Деяния саксов

ИСТОРИОГРАФИЯ ВОПРОСА

Автор Хроники «Деяния саксов» — Видукинд, монах монастыря Новая Корвея[1], стоит у истоков формирования раннефеодального Немецкого государства. Он писал свою Хронику в 50 — начале 70-х годов Х в.[2], был современником и летописцем крупнейших событии, связанных с формированием новой государственности на основе Восточно-Франкского королевства, явившегося одним из наследников Франкской империи Карла Великого.

X век занимает особое место в европейской истории: он явился решающим этапом в образовании политической карты Европы, временем распространения на ее территории феодальной политической доктрины. Именно в Х и в начале XI в. определились черты европейской политической структуры, оформились и выступили на историческую арену государственные организмы; которым суждено было сыграть большую роль в последующей истории континента: на западе Европы — испанская «национальная империя» в виде государства Леон, на востоке — Киевская Русь, на юге — Византия, достигшая вершины политического могущества во времена Фоки и Цимисхия, и Болгария, в центре Европы — формирующаяся раннефеодальная немецкая государственность во главе с Саксонским герцогством, с самого начала стремившимся распространить свою власть на полабских славян, западнославянские государства и на Италию. В то же время утверждается суверенитет раннефеодальных государств — Польши, Чехии и Венгрии. Они выступают как сильные феодальные монархии[3].

Х век имел основополагающее значение и с точки зрение формирования и распространения феодальной политической доктрины: в это время утверждается и распространяется христианство (в римском или в греческом обряде)[4]. Христианская доктрина утверждала и санкционировала власть феодалов и их политическую организацию. Наряду с официальными служителями христианства, представителями церкви, взгляды на государство, на власть монарха, на вопрос взаимоотношения государства и церкви в это время высказывали и те представители феодального класса, которые, независимо от своего служебного и общественного положения (духовного или светского), выступали по тем или другим мотивам защитниками и глашатаями господствующей династии, выражая таким образом интересы господствующего класса в целом. Взгляды этих идеологов были продиктованы политическим развитием и формированием суверенного раннефеодального государства[5]. Именно с этой точки зрения большой интерес имеют «Деяния саксов» Видукинда Корвейского.

Время и место написания Хроники, ее содержание, политическая и историческая концепция автора предопределили большое место этого сочинения как в современной, так и последующей историографии, притом не только своей страны, но и соседних народов[6].

Историографию, связанную с проблемой «Деяний саксов», можно вести поэтому со времени первых последователей, преемников и издателей Хроники Видукинда. Труд его был широко использован хронистами, непосредственно следовавшими за ним. Особенно следует указать на использование материала «Деяний саксов» в известной Хронике Титмара Мерзебургского[7] и распространение сведений Видукинда благодаря популярным средневековым хроникам Фрутольфа Бамбергского (XI в.) и Эккехарда Аурского (XII в.)[8]. Наибольшей популярностью пользовалась Хроника Эккехарда, и благодаря ей сведения Видукинда перешли к последующим историкам. Использовал материал из «Деяний саксов» в своей Хронике и Саксон Грамматик (1150—1216)[9]. Появились затем и первые краткие справки и систематизации сведений о Видукинде и его произведении.

Авторами их были Сигиберт из Жомблу[10], а затем компилятор конца XV — начала XVI в. ученый-гуманист Тритемий (1432-1516)[11]. Сведения Сигиберта из Жомблу и Тритемия сводились к тому, что Видукинд, помимо известной нам Хроники, написал жизнеописания святых Павла еремиты и Феклы[12]. Хотя до нане дошли эти произведения Видукинда, сведения о том, что ом написал жития, подтверждаются и собственными словами автора «Деянии саксов»[13]. Сообщение Тритемия расширило сведения о Видукинде, но оно внесло в них и путаницу, ы также субъективный элемент: три книги «Деяний саксов» Тритемий принял за отдельные произведения Влдукннда. Являясь послушником монастыря Гиршау (Бавария), он высказал версию о связи Видукинда с этим монастырем, что, однако, нс нашло подтверждения[14].

Дополнили сведения о Видукинде и систематизировали его материалы издатели «Деяний саксов». Начало положил Мартин Фрехт (1532)[15], особенно же содействовал этому Генрих Мейбом (старший) в 1621 г.[16] Генрих Мейбом дал описание жизни Видукинда на основании данных самого хрониста и впервые комментировал текст «Деяний саксов». Результатом его работы историки пользовались вплоть до начала XIX в. Вслед за Генрихом Мейбомом все авторы XVII—XVIII вв., касавшиеся творчества Видукинда, исходили из средневековой традиции. Характерными представителями средневековой историографии о Видукинде были Паулини, Мобиллон и Цигельбауэр, фактически, однако, не пополнившие существенно сведения о хронисте[17].

Расширила реальные комментарии к «Деяниям саксов» только работа Берхта-Бринкена в начале XIX в., но и она в основном продолжала отталкиваться от основных представлений Тритемия и его последователей[18].

Попытки критического изучения «Деяний саксов», стремление преодолеть ошибки авторов церковно-исторических исследований о Видукинде относятся ко второй половине 30-х годов XIX в. Начало этому положил М. Т. Концен, поставивший задачу критического анализа «Деяний саксов» Видукинда. Он высказал гипотезу, что в сочинении Видукинда содержатся две разновременные редакции[19]. Решающее значение для нового направления в изучении вопроса имело издание «Деяний саксов» Г. Вайтцем в 1839 г. Георг Вайтц (1813—1886) — выдающийся ученик Леопольда Ранке, главы исторической школы, занявшей господствующее положение в немецкой историографии 50-х годов XIX в. Он отличался критическим отношением к источнику, проявляя максимальную осторожность в выводах. Его издательская деятельность в области публикации средневековых источников имела выдающееся значение[20]. Три издания Георга Вайтца[21], включившие «Деяния саксов» и их комментарии, заложили источниковедческую основу для новейшей историографии по интересующему нас вопросу. Вводная статья и комментарии к «Деяниям саксов» стимулировали монографические исследования о Видукинде на протяжении второй половины XIX в. В. Ваттенбах дал обстоятельную характеристику «Деяний саксов» и критически проанализировал литературу о хронисте[22]. В. Мауренбрехер обратил внимание на текстологический анализ Хроники и выяснение места Видукинда в немецкой историографии[23].

Таков был уровень историографии вопроса к моменту появления первого фундаментального исследования с позиций прагматической историографии второй половины XIX в. Автор его — Рудольф Кепке[24], представитель либеральной политической историографии Германии второй половины XIX в. Он остановился на критическом анализе источника. Дав критический разбор историографии, начиная со средневековых хронистов и вплоть до своих непосредственных предшественников, автор вместе с тем поставил и в определенной морс решил некоторые вопросы, связанные с текстом Хроники, ее редакцией, терминологией и значением труда Видукинда для изучения разных сторон политической жизни Саксонии 50—70-х годов Х в.[25] Отметим положения Р. Кепке, сыгравшие роль в развитии дальнейшей историографии. Автор поставил вопрос о личности Видукинда и его принадлежности к определенному политическому кругу, о прямом контакте хрониста с герцогским и королевским окружением[26].

Большим вкладом был текстологический анализ «Деяний саксов», развивший и обогативший мысль М. Т. Концена о различных редакциях Хроники. Р. Кепке сумел выделить из всего контекста «Деяний саксов» первоначальное содержание и последующие вставки хрониста[27]. На этом основании было доказано положение о двух редакциях «Деяний». Тезис о двух редакциях принят в новейшей историографии. Р. Кепке высказал и гипотезу о возможной датировке первой и второй редакции (966 и 968). По этому вопросу развернулась дискуссия, которая продолжается по настоящее время.

Ценным в исследовании. Р Кепке является анализ терминологии Видукинда. С большой тщательностью автор систематизировал сведения хрониста, распределив их по разделам: народ, страна, управление, король, герцоги, внешние отношения, церковь, империя. Автор, наконец, попытался выявить источники, которыми пользовался Видукинд, и выяснить, какое влияние оказал этот хронист на последующую историографию. По многим вопросам (например, о значении латинских терминов Видукинда при изучении Саксонии в Х в., определении позднейших вставок автора в первоначальный текст) последующие исследователи могут уверенно опереться на положительные выводы Р. Кепке. Некоторые вопросы этот исследователь только выдвинул, не претендуя на их решение (вопрос о месте автора Хроники в обществе, его историческая концепция и др.).

Труд Р. Кепке, написанный на уровне лучших образцов буржуазной историографии того времени, содействовал более глубокому и разностороннему изучению «Деяний саксов» в последующий период — с конца 60-х годов XIX в. до начала 20-х годов XX в. В это время значительно усовершенствовался и углубился качественный анализ текста «Деяний саксов». Этому содействовал расцвет немецкого источниковедения в медиевистике последней четверти XIX в. Именно к этому времени относятся второе и третье издания «Деяний саксов» Г. Вайтца (1866 и 1882) в серии «Monumenta Germaniae».

В начале XX в. были найдены новые рукописи труда корвейского хрониста[28], что позволило еще более углубить текстологический анализ и осуществить новое издание памятника. Это сделал К. A. Keep[29].

На новой источниковедческой основе продолжалось многостороннее изучение источника. Наметились несколько направлений исследования. Главным оставалось изучение текста. Получила развитие гипотеза Р. Кепке о двух редакциях Хроники. Проблему филиации разных редакций «Деяний саксов» рассмотрел Б. Симсон, выдвинувший гипотезу о соотношении различных вариантов «Деяний саксов»[30]. Соображения, высказанные Б. Симеоном, содействовали дискуссии и плодотворному исследованию. Большой вехой в изучении вопроса явилось исследование Г. Блоха[31], который на новой текстологической основе, подготовленной к тому времени новыми изданиями «Деяний саксов», поставил задачу изучения взглядов Видукинда. Опираясь на классификацию рукописей, автор выдвинул гипотезу о двух основных редакциях «Деяний саксов» с интервалом около 10 лет, отнеся первоначальный текст «Деяний саксов» к 957—958 гг., а его авторскую редакцию к 968 г. Последние добавления Видукинда к своему сочинению Г. Блох отнес к 973 г.[32] По его мнению, только такая классификация может объяснить позднейшие вставки, не связанные с первоначальным контекстом, и дать основание для объяснения эволюции взглядов Видукинда на Саксонскую державу 50—70-х годов Х в. Новое по сравнению с наблюдениями Р. Кепке в работе Г. Блоха заключалось в источниковедческой аргументации гипотезы о датировке разных редакций Хроники и главное — постановка проблемы изучения политической концепции средневекового хрониста[33]. Г. Блох пришел к выводу, что лейтмотивом «Деяний» является апология Саксонской династии, идея гегемонии Саксонского герцогства, защита универсалистских претензий Оттонов[34]. Работу Г. Блоха можно рассматривать, с одной стороны, как итог исследовательских поисков за больший период развития немецкой историографии (1867—1913), с другой — как программу для последующих историков, поскольку автор лишь поставил, но не решил новые вопросы. Важнейшим из них были: вопрос о месте Видукинда в развитии политической мысли раннего средневековья, проблема изучения объективных условий формирования концепции хрониста, задача исследования социальных корней мировоззрения хрониста.

Период с конца 60-х годов ди начала 20-х годов XX и. характерен специализированным подходом к изучению исторического памятника. Некоторые частные вопросы, связанные с критикой текста, рассмотрела К. Креббель[35], высказав предположение о незавершенности труда Видукинда. Точка зрения ее не была принята[36]. Биографические сведения о Видукинде систематизировал В. Ваттенбах[37]. А. Гаук рассмотрел «Деяния саксов» в связи с историей немецкой церкви[38]. Его труд выдержал несколько изданий и сохранил значение до наших дней. Макс Геррманн начал исследовать особенности языка и литературный стиль «Деяний саксов»[39]. Данные Видукинда использовались для характеристики восточной политики Оттонов[40], для изучения немецко-венгерских отношений[41] и, наконец, для воссоздания общей картины истории Саксонии при Оттоне I[42] и имперской концепции Саксонской династии[43]. Наблюдения авторов имели значение для интерпретации отдельных аспектов памятника[44].

