Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения

Как! Это он! уже!

За дверью потайной

Он ждет.

Скорей открыть!

Привет, красавец мой!

Как! Не Эрнани вы? На помощь! Наважденье!

Пожар!

Два слова лишь — и ты мертва, дуэнья!

Ведь я у доньи Соль? Она, как говорят,

Невеста герцога Пастранья. Он богат.

Он дядя ей. Он стар. Но сердцу девы кроткой

Мил кто-то без усов и даже без бородки.

На зависть всем другим, у старца за спиной,

С возлюбленным она проводит час, другой.

Смотри. Я знаю все.

Ты отвечать готова?

Вы запретили мне сказать хотя б два слова.

Скажи лишь «да» иль «нет» — мне надобно одно.

Ты служишь донье Соль?

Да. Что же?

Все равно.

Старик в отсутствии? Скорей! Ты видишь, жду я…

Да.

Молодого ждет она?

Да.

Пусть умру я!

Да.

И свиданье здесь, дуэнья, быть должно?

Да.

Спрячь меня.

Вас?

Да.

Зачем?

Не все ль равно?

Вас спрятать?

Здесь!

Нет! Нет!

Извольте выбрать сами:

Кинжала лезвие — иль кошелек с деньгами.

Вы, видно, дьявол.

Да, дуэнья.

Вот сюда!

Как, в ящик?

Хоть бы так. Ну что ж, согласны?

Да!

Скажи, из этого почтенного сарая

Берешь ты помело, на шабаш улетая?

Уф!

Здесь мужчина! О!

Не женщину же тут

Ждет госпожа твоя!

Мой бог! Сюда идут!

То донья Соль. Да, да! Сеньор, без промедленья…

Лишь слово — и навек ты замолчишь, дуэнья!

Кто этот человек? Исус! Что делать с ним?

Лишь я и госпожа во всем дворце не спим.

А, впрочем, что нам в том? Другой придет ведь тоже;

Есть шпага у него, и небо нам поможет

Уйти от дьявола.

Но этот все ж не вор!

Хосефа!

Госпожа!

Боюсь. До этих пор

Эрнани медлит…

Он! Ах, ждать такая мука!

Открой ему скорей, не дожидаясь стука.

Эрнани!

Донья Соль! Опять я вижу вас;

И голос этот ваш, что говорит сейчас.

Жить вдалеке от вас — для сердца горше яда.

Чтоб всех других забыть, мне вас, о друг мой, надо!

Ваш плащ совсем намок. Вы были под дождем?

Не знаю.

До костей продрогли!

Что мне в том?

Снимите же свой плащ.

Скажите, дорогая, —

Когда вы вечером ложитесь, засыпая,

Спокойной, чистою, и сон, сойдя на вас,

Касается перстом невинных уст и глаз, —

Вам ангел ничего не шепчет о несчастном,

Кого забыли все и кто вас любит страстно?

Как запоздали вы, сеньор! Но, боже мой,

Дрожите вы…

Нет, я пылаю пред тобой.

Когда у нас в груди клокочет страсти пламя,

А сердце ширится и полнится громами, —

Что нам гроза небес под проливным дождем,

С которой сходят в дол и молнии и гром?

Отдайте шпагу мне и плащ свой вместе с нею.

Нет! Не расстанусь я с подругою своею.

О донья Соль, старик, супруг грядущий ваш,

Не помешает нам?

Час этот будет наш!

Я счастлив! Вправе все такой судьбой гордиться:

За взятый счастья час всей жизнью расплатиться.

Мой ангел! Что мне час? Чтоб с вами быть вдвоем,

И жизни мало мне и вечности потом!

Эрнани!

Счастлив я минутою случайной.

Как вор, дрожащий вор замок ломает тайный,

Так вынужден я красть, у старца за спиной,

Час песен и бесед и взор мгновенный твой.

Вот счастие мое! А твой старик лукавый,

Бросая мне лишь час, всю жизнь берет по праву.

Эрнани!

Плащ возьми и влагу отряхни.

Садитесь!

Старца нет, и в замке мы одни.

О, как прекрасны вы!

Одни!

Моя отрада,

Не думайте о нем.

Мой ангел, горше ада

Мне мысль о старике. Он мужем будет вам,

И вы покорствовать должны его устам.

Не думать? Боже мой!

И это вас волнует?

Как дядя, как отец, он в лоб меня целует.

Нет! Как возлюбленный, как муж, ревнивец злой!

Ведь ныне вашею владеет он судьбой.

Лишенный разума, растративший все силы,

На склоне старости, в предчувствии могилы,

Стремится он к любви и — призрак ледяной —

Вступает с девой в брак, безумец, весь седой,

Когда он руку вам протягивает смело,

Уж смерть его рукой другою овладела.

И нашей смеет он препятствовать любви!

Ложись, о старец, в гроб, могильщика зови!

Кто выдумал тот брак? Вас принуждают силой!

Король, сказали мне.

Король! Отец мой милый

Казнен его отцом, лег под его топор.

Ах, пусть немало лет уже прошло с тех пор, —

Чтоб мертвецу отмстить, его жене и сыну,

Я ненависть вовек от сердца не отрину.

Но мертвый в счет нейдет. Ребенком клялся я,

Что сына за отца постигнет месть моя.

О Карлос, я тебя ищу, король Кастилий[423],

Мы двух семейств вражде начало положили.

Отцы вели вражду едва ль не тридцать лет,

Не зная жалости. И пусть теперь их нет,

Все ж ненависть живет, не зная примиренья.

Остались сыновья — месть ищет продолженья.

Ах, это ты, король, задумал этот брак!

Тем лучше: счеты мы с тобой сведем, мой враг.

Меня страшите вы.

Неся печать проклятья,

Казалось бы, себя сам должен устрашать я.

Старик, которому вас в жены дать хотят,

Де Сильва, дядя ваш, — он герцог, он богат,

Он арагонский граф, он высший гранд Кастильи;

И — юности взамен — вы столько б получили

Парчи, и золота, и дорогих камней,

Что затмевать могли б всю роскошь королей,

А по рождению, богатству, чести, славе

И с королевами равняться были б вправе, —

Вот что вам предстоит. А я… я беден, наг,

Мои владенья — лес, мой дом — глухой овраг.

Но герб иметь и сам я мог бы знаменитый,

Кровавой ржавчиной, как ныне, не покрытый,

Высокие права на славу и почет,

Что в складках траурных скрывает эшафот.

Настанет день — права, врученные отвагой,

Из ножен дедовских я выхвачу со шпагой.

Пока же от небес принять мне суждено

Лишь воздух, воду, свет — то, что и всем дано.

Иль герцог, или я — другого нет исхода.

Брак и неволя с ним — или со мной свобода!

Пойду за вами я…

Скитаться по лесам,

Средь тех, чьи имена известны палачам,

Чей меч и чьи сердца не знают притупленья,

Но в чьей крови живет одна лишь жажда мщенья.

Жизнь средь изгнанников ужель вас не страшит?

Известно ведь, что я в глазах властей — бандит.

В то время как меня Испания изгнала,

В своих глухих лесах, в ущельях и провалах,

Среди своих вершин, где лишь орлу летать,

Мне Каталония явилась, словно мать.

Средь горцев вырос я, свободных и суровых, —

Три тысячи из них всегда прийти готовы

На помощь мне, едва я затрублю в свой рог.

Вам страшно? Знайте же, что впредь готовит рок:

Со мною жить в лесах, средь диких скал скитаться

С людьми, которые как чудища нам снятся,

Все, все подозревать — глаза, шаги, лучи;

Спать на сырой траве, пить из ручья; в ночи

Вдруг слышать, первенца в руках своих качая,

Как свищет у виска мушкета пуля злая;

Быть изгнанной, как я, и, если час придет,

Как я, вослед отцу, взойти на эшафот.

Пойду за вами я.

Но герцог славен, знатен,

На имени отца он не имеет пятен.

Он может все. Вам даст он со своей рукой

Богатства, титулы…

Так завтра в путь ночной!

Не возражайте, нет! Что герцог мне, зачем он?

Эрнани, с вами я. Вы ангел мой иль демон,

Не знаю… Я рабой везде за вами вслед

Пойду, куда б ни шли. Останетесь иль нет —

Я с вами. Почему? И спрашивать не буду.

Я видеть вас хочу — опять, везде, повсюду, —

И видеть вновь и вновь. Едва ваш шаг замрет —

И сердце у меня свой замедляет ход.

Когда вас нет со мной, то я не существую;

Но лишь уловит слух ту поступь молодую,

Я вспоминаю вдруг, вся радостью дыша,

Что я живу, что мне возвращена душа.

Мой ангел!

Завтра же, с людьми, вооруженным,

Я в полночь буду ждать вас под своим балконом.

Стучите трижды.

Но… вы поняли иль нет,

Кто я?

Мне все равно. Иду за вами вслед.

Нет! Коль хотите вы идти со мною рядом,

Узнайте имя, род, укрытые нарядом

Эрнани, пастуха. Он тайну мне хранил.

Бандит вам по сердцу? Изгнанник будет мил!

Я вижу, в болтовне вы опытны и ловки.

А мне легко ль сидеть в проклятой мышеловке?

Кто этот человек?

На помощь!

Подождем!

Молчите, донья Соль: ваш крик разбудит дом.

Когда я возле вас, души моей отрада,

Мне кажется, иной защиты вам не надо.

Что делали вы здесь?

Я? Видно по всему,

Не мчался на коне сквозь грозовую тьму.

Кто, оскорбив других, смеется, тот невольно

Себе готовит смерть.

Ах, вот как? Нет, довольно!

Что притворяться нам? Вы влюблены — и вот

Вы здесь проводите все ночи напролет.

Ну что ж, влюблен и я. Мне хочется воочью

Узнать, кто к донье Соль влезал в окошко ночью,

Когда я у дверей страдал.

Чтоб кончить спор,

Вы там и выйдете, где я вошел, сеньор!

Посмотрим! Я и сам горю любовью страстной.

Не поделиться ль нам? У доньи Соль прекрасной

Так много доброты и нрав ее так тих,

Что сердца нежного ей хватит на двоих.

Свиданья жаждущий, душой летящий к раю,

Сюда я вместо вас был впущен, полагаю,

И, спрятанный в шкафу, все слышал — что скрывать?

Но было тесно мне и трудно там дышать.

К тому же весь измял я свой колет французский.

Я вышел вон…

Клинку вдруг стало в ножнах узко, —

Он тоже выйдет вон.

Ну что ж, я принял роль.

Вперед!

Эрнани! Ах!

Не бойтесь, донья Соль.

Кто вы такой?

А вы? Скажите ваше имя.

То имя я храню меж тайнами моими,

Чтобы другой в свой час услышать сразу мог

Его — в своих ушах, а в сердце — мой клинок!

Но кто же тот, другой?

Другой? Не все ль равно вам?

Вперед! Скрестим клинки!

Стучится кто-то снова.

Кто там?

О госпожа! Кто ожидать бы мог?

То герцог, дядя ваш…

Мой дядя! Видит бог,

Погибла я.

Исус! Кто там еще? За шпаги

Взялись. Нет, не ждала такой я передряги…

Что делать?

Донья Соль, откройте мне!

Нет, нет!

Святой Иаков! Ах! Избави нас от бед!

Укроемся!

В шкафу?

Ну да. Прошу покорно, —

Есть место для двоих.

Не слишком ли просторно?

Бежим!

Прощайте! Я остаться здесь хочу.

О гром и молния! За все вам отплачу!

Что, если вход закрыть?

Откройте дверь! Ну что же?

Что он сказал?

Скорей. Откройте же!

О боже!

Мужчины в комнате племянницы моей!

И ночью! Вот предлог для шума и огней.

Святой Хуан! Клянусь, в девическом покое

Нас трое в этот час. И лишних ровно двое.

Зачем вы оба здесь, сеньоры, в поздний час?

Пока Бернард и Сид не покидали нас[424],

Они, Испании герои и Кастилий,

Умели старцев чтить и честь девиц хранили.

Им, сильным, был их меч не так тяжел, как вам

Плащи из бархата с узором по краям.

Седины стариков те люди чтили строго,

Просили для любви благословенья бога,

Предательство кляли и, то храня, что есть,

Умели отстоять наследственную честь.

И жен они себе без пятен выбирали

В наряде боевом, пред всеми, в шумном зале.

А что касается всех этих молодцов,

Что ночью, крадучись, чужой позорят кров,

Предпочитают тьму для похождений грязных

И за спиной мужей ввергают жен в соблазны, —

Я убежден, что Сид столь дерзкий произвол

Примерно б наказал и подлостью бы счел;

И чтобы знали все, как обойтись с бродягой,

Попрал бы герб его, плашмя ударив шпагой.

Вот как бы поступил — о стыд души моей! —

Герой былых веков с героем наших дней!

Что надобно вам здесь? Пора бы вам признаться,

Что вы над стариком готовы издеваться,

Что юности смешон Саморы вождь седой!

Уж если б кто и мог смеяться надо мной,

То уж совсем не вы…

О герцог!

Нет, ни слова!

Что нужно вам еще? Кинжал есть у любого,

Охоты, празднества, борзые, сокола,

Гитары, песнь любви, когда луна светла,

Береты с перьями, расшитые камзолы,

Пиры, езда верхом, смех юности веселой, —

А скука вас гнетет. Нужна вам каждый миг

Игрушка — ею стал для вас теперь старик.

Игрушка сломана, и все ж — клянусь я словом —

Сам бог обломками велит швырнуть в лицо вам!

За мной!

О герцог!

Нет! Все следуйте за мной!

Сеньоры, видно, вам по сердцу смех такой.

Здесь есть сокровище — честь девушки невинной,

Честь женщины, и в ней честь всей семьи старинной.

Племянницу свою люблю я, и она

Сменить свое кольцо моим кольцом должна.

Она нежна, чиста, достойна уваженья.

И что ж! Едва на миг покину я владенья, —

Руй Гомес, герцог, граф де Сильва, — как уж вор

Бесчестит мой очаг, готовит мне позор.

