Детектив США. Книга 11

Глава 1

На какое-то мгновенье она крепко прижалась ко мне и что-то прошептала, касаясь моего горла нежными губами. Это были непристойности, а не слова любви. Последние ее не очень захватывали.

Потом ее тело в последний раз содрогнулось, она расслабилась, отодвинулась от меня и тихо лежала, разметав спутанные волосы по подушке и вытянувшись во весь рост. Ее бледная плоть почти сливалась с белой простыней.

Она лежала на спине молча, нисколько не смущаясь и не стыдясь наготы, и смотрела на меня своими темными глазами. Мы редко разговаривали помногу. Глаза у нее закрылись и через несколько минут она заснула.

Мы познакомились с ней неделю назад в баре на Уилширском бульваре, здесь, в Лос-Анджелесе. Обменявшись несколькими интимными взглядами и парой фраз, начиненных скрытым смыслом и острых, как вынутый из ножен меч, мы разговорились. Потом почти машинально приехали ко мне домой. Это было в первый раз, и тоже днем, а сейчас, спустя неделю, я по-прежнему почти ничего о ней не знал.

Ее звали Глэдис, ей было около тридцати, и она была замужем. Вот практически и все, не считая того, что с самого начала она не производила впечатления совершенно незнакомого человека. Как будто я ее раньше знал или где- то видел. Она отказывалась говорить о своем доме, семье, о своей жизни. Иногда казалось, что она была готова разговаривать только об одном.

День клонился к концу, и косые солнечные лучи пробивались через жалюзи в спальню моей квартиры на Уилширском бульваре, разбрасывая нечеткие желтые пятна и теплые тени по полному женскому телу. Я смотрел на ее наготу почти без интереса и даже с легким отвращением, какое иногда испытываешь к объекту страсти, когда страсть удовлетворена. Может в этом было что-то большее, потому что она мне не нравилась. Она волновала и влекла меня, но на самом деле она мне не нравилась.

Она лежала, не шевелясь, лишь мерное дыхание нарушало покой ее пышного, зрелого тела, теплые мягкие груди едва вздымались, да нежная округлость живота поднималась и опускалась в такт медленному дыханию. Даже во сне Глэдис выглядела хищной и ненасытной, вызывая в памяти образ растений-людоедов, хватающих живые создания и с наслаждением пожирающих их.

Я принял душ и почти оделся, когда она проснулась. Она томно, по-кошачьему, потянулась.

— Марк, — произнесла она, — я каждый раз умираю. Ничего не могу поделать.

— Ты это уже говорила. Лучше одевайся.

— Зачем попусту тратить время. Иди сюда, — она нежно рассмеялась.

— Поздно.

— Не так уж поздно.

Я завязал галстук, подтянул узел под воротник, нацепил портупею, вложил магнум и влез в пиджак.

— В чем дело, Марк?

— Я же сказал. Поздно. — Я посмотрел на часы. — Уже седьмой час. Ты никогда так долго не задерживалась.

— Должен же быть когда-то первый раз.

— Нет, не должен. — Я подошел к ней и сел на край кровати. — Послушай, Глэдис, ты же знаешь в чем дело. Мне это не нравится. Мне это совершенно не нравится.

Она подняла левую руку и медленно прочертила ею линию между грудей и дальше вниз по животу. Улыбаясь, она спросила:

— Разве?

— Мне не нравятся все эти встречи тайком, все эти прятки, я не знаю, кто ты и где ты живешь. Я уже тебе говорил, я чувствую… я так не могу.

Она рассмеялась.

— Мы взрослые люди. Мы не любим друг друга, и мы оба это знаем. Но мы… мы нравимся друг другу.

— Не уверен, Глэдис. Совсем не уверен, что ты мне нравишься.

Это ее не смутило. Она снова рассмеялась, приподнялась на локте и посмотрела на меня.

— Совсем необязательно, чтобы я тебе нравилась. — Она окинула меня взглядом с ног до головы и посмотрела мне в глаза. — Даже точно не знаю, что я в тебе нашла, — сказала она. — Шесть футов. Черные вьющиеся волосы, карие глаза, очень милый нос, даже ямочка на квадратном подбородке, как у Кэри Гранта. Ты, Марк, должен бы быть красивым, но ты не красавец. Я даже не уверена, что у тебя приятная внешность. — Она положила мне руку на колено, ухмыльнулась и процедила сквозь зубы — Просто не знаю, что я в тебе нашла.

Я ухмыльнулся в ответ.

— Черт побери, я отлично знаю, что ты во мне нашла. А теперь вставай, детка, и надевай трусики. Она встала и скользнула мне на колени. Я покачал головой.

— Я же сказал, Глэдис. Тебе пора уходить.

— Пожалуй, я останусь.

— Тогда позволь еще раз спросить тебя кое о чем. У тебя есть муж, может девять детей, почем я знаю. Разве муж тебя не любит? Ты не кажешься себе иногда немного испорченной?

— Боже мой, Марк. Ты хотя бы на час можешь забыть про старого козла. Частный детектив и холостяк, а плетешь, черт побери, какие-то детские штучки. Ты не можешь запихнуть куда-нибудь свою глупую викторианскую совесть? Мы пойдем в церковь в воскресенье, если тебе от этого станет легче. — Она сделала паузу, слегка улыбнулась и обвила мою шею руками. — Ну, Марк, давай не будем об этом больше говорить.

— О, ради бога, Глэдис. — Я оттолкнул ее от себя.

Несколько секунд она молчала, потом нежно спросила:

— Завтра, Марк?

— Не знаю. Не думаю. Даже частные детективы должны иногда работать.

— Завтра вечером. — И шепотом — Я смогу уйти.

— Хочешь сказать, что сможешь тайком улизнуть?

Она пододвинулась поближе, подняла мою руку и провела ею по своей груди.

— Завтра вечером, Марк?

Я заколебался, чувствуя, как она теснее прижимается ко мне.

— У нас будет ночь, Марк, и мы будем в темноте, — сказала она.

В конце концов, я сказал ей: «Да», и в этом она была безусловно уверена.

Когда она ушла, я пошел на кухню, взял бутылку светлого Бакарди, плеснул от души в высокий стакан и долил его содовой. Потом сел в столовой и стал думать о Глэдис.

Она была достаточно привлекательна, зрелая и волнующая, темноволосая, красивая женщина, но я испытывал бы меньше угрызений викторианской, как ее назвала Глэдис, совести, если бы между нами было больше честности и меньше секретов. И эта скрытность была односторонней. Глэдис знала обо мне почти все, что можно было знать. Она знала, что меня зовут Марк Логан, что мне двадцать девять лет, что я частный детектив и бывший солдат, который как-то дослужился до сержанта, но три раза начинал с рядового. Она знала, что я люблю свиные отбивные, жареную курицу, ром с содовой, алые губы и румбу. А я даже не знал ее полного имени. Трудно было сказать, что ей нравится или не нравится — за исключением одного. А, черт с ней, в этом деле она была специалистом.

Я опрокинул остатки рома с содовой и еще раз послал ее к черту. Завтра наступит новый день, завтра у меня встреча в моей однокомнатной конторе в Фарнсуорт билдинг на Спринг стрит в центре Лос-Анджелеса. У моего старого друга Джея Уэвера возникли какие-то неприятности.

Я еще не знал, что неприятности возникли и у меня. По крайней мере начались.

Глава 2

Джей все время посматривал на часы, как будто каждую секунду должно было произойти что-то важное. Было без одной минуты двенадцать дня.

Он взглянул на меня, моргая своими ясными, голубыми глазами. Парень явно чего-то боялся и заставлял меня нервничать. Я был знаком с Джеем Уэвером много лет и никогда не видел его таким. Никогда не видел его худое лицо таким перекошенным и обеспокоенным. Он не мог спокойно сидеть; он нервно теребил руки на коленях и ерзал в кожаном кресле, которое стояло около моего письменного стола. Ему шел шестой десяток, но сейчас он выглядел на десять лет старше.

— Джей, — сказал я, — ты выглядишь так, как будто вот-вот взорвешься. Что тебя гложет?

Он не отрывал глаз от часов.

— Подожди минутку, Марк. Полминутки. — Голос его звучал напряженно.

Больше я ничего не говорил. Он позвонил мне полчаса назад, чтобы удостовериться, что я помню о встрече, о которой он попросил вчера, и сказал, что приедет без десяти двенадцать. Он вошел с встревоженным видом и говорил о чем угодно, за исключением того, о чем действительно хотел поговорить со мной — и вот нате вам.

Наконец он оторвал глаза от часов и посмотрел на свое левое плечо.

— Черт побери, — тихо произнес он. — Черт, черт, черт!

— В чем дело?

— Марк, — сказал Джей, — ты его видишь, Марк?

Он довел меня до такого мандража, что я был готов увидеть все, что бы он не пожелал, но понятия не имел, о чем он говорит.

— Что вижу? — спросил я.

Он затаил дыхание и только сейчас сделал выдох, разжав губы. Раздавшийся звук был почти как рыдание.

— Разве ты не видишь? Неужели ты совсем ничего не видишь?

Раньше я встречал людей в состоянии, близком к истерии, и если я еще окончательно не свихнулся, то вот-вот должен был столкнуться у себя в конторе с человеком, впавшим в истерику. Я не стал спешить с ответом. Я видел Джея, сидевшего напротив меня, видел его отражение на поверхности только что отполированного стола. Я видел весь свой кабинет, кожаные кресла, шкафы с досье и картотеками, диван. Все было, как обычно. Я не видел ничего такого, чего здесь не было минутой раньше.

Я попытался его утешить:

— Не нервничай, Джей. Успокойся, ради бога. Что я должен увидеть?

— Попугая.

— Что?

— Попугая, Марк. Неужели ты его не видишь? — Лицо у него перекосилось, казалось, еще немного и он развалится. — Не ври мне, Марк.

— Послушай, Джей, — мягко сказал я. — Мы с тобой старые друзья. Не надо на меня набрасываться. Что там с попугаем?

— У меня на плече. Большой зеленый попугай сидит у меня на плече.

Полагаю, что в другой обстановке это было бы смешно. О таких вещах без смеха потом не вспоминают. Но в тот момент ничего смешного не было. Какой тут смех, когда смотришь на человека, которого ты давно знаешь, любишь и уважаешь и видишь, как он чуть ли не разваливается на части.

Не далее как неделю или две назад я разговаривал с Джеем в его магазине мужской одежды здесь же в Лос-Анджелесе, и он был таким же нормальным и рассудительным, как и я. Что-то действительно произошло. Одно я знал твердо — Джей меня не разыгрывал. Он был серьезен.

У меня по спине пробежали легкие мурашки и я осторожно произнес:

— Джей, а я должен видеть этого попугая?

Он вздохнул, его узкие плечи сгорбились.

— Пожалуй, нет. Наверное, нет, Марк. Я должно быть чокнулся.

— Не говори глупости, — сказал я. — Расскажи мне об этом.

— Ладно. — Он взял сигарету слегка дрожащей рукой, глубоко затянулся, мельком посмотрел на свое левое плечо и быстро отвернулся. Потом выпустил дым и сказал — Ты, видно, думаешь, что я чокнулся, даже несмотря на то, что я в себе. Может и нет. Но, Марк, попугай там… — Он повел головой чуть влево, отведя глаза в сторону. — И я его вижу. Я вижу его и чувствую, что он там. А ты, — ты нет?

Я медленно покачал головой.

— Нет. Но, Джей, пусть это тебя не беспокоит. Я не понимаю…

Он прервал меня.

— Я тоже не понимаю. Если я еще не сошел с ума, то скоро сойду. Каждый чертов полдень, тютелька в тютельку.

— Все время?

— Нет. В полдень. В течение часа. Никогда не пропускает. Тютелька в тютельку, в полдень… — Голос его затих и он затянулся.

— Давно это у тебя?

— С понедельника. Каждый день.

Сегодня четверг. Значит с этой доводившей его неизвестной штукой Джей ходил уже три дня. Я спросил:

— Ты с кем-нибудь еще об этом говорил?

Он покачал головой.

— Когда это случилось в первый раз — в понедельник — я был в магазине. Эта чертова штука откуда ни возьмись появилась. Я пошел домой. В час дня также неожиданно она исчезла. — Он вновь покачал головой, всем своим морщинистым лицом выражая полное недоумение. — Просто исчезла.

Я не знал, что ему сказать. Мы были старыми друзьями. Не очень близкими, но достаточно хорошими друзьями. В последнее время мы редко виделись, но он мне нравился и я знал, что нравлюсь ему.

Мы с Джеем поболтали еще немного, время шло и он, казалось, успокоился. Насколько он мог судить, не было никаких причин, по которым у него могли бы вдруг возникнуть галлюцинации: никакого шока, никаких сигналов, в общем никакого понятия, с чего все это началось.

Я встал, подошел к большому окну за моим столом и посмотрел вниз на Спринг стрит. Она была заполнена людьми, выходившими на обед, машинами, медленно ползущими по проезжей части. От трамвайных рельсов отражались яркие солнечные лучи. Казалось странным, что там, на улице все идет как обычно, в то время как внутри Фарнсуорт билдинг мы ведем разговор о попугае-невидимке. День для этого совершенно не подходил. Воздух за окном моей конторы был теплым и чистым, ослепительно сияло солнце. Даже смог, который обычно заволакивает улицы Лос-Анджелеса, не был плотным и стоял высоко в небе. Больше подходил бы день, когда на улицах завывает ветер или туман окутывает дома.

Я обернулся. Джей смотрел на свое левое плечо. Он мягко произнес:

— Знаешь, я его вижу. Я его отлично вижу. Говорю тебе, он там. Я его чувствую. — Он склонил голову набок. — Не знаю, что происходит на самом деле. Марк, ты думаешь, я сошел с ума?

— Джей, ты не свихнулся. Выброси это из головы.

Такая возможность существовала, но я был бы последним дураком, если бы сказал ему об этом.

Он посмотрел на меня, когда я вернулся к столу и сел в свое вращающееся кресло. Потом полез во внутренний. карман пиджака, вынул длинный конверт и положил его на стол. Я взглянул на штамп в левом верхнем углу: «Коэн и Фиск, адвокаты». Джей вынул какие-то бумаги из конверта и передал их мне.

— Посмотри, — сказал он. — Из-за этого я и пришел. Еще одна причина, по крайней мере. Марк, я пришел к тебе как к другу, а не потому, что ты детектив. Главное, я могу тебе доверять.

— Конечно, Джей. Все, что могу, — ответил я.

Он выглядел вполне успокоившимся. Все еще нервничал, но выглядел намного лучше, чем раньше. Я взял верхний лист и взглянул на него. Целую минуту я думал, что читаю всю эту штуку неправильно. В ней говорилось: «Настоящим я поручаю, передаю и продаю все мои права, право на имущество, свою долю и нижеприведенную собственность…»

Я поднял голову.

— Джей, это что за черт? Это же купчая. Чушь какая-то.

— Нет. Я распродаюсь.

Это была самая настоящая купчая с описанием магазина Джея на Девятой улице. Он должно быть стоил кучу денег.

— Не понимаю, — сказал я. — Почему?

Он глубоко вздохнул и, когда сделал выдох, щеки у него надулись.

— У меня неприятности. Кое-какие неприятности, если я их тоже не выдумываю. — Губы у него дернулись в кривой ухмылке. — Не знаю, что реально, а что нет, с тех пор как… Как бы то ни было, каждый вечер перед закрытием появляется пара ребят. Пытаются купить магазин.

— А ты не хочешь продавать, так?

Он замялся.

— Самое смешное, что вроде бы хочу. Они хотят, чтобы я продал за двадцать пять тысяч.

— Двадцать пять — да ты что, Джей, твое дело стоит, наверное, в четыре или пять раз больше.

— Ближе к четверти миллиона. Ты же знаешь, у меня большой ассортимент. Дело в том, что я… я хочу им его продать. Когда они приходят, я едва сдерживаюсь, чтобы не сделать этого. Я так запутался. Как будто я должен это сделать. Боюсь, что, видимо, продам.

— Боишься? Тогда зачем эти бумаги? Почему…

— Марк, я собираюсь продать его тебе.

— Мне? Черт побери, Джей, у меня нет…

— За один доллар.

Я посмотрел на него. Может малый все-таки действительно чокнулся.

Он сказал:

— Ты мне сделаешь одолжение, если согласишься. Тебе не надо будет заниматься бизнесом, я буду на месте. Это все только на бумаге. — Он сделал паузу, потом продолжил — Эти двое, что прицепились ко мне… они пугают меня. Боюсь, они расправятся со мной. У одного из них есть оружие.

Это было уже ближе к тому, к чему я привык. Крутые ребята. Я начал кое-что понимать. Что-то стало проясняться.

Джей продолжал:

— Для меня это слишком, Марк. Боюсь, со мной и так что-то происходит. А тут еще и это дело с магазином. — Он облизал губы. — А они ребята крепкие. Помяли меня немного вчера вечером. Сказали, что я должен решать побыстрее. Может, сегодня к концу дня.

Я подождал, пока это до меня дошло.

— Физически помяли, что ли? Джей, тебя что, избили?

— Ага. Здоровые ребята. Как ты. Сказали, что если не продам, они мною займутся.

Я начал закипать. Джею было пятьдесят восемь лет, всего лишь пять футов и семь дюймов роста. Он отрастил небольшое пузцо и был таким же кротким, как и все, кого я знал.

— Помощь нужна? — спросил я.

Он кивнул.

— Насчет этого дела, с бумагами. Если все получится, ты сможешь потом отписать мне магазин обратно. Если со мной что-то случится, ты сможешь сделать так, чтобы магазин достался Энн. Посмотри на меня. Разве я похож на человека, который сам может справиться с этой неразберихой. Черт, в моем состоянии я вряд ли смогу продать пару брюк. Что бы не случилось, получишь чек по почте.

— Брось, Джей. Не надо мне денег. И что ты хочешь сказать — если с тобой что-то случиться?

— Сам знаешь. Всякое может быть.

— Ничего не случится. Думаю, сделку мы провернем. Я буду новым хозяином для этих крутых ребят и смогу им это доказать. Я с ними разберусь, и как только все успокоится, ты вернешься. Согласен?

Он кивнул.

— Если ты за это возьмешься.

— Конечно, возьмусь, если ты уверен, что это тебя устраивает.

— Уверен. Кроме того, я действительно хочу продать магазин. Смогу тогда немного отдохнуть. Давно уже об этом думал.

До сих пор весь разговор казался мне каким-то ненормальным, но я подыгрывал.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Эти ребята, покупатели, вернутся сегодня вечером в пять. Хочешь встретиться с ними — как новый хозяин?

— Приду. А что с этими бумагами? Надо что-нибудь заполнить, чтобы все выглядело законно?

Он покачал головой.

— Все может быть законно. Вчера я проконсультировался с адвокатами и выяснил, что за семь дней до продажи я должен дать объявление о намечаемой сделке в одной из газет графства. Однако неделю назад я даже не помышлял об этом и решился на этот шаг только вчера вечером. Правда, на данный момент у меня нет кредиторов, все выплачено. И я еще не поставил даты на купчей, поэтому подписывай и делу конец. Здесь же у тебя в конторе. — Он улыбнулся. — Давай доллар, Марк. За один доллар покупаешь дело стоимостью четверть миллиона.

Я выдавил из себя улыбку, он взглянул на меня и громко расхохотался. Несколько секунд мы сидели, глядя друг на друга и хохотали, потом он повернул голову, посмотрел на попугая, которого я не видел, перестал смеяться и ласково сказал:

— Ах ты, сукин сын.

Еще через пять минут дело было сделано, сделка заключена. Мы еще посидели и поболтали. Джей спросил меня, пристрелил ли я кого-нибудь в последнее время. Я рассказал и он с усилием глотнул.

Я был у Джея дома всего несколько раз. Обычно встречался с ним за стаканчиком в каком-нибудь баре в центре города, и поэтому задал ему вопрос о его семье. Он был вдовцом, жена умерла при родах. Энн, дочери Джея, сейчас, наверное, около двадцати. Ее никогда не было дома, когда я заходил к Джею, и все, что осталось у меня в памяти — это костлявый десяти- или одиннадцатилетний ребенок, от которого я всегда страдал и который как-то, ради забавы, нанес мне сильный удар по голени.

Чуть более двух лет назад Джей снова женился, и где-то год назад я однажды мельком видел его жену. Я размышлял над этой встречей и во рту у меня внезапно пересохло. Я начал вспоминать; совсем немного, но вполне достаточно.

Мне было страшно спрашивать, но я все же сказал:

— Как… как жена, Джей?

— Глэдис? Как обычно. Ты ее как-то видел, Марк, не так ли?

Он продолжал говорить, голос его приятно журчал, то усиливаясь, то затухая у меня в ушах, но я понятия не имел, о чем он говорил.

Глэдис. Еще до того, как я задал ему вопрос, я все понял. Я неожиданно вспомнил, почему с самого начала Глэдис казалась мне такой знакомой. В этот момент я живо вспомнил, как она выглядела, когда год назад открыла мне дверь дома Джея. Я даже вспомнил, как подумал тогда, что она из тех большеглазых брюнеток, которые созревают примерно к восемнадцати годам, а потом становятся все более зрелыми, зрелыми, зрелыми, и что Джей с ней еще намучается.

— В чем дело, Марк?

— Что? О, извини, Джей. Я был… в миллионе миль отсюда. Повтори.

— Я сказал, что уже недолго. — Он взглянул на часы. — Почти час.

Он не отрывал глаз от часов, а я смотрел на него, чувствуя себя вконец разложившимся человеком. Связь с Глэдис беспокоила меня и раньше, а сейчас все стало еще хуже. Глэдис была не просто соблазнительной женщиной замужем за каким-то неизвестным мужчиной, она была женой Джея. Я надолго, как казалось, задумался над этим.

Джей внезапно поднял голову и вздохнул.

— Пропал, — сказал он. — Пропал. О, боже. — Он весело улыбнулся. — В здравом уме на следующие двадцать три часа. Ну, Марк, как ты себя чувствуешь хозяином магазина Уэвера.

— Никакой разницы, Джей.

— Я чувствую себя лучше, чем все эти дни. Как гора с плеч свалилась. Придешь к пяти?

— Конечно. Я приду чуть пораньше. Хочешь, чтобы я что-то еще сделал до этого?

— Нет. Со мной все в порядке, если ты это имеешь в виду. И спасибо. Не забудь, скоро придет чек.

Я открыл рот, чтобы возразить, но он обрезал:

— Не спорь, Марк.

Он встал, кивнул и сказал:

— Увидимся около пяти, — и чуть ли не беспечно вышел. Я смотрел ему вслед и размышлял о нем. Немного поразмышлял и о себе. Я был самым настоящим поганым ублюдком.

Я изо всех сил хлопнул дверью и ее стук звонко разнесся по коридору, потом вернулся к столу, нашел домашний номер Джея Уэвера в телефонном справочнике и набрал номер. Ответил веселый и бодрый девичий голос.

Я сказал, что хотел бы поговорить с миссис Уэвер.

— Полминуты.

Я услышал, как стукнула трубка, потом настала тишина, а потом раздался голос, который я узнал.

— Хелло, Глэдис, — сказал я. — Это Марк.

— Ба, Марк! Мой дорогой. Не мог подождать?

— Нет, я могу подождать. Глэдис, забудь про сегодняшний вечер. С этого момента забудь про любой вечер.

— Что? — Она несколько секунд молчала, потом тихо сказала. — Как ты узнал, куда мне звонить. Марк? Что все это значит? Шнырял повсюду и шпионил за мной?

— Нет. С меня хватит, вот и все. Между нами все кончено.

— Слушай, что я тебе скажу. Марк Логан…

Я прервал ее.

— Слушай, Глэдис. Объясняю в первый и последний раз и на этом все. Я знаю твое имя и я знаю твоего мужа. Он мне нравится. Как раньше, уже больше не будет. Мне действительно очень жаль, но вот так.

Ее голос зазвучал громче, резче.

— Ах ты шныряющий подонок. Добродетельный, викторианский, глупый!..

Еще в том же роде и довольно много. В конце концов я повесил трубку. Я посидел, покурил, думая о Глэдис, о нашей дружбе с Джеем, о доверии, потом заставил себя выбросить все это из головы и сосредоточился на предстоящем деле. Я старался вести себя так, как будто с Джеем ничего особенного не произошло, однако сейчас я пытался разобраться, не свихнулся ли малый на самом деле. Люди в здравом уме не слоняются, разглядывая несуществующих попугаев и не продают запросто свое дело. Или все же?..

Я подошел к окну и посмотрел вниз на Спринг стрит. Справа на выступе здания шелудивый голубь вытаращил на меня свои глаза-бусинки и моргнул. Он производил мерзкое впечатление. Интересно, подумал я, а каким я кажусь голубю? А каким виделся Джей попугаю?

Когда до меня дошло, что я размышляю над тем, какое впечатление произвел Джей на попугая, я вернулся к столу и быстро позвонил в муниципалитет Брюсу Уилсону, психиатру из полиции.

Глава 3

В трубке раздался голос Брюса, спокойный и неторопливый, так соответствовавший всей его личности.

— Это Марк, — сказал я.

— Хелло, Марк. Как подсознание?

— Откуда я, черт побери, знаю.

— Вот это правильный ответ, приятель. Что хочешь?

— Мне нужна помощь. Ответь-ка мне, отчего вдруг парень начинает видеть вещи, которых на самом деле нет?

— Какого рода вещи?

— Ну, попугай. Почему вдруг парень начинает видеть попугая у себя на плече?

— Не знаю.

— Напрягись, Брюс. Из-за чего что-то подобное могло случиться?

Я прямо-таки видел, как он обхватил подбородок рукой.

— Трудно сказать, Марк. Ты это серьезно? Или это гипотетический случай?

— Серьезно. Парня знаю. Мой приятель.

— Не алкаш, а?

— Нет. Пьет, но не больше меня, насколько я знаю.

— Трудно сказать, не видя человека. Расскажи поподробнее.

— Началось в понедельник днем. С тех пор появляется каждый день в полдень. Исчезает в час. Сегодня четвертый день и, когда это случилось, он был у меня в конторе. Сказал, что птица сидит у него на плече, что он видит и чувствует ее. А там ничего. Он чокнулся?

В течение минуты он ничего не отвечал, а потом сказал:

— Судя по твоему описанию, похоже на постгипнотическую суггестию.

— На что?

— Постгипнотическое внушение. Гипноз, понял?

Я застонал. То немногое, что я знал о гипнозе, говорило в пользу этого объяснения. Я спросил:

— Это может получиться, Брюс? Я хочу сказать, для него все будет так реально?

— При определенных условиях. С каждым не получится, но у очень многих в результате гипноза возникают ярко выраженные галлюцинации.

— Не уходи, — сказал я. — Я сейчас приеду.

Я повесил трубку, положил купчую, которая делала меня «владельцем» магазина Уэвера в конверт и запер ее в среднем ящике стола. После чего смылся.

Брюс Уилсон был высоким, худощавым человеком с копной густых каштановых волос и бдительными карими глазами, поблескивавшими над острыми скулами. Он откинулся на спинку кресла, стоявшего у заваленного бумагами стола, перебросил левую ногу через подлокотник и спросил, как всегда не спеша:

— Что там у частного сыщика с исчезающим попугаем?

— Просто свалился на меня, Брюс. Все это более, чем смешно, но эта штука с попугаем на самом деле ставит меня в тупик. Никогда ничего подобного не встречал. Объясни поточнее про этот гипноз, ладно?

Он выпрямился и обхватил подбородок рукой.

— Довольно просто. Если легко поддающемуся гипнозу субъекту, который подвержен галлюцинациям, внушить под гипнозом, что он увидит попугая, когда проснется или в определенное время, то он его увидит. Конечно, это необязательно должен быть попугай; может быть обезьяна, собака, женщина, утконос — все, что угодно, что субъект видел раньше. — Он сделал паузу. — Ты когда-нибудь видел парня в белой горячке?

— Да. Алкаша в Педро.

— Что с ним было?

— Я разбудил его в середине ночи и малый начал бушевать. Он когда-то учился летать и вообразил, что он заходит на посадку. Потом ему стали мерещиться пауки на руках. Стал их лупить. — Я наконец начал понимать, к чему клонит Брюс.

— Ага, — сказал Брюс. — Но, естественно, никаких пауков не было. Хотя он видел их, так же, как твой приятель видит попугая.

— Да, но…

Брюс поднял желтый карандаш в правой руке.

— Это видишь?

— Ясное дело, вижу.

— Ладно, смотри, что происходит. Когда на сетчатку глаза падает свет, он, так сказать, нажимает на курок и посылает по нервным каналам импульс в твой мозг, и у тебя в мозгу возникает изображение карандаша. Другими словами, нервный образ, который дает тебе возможность видеть этот карандаш. Если убрать карандаш и в то же время нажать на конкретный курок, стимулировать те же нервные каналы и сформировать тот же нервный образ у тебя в мозгу, ты все равно увидишь карандаш.

Дело в том, что на самом деле мы видим не глазами; это просто окна. В действительности, мы видим нашим мозгом, поэтому нажми на нужный курок и увидишь паука или еще что. У твоего алкаша из Педро все это возникало непроизвольно, как результат сочетания алкоголя с плохой пищей, недостатком витаминов и отдыха. Но для него пауки были реальностью. Так же, как голоса для Жанны д’Арк или богоматерь для святой Бернадетты. Или попугай для твоего друга. Я это говорю к тому, что то же самое можно сделать с помощью гипноза.

Я подозрительно посмотрел на него.

— С любым? Со мной, например?

— Нет. — Он покачал головой. — Почти с каждым, в той или иной степени подверженным гипнозу. Но для того, чтобы у человека возникли галлюцинации, его необходимо погрузить в состояние глубокого транса, и обычно только двое из пяти средних субъектов способны на полную ответную реакцию. — Он слегка улыбнулся. — Думаю, что это и хорошо, потому что с легкими формами гипнотического внушения мы сталкиваемся ежедневно в нашей повседневной жизни: с радиорекламой, рекламными объявлениями, политической пропагандой. Когда доберешься до сути, то выясняется, что все наши предрассудки, включая расовые, это не более чем условные рефлексы. Хороший гипнотизер может заставить тебя чистить зубы мылом, поверить в то, что коммунистические концлагеря это утопия или полюбить твоего соседа.

— Да. Насчет глубокого транса, Брюс. Что значит способность на ответную реакцию?

— Только это. За исключением тех случаев, когда применяются наркотики, или же субъект был предварительно подготовлен, успешный результат гипноза зависит главным образом от субъекта внушения. Обычно он должен взаимодействовать с гипнотизером. Конечно, я говорю об обычных клинических методах, когда как врач, так и субъект руководствуются одной целью. Есть еще косвенные методы, с явным успехом применяются наркотики.

Он откинулся на спинку кресла и водрузил ноги на стол.

— Ты примерно это хотел?

Я ухмыльнулся в ответ. Он добрался до цели, но, как обычно, окольным путем. Если у парня, который, как я, в течение нескольких лет делает деньги на расследовании преступлений и розыске преступников, еще не полностью высохли мозги, он обязательно начинает интересоваться, почему некоторые из тех типов, которые воруют и убивают, встают на этот путь. Я начал интересоваться и таким путем познакомился с Брюсом Уилсоном.

Вот уже три года, как я иногда забегаю к нему перекинуться парой слов. И если я не расследовал никакого дела, то обычно все кончалось тем, что я проводил весь день у него, слушая, как он долго и нудно пережевывает одно и то же, а заодно и меня. И всегда он избирал окольный путь. У меня возникла мысль, что ему просто нравится слушать самого себя.

— О’кей, — сказал я. — Ты считаешь, что с моим приятелем именно это?

— Я этого совсем не говорил. Мне надо с ним побеседовать. Но из того, что ты сказал, следует, что так вполне могло быть. Ты упомянул, что галлюцинации возникают каждый день, в одно и то же время, длятся в течение часа и потом исчезают. Похоже, что так.

— Положим, что эта птица возникает в результате постгипнотического внушения. Вернее, предположим. Почему же, черт побери, Джей не сказал мне, что он был под гипнозом?

Он покачал головой.

— Я не думал, что ты настолько глуп. Неужели ты не допускаешь, что сила, которая заставила человека видеть несуществующее животное, не могла сделать так, чтобы он забыл, что он находился под гипнозом? Собственно говоря, когда субъект находится в глубоком трансе, в памяти, обычно, не остается никаких следов гипноза. Это явление называется постгипнотической амнезией, оно нередко встречается. В любом случае, если субъект находится в глубоком трансе, оператор или врач-гипнотизер, если хочешь использовать это несколько дискредитированное слово, — всегда может стереть любое воспоминание этого. Все, что он должен сделать, это сказать субъекту, что он ничего не будет помнить, и память так же легко, как текст на магнитофонной ленте, стирается.

— Подожди минутку. Ты хочешь сказать, что это могло случиться с моим другом?

— Возможно. И он ничего об этом не вспомнит. Внушение возымеет свое действие, и, естественно, он будет озадачен, если оно будет эксцентричным. Если же внушение примет форму простых, обычных вещей, то он, вероятно, выполнит его, даже ни о чем не задумываясь. Если бы его спросили, почему он сделал именно это, он, вероятно, придумал бы какую-нибудь разумную причину, в которую поверил бы и сам.

— Будь я проклят. Трудновато поверить. — Внезапно мне в голову пришла мысль. — Боже мой, Брюс. Если парня можно загипнотизировать, а потом сказать, чтобы он обо всем забыл… — Я умолк. Брюс улыбался.

— Точно, — сказал он. Он снял ноги со стола, подкатил кресло к столу и навис над ним. — Как только это особое проявление гипноза становится тебе понятным, такая мысль обязательно возникает. Испытываешь странное ощущение, не правда ли, когда осознаешь, что существует вероятность того, что тебя, лично тебя могли подвергнуть гипнозу один или несколько раз? Вчера, на прошлой неделе, в прошлом году — даже сегодня. Только ты этого не помнишь. Это могло случиться с любым. С любым человеком на этой зеленой планете. И никто из них ничего об этом не узнает. Можно представить, что кое-что из того, что ты сделал, было постгипнотическим внушением, которое ты выполнил, хотя давал этому логическое объяснение.

— Но это же глупо, — сказал я. — Черт, я знаю, что не подвергался гипнозу. Ведь это же… — Я умолк. Одна только мысль внушала страх.

Брюс продолжал ухмыляться.

— Ну, не надо волноваться. Возможность, конечно, существует, хотя вероятность не очень высока. За исключением некоторых условий необходимо добиться активного сотрудничества со стороны субъекта. Кроме того, очень немногие сохранили бы это в тайне от гипнотизируемого. В этом не было бы смысла, более того, это могло бы вызвать серьезное нарушение умственной деятельности и даже привести к умопомешательству. Что-нибудь еще?

Я загасил сигарету, а перед глазами стояло исстрадавшееся лицо Джея.

— А что ты понимаешь под «за исключением некоторых условий»?

— Косвенные методы гипноза. Они все описаны в литературе, подтверждены последними экспериментами. Кроме того, мы работаем над применением наркотиков в целях гипноза. Наркогипноз. Широко применялся во время войны.

— Наркотики?

