Девушка из Бурже

7

– Каким образом она это сделала? – спросил Маркус.

– Открыла газовый кран.

– А где в это время находился ребенок?

– У той самой женщины, в ее квартире. Он оставался у нее какое-то время, а потом она отдала его в сиротский дом.

– Родители девушки не захотели его оставить у себя?

– Я не знаю…

– И ты ни разу не возвращался туда после самоубийства?

– Нет… Я был потрясен… Ужасная история… Полагаю, теперь вы знаете все. Нет ли у вас сигареты?

– Это действительно все, Поль? – спросил Маркус.

Поль Рено взглянул на него с испугом.

– Что такое?! Да, она открыла газовый кран, и все было кончено. Что было потом, мне неизвестно.

– Она сама открыла кран?

– Конечно. Что тут непонятного?

– Есть и другое мнение…

– Что за другое мнение? – Вне себя от страха и ярости, Поль закричал: – Надеюсь, вы не думаете, что кран открыл я? Я не делал этого!

– Как я уже говорил, существует и другое мнение…

– Марк, ты не можешь мне не верить! Нет, не можешь! Ты можешь учитывать все точки зрения как инспектор полиции, но в глубине души ты не можешь верить, что я способен на такое!

Маркус снова взял со стола досье и раскрыл его. Бригадир Крик, который все это время сидел в углу комнаты, прислонясь к стене, подошел и сел за стол, пододвинув к себе пишущую машинку.

– Седьмого июня, девять лет тому назад, – читал Маркус, держа перед собой листок, – в Бурже, на улице Бабурже, дом сорок шесть, родился ребенок мужского пола. Мать: Мария-Тереза Сенье, не замужем, манекенщица. Отец: Пьер Леруа, неизвестен.

– Это имя, которое я ей назвал, – сказал Поль Рено, окончательно растерявшись.

– Признаешь ли ты себя отцом ребенка? – спросил Маркус.

Поль Рено, помедлив немного, нехотя выдавил из себя:

– Да, безусловно… Пишущая машинка стучала.

– Ребенок был зарегистрирован в Бюро записи гражданского состояния только семнадцатого июня, то есть спустя десять дней после рождения…

– Мария-Тереза нарочно медлила с регистрацией, она надеялась, что я появлюсь, и тогда… В общем, она не хотела давать ребенку свое имя, потому что тогда он будет признан незаконнорожденным. Она хотела дать ему мою фамилию, но появился полицейский чиновник, и ей ничего иного не оставалось, как записать ребенка под своей фамилией.

– Это произошло до того, как ты к ней заявился?

– Да. Она была очень несчастна. «Мальчик носит мое имя, – сказала она, – но это можно исправить. Если мы поженимся и ты признаешь ребенка, фамилию можно изменить». И тогда я заявил, что об этом не может быть и речи.

– Что она ответила тебе?

– Стала плакать. Она уверяла меня, что сразу после регистрации брака подаст на развод, только бы ребенок получил мою фамилию… Она очень страдала из-за того, что мальчик будет незаконнорожденным. Она все время рыдала и умоляла меня: всю жизнь окружающие будут попрекать его, высмеивать и унижать…

– Что потом?

– Я ушел.

– В котором часу?

– В пять… или в шесть.

– Так в пять или в шесть часов?

– Скорее, в пять.

– Какой день это был?

– Не помню.

– Может быть, это было воскресенье или?.. – Нет, пятница. Это была пятница.

– Пятница, двадцать первого июня.

– Может быть. Сейчас уже не могу сказать точно. Маркус вытащил из папки другой листок.

– Это акт о смерти. Согласно записи, Мария-Тереза умерла в пятницу, двадцать первого июня, отравившись газом. Между семью и восемью часами вечера.

Поль Рено, опустив плечи, скорчился на стуле. От его былой элегантности не осталось и следа.

– Я спрашиваю себя, была ли какая-то связь между моим посещением и самоубийством. Наверное, да. Девушка покончила с собой, потому что я расстался с ней.

– Возможно… – процедил Маркус. Он достал еще одну бумагу.

– Это заявление консьержки дома, где жила девушка. Знаешь ли ты эту женщину?

– Нет, не думаю, чтобы я когда-нибудь ее видел.

– Ты сам снимал эту квартиру? Я имею в виду: ты предварительно осматривал ее?

– Да. Но контракт был составлен на имя Марии-Терезы.

