Девочка на лето

Глава 6

Кэсси

В четверг утром мы с бабушкой наконец-то отправляемся на экскурсию по отелю «Маяк», которая парадоксальным образом напоминает погружение в капсулу времени и в то же время путешествие на машине времени в будущее. Маккензи Кэбот выбрала эстетику, которая каким-то образом позволила сохранить первоначальный вид отеля при его модернизации. Это удивительно наблюдать. Она снесла стены, которые я никогда бы не подумала снести, наполнила главное здание естественным освещением и добавила еще дюжину комнат с видом на океан.

Даже несмотря на все перемены, меня по-прежнему одолевает ностальгия. Все, что я вижу, вызывает новые воспоминания. В вестибюле, когда мы поднимаемся по парадной лестнице, я провожу кончиками пальцев по перилам с замысловатой резьбой и вспоминаю, как дедушка Уолли хвастался: «Видишь эти перила, малышка? Я отшлифовал все это сам. А твоя бабушка помогла мне с покраской».

Когда Маккензи показывает нам, как ей удалось реплицировать многие старые латунные светильники в ванных комнатах, в моей голове звучит взволнованный голос дедушки Уолли, объясняющего: «Видишь эти изящные крючки для полотенец? Они были специально разработаны для пассажирских судов. Океанских лайнеров. Бабушка увидела их в морском журнале и сказала: „Уоллес, они нужны нам для Маяка!“»

Его память была такой острой, каждая деталь запечатлевалась в его сознании.

Вероятно, именно поэтому было так тяжело, когда в более поздние годы он начал все забывать. Смотреть на это было невыносимо. Сначала он забыл наши имена, внуков. Потом собственных детей – маму, ее сестру и братьев. Даже дядя Уилл, бывший дедушкиным первенцем и любимцем, в конце концов затерялся в бурлящем море, в которое превратился дедушкин мозг. А после он больше не узнавал и бабушку, когда та приходила навестить его, и тогда мы поняли, что все кончено. Мысленно он исчез. Физически его организму потребовался еще год, чтобы наверстать упущенное. Иногда я думаю, что слабоумие было хуже, чем его смерть.

Маккензи излучает гордость, пока водит нас по зданию, указывая на различные усовершенствования. Они переделали электропроводку. Сантехника тоже вся новая. Установлены два лифта. Возвели пристройку сзади, переместив ресторан так, что половина его теперь представляла собой открытый внутренний дворик с видом на обширную территорию у бассейна. Мы посещаем спа-центр, который отныне находится не на третьем этаже, а в недавно построенном соседнем здании, соединенном с отелем извилистыми тропками, обсаженными пальмами, с великолепным фонтаном из белого камня в центре главной дорожки.

Вау. Эта девушка вложила в реновацию кучу денег. И она такая молоденькая. Маккензи не старше двадцати двух или двадцати трех лет, но каким-то образом уже владеет отелем на берегу моря в Южной Каролине. Мне кажется, я знаю, кем хочу стать, когда вырасту.

– Вы проделали потрясающую работу, – говорит бабушка Лидия девушке. – Просто восхитительно.

Мою бабушку бывает трудно понять, когда она на публике, но прямо сейчас в ее глазах безошибочно читается радость, глубокое одобрение.

Маккензи тяжело вздыхает от облегчения.

– Вы даже не представляете, как я рада это слышать. Клянусь, при каждом изменении дизайна, которое вносилось, я осознанно старалась оставаться верной вашему первоначальному видению.

– Ты сделала это, дорогая. Это… – Бабушка оглядывается по сторонам. Мы заканчиваем нашу экскурсию в маленьком кафе рядом с вестибюлем. Раньше здесь был сувенирный магазин, но Маккензи перенесла его в другое крыло. – Все идеально.

На лице Маккензи расплывается широкая улыбка.

– Спасибо. Я так рада, что вам нравится. – Она показывает куда-то за наши спины. – Могу я предложить вам двоим кофе или что-нибудь еще? – говорит девушка.

Технически отель еще не открыт, но Мак сказала нам, что последние несколько недель кафе работало, чтобы обслуживать работников, которые все еще вносят последние штрихи в интерьер здания.

– Было бы замечательно выпить чаю, – говорит ей бабушка.

– А мне кофе, – вставляю я. – Со сливками, без сахара. Спасибо.

Маккензи кивает и подходит к стойке, где обменивается парой слов с бариста, мужчиной в темно-синем поло с вышитым золотой нитью логотипом «МАЯК» на левой стороне груди.