— Конечно. Пентотал, например. Или амитал. Они уменьшают сопротивляемость организма субъекта. Это средства, подавляющие деятельность коры головного мозга, с их применением сдерживающие центры становятся менее активными и, таким образом, как бы прокладывается дорога к подсознанию, что облегчает проведение гипноза. Они вводятся внутримышечно, в вену на тыльной стороне руки или в локтевом сгибе. Он легонько постучал рукой по локтю.

Я покачал головой.

— Здорово. А я-то зашел узнать только про попугая. Но может ответ кроется именно в этом, а? Постгипнотическое внушение?

— Возможно. Может и что-то другое. Но описание полностью соответствует. Похоже, что кто-то, может, желая похвалиться своими способностями, внушил попугая твоему приятелю в гипнотическом трансе, но потом это внушение не снял. Похоже на серьезную ошибку со стороны чертовски опасного любителя, который балуется вещами, о которых не имеет никакого понятия.

— Для одного дня слишком много.

Он ухмыльнулся.

— Подожди минутку. — Он встал, подошел к книжному шкафу, вынул пару книг и протянул их мне. — Если заинтересуешься, они немножко, повысят уровень твоих знаний. Дай знать, что будет происходить с твоим другом. Если хочешь, приводи его сюда.

— Отлично, Брюс. Завтра зайду. Если он согласится, прихвачу его с собой.

Он кивнул и я вышел. Было три часа дня, и я поехал к себе в контору. До визита в магазин Джея надо было убить полтора часа, и я решил потратить это время на чтение книг, которыми Брюс снабдил меня. Может найду еще что-нибудь, что Джею будет интересно.

Кроме того, хотелось узнать побольше о том, как можно сделать так, чтобы человеку мерещился попугай — судя по всему, такая штука могла случиться с каждым.

Глава 4

В полчетвертого я закрыл одну из книг о гипнозе и отодвинул кресло от стола. Голова шла кругом. Редко встречалось мне нечто подобное, преисполненное возможностей для оказания добра и удобных случаев для причинения зла.

Я вынул из стола мой магнум калибра 9 мм, пристегнул кобуру и проверил барабан. Посмотрев на пять несущих смерть патронов, подумал, что они были просто еще одним способом, более прямым и менее хитроумным, заставить человека делать то, что ты хочешь.

Я вложил револьвер в кобуру и вышел.

Джей Уэвер был один, когда я вошел в его большой магазин на Девятой улице. Мне стало не по себе, когда я увидел его, но, заставив себя действовать так, как будто все нормально, я прошел мимо длинной вешалки с костюмами.

— Хелло, Марк. — Он взглянул на часы. — У нас еще около десяти минут — если они придут вовремя.

Я ухмыльнулся и весело сказал:

— Преданный работник. Я удваиваю тебе зарплату, Джей.

Он слегка улыбнулся, но мысли его были заняты другим.

— Что мы им скажем? — спросил он.

— Не знаю. Просто скажи им, что ты не у дел. Новый хозяин — я. Может они ретируются, не нарушая порядка.

Он насупился.

— Боюсь, что нет. Я, ты знаешь, не очень четко соображаю, но это странные ребята. Ведут себя так, как будто «нет» это для них не ответ.

— Придется им с ним согласиться. Похоже эта пара крутых ребят пытается примазаться к твоему бизнесу — новый вид старого рэкета. Ладно, после сегодняшнего дня ты их, может, больше не увидишь.

— Хотелось бы верить, но, по-моему, они не из таких.

— Из таких или не из таких, кому это, черт побери, интересно? — небрежно добавил я. — Между прочим, мне кажется, я знаю, откуда появился этот твой попугай.

— Что? Что ты хочешь сказать?

— Пару часов назад я разговаривал с психиатром. — Он вздрогнул, но я продолжал. — Он считает, что это могло быть постгипнотическим внушением.

— Чем?

— Внушением под гипнозом.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Не пойдет.

— Почему? Ты помнишь, чтобы тебя когда-нибудь гипнотизировали?

— О, да, однажды. Но я произнес речь и все. Ничего общего с этим проклятым попугаем.

— Ты необязательно должен это помнить, Джей. Поверь мне, я говорю серьезно.

Он прикусил губы.

— Ну… — Тут он поднял голову. — Идут.

Я посмотрел на вход. К нам приближались два человека, два рослых, крепких на вид парня. Один — широкоплечий, шести футов с дюймом роста, в коричневом твидовом пиджаке. Второй — примерно на два дюйма пониже и может быть фунтов на двадцать легче. У первого была мрачная рожа с длинным крючковатым носом. На второго я бы и не взглянул, если встретил бы его на улице. Тот, который пониже., остановился в нескольких футах от нас и прислонился к стеклянной витрине. Верзила подошел к нам с Джеем.

— Здравствуйте, мистер Уэвер. Видите, мы точно в срок. — Он говорил отчетливо с выверенными интонациями будущего диктора радио. Не обращая на меня внимания, он сказал Джею:

— У меня будут двадцать пять тысяч через пятнадцать минут после вашего согласия. Я надеюсь, вы приняли решение.

Я был немного поражен. До этого момента я был склонен считать рассказ Джея о двух парнях, пытающихся купить его магазин за бесценок, несколько преувеличенным. Но, вот, пожалуйста.

— А, бросьте. В конце концов… — Верзила прервался и посмотрел на меня. Я стоял примерно в трех футах и разглядывал его.

— Эй, ты, — сказал он. — Вали отсюда.

Я улыбнулся.

Он нахмурился, слегка пожал плечами и чуть-чуть подвинулся, чтобы оказаться ко мне лицом. Затем ухмыльнулся, от чего кожа вокруг рта стала свисать складками.

— Ты что меня совсем не слышал, — спокойно произнес он. — Это не для посторонних. Пойди погуляй.

— Ага.

Он перестал улыбаться и сделал шаг в моем направлении. Собрал пальцы в огромный кулачище, мягко приставил его к моей груди и пихнул меня. Я отступил на полшага и в его глазах промелькнуло удивленное выражение. Я решил, что он почувствовал ремешок кобуры моего револьвера. Он быстро стрельнул глазами по моей левой подмышке, потом снова посмотрел на меня. Губы у него скривились, он медленно повернул голову и уставился на Джея.

Джей, запинаясь и как бы размышляя, а стоило ли все это заваривать, сказал:

— Мистер Люсьен, это мистер Логан. Он новый владелец магазина.

Люсьен нахмурился и снова посмотрел на меня, а Джей продолжал:

— Сегодня днем я зашел к мистеру Логану и продал ему мое дело. Оно теперь его. Я больше этим не занимаюсь. Вам надо поговорить с ним.

— Все правильно, Люсьен, — сказал я. — Теперь я хозяин. У меня нет настроения больше говорить о бизнесе сегодня, да и вообще когда-нибудь. Хотя могу продать костюм.

Челюсть у Люсьена отвисла, и он вытаращился на меня.

— До свидания, — сказал я.

Он покраснел, неожиданно протянул левую руку, схватил Джея за рубашку и притянул его к себе:

— Слушай, жопа, — начал он, но я прервал его.

Ребром ладони я врезал ему по верхней части руки. Не очень сильно, но тут много и не требуется, и его пальцы отлетели от рубашки Джея. Он хрюкнул, пару раз потряс рукой, сгибая и разгибая ее, потом повернулся ко мне.

Я взглянул на второго парня, который выпрямился, но по-прежнему стоял у витрины, и шагнул к Люсьену:

— Слушай, мистер. Ты уже достаточно покомандовал. Проваливай и больше здесь не появляйся. Не знаю, что у тебя за цель, но ничего хорошего в ней не вижу.

Он посмотрел мне в глаза и выдохнул:

— Ты, сукин сын.

Я почувствовал, что от него несет чесноком. Углы рта у него опустились. Быстро развернувшись и поймав меня врасплох, он мощно двинул мне правой в грудь. Я отшатнулся, споткнулся, но удержался на ногах и встал на место, в четырех или пяти футах от Джея и Люсьена.

Это все решило. Когда они появились, все, что я хотел, заключалось в том, чтобы убедить их, что ни сегодня, ни в любой другой день никаких дел не будет. Теперь все изменилось. Сердце у меня в груди стучало, я почувствовал, как мышцы рук напряглись. Я заставил себя расслабиться и раскрыл кулаки, когда Люсьен двинулся ко мне. Малый был чертовски уверен в себе.

Второй парень громко рассмеялся, когда я споткнулся, но не двинулся с места. Он вновь прислонился к витрине, как бы показывая, что со мной Люсьену помощь не понадобится.

— Ошибку допустил, мистер, — сказал я.

Люсьен ухмыльнулся, продолжая приближаться ко мне, грациозно и самоуверенно. Можно было наверняка спорить, что он знал, как справиться со мной. Он был спокоен, приготовившись отразить любой мой бросок. Поэтому я выжидал.

Беда с этими крутыми ребятами. Они считают, что разобраться с любым парнем можно только врезав ему так, чтобы он потерял ко всему интерес. Они привыкли к хорошеньким, чистеньким бойцам, которые в основном придерживаются правил маркиза Куинсберри. Крутой парень сбивает джентльмена с ног, а потом врезает ему по зубам. Меня давно не было бы в живых, если бы я был таким хорошеньким или таким глупым.

Люсьен придвинулся еще ближе. Он не стал размахиваться, а, по-прежнему глядя мне в глаза, вытянул правую руку. Я думаю, что он не ожидал, что я что-нибудь сделаю и позволю ему толкнуть меня, потому что положил мне ладонь на грудь, весело ухмыляясь. Я не стал его останавливать, но когда он коснулся моей груди, я поднял левую руку, пропихнул свой большой палец между его указательным и средним пальцами и крепко схватил указательный палец и мизинец. В тот момент, когда он толкнул меня, я сжал ему пальцы, я сделал шаг назад правой ногой и одновременно дернул его ладонь вверх, а потом немного вывернул свою кисть вправо и отогнул его два пальца.

Я знал, что произойдет, а теперь совершенно неожиданно это узнал и Люсьен. Трюк с двумя пальцами это элементарный прием дзюдо, известный просто как «пошли», и на вид ничего особенного из себя не представляющий, пока не испытаешь его на себе. Еще до того, как он почувствовал боль, пронзившую его кисть, глаза у Люсьена расширились, потом он со свистом вобрал воздух в себя. В горле у него забулькало. Он встал на цыпочки, немного наклонился вперед и так широко открыл рот, что стали видны черные пломбы в нижних зубах.

Я потянул его к себе, еще больше отжимая пальцы, и он засеменил ко мне, а я в этот момент легонько повернулся и дал ему возможность пройтись вокруг меня на цыпочках. Любой, кто был бы в футах пятидесяти отсюда, принял бы нас за двух педиков, кружащихся в медленном танце. Люсьен был абсолютно беспомощен. Он даже не мог взмахнуть свободной левой рукой, потому что еще небольшое усилие и он упал бы на колени. А еще одно, и я сломал бы ему пальцы.

Я едва сдерживался, чтобы не рвануть кистью и не вывернуть белые кости его пальцев через туго натянутую кожу. Я все еще весь кипел внутри. Кто-то должен был когда-нибудь проучить этого мальчика. Но я вовремя остановился и слегка ослабил нажим.

Из-за боли Люсьен не мог нормально произнести ни слова, и, задыхаясь, он прохрипел:

— Перестань, ради бога, перестань.

— Уберешься отсюда? Будешь держаться от этого места подальше, черт побери?

Я не расслышал его ответ, если он и последовал. Из-за его двух или трех семенящих шажков, сделанных в моем направлении, мне пришлось повернуться на пол-оборота, и я был так им поглощен, что почти не обращал внимания на второго красавчика. Однако он внимательно следил за мной, сосредоточив свое внимание на моем затылке.

Когда я пришел в себя, Джей прикладывал к моему лицу холодную тряпку, с которой стекала вода. Я лежал плашмя и ничего не мог разобрать. Наконец дымка надо мной превратилась в потолок, я застонал и сказал единственное, что можно было произнести в этой ситуации:

— Сукин сын. Что случилось?

Джей с облегчением вздохнул.

— Ты отключился на десять минут. Второй парень трахнул тебя по голове пистолетом.

Я мог бы и сам догадаться, что случилось нечто подобное. Я сел и ощутил такую боль в затылке, что даже подумал, а не остался ли кусок моей головы на полу. Страшно было посмотреть на пол. На толстом ковре краснело небольшое пятно, и когда я поднес руку к затылку, то почувствовал, что он липкий.

— Они ушли? — спросил я.

— Да. Сказали, чтобы я держал язык за зубами, потом обыскали тебя и ушли.

Я увидел валявшиеся на полу бумажник, документы и мелочь.

— Проклятье, — сказал я. — Они что, обчистили меня?

Я подобрал бумажник и заглянул внутрь. Голова так болела, что мне было наплевать. Однако все оказалось на месте: фотокопия моего удостоверения, водительские права, визитные карточки, другие документы. И почти триста пятьдесят долларов. Я все подобрал, рассовал по карманам, потом поднялся и подождал, пока головокружение не прошло.

— Черт, зачем они меня обыскали, Джей?

— Не знаю. Они сразу же после этого ушли.

Внезапно мне в голову пришла мысль.

— Слушай. Иди домой, а я приду к тебе что-нибудь через час. О’кей? Думаю, что смогу убедить тебя насчет этой штуки с гипнозом.

— Ладно, Марк. Ты куда собрался?

— Интуиция. Эти ребята меня обыскали, значит они знают, кто я такой. — Я схватился за револьвер. Он был на месте, видно, ребята удовлетворились тем, что разбили мне черепушку. — Кое-что надо проверить.

Джей кивнул и я вышел из магазина. Я все размышлял, с какой целью меня обыскали. Может Люсьен и его приятель не купились и не заглотили нашу историю о том, что я являюсь новым владельцем магазина Уэвера. А если поверили, то, наверное, начали соображать, а есть ли у меня купчая. Я как на пожар помчался в Фарнсуорт билдинг.

Я мог бы и не спешить. Дверь конторы была приоткрыта, замок взломан. Внутри все было в порядке, за исключением стола. Два боковых и средний ящики были взломаны. Купчая, которую мы с Джеем подписали чуть раньше, исчезла.

Глава 5

Не считая головной боли, я был вполне в приличной форме, поэтому поел, выпил кофе, выкурил сигарету и направился к Джею, надеясь, что Глэдис не закатит истерику, когда увидит меня.

Глэдис открыла дверь и свирепо посмотрела на меня. Она не удивилась, просто разозлилась. Видно, Джей сказал ей, что я зайду, и у нее было время, чтобы довести себя до бешенства.

— Хелло, миссис Уэвер, — сказал я.

— Ты, идиот! — тихо прошипела она. — Ну ты нахал. Что ты там хотел сказать…

Так же тихо, но любезнее я прервал ее:

— Слушай, Глэдис, мы друг друга даже не знаем. Давай на этом закончим. Ты собираешься пригласить меня к вам?

— Я приглашаю тебя ко всем чертям, — ответила она, но приоткрыла дверь пошире и я прошмыгнул мимо. Знакомый запах ее тела ударил мне в ноздри, и на мгновение я ощутил пустоту в желудке, но прошел в гостиную. Джей отвалил приличную сумму за свой большой дом на площади святого Эндрюса. В двухэтажном доме было шестнадцать комнат, все со вкусом и богато обставленные. Я прошел по толстому ковру к длинному дивану и пристроился сбоку. Глэдис села на другом конце дивана и повернулась ко мне.

В конце концов она сказала:

— Ты это действительно серьезно?

И голос и лицо выражали презрение. Надо думать ко мне, так как я стал беспокоиться из-за такой мелочи, как муж.

— Ты же знаешь, что серьезно, — ответил я. — Послушай, ты знала, что рано или поздно это произойдет. Я тебе об этом уже раз десять говорил. А сегодня днем объяснил, почему.

Взор ее черных глаз на мгновенье остановился на мне, потом она пожала плечами и ничего не сказала.

— Ты считаешь себя, — продолжал я, — взрослой и современной — по крайней мере не викторианской — поэтому давай будем взрослыми на минуту и трезво поговорим о Джее. Он нормально выглядел в последнее время?

— Конечно, нормально.

— Я хочу сказать, не выглядел ли он взволнованнее обычного? Может вел себя немного странно?

Она покачала головой, волосы взметнулись, и я вспомнил, как она лежала, разметав их по моей подушке.

— Нет, как всегда, — ответила она.

— Между прочим, а где он?

— Наверху, принимает ванну. Может, тонет.

— Ах ты милашка, Глэдис. Скажи-ка, а говорил ли Джей тебе что-нибудь о попугае?

— Нет. А с чего бы? — На ее лице отразилось удивление.

Я начал было отвечать, но в этот момент хлопнула входная дверь и в гостиную кто-то вошел. Я услышал, как девичий голос произнес: «О, извини, Глэдис», и поднял голову.

Это была маленькая блондиночка, одетая с иголочки, в ярко-зеленом шерстяном свитере и юбке. Она была достаточно миловидна и достойна того, чтобы быть увековеченной в мраморе. Волосы были собраны на макушке в какой-то сложный завиток.

Она вошла прямо в гостиную, и после долгой паузы Глэдис проговорила:

— Энн, дорогая, я думаю, ты когда-то знала мистера Логана, не так ли?

Неужели это была та маленькая чертовка, которая, бывало, так мучила меня? Энн Уэвер, дочь Джея от первого брака? Я встал и чуть-чуть покачал головой. Полагаю, ни один мужчина никогда не привыкнет к тому, что происходит с маленькими девочками, когда они становятся взрослыми. Может, привыкает к тому, что они взрослеют, но к метаморфозам — никогда. Мальчики тоже взрослеют и становятся мужчинами, но они просто становятся больше и, возможно, чуть безобразнее. С девочками все по-другому. Они не только становятся больше, они еще и увеличиваются по всем направлениям. Энн выросла во всех нужных направлениях.

Она грациозно пересекла комнату, подошла ко мне и протянула руку.

— Конечно, мистер Логан. Марк, правильно? Я сначала вас не узнала.

Я ухмыльнулся, глядя на нее сверху вниз:

— Спорю, что и сейчас не узнаёте. Вероятно, подавили память. Последний раз, когда я вас видел, вы выглядели довольно гадко.

Она была явно поражена.

— Вам было около десяти или одиннадцати лет, — сказал я. — Вы ударили меня по голени.

Энн опустила голову и рассмеялась, все время глядя на меня из-под длинных ресниц, которыми она, видимо, гордилась.

— Вообще-то я вас помню. Я даже помню, как ударила вас. Кроме того, я видела ваши фотографии в газетах с описанием стрельбы и всего такого.

— Вы изменились, мисс Уэвер, — сказал я и подумал, что сделал это не к месту.

Она посмотрела мне прямо в глаза и медленно проговорила:

— Я знаю, что изменилась, даже больше, чем вам кажется. Марк, зови меня Энн.

Она села в мягкое кресло, а я плюхнулся на диван и, глядя на Энн, сказал:

— Мы говорили о Джее. Я видел его чуть раньше, и он показался мне несколько изможденным — знаете, нервным и взвинченным. Было ли в последние дни что-нибудь такое, что могло расстроить его?

Глэдис медленно покачала головой.

— Не думаю. У нас был довольно милый уик-энд.

— Да, в субботу вечером мы отлично провели время, — вступила Энн. — Тебе надо было бы быть здесь, Марк.

— Жаль, что не был. Большая компания?

— Только нас трое и еще две пары, — ответила Глэдис. — Да еще ухажер Энн.

Энн фыркнула.

— Ухажер! На год моложе меня. Это Глэдис так представляет, какой мне нужен мальчик. — Она посмотрела на Глэдис и сказала — Этот вообще не подойдет. Держу пари, что он кальсоны носит. — Она нежно рассмеялась — Мне больше гипнотизер понравился.

Я открыл рот, но потом медленно закрыл его. Энн сидела, глубоко погрузившись в мягкое кресло, вытянув ноги и положив руки на подлокотники. Шерстяной свитер и юбка плотно облегали ее тело.

Энн спросила:

— Марк, ты веришь в гипнотизм?

— Да, верю.

Она подмигнула мне.

— В чем дело? Ты как-то странно выглядишь.

— Я всегда странно выгляжу.

Она рассмеялась.

— Я не это хочу сказать. Просто ты вроде удивился.

— Пожалуй, да, — ответил я. — Не каждый день слышишь о вечеринках с гипнотизером. А как Джей вел себя под гипнозом?

— Я не очень четко представляю… — сказала Глэдис.

— Он произнес речь, — прервала ее Энн. — Чертовски хорошую речь, надо сказать.

Я мило улыбнулся Глэдис.

— Миссис Уэвер, вы говорите, что не очень четко представляете, как все происходило?

— Да, не очень. Я тоже была одним из объектов. Говорят, я вела себя… забавно.

— Говорят? Разве вы сами не помните?

Она покачала головой.

— Я почти ничего не помню об этом вечере. Боюсь, мне больше нечего сказать.

— Только вас и Джея загипнотизировали?

— Нет, — ответила Глэдис. — Еще одну из наших знакомых, ее зовут Эйла Вейчек. Только нас троих.

— И все, — включилась в разговор Энн. — Со мной не получилось. — Она тихо рассмеялась и внимательно посмотрела на меня. — Я немного испугалась. Боялась, что он может… — Она умолкла, но продолжала слегка улыбаться.

Внезапно сверху донесся кошмарный звук. Слова были из «Дома на пастбище», но мелодия была абсолютно новой. Я ухмыльнулся, глядя на Глэдис, и спросил ее:

— Джей всегда так песни приканчивает?

Она улыбнулась.

— Разве это не ужасно? Боюсь, что да, но мы к этому привыкли. Он через минуту спустится.

— Глэдис. Эй, Глэдис! — завопил Джей сверху.

Глэдис вздохнула?

— Извините, я на минутку. Наверное, не может найти свои туфли или еще что-нибудь.

Она усмехнулась, однако как только взглянула на меня, кончики рта у нее сразу опустились, она встала и вышла из комнаты.

Почти сразу же Энн произнесла:

— Марк, ты здесь долго пробудешь?

— Пожалуй, полчаса. А что?

Она говорила тихо.

— Я хочу поговорить с тобой. Когда ты уйдешь отсюда, не зайдешь в «У Фрэнки» на Беверли?

— «У Фрэнки»? Это коктейль-холл, да?

— Точно. И не смотри на меня с таким придурковатым видом. Мне двадцать один. Разве непохоже? — Она улыбалась.

Я ухмыльнулся.

— Ты еще малышка.

Она перестала улыбаться, но совсем не обиделась. Я обратил внимание на ее пухлые и нежные губы, которые чуть-чуть выступили вперед, когда она немного опустила подбородок, закрыла рот и втянула щеки. Образовавшиеся ямочки только подчеркивали ее довольно высокие скулы. Это был рассчитанный жест, делавший ее прекрасной, и она знала об этом.

Она сделала глубокий вдох и медленно проговорила:

— Ладно. Можешь звать меня малышкой.

— Черт! — выругался я про себя. Тут вернулась Глэдис и я не успел спросить Энн, о чем она хотела поговорить со мной. По-моему, я именно это хотел спросить.

Глэдис сказала:

— Он сейчас спустится, мистер Логан.

— Что? Кто?

Миссис Уэвер странно посмотрела на меня и сказала:

— Да Джей, — а Энн запрокинула голову и разразилась хохотом.

Она хохотала, начиная корчиться от смеха. Я тоже немного подергался, чувствуя, как краска медленно заливает мне шею и подкрадывается к лицу.

Энн не сводила с меня глаз, и на какое-то мгновенье она показалась мне сиреной из старого фильма, готовящейся соблазнить героя.

— Честное слово! — воскликнула миссис Уэвер. — Что происходит?

Я изобразил улыбочку.

— Энн впала в детство, наверное.

— Впала в детство? Да она еще не вышла из него.

Энн перестала смеяться и засверкала глазами на миссис Уэвер, но Глэдис, видимо, сказала это без задней мысли. В противном случае ей предстояло еще многое узнать о падчерице. Впрочем, наверное, и мне.

Как раз в этот момент вошел Джей и произнес:

— Хелло, Марк. Как голова?

— Вполне прилично. Я про нее забыл.

Энн спросила:

— Забыл про голову?

Я повернулся, чтобы посмотреть на нее, и увидел как у нее открылся рот. Видимо, она только что заметила пластырь у меня на затылке. Она встала и подошла ко мне.

— Вот те на! Я и не заметила. Что случилось?

— Один малый ударил меня по голове.

— Болит?

— Нет, — ответил я. — Сейчас нормально.

— Я знаю, почему я его не заметила. Я не видела твой затылок, потому что ты все время смотрел на меня. — Она нежно провела рукой по наклейке, потом опустила руку и что-то прошептала над моей шеей.

— Дурочка, — сказал Джей, обращаясь ко мне. — Воображает себя Матой Хари. — Однако произнес он это с теплотой и улыбался, глядя на нее. — Надо бы ее отшлепать, — добавил он.

Энн повернулась и медленно направилась к креслу. Я не был бы самим собой, если бы не улучил этот момент, чтобы посмотреть на нее. Ее действительно надо было отшлепать, она этого заслуживала, и идея отшлепать ее совсем не вызывала отвращения.

Джей сказал:

— Ты все время здесь и тебе никто не предложил выпить? Пойдем, Марк.

Он попал прямо в точку. Мне надо было выпить. Я проследовал за Джеем через пару больших комнат и вошел в его рабочий кабинет в конце дома. Кабинет был гордостью хозяина, он хорошо его оборудовал, правда он больше походил на бар, чем на рабочую комнату. У правой стены была устроена стойка со стеклянным верхом и стояло четыре бамбуковых табурета. Я взгромоздился на табурет, а Джей начал смешивать себе коктейль с кока-колой, а мне ром с содовой.

Я спросил:

— Джей, ты что-нибудь говорил Глэдис и Энн о попугае? Или о сделке?

Он покачал головой.

— Нет. Боюсь… понимаешь, боюсь, они подумают, что я чокнулся или еще что.

— Поверь мне, Джей, я совершенно уверен, что здесь ничего другого нет.

Он чуть-чуть улыбнулся.

— Ты опять про гипнотизм?

— А что за гипнотизер был у вас в субботу вечером?

— А, этот, — сказал он.

Его ответ меня немного удивил. Я ожидал, что он спросит — какой гипнотизер?

Он продолжал:

— Я все думал, как только тебя увидел, и решил, что это может тебя заинтересовать. Ладно, был тут один, но это же всего лишь вечеринка. Пригласил некоторых друзей. Никакого попугая. Никакой здесь связи нет.

— Черт! Ты хоть помнишь, что ты делал?

— Ну, не совсем точно. Глэдис и Энн подшучивают надо мной по этому поводу. Вроде бы выступил с большой речью.

— Ага. Послушай, что я скажу. Человека можно загипнотизировать, а потом сказать ему, что он ничего не будет помнить о том, что он делал, и он обо всем забудет. Разве это не стоит проверить?

Он смотрел на меня в течение нескольких секунд, потом медленно кивнул.

— Пожалуй стоит, хотя может это ты чокнулся.

Он аккуратно помешал напиток палочкой и передал мне стакан. Я сделал глоток и спросил:

— Ты можешь лично мне сделать одолжение? Пойдем со мной завтра и поговорим с этим моим приятелем психиатром. — И быстро добавил. — Я хочу сказать, что он сможет объяснить эту штуку с гипнозом, которую я пытаюсь вбить тебе в башку. Может он сможет избавить тебя от твоей птицы.

Он пожал своими узкими плечами.

— О’кей, Марк. Ладно, пошли назад.

— Еще одно, Джей. Ты не будешь возражать, если мы обсудим все это с твоей женой и дочерью? Все-таки происходит что-то странное. И потом, тебе будет легче, если снимешь камень с души.

Он поджал губы.

— Знаешь, давай сегодня об этом не будем. Подождем, пока я не поговорю с твоим психом.

Я решил на этом остановиться. Решил ничего ему не говорить о краже купчей, потому что мне показалось, что пока с него достаточно. Не было смысла усиливать его беспокойство. Я прихватил стакан и пошел за ним в гостиную.

Когда мы вошли, Энн уже не было. Глэдис все еще сидела на диване и я спросил ее.

— Энн смылась?

— Да. Она все время снует туда-сюда.

Если Энн направилась в коктейль-холл «У Фрэнки», значит она была абсолютно уверена, что я приду туда. Пока она не сделала ничего, что могло бы убедить меня в том, что она не уверена в себе. Я сел в кресло, а Джей — рядом с женой на диван. Вряд ли найдешь другую такую комнату, которая была бы так набита битком, как та, в которой сидят женщина, ее муж и ее любовник. Поэтому в течение пяти минут разговор не клеился. Потом Джей спросил меня, не хочу ли я сыграть партию в шахматы.

— пожалуй нет, Джей. я быстро проиграю. — я повернулся к Глэдис. — А этот гипнотизер. Он любитель?

— Нет, — ответила она. — Он профессионал, это его профессия. Он держит контору в центре города.

— Вы не могли бы дать мне его имя и адрес?

— Конечно же, мистер Логан. Его зовут Борден, Джозеф Борден, а его контора — в Лангер билдинг на Оливковой.

Джей посмотрел на меня и покачал головой, как бы пытаясь еще раз сказать мне, что я иду по ложному следу.

Я взглянул на часы. Было уже пять минут девятого, и если Энн сидела в коктейль-холле, она могла начать проявлять нетерпение.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Думаю, мне пора. Тогда до завтра, Джей.

Он кивнул и встал. У дверей я сказал:

— Ставлю пятерку, что послезавтра у тебя больше никаких неприятностей не будет.

Я еще не знал, что окажусь прав.

Глава 6

«У Фрэнки» оказалось небольшим заведением с приятным тусклым освещением и обслуживанием только за столиками — никакого бара, никаких табуретов. Напитки подавали откуда-то сзади. В центре зала стояли столики, а по всем четырем сторонам были устроены кабинки с роскошными диванами из черной кожи.

В середине зала в окружении столиков сидел за пианино изящный молодой человек, лениво перебирая клавиши. Через каждые несколько минут он начинал петь. По крайней мере он значился как певец, хотя его можно было бы назвать певицей. То, что называлось песнями, состояло, в основном, в том, что он нежно дышал в микрофон, расположенный в нескольких дюймах от его выразительного лица. Иногда можно было разобрать отдельные слова типа «амур», но больше всего волновали его охи, вздохи и стоны. Сексуальный малый.

Я никогда здесь раньше не был и задержался у входа в зал, пока не увидел белый платочек, развивавшийся над головой блондинки, сидевшей в кабинке в дальнем углу. Я кивнул высокому, изящному парнишке, который, пританцовывая, подошел ко мне, и последовал за ним к кабинке.

Зеленые глаза Энн блеснули, и она похлопала по кожаной подушке рядом с собой. Я сказал:

— Хелло, малышка, — и сел напротив Энн. Маленький круглый столик разделял нас.

— Хелло, — сказала она, встала, подошла к моей стороне дивана и втиснулась рядом со мной. — Ты не спешил.

— Я здесь. Едва вырвался.

Она рассмеялась.

— Ну, конечно. Еще бы.

— Почему именно здесь? — спросил

— Здесь ты меня действительно оценишь по достоинству, Марк.

Мы сидели всего в каком-то футе друг от друга, и она глядя на меня, сплела руки за головой и выгнулась вперед.

— Ты ведь оценишь меня, Марк, а?

— Конечно, детка. Давай перейдем к делу.

Она разжала руки, обвила мою шею и притянула меня к себе.

— Хорошо, — сказала она прежде, чем поцеловать меня в губы.

Меня это ошеломило. Может и не стоило так удивляться, но тем не менее я поразился, и глаза у меня широко раскрылись, когда она наклонилась и прижалась ко мне губами. Длинные ресницы нежно шелестели всего лишь в дюйме от моих глаз, но потом она пристально посмотрела на меня, в то время как ее пухлые и сочные губы, демонстрируя отработанный навык, ласкали мои. На какое-то мгновенье она этим удовлетворилась и была серьезна, но потом брови у нее изогнулись и я почувствовал, что ее рот растягивается в улыбке.

Я машинально выпрямился и оттолкнул ее от себя. С ума сошел, — подумал я про себя.

— Свеженький, — сказала она и посмотрела на мои руки.

Я быстро убрал их и спросил.

— Женщина, что ты пытаешься доказать?

— Женщина. — Она улыбнулась. — Так-то лучше. Ничего я не пытаюсь доказать. Я хотела тебя поцеловать.

— Ну поцеловала. Хотя вряд ли такое место для этого подходит. — Я вещал как пуританин.

— Да? А где бы ты хотел, чтобы тебя целовали? Все равно это отличное место. Здесь можно изнасиловать женщину и ни одна душа этого не заметит.

Я ухмыльнулся, глядя на маленькую плутовку.

— Скажи-ка, Энн. Ты действительно хотела поговорить со мной или проводишь какой-то психологический эксперимент?

— Это эксперимент. Хотя не психологический. Я на самом деле хотела с тобой поговорить. Во-первых, я собиралась заманить тебя сюда, а во-вторых, если бы мне нужен был предлог, я могла сказать, что хочу встретиться с тобой потому, что Глэдис тебе наврала.

— Наврала? — Я не мог раскусить эту девицу. Она выдала все это так просто, как будто в этом ничего не было.

— Тебе нужен предлог, — сказал я. — О чем она наврала?

— Ничего себе пришел на свидание, — сказала она. — Может поставишь мне что-нибудь?

— Я не на свидание пришел, но поставлю.

— Мне французский «Семьдесят пять». А что ты будешь пить? Кислоту?

Я проигнорировал ее выпад и поймал взгляд нашего официанта. Я сделал заказ и посмотрел на Энн.

— Выкладывай. Что там Глэдис наврала мне?

Наш разговор прервался, пока я подзывал официанта и делал заказ, и поэтому я не следил за Энн. А сейчас заметил, что она уставилась на меня, и не просто смотрела, а с каким-то странным напряженным вниманием следила за моим губами, плотно сжав свои. Она уже не выглядела такой привлекательной, как раньше. Она стала старше, более зрелой, в ней чувствовалось что-то животное. Иногда так выглядела Глэдис. Сейчас Энн была очень похожа на нее. Мне пришлось повторить мой вопрос.

Она пару раз моргнула, потом улыбнулась.

— Извини, Марк. Похоже, я была далеко. Так вот, Глэдис, она сказала, что не помнит, что происходило тогда вечером.

— А она помнит.

— Конечно, помнит. Мы больше часа болтали об этом в понедельник, а когда папа вечером вернулся домой, мы вдвоем подшучивали над ним.

— Что он делал?

— Мистер Борден сказал ему, что он Гитлер и что он должен произнести речь. И он произнес классную речь. Но вот что странно. Папа когда-то учил немецкий в колледже, но с тех пор ни слова по-немецки не сказал, а всю речь произнес на беглом немецком языке. Правда, странно?

— Да. — Энн снова оживленно болтала, прижавшись ко мне в широкой кабинке, и я почувствовал, как ее пальцы, словно случайно касались моего бедра. Я откашлялся.

— Тебе миссис Уэвер не очень нравится, да?

— Почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Все просто. Ты вытаскиваешь меня сюда и рассказываешь мне о ее вранье.

Энн улыбнулась.

