ЭПИЛОГ

Свет, проникавший снаружи сквозь лабиринт голых веток прямо перед тремя большими окнами, отбрасывал на некрашеный пол гостиной причудливые призрачные тени. Рабочие, строившие дом, советовали Теду расчистить побольше зарослей на участке в три акра, но он отказался. Дом – простой, без украшений, не загроможденный мебелью – стоял оазисом среди леса, грозившего поглотить его при малейшей возможности. Когда они только переехали сюда два месяца назад, последние листья день и ночь непрерывно скреблись в окна. Теперь, в разгар зимы, лишь серебристо-белый снег громоздился на карнизах, на ветках и на холмах, вздымавшихся позади, отражаясь в комнате. В ней не было вычурной мебели и ярких красок, на стенах не было ни картин, ни фотографий. Дом нельзя было увидеть с дороги. Он был точно такой, каким он его задумал.

Тед поставил чашку с кофе на белую деревянную стойку, отделявшую кухню от гостиной. Все было светлым и просторным, кругом порядок и чистота. Он вытер со стойки лужицу и глянул на часы. Одним глотком допив кофе, сунул чашку в посудомоечную машину и подошел к подножию лестницы в самом центре дома.

– Джулия? Если мы вообще собираемся ехать, пора пошевеливаться. Уже три часа. Ты идешь?

Взявшись рукой за балясину перил, он ждал ответа. Никогда не отличавшийся терпением, он был вынужден за последние десять месяцев много ждать. Ждать, пока закончится строительство дома. Ждать, несмотря на вынесенный вердикт о невиновности, пока вернутся клиенты, пока исчезнет пятно. Ждать, пока его дочери забудут о прошлом. Он хмурился, тщетно пытаясь расслышать шаги. В нескольких шагах от него Эйли, устроившись в кресле, пристально следила за ним. Она теперь предпочитала ни на минуту не упускать его из виду. После суда был период, когда она так цеплялась за него, что он сомневался, отпустит ли она когда-нибудь его руку, отойдет ли от него хоть на шаг. Он не мог отделаться от мысли, что она берет причитающееся ей, что он ей должен; и он, разумеется, задолжал ей. И все же он задумывался о том, когда же она насытится, если это вообще возможно. Он ободряюще улыбнулся ей и еще раз крикнул наверх.

Джулия наконец спустилась, на плече у нее болтались новые белые ботинки с коньками. Длинные волосы перехвачены резинками.

– Я же сказала, я не хочу идти.

– А я сказал, что вторая половина воскресенья – время семейное. Можешь хоть запереться в своей комнате на шесть с половиной дней в неделю с наушниками на голове, но только не в воскресенье.

Джулия, насупясь, посмотрела на него.

– Ты это говоришь только потому, что так всегда говорила мама.

Тед помрачнел. Джулия, когда-то стремившаяся во что бы то ни стало освободиться, с недавних пор превратилась в охранителя прошлого, на каждом шагу выставляя перед ним Энн, словно магический талисман.

– Ты готова?

– Да.

Они взяли из гардероба в прихожей свои куртки, и Тед наклонился помочь Эйли застегнуть парку, а она стояла неподвижно и безвольно, следя за его руками. Он запер дверь и смотрел, как Джулия и Эйли спешили по морозу к машине на подъездной аллее. Обе уселись на заднее сиденье, но по разные стороны, отвернувшись каждая к своему окну. Глядя на них в зеркало заднего вида, Тед снова был ошеломлен мертвой тишиной, повисшей между ними, тяжелой, непроницаемой. Он включил радио, и они поехали вниз по извилистой дороге вдоль крутого склона Кендл-хилл, слушая развлекательную программу в перерыве футбольного матча.

Когда они подъехали к автомобильной стоянке на дальнем конце озера Хоупвелл, Джулия первая выскочила из машины еще до того, как Тед вынул ключ из зажигания. К тому времени, как Эйли и Тед добрались до края замерзшего озера, на ходу натягивая варежки и перчатки, она уже сидела на скамье, сунув ноги в ботинки с коньками, и разглядывала уже катавшуюся публику, чьи разноцветные куртки и шапки двигались на фоне белого льда, белого неба. Она отъехала от скамьи, как только к ней приблизилась Эйли.

Тед встал на колени и туго зашнуровал ботинки Эйли, чтобы у нее не подворачивались ноги, хотя это вроде бы не помогало, и два воскресенья с тех пор, как они начали ездить сюда, Эйли уходила с катка шатаясь, с ноющими мышцами.

– Ну вот, так надежно. Встретимся на льду, – он слегка хлопнул ее по спине, словно подталкивая, но она не сдвинулась с места, а терпеливо ждала, пока он надевал свои большие черные ботинки.

Тед задвинул свою обувь под скамейку рядом с обувью девочек и встал, взяв Эйли за руку.

– Ну хорошо, идем.