– В таком случае ты должен был видеть консьержку.

– Возможно. Я встречал там разных людей. Я ездил туда с представителем агентства, которому принадлежал этот дом, у него был ключ, и он показал мне квартиру.

– Эта женщина свидетельствует о том, что видела тебя там два раза: первый раз, когда ты приехал посмотреть квартиру…

– Может быть, она и была среди людей, мелькавших там… Я не обратил на нее внимания.

– …И второй раз – в пятницу, двадцать первого июня.

– Возможно.

– Женщина говорит, что в тот день, двадцать первого июня, ты был у Марии-Терезы и выбежал от нее как сумасшедший. Шум твоих шагов привлек ее, и она посмотрела в окошечко, в которое и увидела тебя. Почему у тебя был такой вид?

– Каждый человек кажется сумасшедшим в такой ситуации. Я же рассказывал тебе, что она без конца рыдала и все повторяла, что ребенок станет незаконнорожденным, из-за чего они оба будут всю жизнь страдать.

– Я допускаю, что тебе было не по себе, когда ты уходил от нее. Но почему ты так мчался?

– Мчался… Эта женщина преувеличивает. Маркус, держа бумагу перед собой, начал читать:

– «Он промчался через вестибюль, волосы у него были растрепаны, глаза дикие, заметив меня в окошечке, он очень испугался и выбежал на улицу».

– Хватит, хватит! Эта женщина нагородила Бог знает чего!

– Ты что-то темнишь, – сказал Маркус. – Сначала по собственной воле приходишь к девушке, а потом мчишься от нее со всех ног. Когда ты к ней шел, ты ведь мог заранее представить, что тебя ждет. Ты понимал, что она заговорит о женитьбе, и уже знал, что ты ей ответишь: ты на ней не женишься и ребенок будет записан внебрачным. Ты знал все, так что для тебя в тот день не было ничего неожиданного. Что же заставило тебя так поспешно ретироваться? Меня не покидает мысль о том, что случилось нечто необычное, чего ты не ожидал. Тут было совсем не то, к чему ты был готов, а что-то другое. Хотел бы я знать, что именно…

– Марк, уж не думаешь ли ты, что я убил ее? Ведь ты именно к этому клонишь…

На лбу у Поля Рено выступил пот.

– Прошу тебя! – умолял он. – Поверь мне! У твоих подозрений нет никакой почвы! Зачем мне надо было говорить девушке, что я на ней не женюсь, если я задумал ее убить?

– Какая чепуха!

– Почему?

– Откуда мы знаем, сказал ли ты девушке, что не женишься на ней…

– Но я сказал ей об этом!

– Это ты так говоришь!

– Да, пожалуй, ты прав, – прошептал Поль Рено.

– Я полагаю, в комнате не было свидетелей, которые могли бы подтвердить твои слова?

– Нет. Мы были одни.

– По словам консьержки, она видела тебя внизу около половины седьмого.

– Нет, неправда!

– Откуда ты это знаешь?

– Я хотел сказать… я не думаю, что было так поздно. И откуда эта женщина могла так точно знать время? И помнить все спустя девять лет? – спросил он недоверчиво.

– А ее не сейчас спрашивали.

– Когда же?

– Девять лет назад.

– Я не знал, что тогда велось судебное расследование…

– Ты уверен, что тебе нечего больше добавить, Поль?

– Абсолютно ничего! Я все сказал. Я поговорил с Марией-Терезой и ушел, а она после моего ухода покончила жизнь самоубийством. У вас есть какие-то сомнения?

– Есть сомнения в том, покончила ли она в действительности самоубийством.

– Что ты хочешь этим сказать? Она умерла от отравления газом, – твердо сказал Поль Рено. – Открыла газовый кран.

– Кто-то открыл газовый кран, это верно.

– Кто-то?! Она сама!

– Как я уже говорил, по этому поводу существуют разные мнения.

– Какие?

– Например, что эта девушка вовсе не кончала жизнь самоубийством.

– Что такое?

– Дело в том, что Мария-Тереза после родов была парализована.

– Парализована?

– А ты не знал этого?

– Нет… – Меня впустила в дом консьержка, я поднялся наверх и позвонил. Мария-Тереза спросила, кто там, я отозвался, и она крикнула, чтобы я вошел.

– Значит, не она сама тебе открыла?

– Нет, дверь была незаперта.

– Тебе не показалось странным, что она сама не подошла к двери?