Назад, бездушные! Ведь ваших рук касанье

Позорит наших жен!.. Я поли негодованья.

Скажите, чем еще прельщает вас мой дом?

Глумитесь, хохоча, над Золотым руном!

Седины рвите мне и смейтесь надо мною,

Хвалитесь завтра же пред уличной толпою,

Что из насильников презренных ни один

Не осквернил еще нигде таких седин.

О герцог!

Все сюда! На помощь! Что ж вы стали?

Секиру мне, кинжал, клинок толедской стали!

За мной!

О герцог, нас иные ждут дела.

Смерть императора от нас отозвала.

Максимилиана нет[425], властитель мертв германский.

Смеетесь вы?

Король!

Король!

Король испанский!

Да, Карлос я. А ты — о, как ты бледен стал!

Мой дед венчанный мертв. Едва лишь я узнал

О том, как тотчас же, не тратя ни мгновенья,

Я поспешил к тебе спросить совета, мненья,

В ночи, тайком от всех, чтоб знать никто не мог.

Так просто все, и нет причины для тревог.

Зачем же сразу дверь мне не была открыта?

Зачем? Но ведь с тобой явилась эта свита.

Я тайных от тебя, мой граф, искал услуг

И делать не хотел их достояньем слуг.

Простите, мой король… Ваш вид…

Исполнен веры,

Назначил я тебя правителем Фигеры.

Кого ж прикажешь мне поставить над тобой?

Простите…

Хорошо, порыв прощаю твой.

Да, император мертв.

Вы деда потеряли

Любимого…

О да, исполнен я печали.

Преемник кто?

Франциск[426] хотел бы стать им. Но

Саксонский герцог в спор уж с ним вступил давно.

Где ж избиратели сойдутся для решенья?

Во Франкфурт съедутся, иль в Ахен, без сомненья.

Иль в Шпейер.

Мой король! Мечтали ль вы когда

Об императорской короне?

О, всегда!

За вами все права.

Я знаю.

Ваш родитель

Великим герцогом австрийским был. Правитель

Империи, ваш дед, для вас оставил трон,

Когда пурпурный плащ сменил на саван он.

Я Гента гражданин[427].

Когда я был моложе,

Я деда вашего не раз встречал. О боже,

Как быстро век прошел! Как пусто все кругом!

Все императорской дышало властью в нем.

Рим за меня!

Был тверд, не зная дум тиранских,

И крепко голову нес на плечах германских.

Но как мне жалко вас! Так деда потерять!

А папа хочет взять Сицилию опять.

Сицилии нельзя имперским стать владеньем!

Чтоб он не обошел меня благословеньем,

Я возвращу ему Неаполь, а потом

Посмотрим, сладит ли он с царственным орлом!

С какою радостью, став ветераном трона,

Ваш дед увидел бы, как к вам идет корона.

Он императором — все плачем мы над ним! —

Был христианнейшим, великим и простым.

Святой отец хитер. Сицилия? Пустое!

Подвесок, островок, забытый средь прибоя,

Лоскут, притянутый на ниточке живой

К Испании моей и все же ей чужой.

«Зачем, дражайший сын, вам остров тот горбатый?

Он на империи казался бы заплатой.

Чтоб он не портил вид — его мы отстрижем».

«Пусть так, святой отец, но только дело в том,

Что из кусков таких, когда господь поможет,

Прибавлю я земли к империи, быть может,

Чтоб там, где у меня соседи вырвут клок,

Я этим островом дыру заштопать мог».

Утешьтесь, государь! Ваш дед — в селеньях рая,

Где он предстанет нам, весь святостью сияя.

Король Франциск упрям, лукав, честолюбив.

Максимилиана нет — и ждет он, устремив

Взор на империю. Чего он ищет страстно?

Иль мало для него и Франции прекрасной?

Сказал Людовику мой дед на склоне дней[428]:

«Будь я сам бог-отец, имей двух сыновей,

Мой старший стал бы бог, меньшой — король французский!»

Отважится ль Франциск пойти тропою узкой!

Он многих побеждал.

Порядок здесь иной:

По булле, избранным не может быть чужой[429].

Как сын Испании, вы тоже недостойны.

Я Гента гражданин!

Как показали войны,

Король Франциск велик и мужествен в бою.

Я жду — орел слетит на голову мою

И крылья развернет!

Латинских фраз убранство

Вам ведомо, король?

Не очень.

Но дворянство

В Германии весьма заботится о нем.

Я обойдусь одним испанским языком.

Когда ведущий речь глядит вперед отважно,

Его наречие, поверь, не так уж важно.

Спешу во Фландрию! Мой друг, корона нам

Имперская нужна. Король французский сам

Стремится к ней. Но я опережу все сроки.

Итак, не медля — в путь!

Но можно ль в путь далекий

Лететь, когда у нас в горах со всех сторон

Столь дерзостным кишит разбоем Арагон?

Я Аркосу велю рассеять эту банду.

Велите заодно принять его команду

И атаману их…

Но кто же он такой?

Не знаю. Говорят, умен и тверд душой.

Пустое! Рыщет он по галисийским скалам,

И справиться бы с ним я мог отрядом малым.

Так ложен слух о том, что где-то близко он?

О да! Сегодня мне ты дашь приют.

Польщен

И горд.

Мой гость — король! Чтоб все готово было!

Так завтра, под окном и в полночь, о мой милый!

Сигнал — тройной удар.

Да, завтра.

Завтра, да!

Сеньора, провожать готов я вас всегда.

О добрый мой клинок!

Он прежней полн отваги.

Я оказал вам честь, коснувшись вашей шпаги.

Мне подозрительны, сеньор, ваш вид и речь.

Но я, король, хочу обманом пренебречь.

Спасайтесь. Вы моим неведеньем укрыты.

Кто это?

Спутник мой. Из королевской свиты.

Из свиты короля? Ты прав. Да будет так!

Я стану день и ночь следить твой каждый шаг.

В руке зажав кинжал, пойду, как пес, по следу.

Мой род твой гонит род, предчувствуя победу.

К тому же ты теперь соперник мой. Лишь миг —

Любовь иль ненависть? — вопрос во мне возник,

Но с доньей Соль тебя вместить душа не может.

В любви забыл я гнев, который сердце гложет;

И если сам о нем напомнил ты — изволь,

Я буду помнить все, что нужно мне, король.

Мне к твердому пора переходить решенью.

Пусть на весах любовь даст перевес отмщенью.

Из свиты я твоей? Ты прав, властитель мой,

О, ни один слуга, хранящий твой покой,

Приспешник дворянин, угодливый придворный,

Бесстыдный льстец, лакей, до низости покорный,

Дворцовый верный пес, бредущий по пятам,

Не будет так служить, как я служил бы сам!

Что нужно от тебя дворянам двух Кастилий?

Чтоб дали титул им, гремушку нацепили,

Из золота овцу — благоволенья знак!

Мне мало этого, я не такой простак.

Нужна мне от тебя не эта честь пустая —

Нужны душа и плоть, вся кровь твоя живая,

Все то, что бешеный я мстительный кинжал,

Ворочаясь в груди, из глубины б достал.

Спеши! Я вслед пойду. Недаром голос мести

Мне шепчет на ухо: мы всюду будем вместе.

Иди! Я за тобой. Весь — зренье, слух, я сам

Скольжу, за шагом шаг, неслышно по пятам.

Ты на пирах своих, все вкруг окинув взглядом,

Узнаешь тень мою таинственную рядом,

А ночью, о король, раскрыв глаза, не раз

Увидишь над собой свет неотступных глаз.

Вот дверь, балкон… И мне уже покоя нет.

Там все еще темно.

Повсюду в окнах свет,

Где мне не нужен он; а где всего нужнее —

Там нет его!

Король, докончим о злодее.

И вы позволили ему уйти?

Что в том?

Он у разбойников был, верно, вожаком?

О, кто бы ни был он — их вождь иль подчиненный, —

Как будто сам король, стоял он непреклонный.

Зовут его?

Фернан… Нет, «и» в конце стоит.

Эрнани?

Да.

То он!

Эрнани! И бандит

И вождь.

Что говорил он, вихрем чувств объятый?

Не знаю. Слушать мне мешал тот шкаф проклятый.

Зачем же он ушел, коль был в руках у вас?

Вы короля спросить осмелились сейчас?

К тому ж мечты мои в ином вращались круге:

Я думал не о нем, а о его подруге.

Я так в нее влюблен! Глаза ее — лучи;

Два зеркала, друзья; два факела в ночи.

Из повести любви я слышал два-три слова:

«Я жду вас завтра, в час безмолвия ночного».

Но это — главное. Я прямо восхищен!

Когда разбойник сам, земной презрев закон,

Грабительствует здесь, как то вошло в привычку,

Бесшумно из гнезда я похищаю птичку.

Вам следует, король, чтоб дело завершить,

Голубку взять себе, а коршуна убить.

Совет достойный, граф. Но много ль вы хотите?

Когда я граф уже, что мне еще дадите?

То шутка.

Графом был я назван.

Вы опять!

Да! Титул к вам упал. Вы можете поднять.

Благодарю.

Ах, граф! Поистине нежданный…

Что сделает король с голубкою желанной?

Графини титул даст, украсит ею двор;

И будет сын ее — король.

С каких же пор

Побочный сын — король? Мой милый граф, доныне

Не знал я королей, рожденных от графини.

Но будет ей тогда маркизы титул дан.

Побочных сыновей хранят для чуждых стран —

Как вице-королей. И в том их назначенье.

Глядят, как будто мы внушаем подозренье.

О, наконец-то два погасли! В добрый час.

Как время тянется мучительно для нас!

Когда бы шло оно поспешными шагами!

Вот так мы ждем всегда пред вашими дверями.

И так томить народ у вас заведено.

Погас последний свет.

Проклятое окно!

Когда же вспыхнешь ты? Ведь все покрыто тьмою.

О донья Соль, явись сияющей звездою!

Уж полночь.

Полночь, да.

Нам надобно спешить.

Другой уже идет; он близко, может быть.

Эй, факел мне, друзья! В окошке вижу тень я.

О, никогда я так не ждал зари рожденья!

Пора. Дадим сигнал, который ждет она:

Тройной удар рукой. Сейчас вы у окна

Увидите ее. Но сборище такое

Внушить ей может страх. Уйдите в тень все трое,

Следите за другим. Влюбленных мы, друзья,

Разделим. Вам — бандит, мне — дама. Речь моя

Ясна?

О да.

Коль он придет, вы из засады

Кольните шпагою в начале серенады.

Пока очнется он, вздыхая глубоко,

Я даму унесу, мы будем далеко.

Щадите жизнь его. Он юноша отважный.

К тому ж убийство — грех, и грех, конечно, важный.

Эрнани, это вы?

О дьявол! Буду нем!

Сейчас.

Эрнани!

Нет, и шаг не тот совсем.

О донья Соль!

Чужой и голос. О несчастье!

Где голос ты найдешь, такой согретый страстью?

Влюбленный пред тобой. Влюбленный — и король.

Король!

Тебе весь мир отдам я, донья Соль!

Не отвергай меня; ведь я, в любви безмерной,

Король — властитель твой, и Карлос — раб твой верный.

Эрнани! Помоги!

Забудь напрасный страх.

Не у бандита ты — у короля в руках.

Разбойник — это вы: подобны вы злодею.

Ах, я за вас сейчас, о государь, краснею,

Так это — подвигов бессмертные лучи:

Похитить женщину насилием в ночи?

Он лучше во сто крат. Когда б по божьей воле

Здесь по достоинству распределялись роли,

Иначе бы судьба сплетала свой узор:

Эрнани был бы принц, а вы, король мой, — вор.

Сеньора!

Мой отец был графом, вы забыли.

Я дам вам герцогство.

Когда б скромней вы были!

Что может общего, дон Карлос, быть у нас?

Отец мой проливал нередко кровь за вас,

И стать любовницей с той кровью чистой, алой

Нельзя мне; а ее для королевы — мало.

Принцесса!..

О король! Несите тем, чей род

Уже лишен всего, и пыл свой и почет,

Меня ж вы не должны преследовать упрямо.

Не только женщина для вас я, но и дама.

Делите имя, трон со мною много лет;

Супругой будьте мне, императрицей…

Нет!

Меня не соблазнить. Скажу вам без обмана

Люблю Эрнани я. Что почести и трон?

Жизнь кочевую с ним, грозящий нам закон,

И голод, и нужду, и долгие скитанья,

Опасность что ни шаг, лишения, страданья,

Изгнание, войну, тревогу нищих дней

Не отдала бы я за пурпур королей.

О, как он счастлив!

Он? Бедняк, беглец, гонимый!

Беглец и нищий — да, но вами столь любимый!

Я одинок. А он — с ним ангел каждый час.

Вам ненавистен я?

Да, не люблю я вас.

Прекрасно. Любите иль нет — мне безразлично.

Идем. Принудить вас сумею я отлично.

Идем. Я так хочу. Иль даром, наконец,

Ношу я Индии, Испании венец?

О, сжальтесь же, сеньор! Вы так велики ныне,

Вы наш король; и вам маркизы, герцогини

Готовы всем служить. Среди придворных дам

Захочет каждая любовь доверить вам.

Удел же беглеца — гоненья и насилье.

У вас есть Арагон, Наварра и Кастилья,

Леон и Мурсия с десятком областей,

Вся Фландрия, весь мир индийский средь морей.

Дерзнуть на вас — никто отваги не находит.

Средь стран, подвластных вам, и солнце не заходит.

Так неужель у вас поднимется рука

Отнять последнее, что есть, у бедняка?

Идем, идем со мной одной дорогой в мире.

Из всех Испаний ты — их у меня четыре, —

Что хочешь, выбирай![430]

Чтоб этот смыть позор,

Одно у вас хочу я взять: кинжал, сеньор!

Приблизьтесь! Хоть на шаг!

Так вот вы как? Прекрасно!

Недаром любите мятежника вы страстно.

Сначала вас убью, потом себя.

Сюда,

Эрнани!

Замолчи!

Рука моя тверда.

Сеньора, не снесу упрямство я такое.

