Дешевая и довольная рабочая сила

I

Ниже излагается история забастовки! 1929 года на предприятиях Марионской текстильной компании и на Клинчфилдских фабриках.

Во время забастовки помощники шерифа открыли огонь по рабочим-текстильщикам, убили пятерых и ранили более двадцати.

Волнения на этих фабриках начались еще в первых месяцах 1929 года. Трое или четверо злоумышленников из числа рабочих заявили, что заработная плата, которой едва хватает, чтобы не умереть с голода, недостаточна.

Наиопаснейшими из них оказались двое молодых людей, по имени Лоуренс Хоган и Дэн Эллиот. Я разговаривал с обоими; по моему скромному разумению, эти двое принадлежат к числу самых мужественных и благородных молодых людей, которых я когда-либо встречал.

Хоган — рослый, широкоплечий ирландец; у него негромкий голос и неиссякаемая энергия.

Дэн на редкость красив. Он похож на Генри Уорда Бичера с его львиной шевелюрой, и я больше всего опасаюсь, как бы церковь божия, если она найдет время поинтересоваться тем, что происходит с ее чадами, не сделала из Дэна популярного проповедника.

Эти парни и еще несколько других, не желая больше мириться с условиями своего существования и прослышав, что существует профсоюз, в наивном неведении обратились к Федерации Труда штата, чтобы та помогла им его организовать. В ответ на эту просьбу в Марион прислали инструктора, и рабочие начали дружно вступать в профсоюз.

Затем были избраны комитеты для ведения переговоров с мистером Болдуином, президентом Марионской текстильной компании. Рабочие требовали сокращения рабочего дня до десяти часов при сохранении заработной платы на прежнем уровне. Двадцать два наиболее активных жалобщика были уволены. 11 июля на предприятиях Марионской компании и на Клинчфилдских фабриках одновременно началась забастовка.

Забастовщики получили некоторую помощь деньгами, собранными на Севере. Людям с достатком эта помощь, наверное, показалась бы недостаточной. Из продуктов — а надо помнить, что никаких других средств к существованию у рабочих не было — забастовщики на протяжении всей стачки получали муку, солонину, кофе, рис, иногда картофель.

Однако по меньшей мере человек двенадцать забастовщиков говорили мне, что, и работая, они питались ничуть не лучше.

Стачечному комитету удалось также раздобыть кое — какую одежду. Что касается жилья, то хозяева не выселили рабочих из принадлежащих им домов. Однако они уже подумывают об этом, и, когда они пойдут на такой шаг, обездоленные семьи, включая больных и инвалидов, окажутся выброшенными на улицу — прямо на красный глинозем.

Дело в том, что город Гастония, как и Марион, находится в штате Северная Каролина. Вот что, по свидетельству прессы, произошло там в мае, когда аналогичные меры были применены против рабочих-текстильщиков Гастонии, также осмелившихся объявить забастовку и вообще бунтовать.

«Бастующие члены Национального Союза Текстильных Рабочих сегодня вечером были поставлены перед новой и весьма острой проблемой: полицейские приступили к выселению шестидесяти семей рабочих «Мэнвиль-Дженкс компани».

Полицейские начали свою нелегкую работу в 2 часа дня. До наступления холодных сумерек они побывали в тринадцати фабричных домишках, откуда выбросили скромную мебель и с таким трудом заработанные вещи на улицу. Текстильщики, несмотря на то, что после пяти недель забастовки они были доведены почти до полной нищеты, не оказали никакого сопротивления. В большинстве случаев они безучастно наблюдали, как опустошаются их дома. Правда, некоторые из них ругались и многие женщины плакали, глядя, как их скарб вышвыривают в канаву перед их бывшим домом. Для двух семей выселение чревато особенно тяжелыми последствиями. Даже наличие больных не остановило полицейских, хотя приказ предусматривал, что в подобных случаях дело должно рассматриваться особо.

Семьи Генри Тезероу и Дж. Э. Валентайна, по словам стачечников, были выселены в нарушение указаний мирового судьи Бисмарка Каппа. Четырехлетняя дочь Валентайнов больна оспой в тяжелой форме, против которой законы штата не предусматривают мер карантина.

Итак, в Марионе стачечникам и их семьям не грозила голодная смерть; они по-прежнему жили в домах и пользовались старой одеждой, которую удалось для них собрать.

При таких роскошных условиях иностранцы, наверно, не отказались бы бездельничать всю жизнь. Но эти забастовщики — коренные, стопроцентные американцы — хотели вернуться на работу. И к 10 сентября стачка закончилась на следующих условиях:

Рабочая неделя сокращалась до 55 часов; Марионская компания обязалась повысить заработную плату по своему усмотрению; в дальнейшем компания благородно выполнила свое обязательство, увеличив заработную плату на пять процентов, что, несомненно, явилось огромным подспорьем для рабочего с недельным заработком менее 13 долларов; кроме того, запрещалась всякая дискриминация в отношении лиц, вступивших к тому времени в профсоюз.

Этот третий пункт соглашения и вызвал новый конфликт. Представители профсоюза утверждают, что все его члены подверглись дискриминации со стороны Марионской компании. Администрация утверждает, что имело место случайное совпадение.

Здесь я прерываю свой рассказ, так как только что получил телеграмму от Джона Пила из Мариона. В ней говорится: «Карвер, один из раненых, умер в полдень». Таким образом, число рабочих, павших от пуль полицейских, выросло с пяти до шести.

Я видел Карвера в госпитале.