— Она мне не нравится. А сюда я тебя не тащила, ты сам прибежал. А здесь я тебя поймала, правильно?

— Не надолго. Джей казался озабоченным в последнее время? Не в настроении?

— Ага. Что-то его тревожит, не знаю, что именно, но видно, что он чем-то озабочен.

— Глэдис не заметила. ^

— Или так говорит. Хотя она ничего бы не заметила, даже если бы луна свалилась с неба.

Некоторое время я молчал, размышляя о Джее и его чертовом попугае. Похоже, что ему не понравилась моя мысль рассказать всю историю его семье. Не поверил сначала он и мне, а может не верит и до сих пор, что все это результат гипноза, в чем я убежден. Мне совершенно не нравилось наблюдать за тем, как Джей разваливается на куски на моих глазах, и собирался я поймать его неуловимую птицу по многим причинам. Во-первых, наша дружба, его вера меня и его уверенность, что я смогу его выручить. Во-вторых, конечно, Глэдис. Мне казалось, что мой долг Джею намного превышает мои возможности погасить его. Однако я мало чем мог помочь ему, держа язык за зубами, а во всем этом запутанном деле было несколько весьма странных вопросов. Я еще минуту раздумывал, а потом выложил Энн всю историю с попугаем Джея. В заключении я сказал:

— Вот так. Попробую встретится с этим Борденом сегодня вечером, если смогу найти его. Что-то подозрительно.

Она нахмурилась и была абсолютно серьезна.

— Я ничего об этом не знала, Марк. Я видела, что папа чем-то озабочен в последнюю неделю, но считала, что это пройдет. Странно, в тот вечер о попугае ничего не говорилось. Просто несколько трюков, ну как с Гитлером, да небольшая лекция о гипнозе, которую прочитал Борден.

— Какие еще трюки? Что еще он приказал Джею сделать? Расскажи мне все об этом вечере, хорошо?

Официант принес напитки, я отхлебнул рома с содовой, а Энн начала рассказывать.

— Мы устроили ужин в субботу вечером, было восемь человек. В восемь часов явился Борден. Он прочитал небольшую лекцию, а потом продемонстрировал на папе трюк, когда человек падает, ну знаешь он стоит, а Борден ему говорит, что он наклоняется назад, ниже, ниже, еще ниже и когда папа упал, Борден поймай его. Потом он на отце еще кое-что продемонстрировал — гипнотический маятник, тяжелая рука и так далее.

Я прервал ее.

— Ты много знаешь о гипнозе. Откуда?

— Я специализировалась по психологии в колледже, да сейчас читаю «Журнал общей психологии» и некоторые другие.

— Все еще читаешь?

Она улыбнулась и без всякой рисовки сказала:

— Я закончила колледж год назад с лучшими показателями на курсе. Я — голова. Точно. Я считаю, что вообще-то я гений. — Она рассмеялась.

— В прошлом году? Так тебе только двадцать один?

— О! — раздраженно воскликнула она. — Только двадцать один. Если бы я с пятнадцати лет села на героин, сколько бы мне было сейчас. — Она вскинула голову. Ладно, когда Борден с этим закончил, он привел нас всех в расслабленное состояние и попытался провести групповой гипноз. У него получилось с папой, Глэдис и Эйлой. Потом он гипнотизировал их по очереди. Ушел после двенадцати. Было очень весело, но со мной у него ничего не получилось. Думаю, что тут моя вина. Я хотела посмотреть, что будет дальше. Кроме того, я не хотела, чтобы он меня загипнотизировал. — Она умолкла и посмотрела на меня, слегка втянув щеки. Потом шаловливо сказала. — Но тебе бы я позволила, если бы ты захотел, Марк.

Я не обратил внимания на эту реплику и спросил:

— А что дальше?

— Как что? Я была бы полностью в твоей власти, дорогой.

— Черт побери, ты же знаешь, что я имел в виду. Что потом произошло на вашем вечере?

Она снова посмотрела на мой рот, все еще втянув щеки, будто покусывая их изнутри. Губы у нее все время двигались туда-сюда, как будто месили что-то. Ее пальцы все еще касались моей ноги, потом она положила ладонь мне на бедро. От ладони исходил такой жар, словно она лежала прямо на коже.

Энн сказала каким-то новым, натянутым голосом.

— Забудь о том вечере, Марк. Давай поговорим об этом вечере. О нашем вечере.

С каждой минутой я все больше и больше запутывался. Казалось, Энн была то в одном, то в другом настроении. Какое-то мгновение она была веселой и милой, очевидно вполне нормальной, а потом ее охватывало, почти поражало, какое-то странное состояние, а может страсть. Я просто не мог разобраться в ней.

— Послушай, Энн, голубушка, — сказал я. — Это не вечер. Понятно? Просто приятная беседа и мне нужна кое-какая информация. Выкладывай.

Она вздохнула и слегка улыбнулась.

— О’кей. Полагаю, ты здесь босс.

Судя по голосу вроде бы ничего не изменилось, никакой напряженности в голосе. Однако ее рука, по-прежнему лежавшая на моем бедре, немного дрожала, и я чувствовал эту дрожь всем своим хребтом.

Она продолжала рассказывать. Борден заставил их проделывать разные штуки. Правда, никаких попугаев. Он рассказал Глэдис, что после того как он разбудит ее, он будет касаться своего носа и она каждый раз будет вставать, откашливаться и садиться. Она так и делала. Когда Борден спросил ее, почему она так делает, она ответила, что ей защемило спину и она пыталась от этого избавиться. Правда, смешно, как они всегда объясняют причины своих действий после внушения?

— Иногда ничего смешного в этом нет. Никакого попугая, а?

— Абсолютно никакого.

— Джей оставался наедине с Борденом?

— Дай подумать… пожалуй, один раз. По-моему, он пошел с папой в его кабинет выпить. Впрочем, это было после того, как все уже закончилось, да они там долго и не задерживались. А что?

— Просто любопытно, Энн. Ни в чем нет уверенности. Больше ничего не хочешь рассказать?

— Больше ничего, ну, что, все?

— Нет. Как насчет того, чтобы дать мне списочек всех, кто присутствовал у вас в тот вечер?

Она несколько мгновений молчала, потом выражение лица у нес снова изменилось.

— Мне придется убрать руку, — сказала она. — Ты вел себя так, как будто и не знал, что она там, Марк.

Я поразился, как напряженно звучал мой собственный голос, когда я ответил.

— Я знал, что она там.

Она улыбнулась, не разжимая зубов, и нежно провела ладонью по моей ноге. Потом потянулась к сумочке и вынула карандаш и кусок бумаги. Во рту у меня пересохло.

Перед тем как начать писать она бросила на меня взгляд из-под длинных ресниц и нежно произнесла:

— Угу. Пожалуй, ты знал. — Потом небрежно сказала. — Давай посмотрим, так, папа, Глэдис и я, потом Артур в длинных кальсонах. Затем мистер Ганнибал, папин адвокат и вроде как друг семьи. Он пришел с мисс Стюарт. Еще Питер Солт и Эйла Вейчек. Он художник, а она натурщица. Боюсь, она тебе понравится. — Она писала и говорила одновременно.

— Почему она мне понравится?

— Потому что она просто прелестна. Тебе разве не нравятся прелестные женщины?

— Конечно нравятся, но…

— Я тоже прелестна, но может она больше в твоем вкусе. Ее можно назвать сексуальной. На вид сладострастная, даже больше, чем я. — Она сделала паузу и потом добавила. — Конечно, она немного глупа.

— Теперь знаю, что она мне понравится. Однако я могу не понравится ей.

Энн подвинула мне листок через столик и сказала:

— Если не понравишься, то сразу поймешь. — Она хмыкнула.

— А если понравишься, то тоже сразу поймешь. Одно только у Эйлы плохо. У нее большая грудь. — Она улыбнулась и продолжила, как бы специально разжигая мое воображение. — Хотя не знаю, если бы ты увидел ее обнаженной, ты мог бы со мной не согласиться. Это могло бы тебе понравиться.

Я не знал, что сказать.

— Но ты же никогда, — сказала Энн, — не видел Эйлу. Тебе будет трудновато представить, как она выглядит в обнаженном виде. — Она сделала паузу и еще нежнее сказала. — Но ты можешь представить меня, правда, Марк?

В этом-то и была вся беда: я уже этим занимался.

— Попробуй, Марк, — сказала она. — Посмотри на меня и постарайся представить. — Она откинулась назад, прислонившись к стенке кабинки. — Сейчас же, Марк.

Я все же посмотрел на нее, на все выпуклости и округлости тела, которые так ясно вырисовывались под облегающей шерстью. Потом вспомнил про Джея и Глэдис. Я отодвинулся от нее и грубо произнес:

— Ради бога, Энн, дай парню отличиться. Прекрати и слушай внимательно. Почему ты считаешь, что я встречусь с этой Эйлой? Или с кем-нибудь еще?

Она вздохнула, пожала плечами и выпрямилась:

— Очень просто, — молвила она наконец скучноватым голосом. — Ты расспрашиваешь Глэдис о папе и вечере. Ты забрасываешь меня вопросами. Теперь этот папин попугай. Когда мы расстанемся, ты обойдешь всех, кто был у нас вечером, может для того, чтобы узнать кто из нас врет — я или Глэдис. Разве не так? Так же, детектив.

— Ну…

— Конечно, обойдешь. Хочешь чуть-чуть повеселиться?

— Ну…

— Когда встретишься с Питером Солтом, скажи ему, что ты художник. Может он продемонстрирует тебе свои картины. — Она показала на листочек бумаги. — Здесь имена и адреса, которые я знаю.

— А эти картины. Хорошие?

— Просто писк. Он пишет обнаженную натуру.

Обнаженную натуру? Что ж, обнаженная натура мне нравится.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда в свободное время займусь картинами.

Она допила стакан.

— Еще.

— Э нет. Я должен встретиться с гипнотизером.

— Правда, Марк, — сказала она серьезно. — Мне хочется еще выпить. Я не хочу, чтобы ты уходил. Пожалуйста. — В ее голосе чувствовался подвох.

Я серьезно посмотрел на нее.

— Энн, в чем дело? Ты же знаешь, у меня работа, и мы не можем просидеть здесь весь вечер. — Я посмотрел вокруг. — И уж, конечно, не в этом заведении. Несколько странное для нас местечко, согласна?

Она не улыбнулась в ответ, а без обиняков сказала:

— Это клуб педиков. Я здесь как дома.

— Ты? Но ты же не…

Она прервала меня.

— Не так, конечно. — Замялась, потом придвинулась ко мне, тесно прижавшись своим бедром к моему. Она сложила руки на коленях и без улыбки смотрела на меня. Еще до того, как она начала говорить, я понял, что она собирается рассказать что-то о себе, и внезапно мне расхотелось ее слушать.

Однако Энн прямо посмотрела на меня и поспешно сказала:

— Они все больные, поэтому я здесь чувствую себя как дома. Видишь вон того коротышку в кабинке напротив нас?

Мне не надо было смотреть на него. Я уже засек этого малого, потому что официант уже три раза подходил к его столику, тогда как мы с Энн выпили только по разу.

Энн сказала:

— Он гомик и ему это не нравится. Может он чувствует свою вину. Поэтому, он еще и пьяница. Алкаш. До первого стакана с ним все нормально, но потом, ну в общем, он не в порядке. Он мне нравится. Я похожа на него.

Я нахмурился, все еще недоумевая, и она прояснила значение своих слов, коснувшись меня рукой и еще теснее прижавшись всем телом ко, мне.

— Только в моем случае это не алкоголь, Марк. Это ты.

Она была совсем малюткой, но вела себя так странно, что я почти боялся ее. И потом, горячая настойчивость, чувствовавшаяся в ее словах и движениях, передавалась и мне. Молодая, пылкая, прелестная, и я уже начинал думать о ней больше как о женщине, чем как о дочери моего друга.

Я и так оказался серьезно замешанным в делах Уэверов, а Энн мне слишком нравилась. Я не хотел увязать еще глубже.

— Мы все выяснили, Энн. Я отвезу тебя домой, — сказал я.

Она запротестовала, но когда я выскользнул из кабинки, последовала за мной и пошла к двери. Когда мы выходили, пианист коснулся своими длинными белыми пальцами клавиш и выдал нежный вздох в микрофон.

Всю дорогу она сидела, сжавшись в комочек на сиденьи, закрыв глаза и скрестив руки на груди, словно обнимала саму себя. Я взглянул на нее один раз и увидел, как ее бедра слегка извиваются. Ее глаза были все еще закрыты и, казалось, что она даже не подозревает, что я здесь.

Однако когда я остановился перед большим домом на площади святого Эндрюса, она взяла меня за руку и подвинулась поближе ко мне:

— Марк.

— Да, Энн?

— Я надеялась, что ты меня куда-нибудь отвезешь. Не сюда. Не домой.

— Я же сказал, что отвезу тебя домой.

— Я знаю. Но я думала… Ладно, ничего. Марк, посмотри на меня.

Ее лицо было так близко, что я ничего не видел, кроме нежных бровей, больших зеленых глаз и изогнутых алых губ. На нем застыло напряженное выражение. Влажные губы раскрылись.

— Поцелуй меня, Марк. — Одной рукой она обвила мою шею, придвинулась еще ближе, нагнула мою голову и прижалась ко мне губами. Ее поцелуй был нежным, губы — мягкими и теплыми. Сначала. Потом он стал требовательным, жаждущим. Это был уже не поцелуй, а приглашение. Я обнял ее, прижал к себе, наши губы слились и язык ожил.

В конце концов я положил ей руки на плечи и мягко оттолкнул от себя.

— Подожди минутку, Энн. Это ничего хорошего не даст.

— Пожалуйста, Марк. — Ее нетерпеливые руки без устали трудились, зубы были крепко сжаты. Я видел, как бьется жилка у нее на щеке. Меня обдавало ее горячее дыхание.

— Энн, мне надо ехать — сейчас же. Мы не можем. Мне надо встретиться с Борденом.

— Марк. Я тебе совсем не нравлюсь? Ты считаешь, что я некрасивая?

Мои пальцы чувствовали ее мягкие плечи. Каждые несколько секунд ее тело вздрагивало, и эта дрожь через пальцы проникала в мое тело.

— Конечно, ты красивая, — сказал я. — Ты прекрасна, ты восхитительна… — Я умолк. Я не мог найти слов, чтобы объяснить ей мое состояние.

— Тогда не будь жестоким, — лепетала она. — Я же сказала тебе за столиком, как я себя чувствую. Помоги мне, Марк, помоги.

Она еще крепче обняла меня и снова прижалась ко мне. Ее губы снова слились с моими. Ее пальцы скользнули по моей щеке и вниз по груди. Через тонкую рубашку я почувствовал, как ее ногти врезаются в тело. Сердце у меня тяжело забилось.

Я чувствовал ее мягкое, податливое тело. Она повозилась со свитером и прижала мою руку к своему телу. Она запустила мне руку под рубашку и я почувствовал, как ее ногти вонзились мне в кожу. Я провел рукой по ее телу и обхватил ладонью ее твердую, теплую грудь. Ее губы жадно впились в мой рот, мое лицо пылало от ее дыхания. Казалось, что ее грудь обожгла мою ладонь, когда она выпрямилась и выгнулась вперед. Все слилось — ее нежная грудь, бархатная кожа, ее бедра, влажные требовательные губы.

— Марк, — нежно прошептала она. — Марк, полюби меня, люби меня, люби меня.

Эти слова, как ледяная вода, обрушились на мою плоть.

Я вдруг вспомнил, как Глэдис произносит те же слова, почти так же, как Энн, те же едва слышимые фразы, нетерпеливые, неразборчивые, слившиеся в одно слово. Вспомнил, как напрягается тело Глэдис, а ее руки судорожно впиваются в мое тело. Глэдис. Миссис Уэвер.

Я неожиданно грубо оттолкнул Энн от себя.

Она охнула.

— Марк!

— Иди домой, Энн. — Я не узнал свой голос — грубый, мерзкий.

— Что случилось? Я не понимаю.

— Пожалуйста, Энн. Иди домой.

— Ты серьезно?

— Да.

Не знаю, как долго она смотрела на меня, моргая и крепко сжав рот. В конце концов она вымолвила, наклонив голову:

— В чем дело, Марк?

— Ни в чем. Не знаю.

— Тебе что-то во мне не нравится?

— Нет.

— Тогда почему?

— Не могу тебе сказать. Сам не уверен. Я совсем запутался. Просто… просто забудь об этом, Энн.

Несколько мгновений она сидела тихо, потом тяжело вздохнула.

— Я войду в дом, Марк, и поднимусь к себе наверх. И буду думать о тебе. Это то, что ты хочешь.

— Наверное.

— Я разденусь, думая о тебе. Лягу голой в постель. И буду думать о тебе. Я буду бодрствовать. И я буду думать о тебе.

Она умолкла. Я ничего не сказал.

Энн больше ничего не сказала. Через несколько невероятно долго длившихся секунд она вышла из машины и тихо захлопнула дверь. Я слышал, как ее высокие каблуки застучали по цементной дорожке. Входная дверь за ней закрылась.

Я еще немного посидел в машине, потом завел мотор и поехал в центр.

Глава 7

Дверь открыл сам Джозеф Борден, Я предварительно позвонил ему и сказал, что я частный детектив, но пока он не знал, что мне было от него нужно.

На вид это был кроткий человек среднего роста с вьющимися темными волосами и нежными голубыми глазами, небольшими усами и длинным узким носом. На нем был коричневый халат, перехваченный в талии золотым поясом. Стоя в дверях своей квартиры на Каталина стрит, он вежливо осведомился:

— Вы мистер Логан?

— Верно, мистер Борден.

— Входите, пожалуйста. — Он посторонился и я прошел в комнату, где он показал мне на современное угловатое кресло, которое, когда я сел, оказалось поразительно удобным. Гостиная состояла из целой серии углов и ломаных линий, соединявшихся в приятное для глаза целое. Половину одной стены занимали два больших книжных шкафа, на полках которых стояло много книг в ярких бумажных обложках.

Борден сел в такое же кресло в нескольких футах от меня и весело спросил:

— Чем могу быть полезен, мистер Логан?

— Вы профессиональный гипнотизер, правильно?

— Да. — Он ждал, когда я продолжу.

— Вы не будете возражать, если я попрошу вас в общих чертах рассказать о своей работе?

— Конечно, нет. В основном я читаю лекции и выступаю с частными и публичными сеансами гипноза.

— Вот поэтому я и здесь. Вы провели такой сеанс в прошлую субботу в доме мистера и миссис Уэвер.

— Да, провел. И весьма успешно, надо сказать.

Он мило улыбнулся.

— Когда вы гипнотизировали мистера Уэвера, галлюцинации являлись частью постгипнотического внушения?

Он широко раскрыл свои нежные голубые глаза.

— Что вы, нет. Я не внушал никаких галлюцинаций. Единственный сеанс, который я провел с ним, состоял в том, что он должен был произнести речь как Гитлер, да еще в самом конце вечера я подверг его еще одному внушению. Когда я щелкал пальцами, он должен был сказать: «Пойдемте, выпьем по стаканчику на ночь». — Борден мягко улыбнулся. — Довольно интересный способ завершения сеанса.

Я кивнул.

— Что потом?

— Мистер Уэвер смешал несколько коктейлей, мы все выпили, и я ушел домой. Я никогда не позволяю себе пить во время сеанса. — После короткой паузы он добавил. — Конечно, я позаботился разбудить всех до моего ухода и снять все внушения.

— Кто-нибудь был с мистером Уэвером, когда он готовил коктейли?

— Он был настолько любезен, что пригласил меня посмотреть его кабинет, все остальные его видели. Он весьма гордится этой комнатой.

— Ага. Мистер Борден, все эти вопросы я задаю вам потому, что после этого вечера у Джея Уэвера каждый день возникают галлюцинации. Он считает, что у него на плече появляется попугай. Черт побери, я твердо уверен, что это постгипнотическая суггестия?

— Что, это? — сказал он удивленно.

Я объяснил подробнее, и тогда он сказал:

— Это действительно похоже на последствия гипноза, но уверяю вас мистер Логан, это совершенно не связано с субботним сеансом. Ни попугай, ни какие-либо другие галлюцинации даже не упоминались. Если бы об этом шла речь, то я, как весьма осторожный и компетентный гипнотизер, не оставил бы никаких внушений в разуме субъекта после сеанса. — Он выглядел раздраженным.

— Последнее, мистер Борден. Не могли бы вы вкратце описать сеанс, который вы дали в тот вечер?

Он кивнул.

— Безусловно. Я выступил перед собравшимися, их было восемь человек, с короткой беседой об основах гипноза. Так сказать, проинструктировал их перед погружением в транс. Потом, после нескольких демонстраций, я попытался провести групповой гипноз.

Я прервал его.

— Другими словами, вы попытались загипнотизировать их всех сразу? — он кивнул и тогда я спросил. — А если бы все восемь погрузились в транс?

— С такой группой это никогда не получается, мистер Логан. Однако я смог погрузить в глубокий транс троих из них, используя метод обратной связи Эндрю Солтера. Он заключается в том, что гипнотизер спрашивает субъекта, как тот себя чувствует, и при следующей попытке внушает эти ощущения субъекту. Между прочим, я считаю это весьма значительным достижением. — Он опустил голову. — Так, это были мистер и миссис Уэвер и еще одна женщина со странным именем! Очень привлекательная девушка.

— Эйла Вейчек?

— Да, правильно. Во всяком случае я подверг эту троицу мгновенному гипнозу, потом разбудил их и проводил опыты с каждым по отдельности, так чтобы остальные семь человек могли наблюдать за трансом.

— Минуточку, мистер Борден. Что значит мгновенный гипноз?

— Общеизвестная процедура. Как только субъект впадает в транс, ему можно внушить, что он сразу же заснет, как только последует определенный сигнал или будет произнесено определенное слово или фраза. Например. Субъект А загипнотизирован. После этого я ему говорю, что он заснет глубокими, крепким сном, когда я щелкну пальцами и скажу ему: «Спать». Потом он просыпается и, когда я щелкаю пальцами и говорю: «Спать», он немедленно засыпает.

Я покачал головой.

— Вы хотите сказать, что могли бы сейчас пойти к мистеру и миссис Уэвер или Эйле Вейчек и усыпить их?

— Вовсе нет. Я же сказал вам мистер Логан, что перед тем, как покинуть Уэверов, я снял все внушения. Если помните, там было пять человек, которые вообще не подвергались гипнозу. Пять, кроме меня. Мне пришлось бы начать все сначала и с их согласия.

— Ага. — Я прокрутил все это в голове и потом сказал — Ну, что ж, спасибо за секретные сведения. Это, пожалуй, все, что я хотел, мистер Борден.

Я взглянул на часы. Шестнадцать минут десятого. Я посмотрел на Бордена, думая о странной власти, хотя бы временной, над тремя людьми в тот вечер. Я все еще размышлял над попугаем Джея.

— Чем больше я узнаю о гипнотизме, — сказал я, — тем все больше интересного нахожу в нем. Просто так приказать людям спать и, бах, они отключаются.

Он рассмеялся.

— Это не так просто, мистер Логан. Существует несколько методов… — Он сделал паузу и слегка нахмурился. — Ну, например… — начал он, но не договорил.

Потом он пошел к углу комнаты и отодвинул от стены стол, на котором стоял большой переносной проигрыватель и еще какое-то устройство, доселе мне неизвестное. Это был картонный диск диаметром около шести дюймов, с черным пятном посередине и чередующимися черными и белыми кривыми полосами, нанесенными по всей его поверхности. Они начинались в центре тончайшими линиями, а у края диска их ширина уже достигала полдюйма.

Борден включил проигрыватель и произнес, указывая на черно-белый диск.

— Есть много способов привлечения внимания с целью облегчения гипноза — хрустальные шарики, пятно на стене, яркий предмет — но, по-моему, вот это очень, эффективное средство.

Он нажал на другую кнопку и диск начал вращаться, полосы слились, и образовавшаяся спираль просто притянула мои глаза к черному центру.

— Обратите внимание, — произнес Борден тоном приятного собеседника, — есть какое-то очарование в этом диске, когда он начинает вращаться. Я часто им пользуюсь для того, чтобы привлечь внимание субъекта и уменьшить его сопротивление. Добавьте успокаивающей, приятной музыки и эффект усилится.

Он повернул ручку и из динамика полилась ритмичная мелодия. Эффект действительно был расслабляющим.

— Видите, как это помогает, — продолжал Борден. — Глаза сосредоточенны на диске, а музыка на фоне моего голоса звучит успокаивающим контрапунктом. Это расслабляет вас, вы полностью расслабляетесь.

Насчет этого он был прав. Вращающийся диск в сочетании с музыкой обладали явным гипнотическим воздействием даже без голоса Бордена. Он продолжал говорить и мне вдруг показалось, что его голос слегка изменился, стал более звучным, глубоким и грудным.

Он произнес:

— У вас очень тяжелые, тяжелые руки; ваши ноги тяжелеют, очень тяжелые. — Его голос зазвучал еще громче, стал совсем низким.

И я все это чувствовал. Я ощущал тяжесть в руках и ногах, которой раньше не испытывал. Я ощущал… черт побери, что здесь происходит? Я энергично потряс головой, оперся о ручки кресла и поднялся.

— Чертовски интересно, — сказал я.

Он улыбнулся.

— Безусловно, мистер Логан. Как видите, гипноз это не только усыпление людей, в нем есть нечто большее.

Он повернул ручки и музыка внезапно прервалась. Диск стал вращаться с меньшей скоростью и потом остановился.

Я хотел убраться отсюда ко всем чертям.

— Мы еще увидимся, — бросил я и направился к двери.

— Обязательно. Меня очень заинтересовал попугай, о котором вы говорили.

Он проводил меня до двери и, когда я уже выходил, сказал:

— Между прочим, мистер Логан. По-моему, из вас получился бы прекрасный объект для проведения гипноза. Ну, дайте знать, как пойдут дела, хорошо?

— Конечно, — ответил я и дверь за мною закрылась.

Я вышел на улицу и сел в свой бьюик. Поддавшись внезапному порыву, я взглянул на часы. Только двадцать одна минута десятого, а перед этим, когда я последний раз смотрел на часы, было шестнадцать минут десятого. Я посмеялся над собой из-за того, что он довел себя до такого нервного состояния, но все же испытал чувство облегчения, так как мог отчитаться за время, проведенное в квартире Бордена.

Было еще рано. Я решил нанести еще один визит, а потом ехать домой и посмотрел на список, который Энн передала мне. Я еще не беседовал с Артуром, приятелем Энн, не говорил ни с Робертом Ганнибалом, адвокатом Джея, ни с мисс Стюарт. Не встречался ни с Питером Солтом, ни с Эйлой Вейчек. Эта встреча обещала быть более интересной. Особенно с Эйлой. Энн Уэвер довела меня до довольно печального состояния, и как бы там Эйла не выглядела, она все же была женщиной.

Тут я обратил внимание на адреса и предстоящая встреча с Питером и Эйлой стала еще более интересной. Питер Солт жил в доме 1458 на Марафонской улице, в квартире номер семь. Эйла Вейчек жила в доме 1458 на Марафонской улице, в квартире номер восемь.

Я поехал на Марафонскую улицу.

Через дверь квартиры номер семь струился свет. Я постучал и через минуту услышал шаги. Дверь открыл высокий, худощавый человек лет тридцати. Его подбородок был в краске, в руках он держал длинную кисть.

— Привет, — жизнерадостно сказал он. — Давайте, заходите. Осторожнее.

Я вошел, соблюдая осторожность, сделал шаг, чтобы не споткнуться о высокий сапог, и наткнулся на лежащую рядом с ним книгу. Я обошел остальные препятствия и остановился посередине комнаты. Порядка в ней не было, но если хозяин не был против этого, то и я не возражал.

— Я Питер Солт, — сказал он. — А вы кто?

— Марк Логан, мистер Солт. — Я показал ему удостоверение. — Я частный детектив.

Он ухмыльнулся, обнажив ровные белые зубы.

— Кроме шуток? Что случилось?

— Просто проверяю кое-что в связи с вечеринкой в доме Джея Уэвера в прошлую субботу, на которой вы были с Эйлой Вейчек.

— А, да. — Он ухмыльнулся. — Настоящий бал. — Потом посерьезнел и нахмурился. — А почему вы проверяете? Что-нибудь случилось?

— Ага. Правда, ничего существенного. Просто хотел переговорить кое с кем из присутствовавших, чтобы выяснить, что там происходило.

Сзади меня открылась дверь и в комнату вошла высокая, черноволосая женщина, порочного вида. Ее волосы были убраны со лба и туго стянуты на затылке, ниспадая на плечи. Она была в легком черном халате, и выглядела именно такой, какой ее описала Энн — сладострастной и, пожалуй, прелестной. Энн была права и еще насчет кое-чего. Я бы назвал ее сексуальной. У нее длинные-предлинные ногти, кровавого цвета рот, черные брови, как крылья, разлетались от переносицы. И это было не все, что разлеталось.

Она сказала.

— Хелло. Вечеринка?

— Никаких вечеринок, Эйла, — ответил Питер. — Пока, по крайней мере. Это Марк Логан, частный детектив. Хочет получить секретные сведения об этом бале с шаманом.

Она взглянула на меня, ничего не сказала, прошла к стоящему в углу комнаты обитому креслу и плюхнулась на него, перебросив ноги через ручку. Она ужасно небрежно относилась к своим длинным, красивым ногам. Кроме Эйлы под халатом, видно, ничего не было.

Я объяснил им причину своего визита, и мы минут десять обсуждали вечеринку у Уэверов. Ничего для меня нового из этого не выплыло. Оба посмотрели на меня непонимающе, когда я рассказал им о попугае. Они подтвердили все, что рассказал мне Джозеф Борден. Я уже собирался уходить, когда вспомнил про картины Питера, о которых мне рассказывала Энн, и небрежно бросил, что «занимаюсь» живописью.

— Правда? — просиял Питер. — Ну, тогда пошли назад. Я как раз заканчиваю одну работу. Может вас заинтересовать.

Я вернулся вместе с ним в студию. Впереди нас шла Эйла, и шла она прекрасно. Во мне крепла уверенность, что под халатом на ней ничего не было. Он облегал ее талию, обтягивал выпуклую линию ее бедер. Упругое тело мягко колыхалось под тонкой тканью.

В середине комнаты на мольберте было натянуто большое полотно. Перед мольбертом стоял низкий, задрапированный диван. Эйла подошла к нему и прислонилась, придерживая полы халата так, что они едва сходились. Если так можно было сказать. Я с усилием отвел глаза в сторону и посмотрел на полотно, яркое, как черт знает что. На нем были кривые линии, точки, пятна. Я стоял, как дурак.

Питер озабоченно посмотрел на меня и спросил:

— Нравится?

Я пожевал ртом. Очевидно, это было современное искусство, «модерн». «Симфония обманщика», может. Или «Рассвет над критиком». Я просто не знал, что и сказать, боясь наврать.

— Гм. Да, действительно, — сказал я.

— Конечно, надо кое-что еще доделать, чтобы замысел стал по-настоящему понятен. Это моя последняя работа — «Диана после охоты», я так ее назвал. Должен чистосердечно признаться, что ни с какой другой натурщицей я бы такого эффекта не добился. Только Эйла смогла обеспечить нужное вдохновение, драму, пламя…

— Эйла? — Я взглянул на пестрое полотно. — Это Эйла?

Питер Солт хмуро посмотрел на меня.

— Ну и болван же я!

— Конечно, — грубо ответил он. — Это же очевидно. Видите, — он ткнул кистью в полотно. — Лейтмотив, — он прервался и повернулся к порочной девушке. — Эйла.

Она кивнула и пожала плечами, отпустив полы халата. Он распахнулся. Я был прав, на ней ничего не было. С полным безразличием она подняла руки и сбросила халат с плеч. На это должно быть ушло секунды две, но мне эта сцена с раздеванием показалась вечностью. Каждое движение выполнялось как бы с рассчитанной, возбуждающей медлительностью.

Ткань упала с плеч, обнажив ее высокую, вызывающую грудь. Казалось, Эйла почти не обращала внимания на свою наготу, однако пристальный взгляд ее темных глаз не отрывался от меня. Она придержала халат у талии, и теперь он прикрывал только внешнюю сторону ее бедер. Она стояла слегка расставив ноги, ее черные брови разлетались в стороны, грудь выступала вперед и ее белая кожа ярко блестела на фоне черной ткани. Она выглядела почти неприлично голой. Глядя на нее я подумал о похотливой, чувственной женщине, которая нашла бы себе усладу и в аду.

Халат упал на пол. Эйла повернулась, шагнула к дивану и легла, не двигаясь.

Питер продолжал говорить, но я едва его слышал. Он что-то сказал о «светотенях… символических элементах… о сложных тональных сочетаниях» и еще о многих непонятных вещах, а я все смотрел на Эйлу. Насколько я понимал, она была единственным произведением искусства в этой комнате, и все необходимые элементы были при ней, символические и какие угодно.

Питер ни на секунду не отрывался от полотна и продолжал болтать. Я тоже, не отрывая глаз от Эйлы, через соответствующие промежутки вставлял замечания, полные безудержных похвал. Эйла повернула голову и смотрела на меня, коварно улыбаясь.

Питер обратился ко мне, и я, ради разнообразия, посмотрел на него.

— Спасибо, — сказал он, довольно улыбаясь. — Приходите посмотреть, когда она будет закончена.

— Да, действительно, — ответил я. — Конечно, приду.

Питер повернулся к полотну и начал работать. На мой взгляд, там нечего было добавлять, но он продолжал тыкать кистью то тут, то там. Я стоял, не шевелясь. У меня уже больше не было вопросов к Питеру, но я хотел задать пару вопросов Эйле.

Питер вдруг разразился воплем.

— Черт возьми, где этот желтый крон?

Я вздрогнул.

— Что?

— Желтый крон. Его как раз не хватает! — Он рылся в большом ящике со сплющенными тюбиками краски. — Эйла, черт побери, где этот желтый крон?

Она пожала плечами. Потом приподнялась на локте, и ее длинные волосы упали волной на белое плечо.

— Проклятье, — выругался Питер и выскочил из комнаты. Откуда-то издали послышался стук хлопнувшей двери.

Эйла посмотрела на меня.

Через несколько секунд я спросил:

— Куда он пошел?

— Вероятно, в гараж. Он держит там краски и другие вещи.

— А. Только в гараж.

Она улыбнулась. Как будто сам дьявол коварно улыбался. Но это была красивая улыбка.

— Мистер Логан, — сказала она.

— Да?

— Подойдите сюда.

У нее было вызывающее трепет контральто. Низкое и мягкое, как ночь, как мгла. Под стать ее черным волосам, бровям и глазам. Я подошел к дивану.

— Сядьте, — предложила она.

Я сел около нее и она сказала:

— Посмотрите на меня.

Ее слова удивили меня. Я ожидал, что она скажет что-то другое.

— Что? — спросил я. И невольно затаил дыхание.

— Посмотрите на меня, мистер Логан. Просто посмотрите. Вы не против? — Она говорила очень медленно, почти лениво.

— Нет. Конечно нет. Я… — Странный получался разговор.

