Дети Чёрного Дракона

1. По горячим следам

«В ночь резни у кантонского порта, — сообщал местный агент калькуттской контрразведки, — неизвестная субмарина приняла на борт одного пассажира и отбыла в северном направлении».

На следующее утро парусники и сторожевые суда Нагасаки видели боевой гидроплан с двумя седоками. Гидроплан низко летел над водой и даже садился на волны. Он не принял сигналов японской миноноски и, поспешно беря высоту, скрылся в строну Китая.

…Вечером того же дня во Владивостоке был поднят человек с пятью ножевыми ранами. Неизвестный оказался корейским купцом, только что ступившим на берег. Со слабыми признаками жизни пострадавший отправлен в больницу.

…Через два дня поезд, идущий из Харбина в Читу, был атакован шайкой замаскированных бандитов. После жаркой перестрелки с поездной прислугой нападающие отступили. Ранен старший кондуктор. Потери нападавших неопределенны, — все раненые унесены с собой. Оставшийся убитый, по всем признакам, уроженец южного Китая.

…При отправлении с читинского аэродрома «Юнкер-са», летящего в Москву, произошел загадочный случай. На одного из пассажиров напал вооруженный китаец, сделавший ряд выстрелов. Преступник задержан. Подвергшийся нападению — по слухам — один из активных деятелей Коминтерна. Ведется срочное расследование дела…

Как это ни странно, но именно на этих случайных заметках мы можем проследить путешествие Синга в СССР.

Газеты увековечили его рядом недоумевающих строк в отделах происшествий. Иностранные секретные бюро — нервным потрескиванием радио и долгими разговорами в казенного вида кабинетах. Китайцы-преследователи — рядом хитроумных планов и ускоренным боем сердец после каждой неудачи. Сам Синг — ровным напряжением нервов, готовых ко всему.

В тесном, сочащемся холодными каплями, нутре подводной лодки он сжимал пальцами ручки сиденья, ежеминутно ждал оглушительного толчка бомбы и холодного объятия смыкающихся волн. В вращающихся зеркалах выставленного над водой перископа мелькала чуткая тень вынюхивающего добычу гидроплана — страшного крылатого насекомого с поджатыми ногами, как будто одетыми в непомерно большие галоши. И даже когда эта тень исчезла, вспугнутая японским судном, не исчез темный и неотвратимый страх неожиданного. В продолговатом темном теле, быстро скользящем под поверхностью океана, команда ругалась хрипло и вполголоса; офицер как-то слишком уверенно нажимал рычаги управления; Синг, нахмуренный и строгий, так же выжидательно сидел в своей сырой, залитой электричеством, каютке.

Так же нахмуренно и строго встретил он известие о полдюжине ножевых ударов, предназначавшихся ему и погрузившихся в чужое тело, и, стоя на вагонной площадке, стрелял метко и не торопясь, видя перед собой дымные вспышки выстрелов из черной чащи леса и оскаленные лица лезших на подножку. И на широком аэродроме, оглушенный грохотом выстрелов, сделанных почти в упор, не говоря ни слова, сел в лакированную, пошедшую вверх кабинку самолета.

С самого начало этих покушений Синг понял, как прав был Сун-Ят-Сен, предостерегая его перед расставанием. Только теперь он начал ясно постигать души своих бывших сообщников. Он видел их достоинство — слепое, почти механическое повиновение раз отданному приказанию, преданность тайнам своего общества. Но видел и другое — неспособность критически отнестись к этим приказаниям.

Он знал: попробуй он уговорить китайцев, объяснить им истинное положение дела — они все же, верные данной клятве, прикончили бы его на месте. А поскольку его поручение не было еще окончено….

Прибыв в Москву, Синг (для простоты мы и теперь будем называть его Сингом) немедленно сдал отчет о возложенном на него поручении.

Он знал, что не сегодня-завтра таинственные нападения начнутся снова. Но теперь положение менялось: он принадлежал сам себе и мог рисковать жизнью. Он решил, несмотря ни на что, переговорить с преследователями и попробовать доказать им их ошибку.

Подозрения оправдались. Уже на второй день, шагая по шершавому асфальту Петровки, он случайно обернулся и увидел желтолицего субъекта в обычном платье москвича. Субъект, как ни в чем не бывало, свернул в Столешников. Синг решительно пошел за ним, — тот ускорил шаг и растворился в разноцветном потоке торопящейся толпы.

С этого момента началось странное взаимное выслеживание. Китайцы, очевидно, выжидали момента, когда смогут безнаказанно прикончить свою жертву. Но они не желали входить с ней в какие бы то ни было сношения.

