Десант времени

Глава 4. «Харьков, 22 ноября 1919»

Власть в Харькове в 1919 году неоднократно переходила из рук в руки. Летом армия генерала Деникина развернув стремительное наступление на Москву, вошла в Харьков. Белая контрразведка, разместившаяся в доме бывшего Дворянского собрания, активно вылавливала подпольщиков–большевиков и оставшихся активистов.

Когда в городе осенью 1919 года установилась власть белых, распространялись слухи о готовящихся еврейских погромах. Однако, группа фабрикантов откупилась вручив генералу Май–Маевскому взятку — восемь миллионов рублей.

В то же время в городе легально действовал меньшевистско–бундовский клуб Бронислава Гроссера. Сюда приходили не только меньшевики, но и некоторые большевики и подпольщики. Посещали этот клуб, несомненно, и деникинские контрразведчики. Директор клуба меньшевик Теплицкий встречал гостей в большом холле под большим портретом идеолога социалистической революции Карла Маркса. Здесь можно было не только пообедать, но и почитать в уютной клубной библиотеке коммунистические изыскания и работы ставших уже знаменитыми российских революционеров.

К декабрю фронт боевых действий снова приблизился к Харькову. От наступающих частей Красной Армии город обороняли силы Добровольческого 1–го Армейского корпуса генерала А. П. Кутепова. Основное сопротивление отступающие части оказывали на северо–восточном плацдарме.

22 ноября отряд «Нулевой дивизион» без сапог, и в одних лишь рубашках и штанах, въехал на лошадях в пригород Харькова. Морозное солнечное утро было наполнено уличным гамом и лаем дворовых собак. Люди торопились на рынок, что‑то продать и что‑то купить. Отряд остановился перед развилкой нескольких дорог, размышляя куда бы направить своих лошадей.

— Не встречают нас, как почетных гостей, — пошутил Стаб, насвистывая какой‑то современный мотив песни.

— Мы для них неплатежеспособны, — подхватил Грач, — Наш командир, почетный спецназовец, поставил рекорд для казино.

— Это какой же? — без уныний и усталости спросила Луна.

— Он лишь раз бросил монету, а мы все остались без обуви, одежды…

— Да, еще махновцам достались все доллары, что были запрятаны в сумках, — вспомнил Пуля и подмигнул Георгию, который задумался и не отвечал на шутки.

— Это была не просто монета, а золотой червонец с ликом Императора, — решила поддержать импровизированное «комсомольское собрание» Жара.

— Да, в этом случае это все меняет, тогда на этот вопрос можно смотреть в другой плоскости, — философски стал рассуждать Уник.

— Бойцы и командиры, как не смотри на этот вопрос, а ногам то холодно, — поднял обе ноги Крак и помахал ими в воздухе.

— Возможно, мне придется вернуться к махновцам за обовью и спросить с них за пачку американских долларов, что осталась в переметной сумке, — серьезно ответил капитан Семенов.

— Пожалуй, мне придется вернуться с тобой, а вдруг ты не те привезешь мне ботинки спецназа, имущество все же было казенное, только со склада получил.

— Я могу пережить потерю своих сапог и отличного полевого бушлата, но согласен на компенсацию, — Стаб сделал паузу и потрогал раненное плечо. — Готов получить золотом, поднятого нами со дна Флориды.

— Ну, это упрощает дело, господа, это все меняет…, — улыбнулся Григорий и оглядел свой отряд, который участвовал в этом хорошо разыгранном разбирательстве. — Тогда прошу продолжить наш путь дальше, что бы добраться до золота.

Один лишь Медведь, да белогвардейский поручик были безучастны в этой словесной дуэли.

— Господа, мы можем продать одну лошадь, и у нас будут деньги на еду, — предложил лет 25–ти светловолосый и с правильными чертами лица прапорщик Кормилицын.

— Так можно и всех, на что они нам. По городу можно и на своих двоих, правда Георг?

— Так точно, Стаб, и на билет до Севастополя хватит, но главное не продешевить.

Стаб соскочил с седла и подошел к одной пожилой женщине, что быстро шла куда‑то с лукошком, из которого выглядывали две живые курицы.

— Гражданочка, а где ж тут рынок городской?

— Так отут недалеко на конях… Вот по Гончарской улице, потим по Конторской уздовж реки Лопань, а там через мост и на Николаевской площади знайдете ярмарку, вот сегодни суббота, там народу богато…

— Ну, а лошадь там продать можно?

— Ой, че там лошадь, там хочь пулемет продашь, — взмахнув рукой шепотом сказала баба и ближе прижала лукошко к себе, когда мимо пронеслось несколько неряшливых и оборванных сорванцов.

— Спасибо, гражданка, помогли вы нам, жаль пулемета нету, а то бы продали, — искренне спохватился Стаб, вспомнив про два пулемета «максим», брошенные в лесу. — Какие ботинки у меня были классные, стельки там из ангоры, да шнурки шелковые, износа не знали…

— Ладно, Стаб, у меня кроссовки тоже «пумовские» были, я с них целый вечер ярлыки срезала, где же теперь такие купишь? — не удержалась и пожаловалась Жара.

— Спасибо, Георгу, живые! — улыбнулся Грач.

Они хотели уже стукнуть пятками лошадей, но женщина с курами, вдруг что‑то вспомнила и замахала им руками.

— Ой, хлопци, тильки ви циею дорогою не ходите, там на мосту кутеповские патрульные коштують.

— Это зачем же, гражданочка, они там коштують, им что стоять больше не где? — спросил ее, чем‑то ей понравившийся кудрявый и веснушчатый Стаб.

— Вони дивляться: коли на красного схожий, то в контррозвидку, а коли на билого, то в який там вербувальний центр, неначебто в армию заганяють…

Еще минут пять добросердечная женщина объясняла Стабу как обойти патруль, пока он еще раз с милой и доброй улыбкой не попрощался с ней.

