Детство Скарлетт

Глава 1

До того, как Скарлетт исполнилось двенадцать лет, ее привлекали мальчишеские игры.

Она могла самозабвенно, целыми часами, носиться по окрестным лугам с ватагой чернокожих ребятишек, лазать через заборы, разорять птичьи гнезда.

Ее мало увлекали игры ее младших сестер, она недолюбливала куклы, а предпочитала им игру в ножики. И тут ей не было равных. Она могла выполнить все замысловатые фигуры без единой ошибки, обставив всех своих соперников.

Эллин иногда с ужасом смотрела на забавы своей старшей дочери. Но Мамушка успокаивала ее.

— Милая, — своим вкрадчивым голосом говорила толстая негритянка, — это все пройдет, ведь все девочки в конце концов понимают, что главное в этой жизни — выйти замуж.

— Так-то оно так, — вздыхала Эллин, — но мне кажется, Скарлетт никогда не одумается.

Тогда Мамушка сокрушенно качала головой и напоминала Эллин, какой та была в детстве.

— Ведь ты, дорогая, тоже не слушалась родителей.

— Но я совсем другое дело, — возражала Эллин, — я играла в куклы, избегала мальчишек…

А Мамушка тут же вспоминала какой-нибудь случай из жизни Эллин, который говорил совсем об обратном.

И тогда Эллин во всем соглашалась с ней.

— Может, лучше, если Скарлетт переболеет подобным в детстве, — говорила тогда она.

И Мамушка тут же соглашалась со своей хозяйкой.

— Конечно, милая, я как ни стараюсь, не могу представить себе нашу Скарлетт, играющую в ножики, когда ей исполнится шестнадцать лет.

Эллин улыбалась, представляя себе такую картину.

— Конечно же, — вновь говорила Мамушка, — тогда она будет думать о кавалерах, о женихах, будет ездить на балы и все пойдет, как надо.

А мистер О’Хара, который души не чаял в своей старшей дочери, почему-то очень спокойно смотрел на ее занятия.

Его совершенно не раздражало то, что Скарлетт бегает с детьми рабов, играет с ними в довольно странные для девочки ее возраста игры. Он смотрел на это сквозь пальцы, понимая, что со временем Скарлетт образумится и что человека невозможно сделать насильно счастливым.

Он сам должен дойти до этого своим умом.

Ведь мистер О’Хара был именно из таких людей, который добился чего-то в жизни не потому, что этому учили его родители, а потому, что до этого он дошел сам, своим умом, своими руками.

И ему хотелось видеть Скарлетт такой же самостоятельной и уверенной в себе. Ведь его мечты получить от Эллин наследника так и не воплотились в реальность.

Трижды рожала она ему сыновей, и каждый раз они называли мальчика Джеральдом. Но ни один из них не доживал до года, все они похоронены на семейном кладбище О’Хара, в тени узловатых дубов.

На всех трех надмогильных камнях была одинаковая надпись: «Джеральд О’Хара младший».

Поэтому в своей Скарлетт Джеральд хотел видеть самого себя.

Он понимал, что судьба больше не подарит ему сына, если ей было угодно забрать троих детей, и знал, что Скарлетт, как самая самостоятельная и решительная из всех трех дочерей, возьмет на себя управление поместьем после его смерти.

А смерти Джеральд не боялся.

Он спокойно воспринимал ее как неизбежность, точно так же, как он смотрел на приход ветра, засухи.

Джеральд О’Хара был не очень-то щедр на проявление своих отцовских чувств. Он предпочитал прятать их где-то в глубине души.

Но изредка по вечерам, когда Скарлетт подходила к нему, Джеральд не выдерживал: он обнимал ее, усаживал на колени и начинал рассказывать, чем он занимался днем.

Он говорил обо всем обстоятельно, вдаваясь в мельчайшие подробности.

И Скарлетт прекрасно себе представляла, как идут дела в поместье. Понемногу из таких вот уроков она усвоила все премудрости ведения сложного хозяйства Тары.

И даже, если бы что-нибудь сейчас случилось, двенадцатилетняя девочка вполне смогла бы разобраться, что и когда нужно сеять, где и по чем продавать.

Да и самой Скарлетт казалось, что она куда лучше понимает своего отца, чем мать. Тот был проще, всегда говорил то, что думал.

А Эллин не давала проникнуть себе в душу. И независимо от того, была ли она зла на дочь или же, наоборот, полна нежности к ней, держалась строго и не позволяла себе лишней ласки и лишней строгости.

Рабы и слуги тоже очень любили Скарлетт. Еще не было случая, чтобы она накричала на кого-нибудь из них или же выдала родителям нечаянную оплошность.

А Мамушка, видя какой красавицей становится Скарлетт, говорила себе:

«Вот посмотришь, Мамушка, твоя Скарлетт будет самой красивой девушкой во всей Джорджии».

И вот, когда Скарлетт исполнилось двенадцать лет, в ней произошли резкие перемены.

Теперь ее уже мало привлекали шумные мальчишеские игры, ей не было интереса в том, чтобы лазать по заборам или играть в ножики.

Все ее внимание переключилось на наряды. Она с удовольствием читала книги. Правда, к огорчению девочки, их в Таре нашлось не так уж много.

Джеральд О’Хара, хоть и не был глуп, но считал книги ненужной вещью. Ведь для себя, за всю свою жизнь, он не почерпнул из них ни одной мудрой мысли.

Все, что он знал, все, что умел, далось ему с опытом. А книги он считал уделом сентиментальных женщин и не достойных уважения мужчин.

А перед Скарлетт из книг раскрылся словно бы другой мир, о существовании которого она и не подозревала.

Конечно, она и раньше знала, что мир не кончается за горизонтом, что где-то есть чужедальние страны, другие города, другие нравы. Но это было из ряда тех знаний, что Земля — шар.

Теперь же этот новый мир открылся перед Скарлетт во всем своем великолепии.

Жизнь в Таре показалась ей немного унылой и однообразной. Ведь Джеральд О’Хара, несмотря на то, что сам любил поиграть в карты, поохотиться, приглашал к себе гостей редко.

А если и появлялись тут гости, то это были, в основном, мужчины, озабоченные картами, выпивкой, охотой. Вырвавшись из-под опеки своих жен, они были довольно грубы, и Скарлетт старалась держаться от них подальше.

Она, еще ни разу не испытавшая глубокого чувства, из книжек поняла, что такое любовь.

И уже где-то в мыслях представляла себе расплывчатый образ своего будущего любимого. Конечно же это был красавец, гордый и благородный.

Скарлетт всегда чувствовала какое-то странное волнение, которому сама не могла найти объяснения, в обществе чужих мужчин.

Они хоть и казались ей слишком грубыми, но в них было что-то такое привлекательное, настолько будоражащее душу, что даже их развязность не могла заставить Скарлетт забыть о них.

Она любила украдкой пройти возле гостиной, где сидел ее отец со своими гостями. Она морщилась, заслышав грубые выкрики не очень-то деликатных плантаторов.

Краска смущения заливала ее щеки, когда она слышала какую-нибудь скабрезную шутку, отпущенную кем-нибудь из приятелей отца.

Она волновалась, когда слышала громкий мужской хохот.

Это было так непохоже на тихие задушевные беседы женщин, в которых Скарлетт мало что могла понять. Ей были неинтересны разговоры ее матери о вышивке и о прочем рукоделии. И она не очень-то любила находиться в обществе женщин, поскольку чувствовала в них какую-то скрытность и неискренность.

Совсем другое дело мужчины. Они всегда говорили то, что думали, их души были нараспашку, а их мысли были понятны юной Скарлетт.

Особенно ей нравилось по вечерам, когда в гостиной шло обсуждение минувшей охоты, остановиться на галерее и, спрятавшись в темноте, прильнув щекой к холодной колонне, подслушивать разговоры взрослых.

Многое, конечно, из их слов было непонятно девочке. Но с каждым разом она все больше и больше проникалась заботами чужих ей людей.

Порой ее удивляли ненароком оброненные кем-нибудь из гостей слова о какой-нибудь знакомой ей женщине. Мужчины обычно отделывались такими фразами как «она холодна как лед» или же «она жарче пламени».

И Скарлетт сразу же пыталась вообразить кого-нибудь из своих соседей в образе ледяного столпа или же горящей головешки. Ее забавляли эти немного странные для ее возраста сравнения, ведь она не понимала еще, каких именно качеств женщин они касаются.

И Скарлетт иногда задавала себе вопрос:

«А я кто, лед, огонь или же дохлая рыба?»

А еще ей очень нравилось, когда мужчины пускались в рассуждения о женской красоте: «у нее точеная ножка» или «ее не объехать на коне и за день». А иногда она слышала: «ее грудь словно изваяна из мрамора».

И Скарлетт тут же пыталась вообразить себе холодную каменную грудь, затянутую корсетом.

Иногда мужчины говорили настолько забавно о женщинах, что Скарлетт очень хотелось расспросить поподробнее у Мамушки о том, что же они имели в виду.

Но девочка чувствовала, — что в этих разговорах есть что-то запретное. Ведь иначе бы мужчины не уединялись, чтобы вести такие разговоры.

И поэтому она покорно выслушивала уже немного надоевшие ей сказки Мамушки перед тем, как заснуть. И, слушая неторопливый разговор своей служанки, воображала себя где-нибудь на балу в обществе молодых людей.

Если бы Мамушка смогла проникнуть в ее мысли, то, конечно, очень обрадовалась бы. Ведь она от всей души желала Скарлетт счастья, желала, чтобы она, немного повзрослев, счастливо вышла замуж.

Скарлетт в последнее время только об этом и мечтала, хотя совершенно не представляла себе, в чем же заключается семейная жизнь. У нее существовало какое-то странное раздвоенное представление о ней.

С одной стороны, она представляла себе мать, пекущуюся о хозяйстве, о детях. А с другой стороны, в ее воображении вставали немногие прочитанные ей к этому времени книжки, где повествовалось о приключениях, о любви.

Однажды, когда Скарлетт, притаившись на галерее, подслушивала беседы приятелей своего отца, она так увлеклась, что подкралась к самой балюстраде и выглянула в гостиную, чтобы получше разглядеть выражение лица рассказчика.

Ее отец сидел в глубоком кожаном кресле, сжимая в зубах сигару. Он бросал редкие ответы, колкие замечания, громко хохотал. А рассказчик, мистер Фонтейн, настолько увлекся, что вскочил со своего кресла и, стоя у камина, размахивал руками, изображая, как ходит и смеется одна его знакомая, приехавшая к нему в гости из Нового Орлеана.

— У нее такие бедра, — хохотал мистер Фонтейн, — что куда до нее твоей кобыле.

— Не может такого быть! — воскликнул Джеральд, громко засмеявшись. — Я сейчас попрошу Порка, и мою кобылу подведут к крыльцу. А ты выглянешь из окна и поймешь, что ошибаешься.

— Может быть, у нее и не такие бедра, может, чуточку поуже, но все равно, Джеральд, это что-то сверхъестественное. А талия у нее, Джеральд, прямо-таки как ножка у рюмки, — и он поднял со столика рюмку на тонкой граненой ножке.

Джеральд, улыбнувшись, посмотрел на своего соседа.

— А я уже представил из твоего рассказа, что она как наша Мамушка, — и Джеральд громко расхохотался.

Но тут мистер Фонтейн, отпивая виски из рюмки, так высоко запрокинул голову, что увидел любопытное лицо Скарлетт между колоннами балюстрады.

Мистер Фонтейн сразу же обратил внимание Джеральда.

— Посмотри, твоя дочь нас подслушивает, а мы тут ведем такие свободные разговоры. Ты не боишься?

Джеральд О’Хара сперва не понял, в чем дело, и посмотрел на галерею: Скарлетт там уже не было, она исчезла в темноте.

— Тебе показалось, — сказал он мистеру Фонтейну.

— Да нет, точно тебе говорю, твоя старшая дочь была на галерее. Я еще не столько выпил, чтобы мне начало мерещиться.

— Выпил ты уже достаточно, скажем так, — сказал Джеральд, сам прикладываясь к рюмке. — Тебе могут уже и черти мерещиться.

Гости, сидевшие у камина, расхохотались.

Но мистер Колверт подтвердил слова своего соседа.

— Да, мистер О’Хара, точно, ваша старшая дочь Скарлетт была на галерее, я видел ее собственными глазами.

— Но мы ничего такого страшного не говорили, господа? — Джеральд отставил рюмку. — И к тому же она еще совсем ребенок, так что вряд ли что-нибудь поняла из услышанного.

После этого случая Скарлетт была уже более осторожной и ее никто никогда не заставал за подслушиванием. Она умело пряталась.

Конечно, девочка понимала, что поступает не слишком хорошо, вызнавая чужие секреты, но ничего не могла с собой поделать, любопытство было выше ее и она продолжала свои тайные занятия.

Но как ни остерегалась Скарлетт, однажды ее застала за подобным занятием Мамушка.

Ибо Мамушка, хоть и была ужасно грузной, умела красться по дому как кошка, абсолютно беззвучно, и неожиданно появлялась там, где ее никто не ожидал.

Все слуги знали за Мамушкой эту особенность и остерегались ее.

Но Скарлетт чувствовала себя в доме в полной безопасности. Она, если и остерегалась кого, так это отца, мать или младших сестер, которые могли все рассказать родителям. Мамушки же она не боялась.

И поэтому, когда старая негритянка тронула ее за плечо, когда Скарлетт сидела на корточках возле стены, Скарлетт даже приветливо улыбнулась ей и приложила палец к губам:

— Тише, Мамушка, они рассказывают такие интересные вещи!

Служанка недовольно нахмурилась.

— Тебе нельзя слушать, о чем говорят джентльмены.

Скарлетт поняла, что сейчас лучше не спорить, ведь тогда ее присутствие может быть замечено отцом. Она все так же, прижимая палец к губам, поднялась и стараясь ступать как можно тише, вышла с Мамушкой на балкон.

— Скарлетт, — наставительно сказала Мамушка.

— Что?

— Надеюсь, ты понимаешь, что поступаешь плохо?

— Нет, не понимаю, ведь я ничего плохого не делала.

— Ну как же, ты подслушивала, о чем говорят джентльмены, а они не знают, что ты их слышишь и поэтому говорят всякие такие вещи… — Мамушка не нашла слов, чтобы поточнее определить тему разговора мужчин, собравшихся в гостиной за выпивкой.

— Мамушка, но ведь они говорят ужасно интересные вещи!

— А о чем они говорили?

— Мне стыдно это повторять.

— Ну вот видишь, значит, разговор был не для твоих ушей, милая.

— Но ведь я тоже, Мамушка, когда-нибудь должна об этом узнать.

Такое откровение застало Мамушку врасплох. Но она быстро нашлась:

— Тебе, милая, рано об этом знать. Конечно, со временем ты узнаешь многое, но мужчины, когда остаются одни, временами говорят такое, о чем лучше не слышать женщинам, к тому же леди. Ведь ты же хочешь стать настоящей леди?

— Конечно хочу, — согласилась Скарлетт, — вот поэтому я и хочу все знать.

— Скарлетт, если ты будешь подслушивать и тебя поймают на этом, то все будут говорить, что ты плохая девочка, сплетница и проказница. И тогда с тобой никто не захочет дружить.

— Даже мальчики? — спросила Скарлетт.

— Да, даже мальчики.

— А я сама ни с кем не хочу дружить.

— Ну как же, милая, можно всю жизнь прожить одной? Ты же хочешь когда-нибудь выйти замуж.

— Но ведь ты же живешь одна, Мамушка?

— Я — это совсем другое дело. Я служанка, а ты леди.

Наконец, Мамушке удалось уговорить Скарлетт, хотя бы на словах, что подслушивать чужие разговоры нехорошо. Девочка хоть и согласилась, но понимала, что при первом же удобном случае примется за старое, только теперь будет уже куда осторожнее.

— Но, милая, признайся сама себе, ведь то, что ты услышала, когда стояла на галерее, тебе совершенно не интересно, — и Мамушка попыталась заглянуть в глаза Скарлетт.

Та опустила свою головку и, переминаясь с ноги на ногу, тихо произнесла:

— Мамушка, ты ошибаешься. То, о чем говорят джентльмены, всегда очень интересно.

— Но неужели это более интересно, чем разговаривать со мной?

Скарлетт вместо ответа только кивнула головой.

— Ах ты проказница! Ах ты плохая девчонка! — воскликнула Мамушка, беря девочку за плечи и вталкивая в спальню. — Если ты будешь со мной спорить и не будешь меня слушаться, я обязательно расскажу миссис о твоем поведении, и тебя обязательно накажут.

— А вот и не накажут, за что меня наказывать? Я случайно услышала их разговор.

— Так о чем же говорили джентльмены?

Было видно, что любопытство буквально распирает старую служанку.

— А, — Скарлетт взмахнула ладошкой, — они говорили о дамах.

— О каких дамах? — тут же спросила Мамушка.

— О разных. Вот мистер Фонтейн рассказывал о какой-то даме из Нового Орлеана.

— И что он о ней говорил? — Мамушка пыталась заглянуть в глаза Скарлетт, но та все время отводила взор в сторону.

— Мистер Фонтейн говорил, что у той женщины бедра такие же, как у кобылы моего отца.

— Фу, какая мерзость! — воскликнула Мамушка. — Разве можно так говорить о дамах? Разве можно сравнивать даму с лошадью?

— Мамушка, но ведь ты же не видела эту даму, может, действительно у нее бедра как у кобылы?

— Скарлетт, как тебе не стыдно произносить подобные слова?

— Не стыдно, Мамушка. Если у нее такие бедра, что ж тут поделаешь?

— Что они еще говорили? — строгим голосом поинтересовалась служанка.

— А еще они говорили, что у этой женщины талия как ножка у рюмки.

— Да этого просто не может быть! — воскликнула Мамушка, всплеснув руками.

— Как не может быть? Действительно не может быть? — поинтересовалась Скарлетт и внимательно посмотрела в лицо служанке.

— Ну, конечно же не может. Разве ты можешь вообразить даму с такой вот талией? — и Мамушка показала на свой палец. — Ее же переломит ветер.

— Мамушка, а я бы очень хотела, чтобы у меня была такая талия, тонкая-тонкая.

— Я тоже хочу, Скарлетт, чтобы у тебя была красивая талия.

— А что для этого надо, Мамушка, ты же знаешь, наверное?

Мамушка уперла свои сильные руки в бедра.

— Я знаю, что когда талия у девушки очень тонкая, это хорошо, но как…

— Мамушка, и джентльменам очень нравится, когда талия тонкая.

— Конечно нравится, еще бы…

Служанка и ее воспитанница уже принялись рассуждать как две закадычные подружки.

Но служанка тут же спохватилась.

— Ах, Скарлетт, ты меня толкаешь на всякие глупые разговоры.

— Почему глупые, Мамушка? Хорошие разговоры. Мы с тобой говорим о всякой всячине и это очень интересно.

— Нет, дорогая, — Мамушка наставительно покачала указательным пальцем перед носом Скарлетт, — девушка должна быть в первую очередь очень скромной и тогда ее будут любить джентльмены.

— Хорошо, я буду скромной. Хотя я слышала, как мистер Колверт говорил о том, что все дамы большущие зануды.

— Да этот Колверт просто несносный человек и слушать его совершенно не обязательно.

— Я его и не слушала. Я просто проходила мимо двери в гостиную и случайно услышала.

— Нельзя! — сказала Мамушка. — Я обязательно скажу хозяйке о том, какая у нее растет дочь.

— Мамушка, подожди, никому не надо ничего говорить. Мама расстроится, а я этого совсем не хочу.

— Не хочешь? Тогда надо поступать так, как следует поступать воспитанной девушке. Ведь ты, Скарлетт, уже очень большая, почти взрослая.

— Да? — переспросила девочка. — Неужели ты думаешь, что я уже взрослая?

— Конечно. Посмотри, какая ты уже высокая, — и Мамушка прижала девочку к себе, — скоро ты будешь выше даже меня.

— Мамушка, а кто тебе больше всех нравится? — задала не очень-то определенный вопрос Скарлетт.

Служанка наморщила лоб, как бы соображая, что ответить девочке. Она, конечно, понимала, что имеет в виду Скарлетт, но постаралась уйти от ответа.

— Мне нравятся джентльмены, которые не говорят плохо о женщинах.

— А такие бывают? — спросила Скарлетт, улыбаясь.

— Но ведь мой хозяин никогда не говорит плохо о своей госпоже.

Скарлетт хотела рассказать Мамушке о том, что несколько раз слышала как ее отец не очень-то лестно отзывался о миссис Макинтош, но все-таки сдержалась.

— А ты, Скарлетт, должна учиться у своей матери. Ведь она у тебя настоящая леди, самая воспитанная и самая образованная.

— Я стараюсь, — сказала Скарлетт, — но не всегда получается. Но у меня же будет время исправиться?

— Конечно, милая, придет время и ты научишься многим премудростям, подобающим приличной девушке из приличной семьи.

— Наверное, родители скоро отправят меня в пансион?

Мамушка с горечью покачала головой.

— Я, конечно, не хотела бы с тобой расставаться и вообще-то, я знаю, девушку лучше воспитывать дома, но я не смогу научить тебя танцевать, музицировать…

— Но ты же хорошо поешь, Мамушка.

— Да, но я же не знаю нот, а ты должна научиться играть на фортепиано, должна научиться танцевать. Ты многому еще должна научиться, Скарлетт, чтобы стать настоящей леди.

Девочка задумалась. Ей, конечно же, очень хотелось стать настоящей леди, но все, что ей предстояло пройти, было так скучно. Она уже представляла, как ей придется часами выслушивать учителей, жить вдалеке от дома.

— А ты поедешь со мной, Мамушка?

— Нет, в пансион служанок не берут.

— А кто же за мной будет присматривать? Кто же меня станет одевать, раздевать? Кто же мне расскажет сказку, кто пожалеет?

Мамушка опять наморщила лоб.

— Ты все должна будешь делать сама, милая. Без этого нельзя.

— Очень жаль, — сказала Скарлетт, — я так к тебе привыкла…

— Милая, это же произойдет не завтра и даже не через год. Тогда ты станешь уже вполне взрослой.

— Мамушка, а когда я выйду замуж, ты тоже будешь со мной?

— Конечно, если твоя мать позволит.

— Позволит, я ее попрошу. Я бы хотела жить с тобой. А с кем же тогда останутся Сьюлен и Кэрин? — вспомнила о существовании своих сестер Скарлетт.

— Жизнь покажет, — ответила Мамушка. — Думаю, что госпожа возьмет им новую молодую служанку, а я останусь с тобой.

— Хорошо, — сказала Скарлетт, — пусть так и будет.

— А ты хочешь, чтобы я была с тобой? — тут же спросила Мамушка.

— Конечно хочу, ведь я так тебя люблю.

Служанка, растрогавшись, прижала к себе Скарлетт и та обняла Мамушку. Это было трогательное зрелище: большая толстая негритянка, прижимающая к себе свою воспитанницу, хрупкую и нежную.

— Мамушка, — Скарлетт запрокинула голову и снизу вверх посмотрела на служанку.

— Да, я тебя слушаю.

— А моя мама тоже была красивой, когда ей исполнилось двенадцать лет?

— Да, она была самой красивой девочкой во всей Саване. Но кроме того, что она была красивой, она была еще очень скромной и послушной.

— Наверное, Мамушка, ты меня обманываешь. Взрослые всегда так говорят о детях, как будто сами были лучше.

— А ты откуда это знаешь? — спросила Мамушка, нахмурив брови.

— Знаю и все, — ушла от ответа Скарлетт. — Так ты никому не будешь рассказывать о том, что я подслушивала?

— Ладно, если это не повторится, то не скажу. Но если я еще раз, Скарлетт, застану тебя за подобным занятием, то знай, я все расскажу госпоже.

— А если ты расскажешь, Мамушка, то я, когда выйду замуж, не возьму тебя с собой.

Мамушка рассмеялась, настолько наивной и непосредственной была реакция Скарлетт на ее замечание.

— Ладно-ладно, дорогая, никому я ничего не скажу, не беспокойся.

— Вот и хорошо, — сказала девочка, — ведь я знала, что ты меня очень любишь. А я, когда выйду замуж, обязательно возьму тебя к себе в дом. У меня будет большой-большой дом, огромный дом, и ты будешь в нем самой важной и самой главной. Ты согласна?

Мамушка тут же вообразила, как она будет командовать всеми слугами в доме юной Скарлетт и рассмеялась.

— Хорошо, я согласна, но ты должна быть послушной, в первую очередь.

— Ладно, Мамушка, я тебя буду слушать.

— Так вот, — Мамушка взяла Скарлетт за плечи, — сейчас мы пойдем к тебе в спальню, и ты уляжешься спать.

— Ай, Мамушка, я еще не хочу спать, ведь еще очень рано.