Каждый раз, неожиданно выходя из магазина, обертываясь на ходу или подходя к второэтажной высоте окна своей комнаты на Тверском бульваре, щетинящемся коричневыми скелетами деревьев, Синг видел одно из равнодушных желтых лиц, сейчас же исчезавших бесследно. Ни одна из его попыток поймать для объяснений кого-нибудь из «детей Черного Дракона» не увенчалась успехом.

Но однажды произошло… Синг шел по вечерней Тверской. С боков стояли полированные стекла витрин, впереди суживалась гирлянда бледно-желтых фонарных огней. Меланхолично тряслись извозчики, с кашлем проносились приземистые авто. У входа в сверкающую, дышавшую белым паром булочную неподвижно стоял нищий в изорванной красноармейской шинели.

Это был китаец.

Прямой, как столб, он вытягивал перед собой разжатую ладонь руки. Благодаря паре круглых черных очков его скуластое грязно-желтое лицо превращалось в неподвижную, мертвую маску.

Синг задержался. Не явится ли этот слепой посредником между ним и китайцами? Может быть, он даже знаком с существованием общества?

На всякий случай Синг подошел ближе и издал еле слышный звук, служащий сигналом для «детей Черного Дракона». В следующий момент он невольно вздрогнул. Он увидел, что худые, длинные пальцы нищего сложились в ответный тайный знак.

Затем нищий качнулся с места и расхлябанной старческой походкой, прощупывая асфальт, быстро пошел по тротуару. Почувствовав, что Синг стоит на месте, он остановился и повторил знак. Потом снова качнулся вперед. Синг решительно зашагал за ним.

Это оказалось довольно неожиданным происшествием. Куда ведет его китаец? Предупредить милицию? — Поздно. Нищий поймет, что дело неладно. Да и, кроме того, если это окажется засадой, он сумеет вовремя остановиться.

Они свернули в переулок. Перед желто-зеленой вывеской с тускло светящимися стеклами нищий остановился, шаря рукой дверь. Он исчез за ней. Синг опустил ладонь на ручку револьвера и тоже решительно вошел в теплый и влажный воздух пивной.

2. Тайна мрака

Слепой китаец медленно пробирался сквозь синеватые клубы дыма, качавшиеся над столиками, с рядами полупустых зеленоватых бутылок и над осоловелыми всклокоченными лицами посетителей. Он нащупал палкой свободный стул и осторожно опустился на сиденье.

Синг сел напротив. Заказал бойкому подающему пару пива. Было странно среди советской обстановки, русской речи и «трехгорного» светло-коричневого пива в толстых стеклянных кружках видеть мрачную китайскую физиономию, слышать и произносить высокие гортанные звуки китайской речи.

Слепой пригнулся к самой поверхности каменного стола. Мертвые стекла черных очков на пугающе-неподвижном лице смотрели в упор, тяжело и настойчиво.

— Мой русский брат позвал меня великим тайным словом. Я не вижу его лица. Но я знаю, кто он. Что нужно от меня псу, бежавшему от суда Дракона?

Рука Синга, подносившая ко рту граненое стекло, слегка дрогнула. Значит, он попал верно. Этот нищий — тоже один из врагов. Что же, тем легче выяснить положение. Он нарочито медленно отпил полкружки и тоже пригнулся к столу.

— Твои губы произнесли ложь, слепой. Да, я тот, кого вы преследуете от самого Кантона. Я — бывший член вашего общества. Но я не знаю за собой вины. Зачем вы травите меня, как стая крыс, бегущая за кошкой? Что нужно моим врагам?

— Детям Черного Дракона нужен ты сам. Им нужна жизнь предателя. Ты говоришь, что невинен. Зачем же ты бежал от нас через океан и горы?

Полированные кружки мрака загадочно смотрели вперед. Разве этот китаец не знает, при каких обстоятельствах произошло дело? Ему не дали объясниться… Секунда промедления там, в Тибете, и от него остался бы один кровавый бифштекс… Хотя, действительно, поспешное путешествие в Москву могло вызвать подозрения… Синг помолчал, с трудом подавляя раздражение. Потом заговорил опять:

— У меня были причины, брат. Я уже говорил о них в Кантоне. Сунь-Вэн должен был передать вам. Или вам недостаточно этого? Короче, чего вы хотите от меня?

— Приди на суд Дракона. Великий Фа здесь — он приехал из Пекина, чтобы с глазу на глаз поговорить с тобой. Твои дела темны и непонятны. Явись на суд — твой слуга проводит тебя. Помни: наши ножи и пули уже устали без работы.