— Вы стали почти близки друг другу, Стаб. Было видно, что она бы тебе и до ночи объясняла, лишь бы не расставаться.

— Жара, ты ревнива, я гляжу… Так то работа с населением, это один из залогов нашего успешного путешествия. Кстати, не думаю, что из контрразведки можно убежать, как от махновцев.

— Ну, этого можно не бояться, — добродушно рассмеялся поручик Кормилицын. — Во–первых, мы же не красные, ну а во–вторых мой дядя сам из контрразведки Кутепова.

Григорий Семенов сбоку взглянул на светловолосого и простоватого на вид поручика. Было в этом парне, что‑то такое, что вызывало доверие.

— Ну, это же нормально, вот мой отец тоже воевал в разведке, правда то было в Афгане, в Кандагаре. Не слыхал про такой?

— Так нет, не приходилось, — развел руками поручик. — Много наших доблестных солдат и офицеров воевало на полях сражений за Россию…

— Так точно, много из них погибло и не дожили, — кивнул головой Григорий и вспомнил своего отца, погибшего в Афганистане.

2

Продав лошадей на ярмарке нескольким крестьянским мужикам, которые в тайне надеялись, что белая власть в Харьковской губернии скоро падет и народ кинется весной к земле, да лошадей не сыщешь. После долгих совещаний, главный казначей отряда офицер спецназа Стаб выбрал из «керенок», деникинских карбованцев и украинских карбованцев — последние, так как они были выпущены Украинской Директорией, которая не признавала советскую власть, а следовательно украинские карбованцы успешно ходили по все территории Украины, где были белые войска.

Приодевшись в недорогую, но добротную одежду с чужого плеча отряд «Нулевой дивизион» на этот раз стал выглядеть в духе времени Гражданской войны. Крепкие плечистые парни и две девушки в платках, плисовых длинных юбках и жакетах.

— Братцы, второй день без еды, — возразил неизвестно кому Медведь и уставился влюблено на заведение среди тополей около самой реки, носившее название «Речной Трактиръ». Оттуда приносило запахи мяса и еще какой‑то вполне сносной еды.

— В пустой бочке звону больше, — похлопал себя по животу Уник. — Главное накормить сознание, а тело само напитается.

— Мальчики, голод не тетка, пирожка не подсунет, и я как врач должна потребовать прекратить эту вынужденную диету, — возмутилась Жара, так же с нетерпением, смотрящая на трактир.

Вскоре отряд «Нулевой дивизион» и поручик Кормилицын, счастливый обретением новых товарищей, расселись за длинным свежеструганным столом на длинных крепких лавках. Тотчас к ним подбежал гладко причесанный половой, предлагая разные блюда и напитки.

— Господа, водочки? На Руси есть веселие пити, не может без него бытии, — улыбнулся подхалимно половой, но гости кроме еды так и не заказали выпивки, не считая клюквенного киселя.

Минут через десять на столе дымились чашки и блюда с борщом, холодцом и картофельными дранниками.

— Господа, пожалуйста отведайте салат «оливье», очень вам рекомендую, — оживился поручик Кормилицын. — Кратко расскажу историю… Француз Люсьен Оливье — владелец трактира «Эрмитаж» на Трубной площади в Москве угощал своих клиентов именно этим салатом. Вот видите, господа, уже до сюда дошло.

— Помню, помню, этот трактир был по Петровскому бульвару, угол Неглинной, — обрадовалась Луна. — Как же помню, как хорошо сохранилась Москва!

После обеда, крепкие и расслабленные спецназовцы, смотрели на реку, что несла свои воды через Харьков и задумались каждый о свих думках. Первый тишину нарушил поручик.

— Господа, был очень рад знакомству, а также нашему успешному освобождению из махновского плена. Очень вам признателен, без вас висеть бы мне на суку…

— Это, нормально, Станислав, выручка и братство русских людей, — кивнул головой капитан Семенов.

— Связь времен, Станислав, — буркнул довольный и сытый Грач.

— Тогда, господа, хотел бы откланяться вам и отбыть к мой тетушке, которая здесь живет и будет рада меня видеть.

Поручик подал всем руку по очереди и, козырнув, щелкнул каблуками и на прощанье добродушно посоветовал им, возможно, о чем‑то догадавшись.

— Да, вот еще, господа, не советую вам садится на поезд на главной вокзальной станции, патрулей и скрытых контрразведчиков там много. Попытайте счастье на пригородном вокзале, там поспокойней, а еще туда конка ходит.

Бойцы отряда «Нулевой дивизион» решили больше не откладывать, и дождавшись, когда вдоль набережной бодро пробегала конка, запряженная двумя лошадьми, подбежали к открытой со всех сторон платформы конки. Лишь легкая крыша, да тонике стойки ограждали пассажиров от улицы, да и скорость конки вряд ли была выше 10 километров в час.

Кондуктор быстро собрал деньги с новых пассажиров, но вдруг встретившись взглядом с двухметрового роста Медведем, попытался выгнать его с платформы, закричав, что он загонит с таким громилой двух лошадок. Но получив двойную плату с боксера, лишь махнул рукой.

Билеты в Севастополь через Лозовую взяли в литерный вагон, отдав почти все деньги, вырученные за лошадей. Бегство белых офицеров и господ на юг, было вопросом жизни, поэтому ни кто не скупился на билеты, рассчитывая вернуться только после разгрома Советов и Красной армии, а кто и не планировал вообще, потеряв веру в то, что белые смогут победить Красную армию и Советскую власть. Все больше и больше солдат и офицеров переходили на сторону красных. Иногда снимались целыми батальонами и полками с позиций и, выкрикивая революционные лозунги, становились красными подразделениями.