— Где же рано? Уже давным-давно на улице темно. Так что давай, не будем спорить.

Девочка кивнула головой, потому что понимала, что в этом случае Мамушка будет стоять на своем и переубедить старую служанку она не сможет.

Она покорно двинулась в свою спальню. Мамушка, тяжело дыша, следовала за ней. Служанка помогла девочке раздеться и уложила ее в постель.

— Мамушка, а какое платье я одену завтра?

— А какое ты хочешь?

— Я хочу зеленое, муслиновое, в цветочек.

— Зеленое? Но ведь завтра ты никуда не идешь и гостей в доме не предвидится…

— Ну и что, я все равно хочу зеленое.

— Ладно, зеленое так зеленое. Надо будет только спросить у миссис Эллин, если она согласится, то оденем зеленое. Я вижу, Скарлетт, что ты очень уж любишь наряжаться.

— Конечно же люблю. А кто же не любит ходить в новом красивом платье?

Мамушка посмотрела на свою одежду.

— Да, действительно, всякая женщина любит наряжаться.

— Вот и я, Мамушка, ведь я женщина, поэтому люблю наряжаться.

— Хорошо, договорились, оденешь завтра зеленое муслиновое платье.

— Мамушка… — уже устроившись на подушках, Скарлетт посмотрела на свою служанку, которая укладывала платье.

— Что, дорогая?

— Признайся честно, ты когда-нибудь любила?

Мамушка даже замерла от столь неожиданного вопроса. Но слова уже прозвучали, и Скарлетт ждала ответа.

Старая негритянка пожала плечами, потом на ее толстых губах появилась едва заметная улыбка.

— Что ты спрашивала? — глянула она на девочку.

— Я спрашивала, ты влюблялась когда-нибудь, Мамушка?

Вопрос явно требовал ответа.

— Каждая женщина хоть раз в жизни, да влюблялась.

— А твой жених был красивый?

Мамушка улыбнулась еще шире.

— О, да, он был большой и красивый.

— Больше отца?

Мамушка задумалась.

— Да, он был выше, чем мистер О’Хара и он очень красиво пел и танцевал.

— Мамушка, а почему вы не поженились? Или ты была замужем?

— Нет, дорогая, мне не повезло.

— Как не повезло, он не захотел на тебе жениться?

От этих простых и безобидных вопросов старая служанка совершенно растерялась. Она то брала в руки платье, то опускала его, перебирала в пальцах складки, оборки, завязывала и без того идеально завязанный бант.

— Почему ты молчишь, Мамушка?

— Я думаю.

— О чем ты думаешь? Ты должна мне сказать, почему ты не вышла за него замуж?

— Он умер, — вдруг сказала старая служанка и из ее глаз брызнули слезы.

— Как умер, Мамушка?

— Его очень сильно ударила лошадь.

— Лошадь ударила?

— Да, он служил на конюшне.

— А как его звали, Мамушка?

— Его звали Тойми, — ласково произнесла служанка.

— А он был красивый?

— Знаешь, Скарлетт, он был самый красивый из всех мужчин, каких я только знала. Он так хорошо пел и танцевал, так здорово скакал на лошади… А потом его не стало.

— А почему ты не вышла второй раз замуж?

— Так ведь я же и не была замужем.

— Ну все равно, почему ты не вышла замуж за другого мужчину?

— А другого, дорогая, такого красивого и хорошего я не встречала.

— А если бы, например, наш Порк предложил тебе выйти за него замуж, ты бы согласилась?

Мамушка расхохоталась. Она даже не могла себе подобное и вообразить.

— Разве тебе не нравится Порк? Он такой веселый, — сказала девочка, подперев щеку кулаком.

— Скарлетт, по-моему, тебе вообще еще рано обо всем этом думать.

— О чем, об этом?

— О том, что кто-то за кого-то вышел замуж или не вышел…

— Но ведь это так интересно, Мамушка, я готова об этом слушать целый час и меня это очень интересует.

— По-моему, Скарлетт, сейчас самое время спать.

— Я не хочу спать, я хочу еще с тобой поговорить.

— Нет, дорогая, мы с тобой уже говорим битый час. У меня еще очень много дел.

— Какие дела, Мамушка, ты же меня любишь? Посиди и поговори со мной. Мамушка, ты же тоже была молодой.

— А что, я сейчас, по-твоему, очень старая?

— Нет, не очень, — пожала плечами Скарлетт, — но ты же была такой, как я?

— Такой, как ты, я никогда не была.

— Как это? Ведь так не бывает, все взрослые когда-то были детьми.

— Конечно же, я была ребенком, но я никогда не подслушивала разговоров взрослых.

— Ой, Мамушка, может хватит, а то ты опять об этом.

— Нет, не хватит, я хочу, чтобы ты была очень воспитанной девушкой, а не такой как сейчас.

— А разве ты меня не любишь такой какая я сейчас есть?

— Люблю, но все равно хочу, чтобы ты стала еще лучше, и тогда все тебя будут любить еще больше.

— А я не хочу, чтобы меня любили еще больше.

— Мне кажется, милая, что мы с тобой сегодня не договоримся. И если ты не ляжешь спать, то завтра я не позволю тебе надеть зеленое муслиновое платье.

— Ладно, Мамушка, — согласилась Скарлетт, поудобнее устраиваясь на высокой подушке. — Я закрываю глаза и сейчас засну.

— Давай, а я посижу, подожду, чтобы ты меня не обманула.

— Я не буду обманывать.

— Нет-нет, Скарлетт, я хочу, чтобы ты уснула при мне, тогда я буду спокойна.

— Ладно, Мамушка, смотри, я засыпаю.

Скарлетт положила голову на ладонь и крепко-крепко зажмурила глаза.

— Я сплю, Мамушка, я уже сплю.

— Нет, ты еще не спишь, но постарайся уснуть.

— А ты завтра утром придешь меня одевать?

— Конечно же приду.

— Тогда ты сразу приготовь зеленое платье.

— Ладно, приготовлю, ты только спи.

Посидев еще четверть часа, Мамушка неслышно удалилась из спальни. А Скарлетт мгновенно открыла глаза, уселась на кровати и самодовольно улыбнулась — наконец, она смогла обмануть старую служанку.

Девочка тихо слезла с кровати, открыла дверь и выскользнула на галерею. Но каково же было ее разочарование, когда она увидела, что гостиная пуста, за столом никого нет, только стоят пустые бокалы и несколько бутылок.

— Вот уж эта Мамушка! — в сердцах произнесла девочка.

«Из-за нее я не услышала самое интересное, ведь мистер Фонтейн хотел рассказать отцу и мистеру Колверту о том, с какой замечательной женщиной ему удалось познакомиться в Саване. Интересно, а у этой женщины тоже тонкая талия и бедра как у кобылы? Вот бы посмотреть на эту даму».

И вдруг Скарлетт услышала, как скрипнула дверь гостиной. Она тут же отпрянула к стене и по шагам узнала, что гостиную пересекает Мамушка, направляясь к ступенькам на галерею.

«Боже, сейчас она меня вновь поймает!» — и Скарлетт опрометью бросилась к двери своей спальни.

Она быстро забралась в постель, натянула одеяло на голову, но потом ей показалось, что это будет слишком бросаться в глаза и вызовет подозрение. Она высвободила голову, прикрыла глаза и задышала ровно и спокойно. Но сердце, как она ни старалась, билось учащенно.

Дверь спальни приоткрылась, и Скарлетт услышала дыхание своей служанки.

— Ну что, милая, ты уже спишь? — едва слышно прошептала служанка.

Скарлетт хотелось сказать, что она еще не уснула, но вовремя сообразила, что этим она выдаст себя. Она ничего не ответила, только повернулась на другой бок.

— Спит, — произнесла Мамушка и плотно притворила за собой дверь.

Скарлетт слышала ее тяжелые шаги на галерее.

Девочке не хотелось спать, но она сама и не заметила, как уснула.

Глава 2

Скарлетт проснулась сама очень рано. В доме все еще спали. Девочка лежала с открытыми глазами и даже не пробовала уснуть. Она слышала, как за окном щебечут птицы, как утренний ветер шелестит в листве деревьев. И у нее было очень хорошо и спокойно на душе.

Она дождалась, когда придет Мамушка, и тут же спросила:

— А ты принесла с собой мое зеленое муслиновое платье?

Мамушка всплеснула руками, она напрочь забыла о просьбе Скарлетт.

— Сейчас принесу, милая, подожди.

Вскоре служанка вернулась, неся перед собой, как самую большую драгоценность, нарядное платье, о котором так мечтала Скарлетт.

Не прошло и полчаса, как Скарлетт была готова к завтраку.

Мистер О’Хара с управляющим Джонасом Уилкерсоном отправились на дальние плантации, и Скарлетт уже вновь собиралась скучать целый день, как Эллин подозвала дочь к себе и поцеловала в лоб.

— Ты у меня такая хорошенькая, Скарлетт, просто глаз не отвести!

— А в чем дело, мама? — спросила дочка.

— Как хорошо, что ты надела это новое муслиновое платье.

— Все равно меня в нем никто не увидит, — немного обиженно сказала девочка.

— А твои сестры? Я?

— Они уже видели это платье и поэтому я уже ничего нового о нем не услышу.

— Ты такая у меня кокетка, — сказала Эллин, — неужели ты считаешь, Скарлетт, что тебя все обязаны хвалить и восхищаться тобой?

— Нет, мама, но я хотела выглядеть нарядно и красиво.

— А это, Скарлетт, как раз кстати.

— К нам кто-нибудь приедет? — воодушевилась Скарлетт.

— Да, приедет твоя крестная.

Первый восторг Скарлетт сразу же прошел. Она не очень-то любила надменную миссис Макинтош. Но с другой стороны, она обрадовалась: хоть кто-нибудь оценит ее новый наряд.

— Но у меня к тебе просьба, — сказала Эллин.

— Какая?

— Ты должна вести себя примерно.

— Я постараюсь, мама.

— И если ты себя будешь вести хорошо, Скарлетт, то миссис Макинтош обязательно тебя пригласит в гости.

— Меня? — переспросила Скарлетт.

— Да, именно одну тебя. Она как-то говорила мне об этом, что хочет пригласить тебя немного пожить в ее поместье. Ты согласна?

Глаза Скарлетт засияли от радости, ведь до этого она никогда не выбиралась на несколько дней одна без родителей куда-нибудь в гости.

— Ты должна, дорогая, привыкать к самостоятельности, ведь через пару лет ты будешь учиться в пансионе.

И Скарлетт тут же спросила:

— Мама, а Мамушка тоже поедет со мной?

Эллин знала, что миссис Макинтош очень не нравится Мамушка и поэтому она строго сказала:

— Нет, Скарлетт, ты поедешь одна.

— Ну что ж, — вздохнула Скарлетт, — одна так одна, — и она поднялась к себе в комнату.

После обеда, услышав возбужденные голоса слуг, Скарлетт выглянула в окно: к дому подъезжало черное лакированное ландо миссис Макинтош.

Скарлетт сбежала вниз, но Эллин остановила ее.

— Нельзя, дорогая, появляться перед гостями такой запыхавшейся, ты должна выйти с достоинством.

И мать вместе с дочерью вышли на крыльцо.

Из ландо выпорхнула как всегда элегантная миссис Макинтош. Она поцеловала Эллин в щеку, потом погладила Скарлетт по голове, изумилась, какая она уже большая и взрослая.

— Ты выглядишь просто замечательно! — восхищалась миссис Макинтош. — Ты настоящая леди.

Это замечание польстило самолюбию Скарлетт и та почувствовала себя взрослой и самостоятельной. Но Скарлетт изумилась больше всего тому, что миссис Макинтош ничего не сказала о ее новом платье. Скарлетт старалась как могла: она поворачивалась к своей гостье то одним, то другим боком, то поправляла бантик, то приподнимала подол, поднимаясь на ступеньки, но миссис Макинтош словно бы и не видела этого нового муслинового платья. И Скарлетт даже немного обиделась.

Но миссис Макинтош своим наметанным взглядом тут же определила, что нужно Скарлетт.

— О, у тебя такое чудесное платье! — воскликнула она. — Тебе зеленый цвет очень к лицу, он оттеняет цвет твоих глаз.

Скарлетт даже немного порозовела от этого комплимента.

— Спасибо вам, крестная, — сказала она, приседая в глубоком книксене.

Женщины улыбнулись и переглянулись.

— Она ужасно любит, когда ею восхищаются, — тихо сказала Эллин.

Миссис Макинтош согласно кивнула.

— Все это любят, дорогая. И мы с вами не исключение, — миссис Макинтош взяла под локоть Эллин, и они прошли в дом.

Мамушка вышла на крыльцо и попросила Скарлетт немного погулять одной.

Девушка раскрыла зонтик и стала прогуливаться перед крыльцом, как будто тут было кому продемонстрировать свой новый наряд. Вскоре к ней присоединились младшие сестры Сьюлен и Кэрин.

— У тебя такое красивое платье! — тут же сказала Сьюлен, беря в пальцы край подола и рассматривая кружева.

— А почему нам мама не купила такие? — поинтересовалась Кэрин.

— Потому что вы еще маленькие, — высокомерно сказала Скарлетт, — и, гордо приподняв голову, принялась расхаживать возле крыльца.

— Ты такая заносчивая, — сказала Сьюлен, — что мы с тобой не будем играть.

— Ну и пожалуйста, мне ваши игры неинтересны, — надменно произнесла Скарлетт, чувствуя себя настоящей важной дамой.

Она покручивала зонтик и пыталась заглянуть себе за спину. Но потом она почувствовала, что чего-то не хватает и вскоре сообразила, чего именно.

Скарлетт отправилась в дом и остановилась напротив большого зеркала в тяжелой раме. Она долго рассматривала свое отражение, любовалась отделкой платья, привставала на цыпочки, чтобы казаться чуточку выше.

За этим занятием ее и застали Эллин и миссис Макинтош. На губах матери промелькнула улыбка.

— Все девочки одинаковы, — сказала миссис Макинтош, — все любят крутиться перед зеркалом, все любят новые наряды, все любят, чтобы им говорили комплименты.

Скарлетт немного покраснела, смутилась и не знала куда деть зонтик.

— Я хочу тебе сообщить, дорогая, хорошую новость, — сказала Эллин, обращаясь к Скарлетт.

— Я слушаю тебя, мама, — как можно более вежливо произнесла дочь.

— Сейчас мы попьем чай, а потом миссис Макинтош возьмет тебя с собой. Она хочет, чтобы ты пожила у них в усадьбе несколько дней.

Скарлетт от радости чуть не подпрыгнула, но вовремя спохватилась и потупила глаза.

Миссис Макинтош понимала, что Скарлетт очень хочется поехать в гости, но ради вежливости все же спросила:

— А ты, дорогая, хочешь поехать ко мне?

— Конечно хочу, миссис Макинтош, это будет так замечательно!

— Не сомневаюсь, — произнесла крестная, беря девочку за руку. — Как же ты быстро растешь, дорогая!

Женщина стояла возле зеркала и рассматривала свое отражение. Скарлетт уже не смотрела на себя, а видела только миссис Макинтош.

«Какая же она все-таки элегантная! — подумала Скарлетт, — вот бы мне уметь так держаться. Но для этого, наверное, в самом деле придется долго учиться, ведь каждое движение ее выверено. Она и без зеркала знает, как смотрится».

Миссис Макинтош улыбнулась, поскольку выглядела безукоризненно и великолепно. Но потом ее улыбка сделалась немного грустной, ведь она прекрасно понимала, что годы наложили на ее лицо неизгладимый отпечаток. В уголках глаз появились морщинки, румянец уже не был таким ярким, и ей приходилось пользоваться румянами. Волосы утратили свой природный шелковистый блеск. Но все равно, миссис Макинтош для своих лет выглядела еще очень привлекательно.

Мамушка, собирая Скарлетт в дорогу, недовольно ворчала. Она никак не могла простить Эллин и миссис Макинтош того, что она не едет вместе со Скарлетт.

— И кто только за тобой там будет смотреть, милая? — приговаривала она, упаковывая платье. — Кто тебе расчешет волосы, кто уложит спать?

— Миссис Макинтош обещала дать мне служанку, — гордо сказала Скарлетт.

— Вот побудешь без меня, тогда узнаешь, что к чему, — многозначительно сказала Мамушка.

— Но ведь я же вернусь через три дня, — почувствовав грусть в голосе своей служанки, сказала Скарлетт. — Пройдет всего лишь три дня, Мамушка, и мы вновь будем вместе.

— Три дня, — задумчиво сказала служанка, — что я буду делать без тебя? Куда я приложу руки?

— Но ведь у тебя и так много забот, весь дом на тебе держится.

Это замечание польстило Мамушке, и она улыбнулась.

— Ладно, я тебя буду ждать, — посветлела она, наконец, лицом.

Первый восторг Скарлетт прошел. Она сделалась немного грустной. Ведь в самом деле, ей предстояло целых три дня провести вдали от дома, не видя никого из близких. И ей сделалось грустно. Ведь рядом с ней не будет ни Сьюлен, ни Кэрин, ни Мамушки, ни отца, ни матери. Ей все будет незнакомо в чужом доме и еще неизвестно, что ее там ждет.

Но все же любопытство было сильнее осторожности, неизвестность манила Скарлетт.

— Это всего лишь три дня. Это такой маленький срок, — уговаривала она Мамушку.

— Смотри, — наставительно говорила ее служанка, — веди себя скромно, чтобы потом никто не сказал, что я тебя плохо воспитывала.

— Хорошо, Мамушка, я буду стараться.

— Никого не перебивай, не задавай лишних вопросов, отвечай только тогда, когда тебя спрашивают и всегда думай, прежде чем говорить, — давала свои наставления Мамушка. — И самое главное — не ешь много сладостей, иначе у тебя талия будет как у меня. А ведь ты же хочешь быть стройной?

— Но ведь ты же знаешь, что я люблю пирожные, Мамушка.

— Хорошо, только не ешь больше одного в день. А если ты будешь есть больше, то все скажут, что ты сластена и что дома тебя плохо кормят.

— Хорошо, — абсолютно серьезно ответила Скарлетт, — я буду есть только одно пирожное в день.

Наконец, появился Порк и прервал бесконечные наставления Мамушки. Еще неизвестно, сколько нарядов и безделушек запаковала бы служанка, если бы Порк не сказал, что все готово к отъезду и миссис Макинтош ждет внизу.

Служанка сразу же всплеснула руками и начала сокрушаться, что еще много чего не успела упаковать.

Но Скарлетт поспешила ее успокоить:

— Это же всего три дня, мне столько не нужно.

Порк подхватил вещи и пошел к экипажу.

А Скарлетт была уже на крыльце. Она сгорала от нетерпения, ожидая миссис Макинтош.

Наконец-то, Эллин и крестная вышли из дому. Взгляд Эллин был немного грустным, ведь ей впервые предстояло расстаться с дочерью, хоть и на такой малый срок.

Миссис Макинтош подбадривала ее, постоянно повторяя, что девочка должна учиться быть самостоятельной и учиться вести себя в обществе. Эллин согласно кивала, но все равно грусть не исчезала из ее глаз.

Даже Скарлетт, всегда чувствовавшая некую отстраненность в отношениях с матерью, почувствовала прилив нежности и обняла Эллин.

Женщины все еще прощались, а Скарлетт сидела в ландо, прикрывшись от палящего солнца шелковым зонтом. Ей нравилась ярко-красная обивка сидений, невысокие подставки для ног и блестящая медная ручка дверцы, которая прямо-таки сияла на солнце как настоящее золото. Скарлетт чувствовала себя важной дамой, которую везут на бал.

Наконец, прощание закончилось, миссис Макинтош уселась напротив Скарлетт и тихо сказала:

— Помаши на прощание матери рукой.

Скарлетт привстала и принялась быстро махать ладонью.

Мамушка, наблюдая всю эту сцену, прослезилась, ведь она очень любила Скарлетт и ни за что не хотела с ней расставаться.

Миссис Макинтош махнула рукой и приказала кучеру трогать. Ландо медленно покатилось по пыльной дороге, а Мамушка, стоя в окне, все махала и махала рукой, хотя и знала, что Скарлетт уже не видит ее.

А девочка сидела и с восторгом смотрела по сторонам. Они ехали среди полей, засаженных хлопком и табаком. Это были места, знакомые ей до мельчайших подробностей, ведь тут прошла вся ее, такая еще недолгая жизнь.

Но если смотреть из высокого ландо, все кажется абсолютно другим.

И Скарлетт совершенно по-новому взглянула на мир. Она уже словно находилась над ним. Высокие стебли растений теперь оказались внизу. Ветер пробегал по полям и казалось, деревья взмахивают ветвями, как бы прощаясь с ней.

Лошади бежали быстро, ландо плавно катилось по грунтовой дороге, раскачиваясь на рессорах. Это движение немного усыпляло и завораживало.

Далекие холмы вырастали, приближаясь, превращаясь из голубых в зеленые. Вот уже и исчез в белой дымке дом на холме, где остались мать, Мамушка, сестры.

— Тебе грустно? — поинтересовалась миссис Макинтош.

Скарлетт пожала плечами, не зная что ответить.

— Конечно же тебе грустно, — сказала крестная.

— Да, мне грустно, но только чуть-чуть.

— Это хорошая грусть, — сказала миссис Макинтош, — ведь всегда хорошо ненадолго покинуть дом, чтобы потом вернуться.

И Скарлетт, сама удивляясь себе, поняла, что в самом деле, она едет в гости только для того, чтобы вернуться потом домой и рассказывать матери, сестрам, Мамушке о том, что с ней произошло.

А самое главное, ей теперь будет о чем поговорить с Мамушкой. Она расскажет о всех нарядах, которые там увидит, будет описывать картины, расскажет о джентльменах, с которыми познакомится.

Скарлетт предчувствовала, что эта поездка многое изменит в ее жизни, многому научит. Она еще сама не отдавала себе отчет в том, как эта поездка повлияет на ее жизнь, но была уверена — и теперь она будет другой.

А еще она понимала, что миссис Макинтош обязательно сделает ей какие-нибудь хорошие подарки, которыми она будет потом хвалиться перед Мамушкой и своими сестрами, и ни у кого из них таких подарков не будет.

От этих мыслей Скарлетт заулыбалась.

— Ты чему смеешься? — поинтересовалась миссис Макинтош.

— Да так, думаю о всяких глупостях.

— О чем же, например?

— Я думаю о Сьюлен и Кэрин, которые мне завидуют, — соврала Скарлетт и даже не смутилась.

— Конечно, они тебе завидуют, — улыбалась миссис Макинтош, — но ведь ты моя крестница, и я хочу тебе сделать приятное. Я познакомлю тебя со своими гостями.

— А разве у вас, крестная, сейчас гости?

— Конечно, у нас все время кто-нибудь гостит. Это чудесные люди, — продолжала миссис Макинтош, — я думаю, ты им очень понравишься:

— Это ваши родственники или друзья?

Миссис Макинтош улыбнулась:

— Среди них есть и родственники, и друзья.

— А вы их любите?

— Конечно, иначе я не приглашала бы их в гости.

Скарлетт смотрела на дорогу, плывущую под копыта коней, а потом оборачивалась и смотрела на густой шлейф пыли, поднимающийся вслед за ландо. Сверкающий черный лак немного потускнел от серой пыли, и девочка провела пальцем по дверце экипажа.

— Да, сегодня слишком жарко, — вздохнула миссис Макинтош, — и дорога пыльная. Давно уже не было дождя.

— А среди ваших гостей есть дети? — поинтересовалась Скарлетт.

— К сожалению, на этот раз нет, но ведь ты уже большая девочка.

— А можно вы мне расскажете немного о своих гостях, чтобы я их уже представила, прежде чем увижу?

— Конечно можно, — миссис Макинтош задумалась, с кого бы начать. — Моя племянница Клеопатра, ей шестнадцать лет, приехала из Нового Орлеана вместе со своим женихом мистером Киссинджером. Они уже помолвлены и скоро будет свадьба.

— Как здорово! — воскликнула Скарлетт.

— Клеопатра милая и замечательная девушка. Я так желаю им счастья…

— Из Нового Орлеана? — переспросила Скарлетт.

— Да, а почему ты спрашиваешь?

Девочка ответила:

— Я никогда не была в Новом Орлеане.

— Ты еще много где не была. Но ты еще молода и сможешь побывать во многих городах.

Скарлетт задумчиво смотрела на поля, проплывающие мимо ландо, и почему-то представляла себе мисс Клеопатру Макинтош такой, как описывал свою знакомую мистер Фонтейн — с талией как ножка рюмки и с широкими бедрами.

Скарлетт перевела взгляд на лошадей и улыбнулась.

— А еще у меня в гостях моя младшая сестра миссис Элеонора Берлтон. Она долго жила в Европе, а теперь приехала ко мне погостить.

