Дети богов (СИ)

Фер новости о своём обучении грамоте воспринял слишком уж радостно. Похоже, он понял это как начало обучения магии и ревностно принялся учить буквы, как будто от этого зависела его жизнь. Я не стал его разочаровывать и сообщать, что магии уж точно его учить не собираюсь. Во первых, на это нужно потратить много лет и ещё больше месяцев, не говоря уж об усилиях, а я рассчитывал расстаться с мальчишкой как только минет угроза от инквизиции. Во вторых, называя кого‑то учеником, учитель берёт на себя ответственность за все его действия. А мне это надо? Мало ли что он натворить может. В третьих я никого никогда и ничему ещё не учил и не знал, с какой стороны начать и как вообще проверить способность Фера к магии.

Зима перешла от бесснежных трескучих морозов к пронзительным метелям.

— Проснитесь, пожалуйста, — кто‑то осторожно, но требовательно потряс меня за плечо. Голос был женским и знакомым. Наверное, мне это приснилось — у меня нет настолько знакомых женщин, которые стали бы меня будить среди ночи.

— Пожалуйста, проснитесь.

Какой всё‑таки настойчивый сон. Так нагло мешает спать! Я нехотя перевернулся на спину и открыл глаза. Вроде сон должен был исчезнуть, однако фигура в белой ночной рубашке и накинутой поверх пуховой шали осталась на месте.

— Простите, пожалуйста, что разбудила, — произнесла фигура, заметив, что я смотрю на неё. — Мне кажется, что внизу забрались воры, а в доме других мужчин нет.

Я, наконец, признал Ефросинью Матвеевну, хозяйку дома, где снимал комнаты. Обычно наше общение ограничивалось короткими приветствиями " — Доброе утро. — И вам хорошего дня. — Десята заканчивается. — Завтра принесу оплату». Тишина затянулась. Я пытался убедить себя, что уже не сплю (верилось с трудом), женщина, кутаясь в платок, ждала ответа. Со вздохом я сел и быстро вскочил в штаны, брошенные вечером у постели. В темноте и спросони чуть не перепутал правый сапог с левым и, стараясь не шуметь, спустился на первый этаж, на ходу застёгивая автоматически захваченную рубаху. Я мог и отказаться. Когда Ефросинья Матвеевна выдавала мне ключи, она сообщила довольно большой список с моими правами и обязанностями, вроде «не водить в дом девиц, если с ними не помолвлен» или «оплата раз в десяту, тогда же смена белья» даже «не мочиться в окно, тем паче если под ним кто‑либо есть». Видимо, были уже прецеденты. Но вот пункта о ночном поиске вора я что‑то не припомнил. К сожалению, нас с Фером считали горцами, то есть храбрыми, сильными и крепкими людьми, которые не испугаются ночного вора и не поленятся проверить дом, особенно, если этого просит женщина. Ну почему я не похож на обычного крестьянина, у которого верхом героизма было сложить за спиной неприличный жест сборщику налогов, пока тот не видит? Спал бы себе спокойно, а хозяйка за стражей позвала.

Я спустился на первый этаж уже окончательно проснувшимся. В доме было темно — ставни плотно закрыты, чтобы не пропустить зимнюю стужу, а свечи по ночному времени погашены. Может, постоять у лестницы, а потом сказать, что всё в порядке и вор только показался? Я оглянулся. Наверху, на краю лестницы слабо выделялся вслушивающейся в ночную темноту силуэт хозяйки дома, подсвеченный тусклым огоньком свечного огарка. Нет, она поймёт, что я ничего не сделал.

Медленно, ощупывая руками встречающуюся на пути мебель, я обошел гостиную. Вроде пусто. Оглянулся на лестницу. Стоит ещё. Для очистки совести заглянул в столовую. По дальней стене скакнул желтый лучик света. Зараза! Я, как идиот, даже свечу не взял, в потёмках стулья считаю, а он с потайным фонарём пришёл!

— А ну, кто таков и чего надо? — мой окрик заставил лучик вздрогнуть и метнуться в мою сторону. Яркий свет прыгнул мне на лицо и резанул по глазам. Я успел только поднять руку, закрывая глаза от ослепления. Почти сразу же меня грубо оттолкнули в сторону и, судя по звуку шагов, вор, уже не таясь, побежал к двери на улицу.

— Собака серая, — сквозь зубы прошипел я и рванул за ним следом. Слабая позёмка старательно заметала следы, но вор не успел убежать далеко. Зимняя одежда мешала ему и я постепенно догонял. Несколько раз вор оглядывался, но, видя не отстающую погоню, запаниковал и пропустил сворот в переулок, где мог бы легко скрыться от меня. Мы пробежали мимо городской стражи, чрезвычайно оживившейся при нашем появлении.

— А ну стой! — погоня завела в тупик. С двух сторон — глухие стены домов, с третьей — высокий забор. Я стоял в нескольких шагах от вора, уперев руки в колени и переводил дыхание ледяным воздухом. Пока бежал, не обращал внимания на такие мелочи, как лёгкие штаны и отсутствие тёплой куртки, но теперь не отказался пробежаться назад до дому. Вор стоял в похожей позе, мешок с награбленным опустил на землю и придерживал одной рукой.

— Сдавайся, — слова облаком пара вырывались в холодный воздух.

— Неа, — вор отрицательно мотнул головой и без предупреждения бросил в меня мешок. От неожиданности я повалился ничком в снег, обеими руками схватившись за мешок. Пока я поднимался, вор успел вскарабкаться на забор и спрыгнуть по другую его сторону. В азарте погони я бросился за ним, но грубый оклик заставил остановиться. В тупик забежала стражеская тройка, привлечённая нашим бегом.

— Стоять! Медленно развернись, без фокусов! — на меня наставили один арбалет и два коротких меча. — Что тут у нас? — один мечник поднял мешок и заглянул внутрь.

— Гля, да мы вора поймали!

— Я не вор!

— Не вор, — протянул стражник, запуская руку в мешок, — а что на это скажешь? — из мешка на свет одинокого факела, принесённого стражей, появилась позолоченная статуя Деборы, богини покровительницы домашнего очага, плодородия и женщин в целом. Ещё вечером она стояла на каминной полке в столовой.

— Статуя это. Богини. Взята из дома Ефросиньи Матвеевны, — я отвечал короткими предложениями, как идиоту. — Живу я там. За вором гнался. Он сбежал.

— За вором, — снисходительно ответил стражник, возвращая статую в мешок. — А я вот что тебе скажу: сам украл, а теперь сказки лепишь! — он завязал мешок и подошел ко мне вплотную. Второй мечник встал с другой стороны.

— Стал бы я красть в таком виде!

— А почему и нет? — стражник достал из кармана веревку и, связывая, заломил мне руки назад. — Разделся не шуметь, да с подельником не поделили что. Ну что, в подвал пока посадим, а утром разберемся?

— Да вы сейчас сходите, хозяйка подтвердит! — идти куда‑то по морозу мне совсем не хотелось.

— Чего честных людей будить? Вот с утра и спросим, — меня грубо подтолкнули в спину, принуждая идти с конвойными.

— Хоть куртку какую дайте, холодно же! — остатки набеганного тепла уже давно унёс с собой ветер и рубаха с налипшим при падении снегом совсем не бодрила. Набирающая силу метель прижимала холодную одежду к телу.

— Нечего было по чужим домам шариться! — чувствительный удар кулаком в поясницу чуть не опрокинул меня в сугроб.

— Да не вор я!

— Вот завтра и узнаем, — ещё один удар, но уже с другой стороны, выбил желание продолжать разговор.

К счастью, сторожевой участок оказался совсем недалеко, но мне казалось, что между тремя стражниками иду не я, а кусок мороженого мяса. Даже пар дыхания почти исчез. Меня провели по короткой лестнице в полуподвал, поделённый каменными стенами на небольшие камеры, отделявшиеся от коридора толстой решёткой. Мне развязали руки и грубо втолкнули в одну из этих камер. Низкое и широкое окно, почти под самым потолком, забранное толстыми железными прутьями, и закрытое на зиму ставнями, скрывалось высоким сугробом, пропускающим лишь слабый ветерок из уличной метели.

Оставшись один, я растёр холодными руками лицо и ноги. Вроде обошлось без обморожения, но пальцы всё равно плохо слушались. В камере было холодно. Пушистая изморозь белым треугольником заняла верхний угол. Я принялся ходить по камере, разгоняя кровь и стараясь согреться движением. Через часа полтора я почувствовал, что очень устал и совсем не согрелся. Голова стала тяжёлой, сильно хотелось спать. Я сгрёб кучу соломы, изображавшую лежанку, подальше от окна, свернулся на ней в плотный клубок и забылся.

Мне показалось, что я только закрыл глаза, а открыл — уже день. Но от ночи оно отличалось только чуть более светлой полоской в заваленном снегом окне. Было холодно, болела голова и я никак не мог собрать мысли в кучу. Где‑то скрипнула дверь, по полу проскочил нежданный сквозняк, по телу пробежала дрожь и не захотела уходить, перебегая от мышцы к мышце. Я попробовал встать, но тело отозвалось такой слабостью, что не удалось даже поднять голову.

— Ах ты, господи, боже ж мой! — раздался знакомый голос Ефросиньи Матвеевны. Брежу, наверно, уже в лихорадке. Что ей делать в стражевом подвале?

— Да вы не волнуйтесь, — одновременно с голосом стражника где‑то рядом зазвенел металл. Ключи что ли?

— Господин Ирвин, вы это, как там? — стражник склонился надо мной. Свет фонаря слепил глаза и я их закрыл. — Мы же это… по службе всё.

Кто‑то поспешно укутывал меня в тёплое и мягкое. Силы вконец оставили и, уже прощаясь с реальностью, я услышал будто издалека «несите наверх, там извозчик ждёт». Я закачался, как на волнах и фонарь погас.

— А я не могу такое позволить! — говорящий был где‑то позади меня, но повернуться и вообще двинуться я не мог. — Нельзя так, нехорошо.

— Ты забыл, мы уже это делали. И ты сам в этом участвовал, — стоявшая у огромного распахнутого окна женщина укоризненно поглядела сквозь меня. Я поёжился — взгляд зелёных глаз пронзал холодом.

— Тогда я был молод и глуп!

— А сейчас что, стар и умён? Не смеши, ты и тогда знал, — в разговор вступил массивный, почти квадратный мужчина. Золотистая ткань его тоги переливалась в свете рассветного солнца.

— Знать и понимать — разные понятия! — не сдавался невидимый мне человек.

— И что же ты понял? — мужчина взял со стола бокал и налил из высокой амфоры янтарного цвета напиток. — Мы же для них и делаем, улучшаем, так сказать, породу. Совсем, как коров разводят.

— Коров не вырезают всё стадо из‑за не понравившегося цвета!

— Почему только цвета? Если коровы бодливые, глупые и ни одна не доится, то им один путь — под нож.

— Глупые? Не доятся? Да стоит им только чего‑то начать постигать самостоятельно, как вы вмешиваетесь!

Мужчина недовольно поморщился, будто напиток оказался слишком кислым.

— Да что ты в них нашёл‑то? — брезгливая гримаса не помешала женщине выглядеть идеально. Хотя, спроси кто меня о её красоте, я бы ответил, что это как статуя в саду. Красивая, но неживая и без окружения сада, создававшегося вокруг неё, окажется холодным куском мрамора. То ли дело вторая, до сих пор молчавшая. Вот уж кого и можно бы назвать «леди», так именно её, даже несмотря на простое платье, с запачканными мукой рукавами и близкий к почтенному возраст.

— А то и нашёл, что вы не видите! И я не могу позволить вам снова сделать это! Пусть даже не смогу вернуться.

— Ты не посмеешь! — мужчина стукнул кулаком по столу так, что амфора слегка подпрыгнула.

— Может, ты ещё подумаешь? — подала голос леди. Он был тихий, слегка усталый, но добрый и с ним так хотелось согласиться и оставить этот спор. Но человек позади меня был другого мнения.

— Подумать? Чтобы вы заперли меня, как в прошлый раз? — в его голосе слышалась грусть и обида. — А потом уже будет поздно что‑то делать. Нет. В этот раз всё будет по другому. До свидания. Или, быть может, прощайте!

— Нет! Ты не посмеешь! — кажется, одновременно кричали статуйная женщина и квадратный мужчина. Но бунтарь уже выпрыгнул в окно, захватив с собой и меня, всё так же остававшегося только безвольным наблюдателем. Я успел удивиться, как же высоко окно находится над землёй. Наверно даже птицы так высоко не залетают, а вслед нёсся мужской крик:

— Я заставлю тебя вернуться! — то был молодой, ещё недавно обзаведшийся редкой бородкой юноша. Весь разговор он просидел на подоконнике, а теперь свесился с него и кричал нам вслед.

«Повернулся тогда он к друзям своим и сказал речь победную да призывную. «Раскройте же очи свои, узрите ту бездну, на дне коей стоите. Я же в силах избавить вас от участи горькой, дать свет подорожный да вывести со дна под солнце яркое, небо чистое. И то — залог мой, зачин мой». И пронзил он рукой безоружной грудь супротивника. И вырвал сердце его. И потекла кровь алая по руке, и залила она платье его. Упал тогда поверженный бог на землю чёрную и попрал тело его ногой. «Да будет то со всеми богами древними, слабы они пред силой единою. Несите благую весть каждому встречному! Гласите о начале нового времени ибо един муж сильнее горсти старцев!». Затмило светило небесное в горести, да без пастуха — хозяина, да подхватил Единый его за лучи и вернул на небо. И поверили свидетели, кто не верил ещё, что сила божия в руках его и Солнце ясное служит ему. И окрасили друзя его одежы свои в цвет алый в знак победы над богом старым, и пошли по весям да по городам, и несли они слово его».

Я в полудрёме слушал негромкий размеренный голос Фера. Сначала он звучал просто фоном, но я начал вслушиваться в слова и заставил себя открыть глаза. Я лежал в своей кровати, накрытый тёплым пуховым одеялом. Рядом сидел Фер и вслух читал какую‑то книгу. «Неплохой у него прогресс», — подумал я, отметив, что мальчик запинался только на длинных сложных словах и не помогал чтению пальцем. — Что за чушь ты читаешь? — спросил я, неожиданно слабым тихим голосом.

— Сказания о Едином, — спокойно ответил Фер и перевернул страницу.