– В первый момент – да, но потом я увидел ее, лежащую в кровати, и она сказала, что родился ребенок.

– Она не сообщила тебе, что парализована?

– Нет… А ты уверен в том, что она была парализована? – спросил Поль Рено. Он бросил беспокойный взгляд на Пьера Сакса.

– Мы знаем это точно, – ответил Маркус. – Есть свидетель, который присутствовал при родах. Он письменно свидетельствует, что двадцать первого июня утром, в день смерти Марии-Терезы, он был у нее и она не могла подняться с постели.

– Ну и что же? Что это доказывает?

– У нее была крошечная квартирка. Кровать находилась в жилой комнате, кухня – в нише, которую отделяла от комнаты занавеска. Кровать, встроенная в стену, находилась в пяти метрах от газовой плиты. Доктор официально заявил: девушка не могла без посторонней помощи преодолеть это расстояние.

– Заявление это доктор сделал сейчас? Оно основано на сегодняшней планировке квартиры? Но ведь ее за это время могли перестроить!

– Нет, доктор сделал это заявление сразу после смерти девушки, и сделано оно было в комнате, где все это произошло. В той самой комнате, где она погибла…

– Ты говоришь, «погибла», как будто установлено, что не она сама покончила жизнь самоубийством…

– Практически это установлено. Она не покончила жизнь самоубийством.

Маркус увидел, как лицо Поля Рено исказилось от ужаса.

– Марк, – сказал Поль Рено, – ты же не веришь, что это мог сделать я. Я поступил с ней непорядочно, согласен. Но не я первый, не я последний. В мире полно мужчин, которые вот так же попадают в постель к женщинам и не все они из-за этого совершают убийства.

Маркус вынул из папки очередной листок.

– Это заявление, сделанное мужчиной по имени Жан Нойон. Допускаю, что это имя тебе ни о чем не говорит.

– Абсолютно ни о чем!

– Естественно. Этот господин жил на одном этаже с девушкой, он говорит, что видел, как ты выходил из квартиры в тот вечер. Он поднялся наверх и вышел из лифта как раз в тот момент, когда ты выходил из квартиры. Ты это помнишь?

– Нет.

– Ну, разумеется, ведь ты стоял к нему спиной. Этот господин заявил: я видел, как незнакомец вышел и, стоя в дверях, послал кому-то воздушный поцелуй.

– Вот этого я совершенно точно не делал! – воскликнул Поль Рено. – Да и как это могло быть? Я же перед этим заявил ей, что не женюсь на ней!

– Поль, должен тебе напомнить, что ты единственный человек, который утверждает, будто ты сказал об этом девушке.

– Я закрыл за собой дверь и тут же вошел в лифт.

– Внизу консьержка видела, как ты выбежал, а сосед наверху наблюдал, как ты спокойно и даже весело вышел из квартиры. Сопоставь все это и получишь превосходно разыгранный спектакль.

– Этот господин лжет!

Поль Рено в бешенстве ударил кулаком по колену.

– В этот день я окончательно порвал с ней. Я сказал Марии-Терезе, что не женюсь на ней и больше туда никогда не приду. В таких случаях не посылают воздушный поцелуй и не улыбаются!

– В таких случаях – нет, – согласился Маркус.

– Что ты имеешь в виду?

– Если ты дружески с ней попрощался, как ты говоришь: с улыбкой, это означает, что ты не сообщил ей никаких плохих вестей, поэтому у нее не было причин для отчаяния, а значит не было и причин покончить с собой. Другими словами, мы имеем два доказательства того, что она не покончила жизнь самоубийством: во-первых, она была физически не в состоянии это сделать, а во-вторых, у нее не было для этого оснований.

Поль Рено глядел на Маркуса с испугом.

– Итак, налицо два факта, – резюмировал Маркус. – Наверху, в открытую дверь квартиры видели, как ты, улыбаясь, послал воздушный поцелуй девушке, лежащей в кровати. А внизу видели, что ты, как загнанный зверь, пронесся через вестибюль. Странное несоответствие в поведении одного и того же человека.

– Заявление этого господина – ложь! – вскричал Поль.

– Мы изъяли его из судебного досье, которое было составлено в день смерти девушки, потом это дело отложили, ибо следствию не удалось установить личность неизвестного мужчины, посетившего погибшую в тот день.

Маркус вплотную приблизился к Полю Рено.