Она полулежала на локте, теперь же легла на спину, опустила руки по бокам и вытянула ноги. Она взглянула на меня и проговорила:

— Мне нравится, когда на меня смотрят, мистер Логан. Я люблю, когда на меня смотрят мужчины. — Она облизала губы и улыбнулась. — Поэтому я позирую в таком виде. Я получаю от этого удовольствие: чувствую себя лучше.

Она немного помолчала, потом продолжала:

— Питер смотрит сквозь меня. Но вы-то нет. Я знаю, что вы испытывали возбуждение, глядя на меня. Было? А сейчас?

— Ну, да. Конечно, Эйла.

— Можно звать тебя Марком?

— Да.

— Посмотри на меня, Марк. Сядь поближе ко мне, еще ближе, Марк.

Я подвинулся ближе к ней, всматриваясь в ее странной красоты лицо. Я обнял ее за талию, лаская ее выпуклую грудь.

Она медленно повела головой, глядя мне в глаза.

— Нет, — сказала она. — Не касайся меня. Пока не надо, Марк.

Она взяла меня за руки и отодвинула их от себя, потом вновь вытянула свои руки вдоль тела. Ее кожа ярко блестела. Я посмотрел ей в лицо — глаза у нее были закрыты, но она улыбалась.

Я коснулся ее бедра и невольно начал ласкать. Она открыла глаза, посмотрела на меня и снова облизала губы.

— Хорошо, — сказала она. — Сейчас хорошо, Марк.

Я нагнулся к ней. В этот момент хлопнула входная дверь.

Выражение лица Эйлы не изменилось. Я соскользнул с дивана и встал.

— Я… я лучше пойду.

— Он не возражает.

— Что?

— Питер не возражает. Я для него только натурщица. Останься.

Я покачал головой.

В комнату вошел Питер. Он размахивал рукой, держа в ней серебристый тюбик.

— Желтый крон! — ликующе заорал он.

Я был готов врезать ему в челюсть.

Питер начал наносить краску на полотно. Эйла приняла первоначальную позу. Через одну-две минуты она повернула голову и посмотрела на меня. Ее яркие алые губы изогнулись в улыбке. Потом она отвернулась. Длинные багряные ногти мягко поскрёбывали по дивану. Я слышал этот тихий звук.

Питер продолжал мазать полотно. Я вышел.

На Уилширском бульваре я заехал в ресторан для автомобилистов и с трудом впихнул в себя гамбургер, запив его черным кофе. Чувствовал я себя совсем нездорово. Посидел несколько минут в машине, размышляя о Энн Уэвер и о Эйле Вейчек и мне стало еще хуже. Потом поехал по бульвару к себе домой.

Мне пришлось растолкать привратника, дремавшего за столом, однако в конце концов я получил свой ключ и поднялся на лифте на пятый этаж. Войдя в комнату, захлопнул дверь и двинулся в темноте к маленькой настольной лампе справа от меня. Я нашел ее на ощупь, включил — и никакого результата. В комнате по-прежнему было темно, и я мысленно напомнил себе, что надо бы иметь запас лампочек.

Я пожал плечами и, шаря рукой по стене, добрался до выключателя. Нажал его и опять никакого результата, только легкий щелчок в темноте. Несколько мгновений я тупо смотрел в темноту, но потом почувствовал, как внутри меня нарастает беспокойство. Я автоматически втянул голову в плечи, вспомнив, что внизу свет был, да и холл на моем этаже был освещен. Я уже решил вернуться за револьвером, когда сзади меня воздух слегка заколебался и моя голова взорвалась.

Я плыл… плыл… в голове стучало и она протестовала, как будто ее зажали в тиски. В глазах мелькали какие-то неясные очертания, сердце бухало, голова наливалась кровью. Казалось, что череп увеличивается, сокращается, ноет и разрывается от боли. Рядом со мной послышалось какое-то движение, и я с усилием открыл глаза.

Я ничего не видел и плохо соображал. Хотел было приподняться, но не мог пошевелиться. Чувствовалось, что что-то прижимает меня к полу. Я потряс головой, темнота закружилась и я ощутил чьи-то руки на моей левой руке, причем не через пиджак или рубашку, а именно на коже. Я не помнил, чтобы я снимал пиджак. Сколько я здесь пролежал? Я снова попробовал подняться, разобраться, что случилось, что происходит.

Потом я почувствовал боль в изгибе руки. Она была неожиданной и острой, словно мне в тело вонзилась игла. В изгиб руки, в вену. Меня охватила внезапная паника, когда я вспомнил, как Брюс постукивал по руке и объяснял… Боль чувствовалась именно в том месте, где показывал Брюс. Нет. Я должно быть сошел с ума. Это невозможно. Однако я ощущал это странное давление и собрал все силы, пытаясь вырваться из невидимых пут.

Я по-прежнему ничего не видел, голова все также болела. Становилось все темнее и темнее. Казалось, что я лениво погружаюсь в теплую мглу, ныряю и плыву одновременно.

Я задыхался, потом мне что-то запихнули в рот. Стало немного легче. Голова уже не болела так сильно. Я устал и хотел расслабиться. Я так чертовски устал.

Глава 8

Зазвонил будильник, я приподнялся на локте и со злостью посмотрел на него. Семь утра — пора вставать. Я схватил ближайший ко мне будильник, нажал на кнопку звонка и снова лег в ожидании, когда загремит второй будильник и вытащит меня из постели.

Только в это утро второй будильник не зазвонил. В конце концов я с трудом продрал глаза и оглядел комнату. Посмотрел на будильник. Странно, он, видимо, остановился где-то после трех утра. Очевидно, я забыл его завести, хотя первый, тем не менее, поставил. Когда я просыпаюсь у меня не голова, а цементная плита, но сегодня я был дурее обычного.

Я зевнул и в голове застучало. Я тупо заморгал, поднял руку и нащупал наклейку на затылке. Тут я вспомнил Люсьена и второго бандита, который треснул меня вчера у Джея. Надо свести счеты с этими ребятами, может даже сегодня.

Черт с ними. Я дополз до кухни, поставил кофе, зевая, добрался до ванной комнаты и встал под душ. Через пять минут я окончательно проснулся и растерся толстым полотенцем. Я заметил небольшое красное пятнышко на изгибе левой руки. Немного болело, но оно было такое маленькое, что волноваться не стоило. Я прижег его йодом, зашел в кухню, налил чашку кофе, и пока он остывал, пошел одеваться.

Заглянув в шкаф, я выругался. Черт побери, куда подевался серый габардиновый костюм, который я надевал вчера. Обувные колодки не были вставлены в полуботинки, а почему-то валялись на полу. Я почесал затылок и огляделся. А, всё здесь. Одежда была аккуратно сложена и повешена на кресле, на полу под ним стояли мои начищенные коричневые полуботинки. Я уставился на них. Если у меня в глазах не двоилось и не троилось, я всегда вешал одежду в шкаф.

Я попытался пошевелить мозгами. Разве вчера вечером я здорово погудел? Один стаканчик у Джея, один с Энн — странная девица эта Энн. Хотя заинтриговывает. После этого ничего не пил. Встретился с Борденом, потом с Питером и Эйлой. Девочка, что надо. Никогда не видел такой коварной улыбки.

Я почувствовал, что плотоядно улыбаюсь и согнал улыбку с лица. Я не мог вспомнить, пил ли я что-нибудь, когда вернулся домой. Черт, я даже не мог вспомнить, как раздевался. Осторожней, Логан, подумал я. Стареешь, мальчик.

Я пожал плечами и надел коричневые брюки, чистую рубашку, носки в ромбик и коричневые ботинки. Потом вернулся на кухню и поджарил яичницу. После второй чашки кофе направился в спальню, выдвинул ящик комода и вынул портупею с кобурой. Несколько секунд внимательно смотрел на нее со странным чувством. Револьвера не было.

Я пошарил по всем ящикам, но ничего не нашел. На меня это было совсем непохоже. Мой мощный магнум калибра 9 мм — это не такая штука, которую можно бросать где угодно. Я потратил двадцать минут на обыск всей квартиры. Даже спустился вниз и осмотрел машину. Чисто. Вернувшись домой, я растянулся на диване, который стоял в тусклой передней, и попытался привести мои мысли в порядок.

Может сегодня день просто не сложился? Просыпаешься, вываливаешься из постели и весь день идет кувырком. Но что-то все-таки было очень странно. Я пощупал затылок. Удары сердца отдавались в голове, и я подумал, а нет ли у меня сотрясения мозга. Я вспомнил, что когда пришел в себя в магазине Джея, зрение у меня некоторое время было нарушено. Правда, всего несколько секунд, и потом, вроде, все было нормально. Но думать было трудно.

Я все еще пребывал на диване, когда раздался стук в дверь. Стук был громкий, и я вздрогнул. Я посмотрел на часы. Только начало девятого. Кого это черт принес в такую рань?

Я подошел к двери и открыл ее.

Сначала я даже не разобрался, кто это был. Первый кого я увидел, был полисмен, стоявший сзади человека в коричневом костюме, маячившего прямо у меня перед носом.

— Хелло, Марк.

Я взглянул на штатского. Ну надо же, Хилл. Лейтенант уголовной полиции Джим Хилл, мой приятель.

— Ну, привет, — сказал я. — Что гигант уголовки здесь вынюхивает? Хочешь посоветоваться, Хилл?

Он не расплылся в улыбке.

— Не возражаешь, если мы войдем, Марк?

— Черт возьми, нет, конечно. Кофе еще горячий, если хотите.

Они прошли за мной в квартиру. Я направился на кухню, но Хилл сказал:

— Не надо кофе, Марк. Мы по делу.

— По делу? — спросил я. — В этот час? Ну, даешь. — Он прикусил губу, посмотрел на меня и я прекратил свои шуточки. — Черт побери, что происходит? Хилл ты ведешь себя так, как будто я подхватил венерическую болезнь.

— Да, как насчет того, чтобы пройти с нами, Марк?

— Куда?

— В центр.

— Зачем?

— Там объяснят.

Несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга. Я спросил:

— Ты, что, шутишь?

— Нет.

Он больше ничего не сказал, просто ждал. Я вздохнул.

— Подождите, пиджак надену.

В спальне я вынул коричневый твидовый пиджак из шкафа и надел его. Когда я повернулся, то заметил, что полисмен стоял в дверях и следил за мной. Я проскользнул мимо него и вышел вместе с Хиллом.

Выйдя на улицу, я направился к своей машине, но Хилл сказал:

— Мы тебя довезем, Марк.

Я сел вместе с ним на заднее сиденье темно-серого радиофицированного автомобиля, и мы в молчании доехали до муниципалитета.

Мы поднялись наверх, прошли под указателем «Полицейское управление» и пошли дальше, минуя различные отделы. Я ходил по этому коридору десятки раз, но всегда без личного эскорта. В самом конце холла находился кабинет начальника уголовного бюро, а слева, за углом в комнате № 42 — отдел убийств.

Когда мы дошли почти до конца коридора, я сказал:

— Хилл, ради бога, раскрой рот.

— Да, Марк. Через минуту.

Мы завернули за угол и вошли в комнату № 42. Я был здесь сотни раз, но сейчас все выглядело по-другому. Длинный, поцарапанный сосновый стол у большого окна, еще один стол у двери, стулья с прямой спинкой, на стене календарь из морга и справа от меня небольшой закуточек.

И Грант.

Капитан уголовной полиции Артур Грант, начальник отдела убийств. Он стоял, прислонившись спиной к стене, высокий и на вид изящный, однако под плохо сидящем на нем костюме скрывалось крепкое, жилистое тело. Как всегда, он немного сутулился и покусывал свои пышные, аккуратно подстриженные усы, поглядывая на меня темными, ничего не выражающими глазами. Жесткий, но лучший полицейский, какого я когда-либо знал, и вообще очень хороший человек.

Он выглядел утомленным. На столе перед ним стояла стеклянная пепельница, полная окурков, причем некоторые из них были едва начаты. Похоже, он был здесь уже давно.

— Хелло, Марк, — сказал он. И все. Обычно мы перебрасывались парой шуток, но на этот раз обошлись без них,

— В чем дело, Арт?

— Марк, — произнес он. — Сделай следующее. Расскажу нам, что ты делал вчера вечером. Ты знаешь порядок.

Порядок я знал, прекрасно знал, даже без всяких напоминаний о Конституции. По крайней мере дважды в неделю я заходил сюда и подолгу беседовал с Артом. Я спросил:

— Что за черт, Арт? Что я, по-вашему, сделал?

— Это важно, Марк.

Я никогда не видел его таким несчастным. Конечно, он был моим другом, но уж если у него были какие-то основания, он свое дело все равно сделает. Я же Нисколько не облегчал его задачу.

— О’кей, Арт. Что ты хочешь узнать?

Кроме Хилла, Гранта и меня в комнате находился еще один полисмен в штатском — сержант, которого я где-то видел. Полисмен в форме куда-то пропал по дороге.

Грант сказал:

— Начинай примерно с семи вечера. До этого все ясно.

— Отлично. — Я сел на стул, который он мне предложил, а Хилл сел напротив меня у другого края стола. Арт и сержант продолжали стоять. Я начал говорить. Рассказал им о том, как пошел к Джею после семи часов, коротко, в общих чертах обрисовал, что я там делал. Потом рассказал о том, что встречался с Энн, Борденом, Питером и Эйлой.

Потом я сказал:

— Когда я вернулся домой, я…

Я остановился и Хилл подстегнул меня:

— Ты что, Марк?

— Ну, вошел, конечно, и, по-моему, сразу лег. Я должно быть чертовски устал.

— Должно быть? Ты, что, не знаешь?

Я ощутил неприятный холодок. Хилл ловил меня на удочку, но пока мне никто не объяснил, почему я здесь, а я уже приближался к тому моменту, когда мне надо было это знать. Я сказал:

— Ну, я устал. Честно говоря, не слишком хорошо помню. По той простой причине, что взгрели меня вчера.

Арт резко произнес.

— Что такое? Ты об этом не упоминал, Марк.

— Это было раньше. Пара мальчиков осложняла жизнь Джею Уэверу, и я обещал прийти и помочь ему. Получилось не очень здорово. Их было двое, и один из них врезал мне, пока я развлекался с другим.

— Твоя наклейка из-за этого? — спросил Хилл.

Я потрогал затылок.

— Да. Немного кровило. Малый должно быть трахнул рукояткой пистолета. — Никто ничего не сказал, поэтому я закруглился. — В общем, лег спать. Будильник прозвенел в семь и я встал. Выпил кофе, потом вы объявились. — Я кивком показал на Хилла.

— Это все? — спросил он.

— Еще что-нибудь надо?

— Когда ты вчера вечером ввалился домой, ты не пил или еще что-нибудь? Сразу лег?

Я попытался ухмыльнуться, но из этого ничего не получилось.

— По правде сказать, я не очень хорошо помню. Пожалуй, этот удар оказался посильнее, чем я думал. Может, небольшое сотрясение.

Они молчали.

Я почувствовал, что у меня на лбу выступил пот.

— Слушайте, в чем дело, черт бы вас побрал! Я уже десять минут здесь треплюсь.

— Полегче, Марк, — сказал Арт.

Хилл закурил и предложил мне сигарету.

— Ты никуда не выходил, после того как лег? — спросил он.

Когда я закуривал, спичка у меня в руке немного дрожала.

— Черт возьми, я не вставал, — ответил я. — Что, по-твоему, я делал? Прыгал по крыше?

— Тогда ты помнишь, как ложился спать?

— Ну, конечно… — Самое смешное, я ничего не помнил. Я хотел было рассказать о всех тех странностях, которые заметил сегодня утром, но передумал. Все это мне не нравилось. Я продолжал. — По-твоему, я забыл, что лег спать? По-твоему, я чокнулся? Я лег и спал как ребенок. Как уставший ребенок. Ну, что?

Хилл затянулся и я видел, как кончик его сигареты засветился огоньком и потом стал серым.

— Тебя, случайно, никто не мог видеть в городе после двенадцати?

— После двенадцати? Я же сказал тебе, Хилл, что я спал? Что ты тут навешиваешь мне лапшу, что меня видели после двенадцати?

Он покачал головой.

— Я только спросил, могло ли это быть?

— Нет, черт побери, не могло. — Я начал злиться. Может у них тут и работа, но с меня хватит. — О’кей, друзья, — сказал я. — В чем дело? Я не люблю в игрушки играть, а от этой мне уже тошно. — Я перевел свой взгляд с Хилла на Гранта и прорычал. — Или вы мне говорите, зачем здесь вся компания собралась или я заткнусь. Я рассказал вам все, что знаю и, как говорят, мне скрывать нечего. А теперь молчу.

Минуту никто ничего не говорил, потом Арт вздохнул.

— Ладно, Марк, — сказал он. — Сейчас все узнаешь. Между прочим, револьвер при тебе?

Внутри у меня все перевернулось. Я тихо произнес.

— Нет. Что ты меня спрашиваешь о револьвере? — Я кивком головы показал на Хилла. — Он знает, что я без оружия. Я был без пиджака, когда он пришел. — Я попытался отвести этот вопрос, но я помнил, что револьвера при мне просто не могло быть. В горле вдруг все пересохло. — Выкладывай, — сказал я.

Арт повернулся и зашел в свой закуток. Вернулся с револьвером в руке и пустил его по полу к Хиллу. Потом он повернулся, ушел к себе в закуток и закрыл дверь.

— Эй, — сказал я, — дай-ка посмотреть.

Я мог и не смотреть. Это был мой магнум калибра 9 мм. Оружие одной и той же марки и одного и того же типа всегда более или менее выглядит одинаково, но когда оно с тобой многие годы, когда ты следишь за ним, сам им пользуешься, то свое оружие узнаешь сразу.

Хилл передал мне револьвер, я покрутил его в руках и внимательно осмотрел.

— Где ты его взял?

— Твой ведь, Марк?

— Перестань, знаешь же, что мой. Я спросил, где ты его взял?

— Нашли рядом с телом Джея Уэвера.

Меня просто сразило.

— Что ты хочешь сказать, какое тело? — спросил я. — Джей. Ничего не понимаю.

Он не ответил. Я взглянул на сержанта. Тот смотрел на меня. И тут до меня дошло.

Я медленно приподнялся, перегнулся через стол, вцепившись в него мокрыми руками.

— Ты, сволочь, — прохрипел я. — Так вот оно что. Ах ты, тупая сволочь. Я думал, у тебя хватит соображения… Я подошел к закуточку, куда удалился Грант, рывком открыл дверь. Он поднял голову.

— Арт, — сказал я. — Вы мне это не шейте. Если вы нашли мое оружие рядом с убитым человеком, значит я убил его? Ты считаешь, что я кого-то убил?

Он вздохнул.

— Сядь, Марк. — Он кивнул и остальные тоже зашли в закуток. Мы начали все снова. Они были очень вежливы, все трое. Они меня не допекали. Когда я попросил, мне дали сигареты и стакан воды. Но мы все кружились на одном месте. Они рассказали мне, что произошло.

Один из полисменов заметил, что входная дверь в магазин Уэвера не заперта, а внутри горит свет. Он зашел с проверкой и увидел, что Джей лежит мертвым на полу. Мой револьвер валялся под соседним прилавком. Джей умер не так давно. Примерно в три или четыре часа утра.

В конце концов я сказал:

— Все, что у вас есть, это данные баллистики и то, что я был вчера у Джея. И что я разговаривал с Брюсом Уилсоном о Джее. Я же рассказал вам об этом чертовом попугае.

Арт кивнул.

— Брюс нам об этом сообщил. Совпадает с тем, что ты нам рассказал о Джее.

Я повторил.

— Арт, это все, что у вас есть. Ты считаешь, что я его убил?

Он смущенно заерзал.

— Марк… — Он взглянул на Хилла с сержантом, потоь посмотрел на меня. — Может и нет. Но…

Этого было достаточно. Даже слишком. Мне стало лучше.

— Извини, Арт. Послушай. Поверь мне, я не убивал Джея. Если я сделал бы это, я не бросил бы револьвер рядом с ним. Единственное, что у вас есть против меня, это мой револьвер. Я не…

Я хотел сказать, что во-первых, понятия не имею, как он, черт побери, там оказался, однако даже если бы этс было правдой, прозвучало бы все равно фальшиво, поэтому я прикусил язык, успокоился и начал немного шевелить мозгами.

Я не знал, как обстояло дело с револьвером, но такое признание вряд ли помогло бы выбраться на свежий воздух. Я не распространялся насчет двух бандитов, только сказал, что они досаждали Джею и врезали мне, когда я пытался ему помочь. И тут я сообразил. Я не упомянул о нашей сделке с Джеем на предмет передачи его дела мне, и у меня возникла мысль. Мне было противно врать Арту, но еще противнее отправляться в тюрьму. Я должен был найти убийцу Джея, а сидя в тюрьме, не смог бы этого сделать.

Я сказал как можно убедительнее:

— Думаю, я понял. — Вся эта идиотская история сбила меня с панталыку, потом вы меня довели. — Мне удалось ухмыльнуться. — Насчет револьвера. Я не стрелял, значит это был кто-то другой. Кто, не знаю. Но увести мое оружие было не трудно.

Арт нахмурился.

Я попытался вспомнить, видел ли кто-нибудь вчера вечером меня с оружием. Револьвер был при мне, но твердо свидетельствовать никто бы не смог — за исключением Люсьена и его приятеля.

Поэтому я рискнул.

— Я был без оружия пару дней. Не работал. Последний раз я видел мой магнум, когда запирал его в среднем ящике письменного стола в конторе.

Арт продолжал хмурить брови.

Я продолжал.

— Это единственное, что приходит мне в голову, Арт. Это единственное разумное объяснение. Револьвер теперь у Хилла, а я последний раз видел его у себя в конторе. Кто-то, видно, его спер. — Я покачал головой, пытаясь изобразить недоумение. — Не знаю, как. Или зачем. Зачем кому-то понадобилось красть мой револьвер?

На этом я остановился. Арт Грант посмотрел мимо меня и кивнул. Я услышал, как сзади кто-то встал, но не обернулся. Я уже отстрелялся.

Прошло минут двадцать. За это время я постарался поубедительнее рассказать о своих действиях прошлой ночью, потом осторожно добавил кое-какие детали о нашей встрече у Джея с этими крутыми ребятами.

— Одного парня звали Люсьен, — сказал я в заключение. — Имени второго не знаю, но того, который покрепче, звали Люсьен. Поплясал он у меня, Арт. Знаешь этот прием с двумя пальцами — «пошли»? — Я показал ему прием на своей руке, и Арт слегка улыбнулся. — Боже, — сказал я. — Он прямо задыхался. Но в этот момент второй малый врезал мне по голове, и я потерял интерес. Мне еще повезло, что Люсьен не выбил мне все зубы.

Я закурил, затянулся и в этот момент зазвонил телефон. Арт произнес в трубку:

— Да? Отпечатки? Ага. Доложи. Хорошо. — И повесил трубку.

Я постарался сделать вид, будто меня это не касалось.

Арт стряхнул пепел с сигареты. Я ничего не говорил. Если все сработало, я смогу выбраться отсюда на некоторое время, но на душе было тошно. Я буду не в своей тарелке до тех пор, пока не выясню, что же произошло на самом деле, и не скажу Гранту, что я соврал, пока не скажу ему что револьвер был при мне, когда я вечером вернулся до мой, пока не объясню, что соврал, чтобы не загреметь в кутузку. Правда, он может узнать, что я наврал, а если узнает, тюрьма мне обеспечена. Друзья друзьями, но лжи Арт не потерпит.

— Ну, — произнес я. — Что теперь? Будете заводить дело на подозреваемого? Может вызвать адвоката, чтобы мне вручили ордер на арест? Я ухмыльнулся, стараясь выглядеть веселее, чем я чувствовал себя на самом деле.

— Не заводись, — сказал Арт, покусывая усы.

Хилл вышел из комнаты и вернулся с горячим кофе в бумажных стаканчиках. Мы все попили кофе. Через довольно длительный промежуток времени, в течение которого я снова пересказывал свою историю, зазвонил телефон.

Арт схватил трубку. Полминуты он слушал, потом сказал:

— Да. О’кей. Поднимайся. — Он посмотрел на меня. — Марк, ты знаешь, что твоя контора взломана?

Я не вскочил с места, не стал изображать крайнее удивление. Вместо этого я небрежно произнес, чувствуя себя последним подлецом.

— Ты не шутишь? Хотя, как я и сказал, смысл в этом есть.

Он кивнул и загасил сигарету.

— Взломана входная дверь, а также три ящика стола, включая и средний, где, как ты сказал, был револьвер. Ребята из лаборатории обнаружили отпечаток на поверхности стола, Марк. Хороший отпечаток — ладонь и четыре пальца. Отпечатки не твои и не Уэвера.

— Установите их? — Я решил, что с этого момента буду драить этот прекрасный стол каждый день.

— Уже установили.

— Кто? — спросил я. Но прежде чем он успел ответить, я сказал — Подожди минутку. Не говори ничего. У меня идея. У вас есть фотография этого парня?

Он кивнул.

— Что если принести сюда дюжину фотографий? Сколько хочешь, включая и фотографию этого парня с отпечатками. Я выберу одну или несколько фотографий тех, кто, видно, настолько меня ненавидит, что подстроил все это. Черт побери, Арт, я нисколько не сомневаюсь, что это все подстроено. Если за мной кто-то охотится, то это может быть только тот, с кем у меня пересеклись дорожки. Вся эта несуразица возникла не случайно. Может я чего-то не понимаю, но похоже, что против меня это давно замышлялось.

Он подумал, потом вывел Хилла в соседнюю комнату, оставив дверь открытой, и что-то сказал ему, но я не разобрал что. Через десять минут Грант, Хилл, сержант и я сидели в большой комнате. Я сел за длинный стол с пачкой фотографий в руках. Сердце у меня колотилось.

— Ну, поехали, — сказал я.

Я начал быстро просматривать колоду, надеясь найти мрачную рожу Люсьена с длинным крючковатым носом, или его приятеля. Кто-нибудь из них, считал я, взломал мою контору и выкрал купчую. И тут я увидел фотографию Люсьена. Я быстро отложил ее в конец пачки, пытаясь ничем себя не выдать. Фотографии приятеля Люсьена не нашел. Оно и к лучшему, может я попался.

И в этот момент мне в голову пришла мысль, от которой чуть не закружилась голова. Я до чертиков испугался. Я находился в отделе убийств, обсуждая с его сотрудниками убийство, которое, как они считали, мог совершить я, но положение мое было не таким уж плохим. Более того, оно улучшалось, потому что против меня не было ничего, кроме моего револьвера, послужившего орудием убийства. За исключением этого, положение мое было довольно прочным. Джей был моим другом; убив его, я ничего не выигрывал; револьвер у меня могли легко украсть именно так, как я показал; никто не мог бы доказать, что у меня был злой умысел или какой-нибудь мотив.

Вся шутка заключалась в этом. Мотив. И у Марка Логана, частного детектива, мотива не было. Совершенно никакого.

Только одна мелочь — я спал с женой убитого почти до дня его гибели.

Только эта мелочь — и четверть миллиона долларов.

Глава 9

Я затаил дыхание, потом медленно выдохнул и, стараясь выглядеть спокойным и естественным, посмотрел на первую фотографию и отбросил ее в сторону. Какой-то неизвестный, которого я никогда не встречал. Мой мозг лихорадочно работал.

Даже если в отделе убийств никогда не узнают про нас с Глэдис, хватит того, чтобы всплыла купчая, подтверждающая, что Джей продал мне свое дело накануне гибели. Убийца — я, и спорить нечего. Даже сумма сделки известна — один доллар. Кто мне поверит, когда я попытаюсь объяснить причину этой странной продажи? Все будет выглядеть так, как будто я заставил Джея переписать магазин на себя, а потом убил его. Я попробовал глотнуть, но ничего не получилось. Губы были как дубовые.

Секунд десять или пятнадцать я невидящим взором внимательно смотрел на вторую фотографию, а мой мозг продолжал лихорадочно работать. Потом моргнул и напряг зрение. Нет, этого парня я не знал. Я покачал головой и отбросил ее в сторону, посмотрел через стол на Хилла и сказал:

— Пока мимо. Лучше все-таки что-нибудь найти, да? — Голос звучал напряженно.

Третьей была фотография парня по имени Хоуи Блор. — Вот этот малый, — сказал я. — Не знаю, но у него может быть зуб против меня. Я засадил его на небольшой срок. — Я посмотрел на Арта и Хилла. — Да вы оба помните.

Никто из них ничего не сказал.

Я отложил фотографию Хоуи в другую сторону.

— Может быть, — продолжал я. — Трудно сказать, что бывший зек его типа может выкинуть.

Мне было немного не по себе. Я отметил еще пару физиономий, оказавшихся знакомыми, сказав, что этих ребят знаю, но наши пути не пересекались, и наконец добрался до Люсьена.

— Эй, — сказал я. — Вот с этим дурачком мы вчера схватились. Это тот Люсьен, о котором я говорил. Тот, который познакомился с «пошли». — Потом я покачал головой, надеясь, что не переигрываю, и продолжил. — Правда, не вижу причин, чтобы подставлять меня. Его приятель даже треснул меня по затылку.

Я положил фотографию Люсьена вместе с остальными. Когда я просмотрел всю пачку, справа от меня лежала — аккуратная стопка фотографий, а слева только фото Хоуи Блора.

— Пожалуй, бесполезно? — сказал я.

— Он отбывает срок, — произнес Хилл, показывая на фотографию Хоуи Блора.

Арт запустил руку в пачку и вытащил фотографию Люсьена. — Это тот парень, который портил нервы Уэверу?

— Ага. Один из них.

— А из-за чего?

— Странная штука. Джей утверждал, что они хотели, чтобы он продал им магазин за бесценок. Я обещал ему, что с моей помощью они, может, передумают. Что произошло — вы знаете.

— Это его отпечатки, — проговорил Арт. — Это он оставил свои отпечатки на твоем столе.

— Да? — голос у меня треснул, словно тонкий лед под ногами.

Мы потратили еще полчаса. Можно было бы вызвать адвоката, но в его услугах, я не нуждался. Я был свободен. Конечно, я не мог прыгнуть на пароход и отплыть в Паго-Паго, но я мог уйти отсюда. За это время я посмотрел картотеку и выкопал фотографию приятеля Люсьена, некоего Холла Поттера, а заодно выяснил полное имя Люсьена — Джордж Люсьен. У обоих были приводы, но ничего существенного за ними не числилось — пока.

В холле я пожал Арту руку, и он сказал:

— Ты не очень хорошо выглядишь.

— Я не очень хорошо себя чувствую.

— Не пропадай. Мы можем взять Люсьена и Поттера в любое время. Ты можешь нам понадобиться. Может даже раньше.

— Конечно, — сказал я и ушел.

Хотелось бежать. Бежать из муниципалитета ко всем чертям. Хотелось выпить. Однако я направился прямо в кабинет психиатра. Пока Люсьена и его дружка еще не поймали, я должен был добраться до сути всей этой запутанной истории, где бы эта суть не скрывалась.

И только сейчас я впервые осознал, что Джей Уэвер на самом деле погиб. Все это время я был занят собой, думая о том, как доказать, что я его не убивал.

Вчера я с ним разговаривал; вчера вечером пил с ним и сказал ему, что завтра у него не будет никаких неприятностей. Да, неприятности для него кончились. Теперь дело не ограничивалось каким-то смешноватым невидимым попугаем. Совершено убийство. И хотя я знал, что не убивал Джея, чистым считать меня было нельзя. И чем больше я прокручивал всю историю, тем больше мне казалось, что я больше всех подходил на роль подозреваемого.

Я толкнул дверь и вошел в кабинет Брюса Уилсона.

Брюс оторвался от чтения какой-то бумаги, лежавшей у него на столе. Он улыбнулся и провел своей худой рукой по густой черной шевелюре.

— Хелло. А я тут думал, зайдешь ли ты.

— Брюс, ты знаешь, что происходит? Со мной, я имею в виду?

Он кивнул.

— А как же. Я говорил с ребятами о нашем вчерашнем разговоре. Они мне все рассказали. Все это… странно.

— Странно? Скажи-ка мне, Брюс. Ты на моей стороне или ты не уверен?

Он посмотрел на меня.

— Я на твоей стороне, Марк. Хотя бы пока. Устраивает?

— Устраивает. Брюс, все это кажется мне очень странным — в понедельник у Джея начались галлюцинации, а сегодня утром его убили. Сегодня пятница, то есть меньше четырех дней с тех пор, как с ним приключились эти неприятности. Я не люблю совпадений, а это мне особенно не нравится.

Он медленно проговорил:

— Я об этом тоже подумал.

— Есть идеи?

— Хороших нет.

— Полагаю, ты знаешь, что после того, как я от тебя ушел, я потратил массу времени на то, чтобы поговорить с теми, кто присутствовал у Джея Уэвера в ту субботу. В том числе с профессиональным гипнотизером, который там тоже был.

Он выпрямился.

— Нет. Я знаю только, что Уэвера убили и что рядом с его телом нашли твой револьвер.

Я все ему пересказал, рассказал о вечеринке и обо всем, что узнал, закончив: «И Джей был под гипнозом. Один из трех».

Он молча сидел и хмурился.

— Предположим, — продолжал я, — что попугай Джея это результат гипноза. Тогда зачем, во имя всего святого, потребовалось навьючить на него эту птицу? Твой ответ, как психиатра?

— Ну, если это произошло случайно, то и говорить не о чем. Низкая квалификация. Значит, надо думать, что это не случайно.

— Предположим, что это было сделано специально. Ведь могло быть так?

— Безусловно. Ну, тогда, в этом случае, могло быть несколько причин. Грубая шутка. Месть за какую-то реальную или вымышленную обиду. — Он еще больше нахмурился и продолжил. — Конечно, это была бы ужасная месть. Или это была попытка вызвать невроз, может даже свести человека с ума. Могли быть и другие причины, Марк. Могло произойти и случайно.

— Да. — Я посмотрел на часы. Шел одиннадцатый час и мне не терпелось выбраться отсюда. Тем не менее, нужна была дополнительная информация. — Брюс, этот малый, Джозеф Борден. Ты что-нибудь о нем знаешь?

— Немного. Судя по тому, что я о нем слышал, он вполне надежный человек. Безусловно знает, что делает; по-моему, он вполне нормален.

— Ты понимаешь, куда я клоню?

— Конечно.

— Ну?

— Может быть. — Он почесал затылок. — Вроде бы никакой связи не просматривается. Немножко чудно.

— Еще как.

— Марк, кроме тебя кто-нибудь еще знает об этих галлюцинациях? Я имею в виду людей, которым ты об этом не говорил?

Секунду я ничего не понимал, потом ощутил холодок.

— Подожди, — медленно произнес я. — Ты что, считаешь, что я это все придумал?

— Спокойно, — сказал он. — Нечего набрасываться на меня. Я тебе верю. Но что, если тебе придется доказывать, что это Уэвер все тебе рассказал? Понял, что я имею в виду?

Я понял, что он имел в виду, еще бы не понять. Я мог все это придумать прежде, чем убить Джея. То есть, если я намеревался его убить. Умысел. Мне это ни капельки не понравилось, особенно если учесть, что Люсьена могли сцапать в любую минуту, или отдел убийств мог пронюхать насчет нас с Глэдис. Я проглотил слюну.