— То‑то мне всякий бред снится, — проворчал я.

— Хозяин! Вы очнулись! — Фер как‑то слишком радостно захлопнул книгу. Думать мне было ещё сложно, кое‑что я вспомнил, но решил уточнить.

— Что произошло? Долго я болел?

— Да вторая десята пошла. А уж как Красный руками развёл, так мы уж думали, что всё, можно обмерщика звать да домовину мастерить.

— Красный? У нас же денег нет… — про не совсем дружеские отношения с магами служителей Единого я не стал упоминать. Раз дело до Красного дошло, значит, совсем серьёзно дело было.

— Ну, так ему Ефросинья Матвеевна заплатить обещала. Вы ж статую спасли, она у ей в поколения передаётся, очень ценная вещь оказалась. Красный что‑то колдовал, травы жёг, свеч извёл прорву. И всё одно — «не могу хворь выгнать» и всё тут. Даже плату не взял и книжку оставил, значимо, проникнуться и уверовать.

— И как, уверовал?

— Да ну, скажете ещё. В него верить — себя не уважать! — Фер, похоже, хорошо прочитал книгу и запомнил содержание. — Он же смертоубийство не по праву и не по чести свершил. Со спины схватил, когда тот на землю спустился. Да ведь каждый младенец знает, что боги на земле тело людское принимают, чтобы не погибла земля от силы ихней. Попробовал бы где в другом месте, так сразу показали…

Разговор меня утомил, я снова заснул, так и не услышав, кто и что показали бы Единому, сцепись он с богом в каком другом месте.

На этот раз спалось без сновидений. В комнате было светло от окна и тихо. Только посапывал спавший в ногах поверх одеяла верный мальчишка. Небось, почти не отходил всё это время. Спать не хотелось, голова не болела, тело ломило и отдавало сильной слабостью, но болезнь, судя по всему, отступила, хотя окончательно выздоравливать ещё долго. Я сел, чем невольно разбудил Фера.

— Хозян, не вставайте, вам ещё нельзя. Вот, выпейте лекарство, — сразу засуетился мальчик, подавая кружку с чем‑то вонючим и, кажется, зелёным. Пробовать это на вкус совсем не хотелось, но я заставил себя поднести кружку к губам. Я провёл в жару и бреду целую десяту, так что могут сделать плохого несколько глотков лечебной гадости? Вкус оправдал запах сполна, однако питьё назад не запросилось. Хороший признак.

— Фер, — я держал кружку обеими руками. Даже столь малое усилие мне сейчас оказалось тяжелым. — Скажи, тогда, в подвале, мне показалось или взаправду стражник назвал меня Ирвином?

Фер кивнул.

— Вы же своё имя не называете, а без имени как жить в городе? Вот и того, пришлось придумать, а то кто знает, что люди подумают.

— А почему Ирвин? Не то, чтобы я против, но мало ли имен на свете.

— Понимаете… — Фер замялся и залился краской. — Я, когда совсем мальцом был, часто бедокурил, ну и прятался то от тётки, то от Красного, то ещё от кого. У деда пёс был… — на этих словах я напрягся, предчувствуя неладное. — Безродный какой‑то. С виду и не скажешь, что серьёзный, даром, что крупный. Я у него в будке и крылся. — Фер замолчал, не уверенный, что стоит продолжать. Я ждал, уже догадываясь, какое будет завершение рассказа и сжал посильнее кружку. — Его Ирвином звали…

Угадал. Фер ловко увернулся от брошенной кружки и выпрыгнул за дверь. Я не стал гоняться за ним, всё равно не поймаю. Фер с опаской смотрел на меня с верхних ступенек лестницы, готовый и дальше дать дёру при первой же опасности.

— Скотина ты неблагодарная, — я погрозил ему кулаком. — Я из‑за тебя дом покинул, лишениям подвергаюсь, а ты… Сгинь с глаз моих!

Я демонстративно отвернулся к стене и натянул одеяло почти на голову. За открытой дверью стояла нерешительная тишина. Затем дверные петли слегка скрипнули и звук спускающихся по лестнице шагов донёсся уже через закрытую дверь. Я немного полежал, пытаясь рассердиться или хотя бы расстроиться, но потерпел неудачу и, мысленно махнув рукой, заснул.

Болеть было с одной стороны приятно, с другой — ужасно скучно. Лежи себе спокойно, хочешь — спи, хочешь — сиди у окна. Можешь даже книгу прочитать. В двадцатый раз… Да ещё и с Фером я не разговаривал. Мальчик молча приносил еду, молча убирал посуду, но я видел, что его тоже тяготит такое положение, однако достойного повода для разговора всё никак не подворачивалось. К восьмому дню, ближе к обеду, я решил, что болеть надо прекращать, тем более, что чувствовал я себя хотя и слабым, но в остальном вполне здоровым.

Я оделся и спустился вниз, столкнувшись на лестнице с хозяйкой дома.

— Добрый день, Ефросинья Матвеевна, — я боком проскользнул мимо неё к выходной двери. — Я скоро заплачу за комнаты, — срок оплаты уже прошёл, а свободных денег у меня почти не было.

— Ой, господин Ирвин, ваш племянник уже заплатил, — к моему удивлению ответила женщина.

— Племянник? — ну, Фер, ну, зараза. Ещё и в родню набился. — Не подскажете, где он сейчас может быть?

— Да как обычно в «Поросёнке».

Видимо, удивление выражения на моём лице сменилось с вежливого «извините, запамятовал» на «чего — чего вы сказали?», так как последовало уточнение:

— Он работает там.

— Спасибо, — я вышел на улицу. «Поросёнком» называлась таверна вблизи торговой площади. Кормили там неплохо, посетители подбирались очень разные — от простоватых крестьян, приехавших на ярмарку до серьёзных людей, остановившихся по дороге в столицу. Кем там может работать мальчишка? Двор мести и тарелки подавать? Но этого хватит разве что на угол на чердаке, никак не на две комнаты. А ведь ещё и лекарства мне приносил. Неужели примкнул к любителям быстрого и не вполне законного обогащения за чужой счёт?

Полный раздумий я вошёл в таверну, встретившую теплом и аппетитными запахами. Новоявленный родственник сидел за дальним столиком и только что закончил разговор. Я знал его собеседника, он торговал разной мелочью и не брезговал покупать у сомнительных личностей товары сомнительного происхождения, отчего только за последние четыре месяца его товар трижды проверяли стражники. Торговец ушёл, на ходу убирая что‑то под полу потрёпанного пальто, оставив на столике несколько монет. Я подсел на освободившееся место.

— Здравствуй, племяшка, — Фер вздрогнул. Занятый нанизыванием полученных денег на нитку, он не обратил внимания на то, кто сел на освободившееся место.

— И по какой же линии породнились? — сделав вид, что не заметил его замешательства, продолжал я. — Кстати, ты что здесь делаешь?

— Работаю…

— И со скупщиком краденого у тебя только рабочие отношения?

— А какие ещё могут быть?

— А я‑то считал тебя честным человеком, — я устало махнул на Фера рукой. Усталость не была наигранной — несколько минут ходьбы по заснеженным улицам утомили меня, видимо, придётся ещё восстанавливаться после болезни. Столовой парень воспринял этот жест как приглашение и подошёл принять заказ.

— Капусту с мясом, — я часто здесь обедал и знал, что он может предложить. — Ты есть хочешь? — я спросил у Фера. Тот отрицательно мотнул головой. — Тогда ещё квасу.

Столовой ушел, и я снова повернулся к мальчику.

— Ну, так какие дела у тебя с преступным элементом?

— Рабочие… — Фер то ли не понимал, что я спрашиваю, то ли умело притворялся.

— То есть, ты работаешь, а он платит?

Фер кивнул.

— Он что, не может найти кого‑нибудь другого?

— Так ведь мало кто здесь умеет.

— А ты будто умеешь?

— Вы же сами научили…

— Я? — кажется, я совсем перестал понимать, о чём идёт речь. Воровать я его точно не учил. — Когда?

Фер на мгновение задумался.

— Месяца полтора назад. Вы точно в порядке? — теперь во взгляде мальчика читалась тревога.

Я не ответил. Может, и правда, память снова решила поиграть со мной. Ведь и с Фером связался из‑за её проделок.

— Вы ещё сказали, что грамотному доступно много большее, — продолжил Фер. Я облегчённо вздохнул.

— Так ты про чтение!

— Ну да, а вы про что?

— Ни про что! — принесённая еда позволила сменить тему. — Значит, читаешь. И давно?

— Почти сразу же. Здесь чтецов мало, можно много заработать.

— А почему мне не сказал?

— Так ведь… — Фер замялся. — Ученикам не принято работать не на учителя. Боялся, что запретите.

— С чего ты взял, что ты мой ученик? — удивился я.

— Я думал, раз начали рассказывать про силы, а потом читать научили…

И вправду, вскоре после прибытия в этот городок я рассказал Феру о силе и её важности для колдовства. Но я‑то считал это простым объяснением, почему я, не способный контролировать её течение, не могу использовать магию, из‑за чего должен жить, как обычный человек. А Фер, небось, уже видел себя учеником мага. Я недовольно отметил, что к жизни Фер приспособлен лучше меня. и быстро нашел способ полезного применения полученных знаний.

— К тебе, кстати, клиент, — солидный мужчина в дорогой шубе о чём‑то справился у хозяина таверны и, получив ответ, уверенно направился к нашему столику.

— Доброго здоровия. Ты, что ли, чтецом будешь? — Сразу перешёл он к делу, как только сел на стул. Я отрицательно покачал головой и кивком головы указал на Фера.

— Молодой какой‑то, — мужчина оценивающе поглядел на мальчика. — Ну, да пусть, коли читать умеет. Сколько берёшь? — обратился он уже к Феру. Тот назвал цену.

Мужчина одобрительно улыбнулся, с отчётливыми щелчками выложил на стол требуемую сумму и протянул Феру сложенный лист бумаги. Фер развернул бумагу, тихо охнул, пробежавшись глазами по написанному и медленно начал читать, с явным трудом разбирая слова.

— Здравствуй мно… многогоува… жаемый батюшка. Пишет тебе твой старший сын Епакий.

— Еланий, — поправил мужчина.

— Обоз, что ты… — Фер запнулся, замолчал, уставившись в бумагу, и попытался продолжить. — Про… нси… профс…

— Вот и первый чтец дальше не смог, — вздохнул мужчина. — И где только мой оболтус такого писца нашёл? Как же узнать‑то, что там.

Я молча протянул руку за письмом. Фер передал его мне с явным облегчением. С первого взгляда стало понятно, что писец учился точно не при маговых школах. Буквы плясали и сливались, а часть вообще была заменена каракулями, однако понятного хватало, что бы, где прочесть, а где догадаться о написанном. Медленно я прочитал письмо вслух. В нём сын купца благодарил отца за присланный караван с товарами и просил прислать ещё для улучшения торговли с империей.

— Мда… Ещё пару лет не свидимся, — купец убрал письмо в карман. — Пока обозы дойдут.

— Что так долго? Этот город от гор всего на полмесяца пешего ходу, снег сойдёт и идите, — я вспомнил недавний проход по перевалу. — За месяц — полтора управитесь.

— Эх, молодой человек, — вздохнул купец, а я еле сдержал улыбку: я был старше его раза в два, хотя и выглядел моложе. — Плохо вы знаете эти горы. Там же дней с хорошей погодой по пальцам пересчитать можно. И поди, поймай эти дни. А через кочеву ходить, уж лучше в солдаты постричься. Там, может, и выживешь.

— Странно, меня уверяли, что дорога каждый год доступна, — я покосился на Фера, тот также недоумённо развел руками.

— Так то ж налегке, без обоза. Тогда да, тогда пройти можно, — ответил купец. — Тут же место какое? Горы. С одной стороны Империя, на севере кочева, мы, стало быть, на западе. А между всеми — горы снежные. Грузы везти ни тропы не найти, ни охраны от кочевы организовать. Нет, я туда не пойду, пусть горцы сами ходят.

Купец ушёл. Я посидел ещё немного и тоже ушёл, оставив Фера одного. Пусть работает. Прогулка сильно утомила меня, и дома я сразу упал на кровать, даже не раздевшись, только скинул обувь и верхнюю одежду. Проснулся уже утром, за окном было ещё темно, и комната освещалась только холодным светом луны, просочившимся через узкие окна.

Ещё немного и взойдёт солнце. Торговцы уже открыли лавки, но покупателей должно быть ещё мало. Я оделся и отправился в торговый квартал. Я оказался прав — в моей любимой лавке «Всё для всего» кроме меня никого не было. Товары лежали на всех доступных поверхностях, заняв места по своей, мало понятной логике. Однако хозяин лавки прекрасно ориентировался в нагромождениях вещей и твёрдо знал, что у него есть, а чего нет, и где что лежит. Обычно к нему заходили скоротать время, погреться и попялиться на непонятные приспособления, чему хозяин не препятствовал. Походят, посмотрят, да и купят что‑нибудь приглянувшееся. Ну и пусть, что вычурный канделябр послужит не менее вычурной кочергой. Может, он всю жизнь об этом мечтал и держание свечей оскорбляло его натуру?

По соседству со странными и зачастую непонятными вещами продавались и вполне прозаические предметы. Верёвки, шнурки, сахарные головы, браслеты и ожерелья для денег. Я как‑то даже видел мышеловку с сыром и лукошко с вязанием. Причём сыр продавался отдельно, зато к лукошку прилагались четыре разноцветных котёнка, которых надо было ещё отловить в этой лавке.

Я побродил немного между полок, пока не нашёл нужного — неглубокий поднос и большой кусок воска.

— Двадцать и пять, — назвал цену торговец, мельком взглянув на предметы.

— Он что, привезён из дальних заморских стран? — слегка прищурившись поинтересовался я.

— Пятнадцать и пять, — невозмутимо отозвался торговец.

— И покрыт червлёным золотом? — продолжил я.

— Десять и пять, — согласился торговец.

— И чеканка ручной работы?

— Десять и пять, — повторил торговец и улыбнулся.

— Ну, десять, так десять, — улыбнулся я в ответ, доставая из под воротника нитку с монетами. Единственное, чем были неудобны такие нитки, так тем, что постоянно перепутывались с другими нитками, ожерельями или оберегами, что так же носились на шее. Вот и сейчас денежная нить тесно переплелась с цепочкой, на которой висел голубой кристалл. Пришлось достать и его и, скосив глаза, распутывать нити.

