Деяния саксов

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОЙ КНИГЕ, ПОСВЯЩЕННОЙ ГОСПОЖЕ МАТИЛЬДЕ[348], ДОЧЕРИ ИМПЕРАТОРА

Видукинд[349] Корвейский[350], ничтожнейший слуга мучеников христовых Стефана и Вита, свидетельствует свою нижайшую преданность, рабскую покорность и передает истинно искреннее во имя Спасителя приветствие госпоже Матильде — цветущей деве, сияющей имперским величием и отличающейся исключительной мудростью. Хотя тебя возвышает особая слава отцовской власти и украшает просветленная мудрость, тем не менее я, смиренный, надеюсь на снисходительность[351], всегда присущую престолу, и верю, что моя преданность найдет поддержку в твоей благосклонности[352], пусть это будет даже и незаслуженно. Ибо когда прочтешь о деяниях своего могущественного отца и своего славнейшего деда[353], запечатленных[354] в этом нашем труде, то ты, добродетельная и славная, станешь еще более добродетельной и еще более славной[355]. Мы же признаемся, что все эти деяния целиком охватить не можем и [поэтому] излагаем их сжато и по частям[356], так, чтобы повествование было для читателя ясным и не отталкивало его. К тому же я позаботился о том, чтобы записать немногое и о происхождении и о положении народа[357], у которого первым правил государь[358] Генрих, [и] постарался, дабы ты, читая, в то же время имела усладу для души, отвлекалась от забот и пользовалась прекрасным досугом. Так пусть твоя светлость прочтет эту книжицу, памятуя о нас[359] с благосклонностью, соответствующей той преданности, с которой она была написана. Будь здорова[360].

НАЧИНАЕТСЯ ПЕРЕЧИСЛЕНИЕ ГЛАВ

1. [О том], что [автор] написал другие книжицы, помимо этой.

2. [В которой автор] рассказывает о различных мнениях многих [писателей] о происхождении саксонского народа.

3. [О том], что [саксы] прибыли на кораблях к месту под названием Гаделы.

4. [О том], что тюринги тяжело перенесли их прибытие и вступили с ними в войну.

5. [О том], каким образом юноша приобрел страну за золото.

6. [О том], что тюринги обвинили саксов в разрыве союза, саксы же вышли победителями.

7. [О том], откуда берут свое наименование саксы.

8. [О том, что] имя саксов знаменито и бриты принимают их помощь.

9. [О том, что] Тиадорик избирается королем и призывает на помощь саксов против Ирминфрида.

10. [О том, как] Иринг подстрекает Тиадорика против саксов.

11. [О том, что] Гатагат побуждает саксов к войне.

12. [О том, что] саксы, после того как город был взят, сложили знамя.

13. [О том, что] Тиадорик передает страну саксам, а Ирминфрид погибает.

14. [О том, как] саксы разделяют поля и что живут они в трех видах и [по трем] законам.

15. [О том], как Карл Великий сделал их христианами.

16. О Людовике, Бруно, Оттоне и о короле Конраде.

17. О короле Генрихе.

18. О венграх, которые называются аварами.

19. [О том, как] венгры были окружены Карлом Великим, однако отпущены Арнульфом.

20. [О том], каким образом венгры опустошали Саксонию.

21. [О том, как] Генрих стал герцогом Саксонии.

22. О Генрихе, об епископе Гато и о графе Адальберте.

23. О Конраде и его брате Эберхарде.

24. [О том, как] Конрад осадил Генриха.

25. О речи короля Конрада перед смертью.

26. [О том], как Эберхард возвел Генриха в короли.

27. [О том, как] Генрих, став королем, в скором времени собрал страну, находившуюся в беспорядке.

28. О Людовике и его сыновьях.

29. О Карле, Одо и их преемниках.

30. [О том], как король Генрих овладел Лотарингским королевством.

31. О сыновьях короля Генриха, о королеве Матильде и о [их] родословной.

32. О венграх, о пленном [венгре] и о том, как был установлен мир на девять лет.

33. О руке мученика Дионисия.

34. О святом мученике Вите.

35. [О том, что] делал король Генрих в течение девяти лет мира.

36. [О том], каким образом были побеждены ротари.

