично исписанную тетрадь. Никогда не была настолько готова, чтобы к концу семестра сдать все конспекты повернутому на лекциях Ливанову.

– Привет, – вздыхает загруженный Костров. Он говорит так по-свойски, будто сейчас начнет делиться со мной проблемами или планами на день.

– Здравствуй, – бурчу себе под нос, потому что он меня сейчас раздражает.

Я вижу брешь в нашей недодружбе. Невозможность прямо сейчас поделиться своими мыслями про Колчина, вывалить все, о чем думаю. Мне, как никогда, нужен друг.

«Курочки» особо не были готовы для разговоров по душам. Стоило заикнуться о личных проблемах, у них тут же на лицах появлялось каменное выражение и даже какое-то недоумение, что ли. Они были чемпионками по созданию образа идеальной жизни. Однажды пьяная Рита проговорилась, что ее Женечка пару раз дал ей хорошую такую затрещину, а их близость всегда доставляет ей только боль. Но наутро она расхохоталась мне в лицо и сказала, что все выдумала. Вообще создалось впечатление, что на эту болтовню обратила внимание только я, девочки даже никак не прокомментировали и уж точно ни о чем Риту не спросили.

Колчин был хорош тем, что действительно слушал меня часами. Он всегда находил правильные слова, чтобы успокоить, а потом решал все проблемы. Трудно оказалось выйти из этого защищенного от всех внешних бед кокона в реальную жизнь.

Взглянув на гладко выбритое лицо Кострова, злюсь из-за его спокойствия и молчаливости. Накатывает привычная волна под названием «Я совершила ошибку». Ни с кем не будет так хорошо, как с Егором. Никто тебе так, как он, не подходит. Кому еще ты нужна? Кто еще тебя поддержит?

Егор в это время терроризирует меня сообщениями: «Как дела?», «Как сон?», «Прости…», «Ответь, а?». И дальше Колчин как ни в чем не бывало рассказывает в переписке что-то про свою неделю. Телефон вибрирует без остановки, и я переворачиваю его экраном вниз, но все равно вздрагиваю от каждого сообщения.

– Может, уже посмотришь? – тихо шепчет на ухо Костров.

Его голос куда ниже, чем у Егора, и звучит непривычно. Он не раздражен, не взволнован, ведет себя как всегда, будто не видит, что я на взводе.

– Ого, ты умеешь говорить без повода, – огрызаюсь, но понимаю, что это абсолютно зря. – Прости. Я раздражена.

– Не страшно, я понял, – говорит он и начинает увлеченно печатать.

Удивительный человек. Не страшно, я понял. А так можно было? Ну и как же уничижительный взгляд или строгая проповедь о том, что не нужно срываться на людей, а нужно с ними говорить?

Взяв телефон, чтобы поставить его на беззвучный режим, я краем глаза вижу новые сообщения: «Опять грохнул тачку», «В больничке на неделю», «Бабуля рыдала тут, еле откачали», «Да я ниче, норм, живой. Прикинь…». Он делает вид, что я читаю сообщения. Возможно, сам додумывает ответы. Ему совершенно не нужен собеседник. Когда я в первый раз заметила это, была крайне удивлена.

Да, Егор часами мог слушать меня, но так же часами рассказывать мне что-то, не нуждаясь в комментариях. Быть может, это даже как-то связано.

Убираю звук, но экран продолжает загораться от входящих, зато вибрация больше не отвлекает. Но взгляд все равно возвращается к нему.

Я давно привыкла к его авариям: мотоцикл Олега, машина, гидроцикл, снегоход. Егор и приключения – понятия почти родственные. В первый раз я с ума сходила, рыдала, сидела у его кровати. Раз на десятый уже раздражалась не меньше, чем его бабушка – главврач больницы, в которую Егора всегда привозили. Кажется, ВИП-палата существовала как его личные апартаменты. Спустя два года я уже понимаю, что, если он может держать телефон и строчить без остановки эсэмэски, значит, жить будет.

«Навестишь?»

Меня не удивляет этот вопрос, я чего-то подобного ожидала.

«…Что там происходит?..» – печатает Костров вместо очередной строчки лекции. Я успеваю переписать только «Что т…». Поворачиваю к нему голову и ловлю пристальный взгляд умных голубых глаз. Всегда было интересно, что имел в виду мистер Дарси, называя глаза Элизабет умными. Теперь понимаю – видимо, это.

Костров смотрит внимательно, заинтересованно, но больше никаких вопросов не задает. Егор бы уже клещами вытащил всю правду. Он был настойчив, часто нарушал личные границы, но знал о моей жизни все. И что лучше? В итоге я превратилась в беспомощную калеку с атрофированным за ненадобностью умением самостоятельно справляться с переживаниями.

Я пожимаю плечами и качаю головой. Костров ничем мне не поможет. Я могла бы вылить на него по дороге домой все, что никипело на душе. Но это, видимо, будет равнозначно тому, как я без остановки изливаю душу Старушке или Персику. Это не потребность, а привычка. Все теряет смысл, когда нет обратной связи. Я зависима от жалости Егора, вот что печально. На глаза от этой мысли наворачиваются слезы. Я не умею о себе заботиться. Очередной монстр в мою копилку.

– Сегодня я пойду домой… сама, – шепчу Тимуру несмело.

Костров кивает, и я додумываю, что вижу на его лице разочарование. А затем усмешку, будто говорит: «Я так и думал», связав мое решение с потоком сообщений от Егора.