Десять встреч с мужеством

Артем Айдинов —

один из рядовых 23-миллионной

армии комсомола, дружинник.

КОМСОРГ НАВЕЧНО Ж. Миндубаев

На редакционном столе — груда писем. Раскроите любое из них…

«Гордимся подвигом Артема. На своем комсомольском собрании единогласно решили: жить и бороться, как Артем. В нашей ячейке шесть комсомольцев. Седьмым считаем Айдинова. Семь наших пионеров подали заявление с просьбой принять их и ряды ВЛКСМ. Это — наш ответ на убийство Артема».

Могилев,

Интернат № 1, 7-й класс.

«Артем — настоящий герой нашего времени. Оп навсегда останется в наших сердцах».

Анатолий Иванов, солдат. «Нас недавно принимали в пионеры. Мы решили назвать свой отряд именем Артема…»

Куйбышев, 134-я школа, 3-й класс «В». «На собрании комсомольцев Ильичевского узла связи мы поклялись всегда и во всем брать пример с Артема Айдинова. Ты не умер, Артем! Ты с нами, в наших рядах…»

От имени собрания Рашид Оскар, комсорг, Азербайджан.

«Над моим столом висит портрет этого честного и мужественного парня. Я — будущий педагог. Подвиг Артема и его жизнь будут образцом для моих учеников».

Людмила Ленская, Кемерово.

Все эти взволнованные, идущие от сердца слова — об одном человеке. Он жил на нашей земле, ничем не выделялся среди нас. Танцевал, смеялся, пел песни, любил. Но когда настал его «звездный час» — высотой порыва, благородством и мужеством он покорил всех…

На улице безобразничали двое пьяных с ножами. Их надо было обезоружить. Дружинники Артем Айдинов и Лепя Штейнберг побежали в глубину двора. Комсорг Айдинов, член боевой комсомольской дружины, погиб от ножа бандита.

Убийцы были задержаны.

Один — Виктор Ермолаев, он же Бычок — дважды сидел за разбой и ограбления, за побег из колонии. За несколько педель до убийства он только что отбыл очередной срок заключения. Второй — Анатолий Савченков, по кличке Макар — тоже судился за злостное хулиганство, неоднократно попадал в милицию.

О человеке после смерти говорят только доброе. Так принято. Об Артеме Айдинове и при его жизни никто не мог сказать ни одного плохого слова.

Он приехал в Казань из далекого Тбилиси, где работал электриком на инструментальном заводе и учился в вечерней школе. Перед отъездом Артем на последнюю зарплату купил уютное кресло родителям — «чтобы смотреть телевизор», и наручные часики сестренке-школьнице — «чтобы на уроки не опаздывала». Себе он приобрел сорочку, да и ту на прощанье подарил другу.

Артем обладал редким даром бескорыстной доброты. Как-то один из ребят получил телеграмму: заболела мать. Надо было срочно выезжать, но как назло, ни у кого не оказалось денег. Артем протянул только что полученный перевод. «А ты сам как?» — спросили его. «Чудаки, у меня этих рублей — куры не клюют». На следующий день, в воскресенье, он пошел на станцию грузить цемент, чтобы заработать на обед…

Самым большим праздником для него была возможность сделать людям приятное. Когда в общежитие приходили объемистые посылки с фруктами из Тбилиси, Артем созывал на пир весь этаж. Даже в мелочах он не мог поступать так, чтобы ему было лучше, чем другим. Девчата-однокурсницы вспоминают, как он в чертежке старался усадить их у окна — там светлее, как помогал заниматься. Три раза в неделю, ночью, он ездил через весь город на стадион — встречать студенток, возвращавшихся с тренировок…

В институте этого смуглого парня все звали «наш Артем». Он был всеобщим любимцем — не тем счастливым баловнем судьбы, «свойским парнем», «своим в доску», который всем по душе за покладистый характер, за умение повеселиться, за всеядную способность принимать людей такими, как они есть. Артема любили за доброту, за общительность, но еще и за прямодушие и требовательность.

Да, он был требовательным. К соседям по комнате. Терпеть не мог, когда бросали окурки на пол, не заправляли койку, не убирали за собой со стола… К коллегам по факультету. Не прощал пристрастия к бутылке, лености, разболтанности… К соратникам по Союзу молодежи. Когда его избрали комсоргом, он потребовал, чтобы все носили комсомольские значки не только в тот день, когда назначено собрание. Он искренне не понимал, как можно не выполнить данное тебе поручение, не сдержать слова.