Подход к «Деяниям саксов» в межвоенный период и особенно во время нацистского господства отразил противоречивость развития немецкой историографии, борьбу ее прогрессивных представителей против крайне реакционных концепций, служивших фашизму. Позитивистское направление в этот период сказалось в новом издании «Деяний саксов»»[45]; оно пополнило предшествующие издания фактическими сведениями в комментариях и вводной статье[46]. Большое значение для текстологического анализа и комментирования реалии имел новый перевод «Деяний саксов» на немецкий язык и комментарии к переводу П. Гирша[47].

Изучение более широких проблем, связанных с «Деяниями саксов», с исторической обстановкой их возникновения и с общим мировоззрением их авторов, было осложнено нарастанием реакционных тенденций в немецкой буржуазной историографии. Для немецкой медиевистики все более характерной становилась идеалистическая тенденция, представители которой объясняли историю образования немецкой государственности с субъективных, идеалистических и мистических позиций. Весьма характерны в этом отношении две работы начала 20-х годов: И. Галлера «Эпоха немецкой истории» и Д. Шефера «Государство и мир»[48]. Превознося деяния Генриха I и Оттона I, Д. Шефер проводил параллель между Саксонией Х в. и Галлией времен завоевания Цезаря: подобно тому, как Галлия сыграла решающую роль в передаче на запад влияния Рима, так Саксония Х в. имела якобы решающее значение для формирования европейской государственности. Так была сформирована реакционная концепция раннефеодальной немецкой истории. Согласно этой концепции в основе немецкой истории Х в. были якобы две государственные идеи: «идея германизма» и «идея вождизма». Реакционное направление немецкой медиевистики профашистского толка подхватило эту концепцию. Работы А. Шульте[49] и И. Бюхлера[50], развивающие высказанные идеи и дающие мистическую трактовку Саксонии Х в., непосредственно подготовили фашистское толкование прошлого[51]. Реакционно-мистическое освещение истории Саксонии Х в. стало формой признания фашистского режима со стороны тех немецких медиевистов, которые исповедовали нацистскую идеологию. Стала процветать нацистская апология «Немецкой империи» Х в. Характерна в этом отношении работы Г. Геймпеля, выдвинувшего в качестве первостепенной задачи изучение именно в таком аспект деяний Генриха I и Оттона I. Времена I империи (начиная с коронации Отгона I в 962 г.) должны стать, говорил Г. Геймпель, предметом особой любви и усердных занятий, ибо I империя должна стать образцом для «III империи»[52]. Нацистская концепция саксонской истории Х в., дающая реакционную, мистическую интерпретацию сведений Видукинда и провозгласившая I идею «миссии» и «вождизма» Саксонии, пытавшаяся найти в истории империи Оттонов историческое оправдание гитлеровскому у рейху, подверглась марксистской критике со стороны советской медиевистики в 30 — 40-е годы[53].

К чести немецкой историографии, уж в 30-е годы против реакционной фашистской трактовки истории Саксонии Х в., против фальсификации и превратного толкования источников того времени выступили демократически настроенные немецкие историки, среди которых наиболее видным был М. Линтцель. Выражением критических тенденций был сборник статей, направленных против фашистской фальсификации исторической роли Карла Великого[54]. М. Линтцеля отличала научная добросовестность, прогрессивные взгляды и высокое мастерство источниковедческого анализа[55]. Труды его сохраняют большое значение по настоящее время, получив признание со стороны современной немецкой марксистской медиевистики[56]. Отмечая непоследовательность и ошибки М. Линтцеля в итдельных вопросах, медиевистика пользуется многими его выводами[57].

Специальная разработка М. Линтцелем вопроса истории создания «Деяний саксов»[58], очерк политических взглядов Видукинда[59] явились развитием позитивного исследования проблемы Западной империи в IX—X вв.[60] и имперской Оттона Великого[61]. Значение наблюдении М. Линтцеля по интересующему нас вопросу состоит в том, что автор, воспользовавшись итогами исследований своих предшественников, особенно Р. Кепке и Г. Блоха, смог убедительно аргументировать историю написания «Деяний саксов», дополнить Г. Блоха и пойти дальше в характеристике взглядов хрониста. Автор стремился, насколько позволяли ему его мировоззрение, историческая школа и обстоятельства времени, проанализировать концепцию Видукинда, исходя из развития политических идей, на протяжении франкской монархии Карла Великого, затем Восточно-Франкского королевства и, наконец, во времена Саксонского герцогства в период трансформации последнего в Германское государство на немецкой основе. «Деяния саксов» Видукинда автор отнес к числу первостепенных источников начального этапа формирования Германского государства.[62] Признавая наличие определенных противоречий и даже явных фактических ошибок в Хронике, давших основание некоторым историкам поставить под сомнение достоверность сообщений источника[63], М. Линтцель доказал, что в основной своей части «Деяния саксов» являются надежным первоисточником. Объективно взвесив аргументацию Г. Блоха и его оппонентов, исследователь согласился с тем, что основными этапами написания «Деяний» явились 958, 968 и 973 гг.; это объясняет изменение отношения хрониста к основным проблемам политической жизни[64]. В развитии взглядов Видукинда есть логика, и изменения в концепции следует объяснять тем, что хронист был вынужден лдти на компромисс. М. Линтцель впервые постарался объяснить мировоззрение хрониста его социальной принадлежностью. По его мнению, Видукинд, несмотря на свое положение монаха, защищал интересы широких слоев саксонского дворяиства, включая светские круги.

По мнению М. Линтцеля, для «Деяний саксов» характерна светская политическая концепция, христианской церкви отводится в ней лишь роль опоры государства. М. Линтцель постарался выяснить значение «Деяний саксов» в развитии этнического самосознания образующегося Германского государства. Видукинд, по его мнению, выступил певцом саксонского народа, многие вопросы стремился решить не только с точки зрения интересов господствующей династии, по и с точки зрения требований саксонской народности. Саксонское «национальное» чувство во многом определило политические взгляды хрониста. Работы М. Линтцеля представляются нам вершиной, которой достигла немецкая буржуазная историография в исследовании интересующей нас проблемы.

Новыю исследования появились лишь в послевоенный период, для которого характерно выделение двух принципиально различных направлений в немецкой медиевистике. Одно продолжало традиции буржуазной историографии, другое стремилось наметить пути марксистского исследования. Буржуазная немецкая историография в послевоенный период разработала некоторые новые вопросы, связанные с «Деяниями саксов» Ценной явилась небольшая по объему диссертация молодого ученого Елизабеты Бах, решившей сопоставить политические взгляды выдающихся идеологов Германского государства X—XII вв.[65]. При изучении концепции Видукинда автор отдал должное аргументации М. Линтцеля. Главное внимание автор сосредоточил на анализе понятий «род», «племя» и «империя» у хрониста. Новым была констатация значения «Деяний саксов» в развитии представления о родине в историографии X—XI вв. В своем локальном исследовании Е. Бах, к сожалению, не развила наиболее важную линию исследований М. Линтцеля: она не ставила своей задачей выяснить социальные предпосылки политической концепции.

Знаменательным было появление монографии видного западноевропейского историка Г. Беуманна[66]. По сравнению со всеми предшествующими исследователями его преимущество — в широком диапазоне исследования. Это не только историческая монография, но и филологическое исследование; не только тонкий источниковедческий анализ текста «Деянии саксов», сопоставление рукописи и редакций но и очерк мировоззрения хрониста.

Во всех затронутых вопросах учитывается предшествующая немецкая литература. Монография Г. Беуманна — несомненно значительная веха в изучении творчества Видукинда Корвейского, своего рода итог изысканий буржуазной медиевистики.

Многие наблюдения автора целесообразнее отметить при комментировании конкретных вопросов и отдельных глав Хроники, что мы и старались сделать в замечаниях к русскому переиоду. Важнее остановиться на некоторых общих чертах исследования и сказать о месте его в историографии.

Не только для литературоведа, ко и для историка интересным является экскурс автора в лабораторию хрониста раннего средневековья, создавшего эпические образы отечественной истории. Мы впервые можем получить целостное впечатление об отношении Видукинда к античной традиции и средневековой литературе. Несомненную ценность представляет новая попытка реконструкции первоначальной редакции Хроники, наблюдения и выводы относительно биографических данных хрониста и отношения последнего к своим современникам. Не все выводы автора убедительны[67], иногда, как нам представляется, они перегружены деталями, повторяющими рассуждения предшествующих исследователей (например, М. Геррманна). Не всегда убеждает полемика с историками вопроса[68], тем не менее автор достигает главной своей цели: воссоздать образ Видукинда не только как историка, но и как художника и мыслителя. Добрая треть всей монографии отведена анализу духовного мира, политических идей и исторической концепции Видукинда[69]. В этой наиболее насыщенной части исследования, мы обнаруживаем много ценного: интересные наблюдения относительно освещения конкретных фактов и действующих лиц политической истории Саксонии Х в.[70], сопоставление «Деяний саксов» с современными им историческими памятниками, например «Деяниями Оттона» известной поэтессы Гротсвит[71], и др.

Однако в главном, как нам представляется, Г. Беуманн сделал шаг назад по сравнению со своим непосредственным предшественником — М. Линтцелем. Автор стремится найти ключ к историческому мировоззрению и политическим взглядам Видукинда не в объективной обстановке, не в социальной принадлежности хрониста, а в области развития идей, стараясь утвердить тезис об идеальном, надысторическом отношении Видукинда к государству, к господствующей династии, к соседним народам[72]. Наиболее четкое выражение этот подход Г. Беуманна нашел в его главном тезисе — в утверждении, что и содержание и саму структуру «Деяний саксов» пронизывает идея надклассового мира, который государственная власть, в силу предопределения свыше, не только имеет право, но и обязана насаждать как внутри, так и вне государства[73]. Автор отходит, таким образом, от прогрессивных традиций немецкой историографии и оказывается в плену идеалистических и мистических построений.

Диаметрально противоположный подход к анализу «Деяний саксов» обозначился в немецкой марксистской историографии, в кругах историков ГДР. Материалистический подход к вопросу сформулировал проф. Эрих Доннерт при своем общем сопоставлении позиции Видукинда с его предшественниками и последователями в области хроникерства. Э. Доннерт проследил значение рассмотренных им хроник для характеристики славяно-германских отношений[74]. Автор подчеркнул, что до сих пор отсутствует исследование «Деянии саксов», основанное на принципах исторического материализма[75]. В результате наблюдения над Хроникой Видукинда и анализа отношения автора «Деянии саксов» к германо-славянской проблеме Э. Доннерт пришел к заключению, что «сообщения Видукинда о славянах являются... идеологическим оправданием феодальной экспансионистской политики по отношению к славянам, проводившейся саксонской аристократией и двумя первыми государями из династии Оттонов»[76].

В марксистской историографии отсутствует специальное исследование «Деяний саксов». Однако марксисты ГДР создали реальные предпосылки для такой работы. Большое значение имеют результаты их изучения проблемы формирования раннефеодального Германского (Немецкого) государства. Мы имеем в виду исследования Г. Бартмусса[77] и Мюллера-Мартенса[78]. Несмотря на дискуссионность некоторых положений в работах указанных авторов, богатый фактический материал н марксистская его интерпретация дают возможность использовать их для комментариев к нашему переводу[79].