37. О свадьбе сына короля.

38. О речи короля и о том, как он победил венгров в открытой войне.

39. [О том], каким образом победитель вернулся и о его обычаях.

40. [О том], каким образом он победил датчан.

41. [О том], как он занемог, умер и где погребен.

НАЧИНАЕТСЯ КНИГА ПЕРВАЯ ДЕЯНИЙ САКСОВ

1[361] После первых наших трудов[362], в которых я рассказал о победах воинов высшего повелителя, пусть никто не удивляется тому, что я хочу письменно поведать о деяниях наших знатных[363], так как в тех трудах я, как мог, согласно своему призванию, исполнил то, что должен был [сделать]; теперь же я не хочу упускать случая[364] потрудиться, как могу, со всей моей преданностью ради моего народа[365].

2[366]. И прежде всего я, конечно, расскажу немногое о происхождении и положении народа, следуя в этой части лишь молве, так как [из-за] чрезвычайной древности [событий] почти исчезает вся [их] достоверность[367]. К тому же об этом существуют различные мнения[368]: согласно одним, саксы берут свое начало от датчан[369] и норманнов[370], а согласно суждению других, как я слышал в юности[371] от одного человека, говорившего об этом, от греков, либо, как говорят подобные [толкователи], саксы суть остаток Македонского войска[372], которое, следуя за Александром Великим, вследствие внезапной смерти последнего, рассеялось по всему миру. Впрочем, нет сомнения, что [саксы] были древним и благородным[373] народом, о них говорится в речи Априппы к иудеям словами Иосифа[374] и утверждается в изречении поэта Лукана[375].

3[376]. Как достоверное[377] нам[378] известно, что саксы прибыли в эти области на кораблях и вначале пристали к тому месту, которое по сей день носит название Гаделы[379].

4. [Местные] жители, которыми были, как говорят[380], тюринги[381], тяжело восприняли прибытие [саксов] и подняли против них оружие; саксы же, упорно наступая, овладели гаванью[382]. Поскольку между [противниками] шла долгая борьба и много погибло и тех и других, то обе стороны решили вступить в переговоры о мире и заключить договор[383], [который] был принят на том условии, что саксы получали возможность пользоваться доходом от продажи и обмена, но должны были воздерживаться от дохода с полей, [не допуская] убийства людей и грабежа. Этот договор оставался нерушимым много дней, но когда у саксов иссякли деньги и они [уже] не имели, что продавать и на это покупать, тогда они сочли [заключенный] мир для себя невыгодным.

5[384]. Случилось в это время так, что некий юноша сошел с корабля, его украшало при этом много золотых вещей, золотое ожерелье и золотые браслеты, а один из тюрингов, шедший навстречу, спросил его: «К чему столь большое количество золота на твоем изнуренном от голода теле?» «Я ищу покупателя, — ответил [тот], — ни на что другое я это золото не несу: ведь я страдаю от голода, [так] разве я могу насладиться золотом?» [Тогда] тот спрашивает, какого качества это [золото] и сколько оно стоит. «Цена для меня безразлична, — сказал сакс, — что ни дашь, возьму с благодарностью». Тогда [тюринг], издеваясь над юношей, сказал: «А что, если я наполню тебе [за него] фалду одежды песком?» Ибо в этом месте была великая нужда в земле. Тогда сакс, не мешкая, открыл фалду и взял [в нее] землю, [а взамен] тотчас отдал тюрингу золото, [после чего] и тот, и другой с радостью отправились к своим. Тюринги до небес восхваляли[385] своего человека [за то], что он так ловко обвел сакса, и говорили, что он счастливец среди всех людей, [ибо] за столь ничтожную вещь стал обладателем столь громадного [количества] золота. И некоторые уже праздновали победу над саксами. Сакс тем временем, лишившись золота, с большой ношей земли подошел к своему кораблю. Когда [его] друзья вышли ему навстречу, они удивились тому, что он сделал, [и] одни из его друзей стали над ним смеяться, другие же порицать его, и все вместе признали его безумцем. Но тот, когда по его требованию наступило молчание, сказал: «Следуйте за мной, благородные саксы, и вы убедитесь, что мое безумие принесет вам пользу». Те, хотя и пребывали в сомнении, последовали, однако, за вождем. А он, взяв землю насколько мог тонким слоем, рассеял ее по соседним полям и занял это место под лагерь[386].

