Девятая рота. Дембельский альбом

5

Двое оперов сидели ночью в кабинете уголовного розыска и пили водку, закусывая ее килькой в томатном соусе. Рядом на столе, среди бумаг, стаканов и пустых консервных банок лежал проходивший по одному из дел портативный магнитофон, из которого неслась блатная песня…

— Я ничего не понимаю, Денис! — Развел руками капитан Устрялов. — Гоняемся за Быкаловым день и ночь, пасем его, как волки овцу, реально ловим с поличным, а толку — ноль. Мы сколько раз его на одной только наркоте брали?

— Дважды, Толик, — напомнил Кормухин. — А если с организацией притонов считать — четыре раза.

— Мы что, клоуны?

— Сам не пойму, зачем вообще пашем, Толя? — Кормухин разлил горючку по стаканам. — Наверное, по привычке. Уроды жируют, у них и мерсы, и телки такие, что глаза разбегаются…

— Да плевать на телок, Денис! Они скоро не то что заводы, весь город под себя подгребут! Ты разве не видишь, что даже прокуратура у них куплена с потрохами?

— Тс-с! — Кормухин с многозначительным видом приложил к губам указательный палец: мол, у стен есть уши.

— Даже прокурор, — продолжал Устрялов пьяным шепотом, — прокурор под дудку Быкалова пляшет!

Они замолчали. А магнитофон все так же невозмутимо и равнодушно крутил кассету, на которую какой-то неизвестный науке самодеятельный исполнитель записал свой крик души.

— Насчет прокурора полной ясности нет, — задумчиво сказал Кормухин. — Ты на него бочку так вот просто не кати, а то сам под нее попадешь.

— Я что-то не понял, Денис, ты сам-то на чьей стороне? — насторожился Устрялов.

— Да на твоей я стороне, не пыли! Просто все очень сложно, запутано.

— Да не запутано, а загажено! — с болью в голосе сказал Устрялов и уставился пустым взглядом на орущий магнитофон.

— Заманал, сука! — Устрялов со всего маху грохнул кулаком по кассетнику: он хрюкнул и замолк. Во все стороны брызнули куски пластиковой накладки.

— Хорошо, что у нас в кабинете телевизора нет, а то ты бы и его раскурочил, — невесело усмехнулся Кормухин. — Знаешь, что, друг мой Устрялов? А не дерябнуть ли нам еще по одной?

Но выпить им так и не удалось. На столе задребезжал телефон. Денис подхватил трубку.

— Кормухин слушает…

— Мужики! — крикнул на другом конце провода оперативный дежурный. — Срочно на выезд. В ресторане «Саяны» какой-то придурок с гранатой нарисовался.

— Толик! — Капитан Кормухин бросил трубку и, открыв сейф, достал оттуда табельный «Макаров». — Хватит водяру жрать. Поехали!

Вооружившись, оперативники бегом бросились на выход. У здания отделения милиции их уже ждала служебная машина.

— СОБР вызови! — крикнул Кормухин, пробегая мимо помещения дежурного.

В последнее время ни один выезд на место происшествия не обходился без спецназа — сводного отряда быстрого реагирования.

Олю окончательно добила ломка. Она металась по квартире, крушила мебель, била посуду, рвала на себе одежду и волосы. Губы у нее были искусаны в кровь, а глаза стали пустыми, черно-коричневыми. Сегодня ночью ей не повезло: она, как ни старалась, не смогла достать себе дозу героина. Точнее, наркотики в городе были, и купить их можно чуть ли не на каждом углу. Но денег ноль. А в душе — отчаянный страх и ожидание еще большей муки.

— Ма-а-а-ма-а-а! — кричала она и билась головой об пол. — Ма-а-мо-чка-а-а!

Оля выбежала на маленький балкончик своей хрущобы.

— Не могу… — прошептала, смахивая с лица крупные капли пота. — Не могу больше так жить…

Она перегнулась через перила и посмотрела с четвертого этажа вниз. Под балконом — асфальтовый тротуар. Самое то, чтобы разбиться в лепешку. Перекрестившись, она подалась вперед…

— Стой, дура! — заорала вдруг тетка Варвара с соседнего балкона. — Чего верещишь, манда окаянная, посреди ночи? Всему дому спать не даешь! А ну, заткни пасть, прошмандовка!

Вздрогнув от неожиданности, Оля с коротким криком отпрянула назад, взмахнула руками и, потеряв равновесие, упала назад, на порог комнаты. Завыла, заскребла по крашеным доскам ногтями, поползла в прихожую. Кое-как дотянулась до телефонной трубки. С трудом попадая в отверстия на диске, набрала номер.

— Але… — из последних сил прошептала она в трубку. — Позови… Быкалова.

Ей что-то ответили.

— Ты что, не понял, урод? Быкалова позови к телефону! Скажи, что Ольга Кириллова звонит!

Прошло еще немного времени.

— Да, слушаю, — мужской голос в трубке звучал уверенно и властно.

— Это я, Оля… — жалобно сказала она.

— А чего среди ночи? — хохотнул Быкалов. — До утра не подождать было?

— Не могу ждать…

— Тогда говори, в чем дело?

— Я согласна…

Она положила трубку, вытянула перед собой руки с исколотыми на локтевых сгибах синими и тонкими венами. И зарыдала…

Милицейский УАЗ подкатил к ресторану «Саяны». И почти одновременно с ним сюда же с рокотом мощного двигателя вырулил огромный «урал», кузов которого был переоборудован в металлическую будку с зарешеченными окнами — для перевозки арестантов. Из будки, грохоча тяжелыми ботинками, высыпали бойцы СОБРа, экипированные в стеклопластиковые шлемы-полусферы и бронежилеты.

Снайперы немедленно заняли выгодные позиции, взяв в оптические прицелы вход в увеселительное заведение и окна. Бойцы с автоматами окружили ресторан, держа оружие наготове. Командир СОБРа — коренастый широкоплечий старший лейтенант — подошел к устряловскому уазику.

— Здорово, мужики! — Он по очереди пожал руку Кормухину и Устрялову. — Кого здесь работаем?

— Да мудак какой-то с гранатой испортил людям праздник, клиентов на пол уложил, — объяснил Кормухин ситуацию.

— Взял заложников, то есть? — спросил собровец. — А граната у него откуда?

— Ты у меня спрашиваешь? — возмутился Устрялов. — Ты у него спроси, когда захватишь!

— Ну, это если он живой останется. Давайте лучше замочим его на хер, и всех делов, — предложил старший лейтенант.

— Дурацкое дело нехитрое, — возразил Кормухин. — Ты сделай так, чтобы и люди не пострадали, и сам этот придурок цел остался.

— Кормухин, — сочувственно посмотрел старший лейтенант на Дениса, — ты закон импотенции знаешь?

— Какой еще закон?

— А такой: хотеть — не значит мочь! Тут, брат, от хотения мало что зависит. Так что извини, будет как получится. Всем — внимание! — произнес он в портативную рацию. — Приготовиться к штурму…

— Что? Обосрались, сволочи? — Олег Лютаев, белый как мел и бесстрастный, как покойник, прохаживался по залу ресторана, размахивая ручной гранатой РГД-5. — Жируете туг, ублюдки! Икру черную ложками хаваете, а народ скоро с голоду дохнуть начнет! Куда харю поднял? — Кто-то из уложенных на пол посетителей попытался привстать и тут же получил ногой по заду. — Лежать!

Он уже шесть месяцев болтался без работы. С завода его уволили, как и несколько сотен других работяг. Вскоре после переселения бараки были отрезаны от городской линии холодного водоснабжения, а горячей воды там сроду не было. Через некоторое время вырубили и электричество. Комнаты топили печками-буржуйками. И пили. Пили все поголовно. Нет, пожалуй, трезвым оставался только старик Пахомыч. Поклявшись однажды завязать с водкой, он даже в этой критической ситуации оставался верным своему слову.

Лютый с товарищами по несчастью каждый день бродил по городу в поисках случайного заработка. Если повезет, удавалось подработать грузчиком — день-два, больше не брали, иногда удавалось попасть на овощную базу. Вот тогда в бараках появлялась картошка, капуста, морковка, и женщины варили борщ. С мясом, конечно, была напряженка. Но если изловчиться и выпросить в магазине говяжью кожу — ее обычно перемалывали в фарш и продавали, как натуральную говядину — то в борщ эта штука шла очень даже замечательно.

Многие из безработных стали подворовывать. Двух ребят за последние три месяца посадили. Доведенные до отчаяния такой жизнью, они ворвались в универмаг и внаглую потащили к выходу все, что подвернулось под руку. Там их скрутили охранники и вызвали милицейский наряд.

А на днях Лютого зверски избили. И за что? Вот здесь же, в центре, у служебного входа в ресторан «Саяны» он примостился у контейнера для пищевых отходов и стал ждать, когда из кухни вынесут что-нибудь съедобное. На этот раз это были говяжьи берцовые кости в большом алюминиевом баке.

Тащивший его мужик в белом фартуке и такого же цвета колпаке покряхтывал от напряжения. Олег вышел из-за контейнера ему навстречу — грязный, небритый, запущенный, и попросил не выбрасывать кости.

— Охрана! — испуганно заорал мужик во все горло.

Могучие бугаи налетели через секунду на Олега — вшестером на одного. И принялись молча, методично избивать его, а потом вышвырнули с хозяйственного двора.

Олег двое суток отлеживался в своем бараке, а потом решил вернуться в «Саяны», и не с пустыми руками…

Олю в особняк Быкалова его шестерки привезли на черном «мерседесе». Хозяин лично встретил девушку на пороге своего дома и проводил в роскошно обставленный каминный зал, больше всего напоминавший провинциальный музей средней руки. Белая резная мебель на гнутых ножках сверкала позолотой. Даже бар с подсвеченной зеркальной полкой был выдержан в стиле позднего барокко.

Бледная как труп гостья без сил опустилась на диван, даже не удостоив вниманием ни картины передвижников, украшавшие темно-зеленые стены комнаты, ни высокий, на одной ножке, столик с бронзовой скульптурой, изображавшей сезонного рабочего.

— Дай мне дозу! — попросила она умоляющим, срывающимся от напряжения голосом.

Торжествующий Быкалов молча вышел из гостиной и через минуту вернулся с полным шприцем героина и тонким резиновым жгутом. Торопясь и дрожа всем телом, девушка перетянула руку выше локтя, ввела в вену иглу. И секундой позже, закрыв глаза, откинулась на спину.

— А ты меня старой свиньей называла, дурочка… — улыбнулся Быкалов, подошел к бару и плеснул в стакан виски. — Ну, что? Будем дружить?

— Будем… — покорно кивнула Ольга.

— Вот и умница. — Быкалов медленно подошел к лежащей на диване девушке, скинул ботинок и поставил обтянутую пестрым носком стопу на ее плоский живот.

Не для того чтобы сделать ей больно, нет, он ведь не примитивный садист! А для того, чтобы унизить, показать, кто здесь хозяин, и почувствовать под ногой ее бугорок Венеры, увидеть который ему так хотелось…

В ресторане «Саяны» ярко горел свет, молоденькая певичка в сопровождении вокально-инструментального оркестра довольно удачно имитировала песню Антонова «Море, море, мир бездонный…».

Публика — все больше новоявленные миллионеры и перестроечной волны юркие бизнесмены — наслаждалась жизнью, потягивая французские вина или шотландский вискарь, стоивший вдвое дороже месячного заработка рабочего. Они в поте лица жевали крольчатину под сметаной или сражались до последнего с закованным в розовый панцирь тихоокеанским лобстером, со знанием дела рассуждая о том, что кальвадос — полное говно, и наша яблочная водка в сто раз лучше. В то же время их дамы, увешанные бриллиантами и золотыми побрякушками, как новогодние елки, пытались разобраться с виноградными улитками, доставленными в Красноярск самолетом прямо из Парижа.

И вдруг около часу ночи в этот уютный мирок ворвался немытый-нечесаный, мрачный, как монах, молодой бомж с гранатой. Он подбежал к эстраде, вырвал у певицы микрофон и заорал что было мочи:

— Все на пол, быстро, мордой вниз! Лежать, я сказал!

Для пущей убедительности он с ходу заехал ногой в нос бросившемуся к нему охраннику. Парня смело в аут.

— Ну, что? — издевался Лютый над публикой, сам не ведая, что творит. — Нравится вам, гниды, с пола есть? Вы у меня еще говно жрать будете!

Музыканты аккуратно положили инструменты на пол, отключили аппаратуру и скромно удалились через кухню. Олег их отпустил, как и всю обслугу — официантов, метрдотеля, поваров…

А милицию вызвал гардеробщик, поскольку его хозяйство контролировать находившийся в зале ресторана Олег не мог…

Быкалов любил такие вот моменты, когда он в очередной раз становился победителем. Особенно, когда победа давалась с трудом. А с Олей у него не сразу получилось, потребовалась длительная, выматывающая осада.

Началась эта история через полтора года после того, как Володю Воробьева, жениха Оли, забрали в армию. Быкалов выхватил ее случайным взглядом из городской толпы, проезжая мимо на машине. Красивая, стройная и гибкая, она сразу же привлекла его внимание, но настойчивые ухаживания результата не дали. Девушка ждала своего парня из Афгана и уступать пожилому ловеласу не собиралась.

Не любовь, а ущемленное самолюбие руководило Быкаловым в тот момент. Как это так — ему отказали! Да кто вообще в этом городе смеет ему отказывать? И деньги он Ольге предлагал, и свое покровительство. И все напрасно.

Машину Быкалова часто видели возле Ольгиного дома. Он приставал к ней повсюду, буквально не давая прохода. И, в конце концов, она — это было зимой — выбежала из своего подъезда, выхватила из рук опешившего дворника лопату и расколошматила черный мерс настолько, насколько могла. Растолкла лобовое стекло в одну минуту. Сидевший в салоне Быкалов сначала струхнул от неожиданности, а потом рассмеялся и все ей простил. Почему? Потому что он любил все необычное, а тем более — нестандартные решения. Закончив свое дело, Ольга спокойно вернулась домой.

— Я говорил ей, будь ты моею, и буду жить я, страстью сгорая… — пропел Быкалов несколько тактов любимого романса и дал себе слово, что Ольга непременно станет его женщиной.

И в ту же ночь к Ольге на квартиру нагрянули незваные гости. Ее грубо разложили на полу, но не для того, чтобы изнасиловать, а чтобы вколоть дозу афганского героина. Быкалов строго-настрого запретил подручным наносить девушке телесные повреждения. Им была поставлена простая и ясная задача — посадить ее на иглу. И они кололи девушку насильно еще несколько недель. Так она стала наркоманкой…

— Ну, давай-давай, открой глазки. — Быкалов взял девушку за плечи и помог сесть на диване. — Видишь, как все хорошо! — Он присел рядом. — Тебя уже не колотит и не трясет. Щечки порозовели. Скоро совсем человеком станешь. Ну, скажи, зачем ты все время упрямишься? Что ты выгадала, что приобрела, кроме проблем? Запомни, детка, с Быкаловым шутки плохи. Меня надо любить!

Тяжело дыша от охватившего его желания, он положил руки ей на грудь, но Оля резко оттолкнула его.

— Как? — удивился Быкалов. — Ты опять ерепенишься? Так, может, отмотаем все назад?

— Нет, — испугалась она, — не надо назад!

— Вот и правильно, — мерзко улыбаясь, Быкалов принялся дрожащими от похоти пальцами расстегивать на Оле кофточку…

— Приготовиться к штурму! — крикнул старший лейтенант бойцам СОБРа, окружившим ресторан «Саяны». — Вперед!

Спецназовцы рванули вперед, круша и топча все на своем пути, как стадо слонов. Одна группа ворвалась через двери, другая прямо сквозь стекла витрин ломанулась в окна. Несколько человек проникли в заведение через служебный ход и вбежали в обеденный зал со стороны кухни. Гвалт поднялся невообразимый.

Четверо бойцов одновременно налетели на Лютаева. Один молниеносным движением вырвал из его руки гранату и швырнул ее, не целясь, в сторону кухни, откуда предусмотрительно был эвакуирован весь персонал. Взрыва не последовало.

Трое других сбили Олега с ног, навалились на него и прижали к полу. Заломить обе руки за спину и сковать их наручниками — для профессионалов дело одной секунды…

Лютый, сильно помятый при задержании собровцами, сидел на железном табурете, привинченном к полу в кабинете уголовного розыска. На запястьях наручники, на голове шишка величиной с Эверест. Отбитая печень болит нестерпимо. К Олегу подошел усталый, пахнущий водкой капитан Кормухин, наклонился над ним и сочувственно произнес:

— Ты что же творишь, афганец? Себя не жалко, людей пожалей.

Устрялов, сидя за столом, молча изучал задержанного. Он подумал, что этому парню надо бы во внешней разведке работать с таким лицом: неподвижное, будто из камня вытесано. И не улыбается он никогда, все время мрачен и сосредоточен, все думает о чем-то. А много думать вредно, как показывает практика.

— Ненавижу скотов этих жирных! — с тихой ненавистью сказал Олег.

— Гранату где взял?

— Какую гранату? — усмехнулся Лютаев. — Слепил из хлеба да зеленой краской выкрасил. А что, натурально эргэдэшка получилась.

— Действительно, похоже. — Капитан Устрялов повертел в руке муляж гранаты РГД-5. — А взрыватель откуда?

— Детонатор? Да отпилил алюминиевую трубку от старого холодильника, — похвастался Лютый.

— Отмстить, значит, новым русским решил за то, что у самого жизнь не задалась? — констатировал Кормухин. — Не думал я, признаться, что мы вот так с тобой встретимся, гражданин Лютаев. Ты хоть понимаешь, что к уголовной ответственности тебя все равно привлекать придется? Не важно — муляж у тебя в руке был или боевая граната. Это по любому террористический акт с захватом заложников.

— Влип ты, милый друг, по самые помидоры, — поддержал Устрялов коллегу.

— В общем, с тобой все ясно, — продолжал Кормухин. — Посиди-ка ты пока до утра в камере, подумай, пораскинь мозгами, а утром на свежую голову продолжим разговор.

— И готовься к приличному сроку, — посоветовал Устрялов. — Доигрался ты, афганец.

Его отвели в камеру для временно задержанных. Как только за ним с лязгом захлопнулась железная дверь, Олег окинул взглядом свою новую квартирку: под самым потолком маленькое оконце, затянутое решеткой, двухэтажные нары — вот и вся меблировка.

Ладно, ему не привыкать: спасибо детскому дому, теперь пойдем к другому.

В камере сыро и душно. И еще от параши воняет так, что рвота подступает к самому горлу. Вопреки совету капитана Устрялова, Олег не собирался убиваться ни над собой, ни над своей судьбой. Будь что будет. Что тут гадать? Завтра появится следователь и раскрутит дело на полную катушку. Потом суд и приговор. А дальше — по этапу в Столыпинском вагоне, пересыльная тюрьма и колония строгого режима лет на десять, зато с правом переписки. Писать, правда, некому. Эх, жалко, гитары нет!