Когда они делали первые неуверенные шаги по неровному льду, он огляделся и заметил зеленую парку и узкие джинсы Джулии далеко справа. Она уже отыскала мальчика, с которым и приехала встретиться. Он знал, что она терпит эти прогулки только из-за мальчика, хотя Теду было неизвестно его имя и даже неизвестно, был ли мальчик один и тот же каждую неделю, однако подозревал, что нет. Он никогда не спрашивал об этом, точно так же как избегал думать о грудях, выросших внезапно, словно вигвамы по весне, о картонных коробочках из-под тампонов, которые замечал среди мусора. Теперь они находились в стороне от всех, двигаясь потихоньку, чтобы не потерять равновесия. Он вел Эйли вокруг озера медленно, с остановками, держась в нескольких шагах от края озера, где она чувствовала себя в полной безопасности.

– У тебя хорошо получается, – сказал он ей, и она улыбнулась, довольная, что угодила ему. – Мне кажется, тебе надо попробовать самой.

– По-моему, я еще не готова.

– Ну давай, Эйли, попробуй.

Он отпустил ее руку, прежде чем она успела возразить, и отъехал от нее, морозный воздух наполнил его легкие, он глубоко вдыхал его и лишь один раз оглянулся убедиться, что она не упала. Он объехал пару, которая скользила, держась скрещенными перед собой руками, с нервным смехом подстраиваясь друг к другу, застенчиво и неловко. Один вид взрослых людей, пришедших на свидание, наводил на него тоску, особенно при свете дня, и он взрезал коньками лед, спеша прочь от них. Оглянувшись, он увидел, как Эйли вскарабкалась на берег и остановилась, следя за ним, дожидаясь его. Он выписал на льду восьмерку. Совершая последний виток, он заметил, как Джулия отделилась от мальчика и приблизилась слишком близко к середине, где лед был менее прочным, и ее коньки погружались в него на четверть дюйма. Он только было направился в ее сторону, как ее догнал мальчик, называя ее по имени со страхом, восхищением и восторгом. Она отошла от опасного места на несколько шагов, смеясь над его малодушием. Тед быстро пробежался туда-сюда пару раз и поехал обратно.

На самом деле он находил эти вылазки на озеро скучным занятием и коньки купил только потому, что не мог придумать, чем бы им заняться по воскресеньям. Джулия, конечно, была права. Первоначально это была идея Энн, она появилась, когда он проводил слишком много времени вдали от них. Дни Семьи – так она их называла, улыбаясь с надеждой, настойчиво и неотвратимо.

Теперь он вспомнил первые воскресенья после суда. Он забрал девочек из дома Сэнди через два дня после вынесения приговора, явившись туда в восемь часов утра и застав Эйли уже возле дверей, в одиночестве, с аккуратно упакованным чемоданом и школьным ранцем с учебниками на плече, вся ее фигура выражала ожидание и облегчение. Он поцеловал ее гладкую щеку.

– Похоже, ты не заставишь мужчину ждать, – поддразнил он ее. Она улыбнулась ему и взяла его за руку.

– Где Джулия? – спросил он ее.

Эйли указала в сторону гостиной.

Тед подошел и, заглянув, заметил в темноте Джулию, сидевшую, положив ноги на кофейный столик, скрестив руки на груди.

– Ты готова? – спросил он.

Она не ответила.

– Джулия!

– Я не поеду.

Тед стоял на пороге и смотрел на нее.

– Боюсь, что поедешь.

– Сэнди сказала, я могу остаться у нее.

– Это не Сэнди решать.

Джулия смотрела мимо Теда на Сэнди, которая подошла и встала позади него, прислонившись к косяку, держа в руке чемодан Джулии.

– Извини, детка, – сказала она.

Тед не обратил на нее внимания, не сводя твердого взгляда с дочери.

– Идем, сокровище. Все будет хорошо, вот увидишь.

Джулия пнула столик, и два журнала свалились на пол.

– Ну же, – настаивал он, и что-то в его голосе заставило ее встать – с презрительной усмешкой, закусив губу, но тем не менее встать и пойти вслед за ним.

Сэнди отдала ей чемодан, когда она проходила мимо.

– Джулия, – шепнула она, но если Джулия и расслышала, то не отозвалась.

Джулия поволокла чемодан к входной двери, которую придерживала Эйли, и обе вышли, а Сэнди молча смотрела им вслед, подавленная собственным бессилием. Девочки как раз сходили со ступенек, Сэнди удержала Теда за руку.

– Я буду следить за тобой, – сказала она.

– Я думаю, было бы лучше, если бы ты какое-то время не виделась с ними, – спокойно ответил он и повез дочерей к себе в Ройалтон Оукс.

В тот первый вечер он разобрал диван, на котором Эйли и Джулия всегда спали рядышком, когда приходили к нему в гости, и взбил им подушки.

– Я с ней спать не буду, – заявила Джулия, выходя из ванны.

– Почему?

Она посмотрела на него с высоты своего подросткового максимализма, полного и невозмутимого.

– Потому что я с лгунами не сплю.

Эйли со стаканом молока в руке стояла рядом и не произносила ни слова.

– Все позади, Джулия, – тихо сказал Тед. – Давай просто оставим это.

– Ты можешь считать, что победил, – прошипела Джулия, – но мы оба знаем, что она не видела, что случилось.

Тед долго не отвечал.