6. Когда тюринги увидели [возникший] лагерь саксов, они решили, что с этим смириться нельзя, и через послов стали жаловаться на разрыв союза и нарушение договора со стороны саксов. Саксы ответили, что они до сих пор нерушимо блюли договор, [но] землей, приобретенной на собственное золото[387], они хотят владеть с миром или будут ее защищать с оружием. Услышав это, жители [Тюрингии] стали проклинать золото саксов, а того, кого они только что считали счастливчиком, объявили виновником своих бед и своей страны[388]. Воспламененные гневом, ослепленные [жаждой мести], они беспорядочно, без всякого военного плана вторглись в лагерь [саксов]; саксы, однако, приняли врагов подготовленными, одержали над ними верх и [благодаря] успешному ходу действий заняли, по праву войны[389], ближайшую окружающую местность. Поскольку обе стороны уже долгое время и непрерывно вели бой и тюринги считали, что саксы их победят, то через посредников они потребовали, чтобы [представители] обеих сторон безоружными встретились в назначенное время и в условленном месте и снова повели переговоры о мире. Саксы ответили, что они подчиняются этому требованию. В те времена в употреблении у саксов были большие ножи[390], которыми по сей день, следуя обычаю древнего племени, пользуются англы[391]. Саксы, вооружившись такими [ножами], спрятали их под своей одеждой, вышли из лагеря и направились к тюрингам в назначенное место. Когда они увидели, что враги безоружны, а все предводители тюрингов уже пришли, то, выхватив ножи, они ринулись на беззащитных, застигнутых врасплох, и перебили всех так, что ни одного из них не осталось в живых[392]. Так саксы стали знаменитыми и начали внушать необыкновенный страх соседним народам[393].

7. Были и такие, которые говорили[394], что имя им [саксам] дано по причине этого события. Ибо на нашем языке нож называется «сакс»[395], отсюда саксы и получили название, так как ножами повергли такое великое множество.

8[396]. В то время, как все это происходило[397] в Саксонии, то есть в области, получившей [затем] такое наименование, Британия[398], некогда еще императором Веспасианом[399] введенная в число провинций, находившихся длительный период с пользой [для себя] под покровительством римлян, стала терпеть опустошения со стороны соседних народов, так как, по-видимому, была лишена помощи римлян. Ибо римский народ после того, как воины убили императора Марциала[400], был очень изнурен внешними войнами и не был в состоянии оказать друзьям обычную помощь. После того как на границе, от моря до моря, там, где предполагалось нападение врагов, воздвигли для защиты страны громадное укрепление, римляне оставили [эту] страну. Однако для врага, более жестокого и подготовленного к войне, поскольку ему противостоял народ мягкий и ленивый, не составляло никакого труда разрушить [это] укрепление. И вот, когда распространилась молва о победоносных деяниях саксов, [жители Британии] послали к ним смиренное посольство с просьбой о помощи[401]. И послы [из Британии], прибывшие [к саксам], заявили: «Благородные саксы, несчастные бритты[402], изнуренные постоянными вторжениями врагов и поэтому очень стесненные, прослышав о славных победах, которые одержаны вами, послали нас к вам с просьбой не оставить [бриттов] без помощи Обширную, бескрайную свою страну, изобилующую разными благами, [бритты] готовы вручить вашей власти. До этого мы благополучно жили под покровительством и защитой римлян, после римлян мы не знаем никого[403], кто был бы лучше вас, поэтому мы ищем убежища под крылом вашей доблести[404]. Если вы, носители этой доблести и столь победоносного оружия, сочтете нас более достойными по сравнению с [нашими] врагами, то [знайте], какую бы повинность вы ни возложили на нас, мы будем охотно ее нести». Отцы ответили на это кратко: «Знайте, что саксы — верные друзья бриттов и всегда будут [с ними], в равной мере и в их беде, и в их удачах». Обрадованные послы вернулись на родину [и], сообщив желанное известие, еще более обрадовали своих соотечественников.

