Девушки, согласные на все

Глава 1

Девушка лежала лицом вниз на асфальте. Ее левая рука странно вывернулась, в распущенных каштановых волосах запутались комочки грязи. Не по погоде легкая ветровка была порвана и сильно испачкана, одна нога отчего-то босая, на второй был изрядно поношенный ботинок из недорогой грубой кожи.

Увидев этот ботинок, мужчина едва не разрыдался от досады. За обувью, не имеющей ничего общего с банальным женским кокетством, просматривался назойливый видеоряд – скромная воспитанная девушка из приличной семьи, зачетка с преобладающими в ней надписями «отлично», трепетные родители, любящие друзья. Все они будут плакать в суде, жаловаться, биться в истерике и призывать на его голову все возможные проклятия…

Все произошло так быстро. Он ехал по рассветному пустынному проспекту в сторону центра, слушал какое-то расслабляющее радио, курил. Он мог бы поклясться, что улица была пуста. Но вдруг – глухой удар, и машина скользнула влево так, что он больно ударился плечом о дверь. Он машинально вдавил педаль тормоза, с визгом автомобиль остановился. Леденея, мужчина выбежал на улицу и увидел ее – похоже, мертвую.

Черт, черт, черт!!!

Внезапно девушка тихонько застонала и попробовала пошевелиться.

Он бросился на колени, не думая о безумно дорогих штанах из последней коллекции «Кензо». Потряс ее за плечо, осторожно, очень осторожно развернул ее лицом к себе – а вдруг у дуры-самоубийцы сломан позвоночник? В том, что девушка эта – неудачливая самоубийца, он отчего-то не сомневался. В том, что она дура, тем более.

Он огляделся вокруг – никого. Но это ненадолго – Ленинский проспект даже ночью – улица довольно оживленная.

В тот момент он и сам не понимал, что делает, – наверное, именно это состояние и называется состоянием аффекта. Он поднял неподвижное тело и не слишком нежно положил на сиденье рядом с водительским. Потом вернулся за руль и припарковал машину на обочине.

Кажется, никто ничего не заметил. Теперь можно было спокойно подумать, что делать дальше. Если бы он остался размышлять посреди дороги, то через несколько минут вокруг точно собралась бы толпа, кто-нибудь вызвал бы милицию. И объясняй потом, что девка сама под колеса кинулась!

Ресницы ее дрогнули, на секунду она открыла глаза и осоловело на него уставилась.

Он улыбнулся, широко и приветливо:

– Очнулась? Хорошая девочка, с тобой все будет в порядке, вот увидишь. Только не вздумай отключаться.

Девица несколько раз моргнула и вновь закатила глаза. Мужчина вздохнул и завел машину. Правильно ли он поступает? Может быть, все-таки стоит отвезти ее в больницу? Конечно, она жива, но это еще ничего не значит. У нее может оказаться какой-нибудь перелом – одно неловкое движение, и сидеть ей в инвалидном кресле. В таком случае ему с нею вовек не расплатиться. Или сотрясение мозга. Вот впадет в кому, тогда его вообще посадят.

– Вы… Вы кто? – вдруг совершенно ясным голосом спросила девушка.

– Добрый волшебник, – облегченно вздохнув, усмехнулся мужчина.

Двадцатого января, во вторник, где-то около полудня по московскому времени у светского фотографа Филиппа Меднова остановились часы. Это был дурной знак. Несколько секунд Филипп тоскливо таращился на замершую стрелку, потом, вздохнув, расстегнул ремешок. Часы придется оставить дома.

Беспричинная кончина тысячедолларового «Ролекса» (водонепроницаемого, золотого) – это еще хуже перебежавшего дорогу черного кота. Филиппу сразу понять бы намек своего ангела-хранителя. Может быть, тогда и не случилось бы ничего. Может быть, и не было бы никакого ночного проспекта, визжащих тормозов и ненормальной девчонки-самоубийцы…

Но нет – Филипп Меднов не из тех, кто верит в приметы. Как обычно, он тщательно побрился, расчесал густые светло-русые волосы влажной щеткой, натянул любимые джинсы от «Кензо». Упаковал в свой стильный кожаный рюкзак парик и коробочки с гримом.

Улица встретила сырым ветром со снегом и чавкающей под ногами слякотью.

Прощайте, ботиночки, светлые, замшевые, мелькнуло в голове. Прошлогодняя коллекция «Прада», двести долларов на рождественской распродаже. Остановившись возле машины – пижонской спортивной «Мазды» алого цвета, Филипп вдруг – бывает такое – ощутил спиной чей-то внимательный взгляд на себе. Обернулся – нет никого.

– Совсем нервы разгулялись, – сказал Филипп вслух, чтобы как-то себя успокоить.

Он уже собирался сесть за руль, когда заметил сложенный вчетверо листок, белеющий на лобовом стекле. Развернул его обреченно, заранее чувствуя какой-то подвох. Записка была напечатана на компьютере и состояла из единственной фразы, хлесткой и лаконичной: «Я знаю, чем ты занимаешься, подонок, и я тебя разоблачу!»

Филипп прибыл в фотостудию журнала «Фамм» с пятнадцатиминутным опозданием. Куртка, несмотря на промозглый день, распахнута, через плечо перекинут штатив на стильном серебристом ремне.

– Всем привет! – дежурно улыбнулся. Пожал руку главному редактору, серьезной сорокалетней красавице. Поцеловал в пахнущую пудрой щечку знакомую фотомодель. Заказал себе свежевыжатый сок. Все это он делал на автомате, не задумываясь.

Фотомодель, хорошенькая блондинка, состроила ему глазки. Филипп немедленно отреагировал на агрессивное кокетство – подошел к ней сзади и поцеловал девушку в шею. Она вздрогнула и попыталась к нему прижаться, но он шутливо хлопнул ее по обтянутой джинсами попке и отстранился.

Ему было на нее наплевать. Неписаные законы светского этикета диктовали ему быть милым с податливыми красотками. Учитывая, что Филипп считался одним из самых успешных московских фэшн-фотографов, большинство красавиц были к нему благосклонны. Пылко целовать их наманикюренные пальчики, разбрасываться двусмысленными комплиментами было для него так же естественно, как почистить утром зубы. Кто бы знал, как раздражали его все эти девицы на самом деле!