– Можешь лечь на постели или на полу, мне все равно, – он повернулся, собираясь выйти из комнаты.

– Куда ты идешь? – бросила она ему вслед. – К одной из своих подружек?

Он засунул руки глубоко в карманы и долго и пристально смотрел на нее.

– Я сожалею о том, что ты видела, – сказал он. – Я сожалею о том, что случилось. Я совершил ошибку. Но лишь одно имеет значение – я любил твою маму, Джулия. – Он все смотрел на нее, словно ожидая увидеть, как его слова дойдут до нее, проникнут в сознание. Когда она, нахмурясь, опустила глаза, он повернулся и неторопливо вышел из комнаты.

Джулия взяла подушку и спала, как и все последующие ночи, на полу, застеленном серым ковровым покрытием, просыпаясь с отпечатком его узора на щеке. Постепенно изначальная ярость ее гнева на предательство Эйли притупилась и улеглась, и осталось лишь испепеляющее презрение к младшей сестре, а иногда жалость, потому что веселая беспечность Эйли сменилась неуверенностью, заставлявшей ее постоянно оглядываться через плечо, просыпаться ночью. Тем не менее Джулия не делала никаких попыток успокоить Эйли, когда слышала, как та хнычет во сне в нескольких шагах от нее, одна в двуспальной кровати. Они никогда не говорили о показаниях Эйли; не было никаких обвинений и объяснений, никаких признаний. Эйли, больше всего желавшая вычеркнуть все, кроме настоящего, с надеждой приступала к Джулии с робкими предложениями поделиться сандвичем, освободить место у телевизора, с просьбами помочь с уроками, но, натыкаясь лишь на каменное молчание, отходила, тихонько ожидая, когда Джулия наконец простит ее, и довольствуясь Тедом. Воскресенья были днями мрачными, их проводили в торговом центре или в кино, где общение сводилось бы к минимуму. Через два месяца они сняли дом у семьи профессора, уехавшего на год в отпуск в Лондон. Джулия пролила пузырек черных чернил на их марокканский ковер и отказалась отчищать его. Пятно так и осталось нетронутым посередине гостиной, где они никогда не собирались все вместе одновременно.

Как только началось строительство, Тед стал регулярно по воскресеньям водить девочек посмотреть, как возводится дом на Кендл-хилл, бетонный фундамент, каркас и наконец крыша, окна неделя за неделей вырастали у них на глазах. Джулия обычно держалась на расстоянии от стройки, раздраженная и испуганная ее неизбежностью, а Эйли, ухватив Теда за руку, говорила о цвете краски.

Тед оглянулся на берег и увидел, как Эйли, сидя на скамье в одиночестве, распускает шнурки на ботинках с коньками и надевает обувь. Она сидела, сложив руки, глядя, как другие катаются на озере. Это Эйли первая распаковала свои вещи, первая вышла из своей комнаты; Эйли садилась ужинать ровно в шесть тридцать и настойчиво звала Теда и Джулию к столу; это Эйли вспомнила в унылый День благодарения, что они не сделали рога изобилия, который каждый год мастерила Энн, с высыпавшимися оттуда орехами, фруктами и сушеными абрикосами, и отказывалась есть до тех пор, пока они не соорудили сносную замену ему.

Он заскользил по льду и на гудящих ногах подошел к скамье, где она сидела.

– Мы можем поскорее поехать домой? – спросила она.

– Замерзла?

Она покачала головой. Ей больше не нравилось быть на людях, больше не хотелось встречаться с друзьями. Ей хотелось лишь сидеть в этом доме, в своей комнате наверху, где сквозь тонкие занавески виднелся силуэт холма, где кончался их участок и начиналась собственность штата.

Тед встал. Ноги, снова обутые в ботинки, словно налились свинцом и отяжелели. Он подошел к краю озера и позвал Джулию. Он знал, что она услышала, хотя сделала вид, что ничего не заметила.

– Джулия! – крикнул он еще раз, поднеся ко рту сложенные воронкой руки.

Джулия повернула к берегу, увидела, что отец зовет ее, и нарочно развернулась, отрабатывая катание спиной вперед, которому учил ее мальчик. Она выводила ногами букву V, носок к носку, а он потихоньку подталкивал ее.

– Ты почему останавливаешься? – спросил мальчик.

Джулия не ответила, продолжая смотреть через плечо.

В нескольких ярдах от нее Сэнди, у которой подогнулись ноги, рассмеялась, когда Джон опоздал подхватить ее и она шлепнулась на лед.

Их взгляды встретились.

– Джулия, иди сюда, – крикнул Тед.

Она отвернулась от Сэнди, от мальчика и покатила к берегу.

– Что?

– Пора ехать.

– Вы поезжайте. Колин проводит меня домой.

– Пойди попрощайся с ним, мы тебя ждем у машины. Давай.

Он смотрел, как Джулия, злясь, но без звука потащилась назад.


Сэнди потирала ушибленный бок, пока они с Джоном ехали домой.

– Я же тебе говорила, терпеть не могу все это, – сказала она.

– Ты говорила, что никогда раньше не каталась на коньках.