Затем в Британию было послано обещанное войско [саксов] и, принятое бриттами с ликованием, вскоре освободило страну от разбойников, возвратив жителям отечество. При осуществлении этого не было больших трудностей, ибо те, до которых уже дошел слух о славе саксов, страшились [их] и при одном их приближении далеко рассеивались. Враждебными бриттам были племена скоттов[405] и пиктов[406], и саксы против них повели войну, получив от бриттов все необходимое для жизни. Так [саксы] пробыли некоторое время в этой стране, пользуясь взаимной дружбой[407] бриттов.

Но когда предводители войска увидели, что земля [эта] обширна и плодородна, а жители ленивы в деле ведения войны и что сами жители, [да] и большая часть саксов не имеют прочных мест для поселения, тогда они послали [гонцов], чтобы отозвать большую часть войска, заключили мир со скоттами и пиктами и. сообща[408] с последними выступив против бриттов, изгнали их из страны, а самую страну подчинили своей, власти. И так как остров этот расположен в некоем углу моря, то и по сей день они называются англосаксами[409]. Если бы кто-либо захотел узнать обо всем этом подробнее, пусть почитает историю этого народа, там[410] он найдет [описание того], каким образом и при каких князьях все это произошло и как они пришли к христианской вере благодаря одному из самых святых мужей своего времени, а именно папе Григорию[411]. Мы же возвращаемся к начатой истории[412].

9. После[413] этого умер король[414] франков Гуго[415], не оставив в качестве наследника никого, кроме единственной дочери по имени Амальберга[416], а она вышла замуж за короля тюрингов Ирминфрида[417]. Народ[418] франков[419], с которым государь их обращался по-человечески и милостиво, в знак благодарности избрал своим королем сына [умершего короля], по имени Тиадорик[420], рожденного от наложницы. Тиадорик же, предназначенный в короли, позаботился о посылке посла к Ирминфриду ради мира и согласия. Посол, придя к Ирминфриду, сказал: «Всемогущий и всемилостивейший из смертных, господин мой Тиадорик послал меня к тебе [и], желая тебе здраствовать и долго управлять обширной и великой державой, просил передать тебе, что он считает себя по отношению к тебе не господином, а другом, не повелителем, а родственником[421] и что он хочет сохранять до конца нерушимо узы родства[422] по отношению к тебе, он только просит, чтобы ты не нарушал единодушия в народе франков, ибо [народ франков] будет следовать за ним, как за предназначенным ему королем». В ответ Ирминфрид, как это соответствовало королевскому достоинству, милостиво ответил послу, что он согласен с мнением народа франков, что он не хочет нарушать его согласие, что [сам он] нуждается в мире, но что свой ответ, который касается дел [всего] королевства, он хочет отложить до того времени, когда будут присутствовать его друзья. Почтительно обращаясь с послом, он оставил его на некоторое время у себя. Когда королева узнала, что явился посол от ее брата и что он ведет с королем переговоры о делах королевства, она упросила [некоего] Иринга[423] вместе с ней убедить [ее] мужа [выступить за то], чтобы королевство перешло к ней по праву наследства, так как она дочь короля и дочь королевы. Тиадорик же всего-навсего лишь его [Ирминфрида] раб, ибо рожден от наложницы, и поэтому непристойным будет сдаться[424] собственному рабу. Иринг был человеком[425] смелым, мужественным, обладал быстрым умом и большой проницательностью, в осуществлении [своего] дела проявлял большое упорство [и] умел легко убедить [всякого] в том, в чем хотел, и поэтому расположил к себе Ирминфрида. Когда были собраны князья и ближайшие друзья, Ирминфрид [решил] начать в их присутствии беседу с послом. [Князья и друзья] единодушно советовали [Ирминфриду], чтобы он в своих действиях руководствовался миром и согласием, так как выдержать натиск франков он не сможет, и чтобы особенно [имел в виду], что с другой стороны ему угрожает оружие еще более жестокого врага. Иринг, наоборот, удовлетворяя желание прихотливой женщины, убеждал Ирминфрида не уступать франкам, [заявляя], что он имеет больше прав на наследование королевства и что, кроме того, обширная [его] держава, войско, оружие и прочее военное имущество равны [силам] Тиадорика. В соответствии с этими словами [Иринга] Ирминфрид ответил послу, что он не отказывает Тиадорику ни в дружбе, ни в родстве, однако он не может не выразить удивления, каким образом тот намеревается получить державу[426] прежде, чем свободу, ведь он [Тиадорик] рожден рабом[427], так каким же образом он домогается власти: [ведь] собственному рабу не подобает сдаваться. Посол с возмущением ответил на это: «Лучше бы мне сложить [здесь] перед тобой свою голову, чем слушать от тебя подобные речи; я знаю, что многие франки и тюринги должны будут искупить их своей кровью». Сказав это, [посол] вернулся к Тиадорику [и] не утаил ничего из услышанного. Тиадорик же, скрывая под веселым выражением лица сильный гнев, заявил: «Нам следует торопиться поступить в услужение к Ирминфриду, но пока мы не лишились свободы, давайте пользоваться суетной жизнью». И когда [Тиадорик] с сильным войском приблизился к границам тюрингов, он застал там [уже] своего зятя, ожидающего также с сильным войском[428] в местности под названием Ронненберг[429]; начавшись, сражение шло с неопределенным исходом на протяжении первого и второго дня; лишь на третий день Ирминфрид потерпел поражение, уступил Тиадорику и бежал, наконец, с остатками своей дружины в город под названием Скитинг[430], расположенный на реке, называемой Унстроде[431]. Тиадорик же, когда были собраны князья и воины[432], спросил, каково мнение войска, а именно: считает ли оно необходимым преследовать Ирминфрида или вернуться на родину. Среди тех, [кто присутствовал], был Вальдрин[433], который, будучи спрошен, ответил: «Я полагаю, что ради погребения павших, ухода за ранеными, созыва большего войска надо вернуться на родину, ибо я не думаю, чтобы, потеряв большое число воинов, мы могли успешно завершить эту войну. Ведь если бесчисленное множество варварских народов[434] поднимается против нас, то с помощью кого тогда ты [Тиадорик], одержишь победу, если наши [воины] столь ослабли?»