Олег лег на нижнюю шконку, закрыл глаза. И тихонько затянул песню, которую знал еще с детдома:

И как ему только в голову взбрело сделать из хлебного мякиша фанату? Чтобы попугать хозяев жизни, можно было ограничиться демонстрацией пластилинового члена. Он вспомнил, как Джоконда в учебке на занятиях по взрывному делу вылепил из пластита громадный пенис — очень реалистичный, с головкой и яйцами. А потом с его помощью проиллюстрировал слова преподавателя: загнул в соответствующем месте лекции пластитовую головку вниз и показал, как безопасен член в незаряженном состоянии и действительно всегда под рукой, что и требовалось доказать. Пацанам стало дурно от хохота.

Нет, сейчас Лютому было не до смеха. И никакого удовлетворения от своего «теракта» он не испытывал. Гадко было на душе, вот и все…

Железная дверь с лязгом отворилась, и на пороге возник выспавшийся и бодрый капитан Кормухин.

— Эй, красавец! — он принялся расталкивать Олега. — Поднимайся.

Оказалось, уже давно наступило утро, а Лютый спал на железных нарах, как убитый. Он вскочил, протер глаза, осмотрелся по сторонам: в камере, кроме него самого и капитана, никого больше не было.

— Давай-ка, на свежую, что называется, голову поговорим, — предложил Кормухин вполне дружелюбно.

— О чем говорить? — хмуро спросил Лютый.

— Ну, например, вспомни, как ровно полтора года назад ты меня в своей общаге на хер послал. Помнишь?

— Ну, помню, — буркнул арестант.

— А это ведь нехорошо — гостей матюгами обкладывать. Я к тебе — со всей, можно сказать, душой, а ты начал с ходу херами разбрасываться.

— Вы, гражданин начальник, не в гости ко мне пришли. Вы завербовать меня решили, стукачом своим захотели сделать.

— Ну зачем так грубо? Стукачом! Я всего лишь собирался попросить тебя о помощи. Ты бы помог мне, я, в свою очередь, тебе. И жил бы ты сейчас в шоколаде! Ты сам посуди, кто такой Быкалов? Гнида! Сука позорная! А взять мы его не можем, потому что доказательств его преступной деятельности у нас нет. И нет у нас человека в бригаде Быкалова. А ведь тебя он сам к себе звал. И с твоей помощью мы могли бы в два счета прищучить этого урода, но ты отказался. Так дело было?

— Так, — кивнул Лютый. — И что с того, гражданин начальник?

— Не гражданин начальник, а товарищ капитан. Заметь, я сказал — товарищ. Есть разница? Вот ты сейчас в камере. И дорог перед тобой две. Одна — к следователю и потом на зону. Вторая — прямиком на свободу. Какую из них выберешь?

— И что я вам за свою свободу буду должен, товарищ капитан? — поинтересовался, налегая на слово товарищ, Олег.

— Пойдешь к Быкалову в бригаду.

— Ну вы даете! Это как же я туда попаду? Да он уже и не помнит меня! Времени прошло — полтора года!

— Не переживай. Мы тебя к нему грамотно подведем. У нас все схвачено. Согласен?

— А подумать можно?

— Конечно, можно — у тебя три секунды, — сказал как отрезал Кормухин. — Я считаю: раз, два, три. Ответ! Быстро!

— Согласен! — нехотя выдавил из себя Олег.

— Вот и хорошо, что согласен. Пойдем ко мне в кабинет, чаю попьем.

Когда они шли по коридору, Олегу пришло в голову, что все-таки не случайно он вылепил из хлеба именно гранату… Это ведь был не просто муляж, а имитация мечты. Была бы настоящая граната — плохо пришлось бы буржуинам…

6

Прошло три года, наступила весна 1994-го. Уже и Союз развалился, и Белый Дом в Москве турки отстроили после танковой атаки. Президент все реже стал появляться на людях, все реже размахивал перед телекамерами могучим своим кулаком. Окружение Президента, воспользовавшись безмерной занятостью и хронической усталостью главы нового Российского государства, проворачивало свои дела, производя на свет депутатов Государственной Думы с криминальным прошлым или нетрадиционной сексуальной ориентацией, выращивая розовощеких двадцатипятилетних банкиров, заквашивая на приватизированной нефти будущих олигархов.

В свое время Кормухин, используя связи, устроил Лютаева вышибалой в один из ресторанов, принадлежавших Быкалову, надеясь, что рано или поздно они встретятся. Но до встречи дело не дошло — ресторан сожгли дотла конкуренты. А потом, когда Шапкин, а за ним и не без его помощи Быкалов пролезли с помощью избирательных технологий в Государственную Думу, обеспечив себе тем самым депутатскую неприкосновенность, Кормухин вообще исчез из жизни Лютаева.

Олег сам нашел себе работу и благодарил бога, что выбрался из всего этого дерьма не запачкавшись. Он пахал водителем на автобазе и даже получил от предприятия квартирку в пятиэтажке на окраине города. Правда, дом в ближайшее время обещали снести, но это «ближайшее время», как это часто бывает в России, год за годом откладывалось на неопределенный срок.

Вроде бы все шло как надо, а в душе покоя нет как нет. Все три года Лютаева не оставляла смутная тревога. Тень Конторы следовала за ним по пятам.

И он не ошибся в предчувствиях. Кормухин снова возник на горизонте — в неожиданном месте и в неожиданное время.

— Привет, афганец! — Он постучал в кабину грузовика, когда Олег в очередной раз вернулся на базу из рейса. — Мы, кажется, знакомы. Не забыл меня?

И все завертелось по новой. Лютый под давлением теперь уже майора Кормухина был вынужден сменить работу: он стал охранником на кооперативной автостоянке возле престижной многоэтажки. Здесь же и ночевал в вагончике-бытовке независимо от того, его ли была смена или выходной день. Платили посуточно, главное условие было поставлено — чтоб не пил.

А он и не пил. С некоторых пор водка вообще в глотку не лезла. Зато он приоделся: купил себе фирменные джинсы, кроссовки и модный турецкий свитер. Еще и на легкую куртку деньги остались.

На стоянку Олега приняли, ясное дело, благодаря стараниям все того же Кормухина. Он просил за афганца, конечно, не сам, а через подставных лиц, стоявших у него на оперативном учете…

Майор появился, как всегда, неожиданно, посреди ночи. Въехал на стоянку и, припарковав свою «девятку», поднялся по лестнице, похожей на трап, в стеклянную конуру, расположенную на крыше бытовки.

— Ба! — удивился майор, увидев Олега за столом дежурного. — Да тебя не узнать, воин! Забурел, забурел, красавец-мужчина! Обжился на новом месте?

Олег ничего не ответил, и радости никакой на лице не изобразил. Кормухин, однако, продолжал в том же духе и тем же тоном:

— Работать готов? — он без приглашения приземлился на свободный стул.

— Да я вроде как работаю…

— Я не про эту работу тебе толкую. Пришло время потрогать за вымя господина Быкалова.

Внутри у Лютого все оборвалось. Нет, он не испугался, но так противно стало у него на душе — никогда ему раньше стукачом быть не приходилось. Ему даже врагов предавать было не по нутру. Хватит с него родной матушки-иуды. И вот на тебе, пришло время скурвиться.

— А может, без меня как-нибудь обойдетесь? — хватаясь за соломинку, спросил он.

— Включи мозги. Если не ты, то кто? И потом, разве не ты с гранатой в ресторане на посетителей кидался? Я не забыл про тот случай. Так ведь Быкалов в тысячу раз хуже и страшнее, чем те люди, кого ты в «Саянах» мордами в пол положил! Там были просто кооператоры, цеховики, спекулянты. А за Быкаловым стоят наркодельцы, сутенеры, торговцы оружием. У него самого руки по самую жопу в крови. Кого ты жалеешь, афганец? Кого ты стыдишься отправить за решетку? Эта сволочь депутатской неприкосновенностью прикрывается. У него сейчас миллионы долларов в заграничных банках! Заводы! Фабрики!

— Да мне легче грохнуть этого Быкалова, чем вам на него стучать, — честно признался Лютый.

— Убить всегда проще, — согласился Кормухин, — только поверь мне, после любого убийства проблемы только начинаются. И если ты для своего удовольствия или пополнения кармана начинаешь людей мочить, то сам потеряешь право на жизнь или свободу. Не знаю, что лучше, но есть закон, и надо его выполнять.

— Какой закон? Что вы мне здесь про закон заливаете? Все покупается и все продается.

— Ну, я же не продаюсь, Устрялов — тоже. Он, кстати, уже подполковником стал. А Быкалова мы непременно задавим, во что бы то ни стало уничтожим гниду, но — по закону, по Уголовному Кодексу. Вот засажу его лет на двадцать за решетку и, считай, жизнь не зря прожил. Может, в этом и заключается смысл жизни — в справедливости. Что ты на это скажешь?

— Я в последнее время вообще не думаю о смысле жизни. Нет его, на мой взгляд, смысла этого.

— А на войне — был смысл остаться в живых? — Кормухин вдруг резко изменил направление разговора.

— На войне — совсем другое дело. Там точно знаешь, где друг, а где враг, ради чего воюешь и убиваешь людей. И опять же, в Афгане за скальп моджахеда медали да ордена нам давали, потому что мы мочили духов по лицензии государства. Оно с нас сняло ответственность за наши дела и чужую кровь. Я так понимаю, есть оправданное убийство, а есть неоправданное. Главное понимать, где какое.

Кормухин с интересом посмотрел на Олега: он никак не ожидал от казавшегося простым, как сапог, парня таких вот глубоких обобщений.

— Так значит, ты там убивал ради государства, которое тебя потом накололо и на улицу выбросило? — подначил он его наивным тоном.

— Я защищал Родину, скажем так, на дальних подступах, — без всякого пафоса ответил Лютый. — Не мы, так американцы бы в Афган вошли и встали бы у самых наших границ. Что, разве не так? А теперь все говорят, что война эта не нужна была. Неужели все напрасно было?

— Не думаю, — пожал плечами майор, — это от точки отсчета зависит. Если с позиций гуманности и общих ценностей подходить, то любая война преступление. А если посмотреть сверху, с глобальной точки зрения, то очень даже верный был ход. Речь шла не о покорении Афганистана, а о формировании нужного нам правительства. Амина пришлось ликвиднуть, потому что он неуправляемый стал, с америкосами начал заигрывать. И бил своих, чтоб чужие боялись, почище Саддама Хусейна. Так что медали свои ты не зря получил. И учти, Россия на том же месте осталась, где был Советский Союз.

— А мне столько раз моими медалями в морду тыкали. Мол, мы тебя туда не посылали! — В голосе Олега звучала неподдельная обида. — А еще говорят, что никому за всю историю не удалось завоевать Афганистан… Это правда? — Он плохо разбирался в истории, а вопрос этот его по-настоящему волновал.

— Да фигня полная, — уверенно заявил Кормухин. — Я тебе из той же истории примеры приведу. Подумай, ну что в этом Афгане завоевывать? Там ничего нет, ни полезных ископаемых, ни плодородных земель. Зато через него проходят древние торговые пути… Отсюда надо плясать…

По словам майора, предки современных афганцев всегда жили разбоем, грабили караваны на Великом шелковом пути внаглую. Нападут, как партизаны, из засады, хапнут шелк, ковры или что там купцы возили на продажу, и к себе в горы-норы, отлеживаться. Отметились на этих территориях персы, Александр Македонский, Хубилай, потом Бабур их покорил в шестнадцатом веке. Бабур сначала правил Ферганской долиной, будущим Туркестаном, короче говоря. А потом прошелся по Афгану огнем и мечом. Зачем его туда понесло? Ответ простой: затем, чтобы проследовать в Индию и основать там новое государство — Великих Моголов. В Индии есть, что брать, кого доить. А афганцам тогда сдуру показалось, что они победили Бабура. Другой пример. В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году началась Афганская война, которую затеяли англичане. Где Афганистан, и где Британия! Но англичанам не нравились пророссийские настроения тогдашнего афганского правительства. Они выдвинулись с территории Индии, захватили все стратегические перевалы. И афганцы как миленькие подписали с ними мирный договор. Британцы смонтировали свое правительство из марионеток и ушли со спокойной совестью.

— Я подчеркиваю: сами ушли, — уверенно рубанул ладонью воздух Кормухин. — Потому что сделали свое дело, выполнили поставленную задачу. Афган плясал под британскую дудку, что и требовалось доказать. Вот и наши войска, советские, сами вышли из Афганистана. Я так понимаю, это было выгодно правительству Горбачева, он тогда с Западом как раз брататься начал. Мое личное мнение, стратегический вывод войск с территории противника поражением не является. Уйти с достоинством — та же победа. Вот так.

— Так значит, Денис Витальич, — уточнил Лютаев, слушавший его с неподдельным интересом, — вы тоже считаете, что мы в этой войне победили?

— Эх, пацан ты еще совсем! — Растроганный его наивностью Кормухин даже потрепал Лютого по колену. — Если бы я думал иначе, разве стал бы разговаривать с тобой на эту тему. К тому же вспомни о моем братишке. Уверен: он погиб не напрасно. Но хватит об этом. — Майор посмотрел на часы. — Будь сейчас предельно внимательным.

— А что случилось?

— Видишь тачку ярко-красную?

К въездным воротам подкатила шикарная иномарка — кабриолет с поднятым верхом.

— Ну, вижу.

— Не проверяй. Подними шлагбаум и пропусти на стоянку. Запомни эту машину. Баба за рулем — подруга Быкалова.

— А что она тут делает?

— С недавних пор у нее в этом доме квартира. — Майор кивнул в сторону многоэтажного элитного здания, построенного для особо обеспеченных горожан. — Теперь часто будет появляться. Интересно, до тебя дошло, что ты на этой стоянке оказался не случайно? Давай, мухой, открывай!

Олег Лютаев нехотя поднялся со стула и пошел поднимать шлагбаум. Кабриолет, рыкнув спортивным движком, шустро вкатился на охраняемую территорию и занял одно из свободных мест.

Из машины вышла шикарно одетая дама — в элегантной черной шляпе и коротком, распашонкой, плаще из красного латекса. Ее распущенные светлые волосы едва касались плеч, на бледном лице выделялись удивительно знакомые карие глаза. На ногах у прелестницы модные сапоги-ботфорты, на плече — сумочка из крокодиловой кожи.

— Белоснежка… — прошептал Лютый, и почему-то страшно обрадовался. — Белоснежка, это я, Лютаев! — крикнул он, готовый кинуться ей навстречу.

Кормухин по-матросски съехал по перилам лестницы вниз и, схватив Олега за рукав, силой затянул за угол вагончика, на котором стоял стеклянный аквариум дежурки.

Ослепительно красивая женщина, даже не взглянув в их сторону, прошла мимо и направилась к подъезду элитной башни.

— Охренел совсем? — Кормухин был вынужден ткнуть Олега костяшками пальцев в грудь, чтобы тот опомнился. — Ты чего орешь, мудак?

— Это же Белоснежка! — взволнованно воскликнул Лютаев. — Я знаю ее. Я помню ее еще с учебки!

— Идиот! — Кормухин выразительно покрутил указательным пальцем у виска. — Твоя учебка где была, в Средней Азии? Где Средняя Азия и где эта курва, прикинь?

У Лютаева перед глазами возникла картинка: голая, мокрая с головы до ног от своего и чужого пота Белоснежка лежит на плащ-палатках среди обнаженных парней. Их по-мальчишечьи тонкие и одновременно мускулистые руки застыли у нее на груди, животе, бедрах, коленях… Каждому хочется дотронуться до нее, спрятаться от страшного будущего, от неизвестности в теплое, в женское… Кто она для них, приговоренных к войне, предназначенных на убой? Она и мать, и сестра, и любовница в одном — прекрасном и непорочном теле. Святая грешница — пьяная, с распущенными светлыми волосами, разметавшимися по лицу, и сияющими карими глазами…

— Олег, ты что застыл, отомри. — Требовательный голос Кормухина вырвал Лютаева из марева воспоминаний. — И еще запомни. Это я тебе на всякий случай говорю: не пытайся соскочить. Косяк упорешь, я тебя на зоне сгною. Это тебе не муляжом гранаты в ресторане махать…

Буря поднялась несмотря на то, что небо было голубым и совершенно безоблачным. Слепяще-яркое солнце уже вскарабкалось на максимальную высоту и зависло над самым центром Красноярска. Ни ветерка вокруг. Но тем не менее всесметающий шквал обрушился на Пролетарский проспект, рядом с которым располагалась автостоянка Олега.

Сотни три или четыре озверевших рабочих, вооруженных палками и обрезками арматуры, широким революционным шагом направлялись по главному городскому проспекту к зданию мэрии. И не просто шагали, а крушили все, что попадалось им под руку. Били витрины магазинов и кафе, переворачивали машины, опрометчиво оставленные владельцами у тротуара. Редкую цепь милиционеров, попытавшихся остановить их победное шествие, рабочие просто смели со своего пути, как мелкий сор, и двинулись дальше.

«Кто был никем, тот станет всем» пелось в «Интернационале» — гимне строителей коммунизма. Неправильно и неправда! Эти отчаявшиеся люди, размахивающие направо и налево прутьями арматуры, однажды утром проснулись и обнаружили, что словесная мишура осыпалась с нарядной елки демократии, а сам праздник Перестройки закончился тяжелым бодуном. Вместо единого и могучего эксплуататора — государственного собственника — появились тысячи частных, но для простых людей ничего не изменилось. Вернее, кто был никем, тот стал ничем. Кто-то должен был за это ответить!

Лютаев, услышав крики и грохот разрушения, выскочил из дежурки на улицу. А толпа была уже здесь. Страшное зрелище. Мужики прорвали с помощью железных прутьев металлическую сетку ограды и рассредоточились по территории автостоянки.

Дорогие иномарки в их умелых руках в мгновение ока превратились в груду покореженного металла. Яркому и броскому кабриолету Ольги досталось больше других. Легкий, элегантный автомобиль — по сути, дорогая игрушка для богатых — подействовал на толпу, словно красная тряпка на разъяренного быка. Над этой тачкой погромщики поработали с особым рвением, отвели душу, но и другим машинам досталось по первое число.

Олег стоял у своего вагончика и с неподвижным лицом наблюдал за действиями разрушителей машин. А что еще он мог сделать? Подставить свою голову под удар арматурой? Но от этого стало бы хуже только ему. Присоединиться к погромщикам? Да с удовольствием! У него тоже руки чесались, но ведь он на службе, на работе. Это чувство долга, проснувшееся у него в армии, и не позволило ему в первую же минуту встать на сторону погромщиков. Он поднялся на крышу бытовки в свой скворечник, сел за стол и задумался, глядя на беснующуюся внизу толпу.

Меньше всего в жизни ему хотелось быть человеком толпы, группы, коллектива, партии и тому подобных человеческих стай. Олег давно решил, что ни при каких обстоятельствах не станет добровольно присоединяться к кому-либо, а будет сам по себе — везде и всегда.