– Это потрясающе, – шепчу я бабушке, ведя ее к столику на улице.

В кафе имеется внутренний дворик с небольшим количеством столиков. Справа от нас находится выкрашенная в белый цвет лестница, ведущая вниз на широкую веранду с креслами-качалками ручной работы – уютное местечко, где можно посидеть и понаблюдать за волнами.

Бабуля поправляет свою солнцезащитную шляпу, чтобы лучше закрепить ее на голове. Она всегда невероятно бережно относилась к своей коже. «Повреждение солнцем – это не шутка, Кассандра», – я выросла, постоянно слушая эту фразу. Это единственное, в чем они с моей мамой согласны. Мама тоже всегда твердит о солнцезащитном креме и шляпах. Хотя в ее случае речь идет не столько о заболевании раком, сколько о поддержании молодости кожи. В мире моей матери внешность превыше всего.

– Маккензи классная, – признаю я, садясь. – О, и я встретила ее парня на набережной в эти выходные.

– Неужели?

– Да. Мы с Джой наткнулись на Тейта. Парня, который живет по соседству. Он был с несколькими своими друзьями, и одним из них был парень Маккензи, Купер.

Бабушка выглядит довольной.

– Это замечательно, что у тебя появляются друзья.

– Ну, я бы не сказала, что у меня появляются друзья. Я поговорила с нашим соседом и, следовательно, познакомилась с его друзьями. Как-то так. – Я посмеиваюсь над ней. – Перестань пытаться навязать мне дружбу. Я в порядке. У меня есть Джой.

– Я знаю, но было бы неплохо, если бы ты смогла найти себе хорошую большую компанию, с которой можно было бы провести время этим летом. – Она говорит отстраненным тоном. – Когда я была моложе, все молодые люди общались вместе. Нас было человек пятнадцать – двадцать. Мы брали лодки и проводили часы на воде, или девочки лежали на пляже, наблюдая, как мальчики, намазанные кремом, занимаются спортом. – Она ухмыляется. – Возможно, в этом деле был замешан алкоголь. В больших количествах.

Я выдаю усмешку, пытаясь представить бабулю в крошечном бикини и огромной шляпе, плывущую по заливу с компанией шумных подростков. Но это невозможно. Всякий раз, когда я стараюсь вообразить ее в моем возрасте, мой мозг не может ничего скалькулировать. То же самое касается и моей матери. Ее мне еще труднее представить молодой и беззаботной. Я отказываюсь верить, что мама когда-либо была кем-то иным, кроме надменной, модно одетой женщины сорока пяти лет.

Словно по сигналу, звонит мой телефон. У мамы есть неприятная привычка всегда звонить как раз в тот момент, когда я думаю о ней.

– Ох. Это мама. Я должна ответить. – Я замечаю Маккензи, направляющуюся к нам с подносом напитков, поэтому встаю. – Сейчас вернусь.

Бабушка кивает.

– Передавай ей от меня привет. Не торопись.

В тихом вестибюле я отвечаю на звонок.

– Привет, мам, – говорю я, а потом беру себя в руки. Никогда не знаешь, с какой стороной личности моей матери столкнешься в тот или иной день. Но теперь я профессионал в общении с ней, всегда готовый к любой атаке, которую она бросит в мою сторону. Иногда это мгновенная критика или раздраженное требование объяснить, почему я совершила то или иное предполагаемое преступление. В других случаях она начинает мило, даже комплементарно, поощряя меня ослабить бдительность, а затем – бац! Набрасывается.

Но я больше не наивная маленькая девочка. Я знаю все мамины уловки и то, какая тактика требуется, чтобы справиться с каждой из них.

Поэтому, когда она говорит: «Мне больно, милая! Почему прошло целых три дня с тех пор, как я слышала твой прекрасный голос?» – по ее легкому, дразнящему тону я понимаю, что это ловушка. Ей не больно, она в бешенстве. И она не дразнится, а это значит, что я не могу ответить шуткой.

– Прости, – отвечаю я ей с подобающей долей униженности в голосе. Тон слишком извиняющийся, и она становится подозрительной. – Ты права. Мне следовало позвонить раньше. Здесь царил хаос.

Моя стратегия работает. Ничто так не радует мою маму, как эти два слова: «Ты права».

– Полагаю, бабушка очень сильно тебя занимает, – говорит она, и это ее способ «простить» меня за мой грех.

И хотя это явно повод переложить вину с меня на ее собственную мать, я не собираюсь подставлять бабушку.

– Не совсем. В выходные мы ходили по магазинам, но в основном я развлекалась с Джой. Как там Бостон?