Однако, белое движение, хоть и в конвульсиях, но жило и пыталось сопротивляться. Натасканная контрразведка отлавливала белых офицеров, пытаясь вербовать в ряды Белой армии, а иногда обещая выплаты больших денежных пособий. Ожесточился и белый террор. Выискивая комиссаров и работников советских органов, находящихся на территории южных городов России, белые активно практиковали самые изощренные пытки и казни, стараясь запугать население.

На железнодорожной станции было много военных Белой армии. Офицеры, солдаты, просто гражданские, но с оружием, они ожидали отправки на новые рубежи в южные регионы, на новые плацдармы. Командованию Добровольческого корпуса становилось ясно, что они не удержат рубежи на фронтах и будут опрокинуты все дальше на юг.

Спецназовцы, пока поджидали Луну и Жару, которые вместе со Стабом пошли покупать билеты в кассы, приметили нескольких праздношатающихся личностей. Они вроде бы ни кого не искали, не ждали, но ко всему присматривались и прислушивались.

— Медведь, ты лучше опрокинься на травку, а то твой гренадерский вид очень привлекает, — улыбнулся Уник, да и сам прилег на еще не померзшую траву. — Вон, смотри идут к нам, вообщем так, ложись, и что бы не спрашивали не открывай глаза, а коли начнут трясти, под дурака сработай. Да и вы разойдитесь кто куда, а то мы как футбольная команда…

Григорий Семенов и Крак неторопливо отошли в сторону и стали торговаться с вокзальной торговкой, собираясь купить семечки. Грач и Кик так же постарались завести разговор с двумя накрашенными девицами, пришедшими на станцию найти себе клиента и заработать немного карбованцев из офицерского жалованья.

— Миленький, буде хочешь в рай — передайся нам! — схватила простого вида девица с накрашенными свеклой щеками и подведенными углем бровями за рукав высокого и худощавого Грача. — Аль, у тебя повис и скис. Она затряслась в смехе и сделала непристойный жест.

— Был бы друг, найдем и досуг, — растянула губы в широкой улыбке вторая мадам постарше и одетая получше. Она прихватила Кика за пиджак и снизу вверх влюблено смотрела в его зеленоватые глаза. — К мокрому теленку и муха льнет, иди обниму да поцелую, мой миленок.

— На голое брюхо садится муха, — рассмеялся беззаботно Кик и вытащил наружу пустые карманы. — Все деньжата вышли…

— На хороший цветок летит и мотылек, — оттолкнула бойца спецназа проститутка и сделала неприятную гримасу. — А на потливую лошадь только овод садится. Маня, Маня смотри, у нас ведь только революционеры и красные без денег ходят?

— Да, Нинка, сдается мне уж больно смахивают они на большевиков, — тотчас выхватила свисток и поднесла ко рту.

— Ладно, дамы, ваша взяла, мы хоть и не красные, но не хотели бы чтобы нас опять в армию Деникина забрали, поручик Алексей Смоленский, — щелкнул каблуками ботинок Грач и приложил руку к имитируемой фуражке. — Вот хотели бы пригласить таких прекрасных дам в хороший трактир, но за неимением времени, готов спонсировать вас 5–карбованцами. Выпейте за нас!

Более возрастная проститутка, не теряя времени схватила деньги и спрятала их подальше, а затем радостно прокурено задребезжала смехом.

— Ух, Нинка, так и у курицы сердце есть, как можно кавалеров подводить пусть идут себе…

Кик лишь издалека наблюдал за площадью, но заметил как два невзрачных мужичка, чем‑то похожие на бывших жандармских ищеек, а ныне контрразведчиков Белой армии, засунув руки в карманы, подошли к валявшемуся на траве Медведю и сидящему на фанерной коробке Унику. Опытный спецназовец, нутром почувствовал опасность, и притворился придурочным парнем, потерявшим на войне все, кроме такого же дурака–друга.

— Летят утки, летят утки и два гуся, — в безумии открыв рот и ведя глазами по небу напевал Уник, не обращая внимания на окружающий мир.

— Эй, ты придурок, что тут делаешь, что трешься около господ военных, — окликнул один из подошедших, заглядывая в прикрытые глаза здорового мужика с огромными кулаками. — А это, что за чудо–мудо тут разлеглось?

— Люд голодный, а кус повадный… Смерть по грехам страшна. Не бойся смерти, бойся грехов! — стал орать громче Уник, запуская «отвлекалово», что умели делать спецназовцы, тренированные на то, чтобы отвлечь и расслабить врага и нанести ему удар.

— Митя–я-я, мой братка, — плаксиво завопил Уник и обхватил плечи Медведя. — Умирати, мой Митя… Жив, да не годен, жив, да покойника не стоит…

Два белых офицера под прикрытием, с удивлением переглянулись и пожали плечами, собираясь уже уйти, но Уник, вдруг, перехватил одного из них за руку и в еще большем приступе закричал:

— Бе–бе–бе, а знаете вот и ходите, отмогильного зелья получить хотите… Все за братом моим следите, думаете он придушил убиенных офицеров, а вы у него спросите…

Но тут проснулся сам Медведь и повторяя начатое Уником представление тупо уставился на переодетых белогвардейцев вдруг заорал:

— Разойдись, сволочь! А то я вас, — я вам покажу! Унтер–офицер Колыванов, — вдруг взглянул он дико на Уника. — Где моя шашка, я сейчас их порублю как капусту!

Медведь вдруг снова перевел взгляд на чужаков, и начал потихоньку вставать на колени, собираясь подняться. — Не бойтися смерти, бойтися грехов, красные убивцы!

— Уходите, уходите, пока не поздно, теперь он будет за вами следовать, он же контуженный артиллерист с бронепоезда «Верный». Все ему красные мерещатся, может и придавить ненароком, здоров как буйвол, а ум потерял.

Две белогвардейские ищейки тут же растворились, под насмешливые улыбки спецназовцев. Григорий Семенов тоже улыбался, радуясь находчивости Уника и Медведя.