И все-таки, звонить в милицию или нет? Олег положил руку на трубку стоявшего рядом с ним на столе черного допотопного телефона. Позвонить, значит предать доведенных до отчаяния людей, таких же работяг, как он. А к предательству он с детства питал физическое отвращение. Не позвонить — значит позволить рабочим развалить полгорода и даже, может быть, пришить кого-нибудь по дороге, возможно, даже постороннего, ни в чем не виноватого прохожего. И потом, звонить пришлось бы ментам, которых Олег тоже ненавидел всей душой… Он убрал руку с телефона…

И тут бестолковый ор и шум ударов перекрыли оглушительные звуки милицейских сирен. Из десятка подкативших грузовиков, как пауки из банки, посыпались тяжеловооруженные бойцы СОБРа. Они с четкостью роботов построились фалангой, прикрылись щитами и несокрушимой стеной двинулись на неорганизованную бушующую толпу.

Рабочие смогли противопоставить этому коллективному бульдозеру только ненависть и отвагу.

— Помогите! — кричали уже через минуту после начала битвы десятки погромщиков, сжимая головы окровавленными руками.

Но кто и чем мог им тут помочь? Спецназовцы били умеючи, с отличным знанием анатомии удара. Но зато и сами получали по головам. Нескольких бойцов с разбитыми всмятку касками их коллеги спешно унесли с места побоища и погрузили в подъехавшие машины «Скорой помощи». Избитых и покалеченных нарушителей порядка волоком, одного за другим, подтаскивали к собровским грузовикам и закидывали в кузов.

Вскоре сопротивление толпы было подавлено, арестованных увезли, все стихло. Олег, немного злорадствуя в душе, посмотрел на окна элитного дома. Хозяева покалеченных машин боязливо выглядывали из своих окон, но выходить на улицу пока не решались. Все, что еще полчаса назад называлось автостоянкой, теперь больше походило на кладбище автомобилей.

Олег дал показания офицеру милиции, и его тут же отпустили: повода для задержания просто не нашлось, да и лишний арестованный ментам был сегодня ни к чему.

Он сидел на своем посту, молча курил, разглядывая пейзаж после битвы, и думал о том, что и в разрушении есть своя красота. Взять войну: кто воевал, никогда не забудет той особой, первобытной, тихой радости, какую испытываешь после попадания в живую цель или после того, как выстрел из твоего гранатомета превращает в огненный шар духовский грузовик или дом, в котором засел враг. Можно испытывать охотничий азарт, убивая в честном бою.

Да, точно, от убийства, от смерти врага, от разрушения тоже можно получать кайф… Никакие наркотики не нужны, достаточно только этой радости в придачу к чувству смертельной опасности. Олег поймал себя на мысли, что вот этого всего ему и не хватало последние годы…

Спустя пятнадцать минут со своей верхотуры Олег увидел черный «мерседес», выскочивший на проспект со стороны центра города. За ним, как привязанные, мчались два огромных джипа. Машины шли на хорошей скорости и резко затормозили рядом с разгромленной стоянкой.

— Блин, не понял! — взревел Быкалов, выходя из «мерседеса». — Что за херня такая? Что натворили, суки дешевые? Урою всех к ебеням! Я покажу вам пролетарский гнев, пидарасы!

Он долго ходил по стоянке, непрестанно матерясь и пиная разбитые машины, словно этим нехитрым способом можно было вернуть им прежний вид. За ним, как на невидимом поводке, синхронно передвигались четверо охранников с помповыми ружьями.

Наконец, их босс заметил Лютаева, насмешливо и даже с удовлетворением смотревшего на него из своего скворечника.

— Е-мое! Ты что ли, афганец? Ты чего здесь, блин, делаешь?

— Охранником работаю, — без лишней спешки спускаясь вниз, ответил Олег.

— Уже не работаешь, — поправил его Быкалов. — Трындец этой стоянке, а новую я строить не собираюсь. Нет, ну, ты посмотри, что натворили эти парашники! — Он обвел широким жестом раскуроченные машины. — Совсем озверел электорат! Хорошо, что хоть дом мой не развалили, сволочи…

По расстроенному лицу Быкалова и несвойственным ему суетливым движениям Олег понял, что тот находится на грани нервного срыва. Выходит, и этот вот элитный дом, как и автостоянка, построен на деньги Быкалова? И теперь ему придется разбираться с владельцами разрушенных автомашин! Ладно, его проблемы. Наемных служащих это не касается ни с какого боку.

— Ты все видел? — Быкалов вопросительно уставился на Олега. — Менты из работяг кого-нибудь забрали?

— Да вроде приняли человек пятьдесят, остальные разбежались.

— Вот и ладненько! — Быкалов потер вспотевшие от переживаний руки, как муха лапки, одна об другую. — Я с этими гнидами сам разберусь. А ты все, свободен. Можешь валить отсюда на все четыре стороны, нет у тебя больше работы. Ну, давай, чего встал?

Молча пожав плечами, Лютый вышел со стоянки и потопал к автобусной остановке — самое время наведаться к себе домой, он уже забыл, когда был там последний раз. Но далеко уйти ему не удалось — его вдруг окликнул Быкалов:

— Эй, афганец! А ну, вернись, давай сюда, быстро!

Олег остановился, подумал секунду-другую, и нехотя пошел назад.

— Ну, чего надо?

— Что дальше делать собираешься? Работа нужна?

— Нужна… — выдавил из себя Лютый, подумав о том, что все-таки подвел его Кормухин к Быкалову, как и обещал. Разве теперь откажешься?

— Будет тебе работа. Ты вот что, посиди пока в своих апартаментах, — Быкалов махнул рукой в сторону бытовки, — а вечером за тобой приедут. Лысый! — позвал он одного из своих братков. — Давай бегом на хату, приведи ее сюда!

Лысый побежал к дому — исполнять приказание. А Лютаев поднялся по лестнице в свою будку.

— Нет, ну что, падлы, с ласточкой сделали! — Быкалов обошел кругом останки красного кабриолета. — Неделю только, как этой сучке машину подарил! Всего неделю поездила! Вот, скоты!

Лютаев снова порадовался за Быкалова. И вздрогнул, как от удара током. В сопровождении Лысого из элитного дома вышла и направилась к разрушенной автостоянке та, кого сегодня ночью он принял за Белоснежку. Это была Оля! Теперь ему стало ясно, почему он ошибся! Просто она отпустила длинные волосы и стала похожа на его знакомую по Таджикистану.

И все-таки в это верится с трудом! Черт побери! Роскошная женщина из красного кабриолета — Оля? Невеста покойного Володьки Воробьева? Хорошо, пусть так. Но что у нее общего с этим ублюдком Быкаловым? Почему, зачем она рядом с ним?

Между тем Оля села в «мерседес», даже не взглянув на свою разбитую вдребезги машину. Быкаловский мерс в сопровождении почетного эскорта джипов давно исчез из виду, а Олег все смотрел в ту сторону, куда они уехали, и никак не мог прийти в себя от удивления.

Впрочем, одиночество его длилось недолго. К стоянке подъехали милицейские машины — оперативно-следственная группа и микроавтобус с передвижной криминалистической лабораторией. Тут же подкатила и «девятка» майора Кормухина.

— Как дела, дорогой? — жизнерадостно спросил он, поднявшись в будку к Олегу.

— Херово.

— А по-моему, очень даже неплохо! Ты же с Быкаловым законтачил?

— Точно, и погром тоже моя работа, специально организовал, чтобы с ним встретиться, а потом вам доложить, — на полном серьезе сказал Олег.

До Кормухина не сразу дошло, что над ним издеваются. Но он тоже был не лыком шит и умел держать удар, а потому с такой же иронией поблагодарил Олега за службу и посоветовал впредь согласовывать с ним такие катаклизмы.

Некоторое время они наблюдали за действиями оперов и криминалистов, уже приступивших к работе.

— Телку Быкалова сегодня видел? — прервал молчание Денис Витальевич.

— Видел, — не стал отрицать Олег.

— А чего так скис? Ночью не разглядел, а теперь понял, что девушка — твоя знакомая? — Кормухин расхохотался от души. — Вот она, жизнь! Сплошные сюрпризы!

— Вы и про это знаете?

— Конечно, знаю, наивный ты мой человек! Все не так просто, как тебе кажется. Само собой, я раскопал информацию о пассии нашего друга Быкалова. И вдруг обнаружил, что она твоя зна…

— Хватит, надоело уже! — оборвал его Олег. — Все-то вы знаете, везде суетесь, как хер в жопу. Думаете, вы власть, и вам все можно? Не лезьте хоть в душу, ладно?

— Да ты не психуй, а лучше помоги хорошей девчонке, дурила!

— Не понял, чем я-то могу ей помочь?

С лица Кормухина сползла ерническая улыбка, и он заговорил совсем другим, человеческим тоном. Рассказал Олегу, как долго Быкалов добивался близости с Ольгой, как она сопротивлялась его нажиму, а он, чтобы ее сломать, подсадил девчонку на иглу.

— Оля — наркоманка? — расстроенно спросил он.

— Сейчас уже нет, — успокоил его Кормухин. — Точнее, она не употребляет наркотики после курса лечения, который Быкалов устроил ей за границей. Ее кололи синтетикой, с нее легче соскочить, и психической зависимости у нее не было.

Олег молча переварил информацию, а потом спросил, правда ли, что Ольга теперь любовница Быкалова? Кормухин отрицательно покачал головой.

— Она скорее его пленница. Ольга его боится, через силу выполняет его прихоти. В душе ненавидит, конечно. Но что она может сделать? Быкалов сломал ее волю. Несчастная девочка. Только ты можешь ее спасти…

Конечно, Олег понимал, что Кормухин использует его в своих целях, манипулирует им. У ментов ведь даже учебники по оперативной работе есть, их учат, как это делать: вербовать, подставлять, короче, опускать и властвовать.

«Ну ладно, посмотрим еще, кто тут кого дурит…» — подумал Олег, а вслух сказал то, чего ожидал от него Кормухин.

— Да я убью этого гада!

— Отставить, — осадил его майор, правда, без всякого энтузиазма. — Это не лучший вариант. За решетку захотелось? Не делай глупостей. Сначала войди к Быкалову в доверие, сократи дистанцию до минимума, а там посмотрим. Никакой самодеятельности. Все дальнейшие инструкции будешь получать от меня лично. Ты понял меня, афганец?

Олег с мрачным видом кивнул. Внимательно посмотрев ему в глаза, Кормухин похлопал его по плечу и, ловко съехав по трапу вниз, присоединился к своей бригаде. Он был уверен на все сто, что Олег сделает все «с точностью до наоборот».

Подполковник милиции Анатолий Петрович Устрялов разглядывал, с осуждением покачивая головой, сидевшего напротив него за столом для совещаний Кормухина.

— Ну, что уставился на меня, как козел на барана? Давай, преломи безмолвия печать, — посоветовал ему, наконец, майор, уставший играть в гляделки с фотографией Ельцина на стене устряловского кабинета. — Что у меня на лице не так? Макияж потек или ус отклеился?

— Денис… — заговорил, наконец, Устрялов, — тебе никто не говорил, что ты — сволочь?

— Наоборот, я добрый, белый и пушистый, Анатолий Петрович! Уж и не знаю, почему ты так обо мне плохо думаешь! — Кормухин сделал наивное лицо и развел руками.

— Да потому, что парня ты провоцируешь на убийство, — вполне серьезно заявил начальник уголовного розыска. — Ты это понимаешь?

— Конечно, понимаю, я же не тупой.

— Самому-то нравится то, что делаешь?

— Очень нравится, Анатолий Петрович! Очень нравится! — повторил майор с нажимом. — У Быкалова — депутатская неприкосновенность. Значит, нужно использовать любые способы, чтобы его достать и уничтожить. Лютый в данном случае — идеальный вариант. За униженную и оскорбленную невесту своего погибшего друга он запросто замочит Быкалова. И потом, она ему нравится, я же вижу. Здесь, поверь мне, тонкая психология пошла, на грани срыва. Он ее, Ольгу эту, почему-то с какой-то Белоснежкой путает. И если он из-за нее грохнет Быка, ни милиция, ни госбезопасность тут будут ни при чем! Никто не повесит на нас убийство депутата. Все спишут на афгаский синдром максималиста Лютаева!

— Денис, это же свинство.

— Знаю, Толик, что свинство. Но мразь-то мы с тобой должны уничтожать, иначе эта же мразь нас проглотит с херами и яйцами. В конце-концов, я тысячу раз повторил Лютаеву, чтобы он не наделал глупостей. Он строго ориентирован на действия согласно моим личным инструкциям. Убийство Быкалова я ему не заказывал.

— Но ты же надеешься, что он не сдержится и прикончит Быкалова!

— Да, Толик, надеюсь. Другого способа нейтрализовать преступную деятельность Быкалова у нас нет.

— И того же Лютаева ты сам потом определишь за решетку. Я правильно говорю?

— Нет, не правильно. У меня для него есть другой вариант.

— Какой, если не секрет?

— Секрет.

— Вот как? — изумился Устрялов. — Кажется, я твой непосредственный начальник. И от меня у тебя имеются служебные секреты?

— Ладно, вставай, поехали, — сказал с загадочным видом Кормухин, поднимаясь на ноги.

— Куда еще?

— Поехали-поехали, там увидишь.

«Девятка» майора Кормухина вырулила из внутреннего двора отделения милиции и, стремительно набирая скорость, понеслась к загородному шоссе, направляясь к курортной пригородной зоне. Всю дорогу Кормухин, сидевший за рулем, молчал и делал вид, что поглощен обязанностями водителя.

Подполковник Устрялов тоже помалкивал, смотрел в лобовое стекло на дорогу перед собой и думал о своем, ментовском. Захочет майор объяснить, что за игру он затеял, сам скажет. Долгая милицейская служба приучила Усгрялова ничему не удивляться и постоянно ждать от судьбы всяких гадостей и подстав.

Ведь она, судьба — не разбирает ни правых, ни виноватых, опускает и возвышает всех подряд, без разбору, независимо от того, что люди делают по жизни. Никакой системы в ее действиях подполковник Устрялов не усматривал, а потому давно уже перешел на позиции, как он говорил, разумного фатализма. То есть, минимального вмешательства в вялотекущие процессы. И в быстротекущие тоже.

«Девятка» въехапа на территорию закрытого загородного поселка. Причем на контрольно-пропускном пункте Кормухин предъявил постовому милиционеру какой-то похожий на банковскую карточку ламинат, в одну секунду поднявший перед ними полосатый шлагбаум. Устрялов недоуменно поджал губы. Что это еще за пропуска такие, о которых он понятия не имеет?

Козырнув, сержант милиции открыл ворота. Они проехали еще немного по ухоженной асфальтированной дороге, свернули направо и остановились у глухого забора шикарного кирпичного особняка, крытого красной черепицей.

Из калитки навстречу вышел старший прапорщик государственной безопасности: синий околыш на фуражке, синие петлицы на форменном кителе.

— Здравия желаю, Денис Витальевич! — привычно козырнул он Кормухину.

— Здорово, Игнатов. — Майор пожал прапору руку.

Вот это номер! Напрасно Устрялов дал себе слово ничему уже не удивляться.

— Проходите, товарищ майор, Андрей Станиславович ждет вас.

— Игнат, — Кормухин показал взглядом на вышедшего из машины Устрялова. — Это — со мной. Генерал нас ждет. Пойдем в дом, Анатолий Петрович.

Офицеры прошли на территорию усадьбы, оформленную, судя по всему, очень хорошим ландшафтным дизайнером — с максимально возможной ботанической роскошью. Шагая по выложенной желтой плиткой дорожке к дому, Устрялов мысленно осуждал себя за отсутствие чутья и сообразительности.

Только теперь он догадался, кого несколько лет назад перевели в его отдел с формулировкой «для усиления оперативного состава» из транспортной милиции. Не надо быть Шерлоком Холмсом чтобы сообразить, что никакой он на самом деле не милиционер, потому что служит совсем в другой конторе! И сейчас, как видно, просто пришло время раскрыть карты.

— Пожалуйте, гости дорогие! — На крыльце дома появился генерал госбезопасности Иванов. Правда, на нем был не мундир, а спортивный костюм бирюзового цвета и белые кроссовки. — Ну, проходите-проходите! Милости прошу!

Спустя несколько минут они сидели в увитой плющом беседке и пили чай с алтайским медом.

— Ты, Анатолий Петрович, на нас не обижайся, — пробасил Иванов, пододвигая поближе к Устрялову розетку с янтарной тягучей жидкостью. — Служба у нас такая — сам понимать должен. И на Дениса моего не смотри косо. Он хороший парень. Мне казалось, что все эти годы вы вместе работали, что называется, душа в душу!

— Сработались, — согласился Устрялов, немного разочарованный тем, что на протяжении стольких лет не сумел разглядеть в Кормухине сотрудника ФСБ.

Адекватный был оперативник, ничем не выделялся в своей среде, кроме высокой эффективности. Единственная странность — гаишников терпеть не мог за склонность к взяткам, но это еще не преступление. То есть, взятки брать, конечно, преступление, а взяточников не любить в данном случае несомненное достоинство. Но — не типичное для сотрудников милиции. Вот одно это должно было насторожить!

— И дальше будете работать! — Довольно потирая руки, воскликнул Иванов. — Никаких помех я этому не вижу! Есть возражения? Возражений нет. — Генерал достал откуда-то из-под стола кожаную папку, открыл ее и извлек стопку каких-то документов… — А теперь, товарищи, поговорим о деле…

В стеклянном скворечнике над почившей в бозе стоянкой тихо звучала музыка. Старенький кассетник «Грюндиг» поскрипывал на поворотах, но дело свое знал туго, честно выдавая свои обещанные немецким производителем три ватта мощности.

«Скоро стемнеет», — подумал Олег, разглядывая от нечего делать скопившиеся над Красноярском серые рваные облака, подкрашенные снизу в темно-розовый цвет багровым, наполовину закатившимся за горизонт, солнцем.

Но прежде чем на город легла ночная тьма, к автостоянке подъехал черный джип с тонированными стеклами. Невидимый водитель не заглушил движка, не выключил фар — значит, приехал ненадолго, гостевать не собирается. В джипе опустилось окно водителя. Из него выглянул лысый пехотинец Быкалова.

— Лютый! Лютый, мать твою! — крикнул он таким же лысым, как он сам, голосом. — Иди сюда быстрее!

Олег выглянул из стеклянной будки, спустился по лестнице и не спеша подошел к автомобилю.

— Давай в конце-концов знакомиться, — лысый протянул в окно руку, — я Леха, а погоняло — Барабан. — Он перехватил недоуменный вгляд Олега, рассмеялся и пояснил: — Да башка потому что у меня, как шкура на барабане! Садись в тачку, к хозяину поедем.

При слове «хозяин», Лютого передернуло, но он взял себя в руки и сел рядом с водителем. Джип стартовал с места, как на гонках.