– Ты понимаешь, что здесь не совпадают детали? Если ты на третьем этаже улыбаешься и посылаешь воздушный поцелуй, почему ты после этого несешься через вестибюль, как загнанный зверь? Если ты действительно сказал девушке, что бросаешь ее на произвол судьбы, то твое поведение внизу в какой-то мере понятно, хотя для тебя не было никаких неожиданностей в этой встрече. Ваш разговор расстроил девушку, и ты бежал. Но как нам тогда истолковать улыбку и поцелуй, посланный наверху? Одно с другим совершенно не вяжется! Однако все становится на свои места, если допустить, что ты что-то совсем другое сказал девушке.

– Что же? – холодно спросил Поль Рено.

– Что ты на ней женишься. Что все будет в порядке, и она ни о чем не должна беспокоиться. Пусть отдохнет, немного поспит, а потом ты вернешься и все устроишь. На пороге квартиры ты ей улыбаешься и посылаешь воздушный поцелуй. А внизу, где она тебя уже не видит, стремглав выбегаешь из дома. Но до того, как послать свой воздушный поцелуй, ты сделал кое-что еще! – И прежде чем Поль смог ответить, Маркус в бешенстве закричал: – Ты тайно открыл кран газовой плиты! А перед этим плотно затворил окно!

– Это неправда! – возмущенно воскликнул Поль Рено. – Что ты городишь?

– Час спустя после того, как ты ушел, вниз спустилась женщина с ребенком, которая жила этажом выше. Она открыла дверь в квартиру девушки и обнаружила, что та полна газа. Женщина бросилась к себе наверх, оставила там ребенка, потом снова спустилась этажом ниже, и, обмотав лицо полотенцем, распахнула окно. Спасти девушку не удалось: она была мертва. Но женщина вспомнила, что окно этой квартиры целый день было открыто, ведь это был теплый июньский день. Она свидетельствует: «Я очень хорошо помню, что окно было распахнуто, когда я уходила». Девушка не могла сама закрыть окно, она была парализована и лежала в кровати, находившейся в нескольких метрах от окна.

– Но ведь женщина, обслуживающая больную, могла прийти и закрыть окно…

– Соседка уверяла: окно было широко открыто, когда она выходила.

– Может быть, ей кажется, что когда она выходила в первый раз, окно было открыто, но ведь после этого кто-нибудь мог войти в комнату и закрыть окно. Да, да, как можно утверждать с уверенностью, что никто за это время не входил в квартиру?

– Консьержка никого не впускала, а девушка сама не могла спуститься вниз, чтобы открыть дверь.

– А может быть, дверь в вестибюле была открыта?

– Ты же сам сказал, что консьержка тебя впустила, так как дверь была заперта.

– Однако дверь потом могла остаться открытой…

– Исключено! Ее не надо закрывать, она захлопывается сама. Только ты один был там! И когда ты ушел, окно оказалось закрытым. Час спустя комната наполнилась газом, и девушку нашли мертвой в постели. Ты даже позаботился о мелочах: газовый кран был лишь немного приоткрыт. В таких случаях газ смешивается с воздухом постепенно, и поэтому запах вначале не чувствуется, просто начинает болеть голова, появляется вялость и желание уснуть. Почему бы и не забыться спокойным сном, если до этого тебе улыбались, посылали воздушный поцелуй и говорили, что все будет хорошо?

Поль Рено встал. Он был бледен.

– Я ничего этого не признаю, – сказал он. – Слышишь? Я не признаю!

– Зачем ты это сделал, Поль? – тихо спросил Маркус.

– Я не делал ничего подобного! Это чьи-то козни!

– Ты говорил: многие из мужчин попадают в постель к женщинам, но это вовсе не значит, что все они их убивают. Почему же ты сделал это?

– Ты не смеешь меня обвинять в этом, Марк! Ты представил все так, будто это дело уже закончено и доказана моя вина. Но это же не так! Почему все они вдруг стали свидетельствовать против меня? Почему это всплыло только сейчас, а не раньше?

– Свидетели знали все! – сказал Маркус.

– Ах, так?