– Я и на военных сборах никогда не бывала, но мне незачем туда отправляться, чтобы понять, что мне это придется не по вкусу.

– А уговор помнишь? Разве мы не собирались сделать это правилом? Одно воскресенье ты выбираешь, чем нам заняться, другое – я, помнишь?

– Хоть бы ты перестал считать это летним лагерем, – пробормотала она.

– А ты бы перестала считать это испытанием.

– Это же и есть испытание, разве не так?

Он быстро глянул на нее, на секунду оторвавшись от дороги.

– Если ты будешь представлять это таким образом, ничего никогда не получится.

Они подъехали к дому, и Джон вышел из машины первым, отпер дверь своим ключом и пропустил ее в дом. Несколько ее коробок все еще торчали в гостиной (он свои вещи разобрал в первые же выходные после переезда), ее одежда большей частью или оставалась в чемодане, или висела в мешке для одежды в шкафу.

Она повернулась к нему.

– Что теперь?

– В каком смысле?

– Ну, это же твое воскресенье, в конце концов. Что ты хочешь делать теперь?

Джон смотрел на нее, расстроенный.

– Мы не на свидании. Понимаешь? Давай повторю. Мы не на свидании. Это твой дом, наш дом. Делай что хочешь. Поднимайся наверх, ложись, читай книгу, что угодно.

Сэнди кивнула и пошла наверх. Она легла на огромную кровать и уставилась в потолок, прислушиваясь к его шагам внизу, к звуку открывшейся и захлопнувшейся дверцы холодильника, к стуку крышки мусорного ведра. Она понимала, что он прав, понимала, что если у них вообще есть хоть какой-то шанс, она должна перестать проверять каждый час, каждый вечер, есть ли какие-то сдвиги, оценивать, все ли у них пока нормально. Истина заключалась в том, что она бы не узнала, когда наступил этот момент. Ведь единственными людьми, с которыми она жила, были Джонатан и Эстелла, и Энн.

Для них обоих оказалось потрясением, когда они поняли, что все-таки не разлучены, что могут сделать такой выбор. «Но повернуть назад мы не можем», – сказал Джон и предложил попробовать пожить вместе. Она кивнула с тревогой, мостик между ними все еще был шатким после недель и месяцев, проведенных в спорах допоздна, когда кончился процесс. Не было другого выбора, разве что еще большее одиночество в доме, который терзал ее бесконечным призраком разлук, пустыми одинаковыми кроватями девочек, темными и тихими коридорами. Однако между собой они больше не заводили никаких разговоров о браке, о прошлых предложениях или о будущем. Она помнила ту ночь вскоре после окончания процесса, когда он до рассвета пролежал на ее кровати, не раздеваясь, отказываясь прикасаться с ней, отказываясь говорить с ней, отказываясь уйти. «Был не в состоянии», – потом объяснил он ей.

Он нашел этот дом через неделю после того, как она сказала «да».

Она слышала, как он внизу поставил новый диск с лучшими песнями Пегги Ли. Она взяла лежавшую возле кровати книгу и открыла на заложенной странице, но слова песен, доносившихся снизу, проникали в ее сознание, даже когда она встала и закрыла дверь.

Книга упала ей на грудь.

Взгляд Джулии на катке, глаза в глаза, волосы у нее теперь до плеч, как у Энн.

Сначала Сэнди следила за Джулией и Эйли на расстоянии, подъезжала к школе к концу уроков, звонила знакомым узнать, как их дела, выискивала признаки неблагополучия. Она словно ожидала какого-то осязаемого взрыва, вспышки, чего-то настолько заметного и громкого, что она бы увидела это издалека, услышала бы за несколько миль. Она тревожно ждала, но вместо этого жизнь шла своим чередом, пока она уже и сама не была твердо уверена, от чего же собиралась ограждать их.

Когда она в первый раз остановилась, вышла из машины, подозвала их, Джулия уперла руки в бока. «Что это ты всегда едешь мимо и не остановишься? – спросила она. – Не понимаешь, что мы тебя видим?» Застигнутая врасплох, растерявшаяся Сэнди не нашлась, что ответить.

– Хотите прокатиться до дома?

Сначала Эйли, потом Джулия уселись на переднее сиденье рядом с ней и показывали ей, как проехать к дому, который они снимали, в двух милях от Сикамор-стрит.

– Как дела в школе? – спросила Сэнди небрежно, ощущая неловкость. Она краем глаза покосилась на Джулию, отыскивая признаки смягчения, прощения.

– Я учусь у миссис Файнман, – ответила Эйли. – У нее рыжие волосы, и она такая тощая, что все кости видны. Ты ее знаешь?

Сэнди улыбнулась.

– Кажется, не имею такого удовольствия. Джулия?

– Все нормально.

Сэнди ждала продолжения. Она слышала, что у Джулии масса проблем. Были разговоры о репетиторах и консультациях у психологов и об особых мерах.