После первых же слов ответа Синг уже придумал выход. Незаметно двигая руками в плывущем со всех сторон звоне стаканов, говоре и ухарской музыке, он вытащил карандаш и листок бумаги. Стал быстро писать. Это поможет ему, не особенно рискуя, пойти на свидание. Слепой не заметит — не так уж тонко развит его слух. Тупой, исцарапанный огрызок бежал по лоскутку, оставляя за собой извилистый след.

«Постовому милиционеру, отделению уголовного розыска, агентствам ГПУ. Срочно. Я, представитель общества «Руки прочь от Китая», — в руках тайного общества китайцев. Сейчас выходим из пивной. Слепой китаец. Ведет, может быть, на смерть. Не выпускайте из виду. Ждите снаружи. При первом выстреле или, если не выйду через десять минут, — врывайтесь внутрь».

В то же время, маскируя лихорадочный бег карандаша, Синг говорил пытливо и медленно:

— Хорошо, брат мой, А если я не пойду? Если я велю арестовать тебя?

— Что я? — слепой сидел, сиротливо сгорбившись, и черные дыры его лица смотрели в заплеванный пол. — Я — бедный китайский нищий. Но ты, скрывающийся, раз навсегда потеряешь возможность предстать перед лицом Фа.

Записка была окончена. Синг положил на нее плату за пиво и подозвал подающего. Китаец насторожился.

Молодой малый в серовато-белом высоком переднике с круглым прыщеватым лицом имел совсем неглупый вид. Без звука удивления, видя косящий на соседа взгляд странного посетителя, он взял подаваемое. Отойдя в сторону, пробежал записку и быстро скользнул в наружную дверь.

Китаец ничего не заметил. Синг налил ему остаток пива и стал медленно допивать свое. Китаец неуверенно поднялся со стула и протянул ему свою холодную шафранную ладонь. Синг понял: он боится отпустить его от себя, чтобы он не известил кого-либо. Внутренне торжествуя, Синг взял протянутую руку и повел нищего к выходу.

В дверях пивной он встретился с вернувшимся малым в переднике. Увидев его ждущее лицо, тот быстро и успокоительно закивал головой…

В доме № 108 по Тверскому бульвару, во мраке наступившей ночи, совершалось темное дело.

В этом доме в квартире второго этажа Синг занимал меблированную комнату.

В квартире жили несколько случайных людей. Каждый из них имел свой ключ от автоматического замка парадной двери. Каждый приходил в любой момент и, не тревожа других, мог пройти в свое помещение.

В час обычного прихода Синга человек, одетый в платье, похожее на его обычное, с фигурой и манерами Синга, быстро взбежал по полутемной лестнице и осторожно открыл парадную дверь.

Это было как раз в тот момент, когда настоящий Синг, сопровождаемый слепым китайцем, вышел из пивной.

Вероятно, зная это, Синг № 2 действовал так быстро и решительно.

«Нужно войти в комнату, зажечь электричество и спокойно заняться поисками документа. Всего вероятнее, что бывший собрат «детей Черного Дракона» носит его с собой. Но возможно, что он спрятан и здесь. Достоверно известно одно: в Москве он не передавал бумаги никому». Читатель видит, что каждый шаг Синга был доподлинно известен его таинственному двойнику.

Как нарочно, никого из жильцов не было дома. Квартира пуста и темна. Пройти настороженный мрак передней, длинный коридор, остановиться у двери… Незнакомец нащупал замочную скважину, повернул в замке ключ и шагнул в тьму комнаты Синга.

И тут произошло неожиданное. Груди вошедшего коснулись невидимые пальцы.

Слабо вскрикнув, он отступил в коридор. В следующий момент почувствовал сильный удар в грудь. Холодная сталь ножа молнией пронзила сердце. Ночную комнатную тьму сменила вечная тьма смерти.

Незнакомец, — вернее, труп незнакомца, — начал падать. Но невидимые руки втащили его внутрь и заперли дверь комнаты.

Белый свет вспыхнувшей лампы осветил обстановку.

Убитый лежал на спине с костяной рукояткой ножа, торчащей из темной материи пальто. Его лицо — острое, красивое лицо полковника Гильберта Гунта — охотника за секретным документом — мертвенно стыло в потолок. Над ним склонились и одновременно вскрикнули трое широкоскулых, одетых в пальто и в котиковые шапки.

— О, духи предков, мы обмануты снова. Мы убили не того. Но ведь это — комната Синга. Как мог сюда попасть этот?

Один из китайцев запустил руку в широкие карманы убитого и вытащил поочередно маленький браунинг, потайной фонарь, набор воровских инструментов и толстый английский бумажник. Китайцы начали соображать. Желая без шума расправиться с Сингом, они прикончили одного из его врагов. Если бы саркастический ум полковника Гун-та работал еще в эту минуту, как смеялся бы он над неудачей «желторожих»!