— Не уверен, — сказал я. — Он сказал, что мне первому об этом говорит. — На минуту я задумался. — Не знаю, есть ли еще кто-нибудь кроме меня. Но я рад, что ты это упомянул. Ладно, займусь-ка я этой личностью, Борденом, как следует. Может выйду на след.

Брюс снова нахмурился.

— Возможно… но не думай, что разгадка заключается только в Бордене. Даже если ключ к разгадке таится в гипнозе, неприятности Джея могут корениться в событиях, имевших место до той субботней вечеринки. Кроме того, Уэвер должно быть легко поддается гипнозу. Поэтому не только Борден мог его загипнотизировать.

— Прекрасно. Остается около миллиона человек.

— Еще одно, Марк. Когда человек находится в глубоком трансе, контроль над ним может быть передан любому человеку.

— Ну-ка повтори.

Он улыбнулся.

— Ты что, не прочел книги, которые я тебе дал?

— Не до конца. Черт! Я оставил их в конторе. Хотел дочитать вчера вечером, но забыл.

Он откинулся назад и перебросил свою длинную ногу через ручку кресла.

— Ладно, резюмирую для тебя. Предположим, ты меня загипнотизировал. Пока я нахожусь в трансе, ты говоришь мне, что мною будет управлять капитан Грант. Все, что я обычно делал бы под гипнозом, я стал бы делать по указаниям Гранта. Это упрощение, но незначительное. Кстати говоря, он в свою очередь может передать этот контроль сержанту Андерсону, тот — лейтенанту Хиллу и так далее. Если захочешь, контроль надо мной может быть возвращен тебе.

— Черт побери, — сказал я. — Ты меня не разыгрываешь?

Он, похоже, несколько разозлился.

— О, ради бога, Марк. Нет, я тебя не разыгрываю.

— А что, если я передал бы контроль Гранту, а он приказал бы тебе выпрыгнуть из окна? Ты бы выпрыгнул?

— Нет. По крайней мере я думаю, что из окна я не выпрыгнул бы, как и не ткнул бы ножом моего помощника, но я принадлежу к тем, кто твердо уверен, что загипнотизированного человека можно заставить причинить вред или самому себе или кому-либо другому. Хотя для этого потребуется подготовка и тренировка. Если, скажем, Грант без всякой подготовки приказал бы мне прирезать моего помощника или выпрыгнуть из окна, я, наверное, сразу бы проснулся, то есть вышел бы из транса. Может у меня даже был бы припадок.

— Черт бы меня побрал. А если бы тебя подготовили, как ты говоришь?

— Ладно, предположим, что в течение месяца или двух мне в ходе сеансов гипноза внушали бы, что мой помощник маньяк-убийца, который поклялся убить меня и что я должен убить его в целях самообороны. Более того, что он убил дюжину людей, изнасиловал нескольких женщин, совращал детей и так далее. Понял идею? Потребуется опытный гипнотизер и длительная подготовка, но в нужное время я мог бы его убить. Я убежден, что это возможно, хотя некоторые мои коллеги со мной не согласны. Видимо, наши разногласия никогда не будут разрешены.

— Почему?

Он улыбнулся.

— Предположим, с помощью гипноза я заставил субъекта убить другого человека. Я доказал правильность своей теории, но кому я могу этим похвастаться? Могу я опубликовать подробные данные об эксперименте в «Журнале общей психологии»? — Он сделал паузу. — Но я уверен, что это возможно. Особенно, если выберу гангстера или наемного убийцу. Легче преодолеть его сопротивление. Человек, который привык убивать, не будет яростно сопротивляться внушению, что он должен убить еще одного.

Он умолк и на мгновенье в комнате воцарилась тишина.

Потом я сказал:

— Пожалуй, понятно. Предположим, однако, что вся эта идея ему не понравится?

— Ты забываешь, Марк. Он об этом ничего не знает.

Меня пробрала легкая дрожь.

— Брюс, — сказал я. — У меня от тебя мурашки по телу.

— Это все теория, по крайней мере настолько, насколько я имею к этому отношение. Хотя она и могла быть опробована много раз, я об этом никогда не узнаю. Теперь насчет Джея Уэвера. Я буду исходить из предположения о том, что его попугай появился в результате гипнотического внушения. Предположим, что Джею приказали посетить мою контору вчера. Сделал бы он это?

— Не вижу причин, почему бы нет. Если бы он этого не сделал, он мог бы стать неврастеником.

— Неврастеником? Почему?

— Ну, воздействие внушения намного сильнее влияния какой-то идеи, неожиданно пришедшей тебе в голову. Если ты будешь сопротивляться, то внушение будет беспокоить тебя до тех пор, пока ты его не выполнишь. Я сейчас вспоминаю один эксперимент, который проводил давным-давно. Я сказал субъекту, который легко поддавался гипнозу, что после того, как он проснется, он отдаст мне свою рубашку, когда я произнесу: «Фи, фай, фоу, фам». Я его разбудил, мы немного побеседовали и в конце концов я сказал: «Фи, фай, фоу, фам». Я специально подобрал эти слова, которые показались бы ему странными и привлекли бы его внимание, хотя и обычная фраза сошла бы. Ну так вот, он встал и начал расстегивать рубашку. Потом остановился, ухмыльнулся и сел. До него дошло, что это результат внушения — он раньше испытывал такие ощущения — и сразу почувствовал его притягательную силу, заставлявшую что-то сделать. Он не помнил внушения, так как находился в тот момент в трансе, однако распознал его воздействие. Я признал его правоту и спросил, что он собирается делать.

Он держался три часа, стал нервным, раздражительным, выкурил почти целую пачку сигарет, в конце концов перестал разговаривать. Пот с него градом катился, а руки не отрывались от рубашки. Наконец он содрал ее с себя и бросил мне. После этого сразу же успокоился. Я считал этот эксперимент особенно интересным, поскольку сила внушения обычно несколько ослабевает, если субъекту о нем известно.

Полминуты я сидел молча. Потом поднялся.

— Спасибо, Брюс. Сегодня больше не переварю, да и проверить кое-что надо.

Он кивнул.

— Ясно. Держи меня в курсе, хорошо? Хотелось бы знать, что там действительно произошло с этим попугаем.

— Да. Мне тоже. — Я вышел.

Я сидел за столом в своей конторе и покуривал, пытаясь разобраться в событиях последних трех часов. Прошло около двадцати четырех часов, с тех пор как Джей позвонил мне в первый раз, а сколько всего произошло.

Я посмотрел на взломанный ящик и начал размышлять о пропавшей купчей. Люсьен и его приятель хотели купить у Джея его магазин. Предположим, что они его убили.

Если так, то, черт побери, на какой выигрыш они рассчитывали? Конечно, они знали, что Джей звал на помощь. Возможно, они рассудили, что после смерти Джея им больше повезет со мной или его наследниками, кто бы там ни унаследовал его дело, особенно если учесть, что меня они подставили как убийцу. Но как они добыли мой револьвер? И как…

Наследники.

Проснись-ка, Логан. Вспомни основы. Если совершено убийство, быстренько определи мотив. Задай себе вопрос — кто извлечет выгоду из смерти жертвы. Если у нее водились денежки, не хлопай глазами, а сразу же задавай следующий вопрос — кто на этом деле разбогатеет? Я полез за бумажником и выудил из него листочек, который Энн нацарапала вчера вечером. Теперь мне был нужен Роберт Ганнибал, адвокат Джея и друг семьи. Он держал контору в Спрокет билдинг на Фигероа. Кроме того, подумал я с любопытством, он тоже был на этой странной вечеринке.

Я собрался уходить. На столе лежала неразобранная почта, и я взял письмо, которое, видимо, послал Джей. Я открыл конверт. Внутри лежал чек на две тысячи пятьсот долларов. Сумма меня удивила. Конечно, Джей не испытывал нужды, но я не сделал ничего такого, что оправдывало бы эту сумму. Пока. Что ж, пора начинать оправдывать гонорар! Логически рассуждая, может теперь, когда Джей мертв, никто ему ничего не должен. Но я, по крайней мере, должен вернуть ему хотя бы это.

Мой путь лежал в Спрокет билдинг.

Роберт Ганнибал был похож на одного из слонов, с которыми другой Ганнибал перебрался через Альпы. Черт, он был похож на одну из вершин этих гор. Нельзя сказать, что он был жирным; он был просто очень здоровым. Когда я вошел в его тесную контору, он сидел за маленьким столом и поэтому казался еще больше. Он приподнялся, когда я вошел, и начал расти. Он дорос до моих шести футов и вымахал еще на четыре или пять Дюймов. Плечи у него были тоже соответствующие, а руки вдвое больше моих.

Он улыбнулся, обнажив крупные, как куски сахара, белые зубы, и произнес:

— Мистер Логан? Чем могу быть полезен?

Его секретарша доложила ему мое имя, но не сообщила, чем я занимаюсь. Я пожал его лапу:

— Я частный детектив, мистер Ганнибал. У меня есть пара вопросов, на которые вы могли бы ответить.

— Буду рад, буду рад. Садитесь.

Он вел себя так, как будто был вне себя от радости. У него был сочный и мощный голос, и я мог бы поспорить, что он являл собой внушительную фигуру перед судом присяжных. Особенно, если большинство в нем составляли женщины.

Я сел и взял сигарету из деревянной табакерки, которую он предложил мне. Он дал мне прикурить, затем поднес зажигалку к сигарете, болтающейся в его широких губах, и сказал, выпустив облако дыма:

— Теперь можно поговорить. Так что вы хотите, мистер Логан?

— Я насчет Джея Уэвера.

Он пришел в себя.

— Да, конечно, я слышал. Ужасно. Я знал Уэверов очень хорошо.

— Полиция у вас была?

Он кивнул.

— Полагаю, они уже побеседовали с семьей и близкими друзьями.

— Мистер Ганнибал, перейдем к делу. Насколько я знаю, Джей был достаточно обеспеченным человеком. Не могли бы вы сказать, кто наследует его состояние?

Он нахмурился:

— О, не рано ли…

— Знаю. Прошу извинить, если это кажется вам бессердечным.

Он набрал полный рот дыма, выдохнул и прочертил сигаретой кольцо в воздухе. Наблюдая за исчезающим кольцом, он спросил: «Мистер Логан, а почему вы этим интересуетесь?»

— Я давно знаю Джея Уэвера. Он мне нравился. Был моим другом.

Он нахмурился.

— Мистер Логан, может ваша профессия оказывает на вас чрезмерное влияние?

— Его убили.

Он посмотрел на меня.

— Полиция поставила меня в известность об этом. И все же я не считаю возможным обсуждать вопрос наследства.

Этого надо было ожидать. Мы немного поболтали, и я уже думал, что ничего от него вообще не добьюсь. Только когда я в конце концов сказал, что получу нужную мне информацию в другом месте, он начал поддаваться уговорам.

Наконец он произнес:

— Мистер Логан, я считаю, что надо мной довлеет привычка. Знаете, привилегированные связи. Просто мне кажется, что вы придаете излишнее значение вопросу наследства. Вряд ли это может быть связано со смертью мистера Уэвера. — Казалось, что его что-то тревожит. Он добавил. — Это абсолютно невозможно. — Потом вздохнул и произнес. — Хорошо, мистер Логан. Видимо, вы все равно вскоре прочтете в газетах условия завещания.

Я закурил новую сигарету. Похоже было на то, что через несколько минут мне выдадут хорошенький мотивчик, и я уже начал думать о Глэдис и ее любовных увлечениях. Джею пятьдесят восемь, Глэдис — тридцать, хотя, как она '"утверждает, двадцать девять. Шикарная, не прочь поразвлечься девочка и мужик с трубкой и в домашних тапочках. Я припомнил слева Глэдис о том, что у нее в голове почти ничего не удержалось, и вспомнил, как Энн сказала, что она врет.

— Полагаю, — сказал Ганнибал, — вам известно, что мистер Уэвер женился два года назад?

Я кивнул.

— После женитьбы Джей попросил меня составить завещание. Знаете, я занимаюсь всеми его юридическими делами. Он не был таким состоятельным, как сейчас… как в последнее время, но в целом общая сумма составляла примерно двести пятьдесят тысяч долларов. В основном эти деньги предназначались миссис Уэвер и его дочери — Энн. В случае его смерти двадцать пять тысяч долларов получала Энн, а все остальное — миссис Уэвер.

Я стряхнул пепел в латунную пепельницу. Значит Глэдис получала двести двадцать пять тысяч, плюс то, что Джей накопил с тех пор.

Ганнибал продолжал:

— Затем, примерно две недели назад мистер Уэвер, по неизвестным соображениям сделал новое завещание. Он оставил все Энн.

— Что-о?

— Я должен поправиться. Десять-тысяч долларов предназначалось миссис Уэвер, а все остальное — его дочери.

В моей голове сразу же возникла целая куча вопросов. Почему? Почему две недели назад? Знала ли Энн об этом? Почему всего лишь за две недели до гибели? Я загасил сигарету и спросил:

— Джей оставил все Энн?

Он кивнул.

— А миссис Уэвер и Энн, обе знали о новом завещании?

— Да, — ответил он. — Секретов тут не было. Вообще-то и миссис Уэвер и Энн были с ним, когда он зашел ко мне, чтобы дать новые указания.

— Это было всего лишь две недели назад?

— Чуть больше. Две недели назад завещание было составлено и подписано. Другими словами, с той даты оно вступало в силу вместо старого завещания. Теперь это законный документ. Не считая десяти тысяч, Энн — единственная наследница.

Это меняло дело. Версия о наследстве уже не казалась мне такой важной. Может я слишком рьяно за нее ухватился. И потом еще столько невразумительного — два бандита, например. Попугай Джея. Передача магазина мне за день до его смерти. И самое главное для меня сейчас обстоятельство — его убили моим револьвером. Я вдруг снова вспомнил все те странности, с которыми столкнулся, проснувшись сегодня утром. Я почувствовал, как мною овладевает беспокойство. Надо разобраться в обстоятельствах смерти Джея, да и в том, как он провел последние дни.

Я взял новую сигарету и сказал:

— Спасибо, если не возражаете, раз уж я здесь, то я хотел бы выяснить кое-что еще.

Он спокойно смотрел на меня.

— Вечеринка у Джея в прошлую субботу. Как я понимаю, вы были туда приглашены.

— Да.

— Я уже беседовал с несколькими гостями и довольно хорошо представляю, что там происходило. Меня особенно интересует сеанс гипнотизера. Буду вам признателен, если вы расскажете мне о лекции и сеансе мистера Бордена.

— Разумеется. Я был… я весь вечер не спал. — Он усмехнулся. — Я не поддавался мистеру Бордену. Знаете, не хотел под гипнозом разглашать профессиональные тайны.

Я кивнул и он продолжил. Его рассказ повторял то, что я уже слышал. Джей изобразил Гитлера и в конце сеанса приготовил коктейли. Глэдис встала и села, когда Борден коснулся своего носа. Эйла, по словам Ганнибала, исполнила небольшой танец. Похоже, все то же самое.

— Перед тем, как все разошлись, Борден был с Джеем, когда тот смешивал коктейли? — спросил я.

Ганнибал кивнул и я задал еще вопрос.

— Сколько времени это заняло?

Он недоуменно посмотрел на меня, но ответил.

— Три или четыре минуты. Сколько требуется, чтобы приготовить девять коктейлей? Я не обратил внимания. А что?

— В какое время это было?

— Около полуночи. Мы еще с полчаса посидели, поболтали, а потом разошлись. Мистер Логан, вы придаете какое-то странное значение целому ряду обстоятельств.

— Да, — я поднялся. — Не смею больше отвлекать вас. Кстати, Борден позаботился снять все внушения?

— Конечно. Он сделал это перед-тем как мы разошлись.

— Еще одно. Джей не говорил вам, мистер Ганнибал, почему он решил изменить завещание?

— Нет. Я пытался убедить его не спешить, предпринимая такой важный шаг, но все было бесполезно. Он вел себя совершенно спокойно и, видимо, уже все обдумал. Вообще-то я даже обсуждал с ним эту проблему в тот вечер.

— О-о? Во время сеанса?

— Нет, этот момент вряд ли подошел бы для такой беседы. Я вернулся к нему, после того как отвез домой мисс Стюарт.

— Вы приехали на вечеринку вместе с мисс Стюарт?

Он кивнул.

— Что ж, еще раз спасибо, мистер Ганнибал.

— Не за что, мистер Логан.

Я вышел из его конторы и направился к машине. Видимо, моим следующим шагом должна стать беседа с Энн. Мне вовсе не хотелось беспокоить расспросами близких Джея сразу после его смерти, но ничего другого не оставалось. Жаль, что у меня не было другого повода, чтобы встретиться с ней.

Глава 10

После ленча я направился домой к Джею. Я уже подруливал к обочине, но потом передумал. У подъезда большого дома стояла еще одна машина, а мне не хотелось, чтобы мой визит проходил в присутствии посторонних. В эти часы Глэдис и Энн имели право на уединение, и я не испытывал никакой радости от предстоящей встречи. Но смерть многое меняет. Я объехал квартал и поставил машину так, чтобы можно было наблюдать за входом в дом. Прошло десять минут; из дома появился Ганнибал с портфелем в руках и зашагал к автомобилю. Выглядел он как нечто среднее между баскетбольным центровым и футбольным защитником. Он дал задний ход и отъехал от дома по направлению к центру города.

Я посидел в своем бьюике еще пять минут, пытаясь разобраться во всем этом и одновременно досадуя на то, что Ганнибал является адвокатом семьи, а то бы можно было попытаться извлечь из него что-нибудь еще. Потом я проехал вперед, поставил машину перед входом, поднялся по ступеням и позвонил в дверь.

На звонок вышла Глэдис. Она была одета строже обычного, на ней было темно-синее джерсовое платье. У нее были красные глаза, следов косметики не было видно. Она выглядела по-прежнему прекрасно, только несколько осунулась.

— Глэдис, — сказал я, — ты знаешь как я огорчен. Если ты сейчас не хочешь разговаривать, так и скажи.

Она вздохнула и прикусила губу.

— Нет, ничего. Заходи, Марк.

Она прошла в гостиную и тяжело опустилась на диван. Я сел в одно из больших кресел. Наступил неловкий момент, в течение которого я бормотал свои соболезнования, а она прикладывала платочек к глазам. Но даже испытывая эту неловкость, отягощенную короткими и тяжелыми паузами, возникавшими в ходе нашего разговора, я не переставал спрашивать себя, а знает ли она, что ее мужа убили из моего пистолета. Большего неудобства я никогда не испытывал.

Наконец я сказал:

— А Энн здесь?

— Она у себя в комнате. После того как утром здесь была полиция, она оттуда не выходит. Ничего не ела.

Она говорила глухим и монотонным голосом. Вчера вечером со мной ругалась другая женщина.

— Я хотел бы повидаться с ней, если она не возражает, — сказал я. — Между прочим, Глэдис, вас полиция известила о случившемся?

Она кивнула, не проронив ни слова.

Конечно, я разговаривал с вдовой, потерявшей своего мужа всего несколько часов назад. Но, видимо, в силу своей профессии я не мог не спросить себя, а не сделали бы ее двести или триста тысяч долларов менее безутешной. Казалось странным, что она так тяжело переживала смерть Джея. Не очень-то она о нем беспокоилась, когда он был живым.

— Полиция вдавалась в подробности? Ты знаешь как он умер? — спросил я.

— Да. Его застрелили. Он… — она умолкла.

— Я имею ввиду подробности. О самом оружии.

Она слегка нахмурилась.

— Ну, полиция задала несколько странных вопросов. О тебе, Марк. Я ответила не очень уверенно, я была так поражена, просто оглушена. — Она еще больше нахмурилась чуть шире раскрыла глаза. — Однако сейчас…

Я быстро прервал ее.

— Глэдис, до сегодняшнего утра я понятия не имел о том, что случилось с Джеем. Ко мне тоже пришла полиция и сообщила мне об этом. Я… мой револьвер украли. Есть доказательства и полиция в них убеждена. — Несколько секунд тягостного молчания и потом я сказал — Я пытался помочь Джею. Можно сказать, что сейчас я стараюсь наверстать упущенное.

— Я и вижу. — Она посмотрела на меня покачав головой, и продолжила более резким тоном — Я и вижу. Дорогой Марк. Дорогой бывший возлюбленный. Это, наверное, часть твоего личного расследования. Правильно? Поэтому ты пришел? Конечно. Поэтому ты приходил и к Ганнибалу. — Она злобно посмотрела на меня.

— Послушай…

Она продолжала говорить неприятным тоном.

— Конечно же. — Она пронзительно рассмеялась. — А я-то думала, что ты пришел, чтобы выразить свое сочувствие, утешить меня, теперь когда… О, это просто невероятно! Дорогой, дорогой Марк. Мистер Ганнибал был здесь несколько минут назад, приходил сюда как адвокат Джея и как его друг! Полагаю, тебе это известно, не так ли? Ты опять шнырял вокруг, опять шпионил за мной? Разнюхивал про нас с Энн? Расспрашивал мистера Ганнибала о том, кто получит деньги Джея после его… О-о! Убирайся!

— Можно мне поговорить с Энн? — упрямо повторил я.

— Нет, нельзя тебе поговорить с Энн! — завопила она, брызгая слюной на каждом слове. Она вскочила с перекошенным ртом. — Убирайся! — взвизгнула она. — Убирайся, уби…

— Заткнись, Глэдис! — раздался сзади меня голос Энн, и когда я обернулся, она спокойно спросила, обращаясь ко мне.

— Ты хочешь видеть меня, Марк?

Сухим тоном Глэдис произнесла.

— Он хочет спросить тебя, не ты ли, Энн, убила своего отца. Он хочет спросить нас обеих. — Она говорила негромко, но хлестала как кнутом. — Джея застрелили из его оружия, поэтому он… — Она внезапно умолкла и рухнула на диван. Опустив голову, она сидела, уставившись в пол.

— Пойдем, Марк, — сказала Энн. Она повернулась и вышла в холл. Я последовал за ней. Она, не оглядываясь, медленно поднялась по лестнице на второй этаж, где была ее комната. Закрыла за мной дверь и присела на край кровати. Я остался стоять у двери, казня себя за то, что пришел в этот дом.

Она указала мне на низкое кресло, покрытое камчатной тканью.

Я сел и вымолвил:

— Энн, то, что миссис Уэвер сказала о моем оружии…

— Я об этом знаю.

— Знаешь? Откуда?

— Полиция. Они прямо не сказали, но было несложно сделать напрашивающийся сам собой вывод. — Она немного помолчала, потом решительно добавила. — Это было легко. Разве я тебе не говорила, что я практически гений. Среди всех прочих достоинств.

Она не улыбалась. Она выглядела почти так же, как вчера, только не была такой оживленной. На ней был тот же зеленый вязаный наряд, и она накрасилась, может просто ради того, чтобы занять себя. Но ее прежняя живость исчезла, голос звучал глухо и безжизненно.

Люди по-разному воспринимают смерть. Одни полностью теряют контроль над собой, другие как бы увядают сначала внутри и лишь позже боль, которую они переживают, становится зримой. Кое-кто напивается. Энн, видимо, принадлежала к тем, кто в течение нескольких дней или даже недель выглядит вполне нормально, а потом совершенно неожиданно приходит в полное расстройство.

Интересно, что она подумала, когда узнала, что Джея убили моим оружием, если она вообще думала о чем-нибудь.

Она смотрела мне прямо в глаза.

— Зачем ты пришел, Марк. Я думала, что ты не придешь — после вчерашнего вечера. — Она сделала паузу. — Я слышала, что говорила Глэдис. Ты разговаривал с Ганнибалом?

Я кивнул.

— Послушай, Энн. Хотя бы только для протокола. Я любил, восхищался и уважал Джея. Я никогда сознательно не причинил бы ему вреда. Но кто-то это сделал и я собираюсь его найти.

Она посмотрела так, словно только сейчас действительно увидела меня.

— Ты у Ганнибала узнал все, что хотел? Отец все оставил мне. Я теперь богатая. Глэдис ничего не получит и я этому рада. Она не любила его так, как я. — Она улыбнулась, но это была мимолетная улыбка, просто легкое движение губ. — Они даже не спали в одной комнате, но могу поспорить, что это не лишало ее сна. Или чего-нибудь другого.

— Что ты хочешь сказать?

— А ты сам подумай. — Она посмотрела в сторону и через несколько секунд добавила. — Я знаю, что она целыми днями ходила по магазинам и никогда ничего не покупала. Что ты на это скажешь?

Я не ответил. На этот вопрос я не смог бы дать хороший ответ. Мы сидели в молчании, потом я нарушил его.

— Энн, почему Джей изменил завещание?

— А почему бы и нет? Глэдис вышла за него замуж только из-за денег. Он это знал, поэтому и изменил условия завещания.

— Это твои предположения?

— Хорошо, пусть предположения. Отец никогда так не говорил, если ты это имеешь в виду. Никогда бы не сказал. Но все знали, что она вышла за него из-за денег. — Она сжала губы. Теперь она ничего не получит. — Немного помолчав, она тихо проговорила. — О, боже, как я ее ненавижу. — Прошло еще несколько секунд. Потом Энн глубоко вздохнула — Тебе лучше уйти.

— Энн, — сказал я. — Извини. Если я что-то…

— Тебе лучше уйти. Сегодня не вчерашний вечер, Марк. Я даже не могу разговаривать с тобой сейчас. Не могу думать, ничего не чувствую.

Ее ничего не выражавшее лицо вдруг смягчилось, она отвернулась и упала ничком на кровать. Послышались приглушенные рыдания. Ее тело содрогалось в конвульсиях. Я подошел и мягко положил ей руку на плечо.

Она перевернулась и посмотрела на меня. Тушь под глазами у нее расплылась, по лицу размазалась помада. Сжав губы, она покачала головой и махнула рукой на дверь.

Я спустился вниз и подошел к входной двери. Глэдис нигде не было видно, плача Энн я не слышал. Кроме своих собственных шагов я не слышал ничего, и они звучали так громко, словно я один шел по склепу.

Я сел в машину и несколько минут не двигался, раздумывая. Может я что-то узнал, но понятия не имел, смогу ли я этим воспользоваться. Да и было ли это все правдой. Я не переставал удивляться, почему Джей был так быстро убит, после того как оставил все Энн, однако я убедился в одном. Даже если Энн получила все наследство Джея, было глупо думать, что она убила его.

Если бы я очень постарался, то заставил себя поверить во многое в отношении этой девушки, но только не в то, что она убила своего отца.

Глава 11

Я подъехал к соседнему бару и заказал ром с содовой. Пока бармен готовил коктейль, я позвонил Джозефу Бордену, но у него никто не отвечал. Пока я допивал свой стакан, я позвонил к нему в контору и дважды домой, но в ответ раздавались только длинные гудки.

В течение следующего часа я позвонил мисс Стюарт, женщине, с которой Ганнибал был вечером у Джея, и Артуру, приятелю Энн в кальсонах. Ничего нового от них я не узнал и начал отчаиваться.

Мисс Марта Стюарт оказалась простоватой, но приятной женщиной, которой было немного за тридцать. Это была изящная, холеная женщина с только что сделанным маникюром и аккуратно уложенными волосами. Да, она знает Ганнибала примерно с год; два или три раза они ходили в театр, на вечеринку к Уэверам. Прекрасно провели время. Попугай? Что вы, мистер Логан, о чем вы говорите?

Я попрощался с ней и отправился к Артуру. Он напомнил мне тех, кого в школе называют зубрилами. У него был изящный подбородок, но изящным он был только наполовину и у него, видно, была привычка мягко покусывать нижнюю губу. Ему было около девятнадцати или двадцати и, наверное, он получал в школе только отличные отметки. Я даже не стал заходить к нему. Он поглядывал на меня через свои очки без оправы, иногда кивал, пока я говорил, и отвечал вежливо и быстро. Он считал встречу с частным сыщиком забавной и с интересом изучал документы, которые я показал ему. И, как я сказал, я ничего не узнал.

Я решил, что это будет мой последний визит; после этого я собирался вернуться к себе в контору и, может, выброситься из окна. Я постучал в дверь квартиры номер семь дома 1458 на Марафонской улице. Безрезультатно. Я постучал еще раз и дверь открылась, однако не та, в которую я ломился. В десяти футах от меня открылась дверь восьмой квартиры и оттуда выглянула Эйла Вейчек.

Она выглядела иначе. Порочное выражение лица не изменилось, черные волосы были так же подобраны, брови по-прежнему разлетались в стороны, но я так хорошо рассмотрел Эйлу вчера вечером, что знал ее вполне основательно и все же, что-то в ней изменилось. Ах, да, она была одета.

Оно и к лучшему. Мне надо было узнать еще кое-что о вечере у Уэверов, и я пришел сюда по делу, а не ради удовольствия. Впрочем, с Эйлой любое дело могло стать удовольствием. У нее был прекрасный вид даже в одежде. На ней было платье из яркого набивного хлопка — тонкого. А может это был не хлопок, но ткань все равно была тонкой. Казалось, что она носит его с явным неудовольствием. Когда-то у этого платья был вырез мысиком, но на Эйле он превратился в подковообразное декольте, и результаты были налицо. Похоже, одного резкого движения было достаточно для того, чтобы узкие бретельки упали с ее плеч и платье соскользнуло вниз до талии. По крайней мере.

Она нетерпеливо улыбнулаеь.

— Хелло, Марк.

— Хелло. Я искал тебя.

— О-о?

— И Питера. Где он?

— Вышел.

— В гараж?

Она все еще улыбалась.

— Нет. Поехал в центр. Я думала, что ты, может быть, вернешься сегодня.

— Я не из-за этого пришел. Я хочу сказать, что мне надо задать тебе несколько вопросов. Много вопросов. Вам обоим.

— Заходи.

Я вошел, она закрыла за мной дверь и подошла к приоткрытой двери в противоположной стене, которая вела в квартиру Питера. Девушка захлопнула дверь, посмотрела на меня и пожала плечами.

— Садись, — сказала она.

Я сел, а Эйла пододвинула ко мне другое кресло и удобно устроилась в нем, изящно перебросив ноги через ручку.

— Нашел попугая, о котором ты вчера спрашивал?

— Нет. Может и не найду. Ты слышала про Джея Уэвера?

— А что с мистером Уэвером?

— Его кто-то убил.

Она сбросила ноги на пол.

— Убил… ты хочешь сказать, что он погиб?

— Ты разве ничего не знала об этом?

— Нет. Как ужасно! — Она помолчала, потом спросила. — Как это произошло?

Я постарался не распространяться.

— Его нашла полиция. В него стреляли. Похоже, никто не знает, кто это сделал или почему.

Она недоверчиво покачала головой. Через несколько мгновений она пожала плечами и снова перебросила ноги через ручку кресла. У подола платья расцвела полоска белого бедра шириной в шесть дюймов, став внезапно самым ярким пятном в комнате. Бесспорно, самым красивым.

Я откашлялся и неопределенно произнес:

— Джей выглядел нормально в тот вечер?

— Пожалуй, да. Я не очень хорошо его знала. Я была там до этого только один раз, вместе с Питером.

— Значит Питер его знал?

— Он делал для него кое-какую работу. Знаешь, объявления, рекламные плакаты. Этим он зарабатывает на жизнь — коммерческим искусством.

— Коммерческим?

— Да. Вчера у меня создалось впечатление, что ты был невысокого мнения о моем портрете.

— Черт, вряд ли я его видел.

Она усмехнулась, и я спросил:

— Так значит, вы с Питером были старыми друзьями Джея?

— Нет. Питер нравился мистеру Уэверу, поэтому он нас и пригласил. Вот и все.

— Вчера ты мне сказала, что Борден тебя тогда загипнотизировал. Ты что-нибудь помнишь об этом?

Она нахмурилась.

— Мне не совсем все ясно, но я помню достаточно хорошо. Он приказывал мне делать разные вещи, и я помнила, что он мне говорил и все исполняла. Такое было ощущение, что мне все равно. Борден сказал, что я не была в глубоком трансе.

Бедро ее блестело. Она слегка качнула ногой и, казалось, что кроме этого роскошного бедра в комнате ничего нет. Я сказал:

— А эти внушения… он их снял перед тем как вы разошлись?

— Да. Думаю, это было около половины первого. Мы все как раз собирались уходить.

Я проглотил слюну.

— Вы все ушли вместе?

— Нет. Мы с Питером ушли первыми.

— Борден был еще там, когда вы уходили? — Я снова глотнул. Глаза заслезились.

— Нет. Он ушел первым, как раз перед нами. Все остальные, кроме Бордена, еще оставались там, когда мы с Питером ушли.

Немного помолчав, она спросила:

— Нравится?

— Что нравится?

— То, на что ты смотришь?

Боже мой! Я все еще смотрел на бедро. Я заморгал и перевел свой взгляд на ее лицо. Она улыбалась, откинувшись на спинку кресла и слегка покачивая ногой. Это была самая настоящая порочная улыбка. От всего этого покачивания подол ее платья пополз понемногу вверх. И там, где он полз чуть-чуть вверх, открывалось очень многое.

— Что ж, Эйла, все, пожалуй, раскрыто, точнее — закрыто. Я имею в виду вопросы. На данный момент. — Мне хотелось завершить сегодня еще кое-какие дела, но я чувствовал, что становлюсь каким-то несобранным. Я встал. — Ладно, спасибо. Я лучше пойду.

Она тоже выпрямилась, скользнув немного вперед с ручки кресла, отчего ее платье поднялось еще выше. Кроме Эйлы под платьем, как и вчера, ничего не было, и судя по всему, она не возражала против того, что мы оба это знаем.

Она встала и платье прошелестело вниз до колен.

— Ты должен идти, Марк?

— Когда-то надо.

— Останься еще немного. Вчера вечером ты не очень рвался уходить.

— Я и сейчас не рвусь.

— Тогда не уходи, Марк. Останься еще чуть-чуть. Со мной. — Она шагнула ко мне.

Эйла не улыбалась, не стремилась казаться веселой, впрочем я внезапно стал таким же. Я взглянул в ее черные глаза, посмотрел на ее разлетающиеся брови, алые, как кровь, губы, холмики белой плоти, выступающие из выреза ее легкого платья. Словно жидкость, обтекающая какой-либо предмет, она обхватила все мое тело, откинула назад голову, раскрыла губы, мы встретились в поцелуе, и я привлек ее к себе.

Мы тесно прижались друг к другу, тела наши слились воедино, потом она оторвалась от меня. Какое-то мгновение она молча смотрела на меня, затем обняла меня за шею и снова притянула к себе.

Прошлым вечером, когда я смотрел на нее, она производила впечатление бесчувственной красавицы, движения ее были вялыми, почти как в летаргическом сне. Сейчас она была иной; тесно прижавшись ко мне своим нетерпеливым телом, она жадно целовала меня в губы, а ее язык просто пронзал меня. Я провел рукой по ее пышным бедрам, по ее изогнутой спине и взялся за тоненькие бретельки.

Она отодвинулась, опустила руки и смотрела на меня, тяжело дыша, пока я сдвигал бретельки платья с плеч. Оно соскользнуло вниз, к талии, обнажив грудь, и я ощутил ее нежную кожу. Эйла опустила руки, стянула платье дальше вниз, к бедрам, оно упало, и она, переступив через него, шагнула ко мне. Обнаженная.