Чтобы заставить вас, со мной еще здесь трое.

Забыли одного!

Хотел бы, — знает бог, —

Увидеть я его не здесь, у ваших ног.

Спасите от него!

Не бойтесь, дорогая,

Я здесь.

Но где ж друзья? Где стража городская?

Пустить разбойника, врага страны моей!

Сеньоры, где вы?

Где? В руках моих друзей.

Чем могут вам помочь бессильные три шпаги?

На трех — нас шестьдесят, исполненных отваги,

И всех вас четырех один заменит мой.

Так лучше спор вдвоем нам кончить меж собой.

Вы эту девушку насильно взять решили,

Неосторожны вы, сеньор король Кастилий,

И подлы!

Слушайте, не вам, сеньор бандит,

Учить меня!

Ого! Какой сердитый вид!

Я не король, но я, услышав оскорбленье,

От гнева вровень с ним расту в одно мгновенье,

И краска на моем челе тогда страшней,

Чем перья и гербы на шлемах королей.

Напрасно вас сейчас надежда обольщает.

Да знаете ли вы, кто руку вам сжимает?

Отец ваш моего казнил былой порой.

Я ненавижу вас — вы взяли титул мой!

Я ненавижу вас — одну мы любим оба!

Я ненавижу вас, я вас кляну до гроба!

Прекрасно.

Но сейчас моя умолкла месть.

В душе один порыв, одно желанье есть —

То донья Соль. Ее одну ищу — и что же?

На похищение здесь наглое похоже!

Я здесь увидел вас. Вы на моем пути.

Опасней вам, сеньор, минуты не найти.

Дон Карлос, схвачен ты — и в собственной засаде.

Где помощь? Как бежать? Ты здесь, в моей ограде,

Один, — и выходы врагами заперты.

Что делать?

Спрашивать меня дерзаешь ты?

Ну что ж, я не хочу быть мстителем безвестным!

Да завершится месть ударом смелым, честным.

И жизнь свою лишь мне ты одному отдашь.

Готовься!

Я король, я повелитель ваш.

Удар, но не дуэль,

Сеньор, вот это славно!

Забыл ты, что клинки скрестили мы недавно?

Вы правы. Я тогда не знал, как вас зовут;

Не знали вы, кто я. Теперь — напрасный труд.

Вы знаете меня, я — вас, и превосходно.

Допустим.

Не дуэль. Разите, коль угодно.

Нет, имя короля меня не бросит в дрожь.

Готов к защите ты?

Ну убивайте. Что ж?

Иль думаете вы, разбойничьи отряды,

Что можно в городах вам грабить без пощады?

Что вас, отмеченных убийством, грабежом,

Мы честными людьми отныне назовем?

Что, жертвы низости, по вызову отваги

Клинки мы освятим ударом нашей шпаги?

Нет! Вы преступники, и кровь вас всех гнетет.

Дуэль вам не к лицу. Убейте так… Вперед!

Иди!

Ждет встреча нас когда-нибудь другая.

Иди!

Что ж! Возвращусь, минуты не теряя,

Законный ваш король, я в герцогский дворец

И правосудию отдам вас наконец.

Вы вне закона?

Да.

Я так и знал. Прекрасно.

Отныне вы мне враг, мятежный и опасный.

Предупреждаю: вас не пощадит закон;

Я в черный список вас внесу.

Я уж внесен

Давно.

Прекрасно!

Я уйду из стран испанских

Во Францию.

Но я — с короною германской —

Империи врагом сочту вас.

Что мне в том?

Мир остальной широк, и я свободен в нем.

Есть много мест, где ты достать меня не в силах.

Мир будет весь моим…

Тогда исход — могила.

Мятеж я раздавлю — и мне не страшен враг.

Хромает часто месть; у ней неспешный шаг,

Но все ж она идет.

Ну и красотка! Счастье

Разбойник ей сулит!

В моей ты все же власти!

О кесарь будущий, сейчас ты слаб и хил, —

Зачем напоминать, что я тебя схватил,

Что стоит только мне зажать кулак свой дерзкий,

Чтоб был убит в яйце и твой орел имперский?

Попробуй.

Уходи!

Беги в плаще моем;

Иначе, я боюсь, тебя пырнут ножом.

Король заворачивается в плащ.

Спокойно уходи. Я отложил отмщенье.

В других, но не во мне найдешь ты уваженье.

Так говорить со мной посмели вы, сеньор,

Что не дождаться вам пощады с этих пор!

Теперь бежим скорей!

Нам надобно, подруга,

В несчастии его покрепче верить в друга

И не идти назад, а быть во всем сродни

Душе его и с ней сплетать до смерти дни, —

Вот мысль, достойная того, кто чист душою.

Но, видит бог, чтоб жить мне радостью такою,

Чтоб унести, сокрыть в пещере средь ветвей

Красу, которая пленяет королей,

Чтоб донья Соль ушла со мной, была моею,

Чтоб взять у ней всю жизнь, свою судьбу слить с нею,

Безжалостно увлечь на путь нужды, забот, —

Нет больше времени. Уж близок эшафот!

Что слышу я?

Король, принявший оскорбленье,

Сейчас придет платить мне карой за прощенье.

Он во дворце уже; сейчас он, о мой друг,

Зовет приспешников, сбирает стражу, слуг,

Придворных, палачей…

Эрнани! В этом месте

Нельзя вам больше быть. Бежим скорее вместе!

Как вместе? Никогда! Бежать уж поздно нам.

О донья Соль! Когда предстала ты очам —

Вся счастье, доброта и вся любви сиянье, —

Я мог еще тебе, бедняк, чья жизнь — изгнанье,

Дать горы, лес, ручьи и разделить с тобой

Свой хлеб изгнанника, приют убогий свой —

Из молодого мха и свежих веток ложе…

Но страшный эшафот делить с тобой! О боже!

Он — мне лишь одному.

Но вместе быть всегда

Вы обещали мне.

Мой ангел! В час, когда

К нам смерть уже идет и близится упорно

Развязка мрачная судьбы, такой же черной, —

Рожденный в горести бедняк, чья колыбель —

В крови, кто светлых дней еще не знал досель,

Чья жизнь — глухая ночь, я сам в минуты эти

Скажу, что никого счастливей нет на свете,

Затем, что вами я любим, что жребий мой,

Презренный, проклятый, почтили вы слезой.

Эрнани!

Мой удел благословен отныне;

Он мне явил цветок над пропастью в стремнине.

Не только вам одной сказал все это я, —

Внимает в небе мне предвечный судия.

Возьми меня с собой.

Но это преступленье —

Сорвав цветок, увлечь его с собой в паденье.

Я им дышал хоть миг — и счастлив был судьбой.

Другому жизнь отдай, надломленную мной.

Будь старику женой. Не льщусь мечтой ревнивой.

Я возвращаюсь в ночь. Забудь — и стань счастливой.

Нет, я пойду с тобой — среди лесов, стремнин

Делить твою судьбу.

Пусть я уйду один.

Эрнани, ты бежишь? О, горе одинокой!

Отдать всю жизнь — и быть отвергнутой жестоко

И после всей любви и горести такой

Блаженства не иметь хоть умереть с тобой!

Я изгнан, осужден! Я обречен судьбою…

Как бессердечны вы!

Я остаюсь с тобою.

Ты хочешь этого? Я здесь. Иди сюда!

Я остаюсь с тобой — надолго, навсегда.

Забудем все.

Присядь на этот камень белый.

Слепят меня очей твоих горящих стрелы.

О, спой мне песенку, что пела ты порой,

Когда твой черный взгляд в ночи сверкал слезой!

Мы будем счастливы. Полна до края чаша.

Забудем все вокруг; минута эта — наша.

О, говори, мой друг! Ведь так приятно нам

Любить и всей душой внимать любви словам —

Вдвоем, вдали от всех. Какое обаянье —

В безмолвии ночном внимать любви признанья!

Здесь, на твоей груди, я так забыться рад…

О счастье! О любовь, о донья Соль!

Набат!

Ты слышишь? Там набат!

Как! Он тебя тревожит?

То свадьбы нашей звон.

Вставай, беги! О боже!

Вся Сарагоса здесь!

То факелы в честь нас.

То свадьба средь могил. То свадьба в смертный час.

Заснем.

Сеньор! Сеньор! Там сбиры и алькады.

Во весь опор летят на площадь кавалькады.

Спасайтесь, господин!

О да, беги во тьму!

На помощь!

Я готов. Прекрасно.

Смерть ему!

Дай шпагу!

Ну, прощай.

Ах, я всему виною!

Куда же ты?

Идем. Я здесь тебя укрою.

Как! А мои друзья?

Любимый! Жизнь моя!

Мне страшно.

Коль умрешь, умру с тобой и я.

Дай поцелуй.

Мой муж! Эрнани мой! О боже!

Наш первый поцелуй.

Последний он, быть может.

Сегодня наконец! Сегодня, в час ночной,

Не дядя я, а муж, о герцогиня, твой.

Ведь я прощен? Я был неправ перед тобою;

Я заставлял тебя бледнеть, краснеть порою;

Я слишком был ревнив и на сужденья скор, —

Ведь опровергнуть ты могла мой приговор.

О, как обманчив глаз! Как мы несправедливы!

Пускай я видел сам тех юношей счастливых, —

Что в том? Не должен был я верить и глазам.

Но что поделаешь? Уж слишком стар я сам.

Оставьте! Вам никто не делает упрека.

Нет, все же я неправ. С такой душой высокой

Измены не таят. Я знаю, донья Соль,

Что в жилах у тебя испанской крови соль.

О да, та кровь всегда чиста и благородна:

Все убедятся в том.

Послушай. Не свободна

Душа моя, когда в тебя я так влюблен

На склоне дней. Я зол, ревнив — таков закон, —

И красота в других и юности цветенье

Мне причиняют страх, внушают подозренье.

Завидуя другим, я сам стыжусь порой.

Судьба — насмешница: в любви, уже седой,

Но жгущей сердце нам столь пламенно и смело,

Наш дух и юн и свеж, хотя бессильно тело.

Пред юным пастухом, — покуда мы идем,

Он с песней звонкою, я с сумрачным челом,

Он в зелени лугов, я в темном старом парке, —

Я говорю себе: о, что все башни, арки

Владений герцогских? Я б тотчас отдал их,

Как и свои поля с дубами рощ густых,

Свои стада овец, бредущие в долины,

Свой титул, древний род и все свои руины,

Всех предков доблестных из рода моего —

За домик пастуха, за молодость его.

Он в смоляных кудрях, и взор его так ясен,

Похож на твой; и ты сказала б: «Он прекрасен».

Что думать обо мне? Я стар уж — что скрывать!

Хотя и Сильва я, чем стал бы я пленять?

Все это ясно мне. Вот видишь, как люблю я!

Весь мир я отдал бы за молодость такую.

Напрасные мечты! Мне — свежесть юных сил?

Нет, раньше я, чем ты, приду в страну могил.

Кто знает?..

И поверь — все эти кавалеры

Являют не любовь, не сердце, а манеры.

Полюбит девушка такого всей душой, —

Ей — смерть, ему же смех. Их пестрокрылый рой

Напоминает птиц окраской, воркованьем,

Любовью, как перо, подверженной линяньям.

Пускай у стариков сил меньше, взор темней, —

Надежней их крыло и лучше, хоть тусклей.

Мы любим преданно. Что тяжкий шаг, седины?

Чело изрыто, но на сердце нет морщины.

Но коль старик влюблен, щади его любовь!

У сердца нет седин, и в нем живая кровь.

О нет, любовь моя не искрится, играя,

Как бусы из стекла, — в ней сила есть иная:

Отцовство, дружба, честь; и сам я тверд душой,

Как кресел дедовских тяжелый дуб резной.

Я так тебя люблю! Душой, к тебе летящей,

Люблю, как любят день, на небо восходящий,

Как любят нежность роз, как любят звезд чертог.

С тобою быть все дни, ловить след милых ног,

Узреть чело твое и взгляда совершенство —

Вот счастье для меня, вот вечное блаженство!

Увы!

К тому же мир обычай чтит такой:

Оканчивая жизнь, старик полуживой,

Уже склонившийся над мрамором могилы,

С невинным ангелом, с голубкой сизокрылой,

Остаток делит дней, и бодрствует она

Над жалкой старостью, что в ночь идти должна.

Вот благородный долг, вот дело высшей чести,

Прямой порыв, когда, живя со старцем вместе,

Шлешь утешение ему на склоне дней,

Быть может, без любви, но всей душой своей.

О, будь мне ангелом с душою девы нежной,

Чтоб я, старик, свой пыл, отныне безнадежный,

Остаток жалких дней мог разделить с тобой —

Как с нежной дочерью, как с любящей сестрой.

Не знаю, кто из нас скорей придет к могиле,

Сеньор; и не всегда, покорны юной силе,

Мы жить хотим. Увы! Так часто говорят:

Здесь медлят старики, а юные спешат.

И угасает взор, глубокой тьмой покрытый,

Как темный ров могил, что придавили плиты.

О мысли мрачные! К чему на сердце тень,

Дитя, в такой святой, такой веселый день?

Но время все течет. Мы говорим час целый,

А вам уже пора одеться для капеллы.

Скорей! Где ваш убор? Теряю счет часам.

Где свадебный наряд?

Что торопиться нам?

Пора!

Что скажешь, паж?

Сеньор, стучит в ворота

Какой-то пилигрим, иль нищий, или кто-то

Другой, прося впустить.

О, кто бы ни был он,

Приносит счастье гость, от бури огражден.

Впустить его! Скажи, что нового на свете?

Где вождь разбойников, занявший чащи эти,

Наполнивший страну столь дерзким мятежом?

Эрнани? С тем, кого зовем мы горным львом,

Покончено!

Мой бог!

Как?

Одержал победу

Король. За ним сейчас он сам спешит по следу.

Оценен в тысячу эскудо он; и я

Уверен — он убит.

Он умер без меня,

Эрнани!..

Умер он? О дева пресвятая!

Отныне счастье к нам приходит, дорогая.

Где светлый ваш убор? Как счастлив я, как рад!