— Снял бы оба, легче будет, — сочувствующе улыбнулся торговец.

— Там застёжки нет, — ответил я, пытаясь понять, в какую сторону повернуть монетку, чтобы она перестала цепляться за цепочку.

Торговец слегка удивлённо поднял бровь.

— Давай, помогу, — предложил он через полминуты.

— Если не сложно, — согласился я, с облегчением отводя уставшие глаза в сторону.

— Интересная вещь, — произнёс торговец, освобождая нить и попутно разглядывая кристалл. — Походит на камень принятия.

— Только походит, — ответил я. — Те камни совсем маленькие и очень бледные, этот же сам видишь.

— Вижу, — подтвердил торговец, отдавая мне мою денежную нить. — Но я видел пару Близнецов очень насыщенного цвета, почти как этот.

— Его сильные маги смотрели, — я отсчитал требуемую сумму и убрал полегчавшую нить в карман. — Они не признали в нём Близнеца и силу не обнаружили. Так, красивая безделушка.

— Которую не снимешь, так как замка нет, а цепочка не рвётся и не режется, да огонь её не берёт, — продолжил торговец.

Я удивлённо посмотрел на него.

— Откуда вы знаете?

— Догадался, — он улыбнулся. — Но, раз ты подтвердил, то скажу догадку. Металл этот — арродот, его ещё называют серебром богов, слышал о таком?

— Слышал, как же не слышать. Мифический металл, поглощающий силу.

— Какой же он мифический, если вот он, у тебя на шее? — возразил торговец. — Насчёт силы не знаю, врать не буду. Редкий, это точно. Его ж только в одном месте добывают.

— Да ладно сочинять. И кристалл у тебя — Близнец особый и цепочка из редкого металла. Вот только понять не могу, я же их не покупаю, чего тогда их так нахваливать?

— Не веришь и не надо, — обиделся торговец. — Только я неправды не говорю. Мне не веришь, сходи к старому Броду, ювелир он в столице. Он всё про металлы знает, заодно и гнездо твоего Близнеца подправит, лепесток у него отломился.

— Ты ж сам противоречишь, то арродот ничего не берёт, а тут и обломился, — усмехнулся я, убирая кристалл под одежду.

— Да ну тебя, иди уж, у меня дела есть, некогда болтать, — торговец отошел и принялся переставлять предметы на полке. Я забрал покупки и ушел домой.

Полдня я провалялся на постели, убивая время. Разговор в лавке никак не хотел уходить из головы и я сдался. Сначала я пытался рассмотреть кристалл скосив на него взгляд, но цепочка оказалась слишком короткой и я побоялся, что ещё немного и мои глаза так навеки и останутся любоваться кончиком носа. Маленькое медное зеркальце спасло меня от косоглазия, но ясности не принесло. Тусклое изображение на металле не передавало деталей.

— Ну, уж нет, — пробормотал я, бросив зеркало на стул. — Так просто я не сдамся! Что там он говорил про цепочку? Из арродота. И что это мне дает? — Я в раздумьях шагал по комнате. Пять шагов вперёд, пять назад. Кристалл был у меня сколько я себя помню. И в Замок я пришёл с ним. Маги тогда осматривали его и разрешили оставить, как не имеющий силу и, значит, не могущий помешать обучению. Потом, может быть, станет артефактом. Точно! Артефактом! Если не магический предмет долгое время находится в окружении работающей силы, то он впитывает её, становясь магическим. Значит, можно посмотреть его ауру. Интересно, какая она у этого кристалла?

Я остановился и провёл рукой над кристаллом, пытаясь нащупать его магическое поле. Бесполезно. Он слишком близко к телу, да и цепочка связывает его со мной, а собственное поле так не почувствовать. Положить бы его на стол… но снять нельзя. Придётся прибегнуть к зрению и посмотреть на его цвет.

Я привычным образом сконцентрировался и взглянул. Мгновение спустя я оказался на полу, со стоном прижимая руки к нестерпимо заболевшим глазам. Совсем забыв про потерю контроля над способностями, я увидел все предметы в городе, имеющие хотя бы капельку силы. Разноцветные огоньки аур яркостью и количеством вызвали только слёзы, но здание церкви Единого ярко алым пламенем защитных и охранных заклинаний ударило по глазам. Боль прошла, но огоньки ещё долго плясали перед глазами и контуры предметов слегка расплывались. Повторять попытку я не рискнул — глаза не казённые, вторую пару не выдадут.

Идти искать какого‑нибудь мага, чтобы он проверил кристалл, я не хотел. Знаю я эту братию. Сначала станет расспрашивать о происхождении предмета, затребует оплату и не малую вперёд, потом будет долго изображать бурную деятельность с завываниями и может даже с дымом. Затратит полчаса на минутное дело всё равно не скажет прямо. Идти к магу, как коллега по ремеслу, тоже не лучшая идея. Замковых в Роске не должно быть, а маги других орденов очень настороженно относятся к другим магам. Вдруг, подсмотрят и украдут секреты? Да и если вещь окажется ценной и сильной, об этом не скажут.

Остаток дня до возвращения Фера я провёл то сидя у окна, то лёжа на постели, то шагая по комнате, рассеянно теребя кристалл. Отвлечься и забыть про него не давали поднос с так и не распечатанным куском воска, постоянно напоминая разговор в лавке.

— Фер, тебе сколько лет? — мальчик замер, подсчитывая. Мой вопрос явно застал его врасплох.

— Четырнадцать.

Настала моя очередь удивляться.

— А мне казалось, не больше двенадцати. А чего до сих пор в ученики никому не пошёл?

— Денег в семье нет, а кто за обучение не берёт, у тех самих учеников по трое.

— А кем стать хотел?

— Кузнецом. Даже ходил, справлялся в соседней деревне, тамошнему как раз подмастерье нужен был. Не взял, — Фер вздохнул. — Шибко, говорит, слаб и мелок. А теперь уже поздно, вырос для ученичества, только в помощники и возьмут, о подмастерье, и потом мастере уже можно и не мечтать, — Фер вздохнул ещё раз.

— То‑то ты так обрадовался, когда я не стал тебя прогонять…

— Конечно обрадовался, — улыбнулся мальчик. — Это всё же намного лучше, чем в работниках.

Я молчал, решая, стоит ли продолжать разговор. Фер тоже молчал и уходить не торопился, ожидая прямого указание на окончание разговора. Не дождавшись, он начал прибирать в комнате, расставляя вещи и аккуратно складывая брошенную мной куда попало одежду. Добравшись до подноса с куском воска, завёрнутого в бумагу, он повернулся ко мне.

— А что это?

— Это? — я подошёл к нему, — сейчас.

Я нагрел поднос в камине и растопил на нём кусок воска, стараясь сделать так, чтобы он равномерно залил весь поднос. Когда я поставил его на подоконник застывать, Фер, с интересом наблюдавший за процессом, спросил:

— Он магический?

— Поднос? Нет, самый обыкновенный.

— А как это можно узнать?

— Да элементарно ауру посмотреть. Распыляешь немного силы вокруг себя и смотришь.

— Как это? — не унимался мальчик. — А я так смогу?

— Не знаю. Ну ка, встань ровно, закрой глаза, расслабься, — мне самому стало интересно, способен ли Фер к магии. — Теперь почувствуй, как по тебе течёт сила. Не представь, а почувствуй.

Фер честно стоял несколько минут посреди комнаты, прислушиваясь к себе. Потом вздохнул.

— Не получается.

— Попробуй ещё раз, — я подошёл к Феру сзади. — Расслабься, — я положил руки ему на плечи и позволил своей силе течь, как ей вздумается. Фер вздрогнул и непроизвольно передёрнул плечами.

— Что такое? — встревожился я. Вдруг, к нему перешло слишком много силы и теперь разрушает его.

— Щекотно изнутри, — ответил мальчик нормальным голосом. Я облегчённо вздохнул и отошёл от него.

— Это нормально, запомни ощущение и попробуй его почувствовать уже без меня.

Я понаблюдал, как менялось выражение лица Фера, когда он пытался повторить ощущение силы в себе. Похоже, он почти достигал успеха, но упускал его в последний момент.

— Хватит пока.

— Но у меня ничего не вышло, — Фер выглядел расстроенным.

— А ты хотел всего и сразу? Тренируйся. Некоторым и по году не удавалось почувствовать силу. — Иди сюда, — я взял поднос с уже застывшим воском, — буду учить тебя писать.

Фер с сомнением посмотрел на поднос.

— Испишешь, нагреешь и снова писать можно.

Весна незаметно сменила зиму, и теперь на улицах приходилось перепрыгивать не сугробы, а ручьи. Фер сидел за столом и сосредоточенно выводил буквы на восковом подносе. Я подошел к нему и заглянул через плечо, проверяя написанное. Строчки ровными рядами заполняли пространство, уже можно переходить на перо и чернила. Я одобрительно похлопал Фера по плечу и неожиданно почувствовал слабое сопротивление чужой силы. Я медленно провел рукой над Фером, прислушиваясь к ощущениям. Сомнений не оставалось — мальчик все‑таки добился открытия в себе собственного источника силы.

— Закрой глаза, — тихо произнёс я, чтобы не спугнуть сосредоточенность Фера. — И попробуй увидеть комнату, не открывая их.

Фер замер. Мне не было видно, что он делает, но колебания его поля говорили о том, что он послушался и теперь пытается смотреть ауры.

— Ух ты! — прошептал он через полминуты.

— Что видишь?

— Странно так, почти всё серое, — Фер открыл глаза и потёр виски. — У куртки вашей карманы бледно — розовые, — я согласно кивнул. Значит, охранное заклинание почти стёрлось, иначе светились бы красным. — Камин и около него такое зелено — синее…

— Зачарован от случайного пожара, чтобы угли или искры не выпадали, — пояснил я.

Фер снова потёр виски.

— Голова болит. Сразу за глазами, — пожаловался он.

— Это нормально, постепенно привыкнешь, пока отдохни, погуляй, — посоветовал я. Фер не заставил себя уговаривать и вскоре я услышал, как за ним хлопнула входная дверь.

Талая вода постепенно уходила с улиц. Я сидел за столом и записывал в толстую тетрадь свои мысли о возможностях применении магии и свои наработки в составлении заклинаний. Я давно собирался привести мысли в порядок и написать собственную книгу, но до этого всегда находились более важные дела, или же просто было лень. Сейчас же сидеть без дела стало невыносимо скучно. Город я изучил вдоль и поперёк, успешно колдовать до сих пор не получалось — моя сила играла со мной, то упорно не проявляя себя, будто я не маг, а простой обыватель, то лавиной выходя из под контроля, словно собранная с полного круга магистров. Так что я занялся составлением трактатов. Вот и сейчас я сидел на стуле, подпирая кулаком голову и макая перо в чернильницу, смотрел на чистую, чуть желтоватую страницу тонкой кожи. Оставалась последняя глава. О чем писать, я знал, но нужные слова не подбирались и чернила капля за каплей стекали с пера обратно в чернильницу. Упала последняя капля, и я снова обмакнул перо. Где‑то на пятнадцатый раз я поймал себя на том, что просто смотрю на капли, ни о чем не думая.

От мук творчества меня спас Фер, вернувшийся со своей работы в таверне. Я с облегчением закрыл тетрадь и отложил перо.

— Ну, как успехи? — спросил я, заметив знакомое выражение сосредоточенности на лице мальчика. Он постоянно тренировался смотреть ауры и явно делал успехи — он мог уже смотреть несколько секунд, без потери концентрации.

— Скажите, а у людей ведь тоже есть ауры? — вместо ответа спросил он, подходя поближе.

— Естественно. У всех живых существ они есть.

— А они… какими должны быть? А то у трактирщика она какая‑то бледная, а у вас даже смотреть больно. И как будто вытекает откуда‑то отсюда, — Фер показал себе на грудь.

— Так и должно быть, — успокоил я мальчика. — У каждого она своя, зависит от силы и человека. Лица же у всех разные, так и тут.

Фер кивнул в знак понимания и ушел в свою комнату. Я почесал затылок и попробовал снова разглядеть кристалл. Если мальчик не ошибался, то именно он был источником излишней, неуправляемой силы. Что же это такое, и почему в Замке его просмотрели? По давнишней привычке я ходил по комнате взад — вперёд, размышляя, что же всё‑таки делать. До лета осталось всего пара месяцев, потом ещё месяц подождать, и можно уходить обратно. А там и в Замок вернуться. С повинной. Мол, не хотел жечь жезл, случайно получилось и свидетели не так поняли… Хотя, что объяснять‑то? Письмо с отказом от гильдии я не посылал, вернее, послал сообщение, мол, так и так, при свидетелях сжег останки. Без официальных формулировок об уходе. Фер и Барилас вряд ли кому сказали… Может, и само всё устроится? Вернёмся в Империю, предъявим Фера живого и здорового расследователям от инквизиции, вот, мол, ваш зомби. Вырос, нежить поганая, за год, и одежду ему новую покупай и корми, как живого. А ещё немного и характер юношеский проявлять начнёт. Забирайте, не жалко. Хотя нет. Жалко. Обученный ведь он уже.

Я не глядя упал спиной на кровать. Выругался, потёр ушибленную голову и отбросил в угол комнаты письменный поднос Фера — когда освобождал стол для себя, переложил его на кровать, да и забыл про это. «Ещё и вещи свои раскидывает… Вот помял бы, а он денег, между прочим, стоит," — беззлобно проворчал я. — «Стоп! Что там торговец говорил про ювелира?» Я снова вскочил и зашагал по комнате. «Бордо… Нет, там было что‑то речное… Бредень? Тоже нет. Как же он сказал‑то? Бродо! Точно, старик ювелир в столице.» Я закружил по комнате, скидывая необходимые для недолгой поездки вещи на кровать. В процессе запнулся о мирно лежавший уже на полу поднос и пнул его в сторону. С громким звоном, только слегка приглушенным залитым в поднос воском, он ударился в стену и покатился по полу. Незамедлительно из соседней комнаты пришел Фер.

— Можно было просто сказать, я бы его забрал, — неодобрительно проворчал он, поднимая поднос. — Будете шуметь, Ефросинья Матвеевна ругаться будет. Ночь на дворе.

