Где-то через четверть часа рядом, за стенами дома, которые окружали внутренний двор, забили барабаны.
Докрашивала меня Зурия в спешке. Девушки суетились, в последний раз увлажняли или подправляли глину, взбивали волосы.
Зурия распустила и мою прическу. Умело и быстро вынула все раковины, вплетенные мне в пещерах, втерла в волосы остатки масла, из-за чего они сделались влажными на вид. Последней она повязала поверх моих бедер красную повязку и, критически оглядев, велела становиться в строй к остальным.
Из-за толстого слоя влажной глины нагота ощущалась не так остро, как если бы меня выпустили в толпу в одной лишь набедренной повязке. Поначалу я прикрывала грудь локонами волос, но заметив, насколько бесстыже остальные выпячивали грудь, отбрасывая волосы на спину, я решила следовать местным традициям. Расправила плечи. Втянула живот. И отбросила волосы.
Давай, прекрасное далёко, я иду.
Барабанщики застучали быстрее.
Служительницы огня запели низкими голосами и колонна тронулась. Мы снова прошли по коридору без окон, освещенного струящимся вдоль стены ручейком огня, и вышли во двор. Над нашими головами улыбался тонкий серп зарождающейся луны.
Положение луны может говорить о моем местоположении на планете, промелькнуло у меня, и похоже, я близко к экватору, ну и что с того, черт подери, если сейчас мне предстоит выйти замуж или сгореть во славу других молодоженов?
На улице стояли барабанщики. Это тоже были женщины. Вероятно, до встречи с мужем девушкам запрещено смотреть на других мужчин.
Ненадолго все стихло и воцарилась тишина. Девушки встали по трое, насколько хватало ширины дороги. Пока я разобралась, кто куда, то заняла свое место в последних рядах. Надеюсь, места не будут влиять на смотрины.
Барабанщицы выстроились с одной стороны, служительницы с другой. Зурия шла где-то во главе.
Снова взлетели деревянные палочки, зародилась новая песня, и строй двинулся вперед по улице. Поверх макушек тех, кто шел впереди меня и по бокам, мне мало что удавалось разглядеть. Только вдали, над крышами зданий, словно звездочка на верхушке новогодней ёлки, горела гигантская жаровня. Пламя металось на ветру, стелилось и пригибалось, выхватывая из тьмы летающих вокруг него тех самых белых орлов-гигантов. По идее, их там должно быть порядка десяти штук, если я правильно поняла Эйдера Олара и его рассказы о божественных потомках.
Но если орлы здесь, значит, их всадники уже насмотрелись на гонки и готовы к сватовству. Остались только мы.
Рванный, асинхронный барабанный ритм сводил с ума. От ароматических масел, добавленных в глину и которыми были смазаны мои волосы, кружилась голова. Каждая из девушек выбрала свой неповторимый запах, я шла практически последняя и дышала одним только приторным шлейфом.
Орлы перекрикивали даже барабаны. И я не сразу поняла, что птицы летали там не просто так, не красоты ради. Для них было сотворено собственное пиршество - охота.
Они налетали на что-то во тьме, спорили друг с другом и дрались из-за подхваченных в воздухе жертв. Все это явно было организовано, чтобы этой ночью не только наездник показал себя, но и его птица проявила себя лучше других.
А нас не заставят делать что-то подобное?...
Я шла нагая по улицам древнего города под песни настоящих магов, а над головами кричали птицы, верхом на одной из которой, возможно, летает мой будущий муж.
Если мне повезет, и я вообще дойду живой до места встречи. Если не задохнусь по дороге.
Казалось, упади случайная искра с установленных на домах факелов, и наш конвой вспыхнет, как пучок соломы, до того некоторые были обмазаны маслом с головы до ног. На мраморе позади нас оставались множество отпечатков босых ног, черных в свете факелов.
Мы вынырнули, наконец, из тисков улицы. Похожие на пирамиды дома остались позади. Подул ветер, и я с наслаждением вдохнула свежего воздуха. Шаги впереди идущих ускорились. От ветра глина сохла быстрее, поняла я, девушки торопились. Нельзя было потерять товарный вид.