Взять хотя бы вот эту, сегодняшнюю. Кажется, ее зовут Лиза и она числится в десятке самых высокооплачиваемых «вешалок» Москвы. Худощавая блонда нордического типа с хитрющими голубыми глазами и веснушками на курносом носу. Ей лет семнадцать, не больше. Она кричаще красива и столь же кричаще глупа. Но при этом пользуется ошеломляющим успехом у мужчин – а кому не хочется появиться где-нибудь в обществе эльфоподобного создания, грациозно вышагивающего длиннющими загорелыми ножками.

– Я была на днях в Риме! – звонко похвасталась она, пока визажист размахивал огромной кистью над ее лицом. – Так понравилось, так понравилось, ты не представляешь, Филя!

– Рим – вечный город, – машинально ответил он, наводя фокус. – Ну и где побывала? В каких музеях?

– В музее Версаче! – расхохоталась Лиза. – Какие музеи, Филя? Я была там всего три дня! Едва хватило времени обежать все магазины! В Риме надо делать шопинг! Лучший шопинг в Европе!

– Милочка, не могли бы вы минутку помолчать? – перебил ее визажист. – Мне надо подправить губы.

Лиза не обратила на него никакого внимания, как ни в чем не бывало продолжая рассказывать о своем потрясающем вояже:

– Купила юбку из страусиной кожи! Прикинь, Филь, из страусиной! И сапожки к ней, с открытой пяткой. Это сейчас в Европе очень модно, ну а в Москве, конечно, диковато смотрится. До нас вообще все доходит в последнюю очередь, – она брезгливо сморщила носик. – Филь, у меня в аэропорту был перевес тридцать килограмм! Столько шмоток накупила. Восемнадцать платьев! Одно мне особенно нравится, такое желтое, с вырезом…

Визажист умоляюще взглянул на Филиппа – болтливая девчонка тормозила безупречно отлаженный рабочий процесс. Филипп знаком показал ему: отодвинься, не мешай. Визажист явно обиделся, но виду не подал. Пожал плечами и отошел к столику, на котором стояли запотевшие бокалы с шампанским и тарелки с канапе.

Лиза продолжала щебетать, а Филипп смотрел на нее в объектив. У девушки было такое вдохновенное лицо, когда она рассказывала о новых нарядах! Так возбужденно горели ее глаза, так алели щеки, так взволнованно вздымалась грудь! Она словно в любви признавалась или читала гениальные стихи!

В такие моменты ее и надо фотографировать, решил Филипп. Специально ей ни за что не сыграть такое вдохновение. Она, конечно, красавица, но актриса никудышная… Лиза даже не заметила, что ее фотографируют. Она думала, что Филипп просто «прицеливается», и держалась непринужденно.

– Стоп. Снято! – вдруг сказал Филипп.

В студии воцарилась тишина.

– Что значит «снято»? – приблизилась к нему главный редактор.

– Снято – значит, снято, – снисходительно улыбнулся Филипп, собирая аппаратуру. – Это значит, что я свою работу закончил.

– Но мы рекламируем джинсы! – попыталась возразить она. – Надо было поснимать ее в разных позах, со спины, в профиль… Как обычно…

– Вот именно, как обычно! – весело воскликнул он. – А я хочу, чтобы получилось что-то невероятное! Сами увидите, когда посмотрите отпечатки! На этих снимках она живая, она смеется. Не просто загримированная кукла.

Он говорил с такой уверенностью, что «железная леди» засомневалась.

– Но вы не проработали и пятнадцати минут. Ваш гонорар составляет четыреста долларов. Четыреста долларов за пятнадцать минут работы!

– Думаете, качество фотографий зависит от потраченного времени? Дорогая, не сомневайтесь, это будет просто удивительно! Разве я когда-нибудь делал свою работу плохо?

Наконец и Лиза заметила, что происходит нечто непонятное. Фотограф вдруг начал торопливо складывать штатив, тогда как, по ее мнению, съемка еще и не началась.

– Что за чертовщина? – взвилась она. – Филя, ты куда?

– Милая, увидимся! Ты была великолепна.

– Что-о? Ты хочешь сказать, что сфотографировал меня с ненакрашенными губами?!!

– Косметика тебя портит, – усмехнулся Филипп, втайне мечтая о том, чтобы красавица вдруг стала немой. У фотомодели был неприятно визгливый голос.

– Филя, ты не имеешь права! – Она сорвалась с места и преградила ему дорогу. – Сейчас же останься и сделай все как надо! Я же буду выглядеть на снимках, как какая-то… лохушка!

Он попытался мягко отстранить ее, но у Лизы была удивительно крепкая хватка. Кроваво-красные ноготки больно впились в его запястье. Машинально он выдернул руку и едва не закричал от ужаса – красные ноготки с тихим стуком посыпались на пол. Филиппа даже перекосило от неожиданности – наверное, так чувствует себя герой классического тошнотворного ужастика, когда видит отрубленную, зловеще хохочущую голову. И только через несколько секунд до него дошло – ничего страшного не случилось, ногти-то накладные, пластмассовые. Страх уступил место беспричинному веселью.

Развеселились и главный редактор, и визажист.

– Милая, почему с твоими деньгами ты не могла сделать себе гелиевые или акриловые ногти? – поинтересовался визажист. – Они куда прочнее! Зачем было приклеивать этот кошмар? Чуть заикой всех не оставила!

Фотомодель суетливо ползала на четвереньках по полу, собирая ногти. Она отчего-то не разделила всеобщего веселья.

– Сволочи, – сквозь зубы прошипела она, поднявшись. – Думали, что получится меня унизить? Но мне наплевать на ваши мерзкие уловки. Я… – Внезапно Лиза рухнула на табурет, прикрыла лицо руками и принялась истерически всхлипывать: – Какой позор! Это ужасно! Такой позор!

И тут в голову Филиппа пришла еще одна идея. Он направил объектив на рыдающую модель.

– Лиза! – тихонько позвал он. – Лиз, смотри, что у меня есть!

Она оторвала ладошки от лица и повернула к нему голову. Лицо ее покраснело, нос распух, под глазами размазалась тушь, а на длинных завитых ресничках блестели слезинки. Как ни странно, и сейчас она выглядела красавицей. Капризная девушка-ребенок, само очарование…

Потом эта реклама прогремит на всю Москву. А рейтинг фотомодели Лизы взлетит до небес, ее пригласят работать в Париж. Рядом две фотографии – счастливая смеющаяся модель и она же заплаканная. Рекламщики и лозунг придумали соответствующий: «Джинсы Беллини – дай волю своим эмоциям!»