— Вы куда‑то собираетесь? — Фер переключил внимание на мои сборы.

— Да, несколько дней меня не будет, — подтвердил я, скидывая вещи в небольшую дорожную сумку. — Останешься один.

— Хорошо.

— Хорошо? И это все? — я почувствовал себя обиженным. — Я уезжаю неизвестно куда, оставляю его одного, а он только «хорошо»? Наглец!

— А что? Мы здесь уже полгода живем, я работаю. Что может случиться за несколько дней? — Фер пожал плечами. — А куда вы уезжаете?

— В столицу, дело там есть небольшое. Почтовая карета на рассвете отправляется, Думаю, дней через восемь вернусь.

— А я? Почему меня не берёте?

— А что тебе там делать? У тебя здесь обязанности, кто будет госпоже Белесе «Сказания» читать? Она же авансом заплатила, я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, — грустно опустил голову Фер. — Вы там постарайтесь ни во что не влипать. И не колдуйте, а то мало ли чего. Ладно?

— Обещаю вести себя хорошо, — я потрепал мальчика по голове.

Наутро я, как и намеревался, выехал на почтовой карете. Две флегматичные лошади без понуканий тащили фургон с посылками, письмами и редкими пассажирами. Я, поначалу, удивился, почему так мало желающих ехать этим, пусть и не самым быстрым, но недорогим способом. К середине дня я уже сам пожалел, что не подождал торгового каравана или не поехал в пассажирском экипаже. Жесткие неудобные сиденья, казалось, специально отмечали каждую кочку на дороге. За день несколько раз приходилось выходить в раскисшую весеннюю дорогу и вытаскивать карету из грязи. На ночь останавливались в городках и посёлках и через три дня мучений, наконец, прибыли в столицу. Найду ювелира, разузнаю про свой камень и назад только первым классом.

Лавку ювелира я нашел быстро. Сутулый юноша с характерным для работающих с мелкими предметами подслеповатым прищуром сразу провел меня в отдельную комнату, только услышав, что я хочу встретиться с Бродо.

Почти полностью лысый старик вопросительно поднял на меня глаза и поправил круглые очки с толстыми линзами из шлифованного хрусталя. Мог бы за ту же цену заказать у магов заколдовать обычное стекло, а то такие очки придавали старику сходство со старым не выспавшимся филином.

— Господин Бродо? — уточнил я.

— К вашим услугам, молодой человек.

— Я хочу спросить вас об одном камне, — начал я. Заранее подготовленная речь, как всегда, выпала из головы и приходилось заново подбирать слова.

— К ювелиру все о камнях приходят спросить, — ответил старик. — Что там у вас?

— Вот, мне сказали, вы можете про него рассказать, — я поставил дорожную сумку около двери, вытащил из под рубахи кристалл и подошел к ювелиру поближе.

Тот сначала как‑то небрежно посмотрел на него, затем схватил камень и притянул его к своим глазам. Короткая цепочка вынудила меня склониться над ним. Не удовлетворившись осмотром, старик подошел к окну, не выпуская кристалл из рук. Мне пришлось последовать за ним и замереть в неудобной позе, пока ювелир изучал кристалл через систему из нескольких луп и зеркал. Насмотревшись на камень, ювелир перебрался от окна к столу и подсунул цепочку под микроскоп. Я же, ощущая себя собачкой на коротком поводке, пристроился стоять рядом на коленях.

Старик долго и внимательно осмотрел всю цепочку, постоянно то восторженно вздыхая, то уважительно цокая языком. Наконец, он позволил мне встать.

— Ну? — нетерпеливо поинтересовался я. — Что вы можете сказать?

— Интересный, очень интересный кулон. Тонкая, тонкая работа. Если бы не видел своими глазами, ни за что не поверил, что такое возможно. И камень… О, молодой человек, вы носите на себе настоящую легенду!

— Легенду?

— Не совсем легенду, но всё‑таки крайне редкую вещь.

— Что же в нём такого редкого?

— Понимаете, молодой человек, у магов и колдунов есть некоторые предметы, которые помогают им в их работе, — ювелир уселся в кресле и сложил руки на животе.

Я кивнул в знак согласия и присел рядом на стул. Не стану говорить, что я тоже как — бы маг. Ещё скажет, что тогда я сам должен всё знать и про свой камень я ничего не узнаю.

— Так вот, — продолжал старик, — одними из таких предметов являются камни — близнецы. Маленькие такие невзрачные камешки, не больше горошины. Они всегда парные, потому и называются близнецами. Они способны передавать магическую энергию друг другу. Один камень собирает энергию и передаёт, другой принимает и отдаёт.

— Камни сбора и принятия, — тихо произнёс я.

— Я вижу, вы немного знаете об этом, — улыбнулся ювелир. — Тогда опущу подробности. У вас один из таких камней.

— Но вы же сами сказали, что они не больше горошины. Откуда такая уверенность, что это — Близнец?

— Поверьте старому ювелиру. В камнях он разбирается получше вашего. А уж сколько Близнецов прошло через мои руки, я даже не могу сказать. Куда этим магам столько камней?

— А вы можете наладить его оправу? — во мне начала зарождаться надежда на то, что неконтролируемый поток силы из моего камня прекратится.

— Нет, — надежда умерла, так окончательно и не родившись. — Видите ли, оправа и цепочка сделаны из арродота. Он поддается только в первые несколько часов после выплавки, после чего только на него может повлиять только очень сильное магическое воздействие. Так что, молодой человек, ни отремонтировать, ни снять кулон с вас я не могу.

— Жаль.

— Мне тоже, мне тоже… Знаете, что? Попробуйте съездить в Империю. Там насколько мне известно, магия возведена в ранг науки. Обратитесь, если не ошибаюсь, в орден то ли Цитадели, то ли Дворца…

— Замка, — подсказал я.

— Да, точно. Орден Замка. Если где и есть достаточно сильных магов, то только там, — ювелир посмотрел на моё расстроенное лицо и продолжил. — Вижу, вы с ними уже общались?

Я кивнул, не став уточнять, что в Замке даже и не подозревают о том, что арродот — не миф и действительно существует.

— Тогда вам остаётся только один путь — на юг, откуда этот металл привозят. Должны же там уметь с ним работать? Хотя вот, помню, был у меня один клиент…

И почему все старики так любят поговорить? Как будто за свою жизнь не наговорились, а теперь стараются наверстать упущенное. И ладно бы по делу, так ведь вспоминают о чём‑то своём, и потом начинают ещё и жизни учить. Ну и что, что ты, старик — ювелир, прожил почти семьдесят лет. Что ты за это время увидел, кроме одного города и своей лавки? Мне тоже не намного меньше, но я же не висну на ушах у первого встречного на тему «когда я был ещё молод, я был очень послушным юношей и не бегал смотреть в дырку в стене бани на то, как моется соседская дочка». Ну, не было в Замке женщин. Портреты на стенах не в счёт. А рассказывать о том, как сутками сидел при свечах, переписывая пыльные книги, самому скучно. «Спас» меня от выслушивания истории жизни старого ювелира его помощник, подошедший с каким‑то вопросом, так что я, изображая сожаление о столь быстром своем уходе, поспешно откланялся.

Настроение было испорчено. С нормальной магией придётся попрощаться ещё минимум на год — пока верну Фера домой, пока приеду сюда снова, пока найду кого‑нибудь, кто работал с арродотом… И что дальше? Не окажется ли что все мои способности зависят только от этого кристалла, камня принятия? Вдруг, я потеряю всё, что могу, чему учился столько лет, как только сниму цепочку с шеи? Да и кто вообще передаёт столько силы, что для её сдерживания потребовался такой чистый и большой кристалл под контролем полумифического металла? Вопросы, вопросы… И все без ответов.

Я перевесил дорожную сумку на другое плечо и, прикинув, сколько у меня осталось денег, направился искать гостиницу подальше от центральных улиц. Раз уж назад решил ехать в комфорте, то придётся сэкономить хотя бы на ночлеге. К весенним ярмаркам в столицу приехало много людей, и свободный и недорогой постоялый двор удалось найти только на окраине города.

Я снял комнату и с наслаждением провалялся на постели до позднего вечера, отдыхая от утомительного путешествия в почтовой карете. Уже затемно я спустился вниз, в столовую комнату и скривился от досады — все столы оказались заняты. Желания переплачивать вдвое за то, что столовый мальчишка пройдёт лишних десять шагов и поднимется на этаж, я в себе не обнаружил. Выбирать осталось из трех вариантов — подсесть к уже пьяной компании молодых людей, отмечающих выход товарища из учеников в подмастерья, присоседиться к столу деревенских мужиков, или пойти спать голодным.

Последний вариант меня совсем не устраивал. Сесть к весёлой компании? Молодёжь может и не заметит, но боги их знают, когда хмель в голову стукнет, не усмотрят ли оскорбление? Ну почему я оставил свою мантию мага у Фера? Хотя здесь кроме служителей Единого и нескольких культов нет магических организаций, но одиночные маги весьма многочисленны и никто не осмелится их задирать. Да и свободный столик враз бы нашёлся. А с другой стороны, вдруг бы спросили сделать что? Тяжело приходится назвавшемуся не по чину, хорошо, если только штраф выпишут да на площади выпорют. В Империи так могли мага — самозванца отдать Ордену, именем которого тот назвался. После того человека уже никто никогда не видел. Нет, правильно сделал, что оставил мантию. Мало ли что может случиться с такой нестабильной силой. Что ж. Остаются только деревенские.

— Можно? — я вопросительно указал на свободный конец стола, за которым сидели мужики.

— Отчего не можно? Садись, — старшой широким жестом махнул в сторону свободной части лавки. — Недавно в столице?

— Только приехал. Как догадался‑то? — я сел за стол и подозвал столового мальчишку принять заказ.

— Дак места‑то не куплены, не в театре же. Местные не спрашивают, сразу садятся, — усмехнулся старшой. — Надолго хоть?

— Не, завтра уже уеду, — я заказал ужин и кружку крепкого пива. Раз сегодня день разочарований, то пусть он будет скрашен хмелем.

— А что так? Жена дома ждёт, дети ложками стучат?

— Кого там, — отмахнгулся я, — просто дела все сделал, что задерживаться?

— Деловой, значит. А у нас вон, беда — младшего в солдаты провожаем, — вздохнул мужик.

— С чего ж беда‑то? Отслужит своё и вернётся.

— Да с чего вернётся‑то? — мужик махнул рукой. Его товарищи повесили головы, уткнувшись в свои кружки. — На пять лет ведь забирают. И наняли бы кого, чай, деревня не бедствует, так не идёт никто. Войны боятся, иначе с чего бы рекрутов в повтор набирать? Тебя как зовут‑то?

— Ирвин, — я назвал имя, которым меня окрестил Фер. Хоть и не часто его использовал, но уже привык к нему.

— Ирвин, — повторил мужик. — А я Васил, это — Прев и Тимон, — он по очереди указал на своих товарищей. — Не откажешь горе залить? Нас, сам видишь, трое, не для грусти число.

— Не откажу, — согласился я. Если уж напиваться с горя, так в компании.

Мы заказали по кружке крепкого. Затем ещё по кружке. В глазах начало двоиться, я ещё видел, как Васил о чём‑то тихо переговорил с Превом, а тот — с трактирщиком. Скоро принесли ещё тёмного и крепкого, мне показалось, что оно горчит сильнее обычного и имеет какой‑то странный привкус, но списал на уже пьяное состояние. Организм кричит «нет, только не это! Хватит пить, я ещё жить хочу!», а я ему в ответ «от одной лишней кружки никто не помирал, пей давай!». Организм давится, пьёт и с радостным воплем выключает сознание.

Я лежал и смотрел в небо. Высокое по весеннему синее небо, слегка подёрнутое дымкой облаков. Небо пересекала чья‑то немытая босая нога, покачивающаяся в такт скрипу земли. Я закрыл глаза. Мысли медленно шевелились в голове, вытесняя спитый чай, занявший место мозга. Я открыл глаза. Грязная нога не исчезла, закрывая собой часть неба. Я поднял руку и неловко оттолкнул ногу в сторону. Движение ускорило побег «чая» и я, слабо понимая, что делаю, неуклюже поднялся и перевалился за борт телеги, на которой меня везли. Чьи‑то руки удержали за пояс, не давая вывалиться на дорогу, и вернули на дно. Избавившись от отравы, я быстро пришел в себя. Я медленно и осторожно сел. Ничего не болело, но тело слушалось с трудом, будто стало в разы тяжелее. Думалось тоже непривычно медленно.

— Кажись, оклемался, — произнёс хозяин босой ноги.

— Думаешь? — отозвался кто‑то с другой стороны телеги.

Я медленно поднял голову и осмотрелся.

— Что за?.. — в телеге, помимо меня, ехало ещё четверо. Двое с угрюмыми небритыми лицами смотрели куда‑то в сторону. Казалось, что созерцанием пыльной дороги с унылым пейзажем, они хотели забыть реальность.

— Как ты? — сочувственно поинтересовался босоногий. Его товарищ молча протянул мне кожаную флягу с водой.

— Спасибо, хреново, — я не покривил душой, именно так я себя сейчас ощущал. Вода во фляге оказалась тёплой, но разогнала кровь и вымыла остатки тупого сна из головы. Напившись, я протянул флягу обратно её владельцу и только сейчас заметил, что на мне чужая одежда, а правое запястье охватывает браслет.

— Что за дрянь? — пробормотал я, осматривая браслет. Широкое, в два пальца, кольцо из грубого металла крепко держалось на двух заклёпках. Я провёл над кольцом левой рукой, почти касаясь его кончиками пальцев. Чужой магии нет, обычный металл, но без кузнеца так просто не снять.

— Добро пожаловать в армию, — усмехнулся босоногий и продемонстрировал точно такой же браслет на своей руке.

— Какая, во имя богов, армия?

— Известно, какая — нашего богоизбранного государя Левия шестого. Выпала тебе небывалая честь сдохнуть во славу его на границе с чужеземцами.

— Не собираюсь я дохнуть ни в его славу, ни в чью другую, — зло ответил я, теребя браслет.

— А кто тебя спрашивает? — вступил в разговор второй, до этого молчавший мужчина. — Раз окольцевали, так не денешься никуда. Кто же с беглым солдатом связываться будет? Себе дороже.

— Да не солдат я! — я встал, и попытался соскочить с телеги в пыльную дорогу, но оба моих собеседника успели меня перехватить и усадили на место.