Весь Пролетарский проспект был разгромлен: как Мамай прошел. Всюду лежали сожженные и перевернутые машины. Разграбленные магазины зияли черными пустыми витринами. Маленький и уютный ресторанчик «Чайка» перестал существовать, пепелище еще дымилось, но пожарные уже начали сворачивать свои брандспойты.

Лютый с мрачноватым юмором подумал, что эту улицу неплохо было бы назвать проспектом Пролетарского Гнева.

— Ты не сомневайся, братан! — весело крикнул Алексей, лихо управляясь с тяжелым внедорожником: похоже, скорости ниже сотки он вообще не признавал. — С нашим шефом работать можно. Депутат, блин, в натуре все-таки! Фигура! Мы все за ним, как за кремлевской стеной.

— На хрен я ему понадобился, если у него таких орлов, как ты, солить некуда? — поинтересовался Лютый.

— Ну, это не твоего ума дело, — поставил его на место Барабан и, помолчав с минуту, сообщил: — Вообще-то ты Ольге зачем-то понадобился.

— Кому? — ошалел от неожиданности Лютаев.

— Да бабе его, Ольге! — пояснил Леха, не обратив внимания на бурную реакцию Лютаева. — Шеф, блин, с ней носится, как с писаной торбой, как будто других мочалок мало вокруг. Любовь зла, — Барабан многозначительно поднял вверх указательный палец, — и козы этим охотно пользуются. Не понимаю я шефа. Он же на нее бешеные деньжищи тратит, а она, сука, веревки из него вьет с видимым удовольствием.

— С удовольствием? — насторожился Лютый. — Значит, она с ним не только из-за денег?

— Да фигня вся эта любовь-морковь. Бабы, они все твари продажные — это аксиома. И Ольга такая же.

Между тем джип пересек границу города и через полчаса, слегка сбавив ход после безумной гонки на околозвуковых скоростях, резко тормознул перед черными коваными воротами Быкаловского имения. Кирпичный забор вокруг высокого, с зеленой крышей, особняка напоминал кремлевскую стену и был украшен так же — зубцами в виде ласточкиных хвостов.

Сам дом даже дилетанта в архитектуре сбивал с ног своим необычным видом. Стиль его не поддавался определению, это было какое-то нелепое смешение древнеегипетской архитектуры с древнерусской. Стены дома сильно заваливались вовнутрь, как у пирамиды, на флангах фасада возвышались круглая и квадратная, разной высоты, башни, украшенные высоченными шатрами с позолоченными флюгерами в виде русалки и писающего мальчика.

Пышный сад окружал дом со всех сторон, по левую сторону от особняка виднелся большой пруд, по которому скользили лебеди. На берегах отвратительными голосами перекликались розовые фламинго. И, конечно же, всюду, буквально на каждом углу, бдела многочисленная охрана, вооруженная крупнокалиберными помповыми ружьями, которым позавидовал бы сам Терминатор.

Барабан провел Олега в дом-дворец. Быкалова они нашли в каминном зале. Он с видом генерал-губернатора на покое сидел в плетеном кресле, тихонько покачиваясь, и курил огромную, толстую, в пол ментовской дубинки, сигару. Рядом с ним на столике возвышался целый манхэттен бутылок и стаканов разного калибра.

Из примыкающей комнаты вышла одетая по-домашнему, в шикарный оранжевый пеньюар, Ольга, встала у камина, где тлел, поигрывая голубыми язычками пламени, маленький костерок. На Олега она даже не посмотрела, скрестила руки на груди и зябко передернула плечами. Выглядела она неважно, можно сказать, хуже некуда, краше в гроб кладут. Глаза какие-то потухшие, губы дрожат, будто плакать собралась.

Олег поразился тому, как она все-таки похожа на Белоснежку. Не всегда, а в некоторых ракурсах. Только теперь он понял, почему Воробушек не смог ее трахнуть тогда, в учебке, когда все уговаривали его расстаться с девственностью. Ему, наверное, показалось, что это его Ольга лежит на плащ-палатках и пропускает через себя всю бравую девятую роту.

— Приехал, афганец? — расслабленным, пьяным голосом спросил Быкалов. — Вот и ладушки. Будешь с ней работать. — Он едва заметно кивнул подбородком в сторону Ольги. — Чтоб ни на шаг от себя не отпускал. И еще, не вздумай шуры-муры с ней завести. Узнаю — яйца с гляделками местами поменяю. Врубился?

Лютый кивнул, а сам подумал, что неплохо было бы вмазать ему по плеши бутылкой шампанского и залить сверху то, что получится, для дезинфекции вискариком.

— Теперь так, — продолжал Быкалов. — Сейчас пойдешь с Барабаном, он тебе покажет, где и во что переодеться. А то выглядишь, как бомжара. Да, вот еще что: с Ольгой работаешь круглые сутки.

— А как же смена? — поинтересовался Лютый. — Или в частном секторе КЗоТ уже не работает?

— Какая еще смена? — удивился Быкалов. — Один управишься. Да к тому же это ненадолго. Я Ольгу знаю: через три дня ей эта забава надоест. На хрена ей это вообще нужно, ума не приложу. Но если женщина просит… В общем, когда ей надоест играть в Уитни Хьюстон и телохранителя, пойдешь к пацанам в бригаду. Барабан вот будет у тебя в начальниках. Все… — Он отмахнулся от них, словно от двух назойливых комаров. — Свободны оба.

Выходя вслед за Барабаном из каминного зала, Лютый затылком почувствовал чей-то взгляд. Он обернулся: Ольга стояла на прежнем месте у камина и не сводила с него глаз. Ему показалось, что она хочет ему сказать что-то очень важное, но сейчас ему было не до интимных разговоров…

7

Телевизор в гостиной, откровенно говоря, заколебал. Лютому захотелось встать с кресла, в котором он сидел, схватить его и выкинуть с балкона — прямо с седьмого этажа элитной башни. Или достать из плечевой кобуры пистолет и разрядить в лживый голубой экран всю обойму до последнего патрона.

Но ни того, ни другого он сделать не мог потому, что и телевизор, и гостиная и вообще вся эта роскошная пятикомнатная квартира принадлежали не ему, а Ольге. А сам Лютый воспринимал себя в этом роскошном интерьере как предмет мебели или прислугу с пистолетом под мышкой.

Действительно, каждая уважающая себя девица на содержании у богатого папика считала необходимым иметь рядом телохранителя. Вот только доступа к ее телу, к сожалению, у Лютого как раз и не было.

Он уже два дня отработал личным охранником Ольги, но она еще ни разу не обратилась к нему по имени. Более того, даже не позволила ему задать себе ни одного вопроса. Олег уже несколько раз пытался пообщаться с ней по-человечески, но она делала вид, что говорить им не о чем.

— Не лезь не в свое дело, — жестко обрывала она его, — и не задавай лишних вопросов. Целее будешь.

Что-то не позволяло ей откровенничать. И эта постоянная скованность Ольги раздражала Лютого. Какого черта она изображает тупую куклу Барби? Тем более, что иногда он чувствовал на себе ее любопытный взгляд.

А телевизор, мерзавец, все вещал и вещал голосом политобозревателя информационно-аналитической программы «В конечном счете» Еремея Компотова:

— Режим Джохара Дудаева утратил контроль над значительной частью территории Чечни. Северная часть республики является зоной преимущественного влияния пророссийски настроенной чеченской оппозиции. Независимые наблюдатели отмечают массовые нарушения прав человека в южной части республики, где процветает торговля заложниками, киднеппинг, пытки и публичные физические наказания по законам шариата, наркоторговля, набеги на приграничные территории, грабежи, угон скота. Входе стычек между незаконными вооруженными формированиями гибнут мирные жители. Российское руководство продолжает консультации с режимом Дудаева, но одновременно оказывает помощь, в том числе оружием, чеченской оппозиции…

Оружие — вот ключевое слово во всем этом словоблудии! Это значит, что федералы вооружают противников диктатора Дудаева, захватившего власть в Чечне.

— Вот, суки! Это же война… — в сердцах Лютый громко хлопнул себя по колену ладонью.

— Ты что-то сказал? — Из спальни в гостиную вышла Ольга. Она только что проснулась, хотя часы показывали полдень. — В два часа поедем на массаж, — объявила она, направляясь в душ.

Олег кивком показал ей, что понял. Дверь за Ольгой захлопнулась, послышался шум льющейся воды.

— Еще четырнадцатого января, — продолжал телеведущий, — Джохар Дудаев добавил к наименованию Чечни слово «Ичкерия» в противовес несуществующему, по его мнению, субъекту Российской Федерации, называемому «Чеченской Республикой». Чеченская оппозиция дудаевскому режиму стала называть себя «структурами Чеченской Республики». Двадцать пятого марта Государственная дума Российской Федерации приняла постановление «О политическом урегулировании отношений федеральных органов государственной власти России с органами власти Чеченской Республики», согласно которому исключается возможность заключения договора о взаимоотношениях Чечни и федерального центра с Дудаевым…

Ольга все еще плескалась в душе и ничего не слышала. Олег потерял всякий интерес к передаче, выключил телевизор, закурил. Все что нужно, он уже услышал.

Не нужно быть аналитиком Компотовым, чтобы сделать однозначный вывод: война на Кавказе будет, вернее, она уже идет. Если не углубляться в хитросплетения политических интриг и отбросить игру амбиций, то все просто: духи опять, как черные пауки, поползли из всех щелей, но на этот раз на нашей территории.

Войны были, есть и будут всегда. Другой вопрос — ради чего воевать? Из-за денег? Он уже воевал в Афганистане фактически бесплатно, за 18 чеков в месяц. Любой штатский в составе 40-й армии, даже не нюхавший пороху и заходивший на душманскую территорию не дальше афганской торговой лавки, получал в десятки раз больше, чем рядовой десантник или спецназовец. До самого конца войны так ничего и не изменилось.

Правда, сердобольное начальство установило денежные тарифы за ранения, увечья и контузии. Оторванная нога или рука офицера стоила восемьсот рублей, а солдата в три-четыре раза меньше. Чеков в этом случае не платили вообще! Ни один солдат в армиях цивилизованных стран не стал бы жертвовать собой, видя к себе такое отношение!

Однако практически все советские солдаты, поставленные собственной страной в неимоверно тяжелые условия, честно воевали, выкладывались до конца до самого февраля 1989 года.

Лютый еще тогда нашел ответ на вопрос, почему и зачем он рискует собой. Он должен был это сделать, чтобы не сойти с ума, защититься от страха смерти, найти укрытие для психики. После своего первого трупа он вдруг почувствовал уважение к убитому.

Был трудный бой. В отличие от солдат правительственных войск, духи воевали смело и умно.

И он вдруг почувствовал удовлетворение от победы над этим смелым парнем, своим сверстником, которому его очередь в одно мгновение снесла полчерепа. Секунду назад на него смотрели карие, полные ненависти к каферу, по-восточному огромные глаза, и вдруг на их месте появилась дыра с окровавленными краями.

В этот момент он понял, что на самом деле все просто: рядом наши, за которых надо драться, а там, в перекрестье прицела — враги. И чем больше он положит в землю моджахедов и забьет караванов, тем меньше наших ребят погибнет на афганской земле. Надо только раз за разом выигрывать свою маленькую личную войну с врагом, и он ее практически всегда выигрывал!

И еще одну вещь он осознал в Афганистане: вера — огромная сила независимо от того, как она соотносится с реальностью. Моджахеды настолько были уверены в своей правоте и праве убивать иноверцев, что чуть ли не с радостью шли на смерть и ложились в родную землю, как в постель.

Вот этой их вере, пусть даже слепой, наивной и неразумной, он по-настоящему завидовал. Что будет с Советским Союзом и его обветшавшей идеологией, если эти современные дикари задумают «окрестить в ислам» всех шурави и двинут на север не только с автоматами, но и со своей агрессивной, сверхактивной религией?

— Олег, проснись, — услышал он над собой голос Ольги.

Полностью одетая для выхода, она стояла перед ним с немного насмешливой улыбкой.

«До чего же все-таки она похожа на Белоснежку… Только гораздо красивее. Улучшенная копия…», — подумал Олег, вставая с кресла…

Быкалов по праву гордился своим чрезвычайно чувствительным носом: он чуял запах денег гораздо раньше своих коллег по криминалу и Государственной думе. Поэтому, узнав о подготовке к войне на Кавказе, он срочно состыковался с представителем одного известного чеченского тейпа, с которым заканчивал в свое время тюремные университеты в мордовских лагерях, и срочно вылетел в Москву. Того требовали неотложные дела.

— Здравствуй, Ильдар. — приветствовал он в аэропорту своего старого подельника и приятеля Ильдара Ханхоева, солидного, кавказского типа господина в высокой папахе.

— С приездом тебя, друг, — отвечал тот, провожая красноярского гостя из зала прилетов к своей машине — квадратному «Геландевагену». — Давай сделаем так: сначала поедем, покушаем, а потом и о делах поговорим.

Но по дороге Быкалов все-таки не удержался и приступил к обработке старого приятеля.

— Послушай, Ильдар, пока едем, все равно делать нечего. Ответь на вопрос: ты намерен со мной работать?

— Почему не поработать с хорошим человеком? — удивился Ханхоев. — Страны ссорятся, люди мирятся. Чеченский народ переживает сейчас большие трудности. Мы не хотим подчиняться Москве. Мы — вольные люди. А воля дорогого стоит. Мы готовы платить за свободу деньги, большие деньги. А от тебя, друг Гена, мне нужно оружие. Нам нужно много оружия. Что можешь предложить?

— Все, кроме атомной бомбы, — уверенно заявил Быкалов.

— Э, нет, ты мне атомную бомбу достань! — громко рассмеялся Ханхоев. — А я брошу эту бомбу прямо вот сюда! — Через открытое окно внедорожника он показал рукой на московский Кремль, мимо которого они в это время проезжали. — Шучу-шучу, дорогой, не пугайся.

— Так какое оружие тебя интересует конкретно? — напрямую спросил Быкалов.

— Автоматы Калашникова с подствольными гранатометами.

— Сколько?

— Для начала — тысячу штук. И к каждому — по три тысячи патронов в запаянных цинках.

— Попробую, — Быкалов на минуту задумался: он не ожидал, что речь сразу же пойдет о таком большом количестве стрелкового оружия. — Но сделаю не сразу, а скажем, в три-четыре этапа. Годится?

— Договорились. Но вся партия полностью должна быть в Чечне в течение трех месяцев.

— Сделаем. Что еще?

— Гранатометы РПГ-7В. Штук примерно сто. И по десять комплектов кумулятивных выстрелов к ним. Это для тебя проблема?

— Никаких проблем, уважаемый, — заверил Быкалов. — Мы же в России живем, Россия — страна большая: там склад, здесь склад. А в армии, слава богу, — бардак, неразбериха и смешные зарплаты.

— Осталась мелочевка, — продолжал Ханхоев. — Как можно больше ручных гранат, противопехотные мины и, если получится, приборы ночного видения.

— Будут деньги, будет товар. Я бесплатно работать не собираюсь, ты же сам понимаешь…

— Заплатим столько, сколько сможешь проглотить и не подавиться, — засмеялся чеченец и тут же успокоил немного обиженного шуткой Быкалова: — Не обижайся, да! Русский язык плохо знаю, слова путаю… Я же — чурка нерусская, так ведь по-твоему?

— Не надо передергивать, Ильдар! Никогда я такого не говорил!

— Говорил, я знаю. Я все знаю… — шутливо погрозил он пальцем Быкалову…

Олег Лютаев рулил теперь новеньким темно-синим бумером пятой серии, который Быкалов купил Ольге вместо погибшего под пятой пролетариата красного кабриолета. Оля сидела рядом, на переднем пассажирском сиденье и, по обыкновению, делала вид, что не видит своего телохранителя. А Лютый, учитывая ее настроение, старался не нарываться на конфликт.

К массажистке они уже съездили. Сауну, где Оля три часа подряд болтала с подружками, посетили. Косметический салон тоже: купили там какой-то сногсшибательный крем за сто долларов. И на обратном пути заехали домой к Ольге.

— Доченька! — Дверь открыла красивая моложавая дама, она бросилась к Оле и закинула руки ей на шею. — Милая моя!

Лютаев, стоя позади Ольги, хорошо разглядел ладони пожилой женщины: длинные пальцы, чистая кожа, аккуратно подстриженные и отполированные ногти, покрытые светло-розовым лаком. Именно на них он обратил внимание в первую очередь, потому что они ему напомнили руки его собственной матери. Он сразу почувствовал неприязнь к этой женщине, хотя видел ее впервые в жизни. Впрочем, руки как руки.

А вот духи у нее действительно были противные: запах цветов с примесью чего-то удушающего. Олег вспомнил свой сон, где они с матерью сидели на лугу и она неожиданно ударила его. Так же пахли тогда во сне полевые травы.

Ольга познакомила Лютаева с матерью.

— Это твой друг? — Елизавета Андреевна с чисто женским любопытством взглянула на Олега.

Он без всякого выражения вежливо наклонил голову.

— Мама, Олег Лютаев — друг Володи, — пояснила Ольга.

Елизавета Андреевна переменилась в лице.

— Иди ко мне, сынок… — Женщина сама сделала шаг ему навстречу. Прикоснулась ладонью к лицу, к щеке. Что-то было в этом прикосновении — нежное, теплое, чего Лютый не испытывал никогда в жизни. У его матери были другие руки — жесткие и холодные. — Ох, мальчики мои бедные… Ты знаешь, как погиб Володя?

— Да, на моих глазах.

— Расскажешь?

— Нет, лучше не надо… — помотал головой Олег и подумал, что он, кажется, насчет Олиной мамы ошибся: ничего вроде женщина.

— Я тебя понимаю, — Елизавета Андреевна перевела расстроенный взгляд на дочь.

— Мам, нам с Олегом надо серьезно поговорить, мы пройдем в комнату. Ты нам не мешай, ладно? — попросила Ольга и добавила извиняющимся тоном: — Мы ненадолго.

Она провела его в свою комнату, плотно закрыла за собой дверь, взяла Олега за руку и усадила рядом с собой на диван. Он незаметно окинул комнату взглядом. Ничего особенного: дешевая, под стать хрущобе, мебель, письменный стол, книжный шкаф, забитый под завязку собраниями сочинений. На стене взятая в рамку увеличенная фотография Ольги и Воробья: оба беззаботно улыбаются и с надеждой глядят в объектив, как будто оттуда вот-вот должна вылететь птица счастья. Как все-таки здорово, что человек не знает своего будущего. Тогда бы все улыбаться перестали, это точно.

— Извини, что себя вела с тобой по-свински. У Быкалова наверняка везде прослушка, и в машине, и в моей квартире. Хотя, какая она моя? Мой дом здесь. На этом диване сидел Володя, здесь мы… Ладно, не будем об этом. Расскажи лучше мне про него.

— Он подорвал себя гранатой, когда нас окружили духи, — ляпнул, не подумав, Лютаев.