— Ну, вот теперь они не скоро вернуться обратно.

— Георг, а где Стаб и прекрасная половина?

— Так сейчас с билетами, трудно, — развел руками Кик и оглянулся на перрон, выхватив чей‑то внимательный взгляд. — Что‑то здесь не так…

— Я уже приметил, что на меня кто‑то смотрит внимательно из толпы, — сказал капитан Семенов и присел на ящик, что бы быть незаметным. — Бойцы, тут такое дело — если меня будет брать контрразведка, не встревать, действовать по плану. Старшим в отряде остается Пуля.

— Да, ты что командир, думаешь не отобьемся? — горячо возразил Пуля.

— Отобьемся, но не все. Кто‑то останется лежать на этой станции. Мне одному легче будет спрыгнуть от них.

— Да, разве оттуда вырвешься, Георг.

— Всяко может статься, но поздний срок отплытия из Севастополя 30 ноября, контрольная точка для встречи — в Митрофановской церкви, что в Корабельной части города вблизи порта… А пока, кучей не собираться, будьте все невдалеке и не светитесь там.

Вскоре прибежали радостный Стаб с запыхавшимися Жарой и Луной.

— Не было билетов, но на главной станции Харькова сняли много дезертиров, вот они 10 билетов, — трясла в воздухе билетами Луна.

— Дайте мне один билет, бойцы, и пока мы не доехали до Севастополя, вы про меня забыли, — сообщил командир Григорий Семенов и отошел прочь от отряда, делая вид, что читает подобранную газету «Вестник Труда».

Наконец, не прошло и 15 минут как к станции стал подъезжать состав. Голубое утро и чистое небо над Харьковом прорезал гудок паровоза и за клубами пара на станцию стал въезжать железный паровозный немецкий локомотив. А затем показались зеленые с задвинутыми наглухо окнами вагоны. Немного пассажиров зашли в уже заполненные до отказа вагоны, а больше зрителей на платформе и военных, шатающихся на перроне, завистливо смотрели на готовый уехать через 10 минут состав, туда, где еще пока не было войны, в Крым. Туда куда вскоре бросая орудия и иностранные танки побегут белые войска, туда откуда убежит Деникин в иммиграцию, и туда, откуда летом 1920 безрезультатно попробует всколыхнуть Россию генерал Врангель, издав «Земельный закон Врангеля», обещавший землю крестьянам. Трудно было определить точно, толи закон не дошел до крестьян, то ли эти крестьяне уже воевали по всей стране с Белой армией. Об этом и свидетельствовала статистика, насчитывающее к концу 1919 года 3 миллионов красноармейцев в РККА, что свидетельствовало о многократном превосходстве на белым движением.

Лето 1920 года было ознаменовано тем, что под флаги Белой армии в Крыму встали большие силы, стянувшиеся сюда со всей России. Провозглашенный Военным Советом главнокомандующий барон Врангель обещал освободить от Советов всю Россию и рассматривал Крым, как плацдарм для этого, однако уже октябрь 1920 назвал вещи своими именами: решительный натиск Красных войск по всему Крыму, вынудил 29 октября Правителя Юга России генерала Врангеля издать приказ об оставлении Крыма. А 1 ноября 1920 г. Барон погрузился на крейсер «Генерал Корнилов». 3 ноября крейсер подошел к Феодосии, где Врангель проконтролировал погрузку казаков. После этого эскадра из 126 боевых кораблей и транспортов Черноморского флота вышла в открытое море. Последний период «белой борьбы» на юге России завершился. По воспоминаниям участников тех событий из Крыма в те дни отплыло 3 тысячи судов с русскими иммигрантами.

— Господин ротмистр, вон он, этот рыжий, я его узнал.. Ну как же, его Григорием Семеновым кличут, он же гад такой две недели назад под Орлом отбил бронепоезд «Грозный», а потом они с красными разбили полк под командованием полковника Рохлина, там офицеров полегло немеренно.

— Ну, что ты как птица–трясогузка заладил вон он, рыжий! Прямой герой войны с Наполеоном Бонапартом отыскался. Да ты знаешь, как мы дрались в Брусиловском прорыве, я вот этой рукой…, — комендант станции поднял руку и потряс ею над собой, — вот этой рукой сотню германцев шашкой навек успокоил, чтобы знали силу русского оружия.

— Так ведь уйдет, — переминался с ноги на ногу есаул, видно спасшийся под Орлом на станции Стишь вместе с другими белогвардейцами, выбитыми с бронепоезда.

— Так куда он уйдет, не боись… Поезд остановим и все вверх тормашками перевернем, но красные в Крым не проедут, это тебе ротмистр Вольцов говорит!

Паровоз вот уже лишних пять минут стравливал пар и не трогался с места.

— Так скильки ще стояти будемо, або що произошле, литерний завжди точно ездить, — начала жаловаться какая‑то женщина.

Григорий переглянулся со своими бойцами и сделал знак, что бы они не подавали виду, чтобы не случилось.

Вскоре по коридору прошло два солдата при оружии, и началась проверка документов. Как правило, люди показывали какие‑то справки, дипломы, паспорта, которые не были массовыми документами в России.

Дождавшись, когда два проверяющих офицера дойдут до него, Григорий Семенов подал диплом, что был подготовлен для его «легенды» в криминалистической лаборатории ФСБ.

— Так, голубчик, что решили нам показать, — словно нехотя взял его диплом поручик в шинели с аксельбантами и кавалерийской шашкой. — Диплом стало быть, почитаем…

— Диплом….Совет Императорского С. — Петербургского университета сим объявляет, что Гаврила Савельевич Горохов поступил в число студентов…, выслушал полный курс… им прослушаны курсы… и признан достойным ученой степени кандидата…».