— Куда собрался? По роже захотел? Вон, тоже сбежать хотел, — босоногий кивнул на дальнего молчуна. — Утром вчера, как со столицы вышли. Велес, покажись, может, тогда быстрее поймёт.

Кого назвали Велесом медленно, нехотя повернулся. Огромный фиолетовый синяк расплылся на половину лица, из‑под распухшего левого века белела узкая полоска глаза.

— Ох, — впечатлился я. Велес также медленно повернулся обратно и снова уставился в дорожную пыль.

— Погоди, ты сказал, вчера утром? — мозг, наконец, обработал услышанные слова. — Но как?.. Вчера же только ещё… вечером…

— Как, как… коктейль «новобранец» слышал? Повезло тебе ещё, что не с корабельным рекрутом пил. Здесь хоть на земле, да и жрать дают нормально.

— Да не было рекрута. С крестьянами… Они своего провожали, — я расстроенно опустил глаза и наткнулся взглядом на заплату на штанине. Точно такая же заплата была и на штанах Тимона, того крестьянина, за чьи проводы пили. — Собаки серые, — я вполголоса выругался, поняв, по чьей вине оказался тут.

Разговор как‑то утих. Слышался стук копыт, фырканье лошадей, скрип колёс, позвякивание снаряжения, негромкие разговоры сзади. Я пересел с пола телеги на узкую лавку и огляделся. Наша телега шла второй в обозе. Первыми ехали два верховых, затем крытый экипаж, если парень не врал про армию, то, скорее всего, офицерский. Позади — пара фургонов, за которым неровной колонной, по четверо в ряд шли люди. Человек с пятьдесят. От молодых, только начавших бриться парней, до крепких, возможно уже детных мужчин. Одетые кто во что горазд, без поклажи, они выглядели стадом, которого перегоняют на другое пастбище. Ощущение стада подчеркивали замыкающие обоз солдаты. Их было немного, десяток, полтора пеших и человек пять конных, но и их хватало не дать рекрутам разбежаться.

— А чего они пешком? — я снова спросил разговорчивого парня.

— Так то ж призывные, они сами пришли. Бегать не будут, — он широко улыбнулся. — То ли дело мы, рекрутские. Нас до лагеря везти будут.

— Чего так?

— Эх ты, деревня. Там, в толпе, можно и приотстать и в канаву нырнуть, только тебя и видели, на привале только и не досчитаются. А здесь всё на виду.

Опять замолчали каждый о своём. Я думал о том, что в очередной раз жизнь, не спросив меня, решила, кем мне быть. И теперь уже на мне две не снимаемых побрякушки. Две! Я, почти в панике распахнул ворот рубахи и схватился за цепочку со смешанным чувством облегчения и разочарования. Нет, чтобы спереть и камень вместе с одеждой и деньгами. Тогда можно бы вернуться к спокойной жизни мага, сидеть себе в башне, изучая силу и придумывая новые заклинания. А вдруг, вся моя сила как раз только в этом камне? Я же ничего другого делать и не умею! Я со злости дёрнул за камень и цепочка больно впилась в шею. Ну и ладно, открою школу, буду учить читать. Фера же научил? Фер… Насколько я его знаю, он честно подождёт условленное время. Затем начнёт тревожится и побежит меня искать. Дурак. С его‑то способностями, да и грамоте обученный, он может очень неплохо устроиться в любом месте. На что ему маг — неудачник?

Добирались до лагеря ещё четверо суток. Четверо долгих, скучных суток, отличающихся друг от друга только окружающим пейзажем. На ночь остановка, каша из общего котла, ночь в палатках, каша и снова дорога. Вопреки всем заверениям Торши (так представился босоногий), нас уже на следующий день ссадили с телеги и погнали в общей толпе. Шли не торопясь, с остановками у городов и крупных селений, откуда к охраняемой толпе присоединялись ещё новобранцы. Незаметно перезнакомились, маячившая где‑то впереди угроза погибнуть на чужой войне отодвинулась и пригасла.

Лагерь показался мне каким‑то казённым, бездушным. Низкие, тёмные бараки, куда нас поселили, были неуютными, вызывая желание не проводить внутри больше времени, чем необходимо на отдых. Впрочем, десятники, поставленные над нами, оставляли нам очень мало свободы. Дни превратились в сплошные тренировки с перерывами на еду и сон. Первые несколько дней я ещё строил планы на побег, затем победила непрекращающаяся усталость, и, стоило только присесть или прилечь, как я проваливался в сон. Постепенно организм привык к нагрузкам, да и я сам вспомнил давешние навыки по уклонению от прямых и непрямых обязанностей.

Главное — не сидеть без дела. И неважно, что это будет за дело, лишь бы те, кто выше, считали его важным. Подходящим занятием оказалось подгонка амуниции и чистка оружия. Стоило только сесть на лавке и начать водить бруском по куску железа, именуемого мечом, как из бездельника я превращался в чуть ли не образцового солдата. И никого не интересовало, что за два месяца, несмотря на ежедневную муштру, я так и не научился обращаться с мечом. Я не воин, я — маг! Маги всегда обходились без оружия, вот посохом приложить это всегда пожалуйста. А меч… меч — удел необразованных, грубых, бесталанных людей. На тренировках я не халтурил, я честно выполнял указания куда и как бить, как стоять. Ну, не лежит у меня душа к этой железке.

Кончилась весна и началось жаркое лето. Я в одних штанах, закатанных выше колен, скоблил вилами пол конюшни. Лошадей в нашей роте было не много, голов двадцать То ли порода у них такая, то ли фуражиры такой корм подсовывали, но гадили они как целая сотня. Гора навоза на дальнем дворе скоро начнёт переваливаться за частокол. С уже вычищенной стороны донёсся вздох и по полу, на счастье ещё не устланному соломой, дробно застучали ароматные шарики.

— Скотина! — выругался я, поборов желание воткнуть вилы в толстый круп. До ужина осталось всего ничего, а мне после конюшен надо будет ещё отмываться. Опоздаю — всё съедят. Брошу недоделанным — работы подкинут. Но оно того стоило. Я невольно расплылся в улыбке, вспоминая события четырехдневной давности.

Очередное занятие ратному бою. Мечи, хоть и деревянные («а то, деревенщина, поотрубаете сначала себе, потом соседям всё, что выступает!») бьют больно. Особенно, если отсутствие навыка пытаются компенсировать силой. Так что я прыгал по утоптанной площадке, больше уворачиваясь от ударов, чем парируя их, как того хотелось бы десятникам.

Мой противник терял терпение. Мы с ним находились в не дружеских отношениях с самого первого дня, когда он с остальными новобранцами месил дорожную грязь, а я, как привилегированный окольцованный прохлаждался в телеге. И барак у моей роты был лучше, и еда свежее, и десятники не такие изверги. Наверно, и дождь над нами не капал, я как‑то не уточнял. Особенно сильно он злился от того, что в умении работать мечом он еле дотягивал до среднего уровня. И потому любил показывать свои умения на ещё более неумелых или просто слабых людях, неспособных дать сдачи, что не приносило ему популярности.

Он пытался распространить своё влияние и на меня, как на не производящего впечатления опасного человека. Но многолетний навык обращения с задирами, приобретённый в Замке, позволял довольно успешно противостоять ему. Незадолго до тренировки я, как обычно, точил меч. На мой взгляд, этот кусок железа годился только на переплавку, и шарканье бруском по его краю никак не способствовало превращению в меч. Однако сиё занятие успешно отводило глаза вышестоящих и выкраивало немного времени на отдых. Хорошее настроение нарушил задира, попытавшийся в невежливой форме принудить меня к заточке и его меча, в связи с чем ему было вежливо посоветовано уйти сначала в соседний лес, затем, менее вежливо, в далёкий край на собственном достоинстве, и под конец, совсем невежливо, он был отправлен ко всем богам далеко и надолго. Получить по шее за подробное описание пути я не успел — подошли десятники, заинтересованные бурным проявлением чувств, так что задира ограничился обещанием встретиться и тогда поучить меня манерам.

Обещание встретиться он выполнил на тренировочном поле и, похоже, там же собирался выполнить и вторую часть, про учение. Сильным ударом он выбил деревянный меч из моих рук. Формально это считалось окончанием спарринга. Но вторым движением он ударил по ногам. Будь то не деревянный учебный меч, а настоящее железо, пришлось бы мне с воем обнимать культю, оставшуюся от ноги. Впрочем, я всё равно с тихим воем катался по земле, держась за ударенную ногу. Презрительно сплюнув, победитель удалился в сопровождении своей свиты.

Шло естественное распределение ролей в обществе. Ветераны не особо вмешивались в подобные разборки — уж лучше выяснят всё сейчас, а не перед боем. Ну уж нет, не стану я и тут позволять другим ставить себя выше меня только по причине большей физической силы. Да я его могу в момент уничтожить! Если разберусь, как работать с нестабильной Силой.

План мести был прост — бугай до икоты боялся всяческой нечисти, даром, что её не существует. Узнать это было легко — наблюдательный человек поймёт по реакции на обычные вечерние разговоры, по обороненным словам и фразам. А уж наблюдать и анализировать в Замке научили. Иначе как определишь, что не так с заклинанием?

Так что ближе к вечеру, измазавшись в тине и прицепив к волосам пучки длинной травы, я залёг у запруды на ручье, откуда обычно брали воду. Лежать было мокро, но я терпеливо ждал. Несколько человек прошло мимо но, кажется, меня не обнаружили. Наконец, появилась ожидаемая жертва. Я подождал, пока он наберёт в ведро воды и отвернётся. И схватил за штанину.

— Ссстой, — я произнёс это громким шепотом и постарался придать голосу побольше шипения. — Ты мой! — я медленно приподнялся из своей засады.

Бугай сначала недовольно обернулся. Недовольство сменилось удивлением, но, как только я начал подниматься, его место быстро занял неподдельный страх. Не выпуская ведро с водой он, подвывая и не разбирая дороги, побежал прочь от запруды. Налетел на своего ротного, разговаривающего с командиром лагеря, сбил их на землю, сам упал сверху, да ещё и облил из ведра.

Результатом всего этого стал перевод жертвы моего розыгрыша в какую‑то штрафную роту и пять дней работ для меня. Но оно того стоило!

Я вывез последнюю тачку навоза из конюшни, накидал на пол чистой соломы и, уходя, погрозил лошадям кулаком.

— Чтоб не смели гадить на чистое!

Лошади презрительно фыркнули и сделали вид, что это совсем не они наваливают кучи навоза, стоит только на несколько минут оставить их без присмотра.

С конюшни я сразу направился к запруде мыться. Лагерь временно притих. Я всё‑таки опоздал к ужину, так что уже не торопясь оттирал кожу от конюшенных запахов. Выколупывая попавшую под браслет грязь, я вдруг понял, что уже привык к нему и почти смирился с участью солдата. Это понимание разозлило меня. Хватит! Надоело, что за меня решают, что делать и кем мне быть.

Я не хотел быть магом и пришёл в Замок случайно. Да, в день принятия, когда на обучение принимают любого, кто пройдёт через открытые двери. Но это же вышло случайно! Я даже не знал, куда пришёл, пока мне не рассказали.

Я не собирался поселиться в глуши в одиночестве, мог ведь остаться в Замке, если бы изъявил об этом желании. Так нет же, с мыслью «ну и ладно», долго бродил по Империи, пока не осел.

Я мог оставить Фера инквизиции и никуда не путешествовать, никто не посмел бы осуждать. Но как‑то так вышло, что я несу за мальчишку ответственность.

Вот и сейчас — радуйся, маг, теперь ты солдат. Да чтоб вам всем провалиться! Надоело! Я потянул браслет, в который раз пытаясь снять его с руки. Но кисть не пролезла в его кольцо, как и много раз до этого. Я огляделся. Никого нет, никто не увидит. Слегка расслабился, чтобы не взять случайно слишком много, и направил силу на заклёпки. Браслет потеплел. Я счёл это добрым знаком и продолжил. Через пару мгновений, с тихим вскриком, погрузил руку почти по локоть в воду запруды. Всё‑таки я в очередной раз перестарался и браслет раскалился. Остудив металл, я, не особо сдерживаясь, наложил исцеление на обожженную руку. А чего сдерживаться? Лишнее не вырастит, а оздоровиться никогда не мешало.

Глядя, как буквально на глазах исчезают уже следы ожога под браслетом, порезы и царапины на руках, полукруглый синяк на локте (пегая сволочь в конюшне недавно укусила), я, в который раз, признал себя дураком. Ну, сниму я браслет и что дальше? Как из лагеря уйти? Это не забытая и никому не нужная, а потому и слабо охраняемая граница в горах. Это — военный лагерь для новобранцев и патрули стоят не для красоты, а чтобы эти самые новобранцы вдруг решившие, что долг государю уже выплачен, не покинули территорию. Сменилось уже три луны, четвертая пошла на убыль, а ещё никому из моего набора не дали ни дня увольнительных в город. Начальство опасалось дезертирства. И не без оснований, надо сказать. В первый же месяц попытались сбежать трое. Затем, узнав, что война настоящая и наша служба, как пехотинцев, будет на границе, где, представьте себе, не только строем ходят, но и убивают, в дезертиры подалось ещё семеро. Их всех быстро выловили, демонстративно выпороли, заковали в такой же солдатский браслет что и у меня, и отправили в штрафную роту. Как раз на ту самую границу, от которой они и хотели сбежать.

Не торопясь вернулся в казарменные бараки, встретившие меня необычным оживлением. Кто‑то перекладывал вещи, кто‑то торопливо чинил обмундирование. Отовсюду слышался гул разговоров.

— Что случилось? — я подошел к Торше, одному из немногих, с кем сдружился за это время.

— А, ты же не слышал, — он придирчиво рассмотрел свою запасную рубаху, не удовлетворившись осмотром, понюхал. — Завтра с утра уходим. Нашу роту посылают воевать, — небрежно скомканная рубаха отправилась в походный мешок.

— А нам говорили, что начальное обучение займёт полгода, — скривился я. — Значит, завтра?

Торша кивнул и засунул в мешок портки. Я оглядел казарму. Все собирались к завтрашнему выходу. Вздохнув, и я начал укладывать походный мешок. Пехота… всё с собой, всё на себе.