Двойное празднество.

О траурный наряд!

Снеси ей мой ларец, мой дар души влюбленной.

Пускай нарядною предстанет, как мадонна,

Чтоб спорил взор ее с убором дорогим

И чтоб в восторге пал пред нею пилигрим…

Там, кстати, ждет один, войти сюда не смея, —

Вели его впустить, проси сюда скорее!

Заставить гостя ждать — нехорошо.

Сеньор…

Мир дому вашему!

Ты гость мой с этих пор.

Привет!

Ты пилигрим?

Да.

Шел ты, без сомненья,

Через Армильяс?

Нет, не в этом направленье.

Там бой кипит сейчас.

С мятежниками бой,

Не правда ль?

Может быть.

Эрнани, их герой…

Что сталось с ним, тебе известно?

Нет. Он кто же?

Его не знаешь ты? Тем хуже. Не похоже,

Чтоб ты награду взял. Эрнани — это тот

Мятежник, чья вина давно возмездья ждет.

В Мадриде будет он, увидишь сам, качаться.

Я не туда.

А он мог каждому достаться.

Посмотрим.

Но куда ты держишь путь?

Сеньор,

Я в Сарагосу путь держу.

В святой собор?

Иль по обету в храм к мадонне?

Да, к мадонне.

Пиларской?

Да.

Кого такой обет не тронет?..

Обещанное мы должны отдать святым.

А после занят ты намереньем каким?

Увидеть трон ее — вот все твои желанья?

Да, видеть я хочу священных свеч пыланье,

Мадонну, в глубине, под сводами колонн,

Ее златой венец, ее слепящий трон,

А после я вернусь.

Скажи мне имя, званье.

Я — Руй де Сильва.

Но…

Ну что ж, храни молчанье,

Коль хочешь. Здесь никто не спросит, как зовут.

Ночлега ищешь ты?

Да, герцог.

Будь же тут

Как дома. Мир с тобой. Не должен ты смущаться.

А что до имени, то «гостем» будешь зваться.

О, кто бы ни был ты, переступи порог:

И дьявол — гость, когда его нам шлет сам бог.

Моя мадонна здесь. Склонись в мольбе пред нею —

И счастье обретешь.

О нежный друг, скорее

Идем! Но где ж кольцо, венок цветов живых?..

Кто тысячу монет взять хочет золотых?

Эрнани я!

Он жив!

Я тот, кого повсюду

Вы ищете…

А вы уж думали, что буду

Я Дьего звать себя? Эрнани — имя мне!

Изгнанник я — и нет почетнее в стране

Другого имени. Вот голова, какою

Вам можно оплатить свой пир. Я много стою!

Я вам ее дарю. Для вас — богатство в ней.

Вяжите руки мне, вяжите поскорей.

Иль нет, — к чему? — меня уж вяжет цепь другая

Навек…

О боже мой!

О дева пресвятая,

Мой гость сошел с ума!

Ваш гость — разбойник, враг!

Не слушайте его!

Поверьте, это так!

Как! Тысяча монет? Такая сумма!.. Боже…

Ручаться мне нельзя за слуг моих…

Так что же?

Тем лучше, хоть один найдется пусть средь них.

Продайте же меня.

Молчите. Слов таких

Не должно слышать им.

Друзья, вот случай верный:

Изгнанник я, бунтарь, разбойник беспримерный, —

Эрнани!

Замолчи!

Эрнани!

Замолчи!

Здесь свадьба! Но и я хочу своей свечи.

Меня невеста ждет.

Она не так прекрасна,

Как ваша, но меня она все ж любит страстно;

И Смерть зовут ее.

Скорее! Что же вы?

О небо!

Золото — оценка головы.

Он — дьявол!

Эй, сюда! Вот золото, с которым

Из жалкого слуги ты можешь стать сеньором.

Ну что ж? Дрожите вы? О, как мне не везет!

Брат! Тронувший тебя сам от меня падет.

Пусть сам Эрнани ты, пусть полон ты коварства

И пусть за жизнь твою нам предлагают царство, —

Ты все-таки мой гость. Тебя хранит мой дом

От Карла самого — ведь ты мне дан творцом.

За жизнь твою себя отдам я на закланье…

Племянница моя, уж близок час венчанья, —

Идите же к себе. Чтоб замок крепче стал,

Ворота на запор.

О, если б хоть кинжал!

Я поздравляю вас! Все эти украшенья

Внушают мне восторг, приводят в восхищенье!

Прекрасное кольцо — камней так ярок свет,

Колье сработано отменно, и браслет

Изваян так хитро, — но все же не хитрее,

Чем вы, таящая бесчестные затеи!

И что ж вы отдали взамен за весь убор?

Немножечко любви? Не правда ль, сущий вздор?

О боже, так предать! И жить, стыда не зная!

Иль жемчуг тот фальшив, иль то подделка злая, —

Медь вместо золота, сапфир, где блеска нет,

Брильянты ложные, колец обманный свет?

Ах, если это так, — как тот убор, отныне

Ты сердцем лжешь своим, как надо герцогине!

Нет, здесь все подлинно, все — роскоши печать;

Одной ногой в гробу, он не посмел бы лгать.

Все есть:

колье, кольцо, алмазные подвески,

Корона герцогинь в сиянии и блеске…

О, как его любовь почтительна, нежна!

Подарку нет цены!

Вы не дошли до дна.

Кинжал у короля мне помогла мадонна

Отнять, когда он мне сулил богатства трона.

Неблагодарный! Я отвергла трон для вас.

К ногам твоим упав, из огорченных глаз

Я слезы осушу; я за твои страданья

Отдам всю кровь свою и все свое дыханье!

Эрнани, я люблю, прощаю, я полна

Любовью к вам, лишь к вам.

Прощает мне она

И любит! Кто бы мог, услышав оскорбленья,

Подобные моим, мне даровать прощенье?

О, как бы я хотел, когда бы только мог,

Коснуться, ангел мой, хоть следа милых ног!

Друг!

Ненавидеть ты должна меня. Но все же

Скажи мне: «Я люблю». Что этих слов дороже

Для сердца в горести? Из женских уст порой

Лишь слово нужно нам, чтоб вновь ожить душой.

Считать любовь мою такой непостоянной!..

Ужель уверен он, скиталец безымянный,

Что сердце женщины, где он один живет,

Лишеньям вместе с ним богатство предпочтет?

Увы, я клевещу! И на твоем я месте

«Довольно!» — крикнул бы безумцу, в жажде мести

Тебя клянущему, — все лишь затем, что он

То гневом яростным, то страстью ослеплен.

Скажи мне: «Уходи!» Жестока будь со мною —

Я все приму затем, что ты нежна душою,

Что терпелива ты, что не гнала ты прочь.

Я зол, и жизнь твою моя б чернила ночь;

Твоя ж душа чиста, дух светел, непокорен,

И виновата ль ты, что я так зол и черен?

Стань герцога женой! И добр и знатен он,

Ольмеда — мать его, он Алькалой рожден.

О, будь богата с ним, живи с ним в добром счастье!

А я… ты знаешь, друг, что не в моей уж власти

Достойно одарить тебя. Что б я принес

С собой в приданое? Кровь иль потоки слез,

Изгнанье, цепи, смерть, жизнь в страхе, вне закона, —

Вот дар мой, вот колье, вот брачная корона!

О, ни один супруг не даст жене своей

Таких жемчужных бус — из горя и скорбей.

Стань старика женой! Он будет горд судьбою.

Нет, кто б поверить мог!.. С голубкою такою,

Изгнанник, рядом я. И кто бы, видя нас,

Тебя — спокойною, меня — в мой грозный час,

Тебя — цветок, в ночи безгорестно растущий,

Меня — ладью средь скал под бурею ревущей,

Сказал, что в этот час дорога нам одна!

Прав сотворивший мир: не мне ты суждена.

Тебя ль своей судьбе отдам я беспокойной?

Душой, что я украл, владеет пусть достойный.

Согласья на любовь господь нам не давал.

Сказав, что так судьба велела, я солгал.

К тому же месть, любовь — окончатся со мною.

И вот иду я прочь с двойной своей мечтою:

Не в силах ни карать, ни страсть тебе внушить;

Для мести призванный, могу я лишь любить.

Прости!.. Оставь меня… Вот два моих желанья.

Не отвергай их, нет! Я шлю их в миг прощанья.

Тебе — вся жизнь, мне — смерть. Не знаю, почему

Со мной в могильную идти ты хочешь тьму.

Жестокий!

Арагон и ты, Эстремадура!

На все, что делаю, судьба взирает хмуро.

Я ваших взял сынов, я за себя — увы! —

Заставил биться их — и вот они мертвы.

То были самые храбрейшие в Кастилье;

Они лежат в горах, где пули их сразили,

Отважно, на спине, лицом в небесный свод,

Чтоб видеть небо вновь, лишь бог их позовет.

Вот то, что сделал я тому, кто был со мною.

Ужель такого ты пленяешься судьбою?

Пусть герцог, пусть сам ад, пусть даже сам король —

Все лучше для тебя, чем я… О донья Соль!

Нет друга у меня, который мной гордится.

Покинут всеми я. Так пусть судьба свершится;

Я должен быть один. Оставь меня совсем,

Не делай из любви религии. Зачем?

Молю тебя, беги! Ты думаешь, быть может,

Что я один из тех, кого мечта тревожит,

Кто к цели избранной бестрепетно идет?

О нет! Я темный рок, я страшных сил полет!

Я порождение слепой и мрачной тайны,

Я дух, родившийся из тьмы необычайной,

Иду невесть куда; и слушать обречен

Дыхание стихий, безумных сил закон.

Все ниже, ниже путь. Прервать нельзя движенья;

А если оглянусь, усталый, на мгновенье,

Я слышу вновь: «Иди!» И пропасть так страшна.

В ней отсвет крови есть; она озарена

Ужасным пламенем; в нее готов упасть я.

Все гибнет вкруг меня; я приношу несчастье…

Беги же прочь! Сойди с дороги роковой, —

Тебе невольно зло я принесу с собой.

О боже!

Демон мной владеет, дух постылый.

Он всемогущ, но дать мне счастье он не в силах.

Ты — счастье: значит, ты — пусть страстью мы горим —

Не можешь стать моей. Будь счастлива с другим!

О, если бы судьба, в своем стремленье странном,

Послала счастье мне! Нет, было б то обманом,

Будь герцогу женой.

Иль не довольно вам?

Разбили сердце мне и рвете пополам.

Нет, вы не любите меня!

О дорогая!

Ты — тот костер, где я сейчас живу, пылая.

Но должен я бежать. О, не вини меня!

Нет, вас я не виню. Но все ж погибну я.

Смерть! Смерть из-за меня! Нет, я того не стою,

К чему?

Что я могу?

Твой взор горит слезою.

Я этому виной. И кто мне отомстит?

Ведь ты меня простишь? Душа не так болит,

Когда в очах твоих я вижу слез дрожанье,

Туманящее взор, исполненный сверканья.

Мертвы мои друзья. Мне душу полнит мрак.

Прости. Хочу любить, и сам не знаю как,

И все же я люблю глубоко, всей душою.

Не плачь! Давай умрем! Будь целый мир со мною, —

Тебе б я дал его! Но я сражен судьбой.

О, как прекрасен ты, лев благородный мой!

Люблю!

Когда б любовь, блаженство нам даруя,

Могла б и смерть нам дать!

О, как тебя люблю я!

Властитель мой! Люблю! Я вся теперь твоя!

С какой бы радостью кинжал твой встретил я!

Ах, не боитесь вы, что вас сам бог накажет

За эту речь?

Ну что ж? Пусть он нас прежде свяжет.

Ты хочешь этого? Я сделал все, что мог.

Так вот кого пустил к себе я на порог!

О небо! Герцог!

Вот чем платят мне отныне!

«Старик, иди взгляни, крепки ль твои твердыни,

Ворота заперты ль, на башенных зубцах

Стоит ли день и ночь охрана на часах,

По росту отыщи себе вооруженье,

Подставь свой дряхлый стан под тяготы сраженья —

Сполна оплатится доверчивость твоя,

И то, что ты мне дал, верну с избытком я».

О небо! Я шестой десяток доживаю;

Что значит бешенство разбойников — я знаю;

Не раз ночной порой, свой выхватив клинок,

Я в бегство обратить бродяг полночных мог;

Убийц, изменников с собой я видел рядом

И слуг, хозяину несущих кубок с ядом,

И тех, кто без молитв предсмертных умирал;

Знал Борджа, Сфорцу я и Лютера встречал, —

Но все ж такого я не видел преступленья[431]:

Здесь гость хозяину наносит оскорбленье!

Был не таков мой век. Такой измены вид

Вдруг старца ужасом в дверях окаменит,

И он, под тяжестью ужасного страданья,

Как надмогильное застынет изваянье.

Испанцы, мавры! Как такой злодей живет!

О Сильва, слушайте! О доблестный мой род!

Прости, что пред тобой я, гневом ослепленный,

Гостеприимства мог на миг забыть законы.

О герцог!

Замолчи!

Вы, предки! Прям ваш взгляд;

Вам небо видимо, и знаете вы ад.

Скажите, кто же он, тот человек, — откуда?

То не Эрнани, нет: предатель он, Иуда!

О, дайте наконец, я вас молю, ответ!

Могло ль подобное случиться с вами? Нет!

О герцог!

Видите? Он говорит, бесчестный!

Что замышляет он, о предки, вам известно, —

Не слушайте его. Обманщик он и ждет,

Что кровь рука моя в своем жилье прольет,

Что я таю в груди, забыв веленья чести,

Как в день семи голов[432], одну лишь жажду мести.

Себя изгнанником сочтя, меня опять

Не Сильва — Ларою осмелится он звать.

Он скажет, что он гость и мой и ваш, сеньоры…

О предки! Гневные не отвращайте взоры,

Но рассудите нас.

О Сильва! Коль могло

Столь благородное явиться нам чело,

Столь сердце чистое, ум смелый и глубокий,

Так это вы, сеньор, хозяин мой высокий!

Я, говорящий здесь, виновен, я смущен.