Я поднял ее, поднес к дивану и положил на него, сбросил свою одежду и вытянулся рядом с ней, простирая к ней руки, целуя ее и прижимаясь всем телом. Она положила ладони мне на грудь и чуть слышно прошептала: «Подожди, Марк». Казалось, прошла вечность, пока она удерживала меня, но потом улыбнулась. Глаза ее закрылись.

— Обними меня. Возьми меня.

Когда я притянул ее к себе, она обвила меня руками и страстно прижалась ко мне. Ее влажные губы жарко целовали меня и ласкали мое тело, а длинные ногти обжигали мою спину. Потом ее теплые руки, груди, бедра поглотили меня, окутали, и я погрузился в это неправдоподобно мягкое, бархатное тело.

Уже темнело, когда я подъехал к Фарнсуорт билдинг, поднялся на четвертый этаж и направился по тускло освещенному коридору в свою контору. В остальных конторах было темно и пусто, и мои шаги гулко отдавались внутри здания. Я шел и думал, что теперь предпринять. Все мои ходы бесцельно повисли в воздухе и ни к чему не привели. Я все еще не мог снова связаться с Борденом, и здесь я еще мог на что-то рассчитывать, но кроме этого, не было никакой уверенности в дальнейших шагах. Не было ничего определенного, за что можно было бы зацепиться. Как только в голове возникала какая-то идея, она, не задерживаясь, исчезала, подобно попугаю Джея.

Я удивился, увидев, что дверь в контору приоткрыта, но потом вспомнил, что ее взломали бандиты. Я был готов к тому, что они ждут меня внутри, но когда я включил свет там никого не оказалось. Ну и хорошо, ведь оружия у меня все еще не было.

В помещении было тепло и влажно, рубашка прилипала к телу, поэтому я повесил пиджак на вешалку, ослабил узел галстука и закатал рукава рубашки. В этот момент красное пятнышко на руке снова привлекло мое внимание Я так и не мог вспомнить, откуда оно, черт побери, взялось.

Я сел за стол и взглянул на часы. Без нескольких минут семь. На улице темно, пора идти домой и ложиться спать и я был готов свалиться в постель. Я устал, хотел спать и испытывал ко всему отвращение. Я думал о Джее, Энн Глэдис, Ганнибале, Эйле и Питере, Артуре и Марте Стюарт, о Джозефе Бордене. И вся эта злополучная история выводила меня из себя.

Гипнотизеры! Попугаи! Да пошли они ко всем чертям. Мой взор остановился на двух книгах о гипнозе, которые мне дал Брюс Уилсон, и даже они вызвали во мне злость. Я схватил и запустил ими по комнате. Они грохнулись в дверь и упали на пол. Дверь еще больше приоткрылась.

Правильно, Логан. Выброси все это из головы, веди себя как пятилетний ребенок. Что ж, может так и лучше. Пора кончать осторожничать и темнить, надо кое-кого потрясти.

Бордена в особенности, если только смогу до него добраться. Если его ответы мне не понравятся, придется придавить его немного, пока не получу от него удовлетворительные ответы.

Я посмотрел на часы. Ровно семь. Можно, наверное, поймать Бордена или в конторе или дома. Я схватил трубку.

И тут я вспомнил.

Мне надо ехать в отель «Феникс». Номер 524 в отеле «Феникс». Я встал, отвернул рукава рубашки, снял пиджак с вешалки и надел его.

Отель «Феникс», думал я. «Феникс», «Феникс» — а, да, большое здание на Бродвее. Надо спешить. Это важно. Надо спешить. Я выключил свет, направился к двери и начал закрывать ее. Не мог оставить контору с распахнутой настежь дверью. А тут еще эти чертовы книжки на полу.

Времени же нет, Логан. Живее. Отель «Феникс». Название отеля неотвязно вертелось в голове. Я остановился, посмотрел на валяющиеся книги и ощутил непреодолимое желание двигаться, громкий внутренний голос просто подгонял меня, требовал, чтобы я спешил, ехал туда, куда собирался.

Я покачал головой. Веду себя, как старая дева… Я нагнулся, подобрал книги с пола и в отблесках тусклого света из холла в глаза мне бросилось название верхней из них. «Гипнотизм». «Гипнотизм» — книга Дж. X. Эстербрукса, блестящего профессора психологии из Колгейтского университета. Мне понравилось, как он, находясь в больнице, создал ради развлечения путем самогипноза воображаемого и вместе с тем реального медведя.

Я зря терял время. Приказал себе положить книги на стол и отправляться. Однако этот глупый мишка не выходил у меня из головы. Я представил как он резвится на кроватях, болтается по коридорам больницы. Если Эстербрукс сказал бы медсестрам, что у него на постели сидит медведь, те, наверное, с криком убежали бы, призывая на помощь психиатра. Это вызвало у меня усмешку.

Но я быстренько перестал усмехаться.

Этот случай был очень похож на попугая Джея. Попугая, которого никто не видел, а Джей не только видел, но и чувствовал. Я вспомнил, как Джей сидел напротив меня, измученный и постаревший, и говорил: «Тютелька в тютельку, Марк. Каждый чертов полдень, тютелька в тютельку».

Семь. Тютелька в тютельку. Я положил книги на стол, испытывая страстное желание вырваться отсюда, ехать куда-то. В голове вертелись фразы, слова, картины. Брюс Уилсон, спокойный и серьезный, разъясняющий что-то… фразы из книги… слова Джея: «Чувствовал, будто я должен». Тютелька в тютельку, тютелька в тютельку.

Я не знал, как долго простоял. Вперился в циферблат. В темноте цифры были едва видны. Две минуты восьмого. Что-то было не так. С меня катился пот. Я чувствовал капли пота на лице, ладони стали влажными. Меня охватил страх. И вдруг я вспомнил, как Брюс неспешно сказал: «Он ничего об этом не знает».

Даже ничего не помнит!

Липкая паника охватила все мое нутро. Разве это нормально! Такого со мной не случалось, не могло случиться. Я стоял у стола, широко расставив ноги, словно собирался с кем-то драться, но в комнате кроме меня никого не было. Только я и чувство принуждения, которое я испытывал. И тут у меня в голове зародилась кошмарная, ужасающая мысль.

Я попытался успокоиться, попытался отстраниться от самого себя, посмотреть на себя со стороны и разобраться в том, что происходит со мной. Одно только было ясно: я хотел ехать в отель «Феникс». Я хотел ехать. Мне надо было ехать. Однако я не мог вспомнить, бывал ли там прежде. Я даже не знал, кто меня там ждал. Однако я знал, что никогда в жизни не испытывал такого побуждения сделать что-то такое, чего я даже не понимал.

В конце концов я пришел к единственному выводу, который мог сделать, к единственному выводу, который вообще имел какой-то смысл. Ничего этого я делать не собирался, но кто-то хотел, чтобы я это сделал. Чье-то внушение действовало мне на мозги.

Я вспомнил отметинку на левой руке и меня сковал страх. Я здоровый парень. В меня стреляли, мне самому приходилось убивать, и я испытывал чувство страха. Пожалуй, я всегда боялся, когда попадал в серьезную переделку, может даже больше, чем сейчас.

Сейчас же все было по-другому. Это был страх иного рода. Казалось, что моим разумом управляет чья-то холодная рука, поворачивая его то в одну сторону, то в другую, а я следую за ней, не задавая вопросов.

Однако сейчас я как раз задавал вопросы. Я знал, что не навлек это сам на себя. Я знал, что в этом не было ничего сверхъестественного или всесильного. Я мог не делать ничего такого, чего не хотел. Вне всякого сомнения, я мог этому сопротивляться.

Я быстро пересек комнату и включил свет. С исчезнувшей темнотой пропала и паника, и я заставил себя сесть за стол. Я закурил, глубоко затянулся, наполнив легкие дымом, и, как ни странно, почувствовал себя увереннее. Мне повезло, что я начал задавать вопросы прежде, чем уйти отсюда. Если бы я не поговорил с Брюсом, если бы Брюс не дал мне книги… хорошо, что дал.

И все же, как? Как это произошло? Я вдруг сбросил пиджак и снова закатал рукав рубашки. Я уставился на красное пятнышко и у меня внутри все оборвалось. Когда… когда я его заметил? Сегодня утром. Сегодня утром, когда встал.

И тут меня как ударило. Ударило так сильно, что на какое-то мгновенье у меня закружилась голова, внутри все похолодело, руки затряслись.

Я мог убить Джея Уэвера.

Глава 12

Несколько томительно тянувшихся секунд я оцепенело сидел, уставившись на пятнышко на руке. Просто невозможно, чтобы такая маленькая штучка… Невероятно. Я не верил этому. Я не хотел этому верить. Где-то таился другой ответ; должен был быть другой ответ.

Однако с этим вариантом я согласился без малейших вопросов: навязчивое стремление ехать в отель «Феникс» было гипнотическим внушением. Это казалось невероятным и тем не менее это было так. И я знал, что поеду туда. Я должен был узнать, что за этим скрывалось — и кто.

Прошло только пять минут.

Кто бы мог быть в отеле «Феникс»? Если я буду сидеть и ждать здесь дальше, тот, а может та, в отеле, может испугаться. Судя по тому, что говорил Брюс, этим человеком мог быть кто угодно. Я начал лихорадочно вспоминать имена и лица людей, с которыми встречался в течение последних двух дней, но мне было трудно сосредоточиться. Я встал, надел пиджак и вышел из конторы. Как только я направился в отель «Феникс», мне стало легче, я испытал облегчение и это все для меня решило. Теперь я был уверен.

Я остановился в холле в нескольких шагах от своей конторы. Я еще об этом не думал, что вдруг я не вернусь сюда? Я вошел в комнату, схватил лист бумаги, ручку и торопливо нацарапал: «Брюс Уилсон — гипноз. В семь вечера побуждение поехать в отель "Феникс”, номер 524. Обнаружил след укола на изгибе руки. Мог убить Джея. Марк».

Я оставил записку на столе и помчался вниз. На улице прыгнул в машину, быстро ее — завел и на полной скорости рванул с места. До отеля было около мили. Я не хотел терять время зря и пока ехал, попытался во всем разобраться. В открытое окно врывался ветер, обдувая лицо, и, казалось, теперь я смог сосредоточиться.

Я все еще пребывал в шоке, но, по крайней мере, мне было чем заняться. Я не сидел на месте, злясь на весь мир и на самого себя, и я был уверен, что кто бы там меня ни ждал, это был убийца Джея — пусть далее я сам нажал на курок. Через некоторое время мы встретимся лицом к лицу. У меня не было оружия, но у меня были мои руки, кулаки, опыт армейских тренировок и драк в барах. У меня были мои коленки и ноги, даже зубы, если уж дело дойдет до этого, и тот, кто убил Джея и проделал все это со мной, испытает на себе все приемы, описанные в учебниках.

Это уж точно. А вдруг нет? Что, если я окажусь не в состоянии что-либо сделать? Я нажал на тормоза и остановился, снова вспомнив слова Брюса, вспомнив про мгновенный гипноз, про автоматический рефлекс, когда люди мгновенно погружаются в гипнотический сон при одном только слове или каком-нибудь знаке.

А что, если все это было проделано со мной? Не будучи уверенным, я не мог действовать дальше. Потому что даже если я встречусь с убийцей Джея, узнаю его, пусть даже выясню, что за всем этим кроется, все равно мне это ничего не даст. Ибо мне можно было промыть мозги и затем все начисто стереть из памяти.

Я вдруг снова вспомнил все те странные вещи, которые творились со мной утром: часы, одежду, оружие. Я даже не знал, что делал прошлой ночью. Как я мог действовать дальше, если все, что увижу, услышу и скажу, можно так же просто стереть из памяти, как запись на магнитофонной ленте. Именно так Брюс это описал.

Магнитофон! Я посидел еще несколько секунд, не выключая двигатель, и в конце концов у меня возникла идея, которая могла сработать, могла и не сработать, но черт побери, она заслуживала того, чтобы ее попробовать.

Я медленно поехал вперед. Квартала за два уже виднелись неоновые буквы «ОТЕЛЬ ФЕНИКС», и тут я увидел то, что мне было нужно: «Диллон. Радио и телеаппаратура».

Я поставил машину во второй ряд и побежал в магазин, выхватывая из кармана бумажник.

Я схватил первого попавшегося мне продавца.

— Быстро. Сколько за самый хороший магнитофон? Портативный.

— А?

Тупой ублюдок.

— Магнитофон. Быстро. Мне некогда. Если поспешишь, отблагодарю.

Это подействовало. Или может мой вид. Он сказал:

— Вебстер стоит примерно сто девяносто, плюс налог на…

Я сунул ему две сотенные и двадцатку и сказал:

— Неси. Немедленно. Сдачу оставь себе.

Он вытаращился на деньги, потом подпрыгнул фута на четыре и исчез. Через тридцать секунд он вернулся.

— Вот…

— Работает? Стандартный?

— Демонстрационный экземпляр. Пленка вставлена. Только включите в…

Я уже бежал.

В холле отеля «Феникс» я огляделся в поисках лифтера, местного охранника, кого угодно. Пот с меня лил ручьем, и я просто чувствовал, как бегут секунды. Глаза засекли молодого рыжего посыльного с рыжими усиками. Я быстро направился к нему, зажав еще одну сотню в правой руке, и с магнитофоном в левой. Ассигнация была — хоть выжимай.

Я остановился перед ним и тихо произнес.

— Рыжий. Хочешь сотню заработать?

У него упала челюсть, и я, не дожидаясь, что он ответит, сказал:

— В номере пятьсот двадцать четыре собрались гости. Мне нужен соседний номер, годится с любой стороны. Сколько тебе надо времени, чтобы подыскать пустой номер и впустить меня? — Я сунул ему сотню, чтобы он посмотрел и пощупал ее, ткнул ему в физиономию мое удостоверение детектива и добавил. — Мне нужно только послушать, Рыжий. — Я помахал магнитофоном.

Ему хватило меньше двух секунд, чтобы решиться. Он бросил взгляд на стойку службы посыльных и сказал:

— Пошли.

Мы вскочили в лифт и взлетели на пятый этаж.

В лифте я взглянул на часы. Было уже четверть восьмого, и я льстил себя надеждой, что не потерял много времени. Сейчас узнаю.

Мы вышли на пятом, и я проследовал по коридору за посыльным. Он остановился у номера 522 и хотел было постучать, но потом остановился и посмотрел на меня. Я покачал головой. Он на мгновенье замялся и полез в карман.

— Ключ, — тихо проговорил он.

— Номер пустой? — прошептал я.

Он пожал плечами и тоже шепотом ответил:

— Связался я с тобой. Через минуту узнаешь. — Он открыл дверь и вошел в комнату. Я ждал, что сейчас раздастся крик женщины или мужской вопль: «Какого черта», Рыжий начнет извиняться, но ничего не последовало.

В дверях показалась голова Рыжего, и он помахал мне рукой.

Внутри я огляделся, пытаясь решить, где поставить магнитофон. Рыжий показал на стену, отделявшую этот номер от 524-го, и поднял брови. Я кивнул, и он, подойдя к стене, открыл стенной шкаф и прошептал:

— Лучшее место. Очень тонкая перегородка. — Он отрабатывал свою сотню.

Я по достоинству оценил его помощь, но хотел все остальное сделать без свидетелей. Я поднял вверх большой палец, он ухмыльнулся и вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Я нашел розетку, вставил шнур, потом взял микрофончик и положил его в шкафу у стены. Я включил магнитофон, поставил его на «запись» с максимальной громкостью и посмотрел, как начала крутиться часовая бобина. Потом вздохнул и вышел из номера. Подошел к номеру 524 и постучал в дверь.

Сердце у меня колотилось. Через минуту я узнаю — может зря я кувыркался с этим магнитофоном — но я был доволен, что сделал это. Я чувствовал себя лучше не намного, но тут желудок у меня сжался, когда голос за дверью произнес:

— Войдите!

Я открыл дверь и вошел в комнату.

Глава 13

Я поставил машину и отправился к себе в контору, но едва войдя в Фарнсуорт билдинг, остановился.

Казалось, меня что-то беспокоило пока я ехал по Спринг стрит и ставил свой бьюик, и сейчас я решил привести все свои мысли в порядок. Я собирался ехать в отель «Феникс» — это я знал. Я отчетливо представлял себе весь кошмарный эпизод, случившийся в конторе несколько минут назад. Но после этого все было как в тумане, неясно.

Боже мой, так ездил я в отель «Феникс» или нет? За столь короткое время я не мог обернуться. Было семь часов, ровно семь, когда у меня возникло это непреодолимое желание. Меня вновь начал охватывать страх. Я все помнил, все до мельчайших подробностей: мои рассуждения, панику, пятно на левой руке, все до того момента, как я вышел отсюда. Вспомнил про записку. Записку, которую я написал Брюсу Уилсону, если я все это не выдумал.

Я взбежал вверх по лестнице и помчался по коридору в контору. Включил свет и подскочил к столу. Записка лежала на месте. Я дважды прочитал ее, вспоминая. Казалось, все это произошло всего лишь несколько минут назад. Я посмотрел на часы. Без десяти восемь.

Значит это все-таки случилось. По крайней мере, что-то случилось. Я вышел в пять или десять минут восьмого. Более получаса выпало, в голове ничего не осталось. Я прикусил губу, напряженно пытаясь вспомнить, куда я ездил, что делал, с кем встречался. За эти вычеркнутые минуты я мог даже убить человека. Я подумал о Джее Уэвере и содрогнулся.

Я сел за стол и попытался немного расслабиться. Я явно дал волю воображению. Я сказал сам себе, что не совершу убийства, даже если буду находиться под гипнозом. Брюс говорил, что хотя он и считал такой гипноз возможным, для него потребуется много времени. Даже опытный гипнотизер, просто щелкнув пальцами, здесь ничего не добьется.

Все, что мне оставалось, это успокоиться, не потерять голову от страха и мыслить логически четко и ясно. Я же не был каким-то дикарем, поклоняющимся в джунглях каменному идолу и верящим в чудеса и волшебство. Я был взрослым человеком, а не машиной с кнопками «стоп» и «пуск», не концентрацией рефлексов, которыми мог управлять другой человек, и не средством, которое он мог бы использовать в своих целях..

Однако в горле у меня пересохло, и я знал, что в данный момент я даже не мог доверять своим собственным мыслям. Я ничего не мог вспомнить. Я снял пиджак и снова закатал рукав рубашки… Посмотрел на смазанное йодом пятнышко; ранка уже подсохла. Я думал обо всем, что мог вспомнить и ничего путного из этого не выходило, не считая того, что я действительно мог съездить в «Феникс». Однако в памяти ни малейших следов того, что я там делал. И я знал, что никогда не выясню это, если только не поеду туда снова, но я боялся ехать. Меня сковал какой-то суеверный страх. Интересно, подумал я, испытывает ли то же самое душевнобольной в моменты просветления сознания.

Казалось, я живу в двух разных мирах, разделенных стеной забвения, в разное время. В некотором роде это была вызванная гипнозом шизофрения, раздвоение человека на два существа, не подозревающих друг о друге. Интересно, что за человек был Марк Логан, которого я не мог вспомнить. Может в плоти человека было не два, а несколько существ, как в романе Роберта Стивенсона между его героями Джекиллом и Хайдом были мириады людей, заключенных в одной оболочке, которая ходит, мыслит и говорит подобно одному человеку. Слишком я разнервничался. Нельзя сидеть здесь, уставившись на руку и предаваясь сумасшедшим мыслям.

На руку… Между кистью и локтем появились две красные точечки — не такие, как та, которую я заметил утром, а поменьше, еле видимые.

Я внимательно посмотрел на них, потрогал. Боли не чувствовалось, хотя кожа была проколота. Час назад их не было. В этом я был твердо уверен.

Несколько минут я спокойно сидел, раздумывая, пытаясь систематизировать мои мысли и выработать план действий. Потом встал, надел пиджак и вышел из конторы.

Я стоял у отеля «Феникс» и смотрел на неоновые буквы. Было страшно. Если я здесь уже однажды был и ничего не помню, значит все это может повториться. Но по крайней мере я знал, что раньше направлялся в номер 524; естественно, со мной ничего не случится в ярко освещенном холле.

Я вошел внутрь и направился к стойке.

Высокий, лысеющий клерк поднял голову.

— Да?

— Не скажете, кто живет в номере 524?

Он слегка нахмурился.

— Ну, я не думаю…

Я протянул раскрытый бумажник через стойку, чтобы ему было видно мое удостоверение.

— Послушайте, — произнес я, — может это мелочь, а может и что-то важное. Я проявляю максимум осторожности, чтобы ненужный скандал… — Договаривать я не стал.

— Скандал?

— Возможно. Может быть это не тот человек, который мне нужен. Если бы вы только дали мне его фамилию?

Он прикусил губу.

— Ну… вы будете осмотрительны?

— Максимум осмотрительности.

Он немного помялся, потом пошарил по регистрационным книгам.

— Смит, — сказал он. — Дж. А. Смит из Сан-Франциско.

Смит. Я мог бы и догадаться. Дж. означало, наверное, Джон.

— Мистер или миссис Смит? — спросил я.

— Странно. Не знаю. Заказ был сделан по телефону.

— Кто-нибудь видел этого Смита?

— Правда, сэр, не могу вам ничего сказать. У нас больше семисот номеров. Невозможно…

— Да. Спасибо. Полагаю, этот Смит выехал?

Он посмотрел карточку.

— Нет. Еще нет. По крайней мере, по моим книгам.

— Большое вам спасибо.

— Вы… проявите осмотрительность?

Я кивнул и отошел от стойки. Сел в углу холла и закурил. Будь я проклят, если по собственной воле поднимусь в номер 524. Может пора вызвать полицию, но что я ей скажу? Надо признаться, я боялся, что они найдут что-нибудь обо мне, чего я сам не знаю, а может и не хотел знать. Я был в таком замешательстве, что даже вел себя необычно. Лучше встретиться с человеком, вооруженным 11-мм автоматом, чем постучать в дверь наверху.

Я заметил, что за мной наблюдает маленький рыжий посыльный в форме. Он почесал свои рыжие усики и кивнул мне. Что касается меня, то я его никогда не встречал, но он вел себя так, как будто был знаком со мной.

Я нерешительно улыбнулся и кивнул. Он подошел ко мне.

— Привет. Получилось?

— А?

— Наверху, я имею в виду.

— Слушай, — сказал я. — Как давно это было? Это дело… наверху?

Он озадаченно посмотрел на меня.

— Шутишь?

— Говори!

— Ну… час назад, может меньше. Ты что, не помнишь?

— Нет. Что случилось?

У него сузились глаза.

— Ты помнишь, что дал мне сто долларов?

— Какие сто долларов?

Он облизал губы.

— Ладно — сказал он. — Я… я сейчас вернусь.

Я схватил его за руку, — Стой. Если я дал тебе сотню, она твоя. — Я соображал, что же мне ему сказать. — Слушай, малыш. Я частный детектив. Я тебе об этом говорил?

Он кивнул, пристально глядя на меня.

— Я веду расследование. Меня… ударили по голове. Совсем недавно один малый врезал мне. Вот, смотри. — Я повернул голову, чтобы он мог посмотреть на наклейку.

Когда я снова посмотрел на него, рот у него был широко раскрыт, и он медленно покачивал головой.

— Оглушил меня ко всем чертям. Ничего не помню, что произошло в течение дня. Наверное, разбил мне что-нибудь.

— Да — сказал он. — Боже.

— Слушай, малыш. Ты должен рассказать мне все, что знаешь о том, что я делал. Я заплачу…

Он поднял руку.

— Мистер, та сотня — мои самые большие чаевые. В нее все входит.

Он выложил всю историю, рассказал все, что знал. Получалось, что я поднялся наверх, но в номер 524 не заходил.

— Я взял туда магнитофон? — спросил я. — А что потом?

— Ты меня выгнал.

— Черт, очень жаль, что я это сделал. Можешь проводить меня в этот номер снова?

— Конечно. Пошли.

Мы вышли из лифта на пятом этаже, прошли по коридору и остановились, не доходя до номера 524. Я ждал, что сейчас кто-то выйдет и увидит меня, и с меня пот лил, как с бегуна на длинные дистанции.

Посыльный открыл дверь номера 522. Он был пуст. Мы вошли внутрь, я тихонько прикрыл дверь, и, тяжело дыша, прислонился к ней.

Посыльный посмотрел на меня.

— В чем дело, мистер? — Его голос звучал слишком громко.

Я вздрогнул и приложил палец ко рту. Он сжал губы и кивнул, а потом показал на открытую дверь стенного шкафа и стоящий рядом с ним магнитофон.

Он стоял там, где сказал малыш. Я подошел к магнитофону. Бобина медленно крутилась, пленка заканчивалась. Я вынул микрофон из шкафа, свернул шнур, убрал его, выключил магнитофон. Затем кивнул посыльному и с магнитофоном в руке подошел к двери.

Я открыл дверь, рыжий вышел, посмотрел по сторонам и поманил меня. Я вышел из номера и быстро прошел в конец коридора, пока малыш запирал дверь.

Я подождал его у лестницы и спросил:

— Еще одно, как тебя все же зовут?

— Ты же звал меня Рыжим. Сойдет.

Я вытащил бумажник. У меня там было несколько сотен, однако сейчас там лежала одна двадцатка. Я вынул двадцатку и протянул ему.

— О’кей, Рыжий. Как насчет еще одной услуги?

Он оттолкнул мою руку.

— Мне больше денег не надо. Что надо делать?

— Я хочу, чтобы ты поднялся в номер 524 и постучал в дверь. Если кто-нибудь откроет, придумай что-нибудь, скажи, что ошибся или спроси его, не вызывал ли он официанта из отдела обслуживания. Он или она, это может быть женщина, я не знаю. Черт побери, я не знаю, что там происходит. Посмотри хорошенько. Потом возвращайся и расскажешь мне, что из этого вышло.

— Хорошо.

— И держи двадцатку, Рыжий. — Я сунул деньги ему в карман. — Дал бы больше, если бы у меня с собой были деньги. Ты понятия не имеешь, просто не понимаешь, как это для меня важно. Когда постучишь, можешь влипнуть черт знает во что. Тот, кто внутри, может подозрительно отнестись к тому, что его прервали. Лучше, чтобы ты об этом заранее знал. О’кей?

— Ладно. — Он направился назад к номеру 524.

Я спустился на одну ступеньку и следил за ним, выглядывая из-за угла и тесно прижавшись к стенке. Это я-то, Марк Логан, прятался за стеной, пока малыш стучал в дверь. Но мне ни капельки не было стыдно. Я не собирался приближаться к этой двери до тех пор, пока не прослушаю запись, если на пленке вообще что-то было.

Рыжий тихонько постучал и немного подождал, потом постучал еще раз, посильнее. Никакого результата. Тогда он грохнул в дверь кулаком. Я видел, как он полез в карман за ключом, достал его, вставил ключ в замочную скважину и повернул ручку. Он бросил взгляд в мою сторону, ухмыльнулся и вошел в комнату.

Я ждал около минуты, скрипя зубами и начиная нервничать, но тут он вышел, запер дверь и подошел ко мне.

— Ничего, — сказал он. — Там никого нет. Ни одежды, ни постояльцев, ничего вообще. Даже окурков нет в пепельнице, полотенцами не пользовались. Не похоже, чтобы там кто-то вообще был.

— Там кто-то был. Кто-то там должен был быть.

Он только ухмыльнулся в ответ, и мы вошли в лифт.

В холле я сказал:

— Спасибо, Рыжий. И не вздумай пикнуть об этом, даже матери ничего не говори. — Я на минуту задумался. — И еще, Рыжий. Возможно я вернусь. Если сможешь узнать, кто зарегистрировался в этом номере, буду тебе признателен. Только ради бога, будь осторожен.

— Буду, — ответил он. И когда я выходил, добавил — И спасибо вам.

Вернувшись в контору, я вновь прочитал нацарапанную в спешке записку, сунул ее в карман и позвонил Брюсу Уилсону домой. Он почти сразу подошел к телефону.

— Брюс, — сказал я. — Это Марк Логан.

— Хелло, Марк. Ты где был весь день? Он говорил каким-то странным тоном.

— Бог его знает, Брюс. Мне надо с тобой встретиться. О’кей, если я сейчас выйду?

— Конечно. В чем дело?

— Когда приеду, расскажу. Есть что-нибудь новенькое о Джее Уэвере?

— Мне ничего неизвестно.

— Что-нибудь о Люсьене и Поттере?

— Нет. Да, Марк, ты Бордена видел?

— Нет. Не мог связаться с ним. А что?

— Значит ты еще ничего не слышал?

— Слышал? Что ты хочешь сказать? Что не слышал?

— Борден мертв. Его убили.

Глава 14

У меня отвисла челюсть. Борден убит! Неудивительно, что я не мог с ним связаться. В голове у меня зародилось какое-то подозрение.

— Где, Брюс? Когда?

— Я точно не знаю, Марк. Сам узнал об этом только несколько минут назад. Мне позвонил Хилл и сообщил об этом, потому что днем я его спрашивал о Бордене. Его нашли где-то за городом. Задушен.

Я отвел трубку в сторону и посмотрел на вцепившиеся в нее пальцы, побелевшие костяшки, выступившие сухожилия кисти.

— Сколько времени прошло с тех пор, как его убили? Можешь назвать точные сроки?

— Не могу. Узнаю, только когда получим доклад следователя.

— Понял.

— Ты когда выходишь, Марк?

— Прямо сейчас, если удобно.

— Конечно. Тогда до встречи. Я поставлю кофе.

Я повесил трубку и посмотрел на руки. Они дрожали.

Дверь открыл сам Брюс.

— Заходи, Марк. Ну, друг, у тебя такой вид, что тебе надо что-то посильнее кофе. А это что?

Он показал на магнитофон.

— Всему свое время, — ответил я. — Надеюсь, у тебя есть время?

— Вся ночь, если надо. — Он повернулся, и я прошел вслед за ним в гостиную. На стене справа висела большая картина с изображением пустынного пейзажа, а под ней он поставил друг против друга два огромных кресла. Между ними стоял низенький, со стеклянным верхом столик с серебряным кофейником на плитке, двумя чашками, сигаретами и двумя пепельницами.

— Ну, ты действительно подготовился, — сказал я.

Он рассмеялся:

— Это всего лишь психоанализ. Ты говорил немного взволнованно, когда позвонил.

— Пожалуй да, и весьма.

— Садись и расслабься. И не цепляйся смертельной хваткой за эту штуку.

Я на самом деле вцепился в магнитофон так, как будто думал, что если я поставлю его на пол, у него вырастут ноги и он смоется. Я поднес его к одному из кресел, поставил рядом, сел и вытянул ноги. Брюс опустился в другое кресло и налил кофе. Кофе был прекрасный. Меня охватывала усталость, сковывая все мышцы. Глоток кофе согрел и немного успокоил.

— Ну, — произнес Брюс, — что там у тебя?

Я не знал, как начать. В конце концов вымолвил.

— Вот эта штука, в которую я вцепился, — магнитофон. Я даже не знаю, что там записано, но что-то должно быть. Я тебе включу его через минуту, Брюс, но сначала хочу уяснить пару вопросов. И рассказать тебе, как я его приобрел. Это… это может оказаться важным в связи с убийством Джея Уэвера. — Он поднял брови, и я добавил: — Даже для моей психики. Похоже на сумасшедшего?

— Нет. — Он усмехнулся. — По крайней мере, пока. Пей кофе и излагай потихоньку.

Я залпом опрокинул чашку и закурил, а он наполнил ее снова. Потом я сказал:

— Брюс, расскажи-ка мне кое-что о мгновенном гипнозе. Правда ли, что человека можно загипнотизировать, а потом внушить ему, что он погрузится в транс при определенном слове или фразе? Или каком-то определенном сигнале? И, бах, он готов?

— Ну… да, конечно. Однако обычно сам субъект должен изъявить желание.

— А без его желания такое возможно? Скажем, неожиданно для него?

Прежде чем ответить, он взял чашку и сделал глоток.

— Да, такое возможно. Разумеется, если объект не сопротивлялся гипнозу. Может он даже не знал, что с ним произойдет. — Он допил кофе и снова наполнил чашку.

Следующий вопрос уже давно сверлил у меня в голове.

— Брюс, а вот насчет этого? Я тут размышлял кое о чем, что ты сказал сегодня утром — о гипнозе с помощью наркотиков. Можно человека накачать наркотиками, а потом, вопреки его воле, загипнотизировать.

— Ну, — медленно произнес он, — это довольно странный вопрос. Наркотики, скажем амитал, подавляют волю. Как только человеку ввели наркотик, все шлюзы, можно сказать, открываются, все сдерживающие центры притупляются. Если позволить кому-то, чтобы он ввел тебе наркотик, то, думаю, он сможет тебя загипнотизировать после того, как наркотик начнет действовать.

— Даже если будешь сопротивляться?

— Но для этого как раз и применяются наркотики. Твой организм может сопротивляться, но как только наркотик начинает действовать, ты, вне всякого сомнения, теряешь способность к сопротивлению.

— Так. Еще кое-что. Сегодня утром ты говорил, что находясь под гипнозом, можно совершить преступление? Каким образом… Давай перейдем на личности. Возьмем меня, к примеру. — Брюс внимательно посмотрел на меня, однако я продолжал — Как ты думаешь, могу я совершить преступление под гипнозом? Убить кого-нибудь?

Он потер подбородок.

— Марк, на этот вопрос трудно дать точный ответ. Я с тобой раньше не работал, поэтому не знаю, легко ли ты поддаешься гипнозу или тебя вообще нельзя загипнотизировать.

— Предположим, легко.

— Все равно не могу сказать. То, что я тебе рассказывал сегодня утром… все это так, но нельзя просто выбрать какого-то человека и сказать, что с ним у тебя все получится. С одними — да, а с другими — нет. — Он сделал паузу. — Ладно, Марк. Давай выкладывай. Ты весь изнервничался, сидишь на краю кресла.

Я сидел, напряженно нагнувшись вперед, почти неподвижно. Я глубоко вздохнул.

— Не буду больше скакать вокруг да около. Я просто боялся сказать об этом открыто, Брюс. Боюсь, что может это я убил Джея.

Он глотнул кофе. Не охнул, не вскочил с места. Только покачал головой.

— Послушай, Марк, выброси из головы, что ты мог кого-нибудь убить. Все эти разговоры о гипнозе, о попугаях, о том, что произошло с Джеем, подействовали тебе на нервы. Никого ты не убивал.

— Ты это знаешь? Ты уверен в этом, Брюс?

— Ну, не уверен, конечно, но…

Я встал, снял пиджак, закатал рукав рубашки и подошел к его креслу. — Что это, по-твоему? — Я показал на след укола на руке. — Я заметил это сегодня утром, но это ни о чем не говорило. Тогда.

Он выпрямился в кресле и уставился на пятнышко. Посмотрел на меня, потом опять на руку.

— Откуда это у тебя?

— Не знаю.

Какое-то время он внимательно смотрел на него, а потом заметил еще две точки. — А это что?

— Тоже не знаю. Появились сегодня вечером. Откуда взялись и когда, не знаю. Просто не знаю.

— Сядь, Марк. Лучше расскажи все, что ты об этом знаешь.