Все побежали. Я тоже.
Марафон нудисток устремился по широкой, нескончаемой лестнице, которая тянулась вверх и вверх. Ступеням не было конца. Барабанщицы не отставали и, не замедляя ритма, бежали вровень. Пение задыхалось, но взмывало снова и снова, раз за разом покоряя все более высокие ноты. Красные халаты волшебниц развевались.
Кто-то не выдерживал. Моя соседка споткнулась и едва не потянула меня за собой. Ее пальцы скользнули по моему телу, но только размазали глину. Она сбила с ног ту, что бежала позади нее. Только третья увернула в сторону и побежала дальше, занимая освободившееся место.
Я заметила это мельком, оборачиваться было опасно. Впереди постоянно возникало какое-то препятствие. Нужно быть начеку, если хочешь добежать до вершины.
Наши ряды поредели. За лестничными балясинами внизу темнела лента реки. Снова река. Она опоясывала город, извиваясь змеей меж улиц.
Эта лестница была еще одним мостом? Куда она вела и почему была такой бесконечной?
Меньше недели назад моя жизнь состояла из тренировок пять раз в неделю. Пусть я во многом отстаю от местных: в лепке из глины, в танцах у костра, в красоте, - но уж в выносливости и скорости я дам им прикурить.
Никто не объявлял мне правил, никто не предупреждал меня, можно ли так делать или нет, но я, вдохнула поглубже, и пошла на обгон той, что бежала впереди меня. Надоело тянуться в хвосте! Что-что, а бегать я умею! Пожалуй, это единственное полезное умение, которое я вынесла из двадцать первого века. Не самое лучшее, а поди ж ты, пригодилось!
Я обогнала первую соседку, затем вторую и взяла курс на Зурию. Служительницы огня радостно загалдели, видя мои маневры. Они подбадривали меня. Значит, я все ничего не нарушила, слава Богу, и меня не скинут с лестницы в реку в качестве наказания за самоуправство.
Зурия дышала тяжело. Ее лоб покрывала испарина. Ее глаза округлились, когда она заметила, что я бегу теперь рядом с ней, но ей не хватало дыхания, чтобы сказать хоть слово. Она показала глазами, беги, мол, дальше, вперед, если можешь, не держись меня.
Я побежала.
Мои силы тоже кончались, по правде сказать. Вся моя еда сегодня это холодное куски зажаренной подошвы, которую я с трудом прожевала, сидя на спине слона. Но обида гнала меня вперед. Эти, птичьи командиры, поди, не карабкались на гору пешком, их туда орлы доставили в наилучшем виде! Даже вспотеть не успели.
Трижды благословленная бежала во главе. Ну конечно. Где же еще ей бежать. Внушительный бюст так же внушительно бился при беге, но, кажется, это не доставляло никаких неудобств его обладательнице.
Она услышала крики служительниц огня. Те как будто болели за меня. По крайней мере, мне хотелось в это верить. Заметив, что я хочу потеснить ее, благословленная припустила так, что пятки засверкали.
Кстати, сверкали они взаправду. Только пятки оставались не закрашенными, ее красное тело слилось с тенями.
Только тогда я вдруг поняла, что огонь факелов больше не освещает дорогу. Это за счет лунного сияния белые мраморные ступени источают бледное свечение. Другого света не было.
И я поняла еще, за миг до того, как стало слишком поздно, что тьма это неспроста.
Лестница совершенно внезапно кончилась. Я резко затормозила. Это была круглая площадка из белого мрамора, но ее края подозрительно тонули во тьме. Я слышала торопливые шаги - это остальные участницы. Только они и ступили в этот круг. Ни барабанщицы, ни соратницы Зурии не показывались.
Я нашла взглядом трижды благословленную, в надежде, что раз уж она, как минимум, дважды прошла этот путь, то должна знать, что тут и как.
Я ошиблась.