– Они знали, что Марию-Терезу убил ты. Я хочу сказать, что это сделал Пьер Леруа, любовник Марии-Терезы и отец ее ребенка. Но они не могли найти Пьера Леруа, этот тип оказался достаточно сообразительным, чтобы больше не показываться в Бурже. Здесь его знали в лицо и могли арестовать. Но ни его имя, ни адрес не были известны. Просто несколько человек видели его и могли узнать. Именно поэтому ты после смерти девушки отказался от должности юриста на местной фабрике. И даже продал акции этого предприятия. Ты сделал это, чтобы никогда больше не показываться в Бурже.

– Кто сказал, что я вручил прошение об отставке Совету директоров? Я имею в виду: кто докажет, что я подал в отставку именно в эти дни и именно по этой причине?

– Мы звонили в Бурже, – сказал Маркус, – завтра они сообщат нам точную дату твоего увольнения. Но мы уже знаем, что это было приблизительно в те дни.

Поль Рено повернулся к Пьеру Саксу.

– И все это подстроил ты? Ты же сказал, что уничтожишь меня…

– Я не хотел этого, – сказал Пьер Сакс, – но, как я уже говорил, готовя статью, я вдруг стал обнаруживать факты, о которых не мог молчать, не подвергая себя опасности попасть в жуткую историю. Я собирался написать репортаж в нескольких частях с продолжением о неземной любви известного политика. Читатели любят такие сентиментальные сказочки. Однако совершенно неожиданно для самого себя я фактически стал писать историю убийства.

– Но почему вы так уверены, что это сделал я? Кто вам сказал, что девушка не могла сама открыть кран и пустить газ? Человек в состоянии отчаяния способен на многое. Она могла сползти с кровати.

– Да, могла, – подтвердил Маркус, – и возможно, могла даже доползти до плиты. Доктор утверждает, что она не в силах была это сделать, но допустим, что это не так… Тогда какой смысл был снова, ценой невероятных, нечеловеческих усилий добираться опять до кровати? Ведь ее нашли лежащей в кровати! Предположим, она смогла доползти до газовой плиты, зачем же она добиралась обратно, к кровати?

Лицо Поля Рено блестело от пота.

– В комнате мог побывать еще кто-то, кто пришел после меня. Консьержка говорит, что она никого не впускала, что у двери автоматический замок, но он мог не сработать на этот раз, ведь так бывает! Дверь закрывается, но в последний момент что-то заедает. Это же возможно! Даже очень возможно!

– Даже если бы дверь была открыта, все равно вряд ли можно было пройти незамеченным мимо консьержки. Это очень старательная и строгая женщина. Почти все жильцы на нее жалуются, так неукоснительно она выполняет свои обязанности. Ее даже прозвали Робеспьером за непримиримость.

Говоря это, Маркус не спускал глаз с Поля Рено.

– Зачем ты это сделал? – спросил он.

– Мы должны поговорить наедине, Марк, – сказал Рено.

– Вот ты и погиб, Поль Рено! – воскликнул Пьер Сакс.

Рено хотел было что-то возразить, но Маркус не дал ему раскрыть рта.

– Побереги свои силы, Поль! Говорю тебе, мы точно знаем, когда умерла девушка. Это случилось в половине восьмого. В половине седьмого консьержка видела, как ты бежишь через вестибюль.

– Уверяю тебя, это было между пятью и шестью вечера, даже ближе к пяти…

– Да, но консьержка видела тебя именно в половине седьмого, и у нас нет причин ей не доверять. Она целый день сидит у смотрового окошечка, и часы – прямо перед ней на стене.

– Они висят там и сейчас, и смотрит на них та же самая консьержка, – добавил Пьер Сакс. – И по-прежнему она рявкает, как собака, на каждого, кто с ней заговорит. Настоящий сторожевой пес у входа в дом!

– Почему?… – снова спросил Маркус. – Почему ты ее убил?

– Я этого не делал, – твердо ответил Поль Рено. – И ты не сможешь ничего доказать. Тебе известно только то, что я тогда был в ее квартире. Но кто-то другой тоже мог проникнуть туда.

– Думаю, что знаю, почему ты это сделал, – сказал Маркус.

– Вот как?

– Девушке стало известно твое подлинное имя! Когда она в снятой тобой квартирке ожидала рождения ребенка, несмотря на предпринятые тобой меры предосторожности, она узнала, что ты – Поль Рено. И она написала тебе письмо! Она грозила скандалом! Вот почему ты после длительного отсутствия вдруг возвратился в Бурже. Ты почуял опасность, которая грозила твоей драгоценной карьере, и сказал себе: все, что угодно, только не это! Возможно, вначале ты колебался, думал как-то уладить это дело, однако все сомнения отпали, когда ты увидел, что девушка парализована. Это значило: она никогда больше не сможет ходить, не сможет работать, ухаживать за ребенком…

– Я не знал, что ее парализовало. Она мне об этом не сказала!