В окно раздался осторожный стук брошенной снизу земли. Это — сигнал о деле чрезвычайной срочности. Китайцы потушили свет и, скользя, как тени, покинули одинокую квартиру.

По тротуару быстро и нетерпеливо ходил человек. Он бросился навстречу к выходящим.

— Братья, да откроются ваши уши для необыкновенной вести. Ждать здесь бесполезно. Белолицый предатель не вернется домой в обычный срок. Его встретил слепой сын неба, знающий наши законы, но о существовании которого мы не знали. Они сидели там, где пьют горькую воду, а потом пошли вместе. Я знаю, где они теперь. Поспешим, братья, чтобы вовремя достигнуть цели.

3. В западне

Выйдя из пивной в морозный фонарный полусвет, слепой китаец остановился и резко хлопнул в ладоши. Дремавший на высоких козлах извозчик встрепенулся. Дернул вожжами, подъезжая ближе. Китаец и Синг уселись в экипаж. Лошадь затрусила по темной мостовой.

Синг был спокоен — более или менее. Мальчишка успел передать записку, слежка, вероятно, уже установилась. Может быть, среди уличного движения за ними уже следует незаметно такой же извозчик, несколько мотоциклеток с милиционерами или обыкновенный двухместный авто. Во всяком случае, его мысль была очень удачна.

Китаец сидел рядом, закутавшись в грязную, рваную шинель.

Не говоря ни слова, он покачивал в такт езды черными очками под ушастой, облезлой шапкой. Странная мертвая неподвижность его морщинистого лица снова покоробила Синга. Он отвернулся и от нечего делать стал следить за медленной сменой улиц и переулков.

Проехали всю Тверскую, пересекли Садовую, — бледножелтый циферблат показал половину одиннадцатого, — свернули на Тверскую-Ямскую. У одноэтажного деревянного дома извозчик остановился. Не говоря ни слова, слепой китаец соскочил на мостовую и подошел к подъезду.

Большим ключом он отворил парадную дверь и пропустил Синга в переднюю. Стал запирать дверь изнутри.

Впереди — ни звука. Передняя, наполненная мутным светом слабосильной электролампочки, казалась преддверием чего-то заброшенного и безлюдного. Синг нащупал револьвер.

Вероятно, почувствовав его нерешительность, китаец закивал успокоительно и показал на внутреннюю дверь. Сжимая шершавую ручку, Синг двинулся к ней.

Внезапно он почувствовал обхватившие его сзади за шею цепкие руки и начал бешено бороться. Одна рука нападавшего ослабла — он как будто побеждал. Но затем его лицо, нос и рот залепило клейкое, удушливое вещество, мешающее дышать. Желая отбиться разом, он невольно набрал воздух и, как следствие, почувствовал странное безволие, расслабленность и проигрыш дела.

Он опустился на досчатый, давно некрашеный пол в то время, как слепой китаец продолжал методически прижимать к его лицу пропитанную отравой тряпку.

Он потерял сознание.

Победитель выпрямился и первым делом снял и положил в карман черные кружки своих страшных очков. С мертвой желтой поверхности глянули живые глаза — холодные и проницательные. Он взял под мышку попавшего в западню и потащил его во внутреннюю комнату.

Вдоль стены стояла узкая железная кровать. Он сдернул жидкий матрац. Обнажился черный металлический остов.

Китаец наклонился к Сингу, взвалил на узкие прутья бесчувственное тело и крепко скрутил его пачкой взятых из угла веревок. Руки пленника он притянул к спинке кровати. Раскинутые циркулем ноги просунул сквозь решетку и прикрутил к углам наружной рамы.

Потом сел на корточки и стал разводить чугунную печку, стоявшую посреди комнаты. Время от времени вытаскивал черные часы и взглядывал на медленно ползущую стрелку.

Очевидно, что-то случилось. Полковник обещал быть ровно к одиннадцати. Да и то сказать: час — время вполне достаточное для окончания дела.

Печка разгоралась. Сухие поленца гудели ярко-желтым пламенем, рвущимся в железную трубу. Труба парила над потолком и терялась в белом лоске старинной кафельной печи. Чугунка и кровать, да еще несколько странных металлических предметов в углу, составляли всю обстановку комнаты.

Слепой все чаще и чаще вытаскивал часы. Человек на постели шевельнулся, дрогнул всем растянутым телом и со стоном повернул голову. Китаец выпрямился и подошел к пленнику.

Не говоря ни слова, он стал расшнуровывать его ботинки. Снял один, второй, начал стаскивать носки. Изумленный Синг заговорил:

— Брат мой.

— Документ, — китаец говорил по-английски решительно и безапелляционно.