– …Знаете, я думаю, вы гениальный фотограф. – Незнакомый женский голос прозвучал за его спиной. Филипп обернулся, готовый ответить очередной поклоннице снисходительной усмешкой.

Девушка, стоящая перед ним, была совсем молоденькой. И вовсе не такой красивой, как эмоциональная Лиза. У нее были длинные каштановые волосы, густая челка, из-под которой блестели темные глаза, немодно узкие жесткие губы, субтильная фигурка. Шея такая тоненькая, что, кажется, ее двумя пальцами можно обхватить. Она была одета в синие джинсы и вязаный недорогой пуловер. Она улыбнулась, а у Филиппа дыхание остановилось.

Нет, эта девушка совершенно ему не понравилась. Она была слишком молода для того, чтобы вызвать в нем мужской интерес, слишком костлява, чтобы ему захотелось затащить ее в постель, слишком плохо одета, чтобы пригласить ее в ресторан или клуб. Просто она как две капли воды походила на другую женщину, ушедшую из его жизни давно и навсегда. И все же это была не она. Не она.

Он понял это, внимательнее приглядевшись к ее лицу, и разочарованно вздохнул.

– Меня зовут… – девушка приняла его чересчур внимательный взгляд за внезапно возникшую симпатию и раскраснелась.

– Мне наплевать, как тебя зовут! – буркнул Филипп, сам не ожидая от себя такой грубости. Он, всегда предупредительный и в меру кокетливый, милый и интеллигентный, вдруг оказался таким хамом. Однако переиграть ситуацию не представлялось возможным, поэтому он суетливо засобирался уходить.

– Филипп, с вами все в порядке? – поинтересовалась главный редактор «Фамм», которую он едва не сбил на входе. Кажется, она слышала, как он нахамил этой девчонке, так похожей на ту, другую. Ту, о которой он вспоминать не любил. Ту, которая, как он считал, сломала его жизнь. Ту, которая носила необычное имя – Азия. Правда, скорее всего, имя было фальшивым. Филипп никогда не видел паспорта женщины, из-за которой был вынужден жить наперегонки со временем, чтобы не оказаться в плену агрессивно атакующих воспоминаний…

Он покинул студию по-английски, оставив в недоумении обиженную девушку, главного редактора и заплаканную фотомодель. Посмотрел на запястье и вспомнил, что часы остались дома.

Черт, не опоздать бы теперь. Филипп Меднов старался максимально наполнить свою жизнь событиями, работой, деловыми встречами, переговорами и редкими свиданиями с женщинами, ни одна из которых по-настоящему его не волновала.

Погода в этот день была на редкость отвратительной. Да и настроение – ей под стать. Карман не по-зимнему легкой ветровки оттягивали несколько монеток – семь рублей. Других денег у Евы не было и в ближайшее время не предвиделось.

Семь рублей – звучит как издевка. Можно на них мороженое в ларьке купить и, давясь, глотать сладкие ледяные куски в безумной надежде подхватить двустороннюю пневмонию и тихо скончаться на руках взволнованных медработников. Можно сжевать резиновый палаточный хот-дог – это ненадолго согреет сонный измученный организм. Можно приобрести лотерейный билет, выиграть миллион долларов, перебраться на Голливудские холмы и сочетаться законным браком – с Брэдом Питтом, например. Можно…

Да что уж там, глупо строить планы, если жить осталось несколько часов. Если все уже давно решено, а в потустороннем отеле забронирован номер – не класса люкс с видом на море, разумеется, но все-таки… Ева рассеянно огляделась. В последнее свое утро ей вздумалось отправиться на прогулку – она бездумно прошлась по Старому Арбату, который необъяснимо любила всегда. Свернула на Никитский бульвар, погрелась недолго в одном из милых маленьких антикварных магазинчиков. Неспешно шагала мимо золотистых шикарных витрин Тверской. А на углу Моховой улицы остановилась, замерзнув окончательно.

Прохожие не обращали на нее никакого внимания. Прятали покрасневшие носы в воротники, толкались, торопились. Знали бы они, подумала Ева, знали бы, что этой продрогшей, бедно одетой девчонке, которая стоит под дождем без головного убора, осталось жить всего ничего. Может быть, тогда они бы ее невольно зауважали. Как причастную (ну или почти причастную) к некой неразгаданной тайне, о которой сами они стараются пореже думать. Она даже приободрилась немножко, внезапно почувствовав некое странное превосходство над остальными.

Справа от нее был зловонный подземный переход: грязные телефоны-автоматы, ларьки с разноцветными безделушками, компания голосистых цыганок с золотыми зубами, притихший от холода бомж, сидящий на толстой картонной коробке, протянув в никуда немытую пятерню.

Слева – шикарный отель «Националь». Лакей в форменной ливрее, стоянка для эксклюзивных авто, пузатые тузы под руку с тонконогими блондинками в норковых манто.

Сидя на ледяном мраморном парапете, Ева с любопытством наблюдала – бомж вяло почесывал свалявшиеся патлы, швейцар лихо подкручивал напомаженные усы. Вот прямо возле входа в отель остановился длиннющий лимузин. Рядом с другими машинами он смотрелся как тропический аллигатор в компании комнатных черепашек. Длинный, черный, блестящий, помпезный, как рояль в Большом зале консерватории. Даже странно, как это он умудрился остаться чистым на чавкающих талой грязью московских дорогах. Шофер, похожий на профессионального игрока НБА, открыл дверь, почтительно склонил голову и протянул руку. На его широкую ладонь легла крошечная женская рука. Холеная, с коротко подстриженными и выкрашенными в благородно-розовый цвет ногтями. На мизинчике блестел массивный перстень с огромным прозрачным камнем – неужели бриллиант?

Ева вытянула шею, приглядываясь, сама не зная почему. Словно в окно чужое заглядывала, пытаясь рассмотреть хоть одну картинку из чужой сладкой жизни.

– Что смотришь, девушка?

Ева вздрогнула и обернулась. За ее спиной стояла цыганка. Странно – обычно цыганок интересуют те, у кого деньги есть, хоть немного. Они деньги чуют. А что с Евы возьмешь?

– Да так… – она неопределенно пожала плечами и инстинктивно отодвинулась.

– Погадать, что ли, тебе? – прищурилась цыганка. Она была еще совсем молодой, но, конечно, постарше Евы. Смуглая, золотозубая, черноглазая. Хитрая – сразу видно. Такая своего не упустит.

– У меня денег нет, – спокойно улыбнулась Ева. А чего нервничать, если ничем не рискуешь?