До нового места мы шли чуть больше десяти дней, в основном по дорогам. По пыльным дорогам в жаркий летний день. Сначала было легко, за четыре месяца непрерывных тренировок нас привели в какую — никакую форму. Даже пропал намечающийся живот. Правда, в обмен на ноющие мышцы и постоянные синяки. Физически я был готов к переходу. Но пыль… Дорожная пыль сопровождала поход, превращая его в изощрённую пытку. Она забивалась в нос, рот, покрывала всех с ног до головы, превращая в одно ходячее облако пыли. Она скрипела на зубах, натирала глаза, проникала через мельчайшие дырки в самые неожиданные места. От этой желтой мелкой пыли никак нельзя было скрыться. Влажные повязки на лице высыхали в считанные минуты, слабый ветер не успевал снести поднятое множеством сапог облако.

Сначала шли бодро, даже весело. Пытались говорить, петь. Но проклятая пыль заполняла рот и сушила горло, вынуждая идти в молчании под шум шагов. На привалах шутили, выбирали лучшие места для ночлега. Прикидывали, сколько прошли в этот день, пытались угадать, сколько пройдем завтра. А потом пришла усталость. Когда после дневного перехода садишься на землю и встаешь только один раз — получить миску каши, щедро приправленной всё той же дорожной пылью. Дальше ночь без снов, только в ушах продолжает маршировать рота. А потом опять дорога, топот сапог и пыль.

Эта пыль настолько опротивела, что я уже готов был вызвать дождь, наплевав на возможность превращения лёгкого дождя в сильнейший шторм. Но на ходу это наколдовать я не мог, чтобы не перестараться надо сосредоточиться, а стоило только приостановиться, как сзади толкали другие солдаты. Равномерно шагающие, они не остановились бы, даже если упасть им под ноги. В лучшем случае перешагнут и пойдут дальше. Но более вероятно, что задние сомнут и растопчут упавшего — через несколько дней марша ночной сон перестал приносить достаточно отдыха и мы практически спали на ходу под звуки марширующих сапог. На одном привале я не выдержал и обратился к стихиям воды и ветра. Но проклятый камень на шее оказался не в настроении и поглотил всю силу, не дав мне ни капли. Я даже не смог увидеть ауры, хотя это доступно любому, даже не магу, даже и не подозревающему о существовании магии.

Последний день шли дольше обычного. Редкие встречные сообщали тревожные новости — противник подошел уже совсем близко и со дня на день ожидали нападения. До лагеря оставалось совсем немного, и командиры решили как можно скорее дойти до места. К лагерю вышли уже в сумерках. Усталые, пыльные и потные прошли через сторожевые посты, мимо костров, не взглянув на сидящих у них людей, и буквально упали в подготовленные ушедшим вперёд обозом палатки.

Наутро, как нам когда‑то обещали наши десятники, наши устоявшиеся группы расформировали для заполнения отрядов, проредившихся в боях. Узнав, что меня с Торшей записали в один десяток, я обрадовался. Всё легче, чем когда совсем никого не знаешь.

Мы быстро нашли «наш» десяток. Шесть солдат сидели у костра кто на бревне, кто прямо на земле. Один возился с котелком, судя по всему, совсем недавно поставленным на огонь. Двое латали одежду. Ещё один помогал товарищу сменить повязку на плече. Последний небольшим камнем правил меч. Его оружие было не чета нашему, выданному вместе с не раз латаной и стиранной амуницией.

Мы подошли к костру. Торша вышел вперед.

— Десяток Шефариуса Гонра? — на всякий случай уточнил он. Мужчины отвлеклись от своих занятий и теперь выжидающе смотрели на нас.

— Нас определили на службу в ваш десяток, — продолжил Торша, истолковав эти заинтересованные взгляды как положительный ответ.

— А, мясо пришло, — проворчал мечник и вернулся к прерванному занятию. Я заинтересованно посмотрел в его сторону.

— Не обращайте на него внимания. Он всегда такой с новичками, пояснил «повар» и махнул на свободные чурки около костра. — Садитесь, скоро завтрак будет.

Торша скинул на землю свой мешок на землю, где стоял, подошёл к костру поближе и расположился на чурке. Я тоже сделал пару шагов, но на чурку садится не стал — слишком уж неровной и неудобной она мне показалась. Вместо этого я уселся на землю на колени по ученической привычке, положив свои вещи рядом. Из этого положения очень легко и быстро можно вскочить или перекатиться в сторону. И при определённом навыке просидеть так очень долго, не боясь, что затекут ноги. Торша уже вовсю знакомился с соратниками, успев за минуту, что мы располагались у костра и самому представиться, и меня представить.

Пока он пытался произвести впечатление и расположить к себе солдат, с которыми, если повезёт не помереть в бою, бок о бок служить положенные пять лет, я молча осматривался. Солдаты, как солдаты. Не особо и отличаются от других, мимо чьих палаток проходили, пока искали «свой» десяток. Частично с казённым обмундированием, частично с трофейным или покупным. Вон, у мечника, оружие так вообще заговорённое. Вернее, усиленное нанесёнными на клинок рунами. С моего места их было плохо видно, а смотреть магическим зрением не хотелось. Не то, чтобы я боялся опять получить удар по глазам от излишне ярких аур, вряд ли в военном лагере таких будет много, но как‑то экспериментировать не хотелось. Я перевёл взгляд на повара. Он, тихо вздохнув, добавил в котелок воды. Ясно, не рассчитывал на ещё два голодных рта и теперь добавляет объём вареву.

Я тихо поднялся, подхватил свой мешок и обошел костёр, пристроившись поближе к повару. На мой маневр никто не обратил внимания, всё внимание привлёк на себя Торша. Иногда я ему завидовал — он легко сходился с людьми и любил быть в центре внимания. Но я долго такого не выдержал бы. Мне больше по душе сидеть с книгами в библиотеке или изучать варианты новых заклинаний в лаборатории. Для общения вполне хватает и двух — трёх человек. Вон, больше полугода практически только с Фером и разговаривал. Я опять вспомнил мальчишку и погрустнел. Как же так, я ведь маг, мне положено быть сильнейшим эгоистом и не привязываться ни к кому.

Я мотнул головой, отгоняя от себя воспоминания. Нечего сантименты разводить, он — почти взрослый пятнадцатилетний юноша. Переживет. А у меня тут свои дела образовались. Я вытащил из мешка кусок копчёного мяса. Хотя на марше нас и кормили централизованно ушедшие вперёд с обозами, но паёк всё равно исправно выдавали. Конечно, мясо можно схарчить и в одиночку, но ведь наверняка заметят. Да и испортится оно скоро. Так что я без особого сожаления протянул кусок повару. Мол, моя доля, я же не жрать пришел.

Поесть так и не удалось. Аппетитно пахнущую кашу только — только сняли с огня, как по лагерю разнёсся громкий звук горна: «тревога, тревога, всем к оружию!» Лагерь мгновенно пришёл в движение. Все побросали дела и торопливо надевали доспехи и вооружались.

— Чего встал? — вывел меня из растерянного ступора грубый оклик мечника. Он уже успел надеть толстую кожаную куртку, усиленную металлическими пластинами и затягивал ремень ножен. Я метнулся к своему мешку и быстро, как на учениях, облачился в подобную куртку, разве что металла на ней не было. Кожаную шапку — шлем натягивал уже на бегу, стараясь поспеть за другими солдатами.

— Великий Каан! — прошептал кто‑то рядом со мной, когда встали на границе лагеря, ожидая дальнейших указаний. Перед нами было широкое, с десяток полётов стрелы, поле. И с другой стороны на нас двигалась тёмная масса людей. Даже отсюда было видно, что их раза в два, а то и в три больше нас.

Командиры отдавали приказы, десятники выстраивали людей, лучники подготавливали стрелы, пехота ждала. Я оторвал взгляд от наступавших и посмотрел по сторонам. Откровенный страх я увидел на лицах тех, кто походил на новобранцев, но уже имел следы участия в битвах. Ветераны смотрели вперёд с угрюмой решимостью. У многих из моего призыва читалась смесь из возбуждённого интереса, желания показать, чему научился на тренировках и немного страха. Неужели им не страшно? Нас же сейчас убивать идут! Их же больше, а мы даже не дообучены!

— Не дрейфь, мясо, — ободряюще хлопнул меня по плечу мечник, — Повоюем.

— Меня Ирвин зовут, — я рассеянно огрызнулся, прикидывая, сколько осталось жить и как можно попробовать свалить из боя, чтобы никто не догадался.

— Вот после боя выживешь, тогда и поговорим, а пока ты мясо, — мечник не обиделся, знал, в каком состоянии нахожусь.

Армия противника приближалась, а я всё никак не мог придумать способа избежать участия в бойне. Морок навести и тихо уйти под его прикрытием? Так наверняка заметят его наложение. Глаза отвести? Хорошая идея, и сработало бы, не будь рядом сотен людей. Можно открыть портал и пройти через него, но нет времени, нет подготовленного места выхода, да и с нестабильной Силой уж лучше помереть от меча солдата. В голове промелькнуло несколько вариантов, но они с сожалением были отброшены либо как слишком зависящие от контроля Силы, либо как требующие подготовки и времени. А времени‑то как раз и не было. Ещё пара минут и противник подойдёт на расстояние выстрела. А потом уже и пехота вступит. Ладони вспотели, живот забурчал. Я хоть и знал, что это нервное и не всерьёз, но оглянулся в поисках укромного кустика. В поле кустов не было. Вообще. Вернее, был один. Рядом с командирской палаткой, но до него бежать далеко. Я вздохнул, позлорадствовал, что не один я такой — неподалёку недвусмысленно озирался и пританцовывал какой‑то молодой солдатик, и опять уставился на приближающуюся толпу.

Времени что‑то предпринимать в магическом смысле не осталось. Первые ряды с обеих сторон уже начали прореживаться под градом стрел. Когда разрядились арбалетчики, сразу же доставшие мечи, не пытаясь перезарядить оружие, над полем пронёсся сигнал к атаке. С криками «вперёд!», «ааааа!» или с простой руганью, слившимися в один протяжный рёв, мы побежали на противника. Сначала я бежал только чтобы не затоптали, но боевой клич и общее возбуждение передалось и мне, так что вскоре я обнаружил себя вовсю размахивающего мечом в окружении врагов. Нас теснили. Противник был не намного опытней, но его было больше. На один наш меч приходилось два. Отвлекаться от наседающих я не мог и только краем глаза замечал, как то один, то другой человек падал на землю. Передо мной огромный воин ударил Торшу по плечу, рассекая его до середины груди. Я успел увидеть мелькнувшее удивление и огромную боль в его глазах. Воин замешкался, вытаскивая топор из тела, и я воспользовался моментом, загнав свой меч ему в спину. Лица воина я не видел.

Вскоре рядом остался только мечник с заговорённым мечом, и я поймал себя на том, что постоянно твержу заклинания концентрации внимания и физической мощи. Если бы не они, давно лежал на земле в луже крови. Кожаная шапка — шлем слетела, сбитая ударом меча. Я чудом успел пригнуться. Удары меча болезненно отзывались в руках. Пальцы свело от напряжения и даже при желании я бы не смог выпустить оружие из рук. Ещё немного удалось продержаться вдвоем. Но мечник всё‑таки упал. Почти сразу же меня вскользь задело какой‑то дубиной, вместе с равновесием я потерял концентрацию и почувствовал что‑то чужое в своем боку. Боли не было, но и сил стоять на ногах тоже. Через мгновение я лежал на земле, перед лицом оказался заговорённый меч и я разглядел нанесённые руны. Против нечисти. Бок заливало что‑то тёплое. Я грустно улыбнулся про себя. Колдовать в бою не получалось — не было времени. Последний год провёл в полной магической праздности, да и до этого не особо напрягался, растерял навыки быстрой ворожбы. Боли всё ещё не было, но я чувствовал, что слабею с каждой секундой. Обидно, помру, и даже гадость напоследок не сделаю. Почти все заклинания требовали либо графическое отображение, либо физическое действие. А ни то, ни другое мне сейчас недоступно. Я попробовал наложить хотя бы небольшое проклятие на моего убийцу, но не почувствовал движения Силы. «Да чтоб вы все просрались!» — мысленно выругался я. Кристалл на груди почти мгновенно потеплел, от него будто прошла волна Силы. Внезапно накатила боль, в глазах потемнело. «Ну, всё, допрыгался, маг фигов» — сопровождаемый этой мыслей мир вокруг погас.

Мне было холодно. Одеяло уползло куда‑то в сторону, и утренняя свежесть неприятно трогала меня за плечи. Сон ещё крепко держал меня в своих объятиях, и руки не хотели двигаться, чтобы поискать одеяло и вернуть его на место. Силы воли хватило только открыть глаза. Пару ударов сердца я смотрел перед собой, пытаясь понять, что же я вижу. Наверно, я ещё сплю и до сих пор вижу странный и страшный сон. Я закрыл глаза. Но ведь я уже проснулся! Я снова открыл глаза. Прямо передо мной, почти уткнувшись мне в лицо, лежал молодой человек. Закатившиеся глаза, белая, обескровленная кожа и разбитая голова намекали, что он немного не живой. Труп! Как только я осознал степень живости «соседа», я инстинктивно зажмурился и отшатнулся от него. Вернее, попытался — тело отозвалось очень вяло, но в ответ движению сразу пришла боль, сначала в боку, потом в голове. Тут же понял, что лежу не в постели, не на походном одеяле, а на чём‑то очень неровном, хоть и не сильно жёстком. Я осторожно открыл глаза. Труп никуда не делся, но теперь я разглядел, что он был не один — я лежал в куче других тел, сваленных как попало в какой‑то овражек.

Откуда только силы взялись? Я скатился с кучи и смог отойти, вернее, отползти на четвереньках, на десяток шагов от овражка и обессиленный упал на землю. Голова была пустая. Как же меня занесло в эту кучу? Я скосил глаза в ту сторону. Куча была не одна, тела заполнили почти весь овражек. Все взрослые полуголые мужчины, умершие явно не по собственному желанию. И бок снова начал нестерпимо болеть. В последний раз так плохо мне было… после нападения кочевников. Неужели и этих тоже я?.. А потом, в приступе раскаяния, свалил в кучу и сам лёг сверху? Я, конечно, могу быть идиотом, но не настолько. Да и не мог я — вон, у некоторых конечностей не хватает, а я всё‑таки маг! Ага, с неконтролируемым потоком силы, — вспомнил я. Вот что мне стоило тогда сразу прийти в Замок и попросить помощи? Тогда не убили бы меня здесь, я прикинул степень окоченелости трупов, дня четыре назад. А теперь что? В том, что меня всё‑таки убили, я не сомневался. С такой раной, что нанесли мне, без оперативного лечения не живут. Да и то, что скинули в общую кучу, обобрав всё, что можно на трофеи, также говорило о том, что живым я при этом не выглядел. Думать было сложно, и мыслил я скорее образами, чем словами.