— Но… — Синг был слишком удивлен, чтобы докончить фразу. Китаец снял второй носок, брезгливо швырнул его на пол и подошел к печке.

— Документ. Верхнюю половину, ту, которая осталась у вас. Ну, понимаете? Где она находится? При вас? Или?

— Но ее нет у меня. Я отдал ее — разве вы не знали — еще в Кантоне доктору Сун-Ят-Сену. Он должен был передать ее вам, детям Черного Дракона.

Китаец вздрогнул. После некоторого раздумья отговорка показалась ему нелепой. Он взял из угла железный стержень и начал помешивать им в пылающем нутре чугунки.

— Это ложь. Нам не передавали никакого документа. Где он? Мне кажется, что он при вас. Вы не доверите никому такую драгоценность.

Конец ржавого прута, вынутый из печки, был полупрозрачен и светился тусклой краснотой. Держа его перед собой, слепой китаец приблизился к голым ногам Синга.

— Говорите же. Вы знаете наши китайские обычаи. Говорите. И не пытайтесь звать на помощь: этот полуразрушенный дом целиком снят нами. Он расположен так, что никто не услышит ваших криков.

Чувствуя у самой ступни жар раскаленного металла, Синг дернулся еще раз и отчаянно стиснул веки. Ясно, что этот мнимый слепой — или помешанный, или совершенно не в курсе кантонских событий. Но как доказать? Сейчас начнется пытка…

Дрожащими руками — его лицо оставалось по-прежнему неподвижным — палач прижал прут к пятке своей жертвы. Синг подпрыгнул вместе с кроватью и застонал громко и протяжно. Запахло паленым мясом.

В этот момент сильно зазвонил звонок в передней. Синг радостно открыл глаза.

«Милиция. Десять минут прошли уже давно. Но что сделает китаец? Не убьет ли он перед сдачей?»

К его величайшему изумлению, китаец небрежно сунул в печку железный стержень и почти радостно исчез из комнаты.

Он подошел к наружной двери. Прислушался. Тихо. «Вероятно, — он. Кстати, может быть, документ оказался там. Во всяком случае, они окончат это дело вместе».

Он распахнул дверь и с бешено забившимся сердцем отскочил вглубь передней.

Четверо китайцев в пальто с поднятыми меховыми воротниками, в надвинутых на выпуклые глаза котиковых шапках порывисто ворвались в дверь. Последний обернулся, запер дверь на два поворота и наложил стальную цепочку…

… В это самое время шестой уроженец Китая, запыленный и осунувшийся, как после долгого путешествия, выбежал из подъезда дома в Замоскворечье, подозвал извозчика и крикнул короткое приказание. Извозчик быстро погнал костлявую лошадь.

4. Китай в России

Не говоря ни слова и не обращая внимания на отворившего дверь, четверо прошли переднюю и переступили порог. Перед ними, беззащитный и связанный, лежал их враг — тот, в охоте на жизнь которого они перенесли столько лишений и проехали такой путь.

Передний китаец держал руку за барашковым отворотом пальто. Он извлек ее оттуда — в желтом кулаке сверкал короткий узкий клинок.

Мягкими шагами он подошел к изголовью кровати и поднял нож.

Но «слепой китаец», вслед за другими вошедший в комнату, уже успел сообразить положение вещей. Он прыгнул вперед и отвел удар, готовый прикончить Синга.

Человек с ножом повернул к нему разъяренные белки глаз и широкие полураскрытые губы.

Слепой спокойно заговорил:

— Осторожнее, дети, пускай ваш рассудок руководит движением ваших рук. Вы не знаете меня, но я знаю, кто вы и зачем находитесь здесь. И вы, и я — «дети Черного Дракона». Младший повинуется старшему. Поэтому повинуйтесь!

Удивленные китайцы переглянулись. Слепой продолжал:

— Фа сказал, что Синг должен быть казнен. Но тот, кто умер, больше не может говорить. Он уносит свои тайны с собой. Он уносит с собой тайну бумаги.

Братья, Фа прислал меня вслед за вами, чтобы мы узнали у Абу-Синга, куда он девал половину «священного сокровища» — документа. Она должна быть у него. Только пытка вырвет у него признание. А потом… — китаец сделал красноречивый режущий жест.

Китайцы молчали. Очень вероятно, что этот, притворявшийся слепым, тоже посланник Фа, облеченный высшей, чем они, властью. В истории общества бывали такие случаи. Что он из «детей Черного Дракона» — это не подлежит сомнению. Он понимает все тайные знаки и правильно отвечает на них. В конце концов, дело остается тем же. Весь вопрос в том — убить ли Синга сразу, или предварительно подвергнуть его пытке?

По безмолвным взглядам слепой китаец понял, что его предложение принято. Он приступил к делу.

