Детский мир

13

Ему было ясно, что город уже захвачен Альдиной. Душный мрак протянул щупальца почти в каждый дом, и почти каждое сердце уже тронуто было – червоточиной страха. Большинство, конечно, об этом даже не подозревало: инстинктивно отстраняясь от необычного и рождающего тоску, но, наверное, некоторые, все же догадывались – например, дядя Миша, иначе откуда такой явный испуг и откуда такая внезапная разговорчивость, которая в нем прорезалась. Словно дядя Миша забалтывал свою нечистую совесть. А что? Очень похоже. Значит, на милицию тоже рассчитывать не приходится. На кого же рассчитывать – Котангенс и Мамонт мертвы, Харитон после обыска в магазине считает все происшедшее бредом. Вероятно, такого же мнения придерживается и Пекка. Ну а что касается Семядоли, то Семядолю мы только что лицезрели, – видели, во что она за эти дни превратилась. Нет, конечно, про Семядолю можно забыть. Не на кого, выходит, рассчитывать. Одиночество, затерянность в ночной темноте. Сколько долгих тысячелетий уже существует Альдина. Это просто не представимо и не охватывается умом. Вероятно, она появилась еще на заре человечества. Духи, тотемы, отсюда все началось. Протянулось, вплелось в нашу жизнь, стало частью среды обитания. Избавиться от этого невозможно. И не надо, скорее всего, избавляться, зачем? Если жить, не переступая определенной границы, если вовремя, как надлежит человеку, взрослеть, то и мрак, вероятно, тогда не будет никого беспокоить – чуть касаясь дневного мира и собирая незаметную дань, чуть подпитываясь от него, но не вклиниваясь туда слишком сильно.

Никакого особенного неудобства от Альдины не будет. Незаметная дань, вот и все, что ей требуется от человека. Ну и, разумеется, чтобы ей не препятствовали эту дань собирать. Сергей это хорошо понимал. Он только не понимал, откуда вдруг взялись эти ранние тревожные сумерки – вроде бы, никаких сумерек сейчас быть не должно, – возвратился домой он где-то в начале четвертого, с Семядолей они просидели, наверное, минут сорок пять, – ну там, может быть, час от силы они могли разговаривать. И вдруг – сумерки, время – девять часов. Непонятно, как это могло получиться.

Он видел солнце, уже до края скатившееся за горизонт, видел тусклые багровые тени, которые расчертили улицу, видел рыхлую темноту, набухающую в дреме кустов. Опускала шершавые листья сломанная пармакита. Безобразная корка в межузлии лопнула, и что-то там голубело. Неужели пармакита пыталась цвести? Вовремя, ничего не скажешь. Счастье – это обыкновенная жизнь, подумал Сергей. Сердце у него болезненно сжалось. Он догадывался, что это, разумеется, неспроста. И когда вдруг заметил девочку Мусю, бегущую от калитки через участок, то еще раньше, чем она добежала и прокричала, задыхаясь: «Скорей!..» – он во вспышке озарения понял, что именно там случилось, почему подступает так рано вечерняя темнота и почему приходила к нему постаревшая Семядоля…