«Деяния саксов» нашли широкий отклик за пределами своей страны и стали предметом внимания историографии в соседних странах. И хронисты средневековья, и историки нового времени во Франции, Польше, Чехословакии, Венгрии проявили большое внимание к «Деяниям саксов». Историографическое наследие здесь не имело столь большой традиции, как в Германии, однако некоторые труды историков этих стран существенно дополняют немецкую историографию. При анализе генезиса исторических взглядов Видукинда заслуживает внимания работа французского историка Р. Фольца[80]. Давая очерк развития имперской идеи в Европе X—XI вв., автор проследил эволюцию двух ее форм: «неримской» и «римской»[81]. Он убедительно показал значение традиции Франкского государства в развитии имперской идеи государств, образовавшихся на развалинах империи франков. Интересно своеобразие развития имперской идеи в Саксонии при династии Людольфингов, особенно при Оттоне I. Автор заметил, что интерпретация понятия империи у Видукинда определила ту антипатию, которая существовала в Саксонии но отношению к попыткам папы Иоанна XII рассматривать империю Оттона I как орудие своей политики. Наблюдения Р. Фольца дают дополнительный материал для анализа взглядов Видукинда.

Значительно большее значение имеют работы польских и чешских историков, специально остановивших свое внимание на «Деяниях саксов».

Большое место Видукинду уделено в польской историографии, что объясняется ценностью фактических сведений хрониста по истории полабских славян и по истории польско-немецких отношений раннефеодального периода. Видные польские медиевисты посвятили специальные статьи и даже монографии анализу сведений Видукинда по отдельным вопросам. Внимание привлекли данные, например, о загадочном племени «лицикавиках»[82], об освещении Видукиндом деятельности Вихмана[83], а также другие мотивы[84]. Результаты исследований польских медиевистов представляют большой интерес, поскольку существенно корректируют наблюдения немецких историков и помогают осмысливать отдельные сведения.

В послевоенный период польский историк М. Едлицкий начал подготовку польского издания Хроники Видукинда. К сожалению, замысел не был осуществлен из-за кончины автора[85].

Сведения Видукинда о политике Генриха I и Оттона I по отношению к Чехии были предметом тщательного изучения чешских историков. Все чешские медиевисты использовали сведения Видукинда при анализе чешско-немецких отношений Х в.[86] Анализ чешскими историками сведений Видукинда о Чехии Х в.[87] представляет значительный источниковедческий интерес.

Венгерские медиевисты использовали данные хрониста о немецко-венгерских отношениях. Большое значение имеют данные о Лехвельдском сражении[88].

Остается сказать о степени изученности «Деяний саксов» в русской историографии.

В дореволюционной русской историографии интерес к «Деяниям саксов» проявляли преимущественно слависты, касавшиеся истории полабских славян, Чехии и Польши Х в.[89] Исследование Хроники Видукинда отсутствовало. Интерес к изданию наиболее важных мест из «Деяний саксов» проявил профессор Петербургского университета И. М. Стасюлевич (1826—1941) в своей хрестоматии но истории средних веков[90]. Вплоть до настоящего времени его перевод отдельных частей Хроники Видукинда — самый значительный в хрестоматийной литературе. Опубликованы его русские переводы частей I и II книг «Деяний саксов». Можно согласиться с мнением, что для своего времени хрестоматия И. М. Стасюлевича была «ценным собранием впервые переведенных на русский язык источников и пособием по историографии»[91]. С научной точки зрения перевод Стасюлевича не может удовлетворить современного читателя.

Главное — его перевод не полон, в основном дан в форме вольного пересказа. Совсем отсутствует III книга, взамен дан очень краткий пересказ[92]. Многие главы I и II книг сокращены[93]. Некоторые главы соединены в одну[94], язык перевода архаичен, нередко дается вольный перевод с заменой залога, времени и даже лица, от имени которого ведется рассказ. Комментарий терминов отсутствует. Отдельные замечания к упоминаемым в Хронике фактам и действующим липам свидетельствуют, что даже немецкие издания «Деяний саксов», существовавшие ко времени русской публикации И. М. Стасюлевича, не были использованы автором.

Еще меньшая часть Хроники опубликована в дореволюционной хрестоматии, составленной Д. Н. Егоровым[95].

Советские медиевисты уделили внимание Видукииду п связи с изучением феодальной немецкой экспансии в славянские страны в Х в., дав классовую характеристику сведениям Видукинда по этому вопросу[96]. Краткую источниковедческую и историографическую справку о «Деяниях саксов» дали в своих общих курсах О. Л. Вайнштейн и А. Д. Люблинская[97].

Хрестоматии по истории средних веков, выпущенные за годы Советской власти, уделили очень мало внимания Видукинду[98] Вопрос о значении «Деянии саксов» как источника по истории славян сделал темой своей кандидатской диссертации советские историк Н. А. Мохов. Положения его работы известны лишь по опубликованным им тезисам[99]. Автор обратил внимание на фальсификацию интересующей нас проблемы и немецкой историографии, отметил, что и русской историографии правильному пониманию взглядов Видукинда мешало отсутствие исправного русского перевода латинского текста и влияние превратных представлений, идущих от немецких историков. Н. А. Мохов считает, что Видукинд «не понял идеалов своего главного героя Оттона I», т. е.. что Видукинду как саксу были чужды имперские интересы династии на Востоке, особенно задача христианизации славян. По мнению Мохова, Хроника дает ответ на вопрос, «почему полабские славяне погибли в борьбе с германской стихией». Этот ответ автор усмотрел в том, что «до Х века полабские славяне не успели создать единого политического образования», а с Х в. «этому препятствовала политика королей саксонской династии»[100].

На основании тезисов трудно судить о системе аргументации и методе исследования автора. Работа заслуживает внимания постановкой проблемы и своей критической частью.

Подведем некоторые итоги.

Историография, посвященная «Деяний саксов», обширна. Проблема привлекла большое внимание не только немецкой историографии, но была предметом исследования историков других народов (французов, поляков, чехов, венгров, русских).

В немецкой историографии медиевисты всех направлений высказали свое отношение к родоначальнику хроникерства в Германии: «Деяния саксов» были предметом изучения представителей церковно-дворянской историографии, позитивистов, либеральных и консервативных историков вплоть до новейшей немецкой буржуазной историографии 40—60-х годов. Немецкая марксистская историография также уже предприняла первые опыты в изучении «Деяний саксов». Общие работы историков ГДР по истории Германии Х в. создали предпосылки для исследования взглядов хрониста на новой основе.

Иностранная историография (французская, польская, чешская, венгерская) затрагивала локальные вопросы (преемственность идей Видукинда с западной историографией, критический анализ сведений хрониста, освещающих вопросы немецко-польских, немецко-чешских и немецко-венгерских отношений).

Русская дореволюционная историография использовала отдельные сведения Видукиида в славистических исследованиях. Общий интерес к Видукинду ограничился хрестоматийным переводом отрывков из «Деянии саксов». Перевод этот, сыгравший для своего времени учебную роль, не соответствует современному уровню сведений о хронисте в его произведении. Кроме того, в силу отрывочности и погрешностей самого перевода, а также отсутствия необходимых комментариев к нему этот перевод не может служить и учебным целям.

В советской историографии материал «Деяний саксов» был использован для характеристики начала немецкой агрессии в славянские земли в Х в.

Обзор историографии убеждает нас в том, что изучение «Деяний саксов» с позиций историко-материалистического представления о том времени, когда возник памятник, с позиции анализа социального существа взглядов автора Хроники — одна из задач марксистской медиевистики. К этому присоединяется необходимость уточнения, систематизации, а иногда п пересмотра некоторых частных вопросов, связанных с текстом и конкретными сведениями Хроники.

Наконец, полный, по возможности наиболее близкий к оригиналу русский перевод памятника с учетом новейшей историографии может помочь в изучении не только взглядов Видукинда, но и его времени.

ЛИЧНОСТЬ АВТОРА

Достоверные данные об авторе «Деяний саксов» мы можем почерпнуть только из текста его сочинения. Догадки и домыслы позднейших средневековых хронистов не получают подтверждения[101]. Сведений автобиографического характера з «Деяниях саксов» немного, тем не менее сопоставление их дает основание для некоторых гипотез. Хронист говорит о своей незначительности и представляется нам в качестве «ничтожнейшего слуги мучеников Христовых Стефана и Вита», т. е. в качестве монаха известного монастыря Новая Корвея[102]. Хронист далее говорит, что «Деяния саксов» он написал «после первых наших трудов, в которых рассказал о победах воинов высшего повелителя»[103], т. е. речь идет о житиях святых, о которых сообщают другие источники[104]. Жития эти до нас не дошли[105].

Из контекста «Деянии саксов», пронизанных апологией саксонского племени и господствующей саксонской династии[106], следует, что по этнической принадлежности и по происхождению автор — сакс[107]. Из того факта, что жил он при аббатах Фолькмаре, Бово III, Герберте и Людольфе[108], можно сделать вывод, что жизнь его протекала между 917 и 973 гг.[109] Свое произведение автор посвятил дочери императора Оттона I Матильде[110]. Это он мог позволить себе при относительно хороших отношениях с правящим родом[111]. Сам он говорит, например, что ему пришлось наблюдать охоту Оттона I, что свидетельствует об определенной близости хрониста к окружению короля[112]. С другой стороны, Видукинд, очевидно, мог видеть Оттона I во время посещения последним монастыря в Корвее, так как в то время Видукинд был там монахом[113]. Весьма вероятно, что автор лично встречал главного героя своего повествования. Таковы сведения хрониста о себе самом. На основании этих данных были высказаны различные гипотезы.

Некоторые историки, основываясь на буквальном значении слов самого хрониста, полагали, что тот, являясь рядовым монахом, был далек от современной ему большой политики и поэтому его сведения о ней не представляют большого значения[114]. Другие, принимая во внимание намеки хрониста о его пребывании в окружении Оттона I и учитывая то отношение, которое он высказывал к видным деятелям из дома Оттонов (Матильде, Оттону I) и к знатным саксам, находившимся в родственных отношениях с представителями династии (Вихману и др.), склонны были полагать, что Видукинд был сам в близких родственных отношениях с Матильдой[115]. Часть исследователей, воздерживаясь от столь смелой гипотезы, полагает все же, что хронист — потомок старого саксонского герцога Видукинда, отдаленный родственник Матильды и одного из сильнейших феодалов — Германа Биллунга и его племянников Экберта к Вихмана[116]. М. Линтцель справедливо заметил, что данные, которыми мы располагаем, не дают основания точно определить происхождение и родственные отношения Видукинда.

Вместе с тем на основании исего текста «Деяний саксов» можно предполагать, что автор их хотя и принадлежал к известному саксонскому монастырю, однако находился в связи с саксонской аристократией и выражал ее интересы[117].

Существуют различные точки зрения по вопросу о том, чьи интересы отражал Видукинд. Р. Кепке, например, считал хрониста апологетом тех кругов саксонского духовенства, которые выступали против архиепископа Фридриха Майнцского, как известно активно поддерживавшего род Конрадинов во Франконии и антисаксонскую политику восточнофранкской королевской власти[118].

М. Линтцель высказал предположение, что Видукинд, являясь монахом, в то же время отражал идеологию и саксонской светской знати[119]. Однако объяснение этому факту историк искал лишь в светском происхождении хрониста.

Полагаем, что понять позицию хрониста можно только в том случае, если к фактическим данным его «деяний» подойти с точки зрения специфики социально-экономического и политического развития Саксонии Х в., с точки зрения расстановки классовых сил и этой стране. Содержание Хроники свидетельствует о несомненных симпатиях хрониста к представителям саксонского дворянства[120]. Труд Видукинда явно пронизывают концепции светского историка[121], причем долг светского историка прямо противопоставляется обязанностям агиографа[122]. Вместе с тем мы достоверно знаем, что перед нами — монах, что автор «Деяний саксов» защищает интересы монастыря Новая Корвея.