Ольга вскрикнула и закрыла лицо ладонями. Меж пальцев у нее часто-часто побежали слезинки. Несколько секунд она крепилась, а потом заплакала в голос, навзрыд, горько и обиженно, как ребенок.

Олег почувствовал себя совершенно беспомощным. Сам он все свое — и боль и обиды, носил в себе и никогда не позволял им выбраться, вырваться наружу. А здесь все-таки девчонка… И что тут будешь делать? Он понимал, что никто не в силах помочь Оле в ее горе, но решил все-таки попробовать на свой лад ее успокоить:

— Воробей был настоящим бойцом и классным пацаном. Но его уже не вернуть. Ты поплачь, я подожду…

Он встал с дивана, подошел к шкафу и сделал вид, что разглядывает корешки книг. Через несколько минут всхлипы стали реже и тише. Он вернулся и сел рядом с девушкой.

— Скажи лучше вот что: ты на стоянке сразу меня узнала?

— Конечно. А ты согласился работать на Быкалова из-за меня?

— Из-за тебя, — признался Олег. — А у тебя с ним — серьезно?

Оля нервно дернула плечом и обиженно отвернулась в сторону.

— Продаешься, значит? — спросил он бестактно и тут же получил хлесткий удар ладонью по лицу.

— Прости, я не хотел тебя обидеть. — Олегу и в самом деле стало стыдно.

А Оля снова расплакалась. Тихо, беззвучно. Просто слезы потекли сами собой по щекам, и губы задрожали от обиды.

— Оль, ну извини. Правда, я не могу, права не имею судить тебя. Просто дурь в башке…

— Ладно, проехали. Пойдем к маме.

— Погоди. Ты от Быкалова уйти хочешь?

— Как? Ты думаешь, это так просто?

— Я про иглу знаю, — признался Олег нехотя.

— Что? Откуда? — Оля перестала плакать и расстроенно посмотрела на парня.

— Не важно. Ты этого боишься?

— Ты всегда такой простой, как прямой угол?

— Всегда.

— Трудно тебе, наверное, в жизни приходится. Долго так не протянешь…

— Еще как протяну, — уверенно заявил Лютаев, — да я всех зубами рвать буду и выживу…

— В Афгане тоже зубами всех рвал?

— Афган — другая тема, — дернулся Олег, — там я Родину защищал…

— От кого? — она скептически усмехнулась. — Помнишь фильм «Белое солнце пустыни»?

— При чем здесь фильм? У меня свое кино по жизни.

— Ну, не скажи. Восток дело тонкое. Сухов пришел в незнакомую страну со своей кривой правдой, вмешался в чужие семейные дела, из-за него погибла Гюльчатай. А женщины Востока вовсе не просили себя освобождать. Им паранджа не мешала, а Черный Абдулла нравился, и они его оплакивали после смерти как мужа. Любили они его, это ты можешь понять своей тупой башкой, — последние слова она почти выкрикнула, крепко сжав маленькие кулачки, словно собралась боксировать с Олегом.

— Я что-то не пойму, ты мне здесь черных что ли защищаешь? — раздраженно проговорил Лютый, имея в виду «Черных аистов».

— Причем здесь черных-нечерных? Это тебе не черно-белое кино. Это жизнь, она цветная! Я о людях ведь говорю! Как ты не поймешь, что в Афгане вам делать было нечего. Сколько погибло с обеих сторон, а что в итоге? Где мой Володя? Кто мне его вернет?

— Что ты гонишь? — крикнул он, задетый за живое. — В Афгане мы победили именно благодаря таким, как Володька. Ты ничего не понимаешь! Да мы там, девятая рота, сотню «Черных аистов» в землю вогнали! На одного погибшего десантника приходилось восемь-девять духов. Надо было сильнее их бить, мы там не-до-во-е-вали! — произнес он по слогам. — И только для того мы все это делали, чтобы арабы и американцы не поперли на Советский Союз, на Россию! И мы довели бы это дело до конца, если бы сверху, из Москвы, нам не дали приказ уйти из Афгана!

— Не буду я спорить с тобой…

— А со мной бесполезно об этом спорить! Это я там воевал, а не ты! И у меня тоже есть своя правда…

Лютый, уже ближе к вечеру, вез Олю домой. Бумер мягко катился по городским улицам, создавая ощущение силы и защищенности. Но девушка все время вертелась на своем сиденье и поглядывала в зеркало заднего вида.

— Посмотри назад, — попросила она наконец Олега. — Черный джип видишь?

— Ну, вижу, давно за нами едет.

— Это люди Быкалова. Он сам сейчас в Москве. А эти следят за нами. Сможешь от них оторваться? — она словно забыла о неприятном разговоре и в глазах у нее заиграли огоньки азарта.

— Зачем? Смысл?

— А без смысла — слабо? Просто чтобы им нос натянуть…

— Поехали! На поворотах джип все равно нас не достанет. Погоняемся. — Идея устроить соревнование с Быкаловскими шестерками Лютому понравилась, у него появился кураж, и он до упора утопил педаль газа в пол.

Бумер резво, как пришпоренный арабский скакун, рванул вперед. Ветер засвистел на выступающих частях машины.

— Не боишься, что Быкалов тебе за такие штучки голову оторвет? — поинтересовался Олег, кидая машину вправо.

— Пусть оторвет. Надоело мне жить в клетке. Газуй!

— Да газую уже! Куда едем-то? — Последние фразы они выкрикивали во весь голос.

— На край света!

— Ладно, тебе повезло, я знаю, где это!

Черный джип какое-то время висел у них на хвосте, но как только бумер выехал на узкую извилистую дорогу, петляющую в дебрях вековой тайги, ситуация переменилась. Крутые виражи вправо и влево заставили внедорожник с высоким центром тяжести сбросить скорость.

— Уходим под воду, в нейтральной воде! — орал Лютый как сумасшедший.

— Отстали! Отстали! — радовалась, как ребенок, Оля. — Гони, Олежек!

Лютый от неожиданности даже вздрогнул: Оля назвала его Олежком.

Асфальтовая дорога, попетляв, выскочила на дикий берег Енисея. От реки с одной стороны ее отделяла широкая полоса шоколадной глины. По другую сторону простиралась тайга.

Неожиданно съехав с асфальта и прокатившись метров тридцать по пересеченной местности, Лютый загнал бумер в пролесок и заглушил движок. Через минуту машина преследователей прокатилась вперед, потом еще через пару минут назад. Звук их движка затих в отдалении. Некоторое время Лютаев и Оля прислушивались к шуму ветра в верхушках деревьев. Стало ясно, что шестерки Быкалова потеряли их из виду.

В просвете между деревьями открывался чудесный вид на Енисей: могучая река торжественно несла свои серые воды, направляясь к электростанции. Идо свинцово-холодных волн с белыми барашками, казалось, было рукой подать…

Минут через десять они вышли из машины. Ноги их тут же утонули в мягком салатовом ковре, запахи леса и воды вскружили голову. Вот она где, воля…

— Боже, — невольно вырвалось у Ольги. — Как тут красиво!

— Иди сюда, — тихо сказал Лютаев, обнимая девушку и привлекая ее к себе.

— Зачем? Не надо…

— Надо… — Он подхватил ее на руки и почти что бросил на капот.

Их губы соединились в долгом поцелуе. Потом Лютый стал, наверное, излишне резок и напорист. Но Ольге нравилась эта его грубоватая нежность, сила и уверенность в себе. Она больше не сопротивлялась, наоборот, помогла Олегу скинуть с себя одежду.

Когда он вошел в нее, Ольга закрыла глаза и застонала от удовольствия. Мотор под капотом был еще горячим, но этот парень, кажется, решил дать ему сто очков вперед…

Кормухин сам нашел Лютого. Отследил его на автозаправке и тормознул рядом с его БМВ. Из своей машины Денис Витальевич не вышел и лишь жестом показал подопечному, чтобы тот ехал за ним. Остановились они оба только за городом, в безлюдном месте. Вышли из машин и закурили от одной зажигалки, прикрывая метавшийся из стороны в сторону огонек в четыре руки.

— Ты что вчера гонки на выживание устроил? — хмуро и недовольно спросил Кормухин, выпустив в сторону струю дыма. — Адреналина в крови не хватает? А может, хочешь, чтобы вас обоих с девкой грохнули? Себя не жалко — ее пожалей.

Он выразительно постучал себя по лбу согнутым пальцем: мол, дурак ты, Лютаев, и уши у тебя холодные.

— А вы что, со свечкой что ли стояли? — ехидно поинтересовался Лютаев.

— Зачем бабу в лес повез?

— Нет, ну вы даете! А зачем баб вообще в лес возят? Дай, думаю, легкие ей провентилирую свежим воздушком.

— Придурок ты полный, Лютаев. Если бы с нашей подачи гаишники тот черный джип на дороге не тормознули, братки бы вас в два счета обнаружили. Ты понимаешь, чем бы вчерашняя твоя прогулка закончилась? Ты ставишь под удар всю нашу операцию!

— Какую еще вашу операцию? — Олег выделил интонацией слово «вашу» и сделал наивное лицо.

— Значит, так. Слушай меня внимательно, я говорю один раз, и повторять не собираюсь. С братками, от которых вчера оторвался, улаживай вопросы самостоятельно. Быкалов еще три дня пробудет в Москве. А когда он вернется в Красноярск, ты сделаешь то, что от тебя требуется.

— А что от меня требуется? Давайте-ка с этого места поподробнее.

— Кончай ваньку валять, Лютаев! — прикрикнул на него фээсбэшник. — Нас интересует, с какой целью Быкалов летал в Москву, с кем там встречался и все подробности этой его поездки.

— Ну, вы даете, — коротко хмыкнул Олег. — Что же я, напрямую его буду спрашивать, где был, что делал? Вы этого хотите? Так ведь он не дурак, с какой стати он должен передо мной открываться?

— Он обязательно привезет какие-то документы из этой поездки в Москву. Попытайся заполучить их. Послушай в конце концов его разговоры: может быть, из них что-нибудь прояснится.

— Нет, — сказал, как отрезал, Лютаев. — Не буду я стукачом, не дождетесь.

— Будешь, милый друг! Непременно будешь! Ты же к Быкалову для этого и пошел.

— Я пошел к Быкалову, чтобы помочь девчонке, — крикнул раздраженно Олег. — И я ей помогу. А стукач из меня все равно не получится. И точка, — Лютый развернулся и прыгнул за руль своего бумера.

Перед тем, как резко стартовать с места, он выставил в опущенное стекло согнутую и перехваченную в локте руку.

— Ничего, сучонок, — криво усмехнулся Кормухин, глядя ему вслед. — Я тебя все равно дожму!

Лютый нагрянул к Пахомычу, когда тот был занят чрезвычайно важным делом: он уже размял довольно большую воблину с икрой, ампутировал ей плавнички и как раз приступил к снятию с нее стружки, то бишь, серебристой шкурки. Перед ним стояла початая бутылка «Жигулевского».

Кроме Пахомыча, в бараке химкомбината никого не было: все ушли на фронт, то есть добывать себе пропитание.

— Здорово, Пахомыч. Не ждал гостей?

— Честно говоря, нет… — Старик отодвинул от себя газетный лист, на котором лежала наполовину раздетая рыба, и показал рукой на ее останки. — Присоединяйся, у меня сегодня праздничный обед. Видишь, какую красавицу поймал в нашей речке-вонючке.

— А пиво тоже оттуда? — поддержал его настроение Лютаев. Он поставил на стол большой бумажный пакет, сел напротив старика и резко сменил шутливый тон на серьезный: — Я и сам не ждал, что заскочу. Мне помощь твоя нужна.

— С тобой все ясно! — закивал Пахомыч. — Всем помощь моя нужна! Пахомыч, почини замок. Пахомыч, наладь водопровод. А когда Пахомычу на кусок хлеба не хватает — кукиш с маслом!

— Отец, у меня все схвачено, — слегка обиделся Лютый и, как фокусник, начал доставать из принесенного с собой пакета один деликатес за другим.

На подстилке из газеты «Правда» появились копченая колбаса, исландская селедка в винном соусе, крабы, черная и красная икра и целая упаковка импортного баночного пива.

— Ну, улестил, улестил, парень! — воскликнул дед, пораженный этим изобилием. — Это же ты на миллион советских долларов беднее стал. Откуда деньжищи такие?

— Какая разница, откуда? Ты лучше вон колбаску покромсай, а я пока пиво разгерметизирую.

— Э-э, нет. Сначала скажи, с каким делом приехал. Может, в авантюру меня втянуть какую решил, а я тут выпью с тобой, раскисну да и подпишусь на какую-нибудь глупость.

Олег настоял, чтобы дед продолжил подготовку к трапезе, а сам быстренько открыл пару банок, одну поставил перед Пахомычем, а из другой сделал большой глоток. Глядя на него, и старик не удержался, продегустировал неизвестный российскому пролетариату напиток. И был потрясен, и заявил, что прожил бы жизнь зря, если бы не сегодняшнее явление Олега с этим баночным эликсиром жизни. Олег посмеялся и перешел к делу.

— Обложили меня, Пахомыч, волки со всех сторон, — доверительным тоном сообщил он деду. — С одной стороны менты, с другой бандиты, а я посредине. Если первые не посадят, то вторые уж точно замочат.

— И чем же я тебе в таком раскладе могу помочь, голубь ты мой сизокрылый? Ты знаешь, который мне годок? Я ведь еще чуток войны захватил с германцем, потому как раньше своего призыва, добровольцем на войну попал.

— Дело простое. На моей городской квартире надо забрать паспорт и деньги. Вот мой адрес, — Олег протянул деду обрывок бумаги. — А ты, если там засада, прикинься чайником, мол, спьяну дома перепутал, заехал не туда.

— Значит, в бега решил податься… — Догадался дед. — И куда же ты намылился? За границу, поди, собрался?

— Какая заграница, дед? Зашьюсь куда-нибудь на время…

— Вот что тебя все время на подвиги тянет?

— Ты не учи меня жить, Пахомыч. Поможешь, привезешь, что прошу — спасибо. А нет, так я не обижусь. Ты и правда стар слишком, чтобы в эти дела соваться.

— Кто старый? Я старый? — Пахомыч допил свою банку, облизнулся и попросил открыть еще. — Да я всех вас, сосуны, на обе лопатки положу. Ладно, будь по-твоему, съездить, ясное дело, съезжу в твою берлогу, почему не помочь хорошему человеку.

— Спасибо, Пахомыч. Ты, кстати, слыхал, какая заваруха в Чечне намечается?

Пахомыч отрицательно покачал головой и сказал, что радио у него нет, а о Чечне он вообще слышать ничего не хочет.

— Я ведь в свое время отметился в Чечне этой, будь она неладна, — объяснил он с невеселой улыбкой.

— Да ну! — удивился Лютый. — Каким же ветром тебя туда занесло?

— А таким: в конце сорок четвертого выпало мне на Северном Кавказе повоевать. Чеченцы ведь Гитлера собирались хлебом-солью встречать, коня ему белого подарили. Немцев мы, само собой, выбили оттуда, но война там, в горах, с недобитками бандформирований до середины пятидесятых шла, даже дольше. На западной Украине бандеровцы действовали, в Прибалтике и Польше лесные братья, а на Кавказе, понимаешь, горнообогатительные, — подвыпивший старичок довольно засмеялся: собственная шутка ему очень понравилась. — Так куда, говоришь, тебе деньги и паспорт привезти?

— На Енисее такое место есть, с крутым обрывом, я там часто бывал. Коричневая глина по всему берегу идет, и камень на берегу, валун такой здоровенный.

— Ну, знакомо мне это место. По дороге на дамбу, так?

— Точно, до плотины — рукой подать.

— Поезжай, жди. Будет тебе паспорт, если его никто другой, конечно, уже не прибрал. Может, у меня пока схоронишься?

— Нет, дед, здесь меня стопудово найдут. И еще просьба: кроме документов, дембельский альбом там забери. Я тебе его показывал. Прошу, дед, обязательно забери. У меня только этот альбом остался на память об Афгане. И приезжай обязательно. А у меня еще одно дело есть важное.

Что это за дело, Олег старику объяснять не стал. Но в лице изменился, причем так заметно, что Пахомыч насторожился.

— Эй, парень, ты чего надумал?

— Все будет нормально, ты извини, я не могу тут у тебя засиживаться, меня по всему городу бандюганы шукают.

Олег попрощался с Пахомычем, погрузился в синий бумер и стартанул с места, как гонках.

Независимо от состояния атмосферы, солнечной активности и времени суток, в ночном клубе «Амальгама» всегда царил интимный полумрак, звучала тихая музыка и танцевали едва прикрытые лоскутками материи девочки, настойчиво опровергая тезис Владимира Ильича Ленина, согласно которому важнейшим из искусств для нас будто бы является кино. Все течет, все изменяется. На сегодняшний день таковым, вне всяких сомнений, стал стриптиз.

О том, что Лютого босс назначил телохранителем для Ольги, в клубе уже знали и поэтому пропустили внутрь беспрепятственно, даже не обыскав и не изъяв у него оружия, которое он получил от Барабана как служебное. Проходя мимо бара, он задержался и поздоровался с Кристиной.

— Привет! — она едва заметно улыбнулась ему. — Ольга — девка нормальная, при ней жить можно. Я ее сто лет знаю — мы с ней живем в домах напротив, и даже номер квартиры у нас одинаковый. Так ты с нами теперь? Повезло, считай.

— Я «с вами» никогда не был и не буду. Я сам по себе… — Есть минералка? Пить хочется…

Она молча подала ему бутылку минеральной воды и большой бокал.

Дождавшись, пока Олег напьется, Кристина предупредила его:

— Ты с Быкаловым поосторожней, он сегодня злой как черт.

— Вот как? А я тут причем?

— И Ольга тоже здесь, — добавила многозначительно девушка. — Между ними будто черная кошка пробежала.

«Да нет, это не кошка, это я между ними пробежал…» — подумал Лютаев, а вслух спросил, где они сейчас находятся.

— Как всегда, в хоромах у хозяина, в зеленом зале, — съязвила Кристина…

Лютый решительным шагом направился в апартаменты Быкалова. И тут же навстречу ему из коридора выбежал Барабан — с таким видом, будто он со вчерашнего дня дежурил здесь только для того, чтобы устроить ему торжественную встречу, как только он появится.

— Здорово, Лютый. Легок на поминках! А я за тобой: ребята с входа доложили по рации, что ты нарисовался. Давай, проходи, тебя уже заждались, — то ли с насмешкой, то ли со скрытой угрозой сказал он.

Они пошли по коридору к апартаментам шефа. Олег первым вошел в помещение и через несколько шагов остановился посередине зеленого зала. Барабан встал у него за спиной, к нему присоединились еще двое охранников: Ивашкин и рыжий Стыров. Они обезоружили Олега.

Первым делом Лютаев поискал глазами Ольгу. Она понурившись, сидела у окна в кресле, отрешенно глядя в сторону, и выглядела очень расстроенной. Когда появился Лютый, лицо ее вспыхнуло мгновенной улыбкой, тут же погасшей.