– Весь город? Что это за вопрос такой?

Я подавляю вздох и быстро меняю тактику, издавая фальшивый смешок.

– Хах, ты права, это был глупый вопрос. Иногда я просто тупица. Я просто имела в виду, как у тебя дела? Тебе нравится город или ты с нетерпением ждешь возможности…

Отбой!

Я сожалею о сказанном в ту же секунду, как слова срываются с языка. Черт, кажется, я не в форме.

Иногда довольно трудно забыть, что имеешь дело не с обычным человеком. Нарциссы – совершенно другая порода людей.

Ее горечь пронизывает практически каждое слово.

– Нет ничего, что мне хотелось бы делать меньше, чем проводить время в этом городе. – Она невесело фыркает. – Но у нас есть долг перед семьей.

Ее бесит, что она не может отступить. Но два моих дяди и тетя взяли на себя обязательство приехать, дабы попрощаться с «Маяком», и если есть что-то, чего моя мать не может допустить, так это выглядеть плохой в глазах других.

Неблагодарность с ее стороны, однако, невероятна. «Маяк» принадлежал нашей семье на протяжении десятилетий. Это причина всего того богатства, которым моя мать, несомненно, с удовольствием пользуется. Самое меньшее, что она может сделать, – это как следует попрощаться с ним. Последнее «ура» семьи Таннер. Это все равно что отдать драгоценный корабль и наблюдать, как новые владельцы крестят его бутылкой шампанского, прежде чем уплыть навсегда.

– Вообще-то я сейчас в отеле, – говорю я, надеясь успокоить ее одной из ее любимых тем – деньгами. – Новая владелица вложила в это место кучу денег, и все полностью окупилось. Здесь великолепно. Клянусь, тебе понравится. Мы только что закончили экскурсию по спа-салону; все продукты изготовлены на заказ в Италии. Эксклюзивный бренд только для «Маяка».

Это возбуждает ее интерес.

– Что ж, звучит многообещающе!

– Скажи? – Затем, хотя мне скорее хочется отгрызть себе язык, чем говорить эти слова, я вынужденно произношу речь прямо по сценарию. – Нам следует устроить спа-день матери и дочери, – предлагаю я, вкладывая в свой голос как можно больше фальшивого энтузиазма.

Лучик надежды в общении с нарциссами: они считают, будто все их обожают и умирают от желания провести с ними время, а это значит, что такие люди редко задаются вопросом, не лукавите ли вы. По их мнению, мы, конечно же, хотим тусоваться с ними. Ведь они совершенны, замечательны и вообще это честь для всего человечества.

Худшая часть общения с ними – большинство людей не видят их настоящей сути сквозь плотную завесу дерьма. По крайней мере, сначала. Я даже не могу сосчитать, сколько раз за эти годы мне говорили, какая у меня замечательная мама. Или обвиняли в том, что я «слишком чувствительна». Из-за того, что я чересчур много вижу в ее завуалированных, а иногда и вовсе не завуалированных колкостях. Ой, эта Кэсси, такая неуверенная в себе, что в каждом слове ей мерещится пренебрежительный подтекст.

Однако в конце концов большинство людей прозревают. Я до сих пор помню, как на Пейтон впервые снизошло озарение после того, как мама пригласила нас поужинать во время вечеринки с ночевкой. Нам было по тринадцать, и, широко раскрыв глаза и покачав головой, она объявила: «Я только что поняла – твоя мама настоящая сука».

Нет ничего более освобождающего, чем подобное подтверждение твоих травмирующих переживаний.

– Какая прекрасная идея! – объявляет мама в ответ на мое предложение. – А еще – я только что подумала об этом – пока ты там, тебе также следует попросить экскурсию по фитнес-центру.

Моя челюсть сжимается. Я знаю, к чему она ведет.

– Да, мы заглянули туда, – осторожно отвечаю я. – Он пристроен к спа-салону, но закрыт, потому что оборудование еще не доставлено.

– Тогда тебе следует посещать тренажерный зал в клубе. Я видела в Instagram^[11] Джой, что она ходит туда каждое утро. В последнее время она выглядит очень подтянутой.

Я проглатываю внутренний крик. Меня бесит, что мама подписана на моих друзей в социальных сетях. У Джой вообще закрытый аккаунт, но она призналась, что если бы отказала моей матери, то чувствовала бы себя потом настоящей овцой.

– Может, она сможет дать тебе пару советов по фитнесу, – добавляет мама, потому что ни один разговор с ней не обходится без того, чтобы она не посоветовала мне кучу способов улучшить себя.