Но Джулия ничего не сказала, только откинулась на спинку сиденья и внимательно наблюдала за тем, как Сэнди вела машину, за изгибом ее руки, отметила, что она по-новому подобрала волосы низко на затылке в свободный пучок. Иногда на какие-то неуловимые доли секунды – когда у нее опускались уголки губ слева, когда она склонялась к рулю на красный свет, – она напоминала Энн, но сходство всегда исчезало, прежде чем Джулии удавалось схватить его, и оставляло после себя лишь саму Сэнди.

– У нас будет новый дом, – сообщила Эйли.

– Да?

– Скоро, – прибавила Эйли. – Мы его строим сами.

После этого Сэнди несколько раз в месяц заезжала за ними, подвозила их до дома, который они снимали, а потом и до Кендл-хилл. Однажды она зашла в дом вместе с ними, но как-то не смогла пройти дальше порога гостиной, такой чистой и светлой, и новой, что она вздрогнула. Джулия наблюдала за ней и поняла ее. Они смотрели друг на друга, до обеих едва доходила нарочито веселая болтовня Эйли.

– Проводишь меня до машины? – спросила Сэнди.

Джулия вышла на улицу вслед за ней.

– Тебе здесь хорошо? – спросила Сэнди.

Джулия неопределенно пожала плечами.

– Я понимаю, что у тебя нет особой причины доверять мне, – сказала Сэнди, прислонившись к машине, скрестив руки, – но, если тебе когда-нибудь что-то понадобится, хоть что-нибудь, надеюсь, ты знаешь, что можешь мне позвонить.

Джулия не ответила, только отложила эту информацию подальше вместе с другими своими последними спасительными средствами.

В следующий раз, отвезя их домой, Сэнди не вышла из машины.

Она так и не узнала, сообщали ли девочки Теду о ее визитах, хотя и подозревала, что нет.

Внизу музыка кончилась, а Джон не шел сменить диск. Сэнди представила, как он дочитывает газету, непроизвольно потирая рукой левое ухо. Иногда чтобы остановить его, она захватывала мочку его уха ртом и тихонько кусала. Она еще несколько минут лежала неподвижно, а потом пошла вниз, к нему.


Как только они вернулись с озера домой, Джулия тут же ушла в свою комнату, закрыла дверь и заперлась. Сбросила обувь и села за стол, выдвинула верхний ящик, вынула тот же самый коричневый пакет, что прятала у Сэнди. Она приоткрыла его ровно настолько, чтобы достать письмо, которое получила на прошлой неделе от Питера Горрика.


Дорогая Джулия,


Привет. Извини, что так долго не отвечал на твое письмо, но моя мать не сразу передала его мне. Я больше не живу вместе с ней, нашел себе квартиру на другом конце города (см. адрес на конверте). Я работаю в «Нью-Йорк глоб», пишу статьи и внештатно сотрудничаю с некоторыми журналами. На прошлой неделе прокатился в Лас-Вегас взять интервью у Сильвестра Сталлоне о его новом фильме. Я говорил с ним лично ровно десять минут, вклинился между доброй сотней других репортеров. По правде говоря, десять минут со Сталлоне – это чересчур, минут на девять больше, чем достаточно. Во всяком случае, мне повезло на обсуждении, редактору материал понравился. Мне очень жаль, что ты так несчастна. Конечно, я бы хотел повидаться с тобой, но в связи с новой работой мне приходится много ездить, и, пожалуй, нам придется на некоторое время отложить твой визит. Что касается твоего вопроса насчет Санта-Фе, нет, я там не бывал. Джулия, я вполне верю тебе, когда ты говоришь, что не можешь дождаться, чтобы выбраться из Хардисона. Не знаю, насколько я могу помочь, но своего обещания я не забыл. Ну, мне пора идти. У меня срочное задание – статья о разводе Петры Гаррисон. Ты вряд ли о ней слышала, но здесь это очень важная персона в обществе, и она согласилась дать мне эксклюзивное интервью.

Береги себя,

Питер


Джулия сложила письмо и собиралась было положить его обратно в пакет, но передумала и порвала его на четыре, а потом на восемь частей. Она понимала, что он никогда ей не поможет. Тем не менее она засунула клочки письма обратно в пакет, вместо того чтобы выбросить их в мусорную корзинку возле ног.

Она закрыла ящик и, осторожно подойдя к двери, чуть-чуть приоткрыла ее. Из кухни доносился запах гамбургеров, которые Тед готовил на ужин. Хотя за последние месяцы его кулинарное искусство заметно улучшилось, Джулия все еще считала за правило есть с подчеркнутым безразличием и, как только заканчивала, тут же спешила уйти из-за стола.

Его глаза, когда он наблюдал за ней через стол, терпеливый и мечтательный взгляд, словно она останется здесь, будет принадлежать ему вечно.

Она закрыла дверь, заперла и включила стереосистему на предельную громкость.