– Ты убил ее потому, что перед тобой вырисовывалось ужасное будущее: ты теперь всю жизнь должен будешь заботиться о ней и о ребенке! Ведь она заявила, что сообщит в полицию и передаст дело в суд! Ты ведь не собирался жениться на парализованной женщине и тем более – женщине скромного происхождения. Тебе вовсе не улыбалось всю жизнь оплачивать уход за больной любовницей и ее ребенком. Ты не хотел оказаться в зависимости от нее, чтобы она могла делать с тобой все, что заблагорассудится. Твоя карьера оказалась в ее руках, и она могла в любую минуту погубить тебя, стоило ей лишь позвонить в любую газету.

– Господи, Марк, у тебя просто необузданная фантазия!

– У этого странного визита нет иного объяснения. Когда ты поселил девушку в эту квартирку, ты решил никогда больше туда не возвращаться. Несколько месяцев ты действительно не появлялся. И вдруг сразу после рождения ребенка – о чем ты, если верить твоим словам, ничего не знал – ты там все же появляешься. Странно! Но если принять во внимание письма девушки, все становится на свои места. У тебя была причина для возвращения. И была причина избавиться от бывшей любовницы. Отвратительная причина, но причина! Она знала, кто ты на самом деле! Она узнала твое настоящее имя и адрес! Она тебя схватила за горло и могла делать с тобой что угодно! Ей стало известно, что ты значительное лицо в политических кругах. Возможно, именно благодаря этому ей удалось узнать твое имя. Возможно, она увидела твою фотографию в газете. И тогда она решила вырвать у тебя то, что добровольно ты бы ей не отдал. Она угрожала скандалом, зная, что ты, как начинающий политик, кандидат на пост министра от консервативной партии, постараешься защитить себя от скандала. Вот тогда-то ты и решил отправиться в Бурже. И убить ее. Другого выхода у тебя не было…

– Ты все выдумал, – сказал Поль Рено. – Ты ведь выдаешь свои гипотезы за факты.

– Ты хотел стать знаменитым, – продолжал Маркус, – и достиг цели. Твои фотографии красовались во всех газетах. И в Бурже тоже. В частности, и в газете, которую раскрыла консьержка по прозвищу Робеспьер. Она сразу узнала тебя. Если бы эта женщина была честной, она немедленно заявила бы в полицию, но она пошла в газету, которая втоптала в грязь Дювивье. Она спросила, сколько ей заплатят, если она предоставит необходимые доказательства для того, чтобы втоптать в грязь господина Поля Рено. Если бы эта женщина обратилась в полицию Бурже, они обязательно поставили бы нас в известность, а тут нам позвонил вот этот самый репортер… Итак, что нам сейчас предстоит сделать? – сказал Маркус. – Вытащить из архива твое досье, стряхнуть с него пыль, развязать тесемочки и добавить туда единственное, чего там не хватает: твою фотографию и твое имя.

– Ты ничего не сможешь доказать, – произнес Поль Рено, все еще очень бледный, но уже вполне спокойный. – Ты знаешь, что я был у девушки и что этот ребенок – мой. Но у тебя нет никаких доказательств, что ее убил я. Слышишь? Никаких!

– Однако… – произнес Пьер Сакс, выступив вперед. – У нас есть доказательство!

Поль Рено прищурил глаза.

– Какое?

– Кран газовой плиты. Когда соседка с верхнего этажа обнаружила, что квартира полна газа, она отключила газ в трубе, но кран на плите не тронула. Следственная группа сфотографировала кран в том положении, в каком он находился в тот момент.

– И что же?

– Я показал фотографию химику. Он отправился вместе со мной в квартиру девушки, потом рассчитал, сколько газа могло выйти из открытого крана за десять секунд. Для этого он использовал специальный баллончик. Нетрудно было определить, за какое время квартира могла наполниться газом, – задачка для учеников начальной школы. Таким образом он установил, что квартира наполнилась газом за шестьдесят пять минут – почти за час.

– Какой же ты отсюда делаешь вывод, хотел бы я знать?