Быкалов с видом плантатора ходил по комнате взад и вперед. Изо рта у него торчала дымящаяся сигара. Увидев Лютого, авторитет страшно обрадовался.

— Вот, правильно говорят в народе: на ловца и зверь бежит! — засмеялся он, потирая руки. — Сам явился, красавец! Хорошо, что не пришлось тебя разыскивать. Ну, что, сучка, — взглянул он на Олю, — рада видеть своего героя?

Только теперь Лютый заметил на ее лице красный след. Не трудно было догадаться о его происхождении.

У Оли по щекам потекли слезы. Лютый представил себе, как бросает в Быкалова десантный нож, и тот вонзается в горло этому мерзавцу. При этом он сделал непроизвольно движение рукой.

— Ты чего дергаешься тут? Чего ты дергаешься? — возмутился Быкалов. — Недоволен чем? Так и скажи! Если я виноват, так и быть, извинюсь перед тобой. — Он невесело рассмеялся.

— Оставь ее в покое! — посоветовал ему Лютый, решив, что ему терять все равно уже нечего. — Целее будешь.

Быкалов удивленно посмотрел на Олега: по нему было видно, что афганец поразил его своей безбашенностью и что эта бравада вызвала у него невольное уважение.

— Да мне от нее ничего уже не надо, — с наигранным безразличием сказал авторитет. — А почему тебя это так беспокоит? Она что, с тобой уже скурвилась?

— Что значит скурвилась?

— А то и значит! — заорал вдруг босс. — Почему вчера от моих людей оторвались? Куда ездили? Где были? Что делали? — вопросы посыпались одни за другим. — Трахались, суки, под кустом, как животные!

— Не ори, — с тихой яростью произнес Лютый. — Оля — девушка моего погибшего друга. Куда мы с ней ездили — не твое дело.

— Что? — У Быкалова от такой неприкрытой наглости просто отвисла челюсть. — Что ты сказал? — Он стоял перед Люгаевым и глупо таращил на него глаза.

Лютый посмотрел на Ольгу:

— Оля, вставай, уходим отсюда.

Ольга вздрогнула, но не тронулась с места. Быкалов буквально впал в истерику: замахал руками, топнул ногой, как будто собрался танцевать казачок, и заорал изо всех сил:

— Порвать его на месте! Уройте мне эту падаль!

И тут началось. Подручные Быкалова бросились на Олега. Барабан, находившийся у него за спиной, первым получил удар — ребром ладони снизу в пах. Он схватился обеими руками за промежность, тоненько взвыл, и стал кататься по ковру с боку на бок. Стыров, стоявший справа от Олега, схлопотал ногой по голове — с разворота. Таких ударов никто не выдерживает. И этот не выдержал — рухнул без сознания, успев снести по дороге на пол столик с бронзовой фигурой сеятеля.

Но развернуться к Ивашу Лютаев не успел, опоздал самую малость. Тот влепил Олегу классический прямой в челюсть. Потеряв равновесие, Лютый упал рядом с заваленным им пехотинцем. Потолок с хрустальной люстрой поплыл у него перед глазами… Он увидел, словно за колеблющейся завесой, что охранник с обожженным лицом наклонился над ним, а Быкалов, дымя сигарой, показывает своему отличившемуся пехотинцу большой палец: молодец, мол, получишь премию…

Ольга громко вскрикнула от страха за Олега. Может быть, именно этот ее крик спас их обоих, заставив Лютого в мгновение ока отмобилизоваться. Он понял, что если сейчас даст слабину, то пропадет не только сам, но и подвергнет опасности жизнь Оли! Он представил, как Быкалов прижигает ей соски своей гаванской сигарой. Она наверняка умрет мучительной смертью, под пытками.

Быкалова он за последнее время успел хорошо изучить и нисколько не сомневался в его выдающихся садистских способностях.

Все очень просто — чтобы спастись, нужно совершить невозможное.

Лютаев нащупал рукой лежавшую рядом бронзовую статуэтку и после короткого взмаха опустил ее на мысок ботинка потерявшего бдительность Иваша. Пока тот прыгал на одной ноге, как школьница, играющая в классики, Олег успел сгруппироваться.

— Н-на! — Лютый снизу, распрямляясь, словно пружина, въехал противнику трехкилограммовым сеятелем в скулу.

Удар поднял бывшего танкиста над полом так высоко, будто сила тяжести на миг перестала действовать в этой точке планеты. Его отбросило затылком на зеленую стену, и он сполз по ней, как мокрая тряпка, на пол.

Двое его коллег уже опомнились и бросились на Олега. Но бронзовый сеятель и тут не подвел…

— Фу-у! — выдохнул Лютый, оглядывая место побоища и лежавших без движения нукеров Быкалова. — Хорошая вещь — скульптура. Красиво, правда? — спросил он у трясущегося от ненависти и бессильной злобы авторитета, поднимая с пола столик и аккуратно водружая на него своего союзника-сеятеля. Но любоваться произведениями искусства у него не было времени. — А ну, кончай дымить! — Он вынул у Быкалова сигару изо рта, сунул ему в нагрудный карман пиджака горящим концом вниз и дружески похлопал по этому месту.

Быкалов дернулся и скривился от ожога — сигара развалилась и прожгла дыру у него на груди в пиджаке. Пришлось снять его и бросить в камин.

Оля вскочила с кресла и подошла к ним. Она страшно волновалась за Олега в том смысле, что тот мог наделать глупостей и расправиться с Быкаловом на месте. А Лютаев как раз делал все возможное, чтобы укрепить ее в этом мнении.

Он выхватил из плечевой кобуры у лежавшего без движения на полу Стыра пистолет. Через секунду его ствол уперся в печень Быкалову. Оставаясь сзади, Олег сгибом локтя левой руки придерживал его за горло.

— Ты все равно не выйдешь отсюда! — сдавленным голосом проговорил авторитет. — Тебя, сука, так и так прикончат! Это — мой город! У меня здесь все схвачено! Куда ты денешься, подумай сам?

— Напугал ежа… Оля! — крикнул Лютый. — Уходим, держись у меня за спиной!

Девушка подчинилась. Она пропустила Олега с упирающимся Быкаловым вперед, а сама на непослушных ногах пошла следом.

Они вышли в общий зал. В первую секунду посетители ресторана ничего не поняли. А поняв, повскакивали с мест. Музыка оборвалась, как по команде невидимого дирижера. Официанты застыли с подносами в руках, словно в немой сцене у Гоголя.

Зато в следующее мгновение все присутствующие братки из бригады Быкалова потянулись к пистолетам.

— Башку ему разнесу запросто! — крикнул Лютаев на весь зал и с такой силой вдавил ствол в затылок Быкалову, что тому показалось, будто в его черепе вот-вот появится еще одна дыра. — Оружие на пол, пидоры! Стволы, я сказал, на пол, быстра-а-а!

Медленно и неохотно пацаны подчинились требованиям Олега.

— Оля! — тихо позвал Лютый замершую у него за спиной девушку. — Оля, ты слышишь меня?

— Да, я слышу…

— Ныряй за барную стойку, уходите быстро вместе с Кристиной.

Ольга без лишних слов выполнила его команду. Лютаев, время от времени пиная своего пленника коленом в зад, медленно продвигался к выходу, водя стволом из стороны в сторону. Однако никто так и не посмел оказать ему сопротивление. Быкалов, сообразив, что дело плохо, притих и старался не раздражать Олега без необходимости.

Краем глаза Лютаев заметил, что Кристина изобразила двумя пальцами идущие ноги, показала рукой сначала на себя, а потом на Ольгу. Значит, она решила спрятать ее у себя дома! Лютый кивнул в знак того, что понял. Девчонки исчезли за дверью, ведущей на кухню. Лютый мысленно пообещал поставить богу свечку, только бы их по дороге никто не перехватил.

— Пошел вперед! — велел он Быкалову и крикнул в зал: — Не двигаться никому! Стреляю без предупреждения!

Шаг… Еще шаг… И еще один… Вот и выход из клуба. Лютый уже облегченно вздохнул, как вдруг сзади словно пахнуло ветерком, предвестником мощнейшего удара чем-то тяжелым по темени. В голове у Олега кто-то вырубил свет, и он без звука ткнулся лицом в асфальт перед входом в «Амальгаму»…

Охрана клуба, дежурившая у дверей, просчитала действия Лютого и приняла единственно правильное решение — не врываться в зал с оружием, а встретить вышедшего из повиновения телохранителя Ольги и его заложника на выходе.

Лютаев все еще без движения лежал на земле. Быкалов, очухавшись, поднял страшный крик и буквально смешал своих проштрафившихся телохранителей с грязью. Высказав все, что он думает о них и их родственниках на семь колен назад, он немного успокоился.

— Какого хрена стоите, уроды? — Он показал рукой на свой «мерседес». — Грузите этого скота в машину. В тайгу едем… Там я его лично кончу! Хотя нет, подождите…

Быкалов подбежал к Лютому и долго пинал его ногами — пока не выбился из сил.

Потом Олега, словно мешок с картошкой, отволокли к «мерседесу» и запихнули в багажник. Туда же бросили принесенную кем-то по приказу Быкалова саперную лопатку.

Авторитет уселся рядом с водителем на пассажирском сиденье. Стыр с Ивашом, со стонами и вздохами заползли на заднее. Вид у обоих был весьма потрепанный: лица разбиты в кровь и уже распухли, один боялся наступать на отдавленную сеятелем ногу, а другой время от времени выплевывал в окно осколки зубов.

Тяжелый «мерседес», тронулся с места и, набирая скорость, принялся наматывать километры на кардан.

— Ничего, сучонок! — злорадствовал всю дорогу Быкалов. — Ты у меня еще кровавым поносом срать будешь. Я тебя на коленях, гниду, ползать заставлю… А потом пристрелю… Нет, сначала на куски порежу.

— Все правильно, шеф, — поддержал его Барабан, тоже обиженный на Лютаева. — Пусть помучается перед смертью, шакал.

Пассажиры мерса замолчали, подсчитывая потери и убытки: выбитые зубы, сломанные кости и моральный ущерб. Минут через пять Быкалов повернулся к водителю:

— Вообще-то Лютый не шакал! Нет, он не шакал. Он боец. Как он всех нас уделал? И мне очень хотелось, чтобы он был на моей стороне. Но теперь придется его убрать. Я так понимаю, он, гад, неуправляемый. Ему в Афгане башню снесло, поздно уже ремонтировать…

Устрялов и Кормухин были не на шутку встревожены свежей оперативной информацией о том, что Лютый, после того как в открытую отказался от сотрудничества с органами, вообще пропал из виду, будто в воздухе растворился.

Через полчаса оба уже были на своих рабочих местах и инструктировали своих сотрудников, нацеливая их на поиски Быкалова. Все оперативно-розыскные службы города были поставлены, что называется, на уши. Но каждый час поступал один и тот же ответ: объект поиска не обнаружен.

Вскоре к Устрялову стали поступили оперативные сводки о последних событиях в «Амальгаме».

— Нет, что творится? — возмутился он, позвонил Кормухину и объяснил ситуацию.

Тот помолчал, переваривая информацию, а потом сказал в трубку:

— Этот придурок Лютаев опять за свое взялся. Не может уже без заложников шагу ступить!

— Ладно, судя по всему, он сам сейчас в заложниках ходит, — возразил Устрялов. — Что будем делать?

Кормухин задумался. Ничего оригинального в этой ситуации он предложить не мог.

— Сам знаешь, что делать, — сказал он без всякого энтузиазма. — Организуем засады по всем адресам, где эта сладкая парочка может появиться. Надо их остановить, пока не поздно…

«Мерседес» Быкалова, в багажнике которого в позе эмбриона лежал Лютый, углубился в зеленую зону неподалеку от того места на берегу Енисея, где так любил одиночествовать Олег. Впрочем, все объяснялось очень просто, в этом месте был удобный съезд к воде. Так или иначе, именно здесь авторитет решил закопать Лютаева — похоронить его заживо.

— Доставайте его! — приказал Быкалов, выходя из машины.

Трое покалеченных мужчин вытащили Олега из багажника. Он уже пришел в себя, но с трудом стоял на ногах. Это не помешало ему объяснить в матерных выражениях, что он думает и о самом авторитете, и о его зондеркоманде.

— Получи, сука! — закричал Быкалов и со всего маху ударил Лютого кулаком в солнечное сплетение.

Избитый и ослабленный Олег не устоял и повалился на спину, больно ударившись о выступавший из земли корень дерева. И снова Быкалов, как недавно у клуба, подскочил к Лютому и принялся топтать его ногами.

— Вот, вот, вот, получи, гандон штопаный! — кричал он в запале.

У Олега не было сил даже на стон. Утомившись, Быкалов отошел в сторону, кивнул молча смотревшим на избиение шестеркам: мол, он ваш, теперь ваша очередь. Стыров достал из багажника и бросил на землю рядом с Олегом саперную лопату.

— Копай себе могилу, падаль! — сказал он и для вящей убедительности достал из плечевой кобуры пистолет.

Клацнул затвор, патрон вошел в патронник. Вот и все. Олег понял, что живым ему отсюда не выбраться. Он собрал волю в кулак и, шатаясь, встал на ноги. Меньше всего ему хотелось уйти из жизни слабаком. Умирать, так умирать. Совсем рядом, в десятке метров от него, катил свои воды могучий Енисей.

Он подумал о том, что очень, очень скоро его не станет, а эта река, лес и голубое небо останутся навсегда, потому что они вечны. Судьба сыграла с ним злую шутку. Ему предстоит расстаться с жизнью в самом его любимом во всем Красноярске месте. Он приходил сюда помечтать о том, что у него будет свой дом и семья, еще в детстве, когда удавалось смыться из ненавистного детдома. Он знал, что совсем недалеко, чуть поодаль, за деревьями, находился срез берега. За рекой начиналась дикая тайга…

— Ты что, оглох, сволочь? — В затылок Лютому уперся пистолетный ствол. — Шевелись живее, некогда нам тут с тобой валандаться.

Сколько Лютаев копал? Может, полчаса… А может быть, половину оставшейся жизни? Время перестало для него существовать. В реальности были только вот этот лесок, яма могилы и Енисей. Он подумывал о том, чтобы рвануть к реке и попытаться переплыть на тот берег. Нет, шансов никаких: у быкаловцев три ствола. В любом случае пуля догонит. Он выругался вполголоса.

— Тебе не кажется, что ты тянешь время? — спросил его Быкалов, забирая ствол у Стыра: ему хотелось лично прострелить Лютому руки и ноги, чтобы тот не смог выбраться из могилы после того, как они его закопают.

— Ага, блин! — поддержал его Стыр, — этот хрен с горы собирается тут пол года лопатой махать!

Эта случайная фраза стала решающей в сцене похорон.

— Н-на! — Лютый резко, от земли, бросил рыжему братку порцию земли прямо в глаза.

Тут же отполированный землей штык лопаты мелькнул в воздухе и прошелся по шее Быкалова, срезав ему голову, как ножом доктора Гильотена. Она отлетела в сторону и покатилась по склону к реке, словно в голливудском фильме ужасов. Из шейного среза фонтаном брызнула кровь. Человек без головы постоял несколько секунд, потом ноги у него подкосились, и он рухнул в выкопанную Лютаевым для себя могилу.

— Не понял! Ты че, блин, творишь? — Рука Ивашкина, стоявшего ближе всего к Олегу, потянулась к рукояти пистолета.

Этот бедолага так и не успел спустить курок, потому что штыковой бой сержант воздушно-десантных войск Лютаев освоил на «отлично» еще в учебном полку. Лопата вошла Ивашу в грудь в области сердца, как штык в масло.

Двое оставшихся пацанов, Стыр и Барабан, несмотря на военный опыт, оказались не на высоте. Оба выхватили стволы и одновременно, мешая друг другу, начали стрелять по бегущей мишени. Олег, качая маятник, грамотно прикрылся саперкой: одна из предназначенных ему пуль звякнула о сталь и ушла в сторону, другая расщепила черенок. Долго так продолжаться не могло. Пули зудели вокруг Лютаева, как горячие осы.

Он выбрал момент и в броске метнул саперку в сторону Барабана. Видно, сегодня был его день. Лезвие впилось Махнову точно в переносицу. Он начал заваливаться назад, уперся спиной в дерево и сел на землю. Меж глаз у него, словно нос у Буратино, осталась торчать деревянная ручка лопаты. Всю нижнюю часть лица залила хлынувшая ручьем кровь.

Но еще до того, как это произошло, Лютый упал на землю и кувырком ушел в сторону трупа Иваша. Рядом с ним на траве лежал его пистолет. И Лютаеву понадобился всего один выстрел, чтобы поставить точку в этом побоище: точно по центру лба Стыра, двумя сантиметрами ниже линии рыжих волос.

Тишина, наступившая после этого, показалась Олегу такой же гулкой, как звучавшие минуту назад выстрелы. Он медленно опустился на колени и выпустил из рук ставший неимоверно тяжелым пистолет. Поднес руки к лицу, стер с него ладонями обильный пот: лицо было теплым и мокрым, как после горячего душа. На большее его не хватило: даже сил пошевелиться не оставалось. Только через несколько минут он поднялся на ноги и, качаясь, подошел к яме, на дне которой в позе сломанного манекена лежал Быкалов, вернее то, что от него осталось.

— Хоть не зря копал… Хорошая работа, — похвалил вслух сам себя.

Он сел за руль «мерседеса», завел мотор и медленно, на первой скорости, направил машину к реке, к глинистому ее берегу. Подъехав к самой его кромке, остановил мерс, вышел и уже руками столкнул его вниз. Машина медленно-медленно, даже как-то торжественно, ушла под воду…

Одежду, чтобы переодеться во все целое, Олегу пришлось снимать с трупов. На своей он насчитал семь дырок от пуль, а на теле три приличных царапины, ни одна из которых, однако, до ран не дотягивала. Повезло…

Ольга. Правда, не одна, а в сопровождении четырех мужчин, разных по возрасту и типу, но при этом чем-то неуловимо похожих друг на друга. Скорее всего, выражением лица.

— Спокойно, девушки, — произнес один из них, тот что был постарше. — Я подполковник милиции Устрялов. Мы ищем Лютаева. Где вы его прячете?

Трое других оперативников быстро осмотрели все комнаты и подсобные помещения квартиры.

— Анатолий Петрович, Лютаева здесь нет, — доложил один из них.

— Ну, ничего, никуда не денется, влюбится и женится, — сказал Устрялов с легким намеком на улыбку и сказал Кристине: — Нам скоро позвонить должны насчет Олега. Мы пока тут подождем, чайку попьем. Чаем угостите, девчонки?

— А как насчет портвейна? — пошутила обнаглевшая Кристина, уверенная, что на работе милиционеры — ни-ни. Киношные менты всегда отказывались от рюмашки в такой ситуации.