– Нет, – согласилась цыганка, – но скоро будут. Ты не бойся, я хорошо гадаю.

– Я и не боюсь. А деньги… Откуда им взяться-то? Раньше я стипендию получала, а теперь меня из института отчислили.

– Знаю. Давай сюда руку. Любую, любую. Ну чего улыбаешься? Я серьезно говорю.

Ева пожала плечами и протянула ладошку. Может быть, ей просто заняться нечем, цыганке этой? Пускай себе гадает, все равно самой Еве лучше известно ее будущее. Которого, в сущности, нет. Не считать же за будущее несколько часов, которые она собирается слоняться по мерзлому городу?

У гадалки были шершавые мозолистые ладони. Как будто бы она всю жизнь работала в поле. Длинные крепкие ногти были накрашены темно-бордовым лаком, кое-где он стерся, но цыганку, должно быть, красота маникюра не волновала. Еве невольно вспомнилась другая рука – хозяйки роскошного лимузина. Она скосила глаза в ту сторону – женщина уже вышла из машины. Она оказалась миниатюрной блондинкой, не слишком молодой, но прекрасно выглядевшей. Еще бы! Надо умудриться выглядеть старухой, когда у тебя столько денег! Чистые холеные волосы уложены в «ракушку», на лице цветет интеллигентный персиковый румянец – скорее всего, это просто дорогой тональный крем, потому что на колючем ветру такого румянца не бывает. Лицо богатой красавицы показалось Еве смутно знакомым. А может быть, просто похожа на кого-то…

– Не отвлекайся, девушка. На меня смотри, – скомандовала цыганка, водя грязным пальцем по Евиной ладони. – Жизнь твоя изменится. Сначала появится звезда. Это первый знак. Потом будет боль. Потом встретишь человека и полюбишь его…

Ева рассеянно слушала. Что она несет? Какая звезда, какая боль? Может быть, это своеобразное описание загробной жизни? Кажется, обычно говорят о каком-то тоннеле, а здесь звезда… И если так, при чем здесь «встретишь человека и полюбишь его»? Наверное, гадалка всем так говорит.

– Любовь, значит, встречу? – иронично переспросила она. – Прекрасного принца?

– Я про принца не говорила. Скорее это будет трефовый король.

– Король? – изумилась Ева. – Вы же по ладони, а не на картах гадаете!

Цыганка внезапно рассердилась. Без улыбки она выглядела гораздо старше.

– А тебе не все равно? Что ты в этом понимаешь? Счастливой не будешь, – сказала она словно в отместку, но Ева не обиделась.

– Знаю.

– Не знаешь. Даже не можешь предположить. Сегодня.

– Что?

– Сегодня все и произойдет.

Неприятный холодок пробежал по Евиной спине. Сегодня… Откуда она может знать?

– Не то, что ты думаешь, – оговорилась гадалка. – Тебе еще жить и жить. Долго. Не так долго, как мне, но все-таки. Я бы на твоем месте не жаловалась.

– Откуда ты знаешь? Ну, что я собираюсь…

– Ты что, дура? Я же сразу тебе сказала, что знаю все. А вот откуда, тебя не касается. Только предупредить тебя хочу: он совсем не тот, за кого себя выдает.

– Кто? – Еве вдруг стало жарко. Несмотря на морось, на ветер, на тоненькую куртку!

– Все, больше не скажу ничего. А теперь давай мой гонорар. Я дорогая гадалка, самая лучшая. Меньше сотни баксов не беру.

– Но я же сразу сказала – денег у меня нет.

– Нет? – вроде бы даже растерялась цыганка. – Ах нет? Ну не страшно. Значит, отдашь, как только появятся.

Ева пожала плечами и отвернулась. Все-таки в Москве полно чудаков. Даже страшно иногда становится.

А лимузиновая красавица тем временем плотнее закуталась в свою длинную шубку. Что это была за шуба – роскошь, мечта! Ева даже не знала, из меха какого именно зверя была сшита эта вещь. Вроде бы не норка, но как блестит! Может быть, шиншилла – говорят, мех шиншиллы самый дорогой…

– Да она искусственная, – ухмыльнулась цыганка – она, оказывается, все еще топталась за Евиной спиной. – Искусственная, не переживай.

– Вы еще здесь?

– А как же? Гонорара жду.

– Ну-ну.

– Не переживай, я своего всегда дождусь. А насчет шубки… У нее ауры нет.

– Как это?

– Так вот. У мертвой вещи всегда аура есть. Я смотрю на шубу, а вижу животное. А здесь… Так, ничего.

– Вам виднее, – вежливо пробормотала Ева и отодвинулась подальше. Боковым зрением она видела, что цыганка и не собиралась уходить. Словно кого-то караулила. Странная.

А женщина в волшебной шубке двинулась по направлению к подземному переходу. Вне лимузина, вне отельно-швейцарного мирка выглядела она несколько странно. На ней были легкие туфельки на шпильке – серебристые, нарядные, как у какой-нибудь сказочной принцессы. И в этих туфлях она шлепала прямо по лужам, не глядя под ноги. «Сразу видно, что денег немерено, – не без некоторой неприязни подумала Ева. – Что ей эти туфли? Развалятся – другие купит! Если бы такие туфли были у меня, как бы я за ними ухаживала! Да и вообще, как только она не боится ходить по городу одна в своих бриллиантах и мехах?»

– А она не одна, – прокомментировала цыганка. – Целая делегация с нею. Чего бояться-то?

Ева даже не успела удивиться тому, как ловко гадалке удалось ответить на ее мысленный вопрос. Действительно, за женщиной она увидела довольно колоритную компанию. Приземистого мужчину в грязных штанах, на квадратном плече которого примостилась массивная профессиональная телекамера, и долговязую девицу, размахивающую обмотанным изолентой микрофоном. Красавица не обращала на них внимания и шла вперед уверенной походкой человека, привыкшего, что все его прихоти будут немедленно исполнены. Приблизившись к переходу, она порылась в кармане манто и извлекла на свет несколько мятых заманчиво-зеленых купюр. Доллары. У цыганки загорелись глаза. А вертлявая девица с микрофоном тем временем повернулась к камере. На ее чересчур сильно накрашенном лице появилась неестественно бодрая улыбка.

– Вы полагаете, что знаменитости живут где-нибудь на олимпе? – заговорила она, обращаясь к круглому зрачку объектива. – А вот и нет. В свободное от спектаклей, гастролей и интервью время известнейшая актриса Екатерина Лаврова занимается благотворительностью!