— Хм–м, так вы стало быть Горохов Гаврила Савельевич, педагог истории? — нетерпеливо спросил второй офицер, поглядывая на свой брегет на цепочке. — Милостивый государь, вы уж нижайше нас извиняйте, но стало быть мы ищем революционера, большевика уж очень похожего на вас… И вот хотели бы вас спросить не имеете ли вы отношения к красным?

Григорий испугано огляделся по сторонам, заметив сколько удивленных ртов и глаз выглядывало в коридоре вагона, при слове «большевика», он тотчас начал в волнений протирать лицо платком, а сам усиленно думать: «Нет, не прорвусь, слишком много тут белых в вагоне, да еще ребята ввяжутся, и их положат…».

— Вот, уж какая беда со мной приключилась, а знаете, господа, ну не поверите. В Москве, стало быть меня признали за белого офицера и, знаете что? — вдруг рассмеялся Григорий поймав нерешительный взгляд белых офицеров, и успев подумать: «значит не уверенны, значит сомневаются, но проверяют. Эх, была не была попробую потом уйти, когда поезд ребят увезет».

— Так вот господа, — поднялся с лавки Григорий. — я же им и говорю, господа комиссары, да какой же я белый офицер, если и мой папа, и мой дедушка преподавали в Санкт–Петербургском Университете историю… Ах, вот господа, прощаюсь со всеми, не переживайте за меня, думаю недоразумение, все выясниться и мы увидимся около моря…

— Из всех неприятностей произойдет именно та, ущерб от которой больше — таков закон Мэрфи, — с унынием сказал Грач, только сейчас пожалев, что не умеет стрелять и драться, как это делали спецназовцы в отряде.

3

С 1918 года в России в отношении активистов и сторонников партии большевиков, сотрудников ВЧК, солдат и офицеров РККА применялись жесткие репрессивные меры. От простого расстрела по подозрению в большевизме на месте поимки подозреваемого, и до рассмотрения особой следственной комиссией по расследованию злодеяний большевиков, которая выносила те же приговоры, вплоть до расстрела. Такие следственные комиссии формировались по распоряжению главнокомандующего вооружёнными силами Юга России генерала Деникина. Несколько сотен дел, сводок, отчетов о массовых казнях и применении пыток, надругательствах над святынями Русской православной церкви, убийствах мирных жителей, других фактах красного террора стали основой для доказательственной базы работы таких комиссий.

В 1919 году «Белый террор» потерял какую‑то судебно–правовую подоплеку и превратился в более открытое уничтожения красных большевиков. Основную лепту жестоких расправ привносили белые генералы. Освобождая от красных города и села, они проводили поиски и расправы над идеологическими врагами и противников по оружию. Сотнями и тысячами расстреливались пойманные по подозрению в причастности к РКП (б) и РККА. Белая армия расстреливала и заподозренных в чем‑либо лиц без прямых улик, сжигали деревни, грабили жителей, которые были замечены в каких‑либо действиях или даже в нелояльном отношении к войскам Белой армии. В Харькове были сосредоточены опытные офицеры штаба контрразведки, начинавшие свое историческое прошлое еще со времен противостояния иностранным военным разведкам и розыска шпионов, засланных иностранными армиями в Первую мировую войну в Россию. Однако, в эпоху кровопролитного классового противостояния, контрразведчики не утруждали себя дотошными допросами подозреваемых, а после пыток отсылали вмести с расстрельными конвойными в Григоровский бор, где и вершилось правосудие. Часто по ночам волчьи стаи устраивали там волчий заунывный концерт, то ли благодаря за пиршество, то ли провожая души умерших на небеса.

Арестованный Григорий Семенов, офицер российского спецназа, вдруг оказался в полуподземной камере белой контрразведки. Двухэтажное здание с колоннами Дворянского собрания не было предназначено для тюремных камер, поэтом с десяток камер было сделано в полуподвальных комнатах. Сырой и душный воздух, попадающий через узкие решетки с улицы, перехватывал легкие и вызывало кашель, однако не это пугало капитана. Он знал, что 12 декабря, ровно через три недели, практически без боев, белые оставят Харьков и откатятся на юг. Мог ли рассчитывать опытный спецназовец и историк, по своему будущему диплому Воронежского Университета, что его забудут здесь и оставят дожидаться прихода Красной армии? Он понимал, что хоть и мал шанс для побега, но его нужно использовать при первой возможности.

— Горохов Гаврила Савельевич? — открыв дверь в камеру, спросил надсмотрщик. — Ну тогда, пошли милчеловек, вот только колодки одень, порядок такой. Господин полковник не любят когда, без железа к нему в кабинет арестованные входят…

— Полковник? Как фамилия? — спросил Григорий. — А то может быть в Питере встречал его…

— А, вот это ты его спроси, милчеловек, тут все же контрразведка! А ты вопросы задаешь, — вдруг засмеялся бородатый высокий охранник, заглядывая глаза в глаза капитану. — А, ты плут, рыжий, но вижу силен, не у каждого учителя такие плечи, да руки здоровые…

— Так, это нормально, спортом немного занимался, гири поднимал, — без интереса ответил Григорий, одевая себе на ноги и руки тяжелые колодки. — Застегнешь, что ли? Вытянул руки вперед спецназовец, дожидаясь пока надсмотрщик закроет их на замок.

— Ну, что милчеловек, коли готов, то пошли в грехах каяться…

Надсмотрщик вывел арестованного капитана в коридор, а тут уже ждал их второй конвоир с револьвером в руках.

— Стой и слухай мени, — остановил его второй охранник, видно из казаков с диким и злобным взглядом. — Упреждаю тебя, що б не думав убок скаканути, а то ураз пулю.

— Хорошо, даже и не подумаю, — спокойно ответил Григорий смерив их обоих взглядом. — Как‑нибудь в другой раз, когда вас не будет.

— Ну и молодец, крокуй уперед.

Григорий шел в окружении охранников и примечал выход и лестницы, пока не убедился, что бежать отсюда нелегко, и даже невозможно. Наконец, поднявшись на второй этаж, гремя цепями капитан подошел к массивной дубовой двери.