Что я могу сказать, когда я осужден?

Да, я хотел украсть жену твою, — о боже! —

Бесчестьем запятнать твое хотел я ложе.

Всю кровь, что есть во мне, — пролей ее клинком

И, осушив его, не думай ни о чем.

Виновна я, не он! Лишь мне готовьте мщенье!

Молчите, донья Соль! Вот лучшее мгновенье.

Оно мое, мое! Нельзя его отнять.

Я должен герцогу здесь многое сказать.

О герцог, в смертный час я клятвою старинной

Клянусь: виновен я, а донья Соль невинна.

Вот все. Виновен я, она чиста! Ты б мог

Вернуть доверье ей, мне — в грудь вонзить клинок.

Да, можешь бросить ты в дверях мой труп кровавый

И вымыть пол. Пусть так! Ведь ты имеешь право.

Ах, я всему виной. Люблю его…

Он мой!

Да, я люблю его.

Вы любите?

Постой!

Что там за шум?

Сеньор, то сам король с толпою

Несметною стрелков, при нем герольд с трубою.

Король! Удар судьбы!

Спросил он, почему

Ворота заперты.

Король? Открыть ему!

Погиб он!

Спрячься здесь скорей.

Моей судьбою

Теперь владеешь ты. И этой головою.

Я пленник твой.

Молю за жизнь его, сеньор!

Его величество король!

С каких же пор,

Кузен мой, вход сюда ты держишь загражденным?

Клянусь, давно считал я меч твой притупленным

И в час, когда к тебе я шел, не ожидал

Найти в руках твоих сверкающий кинжал!

Не странно ли гореть столь юношеским пылом?

В тюрбанах, что ли, мы? Зовусь я Боабдилом

Иль Магометом, да? Зачем, скажи мне, ты

Решетку опустил и поднял все мосты?

Сеньор…

Забрав ключи, займите все проходы!

А! Воскресили вы былых восстаний годы?

Так, герцог мой, себя ведете вы со мной?

Ну что ж, я, как король, ответ вам дам прямой.

Я горы перейду и сам, закован в латы,

Дворянство задушу средь гнезд его зубчатых.

Король, тебе верны все Сильва…

Что хитрить?

Ответь, иль башни я велю — все десять — срыть.

Костер погашен — да, но искра догорает.

Бандиты умерли — вождь жив. Его скрывает

Де Сильва, герцог мой. Эрнани, дерзкий вор,

Мятежник, — у тебя, здесь, в замке?

О сеньор,

То правда.

Хорошо. И головой своею

Ответит он иль ты!

Я возражать не смею.

Пусть будет так.

Готов на жертву ты? Вперед!

Ищите пленника.

Из рода Сильва вот —

Старейший, пращур мой, герой, большое имя.

Дон Сильвий, тот, что был три раза консул в Риме.

Вот здесь дон Гальсеран де Сильва — Сид второй!

В соборе Торо он, в гробнице золотой;

Средь тысячи свечей горит над ним корона.

От подати в сто дев он спас народ Леона.

Дон Блас, что сам себя изгнал во цвете лет

За то, что королю неправый дал совет.

Кристобаль. В битвы час, когда под Эскалоной

Дон Санчо, наш король, чей шлем, столь оперенный,

Приманкой был врагам, сказал: «Спаси меня!» —

Он шлем его надел и дал ему коня.

Дон Хорхе. Выкупил когда-то из неволи

Рамиро-короля.

Дивлюсь я вам все боле,

Дон Руй!

Вот Гомес Руй. В делах он вознесен.

Сант-Яго был магистр и Калатравы он[433].

Кто тяжесть вынес бы его вооружений?

Он триста взял знамен, он триста вел сражений.

Он трону подарил Монтриль, Хаэн, Суэц

И умер в нищете. Склонитесь наконец!

Хиль, сын его, с душой и верной и суровой:

Всех королевских слов его надежней слово.

Гаспар! Мендосы кровь и Сильвы слились в нем.

Со всем дворянством мы соседствуем родством.

Страшась нас, Сандоваль не раз роднился с нами;

Манрике, Лара нам завидуют веками,

И враг наш Аленкастр. Наш род пятой своей

Уперся в герцогов, главою — в королей.

Вы насмехаетесь.

Дон Васкес, прозван — Умный.

Дон Хайме — Сильный, тот, что в храбрости безумной

Замета с маврами сдержал своей рукой.

Но я иду к другим, и лучшим.

Прадед мой!

Жил шесть десятков лет, держать умея слово,

Хотя бы дал жиду…

Вот старика седого

Портрет — то мой отец. Герой последний он.

Когда был маврами захвачен граф Хирон,

Шестьсот взяв воинов, отважный и суровый,

Он поскакал вослед, чтоб с друга сбить оковы.

Из камня изваять Хирона он велел

И взял его с собой и средь враждебных стрел

Клялся не отступать, покуда этот камень

Чела не отвратит, не дрогнет пред врагами.

Он бился, победил, из плена друга спас.

Мой пленник!

С ним наш род высокий не угас.

Все скажут: «Вот они, герои поколений,

Де Сильва, храбрецы!»

Скорее! Где мой пленник!

Вот мой портрет. Король, благодарю вас. Вы

Хотите, чтоб он стал посмешищем молвы?

«Изменник был рожден высокою семьею,

И гостя своего он продал с головою!»

Твой замок гнусен мне, и он пойдет на слом!

Но буду я за все вознагражден потом.

Велю я башни срыть в знак королевской мести,

И станет конопля расти на этом месте.

Пусть лучше коноплей покроется оно,

Чем мне на имени своем носить пятно.

Не правда ль, предки?

Ты ответить головою

Мне, герцог, обещал…

Иль той, или другою.

Не правда ль, предки?

Вот вам голова моя.

Возьмите!

Хорошо. Но все ж обманут я.

Мне нужно голову иную, молодую,

Чтоб мертвой взять ее за кудри. А такую?..

Палач напрасно бы волос на ней искал:

Для пятерни его ты слишком гладок стал.

Молчите, о король! Честь ею не забыта.

Она ценней для вас, чем голова бандита.

Вам Сильва не нужны? С каких же это пор?

Отдай Эрнани нам!

По совести, сеньор,

Нет!

Обыщите всё! Все башни, закоулки,

Подвалы, погреба.

Но камень замка гулкий

Надежен, как я сам. И нам двоим позволь

Ту тайну ото всех хранить.

Я твой король!

Пусть станет замок мой добычей разрушенья, —

Я смерть в нем обрету, но не скажу.

Моленья

Напрасны. Где бандит? Ты хочешь, чтоб отнял

Я голову твою и замок?

Я сказал.

Мне не одна уже нужна теперь, а обе.

Возьмите герцога!

Король, в столь дикой злобе

Вы отвратительны!

Что вижу? Донья Соль?

Нет, не испанское в вас сердце, мой король.

Не слишком ли сейчас вы к королю суровы?

Сюда я из-за вас пришел, на все готовый.

От вас один мне путь — иль в ад, иль к небесам.

Когда не любят нас, легко стать злыми нам!

Когда бы только взор ко мне вы устремили,

Великим бы я стал, я стал бы львом Кастильи!

Но в тигра превратил меня ваш дерзкий гнев:

Молчите — это тигр ревет, рассвирепев.

Но все ж покорен я!

Тебя, кузен, я знаю:

Велений чести я в тебе не отвергаю.

Будь верен гостю ты, неверен королю.

Я лучше: я тебе прощение дарю.

Невесту только я возьму себе залогом.

Да? Только?

Как, меня?

Да, вас!

Ну что ж, не много!

Вот милость высшая! Вот благородства путь!

Он голову щадит, но мне терзает грудь.

Прощенье!

Выбирай меж нею и злодеем.

Одно из двух.

Король, мы возражать не смеем.

Спасите, о сеньор!

Ах, как несчастна я!

Кровь дяди, кровь его… Нет, может быть, моя!

Иду за вами вслед.

Да, мысль была прекрасна!

И прекословить мне она уже не властна!

Что взяли вы?

Пустяк.

Кольцо или браслет?

Да.

Я узнаю.

Да.

Земля! Небесный свет!

Как бессердечен он, властитель мой надменный!

На помощь! Рушьте всё! Рассыпьтесь прахом, стены!

Оставьте мне ее! Я ею жив одной!

Так выдай пленника!

О, сжальтесь надо мной!

И не смотрите так. Я подойти не смею.

Ты хочешь?

Да!

Ах!

Нет!

Я жизни не жалею.

Ее!

Возьми ж ее! Все лучше, чем позор.

Прощай.

Мы свидимся…

Храни вас бог, сеньор!

Король, уходишь ты, лицо твое сияет;

И верность грудь мою отныне покидает.

Ну!

Выбирай! Король уже покинул дом,

Пора с тобою нам поговорить вдвоем.

Бери! И поскорей! Иль взять рука страшится?

Дуэль? Нет, не могу, старик, с тобою биться.

Вот как? Боишься ты? Не ровня мне? Мой бог!

Что в том? Противника, с клинком скрестив клинок,

Я равным делаю, весь гневом пламенея.

Старик…

Убей меня иль сам умри скорее!

Умру. Ты спас меня — и жизнь свою, мой враг,

Я отдаю тебе. Возьми ее…

Ах, так?

Он хочет смерти сам.

Молись без промедленья.

Тебе я шлю сейчас последнее моленье!

Шли небу.

Нет, тебе! Я жизнь тебе отдал.

Рази! Все хорошо — меч, шпага иль кинжал!

Но сжалься над душой несчастною моею —

Пред тем как я умру, дай повидаться с нею!

С ней повидаться?

Да, услышать в смертный час

Хоть голос доньи Соль — увы, в последний раз!

Ее услышать?

Да. Ревнуешь ты, я знаю.

Послушай, жизнь моя уже подходит к краю.

Прости. Когда нельзя увидеть мне ее,

Услышать дай, — и я уйду в небытие.

Лишь голос услыхать! Пойми мое желанье.

С какою радостью я испущу дыханье,

Когда моя душа, которой жизни нет,

Ее души в очах увидит нежный свет.

Ни слова не скажу я, верь, твоей невесте.

Убей меня потом.

О небо! В этом месте,

Которое всегда так глухо, так мертво,

Ужель не слышал ты?..

Не слышал ничего.

Тебя или ее хотел взять тот, кто губит…

Кто ж взял ее?

Король.

Старик, ее он любит!

Как!

Он ее увез! Он — враг и нам и ей.

Проклятие! Вперед! Вассалы! На коней!

В погоню!

Хочешь ты догнать скорей злодея?

Но юности рука найдет его вернее.

Я твой. Я отдал жизнь тебе, старик. Позволь

Отмстить за честь твою, отмстить за донью Соль.

Есть право у меня делить твое отмщенье —

У ног твоих молю на это разрешенья.

Поскачем вслед за ним. Я — твой и меч и нож.

Дай мстить мне за тебя. Потом меня убьешь.

Потом, что захочу, я сделаю с тобою?

Да!

Чем клянешься ты?

Отцовской головою.

А вспомнить это все захочешь ли ты сам?

Послушай, вот мой рог. Что б ни предстало нам,

Когда б ты ни решил, в каком бы ни был месте,

Раз день уже настал для этой страшной мести,

Для гибели моей — труби в мой рог тотчас.

Я твой.

Дай руку мне.

Все слышали вы нас!

Здесь!

Лиги сборища проходят в этом месте!

Здесь всех их в кулаке держать я буду вместе.

Что ж, трирский выборщик, в пещере столь глухой

Ты место лиге дал? Удачен выбор твой!

Всем гнусным замыслам нужны свои подвалы;

Над плитами всегда легко точить кинжалы.

Большая ждет игра. В ней ставка — жизнь моя[435].

Убийцы! Чья возьмет — еще не знаю я.

Для дела гнусного под кровом черной ночи

Прекрасно выбран склеп. Вам — к смерти путь короче.

Далёко ли идет подземный этот ход?

До самой крепости.

Нам, кажется, везет.

С другой же стороны примкнул он к церкви старой, —

Зовется Альтенгейм.

Рудольф убил Лотара

В том месте. Лиги цель должна мне быть ясна.

Какие у тебя есть в списке имена?

Есть Гота.

Знаю я, о чем он так хлопочет:

Он императором германца видеть хочет.

И Гогенбург.

А он — клянусь своей душой! —

С Франциском хочет ад, отвергнув рай со мной!

Дон Хиль Тельес Хирон.

Кастилия и Дева!

Изменник! Моего не избежит он гнева!

Есть слух, что у жены застал вас как-то он

В тот день, когда он сам испанский стал барон.

Чтоб отомстить за честь, собрал он всю отвагу.

И на Испанию не медля поднял шпагу.

Кто в списке есть еще?

С другими занесен

Епископ Васкес. Там один из первых он.

Что ж, тоже за жену он захотел отмщенья?

Есть Лара, дон Гусман; он жаждал награжденья —

Был вами обойден.

Цепь знака моего

На горло хочет он? Дадим ему его.

Есть герцог Люцельбург. Он грезит дни и ночи…

Его столь длинный рост мы сделаем короче.

Есть Аро — хочет он Асторгу,

Сто чертей!

Все Аро делались добычей палачей!

Всё.

Тут недостает… Граф, перечти скорее,

Ты назвал семь голов. Мой счет куда полнее.

Я только купленных бандитов не назвал

Из Трира, Франции…

Бродяги, чей кинжал,

Готовый засверкать столь мстительно и колко,

Влечется к золоту, как к полюсу иголка!

Но двое новых есть; отвага в них видна

И дерзость: молодой и старый.

Имена?

А возраст?

Двадцать лет тому, кто юн.

О боже!

А старцу — шестьдесят.

Один еще не дожил,

Другой свой прожил век. Ну что же? Я хочу

Помочь обязанность исполнить палачу.

Изменников щадить не хочет меч мой правый:

Всегда на смену он придет секире ржавой.

Он императорский мой пурпур отсечет,

Чтоб пышной мантией украсить эшафот.

Но буду ль избран я?

Совет свое сужденье

Выносит в этот час.