Лимузиновая красавица мягко улыбнулась камере и направилась прямо к отвратительно воняющему бомжу.

«Так вот почему она мне знакомой показалась! – поняла наконец Ева. – Это же сама Лаврова!» Екатерина Лаврова была одной из самых знаменитых кино– и театральных актрис современности. Даже в свои «слегка за сорок» она умудрялась оставаться на плаву. Никаких рекламных роликов во славу майонеза, только главные роли.

– Екатерина Павловна, а вам денег не жалко? – Журналистка энергично ткнула микрофоном в лицо кинозвезде. Едва по ее носику точеному не попала.

– Денег? – растерянно переспросила знаменитость. – Как можно жалеть деньги, когда видишь такую нищету? – Она кивнула в сторону оробевшего бомжа. – Мне кажется, если все люди с достатком выше среднего начнут делиться, то жить станет гораздо легче.

– Браво! – Репортерша едва не зааплодировала, но глаза ее оставались голодными и злыми.

Ева усмехнулась. А Лаврова протянула бомжу несколько купюр.

– Берите. Купите себе еды, одежды.

Тот недоверчиво выхватил из ее рук деньги, зачем-то их подозрительно понюхал и торопливо спрятал доллары за пазуху. Лаврова отступила назад и незаметно вытерла руку о белоснежный носовой платочек.

– И вы берите! – она протянула следующую купюру истово крестящейся бабульке в залатанной телогрейке. – И вы. А это для вас…

Кинозвезда остановилась прямо напротив Евы. Та удивленно уставилась на протянутые деньги.

– Для меня?

– Ну да, – ободряюще улыбнулась Лаврова. – Да вы не бойтесь, назад не отберу. Наверное, не привыкли, что столько дают…

Она буквально всунула купюру – стодолларовую, между прочим, – в окоченевшую красную руку Евы. И отошла, тут же забыв о молоденькой попрошайке, мгновенно вычеркнув ее из своей глянцевой жизни.

Ева почувствовала, как едкий жаркий румянец залил щеки. Ее приняли за попрошайку! Нищенку! Позор! Конечно, ее одежда не в бутике дорогом куплена, а на вещевом рынке. Конечно, не блестит на ее губах дорогая помада, не припудрен ее покрасневший от холода нос и не завиты ресницы… Но поставить ее на одну ступеньку с вонючим бомжом?!

– Эй, девушка! Чего язык проглотила? Гонорар мой давай.

– Что?

– Оглохла? Гонорар плати, говорю.

Ева уже успела о ней позабыть, а дотошная цыганка все еще стояла за ее спиной. Глаза ее смеялись.

– У тебя же есть теперь деньги. Я что, бесплатно гадать должна? Нет, так не пойдет.

И словно во сне Ева протянула вперед руку, и влажная скомканная купюра вмиг оказалась в цепкой цыганкиной ладони. И тут же об этом пожалела.

Дура, дура, ну что за дура! Отдать последние деньги, чудом к ней попавшие, какой-то незнакомой шарлатанке! Да может быть, сам ангел-хранитель потрудился в поте лица, чтобы столкнуть Еву с этой щедрой Екатериной Лавровой! Да может быть, на эти деньги она выжить бы могла!

Но все эти мысли вдруг затмила одна – яркая и пугающая, как молния: звезда. Цыганка сказала, что сначала будет звезда. Звезда – первый знак. Ева-то тотчас же представила себе небесное светило, а ведь Лаврова эта – тоже звезда, по-другому не скажешь. И потом, цыганка стояла рядом с Евой и упорно ждала свой гонорар. Да и цену сразу назвала – сто долларов. Откуда она знать про такое могла? Так неужели все-таки…

– Подождите! – от волнения она даже охрипла. – Постойте!

– Спасибо, красавица! – Цыганка подобрала цветастые многослойные юбки и бросилась по лестнице вниз. Через секунду – Ева и охнуть не успела – она растворилась в суетливой толпе. Словно сгинула.

А Ева осталась – обескураженная, обиженная, изумленная. Зато теперь она точно знала, что делать, на что потратить последние семь рублей.

Она спустилась в метро, купила магнитную карточку и решительно отправилась на одну из московских окраин. К Майке, лучшей своей подруге. Майка – решительная, деятельная. Уж она-то точно все рассудит, она-то знает, как следует поступить.

Главный редактор мужского журнала «Плейхаус» Марат Логунов был тот еще стервец. Его все ненавидели – вернее, все, кроме романтично настроенных дам. Хотя, вероятно, и они не захотели бы иметь с ним ничего общего, не будь он похож на голливудского актера, играющего роли героев-любовников и непобедимых секретных агентов.

У него были сумасшедшие глаза – глаза, которые могли довести до греха (и доводили, доводили!) даже самую убежденную пуританку. Зеленые, с длинными девчоночьими ресницами, а над ними – ровные дуги темных шелковых бровей (кое-кто поговаривал даже, что брови Марат выщипывает). Добавьте к этому фигуру, с которой мог бы посоперничать разве что музейный Аполлон, и копну роскошных каштановых волос, простриженных у самого дорогого московского стилиста. Наверное, при желании Марат Логунов вполне мог бы сделать карьеру на лучших подиумах мира. Но, видимо, работа манекенщика нисколько его не прельщала, для этого он был слишком умным и слишком мужчиной. Поэтому он стал тем, кем стал, – главным редактором одного из самых известных русских эротических журналов…

– Что ты встала, как часовой у Мавзолея?! А ну повертись, – командовал Марат. – Руки на пояс. Правая нога впереди, левая сзади. Так, грудь покажи!

Он сидел на краешке стильного полукруглого стола, специально для него привезенного из Милана. Вокруг него суетилась ассистентка Ксения – молоденькая девушка, чем-то смахивающая на собаку породы американский кокер-спаниель – влажный взгляд из-под завитой рыжей челки, робкая улыбка на простоватом лице. Она была первокурсницей журфака и работу в таком престижном известном журнале, как «Плейхаус», почитала за самую крупную удачу в своей жизни. Ксения рассчитывала в один прекрасный день стать одним из авторов «Плейхауса», а впоследствии, возможно, и редактором отдела.

Сейчас выбирали фотомодель для разворота следующего номера. За последние три дня Марату пришлось «отсмотреть» больше двух сотен претенденток.