— Вашескобродь, разрешите доставить арестованного? — спросил конвойный, а затем распахнув дверь, втолкнул Григория в просторный кабинет.

Седой белогвардейский офицер без погон сидел за столом и просматривал ворох бумаг. Тут же в нескольких метрах от него сидел штабс–капитан в полевой кавалерийской форме, черных кожаных перчатках и сверкающих сапогах. Он смотрел в горящий огонь камина, и даже не взглянул на арестованного.

— Разрешите, подождать в коридоре? — спросил конвоир.

— Иди, чего уж там, раз уже привел…

— Вашескобродь, разрешите еще доложить, — вытянулся по стойке смирно караульный. — Арестованный учитель истории Горохов еще вашей фамилией интересовались.

Полковник наконец оторвал глаза от бумаг и внимательно посмотрел на учителя Горохова, а затем встал и подошел поближе, заложив руки за спину.

— Так говорите учитель Горохов? — спросил он и вдруг весело засмеялся и, встретившись взглядом со штабс–капитаном, уже захлебываясь спазмами смеха, закричал. — Валерий Валерьевич, ну вы посмотрите только на него… Да такого учителя истории можно смело ставить в строй как егеря лейб–гвардии Егерского полка, так сказать не подкачал ни ростом, ни фактурой, вон какие плечи…

— А ведь, право вы в точку попали, господин полковник, что только красные господа не придумают, вот право смешно… а пусть с него снимут одежку, уж хочется посмотреть на такого учителя истории.

Караульный попытался снять рубаху с Григорий, но мешали кандалы на руках, махнув рукой он вынул шашку из ножен и острой гардой разрезал рубаху сзади и сорвал затем ее всю.

— Ох, Вашескобродь, а на спину то его посмотрите, неушто так сейчас учителей почуют?

Караульный развернул капитана спецназа спиной к белогвардейским офицерам, показывая им всю иссеченную спину, затянувшуюся черными шрамами, да спрятав шрам от пулевого ранения.

— Ох, ты, видать стрелянный воробей, да так только казаки могут выпороть, разве красные умеют плеть держать? — улыбнулся радостный штабс–капитан и осмотрел широкоплечий торс Григория и волну мышц, которая играла и бугрилась, словно тело сильного хищного зверя. — Ну, право, хорош краснопузый, большевистский оборотень, такой с десяток завалит наших истощенных воинов…

— Вы бы, ваше преосвященство поостереглись, такими словами кидаться, — спокойно отозвался Григорий и посмотрел полковнику в глаза. — Что‑то вы быстро меня за посеченную махновцами спину, да спортивный торс, записали в красные душегубцы. У вас, что весь мир делится на красных и белых, а позвольте мне вам сказать, что меня не устраивают ни те…, не другие.

— А вот это молодцом, голубчик, а вот теперь я даже с большим интересом готов с вами пообщаться, — не унимался опытный контрразведчик Генеральной ставки Главнокомандования Царской армии. — А то знаете, иного уличишь, а он раз и спекся, весь раскис и готовой к расстрелу, да еще кричит: «Прощайте, товарищи большевики, наше дело правое, мы победим!» и прочая песня…

Григорий Семенов в кругу белых контрразведчиков, вдруг вспомнил Президента России Владимира Зорина и Замглавы ФСБ генерала Верника, их глаза и твердые рукопожатия перед его уходом в прошлое. «Эх, товарищ Президент и товарищ генерал, с какими людьми мне здесь приходиться работать деликатными и образованными, вы бы только знали!».

— Ну, что же, Гавриил Савельевич, давайте пообщаемся с вами, посмотрим какой вы учитель истории, — оперся о письменный стол поседевший полковник и задумчиво посмотрел в окно на открывающийся на холме городской парк, покрытой вековыми дубами и пирамидальными тополями.

— Что скажете про Лжедмитрия, голубчик?

— Про первого или второго? — переспросил Григорий, слегка оживившись, и вспомнив своего профессора Истории Древней Руси Бориса Петровича Климова.

— Первого, хотя бы, — рявкнул полковник и сверкнул глазами на учителя в кандалах.

— Самозванец, авантюрист, выдававший себя за русского царя Дмитрия Ивановича, убитого еще ребенком. По версии историков, Лжедмитрий — это беглый монах Григорий Отрепьев. Лжедмитрий сумел захватить трон и правил Русским государством около года. Но народные волнения и боярский заговор привели к его свержению и смерти.

— Сколько же второй Лжедмитрий правил, коль и про него вам красные рассказали?

— Нисколько, но получил прозвище Калужский или Тушинский вор.

— Быстро и по порядку всех Российских правителей, начиная с Петра I.

— Екатерина 1ая, Петр 2ой, Анна Иоанновна, Иван Антонович, Елизавета Петровна, Петр 3ий, Екатерина 2ая, Павел 1ый, Александр 1ый, Николай 1ый, Александр 2ой, Александр 3ий, и… Николай 2ой.

— Что долго правил Иван Антонович?

— Нет, Иван Антонович всего год, регентство Бирона, а затем его матери Анны…

— Что же тогда называете, только историю позорят эти регенты, — хмыкнул довольный полковник, предчувствуя увлекательную игру с видно натасканным и опытным красным разведчиком. — Ну, особо не радуйтесь пока, такие сведения каждый политработник ВЧК знает.

Полковник подошел к камину и, погрев руки около огня, взглянул в глаза штабс–капитану и они оба тихо засмеялись. — А каков, одно слово, вся ВЧК на Лубянке поди натаскивала этого волчищу!

— Ну, ладно голубчик, как историк вы должны были учить все баталии, победы, а иногда и поражения нашей русской армии.

— Так точно, ваше превосходительство, учил!

— Что там было на Чудском озере, поди комиссары не помнят?