Я так и сделал. Начал с того, как проснулся сегодня утром. Перечислил все мелочи, которые пришли в голову. Когда я добрался до того, как обманом избежал тюрьмы, то не стал объяснять, как мне это удалось, так как не хотел примешивать сюда всю историю моей «покупки» магазина Джея. Мне надо было выложить все до конца, избавиться от того, что меня угнетало. Брюс не шевелился и ничего не говорил, а только спокойно слушал и курил. Я рассказал о своём желании поехать в отель «Феникс».

Когда я дошел до этого места, я вытащил из кармана записку.

— Брюс, я написал ее перед тем как ехать в отель. По крайней мере я знаю, что ездил туда, хотя и не помню этого. Только помню, что я уже снова сижу в конторе. Полчаса просто исчезло, улетело.

Он взглянул на записку и кивнул.

— Продолжай.

Я добрался до конца и потом сказал:

— Вот это магнитофон. Я даже не знаю, где я, черт побери, его взял. Может, украл, не знаю. Я что, с ума сошел?

— Нет, Марк, ты с ума не сошел. Боже, это грязное дело.

Я повернулся к магнитофону и наладил его. Оставалось только нажать на маленькую кнопку и я услышу, что случилось со мной примерно час назад.

Брюс отодвинул столик в сторону и я поставил магнитофон на пол между нами.

— По крайней мере, Марк, ты теперь знаешь, что происходит, — сказал он.

— Да? Черт побери, что же происходит?

— Ну, я не знаю, почему это происходит, но похоже, что, как ты и догадался, тебя накачали наркотиками и в состоянии пониженного сопротивления гипнотизировали. Судя по твоим словам, это было сделано прошлой ночью. След укола и все остальное говорят за это. Возможно, тебя готовили в течение всей ночи, хотя в общем-то не важно, сколько времени это заняло. Как только ты оказался в глубоком трансе, из памяти можно было вытравить абсолютно все. По какой-то причине тебе приказали приехать в отель «Феникс». Может для того, чтобы встретиться с кем-то. Может даже доложить кому-то. Ты же, в конце концов занимался расследованием обстоятельств смерти Джея.

— А как с этим? Меня накачали наркотиками до смерти Джея. Не мог я… не мог я убить его.

Он покачал головой.

— Марк, выброси это из головы. Я считаю, что практически невозможно, за такое короткое время, всего лишь за несколько часов подготовить человека. По крайней мерс, не тебя и не так быстро. Кроме того, мы знаем, что у тебя украли револьвер из конторы. Я знаю об этом и об отпечатках пальцев на твоем столе. Прекрати себя мучить.

— Брюс, — тихо произнес я, — мой револьвер не украли. Он был при мне, когда я вчера вечером вернулся домой.

Он опустил голову и почесал подбородок. Он ничего не сказал.

— Ну, поехали, — сказал я в конце концов. Я нажал на кнопку «Воспроизведение», включил магнитофон на полную громкость и откинулся на спинку кресла. Пленка закрутилась.

Глава 15

Брюс скрестил ноги и закрыл глаза. Он, похоже, расслабился, у меня же все нервы и мышцы были натянуты и напряжены. Все тело пронизывали ледяные иголки.

Из динамика послышался неясный шум. Какие-то шорохи, ничего мне не говорившие. Потом на несколько секунд все стихло, а затем раздалось несколько глухих звуков. Я посмотрел на Брюса. Он открыл глаза, поднял кулак и помахал им, как бы стуча в дверь. Я кивнул.

Потом из динамика послышалось: «Войдите». Было плохо слышно, и я весь напрягся, чтобы разобрать слова.

Послышался звук открывающейся двери и потом раздался еще один голос: «Ну, здравствуйте».

Теперь уже Брюс выпрямил ноги и наклонился вперед к магнитофону, чтобы лучше слышать дальнейшее. Он лучше меня мог бы догадаться, что будет сказано дальше. Хотя магнитофон был включен на полную громкость, тем не менее звуки и голоса были приглушены и искажены. Однако я знал, что последний голос принадлежал мне.

Я тоже наклонился вперед.

— Марк, — неожиданно сказал Брюс.

— А? — Я поднял голову. Из динамика глухо раздалось: «Спать! Крепко спать! Крепко спать!».

— В чем дело, Брюс? — спросил я.

Он покачал головой, вслушиваясь.

— Потом объясню, — сказал он.

После последних слов в динамике наступила тишина, а потом послышался звук закрывающейся двери. Из динамика тихо неслось: «Крепко спите, отлично, вы сейчас крепко спите, вы спите глубоким гипнотическим сном. Погружаетесь глубже в сон, глубже, еще глубже, вот так».

Я посмотрел на Брюса. Волосы на голове у меня встали дыбом. Он не отрывал глаз от пленки, но заметил, что я шевельнулся и, не поднимая головы, кивнул.

Голос, который нельзя было узнать, продолжал медленно и еле слышно бубнить. И вдруг: «Вы должны делать все, что я вам скажу. Понятно? Можете говорить, как обычно. Скажите да, если вам все понятно».

И затем другой голос, мой голос, приглушенно, но достаточно четко ответил: «Да».

Невероятно! Фантастика! Хотя я сам все слышал. Это произошло со мной, но осмысленно я слушал это впервые. Меня охватил ужас при одной мысли о том, что слова, которые я уже слышал, слова и команды, которые еще будут произнесены, покоились где-то глубоко в уголках моего разума, въевшись прочнее молекул на пленке, крутившейся у меня перед глазами.

И тем не менее это были странные, абсолютно неизвестные мне слова и фразы, которые буквально через час я забыл напрочь; я даже больше помнил о том, что произошло со мной утром в школе на третий день после моего десятилетия. На какое-то мимолетное мгновенье у меня возникло недоверие к собственной памяти, мыслям и впечатлениям, даже к тому, что я сейчас слышал и ощущал. Я не мог отличить реальность от вымысла.

Застыв на месте, я слушал, как другой голос на пленке приказал мне расслабиться в кресле и закатать рукав рубашки на левой руке. При этих словах я нахмурился, ничего не понимая. Брюс тоже слегка нахмурился, однако черты его лица разгладились и он кивнул головой, когда прозвучали следующие слова:

«Ваша левая рука такая тяжелая, такая тяжелая, она немеет и коченеет. Ваша рука ничего не чувствует. Ваша рука ничего не чувствует. Полная анестезия. Вы не чувствуете боли в левой руке. Вы ничего не чувствуете… — И еще раз снова. — Ваша рука как свинцовая, вы не чувствуете боли…»

Брюс поднял голову и, когда я посмотрел на него, показал на мою левую руку.

Я взглянул на нее. Рукав рубашки был все еще закатан. Я потрогал пятнышко и посмотрел на Брюса. Он покачал головой.

Пленка продолжала медленно крутиться, но никаких звуков из динамика не раздавалось. Брюс быстро посмотрел вокруг и схватил обгорелую спичку из ближайшей к нему пепельницы. Он зажал ее между пальцами и, не говоря ни слова, наклонился ко мне и схватил меня за левую руку, вывернув ее вверх ладонью. Сначала он держал спичку на расстоянии нескольких дюймов, а потом неожиданно ткнул ею в руку. Я невольно вздрогнул, а он ткнул еще раз.

Я посмотрел на грязные пятна на коже, оставленные спичкой рядом с двумя точками, которые обнаружил сегодня. Я содрогнулся, представив, как мне в тело вонзается игла, когда Брюс тыкал меня своей спичкой.

Потом из динамика магнитофона вновь послышалась речь:

«Ваша рука сейчас совершенно нормальна, только вы не будете чувствовать боли. Вы будете крепко спать, однако сможете нормально говорить и исчерпывающе отвечать на мои вопросы. Вам будет удобно, вы расслабитесь и вам будет приятно отвечать на все мои вопросы. Понятно?

— Да.

— Почему вас отпустили из полиции?

— Я придумал легенду для полиции о том, что у меня из конторы выкрали револьвер. Они установили, что дверь в контору и ящик стола, в котором я якобы хранил оружие, были взломаны. Они нашли на столе отпечатки пальцев Джорджа Люсьена и отпустили меня.»

Брюс покрутил головой и посмотрел на меня, но я почти не замечал его. Во рту у меня пересохло, и я напряженно ждал следующих вопросов. Звук стал чуть громче, потом исчез, так что речь была едва слышна. «Опишите ваши действия после того как вы вышли из полиции. Назовите всех с кем вы разговаривали. Опишите ваши действия и расскажите, что вам удалось выяснить.»

Из динамика раздался все тот же незнакомый голос, но я знал, что этот голос принадлежит мне. Я описал все в общих чертах, но достаточно подробно, и слушая сейчас запись в гостиной Брюса, даже сам удивлялся обилию приведенных мной деталей.

Я говорил монотонным, невыразительным голосом, называя каждого — его или ее — полным именем. Я не говорил «он» или «она», а называл только полные имена, и к великому огорчению никак не обращался к своему следователю.

Я рассказал как вышел из муниципалитета, вернулся в контору, посетил Роберта Ганнибала, Глэдис Уэвер, Энн Уэвер, Марту Стюарт, Артура. Наконец, я дошел до того места, когда я вернулся в квартиру Эйлы, и почувствовал, как мое лицо заливается краской.

Это было ужасно.

Я смущенно заерзал в кресле, а Брюс посмотрел на меня, слегка улыбнувшись, и отвел взгляд в сторону. В некотором роде это была самая интересная часть записи, но мне в ней не понравилось ни одно слово.

Пока я слушал эту часть, напряжение мое несколько спало. Неловкость, которую я испытывал, отвлекла меня от более страшных вещей, которые произошли со мной. И тут я просто застыл в кресле. Неловкость и облегчение — все исчезло.

Мысленно я уже опередил запись. Я вспомнил, что сразу же после Эйлы я вернулся к себе в контору. Потом возникло это неотвязное желание ехать в отель «Феникс», в котором я распознал внушение под гипнозом. Я мгновенно представил все, что делал и ощущал в тот момент — нерешительность, страх, записка Брюсу и провал в памяти, который сейчас восполнялся. Но где-то в этом промежутке я каким-то образом обзавелся магнитофоном.

Я ничего не понимал. Если я все это выложил, то почему магнитофон не был найден и уничтожен? Я посмотрел на Брюса в полном недоумении. В голове носились какие-то сумасбродные идеи, я не мог отделить в памяти реальное от нереального. В какой-то идиотский момент я даже подумал, а зачем я вообще пришел к Брюсу, попытался вспомнить, не ощущал ли я какого-либо принуждения, какого-то сверхъестественного желания. Нет, ничего такого не было. Это был логически оправданный и разумный шаг.

Я сидел, вцепившись в ручки кресла, уговаривая себя, что глупо раздувать такие идиотские страхи. Я прислушался к словам, которые едва доносились из динамика, пытаясь понять, что будет дальше.

Я все еще рассказывал о том, как ушел от Эйлы и поехал к себе в контору. «В семь часов я решил позвонить Джозефу Бордену еще раз. При необходимости я собирался выбить из него кое-какие ответы. Я поднял трубку и тут вспомнил, что мне надо ехать в отель "Феникс”, в номер 524. Я собрался ехать.»

Я почувствовал слабость, когда подумал, что за этим последует, но тут другой голос прервал меня: «Отлично. Отлично. Теперь слушайте меня. Слушайте меня внимательно. Я дам вам указания, и вы должны их неукоснительно выполнять».

Я так громко вздохнул, что Брюс вздрогнул и посмотрел на меня. Я нерешительно улыбнулся. Разумеется. Тот, с кем я разговаривал, очевидно хотел знать, что я делал в течение дня, судя хотя бы по тому, что я сидел там и разговаривал с ним — или с ней. Я никак не мог определить пол говорящего, так как голоса звучали слабо и приглушенно, но, похоже, тот голос принадлежал мужчине, и он безоговорочно согласился с тем, что я поехал прямо в отель. Это было единственное логически верное объяснение, иначе я бы здесь сейчас не сидел.

Я сконцентрировал все свое внимание на записи. Голос продолжал, медленно повторяя каждое внушение два или три раза: «Вы выйдете отсюда и вернетесь в контору. Вы будете нормальным человеком и будете вести обычный образ жизни. Вы не будете ощущать никаких вредных последствий и ничего не будете помнить с момента ухода из конторы до возвращения туда. Вы не сможете ничего вспомнить». Потом его голос стал громче. «Вы будете всегда засыпать глубоким, крепким гипнотическим сном, когда я прикажу, когда я скажу: "Крепко спать!”. Но никто, кроме меня, не сможет загипнотизировать вас! Понятно? Скажите да, если вам это понятно.

— Да.

— Прекрасно. Теперь слушайте очень внимательно. Завтра вернетесь в эту комнату в семь часов вечера. — Он медленно повторил внушение три раза, и я ответил, что понял. Потом голос произнес — Когда я сосчитаю до трех, вы откроете-глаза, но по-прежнему будете находиться в состоянии гипнотического сна. Вы откроете глаза и будете вести себя, как нормальный человек, однако вы будете находиться в состоянии гипнотического сна до тех пор, пока не вернетесь в контору. Вы вернетесь в контору и ничего не будете помнить о том, что происходило здесь. Вы не будете помнить, что были здесь, и не будете помнить, что с вами произошло.»

Он еще раз повторил все внушение и потом сосчитал до трех. После этого в течение пяти или десяти секунд все было тихо, а затем раздался звук открывающейся и закрывающейся двери. Мы с Брюсом продолжали напряженно вслушиваться, но больше ничего не было слышно. Лишь изредка раздавались тихие шорохи, да глухие шаги, как будто кто-то все еще ходил по комнате.

Я расслабился, всем делом ощущая усталость от напряжения. — Ну, слава богу, — сказал я. — Хоть Бордена я не убивал.

Брюс насупился. — Бордена? Ты имеешь в виду…

— Я хочу сказать, что просто не знал. Я ничего не помнил и думал, что может быть… — Я умолк, внезапно осознав, что все еще не могу быть уверенным. — По крайней мере, — продолжил я, — сегодня вечером я его не убивал. Кажется, я вполне могу объяснить, на что потратил время сегодня вечером. Ну, вот так, Брюс. Весь этот чертов день здесь. Теперь ты знаешь столько же, сколько и я.

Он кивнул, закурил новую сигарету и произнес, скрытый облаком дыма.

— Кое-что прояснилось, Марк.

— Но мне все кажется, что это произошло не со мной, а с кем-то другим, — сказал я, — Даже сейчас для меня это сплошной мрак.

— Для этого есть все основания. — Он замолчал, прислушиваясь.

— Из динамика послышался какой-то шум. Я нагнулся, перемотал пленку немного назад и включил магнитофон. Это был звук открывающейся и закрывающейся двери.

— Наверное, когда он уходил, — сказал я. — По-моему, это все же мужчина.

Брюс кивнул.

— Ну, ладно. Мы не можем быть уверены, но можем достаточно определенно утверждать, что на этой пленке записан твой разговор с убийцей Джея Уэвера.

Я проглотил слюну.

— Хотелось бы верить, Брюс. Ведь убийца мог бы почти с полной гарантией следить за ходом моего расследования обстоятельств смерти Джея. Боже, я бы докладывал ему все, что мне удалось бы узнать об убийце, даже не сознавая, что я Делаю. Я даже передавал бы ему все, что узнавал бы в полиции. — Я смолк, нахмурившись. — Но мне повезло, Брюс, что я не попал в тюрьму. Это просто чудо, что я не просидел в кутузке весь день. — Я покачал головой. — И все же я до сих пор точно не знаю, что я делал в ту ночь, когда Джей был убит. Я мог…

Брюс прервал меня.

— Марк, выброси из головы эту идею, будто ты убил Джея. Поверь мне, ничего хорошего это не даст.

Мне нравились слова Брюса, однако я не мог не задуматься, действительно ли он верит в то, что говорит или же просто пытается поднять мое настроение.

Поразмыслив я спросил:

— Но другие-то поступки? Я их совершил и ничего не помню. Откуда я знаю, что я еще делал и забыл про это? Как я могу это знать?

Он затянулся и наклонился вперед.

— Какие еще поступки, Марк? Пусть это тебя не угнетает. Смотри. Как нам известно, единственное, что ты действительно сделал, так только съездил в отель «Феникс». Это не такое уж сверхъестественное достижение, но даже это простое внушение не сработало без сучка и задоринки. Ты понял, что это такое, и сделал все остальное.

Он помолчал, посмотрел на меня и продолжал:

— Похоже, твой гипнотизер, Марк, не очень умело сработал. Если бы он глубже изучил возможности твоего разума или тщательнее стер бы в твоей памяти события сегодняшнего дня, сейчас все выглядело бы по другому.

— Рассказывай! Это все, что мы узнали, так ведь? Практически только я и говорил.

Он кивнул.

— Ну, мы узнали чуть больше. Мы, например, знаем, что транс достигался и, не забудь, все еще достигается методом устных команд. Нам также известно, что он достаточно осторожен, что он проверил твое состояние в трансе и что он смог обезболить твою руку.

— Ты про спичку?

Он кивнул.

— Ты же слышал запись. По видимому, после того как он сделал тебе анестезию, он что-то ткнул тебе в руку, может стерилизованную иглу. Если бы ты не был загипнотизирован, тебе пришлось бы попотеть, чтобы не подпрыгнуть или не заорать. Он страховался прежде чем продолжить.

Я снова вздрогнул.

— По твоему, под гипнозом он мог бы сказать, что моя рука онемела и ничего не чувствует, а потом тыкать меня булавками, и я не подпрыгнул бы?

— Ты даже ничего бы не почувствовал.

Я покачал головой.

— Слушай, логически рассуждая, я могу с этим согласиться, но понять это просто не могу. Тут, кажется, что-то не так.

Он пожал плечами.

— Ну, может, это не важно.

— Как это не важно, Брюс. Я же собираюсь возвращаться в отель.

Он изумленно посмотрел на меня.

— Сегодня вечером?

— Нет. Как он сказал. Завтра вечером в семь. Он будет там. Может быть в конце концов я доберусь до истины. Ты же знаешь, я должен. Иначе я с ума сойду.

— Да. Конечно. Но…

— Вот. А что, если я войду в номер и — бах, сразу же засну? — Я покачал головой. — Черт подери, сложно проверить. Но с этим надо как-то справиться.

— Я должен подумать. Если бы я мог тебя загипнотизировать и нейтрализовать его внушение, не было бы проблем. Но я не могу.

— Отчего же?

— Мы же слышали запись. Он достаточно умен. Сказал тебе, что, кроме него, тебя никто не загипнотизирует. И никто другой не сможет это сделать. — Он пожал плечами. — Я, конечно, могу попробовать, но это бессмысленно. Надо искать что-то другое.

— Во всяком случае на этот раз я не собираюсь вваливаться туда один. Я прихвачу с собой около девяноста фараонов, а может быть еще и пушку. Теперь он от нас не уйдет, если, конечно, не испугается, однако он по-прежнему должен считать, что находится в полной безопасности. — Я на минуту задумался. — Слушай, Брюс, вот что я скажу. Я могу подняться туда снова, но не хочу опять оказаться в трансе, чтобы ни черта не помнить, что там произошло. Если я буду знать, что делаю, то есть буду самим собой, может тогда я отплачу этому сукину сыну той же монетой.

Брюс встал и начал расхаживать по комнате.

— Хорошая идея, Марк, но тут есть ряд трудностей. — Он остановился около моего кресла и сказал — В этот раз он проверил, как на тебя действует анестезия. Если он сделал это один раз, то может сделать это снова. Думаешь, ты сможешь пройти через это, не выдав себя, если предположить, что ты не будешь загипнотизирован? — Он покачал головой. — Не знаю, Марк. Тяжело это будет.

— Можно было бы попробовать. Может я смог бы.

— А может и нет. И тогда тебя могут убить. — Он на мгновенье замолчал, потом ухмыльнулся. — Может тебе станет понятнее. Анестезию можно с одинаковым успехом сделать как с помощью гипноза, так и путем самогипноза.

— Самогипноза? Загипнотизировав самого себя?

— Так точно. Я давно выработал в себе такую способность, еще когда гораздо больше занимался гипнозом, чем сейчас. Я полагаю, ты знаком с основными принципами. Это как обычный гипноз, только субъект проводит самовнушение. Смотри. Я сейчас тебе это продемонстрирую. А ты потом скажешь, сможешь ли ты с этим справиться без гипноза.

Он вышел из комнаты и вернулся с иголкой в руке.

— Стерилизована, — сказал он и передал ее мне. — Подожди пока. Я скажу.

Потом он сел, откинулся на спинку кресла и закатал правый рукав рубашки. Он положил руку на ручку кресла и секунд на десять или пятнадцать, наверняка не больше, закрыл глаза, после чего открыл их и посмотрел на меня.

— Ладно, Марк. Я ничего не чувствую. Вводи иголку.

— Что? Ты что, шутишь?

— Давай, давай. Поверь, я ничего не почувствую.

Я проглотил слюну и примерился иголкой к руке. Несколько секунд ее острие было нацелено на его голую руку, но я так и не смог ничего сделать.

— Марк, — сказал он, — если ты даже не можешь уколоть меня этой иголкой, то как же ты собираешься сидеть спокойно и не реагировать на то, что кто-то ткнет тебе иглу в руку?

Он был прав. Может он на самом деле и почувствует боль, когда я ткну его иголкой, и делает это только для того, чтобы подготовить мня к чему-то.

— Валяй, — сказал он. — Руку отрубать не надо. Просто уколи.

В конце концов я пробормотал:

— Ладно, сам просил, — и аккуратно поднес иголку к его коже. Но в этот момент он неожиданно поднял руку, и игла ушла внутрь по крайней мере на четверть дюйма, а может и больше, но когда я посмотрел на него, он сидел совершенно спокойно и ухмылялся.

Он попросил меня вытащить иголку, я ухватился за нее, но она так глубоко ушла под кожу, что я боялся тянуть ее сильнее, опасаясь, что причиню ему боль.

Он отвел мою руку в сторону, резким рывком вытащил иголку и снова изо всех сил вогнал ее назад. Он продолжал улыбаться, выражение его лица не изменилось.

Про меня этого нельзя было сказать. Спина покрылась мурашками, коленки ослабли и взмокли. В животе урчало. Брюс спросил:

— Ты по-прежнему считаешь, что находясь в нормальном состоянии, сможешь это выдержать, не изменившись в лице и не отвернувшись в сторону?

Я покачал головой.

— Я проделал все это для того, — продолжал он, — чтобы ты понял, как трудно одурачить человека и заставить его поверить, что ты находишься под гипнозом, хотя на самом деле ты не загипнотизирован. Если ты действительно собираешься вернуться завтра в отель и встретиться с кем-то, кто с большой долей вероятности может оказаться убийцей, то ты должен быть начеку. Будет чертовски трудно провернуть это дело, даже если тебе каким-то образом удастся избежать гипнотического воздействия. Может лучше просто его арестовать.

— Ага. И он заткнется. Я хочу добраться до истины, Брюс. Кроме того, лично у меня хороший зуб на этого подонка.

— Ладно. Но теперь ты понимаешь, на что идешь. Не забудь, что как только ты вошел в номер, гипнотизер приказал тебе спать. И ты заснул. Между прочим, я поэтому и заговорил с тобой, когда пленка началась. На всякий случай, думая, что такая команда могла бы прозвучать, когда ты вошел.

— Ты запись имеешь в виду? От нее бы я не заснул.

— Мог бы. Можно гипнотизировать с помощью пластинок. Некоторых гипнотизировали даже по телефону после того, как они были должным образом подготовлены. Возможно, эти слова на пленке на тебя и не подействовали бы, но я для большей уверенности отвлек твое внимание. — Он замолчал и задумался, наморщив лоб. — Это наводит меня на одну мыслишку в отношении завтрашнего вечера, Марк.

— Ну, выкладывай.

— Дай подумать. Это сложная штука. Ночью поразмышляю. До семи еще много времени.

— Интересно, много ли у меня осталось времени до завтрашнего вечера. Может в мой разум заложены какие-то другие внушения, о которых я ничего не знаю.

Мы тихо сидели, погрузившись в раздумья, когда из динамика вновь раздались какие-то звуки. На этот раз они были резче и яснее. Послышался скрип, как будто кто-то поворачивал ключ в замке, и стук открывающейся двери.

— Я эту часть помню, — сказал я Брюсу. — Это должно быть тогда, когда я вернулся и забрал магнитофон.

Из динамика донесся четкий голос Рыжего, который громко спросил: «В чем дело, мистер?» Потом послышались шаги, треск и скрежет — это я убирал из шкафа микрофон — и наконец наступила полная тишина.

— Ну, вот, — сказал я. — Теперь все. Сразу же после этого я ушел из отеля и позвонил тебе. — Я встал. — Ну, Брюс, во всяком случае я чувствую себя намного лучше. Спасибо тебе за все Наверное, — на сегодня больше ничего не осталось, а?

— Пожалуй, нет. Зайди ко мне завтра на работу. Я постараюсь что-нибудь придумать.

— Как следует старайся. Я оставлю тебе эту проклятую запись. Может еще что-нибудь из нее выкопаешь.

Он кивнул, встал и проводил меня до дверей. Я вышел на улицу, оказавшись в темноте теплой южнокалифорнийской ночи, но я чуть не дрожал от холода.

Вернувшись домой и растянувшись в постели, я попытался обдумать события последних двух дней, разобраться в своих воспоминаниях, говоря: «Это реально, это со мной произошло, это мне точно известно». Но только больше запутался. Я думал о том, как мало люди знают о тайнах человеческого разума, насколько мы невежественны в том, что заставляет нас смеяться или испытывать чувство страха, заниматься любовью или убивать. Год за годом люди преодолевали все новые барьеры, все больше проникая в тайны человеческого разума, докапываясь до его тайных пружин, результатов взаимодействия его клеток. И все же мы так мало действительно понимали. Разум по-прежнему оставался неизведанным, а иногда и внушающим ужас, скрытым мглой миром.

Я долго лежал с открытыми глазами, прежде чем уснул.

Глава 16

Оба будильника загремели почти одновременно, безжалостно вырвав меня из забытья. Я лежал, не шевелясь, постепенно восстанавливая в памяти все случившееся под их резкий звон. Потом он стал тише, они звякнули еще несколько раз и окончательно остановились. В открытые окна струился солнечный свет.

Восемь часов. Правильно. Я помнил, что вчера вечером поставил будильники на восемь. Я посмотрел на руки. Никаких новых следов уколов. Все нормально. Одежда в шкафу, а не переброшена через спинку кресла. Все на месте, как и должно быть. Я вспомнил сомнения и размышления истекшей ночи и выбросил их из головы. Черт с ними.

Наступило абсолютно новое утро. Я отлично выспался и прекрасно себя чувствовал — как и всегда в эти утренние часы. После холодного душа и завтрака я сел на кухне с чашкой черного кофе, пытаясь заглянуть в предстоящее.

Настал твой день, Логан, думал я. Может сегодня ты сочтешься. Сегодня, если тебе повезет, ты выяснишь, что же, черт побери, происходит, и отправишь этого ублюдка в кутузку.

Я хотел начать действовать, куда-то идти, что-то предпринять. Мне хотелось, чтобы уже было семь вечера, хотя часть моего сознания страшилась этого часа. Тем не менее мне не терпелось приступить к этому делу и покончить с ним. С головой вроде бы было все в порядке. Я помнил все, что произошло вчера, и у меня появились кое-какие идеи.

Налив еще чашку кофе, я прошел в гостиную, сел у столика рядом с кушеткой, взял трубку, набрал номер отдела убийств и попросил капитана Артура Гранта.

После обычного трепа я спросил его:

— Люсьена и Поттера еще не взяли?

— Пока нет. Возьмем.

Странное дело. Куда эта парочка могла подеваться, черт побери?

— Ладно, держись, Арт, — сказал я. — У меня тут для тебя паршивая история. Ты сегодня утром разговаривал с Брюсом Уилсоном?

— Нет. А что с Уилсоном?

— Со мной. Держись за стул и не выходи из себя. И слушай, дай мне сначала все рассказать. Согласен?

— Что ты несешь, черт побери?

— Сейчас расскажу. Только ради бога не высылай дежурное подразделение пока я не закончу.

— Ты что, чокнулся?

Я прервал его.

— О’кей, Арт?

— Да, да, давай выкладывай.

Я выдал. Выдал все, что помнил и дважды, пока я говорил, в трубке раздавались какие-то сдавленные звуки. Но я продолжал говорить и добрался до конца.

— Ну, вот так, Арт, — закончил я. — Брюс все это знает. Он это подтвердит и добавит, если я что-либо упустил. Как насчет сегодняшнего вечера? Можешь все подготовить? Ну, знаешь — установить аппаратуру, выслать ребят?

Он ничего не сказал.

— Арт, Арт, ты здесь?

— Да, черт бы тебя побрал.

— Слушай, Арт. Ты меня извини с этими… с этими отпечатками. Такое дело. Я плохо соображал.

— Да, ублюдок, это верно. Надо было бы притащить тебя сюда.

— Думаю, это еще впереди. Все же, Арт, как насчет вечера? Мне, черт побери, совершенно не хочется оказаться в кутузке.

— Я поговорю с Уилсоном и перезвоню тебе.

Он дал отбой. Я положил трубку своего французского телефона и достал ручку и бумагу. Потом растянулся на диване и начал набрасывать все отрывочные сведения, которые мне удалось добыть за эту пару дней. Я перечислил имена всех, с кем встречался в эти дни, написал все, что я знал о них и о их взаимоотношениях, и когда зазвонил телефон, я был все еще занят этим делом. Десять тридцать. Звонил Арт.

— Марк? Я говорил с Уилсоном.

— Да? Убедился?

Он крякнул.

— Пожалуй. Вопреки здравому смыслу. Ты все же хочешь осуществить свой идиотский замысел сегодня вечером?

— Ты прав, черт побери. Есть возражения?

— Мне это ни хрена не нравится. Мы могли бы взять этого типа в номере.

— Не пойдет, Арт. А что потом? Отлупить его дубинками? У меня другая идея. Слушай. Я зайду попозже, и мы это обсудим. Проклятье, мы же работали раньше вместе и все у нас получалось как надо.

— Да. Только такого гнусного дела никогда не было.

— Мне это известно не хуже тебя. Я рискую собственной шеей.

— О’кей, Марк. Между прочим, мы уже начали работать. Аппаратура уже установлена. Практически все готово. Двое ребят в штатском уже в отеле. Никто понятия не имеет, что за тип этот Дж. Смит. Как призрак.

— Вполне соответствует. Может и действительно призрак. Больше мне ничего не надо.

Он глухо рассмеялся.

— Не наложи в штаны, Марк. Встретимся у меня. Во сколько?

— Скажем, в два.

— Порядок. — Он повесил трубку.

Я побродил по квартире, сделал еще кое-какие заметки, пообедал и в час тридцать позвонил Брюсу Уилсону.

— Есть идеи? — спросил я.

— Да, Марк. Мне кажется, я что-то дельное придумал. Приезжай побыстрее.

— Уже еду.

К двум пятнадцати Арт Грант закончил свой нагоняй, и все, по крайней мере, прояснилось. К семи вечера все будет готово. Детективы с аппаратурой, способной засечь и записать каждое слово и любой звук, разместятся в комнатах по обе стороны номера 524. Отель будет забит полицейскими в штатском, и — продолжал я убеждать самого себя — ничего страшного не случится, когда я шагну внутрь.

Уходя, я пожал Арту руку и сказал:

— О, да. Еще одно, Арт. Передай Хиллу, я беру свои слова назад — он не сволочь.

Он ухмыльнулся.

— Вали отсюда.

Когда я вошел, Брюс Уилсон сидел, положив ноги на стол.

— Привет, ходок, — сказал он.

— Черта с два, ходок. Я только что раскалывался у Гранта.

Он усмехнулся.

— Он ко мне заходил. Чуть не лопался, но в конце концов успокоился.

Я кивнул.

— Похоже, все к вечеру готовы. Кроме меня. Брюс, ты психиатр. Ты сказал по телефону, что у тебя есть идеи. Ну?

Он опустил ноги со стола и махнул рукой в сторону магнитофона, который стоял в углу комнаты.

— Я сегодня утром все снова прослушал, — сказал он. — Вот как обстоит дело. Ты хочешь вернуться сегодня вечером в номер 524, но не хочешь впасть в транс по команде «Спать! Крепко спать!» и так далее. Правильно?

— Правильно.

Брюс продолжал.

— Проблема состоит в том, чтобы ты выдержал внушение. Во-первых, ты будешь к этому готов и полон решимости сопротивляться. Но мы должны располагать чем-то более надежным и лучше всего, чтобы ты вообще не слышал его внушений! Я попробую загипнотизировать тебя, вызвать у тебя отрицательную реакцию на слуховые галлюцинации, но если у меня ничего не получится, остается только одно, что я могу придумать — заткнуть тебе уши.

— Заткнуть? Чтобы я ничего не слышал?

— Правильно. — Он ухмыльнулся. — У тебя есть что-то лучшее?

Ничего лучшего у меня не было и он сказал:

— Я думаю, что когда ты войдешь в номер, он первым делом произнесет те же слова, что ты слышал на пленке, те же, что и вчера. Может быть он покажет на тебя пальцем, щелкнет или сделает какой-нибудь жест. Нам это неизвестно, поскольку по записи это не определишь. Но если ты не будешь слышать, что он говорит, если будешь смотреть куда-то в сторону, а не на него, ты сможешь не поддаться ему.

Я задумался.

— Звучит неплохо, но как же я, черт побери, узнаю, о чем он меня спрашивает, если ничего не буду слышать?

— Это можно сделать. Может вставить такие тампоны, которые ты сможешь вынуть. Если будет возможность.

Я глотнул.

— Если… Ладно. Значит я буду слышать этого типа. А если он догадается?

— Это твоя проблема. Ты должен его убедить.

— Прекрасно. — Я пошевелил мозгами. — Впрочем, я сам напросился. А что… а что, если этот тип начнет резать мне руку на кусочки или втыкать в меня иголки? Ты подумал об этом?

— Новокаин.

Я уставился на него.

— Новокаин. Подействует ли? Ты же не можешь залить меня им?

— Нет. Может он и не подействует. Я введу тебе немного в вену и будем надеяться, что это поможет. Не могу же я сделать твои руки и ноги, да и всего тебя, бесчувственными, но это может помочь. Тебе остается только надеяться, что этот малый не будет осторожничать после того, как вчера все так прекрасно прошло. В противном случае… ну, это опять же твои проблемы.

— Я весь смеюсь. А если он ткнет гвоздем в ногу, а я подпрыгну, тогда что — дать ему по зубам что ли?

— Что-то в этом роде. — Он нахмурился. — Будем надеяться, что он не будет осторожничать и не будет подвергать тебя обычной проверке. Скажет, например, что даст тебе понюхать приятные духи, а сам подсунет тебе под нос нашатырь. Тут уж ты его не проведешь. Будем надеяться, что он прибегнет к той же проверке, что и вчера, если вообще будет это делать.

— Да. Он должен чувствовать себя довольно уверенно. Вряд ли он мог узнать, что мы охотимся за ним. Надеюсь, по крайней мере.

— Есть одна трудность.

— Одна? Да их около миллиона.