…Ангелоподобная блондинка, стоящая посреди комнаты, застенчиво улыбнулась – совершенно некстати ее одолел приступ скромности. Скорее всего, ложной. Марат знал: для того чтобы попасть на этот кастинг, блондинке пришлось побывать в кабинете фоторедактора Гены, догадывался он и о том, что Гена делает с такими вот застенчивыми блондинками в своем кабинете. Длинными пальчиками, увенчанными гелиевыми ногтями-лопатами, девушка подцепила край своего мохерового свитерочка. Обнажилась полоска ее загорелого живота. «Неплохо», – подумал Марат. У многих девушек, которых он забраковал, было рыхловатое тело, у других – наоборот, слишком мускулистое. Не каждая красавица подойдет для фотографии в стиле «ню». У идеальной ню-модели должна быть большая тяжелая грудь, узкие мальчишеские бедра, осиная талия при наличии круглого животика (кому понравится фотография обнаженного скелета!) и, конечно, правильное красивое лицо.

Девчонка сняла свитерок, и выяснилось, что ее грудь «упакована» в кружевной черный бюстгальтер. Марат раздраженно вздохнул. Неужели эта корова не могла догадаться надеть на себя поменьше тряпья? Чтобы не отнимать лишние минуты его драгоценного времени? Но нет, все они старались подольше задержаться в его кабинете. Словно количество проведенных здесь минут было прямо пропорционально шансам украсить собой журнальный разворот.

Марат отметил, что как раз у этой блондинки есть все шансы подойти. Бюстгальтер туго сидел на ее круглой аппетитной груди. Словно профессиональная стриптизерка, девушка закинула руки за спину, ловко справилась с застежкой и посмотрела на него лукаво, исподлобья.

– Блин, да покажешь ты наконец свои сиськи или нет? – не выдержал Марат. – Это тебе не конкурс «Мисс любительский стриптиз»!

Девушка обиженно засопела и отшвырнула лифчик в сторону – невесомые кружева спланировали прямо в мусорную корзину, но модель не обратила на это внимания. Она стояла перед ним голая, немного взнервленная и, затаив дыхание, ждала, когда он вынесет вердикт.

В первый момент Марат не знал, что и сказать. Левую грудь модели украшала затейливая татуировка – черный дракон с четко прорисованными ажурными крыльями и огромными когтистыми лапами. Сосок был как бы глазом чудовища. А длинный драконий хвост уходил куда-то в подмышечную область.

Кажется, девушка приняла шок редактора за восхищение. Она с самодовольной улыбкой пояснила:

– Я эту татушку в Амстердаме сделала. У лучшего мастера, семьдесят баксов отдала.

– Поэтому и место тебе – на улице Красных Фонарей, – усмехнулся Марат.

Девушка вспыхнула, а Ксения отвела глаза и закашлялась. Ей не нравилось, когда Марат начинал унижать моделек.

– Дура ты, дура! Зачем же такой красивый материал было портить? Кто же тебя теперь с этой дрянью будет снимать? На карьере модели можешь поставить крест, девочка!

– А многим нравится, – с вызовом ответила блондинка, но голос ее предательски зазвенел.

– Вот к ним и иди, – предложил Марат и, зевнув, добавил: – Можешь упаковывать своего динозавра обратно в лифчик и топать. Кастинг окончен. Для тебя.

Модель ничего не ответила. Марат видел, что она из последних сил пытается сохранять чувство собственного достоинства. Но бесполезно – ее голубые глаза наполнились влагой. Скорее всего, прямо из кабинета она помчится в ближайший женский туалет. Запрется в одной из кабинок и обильными слезами смоет весь макияж со своей прехорошенькой мордашки. Однажды по секрету кто-то из сотрудников рассказал ему, что женский туалет редакции журнала «Плейхаус» напоминает собрание профессиональных плакальщиц – особенно в те дни, когда проходят кастинги фотомоделей.

Иногда Марату казалось, что все эти модельки люто друг друга ненавидят. По крайней мере, когда они дожидались своей очереди перед входом в его шикарно обставленный кабинет, некоторые из них едва разговаривали друг с другом. Другие же, наоборот, охотно говорили конкуренткам гадости. «Ну у тебя и целлюлит!», «Интересно, как фотографам удается спрятать твой двойной подбородок?», «А правда ли, что ты переспала со всем художественным отделом, чтобы попасть сюда?» – все это были, по меркам девушек, довольно невинные фразы. Однако объединенные общей неудачей, они становились чуть ли не лучшими подружками. Рыдали друг у друга на плече, сетовали на свою печальную жизнь, жаловались на мужчин в целом и на него, Марата Логунова, в частности. Марата же это только забавляло. А вот его юная ассистентка, похоже, искренне им сочувствовала.

– И зря, – иногда говорил он ей. – Думаешь, они не понимают, на что идут?

– Может быть, они мечтают стать звездами подиума?

– Конечно! И именно поэтому соглашаются демонстрировать перед камерой свои интимные места, – веселился Марат, и девушке оставалось лишь красноречиво поджать губы. В конце концов, кем она была, чтобы спорить с самим главным редактором?

Уже выходя, татуированная блондинка обернулась к Марату и сквозь зубы процедила:

– Я расскажу своему приятелю, и он тебя в порошок сотрет, говно!

– Валяй, – лениво ответил он.

– Ты просто не знаешь, кто мой приятель. – В ее глазах стояли злые слезы. – Да он тебе нос набок свернет! Оторвет яйца и сварит их в кипятке!

– А ты с воображением. Иди-иди, девочка. Если не хочешь, чтобы я позвал охрану.

Когда дверь за разъяренной фотомоделью наконец закрылась, Марат обернулся к Ксении и обнаружил, что цветом лица девушка напоминает переваренного рака.

– Что не так, праведница ты наша? – поддел он ее.

– Ничего, – ассистентка опустила глаза. – Просто мне показалось, что вы незаслуженно ее обидели. Зачем надо было говорить про улицу Красных Фонарей? Можно было просто сказать, что она не подходит, и все.

– Я рад, что моя маленькая ассистентка знает, как мне надо было поступить. – Он с хрустом потянулся. Нет, он не злился на нее, он даже в некотором роде ей импонировал. Несмотря на такой юный возраст, с мозгами у девчонки было все в порядке. По крайней мере, ни один прежний ассистент не смог удержаться на этой должности больше трех недель, а эта работала в «Плейхаусе» уже почти полгода. Но бедняжка никак не могла привыкнуть к тому, что работает в эротическом журнале. Все остальные сотрудники были своего рода циниками. Моделей они фамильярно называли «щелками», казалось, ничто не может смутить этих людей. А Ксения вместо «задница» интеллигентно говорила «ягодицы». Наверное, она была просто слишком молоденькой для того, чтобы комфортно чувствовать себя в таком змеином логове.