— А миссис Берлтон приехала одна, без мужа? — задала Скарлетт невинный вопрос, ведь она и не подозревала, что это больное место в семье Макинтошей.

— Да, — ласково сказала крестная, — она приехала одна, муж остался в Европе.

Ведь миссис Макинтош не хотелось говорить юной Скарлетт о том, что ее младшая сестра Элеонора рассталась с мужем. Все, кто только знал семейство Макинтошей, осуждали поступок молодой женщины.

И Скарлетт, словно поняв, что спросила о чем-то недозволенном, поспешила тут же сменить тему.

— А вы сами, миссис Макинтош, бывали в Европе?

— Конечно, дорогая, я жила там три года.

— Там хорошо?

— Европа тоже большая и там живет много людей, там большие города.

— Больше чем Савана? — спросила Скарлетт, ведь Савана была единственным городом, где она хоть когда-то бывала и ей казалось, что больше этого городка не может существовать на свете.

— О, Скарлетт, — воскликнула миссис Макинтош, — Савана — очень маленький городок.

В это время ландо подъехало к самой границе владений мистера О’Хара. Здесь, в конце плантации стояли лачуги рабов. Негритянка, держа за руку голого малыша, пронесла на голове кувшин с водой.

Скарлетт непроизвольно залюбовалась ее стройной фигурой. В движениях негритянки было столько природной грации, что девочка даже позавидовала ей.

— Мы жили в Эдинбурге, — сказала миссис Макинтош. — Мы бывали в Лондоне, в Париже. Это огромные города, Скарлетт, тебе даже трудно такое представить, там живут тысячи, миллионы людей.

— А миллион, это много? — спросила Скарлетт.

— О, это очень много. Наверное, столько бывает зерна с одного поля, — задумалась миссис Макинтош.

— И все они живут в одном городе? — спросила Скарлетт. — Но там же, наверное, очень тесно?

— Нет, Скарлетт, там большие и очень высокие дома.

— Больше, чем наш дом в Таре?

— Конечно, милая, намного больше. Бывают и по пять этажей и по шесть и даже выше. А соборы, Скарлетт, ты даже себе не можешь представить, какие огромные соборы!

— И что, люди ходят по улицам? — поинтересовалась Скарлетт.

— Кто-то ходит, кто-то ездит в экипажах. В общем-то, там так много людей… Там есть оперные театры, где поют артисты, есть картинные галереи, музеи.

— Как интересно! — Скарлетт даже всплеснула руками. — И что, все эти люди знают друг друга?

— Нет, что ты, Скарлетт, там люди почти незнакомы друг с другом. Конечно, кто-то кого-то знает, кто-то к кому-то ходит в гости, встречается. Но в основном, люди незнакомы друг с другом.

— Как плохо, когда кого-нибудь не знаешь, — заметила девочка.

— Нет, Скарлетт, в городе так и должно быть. Ни к чему знать каких-то людей, которые к тебе не имеют никакого отношения. Еще там, Скарлетт, есть очень большие мосты через реку, их даже разводят, чтобы пропускать огромные корабли.

— А вы плавали на корабле, миссис Макинтош?

— Конечно же, дорогая. Как же я могла приехать сюда из Европы?

— А вы долго плыли на корабле?

— О, да, очень долго. Это было изнурительное путешествие.

— Расскажите мне что-нибудь о корабле.

— Что же я могу рассказать тебе о корабле. Вот когда ты немного подрастешь, возможно, тебе придется отправиться в Европу, конечно же, на корабле. Тогда ты все сама и узнаешь.

— А меня отпустят родители?

— Конечно же, отпустят. Если ты к примеру, выйдешь замуж и поедешь с мужем в свадебное путешествие в Европу. Ты ведь хочешь выйти замуж?

Скарлетт даже порозовела, но не призналась в своей тайной мечте.

— Знаете, миссис Макинтош, мне еще рано об этом думать, так говорит мама и Мамушка.

Упоминание о служанке вызвало легкое раздражение на лице миссис Макинтош.

— По-моему, Скарлетт, все женщины думают о замужестве, и ты, скорее всего, не исключение, — улыбнулась миссис Макинтош.

— Конечно же, ведь я читала книжки.

— А ты уже прочла ту книгу, что я подарила тебе в прошлый раз?

— Да, прочла, — сказала Скарлетт.

— Тебе она понравилась?

Девочка пожала плечами.

— Знаете, миссис Макинтош, я не все поняла в этой книге.

— Интересно, что же тебе непонятно в ней?

— Мне непонятно, почему Робби так и не женился на Кэтрин? Ведь они так любили друг друга.

— Это потому, Скарлетт, что их родители не хотели этого.

— Ну и что? — заметила девочка.

— Как это ну и что? Если твоя мама чего-нибудь не желает, ты же не будешь с ней спорить и настаивать на своем?

— Вообще-то, да, — глубокомысленно ответила Скарлетт.

— Вот и Кэтрин не могла ослушаться родителей.

— Жаль, — проронила Скарлетт. — Если бы они поженились, то книжка бы закончилась хорошо. А так мне было очень грустно, я даже плакала.

— Что ты, Скарлетт, не надо расстраиваться. Ведь это всего лишь книга, всего лишь история, которую написал писатель.

— Миссис Макинтош, а у вас много книг дома?

— Да, целая библиотека. Это большая комната и в ней очень-очень много книг.

— А в ней интересные книги?

— Конечно, Скарлетт. Но там очень много книг, которые тебе, Скарлетт, читать еще рано. Подрастешь, и обязательно их все прочтешь. А сейчас, когда мы приедем, я покажу тебе книги для твоего возраста.

— А заканчиваются они как, хорошо?

— Хорошо, Скарлетт, я дам тебе только те книги, которые хорошо заканчиваются. Ты согласна?

— Да, — ответила девочка.

— Но ведь тебе будет неинтересно читать. Ты будешь знать все наперед.

— А я люблю, когда уже знаю, чем книга закончится. Ведь и в жизни всегда интересно знать, что тебя ожидает.

— Ты рассуждаешь очень здраво для своего возраста. А тебе хочется знать, как сложится твоя жизнь?

— Конечно же, хочется, — Скарлетт воодушевилась, — я бы очень хотела знать, кто будет моим мужем. Я хотела бы побывать на своей свадьбе…

Миссис Макинтош громко рассмеялась.

— Я думаю, побывать на своей свадьбе тебе, наверняка, удастся.

— Но я, миссис Макинтош, хотела бы знать все это сейчас.

— Понимаешь, дорогая, вот это-то как раз и невозможно. Ведь если ты сейчас будешь знать, что с тобой произойдет, то тогда жить тебе будет неинтересно. Ты будешь знать, кого тебе нужно любить, с кем нужно ссориться, кого необходимо опасаться, с кем, вообще, не стоит разговаривать и встречаться. И твоя жизнь, поверь мне, станет скучной. А вот когда не знаешь, что будет впереди, то всегда ждешь чего-то очень хорошего, даже замечательного. И пусть даже оно и не случиться… — миссис Макинтош на минутку умолкла.

— …Вот как эта дорога. Ведь ты же не знаешь, что ждет тебя впереди, но ожидаешь что-то хорошее.

Радостная Скарлетт посмотрела вперед.

Дорога быстро летела под копыта лошадей. Ландо мерно покачивалось на рессорах, окрестные пейзажи бежали, экипаж взбирался на холм.

«Что же там впереди?» — подумала Скарлетт.

Она никогда в жизни не была за этим голубым холмом. Но когда экипаж взобрался на перевал, Скарлетт увидела, что по ту сторону такие же поля, засеянные хлопчатником, также вьется белая дорога, вдалеке, изгибаясь, сверкает под лучами солнца река.

— И у нас течет эта же река, — заметила Скарлетт.

— Да, она огибает холмы и бежит по нашей плантации и по вашей. А потом бежит дальше.

— А куда течет эта река, крестная?

— Эта река течет в океан.

— Значит, если сесть в лодку и плыть, то тогда попадешь в океан.

— Конечно, попадешь, — улыбнулась миссис Макинтош.

Женщине уже начинали надоедать бесконечные вопросы девочки.

— Миссис Макинтош, скажите, нам еще долго ехать?

— Нет, уже недолго, вот за тем голубым холмом сразу начнутся наши земли.

— А к вашей усадьбе долго добираться?

— Нет, ее мы тоже увидим с того холма.

И Скарлетт посмотрела на большой пологий голубой холм на горизонте.

Девочке захотелось, чтобы лошади помчались как можно скорее, чтобы побыстрее они взобрались на холм, и перед ними появился дом миссис Макинтош. Ведь ее родители так часто говорили между собой о том, какой замечательный большой дом у Макинтошей. И Скарлетт хотелось как можно скорее увидеть своими глазами этот дом, пройти по его комнатам, увидеть зал для танцев, огромную столовую, уставленную серебром, ведь посудой миссис Макинтош всегда восхищалась ее мать.

— А почему мы так медленно едем? — не выдержав, поинтересовалась Скарлетт.

— Медленно? Мне кажется, нормально. Но если хочешь, помчимся быстрее, — и миссис Макинтош зонтиком прикоснулась к плечу кучера.

Тот оглянулся на свою хозяйку и по ее глазам догадался, чего она от него хочет. Он натянул покрепче вожжи, взмахнул длинным кнутом, и лошади перешли на рысь. Пыль заклубилась за ними и казалось, черное лакированное ландо уже мчится над землей. Скарлетт даже учащенно задышала от восторга, охватившего ее.

— Что, тебе нравится быстро мчаться? — осведомилась миссис Макинтош.

— Да, да, я очень люблю.

— А тебя уже учили ездить верхом?

— Нет, еще не учили, но отец сказал, что он специально для меня купит лошадь и специальное седло.

— Между прочим, уже пора бы тебе научиться ездить верхом. Ведь ты должна быть настоящей дамой, а все дамы должны прекрасно уметь ездить верхом.

— Я научусь, — немного оправдываясь, произнесла Скарлетт. — Вот только отец купит мне пони, я сразу же научусь.

— Если ты будешь хорошей девочкой, то я, может быть, на твой день рождения обязательно подарю тебе лошадь.

— Лошадь? — Скарлетт хлопнула в ладоши.

— Да, лошадь.

— Вы точно сделаете такой подарок, крестная?

— Конечно, дорогая.

И Скарлетт даже зажмурила глаза, представив, какая маленькая и красивая будет у нее лошадь, как ее сестры будут завидовать ей, ведь у них наверняка не будет лошадей. И как Мамушка будет восхищаться своей воспитанницей, когда Скарлетт, сидя в седле, промчится у крыльца дома. От этих мыслей девочке стало веселее.

— Ну вот, ты и развеселилась, а это очень хорошо. Скоро мы приедем, и ты познакомишься с моими гостями. Это чудесные люди, поверь, уж я толк в людях знаю, — миссис Макинтош лукаво улыбнулась.

Скарлетт поежилась под ее взглядом, ведь она прекрасно чувствовала, насколько светская женщина миссис Макинтош и по сравнению с ней она ощущала себя совсем потерянной. Ведь миссис Макинтош могла часами вести разговор практически ни о чем, поддерживать светскую беседу было одним из многочисленных умений этой женщины.

А Скарлетт, как ни старалась подражать ей или своей матери, у нее ничего не получалось. После трех-четырех фраз Скарлетт терялась и уже не знала больше, о чем говорить.

Единственный человек, с которым она могла говорить часами, была Мамушка. Вот со своей служанкой девочка могла болтать буквально обо всем. Могла задавать любые вопросы, и она всегда была уверена, что Мамушка на них ответит, пусть немного невпопад, в силу своих возможностей, но всегда искренне и правдиво.

Наконец, экипаж поднялся на перевал, и взору Скарлетт открылась великолепная картина: огромная ухоженная плантация, ровная, как полет стрелы, дорога и тенистая кипарисовая аллея в самом ее конце. А у подножия следующего холма — белый дом с колоннадой по фасаду.

Хозяйственные постройки тонули в тени старых деревьев.

— Это ваш дом? — восторженно воскликнула Скарлетт.

За домом простирался огромный парк.

— Да, это наш дом, — ответила миссис Макинтош, — и ты будешь в нем гостьей.

Крестная произнесла это, явно гордясь своим поместьем.

— Какой большой у вас дом! — не в силах скрыть восхищение, воскликнула девочка.

— Да, он большой и хороший, — пожала плечами миссис Макинтош.

Скарлетт до боли в глазах всматривалась в залитый солнцем пейзаж. Ей нравился небольшой пруд, простиравшийся в глубине парка. Он, как небольшое зеркало, отливал золотом. На маленьком островке посреди пруда белела беседка с колоннами.

— Что это? — указывая на беседку, поинтересовалась Скарлетт.

— Там я люблю иногда посидеть, подумать, — сказала миссис Макинтош, — там так спокойно…

— А как вы туда добираетесь, ведь вокруг вода?

Миссис Макинтош улыбнулась:

— Конечно на лодке. И еще там у нас живут лебеди, белые и черные.

Скарлетт не могла себе представить черных лебедей.

— Они у меня ручные, их даже можно покормить, — предложила миссис Макинтош.

А вы мне позволите это сделать?

— Конечно.

— И они у вас никуда не улетают?

— Нет, — ответила крестная.

— А почему? — спросила Скарлетт.

— Им нравится жить на нашем пруду, к чему им куда-то улетать.

Дом вырастал буквально на глазах. И чем ближе Скарлетт подъезжала к поместью Макинтошей, тем больше впечатляло ее увиденное: огромная колоннада, длинная аллея, ухоженная и усыпанная цветами живая изгородь, огромные клумбы, полыхающие всеми красками, высокое крыльцо и огромная дубовая дверь.

Ландо, сделав круг, плавно остановилось у крыльца. Кучер открыл дверцу и помог выбраться из экипажа миссис Макинтош и Скарлетт. Слуги тут же принялись заносить багаж в дом, а миссис Макинтош по-хозяйски огляделась вокруг, отдала несколько распоряжений и повела Скарлетт в дом.

В гостиной их встретил сам мистер Макинтош. Он поцеловал жене руку и радостно улыбнувшись, погладил Скарлетт по волосам.

— Какая ты большая, я так давно тебя не видел. А ведь я помню тебя совсем еще маленькой девочкой — вот такой, — и мистер Макинтош показал рукой на стол.

Скарлетт немного смутилась, ведь ей хотелось, чтобы ее воспринимали здесь как взрослую девушку, а ей все время напоминали, что она еще ребенок.

— Как поживают мистер и миссис О’Хара? — осведомился мистер Макинтош.

Скарлетт ответила и робко принялась осматриваться по сторонам. Ее поразили размеры гостиной, высокие, украшенные гипсовой лепниной потолки, картины, развешанные по стенам, огромный старинный ковер, укрывавший пол и до блеска начищенный паркет. Казалось, в него можно смотреть как в зеркало.

Если у них в Таре мебель, картины, покупались от случая к случаю и не очень-то гармонировали между собой, то здесь, в усадьбе Макинтошей, казалось, все было куплено одновременно, так гармонировали между собой полотна и мебель, обивка стен и ковры, старинные вазы на постаментах, букеты живых цветов.

Миссис Макинтош слегка улыбнулась, заметив замешательство Скарлетт.

— Тебе нравится у нас? — негромко спросила она.

— Да, у вас чудесно, мне очень нравится! — воскликнула Скарлетт.

Почувствовав искренность восхищения, улыбнулся и мистер Макинтош.

И тут в гостиную вошли под руку молодой человек и совсем еще юная девушка. Следом за ними появилась тридцатилетняя женщина с немного грустным взглядом больших голубых глаз.

Хозяин дома поспешил представить Скарлетт своим гостям, а потом представил их.

— Моя племянница Клеопатра, миссис Элеонора Берлтон, — сказал он, указывая на женщину с грустным взглядом, — и мистер Рональд Киссинджер.

Молодой человек улыбнулся Скарлетт очень приветливо и даже поцеловал ей руку. Скарлетт смутилась, ведь это случилось с ней впервые, никто до этого не целовал ей руки, а теперь с ней обошлись как со взрослой. Она почувствовала, что чем-то обязана этому мужчине. Про себя она повторяла имена родственников Макинтошей, чтобы потом их, не дай Бог, не спутать.

— Можешь называть меня просто Рональд, — обратился к девочке молодой мужчина, — а я буду называть тебя Скарлетт. Ты согласна, договорились?

Скарлетт согласно кивнула.

— Ну вот и прекрасно.

Скарлетт была поражена красотой Рональда. Он выглядел, словно герой из книги, и он был совершенно не похож на тех мужчин, которые бывали в их доме. В нем не чувствовалось никакой грубости, улыбка его была приветливой, а взгляд внимательным, словно бы он спешил предупредить малейшее желание своих собеседников.

Племянница хозяина дома Клеопатра выглядела очень скромной. Она отвечала на вопросы лишь односложно, «да» или «нет», в ее движениях чувствовалась некоторая скованность, словно бы она смущается того, что все знают о ее помолвке с Рональдом.

А сестра хозяйки дома Элеонора Берлтон вела себя очень уверенно, словно она была здесь хозяйкой.

Но больше всего воображение Скарлетт поразила Элеонора Берлтон. Никогда до этого Скарлетт не приходилось видеть на одном человеке столько украшений сразу. Ее просто ослепили бриллианты, оправленные в золото и платину. Они сверкали на тонких изящных пальцах женщины, а длинные ногти были тщательно отполированы. Ее белокурые волосы были собраны в замысловатую прическу, на устройство которой, наверное, ушло никак не меньше четырех часов, а в ушах покачивались тяжелые серьги и время от времени они вспыхивали яркими звездами.

Глава 3

Скарлетт все было в новинку. И хоть дом Макинтошей чем-то отдаленно напоминал ее родной дом в Таре, в общем-то все поместья в этих краях были похожи одно на другое, Скарлетт все равно ощущала себя, словно перенесенной на много-много миль.

Комната, отведенная ей, была не очень большая и не слишком шикарно обставленная, но зато со вкусом.

Здесь был небольшой дубовый секретер, узкая, немного аскетичная кровать, но зато большое полукруглое окно, доходящее почти до самого потолка. Оно выходило в парк.

У них в Таре не было ничего подобного. Прямо за переплетом рам искрился большой пруд и на маленьком островке, увенчанном беседкой, прогуливались лебеди — белые и черные.

Немного отдохнув с дороги, Скарлетт под звук гонга спустилась в столовую. За большим столом, предназначенным как минимум для тридцати человек, сидели миссис и мистер Макинтош, Элеонора Берлтон, Клеопатра и Рональд Киссинджер. За обедом прислуживали сразу три лакея.

И вновь Элеонора Берлтон поразила Скарлетт своей красотой.

Нельзя было сказать, что она красивее юной Клеопатры — все-таки годы отложили на ее лице свой отпечаток — но она умела держаться с таким неподражаемым самообладанием, что дух захватывало.

Скарлетт даже растерялась, увидев такое количество приборов.

У них в Таре всегда обедали скромнее, но слава Богу, Эллин научила ее, как и чем пользоваться. Да к тому же, здесь было с кого брать пример.

Скарлетт сразу же принялась подражать Элеоноре Берлтон. Она просила положить ей те же самые блюда, брала те же самые приборы и ничем не выдала своего неумения.

Рональд был весел, все время шутил, пытаясь все время поддеть замкнутую Клеопатру. Та лишь смущенно улыбалась, опускала глаза и старалась не отвечать своему жениху.

Мистер Макинтош был немного мрачен. Ему предстояло после обеда ехать на дальние плантации. Конечно, он мог бы туда послать и управляющего, но почтенный джентльмен привык проверять все сам.

— Рональд, — обратилась миссис Макинтош к своему гостю, — когда вы с Клеопатрой намерены объявить в свете о своей помолвке?

Клеопатра вновь потупила свой взор, а Рональд рассмеялся.

— Миссис Макинтош, этот вопрос нужно адресовать не мне, а Клеопатре. Это она все время чего-то боится.

Миссис Макинтош улыбнулась и посмотрела на свою племянницу. Та зарделась еще пуще.

— Нет, дорогая, — сказала миссис Макинтош, — я не вижу в этом ничего предосудительного. Но пойми, уже пошли слухи, и все с нетерпением ожидают официального объявления.

— Миссис Макинтош, — воскликнула Клеопатра, отодвигая от себя тарелку, — я никак не могу решиться.

Тут в разговор вступил хозяин дома мистер Макинтош.

— А к чему спешка? Пусть молодые люди привыкнут друг к другу, ведь для этого мы и пригласили их к себе в усадьбу.

— Ну что ж, — сказал Рональд, — я буду каждый день повторять Клеопатре, что мы должны вместе с ней появиться в свете.

Скарлетт слушала чужой разговор, и волнение поднималось в ее душе. Она завидовала Клеопатре Макинтош, завидовала тому вниманию, какое ей уделяют все за столом.

Лишь одна Элеонора Берлтон сочувственно смотрела на молодую девушку. В ее глазах читалась какая-то грусть, словно бы она знала всю ее жизнь наперед, словно бы не было тайны в завтрашнем и последующих днях…

После обеда Скарлетт попросила разрешения у миссис Макинтош остаться одной.

Та немного недоуменно пожала плечами, ведь она хотела показать девочке библиотеку.

Но одним из главных правил миссис Макинтош было никому и ни в чем не мешать. Поэтому она лишь спросила, не нужно ли Скарлетт дать служанку в сопровождающие.

Но когда узнала, что Скарлетт собирается полюбоваться цветами, тут же предложила ей подобрать букет.

— Не беспокойся, милая, — сказала миссис Макинтош, — можешь срезанные цветы оставить прямо в саду. А я распоряжусь, и садовник принесет их тебе в комнату.

Вооружив Скарлетт ножницами, миссис Макинтош отправилась в свою комнату составлять меню для ужина.

Скарлетт бродила по тенистым аллеям парка, то останавливаясь и разглядывая какой-нибудь незнакомый ей цветок, то почти пускалась бегом, завидев другое, привлекшее ее внимание растение.

Она присела на корточки возле куста розы и стала следить за улиткой, медленно ползущей по огромному листу. Улитка двигалась не спеша, еле заметно. Упругие усики шевелились, нащупывая дорогу.

Наконец, улитка добралась до края листа и остановилась в нерешительности. Скарлетт, преодолевая брезгливость, подставила свою руку и тут же ощутила холодное прикосновение слизкого тела моллюска. Улитка снова остановилась, решая, ползти ей дальше или вернуться.

И тогда Скарлетт взяла ее за панцирь двумя пальцами и пересадила на длинный стебель неизвестного ей растения с мелкими желтыми цветами…

Букет уже был почти собран, и Скарлетт подозвала к себе садовника. Это был пожилой негр с абсолютно седыми волосами. Он, как и положено господскому садовнику, принялся восхищаться букетом, собранным Скарлетт.

— Я никогда не видел ничего подобного, — говорил негр, причмокивая губами, и Скарлетт чувствовалась в его голосе неискренняя радость.

— Отнеси это в мою комнату, — попросила девочка.

Она проводила взглядом удаляющегося садовника, который бережно нес огромный букет.

Скарлетт некоторое время стояла, раздумывая, куда ей отправиться теперь.

В парке ей уже немного надоело, но в то же время ей не хотелось ни с кем видеться.

Она медленно и бесцельно побрела по аллее.

Но тут из-за густой живой изгороди вышла Элеонора Берлтон. Сворачивать куда-нибудь или развернуться в обратную сторону было уже поздно, и Скарлетт не оставалось ничего другого, как подойти к почти незнакомой ей женщине.

На той было светлое платье, состоящее из множества складок, оборок, воланов. Невесомая материя трепетала на легком ветру. Хоть в парке и было тенисто, миссис Берлтон все равно держала над собой полупрозрачный шелковый зонт.

— Не нужно бояться меня, Скарлетт, — ласково, словно боясь спугнуть девочку, сказала миссис Берлтон.

И Скарлетт тут же почувствовала себя виноватой. — Я и не боюсь, миссис Берлтон, — немного оправившись выговорила Скарлетт, — я просто стесняюсь.

— А вот светская дама не должна этого делать, — Элеонора Берлтон улыбнулась, как бы подбадривая девочку.

— Я собирала букет, — неизвестно зачем сказала Скарлетт.

— А ты не хочешь прогуляться со мной? — предложила Элеонора Берлтон.

Скарлетт, оказавшись рядом с этой женщиной, сразу же почувствовала, насколько скромным и дешевым смотрится ее платье в сравнении с изощренным нарядом миссис Берлтон.

— С удовольствием, — сказала Скарлетт, хоть ей и не хотелось составлять компанию этой женщине.

Ведь она, уже полдня находясь в доме Макинтошей, кое-что успела разузнать от служанки Салли, приставленной к ней, о миссис Берлтон. И эта тридцатилетняя женщина немного пугала ее.