– Что Мария-Тереза Сенье умерла в половине восьмого, а консьержка видела тебя выбегающим из дома в половине седьмого. Иначе говоря, прошло шестьдесят минут между твоим уходом и смертью девушки – чуть более часа, после того, как ты попрощался с ней и спустился вниз. Химик сказал: если человек покинул здание в половине седьмого, то мы можем заключить, что момент его ухода и время когда был открыт газовый кран, совпадают.

Поль Рено внимательно посмотрел на Пьера Сакса.

– Ловко, – сказал он. – Очень ловко!

– И очень просто.

– Да, но все это не срабатывает…

– Уже сработало.

Поль Рено покачал головой.

– Ни один человек не может сделать таких расчетов, ибо всюду есть щели. Ты говоришь: комната наполнилась газом. Но в каком количестве?

– Вполне достаточном для смертельной дозы.

– И сколько же нужно газа, чтобы человек умер? Не для всех людей эта доза одинакова. Насколько мне известно, все зависит от роста человека, от его сопротивляемости, объема его легких. Вы же не исследовали сопротивляемость организма или объем легких Марии-Терезы. Не могу ли я ознакомиться с показаниями, содержащимися в этом досье?

– Мы не обязаны их показывать.

– Вы показали бы их мне, если б у вас имелись все нужные данные. И вот еще что: ты говоришь, что девушка умерла между семью и восемью часами? Это очень туманно. Почему же ты не называешь точного времени? Кроме того, если предположить, что сейчас, десять лет спустя, на плите остался тот же самый газовый кран, можно ли утверждать, что его техническое состояние такое же, как и прежде? После того как им пользовались лет десять, он не может быть в прежнем состоянии. Ржавчина, закупорки! По этой старой плите невозможно определить, сколько газа вытекло из нее десять лет назад. А качество газа! Оно ведь меняется… И давление тоже. Одна и та же горелка подает в разные дни разное количество газа. Как быть со всем этим?

Рено презрительно улыбнулся.

– Я не признаю себя виновным, слышите вы это? – произнес он холодно и жестко: – Встретив Марию-Терезу Сенье в Бурже, я сказал ей, что не женюсь на ней, даже после того как она родила ребенка. Я ушел, и она покончила жизнь самоубийством. От отчаяния. Впрочем, не исключаю, что ей помог кто-то другой. Вот это я признаю. Но ничего другого. Потому что все, что вы нагородили тут – чистейшая выдумка. Хотите отдать меня под суд – действуйте. Ни один суд не осудит меня. Может быть, вам удастся заморочить голову судьям, но осудить меня могут только тогда, когда вина моя будет доказана, как это принято в цивилизованном мире. А моя вина не доказана!

– Но она существует! – с горечью произнес Маркус.

– Если ты ничего не имеешь против, я поговорю со следователем. А теперь могу я отправиться домой?

– Нет, не можешь, – сказал Маркус. Вплотную приблизившись к Рено, он сказал с еле сдерживаемой яростью:

– Ты арестован! С этой минуты! Поль Рено испуганно замолчал.

– Возможно, – сказал Маркус, – ты снова попытаешься вывернуться, ты ведь это умеешь. Но я употреблю все свои силы на то, чтобы ты больше не вышел на свободу. Я не сомневаюсь, что это ты убил молодую женщину! Это знает каждый, это знал все эти годы и шеф полиции в Бурже. Ты думаешь, что сумеешь избежать кары, потому что, как ты говоришь, мы цивилизованные люди, потому что в цивилизованной стране недостаточно «знать», что кто-то является убийцей, необходимо доказать это на бумаге. Закон, без сомнения, не раз спасал невинных, теперь же, если ты выиграешь процесс, он спасет виновного! Действуй, Поль! Действуй! Перед тобой человек, очень неохотно посылающий в тюрьму какого-нибудь бедолагу, которого жизненные обстоятельства загнали в угол, и он в состоянии полувменяемости совершил преступление, однако я не дрогну, когда мне придется покарать преступника, который ради собственной славы и богатства хладнокровно убивает женщину, не причинившую ему никакого зла, но которой он сам причинил зло и не мог ей этого простить, ибо она оказалась препятствием на его пути. Для таких людей у меня нет сочувствия, Рено!

Он позвонил и, указав полицейскому на Поля Рено, приказал:

– Увести!

– У нас есть шансы, шеф? – спросил Крик, после того как репортер ушел.

– Намного меньше, чем у Рено, – проворчал Маркус.