Как совместить эти факты? Следует учесть расстановку классовых сил в момент формирования раннефеодального государства на базе герцогств Восточно-Франкского государства в начале Х в.[123] Мы можем предположить, что Видукинд был выходцем из светских саксонских феодалов. Об этом свидетельствуют его взгляды и симпатии. В результате неизвестных нам перипетий личной судьбы он пополнил ряды монахов в Новой Корвее. Возможность такого перехода из рядов светских лиц в число монахов подтверждается сведениями о том, что монастырь Новая Корвея в 20—40-е годы Х в. пополнился за счет выходцев из светских кругов[124]. Став монахом и, возможно, будучи некоторое время даже близким к некоторым высшим духовным лицам, в том числе и к архиепископу Вильгельму Майнцскому (преемнику Фридриха Майнцского), Видукинд не разделил, однако, позицию тех духовных, которые выступили в защиту каролингской кандидатуры на королевский престол — против саксонского герцога[125]. Возможно, уже по происхождению будучи близок к интересам светских феодалов, Видукинд, уже в качестве монаха тем более имел основание стать выразителем тех слоев духовенства, которые блокировались со светскими кругами в борьбе за сильную королевскую власть. Такую позицию определила расстановка классовых сил в раннефеодальной Саксонии Х в. Происходит значительная консолидация феодального класса, многие не только светские, но и духовные феодалы выступают в защиту сильной герцогской власти в Саксонии; эти круги были заинтересованы и в активной внешней политике Саксонского герцогства[126]. В Саксонии получает развитие так называемая государственно-церковная (или епископальная) система, сущностью которой было использование церкви в интересах укрепления феодального государства. Видукинд явился одним из выразителей идеи синтеза «службы богу» (servitium Dei) и «службы королю» (servitium regis)[127].

Ознакомление с некоторыми особенностями исторического развития и социально-экономического положения Саксонии в Х в. дает, как нам представляется, основание для такого понимания позиций Видукинда[128].

«ДЕЯНИЯ САКСОВ» КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ ИСТОЧНИК

САКСОНИЯ ВРЕМЕН ВИДУКИНДА[208]

Саксония заняла в Х в. главенствующее положение среди восточнорейнскнх земель, входивших ранее в Восточно-Франкское королевство (843-919). Распад последнего был вызван интенсивным процессом феодализации франкского общества, ростом центробежных тенденции и неспособностью восточнокаролингской королевской власти решить важнейшие проблемы внутреннего развития государства и защиты его (на рубеже IX—X вв. от внешних вторжений.[209]

Слабость каролингской династии сказалась в падении центрального управления и в росте политического значения герцогств. Королевская власть не смогла выдержать борьбу с главными герцогствами — Баварией и Саксонией. Процесс феодализации сопровождался изменением соотношения сил в среде господствующего класса. Средние и мелкие феодалы безуспешно искали у короля защиты от могущественных герцогов, королевская власть не только не могла защитить их от крупных феодалов, но и упустила инициативу во внешней политике, не могла продолжать завоевательную политику, в которой особенно были заинтересованы средние и мелкие феодалы.

Противоречия внутри господствующего класса особенно обострились в первые десятилетия Х в. В защиту короля выступал только епископат, но и тот был поглощен борьбой с герцогами.[210]

Процесс феодализации, укрепление позиции феодалов сопровождались ростом барщины и других феодальных повинностей.

Уже начало Х в. ознаменовалось обострением классов борьбы.

Участились случаи отказа крестьян от несения повинностей, крестьяне вступали в сговор, составляли заговора, участили случаи их бегства от господина[211]. В то же время Восточно-Франкское королевство, в котором крайне обострились социальные и политические противоречия, оказалось перед лицом большой внешней угрозы. В Х в. на смену норманнской опасности пришли венгерские вторжения. Несмотря на чрезвычайные меры последнего защитника интересов восточнокаролингской династии Конрада I, защита против венгров не была обеспечена.[212]

Развитие феодального общества на территории восточнорейнских герцогств требовало от центральной власти решения важнейших проблем внутреннего развития государства и его внешней политики. Каролингская династия не смогла выполнить этой задачи, она потеряла социальную опору и уступила место новому государственному образованию во главе с Саксонией. На королевском престоле Конрада I сменил представитель Саксонской династии Людольфингов Генрих I (919-936).[213]

Основу Саксонской державы составили восточнорейнские земли германского языка, из которых четыре считались большими (франконцы, швабы, саксы, баварцы) и две — малыми (тюринги, фризы).[214]

Социально-экономическое развитие этих земель шло неравномерно. Феодальные отношения в Баварии и Швабии были развиты больше, чем в Саксонии.[215] Различия были в исторической традиции: если Франкония составляла в прошлом коренную область франкской государственности, то другие герцогства были завоеваны франками в разное время, причем позже всего Саксония. Существовали этнические различия. Земли (территориальные общности) имели свой язык.[216] Политическое обособление выражалось в праве наследования племенных князей, в их судебной и военной власти на территории герцогств, в существовании особого «права» в каждом герцогстве.[217] Различие в развитии феодальных отношений, наличие этнических особенностей, различие в исторической традиции, наконец, политическое обособление — все это обусловило формирование национального самосознания в границах герцогств, особенно у франконцев, саксов и баварцев.[218]

Объединение восточнорейнских герцогств, пришедшее на смену распавшемуся Восточно-Франкскому королевству, представляло собой конгломерат племенных герцогств, племен-полугосударств.[219] Для политической истории земель, образовавших новую державу, была характерна традиция политической власти, основанной на гегемонии одного племенного герцогства над остальными. В период вхождения племенных герцогств в состав Восточно-Франкского королевства главную роль в нем долгое время играла Бавария во главе с городом Регенсбургом, в конце IX — начале Х в. эта роль на короткое время перешла к Франконии.[220] Изменение политической роли герцогств в значительной степени было связано с перемещением экономического и политического центра в. Восточно-Франкском королевстве.[221] При власти последних представителей Каролингов выросло значение Саксонии, а ведущее положение Франконии стало возможным лишь с помощью союза этого герцогства с Саксонией: саксонский герцог пользовался особыми правами при Конраде I.[222] Центр Восточно-Франкского королевства в Х в. переместился в Саксонию. Переход власти от франкской династии к саксонской (от Конрада I к Генриху I в 919 г.) произошел с помощью союза саксов с франконцами: Генриха I избрал «народ франков и саксов.»[223]

Превращение саксонского герцогства в наиболее сильное среди восточнофранкских «полугосударств», а затем переход к нему главной роли в новой державе объяснялись особенностями исторического развития этой области и расстановкой политических н социальных сил.

Саксония позже других восточнорейнских областей (позднейших герцогств) была завоевана Карлом Великим,[224] следовательно, по сравнению с другими восточнофранкскими областями (Баварией, Швабией) саксы прошли более длительный путь самостоятельного развития. В этих условиях в большей степени здесь окрепли собственные традиции и этническое самосознание.[225] Этому содействовало и то обстоятельство, что вследствие пограничного положения Саксонии во Франкской империи королевская власть передоверяла саксонским феодалам военные акции против славян в IX и начале Х в.[226] В условиях замедленного процесса феодализации по сравнению с более развитыми восточнорейнскими областями (Франконией, Баварией) саксонские феодалы сумели закрепить свои позиции путем ряда привилегий от каролингской власти, они получили не только политическую власть над зависимым населением, но и права замещения епископских должностей.[227] Вследствие специфики социально-экономического и исторического развития в Саксонии произошла консолидация господствующего слоя и установилось согласие духовенства с герцогской властью, в отличие от других земель, где усиление герцогской власти достигалось ценой секуляризации (Бавария, Швабия).

Консолидации феодального класса Саксонии содействовала успешная борьба с антифеодальным движением крестьян. Саксонские феодалы сумели использовать борьбу с антифеодальным движением для укрепления своей социальной опоры — духовных феодалов.[228] Усилился их идеологический оплот — христианская религия. Перенесение останков святых в Саксонию отразило этот процесс. Замедленный темп феодализации содействовал тому, что в Саксонии в Х в. создалась расстановка социальных сил, отличная от других герцогств — господствующее положение смог занять могущественный род Людольфингов, которому не оказалось столь мощных соперников, как это было в других герцогствах.

Основой политического могущества герцога стали обширные феодальные владения, на которых находилось большое число зависимых крестьян. Владения эти превосходили по величине собственность других феодалов. Особое положение Саксонии в системе Восточно-Франкского королевства позволило Людольфингам узурпировать в свою пользу значительную часть королевских имуществ восточных Каролингов.[229] Этому содействовал брак дочери саксонского герцога (принцессы Лиутгард) с представителем Каролингской династии Людовиком Младшим. Расширение владений шло и за счет других феодальных родов Саксонии (Экбертинов, Билунгов).

Экономические и политические позиции Людольфингов стали значительными уже при саксонском герцоге Оттоне Светлом. Его сын Генрих I (919—936) продолжил расширение и укрепление феодальных владений своей династии. Вследствие брака с дочерью сильного феодала Эрвина Генрих I получил большое наследство с центром в Мерзебурге, превратив эту крепость в опорный пункт распространения своей власти на юг. Последующий его брак с графиней Матильдой позволил Генриху I расширить свои владения за счет восточной Саксонии. Основу могущества Людольфингов составили, таким образом, феодальные владения, которые стали вскоре охватывать обширные области в Вестфалии, Тюриигии и по р. Везер. Сильные экономические позиции Людольфингов в Саксонии и Тюрингии закреплялись союзом герцогской власти со средними и мелкими феодалами.[230]

Гибкая политика по отношению к другим социальным группам (привилегии духовенству, брачные союзы с крупными светскими феодалами) и успешное подавление антифеодального движения содействовали созданию благоприятной для Людольфингов расстановки социальных сил. Влияние герцогского саксонского рода Людольфингов в обстановке кризиса Восточно-Франкского королевства стало распространяться на другие восточно-рейнские герцогства. Этому содействовали внутренние социальные противоречия в этих герцогствах, стремление некоторых социальных групп (духовенства Баварии и Швабии, некоторых групп светских феодалов) найти поддержку у саксонского герцога. Людольфинги сумели использовать политические и социальные противоречия в восточнорейнских герцогствах в свою пользу, для усиления своего влияния. Саксонская династия Людольфингов в силу объективного развития Саксонии и новой расстановки политических и социальных сил приобрела, таким образом, реальные основания решить те задачи, которые оказались не по силам Каролингской династии.

В первой половине Х в. формируется Саксонская держава в форме объединения восточнорейнских герцогств под гегемонией Саксонии.[231] Именно этот процесс и нашел наиболее полное отражение в «Деяниях саксов» Видукинда. Большое значение этого исторического источника состоит в том, что при сопоставлении его с другими историческими сведениями мы можем проследить главные этапы формирования нового государства.

В 20-30-е годы Х в. были заложены основы решающего преобладания Саксонии над герцогствами и большого международного престижа Саксонской державы. Используя новую расстановку политических сил, Генрих I (919—936) сумел в значительной степени подчинить или нейтрализовать на некоторое время действия герцогов. Еще в бытность герцогом Генрих I присоединил тюрингские владения Майнцского архиепископа (915) и распространил свою власть на Мерзебург. Став королем (в 919 г.), он направил главный удар против Швабии и Баварии. Сразу после избрания королем он обрушился со всей военной мощью на швабского герцога, который вынужден был «подчиниться со всеми своими градами и народом», правда, обусловив себе определенные права в отношении «собственной церкви».[232] Главным противником была Бавария, герцог которой претендовал даже на королевский титул.[233] В ходе военных действий и переговоров удалось получить ленную присягу баварского герцога ценой отказа короля от прав на церковь в Баварии (931).[234]

К началу 30-х годов Х в. Саксонии оказались подчинены восточнорейнские герцогства Франкония, Швабия и Бавария, и это дало возможность перейти к решению вопроса о Лотарингии, за которую долго боролись Западно-Франкское и Восточно-Франкское королевства. Окончательное включение Лотарингии в Саксонскую державу (925) меняло сгратегические позиции новой державы, гарантировало последней экономическое и политическое преобладание над Западно-Франкским королевством (в силу особенно выгодного географического и стратегического положения Лотарингии и значительного экономического ее потенциала). Включение Лотарингии значительно усилило экономические и политические позиции Саксонской династии, сделало ее более независимой от герцогов и стабилизировало положение на западной границе.[235] Последовала внутренняя консолидация; политика по отношению к герцогам стала менее компромиссной. В 926 г. на место умершего герцога Швабии) назначается послушный франкский граф, сближение королевской власти с духовными феодалами завершается фактическим союзом, причем духовенство, получившее возможность с помощью Саксонской династии расширять свои владений в других герцогствах, фактически пошло на подчинение королевской власти.