На следующий день Сэнди сидела на своем месте с ворохом разложенных на столе макетов, приводя в порядок свои мысли после ежедневной планерки в час дня по поводу содержания первой полосы завтрашней газеты. С тех пор как ее назначили заместителем ответственного секретаря, она стала бояться этих совещаний, где Рэй Стинсон, сидя во главе длинного стола из красного дерева, безжалостно терзал четырех своих редакторов, с пристрастием допрашивая, почему они считают, что их материалы важнее других и достаточно ли в них остроты. Сэнди, которая раньше всегда высказывала свое мнение спокойно и уверенно, теперь стремилась готовиться чересчур тщательно и свои аргументы выдавала с излишним напором, ожидая критических замечаний, настроенная не соглашаться. Ее отношения с коллегами, прежде обострявшиеся лишь временами, с момента ее повышения в должности заметно испортились. Сначала она просто приписывала это новым полномочиям, которые теперь были ей даны, – сокращать материалы, заменять их, предлагать, снимать. Но потом она поняла, что дело не только в этом, что все связано с судом, с Тедом, с ней самой. Она знала, что им было нужно, чтобы она расплатилась за все – расплатилась так, чтобы они могли это видеть и оценить. Вместо этого сегодня она снова выиграла, и серия из трех статей о бюджетных проблемах штата в последующие дни появится на первой полосе.

Она еще раз просмотрела первую статью, помечая знаком вопроса те положения, которые, по ее мнению, корреспондент мог бы сформулировать яснее. Никто не спрашивал ее, хочет ли она кофе, никто не интересовался, как она провела выходные. Единственным человеком в редакции, который изо всех сил старался быть с ней любезным, была женщина, занявшая место Питера Горрика.

Она только взялась за вторую статью, как ее телефон зазвонил.

– Алло?

– Сэнди?

Сэнди мгновенно выпрямилась.

– Джулия?

– Да.

– У тебя все нормально?

Долгое молчание.

– Я могу с тобой встретиться?

– Конечно. У тебя действительно все нормально?

– Да.

– Куда мне подъехать за тобой?

– К школе, – ответила Джулия и повесила трубку. Она откладывала этот звонок, откладывала даже мысли о нем, сколько могла. Но больше она не видела иного выхода. Она вышла на улицу дожидаться Сэнди.


Крыло старенькой «хонды» цвета морской волны дребезжало, пока они отъезжали от школы и добирались до проселка. Джулия поставила ноги на брошенный на пол школьный рюкзак, подняв обтянутые леггинсами колени до груди. Она смотрела на мелькавшие за окном сосны и снежные сугробы. Стекла были плотно закрыты, и она слышала, как Сэнди дышит, сглатывает комок в горле, ждет. Джулия облизала потрескавшиеся губы.

Сэнди вела машину медленно, растягивая время, что они были вместе, пытаясь превозмочь молчание Джулии, но опасаясь, что, если надавить, Джулия снова замкнется в себе. Проехали еще четыре мили.

– Что-нибудь случилось? – наконец спросила она.

Джулия скрестила ноги. Она смахнула с оконного стекла каплю грязи и вытерла палец о сиденье.

– Ты можешь поговорить за меня с отцом?

– О чем?

– Меня собираются оставлять на второй год. У меня неуспеваемость по четырем предметам. Но миссис Мерфи нашла эту школу, Академию Брандстона. Она находится всего в сорока милях отсюда. Они сказали, что возьмут меня на весенний семестр. Это школа для таких, как я.

– Для таких, как ты?

Голос Джулии стал тихим и язвительным.

– Для детей, которым нужно особое внимание. Ну знаешь, для трудных детей.

– Понятно, – Сэнди на мгновение растерялась. – А ты трудный ребенок?

Джулия пожала плечами.

– Они мне выделят какую-то денежную помощь.

– А твой отец не хочет, чтобы ты ехала?

– Он мне не дает никакого ответа. Он встречался с миссис Мерфи и ей тоже ничего не сказал. Дело в том, что занятия начинаются на следующей неделе.

– А ты хочешь поехать?

– Да, – просто ответила Джулия.

Сэнди свернула на дорогу в сторону Кендл-хилла.

– Джулия, – тихо начала она, – твой отец и я…

Глаза Джулии сузились.

– Ну, скажем просто, что он не слишком ценит мое мнение.

Джулия повернулась к ней, положив ногу на сиденье.

– Но ты по крайней мере попытаешься?

Сэнди въехала на пустую подъездную дорожку. Джулия никогда раньше ни о чем ее не просила, и даже сейчас она ни о чем не умоляла, а лишь прикидывала шансы.

– Попытаюсь, – сказала Сэнди, – но на многое я бы не рассчитывала.

Джулия кивнула и вышла из машины, не сказав спасибо.


Сэнди смотрела, как Джулия вошла в дом и закрыла за собой дверь. Она медленно выехала с подъездной дорожки задним ходом и спустилась с Кендл-хилла. На дороге попадались обледеневшие участки и какое-то время она осторожно вела машину, не думая ни о чем другом.

В городе она очутилась за квартал от дома на Сикамор-стрит, и хотя тщательно избегала его целый год, на этот раз свернула и медленно проехала мимо. Перед домом не стояло машин. На окнах гостиной висели кричащие ярко-желтые шторы. На стеклах окон верхнего этажа были наклеены самодельные снежинки.