Сильный поток воды сбил ее первой. Затем других, кто оказался рядом. Вода хлестала из тьмы, как выпущенный на волю водопад. И она не знала преград. У этой круглой площадки не было бортов.
Трижды благословленную и нескольких других вода понесла следом за собой. И обрушилась вместе с ними с головокружительной высоты куда-то вниз. Они не успели даже крикнуть.
Вода исчезла так же внезапно, как и появилась. Несколько секунд, и вот только мокрый мрамор и лужи напоминали об убийственной стихии.
Воцарилась тишина. Выжившие девушки даже дохнуть лишний раз боялись. Я вслушивалась так же напряженно, как и они.
Но даже пусть я и различила приближающийся гул, не знаю, что бы я смогла предпринять, окажись я в том месте, куда угодил огненный шар. Он обрушился с неба ярким метеором и разлетелся каплями обжигающей лавы. Именно капли посекли стоящих ближе к нему девушек. У кого-то вспыхнули волосы. Кто-то покатился по оставшимся после воды лужам. Я пригнулась. Но Мироздание было ко мне благосклонным. Со времени испытания водой я не сдвинулась с места, а огонь ударил почти туда же. Может, так было задумано. Ведь не желали же они убить всех нас... Так мне казалось, по крайней мере.
Площадку затянуло дымом. Пахло гарью. Я услышала новый гул.
Не знаю, что руководило мной в тот момент больше - месть, злость, страх или обида? Да и какая, по сути, разница. Я сделала так, как посчитала нужным. Позволить уничтожать девушек ради развлечения, я не могла. Ведь я знала, что могу помешать этому.
Огненный шар, размером примерно с перезрелый арбуз, появился действительно из ни откуда. Просто материализовался на секунду в воздухе над центром площадки, готовый сорваться и рухнуть в непредсказуемое на этот раз место.
Девушки закричали.
Я тоже:
- На месте ЗАМРИ! - проорала я огненному шару.
Я даже вытянула руку, как заштатный экстрасенс. Не знаю, зачем я это сделала. Главное, что это помогло.
Шар подрагивал, но оставался на месте. Он походил на солнце в миниатюре, вокруг него разливался жар и ослепляющий свет.
Девушки отшатнулись от меня так же оперативно, как еще минуту назад прятались от огня. А я направила вытянутую руку вправо и вверх, доверившись внутреннему чутью, раз больше нечему было, и прокричала:
- Хотите поиграть, джанкойан одоран? Так я готова!
* * *
ЧИТАТЬ ПОЛНУЮ ВЕРСИЮ https://lit-era.com/book/desyat-tysyach-let-do-nashei-ery-1-b14929
Это слова стали последними для меня.
Заговори я с ними на нуатле, их родном языке, все закончилось бы только хуже - для человека без роду, без племени, как я, неуважительное обращение к сыновьям Бога заканчивалось смертью.
Но в гневе я всегда переходила на русский. Даже много лет спустя. И это не раз спасало мне жизнь, потому что была я, мягко говоря, человеком несдержанным, а традиции и ритуалы, подчас необоснованно жестокие, частенько выводили меня из себя.
В ту ночь Ритуала Матери я в очередной раз поплатилась за свою несдержанность. В очередной и далеко не в последний раз. Мне все еще предстояло научиться держать язык за зубами. И сдерживать свой гнев.
А еще в ночь Ритуала Матери я впервые испытала на себе наказание молчанием.
Оглядываясь назад, я понимаю, что не стоило играть со зрителями в огненный волейбол. Нападение такой неумёхи, как я, в принципе, легко было отразить. По сути, это был бессмысленный, хоть и эффектный жест.
Прими я иное решение, отошли я метеор в пропасть, с которой обрушились потоки воды вместе с погибшими девушками, голос остался бы при мне.
А я показала бы всю свою силу позже, гораздо позже после испытаний на арене.
Однако в тот миг, той ночью, после утомительного бега, я только и думала о том, чтобы отомстить тем десяти мужчинам, ради которых девушки расплачивались жизнью. Высокородные потомки, скорей всего, находились где-то здесь, скрытых такой же магической, как и огонь, тьмой, которая не понравилась мне с самого начала.