Его живые зрачки вспыхивали тусклым огнем. Неподвижное припухшее лицо повертывалось в разные стороны, отдавая приказания. «Он уже подверг пленника пытке прижигания, — можно продолжить ее. Нужно раскалить еще один прут и щипцы, вот те, которые лежат в углу. Голову Синга окружить чем-нибудь мягким, чтобы он не расшиб ее и не ускользнул от допроса». Он вытащил из угла подушку и, приподняв сопротивлявшийся затылок, подсунул ее туда.

Синг перестал сопротивляться. Он знал, что погиб окончательно, погиб самой страшной из всех смертей. Одна надежда на милицию. Только почему она не принимает мер?

Как бы угадав его мысли, слепой китаец дал радостное объяснение.

— Белая крыса ждет помощи, — он снова говорил по-китайски, и его слова звучали нескрываемым торжеством, — помощи не будет. Желаешь знать, почему? Потому, что записка, которую ты написал, давно разорвана и сожжена. Я хорошо обманул тебя: я видел все, но даже росток подозрения не расцвел в твоей душе. Мальчишка был еще раньше подкуплен мной. Да. Ничто, — понимаешь, — ничто не поможет тебе избежать мучений.

Бегающие, ненавидящие зрачки близко придвинулись к лицу Синга. Уже некоторое время зрачки эти напоминали ему глаза другого, погибшего врага. Но он знал наверное, что тот враг умер.

А этот голос! Желтые, длинные пальцы, на одном из которых старый косой шрам. Не эти ли руки протягивались к его горлу на отвесе горной вершины Тибета? Не этот ли голос… Но ведь тот, укравший бумагу, погиб, упал в бездонную пропасть. И затем — другое лицо. Хотя…

Нестерпимая вспышка, мгновенное озарение осветили измученный мозг приговоренного. Конечно же, это так… Этот слепой китаец…

Слепой китаец так же склонялся над телом распластанного врага. Двое других, сняв пальто, возились у печки. Остальные, сидя на корточках, беспечно болтали. Громкий голос пленника заставил их едва-едва повернуть косоглазые лица.

Зато другой звук — уверенный, резкий звонок — моментально поднял их на ноги. Все пятеро испуганно переглянулись.

Звонок повторился.

Один из китайцев исчез за дверью.

Он вернулся меньше, чем через минуту. Он был не один. Запыленный, усталый путешественник, чертами лица — брат каждого из остальных, быстро вошел за ним.

— Братья, я приехал из Пекина. Вот пергамент с приказом Фа. Хорошо, что я поспел вовремя: непредвиденные обстоятельства задержали меня по дороге.

Он окинул быстрым взглядом комнату и задержался на привязанном к кровати.

— Отпустите Абу-Синга. Он — друг. Доктор Сунь-Вэн рассказал нам все. Да будет благословенно небо, не допустившее смерти борца за правду.

Китайцы бросились к кровати. Они ловко распутывали веревки, впившиеся в отекшее тело. Но Абу-Сингу было уже безразлично все происходившее кругом. Глубокий обморок погрузил его в качающую пустоту.

Когда он очнулся, он увидел, что пятеро китайцев окружают шестого, того самого, который привез его сюда. Китаец объяснял что-то, держа руки в складках шинели. Китайцы слушали мрачно и подозрительно… Синг опустил босые ноги на пол и протянул вперед указательный палец правой руки:

— Дети Черного Дракона. Возьмите этого человека — он истинный виновник пропажи документа. Он — враг и предатель. Это — Ли-Во, Львов, тот, который, как мы думали, погиб в ущелье Тибета.

5. Маска сорвана

Не успели отзвенеть в воздухе последние звуки этих слов, как слепой китаец рванул из кармана черную сталь кольта. Но было уже поздно. Десяток желтых рук схватил его и лишил возможности движенья.

Синг шагнул вперед, чувствуя жгучую боль в опаленной ноге. Протянув руку, ухватился пальцами за морщинистую лимонную кожу врага. Он потянул — щека, а с ней и все китайское лицо остались в его руках. На присутствующих смотрело бледное, силящееся презрительно улыбнуться, лицо Львова.

Синг продолжал:

— Вот человек, у которого должен быть остаток документа. Вы хотите знать, кто он такой — я скажу вам. Я успел навести справки об этом субъекте.

Последний отпрыск гнилого рода русских аристократов, князь, потомок английских лордов, он унизился до того, что вступил в бандитскую шайку, орудовавшую на Востоке. Когда это дело прогорело, он решил заняться более выгодным. Он проник в ваше общество под видом революционера и чуть не продал своим друзьям-англичанам свободу Китая. Что нужно сделать с таким человеком?

