Девочка ищет отца

Глава пятнадцатая Гремит гром, и сверкает молния

Как тяжело было нести на руках Лену! Через несколько шагов Коля уже задыхался. Только сейчас он почувствовал, как ослабел за эти дни. Он решил идти не торопясь, часто отдыхая.

Лена дремала, обхватив его шею руками. Такая была она беспомощная, такая несчастная, что, когда Коля вспоминал о недавней ссоре, его охватывали стыд и раскаяние.

Он теперь делал так: пройдя пятьдесят шагов, садился на пенёк или на упавшее дерево и отдыхал одну или две минуты. Потом опять проходил пятьдесят шагов и опять отдыхал. Через тысячу шагов он решил дать себе более долгий отдых.

Но ещё раньше ему пришлось встретиться с неожиданным осложнением. Дело в том, что тропинка вдруг разделилась на две. Обе новые тропинки были мало заметны и поросли травой. По какой из них прошла партия освобождённых, было совершенно невозможно определить. Коля посадил Лену под дерево и стал внимательно вглядываться в траву, надеясь найти хоть какие-нибудь следы. Но на обеих тропинках трава была мало притоптана, и с одинаковым основанием можно было выбрать любую из них.

Оставаться здесь и ждать, пока за ними придут, было бессмысленно. Провожатый мог в суматохе и не заметить, что дети пропали, или мог предположить, что они ушли с одной из отделившихся партий. Подумав, Коля решил идти наудачу.

«В конце концов, — рассуждал он, — обе тропинки ведут в глубь леса и вряд ли особенно далеко расходятся. Вероятнее всего, обе приведут в лагерь».

Он взял Лену на руки и снова стал отмерять свои пятьдесят шагов. Через пятьсот шагов ему пришлось отдыхать уже минут десять. У него очень ломило спину и руки совсем онемели. Следующий продолжительный отдых пришлось устроить уже через триста шагов, а ещё через двести Коля почувствовал, что больше не может идти.

Лена дремала у него на руках. Она только на секунду открыла глаза, когда Коля положил её на траву, и сразу опять заснула. Коля нарвал травы и устроил ей подушку, натыкал веток, чтобы солнце ей не светило в глаза, и укрыл её своей курткой. Лена спала спокойно, и Коля решил, что пока и он может немного поспать. Он чувствовал, что это ему необходимо. Прошлую ночь, запертый в комендатуре, он не заснул ни на одну минуту.

Он лёг на самой тропинке, чтобы его непременно заметили, если партизаны станут искать. Он заснул сразу, как только положил голову на кочку.

Пока он спал, партизаны действительно искали его, но не там, где он был. Исчезновение их заметили очень не скоро, только тогда, когда партия расположилась на отдых. Провожатый разрыл засыпанную листьями яму, достал оттуда консервы и галеты, пересчитал людей и сказал испуганно:

— Послушайте, тут же ещё двое были: мальчик и девочка!

Сразу был учинён строгий допрос хромой девушке, трём старушкам и двум старичкам, но никто из них не мог ничего припомнить. Они даже сомневались, были ли действительно мальчик и девочка. В конце концов решили, что если были, то пошли с другой партией. Всё-таки провожатый, накормив свою команду и предложив им часок отдохнуть, решил вернуться и поискать отставших. Он дошёл до того места, где отделилась последняя группа, но никого не обнаружил. Ему не пришло в голову, что дети пошли по другой тропинке.

Поэтому Колю и Лену никто не потревожил, и Коля проснулся только вечером.

Он проснулся оттого, что загремел гром и ярко сверкнула молния. Коля вскочил. Было уже почти совершенно темно. Налетел ветер, и деревья, изогнувшись, замахали ветками. Первые капли дождя упали на землю. Коля подбежал к Лене. Она всё ещё спала. Он наклонился над ней.

— Лена, — сказал он, — начинается дождь. Надо идти, Лена.

— Хорошо, — ответила она равнодушно. — Сейчас, я минуточку отдохну, и пойдём.

Если бы она возражала, говорила, что не может идти, жаловалась, ему было бы легче. Но это равнодушие, это полное безразличие больше всех слёз и жалоб говорило о том, что она больна.

Он поднял её. Она встала и покачнулась, но он её поддержал. Странное появилось у него чувство. Время идёт, сменяются дни и ночи, воюет Красная Армия, командует генерал Рогачёв, а они с Леной всё идут и будут идти по тёмному лесу, спотыкаясь от усталости и не смея остановиться. Старые берёзы тянули длинные ветки, ветер шумел в раскидистых кронах, и Коле показалось, что лес бесконечен, что он так и будет тянуться всегда и всегда суждено им с Леной брести по этой бесконечной тропинке.

Коля обнял Лену. Они шли нога в ногу. Лена опустила голову на грудь и говорила тихо и неразборчиво.

— Что ты? — спросил Коля.

Она не расслышала его вопроса и опять заговорила торопливо. Ни слова нельзя было понять в бессвязном её бормотании.

— Лена, — крикнул Коля, — Леночка, ты засыпаешь? — Он отлично понимал, что она бредит. — Леночка, проснись!

Она помолчала, а потом заговорила другим тоном. Коле показалось, что она пришла в себя.

— Ты знаешь, Коля, я что-то нездорова. И знаешь, что мне кажется? Что, может быть, генерал Рогачёв, о котором песню пели на пароходе, — ты помнишь? — может быть, это мой папа. Конечно, папа полковник и учитель, но всё-таки мне так показалось.