— На берегах Невы и на Чудском озере святой князь Александр Невский совершил воинский подвиг, защищая православную Русь от «латинского поругания».

— Самое главное сражение правнука Невского?

— Самая знаменитая, князя Димитрия Донского — победа над огромным татарским войском Мамая на Куликовом поле была в 1380 году.

— В честь чего построили Успенский собор в Карелии?

— В честь победы Петра Великого под Полтавой над шведами в 1709.

— Чем памятен Казанский храм около Кремля, голубчик?

— В честь изгнания из России захвативших столицу польских шляхтичей Дмитрий Пожарский, руководивший русскими войсками, соорудил на Красной площади в Москве Казанский храм.

— Ну ладно, вы, голубчик — память имеете хорошую, видать вы и правду историк, однако, говорят и ваш Ленин какой‑то там университет закончил. Не встречались случайно?

— Нет, ваше превосходительство, не встречал.

Полковник присел к камину рядом с молчаливым штабс–капитаном с кавалерийскими усами и повязкой на плече, видно от полученного ранения. Полковник махнул рукой учителю истории, капитану спецназу Семенову.

— Ну, полноте, садитесь вон на тот стул. Что поделаешь, голубчик, проверять и фильтровать наша работа, народец то разный бывает, а сейчас Крым последний оплот против большевизма. Как вы одобряете большевиков и комиссаров?

— Господин полковник, я против всякой войны, люди должны жить в мире. Считаю ошибочным было вступать в Первую мировую войну, вот откуда все напасти свалились на Российскую державу.

Полковник не ответил и погрузился в одному ему известные мысли. Минут через пять он снова вспомнил про учителя истории.

— Ну, что же, Гавриил Савельевич, так кому вы там в Санкт — Петербурге преподавали?

— Да вот, внукам генерал–майора Домбровского, генерал–лейтенанта Шаховского Ивана Федоровича, да и членам императорской семьи…

— Да, вы что голубчик, позвольте произнести их имя вслух в столь трудный для вас час, застав нас грешных врасплох и непростительно неблагодарных Его Святейшеству.

— Преподавал историю внукам Георгия Михайловича, Великого Князя, Сына Великого Князя Михаила Николаевича, Внука Императора Николая I, Генерал–Адъютанта, Управляющего Русского Музея…, — уверенно и просто сообщил капитан спецназа, возможно понимая, что игра в открытую и с козырей только и может сбить спесь и угомонить этих кадровых разведчиков Генерального штаба.

— Да, что вы говорите, видались стало быть даже с Членом Династии Романовых, обладающего правами на престол, с Великим Князем Георгием Михайловичем? А позвольте мне сейчас записи проверить, — быстро встал полковник и подошел к своему столу. Он выбрал какую‑то амбарную книгу с записями и открыл на нужной странице по алфавиту. — Ну, вот почему то так и подумал — расстрелян Великий Князь Георгий Михайлович и генерал–лейтенант Шаховский…

— Увы, жернова революции не имеют пощады!

— Однако, голубчик, знаете ли не все так плохо для вас. Вам необходимо лишь найти рекомендации, или так сказать найти человека, который бы вас вспомнил и подтвердил вашу личность, — воскликнул контрразведчик и, увидев как его оппонент развел руками, решил помочь ему. — А знаете ли что, мы не такие уж бесчувственные люди, как принято думать о разведке Кутепова, и мы поможем вам.

— Да, вы что? Будет любезно с вашей стороны.

Полковник не ответил, но зазвонил в колокольчик, вызывая денщика.

— Чая нам всем, Кузьма. А еще мне и капитану по рюмке коньяка.

— Слушаюсь, Вашескобродь!

Григорий не торопясь пил чай и без видимого волнения посматривал в огонь. Полковник перехватил взгляд учителя истории и улыбнулся.

— Любите в огонь смотреть? — вдруг засмеялся он и только сейчас капитан заметил глубокий шрам на его виске под седыми волосами. Григорий улыбнулся по доброму и кивнул головой.

— Гавриил Савельевич, оказывается это опасно — смотреть в огонь. Вот, знаете один философ бил своего сына, за то, что тот любил смотреть в огонь, и говорил ему: «Не смотри в огонь — мечтателем станешь!».

Капитан не ответил, понимая, что скоро в разговоре должна наступить развязка, и разведка Кутепова должна сделать ход в этой шахматной комбинации, что бы раскрыть его, как красного разведчика или отпустить восвояси.

— Однако, хотел бы вернуться к нашим делам, голубчик. Мы хотим вам дать шанс, но не имеем ни времени, ни возможностей работать над вашей историей. Поэтому мы поступим проще.

Полковник встал с кресла и вернулся к столу.

— Так говорите генерал–майора Домбровский и генерал–лейтенанта Шаховский? Представьте слышал о них, но вот не встречался. Я то все больше в Ставке Верховного Главнокомандующего находился последние годы. Наверное слыхали — Барановичи, Могилев, Орел, а названные вами генералы по части инфантерии, не принимали участия в боевых действиях…

Полковник раскурил трубку и сделал несколько глубоких затяжек, скрывшись за облаками дыма.

— Вот, голубчик, английский табак курю, превосходная эта штука… А танки их, представьте, дрянь порядочная. Вот десяток они нам прислали, «Марк-5» называются… А кто в них полезет, гора бесполезного железа, величиною с дом, да и заправлять то их нечем, к ним еще надо железнодорожный прицеп с топливом.

— Ох, Иннокентий Кузьмич, они еще вязнут в нашей непроходимой грязи, вес 30 тонн, экипаж — 8 человек, скорость — 7, — оживился штабс–капитан и сам закурил сигару. — А я вот, французские сигары пока курю, поверьте лучше чем английские танки.