– Там в коридоре еще девушки, – объявила ассистентка и, заглянув в свой растрепанный огромный блокнот, добавила: – Среди них известная стриптизерка из Киева Ариадна Быстрова.

Марат усмехнулся уголками губ. Каких только псевдонимов не придумывали себе девчонки, чтобы перетянуть одеяло его внимания на себя.

– Можешь передать им, чтобы расходились по домам. Все равно все одинаковые. Да, и передай Ирене, чтобы обратила особое внимание на ту азиаточку, что вчера приходила. Она мне понравилась.

Ксения азартно схватилась за обгрызенный карандаш и принялась что-то отмечать в своем распухшем от записей блокноте. Марат посмотрел на ее руки – обветренные, с неровно подстриженными и не слишком чистыми ногтями, а затем взглянул на свои – розовые, мягкие, ухоженные. Может быть, посоветовать ей, чтобы хоть раз в жизни сделала нормальный маникюр? Хотя нет, еще обидится. И так все за глаза называют его ассистентку «мамой Терезой».

– Ты была на планерке? – поинтересовался он.

– Конечно!

– Что Ирена говорила насчет календаря?

Календарь «Сладкий год» считался самым коммерчески выгодным проектом журнала. Вообще-то ничего особенного в нем не было. Календарь как календарь – обнаженные женщины, заманчиво улыбающиеся с великолепной дорогой бумаги. Но что это были за женщины! Самые знаменитые женщины России – те, чьи лица украшают обложки большинства журналов и первые полосы газет. Хозяйки жизни, баловницы судьбы. Голые. Совсем.

Разумеется, для календаря работали самые лучшие фотографы и стилисты. Сюжет каждой фотосессии обсуждался месяцами, каждый кадр был своего рода произведением искусства. И появление очередного «Сладкого года» каждый раз становилось заметным светским событием. Задолго до его выхода в свет журналисты принимались азартно сплетничать о том, кто появится на страницах «Сладкого года» на этот раз. Календарь никогда не задерживался на прилавках больше недели. Его печатали ограниченным тиражом – и в этом был определенный шик, вокруг него всегда был ажиотаж. Многие покупали «Сладкий год» просто из любопытства – хотелось посмотреть на сокровенные места знаменитых дам. Другие (особенно женщины) желали убедиться в земном происхождении моделей – они надеялись рассмотреть на звездных попах лишний жир или, если повезет, целлюлит. Правда, в большинстве случаев их ждало жесточайшее разочарование – все фотографии тщательно ретушировались. Но в основном люди платили сто долларов за какой-то календарь, для того чтобы выглядеть модными. «Сладкий год» давно считался чем-то вроде атрибута московского шика. Его можно было увидеть в офисе топ-менеджера крупной корпорации и в мастерской обласканного властью художника, в кабинете маститого режиссера и в приемной модного кутюрье…

– Ирена составила список на этот год. – Ксения протянула замусоленный листок. Марат в очередной раз удивился. Может быть, она и не самая шикарная женщина, но ассистент она великолепный.

Он пробежал глазами строчки. Как обычно, Ирена постаралась проявить изобретательность, включить в список самых разных женщин – и актрис, и спортсменок, и известных на всю страну интеллектуалок.

С каждым годом все сложнее было подбирать героинь для календаря. В какой-то момент Марату показалось, что все более-менее раскрученные лица они уже использовали. И он позволил себе задействовать в проекте нескольких никому не известных, но чертовски сексапильных фотомоделей. И рейтинг продаж календаря заметно упал! Людям было неинтересно смотреть на роскошные обнаженные тела, они хотели видеть именно знаменитые обнаженные тела!

Несколько имен сразу бросилось в глаза. Екатерина Лаврова. Екатерина была примой одного из небольших, но модных московских театров. В прессе ее называли «столичной леди Ди». Марат пару раз встречал ее на презентациях, она показалась ему до безобразия элегантной, скучноватой и довольно предсказуемой. У Лавровой был вкус чопорной великосветской леди. В конце девяностых, когда богема единогласно отдала предпочтение массивной бижутерии в стиле хай-тек, Екатерина Павловна невозмутимо носила жемчуг и умудрялась при этом не выглядеть посмешищем. В общем, над Лавровой посмеивались стильные богемные дамы, ее обожали интеллигентные старушки.

«Хм, неплохо было бы заполучить подобный экземплярчик!» – решил для себя Марат, а вслух, криво усмехнувшись, сказал:

– Да она ни за что не согласится! Это все равно что предложить то же самое жене президента. Стоило ей столько времени бороться за титул «Девственница года», чтобы на старости лет продемонстрировать увядающие прелести на страницах календаря.

Ассистентка прыснула в ладошку.

– Ирена Вагизовна сказала, что Лаврова на мели. Ее коронный спектакль скоро закрывается, а новых ролей нет. На пятки наступают молодые.

– Ладно. А кто такая Марьяна Вахновская? – он ткнул пальцем в листок. Сумасшедшая Ирена поставила эту никому не известную Вахновскую почти в самое начало списка, между именами известной певицы и олимпийской чемпионки.

– Ну как же… Георгий Вахновский, – напомнила Ксения имя одного из спонсоров проекта.

Марат сделал такое страдальческое лицо, словно у него вдруг заболели все зубы сразу.

– Жена? – обреченно поинтересовался он.

– Похоже на то.

– Актрисулька? Моделька? Певичка?

– Последнее. И говорят, неплохо поет, – добавила девчонка, которой, видимо, хотелось хоть как-то утешить начальника. – Она окончила джазовую академию. Золотой голос.

– Главное, что за ней стоит золотой кошелек, – ухмыльнулся Марат.

У него мгновенно испортилось настроение: печатать в календаре спонсорскую девчонку казалось ему дурным вкусом, но, похоже, без этого не обойтись. Георгий Вахновский, председатель правления одного из известных банков, собирался вложить в проект около пятисот тысяч долларов.

– Ну а что насчет фотографов?

– Влад Локтев. Филипп Меднов… – старательно перечисляла Ксения.

– Меднов – это хорошо, – кивнул Марат. – В последнее время он входит в моду.