В условиях экономического и внутриполитического подъема Саксонской державы династия сумела использовать перемирие с венграми (924) для больших внутренних реформ, строительства мощной сети оборонительных укреплений и крепостей — бургундов и создания ударной силы своего войска — панцирной конницы[236], что обеспечило победу саксонского войска над венграми на р. Риаде под Унструтом (933)[237]. В результате было окончательно закреплено господствующее положение Саксонской династии над восточнорейнскими герцогствами и международный престиж Саксонии.

Курс на внутреннюю консолидацию страны и на усиление международного значения Саксонии продолжил преемник Генриха I — Оттон I (936—972). За королевской коронацией Оттона I последовала коммендация и присяга герцогов. Каждый из герцогов выполнял определенные служебные функции (маршала, камерария и т. п.). Избрание Оттона I в короли произошло в г. Аахене (936) и сопровождалось возведением его на трон Карла Великого, «откуда Оттон мог видеть всех и был виден всем».[238] Это свидетельствовало о претензии Саксонии на гегемонию в европейских делах и указывало на обращение саксонских королей к каролингской традиции. Решительное наступление на права герцогов и разногласия королевской власти с ними в вопросах внутренней и внешней политики вызвали мятеж герцогов. Он длился целых пять лет (937—942) и нашел своего историка в лице Видукинда.[239]

Систематизация разрозненных, иногда противоречивых и субъективных сообщений хрониста в сочетании с другими данными дает возможность воссоздать общую канву событий.

В коалицию против короля вошли сводный брат Оттона Танкмар, родной брат Генрих, герцог франконии Эберхард, а затем и Майнцский архиепископ Фридрих. Герцоги были недовольны ущемлением своей самостоятельности. Танкмара обошли при передаче правления в Саксонии (после смерти графа Зигфрида) маркграфу Геро. Генрих выступал с претензией на роль главы государства. Фридрих Майнцский пытался восстановить былые позиции своей метрополии. Борьба герцогов с королем приняла затяжной характер и осложнилась нашествием венгров, с которыми мятежники стремились установить контакт. В ходе мятежа погиб Танкмар, но зато к мятежникам присоединился Гизилберт Лотарингский. После поражения венгров мятежники пошли на союз с западнофранкским королем, борьба с мятежниками переросла в войну Оттона I с Людовиком IV, который, однако, вынужден был отступить, а решающая победа верного королю Гермена Швабского положила конец мятежу: Эберхард и Гизелберт погибли, Генрих сдался на милость короля.[240]

Поражение мятежа герцогов имело большие последствия для внутренней и внешней политики Саксонии. Королевская власть повела более решительное наступление на права герцогов, стала прибегать к новым средствам для обеспечения их послушания, наконец пошла на перегруппировку сил внутри господствующего класса. Власть над Баварией была усилена, а герцог ее вынужден был к выдаче королевских (государственных) владений. С самостоятельностью Франконии было покончено: она была подчинена непосредственно королю. Герцогом Лотарингии был сделан сателлит Оттона I рейнский франк Конрад Красный. С целью обеспечить послушание герцогов король прибег к практике установления прямых родственных связей герцогов с династией (Конрад Лотарингский был женат на дочери Оттона I, герцогом Баварии стал брат короля Генрих, герцогом Швабии — сын короля Людольф).

Для более успешной борьбы с феодальной оппозицией король пошел на политику покровительства Баварии, которую отдал брату Генриху, бывшему мятежнику, а отныне ставшему его помощником и союзником.[241] Фактически установился саксоно-баварский союз. В 40-х годах начала формироваться «епископальная политика», существо которой сводилось к пожалованию особых привилегий церковным учреждениям (епископствам и др.) и духовным феодалам, взамен последние обязаны были выполнять определенные требования королевской власти и превращались в ее опору.[242]

Начала меняться внешняя политика Саксонии: экономические (торговые, поземельные) интересы определенной группы феодалов (особенно Баварии) и самой династии в Италии, рост значения торговых путей со Средиземноморьем[243] (в условиях затяжной изнурительной войны с полабскими славянами, отпор которых мешал выходу Саксонии к Балтийскому морю[244]) стремление королевской власти заручиться санкцией папы на «епископальную политику» в Германии[245] — все это содействовало активизации итальянской политики Саксонии и привело к итальянскому походу Оттона (951).

Перегруппировка сил внутри господствующего класса и изменение во внешней политике задели интересы широкого круга феодалов, не заинтересованных в росте значения Баварии, видевших свои главные интересы на востоке.

Итальянская политика обогатила Оттона I и Генриха Баварского, но нанесла ущерб Конраду Лотарингскому и Людольфу, оттеснив их на второй план. Именно они и возглавили новое выступление феодалов, известное под названием «мятеж Людольфингов» (953-954), историографом которого опять стал Видукинд. К мятежу присоединился Фридрих Майнцский, а затем и некоторые баварские феодалы, недовольные усилением баварского герцога.

Главным очагом мятежа стала Франкония[246]. На стороне короля остались Бавария и Саксония, в последней, однако, некоторые феодалы примкнули к мятежникам[247]. Фридрих Майнцский выступил посредником между мятежниками и королем. Из переговоров, которые он вел, можно заключить, что мятежники требовали отстранения от политики Генриха, гарантии Людольфу в престолонаследии, отказа от итальянской политики.

Борьба с мятежом приняла затяжной характер, проходила с переменным успехом, изобиловала драматическими эпизодами и поставила Оттона I даже на грань катастрофы — был момент, когда он утратил контроль над Франконией, Швабией и даже Баварией. Положение крайне осложнилось вторжением венгров, опустошивших Баварию, Швабию, Франконию, Лотарингию, и движением полабских славян, стремившихся воспользоваться внутрифеодальными распрями в Германии. В самой Саксонии была группа феодалов, требовавшая активизации восточной политики. В конечном счете, однако, соотношение сил сложилось в пользу королевской власти. Назначение в Саксонии герцогом Германа Билунга, поведшего активную восточную политику, обеспечило поддержку королевской власти со стороны Саксонии. Назначение брата Оттона I Бруно одновременно архиепископом Кёльнским и герцогом Лотарингским (953) свидетельствовало о концентрации власти и о важной роли Лотарингии в мобилизации средств в борьбе с феодальной оппозицией и внешней опасностью.

Борьба королевской власти на два фронта — против венгров и восставших полабских славян — в обстановке мятежа внутри Германии потребовала крайних мер и мобилизации всех сил. Внешняя опасность сплотила феодалов Германии, возникло антивенгерское ополчение в составе франков, швабов и баварцев, к ним присоединился отряд чехов. Мятежники, пытавшиеся войти в соглашение с венграми, потеряли поддержку местного населения и потерпели поражение. Объединенное войско праворейнских герцогов с чехами разбило венгров на р. Лех, близ Аугсбурга (955). Это позволило перебросить силы на восток и разбить полабских славян (на р. Раксе, близ Мекленбурга, 955)[248].

События 50-х годов показали бесперспективность ориентации на родственные отношения с герцогами, на противопоставление одного герцогства другому. Требовалось расширить социальную базу за счет духовенства и использовать новые средства для подчинения славян.

Со второй половины 50-х годов стала в гораздо большем объеме проводиться епископальная политика, в духовенстве был создан сильный противовес светским феодалам. Назначение на государственные должности духовных лиц независимо от принадлежности к герцогствам делало духовных сановников более зависимыми от центральной власти.

Епископальная политика в Германии, равно как и переход к широкой миссийной политике на востоке (в связи с чем возник план создания особой Магдебургской метрополии), нуждалась в санкции папы.

В Италии между тем создалась обстановка, благоприятная для вмешательства Саксонской державы в дела Рима (недовольство местных феодалов в Италии правлением Беренгара и его сына Адальберта, обращение папы Иоанна XII за помощью к Оттону I, заинтересованность большого круга немецких феодалов, оставшихся в Италии после первого итальянского похода Оттона I, в новом походе Оттона I в Италию). В 962 г. Оттон I предпринял итальянский поход. Папа Иоанн XII увенчал Оттона I короной римского императора в Риме в соборе св. Павла (962). Римская коронация укрепила на некоторое время позиции Саксонской династии по отношению к герцогам: Швабия и Баварии потеряли опору в Италии, Установилась фактическая власть императора над папой: Оттон I в своих грамотах не признавал универсалистских претензий папы. Власть над папой обеспечила папскую санкцию на епископальную политику и магдебургский план. Римская коронация усилила внешние позиции Саксонской державы, фактически санкционировала ее гегемонию в Европе.[249]

Важнейшей экономической и политической проблемой для Саксонии Х в. было ее отношение к обширному славянскому миру, раскинувшемуся на восток за реками Салой и Эльбой.

Саксония стала ударной силой экспансионистской восточной политики восточнорейнских герцогств, преемницей политики «меча и миссии» Франкской империи. Преемственность обусловливалась существом раннефеодального государства, стремлением саксонских феодалов к расширению своих земель путем захвата территории соседних народов. Захват земли как основы средства производства давал к тому же возможность эксплуатации значительной массы непосредственных производителей славянского общества.[250]

«Деяния саксов» Видукинда содержат богатый материал по истории саксоно-славянских отношений Х в. Однако во многих местах автор не дает датировки событий, некоторые события путает, и иногда создается противоречие и запутанная картина. Общую канву событий можно восстановить лишь при сопоставлении сведений из «Деяний саксов» с другими источниками того времени.

Наступление Генриха I против сербов (доленчан), продолжение восточных походов Оттона Светлого, в 921 г. потерпело поражение[251]. В то же время силы отвлекала война с венграми, лишь перемирие с ними (924) дало возможность подготовить большой восточный поход 928-929 гг. Главный удар против стодорян завершился взятием их крепости Бранибор (929) и пленением князя Тугомира. В 929 г, была взята крепость доленчан Гана[252]. В том же году последовал поход против союзника стодорян — Чехии: Генрих I осадил Прагу, чешский князь Вацлав капитулировал и обязался платить подать. Битва у града Ленцен (929) завершила восточный поход Генриха I.[253] В результате, помимо подчинения ряда полабских княжеств и установления зависимости Чехии, стало возможным наступление на венгров (битва у Риаде, 933 г.) и датчан (в 934 г. была создана Датская марка). Восточная политика при Генрихе I увенчалась установлением надзора и опеки за подчиненными областями. Надзор осуществляли особые «легаты».