Я полн недоуменья.

Франциск ли, Фридрих ли Саксонский, что лукав

И прозван Мудрецом? Пожалуй, Лютер прав:

Все к худшему идет. О делатели славы!

Лишь злата доводы ваш любит род лукавый!

Саксонец — еретик, граф Палатинский глуп,

А примас[436] Трира зол и на разврат не скуп.

Богемец — за меня и гессенские принцы;

Но все они малы, как земли их провинций.

О, молодых глупцов и старцев злых совет!

Короны? Много их. Но головы? Их нет.

Пигмеи! Ваш совет, где мудрость вся иссякла,

Я мог бы завязать в свой львиный плащ Геракла!

А если пурпур снять, то в каждом короле

Не больше разума, чем в жалком Трибуле[437].

Три голоса нужны мне, друг мой! Как приманку,

Я отдал бы свой Гент, Толедо, Саламанку

За три их голоса. Ты видишь, друг, готов

Я ради этих трех мне нужных голосов

Дать часть из Фландрии, одну из двух Кастилий, —

Но только чтоб назад мы их потом отбили!

Как! Шляпу ты надел?

Я назван был на «ты»[438] —

Я стал испанский гранд.

О жалкие мечты!

Тщеславье, пустота! Продажные отродья!

Им все бы выгода, грядущие угодья!

На лестницах моих не стоит ничего

Им крошки подбирать величья моего!

Бог, император? Да. Святой отец? Признаю.

Но герцог?.. Но король какой-то?..

Полагаю,

Что вашу светлость ждет избранье.

Светлость — я?

Мне не везет ни в чем. Всё в сане короля.

Он избран или нет — я все же гранд испанский.

Но как узнаем мы, кто властелин германский?

Каких сигналов ждать нам с башенных вершин?

Ждать пушечной пальбы. Саксонский — залп один;

Два выстрела — Франциск; три — Карлоса избранье.

О, эта донья Соль! Души моей страданье!

Коль изберут меня — скажите ей скорей.

Быть может, цезарем и я понравлюсь ей!

Король, вы так добры!

А ты молчи до срока!

Я не сказал того, что я таю глубоко.

Когда узнаем мы решенье?

До зари;

Ждать час, не более.

Три голоса! Лишь три!

Но дерзкий заговор раздавим мы сначала,

А там решим, как мне та мантия пристала.

Три голоса нужны! И есть они у них!

Агриппа все расчел. Среди светил ночных

Тринадцать ярких звезд в небесном океане

Плывут к моей звезде, ей радуясь заране.

Имперский троп за мной! Слух все же разнесен:

Франциску Жан Тритем[439] предрек такой же трон.

О, я бы предпочел, коль впрямь я трона стою,

Оружьем подкрепить пророчество такое!

Все предсказания столь тонких мудрецов

Верней находят цель без всяких лишних слов,

Лишь только армия, где пушки есть и пики,

Пехота, всадники, фанфары, трубы, клики,

Указывает путь хромающей судьбе

И бабкой служит ей в предродовой борьбе.

Так кто же прав из них: Тритем или Корнелий?

Лишь тот, кто с армией идет упорно к цели,

Кто правоту свою оружием крепит,

Кому помочь готов ландскнехт или бандит, —

Вот те, что выпрямить должны ошибки рока,

Кроя события по прихоти пророка.

Несчастные глупцы! Надменно взор подняв,

Стремясь к владычеству, они твердят: я прав!

У них есть пушек строй, чье дымное дыханье

Способно города снести до основанья,

Солдаты, корабли, — и вы убеждены:

Они свое возьмут насилием войны.

О нет! Покорные земных судеб закону,

Что к пропасти скорей приводит нас, чем к трону,

Они, чуть сделав шаг, сомнения рабы,

Пытаясь разгадать намеренья судьбы,

Не верят уж себе и в странном колебанье

Искать у колдуна стремятся указанья!

Иди. Моих врагов сейчас назначен сбор.

Да, ключ от склепа где?

Подумайте, сеньор,

О графе Лимбургском, начальнике охраны.

Он дал мне этот ключ, он ваш сторонник рьяный.

Иди же, сделай все, что сказано.

Всегда

Готов я вам служить.

Три раза выстрел? Да?

Прости, великий Карл! Средь сводов одиноких

Есть место лишь для слов суровых и высоких.

С негодованием ты б слушал над собой

Докучных наших фраз честолюбивый строй.

Великий Карл, ты здесь! Как мрачная гробница,

Величием твоим полна, не разлетится?

Ты в самом деле здесь, привыкший созидать!

О, как ты можешь здесь во весь свой рост лежать?

Какое зрелище — Европа, что тобою

Оставлена такой могучей и большою!

Она — как здание, где наверху стоят

Лишь два избранника, царей поправших ряд.

Все страны, герцогства, все царства, маркизаты

Идут из рода в род и по наследству взяты.

Народ же цезаря творит и папу сам,

А случай к случаю ведет их по векам.

Вот равновесие, вот что порядком стало.

Плащ избирателя и пурпур кардинала,

Священный сей синклит, причина всех тревог, —

Лишь видимость одна, а миром правит бог.

В потребности времен рождается идея:

Она растет, живет, все строя, всем владея,

Вот — человек она, сердца к себе влечет,

И в страхе короли ей зажимают рот;

Вот — входит в их конклав, сенат или собранье,

И видят короли — не знавшая признанья,

Она царит уже, она растет во мгле

С державою в руке, с тиарой на челе.

Да, цезарь с папой — всё. Да, всё, что есть на свете, —

Иль в них, иль через них. И в полном тайны свете

Стоят они; и бог, по милости своей,

Обрек их пиршеству народы и царей,

За стол их усадил под полным грома небом,

Чтоб целый мир служить им мог насущным хлебом.

Вдвоем сидят они; в их власти шар земной,

Они порядок в нем блюдут своей косой.

Всё — им. И короли в дверях, полны смущенья,

Вдыхают запах блюд, глядят на угощенья

И, зависти полны к тому, что видят тут,

Чтоб лучше разглядеть, на цыпочки встают.

Под ними мир лежит, как лестница крутая.

Один царит, рубя, другой — лишь разрушая.

Власть — первый, истина — второй. И заключен

Смысл жизни только в них. Они — себе закон.

Когда идут — равны, едины в мире целом,

Один весь в пурпуре, другой в покрове белом.

Так цезарь с папою — две части божества.

Со страхом шар земной приемлет их права.

Быть императором! Как близко чую власть я!

А вдруг не суждено мне стать им? О несчастье!

Да, как он счастлив был, здесь спящий человек!

И как он был велик — в прекрасный давний век!

Власть императора и папы нерушима.

Они превыше всех. Живут в них оба Рима[440].

Таинственный союз их вяжет меж собой;

Они слепили мир и стали в нем душой.

Народы и царей расплавив, как в горниле,

Европу новую они для нас отлили,

Прибавив в этот сплав могуществом своим

Ту бронзу, что векам оставил Древний. Рим.

Завидная судьба! И все ж — конец, могила!

К какой же малости пришла вся эта сила!

Быть императором, быть принцем, королем,

Законом быть земли и быть ее мечом,

В Германии стоять гигантом, слыша клики,

Быть новым Цезарем, быть Карлом, быть Великим,

Страшнее Аттилы, славней, чем Ганнибал,

Огромным, словно мир, — чтоб здесь ты прахом стал!

Желай могущества, чтоб лечь таким же прахом,

Как император лег! Покрой всю землю страхом

И славой, строй, крепи свой мир в избытке сил,

Но не мечтай сказать: «Я все уже свершил!»

Ввысь здание веди своими же руками;

Но знай, что от него останется лишь камень

Могильный с надписью, завещанной векам,

Чтобы дитя ее читало по складам.

Как ни прекрасна цель, живет в вас гордость злая, —

Она уходит в смерть. О власть, власть мировая!

Уже я близок к ней. Ее касаюсь я,

И что-то шепчет мне: «Она уже твоя!»

Ах, если б было так! Встать твердо, без сомнений,

Над миром государств, идущих как ступени,

И своду быть замком, и видеть под собой

Земных властителей вниз уходящий строй;

Пятою попирать всех королей, под ними

Всех феодалов, всех, кто гордо носит имя

Бургграфа, герцога иль дожа, кто почтён

Епископским жезлом, кто граф или барон,

А ниже — мелюзгу, плебеев в общей груде,

Тех там, на дне, кого зовем мы просто «люди»…

А люди — это толп дыханье, моря вой,

Немолчный гул и плач, крик, горький смех порой,

Стенания, что сон земли тревожат старой

И в уши королей врываются фанфарой;

Да, люди — города, деревни, башен ряд

И с высоты церквей растущий вширь набат.

Опора нации, народ, терпя обиды,

Выносит на плечах всю тяжесть пирамиды;

Живые волны сам, колеблет средь зыбей

Ее величие подвижностью своей,

Сдвигает с места все; на гранях вознесенных.

Как жалкую скамью, так потрясает троны,

Что короли, забыв раздоры, войн каприз,

Вздымают к небу взор. Смотрите лучше вниз!

Народ! То океан. Всечасное волненье:

Брось что-нибудь в него — и все придет в движенье.

Баюкает гроба и рушит троны он,

И редко в нем король прекрасным отражен.

Ведь если заглянуть поглубже в те потемки, —

Увидишь не одной империи обломки,

Кладбище кораблей, опущенных во тьму

И больше никогда неведомых ему.

И этим управлять! Коль выпадет избранье,

Ты, слабый человек, высот достигнешь зданья.

А пропасть — под ногой… О, только б в этот час

Величием таким не ослепило глаз!

О пирамида стен, внизу которой море!

Вершина так узка, ступне неверной — горе!

За что ж держаться мне? Что, если, ослабев,

Услышу под собой земли растущий гнев,

Ее живущих недр движенье, содроганье?

Что делать, коль дадут мне шар тот в обладанье?

Смогу ль его поднять? Под тяжестью не пасть?

Быть императором? И так трудна мне власть…

Нет, нужно быть иным, чтоб, не смутясь душою,

Свой дух соразмерять с удачею такою.

Но я? Великим быть? О, кто мои мечты

Направит, укрепит?

Да, Карл Великий, ты!

О, так как ты решил, наперекор преградам,

Что мы сейчас стоять должны с тобою рядом,

Наполни грудь мою, из сумрака могил,

Величием своим, порывом гордых сил!

Дай мир постигнуть мне, но с зоркостью своею.

Он мал, но я его коснуться все ж не смею.

Столпотворения мне покажи черед,

Что ввысь от пастуха до цезаря идет,

Где каждый, горд собой на собственной ступени,

Глядит на низшего в насмешливом презренье.

Открой мне тайну жить, царить и побеждать!

Скажи, что лучше гнать врагов, чем их прощать.

Ведь так? Коль может вдруг во тьме своей гробницы

Героя тень от гроз подземных пробудиться

И, камень отвалив, что ей налег на грудь,

Огромной молнией в смятенный мир сверкнуть, —

Когда уж нет тебя, Германии владыки, —

Скажи, возможно ль что свершить мне, Карл Великий?

Скажи, хотя б твое дыхание могло,

Сорвавши гроба дверь, разбить мое чело!

Позволь мне одному в твой склеп стопой несмелой

Войти и увидать твой лик окаменелый.

Не отметай меня дыханием своим;

На ложе каменном привстань. Поговорим!

Хотя бы ты сказал и голосом и взглядом

О том, что душу нам мертвит могильным хладом, —

Я выслушаю все, — лишь не слепи меня

Сверканьем вечного в твоей могиле дня!

Но если промолчишь, позволь тогда смиренно

Взирать на череп твой, вместилище вселенной.

Позволь измерить мне величие твое —

Всех выше дел земных твое небытие.

Когда не тень твоя, пусть прах мне скажет слово!

Войдем!

О небо! Вдруг прошепчет он сурово,

Вдруг встанет и пойдет, высокий и прямой,

И выйду я на свет с седою головой!

Но все ж — войдем!

Кто там, в гробнице одинокой,

Такого мертвеца тревожит сон глубокий?

И в этот час!

Ах, да! Меня убить хотят!

Войдем!

Ad augusta.

Per angusta.[441]

Хранят

Святые нас!

И те, кто мертв.

И небо даже.

Кто там?

Ad augusta.

Per angusta.

На страже

Нам надо быть.

Кто там?

Ad augusta. Я свой.

Входи скорей.

Ну вот. Все в сборе. Гота, твой

Почин. Друзья мои, тьма просит освещенья.

Король испанский Карл, нам чуждый по рожденью,

К святой империи стремится.

Он умрет!

Такой же для него в свой час конец придет!

Да будет так!

Смерть!

Смерть!

Пусть служит ей приманкой!

Германцем был отец.

А мать была испанкой.

Уж не испанец он, не немец он для нас.

Смерть!

Если же ему имперский трон сейчас

Дадут?

Они? Ему?

Он не увидит трона.

Отрубим голову, а с ней падет корона.

Священный трон заняв, он сделаться бы мог

Священнейшим, кого единый судит бог!

Нет, раньше, встретив смерть, простится он с мечтами.

Его не изберут!

Не будет править нами.

Так сколько нужно рук, чтоб пал он с тех вершин?

Одна.

И сколько же ударов в грудь?

Один.

Кто нанесет его?

Мы все.

Час воздаянья!

Там трон творят, а мы — свершители закланья.

По жребию…

Молись!

Пусть с богом он идет, —

Разит, как римлянин, и, как еврей, умрет!

Пусть не страшат его колеса, дыба, клещи,

Пусть гимн поет в тисках средь факелов зловещих

Убив, пусть встретит смерть недрогнувшей душой, —

Исполнит долг свой.

Кто?

Эрнани!

Жребий мой!

Мой враг в моих руках. Я мести ждал, о боже,

Так долго!

Уступи удар мне.

Он дороже

Мне жизни! И пускай не мучит зависть вас.

Ведь счастие ко мне приходит в первый раз!

Ты нищ. Я дам тебе и замки, и владенья,

И тысячи крестьян, и земли, и селенья,

Чтоб ты один удар сейчас мне уступил.