К тому же, Скарлетт чувствовала, что и хозяин дома, мистер Макинтош, недолюбливает Элеонору — младшую сестру своей жены.

Девочка и женщина не спеша пошли по засыпанной песком аллее.

— Можно, я буду называть тебя Скарлетт, а ты будешь называть меня Элеонора? — предложила миссис Берлтон.

Скарлетт немного польстило такое предложение.

— Не знаю, если у меня получится, миссис Берлтон.

Элеонора рассмеялась.

— Я же говорила, называй меня по имени.

— Хорошо, Элеонора, — еле выдавила из себя Скарлетт.

— Ты хочешь быть моей подругой?

Первое отчуждение, возникшее между ней и Элеонорой тут же улетучилось. Девочка почувствовала притягательную силу, исходящую от этой волевой женщины.

Элеонора сперва расспрашивала Скарлетт о родителях, об усадьбе, вызнавала о сестрах, а потом принялась рассказывать о себе. Скарлетт с замиранием сердца слушала о далеких городах, о балах, о далеких путешествиях и понимала, насколько она еще неопытна в жизни, сколько она еще не видела, сколько не знает.

— Тебе, Скарлетт, нельзя замыкаться в себе, — учила ее Элеонора Берлтон, — ты всегда должна быть открыта людям.

— Я стараюсь, — призналась Скарлетт.

— Стараться мало, нужно делать. Ведь ты хочешь нравиться мужчинам? — Элеонора пристально посмотрела прямо в глаза Скарлетт.

Та, не выдержав этого пристального взгляда, отвернулась.

— Вот видишь, ты все-таки боишься меня. А я, между прочим, могла бы научить тебя многому. Ведь из тебя должна получиться великолепная светская дама. Скоро ты станешь взрослой, будешь ездить на балы, знакомиться с молодыми людьми и лучше все знать заранее, чтобы потом ничему не удивляться и только изображать смущение.

— Я стараюсь, — пробормотала Скарлетт.

— Этого мало, нужно уметь.

Женщина и девочка дошли до сверкающего в солнечных лучах пруда. Скарлетт остановилась, любуясь гордыми птицами, рассекавшими зеркальную поверхность водоема.

— Тебе, Скарлетт, наверное, нравятся мужчины? — вполголоса спросила Элеонора.

И Скарлетт, сама еще не зная почему, призналась:

— Да.

— Значит, ты уже взрослая, — улыбнулась миссис Берлтон. — Но нужно понять, Скарлетт, они очень странные существа.

То, что миссис Берлтон назвала мужчин существами, неприятно поразило Скарлетт. Ведь мужчиной был и ее отец.

— Я не совсем понимаю вас, Элеонора, — прошептала Скарлетт.

— Я тебе сейчас объясню. Мужчины никогда не знают сами, чего хотят. И главное — это дать им подсказку, заставить поверить в то, что они хотят того же, что и ты сама.

Скарлетт не совсем понимала то, что говорила ей миссис Берлтон, но она чувствовала, что та говорит правильные и справедливые вещи.

Ведь сколько раз ей приходилось наблюдать за тем, как мать уговаривает отца, ненавязчиво и вкрадчиво, и отец, в конце концов, соглашается, хоть перед этим и тяжело было поверить, что он примет предложение.

— Я вижу, ты согласна со мной? — спросила Элеонора.

— По-моему, это касается не только мужчин, — осторожно заметила Скарлетт. — Ведь точно так можно уговорить и женщину.

— Женщину? — рассмеялась миссис Берлтон. — Мы, дорогая, слишком хитры для того, чтобы нам можно было навязать чужое мнение.

— Но хитрость — ведь это та же неискренность? — озадачила своим вопросом Элеонору Скарлетт.

Но та думала недолго.

— Нет, Скарлетт, это совсем разные вещи.

— А в чем же разница?

— Неискренен тот, кто обманывает.

— А хитер? — спросила девочка.

— А хитер тот, кто не говорит всей правды. Пусть в его словах будут лесть, преувеличение, но лжи не будет. Если говоришь не всю правду, а только ту, которая нужна тебе, то выигрываешь.

— Но ведь обманывать нехорошо, — сказала Скарлетт и тут же устыдилась своих слов, такими банальными они были.

— Никто и не говорит, что нужно обманывать, — сказала Элеонора, беря Скарлетт за руку. — Да и обман бывает разный. Ведь если ты что-то берешь без спросу — одно дело, а если не хочешь огорчать мать, рассказав ей о том, что с тобой случилось — это совсем другое.

— Да, вы, наверное, правы, миссис Элеонора.

— К тому же, — заметила женщина, — обман, о котором никто не знает — не обман. Ведь главное, Скарлетт, жить так, чтобы не мешать жить другим.

Казалось, женщина говорит, обращаясь к себе, словно и нет рядом собеседницы, словно какая-то вина гложет душу, и она ищет оправдания.

— А мистер Киссинджер тебе нравится? — внезапно спросила Элеонора Берлтон.

Скарлетт, застигнутая врасплох этим вопросом, растерялась.

— Да, он настоящий джентльмен.

— Для настоящего мужчины этого мало, — заметила женщина.

— Он очень красивый, — исправила свою ошибку Скарлетт.

— Вот это уже ближе. Но бывает много красивых мужчин и не к каждому чувствуешь расположение. Ведь ты чувствуешь к нему расположение?

— Да, — призналась Скарлетт.

— Вот видишь, — воскликнула Элеонора Берлтон. — Есть люда красивые, но холодные. А я не кажусь тебе холодной? — спросила женщина.

Скарлетт задумалась.

— Говори, не бойся.

— Да, вы немного холодны, миссис Элеонора, — призналась Скарлетт.

— Но ведь не в разговоре с тобой? — улыбнулась миссис Берлтон. — Я стараюсь быть откровенной.

— Нет, мне кажется, что вы не говорите всего того, что думаете.

— Я просто слишком много знаю, — рассмеялась женщина.

Скарлетт и миссис Берлтон вернулись в дом.

— Встретимся в столовой, — на прощание сказала Элеонора и поднялась в свою комнату.

А Скарлетт еще долго стояла в гостиной, думая над словами миссис Берлтон.

Она понимала, что в них скрыт еще какой-то неизвестный ей самой смысл. Ведь ничего в этой жизни не говорится зря, для всего есть свое применение. И Скарлетт прекрасно понимала, что она знает всего лишь какую-то часть правды, что жизнь куда сложнее, что перед ней только сейчас открываются некоторые из ее премудростей.

Когда еще девочка гуляла по парку, ее поразило странное строение, примыкающее к дому. Огромные стеклянные стены и стеклянный купол. За ними виднелись яркие цветы, буйная растительность.

И Скарлетт поинтересовалась у Салли, что это такое. Та объяснила, что это оранжерея, где выращивают всякие экзотические растения, и показала туда Скарлетт дорогу.

Девочка, попав в оранжерею, была поражена горячей влажностью, царившей там. Над ней простирались огромные ветви пальм, цвели орхидеи.

Скарлетт прошла в глубину оранжереи и устроилась на скамейку под пальмой. Она сидела, вдыхая в себя аромат цветущих растений. Ей было так хорошо, что девочка полуприкрыла глаза, отдаваясь блаженной истоме.

Внезапно в оранжерее послышались легкие шаги и голоса. Скарлетт огляделась: по выложенной каменными плитками дорожке, шли под руку мистер Киссинджер и Клеопатра. Они не замечали, что были в оранжерее не одни.

Рональд подвел Клеопатру к низкой скамейке, усадил, а сам остался стоять напротив нее.

— Почему ты не хочешь этого? — спросил Рональд, явно продолжая уже давно начатый разговор.

Клеопатра покачала головой.

— Я хочу, но и ты должен понять меня.

— Что я должен понять? Я сделал тебе предложение, мы помолвлены…

— Но этого мало, — возразила Клеопатра.

— Я хочу, чтобы ты назвала день свадьбы.

— Я же сказала тебе, пусть пройдет месяц, два, три… Я сама должна решить для себя, когда это произойдет.

— Но почему, Клеопатра?

— Я должна привыкнуть к тебе, — упорно повторяла девушка.

— Но я хочу, чтобы это произошло быстрее.

— Я не совсем уверена в этом, Рональд, — возразила Клеопатра.

— Я не понимаю, что тебя сдерживает, — настаивал молодой человек.

Клеопатра сидела задумавшись, нервно теребя в пальцах складку своего наряда. Ее волосы были аккуратно собраны на затылке и сколоты крупными шпильками.

Из своего укрытия Скарлетт видела, как подрагивают серьги в ушах девушки.

Она никак не могла понять, почему же Клеопатра не соглашается на предложение Рональда, а пытается оттянуть день свадьбы.

Но тут же Клеопатра как будто услышала ее.

— Я думаю, Рональд, твоя настойчивость — это попытка убежать от каких-то жизненных трудностей.

— О чем ты говоришь, Клеопатра?

— Нет-нет, Рональд, я понимаю и ценю твое благородство, но я хотела бы, чтобы ты делал это только ради меня.

— Но я же и делаю ради тебя, — возражал Рональд.

— Ты вынуждаешь меня это сказать, — Клеопатра тряхнула головой и ее серьги вспыхнули в солнечных лучах, ослепив Скарлетт.

— Ты в чем-то меня подозреваешь? — нахмурился Рональд.

— По-моему, у тебя есть женщина, — еле слышно проговорила Клеопатра.

Рональд рассмеялся.

— Да нет, что ты, уверяю, ты у меня одна.

— Но ты же старше меня, возразила Клеопатра, — и ты, скорее всего, любил до этого.

— Клеопатра, я не буду притворяться сосунком, только что оторвавшимся от материнской юбки. Ясно, у меня были девушки и до тебя, но все это в прошлом, поверь. Сейчас я хочу только быть с тобой, все в прошлом.

— Я не уверена в этом, — покачала головой Клеопатра.

— Но почему?

— Потому что тебя видели с женщиной.

— Где? — недоуменно спросил Рональд.

— В Новом Орлеане. Мне даже описывали ее, она очень красива.

— Но это тоже в прошлом! — воскликнул Рональд. — Неужели ты будешь меня этим упрекать?

— Да, конечно в прошлом, — пожала плечами Клеопатра, — ведь это было три месяца тому назад. Неужели за это время ты успел забыть ее?

— Мы многое помним, — сказал Рональд.

— А если ты так же забудешь меня?

— Но чем, Клеопатра, я могу доказать тебе свою любовь?

— Не нужно, Рональд, ты уже доказал ее мне, иначе бы я не согласилась на помолвку.

— Может, ты что-то услышала от родителей? — спросил Рональд.

— Нет, я должна все решить для себя сама. Отец меня любит и согласится со всем, что я ему скажу.

— Но тогда, Клеопатра, скажи, что наша свадьба будет очень скоро.

— Я же говорила уже, Рональд, ты с этой свадьбой хочешь просто убежать от каких-то проблем. Ты не уверен в себе и хочешь, поклявшись перед Богом, отрезать себе путь к отступлению.

— Но у меня нет никого, кроме тебя, — настаивал Рональд. — Я люблю тебя, Клеопатра!

— Я верю, — прошептала девушка, — но пойми и меня, я не хочу строить свое счастье на несчастье другой женщины.

— О, если бы она была! — воскликнул Рональд. — Но ведь у меня нет никого, кроме тебя.

— Я не верю, — Клеопатра закрыла лицо руками.

Скарлетт хотелось уйти, ведь она подслушала разговор, абсолютно не предназначавшийся ей, но в то же время ей было интересно узнать чужие тайны.

Ведь всегда, зная о людях что-то недозволенное, ты словно бы начинаешь ощущать свою власть над ними.

— Я тоже люблю тебя, — прошептала Клеопатра, — я люблю тебя, Рональд.

Мистер Киссинджер присел возле нее и обнял за плечи.

— Мы не должны уединяться надолго, — принялась оглядываться Клеопатра, — ведь это неприлично, ведь мы еще только помолвлены.

Скарлетт сжалась, боясь быть замеченной, но Клеопатра так и не увидела ее сквозь густую зелень.

— Я не хочу строить свое счастье на несчастье других, — повторила Клеопатра.

— Но ведь тогда я буду несчастен! — воскликнул Рональд.

— Нет, тебе всего лишь придется подождать пару месяцев, и я решусь, — Клеопатра была готова заплакать.

— Но я не хочу ждать! — уже почти выкрикнул мистер Киссинджер.

— Если ты не уверен в себе сейчас, — сказала Клеопатра, — то как ты можешь быть уверен в себе завтра. Теперь я точно поняла, ты хочешь убежать от проблем, женившись на мне, а это не очень-то честно, Рональд. Свои проблемы ты должен решать сам. Признайся, ведь у тебя есть женщина?

Рональд тяжело вздохнул.

Скарлетт видела его точеный профиль, видела нервно подрагивающие губы. Ей стало жаль этого молодого человека.

Но в то же время в его словах она чувствовала какую-то неискренность, словно бы и в самом деле, он скрывал от своей невесты то, что ей не следовало бы знать.

— Клеопатра, — вздохнул он.

— Да, Рональд, я в самом деле люблю тебя и только поэтому откладываю день нашей свадьбы.

— Ты упрямая, — Рональд сжал ей плечо.

Клеопатра осторожно сбросила его руку и отвернулась от своего жениха.

— Но ведь я специально согласился поехать с тобой сюда, в глушь, — уговаривал ее Рональд, — лишь для того, чтобы мы смогли договориться о свадьбе, договориться между собой. Ведь за нас не должны решать родители, мы должны решить все сами.

Клеопатра сидела, отстранившись от своего жениха, и все так же закрывала лицо руками. Ее плечи вздрагивали, словно бы от беззвучного плача, и Скарлетт было невыносимо жаль эту молодую девушку, жаль за ее страдания.

Ведь она прекрасно понимала, что все возражения Клеопатры вызваны лишь любовью к Рональду и желанием быть честной перед ним.

Она представляла себя на месте Клеопатры и понимала, что не смогла бы так поступить. Ведь Рональд был явно выгодной партией — умен, красив, богат.

— Я не верю тебе, — вновь проговорила Клеопатра.

— Сколько я буду тебя убеждать, — ласково проговорил мистер Киссинджер, — у меня нет женщины.

— Но ведь ты еще не забыл ту, из Нового Орлеана. Вас видели вместе, и вы были счастливы, насколько я понимаю. Неужели, Рональд, счастье может так быстро улетучиться? Ведь ты любил ее, признайся, — и Клеопатра внимательно посмотрела в глаза Рональду.

Тот вздрогнул.

— Ты хочешь знать правду?

— Да.

— Ты в этом уверена?

— Да.

— Это самое страшное, Клеопатра, что я когда-нибудь говорил тебе в жизни.

— Я слушаю, ты должен мне это сказать.

— Я не любил ее, — признался Рональд.

— И ты мог быть вместе с женщиной, которую не любишь? — изумилась Клеопатра.

— Ты еще слишком молода, — попробовал уговорить девушку Рональд Киссинджер, — и ты многого не понимаешь. Я, может быть, испорченный человек, но я хочу быть честным, я не хочу обманывать тебя. Я не любил ее, хоть мы были вместе два месяца.

— Я не могу понять, — прошептала Клеопатра, — не могу понять тебя, Рональд, но я верю. Спасибо тебе за честность.

Рональд сидел молча, понурив голову. Было видно, что ему нелегко далось это признание.

И Скарлетт еще больше прониклась к нему уважением, ведь человек, который может сказать такие слова своей невесте, и в самом деле заслуживает глубокого уважения.

Ведь Скарлетт не раз приходилось видеть, как люди врут, обманывая других ради сиюминутной выгоды, а тут вся дальнейшая жизнь была поставлена на карту.

И было понятно, что это признание Рональда может смертельно обидеть Клеопатру.

— Я люблю тебя, — прошептал Рональд, пытаясь поцеловать Клеопатру.

Та прикрыла губы ладонями и нагнула голову так, чтобы поцелуя не произошло.

И тут Скарлетт поняла, о чем пыталась ей сказать миссис Берлтон, когда говорила о хитрости.

«Ведь в самом деле, — думала Скарлетт, — совсем не обязательно говорить всю правду, достаточно сказать лишь только ее часть, умолчав о другом. В самом деле, мужчины странные существа, ведь они не всегда понимают, что обман бывает лучше правды. Ведь теперь Клеопатра никогда не сможет забыть об услышанном, всегда ее душу будут терзать сомнения, любит ли ее Рональд. А все из-за чего? Из-за того, что Рональд сказал правду. Счастье не всегда должно быть построено на правде, оно может быть построено и на хитрости».

Она чувствовала непреодолимое желание покинуть галерею, ведь она словно бы становилась соучастницей.

Рональд и Клеопатра в самом деле не имели права так долго оставаться наедине, ведь они еще были только помолвлены.

А Скарлетт словно бы помогала им в этом.

Рональдо шумно вздохнул. Клеопатра сидела, повернувшись к нему спиной.

И Скарлетт вдруг заметила в глазах молодого человека усталость и безразличие, ведь он не знал, что его кто-то видит в этот момент.

— Я люблю тебя, Клеопатра, — сказал он.

— Чем больше ты это повторяешь, тем меньше я тебе верю. Ты забыл ту женщину, забудешь и меня. Так что, ты не заставил меня изменить решение. Я сама должна решить, когда будет наша свадьба.

— Но Клеопатра, — Рональд осторожно тронул за плечо девушку, — я прошу тебя, мне и в самом деле нужно жениться, но это не из-за того, что я хочу уйти с помощью женитьбы от своих проблем…

— Ты хочешь переложить ответственность на меня! — воскликнула Клеопатра.

— Клео, — уже более ласково воскликнул Рональд, — ты должна помочь мне.

— Ты должен помогать себе сам, я слишком слаба, чтобы помочь тебе, к тому же я не знаю, в чем заключаются твои проблемы.

— Я не хочу тебе обо всем говорить, — признался Рональд.

— Ну так вот, когда ты решишь для себя все сам, решу и я, — Клеопатра поднялась, но Рональд не выпускал ее руки.

— Подожди, я должен еще побыть с тобой.

— Я не могу, это неприлично, ведь дядя и миссис Макинтош подумают о нас плохо. И так уже в обществе идут всякие пересуды.

— Это все потому, — воскликнул Рональд, — что мы еще не объявили о своей помолвке. Ты сама не знаешь, чего хочешь.

Рональд все более и более распалялся. Его щеки побледнели, глаза сузились, и Скарлетт с ужасом поняла, как мало нужно человеку, чтобы от разговоров о любви перейти к упрекам.

— Клео, пойми, женясь на тебе, я не делаю никому одолжение, я не пытаюсь таким образом наказать себя за беспутную жизнь. Неужели ты не хочешь, чтобы я был счастлив?

Клеопатра стояла, задумавшись.

— Ты разрываешь мое сердце, — призналась она, — ведь я так люблю тебя и именно поэтому не хочу стать причиной всех твоих несчастий. Ведь потом уже ничего нельзя будет изменить, а сейчас, Рональд, подумай, подумай хорошенько, так ли ты хочешь на мне жениться?

— Но ведь мы уже помолвлены.

— Вот это как раз и можно изменить. Конечно, будет скандал, но я смогу пережить его, если только ты, Рональд, будешь счастлив.

На глазах Клеопатры сверкали слезы.

Это была благородная девушка, готовая пожертвовать своим счастьем ради счастья любимого.

А Скарлетт вспомнила, как ее застала за подслушиванием разговоров отца Мамушка, и ей сделалось невыносимо стыдно за то, что она сейчас слушает чужие секреты.

Ведь теперь она уже никогда не сможет таким восторженным взглядом смотреть на Рональда Киссинджера, не сможет свободно говорить с Клеопатрой, ведь те и не подозревают, что ей известна их тайна.

— Ты все-таки обманул меня, — сказала Клеопатра.

— В чем?

— Ты любил ту женщину. Это только ради меня ты говоришь, что не любил ее.

— Клео, это самое страшное признание, которое я только делал в жизни.

— Я же слышала, с какой легкостью сорвались эти слова с твоих губ, — отвечала девушка.

— Нет, ты даже себе не представляешь, — Рональд сжал ее руку. — Вот представь, что тебе пришлось бы сказать, что ты не любила меня.

— Значит, все-таки ты ее любил, — прошептала Клеопатра.

— Я уже жалею, что признался тебе в этом. Но если ты считаешь, что обманывать лучше, чем говорить правду, я скажу, что любил ее, но только это будет ложью, Клео.

— Ложь… правда… — задумчиво проговорила девушка, — но если они в прошлом, то какое это имеет значение.

— Да, Клео, какая разница, что было когда-то? Главное, что мы сейчас с тобой, что я люблю тебя, а ты меня, что мы помолвлены.

— Я подумаю, — негромко сказала Клеопатра, а потом забеспокоилась. — Мы, в самом деле, долго находимся наедине, нам нельзя этого делать, ведь о нашей помолвке еще не оповещен свет.

— Но ведь ты у своих родственников, и они прекрасно поймут тебя. Чтобы мы привыкли друг к другу, они и пригласили нас сюда.

— Да, дядя очень добр ко мне, но я не могу понять одного, Рональд, почему он так предвзято относится к миссис Берлтон? Ведь она милая женщина.

При упоминании о миссис Берлтон Рональд Киссинджер вздрогнул.

Но Клеопатра не видела этого, она смотрела в застекленный купол оранжереи на птиц, гуляющих прямо по стеклу.

Скарлетт слышала цоканье их коготков и легкие удары по стеклу, словно бы птицы хотели преодолеть невидимую для них преграду и попасть сюда, где растительность была пышнее, чем на улице, где цветы были больше и ярче.

— Да, она милая женщина, — немного протяжно проговорил Рональд Киссинджер, в его голосе слышалось дрожь.

— Мне так жаль ее, — сказала Клеопатра, — она по-своему несчастная женщина.

— Ты осуждаешь ее? — спросил Рональд.

— Я не могу никого осуждать, ведь для этого нужно пережить подобное. Быть может, она любила того человека.

— А я восхищаюсь ее мужем, — сказал Рональд Киссинджер. — Знать, что твоя жена предпочла твоего секретаря…

— Он мужественный человек, — сказала Клеопатра, — но я не могу осуждать миссис Берлтон.

— А ты что, восхищаешься ею? — осторожно спросил Рональд.

Клеопатра стояла все так же задумавшись, перебирая в пальцах оборки платья.

— У меня странное отношению к этой женщине: она мне и нравится, и в то же время отпугивает меня.

— Чем? Чем она тебя отпугивает? — спросил Рональд.

— Я даже сама не знаю, от нее исходит какое-то магическое влияние, она манит к себе — и в то же время отталкивает. Ты не чувствовал этого?

— Нет, — пожал плечами Рональд, и Скарлетт почудилась в его голосе какая-то неискренность, ведь тот не мог знать, что в тот момент на него кто-то смотрит.

Скарлетт устроилась поудобнее. Она уже не боялась, что ее смогут заметить. Ведь если прошло столько времени, и ее присутствие здесь никто не открыл, то вряд ли такое случится и сейчас.

Клеопатра и Рональд надолго замолчали.

А Скарлетт пыталась сквозь цветы увидеть их лица, но девушка и молодой человек смотрели друг на друга и что-либо рассмотреть сквозь густые заросли Скарлетт не удавалось.

Листья цветов щекотали ее нежную кожу, и она чувствовала их дурманящий запах.

Где-то рядом жужжала пчела, звук ее прозрачных крыльев то приближался, то отдалялся, и Скарлетт напряглась.

«Господи, — подумала девочка, — не дай Бог она дет мне на плечо или щеку и укусит. Тогда я вскрикну, к меня все увидят. Господи, хоть бы она пролетела мимо».

Скарлетт вдыхала дурманящий запах. Она чувствовала, как шелковистые лепестки цветов щекочут ее шею. Она буквально уже задыхалась от этого сладковатого запаха.

Воздух в оранжерее был тяжел, он был напитан густым ароматом цветов, листьев, влажной земли.

Пчела гудела все ближе, и Скарлетт втянула голову в плечи.

Вдруг она услышала, как пчела жужжит над самым ухом и испуганно дернулась, взмахнула рукой, отгоняя насекомое, но пчела загудела еще сильнее и опустилась на плечо Скарлетт.

Девочка напряглась.

Она слышала, как насекомое, быстро перебирая лапками, пробежала по ее шее рядом с ухом. Пчела явно не собиралась улетать, она вновь загудела, и Скарлетт задрожала от страха.

«Если она сейчас меня ужалит, я обязательно закричу. А если я закричу, то тогда Рональд и Клеопатра меня смогут увидеть. Боже, как же мне будет стыдно, если меня поймают за этим занятием и догадаются о том, что я подслушала их разговор».

Но пчела, пробежав по ее шее, вдруг резко загудела и улетела.