Но прежде всего Артем был требовательным к самому себе, и это отсутствие поблажек по отношению к собственной персоне определяло его духовную цельность и ясность — черты, всегда относившиеся к разряду наивысших достоинств человека.

Он был жизнелюб. Затевал игру в снежки возле общежития. Затаив дыхание слушал «Лунную сонату». Отменно танцевал твист на студенческих вечеринках и пел озорные песенки. Читал книги и имел первый разряд по баскетболу. И своя странность у Артема была — любовь к детским игрушкам. И может быть, в этом пристрастии и проявилась наиболее тонко его внутренняя чистота и стремление видеть мир светлым и спокойным…

На первом комсомольском собрании в институте он сказал: «Мы приехали сюда, чтобы научиться многому. Но самая главная паука, которую мы должны одолеть, — это умение дружить так, чтобы, если надо, отдать жизнь за товарища».

Артем погиб, защищая не себя. Он отдал жизнь, чтобы оградить от опасности других. Мглистым декабрьским вечером комсомолец Айдинов шагнул навстречу смерти, чтобы обезоружить бандита, поднявшего нож на другого человека.

В боевую комсомольскую дружину он пришел сам. Ходил в рейды, дежурил в клубах, отправлял в вытрезвитель пьянчужек. Потом пришлось заниматься делами посерьезнее. Задерживал хулиганов, обезоруживал грабителей. Однажды вечером во дворе приземистого домика на окраине города на дружинников натравили овчарку. Артем схватил ее за горло и держал до тех нор, пока ребята не обезвредили преступника. Про этот случай он как-то рассказал девушке, с которой дружил. Она испуганно схватила его за плечо:

— Ты это делаешь ради славы, да?

— Только не ради этого, — спокойно ответил Артем.

Артем Айдинов прожил на свете всего лишь восемнадцать лет. Пухлые мальчишечьи губы, доброжелательная откровенность на лице. Он не успел сдать первой в своей жизни сессии — он был первокурсником, не успел окончить институт, построить самолет, жениться, подержать на руках сына… В общежитии в сто тридцать третьей комнате на тумбочке лежит его авторучка. Ручка капризничала, Артем все хотел ее починить — и тоже не успел…

Но до своей смерти он сделал главное, ради чего родился и живет на земле каждый из нас, — он стал настоящим человеком. Взрослым человеком, который твердо знал цену дружбы, ненавидел подлость, умел отстаивать свои убеждения. И поэтому за гробом Артема по улицам Казани шли тысячи людей, а в институте были отменены занятия…

Последний путь человека на земле. Начиная его, Артем знал, что впереди в мглистой тьме двое пьяных вооруженных преступников. И все-таки он сделал эти шаги…

Что заставило вступить его в схватку? Взрыв слепой ярости, безрассудство, случайный импульс? Он не расскажет об этом.

Но есть семья, где он рос, школа, в которой учился, завод, где работал. Есть восемнадцать лет жизни, и только они могут сейчас объяснить нам эти последние три минуты.

«Его друзья! У него их было много.

Но самый близкий — это, конечно, отец… Вы с ним не знакомы?» (Из рассказа Гали Москалевич, одноклассницы Артема.)

На похоронах сына Николай Артемович спросил у ребят, прилетевших из Казани:

— Мой сын не струсил, не испугался?

Отцу было очень важно знать это. В семье Артема трусость считалась самой унизительной слабостью. Наверное, это объяснялось не только естественным стремлением всех родителей привить своим детям лучшие человеческие качества, но и тем, что в доме Айдиновых цену храбрости и дружбы знали лучше, чем в любом другом.

Николай Артемович был офицером-пограничником. Детство Артема — это маленькие городки погранзоны, ночные исчезновения отца, тревожные глаза бабушки и матери, сильные и добрые руки взрослых друзей в зеленых гимнастерках.

Каждый мальчишка счастлив, если он имеет взрослого друга. Артем был счастлив вдвойне — таким другом был для него отец: умный наставник, внимательный родитель, добрый человек. Отец знал о сыне все: с кем дружит, где проводит время, что любит. Еженедельно заходить в школу, на завод, где работал сын, для Николая Артемовича было потребностью. Артем по мальчишески смущался: «Папа, не интересуйся мной так часто, а то подумают, что ты мне не доверяешь».