Нет!

Для него, старик, не обретешь ты сил.

Ты слаб!

Я духом тверд, пусть руки слабы стали.

По ржавчине ножон ты судишь о кинжале.

Ты мне принадлежишь!

Я — вам. Но мне — мой враг.

Послушай, друг, твой рог я возвращаю…

Как!

Ты возвращаешь жизнь? Нет! Я хочу отмщенья!

То небом решено — и нет мне отступленья.

То мщенье за отца… иль больше — видит бог!

Ее ты мне вернешь?

Я возвращаю рог.

Нет.

Взвесь мои слова!

Добычу должен взять я.

Ты счастье взял мое — прими ж теперь проклятье!

Брат! Прежде, чем его почтут избраньем там,

Ты должен Карлоса сегодня…

Знаю сам!

Его столкнуть смогу я в область тьмы и тлена.

Пусть на изменника падет его измена,

И бог поможет нам! Пусть каждый граф, барон

Заменит мстителя, коли погибнет он!

Друг друга заменять клянемся без изъятья, —

И Карлос пусть умрет.

Клянемся!

Чем же, братья?

Клянемся все крестом!

Пусть он в грехе умрет!

Сеньоры, что же вы? Вас император ждет.

Молчание и ночь! Вы, мрака порожденье,

Иль думаете вы, что это сновиденье,

Что всех я вас приму среди теней ночных

За изваяния на плитах гробовых?

Нет, камни не ведут такие разговоры.

И все же вам поднять свои придется взоры.

Карл Пятый здесь стоит — разите же скорей!

Как, вы не смеете? Вам и не быть смелей.

Десятком факелов вы своды озаряли;

Мне стоило дохнуть — и все они пропали.

Смотрите, в вашем я испуганном кругу

Их много погасил, но больше их зажгу!

Ко мне, о соколы! Здесь и гнездо и птица.

Свой свет зажгу и я. Могила озарится.

Смотрите!

Вот сюда. Они в руках у нас.

Один, без стражи, был он лучше, чем сейчас.

Великим Карлом встал он предо мной сначала, —

Теперь лишь Пятый Карл.

Мой коннетабль, Алькала!

Кастильи адмирал! Обезоружьте их!

О император мой!

Алькад дворцов моих!

Два избирателя, полны благоговенья,

Вам принести свое приходят поздравленье.

Впусти их.

Донья Соль!

Священны вы сейчас,

Карл, император наш! Теперь в руках у вас

Весь мир — и Римская Мы в корона[442].

Кто б из властителей желал иного трона?

Сначала Фридрих был Саксонский наречен.

Сочтя достойным вас, отрекся тотчас он.

Король, примите же корону и державу!

Империя сейчас венчает вас по праву,

Дает порфиру, меч. Вас выше в мире нет.

Я, возвратясь, приду благодарить совет.

Кузен Баварский мой, я рад, что ты со мною.

Как, брат Богемский, вам обязан я — не скрою.

Карл! Дружбой связаны мы были вековой,

Отец — с твоим отцом и деды меж собой.

Ты юн, ты на пути, всегда враждой объятом, —

Ты хочешь, буду я тебе средь братьев братом?

Я с детства знал тебя и не могу забыть…

Король Богемии, нельзя ль скромнее быть?

Идите же!

Виват!

Сбылось! Мне трон достался!

Я император, да, раз Фридрих отказался!

Здесь император! Он! Что вижу! Жизнь моя,

Эрнани!

Донья Соль!

И не замечен я…

Сеньора!

Тот кинжал со мной.

О дорогая!

Молчите все!

А, вы притихли, ожидая?

Сейчас большой урок мной будет миру дан.

О Лара, Гота — вы, сыны высоких стран,

Что делали вы здесь?

Скажу без колебанья, —

Нам нечего скрывать, не трудно нам признанье.

Мы Валтасаровы слова пришли писать[443],

Дать Кесарю все то, что должно отдавать.

Довольно!

Сильва, ты?

Двоим нам места мало.

Власть, наши головы — всё жизнь ему послала.

Когда-то горностай носили вы с трудом,

Но пурпур к вам идет: кровь не видна на нем.

О Сильва, мой кузен, в коварстве неуклонном

Не заслужили вы, чтоб дольше быть бароном!

Вы изменили мне, вам герб ошибкой дан.

Родриго-королем граф создан Хулиан.

Берите только тех, кто носит чести имя;

А прочих…

Он спасен!

Меня считайте с ними.

Когда взнесен топор, то я, пастух простой,

Могу со знатными равняться здесь виной!

Чтоб быть на уровне секиры, их разящей,

Сейчас во весь свой рост я встану настоящий.

Бог скипетр дал тебе. Меня же сделал он

Сегорбы герцогом, Кардоны; я рожден

Маркизом Монруа и графом Альбатера;

Да, я виконт де Гор — здесь честь моя и вера;

Принц Арагонский я; в изгнанье я рожден,

Сын изгнанный отца, который был казнен

Твоею волею, о Карл, король Кастилий!

Преградой меж собой мы мщенье положили:

У вас был эшафот, у нас стальной кинжал.

Рожденный герцогом, я здесь бандитом стал.

Но так как тщетно я точил о скалы шпагу

И закалял в ручьях своих клинков отвагу, —

Накройтесь; гранды мы!

С покрытой головой

У нас есть право пасть на плахе пред тобой.

Я, Сильва, Лара, ваш по праву рода, чести, —

Хуан Арагонский я; я, графы, с вами вместе.

Хуан Арагонский я! Король! О палачи,

Расширьте эшафот. Точите все мечи!

О небо!

Я забыл, что есть вражда меж нами.

Но тот, кто оскорблен, хранит ее годами.

Обида — пусть о ней обидчик позабыл —

В обиженной груди рождает прежний пыл.

Но я властитель твой, я сын отцов, что были

Грозой твоим отцам и часто их казнили.

Прощенье, властелин! Молю вас всей душой!

Пусть с ним умру и я! Возлюбленный он мой,

Супруг мой. Им одним дышу я. Что за муки!

О, если б нас убить могли вы без разлуки!

Я здесь у ваших ног, я умоляю вас!

Как вам империя, мне дорог он сейчас!

Прощенье!

Что за мысль во взгляде вашем стынет?

Что ж! Альбатеры цвет, Сегорбы герцогиня,

Маркиза Монруа, — вставайте, донья Соль!

Все имена, Хуан!

Кто говорит? Король?

Нет, император.

О!

Вот, герцог, вам супруга!

О небо!

Мой кузен, они любить друг друга

Достойны. Сильвы честь не снизит Арагон.

Не честь моя скорбит.

С врагом я примирен!

Дать волю гневу? Нет! Безумное желанье!

Они лишь оскорбят твой возраст состраданьем.

Сгорай без пламени, от всех страданье скрой,

Будь тверд, чтоб не могли смеяться над тобой!

О герцог мой!

В душе — одной любви сиянье.

О счастье!

Погаси, душа, свое пыланье,

Пусть разума теперь царит холодный свет.

Взамен любовных дум, которых больше нет,

Германия со мной, и Гент мой, и Кастилья.

Я император, я орел, простерший крылья;

В груди своей несу не сердце — щит с гербом.

Вы Кесарь!

Дон Хуан, достоин ты во всем

Того, чем славен род.

И девушки прелестной.

Склонись!

Прими мой дар.

Служи мне, герцог, честно!

Вот званье рыцаря теперь тебе дано!

С тобой иная цепь, и лучшее Руно,

Какого нет со мной, — пусть я наследник Рима, —

Объятье женщины, что любит и любима.

Ты счастье обретешь, я — лишь имперский трон.

Имен не помню я. Месть, ненависть, закон —

Я все хочу забыть. Я всем дарю прощенье!

Вот то, что миру я сказал бы в поученье.

За Карлом Первым, чей был королевский трон,

Карл Пятый следует, и император он.

В глазах Европы всей величество в короне

Не сирота в слезах — империя на троне!

Да здравствует наш Карл!

Один я ни при чем.

И я!

Я с ним не схож. Я в мщенье тверд моем!

Кто всех нас изменил?

Дружней поднимем клики

В честь Карла Пятого.

Не я, а Карл Великий!

Оставьте нас вдвоем.

Доволен ли ты мной?

От королевских уз свободен я душой?

Скажи, сумел ли я уйти от жизни старой?

Соединил свой шлем я с римскою тиарой?

На мировую власть имею ль право я?

Уверен ли мой шаг? Пряма ль тропа моя

Средь варварских руин, которую со славой

Ты проложил для нас стопою величавой?

От твоего ль огня я факел засветил?

Твой голос понял ли, встающий из могил?

Ах, я совсем один перед величьем власти.

Я миром окружен, где воют, бьются страсти:

Уплаты ищет Рим, пора смирить датчан,

Франциск, Венеция, там Лютер, Сулейман[445],

Там тысячи клинков во мраке ждут чего-то.

Ловушки, западни, враги, враги без счета,

Десяток стран, что страх внушают королям.

И этим хаосом я должен править сам!

Я спрашивал тебя: в чем тайна управленья,

С чего начать? И ты ответил мне: «С прощенья!»

О счастья светлый день! Да здравствует невеста!

Вся Сарагоса здесь. На улицах нет места.

При свете факелов нет свадьбы веселей,

Нет ночи сладостней, влюбленных нет милей!

Всё император наш!

Когда в ночном покое

Для хитростей любви с ним вместе шли мы двое,

Кто мог бы нам сказать, чем кончится игра?

Я был там.

Слушайте. Все рассказать пора.

Три сердца пылкие: король, бандит, придворный,

Одною женщиной плененные, упорно

Стремились к ней — и кто ж из них достиг побед?

Бандит!

Но странного, мне кажется, здесь нет.

И счастье, и любовь, куда ни кинешь взоры, —

Взлет меченых костей. Выигрывают воры!

Достиг богатства я среди чужих услад.

Сначала граф и гранд, потом в дворце алькад.

Я даром времени не потерял, признаться.

Старались королю вы чаще попадаться —

Вот тайна.

Никому не уступал я прав.

И жили вы всегда за счет его забав.

А старый герцог где? Ступил на край могилы?

Маркиз, не смейтесь так! Он полон гордой силы.

Он донью Соль любил. Он шесть десятков лет

Был черен волосом — и стал за сутки сед.

Но в Сарагосе здесь его уж не видали?

Ужели гроб ему поставить в брачной зале?

А император наш?

Сегодня грустен он;

Ведь Лютер на него всегда наводит сон.

О Лютер! Вечно он предмет забот и скуки!

С тремя солдатами его бы взял я в руки!

И Сулейман его тревожит…

Сулейман!

Что Лютер, что Нептун, что царь подземных стран!

Зачем мне все они? Ведь женщины прекрасны,

Так весел маскарад, и я шучу всечасно.

Вся в этом суть.

Он прав. Я сам уже не тот.

Когда день празднества порою подойдет,

Чуть маску нацепил — и голова другая.

Вот странно!

Если б жил он, маски не снимая!

Не это ль комната супругов молодых?

Сейчас они пройдут.

И мы увидим их?

О да!

Пусть будет так. Невеста так прекрасна!

А император добр. Эрнани — враг опасный,

И — с Золотым руном! С невестою! Прощен!

Будь император я, давно лежал бы он

На ложе из камней, она б — в шелках лежала.

О, если б мне его пронзить клинком кинжала!

Из грубой мишуры его создатель сшил;

Одеждою он граф, умом он альгвасил.

О чем вы?

Здесь, мой граф, не место ссоре жаркой.

Он мне читал сонет, написанный Петраркой.

Заметили ли вы, сеньоры, меж кустов,

Меж роз и юных дев, меж платьев всех цветов

Тот призрак в домино над балюстрадой сада,

Что траурным пятном стоит средь маскарада?

Да, черт возьми!

Кто он?

Когда я угадал,

То — дон Пранкасио, наш славный адмирал.

Нет!

Маски он не снял.

Он этого не хочет.

То — герцог Сома; он о славе лишь хлопочет

И жаждет взор привлечь.

О нет!

Кто б это был?

Под маской! Тише, он!

Когда жильцы могил

Выходят, вот их шаг…

Стой, маска!

Между нами,

Сеньоры: у него в глазах сверкнуло пламя!

Коль дьявол он, я с ним поговорю.

Сквозь сад

Идешь из ада ты?

Нет, не из ада — в ад!

Могильной мрачностью слова его звучали.

Что страшно в час иной, смешно на карнавале.

Плохая шутка!

Что ж! Коль это сатана

Пришел смотреть наш пляс, — пока нам жизнь дана,

Мы будем танцевать!

Смеется он над нами.

Узнаем завтра всё.

Нет, посмотрите сами,

Что сделал он сейчас?

Сошел, угрюм и нем, —

И больше ничего.

Забавно!

Не совсем.

Маркиза, танец мой?

О граф, когда мы вместе,

За нами муж следит и думает о мести.

Вот лишний повод нам быть вместе. Он же рад,

Что дело есть ему. Идемте.

Странный взгляд

У этой маски был.

Они идут. Вниманье!

Друзья мои!

Ты в нас рождаешь ликованье!

Святой Иаков! Он Венеру вводит в дом!

Какая ждет их ночь вслед за подобным днем!

Какие будут там лобзания и речи!

Стать феей, видеть все — как дверь закрылась, свечи

Погасли, — что милей?

Уж поздно. Мы идем?

Пускай хранит вас бог!

Будь счастлив!

Мы вдвоем!

Ушли.

Моя любовь!

Сейчас… ночной порою…

Мой ангел, ночь пришла, и вместе мы с тобою.

О, как устала я! Не правда ль, дорогой,

Все это празднество души мрачит покой?

Да, счастье, милый друг, нам не легко бывает.

Лишь в бронзовых сердцах оно свой след врезает.

Восторг страшит его, плетя гирлянды роз;

В его улыбке смех, а также близость слез.

Твоя ж улыбка — день!

О, подожди немного!

Ах, я твой верный раб! Нет, не гляди так строго!

Все будь по-твоему. Я не хочу просить.

Ты над собой властна. Как скажешь, так и быть.