И если водная стихия вышвырнула девушек с мраморного диска по правую руку от меня, значит, трибуны будут точно напротив.
От напряжения по спине катились капли пота. Исходящий от метеора жар превратил мою кожу в истрескавшуюся пустыню, несмотря на использованное масло. Не самое привлекательное, должно быть, зрелище. Не стать мне ничьей женой сегодня. Особенно после того, что я задумала сделать.
Так чего тянуть?
Пылающий арбуз целиком завладел моим вниманием. По ощущениям, кто-то невидимый выкручивал мне руку в спарринге по армрестлингу - это огненная стихия сопротивлялась моим желаниям. Раскаленный воздух обжигал носоглотку. Не разжимая стиснутой от напряжения челюсти, я процедила приказ:
- Фас!
И, словно ракеткой, ударила воздух ладонью.
Огненный шар полетел во тьму.
Лучше бы я обматерила их до десятого колена. Они все равно не знали русского, но чудодейственное применение мата помогло бы мне хоть как-то сбросить скопившееся напряжение, и, может быть, огненный шар не полетел бы в трибуну, а я сохранила бы голос и спасла бы невинные жизни.
Нет, я никого не убила из зрителей. Мне не хватило бы сил противостоять всем высокопоставленным жрецам и жрицам огня, которые, прячась в тенях, следили за Испытаниями огнем и водой.
Этими Испытаниями Боги выражали свое благоволение женщинам, действительно достойным стать женами потомков Богов. А то как выбрать действительно достойную среди трех десятков? На первый взгляд все хороши. Правильно! Ударим по ним водой и огнем и те, которые выживут, сразу понятно, что они-то и выбраны Богами в жены своим потомкам.
Так что, отправляя огненный шар обратно, я, ни много ни мало, вмешалась в божественное волеизъявление.
Тот факт, что огненные жрецы вообще допустили, чтобы я обрела власть над стихией, легко объясняется - в этом мире путь к сердцу мужчины лежал через убийство. Одними борщами было не обойтись. Глядя на меня, зрители не испугались. Многие решили, что так я решила расправиться с конкурентками. Убийства не возбранялись и, конечно, даже приветствовались.
До меня никто не пытался атаковать избранных Высокородных, ради которых и затевался весь этот праздник. Вот почему огненная комета была перехвачена слишком поздно и едва не настигла зрителей.
Огонь разлетелся фейерверком. Искусственная тьма тут же рассеялась.
Я увидела множество людей - в красных или белых халатах, даже полуобнаженных. Среди них были женщины, это я тоже заметила. Люди с криками повскакали с каменных трибун. Над ними, на каменной стене, в широкой жаровне горело пламя, ни дать ни взять, олимпийский огонь. Та самая, которая виднелась мне неимоверно высокой и далекой. Значит, мы достигли ее, пока побежали по лестнице и, значит, лестница не случайно показалась мне неимоверно длинной.
На парапетах каменных стен по обе стороны от жаровни смиренно сидели десять белых орлов.
Жрецы спешно тушили разлетевшиеся искры. На все про все ушло порядка десяти секунд. Пострадавших, кажется, не было. Но никто не садился обратно на свои места.
Все они смотрели на меня.
Седой мужчина в белом, подпоясанный синей лентой и с замысловатыми ожерельями на груди, медленно стал сходить по ступеням вниз. Он остановился внизу трибуны, не сводя с меня глаз, и переплел унизанные перстнями пальцы рук.
Ни дать, ни взять, директор школы собирается отчитать первоклашку за разбитое на перемене окно.
Директор кашлянул. Сочувственно развел руками и обратился ко мне, невообразимо растягивая гласные. Его акцент лишал меня всякой возможности понять сказанное.
Когда он замолчал, я попыталась объяснить, что не понимаю его, но изо рта вырвался один только хрип. Я схватилась за горло.
Мне сохранили жизнь, но отобрали голос.