К ее удивлению, никто из гостей не сказал нет. Они притащили стулья на кухню, и расположились вокруг стола, как у себя дома. Всем досталось по чуть-чуть. Устрялов разрешил своим подчиненным лизнуть портвейна, но запретил разговаривать. Время опять прекратило свое движение.

Кристина никак не могла взять в толк, как милиция вышла на их с Ольгой след, а потом набралась смелости и спросила Устрялова напрямую. Тот объяснил, что когда девушки ретировались через кухню «Амальгамы», их видел не один десяток сотрудников. Остальное дело техники…

В это же время Кормухин ломал — в переносном смысле — хребет Пахомычу, которого он взял на пороге квартиры Олега Лютаева с поличным: его паспортом и дембельским альбомом в сумке с заранее приготовленными на черный день вещами.

— Ты мне, дед, мозги не крути, ты же фронтовик, — обрабатывал новоиспеченного домушника Кромухин. — А я знаешь, кто сейчас для тебя? Я — СМЕРШ. Не забыл еще, что это такое?

— Вас забудешь… — огрызнулся хмурый Пахомыч.

— Ну так с чего ты взял, что сегодня мы работаем хуже, чем смершевцы? Где Лютаев?

— Не знаю я никакого Лютаева… Говорю же вам: пьяный я был, адрес перепутал, случайно сюда зашел!

— Ты не мозгокрут, дед. Ты — мозгоеб. И адрес ты спутал случайно, и ключ твой к этой двери подошел — тоже случайно?

— Случайно, как в «Иронии судьбы», — продолжал упираться Пахомыч.

— А вот это у тебя в руках что?

В руках Пахомыч вертел паспорт Лютого. На его беду оперативники ФСБ задержали его как раз в тот момент, когда он собрался уже выходить из квартиры своего молодого приятеля.

— Все равно — случайно…

Кормухин подумал, что старик попался упрямый, как партизан. Он велел отвести деда на кухню, посадил его на табурет, и сам угнездился напротив на таком же.

— Это — документы и вещи, принадлежащие Лютаеву, — снова заговорил фээсбэшник, забирая у деда сумку и документы. — Давай так поступим. Либо ты сейчас называешь мне место, где ждет тебя Лютаев, либо я привлекаю тебя к уголовной ответственности за кражу. Ты ведь проник в эту квартиру, чтобы украсть паспорт и альбом Лютаева, так? Не волнуйся, срок тебе дадут небольшой — года три примерно. Ты у нас ветхий уже, больной весь. Помрешь в тюрьме, на нарах, во время предварительного следствия…

— Вот спасибо, сынок, за заботу, — сделал вид, что обрадовался, старик, — наконец-то крыша над головой появится. А то ведь живу я, как собака в дырявой конуре. Напугал ты меня тюрьмой, как ежа голой жопой. Не знаю я никакого Лютаева, так и запиши в своем отчете. — Дед замолчал, упрямо поджав губы.

Кормухин расстроился. С какого же боку к этому партизану подступиться? Не пытать же, в самом деле, заслуженного ветерана Великой Отечественной? Пожалуй, выход один: рассказать ему все как есть, выложить правду на тарелочке и попросить его по-человечески помочь Лютаеву…

Омоновцы оцепили и прочесали квадрат леса, в котором, по словам Пахомыча, на берегу Енисея его должен был дожидаться Олег Лютаев. Кормухин терпеливо ожидал окончания поиска, стоя на обочине асфальтовой дороги.

— Похоже, он успел уйти — доложил ему вышедший из леса капитан, командир отряда спецназовцев.

— Ищите лучше, ему некуда деваться! Он старика должен дождаться! Меня интересуют любые следы: спички, окурки, отпечатки подошв, протекторов и так далее.

И бойцы снова самым тщательным образом начали прочесывать окрестности. А Кормухин решил пройтись к Енисею, постоять на бережку.

— Опаньки! — сказал он тихо, увидев на мягкой глинистой почве отчетливые следы протекторов. Колея тянулась от лесочка и уходила в воду. Рисунок был ровным, без сколов и характерных пробуксовок, как бывает при активной езде. — Как пить дать, кто-то машину здесь в воду столкнул.

— Вы что-то сказали, товарищ подполковник? — к нему подошел командир омоновцев.

— Ищите вон в том направлении! — Кормухин показал рукой на пролесок, из которого выкатили машину.

Через минуту оттуда раздались возбужденные крики. Подполковник пошел по колее и увидел стоявшего к нему спиной капитана. Он дирижировал бойцами ОМОНА, которые, вооружившись лопатами, азартно копали землю на месте вырезанного в дерне четырехугольника.

То, что они увидели на глубине полутора метров, потрясло даже опытных оперативников. Со дна раскопа были извлечены четыре изуродованные трупа, причем один был вообще без головы. Вскоре нашлась и она.

— Быкалов, — охнул один из оперов.

— Это что, Лютаева работа? — спросил другой.

— Не говори глупостей! — приструнил его Кормухин. — У Лютаева нет сообщников. Он всегда сам по себе ходит. Ясно, что один ой не мог четверых бандюганов со стволами завалить. Кишка для этого у Лютаева тонка! Нет, ребята, здесь была банальная бандитская разборка. Теперь понятно, почему Лютаев сбежал и нас не дождался: увидев тут бойню, и утек, так что пятки засверкали. От греха подальше. Другие версии есть? — Он окинул взглядом стоявших вокруг раскопа омоновцев и оперативников, посмотрел внимательно на командира спецназа. — Ты что скажешь, капитан?

— В ваших словах есть логика, товарищ подполковник, — не стал спорить омоновец…

Кормухин довольно кивнул и уехал, не дождавшись прибытия криминалистов. Он машинально переключал рычаг скоростей, давил, где надо и как надо на педали, а сам думал о том, как же все-таки Лютаеву удалось выкрутиться в этой безнадежной ситуации. А ведь он выкрутился!

Лютый, соблюдая осторожность, подошел к дому, в котором жила Кристина, когда уже совсем стемнело. Он не стал ждать Пахомыча на берегу реки, во-первых, потому что очень волновался за Ольгу. Непонятно было, что с ней, удалось ли девушкам выбраться из «Амальгамы»? Его снедало беспокойство.

А во вторых, глупо сидеть на могиле четырех громил, которых ты только что закопал в землю, и ждать, когда тебя застукает на месте преступления родная милиция или случайные прохожие.

Вот эти мысли заставили его выйти на трассу и поймать попутку. В свою квартиру он и не подумал соваться. Понятно, что там может быть засада. Появиться там все равно что сунуть голову в кузнечный пресс. А вот квартира Кристины казалась Олегу сравнительно безопасным местом. Он вычислил ее дом, войдя в подъезд, немного постоял на первом этаже, прислушиваясь… Вроде все тихо и спокойно.

Через раскрытую дверь подъезда была видна лавочка во дворе, на которой целовалась влюбленная парочка. Слева от нее, метрах в десяти, какой-то мужик, подсвечивая фонариком, менял колесо на ржавой «шестерке». А возле железных гаражей трое забулдыг распивали бутылку дешевого вина. В самом же подъезде — Лютый попытался заглянуть между перилами наверх — ни души.

Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться, и бесшумно двинулся вверх по лестничному маршу…

Как только Лютаев скрылся за дверью дома, где жила Кристина, парочка на лавке перестала изображать влюбленных. Парень достал из кармана портативную рацию:

— Всем — внимание! Всем — внимание! — сказал он в микрофон. — Объект вошел в подъезд, поднимается в квартиру! Одет в короткую кожаную куртку, джинсы и кроссовки. Возможно, вооружен. Объект поднимается в квартиру! Как поняли? Прием!

Трое мужиков, пьянствующих возле гаражей, моментально бросили свое благородное занятие и ринулись к подъезду, заняв позиции у входных дверей с таким расчетом, чтобы заблокировать их на тот случай, если Лютаев решит бежать обратно. А тот автовладелец, который собирался менять колесо у «шестерки», совершенно потерял к нему интерес. Он лихо прыгнул за руль, завел мотор, подкатил ближе к подъезду и остановился напротив него в паре метров, не заглушая двигателя…

Поднявшись на нужный этаж, Лютаев постоял еще немного у двери с номером, который называла ему Кристина. Потом решительно нажал кнопку звонка. В квартире в это время Устрялов спокойно инструктировал хозяйку квартиры:

— Не психуй, девушка. Подойдешь к двери и спросишь, кто там. Если это Лютаев — откроешь. Ты меня хорошо поняла?

Всхлипывая и дрожа от страха и волнения, Кристина кивнула.

— И не делай глупостей. Спугнешь его, пойдешь как соучастница преступления.

— Какого преступления? Что вы такое говорите вообще?

— Ты не волнуйся, — тихо хохотнул Устрялов. — Был бы человек, а дело найдется. Двигай.

Кристина пошла в прихожую… Стоявший за входной дверью человек позвонил еще раз, уже настойчивее.

— Кто там? — спросила Кристина.

Голос ее прозвучал неестественно громко и как-то деревянно. Конечно, она очень волновалась. Олег прислушался и насторожился, поэтому очень хорошо расслышал, душераздирающий крик, донесшийся из глубины квартиры. Это кричала Ольга:

— Олег! Беги! Засада!

Олю опера Устрялова держали в другой комнате. Причем держали в буквальном, а не в переносном смысле. И, когда Лютый позвонил, как раз пытались зажать ей рот. Но она чуть ли до крови укусила одного из них за ладонь, и закричала, чтобы предупредить Олега. А он, услышав этот крик, и не подумал убегать, а наоборот — несколько раз с разбегу ударил в дверь стопой, чтобы ее выбить.

— Откройте, суки! — ревел Лютый.

Но раскрылась сначала другая дверь — квартиры напротив. И оттуда вывалили, как стадо, шестеро бугаистых оперов. На лестничной площадке завязалась драка. Кого и куда он бил, Лютый не разбирал. Просто отчаянно рубился в этом ограниченном пространстве. Недолго, правда. Эти шестеро оказались мастерами своего дела и уже через несколько секунд скрутили Лютаева, заломили ему руки за спину. На запястьях его щелкнули наручники.

— Пиздец тебе, сынок, добегался, — сообщил один из них.

— Да пошел ты… — огрызнулся Лютый.

— Открывайте! Он готов!

Только теперь дверь квартиры, где жила Кристина, отворилась. Олега впихнули в прихожую.

— Руки, падлы, убрали! — орал Лютаев в пол, потому что его вели в согнутом положении. — Я вас все равно всех перемочу! Твари поганые! Девок не трожьте, суки!

Олега еще в детдоме учили старшие пацаны: «Смотри, щегол, пойдешь воровать, попадешь к ментам, молчи, как партизан на допросе. Ни в чем ни за что не признавайся, даже если тебя взяли с поличным. Первая заповедь вора: чистосердечное признание — добровольный шаг к тюрьме».

Этой заповеди он решил следовать и сейчас. К тому же он был уверен: ментов честных и порядочных не бывает в природе.

— Олег, — Устрялов доверительно заглянул ему в глаза. — Я только добра тебе хочу, поверь! Обещаю: с Кристиной и Ольгой ничего не случится…

— Хватит мне тут байки травить! — хмыкнул Лютый. — Добра вы мне хотите? Не смешите меня! Чего вам вообще надо?

— Куда пропал Быкалов? Его нет в городе.

— А я почем знаю, куда он пропал? Мне Быкалов не докладывает, куда ходит!

— Перестань. Нам все известно!

— Ой, гражданин начальник! — с сарказмом воскликнул Лютый. — Я эту фразу слышу в каждом втором кино про ментов! Что вам известно?

— Ну, например, то, что ты вместе с Быкаловым был сегодня днем в его клубе, в «Амальгаме».

— Это что, преступление? — Лютаев изобразил на лице искреннее недоумение.

— Сотрудники клуба показали, — продолжал мент, не обращая внимания на вызывающе издевательский тон Олега, — что вы вместе с Быкаловым встречались в его кабинете. Потом, правда, Быкалов куда-то уехал на своем «мерседесе». Но ведь и ты пропал! — Устрялов хлопнул себя по коленке. — Никто не видел, куда и когда ты из клуба вышел, даже охрана! Такое бывает? У тебя что, шапка-невидимка?

Лютый понял: сотрудники «Амальгамы» дали информацию, что Быкалов до какого-то времени находился там, а потом спокойно уехал. Конечно, они видели и драку, и то, что его избили и закинули в багажник мерса. Но ни один из них не решился рассказать об этом подполковнику милиции. Кто же станет подставлять великого и ужасного Быкалова? Это, как говорится, себе дороже…

— Так я не врубился, — решил уточнить Устрялов. — Быкалов из клуба уехал, а ты там остался?

— Ну, остался… — пожал Лютый плечами: почему не поддержать выгодную ему версию?

— А потом куда делся? Испарился?

— Почему испарился? Вышел нормально, как все, своими ногами. Просто люди в клубе, наверное, не обратили на меня внимания. Примелькался — бывает…

Устрялов попытался связать концы с концами: Быкалов уехал в «мерседесе». Лютаев из клуба исчез так, что никто этого даже не заметил. Но того же Быкалова — а он фигура в городе заметная — до сих пор не могут вычислить. А у Лютаева в кровь сбиты кулаки и ссадина на голове от удара твердым тяжелым предметом.

— Слушай, Олег, — подполковник перешел на доверительный тон. — Прошу тебя, кончай мутить. Мне в этой истории, в сегодняшней вашей встрече с Быкаловым ни черта не понятно. Объясни толком, куда поехал Быкалов? Куда он так загадочно пропал? Как тебе удалось незаметно исчезнуть из «Амальгамы»?

— Никуда я не исчезал, говорю же! Просто погулять вышел!

— Хорошо погулял, как я вижу! — Устрялов встал со своего места и принялся ходить вокруг сидевшего на стуле Олега, внимательно рассматривая его. — Весь в кровищи, кулаками махал, судя по всему, будьте нате, да и башка разбита на хер. Кто это тебя так?

У Олега был нормальный ход: рассказать все от начала до конца, как его вывезли в пролесок на берегу Енисея, как заставили копать могилу и пытались убить, как он сам перебил всех, включая Быкалова. Окажись Устрялов честным ментом, Олегу Лютаеву ничего бы не грозило. Все случившееся рассматривалось бы с точки зрения Уголовного Кодекса как вынужденная самооборона.

Вот только в честных ментов Лютый верил не больше, чем в Деда Мороза. Еще в детском доме ему напрочь отбили эту веру патрульно-постовые сержанты, избивавшие беглых детдомовцев, когда они убегали, чтобы немного заработать на хлеб.

— Я повторяю свой вопрос: кто тебя так отделал? — продолжал давить Олегу на психику Устрялов.

— Так ваши же менты, гражданин начальник. — Лютый включил дурака, решив, что в этой ситуации это лучшая форма защиты. — Только что на лестничной площадке они меня отметелили, как гестаповцы. Хулиганы какие-то, а не менты. Человек пять… или даже шесть. А что я мог сделать? Обещаю опознать участников хулиганского нападения при очной ставке.

Устрялов понял, что Лютый решил уйти в полную несознанку. Теперь из него ни хрена не выбьешь. Олег не замедлил подтвердить его предположения:

— Зря время теряете, гражданин начальник. Вы меня тут хоть каленым железом пытайте, хоть посадите на бутылку, как у вас это принято, я другого вам ничего не скажу.

— Анатолий Петрович! — В комнату вбежал встревоженный сотрудник милиции. — Подполковник Кормухин приехал!

Кормухин ворвался на кухню, как ураган и с ходу пошел в атаку:

— Здорово, Лютаев! Я с Енисея. Отдыхал на берегу неподалеку от плотины ГЭС… Лесочек небольшой такой, глина с отпечатками протекторов… Знакомое местечко?

Лютый внутренне напрягся и упрямо стиснул зубы. Кажется, дело принимает плохой для него оборот.

— Денис, не пори горячку, — обратился к Кормухину Устрялов. — Может, сначала отдельно поговорим?

— Зачем отдельно? — возбужденно воскликнул фээсбэшник. — Не надо отдельно, здесь все свои! Я раскопал, где Быкалов!

У Лютого внутри все оборвалось. Пора сушить сухари. Все-таки суждено ему, значит, топтать зону и тюремные коридоры. Ладно, и тюрьма для людей. Он с отсутствующим видом отвернулся от ментов.

А Устрялов никак не мог прийти в себя от удивления.

— Да ты что? Как раскопал? В смысле, нашел?

— Нашел, нашел. И откопал. Причем, заметь, без головы. Башка у него отрублена! — радостно сообщил Кормухин: еще бы, сбылись самые смелые его ожидания. — Лежит себе в ямке, и на нем еще три трупа, его телохранители. А «мерседес» его, судя по всему, под берегом стоит, воды нахлебался и утонул. Как ты думаешь, Олег, чья это работа, кто бы это все мог сотворить? — спросил Кормухин, вопросительно глядя на Лютого.

— А чего вы на меня так смотрите? — спокойно спросил Олег: он уже взял себя в руки.

— Да нет, ничего, — Кормухин заговорил спокойнее. — Мне действительно интересно знать, кто мог с такой изощренной жестокостью замочить Быкалова и его людей.

— Предположительно какие усматриваешь мотивы преступления? — спросил его Устрялов.

— Предположительно — бандитская разборка. Криминал же со всех сторон к Красноярскому алюминиевому заводу рвется. Вот за этот завод, я так думаю, они и рвут друг другу глотки. Нормальная версия? — Кормухин посмотрел почему-то сначала на Лютого, и только потом перевел взгляд на Устрялова.

— Да, может быть и такое, — согласился мент и спросил шутливым тоном: — Ты в этом деле сам не участвовал случайно каким-то боком? А как ты вообще на этом бережку оказался?

У Олега болезненно сжалось сердце. Неужто Пахомыча взяли на берегу с его сумкой и документами? Надо было все-таки дождаться старика.

— Как вышел на бережок? — переспросил Кормухин. — Это, коллега, результаты глубокой оперативной разработки организованной преступной группировки гражданина Быкалова.

— Не хило госбезопасность копает, — с завистью сказал Устрялов.

— А ты думал!

— С этим теперь что делать? — Устрялов взглянул на Олега.

— Для начала сними с него наручники, — посоветовал Кормухин.

— Не понял! — растерянно уставился на него Устрялов.

— Я говорю: наручники сними! — Кормухин чуть-чуть повысил голос. — Не видишь — человек страдает! Неудобно ему…

Устрялов позвал оперативников, и уже через пару секунд Олег, морщась от боли, растирал ноющие после железных тисков запястья.

— Ребята, оставьте нас на минутку, — попросил Кормухин своих оперов.

В комнате остались трое — Лютый, Кормухин и Устрялов. Кормухин закрыл дверь поплотнее.

— У нас на тебя ничего нет, к сожалению, — произнес он, обращаясь к Лютому. — Ни в салоне мерса, ни в багажнике не обнаружено следов твоего пребывания. А вокруг раскопа как будто стадо слонов летку-енку танцевало. Так что не было тебя на том бережку. Ты меня хорошо понял, афганец?