Как ни боялся Коля опасных встреч, но, если бы он сейчас увидел деревню, он, не колеблясь, вошёл бы в неё. Всё, что угодно, лучше, чем этот тёмный лес и бессмысленное бормотание Лены. Он же не знает, может быть, это очень страшная болезнь. Может быть, Лена умирает?

— Приди в себя, — сказал он. — Что ты говоришь? Ты же знаешь, что Рогачёв твой отец, ведь я же тебе рассказывал.

— Да-да, — сказала Лена. — Конечно, я знаю. Я всё это знаю...

— Лена, Леночка! — кричал Коля и теребил её за плечо.

Она смотрела на него непонимающими глазами.

Дождь хлынул как из ведра. Струи воды, пробиваясь сквозь листву, лились на землю. Сразу взмокла земля, и ручьи потекли между деревьями. Коля подхватил Лену на руки. С трудом он приладил куртку так, что она хоть немного прикрывала от дождя Лену. Уже через несколько шагов грязь и листья налипли на ботинки; подошвы скользили, и идти стало невыносимо тяжело. Сверкала молния. Деревья размахивали ветвями, потоки воды с шумом низвергались на землю. По щиколотку в воде, с трудом удерживаясь на ногах, брёл Коля.

— Ничего, ничего, — говорил он, прижимая Лену к себе. — Тебе ведь не страшно? Ведь ты понимаешь, что дождь не может вечно идти: пойдёт немного и перестанет.

Он поскользнулся и, обессилев, прислонился к стволу берёзы. Он всё старался поплотнее закрыть Лену курткой, чтобы дождь не попадал на неё. Под курткой Лена говорила что-то слабым, усталым голосом.

— Ты сказала что-нибудь? — спросил Коля.

— Ты положи меня, — говорила Лена, — я очень тяжёлая. А утром придёшь за мной.

— Тише, тише, — уговаривал Коля, — не надо говорить. Ты же простудишься.

Он старался поплотнее закрыть Лену курткой.

Молния, сверкнув, осветила лес. Коля увидел, что у тропинки стоит шалаш из еловых веток. Скользя и чуть не падая в грязь, пробрался он к шалашу. В шалаше немного слабее били струи дождя. Всё-таки капли непрерывно пробирались сквозь хвою и падали Коле на голову, на плечи, на шею. Наклонившись над Леной, Коля старался закрыть её от этих капель. Он прислушался. Лена опять говорила:

— Ты не уходишь? Я не знаю, что это на меня нашло. Я этого никогда не думала. А ты, наверное, сердишься?

— Молчи, молчи, — сказал Коля. — Боже мой, ты ещё говоришь со мной об этом! Давай никогда не вспоминать о том, как мы поссорились. Как будто этого не было.

— Коля, не уходи! — повторяла Лена. — Я всё боюсь, что ты на меня сердишься.

— Молчи, молчи, не надо открывать рот, а то ты простудишься.

Ветер гнул огромные деревья, гром раскатывался по небу. Ветер налетел на шалаш. Сначала он сорвал одну ветку, потом расшатал другую, вырвал её и отбросил, потом расшатал третью. Как разъярившийся великан, ветер отрывал от шалаша ветки одну за другой, бросал их на землю и топтал их ногами. Вот он умчался дальше — шатать деревья, гнать тучи, выть и свистеть, а у тропинки остался только скелет шалаша, только несколько голых связанных сучьев, и под этими сучьями, открытые хлещущим косым струям дождя, сидели, прижавшись друг к другу, Коля и Лена.

Но вот ещё раз сверкнула молния. Гром гремел где-то далеко. Дождь уже не хлестал сплошными струями. Теперь мелкие капли монотонно шумели в листьях. Всё погрузилось в густую, непроглядную темноту.

И вдруг в темноте появилась светящаяся точка. Она как будто раскачивалась и медленно, но неуклонно приближалась. Коля не отрываясь смотрел на неё. Он был так слаб, что даже не мог крикнуть. Уже было видно, что это движется ветровой фонарь. Освещенные им, появились из темноты облепленные грязью, медленно шагающие сапоги да маленький кусочек тропинки, размытой дождём.

Равномерно покачиваясь, двигался фонарь, равномерно хлопали по грязи сапоги. Вдруг фонарь остановился и поднялся кверху. Теперь он освещал брезентовый капюшон и немолодое лицо с пушистыми седыми усами.

— Э! — сказал человек, нёсший фонарь. — Тут, по-моему, кто-то есть.

Из темноты в круг света вступила высокая худая женщина.

— Ну конечно, — сказала она, — мальчик и девочка.

Коля сидел, мокрый, дрожащий, прижимая к себе Лену, и напряжённо смотрел на склонившихся над ними людей.

— Ну-с, молодой человек, — спросил усатый, — кто вы такой и как вы сюда попали?

— Это моя сестра, — сказал Коля, — она больна.

Усы пошевелились.

— Ну-ну, посмотрим... Берите, Александра Петровна, девицу, а вы, юноша, тоже, кажется, идти не способны. Ну, что же, лезьте мне на спину и чувствуйте себя там как дома.

Ветровой фонарь покачивался, освещая неверным светом деревья, лужи, мокрую траву, поднимавшуюся из воды.

Обхватив ногами спину усатого, Коля положил ему голову на плечо.

Деревья появлялись из темноты и уходили опять в темноту. Коле они казались то стариками, идущими под конвоем фашистских солдат, то партизанами, выскочившими из лесу. Коля изредка ещё вздрагивал, но почему-то ему казалось, что теперь всё будет хорошо.