…Тридцатидвухлетний фотограф Филипп Меднов вполне мог считаться баловнем судьбы. Казалось, фортуна была влюблена в него, как пылкая школьница. Выходец из староарбатской коммуналки, подрабатывающий дворником, чтобы хоть как-то свести концы с концами, он вдруг самостоятельно, с первой попытки поступил в безнадежно блатной ВГИК. Учился на отлично, снял дипломный фильм, который несколько раз даже показали по центральному телевидению. В то же время он увлекся художественной фотосъемкой – и его работы не остались незамеченными, в один прекрасный день Филиппа пригласили поучаствовать в коллективной выставке в ЦДХ. С этой выставки все и началось – Филиппу предложили работу в небезызвестном еженедельнике. Как-то с самого начала сложилось, что он фотографировал показы мод и разные светские мероприятия. И вскоре в узких кругах он стал узнаваемым лицом и нередко получал именные приглашения на престижные рауты, где появлялся в обществе своего неизменного спутника – профессиональной фотокамеры. Иногда ему удавалось сделать удивительные случайные снимки – многие называли это не профессионализмом даже, а везением.

Немолодая ведущая политических вечерних новостей, томно покусывающая коктейльную соломинку, – от шампанского ее щеки разрумянились, весело заблестели глаза, и лицо обычно строгой теледивы приобрело игривое, сексуальное выражение. Эта фотография появилась почти во всех более-менее известных изданиях, а сама звезда раздобыла где-то домашний телефон Меднова и заказала ему серию своих портретов.

Фотомодель с ангельской внешностью, кудрявая, белокурая, голубоглазая, не морщась, пьет из небольшой стопочки водку, одновременно хватая со стола новую порцию. После того как этот снимок увидел свет, Филиппу долго звонил любовник опозоренной девицы, который по закону жанра оказался членом крупной криминальной группировки, – он грозил расправой наглому фотографу, и струсившему Филиппу пришлось даже переехать на другую квартиру, что вряд ли могло считаться решением проблемы. Если бы ему не повезло еще раз – ангельская фотомодель изменила своему грозному приятелю, и тот навсегда отстал от ославившего его бывшую пассию ловкого фотографа.

Известный оперный певец, украдкой подкрашивающий перед карманным зеркальцем губы.

За все эти фотографии лучшие глянцевые журналы платили ему фантастические гонорары. Но слава папарацци никогда не прельщала Филиппа Меднова. Он всегда считал себя художником, творцом. В один прекрасный день он решил, что модная съемка – то, что ему нужно. Художественно выполненная реклама нарядов, красивые модели на фоне умопомрачительных пейзажей или стильно оформленных интерьеров. Обычно подобными съемками руководит стилист – он как бы является режиссером фотосессии. Но не в том случае, когда за объективом находился Филипп Меднов. В нем проснулся настоящий талант, он был одновременно стилистом, постановщиком, иногда даже визажистом, он изводил уйму пленки на одну фотосессию – и в результате получал не просто красивые снимки, а настоящие шедевры. Следующая его выставка в ЦДХ была уже авторской, она называлась «Мода и я», и на ее открытии собрался весь бомонд.

Наверное, именно поэтому Марат Логунов и решил пригласить именно Филиппа Меднова на роль главного фотографа очередной версии календаря «Сладкий год». Об этом он и сообщил ему в официальном письме, составленном на золотистом бланке журнала. Вообще-то, Филипп был давно знаком с Маратом – когда-то они учились на одном курсе. Марат мог обставить приглашение менее официально – позвонить, пригласить на ужин, повспоминать студенческие сумасшествия, а потом обмолвиться и о календаре. Но в этом был весь Логунов – он обожал произвести впечатление, не мог обойтись без красивых жестов.

Филипп его всегда немного недолюбливал. Логунов был красив, как исполнитель роли Джеймса Бонда, – высокий, фигуристый, с волевым, что называется, подбородком и прищуренными в полунасмешке зелеными глазами. Женщины любого возраста и социального положения млели от одного его вида. Но за внешностью супермена таился не слишком уверенный в себе человек, обремененный целым возом беспричинных комплексов.

Поэтому Филипп не слишком-то обрадовался, услышав в телефонной трубке голос бывшего однокурсника.

– Здорово, приятель! – У Марата был такой тон, словно они расстались только вчера. А ведь они не виделись несколько лет, да и в институте особо не дружили.

– Привет, – сдержанно ответил Филипп.

– Привет – и это все? Ты что, не получил наше письмо?

Только в тот момент Филипп вспомнил, что и правда несколько дней назад обнаружил в своем почтовом ящике золотистый конверт с надписью «Плейхаус». Почему-то он решил, что это очередное приглашение на тусовку, и не вскрыл конверт.

– Извини, не успел еще прочитать.

– Ну ты даешь, – мягко пожурил его Марат. – Карьеристом тебя не назовешь. Если бы я так разбрасывался работой, то еще был бы, наверное, простым курьером.

Марат гордился тем, что карьеру в журналистике он начал обыкновенным курьером в не слишком крупной газетенке и уже через четыре года стал главным редактором одного из самых известных российских журналов. На самом же деле – об этом все знали, но предпочитали благоразумно помалкивать – здесь не обошлось без влиятельной любовницы. Одна богатая дама, в обществе которой был неоднократно замечен молодой Логунов, посодействовала, чтобы этого красавца приняли на работу старшим редактором.

– «Плейхаус» хочет предложить мне съемку? – догадался Филипп, листая органайзер. – На этой неделе и в начале следующей я катастрофически несвободен.

– Съемку? – переспросил Марат. – Да еще какую! Знаешь, я бы на твоем месте все дела отменил. Слышал что-нибудь о календаре «Сладкий год»?

Конечно, это была игра. Еще бы не слышать о таком календаре! Филипп все-таки был известным светским фотографом…

– О «Сладком годе»? – У него екнуло сердце, и синяя жилка запульсировала на виске. Неужели…

– В этом году мы хотим пригласить фотографом тебя. Двадцать тысяч долларов – гонорар.

В погоне за собственным дыханием Филипп забыл хоть как-то отреагировать на такое неожиданное предложение.

– Список героинь уже утвержден. Остальное – в твоих руках. Я хочу, чтобы в этом году «Сладкий год» был необычным.

– В смысле?

– Авторским. Твоим. Календарь обслуживает минимальный штат. Никаких постановщиков, они все только испортят.

Филипп не мог поверить своим ушам. Такое только в сказке бывает.

– Так что скажешь?

– Я… Конечно, я согласен!