Кучи же собрали явно не просто так. Значит, скоро придут маги и пожгут тела, дабы зараза какая не появилась. В голове возник образ огромного огненного столба, я почти почувствовал его жар, и мне вдруг так захотелось пожить, пусть даже личем, в которого превращаются неумершие маги. Собравшись силами и превозмогая боль, через каждые два — три шага отдыхая, постоянно теряя сознания и передвигаясь в полубессознательном состоянии, я пополз вглубь леса, подальше от овражка.

…

А потолок надо бы побелить.

…

Определённо, этот мох в углу совсем лишний.

…

Чьи‑то руки приподняли меня и удерживали в сидячем положении. Другие руки уверенно и аккуратно снимали повязку с бока. Вроде, уже не в первый раз такое.

— Как он? — знакомый, очень знакомый голос раздался прямо под ухом.

— Раны зажили. Дальше только он сам, — ответил женский голос, похоже, её владелица весьма почтенного возраста.

— И долго он так будет? — нет, этот голос я точно знаю.

— А кто его знает? Только мать Мецна сказать сможет. Был у меня один, полегче. Так год провалялся, пока не помер. Другой такой же — за тот же год на ноги встал.

«Не хочу год», — вяло подумал я и попробовал двинуть хоть чем‑нибудь. Вроде безрезультатно.

— Ох, ты ж! — судя по интонациям, старушка всплеснула руками. — Лера! Неси тряпок и воды не забудь! — неожиданно громко крикнула она куда‑то в сторону. — Подыми его, — она уже обратилась к Феру. Точно! Фер! Это же его голос. Но он ведь далеко в городе остался. Вот, паразит. Я почувствовал, что меня подняли повыше и начали мыть. «Опозорился», — с досадой подумал я и снова погрузился в сон.

Я иду по странному городу. Нет, это не я, это кто‑то другой идёт, а я смотрю его глазами. Незримый наблюдатель. Город странный. Он почти целиком сделан из камня и стекла, но дома не тяжелые и массивные. Наоборот, они поднимаются вверх на много этажей. Под ногами плиты из желтого, похожего на золото металла. Но это не золото — эхо шагов совсем другое. Мелодичный звон колокольчика сзади. Я… мы… человек, чьими глазами смотрю, отошёл немного в сторону, пропуская тележку. Она движется сама по себе, следуя единственным колесом по глубокому желобу. Я долго смотрел ей вслед, пытаясь понять, как она удерживается на этом колесе и не падает и почему она движется, ведь её никто не толкает, и нет ни коней, ни волов, чтобы тянуть. Мой «носитель» не обратил на тележку никакого внимания. Едет себе и едет, значит, так и надо.

Я очень сожалел, что не мог управлять действием и был только пассивным наблюдателем. Даже оглядеться получалось только в тех пределах, куда повёрнута голова «носителя». А посмотреть было на что! Огромные дома богато и искусно украшены мозаикой и плитами жёлтого металла. Замысловатая чеканка покрывала плиты, делая каждое здание неповторимым, несмотря на почти одинаковую форму. Несколько раз нас обгоняли одноколёсные тележки, иногда они проезжали навстречу.

По дороге прогуливались люди. Мужчины с кудрявыми прямоугольным бородами, женщины с длинными волосами, собранными в высокий хвост шагали степенно и неторопливо. Их тоги переливались в лучах солнца. Несколько загорелых детей в одних набедренных повязках со смехом пинали кожаный мяч.

Порыв ветра сорвал большой желтый лист с дерева и бросил его на землю. От ближайшей стены отделилась полусфера из такого же жёлтого металла, каким выложено всё вокруг. Пока она не начала двигаться, то казалась красивым украшением дома. Быстро перебирая восемью небольшими паучьими ножками она целенаправленно устремилась к листу и зависла над ним, тихо гудя. Мне показалось, что нижняя часть сферы быстро крутится, но с моего положения разглядеть было сложно. Сфера погудела и убежала на место. Лист под ней исчез. Мусорщики знали свою работу — улица сверкала чистотой.

Моего «носителя» окликнули. Имя я не разобрал. Знакомый квадратный мужчина небрежно опирался на невысокий заборчик перед домом.

— Что тебе? — недовольно отозвался «мой» молодым голосом. — Я же сказал, что не хочу допустить этого. И не позволю!

— Именно об этом и надо поговорить. Пойдём, здесь не место.

Несколько мгновений тишины, пока принимается решение.

— Ладно, пошли.

Мужчина неуловимым движением превратился в маленький огонёк и полетел в небо. Мы полетели следом. Земля быстро уменьшалась. Промелькнули пушистые облака и мы прилетели в большой беломраморный дворец. Стены настолько густо покрыты тонкой резьбой, что казались воздушными. Мы последовали за мужчиной вглубь дворца. Отворив дверь, он жестом пригласил войти. Несколько шагов вперёд. Комната абсолютно пуста — ни окон, ни мебели, ни другого выхода. Стремительный поворот, но недостаточно быстро — дверь закрыта. Слышно, как с той стороны поворачивается ключ.

— Извини, но иначе сам знаешь… — в голосе мужчины слышно сожаление.

— Открой! — кулаки стучат по тяжелой двери.

— Прости, — звук уходящих шагов и тишина.

— Гады, сволочи, убийцы! — мой невидимый мужчина несколько раз пнул дверь, сел, опершись спиной о стену и уткнулся лицом в ладони.

Шли дни. Они мало чем отличались друг от друга, и казалось, что время не движется, а повторяется по кругу день за днём. Я стал часто просыпаться, но находился в состоянии овоща на грядке — меня кормили, мыли, перекладывали, чтобы не залежался. Иногда я просыпался во время этих процедур. Приятно, конечно, но овощи сами себя не удобряют. Фер со старушкой, очень старой, сухой, но крепкой женщиной, либо не хотели меня утомлять, либо не думали, что я приходил в себя, а не бессознательно открывал глаза. Несколько раз видел Леру — молодую довольно симпатичную девушку.

— Фер, — окликнул я парня, когда он в очередной раз менял постель.

— А? — Фер не прервал занятие, его ответ был формальным — спросили, надо ответить. Видимо, я часто разговаривал, не помня себя.

— Зачем ты это делаешь? — голос мне не принадлежал. Не могу я говорить таким тихим и хриплым шепотом.

— Чтоб грязь в доме не разводить, — спокойно, будто малому ребёнку объяснил Фер. Казалось, что подобный разговор был уже не в первый раз.

— Я не про это, — я поморщился, — зачем вообще?..

Фер внимательно посмотрел на меня, сосредоточенно нахмурился.

— Баб Валя! Посмотрите его, пожалуйста! — негромко крикнул в сторону.

Старушка отозвалась почти сразу же, будто ждала.

— Что там? Опять бредит?

— Вроде нет, мне кажется, оклемался.

— Пора бы, пора бы… — подошла уже знакомая старушка. Сначала она долго смотрела на меня. Я смотрел на неё. Неожиданно она протянула руку и уверенным движением ткнула пальцем в глаз, раскрывая веко как можно шире. Я скорчил недовольную рожу и попытался отодвинуться. Не получилось — мешала подушка. Осталось только гневно сверкнуть глазами.

— Ну, всё, теперь на поправку пойдёт, — удовлетворённо кивнула старушка Феру и отошла.

— Чего такой счастливый, будто тряпка из чистого золота? — я вернул взгляд на Фера. Парень и правда стоял со счастливым лицом прижимая к себе загаженную простыню.

— А? — он, похоже, не понял, что я к нему обращался.

— Бэ! Не утрись только… этим… от радости, — роль злобного и страшного мага мне не удавалась, но и раздражение от своей беспомощности и стыд от того, что за мной как за младенцем ухаживали, надо было куда‑то скинуть.

— А! — Фер просиял ещё больше, с недоверием посмотрел на простыню и быстро куда‑то убежал. Я услышал тихий скрип открывающейся двери, затем девичий «ой» от неожиданного столкновения, стук двери, которую никто не придержал.

— Чего это он? — в голосе девушки звучало сильное удивление.

— Дак оклемался евоный, вот от счастья и сам не свой, — проворчала старушка таким тоном, что, даже не видя её было понятно — она тоже рада и не сердится на мальчишку.

— Правда? — девушка тоже обрадовалась. Похоже, успел я им надоесть за это время.

А за какое? Я не имел ни малейшего понятия, сколько дней, десят или даже месяцев прошло с той битвы, как меня убили. Да и где я вообще? Я в меру своих сил, осмотрелся. Небольшая комната, аккуратная, чистая. Стенка, у которой стоит кровать, тёплая. Скорее всего, это даже не стена, а большая каменная печь, такие часто видел в крестьянских домах. Под потолком пучками развешаны сушеные травы, на полу плетёный половик. Чувствуется женская рука, но мужской, кажется, нет — потолок давно не белен, даже в углу мох пророс. Маленькое окошко слегка покосилось. Ставни открыты, впуская мутный свет через желтоватую плёнку — вместо дорогого стекла на окне натянут бычий пузырь. Осень, что ли уже началась, что окно уже закрыли?

В дом вернулся Фер и подошёл ко мне.

— Фер? Не боишься вот так, рядом? — говорить было сложно, но предупредить‑то надо.

— Чего боюсь?

— Ну, я же лич… — и всё‑таки я тогда помер и восстал из мёртвых.

— Кто? — Фер, похоже, не в курсе классификации нежити.

— Лич, нежить, — пояснил я. Разговор уже успел меня утомить, всё‑таки сил у меня меньше, чем у младенца. Те кричать могут весь день, а тут — две фразы и баиньки тянет.

— Нежить? — Фер положил руку мне на грудь и прислушался. — Сердце бьётся. Какая же вы нежить, вполне себе жить. Правда, слабенькая, но жить.

«Где‑то я эти слова уже слышал», — подумал я.

— Слушай меня. Возьми топор и отруби мне голову, пока я силу не набрал. Потом всё сожги, — личи очень опасны, жалко было бы, если парень погибнет просто так. Да и мало ли что я потом натворить смогу. А в том, что я — лич я был уверен. Вернее, голова соображала плохо, и в ней не было других мыслей, кроме этой.

Фер с сомнением посмотрел на меня, потрогал зачем‑то лоб.

— Ты что, не слышишь меня? — я поднял голос. — Жить надоело? Знаешь, что один такой натворить может?

— Что у вас там? — старушка услышала наш разговор и окликнула Фера из другой комнаты.

— Да уверяет, что он нежить, убить просит, — отозвался парень.

Баба Валя не замедлила прийти. В руке она держала большую деревянную ложку, видимо, готовила что‑то. Она остановилась рядом с Фером и, прищурившись посмотрела на меня.

— Так ты, говоришь, кто?

— Лич, — как можно уверенней ответил я, уже начав сомневаться в этом.

— Тогда я — зомбя! — со смешком отозвался Фер.

— Бредит? — в дверь высунулась светлая голова Леры, но в комнату девушка не стала заходить.

— Нет, не бредит. Но старательно заблуждается, — ответила старушка и без предупреждения ударила меня ложкой по голове.

— Ай! — мне показалось, что от удара ложка даже слегка зазвенела. Или то голова была? Я потёр лоб. — Больно!

— Больно? — утвердительно переспросила баба Валя. — Значит, живой. Мёртвым больно не бывает.

— Это хорошо, — я сразу расслабился. Удивительно, но только сейчас почувствовал, как я был напряжён, считая себя опасной нежитью и подсознательно сдерживаясь от каких‑либо резких движений. Хотя, какие могут быть резкие движения, если и говорю‑то ещё с трудом?

— Я был уверен, что я тогда умер…

— Недалеко был от этого, — подтвердила старушка. — Когда он, — она кивнула на Фера, — тебя приволок, я, как глянула, великие боги! Голова разбита, бока, считай, нет, весь белый, кабы не колдун был, так бы там и помер. Сила твоя только и удержала.

— Я — маг! — тихо поправил я старушку, но она не отреагировала на мои слова

— Пойду я, суп, небось, уже выкипел. А ты, — старушка ткнула ложкой в Фера. Парень отшатнулся от неё, видать, ему тоже звонко припечатывали. — Не утомляй больного. Ему спокойно лежать надо.

Старушка ушла из комнаты и загремела на кухне посудой. Я перевёл взгляд на Фера.

— Как ты меня нашёл? Я же тебя в городе оставил с наказом ждать.

Фер присел на край кровати.

— А я ждал. Вы обещали через восемь дней вернуться. Я десяту ждал. Тревожиться начал, мало ли что, вдруг, как с тем вором зимой? Нашел книгу, что вы на столе оставили… Я же в вашу комнату и не заходил почти, — Фер слегка покраснел и виновато наклонил голову, как бы оправдываясь, что так поздно нашел книгу. — Ну, сначала не понял, дней пять просто читал. А потом, когда вы так и не вернулись, понял. Да я бы и раньше! Но не ожидал совсем, вы же никогда прямо не говорили.

Я устало закрыл глаза, пытаясь понять, по поводу чего Фер так оправдывается. Прочитал недописанную книгу? Но любопытство не порок, да и Фер вроде никогда не страдал муками совести по этому поводу. Вспомнить, хотя бы переход через горы и мою накладную бороду. Я улыбнулся, вспомнив, как это было. А борода, зараза, всё не растёт. Незаметно меня охватила дрёма, засыпая я слышал, как баба Валя прогоняла Фера из комнаты, мол, больному отдых нужен, а ты, дитё неразумное, всё лечение псу под хвост пустить можешь. «Почему псу, а не коту?» — подумал я и заснул окончательно.

Потянулись долгие скучные дни. Сначала баба Валя прогоняла от меня Фера, чтобы он не мешал лечению, не волновал меня, не утомлял меня и тому подобное. Но вскоре махнула рукой на упрямого мальчишку. Хотя, какой из него мальчишка? Парень уже, женить скоро можно.