Он был худ, желт и выглядел истощенным; со мной, незнакомым человеком, он разговаривал очень приветливо.

Теперь он умер. С его смертью в Марионе одной проблемой стало меньше. Как жаль, что пули помощников шерифа не перебили всех шестьсот неблагодарных людей, работающих на фабриках Марионской компании! Тогда бы их, как и мистера Карвера, уже не мучили никакие проблемы…

Но вернемся к изложению событий, прерванному получением телеграммы. Предприниматели из Марионской текстильной компании заявляют, что они лишь по чистой случайности не приняли обратно на работу людей, игравших видную роль в профсоюзе. Произошло же это потому, что вышеназванные лица, как показало глубокое исследование, не обладают блестящей квалификацией, необходимой текстильщику, претендующему на получение 13 долларов в неделю.

Вне зависимости от того, какая сторона в данном случае права, отметим, что уволенные рабочие стали выражать недовольство. Билл Росс, представитель Объединенного Профсоюза Текстильных Рабочих, решил объявить забастовку на фабриках Марионской компании, очевидно, намереваясь в дальнейшем распространить ее на Клинчфилдские предприятия.

Начало забастовки было ориентировочно назначено на 2 октября, потому что мистер Болдуин, президент Марионской текстильной компании, находился в отъезде и забастовщики, проявив свое обычное безразличие к интересам работодателей, решили подождать его возвращения. Они хотели выяснить, не захочет ли он уладить все это дело миром вместо того, чтобы заваривать новую кашу. Но 1 октября управляющий фабрикой Адам Хант, встревоженный слухами о готовящихся событиях, вызвал шерифа Адкинса, который явился вместе с одиннадцатью помощниками.

Существуют разноречивые версии относительно того, что произошло на фабрике этой ночью.

В Марионе говорят, что шериф и его люди напились кукурузной водки. Я видел шерифа и его людей. По-моему, им совсем не нужно напиваться для того, чтобы открыть огонь. У них вид отпетых молодцов из какого-нибудь кинобоевика.

Есть также расхождения относительно того, какие события ночи побудили рабочих к беспорядкам, случившимся утром. Согласно одной версии, мастер так вызывающе себя вел, так издевался над рабочими, утверждая, что у них не хватит духу начать забастовку, что, даже не получив никаких приказов от злокозненных лидеров-иностранцев с явно большевистскими именами вроде Джона Пила, рабочие стали по собственной инициативе примерно в час ночи расходиться по домам.

Утренняя смена заступает на Марионских фабриках в семь часов. Любопытно отметить, что рабочие, несмотря на всю притягательную силу домов, сдаваемых им в аренду компанией, имеют обыкновение приходить на работу задолго до фабричного гудка. Я сам видел, как они собираются у входа и болтают в ожидании гудка.

Вполне вероятно, что между шестью и семью часами утра 2 октября толпа рабочих собралась столь рано, замыслив что-то недоброе. Как бы там ни было — злые у них были намерения или добрые, большевикам они сочувствовали или ротарианцам, — в шесть часов сорок пять минут рабочие собрались у входа на фабрику.

Теперь представьте себе кирпичное здание не очень больших размеров, вмещающее всего шестьсот рабочих; перед ним заросший травой дворик, узкую дорогу а по другую сторону от нее здание, в котором находятся управление компании, почта и магазин.

Кто виновник событий, имевших здесь место, должен решить суд суверенного штата Северная Каролина. Я провел долгие часы в зале суда неподалеку от судьи Гардинга, слушая показания свидетелей обеих сторон и пытаясь уяснить себе, что же на самом деле произошло.

Показания сильно расходятся.

Одни утверждают, что шериф Адкинс застрелил двух человек, другие — что он даже не вынимал револьвера из кобуры.

Одни говорят, что забастовщики представляли собой разъяренную толпу, вооруженную дубинками и револьверами, другие — что у них не было ни одного револьвера.

Но кое-что можно сказать с определенностью: управляющий Хант предложил забастовщикам, желающим работать, пройти к своим местам; стачечники ответили на это свистом и руганью; тогда шериф Адкинс и его люди пустили в ход слезоточивый газ.

После этого началась стрельба.

Силы закона и порядка — естественно, я имею в виду силы шерифа и хозяев фабрики — заявляют, что выстрелы загремели со стороны дороги из рядов забастовщиков и что перед лицом разъяренной толпы шериф и его помощники были вынуждены открыть ответный огонь.

Забастовщики же утверждают, что у них вообще не было оружия и имелось всего несколько дубинок. Они обращают внимание на то, что шериф и его одиннадцать помощников совершенно не пострадали, если не считать царапины на щеке одного из них, тогда как потери рабочих составили сначала четыре, затем пять и наконец теперь, после получения телеграммы о смерти Карвера, шесть человек убитых и двадцать раненых.

Постороннему человеку может показаться странным, почему, если рабочие были вооружены и находились в воинственном настроении духа, ни один из полицейских не пострадал, а все раненые забастовщики, исключая двух, получили пули в спину. Похоже, что они бежали от драки, а отнюдь не затевали ее.

Удивительное дело!

Расстрел двадцати пяти или тридцати рабочих временно приостановил развитие событий, а забастовщики теперь пытаются найти правду у…

Но где им искать правду?

С тех пор как я написал этот очерк, суд Северной Каролины преподнес рождественский подарок полицейским, окончательно оправдав тех из них, которые не были освобождены судьей Гардингом во время первого судебного разбирательства; теперь, заявил фабрикант Нил, «все в полном ажуре».