Заговорил приехавший китаец:

— Такого человека ждет мучительная смерть, о друг несчастный. Но не забудем о его главной вине. Верхняя часть бумаги, сохраненная тобой, передана Сунь-Вэном в руки Фа. Нижней, исчезнувшей части нет нигде. Она должна быть у этой собаки. Слушай, предатель, отдашь ли ты нам эту половину?

Львов медленно покачал головой.

— Хорошо. Ты отказываешься отдать нам нашу собственность. Это — твое последнее слово? Еще раз взвесь на весах рассудка твои слова. Отвечай!

Бледное лицо Львова покрылось легким румянцем надежды. Он нахально и высокомерно посмотрел на окружающих.

— Цена этого документа — моя свобода. Да, остаток бумаги у меня. Но он в надежных руках. Вы можете убить меня, и не получите его. Кроме того, даже в этой покинутой богом стране есть закон. За убийство здесь расстреливают. Только ценой свободы…

Выгибаясь и вбирая голову в плечи, заговорил другой китаец:

— Свобода. Нет, ты осужден и ты умрешь. Но ты можешь умереть по-разному. Сейчас ты будешь раздет и связан. Мы будем карать тебя, как отцеубийцу и клятвопреступника. Вот этими щипцами, раскаленными добела, мы вырвем сосцы твоей груди и то, чем ты и тебе подобные рождают детей. Если и после этого ты не откроешь секрета, мы вырежем твои коленные чашки. Твои ноздри и уши тоже будут преданы огню. Потом — ты видишь эту печь? — мы будем держать тебя — раздетого и истекающего кровью — прижатым к железу до тех пор, пока твое мясо не обнажит костей. Потом…

Вероятно, Львов переживал в эту минуту далеко не приятные чувства. Его глаза расширились, сухие губы подергивались нервной дрожью. Но на новый вопросительный жест говорящего он снова слабо качнул головой.

Это дало толчок окружающим. Двое прыгнули и быстро сорвали с него верхнюю одежду. Обнажилось костлявое, волосатое тело. Один из китайцев снял с огня светящиеся щипцы и подошел ближе.

Это уже было выше обычного мужества. Хриплым и еле слышным голосом Львов простонал:

— Постойте… В меховой шапке… зашит под подкладкой спереди… Возьмите его и кончайте меня, желтые вонючие дьяволы!

Он обвис в державших его руках. Облезлый мех затрещал в судорожных пальцах искавших. Остаток бумаги очутился в руках «детей Черного Дракона».

Но еще одному необычайному событию было суждено закончить эту трагическую сцену.

Посол Фа с того самого момента, как тело Львова обнажилось для пытки, впал в настоящий длительный столбняк. Только после находки документа он стряхнул с себя оцепенение и повернул к другим мерцавшие ужасом глаза.

— Капитан Лайон, первый белый дьявол, — он указал прыгающим пальцем на бесчувственное тело.

— Брат Ан-Цзы, что с тобой? Что ты увидел? — китайцы толпой бросились к пробормотавшему эту фразу.

Ан-Цзы в изнеможении опустился на скрипнувшую кровать.

— Капитан Лайон. Братья, вспомните древнее предание. У первого поработителя, первого привезшего сладкую отраву, ослабившую страну, было под правой грудью пятно величиною с цент. Это его отличительный знак, его и всех его потомков… И здесь…

Все глаза разом обратились на Львова. Двое китайцев продолжали держать его, несмотря на обморочную беспомощность.

Действительно, под правым соском на бледной шероховатой коже темнел большой правильный кружок. Даже Синг удивился поразительному совпадению. А, кроме того, — разве «лайон» по-английски не значит «лев»? И, принимая во внимание английское происхождение Львова…

Один из китайцев торжественно заговорил:

— Дети Дракона, мы обещали, но мы все же не можем просто убить этого преступника. Дьявол живет в нем. Вступая в наше общество, он принес клятву мстить собственным предкам. Потомок врага всего Китая, посягнувший на дух своего отца, изменивший слову, все же должен подвергнуться всем страшным мучениям, о которых слышали его уши. Возьмите его…

Но тут холодно и категорически вмешался Синг.

— Дети Черного Дракона, вы неправы. Вы обещали этому человеку, что не будете мучить его. И я — Абу-Синг — не позволю вам делать этого. Вам придется иметь дело уже со мной.

Он вынул остывавшие щипцы из рук Ан-Цзы и с отвращением швырнул их в угол.

— Видите ли, здесь есть другой выход, единственный, на котором я могу примириться: отдайте вашего пленника в руки Советской власти. Он такой же враг нам, как и вам. Справедливый пролетарский суд разберет и накажет его преступления. Иначе, повторяю, вам придется убить также и меня.