— Одна большая. Помнишь, когда он разбудил тебя — в конце записи — он приказал тебе открыть глаза и выглядеть как обычно. Это было в самом конце, значит все это время ты сидел с закрытыми глазами. А это, в свою очередь, означает, что когда он прикажет тебе спать, он будет рассчитывать на то, что ты закроешь глаза.

— Да, понятно.

Дело осложнялось. Мы провели почти целый час, снова слушая запись и обдумывая, как я должен действовать, чтобы походить на загипнотизированного. Оказалось, что я не знал таких мелочей, например, как я должен ходить, разговаривать, выглядеть, и Брюс терпеливо практиковался со мной до тех пор, пока я не решил, что готов ко всему.

Весь замысел сводился к следующему. Я войду в номер, и как только находящийся там человек начнет размахивать руками или делать еще что-нибудь и прикажет мне спать — исходя из того, что все будет происходить как вчера — я должен отвести глаза в сторону, закрыть их и надеяться, что это сработает. После этого предоставлялась полная свобода действий. Мне будет сделан легкий обезболивающий укол в обе руки, но все же я не очень понимал, как я справлюсь со всем этим делом, если глаза у меня будут закрыты, а уши заткнуты. Я буду глухим и слепым, надеясь, что останусь в живых.

Если все пойдет нормально — а чем больше я об этом думал, тем сомнительнее мне казалась моя затея — то полиция, которая засядет по обе стороны номера, услышит и запишет каждое слово. Это была моя главная ставка. Вот, что мне было нужно — слова, от которых не откажешься. Именно поэтому я хотел, чтобы все было проделано таким образом. У меня была хорошая возможность набрать достаточно данных, чтобы подвести кого-то под виселицу.

А если все обернется не так, как мы рассчитывали, ну, что же, по крайней мере в отеле будет полно полиции. Ничего особенного не случится. Правда, меня могут убить.

Брюс потратил больше часа, безуспешно пытаясь загипнотизировать меня. Он пробовал разные приемы, но все безрезультатно. Потом мы сели за стол и он сказал:

— Ну, вот все, Марк. Больше я ничего не могу сделать. Немного, но… Это твоя идея.

— Знаю. Ты оказал мне большую помощь. Еще одно, Брюс. Предположим все удастся. То есть я смогу одурачить этого малого, вытащить из ушей эти чертовы затычки и так далее. Но вдруг в этот момент он все поймет и — трах — прикажет мне спать. Я засну?

— Трудно сказать, но боюсь, ты сразу же заснешь. Конечно, это будет не настоящий сон, ты же знаешь, но ты будешь в его власти.

— Вот этого-то я и боялся. Значит я обязательно должен одурачить его. Главное, я должен сохранить голову на плечах. Если не потеряю головы, то, может, удастся выудить из него настоящий компромат. Я хочу разделаться с этим типом раз и навсегда.

Брюс кивнул. Мы немного посидели в тишине. Делать было уже нечего. До семи часов оставалось только думать.

В шесть тридцать я поднял трубку телефона на столе у Брюса и позвонил Уэверам. К телефону подошла Глэдис.

— Хелло, миссис Уэвер — сказал я. — Это Марк Логан.

В ее голосе послышались холодные нотки.

— В чем дело?

— Я хочу задать вам пару вопросов, если это удобно.

— Неудобно, но спрашивайте.

— В прошлую субботу, неделю назад, кто ушел от вас последним?

— Ну, трудно сказать. Или мистер Ганнибал или Артур.

— Приятель Энн?

— Да.

— А Ганнибал? Разве он не с миссис Стюарт был?

— Да. Он вернулся после того, как проводил ее домой.

— Не могли бы вы сказать, почему он вернулся?

Она на мгновенье замялась, но потом сказала.

— Джей попросил его вернуться. Он довольно долго с ним разговаривал.

— А Артур? Он ушел раньше или после Ганнибала?

— Я не очень уверена. Вы же знаете эту молодежь.

— Да. Спасибо. Энн дома?

— Да. Хотите поговорить с ней?

— Пожалуйста.

Через минуту или две раздался голос Энн.

— Да?

— Энн, это Марк. Насчет прошлой субботы. После того, как Ганнибал вернулся, кто ушел первым? Артур или Ганнибал?

— Мистер Ганнибал? Кто говорит, что он вернулся?

— Я… я думал, что он вернулся. А разве нет?

— Я точно не знаю. А что?

— Да просто подумал. Спасибо.

Она аккуратно повесила трубку. Я сделал то же самое. Брюс сказал:

— Пора сниматься. Ты готов?

— Как всегда, — ответил я. — Поехали.

Глава 17

Мы поставили черный седан без опознавательных знаков в квартале от отеля «Феникс», на противоположной стороне. Кроме нас с Брюсом в машине был лейтенант Хилл. Он сидел за рулем.

Я снова посмотрел на часы. Без одной или двух минут семь. Солнце уже давно зашло и темноту разрывал свет уличных фонарей. Я посмотрел на противоположную сторону улицы, размышляя о том, выйду ли я сейчас спокойно из машины и пойду туда или опять испытаю это неотвязное, нарастающее желание, которое сорвет меня с места и заставит бежать в отель.

Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Я как бы оказался на дне глубокой ямы, куда не доходили никакие звуки. В ушах у меня были затычки, которые сделал Брюс, безжалостно затолкав их до самых барабанных перепонок. Было немного больно, но зато эффективно. Я реагировал на крик, однако обычного разговора не слышал. К левой затычке Брюс прикрепил тоненькую, почти невидимую проволочку, пропустив ее под воротником пиджака и опустив вниз до полы, где я мог схватить ее левой рукой. Вроде слухового аппарата, только наоборот. Своего рода антислуховой аппарат. Казалось, меня опутали проволокой для того, чтобы до меня доходил звук, но я ничего не слышал.

Левое ухо болело, что-то кололо. В полиции я дважды опробовал это устройство, чтобы убедиться, смогу ли я дернуть за проволочку и вытащить затычку. Когда я дернул первый раз, проволочка лопнула. Во второй раз затычка вылетела вместе с проволочкой и я думал, что лишился уха, а затычка закатилась куда-то под пиджак.

Брюс похлопал меня по плечу и я открыл глаза. Он смотрел на меня и держал в руках большой, мерзкий шприц.

Я весь съежился, но снял пиджак и закатал рукава. На это ушло всего несколько секунд: он искусно ввел острую иглу в предплечье, повыше, чтобы след укола не был заметен — сначала в одну руку, потом в другую. Я как зачарованный следил за пальцем Брюса, медленно выдавливающим жидкость из шприца, чувствуя, как распространяется тупая боль по мере того как новокаин через полую иглу поступает в кровь.

Он заранее предупредил меня, что это может оказаться авантюрой, ибо из-за разветвленной системы вен в рукеобезболивание может оказаться недостаточным для того, чтобы можно было бы что-то гарантировать. Тем не менее, я почувствовал себя лучше. Я хотел обеспечить себя всем. Потом Брюс завершил свою операцию, покачал головой, сказав что-то, чего я не разобрал, и ласково похлопал меня по спине прежде чем убрать шприц в маленькую черную коробочку. Я откинулся назад и снова закрыл глаза. Руки немного дрожали. Я ждал.

И тут это ощущение появилось.

Сначала, как мимолетная мысль: пошли, Логан. Вставай, пошли в «Феникс». Я подождал, давая возможность импульсу отчетливее проявить себя, хотя легкий страх перед неизвестностью уже начал меня охватывать. Я подождал еще немного и убедился, что это желание усиливается, становясь навязчивым, несмотря на то, что я знал, что происходит и почему это происходит. Страх тоже усиливался. Я спокойно посидел еще несколько минут, потом кивнул Брюсу с Хиллом и вышел из машины.

Я хлопнул дверью, но пришлось обернуться, чтобы убедиться, закрылась ли она. Я не слышал стука. Я внимательно посмотрел по сторонам — не едут ли машины, так как шума движения не улавливал. До меня донесся глухой гудок автомобиля, и я немного подождал прежде чем пересечь улицу.

По плану они должны были выйти позже. Я не хотел, чтобы что-то испортило всю игру. У меня была масса времени все обдумать, и, сидя в машине, отключенный от внешних раздражителей, я еще раз прошелся по всем мелочам, которые давали ответ.

Полиция ничего не сообщала, однако я думал, что знаю, кто будет ждать меня наверху. Был ли я прав или ошибался, уже не имело значения. Через минуту мы встретимся лицом к лицу. Но сложить все эти странные и разрозненные кусочки воедино можно только одним путем.

В холле отеля я огляделся и в полной тишине направился к лифту. В нескольких футах от меня необычайных размеров толстяк спорил со своим собеседником. Щеки толстяка тряслись, его мясистые губы яростно кривились, но до меня не долетало не звука.

Я как будто летел куда-то, лишенный телесной оболочки, хотя и видел, что люди вокруг меня разговаривают — клерк за стойкой, молодая женщина, которая смеялась, широко раскрыв рот. Я не мог не подумать о том, каким бы странным и совершенно иным был бы мир, если бы все были абсолютно глухими: безжизненные лица, никаких криков, искаженные лица с извергающими ругательства ртами и вытаращенными глазами. И как тщательно будет взвешиваться каждое слово, прежде чем оно проявится в жестах, будет положено на бумагу или даже появится на страницах книг. Никаких ласковых слов, шепотом произносимых в темноте комнаты, никакой музыки, никаких звуков ветра или дождя. Каким странным и беззвучным предстает мир перед глухим человеком. Никогда об этом раньше не задумывался.

Я криво усмехнулся. Нашел о чем рассуждать. Я нажал кнопку лифта и покачал головой. Брось все это, Логан. Энергичнее. Немного осталось. Пора подумать о том, что там тебя ждет наверху.

Подошел лифт и дверь бесшумно открылась. Кроме меня никто не вошел и мы поехали вверх. Лифтерша посмотрела на меня и зашевелила губами — бла, бла, бла. По движению ее губ я почти мог разобрать слова, однако звук ее голоса лишь слегка достигал моих ушей.

Я сказал: «Пятый», и слово бесшумно пронеслось у меня в голове.

Я вышел в холл на пятом этаже, подождал пока лифт не тронулся вниз и направился к номеру 524. Перед дверью остановился. В конце холла, футах в сорока позади меня какой-то человек в темно-синем костюме поставил ногу на высокий ящик с песком для окурков и начал возиться со шнурком ботинка.

Я постучал.

Никакого ответа. Совершенно никакого.

У меня все напряглось в груди. Забухало сердце, к ушам прилила кровь. Когда я стучал, то почувствовал, что рука немного онемела и двигалась как-то неуклюже. Надо за этим следить. Пальцы были жесткими и неуправляемыми, как деревянные конечности у куклы.

Я уже собирался постучать еще раз и молча выругался. В прошлый раз меня пригласили войти. Я ждал, что дверь откроется, и, естественно, не слышал голоса изнутри. Пока одна ошибка. Больше позволить не могу. Я взялся за ручку, повернул ее и вошел в комнату.

Вот и он, возвышается надо мной.

— Хелло, мистер Ганнибал, — сказал я, пытаясь придать моему голосу удивленное выражение.

Он мило улыбался, сверкая своими огромными белыми зубами. Мне снова в голову пришли ровные, прямоугольные куски сахара. Он затянулся и дым лениво выплывал у него изо рта, когда он поднял правую руку и, все еще улыбаясь, направил на меня свой длинный указательный палец.

Вот оно! Держись, Логан. Наступил момент, ради которого все затевалось. Не испорти все дело.

На какое-то мгновенье я застыл, как заколдованный, но потом усилием воли поднял глаза к потолку и, не глядя на адвоката, откашливаясь, начал говорить про себя все, что пришло на ум. Слова, названия книг, ругательства — все, все, Энн, Эйла, Джей, ублюдочный подонок, убью тебя и вырежу твое сердце, у Мэри была овечка…

Я закрыл глаза, слегка откинул голову назад, заставил все свои члены расслабиться и чуть-чуть приоткрыл веки. Я должен был видеть его, должен был видеть, что он делает, и попытаться понять, что он говорит. Я не слышал его и это было хуже всего. Если удастся пройти через это испытание, тогда со мной все будет нормально.

Так выдержал я это испытание? Как я должен себя чувствовать? Я чувствовал себя хорошо, чувствовал себя нормально. Я видел смутные, размытые очертания Ганнибала, словно нас разделяла пленка, но боялся открыть глаза пошире, опасаясь, что он заподозрит неладное — если уже не заподозрил. Я увидел его руку, надвигающуюся на меня. Он подходил ко мне и что-то говорил. Потом он нежно взял меня за руку и повел к глубокому креслу. Я подошел к нему и сел, не дыша, лишь видел, что губы его продолжали шевелиться.

Ганнибал повернулся и пошел назад к двери. Наблюдая за его спиной, я дернул за проволочку, прикрепленную к уху, дернул еще раз — безрезультатно. В отчаянии я схватил обе затычки руками, следя за Ганнибалом и надеясь, что он не обернется и не посмотрит на меня, выковырял их ногтями и вместе с болью почувствовал, что слышу.

Дверь хлопнула и я бросил затычки на сиденье, пытаясь спрятать проволочку и уголком глаза следя за Ганнибалом, который поворачивал ключ в замочной скважине. Когда Ганнибал повернулся и подошел ко мне, я успел положить руки на колени и откинуться на спинку кресла. В узкую щелку я смутно видел, как он пододвинул ко мне стул, сел и положил ногу на ногу.

Он нагнулся вперед и своим мощным и сочным голосом начал размеренно говорить: «Вы крепко спите, крепко спите, погружаетесь глубже в сон, приятный, спокойный, гипнотический сон».

Он говорил очень медленно, почти шептал мне прямо в ухо. Я старался не слушать его, убеждал себя: «Ты в порядке, Логан. Все нормально. Это малый — идиот. Будь счастлив и радуйся жизни». Я попытался отключиться от его слов, попробовал занять себя своими собственными мыслями, фиксируя одновременно, что он говорил.

— Крепко спите, погружаетесь глубже и глубже…

«Аллилуйя, я опять бродяга, ты мой солнечный свет, ты

мой солнечный свет, та, та, та, ву, ду, ди, о, ду…»

— …будете делать, все, что я скажу. Понятно? Скажите да, если вам все понятно.

— Да. — «Да, у нас нет бананов, у нас нет бананов…»

— …не ощущаете боли в правой руке…

«Боли нет, новокаин, Вивьен Блен, у старого Макдональда была ферма, ия, ия…»

В правой руке Ганнибала появилась игла. Судя по всему, я зря надеялся, что он не будет осторожничать.

— Закатайте рукав.

Не снимая пиджака, я расстегнул рукав рубашки и закатал его до локтя. Ганнибал схватил мое запястье своей лапищей и положил мою руку на ручку кресла. Я чувствовал, как ею пальцы вцепились мне в запястье.

Боже, это не доставит мне удовольствия. Я знал, что со мной все в порядке, что я полностью владею собой — слышу, вижу, соображаю и так далее. Но что случится, если я подпрыгну? Что со мной произойдет, если он насторожится, посмотрит на меня и скажет — а я теперь слышу: «Спать! Крепко спать!».

Я заставил себя расслабиться, сосредоточившись на грязном пятне на ковре. Я вспомнил иголку, глубоко вошедшую в руку Брюса, усилием воли заставил себя отвлечься от этого и ни о чем не думать. Я почувствовал касание иглы, почувствовал как она входит в тело, но боли не ощутил. Как будто на руку давил толстый палец. Я не пошевелился. Потом снова почувствовал касание иглы; на этот раз боль была резче.

Ганнибал с довольным видом выпрямился. Сквозь узкие щелки я наблюдал за ним. Он был удовлетворен. Я был тоже вполне удовлетворен. Если буду действовать толково, то упеку этого ублюдка туда, где его место.

Он сказал:

— Вы будете крепко спать и дальше и будете слышать только мой голос. Вы сможете нормально говорить и исчерпывающе отвечать на мои вопросы. Понятно?

— Да. — «Ну, ублюдок, тебя еще ждет сюрприз».

— Опишите ваши действия сегодня. Расскажите мне обо всем, что вы делали. Назовите всех с кем вы разговаривали и расскажите, что вам удалось выяснить.

Он повторил все снова, откинулся на спинку стула и приготовился слушать.

Я начал говорить глухим, монотонным голосом, стараясь сохранить черты лица неподвижными. Врал самым бесстыдным образом, а он впитывал все, как губка. Все это вдруг стало доставлять мне удовольствие, я чувствовал, что власть, которую он имел надо мной, переходит ко мне, и меня охватило дикое желание расхохотаться.

Я боролся изо всех сил, стараясь говорить невыразительным тоном, но все это напоминало ситуацию в церкви, когда в ходе торжественной службы вдруг вспоминаешь конец смешной истории. Я подавил этот позыв и продолжал говорить.

Наконец, я сказал:

— Сегодня днем я много и долго размышлял о всех, кто замешан в этом деле, о всех странных эпизодах, о том, кто останется в выигрыше в случае смерти Джея. Я много думал о двух завещаниях Джея, особенно о последнем, по которому все отходило к Энн. Это обстоятельство было не в пользу Энн, но я знал, что у Джея должны были быть достаточные основания для того, чтобы изменить свое завещание. Возможно, он это сделал после того, как окончательно понял, что Глэдис были нужны только его деньги, и убедился, что она ему изменяет. Он, видно, подозревал, что она ему изменяет, потому что даже Энн вроде бы знала об этом. Глэдис была наполовину моложе Джея и здорово погуливала. Возможно, сразу с несколькими… в том числе и с вами.

Ганнибал уже не улыбался. Его вытянутая физиономия стала каменной, он облизал губы. Сквозь дрожащие ресницы я видел, что он закурил. Тем же монотонным, невыразительным голосом я продолжал.

— Но подозрения в отношении Энн совсем отпали, когда я сообразил, что человек, которому мерещатся попугаи, может быть признан сумасшедшим. Такого доказательства его помешательства было бы вполне достаточно для того, чтобы в дальнейшем объявить его завещание недействительным. В этот момент я стал внимательнее относится к Глэдис, да и к попугаю Джея. Роль Глэдис приобрела еще большее значение, когда я вспомнил слова Джея о том, что, если с ним что-либо случится, я должен позаботиться, чтобы его дело перешло к Энн, а не к Глэдис. И тут я понял, что адвокат Джея должен все это знать. Картинка начала складываться.

Ганнибал внезапно встал, и у меня в горле все сжалось. Неужели я допустил ошибку в своем рассказе! Но он просто повернулся и открыл небольшой чемоданчик, стоявший рядом с ним на полу. Он не обращал на меня никакого внимания, как будто я был здесь просто мебелью, полез внутрь, и я увидел в его руке сверкающий шприц, такой же, каким Брюс чуть раньше колол меня. Ганнибал наполнял шприц какой-то жидкостью из пузырька с коричневой резиновой крышечкой, и я подозревал, что это был не новокаин.

Внезапно мне стало ясно, что он все это давно продумал, и, продолжая без остановки говорить, я одновременно пытался сообразить, что он замыслил. До этого момента я, видимо, не представлял для него опасности. Теперь другое дело. И поскольку он, судя по всему, был уверен в том, что я говорю правду, можно было предположить, что в пузырьке был не амитал или еще какой-нибудь состав, под воздействием которого человек говорит, ничего не скрывая. Вторая мысль, которая пришла мне к голову, радости не вызывала.

Я продолжал выдавливать из себя.

— Когда все это сошлось — я понял, что вечеринка у Джея в субботу стала поворотным пунктом, хотя мотив преступления прослеживался раньше. Убийство из-за крупного наследства — достаточно обычное преступление, а вечеринка была устроена сразу же после того, как Джей сделал второе завещание. Убийство, очевидно, было спланировано позже, но именно вечеринка дала толчок преступлению. Все заключалось в деньгах Джея и его деле. Если бы их можно было получить, не убивая Джея — тем лучше. Появляется гипнотизер. Похоже, что Борден провел сеанс гипноза на вечеринке, а затем под воздействием ранее внедренного внушения Джей около полуночи уединился с ним, чтобы приготовить коктейли, и там Борден внушил ему, что передает контроль над ним вам или Глэдис. Только через полчаса, когда все собирались уходить, Борден снял все внушения, но к этому моменту Джей уже был под вашим контролем.

Ганнибал вернулся назад и сел на стул. Шприц практически исчез в его огромной руке, только длинная, тонкая игла поблескивала передо мной. Его лицо стало жестким, рот немного скривился.

Я продолжал.

— Вы проводили мисс Стюарт домой, а затем вернулись к Уэверам. Поскольку вы не были уверены, что вас не увидят, когда вернетесь, вы повели себя очень хитро. Вы даже не пытались скрывать, что вернулись. Вы всегда могли объяснить, что это Джей попросил вас вернуться, а он уже находился под вашим контролем. Теперь у вас была масса времени, чтобы поработать с Джеем, внушить ему все, что вам хотелось, и вы навьючили на Джея этого попугая для того, чтобы возник разговор о его помешательстве, а может и вообще для того, чтобы упечь его в сумасшедший дом.

Мне стало трудно говорить этим занудным, невыразительным тоном; может я зашел слишком далеко в своей игре, но Ганнибал, видимо, по-прежнему верил, что я говорил ему то, что сам считал правдой. Он поднял шприц у меня перед глазами и легонько нажал на него. С острия иглы скатилась капелька бесцветной жидкости.

Я продолжал:

— Однако потом начались неприятности. Кроме того, что вы нагрузили Джея этим попугаем, вы внушили ему, что он должен продать свой магазин. Вы подослали к нему двух бандитов — Люсьена и Поттера — чтобы они купили его магазин практически за бесценок. Возможно, они и справились бы с этим делом в нужное время, однако Джей рассказал мне об этом. Джей должно быть уже подозревал вас с Глэдис — я это — понял, когда вспомнил, что он консультировался по вопросу продажи магазина с Коэном и Фиском, а не с вами, его постоянным адвокатом. Кроме того, мне показалось, что он подозревает Глэдис еще и потому, что не хотел рассказывать ей о своих галлюцинациях. Было еще несколько обстоятельств, которые показались мне странными. Джей выслал мне чек на слишком большую сумму, учитывая те незначительные услуги, которые я должен был оказать ему. Странным казалось и то, что эти бандиты из всего Лос-Анджелеса выбрали магазин Уэвера, чтобы продемонстрировать свою силу.

Во всяком случае, когда эти два крепыша выкрали у меня купчую и передали ее вам с Глэдис, вы почувствовали, что я начинаю мешать вам, порчу все дело, становлюсь опасным. И почти сразу же я свалился на Глэдис со своими расспросами о Джее и гипнозе. Она не ожидала никакого расследования, во всяком случае не так быстро, и, застигнутая врасплох, попыталась все скрыть, заявив, что она ничего не помнит о вечеринке. Она, очевидно, позвонила вам сразу же после того, как я ушел от нее и поехал по другим гостям, и вот здесь возникает идея насилия — убить Джея и сделать Марка Логана козлом отпущения. Все вроде бы прекрасно. После смерти Джея его последнее завещание окажется действительным, и все наследство, очевидно, получит Энн. И даже если мне удалось бы выпутаться, подозрение все равно пало бы на Энн. Если бы Энн не удалось избежать наказания, тогда жена, как вторая наследница, получила бы ее долю. А на случай, если бы подозрения с Энн были бы сняты и вся шумиха утихла бы, у вас всегда оставался вариант с помешательством. Ловко.

Ганнибал уже не смотрел на меня, а только слушал, уставившись на шприц. Я продолжал:

— Итак, видя, что Джей вас подозревает, и более четверти миллиона долларов от вас уплывают, вы решили действовать. Поздно вечером в четверг вы пробрались в мою квартиру, дождались моего возвращения, сделали мне укол наркотика, загипнотизировали меня и поработали со мной, внушив мне, что я ничего этого не буду помнить. После этого вы убили Джея моим оружием.

Вам должно быть казалось, что вы убивали сразу двух зайцев — избавлялись от Джея, начиная всю игру вокруг наследства, и одновременно избавлялись от меня. У меня не было бы алиби, а мой револьвер был орудием убийства. Если бы я попал в тюрьму, прекрасно — вы вне подозрений. Если же мне удалось бы выбраться, то вам нужно было знать, почему меня освободили, что мне известно и прежде всего, что именно я узнал от самой полиции. Это было несложно. Еще одно внушение, чтобы я приехал к вам в отель. Здесь все выяснить и убрать меня, если я начну подбираться к истине, стану слишком опасным.

Теперь я на самом деле зашел слишком далеко. Еще мгновенье, и он начнет задавать вопросы. Элемент внезапности будет утрачен. Самое подходящее время ставить точку. Пора заканчивать.

Тем же монотонным голосом загипнотизированного человека, которого я изображал, я сказал:

— Вот все, что мне удалось установить перед тем, как прийти сюда. Но примерно так все и произошло, правда, Ганнибал?

Он по-прежнему не смотрел на меня. Он не отрывал глаз от шприца, поэтому я широко открыл глаза.

Он сидел, не шевелясь, слушая все это время, и теперь, даже не задумываясь, совершенно непроизвольно он медленно произнес.

— Не совсем. Борден думал, что мы хотели подшутить над Уэвером. Но после смерти Джея и разговора с вами он запаниковал. Он позвонил мне, явно был сломлен и я, — он посмотрел на свои большие руки, — мне пришлось заняться им. — Он покачал головой. — Боже мой, я не собирался убивать Уэвера, а уж тем более Бордена. И не стал бы, если бы меня не подзуживала Глэдис, если бы все не выглядело так безопасно и если бы старый дурак не обратился… не обратился к вам.

Его голос дрогнул, словно неожиданно до него все дошло. Я не должен был задавать вопросы — я просто не мог! Его лицо исказилось страхом, и он резко поднял голову, чтобы посмотреть на меня. Если бы я был трупом, внезапно восставшим из гроба, он и то был бы меньше удивлен и потрясен.

Челюсть у него отвисла, и он громко охнул.

Я усмехнулся.

— Да, Ганнибал, — тихо произнес я. — По обе стороны этого номера сидят фараоны и все записывают, в коридоре тоже ждет полиция и для тебя все кончено.

Он не мог понять. Все было слишком неожиданно. Выше его сил. Это убийство жило в его памяти, и он не желал, чтобы в ней копались. А теперь это — все его тщательно продуманные планы рушились.

Он опустошенно сидел, сжав кулаки, но потом ощутил в руках свое спасение — шприц — и взглянул на меня. За дверью в коридоре загрохотали шаги. Лицо Ганнибала исказилось, он подобрал ноги и, согнувшись, ринулся вперед, нацелив иглу прямо на меня. Я ухватился за ручки кресла, поднял ноги и всадил два твердых кожаных каблука в самую середину его личика.

Волна от мощного удара отдалась в ногах, охватила спину, но он остановился и полетел назад. Он растянулся на полу во всю длину своего прекрасного роста, его искаженное лицо окрасилось кровью, но, рухнув на ковер, он еще цеплялся за шприц, который собирался вогнать в меня.

Я не знаю, сделал ли он это специально, или просто не ожидал моего удара, или неловко упал, но он навалился на шприц и вогнал его до самого конца в правую сторону живота.

Дверь распахнулась, поддавшись напору крепких плеч. Два полисмена в штатском с оружием в руках ворвались в комнату. За ними вбежал еще один человек.

Едва взглянув, они все поняли, а я заорал:

— Хватайте ублюдка! Он воткнул в себя этот шприц!

Дальше все напоминало легкую прогулку.

Глава 18

Ганнибал протянул еще минут пятнадцать или двадцать. Сцена смерти тоже была хорошо продумана, только тем малым, который скончался таким странным образом, должен был оказаться я. Страшно было подумать, чем бы все это кончилось, если бы я на самом деле впал в транс, когда вошел в комнату, особенно если учесть содержимое этого гнусного шприца.

Сразу же по пятам полиции явился врач, но пользы это не принесло. Какое-то время Ганнибал болтал как сумасшедший, облегчая душу. Потом на его лице отразились беспокойство и страх. В самом конце он говорил, что жаль, что умирает. Он сожалел о многом. И хотя врач знал, что с ним происходит, было уже слишком поздно. Зрачки Ганнибала расширились, руки затряслись. Лицо покрылось потом, мышцы рук начали судорожно сокращаться.

Они делали все, что могли, но его не удалось даже вынести живым из отеля. У него начались судороги, он потерял сознание. Потом он умер.

Все это произошло три часа назад. А сейчас я сидел в машине, курил и размышлял. Я знал, что за всей этой историей стояла моя бывшая любовница — Глэдис, которая теперь томилась в тюремной камере. Все хитрые вариации на старую тему об убийстве были придуманы покойным Робертом Ганнибалом, которому нравилась красота Глэдис и то, как она занималась любовью. Я вспомнил ее красоту и то, как она занималась любовью, и мне стало жаль ее.

Потом я вспомнил все остальное и перестал ее жалеть.

Теперь я уже знал, что Ганнибал отослал Люсьена и Поттера из города, но их, несомненно, скоро возьмут. Я также знал, что в четверг вечером мне повезло — неопытный Ганнибал чуть не убил меня, всадив в меня в первый раз слишком большую дозу. Но мне еще больше повезло, когда он не смог сделать второй укол — шприц был заполнен адреналином.

Он все заранее продумал, даже то, что собирался внушить мне. Сначала он собирался ввести мне в вену большую дозу адреналина, потом я должен был выйти из отеля и бегать до тех пор, пока у меня не остановилось бы сердце и я не упал бы замертво. ДЕТЕКТИВ ИЗ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА УМИРАЕТ НА УЛИЦЕ ГОРОДА ОТ СЕРДЕЧНОГО ПРИСТУПА! Хитрая сволочь, этот Ганнибал, ничего не скажешь.

Я все сидел в машине и о многом размышлял, правда, в основном об Энн. Она унаследует все, хотя это будет для нее не очень большим утешением — на некоторое время. В большом доме на площади святого Эндрюса слишком много свободного места, особенно для такой маленькой девочки. Пройдет время прежде чем она придет в себя, ей ведь здорово досталось. Я надеялся, что вся эта история не скажется на ней еще больше. Энн мне нравилась. Не знаю, хорошая или плохая мысль пришла мне в голову, но я завел мотор и поехал на площадь святого Эндрюса. В любом случае, она всегда могла меня выгнать.

Она сама открыла дверь.

— Привет, Энн, — сказал я. — Ехал тут по дороге, поэтому решил зайти. Ну, знаешь, посмотреть, как ты тут.

Она улыбнулась.

— Заходи, Марк.

Мы сели на диван в гостиной. Я заметил, что внизу почти везде был включен свет, словно она пыталась уничтожить все тени.

Она сказала:

— Я рада, что ты зашел, Марк. Глэдис мне не нравилась, но я все еще не могу поверить… — Она смолкла и покачала головой.

— Да. Довольно ужасно, знаю. Ты в порядке?

Она улыбнулась.

— В порядке, правда, немного ошарашена.

Мы поболтали еще несколько минут, спокойно и как-то обыденно. Она задала мне несколько вопросов о том, что произошло. Я как можно короче рассказал ей все, что она хотела знать.

Потом она сказала:

— Можешь со мной не сидеть, Марк. Со мной все в порядке, честно. Я думаю, может мне лучше побыть одной, выплакаться. Если, конечно, смогу поплакать. Право не знаю.

Она замолчала и как-то странно посмотрела на меня.

— Я очень много думала, Марк. Обо всем — о самой себе. Все перепуталось, но, наверное, я слишком ненавидела Глэдис. И очень любила отца. Всего чересчур. — Она замолчала и пожала плечами. — Не обращай внимания. Все равно я не это хотела сказать. Спасибо, что пришел, Марк.

Я встал, собираясь уходить. — Энн, все, что я могу…

— Я знаю.

— Может глупо с моей стороны сейчас говорить об этом, — сказал я, — но если у тебя будет настроение, мы могли бы посидеть как-нибудь в том заведении — «У Фрэнки».

Она улыбнулась и вокруг ее глаз появились легкие морщинки.

— Мне бы очень хотелось, Марк. Правда. И спасибо.

Мы расстались у дверей и, когда я отъезжал, она помахала мне рукой.

Вернувшись в контору, туда где все это началось, я сел за стол, думая, смогу ли остаться прежним человеком. Все было как кошмар. Я знал, что не совершал убийства, но мысль о том, что я мог это сделать, преследовала меня.

Я не мог не задаваться вопросом, чем бы все это кончилось, если бы на месте Ганнибала, не очень сведущего в гипнозе, оказался Джозеф Борден или кто-нибудь вроде Брюса Уилсона, тот, кто на самом деле умел манипулировать разумом другого человека. Пусть даже не это. Чем бы все кончилось, если бы у Ганнибала было просто побольше времени, чтобы поработать со мной. Чуть побольше времени, и я не понял бы, что желание отправиться в отель «Феникс» было гипнотическим внушением.

Даже после того, как Ганнибал и Глэдис раскололись, и я мог объяснить все, что я делал в течение последних трех дней, все равно оставались небольшие пробелы, небольшие провалы в моей памяти. Конечно, я понимал, что кое-что из того, что я знал, я почерпнул из записи, которую сделал во время первой встречи в отеле «Феникс». Этот кусок был как бы не из моей жизни, как будто это произошло с другим человеком, как будто мне об этом рассказали. Интересно, думал я, могла ли такая штука, пусть в несколько ином виде, случиться с другими; с теми, кому могло бы повезти меньше, чем мне, в расследовании этого дела; с теми, кто никогда не думал, что сигналы, которые посылал их разум, были на самом деле внушением другого человека; или с теми, кто просто ничего не помнил. Теперь я знал, что это могло бы произойти со многими людьми, которые рассмеялись бы, если бы им намекнули на такую явно абсурдную возможность.

Я считал, что теперь представляю себе всю картину, но какие-то смутные сомнения все еще мучили меня. Так же, как иногда удивляешься, где кончается сон и начинается действительность, так и я спрашивал сейчас себя: что из моих воспоминаний было реальностью, а что вымыслом, что на самом деле произошло, а чего вообще не было.

Потом я встряхнулся, мимолетная депрессия исчезла. К черту все это, Логан. Тебе все известно. Ты можешь все даже перепроверить, еще раз проанализировать свои действия и встречи. Это же легко, ты же детектив.

Я становился самим собой. Завтра я порыщу немного, и через несколько дней поставлю на этом точку. Стану опять нормальным и все забуду — это главное. Веду себя как старая дева. Черт побери, я отлично знал, что разговаривал с Глэдис и Энн, Ганнибалом, Артуром, Питером и Эйлой… да, Эйлой.

Это было достаточно реально. Если и был здесь гипноз, то заключался он в белых бедрах Эйлы. Не мог же я выдумать жар ее влажных губ, выпуклость ее груди, ее длинные красные ногти. Не мог же я этого выдумать!

Конечно, удостовериться не повредит. Надо бы завтра проверить и убедиться, не сыграла ли со мной злую шутку моя память.

Эйла, женщина с порочной внешностью. Эта раскачивающаяся нога, по-видимому для эффекта. Это нежное белое бедро. Угу. Надо завтра проверить.

Я схватил записную книжку, посмотрел телефон и начал набирать номер.

Черт, я уже снова стал нормальным. Зачем же ждать до завтра?