— Итак, голубчик, давайте посмотрим, что у нас есть по генерал–майору Домбровскому… Нет, ровным счетом — «ни чего». А вот по Шаховскому… Так, кое что проясняется -

генерал–лейтенант Шаховский Иван Федорович, возглавлял Николаевскую инженерную академию и проживал…, — полковник сделал паузу, явно ожидая каких‑то объяснений и подсказок со стороны арестованного.

— Так точно, ваше превосходительство, их двухэтажный дом с розовой лепниной и зеленым флигелем стоял на пересечении Большого проспекта и Бармалеевой улицы в Санкт–Петербурге.

— Хм, что‑то знакомое, что‑то у меня в памяти связано с этой Бармалеевой улицей, уж не театр ли там был какой? — оживился штабс–капитан, закатив глаза к потолку и стараясь, что‑то вспомнить.

— Ни как нет, господин капитан, театра или что‑то в этом роде не припомню, но вот Церковь и дом милосердия по Бармалеевой улице имелись.

— Точно, как я мог забыть, приходилось мне бывать там недалеко на улице Плуталова, помните?

— Да, конечно, она шла от Чкаловского проспекта до Большого проспекта, но должен вам сказать, что там все больше огороды и сады были, поэтому стороной обходил ее, а то и разбойнички и грабители могли пристать.

— Да, полноте, с вашими то физическими возможностями, — махнул рукой полковник. — А кому же вы там преподавали?

— Внучкам генерала Марии и Стеши, они стало быть ходили в Петровскую женскую гимназию, построенную по проекту архитектора Грима. Очень достойное заведение, но вот историю там преподавал бывший комендант полковник Квашнин–Самарин. Ну, сами понимаете, рассказывал он в основном о своих прошлых боевых сражениях…

— Что же сейчас сталось со Стешей и Марией?

— Увы, господин полковник, не имею представления. Вот тогда, в 1917 году им было только 12 и 14 лет… Возможно иммигрировали в Германию, были у них родители за границей, они проживали и работали по иностранной части.

В разговоре вдруг наступила пауза. Капитан спецназа, мысленно поблагодарил Замглавы ФСБ генерала Верника, который заставил его выучить наизусть легенду учителя истории из Санкт–Петербурга, просмотреть все исторические данные, относящиеся ко всему, что могло быть связано с теми лицами, на которых пришлось ссылаться капитану. Тотчас он стал прокручивать фамилии и должности соседей генерала Шаховского, а также все мелочи, связанные с самим генералом.

— Сами то встречались с генерал–лейтенантом Шаховским?

— С Иваном Федоровичем? Конечно, приходилось видать, изредка он заходил во флигель, где я вел для его внучек уроки. Генерал любил своих внучат, баловал их, да и шумел иногда, когда они заигрывались.

— Эх, сколько мы потеряли, сколько растоптано и кануло в прошлое безвозвратно, — схватился за голову полковник, видно вспомнив, что‑то из своей жизни. — Жаль, погиб генерал–лейтенант Шаховский, да и Великий Князь Георгий Михайлович не дожил!

— Не только они, — напомнил капитан, понимая к чему клонит разведчик Кутепова.

— Ну, хорошо, Гавриил Савельевич, вы должны нас понимать, что мы обязаны организовать проверку вам, — полковник сделал паузу и посмотрел в глаза Григорию Семенову, но тот лишь радостно улыбнулся, и сказал: «Спасибо, я верю, все образумится и мы перестанем отнимать друг у друга время».

Полковник, вдруг округлил театрально глаза и переглянулся со штабс–капитаном. А тот лишь кивнул понимающе головой и улыбнулся своим мыслям.

— А каков учитель истории! Вот только от расстрела отвертелся, а уже беспокоится о потерянном времени, — начал смеяться полковник. — Вы или святой, или плут отменный, Гавриил Савельевич.

Капитан пожал плечами и в мыслях сделал себе замечание: «Держи себя в руках, опер–историк, а то до пули — один шаг, не забывай с кем имеешь дело. На всем протяжении истории Русская военная разведка была лучшая и работали в ней умнейшие люди!».

— Ладно, ладно не сердитесь. А каков он был генерал–лейтенант Шаховский, поди нос задирал, и ни когда даже за стол обеденный не пригласил?

— Господин полковник, как же приглашения были, но вот предпочитал отобедать в трактире, вот он и был‑то там недалеко «Невская ночь» назвался. Кормили там неплохо, а то зачем же к генералу, а вот он как начнет рассказывать про свои военные походы, так не отвертишься, — сообщил Григорий и встряхнув головой, поправил свой рыжий чуб, спадающий на прямой лоб.

— Ну, и ладно, голубчик, вот тут у нас одна мадам имеется, правда она сейчас в Николаеве числится, находится в каторжной тюрьме под следствием. Имела она отношение к этому дому, знала господ Шаховских. Вот мы ее и расспросим и вас ей покажем, а там все будет соответственно хорошо и выпустим мы вас и извинения свои глубочайшие попросим, — вдруг заулыбался полковник, а вслед ему штабс–капитан.

Звеня кандалами по мраморному полу коридоров, капитан Семенов возвращался к своей камере, но ему казалось, что на его плечах лежит английский танк «Марк-5», так тяжело ему было ощущать и думать о предстоящей встрече с некой дамой, которая раскроет его перед разведкой Кутепова. «Уж лучше бы расстреляли без проверок, чем поймать на лжи, это как‑то унизительно, как в шахматы проиграть свою жизнь», — думал Григорий, а исход его жизни и вся операция, ради которой он и оказался в прошлом, теперь упирался в несколько дней. «Расстреляют, а мои ребята из «Нулевого дивизиона», даже не узнают где», — думал тяжело Григорий Семенов, капитан спецназа, прошедший много опасных и смертельных операций на Кавказе. Однако, он знал как нельзя лучше, что любое уныние и растерянность не могут помочь в деле, а значит буду бороться и воевать с врагами, сколько бы их не оказалось, твердо решил капитан.