— Пахомыч? — вырвалось у Лютаева. — Где он? Что с ним?

— Жив-здоров, что ему сделается, — успокоил его Кормухин. — С ним все в порядке. Так вот, мне старик рассказал, что ты собираешься в Чечню. Понимаю, тебе война нужна. На чьей стороне воевать собрался?

— На нашей, на чьей же еще? — перешел на крик возмущенный Олег.

— Не ори, не в лесу находишься, — невозмутимо продолжал Кормухин. — На нашей — это правильно. Значится, так: восстановишься в армии…

— Как? Каким путем?

— Я помогу.

— Да у меня есть военный комиссар знакомый! — подал голос Устрялов. — Друг детства.

— А как же Оля? — Лютый даже не спросил, выдохнул из глубины души свою боль.

— Если захочет, сможет поехать с тобой. Тебя оформят в пятьдесят восьмую армию Северо-Кавказского военного округа. Кем? Командиры на месте решат. И вот еще… — Кормухин на секунду вышел в коридор и тут же вернулся. — Это тебе Пахомыч просил передать. — Он протянул Олегу дембельский альбом и паспорт. Пока останешься здесь, у Кристины. А завтра начнем оформление, медкомиссию пройдешь и прочую бумажную хренотень заполнишь.

— Из дома не выходи, — посоветовал Устрялов. — И девчонок не выпускай. Все понял?

Лютый на автомате утвердительно покачал головой, не спуская удивленных глаз с обоих офицеров.

— А почему вы мне помогаете? — недоверчиво спросил он. — Я вам что, родственник?

Устрялов с Кормухиным переглянулись и довольно расхохотались.

— Во-первых, в твою пользу сложились обстоятельства… Это, понимаешь, главное… — пустился в объяснения фээсбэшник и замолк: уж очень неубедительно прозвучали его слова.

Почувствовав это, Устрялов пришел ему на помощь.

— А во-вторых, — заметил он, — у подполковника Кормухина в Афгане брат погиб…

— Я знаю…

— Не перебивай! — прикрикнул на него Устрялов. — Так вот, у него там братишка голову сложил, а я сам воевал за речкой в ДШБ, когда ты еще сопливым пацаном на красноярском базаре у бабушек семечки тырил…

— В Афгане? Воевали? — удивился Лютый.

— В десантно-штурмовой бригаде под Кабулом. В первый год войны. Вот так, пацан, — серьезно посмотрел на него Устрялов. — Ты же знаешь, что десант своих не бросает?

— Знаю, — кивнул Лютый. — Это первый закон десантуры.

— Вот и мы не хотим бросать тебя на произвол судьбы. Так что, повоюй пока… Ты нужен стране.

Никакого пафоса не было в этих словах Устрялова. Фраза прозвучала как-то буднично и естественно — кто воевал, тот поймет.

— Кажется, я ни хера не понимаю в жизни… — смущенно и растерянно пробормотал Лютый: у него даже не было сил, чтобы встать со стула.

Кормухин вышел из комнаты в коридор и крикнул оперативникам, рассредоточенным по всей двухкомнатной квартире Кристины:

— Всем внимание! Работа закончена! Все поняли? Работа закончена! Все уходим! Уходим!

Сотрудники милиции и госбезопасности исчезли в одну секунду, не забыв закрыть за собой дверь.

— Олежка! — С громким криком в кухню ворвалась Ольга. — Олеженька! Любимый мой! Хороший мой! — Она бросилась на шею и покрыла его растерянное лицо горячими поцелуями. — Мой золотой! Как я боялась за тебя! Любимый…

И Кристина тоже пришла — из другой комнаты. Тихо встала на пороге и смотрела на влюбленных, ни слова ни говоря. Просто беззвучно плакала и… была счастлива за них обоих.

В черной БМВ, катившей по вечернему Красноярску, сидело только двое братков, но за ней следовал джип «чероки», до отказа набитый вооруженными бандитами.

— Не ссы, Шалый, — сказал водитель бумера, обращаясь к сидевшему рядом здоровому, похожему на борца-вольника, парню, — никуда этот крысенок от нас не денется.

— Да я и не ссу. Вот только вытащу его счас от этой сучки и порву как Тузик грелку, на хер!

— Не, блин, а че этой твари в квартире неделю не было?

— Да пряталась она где-то вместе с Лютым. А теперь, уроды, решили, что опасность миновала, что братва, блин, в натуре, забыла про их подляну.

— Косяков упороли видимо-невидимо, пидорюги, и думают, что все с рук сойдет!

— Блин, а кто нам ваще мазу дал, что этот Лютый со своей марухой, в натуре, вернулся к ней на хату?

— Не кипишуйся, братела! Надежный человек цинканул!

Черная БМВ остановилась возле дома Ольги. За ними тормознул и джип сопровождения. Братки в джипе — криминальная пехота, были настроены невесело. Все знали: сейчас им предстоит брать Лютого, который засветился на квартире своей подруги Ольги, отбитой им у Быкалова.

В том, что босса на тот свет отправил именно Лютаев, никто из бандитов уже не сомневался. И по Красноярску в криминальной среде поползли слухи о нечеловеческих бойцовских способностях Лютого. Брать такого зверя было крайне опасно. Это не ларечников бомбить и не из цеховиков утюгом купюры выпаривать. Всем жить хотелось. А Лютый все по тем же слухам и боли не боится, и пуля его не берет. Такой голову отвернет и не заметит.

Двое в БМВ одновременно тяжело вздохнули. Шалый включил портативную рацию и связался с людьми в джипе.

— Пацаны! Приготовились! Выходим по моей команде. Счас эту суку рвать будем, в натуре, блин… У самих-то очко не играет?

— Все нормально… — ответили ему из джипа.

Но ответили как-то уж больно неуверенно. Обе машины стояли метрах в двадцати от подъезда Ольги.

И тут произошло нечто совершенно неожиданное. Из-за угла дома с бешеным ревом моторов и воем сирен выскочили два автобуса с милицейской раскраской. Они тормознули у самого подъезда, двери их раскрылись и омоновцы рванули в подъезд, около которого возникли неизвестно откуда взявшиеся двое штатских с казенными лицами.

Две машины, груженые братвой, так и остались стоять на месте, хотя логичнее всего было бы немедленно развернуться и на всех парах валить подальше. Но, как это часто бывает в экстремальных ситуациях, мнения их экипажей разделились.

— Это че, блин, в натуре? Подстава, пацаны! Сваливаем быстрее отсюда! — кричали сбитые с толку братки.

— Да тихо вы!

— Пиздец нам, отвечаю!

— Не кипишись, братва, не за нами ментура приехала…

Омоновцы, один за другим, выпрыгивавшие из автобусов с зарешеченными окнами, не обратили внимания ни на черный БМВ, ни на джип «чероки» ровно никакого внимания. Все они устремились в подъезд, где судя по полученной информации находились Лютый и Ольга.

— А че это они, пацаны, туда поперли? — недоумевали бандиты.

— А ниче, бля, ты не понял, в натуре? Видать, ментам тоже кто-то наводку на Лютого дал. А он по ментовской линии за мочилово Быкалова в розыске проходит!

— Вот, блин! Не успели мы! Лажанулись, как фраера!

— Да ничего, в натуре, мы его на нарах еще быстрее достанем. Братве на кичу цинк сбросим, они Лютого прямо в камере следственного изолятора порешат.

— И то правда. И в крытке, и на зоне его нам замочить еще проще.

Тем временем к подъезду подкатила еще одна машина, тоже милицейская, с мигалкой. Из машины вышел офицер в милицейской форме и спокойно направился в подъезд.

— Пацаны, ну как, досмотрим кино до конца или валим по холодку?

— Досмотреть надо, только отъедем чуть подальше, чтобы мусорам глаза не мозолить.

БМВ и «чероки» задним ходом откатили еще на двадцать метров, чтобы не привлекать к себе особого внимания.

Омоновцы уже выводили из подъезда Лютаева. Тот выкручивался, пинался, пытался вырваться и получал в ответ, как водится, мощные затрещины.

— Гляньте, пацаны, как менты Лютого прессуют!

— Любо-дорого посмотреть! Пару-тройку ребер захерачат как пить дать.

Человек в форме офицера милиции вывел из подъезда Ольгу и посадил ее в милицейскую машину.

— Во блин, че творят менты!

— Братва, они и маруху его приняли!

— Конечно, приняли! Свидетелем по делу пойдет, сука траханая!

— Все! Канаем отсюда!

— Херово, что опоздали. Я так этого Лютого сам отпинать хотел!

— Да я бы ему, сучаре, сердце руками вырвал и в жопу вставил!

— Не, блин, зря мы не успели Лютого взять!

— Погнали, пацаны, нам здесь делать нечего.

БМВ и «чероки» укатили от греха подальше. Милиция тоже не задерживалась.

По городу прокатился слух, что Олега Лютаева арестовали за убийство авторитетного бандита Быкалова, а его сожительница Ольга задержана в качестве подозреваемой в соучастии…

Братки начали разрабатывать хитроумные планы, как им достать и уничтожить Лютого в тюремной камере. В уголовной среде Лютый заочно был приговорен к смерти.

В то время как весь Красноярск муссировал известие об аресте убийцы криминального авторитета Быкалова, подполковник ФСБ Кормухин принимал на конспиративной квартире Ольгу и Лютого.

Да-да, весь этот арест с двумя автобусами омоновцев был простой инсценировкой. И Устрялов, и Кормухин знали, что за Олегом охотится братва, и потому решили ввести воровской мир в заблуждение, направить бандитов по ложному следу.

Пока братки вычисляли, в каком из следственных изоляторов держат Лютаева, Кормухин предпринял все необходимые шаги для того, чтобы вывести Ольгу и Лютого из-под удара. Точнее, вывезти из Красноярска. Куда — не вопрос! К новому месту службы Лютого.

— Ну что, старший прапорщик, как себя чувствуешь? — весело спросил подполковник Кормухин, приглашая Олега и Ольгу пройти из прихожей в гостиную.

— Какой еще старший прапорщик? — не понял Лютый.

— Не просто старший прапорщик, — с лукавой улыбкой уточнил Кормухин, — а инструктор роты специального назначения. Служить будешь на Северном Кавказе. А старший прапорщик — это твое новое воинское звание. Что-то не устраивает?

— Да нет, — растерянно дернул плечом Лютый. — Просто как-то неожиданно.

— Многое в жизни случается неожиданно. Главное, чтобы ты не наделал глупостей в новом качестве. Оля, — подполковник посмотрел на девушку. — Вы нас тут пока подождите, нам нужно переговорить наедине, с глазу на глаз.

Оля присела на диван рядом с журнальным столиком и взяла в руки какой-то журнал с яркой обложкой, а мужчины вышли в другую комнату. Кормухин прикрыл за собой дверь. Поскольку подполковник не стал садиться в кресло, хотя их было в комнате несколько, Олег прислонился спиной к большому шкафу, стоявшему у стены напротив двери.

— Как думаешь, наша постановка с арестом удалась? Бандюки поверили, что тебя арестовали?

— По-моему — да. Убедительно получилось. Особенно мне понравилось, как омоновцы били меня прикладами по ребрам. Очень реалистично.

— Ну извини, дорогой, все должно было выглядеть как в жизни. Главное, что не поломали тебе кости и не отбили почки. Ты ведь до части живым и здоровым должен доехать. Я вот о чем хотел спросить… — Кормухин немного замялся. — Ты с девушкой как решил поступить?

— Да мы вообще-то пожениться решили, — нехотя признался Лютаев. — А что, Контора против?

— Да ради бога, как говорится, совет вам да любовь, чтобы счастье по дому ходило! Я наоборот боялся, что ты передумаешь. Ее ведь в Красноярске бандиты в покое бы не оставили. А обеспечивать ей здесь безопасность у нас нет ни сил, ни средств, как ты сам можешь догадаться. Ты только скажи мне, парень, это у вас серьезно или просто под давлением обстоятельств тактический союз?

— Денис Витальевич, — Лютый с осуждением посмотрел в глаза Кормухину. — Мы с Олей любим друг друга. И я точно знаю, что это — навсегда.

— Отлично. Я не сомневался в том, что ты — настоящий мужик. Теперь вот, держи, — он отстранил Олега рукой, достал из шкафа портфель, а из него — пачку корочек и бланков. — Это твои новые документы. Тут все — от медицинской карты и расчетной книжки до удостоверения личности на имя старшего прапорщика Олега Лютаева.

— С ума сойти можно! — восхитился Лютый. — Быстро вы все состряпали!

— Мы не стряпчие, товарищ старший прапорщик, — поправил его Кормухин. — Документы официально оформлены в соответствующих инстанциях. Другой вопрос, что наша фирма везде заслуженно пользуется уважением.

— Спасибо вам, Денис Витальевич. А подполковника Устрялова я смогу увидеть? Ну, чтобы тоже поблагодарить!

— Скорее всего, нет. Анатолий Петрович сейчас на задании. А вы с Олей выезжаете из Красноярска, — он мельком взглянул на свои наручные часы, — вы выезжаете через двенадцать часов и двадцать восемь минут. Короче, я оставляю вас в квартире, приеду только утром. Отдохните, отоспитесь в спокойной обстановке. Здесь вас никто не побеспокоит. Кстати, утром подвезу тебе военную форму в комплекте, все чин-чинарем, как полагается.

— Денис Витальевич, у меня к вам есть одна просьба.

Олег замолчал, испытующе глядя на фээсбэшника. Сказать по правде, он еще не решил, стоит ли вообще обращаться к нему с эти делом. Да и привык он в своей жизни никого просить. Но здесь речь шла не о нем, поэтому он кое-как пересилил себя.

— Так как, Денис Витальевич?

Кормухин кивнул ему в знак того, что готов выслушать любую просьбу.

— А можно Пахомыча, пока меня не будет, в моей берлоге поселить? Заодно он за моими деревянными сокровищами присмотрит?

У Кормухина потеплело на душе: нет, все-таки не ошибся он насчет этого парня. Он выставил вперед правую руку ладонью вверх и подождал, пока Олег хлопнет по ней своею.

— Спасибо тебе, — сказал подполковник Олегу на прощанье…

«Что он имел в виду?» — ломал голову после его ухода Лютый. То, что ему удалось своими руками, в одиночку устранить Быкалова, и государству не пришлось задействовать для этого силовые структуры? Так он ведь только защищался… И защищал Олю… Они с Быкаловым столкнулись лбами, одному из них должно было повезти. Кому-то там, на небесах, захотелось, чтобы умер Быкалов.

Вообще-то жизнь в последнее время словно задалась себе целью ставить Олега в тупик. Вся его система ценностей рухнула в одночасье. Менты, которых он всю жизнь ненавидел, цель и задача которых душить, сажать и угрожать, вдруг начали помогать ему. Что творится на белом свете? Как жить дальше?

Лютаев вдруг почувствовал сильный голод и полез в холодильник. Он был набит продуктами под завязку. Не было только алкогольных напитков. Он принялся готовить поздний ужин, когда услышал, как Оля в гостиной включила телевизор.

Невидимый диктор трагическим голосом вещал на всю квартиру:

— Напоминаю вам хронику последних событий на Северном Кавказе и вокруг него. Итак, четырнадцатого апреля Президент России Борис Ельцин дал официальное поручение правительству Российской Федерации провести консультации с представителями политических движений Чеченской Республики и подготовить проект Договора о разграничении полномочий между федеральными органами власти и органами власти Чечни как субъекта Российской Федерации и о взаимном делегировании полномочий. Это предложение было категорически отвергнуто представителями Джохара Дудаева. Двадцать седьмого мая тысяча девятьсот девяносто четвертого года четверо террористов чеченской национальности захватили в районе Кавказских Минеральных Вод автобус с тридцатью пятью заложниками. Они потребовали предоставить им вертолет для вылета в Чечню и десять миллионов долларов США. Требования террористов были удовлетворены. Второго июня отряд полевого командира Руслана Лабазанова, оппозиционного Дудаеву, осуществил захват Дома радио в Грозном…

— Слушай, Оль! — в комнату вошел Лютый, неся в руках поднос с нарезанными овощами и бутылку красного вина. — Милая моя! Ну что ты эту ерунду смотришь? Тебе что, интересно?

Лютаев отобрал у Ольги пульт дистанционного управления, чтобы переключить канал, и вздрогнул. Говорил вовсе не диктор, как ему сначала показалось. На экране красовалась откормленная физиономия Вениамина Борисовича Шапкина, а сидевший рядом с ним за полукруглым столом телекомментатор обращался к нему как члену Совета безопасности Российской Федерации.

Будь у Олега в руке дистанционный взрыватель, он с удовольствием нажал бы на кнопку, чтобы смыть взрывной волной с экрана этого самодовольного политического упыря. Ну нет, так нет. Он перепрыгнул на другой канал. На первой кнопке Леонид Ягубович вел телешоу «Страна чудес».

— Вот! — улыбаясь, воскликнул Лютый. — Ты лучше на дядьку усатого посмотри и буквы поотгадывай! Слушай, а хочешь, я тоже усы отпущу, как у него? — он схватил с подноса пучок зеленого укропа и зажал его между носом и верхней губой. — Идут мне усы?

Оля прыснула со смеху, но тут же стала серьезной.

— Олежка, — сказала она тревожно. — А мы ведь туда едем, на Северный Кавказ? Не нравится мне этот Дудаев. Похож он чем-то на молодого Кащея Бессмертного.

— Послушай меня. Телевизионщики всегда врут. Там, блин, один горный джигит у другого барана украл, а эти придурки с телевидения сразу утку пускают о захвате заложников. — Лютый ласково улыбнулся и потянулся к девушке с поцелуем.

— Олежек, ну, подожди, — она осторожно, чтобы не обидеть, отстранила его. — Ты туда воевать едешь?

— Оль, почему сразу воевать, я еду делать свою работу. Буду учить солдат.

— Чему?

— Всему, что может пригодиться на войне.

— А подробнее?

— Тебя так интересуют воинские специальности?

— Очень! — засмеялась она. — Может, мне понравится, и я тоже у тебя учиться буду на диверсантницу.

— Вот хорошо! Из тебя выйдет настоящий боец спецназа! Гроза террористов! — он поддержал ее шутливый тон. — Я могу тебя быстренько научить стрельбе из снайперской винтовочки, вождению любых видов боевых машинок, рукопашечке, маскировочке в условиях горной местности…

— Нет-нет-нет! — шутливо замахала Оля руками. — Я передумала. Не женское это дело. Давай я лучше тебе девочку рожу…

— А почему вот так сразу девочку? А мальчики что, хуже? Стой! — воскликнул вдруг он. — Не говори ничего. Я знаю, чем должны заниматься настоящие девушки… — и, шутливо рыча, навалился на Олю сверху, умудряясь одновременно сбрасывать одежду с себя и с нее.

— Поцелуй меня, мой хороший… — простонала Ольга, прижимаясь к нему всем телом. — Иди ко мне…