Директор продолжал говорить, витиевато строя свои фразы, отчего я вычленяла только простейшие слова, но никак не улавливала общего смысла.
Из-за его акцента и особенностей произношения я различила только повторяемое слово "Кто".
Не трудно было догадаться, над чем он так сокрушался.
"Кто привел ее сюда?"
А потом сверху трибун донесся твердый резкий голос. Все зрители обернулись к нему. Мужчина поднялся и стал спускаться вниз.
Тот самый всадник, встреченный на дороге посреди океана.
На нем больше не было черного плаща, скрывавшего его с ног до головы. Он был полуобнажен, на нем тоже была только золотая набедренная повязка, но в то же время не меньше дюжины сверкающих ожерелий на груди, широкие браслеты на кистях рук и даже на предплечьях. Золотистые волосы были собраны в хвост на затылке.
Другие джанкойан одоран оставались на своих местах, похожие на него и друг на друга, словно дети от одной матери. В отблесках факелов и жаровни их драгоценности переливались всеми цветами радуги. Я стояла слишком далеко от них, чтобы разглядеть лучше их лица, но что-то мне подсказывало, что ни один из них не проявляет ко мне излишний интерес.
При виде всадника седовласый директор произнес:
- Ийругаррен джанкойан одоран, бат изен Асгейрр.
Так, третий потомок, но первый этого имени, Асгейрр, спешно перевела я в уме.
Асгейрр спустился вниз и раскатистым басом провозгласил то, от чего сердце у меня рухнуло в пятки:
- Эйдер Олар!...
Красные халаты на трибунах зашевелились, но только один из служителей огня поднялся на ноги и стал спускаться вниз, и его несложно было узнать по отличительному признаку.
У одежды Эйдера Олара не было рукавов.
Даже у Зурии халат был с рукавами, запоздало поняла я, она старательно закатывала их до локтя, чтобы не запачкать в краске. У всех служителей, в белых или красных одеждах, рукава были на месте.
Только Эйдер Олар был лишен их.
Эйдер не поднимал глаз. Даже, когда поравнялся с третьим божественным потомком Асгейрром. Седой директор задал ему короткий вопрос, Эйдер тихо ответил:
- Да.
Одним движением седой сорвал с шеи Эйдера Олара три нитки бус. Раковины посыпались на пол. Эйдер не дрогнул. Только костяшки его стиснутых пальцев побелели. Он держал руки сжатыми, перед собой, словно...
Неуловимо быстро Эйдер поднял глаза. Встретился со мной взглядом. И улыбнулся, указывая взглядом на свою правую ладонь.
Он на миг раскрыл ее, показывая мне то, что он бережно хранил в своих руках.
Мой глиняный осколок. Я оставила его в кожаном мешочке вместе со своими вещами. Эйдер забрал его. И теперь его глаза светились неподдельным счастьем, словно у человека осуществились все мечты скопом.
Почему?
Он спешно опустил глаза. Не время и не место для такого счастливого вида. Он напустил на себя покорный вид, ссутулил плечи и выслушал еще несколько поучительных фраз от седого директора, замотанного в белую простыню.
Эйдер Олар подошел к другим красным жрецам.
Это все? На этом его наказание закончено? Можно выдыхать?
Директор ударил в ладони.
Девушки, про которых я забыла напрочь, мои оставшиеся в живых конкурентки, подхватили меня за руки и закружили в хороводе.
Да вы с ума сошли, танцевать?! Сейчас? И в таком виде?
Они и сами выглядели не лучше, но продолжали вести хоровод. Праздник продолжался. Я извернулась, силясь разглядеть Эйдера Олара, но не нашла его среди других красных жрецов. Те, что носили белые одежды, сбились в другую группу. Это они насылали воду, поняла я, строгое разделение обязанностей.
Выстроились барабанщицы, которые вели нас по улицам, влились во взятый хороводом ритм. Заскрипели костяные дудочки. Огласили ночь оглушительным криком белые орлы.
По ступеням с самого верха стали спускаться девять оставшихся джанкойан одоран.