Когда-то во время Теда (она никак не могла думать об этом по-другому, не могла подобрать этому подходящее название) она все время тайком проезжала мимо этого дома по дороге на работу, по дороге домой, иногда даже специально ради этого ездила среди дня, хотя и стыдилась этого непреодолимого влечения. Тогда ей казалось, что дом словно раздался в высоту и ширину, вырос наглядным укором, и она тщетно пыталась догадаться, что творится внутри. Возможно, ей просто нужно было напоминать себе о его существовании.

Она проехалась вокруг квартала и отправилась в центр, оставила машину за магазином стройматериалов на Мейн-стрит. Заперев дверцу, она прошла пешком два квартала до бара, где впервые встретила Теда в одиночестве. Ее глаза не сразу привыкли к полутемному помещению, наполненному дымом от сигарет. Она села у стойки, заказала водку со льдом и, получив ее, немедленно сделала большой глоток. Она больше не думала об отъезде из Хардисона, больше не покупала кассет с курсами иностранных языков и газет, выходивших за его пределами, больше не придумывала в четыре часа утра объяснения своему бездействию. Она теперь смотрела на город с чувством собственнической ностальгии, которую другие приберегают для мест, которые оставляют, и бывали минуты, когда это чувство действовало на нее почти успокаивающе. Как бы то ни было, она знала, что это ее дом. Она быстро допила водку и заказала еще одну порцию, алкоголь уже ударил ей в голову, одновременно обостряя и затуманивая сознание. Она взяла бокал и направилась к телефонной кабинке в конце бара и, прежде чем набрать номер офиса Теда, отпила еще глоток.

– Подождите, – сказала секретарша, – он как раз собирался уходить.

Сэнди ждала, накручивая на палец телефонный провод.

Она отбросила его, как только услышала его голос.

– Да?

– Тед, это Сэнди.

Он не произнес ни слова. Музыкальный автомат выдал старую песню, не то «Четыре вершины», не то «Соблазны», она не разобрала.

– Я по поводу Джулии.

– Что по поводу Джулии?

– Ты можешь встретиться со мной? – Она окунула палец в бокал и облизала его. – Пожалуйста.

– Что по поводу Джулии? – повторил он.

– Я не хочу говорить об этом по телефону, – ответила она и объяснила, где находится.

Она пила третью порцию, когда он приехал.

Он сел рядом с ней. Здороваясь, они оба смогли только кивнуть друг другу.

– Я буду пить содовую, – сказал Тед бармену.

Когда ему подали заказ, Сэнди посмотрела на шипучий напиток.

– Не пьешь?

Он пожал плечами, не желая объяснять ей, что бросил давно, словно это было бы признанием прошлой ошибки.

– Прежде чем ты что-то скажешь, – резко начал он, – позволь сказать тебе, о чем бы ни шла речь, я приехал сюда по единственной причине – сообщить тебе, что не желаю, чтобы ты совала нос в мои семейные дела.

– Они и моя семья тоже, – тихо произнесла она. Она ощущала, как спиртное – для нее непривычно большая порция – разливается внутри. – Они – это все, что мне осталось от нее.

Он ничего не сказал.

Она выпрямилась.

– Послушай, мне это нравится не больше чем тебе.

– Давай к делу, Сэнди.

– Как я понимаю, у Джулии неприятности.

– В этом возрасте у всех неприятности.

– Дай же мне сказать, черт побери, а? Дай мне сказать. Джулия попала в беду, Тед. Давай, по крайней мере, честно признаем это.

Он ничего не ответил, только вертел соломинку в бокале.

Она глянула на его лицо сбоку, на склоненную голову. Она вдруг вспомнила отстраненное выражение его лица, когда он, кончая, мощными толчками сотрясал ее тело, глубоко внутри нее что-то дрогнуло.

– Почему ты не хочешь, чтобы она поехала в этот Бранстон? – резко спросила она.

– Я никогда не говорил, что не хочу, чтобы она ехала.

– Значит, ты отпустишь ее?

– Просто не хочу, чтобы другие принимали решения за меня, – ответил он.

– По-моему, ты в одиночку с этим не слишком справляешься.

Он резко обернулся к ней.

– Вот как тебе кажется?

Сэнди откинулась на спинку.

– Может быть, ей нужно уехать подальше от всех нас, – тихо сказала она.

– Каким образом это что-то решит?

– Там будут люди, которые знают, как ей помочь.

– Она в них не нуждается.

– Ей нужны не только мы, еще что-то. Послушай, мне больше неважно, что произошло, мне на все наплевать. Отпусти ее и все, идет? Дай ей этот шанс. По крайней мере это ты ей должен.

– У тебя это выходит так просто.

– Я не нарочно.

Тед провел руками по волосам и посмотрел на Сэнди. Она встретила его взгляд, и оба поняли только одно – они никогда до конца не освободятся друг от друга. Оба отвели глаза в сторону.

– Ты все еще с Джоном? – спросил он.

Она кивнула.

– Тебе нужно позвонить ему и попросить заехать за тобой. Тебе нельзя вести машину в таком состоянии.

– Все нормально.

Тед больше ничего не сказал, а выложил на стойку деньги.

– Окажите мне услугу, – обратился он к бармену, – позвоните в магазин спорттоваров Норвуда и скажите, чтобы Джон Норвуд забрал ее.