«Господи, слава Богу, наконец-то она улетела. Какие же мерзкие насекомые, эти пчелы! Они даже хуже, чем саранча. Саранча хоть не кусается, а пчела может ужалить».

Но вдруг жужжание снова приблизилось. Скарлетт закрыла ладонями шею, зажмурила глаза и как могла сильнее втянула голову в плечи.

Пчела продолжала жужжать над самой головой, а в ее лицо тыкались своими шелковистыми лепестками цветы, пыльца падала на щеки и в ноздри. И Скарлетт показалось, что вот сейчас, именно в этот момент она чихнет, настолько дурманящим и сладким был аромат пыльцы.

Она даже пальцами потерла нос, чтобы не чихнуть.

Гудение пчелы постепенно удалялось.

«Слава Богу, пронесло, можно сидеть и слушать дальше. Неужели, они так и не скажут ничего друг другу очень важного?»

Ведь все то, что она уже сегодня слышала, прячась в оранжерее, для нее не являлось большим секретом, о многом она догадывалась.

У Скарлетт была прекрасно развита интуиция, и о многих вещах она догадывалась только по каким-то неуловимым движениям, по вздоху, по кивку головы, по прикосновению рук. Но самыми красноречивыми были, конечно же взгляды.

Глава 4

Когда Рональд и Клеопатра покинули оранжерею, Скарлетт вздохнула с облегчением. Она перевела дыхание и подумала о том, какая же все-таки несчастная Клеопатра и несчастная потому, что честна.

Скарлетт уже больше не дурманил запах цветов, она уже свыклась с ним, как свыклась и с большой влажностью в оранжерее.

Тут на глаза Скарлетт попалась великолепная роза. Она вспомнила разрешение миссис Макинтош срезать все цветы, какие ей только понравятся.

Поэтому Скарлетт взяла ножницы и срезала пышную пурпурную розу на длинном стебле. С нею в руках она и вошла в дом.

— Какой чудесный цветок! — изумилась миссис Макинтош, завидев Скарлетт. — Я и не подозревала, что в моей оранжерее растут подобные цветы.

— Может, не стоило его срезать, миссис Макинтош? — спросила Скарлетт. — Но он мне так понравился, что я не смогла сдержаться.

— Да что ты, цветы для этого и растут. Ты правильно сделала, милая, ведь иначе бы этот цветок никто бы не заметил, и он отцвел бы и погиб.

Скарлетт, поднявшись в свою комнату, присоединила розу к букету. Цветок, конечно возвышался над всеми остальными, но он этого и стоил.

Скарлетт сидела на кровати, рассматривая свой чудесный букет. И тут ей в голову пришла немного странная мысль.

«А что было бы плохого, если бы Рональд и Клеопатра заметили меня в оранжерее? В конце концов, неудобно должно было быть им, а не мне, ведь я первая пришла туда и не я вела эти странные разговоры».

Охваченная такими мыслями, Скарлетт разволновалась, теперь появилось оправдание ее поступку.

«Я же ничего плохого не сделала, — уговаривала себя Скарлетт. — Конечно, я с самого начала могла дать понять Рональду и Клеопатре, что я слышу их, но ведь они успели сказать первые слова, не предназначенные для чужих ушей, и я бы только смутила их. В конце концов, каждый человек знает много такого, о чем другие и не догадываются».

Скарлетт с нескрываемым восхищением продолжала рассматривать собранный ее же руками букет.

И тут ей в голову пришла блестящая идея: каждый цветок похож на человека.

«На кого же похожа вот эта роза, что я срезала? — Скарлетт приблизилась и прикоснулась кончиками пальцев к шелковистым лепесткам розы, на которых еще поблескивали капли росы. — На Клеопатру она не похожа, потому что слишком уж она яркая и насыщенная и слишком уж этот бутон распустился. На меня? — Скарлетт посмотрела на себя в зеркало. — Нет, на меня она тоже не похожа, мне подошла бы белая роза, которая еще не распустилась, а ведь эта такая пышная, такая яркая…

Скорее всего, она подходит миссис Берлтон, ведь та такая же изящная и красивая, как эта роза.

А миссис Макинтош? Нет, ей этот цветок совершенно не подходит.

А мистеру Макинтошу цветы вообще ни к лицу. Ему больше подходят охотничьи ружья, лошади, собаки, хлысты, сапоги…

Да, этот цветок больше всего подходит Элеоноре, тем более, она такая замечательная женщина и не похожа ни на кого из тех, с кем я была знакома прежде. Мне надо этот цветок подарить ей, пусть она обрадуется, и тогда наша дружба будет еще крепче».

Скарлетт вытащила розу из букета.

Правда, шипы кололись, и Скарлетт даже поранила немного руку. Но наконец, она смогла вытащить цепкий стебель из букета.

«Где же может быть миссис Элеонора? — Скарлетт задумалась. — А где бы могла находиться я?»

Почему-то Скарлетт уже начала сравнивать себя с миссис Элеонорой.

«Конечно же я сидела бы у пруда и любовалась изящными птицами. Наверное, она там, на берегу, на белой скамейке, читает какую-нибудь книгу на французском языке. Как жаль, что я не могу прочесть те книги, которые читает миссис Элеонора! Наверное, они очень интересные — и все о любви».

И Скарлетт, держа на вытянутой руке цветок, заспешила к пруду.

И действительно, уже издалека она заметила миссис Берлтон, чья изящная головка была склонена над раскрытой на коленях книгой. Тяжелые серьги в ушах сверкали, и этот блеск привлек и манил Скарлетт.

Она заспешила к женщине. Но она шла так, чтобы та, если вдруг оглянется, не подумала, что Скарлетт спешит именно к ней.

Скарлетт подошла к Элеоноре очень тихо, крадучись, как кошка, и через плечо заглянула на страницу раскрытой книги: вместо закладки была записка. На голубоватой веленевой бумаге размашистым почерком было написано несколько слов, и Скарлетт успела их прочесть до того, как Элеонора захлопнула книгу: «Встретимся в библиотеке в полночь».

— Это ты? Изумленно воскликнула Элеонора и немного смутившись, прижала книгу к груди.

— Да, Элеонора, это я.

— Какой у тебя замечательный цветок! — воскликнула женщина.

— Это тебе, — Скарлетт протянула распустившуюся розу женщине, все еще не привыкнув называть ее Элеонорой.

— Спасибо, дорогая, — миссис Берлтон приподнялась со скамейки, прижала Скарлетт к себе и поцеловала в волосы. — Ты уже подумала над моими словами, подруга? — сказала Элеонора.

— Да, — Скарлетт кивнула в ответ.

Женщина взяла тонкими розовыми пальцами, на которых сверкали перстни, цветок, поднесла к лицу и вдохнула аромат.

Крылья ее носа затрепетали, а тяжелые ресницы вспорхнули как крылья бабочки.

— Вы такая красивая, — вдруг сама не ожидая от себя подобного комплимента, произнесла Скарлетт и немного смутившись, отошла на шаг в сторону.

— Да что ты, это ты красива, Скарлетт. Ты еще такая юная, такая изящная, и у тебя столько еще впереди всяческих приключений, удач, что ты даже не можешь себе представить. Знаешь, дорогая, тебя в жизни ожидает большая любовь, разочарование и потому ты уже сейчас должна готовиться к будущей жизни. Скарлетт, а ведь я умею гадать.

— Гадать? — изумилась Скарлетт.

— Ну да, когда-то меня научила одна очень старая цыганка.

— А кто это «цыганка»?

— Цыгане — это такие люди, я встретилась с ними в Европе. И одна старуха меня научила. Хочешь, я расскажу, что тебя ждет?

— Откуда вы знаете? — Скарлетт немного скептично улыбнулась. — Разве можно знать, что ждет человека в будущем?

— Конечно же можно. Давай свою левую руку.

Скарлетт немного смущенно протянула Элеоноре свою раскрытую ладонь.

— А это что у тебя такое? — увидев царапину на пальцах, поинтересовалась Элеонора.

— Это когда я срезала цветок, немного оцарапала руку.

— Скарлетт, надо быть осторожнее, женщина должна беречь свои руки, тем более, они у тебя такие нежные и обещают быть очень красивыми.

Скарлетт с изумлением рассматривала свою ладонь.

— И что по ней можно узнать? — едва слышно произнесла она.

— По ладони можно узнать очень многое, дорогая. Можно узнать, сколько у тебя будет детей, сколько раз ты будешь замужем, будешь ли ты болеть, доведется ли тебе путешествовать. По ладони можно узнать буквально все о человеке.

— И вы умеете это делать, миссис Берлтон? — на этот раз с нескрываемым восхищением и уважением произнесла Скарлетт.

— Дорогая, я же просила называть меня по имени. Зачем же, чтобы в наших разговорах была излишняя светскость? Мы же подруги — и должны называть друг друга по имени.

— Хорошо, — кивнула головой Скарлетт.

— Ну давай же, я расскажу, что тебя ждет.

Скарлетт немного смущенно вновь отступила на полшага.

— Или, может быть, ты не желаешь знать, что ждет тебя в будущем? — Элеонора заглянула в глаза Скарлетт.

А та и действительно не знала, хочет ли она знать, что ее ждет в будущем, или нет.

А если быть более откровенной, и Скарлетт это поняла, она немного опасается. Ведь кто знает, что там впереди? Может быть, одни сплошные несчастья, одни разочарования — и тогда знать такое будущее не стоит.

Скарлетт смущенно переминалась с ноги на ногу, не решаясь дать ответ.

— Ну что, ты смущаешься? Давай же, я посмотрю. Если у тебя и написано на ладони что-нибудь нехорошее, я тебе не скажу. Я расскажу только о добром.

Скарлетт, решившись, протянула руку Элеоноре.

Та взяла ее, положила на свою ладонь, и Скарлетт почувствовала, какая прохладная и нежная рука у Элеоноры.

Элеонора начала указательным пальцем водить по линиям руки.

— Вот это линия жизни, вот это линия сердца. А вот это, Скарлетт, запомни, это самая главная линия…

— Какая?

— Это линия твоей судьбы. Жизнь у тебя, Скарлетт, будет очень долгая. Видишь, какая глубокая и сильная линия жизни?

— Где? Где? — Скарлетт всматривалась в свою ладонь, не в состоянии разобраться в сложном переплетении линий.

— Вот эта, — Элеонора провела ногтем по линии жизни.

Скарлетт сжала руку.

— Не надо сжимать, я ничего не увижу. Хотя я о тебе, дорогая, знаю и так очень много.

— И что же ты знаешь, Элеонора, говори, — от нетерпения Скарлетт даже порозовела, а ее глаза засверкали влажным блеском.

— Я могу сказать, Скарлетт, что ты будешь изумительно красивой.

— Но ведь все и так говорят, что я буду красивой и похожей на свою мать.

— Нет, Скарлетт, ты будешь намного красивее, чем твоя мать, хоть я никогда и не видела миссис Эллин. А еще я хочу тебе сказать, что тебя ждет большая любовь.

— Где? Где любовь?

— Вот смотри, видишь, эти линии так сложно переплетаются, и вот эти две линии идут совершенно рядом. Это ты и твой возлюбленный. Ты будешь очень счастлива, у тебя будут две любви, обе очень сильные, даже трудно сказать, какая из них победит. Но ты и с первой, и со второй любовью будешь жить всю свою долгую жизнь.

— Элеонора, но разве так бывает, чтобы в жизни было две любви?

— Бывает, дорогая, бывает, — Элеонора прижала к себе Скарлетт и поцеловала в щеку. — А еще я могу сказать, что у тебя будут дети, абсолютно точно, что у тебя будет двое детей, возможно, будут и еще, но это под вопросом.

— Как это под вопросом?

Элеонора пожала плечами.

— Понимаешь, здесь немного запутанные линии, а я не такой большой специалист, как старая цыганка, чтобы сказать с абсолютной точностью.

— Элеонора, Элеонора, подожди, — Скарлетт прижала своей ладошкой руку Элеоноры, — а что тебе рассказала старая цыганка? Покажи мне свою ладонь.

Элеонора разжала пальцы, и Скарлетт посмотрела на розовые линии на ладони Элеоноры.

— Это линия жизни? — Скарлетт подушечкой пальца провела по короткой, но глубокой линии.

— Да, — немного грустно произнесла Элеонора.

— А почему она у тебя такая короткая? Даже у меня она длиннее.

— Короткая? Ну что ж, короткая, зато сильная, — сказала Элеонора и грустно улыбнулась. — А у тебя, Скарлетт, эта линия длинная и глубокая. Ты будешь жить долго, а я буду жить мало, поэтому я и спешу, спешу взять от жизни все, что мне предначертано.

— Элеонора, я хочу, чтобы ты жила долго, чтобы мы с тобой были подругами и еще много раз встретились.

— Я бы тоже этого хотела, Скарлетт, но от своей судьбы не уйдешь.

— Элеонора, а если уехать куда-нибудь далеко-далеко, в чужедальние края, можно тогда избежать судьбы?

— Нет, Скарлетт, — покачала головой Элеонора, — от своей судьбы уйти еще никому не удавалось. Ведь для меня твоя родина — это же чужедальние края, и я приехала сюда в надежде избежать судьбы. Но пока, дорогая, это мне не удается и все идет так, как написано на моей ладони.

— А что тебе еще сказала старая цыганка? Элеонора, расскажи.

— Нет, Скарлетт, знать тебе это не стоит, к тому же уже почти все сбылось, что предсказывала старуха. А ты будешь счастлива, будешь очень и очень счастлива. Конечно, не все время, но ты испытаешь счастье во всей его полноте.

— Спасибо тебе, Элеонора.

Та заулыбалась и вновь прижала ее к себе.

Она прижала девочку так, как будто бы Скарлетт была дочерью Элеоноры.

— Знаешь что? Возможно мы никогда с тобой и не встретимся.

— Почему? — поинтересовалась Скарлетт и взглянула в лицо Элеоноры.

Та немного смущенно улыбнулась.

— По-моему, наши судьбы с тобой пересекаются всего один раз и только здесь, в поместье моей сестры. Поэтому, дорогая, я хочу тебе сделать маленький подарок, чтобы ты всегда вспоминала обо мне, вспоминала об Элеоноре.

Женщина сняла с мизинца маленький изящный золотой перстенек с изящным зеленоватым изумрудом, повертела его в пальцах и неспеша, взяв руку Скарлетт, надела колечко на ее безымянный палец.

— Ой! — воскликнула Скарлетт, — ведь я еще никогда не носила подобных украшений.

— Ну что ж, пусть это будет для тебя неожиданным подарком. Ведь все когда-нибудь случается в первый раз: в первый раз ты поцелуешься с каким-нибудь юношей, зато об этом, Скарлетт, ты потом будешь вспоминать всю свою долгую жизнь.

— Об одном поцелуе?

— Да, дорогая, о первом, робком и неумелом поцелуе ты будешь помнить всю свою жизнь. Конечно, потом у тебя еще будут тысячи поцелуев, но о них ты забудешь, ты будешь помнить только первый.

— А последний? — вдруг задала совершенно не детский вопрос Скарлетт.

— Последний?.. — и Элеонора побледнела. — Думаю, о последнем поцелуе не знает никто.

— Почему?

— Со временем, маленькая, ты все поймешь.

Скарлетт рассматривала свой безымянный палец, украшенный перстнем.

Зеленоватый изумруд сверкал всеми цветами радуги и переливался.

Скарлетт не могла оторвать взора от своей руки. Она уже напрочь забыла обо всем, что ей нагадала Элеонора. Она не отрываясь смотрела на руку, любуясь украшением.

— Тебе нравится мой подарок?

— Конечно, Элеонора, и если у меня кто-нибудь спросит, откуда это колечко…

— Если спросит, то ты скажи совершенно честно, что тебе его подарила одна очень несчастная женщина.

— А разве ты несчастная, Элеонора?

— Трудно сказать, Скарлетт, счастлива я или нет. Но в общем, если быть честной, то я хотела бы прожить свою жизнь совсем по-другому, совсем не так, как я вижу. Я хотела бы, чтобы все сложилось совсем по-иному, чтобы у меня была счастливая семья, была дочь, такая как ты, был сын. Но ничего этого у меня нет.

— Элеонора, не расстраивайся, ведь ты еще так молода и можешь родить ребенка, — Скарлетт смутилась, произнеся эти слова.

А Элеонора молча показала ей левую ладонь.

— Что? Зачем ты мне показываешь свою руку?

— У меня на ладони нет детей.

— Но разве по ладони можно узнать о детях? По-моему, Элеонора, это все неправда, и ты специально придумала это гадание.

— Нет, Скарлетт, ничего я не придумала. Все, что с человеком будет, написано на его ладони, а у меня, как ты сама видела, линия жизни очень короткая и заводить детей мне уже поздно.

В это время, неторопливо и изящно покачиваясь на зеркале пруда, к берегу подплыли два лебедя — черный и белый.

— Смотри, Элеонора, какие они красивые!

— Они, Скарлетт, не только красивые, но они еще и любят друг друга.

— Любят? А разве птицы могут любить? — воскликнула Скарлетт.

— Конечно же, ведь птицы как люди, они не могут жить друг без друга и любовь у них вечная — на всю жизнь. Видишь, как этот черный лебедь плавает вокруг своей возлюбленной?

И Скарлетт стала смотреть, как изящный черный лебедь делает круг за кругом вокруг своей подруги.

— Смотри, смотри, Элеонора, ведь они же целуются! — немного смущенно воскликнула Скарлетт, видя как лебеди переплетают длинные изящные шеи и соприкасаются клювами.

— Да, они целуются, потому что они любят друг друга и их жизни принадлежат друг другу.

— Элеонора, а если их разлучить, то лебедь найдет себе другую подругу?

— Нет, Скарлетт, никогда, лебедь любит только один раз в жизни.

— А почему ты говорила, что у меня будет две любви?

— Потому что лебеди не люди, и у них все по-настоящему и навсегда. Ведь они не умеют притворяться и обманывать друг друга.

— Элеонора, давай их покормим.

— Они заняты друг другом и не стоит им мешать. Вообще, влюбленным никогда не нужно мешать, пусть наслаждаются жизнью, пусть радуются.

И Скарлетт вновь смутилась, вспомнив, как она подслушала разговор Клеопатры и Рональда в оранжерее.

— Почему ты смущаешься? Смотри на этих птиц, учись, как надо любить.

Лебедь взмахнул крыльями. Его подруга тоже взмахнула крыльями, и они, тяжело вздымая тысячи сверкающих брызг, быстро поплыли к беседке.

— Наверное, они нас испугались, — сказала Скарлетт.

— Нет, они даже не обратили на нас внимания, — сказала Элеонора.

Птицы остановились посреди пруда и замерли, легко покачиваясь на воде.

Птицы и белая беседка с колоннами казались не настоящими, настолько они были красивы и изящны.

— Знаешь, Элеонора…

— Что, Скарлетт?

— Ты такая же красивая, как эта птица.

— Спасибо тебе, Скарлетт, — женщина понимала, что девочка не врет и говорит совершенно искренне. — Ты тоже вскоре станешь такой же красивой и грациозной, как эта птица, такой же сильной, решительной и легкой.

— Я хочу поскорее вырасти, но у меня это пока еще не получается.

— Ничего, не переживай, получится. Вскоре ты будешь взрослой и очень привлекательной девушкой.

— Элеонора, а моя служанка Мамушка говорит, что для того, чтобы я поскорее выросла, нужно побольше спать.

— Что же, она правильно говорит, ведь люди в твоем возрасте растут во сне. И еще, дорогая, скажи мне, ты часто летаешь во сне?

Скарлетт задумалась, вспоминая свои сны.

— Да, довольно часто.

— Ты высоко летаешь?

Скарлетт пожала плечами.

— Когда как, иногда даже очень высоко, иногда я взлетаю под самые облака и мне делается очень страшно. А иногда я летаю над самыми деревьями.

— Это очень хорошо, дорогая, значит, ты растешь.

— А ты, Элеонора, летаешь?

— Очень редко, — грустно произнесла женщина. — В последнее время я очень плохо сплю. Меня мучает бессонница, я не могу уснуть, а когда засыпаю, мне снится всяческая ерунда. Снятся большие города, какие-то люди, которые чего-то от меня хотят, требуют, а я пытаюсь от них убежать, а они преследуют меня повсюду. Знаешь, дорогая, это так страшно, когда сон напоминает жизнь! И я во сне пугаюсь, вскакиваю и потом долго не могу уснуть.

— Бедная Элеонора! — Скарлетт сама не ожидала от себя такого душевного порыва.

Она бросилась на шею женщине, обняла ее, прижала к себе.

— Дорогая моя, — Скарлетт погладила по волосам Элеонору, — мне так тебя жалко.

— Да что ты, Скарлетт, все нормально, не надо переживать, ведь у меня в жизни уже почти все было.

— Я хочу, Элеонора, чтобы и ты летала, чтобы мы вместе с тобой парили, взлетали в облака.

— О, дорогая, я бы тоже этого хотела, ведь ты такая замечательная подруга и я тебя смогла бы научить очень многим вещам. Я тебя научила бы тому, о чем тебе никто никогда не расскажет.

— Элеонора… — взгляд Скарлетт упал на книгу, из которой торчала веленевая бумага, — а почему ты все время читаешь книги?

— Знаешь, Скарлетт, я их читаю, чтобы не думать о жизни.

— А разве так бывает?

— Да, бывает, как видишь. В этих книгах написано очень много интересных вещей о любви, о счастье, о горестях. И читая их, я забываю о своих бедах.

— Но ведь я тоже читаю книги, — сказала Скарлетт.

— Вот и прекрасно. Со временем у тебя появятся другие серьезные книги и ты научишься разбираться в жизни не хуже меня, хотя и сейчас ты уже довольно смышленая девочка.

Скарлетт обернулась и увидела, как по аллее к ним неспеша приближается мистер Макинтош. Он опирался на изящную бамбуковую трость и подкручивал свои седоватые усы.

Она тронула за плечо Элеонору, та тоже обернулась и приветливо улыбнулась хозяину усадьбы.

И Скарлетт заметила, как Элеонора, стараясь не привлекать к этому внимание, затолкнула записку внутрь книги.

Когда мистер Макинтош подошел к миссис Берлтон и Скарлетт, то он уже тоже приветливо улыбался, хотя до этого его лицо было мрачноватым.

— Хорошая погода стоит сегодня, — глядя в безоблачное небо, произнес мистер Макинтош.

— Обычно плантаторы, — улыбнулась женщина, — не радуются безоблачному небу, их больше радует, когда плывут облака и предвидится дождь.

— Но я же, миссис Берлтон, смотрю вашими глазами. Конечно, мне было бы приятнее, если бы прошел небольшой дождь, ведь полям нужна влага.

Миссис Берлтон тоже задумчиво посмотрела в небо, где проплывало одинокое облачко.

— Если дамы не против, может мы прокатимся в дубовую рощу на берегу реки?

Миссис Берлтон задумалась и посмотрела на Скарлетт.

Той очень хотелось поехать, но она не спешила высказывать своей радости, ведь она видела, как сдержанно отнеслась к предложению хозяина усадьбы Элеонора.

А Скарлетт уже хотелось во всем походить на эту светскую женщину, поэтому она только пожала плечами.

— Спасибо за предложение, мистер Макинтош, — немного сдержанно проговорила миссис Берлтон, — но у меня болит голова, опять эта мигрень…

— Ну что ж, — вздохнул мистер Макинтош, которому самому не очень-то хотелось совершать эту увеселительную поездку, ведь его больше беспокоило состояние полей и хозяйство.

Он был очень степенным плантатором, который больше думал о деле, чем о светских развлечениях.

Его лишь изредка можно было встретить на охоте или за карточным столиком. Если он и появлялся в подобных местах, то скорее для того, чтобы отдать дань традиции, чем для собственного удовольствия.

— Как, Скарлетт, идут дела у твоего отца? — осведомился мистер Макинтош. — Наверное, тоже замучила засуха?

Скарлетт, которая была в курсе всех событий, происходящих в Таре, благодаря ежедневным беседам с отцом, тут же стала перечислять, какие поля нуждаются во влаге, а где урожай уже окончательно погиб от засухи.

Мистер Макинтош, слушая девочку, удивлялся ее осведомленности и сокрушенно качал головой.

— Да, в этом году погода нас не радует, но может быть, она еще наладится и может быть, восточный ветер принесет дождь, — и он посмотрел на верхушки деревьев, которые слегка раскачивались под слабым ветром.

— Скоро полнолуние, — заметила миссис Берлтон, — и погода должна измениться.

— Дай, Бог, — сказал мистер Макинтош, присаживаясь на скамейку и пристраивая рядом с собой свою бамбуковую трость. — Уже сорок дней как нет дождя, — продолжал мистер Макинтош, — и стрелка барометра застыла на одном месте.