В семье Айдиновых умели понять ребенка, не отказать в разумном. После девятого класса Артем сказал: «Папа, хочу перейти в вечернюю школу». Сначала отец не понял сына: учится хорошо, нужды в доме нет, мальчику будет трудно. Разговаривали долго. Сын хотел поучиться жизни. Отец уступил.

Щедрую силу этого взаимопонимания Артем чувствовал всегда — с первого класса до совершеннолетия. В одном из писем, присланном уже из Казани, он с гордостью сообщает об эпизоде на слете комсомольцев-дружинников: «Я познакомился с очень интересным человеком, опытным оперативным работником. Мы разговорились, я ему рассказал о тебе, папочка. Он очень обрадовался, что сын старого чекиста тоже пошел но его стопам…» Здесь же откровенное признанно: «Когда я уезжал, то думал, что я уже взрослый и во всем могу разобраться сам. А теперь мне очень не хватает вас…»

Письма эти нельзя читать спокойно. Они еще одно свидетельство удивительной внутренней чистоты Артема, ясности его духовного мира, внутренней самодисциплины.

«Мама, не высылайте мне деньги, пока не попрошу сам. Мне их много не надо. Всегда сыт, в рваной одеж-де не хожу, а это самое главное…»

«…Я не курю. Во-первых, потому, что денег нет лишних покупать сигареты. Во-вторых, все это влияет на здоровье, на занятия…»

Говорят, счастливые семьи одинаковы. Пожалуй, это не совсем так. Видимо, очень важно знать, что составляет счастье дома, какие неписаные правила семейного уклада сказываются в поведении человека до глубокой старости…

У Айдиновых были внимательны друг к другу. Рукоприкладство не числилось в списке воспитательных средств, на доброжелательность всегда отвечали добром. И зная это, уже не приходится гадать, почему Артем всегда пытался разнять дерущихся на улице мальчишек, почему считал своей обязанностью донести старушке соседке сетку с продуктами до четвертого этажа, когда возвращался из школы. И почему даже в далекой Казани, где у него появились новые друзья, он не забыл своего школьного приятеля Вову Себискверадзе, которому посылал учебники и для которого просил родителей подыскать хорошего репетитора…

В одной из своих лекций для родителей А. С. Макаренко писал: «Главное, основное воспитание и заключается до пяти лет. И то, что вы сделали до пяти лет, — это 90 процентов всего воспитательного процесса, а затем воспитание человека продолжается, но в общем вы начинаете вкушать ягодки, а цветы, за которыми вы ухаживали, были до пяти лет…» В семье Артема нет исключительных характеров, высоких талантов и необычных условий. Таких у нас миллионы. И в каждой из них ранним утром открывает удивленные глаза совсем маленький человек. Он еще не видит в повседневных взаимоотношениях взрослых проявления высоких моральных правил. Но он не может не принять их, если они почитаются в доме…

«Знаете, это был удивительный класс — честный, открытый, дружный! Какие там учились ребята!» (Галина Александровна Черкасова, директор 52-й средней школы города Тбилиси.)

В школе этой Артем учился до десятого класса. Его любили и учителя и ученики. Они могут часами рассказывать о нем. И хоть два последних ученических года Артем провел в стенах вечерней школы, в Пятьдесят вторую он каждый день забегал хоть на минутку, всегда был душой литературных вечеров, диспутов, спортивных соревнований, вместе со своим классом кружился в вальсе на выпускном балу. Ближе других ему была, видимо, Виктория Викторовна Чижевская. Она — из учителей суровой доброты, безоглядной увлеченности своим делом, непререкаемого авторитета и товарищеской доступности. Из тех, на которых хочется походить.

Честность, отзывчивость, открытость — естественное состояние ребенка. И очень важно, как педагоги, класс и школа сумеют помочь утвердить это. Есть педагоги — умные, добросовестные, работающие по призванию. Если ребенок встретит их в своем классе — все будет хорошо…

У Артема были такие. Например, физик Леонид Павлович Кёльс. Ребята тянулись к нему. Может быть, потому, что Леонид Павлович — человек высокого мужества, альпинист, герой войны. Вместе со своими бойцами он шел на Эльбрус — снимать знамя со свастикой, установленное гам фашистами. О нем даже написана книга…

Был фронтовиком и математик Михаил Иосифович Капланов — человек, увлеченный своим предметом, сосед Артема. Они дружили.