Наступление Саксонии вызвало ожесточенное и длительное сопротивление славян, особенно проявившееся при смене саксонских правителей. В 936 г. против Оттона I (936—972) выступили полабские славяне и Чехия. Восстание полабских славян охватило многие княжества (ротари, шпревяне, стодоряне, лужичане, слупяне) и продолжалось с 936 по 940 г. Особую роль в его подавлении сыграл маркграф Геро, роковое значение имело предательство славянского князя Тугомира. В 936 г. против Саксонии выступил также чешский князь Болеслав, усмиривший одного из полабских князей, пытавшегося выступить против Чехии и перейти на сторону саксов. В результате германо-чешской войны Чехия оставалась фактически свободной в течение 936—950 гг., однако она не смогла оказать поддержки полабам, очевидно связанная каким-то условием с Германией[254]. Полабы искали поддержки у датчан, против которых выступил Оттон I. Большую роль в подчинении датчан сыграли маркграф Герман Биллунг и поддержка гамбургско-бременского архиепископа. В результате в Ютландии было основано три епископства, а датский король Гаральд Синезубый подчинился Германии.[255]

С середины Х в, началось новое наступление на славян. У полабских славян создаются епископства (Гавельбургское, Браниборское). В 950 г. Оттон I совершает поход на Прагу. Болеслав Чешский капитулировал[256]. Неудача датско-ободритского союза и поражение Чехии поставили в тяжелое положение полабских славян, которые с начала 50-х годов пытались использовать активизацию венгров: против них выступил Оттон I, поручив надзор за славянской границей Герману Биллунгу.

Выступление в 954 г. укров послужило сигналом к большому восстанию полабских славян, на усмирение которых пошел Геро, вынужденный обратиться за помощью к герцогу Конраду Лотарингскому. Против Германа Биллунга в то же время выступили полабские княжества во главе с Нако и Стоигневом, к ним присоединились знатные саксы Вихман и Экберт, враждовавшие с Германом. Последний безуспешно осаждал крепость «Светлый край».

Восставшие вручили руководство Вихману и вторглись в Саксонию. Крепость Германа Биллунга Кокаресцемия капитулировала[257]. Однако наступление полабов было задержано, и это помогло разбить венгров у Лехвельда (955), Полабские славяне остались в изоляции и потерпели поражение на р. Раксе (955). Вождь восстания Стоигнев и 700 пленных были казнены. Тем не менее, движение полабских славян продолжалось. Потребовались экспедиции 958, 959 и 960 гг., чтобы их подавить. Вслед за этим большое значение имел поход Геро (963 г.) против лужичан: он закрепил успехи саксов и позволил перейти к более широкой восточной политике.

Восточная политика Оттона I ставила уже новую задачу: органическое включение подчиненных славянских областей в Саксонскую державу. Этому соответствовали новые формы подчинения: главную роль играла система «марок», а решающую роль стали играть два маркграфа: Герман Биллунг и Геро. Особое значение приобрело насаждение христианства среди славян, опорным пунктом этой политики стал монастырь св. Маврикия, основанный Оттоном I (937). Затем создается система епископств, наконец Магдебургское архиепископство (962).[258]

Видукинд — сторонник и идеолог восточной экспансии саксонских феодалов — главное внимание уделяет восточной политике Саксонии, оставляя в тени итальянские события. В центре внимания хрониста — деяния Генриха I (919—936) и Оттона I (936—972). При этом христианской миссии он не уделяет внимания. В центре его политических взглядов — имперская концепция власти саксонских государей, не зависимых от Рима и папы.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ И ИСТОРИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ВИДУКИНДА

Главной своей задачей Видукинд считал написание истории саксонского народа[259], имея в виду в то же время отразить деяния государей.[260] Свои силы он хочет посвятить своему народу[261]. Подобно тому, как великие его предшественники писали каждый о своем народе: Иордан — о готах, Григорий Турский — о франках, Беда — об англосаксах, Павел Диакон — о лангобардах, — так Видукинд хочет писать о саксах. Но от своих предшественников он отличается сознанием необыкновенного достоинства, превосходства саксонского народа по отношению к окружающим его европейским народам. Саксов отличает, по его мнению, прежде всего древнее происхождение и знатность[262]. Существует даже якобы версия о происхождении саксов от греческого народа, а возможно, говорит автор, что саксы — остаток македонского войска[263].

Саксы в изображении Видукинда — воинственный народ. Внешний их вид поражает франкских послов: «Франки с удивлением взирали на людей, превосходящих их физически и духовно, они были удивлены и новой одеждой саксов, и их оружием, и длинными волосами, ниспадающими на плечи, но больше всего они были удивлены огромным постоянством духа. Одеты саксы были в военные плащи, вооружены копьями, стояли, опершись на малые щиты, а у бедра имели большие ножи»[264]. Говорили даже, что свое название саксы носят от слова, обозначающего «нож»[265]. Саксы в представлении автора — преемники франков, ибо в прошлом они были союзниками и друзьями франков, а теперь стали братьями и как бы единым народом во христианской вере[266].

Таким образом, уже здесь определяется независимость саксов и Саксонского герцогства от римской государственности, а римской традиции начинает противопоставляться «неримская имперская идея»[267]. Древнее происхождение, знатность саксов, их духовное и физическое превосходство, непосредственная связь с державой франков Карла Великого[268] сделали их великим племенем и дали им, согласно хронисту, возможность завоевывать соседние народы «по праву войны», прибегая при этом к разным способам, включая хитрость, коварство и крайнюю жестокость. Проявилось это уже в обмане саксами тюрингов, что привело к войне и захвату тюрингской территории на основании «права войны» («iure belli»)[269]. Так появились славные саксы, которые стали внушать страх соседним народам[270]. Если покоряемый народ воевал за отечество, за жен, за детей, за самую жизнь, то саксы воевали за славу, за приобретение земель[271].

Так же, как и тюрингов, саксы коварно завоевывают бриттов, которые «страшились саксов и при одном их приближении заранее рассеивались»[272]. И здесь саксов прельщают обширные и плодородные земли[273]. Даже франки начинают видеть в саксах своих победителей и преемников могущества франкской державы[274]. Саксонские герцоги совершают походы в соседние государства — Швабию и Баварию[275]. Саксы наносят удар по датчанам[276], сокрушают венгров[277] и ведут особенно целеустремленное, непрерывное наступление на восток, покоряя один славянский народ за другим[278]. Подчинение славянских народов происходит жестоким образом. При взятии крепостей, городов совершеннолетние мужчины предаются смерти, дети и женщины поступают в неволю[279]. При взятии в плен одного из предводителей славян — Стойнефа — его обезглавили и голову выставили в поле, а возле нее обезглавили 700 пленных, в груду же трупов бросили советника Стойнефа, выколов ему глаза и вырвав язык[280]. Завоевательные походы саксов осеняет знамя с изображением архангела[281], как ранее, в древний период, — штандарт с изображением льва, дракона и летящей птицы[282]. Побежденные и подчиненные народы присуждаются к уплате дани[283]. Не скрывая цели завоевания саксов (захват плодородных земель, взимание дани, подчинение страны) и средства такой политики (коварство, насилие, «право войны», жестокость), Видукинд находит теоретическое оправдание этому. Он повествует об истории славного мученика Вита, останки которого в свое время были похоронены в Парижской области, а в правление императора Хлодвига перенесены в Саксонию. Именно «с тех пор дело франков стало приходить в упадок, а [держава] саксов стала расти», с тех пор «...Саксония из рабской стала свободной, а из податной — владычицей многих народов»[284].

Духовная преемственность получила, согласно Видукинду, и государственное подтверждение, что сформулировано устами короля Восточно-Франкской державы — Конрада, который отправил посла к саксонскому герцогу Генриху и при этом сказал:

«Чувствую я, брат [мой], что не смогу влачить эту жизнь дольше, так повелевает бог, который распоряжается всем, так велит тяжелый недуг. Поэтому подумай о себе, и, что прежде всего касается тебя, позаботься о всем королевстве франков, и будь внимателен к моему, твоего брата, совету. Брат [мой], мы располагаем войском, которое всегда можно собрать и которым [лишь] следует руководить, в нашем распоряжении города и оружие с королевскими инсигниями, мы имеем все, что требует королевское достоинство, все, кроме счастья, добрых [нравов]. Счастье, брат [мой], с сопутствующими ему благороднейшими нравами перешло к Генриху, высшее благо государства находится [теперь] у саксов. Так возьми же эти инсигнии, святое копье, золотые запястья, меч древних королей и корону, ступай к Генриху и заключи с ним мир с тем, чтобы всегда иметь его в качестве союзника. Что пользы будет от того, если народ франков вместе с тобой падет в борьбе с ним? Ведь [все равно] он будет королем и повелителем [императором] многих народов»[285].

Право саксов на политическую гегемонию оправдывается, как видим, опять франкской традицией, держава Генриха I рассматривается как франкская держава, а саксы с франками составляют единый христианский народ. Составной частью державы Генриха I и его преемников Видукинд считает, помимо саксов, и другие восточнофранкские народы — баварцев, швабов и лотарингов. Это явно следует из описания политики Генриха I и Оттона I но отношению к Лотарингии, Швабии, Баварии[286].

Новая держава, гегемоном которой призвано стать Саксонское герцогство, являясь преемником франкской державы, имеет, согласно Видукинду, и большие отличия и особые задачи. Аналогия с франкской традицией нужна хронисту для того, чтобы аргументировать законность королевской власти в руках саксонских герцогов, развить положение о божественном происхождении этой власти, выдвинуть тезис о независимости новой державы по отношению к папству и Риму и сформулировать, наконец, далеко идущую программу господства Саксонской династии в Европе, причем основу этого господства искать в восточной экспансии, в захвате и порабощении славянских народов и их земель. Рассмотрим рассуждения Видукинда в этом плане.

Когда Видукинд говорит о единстве саксов с франками, он имеет в виду не этническое их единство, а единство веры — исповедование христианства: они составляют «как бы один народ по христианской вере»[287]. Значение христианской веры и бога, дающего благословение королевской власти, — важнейшая часть мировоззрения хрониста. Именно в немецком короле и императоре, по его убеждению, находят олицетворение деяния всех христиан, расположенных вокруг[288]. Говоря, что король датчан ввел в своей стране христианство, автор, обращаясь к Матильде, подчеркивает, что это следует поставить в заслугу ее отцу, ибо благодаря его энергии церковь и его духовные стали процветать в тех областях[289]. Видукинд с удовлетворением констатирует, что при решении спорного вопроса о том, какая вера лучше (христианская или языческая), в присутствии короля и собравшихся датчан некий клирик, подвергнутый испытанию раскаленным железом, выдержал это испытание и таким образом доказал, что христианская вера достойна одобрения[290].

Христианская вера освящает королевскую власть. Король Оттон «никогда не забывал, что является государем и королем божьей милостью»[291], государь всегда находится под покровительством «высшей божественной силы»[292]. Христианство помогает установить «порядок» внутри страны, ибо именем бога подавляется любая оппозиция и восстание против господина. «Когда ты восстаешь против господина и своего отца, ты выступаешь тем самым против бога».[293] Королевство умиротворяется «благодаря благосклонности всевышнего»[294]. Решительное покровительство бога гарантировало одновременно деятельность саксов и их государей за пределами страны. По всей Хронике рассеяны напоминания и уверения, что бог оказывает помощь саксонским государям и полководцам[295]. Божественное покровительство дает основание саксонским военачальникам не только отражать нападение внешнего врага, в частности венгров, — но преодолевать сопротивление покоряемых славянских княжеств, в частности ротарей[296].

В какой степени Видукинд в этих рассуждениях исходит из философско-исторической концепции знаменитого Августина, оказавшего, как известно, громадное воздействие на историческую мысль западноевропейского феодального общества, а частности на многих хронистов X—XIV вв. и даже более позднего времени?[297] Такой вопрос уместен, поскольку некоторые историки склонны были подчеркивать зависимость Видукинда от Августина[298]. Так, например, новейший исследователь Беуманн видит в одном из важнейших положений Видукинда — в проповеди установления саксонскими королями «мира» («pax») в своей и соседних странах — трансформацию идеи о «христианском мире» Августина. Еще раньше Лубенов усматривал в оправдании Видукиндом завоевательной политики в славянских землях — развитие идеи Августина о задаче «божьего града» на земле — идеи о насаждении воинствующей церкви»[299].