Скарлетт вспомнила большой барометр в кабинете мистера Макинтоша.

Это была такая замечательная вещь, совсем непонятная девочке. Ведь как этот прибор может предсказывать погоду, девочка абсолютно не представляла.

Но она боялась расспрашивать об этом мистера Макинтоша, ведь скорее всего, она бы ничего не поняла из его объяснений и лишь только показалась бы хозяину усадьбы глупой девочкой.

— А у нас погоду предсказывает Большой Сэм, — некстати сказала Скарлетт.

— Большой Сэм? — изумился мистер Макинтош.

— Наш управляющий мистер Уилкерсон, — продолжала Скарлетт, — рассказывал отцу и мне, как когда-то давно Большой Сэм упал с лошади и сломал ногу и теперь лишь только предвидится изменение погоды, его нога начинает болеть.

Мистер Макинтош улыбнулся в свои седые усы.

— Да, хорошо иметь такого работника как Большой Сэм, он, наверное, надежнее моего патентованного барометра.

— И самое интересное, мистер Макинтош, что Большой Сэм еще ни разу не ошибся. Однажды мы собирались ехать на пикник. Небо было совершенно безоблачное, но Большой Сэм предупредил отца, что будет ливень. Отец посмеялся над ним, но потом, когда мы уже разостлали скатерти и расставили посуду, внезапно поднялся сильный ветер и все небо стало черным. Сверкали такие большие молнии и так громко громыхал гром, что я испугалась.

Миссис Берлтон явно заскучала, когда речь пошла о погоде.

— Мы вымокли буквально до нитки, — продолжала Скарлетт, — и с тех пор мы никогда не отправляемся на пикник, не спросив о видах на погоду у Большого Сэма.

— А мне всегда приходится смотреть на стрелку барометра, правда, он иногда врет, — сказал мистер Макинтош, — показывает дождь, а поднимается ветер и дождь проходит стороной, над Тарой. Ведь гряда холмов разделяет ветер и облака идут или над нашими плантациями, или над плантациями твоего отца.

Мистер Макинтош, обернувшись, заметил светлое платье Клеопатры и светлый сюртук Рональда Киссинджера.

Молодые люди прогуливались в тени аллеи.

— Мы заняли лучшее место в парке, а оно, по-моему, предназначено для влюбленных, — заметил хозяин усадьбы.

— По-моему, места для влюбленных в вашем парке, мистер Макинтош, хватит. К тому же они ничего не видят, кроме друг друга, — заметила миссис Берлтон.

— Да, они счастливы, — вздохнул мистер Макинтош — я бы тоже хотел быть таким молодым, как Рональд и чтобы моя жена была такой юной, как Клеопатра.

— Почему все взрослые хотят быть молодыми? — спросила Скарлетт. — Вот я хочу быть взрослой, хочу быть такой, как миссис Берлтон…

Миссис Берлтон и мистер Макинтош рассмеялись.

— Человеку всегда хочется того, чего у него нет, — сказала Элеонора. — Юным хочется быть зрелыми, а людям постарше хочется вернуться в молодость. Но для каждого возраста есть свое счастье.

— Главное, понять его и найти, — заметил мистер Макинтош, улыбаясь в свои седые усы.

Мистер Макинтош положил свою морщинистую руку на ладонь Скарлетт. — О, какое у тебя замечательное кольцо! — заметив украшение, произнес мужчина.

Скарлетт смутилась, но тут же призналась.

— Мне сделала подарок миссис Берлтон.

Почтенный джентльмен как-то странно взглянул на свою родственницу.

Та в ответ только кивнула.

— Замечательный перстень, — немного сдержанно похвалил подарок мистер Макинтош.

А Скарлетт вновь посмотрела на свое украшение.

Она вертела ладонь и так и эдак. Изумруд сверкал, Скарлетт улыбалась, она чувствовала себя взрослой женщиной.

— Со временем, Скарлетт, у тебя будет много перстней, — сказал мистер Макинтош. — Я думаю, если ты удачно выйдешь замуж, если твой жених будет богат, то он будет делать тебе подобные подарки очень часто, — взгляд мистера Макинтоша упал на книгу миссис Берлтон.

— А что за книгу ты читаешь? — поинтересовался почтенный джентльмен.

Элеонора тут же вспыхнула, прижала книгу к груди, но моментально справилась с первым испугом.

— Французский роман. Ведь вы, по-моему, мистер Макинтош, не любите читать подобных книг и называете их ерундой.

Тут пришел черед смутиться мистеру Макинтошу. Он в самом деле, за обедом, имел неосторожность неодобрительно высказаться о французских романах.

— Нет, я не имел в виду ничего такого, чтобы тебя обидеть, Элеонора, — произнес мистер Макинтош, поднимаясь со скамейки. — Просто меня всегда удивляют люди, которые отдают предпочтение романам. Я предпочитаю читать газеты, хоть и приходят они сюда со страшным опозданием, и я узнаю новости задним числом. Но это так приятно, узнавать новости, когда они уже произошли — не так волнуешься, ведь ничего изменить уже невозможно.

— То же самое и романы, — произнесла миссис Берлтон, — выдумка всегда интереснее реальной жизни. Ведь если сильно расчувствуешься, то всегда можно себя успокоить, что это неправда.

— Миссис Макинтош тоже любит читать романы, — вздохнул почтенный джентльмен. — Иногда она мне их рассказывает так, словно бы все это произошло с ней, и я иногда пугаюсь, как близко она принимает к сердцу эту выдумку.

— Значит, у нее доброе сердце, — заметила миссис Берлтон.

— О, да, она очень добра и чувствительна. А ты, Скарлетт, любишь читать подобные книги? — спросил мистер Макинтош, уже собираясь уходить.

— Да, люблю, но я еще не так владею французским, чтобы читать свободно.

— Ну что ж, я думаю, твой отец наймет хороших учителей, и ты со временем будешь читать свободно, — мистер Макинтош раскланялся и покинул своих собеседниц.

— Скарлетт, — Элеонора посмотрела на свою собеседницу, — ты любишь чужие секреты?

Скарлетт напряглась.

Ей хотелось, конечно же сказать, что ей безумно нравится подслушивать и подсматривать за взрослыми, но она стеснялась, потому что прекрасно понимала, что ее признание может быть превратно истолковано, и Элеонора примет детское любопытство за испорченность.

Поэтому она смущенно пожала плечами.

— Не знаю.

— Дорогая, иногда есть такие секреты, о которых лучше и не знать, — Элеонора задумчиво поглаживала обложку книги.

Ее изящные пальцы на черном сафьяне смотрелись, как украшение на бархате, и вообще, ее рука показалась Скарлетт изваянной из куска мрамора.

— Бывают ужасные секреты. Узнаешь такой — и сама не находишь себе места и думаешь: зачем мне стало об этом известно? — Элеонора смотрела на спокойную воду пруда. — Но самое главное — никогда не надо торопиться с осуждением, ведь никогда не известно, что толкает людей на тот или иной поступок, что заставляет их сказать то или иное слово. Любому преступлению, даже самому страшному, можно найти какое-то оправдание. Я правильно говорю, Скарлетт?

Девочка с изумлением смотрела на свою подругу. Она никак не могла взять в толк, к чему же клонит Элеонора и поэтому не знала, что ответить.

Ей уже казалось, что Элеонора видит ее насквозь, и что женщине известно о том, что Скарлетт подслушала в оранжерее разговор двух влюбленных и то, что она успела прочесть записку, заложенную между страницами книги.

Элеонора вдруг поднялась.

— Скарлетт, у меня действительно ужасно разболелась голова, наверное, опять мигрень.

— А вот у меня никогда не болит голова.

— Тебе еще рано, ты еще очень молода, Скарлетт, — и Элеонора погладила по шелковистым волосам Скарлетт. — Дай Бог, чтобы у тебя вообще никогда не болела голова. А самое главное, Скарлетт, чтобы у тебя никогда не болела душа, чтобы ты всегда была спокойна и решительна, чтобы ты всегда знала, что надо делать, а что не стоит. И самое главное — наверное, никогда не стоит раскаиваться в том, что совершила.

Скарлетт не понимала, о чем говорит Элеонора, но она как губка впитывала каждое ее слово, стараясь запомнить их на всю жизнь.

Ведь она уже сейчас понимала, что опыт этой женщины ей пригодится и что знакомство с Элеонорой оставит в ее жизни глубокий след, возможно, такой же, как линия на ее розовой ладони.

— Пойдем, дорогая, в дом, я хочу немного прилечь, — и сжимая в одной руке книгу, а в другой розу на длинном стебле, Элеонора двинулась по тенистой аллее в направлении дома.

Скарлетт шла рядом, любуясь изящной фигурой Элеоноры Берлтон.

— Наверное, я не смогу уснуть, — сама себе сказала Элеонора…

Глава 5

Ужин, как и обед, в доме Макинтошей проходил степенно и чинно.

Все были заняты легкими светскими разговорами, и Скарлетт то и дело изумлялась, как это взрослые могут с такой легкостью говорить о книгах, о музыке, о какой-то непонятной для нее опере и о примадоннах в театре.

Скарлетт никак не могла взять в толк, кто же такие примадонны. Но спрашивать она стеснялась.

Изредка, оторвав глаза от тарелки, она бросала короткие взгляды на Элеонору, Рональда и Клеопатру.

Все собравшиеся за столом вели себя довольно непринужденно, как будто бы ничего не должно было произойти.

Но Скарлетт-то абсолютно четко знала, что сегодня вечером Элеонора собирается встретиться в библиотеке в полночь с Рональдом.

«Интересно, о чем же они будут говорить?» — думала Скарлетт, пытаясь угадать.

И только один раз за весь вечер Скарлетт оживилась. Она с вниманием слушала разговор миссис Макинтош и Элеоноры, когда женщины заговорили о последней моде. Скарлетт, как всякой девочке, было интересно послушать о последних веяниях моды.

А миссис Макинтош и Элеонора с большим пылом обсуждали, красиво ли будет собранная у талии шелковая ткань смотреться с искусственными цветами.

В последнее время в моду входили именно искусственные цветы, которым надлежало украшать шляпки и платья.

— Дорогая, это будет очаровательно, — говорила миссис Макинтош, — но для таких степенных женщин, как я, такая мода уже не очень подходит. Она какая-то уж слишком эффектная. А степенная женщина должна выглядеть солидно.

— Что вы, миссис Макинтош, — возразила Клеопатра, — вы еще чудесно выглядите, и цветы вам будут к лицу.

— О, дорогая, спасибо тебе за комплимент. Но я думаю, что мне уже поздно носить такие наряды. А ты, дорогой, как считаешь? — обратилась она к мужу, который был занят разговором о скаковых лошадях с Рональдом.

Мужчины встрепенулись, не сразу поняв, о чем спрашивает миссис Макинтош.

— Цветы? А цветы! Цветы всегда замечательно и красиво, — сказал мистер Макинтош.

Его супруга расхохоталась.

— Эти мужчины как всегда заняты только своими проблемами. Как будто в мире для них не существует ничего более важного, чем лошади, ружья, собаки. Боже, как это скучно!

— Что ты, дорогая? Это очень интересно. Вот я знаю, что Джеральд О’Хара недавно приобрел замечательного пса…

— Наверное, — перебила его миссис Макинтош, — мужчинам интереснее разговаривать о своих делах, чем выслушивать наши разговоры о костюмах и нарядах.

— Конечно же, интереснее, — кивнул головой ее муж.

Рональд на это замечание вежливо улыбнулся.

— Отчего же, миссис Макинтош, иногда мужчины с удовольствием тоже говорят о нарядах.

— Я понимаю, Рональд, они говорят о нарядах только тогда, когда нужно выйти в свет или поехать на бал. Тогда этот вопрос вас немного занимает. А так… Я же прекрасно понимаю, вам гораздо интереснее поговорить о седлах, сбруе, о погоде и о всякой прочей ерунде.

— Дорогая, это отнюдь не ерунда — от хорошего пса зависит успех охоты.

— А от хорошего платья зависит настроение женщины и даже цвет ее лица, — парировала Элеонора. — Вот, например, Клеопатре совсем рано носить яркие одежды. Она и так прекрасно выглядит, всегда свежа, румяна.

От слов Элеоноры Клеопатра слегка смутилась и на ее щеках выступил едва заметный румянец, который не укрылся от взгляда Скарлетт.

Она почувствовала, что эта, на первый взгляд безобидная фраза, была сказана не просто так, что своими словами Элеонора хотела уколоть Клеопатру.

Наконец, ужин так же чинно, как и начался, был закончен.

Рональд и мистер Макинтош отправились в кабинет выкурить по сигаре.

А женщины прошли на веранду, где был накрыт стол для вечернего чаепития.

— А тебе, милая, уже пора спать, — обратилась к Скарлетт крестная.

— Хорошо, всем спокойной ночи, — Скарлетт раскланялась с дамами и мужчинами.

Элеонора подошла и поцеловала ее в щеку.

— Спокойной ночи, дорогая. Пусть твой сон будет сладким. Я очень хочу, чтобы сегодня во сне ты летала и очень высоко.

— Может быть, мне и приснятся сегодня лебеди, — ответила Скарлетт, еще раз улыбнулась всем присутствующим и удалилась в свою комнату.

Салли, удивившись, что Скарлетт так рано ложится спать, быстро ее раздела и уложила в постель.

— Можешь быть свободна, — голосом светской дамы, обратилась Скарлетт к своей служанке.

Девушка кивнула, улыбнулась и удалилась.

Скарлетт, оставшись одна, задумалась.

Она нетерпеливо ждала, когда же большие часы в гостиной дома Макинтошей пробьют двенадцать раз. Ведь этот гулкий звон, эти двенадцать ударов всегда так хорошо слышны в доме. Особенно, когда все его обитатели уже спят.

И Скарлетт прислушивалась к тишине, заполнявшей огромный дом.

Наконец, она услышала металлический звон часов. Пробило одиннадцать.

«Боже, как долго мне еще ждать!» — воскликнула Скарлетт и выскользнула из постели.

Она подошла к окну и, слегка отведя тяжелую штору, выглянула.

Лунный свет заливал парк. И от этого бледно-лимонного света дорожки, посыпанные белым песком, казались ледяными.

В парке никого не было.

Изредка вскрикивала сонная птица в ветвях деревьев. Тускло сверкали звезды. По небу легко плыли прозрачные облака. Они то скрывали луну — и тогда парк тонул в темноте, то вновь открывали ее — и парк заливал призрачный свет.

«Когда же, наконец, эти часы пробьют двенадцать раз? Когда же? Хотя бы не двенадцать, а половину, тогда уже можно выбираться. А вдруг они придут раньше, и тогда я не смогу попасть в библиотеку? И пропущу что-то очень интересное».

Скарлетт нервно переминалась с ноги на ногу.

Спать ей совершенно не хотелось. Она вся была захвачена ожиданием и предчувствиями.

«Интересно, о чем будут говорить Элеонора и Рональд? А будут ли они целоваться и говорить о любви? Если будут, то здорово, если мне удастся услышать. Ведь я еще никогда по-настоящему не слышала, как мужчина объясняется женщине в любви…»

Она улыбнулась.

«А может быть, они будут говорить о каких-нибудь пустяках, о платьях, о театре или еще о чем-нибудь подобном, совершенно мне неинтересном. А может, будут вспоминать прошлое? Ведь скорее всего, были знакомы раньше. Элеонора такая красивая. А вот Рональд…»

Девушка нахмурилась.

«…он какой-то странный. Вечно занят какими-то непонятными размышлениями. На его лице всегда грустное выражение, и еще он, почему-то, прячет глаза. Да, он странный, но очень красивый. Лицо у него такое бледное, а глаза очень большие. Правда, когда он смеется…

Улыбка снова тронула нежные губы Скарлетт.

«…все его лицо лучится весельем. И невозможно удержаться, тоже начинаешь смеяться. А вот миссис Макинтош и мистер Макинтош совсем не знают, что в их библиотеке назначено сегодня свидание. Вот если бы они узнали, то что бы сделали? Что бы они могли изменить? Конечно же, ничего».

Наконец, часы пробили половину двенадцатого.

От этого громкого звона в охваченном сном огромном доме даже задрожали стекла, или так показалось Скарлетт.

Она сунула ножки в мягкие войлочные тапочки с белой меховой опушкой, накинула платок и выскользнула из своей комнаты.

Ей было страшно красться по пустому темному коридору.

Но она уже прекрасно знала дом, изучила каждый поворот и могла ориентироваться почти в полной темноте.

Призрачный лунный свет лился из больших окон.

Тени оконных переплетов ломались на стенах, и Скарлетт каждый раз вздрагивала, заслышав в доме какой-нибудь шорох.

До библиотеки она добралась благополучно.

Там было довольно светло. Огромное библиотечное окно выходило к пруду, и лунный свет, отраженный водой, заливал помещение холодным светом.

Скарлетт еще днем присмотрела себе тайное местечко — между двумя шкафами, за портьерой. Там стояла маленькая конторка и мягкий стул. Наверное, здесь мистер Макинтош делал короткие выписки из книг, когда не было времени подняться к себе в кабинет.

Скарлетт устроилась за конторкой и поежилась.

Ночью в доме было прохладно, и она пожалела, что не взяла с собой чего-нибудь более теплого, чем платок. Но деваться было некуда — до полночи оставалось мало времени, и Скарлетт сидела в напряженном ожидании.

Ее мучили угрызения совести, но укротить свое детское любопытство она не могла.

Скарлетт выглядывала в узкую щель из-за портьеры, пытаясь разглядеть, не движется ли по коридору свет свечи.

«Но почему они должны идти со светом? — вдруг догадалась Скарлетт, — ведь я же шла ничем не освещая себе дорогу. А у них больше причин для того, чтобы остаться незамеченными».

Наконец, она услышала, как скрипнула дальняя дверь, и в библиотеке раздались осторожные шаги.

Скарлетт еще не видела, кто вошел. Обзор ей закрывал огромный книжный шкаф.

Но по шагам она догадалась, что это Рональд Киссинджер. Только мужчина может ступать так уверенно в чужом доме.

Скарлетт слегка отодвинула портьеру, и ей удалось разглядеть Рональда, который уже сидел в обитом кожей кресле и курил сигару.

Рубиновый огонек плавал в темном помещении, изредка вспыхивая, и тогда из темноты выступал точеный профиль Рональда.

«Да, он очень красив, — подумала Скарлетт, — но какой странный у него взгляд, когда он в одиночестве. Это взгляд хищной птицы».

И она подальше забилась в угол, прижавшись щекой к прохладной стене. Так ей было лучше видно, что делается в библиотеке.

Рональд то и дело доставал из жилетного кармана часы, смотрел на циферблат.

Но нетерпеливости в его движениях не было. Скорее всего, молодому человеку уже не раз приходилось назначать тайные свидания и поэтому он абсолютно не волновался.

Скарлетт вздрогнула, когда услышала бой часов.

Огромные библиотечные куранты отбили двенадцать часов, но Элеонора так и не появилась. Рональд стал нервничать.

Он поднялся с кресла, бросил окурок сигары в камин и несколько раз прошелся по библиотеке, останавливаясь у стеллажей и бесцельно пробегая взглядом по золоченым корешкам книг. Его шаги тонули в мягком ковре, а движения стали озабоченными и даже поспешными.

Нервность Рональда передалась и Скарлетт.

Она уже пожалела о том, что пришла сюда, в библиотеку. Тем более, что Рональд мог в любой момент заглянуть за портьеру и обнаружить ее.

Что тогда скажет она молодому человеку?

Элеоноры-то она не боялась, а вот Рональд внушал ей опасения.

«А если еще он расскажет миссис Макинтош? — от такой мысли Скарлетт даже вздрогнула, но тут же успокоилась. — Нет, это он должен бояться меня. Ведь я не делаю ничего предосудительного, а он, будучи помолвленным с Клеопатрой, встречается с Элеонорой».

Скарлетт почему-то не осуждала Элеонору, она вообще-то еще не знала, ради чего решили встретиться миссис Берлтон и Рональд Киссинджер.

И тут она услышала торопливые легкие шаги.

Встрепенулся и Рональд, он спрятал в карман часы и одернул свой сюртук.

В библиотеку вошла Элеонора Берлтон и прикрыла за собой дверь.

— Ты уже здесь? — спросила она низким грудным голосом.

Такого голоса от Элеоноры Скарлетт еще никогда не слышала.

Рональд поспешил ей навстречу, взял за руки и усадил в кресло.

— Ты не очень долго ждал меня? — спросила Элеонора.

— Нет, — коротко ответил молодой человек. — Я приехал сюда только ради тебя.

Та выставила перед собой руку, словно боялась, что мистер Киссинджер приблизится к ней.

— Остановись. Эта встреча не сулит ничего хорошего. Я, наверное, поступила опрометчиво, придя сюда.

— Но ведь нам нужно поговорить.

— Я этого боюсь.

— Но, Элеонора, — воскликнул Киссинджер, — это только в первый раз трудно сбросить на глазах у всех маску, которую навязало нам общество. Улыбнись, Элеонора, попробуй сделать это.

— Но я вовсе и не думаю улыбаться, — пожала плечами миссис Берлтон.

— Нет-нет, улыбнись.

— Я не вижу повода для улыбок.

— Мы сейчас одни, нас никто не увидит, и твою улыбку никто не осудит.

— Нет, я чувствую себя, как воровка, — миссис Берлтон, кажется, начинала сдаваться, — ведь, если бы и тебя, как меня, поймали на месте преступления, то и ты бы говорил иначе.

Элеонора задумалась.

— Но ты не вор, ты хуже — ты обманщик.

— Довольно, Элеонора. Я запрещаю тебе так говорить. Я знаю, что делаю, и ты не давай мне советов. Я приехал сюда…

— Да, — едко продолжила Элеонора, — чтобы увидеть меня. Я это знаю.

— Не только, Элеонора. Я приехал сюда, чтобы сознаться в своей вине перед тобой. Но я не ожидал, что, кроме меня и тебя, здесь найдется человек, который бы осмеливался обвинять меня.

— Кого ты имеешь в виду? — изумилась женщина.

— По-моему, Клеопатра кое о чем догадывается, — грустно произнес Рональд. — А мне не хотелось бы причинять ей боль.

— Вы мужчины удивительные существа, — вздохнула Элеонора, — ведь ты сам нарушаешь клятву и еще хочешь, чтобы тебя никто не осуждал. Ты не любишь, когда от тебя требуют искупления.

— Молчи, Элеонора, ты сама не знаешь, что говоришь.

— А если я потребую от тебя искупления. Именно потому, что я сама глубоко виновата перед вами с Клеопатрой. Ведь ты не хочешь меня прощать, а я готова на все, чтобы загладить свою вину перед этой милой девочкой.

— Но я готов, я сам готов искупить свою вину, — горячо воскликнул Рональд.

— Согрешив со мной еще раз? Не говори мне об этом, не смеши меня. Разве я не признаю тебя виновным? Так в чем же еще ты хочешь обвинить себя? Это смешно. Ты лгал мне, как и множество других до тебя. Что мне за дело до этого? Может быть, ты думаешь, что у тебя есть какие-то обязательства по отношению ко мне, потому что ты однажды спас мне жизнь и репутацию? Нет, никаких обязательств, мой дорогой, спасибо тебе.

Скарлетт, затаившись, слушала разговор любовников. Она не совсем понимала, кто и кого в чем обвиняет.

То ей Элеонора казалась жертвой, то внезапно становилось жалко Рональда.

Но, скорее всего, и женщина, и молодой человек — оба были виноваты в том, что нарушили устои морали и общества.

— Элеонора, с нашей последней встречи прошел год.

— Да, Рональд, ровно год и два месяца, если быть точным.

— Ты так хорошо помнишь это?

— Да, а что же мне остается? Ты за это время едва не женился, успел обручиться.

— Но ведь и ты замужем или я о чем-то, может быть, не знаю?

— Да, я замужем, но это несколько другое и ты об этом прекрасно осведомлен.

— Плевать, — воскликнул Рональд, — я не думаю, что это будет для нас препятствием.

— Нет. Нет, Рональд. Я не хочу быть твоей любовницей. Это постыдно.

— Но ведь ты не можешь стать моей женой. Значит, тебе остается только одно — быть моей любовницей.

— Нет, я этого не хочу.

— Ты говоришь, что не хочешь, а твои глаза говорят совсем другое.

— Что говорят мои глаза?

— Они говорят, что я для тебя все такой же желанный.

— Это тебе кажется.

Скарлетт решила поудобнее устроиться на стуле, но он предательски скрипнул.

Девочка замерла, испугавшись, что ее могут обнаружить.

Но женщина и молодой человек так были заняты разговором, так увлеклись, предъявляя один другому обвинения, что не услышали этого тихого звука.

Рональд с сожалением посмотрел на Элеонору.