— Но месть… — китайцы переглянулись нерешительно, — закон наших отцов, о справедливый!

— Я беру ответственность на себя. Вы ведь удовлетворены: окончание документа в ваших руках. Могу сказать одно, наш пленник не получит больше возможности делать зло. Ну?

Китайцы молчали. Потом уполномоченный Фа, Ан-Цзы, расширил грудь тяжелым вздохом и склонил голову.

— Хорошо, проницательный, мы отдаем тебе этого человека. Но помни: великий дьявол живет в нем. Да казнит его страшный свободный суд Красной страны. Вы согласны, о братья?

Все китайцы покорно закивали головами.

6. Так будет

На этом, собственно говоря, кончается наш роман. Но некоторым из читателей такое окончание может показаться обидно неожиданным. А потому сделаем такое заключение:

После вызова представителей ГПУ и сдачи им князя Львова китайцам, выполнившим свою задачу, стало нечего больше делать в Москве. Но оставалось произвести кое-какие формальности в связи с убийством полковника Гун-та, происшествием в пустом доме и арестом сообщников Львова. На это потребовалось два дня. И эти два дня дети Черного Дракона под руководством Синга осматривали Москву.

Накануне их отъезда общество «Руки прочь от Китая» устроило чрезвычайный митинг.

Огромный зал собрания был переполнен пристальными слушателями.

На эстраде, увешанной красными плакатами и портретами вождей, маленький оратор энергично размахивал руками, излагая историю захвата Китая империалистами и перспективы китайской революции. На передних почетных местах — пятеро китайцев внимательно слушали полупонятную, но такую радостную и уверенную речь.

Пятеро, довольные, кивали в такт словам бритыми макушками. Наполнялись ласкающим пламенем восторженных мыслей. Закрывали глаза. И видели:

Документы доставлены в Пекин. Они в руках Фа. Чжан-Цзо-Лин ставится об этом в известность. Он — перед лицом неизбежного. Чжан-Цзо-Лин протестует, но сдается. Его военная мощь во власти «детей Черного Дракона».

В Пекине единое национальное правительство. В правительство входит и Сун-Ят-Сен — фантазер и мечтатель, но пламенный борец за изгнание иностранцев. Всюду начинается тайная подготовка к войне.

Контрабандой привозится оружие, которое раздают тем, чьими руками всегда и во всех странах делаются военные перевороты. На тайных ночных собраниях опытные офицеры обучают народ драться не хуже европейских и американских солдат.

Вспыхивает война. Общими кровавыми усилиями иностранцы сброшены в океан. Свободные города в руках свободного народа. Китайские купцы и фабриканты могут богатеть, не боясь ничьих притеснений. Китайские рабочие… Рабочим тоже даются кое-какие права, — не слишком большие, конечно.

Дальше «дети Черного Дракона» не видят ничего. Они сладко покачиваются, уже не слушая оратора, отданные собственным мыслям. Но сидящий рядом Абу-Синг видит и дальше.

Китайская буржуазия, прогнавшая иностранцев, растет и богатеет. Ей нужно больше рабочих, больше живых машин. Крестьяне сгоняются с земли, на которой вырастают фабрики и заводы. Безземельные переманиваются в города большой заработной платой. Они сливаются с прежними фабричными, превращаются в пролетариат, в великую рабочую армию.

Пролетариат растет в поту и в муках. Жесткая действительность организует его в профсоюзы. Расширяется его тайное, стальное ядро — коммунистическая партия.

Несмотря на притеснения, на безработицу, на голод, пролетариат крепнет и увеличивается. Весь Китай покрыт уже шахтами, заводами, доками. И в один прекрасный день рабочий класс вырывает власть из цепких, но уже ослабевших пальцев молодой и дряхлой китайской буржуазии.

И видит Синг:

Над огромной, от океана к океану раскинувшейся страной с огненной надписью «СССР» поднимается темная фигура рабочего. Рабочий наклоняется, протягивает вдаль грубую коричневую руку. Он протягивает ее к далекому, туманному Востоку.

И с Востока — оттуда, где над залитыми кровью и потом пространствами чернеют надписи «Китай» и «Индия», — возникают ответно две фигуры — желтолицего сгорбленного кули и стройного бронзового индуса. Они тоже вытягивают свои нерешительные, дрожащие от непосильного труда руки. И три мозолистых ладони — белая, темная и желтая — смыкаются в одном дружном вечном пожатии.

Здесь обрывается митинг. Обрываются мысли Синга. И здесь же будет наиболее уместным оборвать сам роман.

Его продолжение — завтрашний день революции в странах Востока.

Д. Туманный.

Конец.