Он еще раз взглянул на Сэнди и ушел.


В тот вечер, после того, как девочки давно отправились спать, Тед долго лежал в постели, разглядывая узоры, образовавшиеся у него на обнаженной груди от света настольной лампы. Случалось, что его тело буквально изнывало, стремясь ощутить прикосновение. После суда ему звонило множество женщин, некоторые даже появлялись у него в офисе, делая вид, что им нужно поговорить о строительстве, любопытные женщины, дерзкие женщины, женщины, каких он презирал.

Он перекатился на правый бок и, просунув руку между пружинами и матрасом, осторожно вытащил фото, снятое «Полароидом». Энн на их кровати, голая, на четвереньках, округлые груди висят, зад высоко поднят, голова запрокинута назад в приступе смущенного смеха.

Они тогда прибегали к любым попыткам, раскрепощенные собственной несчастливой жизнью.

Она хватала камеру, придвигала ее близко к нему, слишком близко, на фотографиях вышли расплывчатые пятна из волос и пор, он их порвал. Сохранилась лишь эта.

Он провел пальцами по контурам ее тела на маленьком глянцевом снимке, поднес его к самому лицу, словно, если бы очень постарался, то ощутил бы ее запах. А вторая его рука медленно опустилась по телу вниз.


Джулия услышала, как уже далеко за полночь он бродил по дому, как делал часто, шлепая босыми ногами по деревянному полу. Она прислушивалась, когда он открыл дверь комнаты Эйли и вошел туда, потом тихо вышел спустя несколько минут. Затем он подошел к ее комнате, и она притворялась, что спит, наблюдая сквозь прищуренные глаза, как он стоял в дверях, глядя на ее неподвижное тело, словно вечность прошла, прежде чем он медленно повернулся, спустился вниз и принялся вышагивать взад-вперед по гостиной.

А еще позже ночью она слышала, как он плакал, звуки его глухих рыданий, отдаленные и чужие.

Она наконец уснула перед самым рассветом, и во сне до нее смутно доносилось, как Тед варил себе первый кофе в этот день.


Тед провел рукой по небритому лицу и прикрыл утомленные глаза. Крепкий кофе урчал в животе, и он отодвинул от себя третью чашку. Пасмурное утро тускло освещало кухню. Он услышал, как наверху в туалете спустили воду, дверь открылась и закрылась. Он уже приготовил девочкам миски и два стакана апельсинового сока.

Они спустились вниз вместе и сели на свои места за столом.

Он наблюдал, как Эйли насыпала хлопья, а потом молоко в белую фарфоровую китайскую миску. Джулия, месяцами отказывавшаяся от завтрака, просто потягивала сок.

Он встал, переложил со стола на стойку нераскрытую газету, посмотрел, как она теребит бумажную подставку, салфетку.

– О'кей, – произнес он устало, глядя прямо на Джулию.

Она обернулась к нему.

– О'кей, и что?

– О'кей, можешь ехать.

Она с подозрением смотрела на него, отыскивая в его лице признаки того, что он дразнит ее, или устраивает проверку, или следы слабости.

– Ты уверена, что хочешь именно этого? – спросил он.

Она кивнула:

– Да.

– Я позвоню миссис Мерфи сегодня немного позже и узнаю, что надо делать, – сказал он ей. Он заметил, что до нее наконец дошло, по выражению, мелькнувшему на ее все еще заспанном лице, и отвернулся.

Миски он засунул в посудомоечную машину.

– Поторапливайтесь, – резко бросил он. – Школьный автобус будет здесь с минуты на минуту.


В ночь перед тем, как Джулии надо было уезжать, она дождалась, пока Тед отправился спать, и тихо встала с постели. Дверь в комнату Эйли была закрыта; в доме царила тишина.

Она спустилась вниз в кромешной тьме, сжимая в руке коричневый бумажный пакет, вынутый из ящика стола. Сначала она сходила за лопатой и сапогами, стоявшими у двери, а потом вышла на улицу. Бледная полная луна освещала ей дорогу.

Она прошла в дальний конец двора и положила пакет на землю за самым большим кленом. Почва промерзла, и она потратила много времени, чтобы расковырять ее хотя бы на несколько дюймов.

Перед тем как сунуть пакет в неглубокую ямку, она в последний раз открыла его, коснулась пальцами записки матери: ДЖУЛИЯ, ДОРОГАЯ, Я УЖЕ СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ, первой записки Питера с номерами телефонов и клочков его письма, коричневой вьющейся ленты от коллажа Эйли, коротеньких кружевных трусиков Сэнди.

Ежась от холода, она свернула пакет, положила на дно ямки и аккуратно прикрыла землей, камнями и льдом.


Эйли в ночной фланелевой рубашке в цветочек, босоногая, наблюдала из окна своей комнаты, как Джулия шла обратно к дому, волоча за собой лопату.

После того как Джулия скрылась внутри, она еще минуту вглядывалась в темноту и пустой двор, потом опустила тонкие белые тюлевые шторы и тихонько забралась обратно в постель.

Загрузка...