Так, действительно, можно подумать, если вспомнить слова архиепископа Гильдиберта, которые сказал тот, согласно Видукинду, новому королю Оттону, передавая ему атрибуты королевской власти в Аахене. «Прими этот меч и сокруши им всех противников Христа, варваров и плохих христиан, волей божьей тебе передана власть над всей державой франков для сохранения прочнейшего мира среди всех христиан»[300].

Одно это место не дает, однако, основания утверждать, что Видукинд руководствовался концепцией Августина. Основные мысли Августина, высказанные им в знаменитом произведении «О граде божьем»[301], сводились к историко-богословному обоснованию провиденциализма в политической жизни, к идее «воинствующей церкви» как высшего выражения «божьего царства» на земле, к мысли о положительной роли «земного государства», поскольку оно осуществляет «правосудие» и поддерживает общественное спокойствие, к идее решающего значения христианской церкви в союзе с истинно христианской властью императоров, к оправданию христианской миссии императорской власти[302].

В «Деяниях саксов» Видукинда мы не найдем многих из этих положений. В описываемых фактах, исторических событиях, отраженных в этом сочинении, бог не вмешивается в ход истории, христианские добродетели героев часто уступают место таким качествам, как мужество, мудрость, щедрость; деяния в этом мире хронист не рассматривает под углом зрения вознаграждения на небе, он далек от идеалов последовательного монашества и выступает против попытки реформы церкви в духе последнего. Видукинд не является ревнителем церковного благочестия, он не провозглашает принцип превосходства интересов церкви, ему чужды интересы немецкого епископата, наконец, он лишь вскользь говорит о Риме и папах. Весьма характерна интерпретация Видукиндом понятия государственного порядка в духе последовательного упрочения центральной власти, ее внутренней и внешней политики. Этот порядок именуется автором термином «мир» («pax»), однако в основе последнего имеется в виду утверждение власти саксонского короля как господина и внутри страны, и над другими народами, т.е. идея «мира» в ее античном, римском понимании (pax Romana), а не в христианском смысле[303]. Внешняя политика Оттонов, особенно восточная экспансия Генриха I и Оттона I, не мотивируется идеей воинствующего христианства[304]. Характерно, что Видукинд ничего не говорит об основании епископств в славянских землях — явлении, столь типичном для Х в[305]. Можно поэтому говорить об использовании Видукиндом лишь отдельных положений Августина (божественное происхождение королевской власти, божеское покровительство в событиях). Но используются эти мысли главным образом для того, чтобы показать решающее значение королевской власти в наведении «мира», в распространении христианской религии. Все произведение проникнуто идеей сильной королевской власти, не зависимой от церкви.

В политических воззрениях Видукинда религиозный момент выступает в специфической форме. Хотя автор и придает большое значение христианской религии в организации саксонского общества, отдает дань вере в божественное провидение и пр., однако он сдержанно относится к идее христианской миссии как решающему фактору в политике короля, а духовенству отводит подчиненную роль в политической системе государства. Между взглядами Видукинда на христианскую церковь вообще и на роль представителей этой церкви в Саксонской державе в действительности не было противоречия, так как автор хотя и являлся духовным лицом, а следовательно, носителем господствующей феодальной идеологии в ее религиозной форме, однако при решении конкретных политических задач исходил из концепции сильной королевской власти и самим служителям церкви отводил подчиненное место.

Фактический материал, излагаемый хронистом, дает основание судить о тех средствах, которые должны были привести к осуществлению его идеи. Ими были: независимое положение королевской власти по отношению к церкви, служение саксонского духовенства интересам короля, независимое положение последнего по отношению к папскому Риму, подавление социального протеста и феодальной оппозиции и борьба с внешним врагом. Независимое положение королевской власти по отношению к церкви классически сформулировано в отказе Генриха от помазания архиепископа во время коронации. «...Когда архиепископ, которым в то время был Гиригер, предложил ему помазание с диадемой, [Генрих] не отверг это, но и не принял. «Мне достаточно и того, — сказал он, — что вы провозгласили меня и десигнировали [предназначили] в короли перед лицом моих знатных людей и в покровительстве бога, даруя свою милость. А помазание и диадема пусть будут у более лучших, чем мы, мы же полагаем, что недостойны такой почести»»[306].

Духовенство должно помогать королю, который использует богатства и сокровища монастырей и церквей. В решающий момент борьбы с венграми Генрих «вынужден обирать храмы и служащих храмов»[307], и духовенство на это соглашается. Король независим от римского папы и римского звания императора. Как уже было отмечено в историографии[308], Видукинд почти не говорит о папах[309]. Только в добавлении к Хронике, сделанном в 973 г., он бегло упоминает о римской коронации папой, что может служить лишь свидетельством об определенной эволюции взгляда Видукинда к концу его жизни в результате изменения соотношения сил внутри страны и победы тех кругов, которые ориентировались на римскую коронацию Оттона I.

Видукинд очень глухо говорит о внутренней жизни и социальных противоречиях, но даже из очень эпизодических и вскользь брошенных замечаний можно заключить, что сильная королевская власть нужна была для водворения социального «мира» внутри Саксонии. Архиепископ Майнцский, вручая Оттону скипетр, говорит, что первейшей обязанностью короля является наказание подданных[310]. Видимо, под «подданными» (subiectos) хронист имеет в виду прежде всего порабощенный народ, о котором он, к сожалению, умалчивает, а о социальной структуре саксонского общества роняет лишь одно замечание: «до сего дня народ саксов делится, в зависимости от занимаемого положения, на три вида, не считая служилого состояния»[311]. Во имя примирения социальных противоречий, о которых хронист говорит мало, но которые явно его беспокоили, он провозглашает: «Кто восстает против своего господина, восстает против бога»[312].

Когда он говорит о «внутренних войнах» в Саксонии, о подавлении их королевской властью, установившей мир в стране, то речь, конечно, идет не столько о борьбе с феодальными распрями, сколько об усмирении социального протеста низов саксонского общества. Очевидно, именно в таком смысле следует понимать слова хрониста: «И после того как Генрих воссоединил, усмирил и упорядочил королевство, которое во многих своих частях было приведено при его предшественниках в беспорядок в результате гражданских и внешних войн, он отправился в поход против Галлии и державы Лотаря»[313].

Сильная королевская власть, конечно, нужна была и для борьбы с феодальными распрями. Губительные последствия их хорошо видит хронист. «Распря, которая произошла между Эберхардом п Брунингом, приняла такие размеры, что убийства стали совершаться публично, поля опустошались, нигде не было пощады от пожаров»[314]. Большое место в Хронике занимает описание борьбы разных групп феодальной знати в 938-941 и 953-954 гг[315]. Среди мятежников были известные знатные саксы и даже родственники короля: Людольф, Конрад, Вихманн, брат Оттона — Генрих. Отношение Видукинда к ним часто двойственное: с одной стропы, он осуждает выступления против короля, с другой стороны, при личной характеристике многих из них наделяет положительными качествами (храбрость, мудрость и т.п.)[316]. М. Линтцель на этом основании сделал даже вывод, что Видукинд в принципе находился на стороне большинства мятежников и в глубине души был противником дома Оттонов, а его восхваление династии было не результатом убеждения, а объяснялось победой соответствующей партии знати[317]. Правильнее, как нам представляется, заключить, что Видукинд симпатизировал лишь тем мятежникам, которые выражали интересы восточной экспансии, и тем косвенно высказывал свое отрицательное отношение к итальянской политике Оттона I. Вместе с тем автор не одобряет действия, ведущие к сепаратизму, к подрыву сильной королевской власти, в которой хронист видит залог мощи саксонской державы. Именно этим определяется его отношение к руководителям мятежа, в частности Генриху (брату короля).

Только сильная королевская власть может обеспечить победу над самым страшным внешним врагом — венграми, чему хронист уделяет большое внимание[318].

Именно сильная королевская власть дала возможность Оттону I «освободить [саксов] от их врагов и победить гордых неприятелей — авар, сарацин, датчан, славян... подчинить Италию, а у соседних народов разрушить идолов... насадить церкви и божественный порядок»[319]. Все исторические, религиозные и политические рассуждения об особой роли саксонского народа и его государей нужны хронисту для оправдания далеко идущего плана завоеваний и подчинения других народов. Так формируется его понятие «империи» и на основании этого — понятие «императора». Генрих I и Оттон I становятся «императорами» не в результате имперской коронации в Риме, а в результате победы над венграми, и звание императора дает им не папа, а войско, избирающее их в императоры. После победы Генриха над венграми у Риаде «войско провозгласило его отцом отечества, повелителем и императором, а славу о его могуществе и доблести разнесло среди всех народов и королей далеко во все стороны»[320]. И Видукинд продолжает называть Генриха I императором, хотя известно, что такого титула тот не носил, так как не был коронован в Риме. Он остался только в звании саксонского короля. А впоследствии, продолжает хронист, и сын Генриха I — Оттон, — разгромивший венгров на р. Лех, «благодаря славной победе, снискавшей славу, был провозглашен войском отцом отечества и императором»[321].

Такая трактовка титула «император» — результат не простого перенесения римских понятий в современное хронисту саксонское общество, а следствие попыток автора найти историческую и юридическую мотивировки закреплению господствующего положения немецких феодалов. Согласно Видукинду, апеллирующему к историческому примеру римлян, войско делает полководца императором. Но в условиях феодальной Саксонии такое требование соответствовало интересам феодалов. Если император должен был получить свое звание от войска, это значило, что он выразитель и исполнитель воли и требований саксонских феодалов, ибо саксонское войско Х в. состояло из них. И все походы, завоевания, успехи в разных странах — Дании, Галлии, Лангобардии, у полабских славян, в Чехии, Польше, Италии — рассматриваются хронистом, лишь как выполнение программы, которую предрек еще франк Конрад, передавая власть саксу Генриху, сказав, что «он будет королем и императором многих народов»[322].

Но что же должно стать основой европейского могущества и залогом господства саксов над другими народами? Ответ дает сам хронист: экспансия в соседние страны и прежде всего восточная экспансионистская политика. Именно последней много уделяет внимания он в своей Хронике. Видукинд выступил активным поборником завоевательных устремлений тех феодальных кругов, взоры которых в первую очередь были устремлены на восток, на славянские страны[323].

Основные положения политической концепции Видукинда, о которых мы сказали выше, убеждают нас в. том, что «восточный дранг» был лишь одним из средств достижения гегемонии раннефеодальной Саксонии, послужившей основой раннефеодального Германского (Немецкого) государства, а затем империи Оттонов. Таково было одно из решений задачи завоевания господствующего положения в Европе. Стремясь идеологически оправдать столь далеко идущую программу, Видукинд исходит, как мы видим, из концепции об этническом, культурном и историческом превосходстве саксонского племени над другими народами, в том числе и славянами.

Историческим и идеологическим оправданием мощного саксонского феодального государства должен был стать труд Видукинда. Основные положения его политической концепции убеждают в том, что хронист выступал в первую очередь не в роли историографа Оттонов, как это делали другие его современники (Гротсвит в своем «Деянии Оттонов»), а прежде всего в роли апологета господствующего класса саксонских феодалов и его государства. Об этом свидетельствует уже тот факт, что труд Видукинда назван «Деяниями саксов», а не хроникой династии. Под «саксом» автор имеет в виду прежде всего «свободного», «знатного» члена общества, т. е. феодала. Хронист стоит на защите интересов феодалов, их решающей роли в политической жизни. Об этом свидетельствует интерпретация титула императора, даваемая Видукиндом, двойственное отношение хрониста к тем саксонским феодалам, которые выступали против короля. Хотя автор — последовательный защитник сильной королевской власти, он в ряде случаев выражает свои симпатии тем мятежникам, которые отстаивали, по его мнению, коренные интересы саксонской державы. А их он видел на востоке. Отсутствие интереса у Видукинда к итальянской политике Оттона I, которую тот начал проводить уже с 951 г., убеждает нас в том, что автор на первое место ставил интересы тех слоев саксонских феодалов, которые считали более перспективной, с точки зрения своих классовых интересов, восточную экспансионистскую политику.