Когда захочешь ты, я петь, смеяться стану.

Душа моя горит. Скажи «смирись!» вулкану, —

И он закроет зев, что был пылать готов,

Покрыв бока свои ковром живых цветов.

Везувий стал рабом, для нежных чувств забавой,

И можешь ты не знать, что грудь в нем дышит лавой.

Цветов твой хочет взор? Прекрасно! Пусть кипит

Гроза в его груди, — но будет зелен вид.

Со слабой женщиной вы стали добрым, милым,

Эрнани, сердца друг!

Что в имени постылом?

Не называй меня Эрнани! Что мне в нем?!

Ты вспоминаешь то, что сам считал я сном.

Я знаю, жил такой Эрнани, и, бывало,

Бесстрашный взор его сверкал клинком кинжала;

Изгнанником он жил в ночной тиши, средь скал,

И только слово «месть» вокруг себя читал;

Проклятье вслед за ним влачилось по стремнине.

Эрнани больше нет! И я люблю отныне

Лишь песню соловья, леса, цветущий луг.

Принц Арагонский я и доньи Соль супруг!

Я счастлив!

Счастлива и я!

Какое дело

До тряпок мне, что я у входа сбросил смело?

В давно покинутый я возвратился зал.

Небесный херувим меня у двери ждал.

Из праха я воздвиг разбитые колонны,

Зажег огонь, раскрыл ряд окон запыленных

И вырвал на дворе растущую траву.

Восторгом, радостью и счастьем я живу.

Пусть замки мне вернут, где раньше предки жили,

И пусть с почетом я войду в совет Кастилий.

Иди ко мне на грудь с пылающим лицом.

Пускай оставят нас! Забудем все кругом,

Я нем, я ослеплен, вновь жить я начинаю.

Все стер я, все забыл. Безумье? Ум? Не знаю.

Люблю вас! Вы моя! Душа моя полна!

На черном бархате горит огонь Руна!

Украшен и король цепочкой был такою.

Не замечала я. Была к нему слепою.

А бархат или шелк — не все ли мне равно?

Лишь на твоей груди заметно мне Руно.

Ты благороден, горд, сеньор мой!

Лишь мгновенье

Постой! Ты видишь, друг, я плачу от волненья.

Смотри, какая ночь!

Мой герцог, подожди,

Дай мне взглянуть вокруг, услышать ночь в груди!

Погасли все огни, все звуки карнавала.

Здесь только ночь и мы. Блаженство нас объяло.

Не кажется ль тебе — природа в тихий час

Со счастья нашего не сводит нежных глаз?

Луна на небесах, погружена в мечтанье,

Как мы, вдыхает тьму и роз благоуханье.

Смотри, огней уж нет. Повсюду тишина.

Лишь подымается задумчиво луна.

Пока ты говорил, лучи ее дрожали

И с голосом твоим мне в сердце проникали.

Спокойной я была, веселой, милый мой,

И умереть в тот миг хотела бы с тобой!

Несешь забвение ты голосом прелестным!

Он кажется таким далеким и небесным.

Как путник в челноке, теченьем увлечен,

Скользит по воле струй, когда закат зажжен,

И берегов следит кудрявых очертанья,

Так весь я погружен душой в твои мечтанья.

Уж слишком тихо все, и слишком мрак глубок.

Хотел бы ты звезды увидеть огонек?

Иль голос услыхать, и нежащий и странный,

Летящий издали?

О друг непостоянный!

Ты только что бежать хотела от людей!

От бала, да! Но там, где птицы средь полей,

Где соловей в тени томится песней страстной

Иль флейта вдалеке!.. О, с музыкой прекрасной

Нисходит в душу мир — и, как небесный хор,

Встают в ней голоса и рвутся на простор.

Ах, если б услыхать…

О горе!..

Ангел сам исполнил все мечтанья,

Твой добрый ангел, друг.

Мой ангел!

Вот опять!

Могла ли, дон Хуан, я рог ваш не узнать?

Не правда ль?

Это вы — участник серенады

Такой прелестной?

Как?

О, эти маскарады!

Люблю я дальний рог, поющий в тьме лесной!

Он ваш и мне знаком, как голос дорогой.

Там бродит злобный тигр и шлет свое рычанье.

То рога вашего, о дон Хуан, звучанье.

Эрнани называй меня! Эрнани я!

Вновь с этим именем слита душа моя.

Что слышу я!

Старик!

Как мрачны ваши очи!

Что с вами?

Там старик смеется в мраке ночи.

Иль вы не видите?

Ты бредишь? Что с тобой?

Какой старик?

Старик!

О милый, милый мой,

Что в сердце ты таишь, скажи мне, умоляю,

Скажи!

Но я клялся…

Клялся?

Как быть, не знаю…

Нет, пощажу ее.

Что говорил я? Нет!

Вы говорили мне…

Нет… Это был лишь бред.

Я болен, может быть… Нет, не страшись, не надо.

Что делать? Чем помочь? Служить тебе я рада.

Зовет! Я клятву дал! Зовет!

Ах, где кинжал?

Конец, всему конец!

О, как ты бледен стал!

То рана старая, огнем былым пылая,

Открылась…

Пусть уйдет она.

О дорогая,

Послушай, где ларец, что я носил с собой

В дни горя и нужды?

Я знаю, милый мой.

Что делать мне, скажи.

Там есть флакон стеклянный,

Где налит эликсир, целить способный раны,

Дай мне его скорей!

Иду, иду, мой друг.

О, как я счастлив был! Как стал несчастен вдруг!

Уж пишут на стене мне роковое слово,

И вновь судьба глядит в лицо мое сурово!

Так! Но замолкло все. Шагов не слышно там.

Когда б то было сном!

«Что б ни предстало нам,

Когда б ты ни решил, в каком бы ни был месте,

Раз день уже настал для этой страшной мести,

Для гибели моей, — труби в мой рог тотчас.

Я — твой». Жильцы могил тогда слыхали нас.

Ну что же? Ты готов?

То — он!

Пришел к тебе я,

В твой дом, сказать, что срок уже настал. Скорее!

Ты медлишь!

Хорошо. На мне твоя печать.

Что должен сделать я?

Ты можешь выбирать —

Кинжал иль этот яд. Я все принес с собою.

Мы вместе выйдем.

Да.

Молись.

Я тверд душою.

Твой выбор?

Яд.

Пусть так! Скорей дай руку. Вот!

Пей!

Подожди, молю! Пускай заря взойдет!

Коль сердце есть в тебе и нежных чувств отрада…

Не привиденье ты, не выходец из ада,

Не проклятый мертвец, не демон, — и следа

Клейма ты не несешь со словом «никогда»;

Коль знаешь счастья ты полет неудержимый —

Любить, быть молодым, жениться на любимой,

Коль женщина с тобой блаженства знала дрожь, —

До завтра дай мне жить! А завтра ты придешь!

Все «завтра», «завтра»… Нет! Срок этот — слишком дальний.

Сегодня же ты звон услышишь погребальный.

Зачем мне ночь терять? А если я умру —

Кто жизнь твою возьмет, как нужно, поутру?

Мне одному идти в могилу? Путь нам вместе.

Нет, демон, не с тобой. Я этой дикой мести

Не признаю.

Ах, так? Я понял все вполне!

Ужели так ничем ты и не клялся мне?

А голова отца? Ты позабыл, конечно?

О да, ты мог забыть: ведь юность так беспечна.

Отец! О мой отец!.. Теряю разум я.

Ты клятве изменил; черна душа твоя.

О!..

Коль в Испании нет ничего святого

И старых грандов сын уже не держит слова,

Прощай!

Не уходи!

Тогда…

О злой старик,

Уйти теперь, когда я вижу счастья лик!..

Я не нашла ларца!

Она! Она! О боже,

В какой ужасный миг!

Что с ним? Его тревожит

Мой голос! Что в руке твоей? Блуждает взгляд!

Что держишь ты в руке, скажи мне?

Это яд!

О боже!

О, скажи, какой ты тайной связан?

Что от меня скрывал?

Молчать я был обязан.

Жизнь мною отдана тому, кем я спасен,

И Сильве долг платить обязан Арагон.

Вы не его, а мой! Отныне жизнью, кровью

Вы связаны со мной.

Да, я сильна любовью.

Я защищу его, кто б на пути ни стал!

Коль можешь, защищай. Но все ж он клятву дал.

То правда?

Я клялся.

Нет, нет, ты, без сомненья,

Свободен от нее! То бред был, ослепленье!

Идем!

Оставь! Уйти я должен с ним сейчас.

Ему я слово дал. Отец мой слышит нас.

Уж лучше вам отнять тигренка у тигрицы,

Чем у меня того, с кем жизнь успела слиться!

Вы знаете ль, кто я? Жалела я всегда

И вашу седину, и дряхлые года;

Была я девушкой невинной и покорной,

Но гневом и слезой сверкает взгляд мой черный.

Вы видите кинжал? Бесчувственный старик,

Иль уж не страшен взгляд, что в сердце вам проник?

Смотрите же, дон Руй! Из одного мы рода.

Вы — дядя мне. Но пусть у нас одна природа —

Супруга моего коснуться я не дам.

Ах, я у ваших ног! Явите милость нам!

Прощенье, о сеньор! Я женщина, слаба я,

Теряю силы я, насилью уступая,

Молю пощады я у ваших ног, в пыли!

О, если б сжалиться над нами вы могли!

Что слышу, донья Соль?

О, сжальтесь! Мы в Кастильи

Все резки на словах. Когда б вы всё забыли,

Вернули мне его! Ведь не были вы злым!

Пощады! Вы меня убейте вместе с ним!

Я так его люблю!

Да, слишком!

Эти слезы…

Нет, нет, я не хочу, чтоб те сбылись угрозы,

Чтоб умер ты. Нет! Нет!

Он будет невредим —

И вас я полюблю, быть может.

Вслед за ним?

Остатками любви и дружбою небрежной

Хотите вы смирить порыв страстей мятежный?

Он лишь один вам мил! И счастлив он вполне.

А я? Иль, мните вы, приятна жалость мне?

Все будет у него: любовь, душа, корона.

Вам на меня взглянуть позволив благосклонно,

Он может, чтоб мою тем успокоить грудь,

Вам слово разрешить несчастному шепнуть,

Бродяге, что ему уж надоел немало,

С презрением плеснет остатки из бокала.

Бесчестие! Позор! Нет, надобно кончать.

Ну, пей!

Я слово дал. Хочу его сдержать.

Скорей!

О, подожди! Внемлите мне вы оба.

Нет, ждать я не могу. Уж он стоит у гроба.

Мгновенье, о сеньор! Как жестоки сейчас

Вы оба! Слушайте, что я хочу от вас.

Мгновенье — вот и все, что женщине здесь надо.

Позвольте же сказать, что для души отрада,

Что в сердце у нее! О, дайте же сказать!

Я тороплюсь.

Зачем так сердце мне терзать?

Что сделала я вам?

Ах, плач ее — терзанье!

Мне многое сказать вам надо на прощанье.

Пора!

О дон Хуан, излиться дай душой

И делай все тогда, что хочешь…

Мой он, мой!

Когда две женщины решают дело чести,

Нам мужество искать в другом уж нужно месте.

Поклялся хорошо ты головой отца, —

Пойду к нему, чтоб он узнал все до конца!

Прощай!

Остановись!

Мне ль отступить с позором?

Мне ль быть обманщиком, изменником и вором?

Иль хочешь, чтоб я шел, куда глаза глядят,

С клеймом на лбу моем? Отдай, верни мне яд,

Верни его — молю всем сердцем, всею страстью!

Ты хочешь?

Пей теперь!

Как? И она? Несчастье!

Возьми его.

Старик, смотри, как ты жесток!

О милый, для тебя тут есть еще глоток!

Ах!

Ты бы ничего мне не оставил в склянке,

Не знаешь сердца ты супруги-христианки,

Не знаешь страсти той, в чьих жилах Сильвы кровь,

Я первой выпила. Пей ты, моя любовь!

Пей, если хочешь…

О, что слышу я, несчастный!

Ты этого хотел.

Но эта смерть ужасна!

Нет, нет!

Но этот яд — прямой к могиле путь.

Не вместе ли должны мы в эту ночь заснуть?

А где — не все ль равно?

За клятвопреступленье

Вот месть твоя, отец!

О, страшные мученья!

Отбрось скорей флакон! Ах, я схожу с ума!

Остановись, Хуан! В той склянке смерть сама!

Дракон, стоглавый яд, в какой-то дикой страсти

Растет в груди моей, мне сердце рвет на части!

О, можно ль так страдать? Весь ад в душе моей!

Ах, что со мной сейчас? Огонь! Огонь! Не пей!

Нет, ты не вынесешь!

Ты — порожденье ада!

Ужели для нее другого нету яда?

Что сделал ты?

А ты?

О милый мой, приди

В объятия мои!

Ты слышишь боль в груди?

Нет.

Это свадьбы час. Блаженств ночных начало.

Не слишком ли бледна я для невесты стала?

Ах!

Час судьбы пробил.

Горит вся грудь моя!

Страдает донья Соль — и это вижу я!

Мне лучше, милый мой! Сейчас мы без усилья,

Чтоб вместе нам лететь, свои расправим крылья.

Вдвоем мы ринемся к иной, большой стране.

О, обними меня.

Проклятие на мне!

Благодарю судьбу за весь мой путь прекрасный

В изгнанье, средь врагов, в ночи, всегда опасной,

За то, что в час, когда я жизнью утомлен,

Здесь, на твоей груди, мне послан этот сон!

Как счастливы они!

Мне ночь легла на очи.

Страдаешь ты?

Нет, нет.

Ты видишь свет средь ночи?

Где?

Вот…

Он мертв.

Он мертв? О нет! Он крепким сном

Заснул! О мой супруг! Как хорошо вдвоем!

Мы оба здесь легли. То свадьбы нашей ложе.

Зачем его будить, сеньор де Сильва? Боже,

Он так устал сейчас…

Взгляни, любовь моя!

Вот так… в мои глаза…

Мертва! И проклят я!