— Что поделаешь, Элеонора? Я могу только вспомнить то время, когда мне едва исполнилось восемнадцать лет, и ты играла со мной, как кошка с мышкой, из любопытства, чтобы узнать, что будет. И вот полюбуйся, что из меня вышло. Ты говорила мне, что я много страдал и ты страдала. Хотелось бы мне знать, как именно?

— Но Рональд, я ведь тебе уже говорила, как.

— Нет, прости, ты мне не говорила. Ты как-то сказала, что даже не в силах была страдать.

— Я сказала тебе, что была не в силах рассуждать ни о твоих, ни о моих муках. Вот что я сказала.

— Ах так, Элеонора…

— Ты, Рональд, не можешь этого понять. Есть вещи, которые невозможно объяснить.

Элеонора поднялась, чтобы придать своим словам больший вес, но Рональд схватил ее за руки и прижал к своей груди.

Женщина попыталась вырваться, но молодой человек держал ее крепко.

— А разве, Элеонора, никого не было с тобой эти годы? Ты же была замужем. У тебя были любовники.

— Я чувствовала себя не в праве, — прошептала женщина.

— Не в праве считать себя виноватой?

— Да, если хочешь, виноватой, потому что я поняла, что ты страдаешь из-за меня и ничем не могла заполнить этой пустоты, когда ты ушел.

— Но, Элеонора, ты ведь все-таки утверждаешь, что страдала по моей вине? — в его голосе чувствовалось легкое презрение к женщине.

Та пыталась оправдаться.

— Нет, все не так, как ты думаешь. Да и сейчас совсем не так. Во всем виновата жизнь.

— Да, — вздохнул Рональд, — это очень легко говорить, что виновата ни ты, ни я, а виновата жизнь, только почему-то должны страдать другие.

Элеонора вздохнула и высвободила свои руки.

Да Рональд уже и не очень-то противился этому.

— Пойми, Рональд, одни из-за любви сходят с ума, другие стреляются, а ты начинаешь философствовать. И поверь мне, ни один из этих трех путей ни к чему не приводит.

— Да, жизнь жестока, — согласился с ней Рональд, — и я это знаю.

Мужчина и женщина некоторое время молчали, словно боясь поссориться. Ведь их молчаливые взгляды взывали к примирению, к любви, а не к ссоре.

Но слова словно бы сами сорвались с их уст.

— Я вижу, — сказал Рональд, — что ты, Элеонора, приняла какое-то решение, но какое, не могу понять.

Женщина гордо вскинула голову и проговорила.

— Когда ты смотришь, сам не замечая того как, исподлобья, ты представить себе не можешь, дорогой мой, сколько хитрости у тебя в глазах.

— У меня хитрости? — изумился Рональд.

— Да-да, у тебя.

— Хитрости? — переспросил молодой человек.

— Да, да, именно хитрости, Рональд, я заметила это, когда ты только что посмотрел на меня так.

— Это не хитрость, — покачал головой Рональд, — скорее, печаль или усталость.

— Нет, хитрости, дорогой, прежней хитрости. Даже сейчас ты хочешь хитрить, рисоваться передо мной. Ведь я вас знаю, все вы, мужчины, одинаковы. Но вы забываете, что бывают моменты, когда женщины видят вас без всякой рисовки. Ты, конечно же понимаешь меня, Рональд, а потому женщины смеются вам прямо в лицо, когда вы начинаете принимать такие позы, вы тогда им противны, отвратительны… Но это к делу не относится.

Рональд пристально посмотрел в глаза Элеоноре.

— Я не совсем понимаю тебя.

— А ты постарайся. Вспомни наши прежние отношения и поймешь, чего я хочу.

— Да, — Рональд, — казалось, догадался. — Ты хочешь освободить меня от всякого долга по отношению к тебе, чтобы испытать, действительно ли я переменился за это время.

— Нет-нет, Рональд, ты ошибаешься. Но видишь ли, твоя хитрость…

— Элеонора, поверь, я просто не могу доказать тебе.

— А я и не желаю доказательств. Разве ты не понимаешь, что я ничего не хочу от тебя сейчас. Я такая, как есть. Я не хочу пользоваться твоим приездом для того, чтобы ты принимал участие во мне, в моей жизни и репутации, которую ты спас. Что мне моя теперешняя репутация? Чтобы со мной ни случилось — мне все безразлично. И ты, Рональд, был бы дураком, если бы казнился из-за меня. Ты приехал сюда встретиться со мной, потому что был уверен, что я страдаю. И тем хуже для меня, что я воспринимаю тебя спокойно.

— Но ведь я же здесь, Элеонора, и я готов для тебя на все.

— Ради бога, не говори только о любви, ведь точно так ты говоришь с Клеопатрой, так говорят все женихи. А я не твоя невеста.

— Нет, Элеонора, так могу сказать только я и только тебе.

Скарлетт с изумлением следила за разговором.

Она понимала, что мужчина и женщина вспоминают старые обиды, но в то же время она чувствовала, что Рональд любит Элеонору, и она никак не могла взять в толк, почему же он не хочет жениться на ней, да и сама Элеонора к этому не стремится.

Она не понимала, почему же тогда Рональд признавался в любви Клеопатре, почему он был с ней помолвлен. Это были для Скарлетт еще неразрешимые задачи, ведь чтобы что-то понять в любви, нужно ее пережить.

Тебе, Элеонора, по-моему, доставляет наслаждение терзать себя и меня.

— Да, я в этом искусна, — улыбнулась женщина.

Мужчина вновь взял руку женщины в свои ладони.

— Давай не будем ссориться, сядем и поговорим откровенно, подумаем, что нам делать дальше.

— По-моему, ты, Рональд, все решил за нас двоих. Ты помолвлен, скоро будет твоя свадьба.

— Нет, не все так просто. Клеопатра все время оттягивает день свадьбы, а я боюсь, что могу передумать.

— А ты будь более уверен в себе, — посоветовала Элеонора, — ведь ты такой самоуверенный и гордый.

— Да, я хотел забыть тебя, хотел составить счастье этой бедной девочке.

— Ну так и составляй, при чем здесь я?

— Элеонора, ведь это ты сделала меня таким, каков я есть. Ведь ты была моей первой женщиной.

— Ну и что? Первая любовь никогда не кончается женитьбой.

— Ты знаешь, что мне сказала Клеопатра?

— Догадываюсь.

— Она говорила, что меня видели с какой-то женщиной в Новом Орлеане.

— А ты что, был там один? — улыбнулась Элеонора.

— Нет, но я нашел в себе силы признаться Клеопатре, что не люблю эту женщину, да оно так и есть на самом деле.

— Вот это ты зря, — Элеонора поправила прическу. — Лучше бы ты сказал, что любишь ту женщину, тогда бы Клеопатра смогла поверить в слова о твоей любви.

— Я сам не знаю, что делать, — Рональд подпер голову рукой. — Я стараюсь понять, но чем больше думаю, тем тяжелее мне становится. Я хочу быть с тобой — и в то же время я обязан Клеопатре, я не могу ее обмануть.

— Ты должен решить для себя, Рональд, о ком ты заботишься: обо мне, об этой девочке или о себе. Сделать счастливыми всех одновременно невозможно.

— Да, но тут все сложнее, — Рональд сидел задумавшись, — ведь для меня смысл всей этой драмы в том, что каждый из нас — я, ты, Клеопатра — напрасно воображают себя одним неизменным единым, цельным, в то время, как в нас сто, тысяча и больше разных видимостей, словом, столько, сколько их в нас заложено.

— Ты любишь пофилософствовать, — сказала Элеонора.

— Да, но рассуждения иногда приводят к здравым выводам, иногда они помогают выжить в сложной ситуации. Ведь в каждом из нас, Элеонора, сидит способность с одним человеком быть одним, с другим — другим, а при этом мы все тешим себя иллюзией, что остаемся одними и теми же для всех, что сохраняем свое единое нутро во всех наших проявлениях.

— Это совершеннейшая чепуха, — расхохоталась Элеонора, — ты хочешь сказать мне, что ты сумасшедший и не можешь отвечать за свои поступки, и ты хочешь обвинить меня во всех своих бедах. Нет, Рональд, за себя нужно отвечать самому, а не сваливать на других. Я сама понимаю и ловлю себя подчас на том, что совершаю поступок, в котором отнюдь не отражается вся моя суть и что это было бы вопиющей несправедливостью судить по нему обо мне. И в этот момент мне кажется, будто меня выставили у позорного столба пожизненно, будто вся моя жизнь выразилась в одном этом мгновении.

— Вот в этом моя беда, — согласился Рональд с Элеонорой. — В моей жизни есть несколько таких постыдных поступков, и меня бесит, что люди хотят закрепить за мной этот образ, который мне несвойственен, образ, который мне принадлежал лишь в позорные минуты моей жизни, а я переживаю это особенно тяжело.

Рональд говорил настолько проникновенно, его голос дрожал так сильно, что даже Скарлетт ощутила неописуемое волнение и, выглянув из-за портьеры, увидела, как резко обернулась Элеонора и положила свои руки на голову Рональда.

Женщина прижала молодого человека к себе.

— Успокойся, успокойся, я все понимаю, все пони маю, Рональд. Это я виновата во всех твоих бедах и несчастьях, только я. Ведь все началось с меня. Ты действительно был таким наивным и настолько невинным, что это меня восхитило, восхитило тогда. И я, сама не зная почему, решила овладеть тобой. Ты помнишь те наши встречи, помнишь?

— Да, — едва промолвил Рональд, прижимая женщину к себе.

— Мне кажется, что не стоило тебе приезжать сюда, — Элеонора гладила волосы Рональда, — тем более, с Клеопатрой. Я понимаю, что ты хотел испытать свою решимость, но ты, Рональд, поверь, еще слишком слаб, чтобы устоять перед соблазном. И не ты откажешься от меня, а мне придется сделать выбор и принять это трудное решение.

— Не надо! Не надо! — воскликнул Рональд. — Я хочу, чтобы ты была со мной, чтобы ты всегда была со мной.

— Рональд, но ведь это невозможно, — Элеонора присела рядом со своим возлюбленным, — это совершенно нереально, ведь у меня есть муж, у тебя есть невеста, и наши отношения никогда не будут приняты в свете. А обманывать, я тебе честно признаюсь, мне уже надоело.

— Но ведь ты не любишь своего мужа! Ведь это страшный человек!

— Да, я не люблю мужа, — довольно холодно произнесла Элеонора, — но он при всех своих недостатках человек достойный и обманывать его мне не хочется. А так же и у тебя, Рональд, есть обязательства перед Клеопатрой.

— Но я хочу любви! — уже задыхаясь, прошептал Рональд. — Я хочу любви с тобой, я хочу владеть твоим телом, слышать твой голос! Я хочу прижимать тебя к своей груди, целовать и вдыхать твой аромат! Элеонора, ты слышишь? Ведь ты та, кто разбудил во мне мужчину, а это, поверь, очень много значит.

— Нет, нет, — воскликнула Элеонора. — Рони, у тебя еще будет много женщин.

— Но у меня никогда не будет такой, как ты, Элеонора!

— Ты должен думать только о Клеопатре, — Элеонора резко встала с дивана, а Рональд тут же бросился к ее ногам, упал на колени и принялся целовать ее туфли.

— Что ты делаешь? Остановись! — попыталась удержать Рональда Элеонора.

Но он ползал у ее ног, продолжая шептать:

— Я хочу, чтобы ты принадлежала только мне, я не хочу тебя делить ни с кем. Ни с кем!

— Не надо, Рональд, — уже явно теряя над собой контроль, грудным голосом прошептала Элеонора.

Рональд вскочил на ноги и крепко прижал к себе Элеонору. Та вначале пробовала отстраниться, но как-то сразу обмякла в руках мужчины и всецело отдалась ему.

Скарлетт слышала звуки страстных поцелуев, слышала глубокие вздохи и непроизвольно прикрывала глаза.

Ей одновременно и хотелось смотреть на безумства и в то же время она боялась.

А до нее долетал горячий шепот Рональда:

— Элеонора, обращайся со мной как с бродячей собакой, которая случайно пристала к тебе.

— Что ты говоришь? Что ты говоришь, Рони? — шептала Элеонора.

— Да-да, так, как будто бы ты не можешь отделаться от меня и поневоле вынуждена взять к себе. Если ты поверишь в это, поверишь, что я бродячая собака, то ты будешь презирать меня, будешь унижать. Но в то же время, видя, что все это я переношу с кротостью, со смирением, может быть, ты пожалеешь и не оставишь меня.

— Это невозможно, — ответила Элеонора, целуя Рональда.

— Ведь я знаю, Элеонора, ты хочешь делать все наоборот, ты хочешь, чтобы вокруг тебя сиял ореол святости, ты не хочешь никого обманывать.

— Я не хочу обманывать? — рассмеялась женщина. — Я только и делаю, что всех обманываю, и поэтому мне горько и не хочется жить.

— Ты святая… — шептал Рональд.

— Я святая? — смеялась женщина. — Я порочная и ничего с собой не могу поделать. Я самая порочная женщина в мире.

— Но все равно, ты святая, — говорил Рональд, становясь перед Элеонорой на колени и обминая ее ноги, — я люблю тебя, люблю, — шептал он в легкие складки ее платья.

Скарлетт видела, как от дыхания Рональда трепещет шелк, видела, как Элеонора, запрокинув голову, тяжело вздыхает. Она видела как вздымается грудь миссис Берлтон. А Рональд, стоя на одном колене, обнимал женщину за талию.

— Я люблю тебя, — повторял он, поднимаясь все выше и выше.

А Скарлетт вспомнила, как Рональд убежденно говорил Клеопатре, что любит только ее.

Руки Элеоноры сомкнулись на спине Рональда. Она видела, как нервно дрожат руки миссис Берлтон, как поблескивают перстни на ее тонких пальцах.

«Боже мой, почему я здесь? Как я смогу завтра смотреть в глаза, когда они чинно за завтраком будут сидеть друг напротив друга и делать вид, что едва знакомы?»

— Поцелуй меня! Поцелуй сильнее! — шептала Элеонора, и Рональд жадно припадал к ее губам.

«Боже, что я наделала! — думала Скарлетт. — Почему я не осталась в спальне? Почему я пошла сюда? Ведь я никогда не забуду этого зрелища, я теперь никогда не смогу верить мужчинам!»

Но она не в силах была оторвать свой взгляд от происходящего.

Она с нескрываемым восхищением смотрела на обнимающихся Рональда и Элеонору. Она следила за тем, как нервно пробегают изящные пальцы женщины по волосам мужчины, как страстно он прижимает Элеонору к себе, как его губы находят губы женщины и как сладостно вздыхает Элеонора.

— Я хочу, дорогая, чтобы ты принадлежала мне всецело, всецело и сейчас!

— Нет, нет, только не это, Рони, только не это и не сейчас. Возможно, когда-нибудь потом… где-нибудь в другом месте…

— Нет, дорогая, сейчас, сейчас! — шептал Рональд, исступленно целуя плечо Элеоноры.

Та, не в силах освободиться от его объятий, вздрагивала и сама прижимала мужчину к себе.

Наконец, обессиленная, Элеонора опустилась на диван и Скарлетт уже видела только точеные плечи Элеоноры, видела как они вздрагивают, видела запрокинутую ее голову, приоткрытый рот.

Губы Элеоноры продолжали шептать:

— Нет, не сейчас… не сейчас… не здесь…

Наконец, она услышала глубокий вздох Элеоноры.

— Нет! — воскликнула Элеонора, вырвалась из объятий Рональда и отбежала к стеллажу.

Мужчина в нерешительности остановился перед ней.

— Нет! — Элеонора выставила перед собой руки, словно защищаясь от Рональда. — Я не хочу этого, все кончено, все в прошлом. Пойми это и прости.

Рональд сделал шаг вперед, Элеонора бессильно опустила руки.

— Уйди! — попросила она. — Не заставляй меня прогонять тебя, ведь я этого не хочу.

— Но почему ты не хочешь слушаться своего сердца? — спросил Рональд. — Ведь оно говорит тебе совсем о другом.

— Я слишком много грешила в жизни, — сказала Элеонора, — я слишком часто прислушивалась к своему сердцу и наделала много ошибок, непоправимых ошибок.

— Неужели, ты меня презираешь? — спросил Рональд, потупя взор.

— Я презираю себя, — ответила женщина и в ее голосе было столько неподдельной грусти, что Скарлетт захотелось плакать.

— Ты хочешь этого? — спросил Рональд.

— Нет, не хочу, но ты должен уйти.

Рональд еще раз попробовал обнять женщину, но та зло вырвалась.

— Не заставляй меня прогонять тебя, — повторила она.

— Я уйду, — вздохнул Рональд, — но буду всю жизнь жалеть об этом.

— И я буду жалеть, но зато нам будет о чем вспомнить.

Рональд встал на одно колено и поцеловал подол платья Элеоноры.

Та избегала смотреть на него, и Скарлетт поняла, почему женщина так поступает. Ведь та из последних сил пыталась совладать с собой. Еще немного, и Элеонора, не выдержав, бросилась бы в объятия Рональда.

Но тот пожалел ее, быстро поднялся и не поворачиваясь, вышел из библиотеки.

Элеонора тут же бросилась к двери, закрыла ее на задвижку и опустилась в кресло.

Скарлетт было видно, как вздрагивают ее плечи. Женщина плакала навзрыд.

Скарлетт, сама не понимая почему, отодвинула портьеру. Элеонора не заметила этого, она продолжала безудержно рыдать.

Элеонора даже не услышала, как Скарлетт подошла к ней сзади. Скорее всего, девочка инстинктивно понимала, что нельзя сейчас оставить женщину одну.

Скарлетт протянула руку и прикоснулась к плечу миссис Берлтон.

Та вздрогнула и резко обернулась, в ее глазах был испуг.

— Скарлетт, ты? — в изумлении воскликнула женщина. — Уже ночь, что ты тут делаешь?

— Извини меня, Элеонора, но я все видела, — призналась Скарлетт, и по ее щекам потекли слезы.

— Не надо жалеть меня, — сказала миссис Берлтон, — я сама во всем виновата.

Она обхватила Скарлетт за шею и прижала к своей груди.

Скарлетт плакала, не стесняясь, она жалела Элеонору и уже ненавидела Рональда.

— Он плохой! — сказала Скарлетт. — Он очень плохой!

— Нет, ты его совсем не знаешь, — сказала Элеонора, — ты даже не можешь себе представить, какой он нежный и добрый.

— Но он же заставил тебя плакать! — изумилась Скарлетт.

— Я сама заставила себя плакать, — ответила ей Элеонора и погладила девочку по голове.

Скарлетт понемногу успокоилась и посмотрела в глаза Элеоноре. Глаза женщины были полны слез и Скарлетт вновь охватила жалость.

— Только не нужно жалеть меня, — предупредила миссис Берлтон, — я сама во всем виновата, я сама испортила свою жизнь. Только и осуждать меня не надо, ведь ты не знаешь, почему это произошло.

— Я люблю тебя, Элеонора, — сказала Скарлетт, прижимаясь к ее щеке.

— Вот это хорошо, хотя меня любить не за что.

Элеонора поднялась и привела в порядок волосы.

Глядя на эту светскую женщину уже невозможно было сказать, что всего несколько минут назад она была полна страсти и безудержно рыдала.

Вновь Скарлетт почувствовала легкую отчужденность между ней и миссис Берлтон, как будто между ними пролегало тонкое стекло, невидимое, но непроницаемое.

И Скарлетт сама изумилась тому, как спокойно Элеонора сообщила ей:

— Завтра я уезжаю.

— Куда? Почему? — спросила девочка.

— В чужедальние края, дорогая, здесь мне больше делать нечего.

— А почему ты не хочешь остаться?

— Разве можно оставаться после такого? Только не вздумай ничего говорить Клеопатре. Она еще будет счастлива с Рональдом, ведь все, что ты видела — это прошлое, его отзвук, далекое эхо. Этого ничего не было, Скарлетт, запомни. Ты спокойно спала, лежа в постели, и никого в библиотеке этой ночью не было.

— Но ведь так не бывает, — сказала Скарлетт.

— Так должно быть, — поправила ее Элеонора Берлтон. — Так будет лучше для всех — для меня, для Рональда и, главное, для Клеопатры. А еще так будет лучше для тебя.

— Но я не смогу забыть, — заупрямилась девочка.

— А никто этого и не просит, — улыбнулась Элеонора, — ты просто никому ничего не расскажешь. Научись скрывать свои, а главное, чужие секреты, и тогда тебя будут любить, тебе будут доверять самые страшные тайны.

— Будут любить, как тебя, Элеонора?

— Не дай бог, чтобы тебя любили так, как меня, — улыбнулась женщина. — Пойдем, я тебя провожу, ты, наверное, боишься ходить одна по темному дому.

Скарлетт медленно поднялась с кресла и приблизилась к Элеоноре. Та взяла ее за руку, словно она была маленькой девочкой, и они вдвоем, крадучись, пошли по охваченному сном молчаливому дому.

Скрипел паркет, в дом из открытого окна залетал ветер, принося с собой ночную прохладу и запахи цветов.

— Ночью так чудесно! — сказала Элеонора. — Это словно бы время, украденное у других.

Она подвела Скарлетт к самой двери ее спальни, поцеловала на прощание и пожелала спокойной ночи.

Девочка вошла в комнату. Она быстро забралась под одеяло и мгновенно уснула, утомленная переживаниями.

Но сон ее был странным. Он уже более не походил на те сны, которые она видела раньше.

В ее сегодняшнем сне иступленно целовались мужчина и женщина. И, самое странное, Скарлетт не могла разглядеть их лиц.

Скарлетт вздрагивала и не могла проснуться.

Глава 6

Скарлетт проснулась. Ее комнату заливали яркие лучи солнца. У ее кровати стояла Салли.

— Мисс Скарлетт, вставайте, вставайте, уже скоро завтрак, — Салли казалась озабоченной.

Скарлетт протерла глаза.

— Мне еще хочется спать.

— Нет-нет, мисс, надо вставать, миссис Макинтош не любит, когда кто-нибудь из гостей опаздывает к завтраку.

— Хорошо, — промолвила Скарлетт, вставая с постели.

Салли быстро помогла ей одеться.

Когда Скарлетт спустилась к завтраку, она сразу же увидела пустое место за столом, где еще вчера за ужином сидела миссис Элеонора Берлтон.

— Моя сестра уехала, — предупредила вопрос девочки миссис Макинтош.

Скарлетт даже не удивилась. Она заняла свое место.

За завтраком царило напряженное молчание.

И как миссис Макинтош ни пыталась завести светский разговор, у нее ничего не получалось.

Рональд и Клеопатра отвечали односложно, а мистер Макинтош, извинившись и предупредив, что его ждут неотложные дела, по-хозяйски быстро покончил с завтраком, поднялся со своего хозяйского места и удалился.

— Скарлетт, как тебе спалось? — поинтересовалась миссис Макинтош.

— Хорошо, спасибо…

Остальные два дня, проведенные в усадьбе Макинтошей, прошли, как в тумане.

Девочку больше не радовал пруд с лебедями, все здесь напоминало ей миссис Берлтон, которая так неожиданно уехала.

Скарлетт никак не могла забыть ее грустные глаза и то и дело поглядывала на колечко с изумрудом на своем безымянном пальце. Это колечко словно согревало ее, и Скарлетт иногда даже разговаривала с ним, обращаясь мыслями к миссис Берлтон.

Она спрашивала у нее совета, исповедовалась перед ней, а перед самым отъездом, вечером, она, почувствовав приступ жалости, даже всплакнула.

А потом, поздно ночью, зажгла свечу и взяла с полки библию.

Она принялась читать главу, в которой говорилось о том, как Христу привели женщину, взятую в прелюбодеянии.

Прочитав, Скарлетт закрыла лицо руками. По ее щекам струились слезы, и она молилась, чтобы Бог простил Элеонору.

Эта безыскусная молитва могла бы растрогать кого угодно, и Скарлетт была уверена, что Бог простит эту заблудшую женщину…

Дорога в Тару показалась Скарлетт уже не такой утомительно-длинной, к тому же ехала она утром, когда еще не спала ночная прохлада.

Когда экипаж взобрался на перевал, она увидела родной дом, и ее настроение сделалось сразу же радостным в предчувствии встречи с родителями и сестрами.

А больше всех она хотела увидеть Мамушку, чтобы похвалиться ей подарком миссис Берлтон.

Конечно же, Скарлетт никому не собиралась рассказывать о том, что видела. Это теперь была ее тайна, которую она не имела права никому раскрыть. Тем более, что пообещала миссис Берлтон хранить вечное молчание.

Все не скрывали своей радости, когда Скарлетт выходила из экипажа. Она попала в центр всеобщего внимания. Казалось, она отсутствовала долгое время.

Мать обняла ее и принялась целовать.