Узнать, что именно возьмет ребенок и у какого наставника, невозможно. У учителя — десятки учеников, у ученика — не один учитель. Важна атмосфера нашей школы вообще, атмосфера, в которой исключаются окрики, унижение достоинства, наушничество. В таких условиях доброе начало будет торжествовать в любом ребенке. Педагоги подчеркивают: окажись на месте Артема его товарищи — они поступили бы точно так же…

Они вспоминают выпускников Соню Мгеладзе, Юру Галустяна, Элика Краснянского. Эти честные, чистые, открытые, ненавидящие любую подлость, верящие в идеалы молодые люди не только приятели Артема, но и его единомышленники.

В просторном школьном коридоре — стенгазета с траурной каймой. С нее на вихрастых мальчишек и девчонок смотрят внимательные глаза Артема. Лица у малышей строгие — как на уроке…

«3/I 1964 года. Принят учеником электромонтера.

1/IV 1964 года. Присвоен первый разряд».

Артем пришел на завод во всеоружии своей доброй внимательности к людям, веселого, открытого нрава. Другого запаса человеческих качеств не было да и, пожалуй, не могло быть у семнадцатилетнего паренька. Заводу предстояло дать Артему гораздо большее.

За проходной кончилось детство. Здесь был рабочий коллектив, здесь ждали Артема новые друзья, занятые сложным и нужным делом: завод налаживал выпуск сверхпрочных инструментов. Артем прошел здесь закалку, шлифовку, испытание на прочность.

Артему повезло. Анатолий Адамецкий, его заводской наставник, — мастер на все руки. Десятки учеников, которых он «вывел в люди», до сих пор благодарны Адамецкому не только за переданное им умение разбираться в электротехнике, но и за воспитанную в них гордость и уважение к рабочей профессии.

Новичок электроцеха не долго ходил в учениках. Квалификационная комиссия поставила ему пятерки, хотя в одном вопросе Артем напутал. По это был не просто ошибочный ответ по электротехнике, а вполне развернутое и упорное отстаивание своего мнения.

Своего. Самому. Это было характерно для Артема. Он ничего не принимал на веру. Всегда стремился до всего дойти сам.

Артем любил и умел учиться. Упорно, увлеченно. В школе он отлично шел по физике, математике, химии. На заводе ему пришлось постигать иную науку. «Уставал парень до чертиков, — вспоминает Анатолий Адамецкий. — Влезал во все тонкости нашего дела».

Год был трудным, Артем овладел рабочей профессией, кончал вечернюю школу, готовился к поступлению в институт.

Экзамен на гражданскую зрелость Артему Айдинову довелось держать, будучи уже студентом в Казани. Приходила же она к нему здесь, на заводе, в рабочем коллективе, среди друзей комсомольцев. В комсомол его принимали через два месяца после того, как Артем перешагнул порог заводской проходной.

— Почему не вступил раньше? — спросили его на бюро.

— Боялся ответственности, — честно признался Артем.

Он считал возможным сделать это, лишь поняв ту меру спроса и меру ответственности, которая ложится на плечи рабочего человека.

Он не чурался поручений. Его не нужно было просить дважды собрать ребят на воскресник; провести игру с баскетбольной командой. «Ребята обязательно избрали бы Артема в комитет», — убежденно говорит Тая Буракова, инженер технического отдела. Это произошло позднее, в институте. Артем стал комсоргом. Однокурсники быстро приметили в нем собранность, целеустремленность, упорство — черты, обретенные на заводе.

Комсорг Айдинов вел дневник. Тонкая тетрадь. В ней план: организовать культпоход, наладить выпуск газеты, проводить политинформации… В графе о выполнении — пометки, короткие, как оценки; хороню, удовлетворительно, отлично…

Школа гражданственности, начатая в цехе, продолжалась.

Случайный прохожий выхватывает школьника из-под колес поезда и сам остается без ног… Летчик забывает о катапульте, когда пылающий истребитель летит на город, не подозревающий о катастрофе… Женщина, ожидающая ребенка, бросается в осеннюю реку, чтобы спасти подростков, попавших в беду. Не помня о смертельном риске, в мгновенном порыве…

Отдать себя людям до конца… Человек не может сделать это случайно. Лишь каждодневная потребность жить для людей может поднять его на подвиг.