Фер, периодически краснея и смущаясь, рассказал мне, что делал в то время, что я провёл в армии, и как смог меня найти. Сначала он послушно ждал. Когда вышло назначенное время, а я не вернулся, он отнёс задержку на счёт весенних размытых дорог и не особо беспокоился. Когда и второй срок вышел и возницы подтвердили, что дороги проходимые, то Фер решил, что я как обычный маг, ушёл по своим делам, наплевав с высокой башни на окружающих. И дела у меня по возвращению мне возможности колдовать, а тогда зачем мне какой‑то деревенский мальчишка, тем более, что в ученики я его официально не взял, обещаний не давал. Не знаю, что на него нашло, ведь я оставил большинство сбережений и вещей дома. Если вещи ещё мог бросить, то к книгам заклинаний обязан вернуться. Расстроившись, Фер начал читать мою недописанную книгу, забытую на столе.

Надо сказать, что книга отличалась от классических трактатов по магии. Обычно в них записывали заклинания как попало, без системы и каких‑либо попыток осмысливания, одни действия и тексты. Учились по таким же трактатам наизусть зубря сотни страниц. В результате зачастую получалось, что сложные заклинания ученики постигали раньше, чем овладевали своей Силой. И большинство магов просто боялось колдовать что‑то серьёзное без книги с заклинаниями, не полагаясь на память — мало ли что может случиться, перепутай два слова местами. Я же, заполучив проблему с Силой, начал искать возможности с ней справиться. Поэтому в книге у меня были описания действий для её контроля и управления, и я достаточно подробно расписал, что и как с ней делать для простейших заклинаний. То есть, то, что, по моему мнению, должно способствовать пониманию природы магии. Насколько я знал, подобным последовательным изучением никто не занимался. Слишком сильны традиции и велик риск ошибок, ведь зубрёжка уже была проверена временем. И никому нет дела, что новые заклинания почти не появляются, а старые постепенно уходят.

Начав читать, с первой же главы Фер понял, что бросать я его и не собирался. И книгу писал лично для него. И вообще, никуда я не исчез, а просто спрятался, испытывая его на право стать учеником. Вон и целую страницу не пожалел на вступление. Я напряг память. Что я там написал‑то? «Вся жизнь — поиск. Ищущий получит знания, нашедший овладеет ими». И что‑то там ещё типа «не можешь найти, значит недостоин ибо неспособен» или что‑то подобное. Не знаю, в каком бреду я это писал, но старался лишний раз на ту страницу не возвращаться. Но Фер принял эту писанину за руководство к действию и усиленно штудировал книгу в поисках подсказок.

Так бы и просидел он в городе до середины лета, но на рынке встретился с карманником из той шайки, с которой я играл в «попробуй укради». С Фером он был знаком и, разговорившись, карманник поинтересовался, с какой беды моё пальто с кусачими карманами оказалось на каком‑то крестьянине. Фер ему сначала не поверил, но всё‑таки нашёл того крестьянина и выяснил, что пальто тот купил в столице на базаре. Паренька опять переклинило, он рассчитался с хозяйкой за комнаты, собрал небольшой мешок, забрал все книги, договорился о хранении оставленных вещей и рванул в столицу мстить за мою погибель. А что такого, приехал наивный, неприспособленный к жизни деревенский маг (то есть я в его понимании), к тому же с проблемами с колдовством, в столицу (то есть в средоточие разврата, разбоя и мирового зла) и попался в обязательной подворотне на нож татя поганого. Ну, или просто его обобрали до нитки. И теперь дражащий учитель не имеет теперь средств и возможности вернуться назад. Всё это Фер рассказывал мне, то отчаянно краснея, то смеясь над собой. Мол, молод был, испугался, что один остался. А теперь пожил полгода в столице, возмужал, жизни поучился. Весной шестнадцать должно исполниться, многие, особенно в деревнях, в этом возрасте уже женятся.

В столице Фер не терял времени. Торговец, продавший крестьянину моё пальто, находился в отъезде и две десяты, что оставались до его возвращения, парень провёл весьма плодотворно. Он успел расспросить почти всех стражников и могильщиков столицы. Неопознанные трупы и задержанные бродяги были, но искомого меня среди них не нашлось. Я ведь в это время уже постигал азы строевого шага.

Вернувшийся торговец навёл Фера на трактирщика. Тот сначала клятвенно заверял, что одежда и вещи, которые он регулярно передаёт на продажу, клиенты добровольно оставляют в оплату хмельного или игорного долга, у него даже комната специальная для азартных игр имелась, а долги в книжечку под роспись заносит. Вот только просчитался он, привыкнув обманывать полуграмотных крестьян, не учёл, что Фер хорошо знал мой почерк, и криво накорябанное имя, только укрепило его подозрения. В конце — концов, Фер выяснил, что же со мной случилось, и отправился вслед рекрутскому набору. К тренировочному лагерю он добрался, опоздав на три дня к нашему уходу на войну. Поняв, что догонять по дороге будет долго, Фер решил пойти через лес, срезав несколько крюков тракта. Идея была хорошей, но реализация подкачала — несмотря на жизнь в прилесной деревне и брата — охотника, обучавшего ориентироваться, Фер слегка заблудился и вместо того, чтобы догнать армию, потерял ещё несколько дней, проплутав по лесам. А ведь мог бы понять, что дорога петляет не просто так, а в обход гиблых и непроходимых мест. Отчаявшись, он уже решил выходить обратным путём по своим следам, но вышел на дом бабы Вали. Та гостеприимно встретила грязного бродягу (а где в лесу постираешься, если кругом одни заболота, буераки да буреломы заросшие?), отмыла, накормила, выпытала его историю и посочувствовала парню. Битвы‑то уже шли и гибло людей в них немерено. Вон, в последней, живых осталось из сотни двое. Но и врагу не радостно — не приняла их земля, прослабило после боя всю армию от солдата до командующего. Дальше полуста шагов от кустов и не отходили, загадили всё окрест. Так их и взяли голыми руками, без штанов и без сопротивления. Догадавшись, что сей внезапный недуг моих рук дело, Фер побежал меня искать. Среди живых, к огромному разочарованию, меня не оказалось и он, перебрав буквально горы ещё не сожжённых трупов, совершенно случайно наткнулся на моё тело в стороне ото всех. Тело выглядело очень плохо, но слабые признаки жизни подавало и парень, не доверяя армейским лекарям, бросившим тяжело раненого помирать самостоятельно, оттащил меня к бабе Вале, признав в ней если не колдунью, то как минимум знахарку.

Время шло. Осень закончилась, и через мутные бычьи пузыри на окнах проходило совсем мало света. Я, под пристальным вниманием лечением бабы Вали здоровел чуть ли не на глазах. По крайней мере, уже мог с одной стороны опираясь о стенку и, поддерживаемый Фером с другой, добраться до горницы.

— Фер, а как ты догадался, что Ирвин в той битве был? — спросила Лера, когда в очередной раз собрались все вместе. Лера жила с отчимом в деревне, что в почти часе ходьбы от избушки и сюда приходила два — три раза в десяту.

Фер поднял голову. Кажется, он пытался медитировать.

— Так ведь колдонуло там ого как! Не может, чтобы все враз болотной воды напились, — ответил он.

— И что с того?

— Может и ничего, но это его любимое, — Фер мотнул головой в мою сторону. — «Я те дам просраться!», «да чтоб ты обосрался!», — слегка кривляясь он изобразил, как я часто ругался. — И кто ещё может так целую армию осчастливить?

— Так он маг? — удивилась Лера. — А где его борода?

Я только открыл рот ответить, но Фер меня опередил.

— Так он её в сумке носит. Хорошая борода, длинная.

— А магический посох? — продолжила распрашивать Лера.

— Так поломал он его. Ещё давно. Обломки в огонь кинул, такое пламя поднялось, жуть!

— А книги колдовские?

— Так с собой я принёс. Остальное в башне осталось, — Фер отвечал быстро, не задумываясь.

— А… — Лера собралась задать ещё вопрос, но я успел раньше.

— Ничего, что я тут сижу? — обсуждение меня в присутствии меня, но без моего участия это уже наглость! Молодёжь притихла, слегка пристыженная, но разговор продолжила баба Валя.

— Так что, правда маг что ли? — она подняла на меня глаза, но вязание не прекратила.

— Да, маг пятого круга Центральной башни За… — я начал произносить полное звание, полученное в Замке, но осёкся. Я же сжёг жезл, отказался от гильдии Замковых магов. — Маг, свободный маг, — заново представился я.

— Что‑то ты слишком молод для мага, — спицы в руках старушки непрерывно двигались, но она пристально смотрела на меня.

— Молод? Да мне восьмой десяток пошёл! — возмутился я, забыв, что на вид больше тридцати — тридцати пяти мне дать сложно. И борода эта проклятая.

В комнате стало тихо. Я кожей чувствовал на себе три взгляда. Даже спицы замерли.

— Брешешь! — в Лерином голосе даже не было удивления или недоверия. Она не спрашивала, она утверждала.

— Может, поменьше, — согласился я. — Может, седьмой только.

А и правда, сколько мне лет может быть?

— Так, примерно в двадцать пришёл в Замок. Пять просидел в послушниках, пятнадцать был учеником, — рассуждал я вслух. Меня внимательно слушали и не перебивали. — Значит, чуть старше сорока стал магом. Забавно, это лет на десять раньше обычного. Потом сколько лет прошло? Пять, наверно, пока в башне не осел. Ну, и там тринадцать лет прожил. Итого плюс полтора года, что с Фером связался… Получается всего шестьдесят.

— А по виду и не скажешь, — Лера снова поставила под сомнение мои слова.

— Начинается, — проворчал я. И этим, как и тем, из‑за которых в моей сумке с магическими приспособлениями, прижились накладная борода и банки с гримом, нужно лицо, а не результат.

— Маги после овладения своей силой стареют очень медленно, — мне на помощь пришла баба Валя. — Обычно это происходит уже в достойном возрасте, но исключения всегда могут случиться. Не это надо спрашивать, а почему ты, дед старый, — она обратилась уже ко мне, — ведёшь себя, как мальчишка? Неужто за столько лет ума не набрался али сила твоя магиковая всё место в голове заняла?

Краем глаза я заметил, как Фер старался сдержать смех, зажимая кулаком рот. Лера тоже разулыбалась и слегка покраснела, хотя при свете масляной лампы с уверенностью утверждать было сложно. Маленькие окна даже днём пропускавшие только мутный свет желтоватый свет, в вечернее время оказывались совсем бесполезными.

— Баба Валя! — обижено протянул я. — Я старый, больной человек. Мне покой и уход нужен, а вы допрос устраиваете, да ещё и обижаете, дитём неразумным обзываете.

— Ты мне зубы не заговаривай. Давно на себя в зеркале смотрел, колдун?

— Я не колдун, я — маг.

— Ладно, маг. Так всё же, почему шебутной‑то такой?

— Не знаю, — я задумался. Баба Валя права, то, что я делал, больше шло кому‑нибудь молодому, навроде Фера. Когда я изменился? Не знаю, не заметил. — А может, я всегда такой был? — задумчиво предположил я.

— Нет, хозяин, раньше вы как все нормальные маги был.

— Правда?

— Правда. В тот день, как меня из реки вытащили, так будто подменили.?До того, чтоб кому‑нибудь помочь без оплаты… Высокомерный такой был, самоуверенный. На всех сверху вниз смотрел, — Фер описывал типичное поведение Замкового мага. Элита среди магов, сильнее, учёней других орденов и гильдий. И в учении так ориентировали: мы — элита, правители и другие маги так и быть, люди, а все остальные — грязь под ногами. От этих мыслей и воспоминаний я смутился. Мне стало стыдно за своё поведение, хотя ранее считал его единственно возможным. Действительно, подменили.

— Подлей масла в лампу, — попросил я Фера, чтобы отвлечь его от рассказа, какой я был нехороший.

— Ой, как уже поздно! — спохватилась Лера. — Мне домой надо, отчим опять ругаться будет, что допоздна пропадала. Побегу я. До свидания, я на днях обязательно заскочу! — Лера одновременно говорила и одевалась. Последние слова были произнесены уже в дверях.

— Подожди, я провожу! — Фер соскочил с лавки, схватил куртку и выбежал следом.

Какое‑то время тишину нарушал только тихий стук спиц друг о друга. Баба Валя нарушила тишину.

— И что тогда произошло?

Я ненадолго задумался, вспоминая.

— Вроде ничего особенного. Кочевники в лесу напали, я отбился, потерял сознание, когда пришёл в себя, характер уже изменился.

— Откуда знаешь‑то?

— Так не стал бы я тогда Фера спасать. Не моё это дело, мне за то не уплачено. Да и с Красными связываться тоже не стал бы. Злопамятные они, по мелочи, но гадить будут.

— Красные? Кто это?

— Служители Единого. Их у нас за цвет ряс так прозвали.

— Вот змеи, там тоже обосновались, — вздохнула старушка. — Значится, после драки… А никого другого там не было?

— С кочевой‑то? Нет, все там полегли, они и сделать‑то толком не успели ничего.

— Ладно, подумаю над ними. А чего ты в столицу побёг?

— Камень, думал, снять помогут. Или оправу ему починят. Надоел он мне силу баламутить, — отмахнулся я.

— Что за камень? — полюбопытствовала старушка.

— Да вот этот, — я достал цепочку и показал кристалл. — Мне сказали, что это камень принятия.

— Близнец? А что с ним не так?

— Да оправа повреждена, и сила из него неуправляемо лезет. Как раз, когда с кочевниками дрался, попортил.

— Мальчишка! Чему вас в вашем замке учили? — возмутилась старушка. — Последняя ведьма и та знает, что нельзя Близнеца долго носить.

Я перебрал в памяти прочитанные книги и попытался вспомнить, что нам рассказывали маги в Замке. Никаких серьёзных запретов и ограничений на ношения камня принятия не вспомнилось, о чём тут же сообщил бабе Вале.

— Ох, горе ты моё. Когда долго носишь, то если тот, с кого берёшь, сильнее тебя, то перенимаешь от него не только силу, но и часть его самого. И сам меняешься. Хорошо, если схожие, а если разные? С ума сойти легко. Твой, видимо, молодой, импульсивный. И людей уважает. Да и ты, в душе такой же, раз до сих пор в порядке.