Отец, хоть и не выставлял напоказ свои чувства, но тоже был явно обрадован возвращению дочери.

— Тебя хорошо принимали Макинтоши? — единственное, что спросил Джеральд.

— Да, очень хорошо.

— А ты, Скарлетт, вела себя хорошо? — поинтересовалась Мамушка, придирчиво разглядывая одежду Скарлетт.

Она как ни старалась, не нашла какого-нибудь изъяна, ведь Салли перед отъездом Скарлетт постаралась на славу. Все шнуровки были идеально затянуты, все банты были завязаны ровно и аккуратно.

Но Мамушка все равно осталась недовольной:

— По-моему, ты похудела, — сказала она Скарлетт.

— Но ведь ты сама запретила есть мне по нескольку пирожных в день.

— А может они их тебе не давали? — Мамушка недолюбливала Макинтошей.

Скарлетт засмеялась и показала ей свой безымянный палец со сверкающим перстеньком.

— Какая прелесть! — воскликнула Сьюлен, а Мамушка недовольно поинтересовалась, чей это подарок.

— Его мне подарила младшая сестра миссис Макинтош Элеонора Берлтон.

Мамушка все равно осталась недовольной Скарлетт.

— Нельзя принимать такие дорогие подарки, — наставительно заметила она, — а то еще чего доброго, эти Макинтоши подумают, что мы бедные.

— Но ведь она сделала этот подарок от чистого сердца, она очень красивая женщина.

— Все равно она из Макинтошей, — заметила Мамушка, хоть в глаза не видела Элеонору Берлтон.

— Ты ничего не понимаешь, Мамушка, — обиделась Скарлетт, — она очень хорошая и относилась ко мне лучше всех.

— Все Макинтоши одинаковые, — приговаривала Мамушка, укладывая Скарлетт волосы.

Мамушке, конечно же, не терпелось узнать, как провела время Скарлетт, находясь в усадьбе Макинтошей. Но гордость не позволяла ей спрашивать это.

А Скарлетт, словно бы испытывая терпение служанки, отделывалась невразумительными ответами, а спрашивать напрямую Мамушка не решалась.

Скарлетт расспрашивала о том, что произошло в Таре в ее отсутствие. Мамушке, собственно говоря, и похвалиться-то было нечем. Ведь жизнь в Таре текла размеренно, и за несколько дней не могло случиться ничего такого, что бы стоило рассказать.

Но тут Мамушка вспомнила: как раз вчера Эллин закончила большую вышивку и служанка принялась расписывать красоты этой последней работы миссис Эллин.

И тогда Скарлетт невпопад сказала:

— Мамушка, а у Макинтошей такие красивые картины, ты даже не можешь себе представить!

— Какие еще картины? У нас тоже есть картины.

— Нет, у нас таких нет. У них все картины в золотых рамах и очень красивые.

— А что толку с этих картин? — заметила Мамушка, но Скарлетт не обратила на ее слова никакого внимания.

— А еще у них такое столовое серебро! Такие сервизы, что просто загляденье!

— И у нас хорошая посуда, — словно бы пыталась оправдаться за своих хозяев Мамушка. — Правда, его забывают чистить, но я за этим буду следить пристально.

— Мамушка, а еще у Макинтошей есть парк, а в парке пруд. По нему плавают лебеди, белые и черные. Ты когда-нибудь видела черных лебедей?

— Черных не видела, — призналась Мамушка, — но по-моему, белые куда лучше.

— А у них есть и белые и черные, совсем как люди, ведь они тоже бывают белые и черные.

Мамушка задумалась над таким странным выводом, сделанным Скарлетт из увиденного.

— А скажи, у них много прислуги в доме? — поинтересовалась Мамушка.

— Да у них целых три лакея.

— Ничего, — сказала Мамушка, — наш Порк стоит целых трех.

— Зато у нас нет оранжереи, — сказала Скарлетт.

— А что это такое?

— Ну, такой застекленный дом. В нем стеклянные стены, стеклянный потолок и растут всякие пальмы, цветы. Ты таких, наверное, не видела.

— А к чему все это? — вполне резонно заметила Мамушка, — проку от этого никакого.

— Как это нет проку? Миссис Макинтош срезает цветы, и они с садовником составляют букеты, ставят их в вазы и украшают дом. Это так красиво, Мамушка!

— Ну и что, на наших клумбах тоже растут прекрасные цветы, а на кустах много роз.

В общем, как ни старалась Скарлетт, она так и не смогла убедить Мамушку, что у Макинтошей прекрасное имение и образцовые слуги.

Мамушка была свято уверена, что дома, лучшего чем Тара, нет на целом свете.

— А еще у Макинтошей было очень много гостей.

— Сколько?

— Ну, знаешь… — Скарлетт задумалась. — Была миссис Элеонора, потом мисс Клеопатра и ее жених мистер Рональд Киссинджер. Они все очень хорошие люди.

— А как они относились к тебе, Скарлетт? — поинтересовалась служанка.

— Очень хорошо. Миссис Элеонора гуляла со мной, рассказывала мне о чужедальних краях, рассказывала о том, как она жила там, как она плавала на большом корабле через океан. Это были очень интересные разговоры.

— А как себя вела миссис Макинтош, она ничем не обижала тебя и не поучала?

— Нет, миссис Макинтош была очень гостеприимна, она тоже со мной разговаривала обо всякой всячине, показывала мне свой дом, оранжерею, обо всем рассказывала и приглашала еще в гости.

— Так что, Скарлетт, в имении Макинтошей тебе нравится больше, чем в Таре?

— Да нет, Мамушка, что ты, дома куда лучше! Я здесь могу пойти, куда хочу, с кем угодно разговаривать, могу вести себя так, как хочу. А там я чувствовала себя немного неловко, я все время боялась, что сделаю какую-нибудь оплошность и все будут смеяться.

— Они нехорошие люди, если могли себе позволить смеяться над такой хорошей девочкой, как ты.

— Нет, они не смеялись, Мамушка, я вела себя очень хорошо.

— Ну, Скарлетт, тогда ты просто молодец, все наши соседи будут говорить о том, что у Джеральда О’Хара замечательная старшая дочь.

К Скарлетт подошла Сьюлен.

— Покажи мне, пожалуйста, колечко.

Скарлетт повертела рукой перед лицом сестры, та с восхищением смотрела на сверкающий камень.

— Оно такое маленькое и такое красивое.

— Да, но это, Сьюлен, подарок, мне его сделала одна очень замечательная красивая женщина.

— Красивая? — воскликнула Сьюлен.

— Да, очень.

— Она даже красивее нашей мамы?

Скарлетт задумалась.

— Нет, она просто не такая, как наша мама, вот и все.

— А какая она? Расскажи нам об этой миссис Берлтон.

— Ну, — Скарлетт посмотрела в потолок, — она очень красиво одевается. У нее такие блестящие платья, на них очень много складок, цветов… И у нее на всех пальцах кольца, а в ушах красивые тяжелые серьги.

— Наверное, эта Элеонора Берлтон очень богатая, — заметила Мамушка.

Скарлетт пожала плечами. Ведь она не могла ответить на подобный вопрос, а Сьюлен продолжала заглядывать на безымянный палец своей старшей сестры.

Но, наконец-то, не выдержала:

— Скарлетт, дай померить перстень.

Скарлетт несколько мгновений подумала, потом сказала:

— Сьюлен, этот подарок сделан мне.

— Ну и что, я же его не заберу и не потеряю. Дай, пожалуйста, Скарлетт, примерить.

Скарлетт великодушно сняла перстень с пальца и дала сестре.

— Только примеряй при мне, никуда не уходи.

Сьюлен быстро надела колечко и принялась вертеть рукой перед глазами.

— Красиво? — спросила она у Мамушки.

— Да, красиво, — согласилась служанка, взяла руку Сьюлен и принялась рассматривать изумруд. — Такой маленький, а так сверкает! — произнесла она и посмотрела на свои толстые пальцы.

После того, как Скарлетт поговорила с Мамушкой и Сьюлен, она спустилась в гостиную, где сидела ее мать и занималась новым рукоделием.

Скарлетт уселась напротив.

— Ты скучала? — спросила Эллин. — Ты хоть иногда вспоминала меня, отца, Тару?

— Конечно, я все время помнила о вас, о сестрах, мне очень хотелось домой, несмотря на то, что у Макинтошей было очень хорошо.

Мать как раз натягивала на пяльцы материю для новой вышивки.

Скарлетт уже не представляла себе мать без рукоделия. Казалось, она постоянно занята вышивкой.

— А что ты будешь вышивать? — спросила Скарлетт.

— Я хочу вышить большую розу.

— А какого она будет цвета?

— Алая, — сказала Эллин.

— Я видела очень красивые розы, они растут в оранжерее, таких больших не бывает на улице, — и Скарлетт показала, сведя ладони, какой величины была роза в оранжерее. — А миссис Макинтош позволила мне брать все цветы, которые только мне понравятся. Я составляла букеты и каждый день в моей комнате был новый букет.

— Это, наверное, было красиво? — задумчиво сказала Эллин.

— Конечно, мама.

— А кто тебе прислуживал?

— Молодая девушка по имени Салли.

— Она старалась?

— Конечно, но все равно Мамушка лучше.

— Чем же тебе так нравится Мамушка? — поинтересовалась Эллин.

— Не знаю, нравится и все. С ней никогда не думаешь, о чем говорить, ей можно рассказывать все, что угодно и она поймет. Она знает ответы на все вопросы.

— И мне тоже когда-то так казалось, — вздохнула Эллин, — но потом я поняла, что и Мамушка не все знает.

— Я тоже уже многое знаю, — сказала Скарлетт и осеклась, ведь разговор подбирался к той черте, за которую не стоило переходить.

Ведь теперь Скарлетт оставалось лишь рассказать об увиденном, а она твердо решила хранить молчание.

— Что же ты такое знаешь? — встревожилась Эллин.

— Я знаю о том, что лебеди любят друг друга, — нашлась Скарлетт.

— А кто тебе об этом рассказал?

— Миссис Берлтон. Мы сидели с ней на берегу пруда и смотрели, как целуются лебеди.

Миссис О’Хара улыбнулась:

— Это, наверное, очень красиво?

— Да, мама, это очень красиво, они такие грациозные, такие большие. А еще у Макинтошей посреди пруда стоит беседка, и мы однажды с миссис Берлтон плавали туда на лодке, а лебеди такие ручные, что их можно кормить с рук.

— А теперь расскажи мне немного о гостях, ведь я так редко выбираюсь из дому, что мне интересно будет узнать о других людях. Они, наверное, рассказывали о том, что происходит в Новом Орлеане, в Саване, в Чарльстоне?

И Скарлетт тут же принялась рассказывать о Рональде и его невесте Клеопатре.

— Она такая молодая и такая красивая! — с восхищением говорила Скарлетт. — Я тоже хочу быть невестой.

Эллин улыбнулась.

— Придет время и станешь.

— Миссис Берлтон говорила мне то же самое.

— Значит, она правильно говорила. Не надо спешить, Скарлетт, все должно прийти само собой. Ты постепенно вырастешь, научишься многому и обязательно выйдешь замуж.

— Мама, я обязательно хочу научиться хорошо читать по-французски, так же, как миссис Берлтон.

— И этому ты научишься, нужно только стараться.

— Я буду стараться, потому что мне очень хочется прочитать много книг.

— Я вижу, поездка к Макинтошам пошла тебе на пользу.

Вернувшись в Тару, Скарлетт почувствовала странное желание, которого раньше почти никогда не испытывала: ей непреодолимо хотелось побыть одной.

Ее уже не радовали ни расспросы Мамушки, ни вопросы отца, ее уже не радовало то, что сестры восхищаются подарком миссис Берлтон.

Скарлетт все-таки многому научилась от Элеоноры.

Сославшись на головную боль, она покинула дом и направилась в небольшой парк, лежащий на склоне холма. Она остановилась у цветочной клумбы и стала рассматривать цветы.

Не менее сотни стебельков, тянулись раскрываясь почти над самой землей веером листьев в форме сердца или загнутых язычков и разворачивали на своих вершинах чаши красных, синих, желтых, оранжевых лепестков, усыпанных темными густыми пятнышками. А из красных, синих, желтых воронок со дна чаш, поднимались твердые и прямые ростки, шершавые от золотистой пыли и чуть закругленные на конце.

Скарлетт с удивлением смотрела на цветы.

Никогда раньше ей не доводилось так глубоко заглядывать в их чаши. Только теперь она рассмотрела их устройство, желтоватую пыльцу, твердые упругие ростки. Лепестки были достаточно крупными, чтобы чувствовать легкий ветерок и, когда они колыхались, красные, синие и желтые огни, казалось, набегают друг на друга, бросая на красноватую высохшую землю невиданные ранее отсветы.

Блики, отраженные цветами, ложились то на гладкую серую высыпку дорожки, то на раковину улитки в матовых грязных разводах.

Или вдруг, попав в каплю нектара, взрывались половодьем красного, синего и желтого, что казалось, тонкие водяные стенки капли вот-вот не выдержат и разлетятся вдребезги, как тонкий бокал.

Но ветер вновь качал цветы — и через мгновение капля вновь становилась серебристой, а цвета играли уже на мясистом листике, обнажая глубоко запрятанные прожилки.

И снова перепархивали и разливали свой чудесный свет на верхних листьях в форме сердца или в форме загнутых язычков.

Потом налетал еще более решительный порыв ветра, и взметнувшись вверх, цветы склонялись к самым ногам Скарлетт.

Она присела на корточки и принялась разглядывать улитку, лениво ползущую по стеблю. Это была точно такая же улитка, как и увиденная ею в поместье Макинтошей.

Но теперь она надолго приковала внимание Скарлетт.

Перед улиткой, наверное, была твердая цель — она ползла по стеблю вверх. И все было бы хорошо, если бы не сухой лист, встретившийся на ее пути. Улитка остановилась, нащупывая усиками преграду.

«Наверное, она обдумала уже все пути, — решила Скарлетт, — все пути, какими только можно достигнуть цели, не обходя сухой лист и не влезая на него.»

Скарлетт, сжалившись над улиткой, отломала этот сухой лист, преграждающий ей дорогу к цели.

Но улитка словно бы не решалась ползти дальше. Она ощупывала усиками пространство впереди себя, не находя преграды.

Скарлетт подтолкнула улитку в панцирь мизинцем. Та тут же втянулась в свой панцирь и замерла.

Скарлетт попробовала подтолкнуть ее немного сильнее, но улитка, отцепившись от стебля, упала вниз, скрывшись под густыми растениями.

Скарлетт решила водрузить улитку на место, но сколько она ни раздвигала стебли, сколько ни вглядывалась в пересохшую красноватую землю, никак не могла найти ее.

«Все-таки права миссис Берлтон, — вздохнула Скарлетт, — я еще очень глупа. Из-за какой-то глупой улитки теряю время».

Но Скарлетт чувствовала, что не права, разозлившись на саму себя.

Ведь в том, что ей хотелось отыскать улитку, вернуть ее на место, было что-то из веры в приметы, словно бы она собственноручно нарушила течение своей жизни. Но вернуть уже было ничего нельзя, улитка исчезла бесследно.

И Скарлетт решила вернуться в дом.

У нее в самом деле разболелась голова от жаркого солнца.

Во время, когда неистовая полуденная жара испепеляла землю, все обитатели Тары предпочитали укрываться в своих комнатах, прячась от солнца за толстыми портьерами.

Скарлетт вошла в пустой дом и проникла в гостиную.

Это было странное ощущение: казалось, все люди исчезли. Девочка стояла посреди огромной комнаты в притихшем доме. Ковры, камин, встроенные в панели полки с красными лакированными шкафчиками…

Скарлетт остановилась напротив огромного зеркала. В нем отражалась она сама и дверь. А за дверью возникал отраженный в зеркале стол, а за ним еще одна дверь, аллея, далекие подсолнухи и все это было так отчетливо и неподвижно, что казалось, реальность их ненарушима.

Это был странный контраст между улицей и домом.

Там, снаружи, когда Скарлетт гуляла, ей казалось, что все меняется, живет, а теперь, когда она смотрела в зеркало, то там все застыло.

Взгляд девочки невольно обращался то туда, то сюда.

Все окна и двери в доме были открыты из-за жары, и поэтому дом полнился звуками природы. Шелестели листья деревьев, казалось, вздыхали цветы, словно бы все скоротечное и преходящее обрело голос.

И этот голос то шелестел, то замирал как человеческое дыхание, а в зеркале все затаилось и словно бы сделалось бессмертным.

И среди этой неподвижности Скарлетт видела себя.

Она медленно отошла вглубь гостиной, стараясь не терять свое изображение. Она стояла маленькая, занимавшая лишь один край огромного зеркала, так далеко, что и не разглядеть толком.

Девочка медленно двинулась навстречу своему отражению. Она замедляла шаги и поправляла розу, приколотую к платью. Она словно бы сверяла себя со своим отражением, словно бы хотела проникнуть в его душу.

Вот ее зеленое платье и узкие туфли. Она приближалась так постепенно, что девочке казалось, она не нарушает картины, отраженной в зеркале, а только вносит в нее какие-то новые настроения, которые незаметно изменяют и другие предметы словно бы вежливо просят их посторониться.

И стол, и аллея, и подсолнухи, ожидавшие ее в зеркале, словно бы расступились, принимая ее в свое общество.

Скарлетт поправила бант и вздрогнула.

Внезапно ее занятие было прервано: в зеркало заглянул кто-то большой и черный, заслонил собой все вокруг, закрыл собой подсолнухи, аллею, стол и тут же исчез.

Но вся картина успела измениться.

Скарлетт испуганно оглянулась. За ней стояла Мамушка.

— Ты что, испугалась? — ласково спросила служанка.

Скарлетт, сама еще не понимая почему, почувствовала себя неловко.

— Да нет, я думала я одна в гостиной.

— У тебя все еще болит голова?

— Да, — соврала Скарлетт, — такая жара, что я, наверное, пойду прилягу, — и Скарлетт удалилась в свою спальню.

Она и в самом деле не раздеваясь прилегла на кровать и долго смотрела в потолок. И сама не заметила, как уснула.

Ее разбудил звук гонга, созывающий домочадцев к ужину.

Скарлетт без аппетита поужинала.

До ее сознания почти не доходили разговоры, звучащие за столом. Она изредка отвечала «да» или «нет», да и то невпопад.

Она еще не понимала точно, что с ней происходит, но ощутила, что изменилась: изменилось все ее тело, изменились мысли.

Ей уже было смешно и даже немного неудобно за сестер, пытавшихся шалить, когда их не видели родители или Мамушка за столом. Они пробовали успеть, пока отец занят разговорами, переложить одна другой кусок из тарелки в тарелку.

После ужина Скарлетт тут же поднялась в свою спальню.

Мамушка озабоченно выглянула из-за двери.

— Тебе нехорошо, милая? — спросила она.

— Да, все так же болит голова, — вновь обманула свою верную служанку Скарлетт, она чувствовала непреодолимое желание остаться одной.

— Я принесу тебе настой трав, — сказала Мамушка.

— Нет, не надо, мне всего лишь стоит прилечь и уснуть.

— Ну что ж, — служанка помогла Скарлетт раздеться и тихо прикрыла дверь.

Скарлетт, выспавшейся днем, совсем не хотелось спать. Она лежала и, казалось, ни о чем не думала.

Она прислушивалась к своему телу, словно проверяя, прежняя ли она Скарлетт или же теперь какая-то другая. Это было странное чувство — ощущать свое тело обновленным, чувствовать себя по-иному.

Девочка забыла о том, что существует время, настолько всепоглощающим было это занятие.

Она очнулась, хоть и ни на минуту не засыпала, от боя часов в гостиной и чуть не вскрикнула — они пробили двенадцать раз.

После их боя в доме воцарилась тишина. Она казалась непроницаемой и нерушимой.

Душа Скарлетт была полна нежности, сожаления и светлой грусти. Девочка почувствовала внезапно какое-то удушье и сбросила с себя легкое одеяло.

Но удушье не прекращалось. Теперь ей казалось, что это ночная сорочка не дает ей дышать.

И Скарлетт сбросила ее через голову, оставшись совсем без ничего.

Она лежала на простынях обнаженная, залитая тусклым, но чистым светом молодой луны.

Но ощущать себя обнаженной ей было мало, ей хотелось видеть себя всю целиком со стороны, словно бы чужими глазами.

И Скарлетт вновь, набросив сорочку на плечи, взяв в руку подсвечник, выскользнула из комнаты. Она зажгла свечу от неярко горевшего в коридоре масляного фонаря и прошла в гардеробную, в небольшую комнату, располагавшуюся в конце коридора.

Здесь висели наряды ее матери, совсем новые и давно вышедшие из моды, костюмы отца. Здесь стояла гладильная доска, а главное, высокое, от пола до потолка зеркало.

Скарлетт остановилась перед зеркалом со свечой в руках.

Комната, казалось, не имела стен, те тонули в темноте. Неровный свет свечи выхватывал то сверкающее серебряной нитью плечо платья Эллин, то борт светлосерого плаща Джеральда. Потом язычок свечи, подхваченный сквозняком, уходил в сторону и из темноты выплывали шляпные коробки, цилиндры, простые соломенные шляпки.

Скарлетт только сейчас заметила, что в спешке забыла надеть тапочки. Она зажгла от своей свечи свечи, закрепленные на поворотных кронштейнах по обе стороны зеркала, подставила свой подсвечник так, чтобы он отражался в зеркале и медленно стянула через голову ночную сорочку. А потом, тряхнув головой, рассыпала по плечам свои темные волосы.

Скарлетт стояла, как завороженная, перед зеркалом и смотрела сама на себя.

Немного неровный свет покачивающихся на сквозняке свечей скользил по ее белому телу.

Скарлетт чувствовала себя свободной, как никогда до этого в жизни. Но эта свобода была хрупкой, и девочка вздрагивала при каждом шорохе и треске в притихшем доме.

Она повернулась к зеркалу боком и медленно провела по своему бедру рукой, ощутив, как при этом движении замирает ее душа. Потом ее ладонь скользнула по уже обозначившейся груди и замерла.

Скарлетт чувствовала это прикосновение так, словно кто-то другой дотронулся до ее тела, настолько оно волновало и будоражило.

Она медленно, не отрывая взгляда от своего изображения, приблизилась к зеркалу почти вплотную.

Скарлетт дотронулась подушечками пальцев до холодного стекла и вновь отошла на два шага в глубину комнаты так, чтобы видеть себя целиком. Лицо Скарлетт словно окаменело, а взгляд сделался холодным, изучающим. Она глядела на себя, оценивая изгибы бедер, плавную линию живота и понимала, насколько все это еще далеко от совершенства.

И тут язычки свечей дрогнули и отклонились к окну. За поворотом коридора раздался еле слышный скрип двери и легкие шаги.

Скарлетт чуть не вскрикнула от испуга.

Она сперва растерялась, а потом быстро задула свечи. Она смотрела, как тлеет в темноте искорка на конце фитиля, освещая тонкую струйку белого дыма, уносимую в темноту. Но вот исчезла и эта искорка.

Скарлетт, хоть и стояла в полной темноте, все равно прижимала к груди ночную сорочку, словно бы пыталась прикрыть себя от чьего-то пристального взгляда.

Вновь еле слышно скрипнула дверь, и шаги стихли.

Скарлетт, все так же продолжая прижимать к груди ночную сорочку, осторожно выглянула в коридор. Тот был пуст. Лишь неровно и обманчиво мерцал на повороте масляный фонарь.

Сжимая в руках подсвечник с погашенной свечой, Скарлетт на цыпочках пробралась к своей спальне и тут же юркнула под легкое одеяло, даже не удосужившись надеть сорочку.

Она ощущала, как горит, словно бы от стыда, ее тело, как часто, словно бы против своей воли, она дышит.

Скарлетт, скрестив у себя на груди руки, обняла себя за плечи. А потом медленно подняла руку. В темной комнате Скарлетт даже не видела своих пальцев. Потом она мягкими и нежными подушечками провела по своим разгоряченным губам. Ей показалось, что это чьи-то чужие губы касаются ее уст.

Скарлетт крепко зажмурилась, чтобы не спугнуть это внезапно возникшее чувство, бывшее сладостным и томительным…

А на другом конце страны Ретт Батлер лежал на земле, подостлав под себя плащ. Ему не спалось, и мужчина смотрел в глубокое звездное небо.

Внезапно налетел не сильный порыв ветра, и Батлер почувствовал, что его губ касаются другие губы, нежные и мягкие.

Он тряхнул головой, желая сбросить это наваждение, но оно вновь повторилось.

Ретт Батлер посмотрел на восток, где уже высоко над горизонтом поднималась молодая луна.

«Это, наверное, луч луны скользнул по моим губам», — подумал молодой мужчина…