Следует, наконец, решить вопрос, как связать социальную принадлежность Видукинда с его политическими взглядами. При анализе политических взглядов Видукинда необходимо вспомнить, что хронист хотя и происходил из светских феодалов и был близок к придворным кругам в результате своего сближения с новым архиепископом (Вильгельмом Майнцским), однако как представитель Корвейского монастыря выражал интересы прежде всего тех кругов духовенства, которые блокировались со светскими кругами. Характерно, что Видукинд, как показал уже Р. Кепке[324], был враждебен архиепископу Фридриху Майнцскому, апологету восточнофранкской королевской династии. Такое отношение Видукинда к Фридриху можно объяснить двумя обстоятельствами: изменнической деятельностью Фридриха Майнцского по отношению к саксонскому герцогу (участие в заговоре против него)[325] и политикой Фридриха Майнцского по отношению к монастырям. Реформу монастырской жизни Фридрих Майнцский попытался распространить на монастырь Новая Корвея. Именно эта политика подверглась критике со стороны Видукинда. «В те дни, — пишет Видукинд, — произошло большое гонение на монахов, что нашло поддержку у некоторых епископов, которые полагали, что в монастырях следует иметь лучше немногих, ведущих праведную жизнь, чем многих, пренебрегающих ею; они забывают, если я не ошибаюсь, решение, которое обычно принимает глава семьи, решение, которое запрещает полоть сорную траву; они забывают, что и то и другое должно расти: сорная трава и пшеница, вплоть до жатвы. И случилось так, что многие, сознавая собственную слабость, стали сбрасывать облачение и покидать монастырь с тем, чтобы избежать тяжелой ноши священника»[326].

Отношение Видукинда к Фридриху объяснялось прежде всего, конечно, тем, что политика последнего наносила ущерб интересам монастырской братии, к которой принадлежал хронист. При Вильгельме Майнцском, не разделившем курс своего предшественника, положение изменилось, и это позволило Видукинду сблизиться не только с окружением архиепископа, но через него и с двором герцога[327].

Но не только светское происхождение автора и не только его сближение с представителями саксонского двора повлияли на формирование политической концепции хрониста. Решающее значение имела современная внутриполитическая обстановка в Саксонии, конкретная расстановка классовых сил. Первые десятилетия Х в. ознаменовались кризисом Восточно-Франкского королевства[328]. Он выразился в изменении соотношения сил королевской власти и феодального класса, в том противоречии, в которое вступила королевская власть в лице короля Конрада I с герцогской властью на территории этого государства и в первую очередь с саксонским герцогским родом Людольфингов. Конрадины не могли решить ни внутренних, ни внешних задач на территории герцогств, и особенно на территории Саксонии. Они не могли стать на защиту интересов саксонских феодалов в их борьбе с усиливающимся сопротивлением крестьян, не могли обеспечить защиту мелких и средних феодалов от крупных, не могли дать отпор внешнему врагу и обеспечить успешную завоевательную политику[329]. Особое положение Саксонского герцогства, выразившееся в его сильных экономических позициях и особой расстановке классовых сил, при которой духовные феодалы выступили опорой герцогской власти в Саксонии и в отличие от духовенства других герцогств — противниками каролингской королевской власти (что нашло выражение в их позиции по отношению к Синоду в Гогенальгейме 916 г.), выдвинуло саксонских герцогов на первое место и обеспечило переход в их руки королевской власти (от последнего Каролинга Конрада I к саксонскому герцогу — Людольфингу, Генриху I, в 919 г.).

Активная поддержка со стороны средних и мелких феодалов, герцогской, а затем королевской власти в лице саксонских герцогов дает нам объяснение позиции Видукинда. Необходимость сплочения класса феодалов в Саксонии перед лицом активного сопротивления саксонского крестьянства, необходимость отпора внешнему врагу (венгры) и обеспечения активной экспансионистской политики при конкретной расстановке классовых сил Саксонии Х в. привели духовенство в ряды активных защитников королевской власти в лице Генриха I и Оттона I. Здесь мы находим общее объяснение классовой позиции Видукинда. Однако это еще не объясняет ту конкретную политическую программу, которую он выдвигал. Объяснение ее следует, очевидно, искать в непосредственной материальной и политической заинтересованности Видукинда в судьбе могущественного феодального рода Людольфингов.

Герцогская власть Людольфингов базировалась на больших земельных владениях, собранных этим феодальным родом. В состав этих владений входили значительные королевские имущества, в Х в. происходит рост владений Людольфингов за счет земель Вестфалии, Тюрингии, в области р. Везера, приобретаются наследственные владения с центром в Мерзебурге, оттуда власть Людольфингов распространяется на славянские области. Приобретение земельных владений на восточной границе играло большую роль в возвышении и дальнейшем укреплении феодального рода Людольфингов[330]. Из этих земель делались пожалования саксонским дворянам, особенно воинам — milites.

Корвейский монастырь был одним из древнейших в Саксонии и пользовался особым покровительством Людольфингов. Именно при аббатах Фолькмаре и Бово, во времена которых был монахом Видукинд, Корвейскому монастырю поступали большие пожалования от Людольфингов[331]. Все это делает очевидным материальную заинтересованность в восточной экспансионистской политике Людольфингов той группы феодалов, к которой принадлежал Видукинд. Особенностью программы Видукинда было то, что она выдвигалась не под лозунгом христианской миссии, а под лозунгом политической гегемонии, мотивированной культурным и историческим превосходством. Объяснение этого, как нам представляется, следует искать в том, что принятие христианской религии давало в руки славянских князей и королей оружие против саксонских герцогов и королей и тем лишало саксонских феодалов повода для экспансии.

Именно Видукинд, очевидно, наиболее удачно сформулировал не миссийную, а великодержавную концепцию, руководствуясь своими материальными, классовыми соображениями.

Выдающееся значение «Деяний саксов», на наш взгляд, объясняется тем, что Видукинд наиболее удачно отразил ту объективную действительность, современником которой он был. Именно Х век явился тем временем, когда созрели экономические, политические и внешние условия для формирования феодального Саксонского государства во главе с сильной королевской властью. Об этом свидетельствуют источники, современные Видукинду. Поэтому политические взгляды Видукинда и могли сформироваться не в результате заимствования отдельных представлений тех или других авторов, его предшественников или Современников, а лишь в условиях совершенно определенной расстановки классовых сил, характерной для раннефеодального Германского государства.

ИЗДАНИЯ «ДЕЯНИЙ САКСОВ» ВИДУКИНДА

1. Издание Мартина Фрехта[332] вышло в 1539 г. в г. Базеле, в типографии Хервагена. Это первое издание «Деяний саксов». Мартин Фрехт — гейдельбергский профессор теологии — опубликовал Хронику на основе найденной им Эбербаховской рукописи (о ней см. выше).

2. Издание Рейнеруса — Рейнециусса[333] в 1617 г. во Франкфурте-на-Майне. Было повторением первого издания.

3. Издание Генриха Мейбома старшего[334] в 1621 г. в Гельмштадте. Основывалось на той же рукописи. Было снабжено комментарием к именам и кратким введением о хронисте.

4. Издание Генриха Мейбома-младшего в 1688 г. в Гельмштадте.[335] Не вносило ничего нового по сравнению с предшествующими публикациями.

5. Издание Георга Вайца в 1839 г.. (первое издание Г. Вайца)[336]. Отличалось от предшествующих обработкой найденных к тому времени трех новых рукописей: Дрезденской, Штейнфельдской и Монтекасинской (об этих рукописях см. в разделе Сохранившиеся списки «Деяний саксов»). Издание было снабжено критической статьей и комментариями.

6. Издание Георга Вайца в 1866 г. (второе издание Г. Вайца)[337]. Отличалось от предшествующего добавлениями и уточнениями в комментариях и вводной статье.

7. Издание Георга Вайна в 1882 г. (третье издание Г. Вайца)[338]. Дублировало второе издание Г. Вайца.

8. Издание К. А. Кесра в 1904 г. (так называемое четвертое издание в серии «Monumenta Germaniae»)[339]. Основано было на третьем издании Г. Вайца. Издание отличалось переработанным введением, дополненными комментариями и описанием всех известных рукописей.

9. Издание Гирша-Леемана в 1935 г. (пятое издание в серии; («Monumenta Germaniae»)).[340] Издал Хронику П. Гирш (при издательской помощи Леемана), использовав вновь найденные (в 1909 г.) Пантелеоновскую и Певтингеровскую рукописи (о них см. выше).

Наряду с изданиями латинского оригинала «Деяний саксов» выходили переводы Хроники на немецком языке.

1. Первый немецкий перевод был сделан в 1790 г. Е. Г. Поллмахером в Дрездене[341]. Перевод содержал неточности, имел отступления от оригинала. В основу переводчик положил издание Генриха Мейбома. Комментарий был скудным.

2. Второй немецкий перевод сделал Рейнгольд Шоттин в 1852 г.[342] и в основу его положил первое издание Г. Вайца. Издание вышло под научной редакцией известного медиевиста В, Ваттенбаха.

3. Третье немецкое издание Хроники было осуществлено на основе предшествующего перевода в 1882 г. Издателем был В. Ваттенбах[343], расширивший число критических замечаний на основе появившихся к тому времени исследовании медиевистов. Особенно были использованы работы Г. Вайца и Е. Дюмлера.

4. В 1891 г. В. Ваттенбах повторил предшествующее издание, сделав лишь некоторые добавления во введении[344].

5. Издание 1891 г. было без изменений повторено в 1897 г.[345] после смерти В. Ваттенбаха.

6. В 1831 г. П. Гиршем был сделан новейший немецкий перевод «Деяний саксов»[346]. Он использовав предшествующие переводы, устранил отступления от оригинала допущенные в них, дал перевод на основе новой немецкий орфографии, снабдил его критической вводной статьей и комментарием реалии.

Издания Хроники Видукинда на других языках отсутствуют.

На русском языке существуют переводы фрагментов из «Деянии саксов» п хрестоматиях по истории мредних веков. О характере и объеме перевода в русских хрестоматиях см. в разделе «Историография вопроса».

Русский перевод «Деянии саксов» основан на издании латинского оригинала Г. Вайца.

О задачах и необходимости русского издания уже сказано в настоящей публикации. Спорная трактовка отдельных мест латинского оригинала, а также расхождения русского перевода с имеющимися немецкими переводами оговорены в комментариях.

В комментариях особенное внимание обращено на анализ латинской терминологии и стиля хрониста, о чем совершенно не говорится в перечисленных выше изданиях латинского оригинала и его немецких переводов. В комментарии и включены данные исследований, вышедших со времени последнего немецкого издания «Деяний саксов» (в 1935 г.).

* * *

С чувством глубокого уважения и признательности автор отдает дань памяти дорогих ему ученых, оказавших большую помощь в подготовке данной публикации: академику Сергею Даниловичу Сказкину, взявшему на себя труд прочтения всей рукописи, высказавшему ряд замечаний и оказавшему решающее содействие в представлении работы к печати; Любови Вячеславовне Разумовской, опытному издателю исторических памятников славянских народов периода феодализма, помогшей преодолеть многие трудности перевода латинского оригинала. Л. В. Разумовская прочитала подготовленный русский перевод и внесла свою редакционную правку.

Автор благодарит своих рецензентов — Г. М. Данилову, А. П. Левандовского и А. Л. Ястрибицкую, а также В. Д. Королюка, Ю. Ф. Иванова, Л. П. Каждана, Б. Н. Флорю и В. П. Шушарана, высказавших свои замечания при обсуждении рукописи в секторе древней истории и средних веков Института славяноведения и балканистики ЛИ СССР.