– Да, я спрошу у нее, – послушно отвечаю я.

– О, и кстати об Instagram, я была и на твоей странице сегодня утром и увидела фотографию, которую ты опубликовала. Та, что в розовом топе и джинсовых шортах? Эти шорты просто восхитительны!

Я жду следующей пули снайпера.

– Но топ… Ты знаешь, я имею в виду только хорошее, когда говорю это, но, может, тебе стоит подумать о том, чтобы убрать фотографию. Этот укороченный фасон тебе не очень идет, Кэсс. С твоими-то пропорциями, знаешь ли. О! Мы еще должны пройтись по магазинам, когда я буду здесь, как думаешь? Может, съездим в Чарльстон?

– Звучит заманчиво! Было бы круто. Я всегда ценю твое мнение.

Раздается короткая пауза, и я знаю: в ее рассудительном, погруженном в себя мозгу она задается вопросом, был ли это сарказм? Однако для ее самолюбия это было бы слишком пагубно, поэтому вместо того, чтобы задавать мне вопросы, она в своей фирменной манере переключает тему.

– Ты уже видела своего отца? И его медсестру?

Я на секунду отодвигаю телефон от уха и беззвучно выкрикиваю в него непристойности, корча рожи экрану.

На мою удачу, в этот момент в вестибюль входит мужчина в рабочих ботинках и с поясом для инструментов. Сначала он выглядит пораженным моими выходками, затем разражается лающим смехом, а после идет дальше.

Я снова подношу телефон к уху.

– Пока нет. Я встречаюсь с ними завтра за ужином.

– Он ждал целую неделю, чтобы увидеть своего ребенка? – возмущенно говорит она. – Это эгоистично, даже для Клейтона.

Эй, леди, да ты написала книгу об эгоизме.

Хотя на этот раз она не совсем неправа. Я думала о том же самом с тех пор, как приехала в Авалон-Бэй. Ну и что, что близняшки ездят в дневной лагерь, а у папы и Нии работа? Они по-прежнему ужинают вместе каждый будний вечер, не так ли? Неужели так трудно пригласить меня присоединиться к ним?

С другой стороны, когда озлобленная бывшая ее мужа называет ее «его медсестрой», возможно, понятно, почему Ния не хочет, чтобы дочь этой озлобленной женщины приходила в ее дом. Комментарии по поводу «медсестры» тоже меня раздражают, тем более что это полная чушь. Ния никогда не была папиной медсестрой. Она была его физиотерапевтом после того, как он попал в автомобильную аварию вскоре после развода с мамой. Ему требовалась операция из-за разрыва бицепса, а Ния отвечала за его реабилитацию. Вот так они встретились и полюбили друг друга.

– Мам, мне пора идти, – говорю я, сытая по горло всем этим разговором. – Бабуля ждет, когда я отвезу ее домой.

На самом деле бабушка увлечена разговором с Маккензи, они обе наклоняются вперед, оживленные обсуждением какой-то темы.

– Хорошо, милая. Увидимся в следующем месяце.

– Не могу дождаться.

Я совершенно вымотана, когда возвращаюсь к столу. Разговаривая с мамой, я всегда чувствую себя так, словно только что поучаствовала в войне. Бабушка смотрит на меня с проблеском беспокойства.

– Все в порядке?

– Все хорошо, – вру я. Ведь я всегда так делаю. Нацепляю солнечные улыбки и притворяюсь, будто нападки на мою внешность, на моего отца, на всю мою жизнь не оказывают на меня никакого влияния.

– Я как раз говорила твоей бабушке, что сегодня вечером у меня дома будет костер, – произносит Маккензи, одаривая меня теплой улыбкой. – Приглашаю в гости парочку друзей. Не хотите ли присоединиться?

Мой первый порыв – вежливо откланяться и сказать «спасибо, но я занята». Мне так неловко с незнакомцами. Но потом мне приходит в голову, что парень Маккензи дружит с Тейтом. А это значит, что он может там быть. Следовательно, я, возможно, смогу набраться смелости, чтобы… что?

Наверное, пригласить его на свидание. Сделать ему предложение.

Сорвать с себя одежду и приказать ему перевернуть мой мир.

Ладно, может, не последнее. Но я вернулась в город уже неделю назад, и Тейт – единственный парень, который заставляет мое сердце биться чаще. Я чувствую, что пожалею, если хотя бы не попытаюсь перестать болтать и не попрошу его потусоваться вместе. И полагаю, лучшего времени, чем сегодняшний вечер, просто нет.