У Тиадорика был раб[435] весьма благоразумный, его советы [Тиадорик] часто находил здравыми и оказывал ему, кроме того, расположение. Когда этого [раба] спросили о его мнении, он сказал: «Я полагаю, что в славных деяниях всегда самое прекрасное — это настойчивость, которую наши предки проявляли тем образом, что, начав дело, редко или даже никогда от него не отступались; однако я полагал бы, что не следует равнять наши усилия [с действиями] тех, кто с помощью малого войска добивался превосходства над громадными полчищами [других] народов. Теперь страна находится в нашей власти, а в случае нашего отступления не дадим ли мы побежденным возможность одержать верх? Я бы сам предпочел вернуться на родину, чтобы увидеть свой домашний очаг, если бы я был уверен, что враг наш будет бездеятелен. Возможно, наши раненые нуждаются в этом, ибо [жизнь] в лагерях трудна, тем не менее я полагаю, что для неутомимых испытания величайшее благо. Вследствие громадных потерь войско [наше] значительно уменьшилось. Но все ли враги ушли? Наверное, очень немногие; правда, сам государь, подобный некоему дикому зверю, укрепился в своей норе, окружил себя городскими стенами[436] и не смеет спокойно высунуть нос, испытывая страх перед нами. Но у него нет недостатка в деньгах, на них ведь можно нанять варварские народы. Нет [у него] недостатка и в воинах, пусть даже изнуренных. Все они в наше отсутствие наберутся сил. Не пристало победит елям создавать побежденным условия для победы. Разве мы располагаем силами, чтобы поставить отряды для управления в отдельных городах? А ведь мы потеряем их, если уйдем [отсюда] и вернемся [на родину]». После таких слов Тиадорик и все желавшие славной победы решили остаться в лагере и послать [послов] к саксам, которые были некогда самыми непримиримыми врагами тюрингов. [Тиадорик велел сказать им], что в случае, если [они] окажут помощь, победят Ирминфрида и возьмут город, то он передаст им эту землю в вечное пользование[437]. Саксы без промедления послали [в помощь Тиадорику] девять вождей[438], каждого с тысячью воинов. Вожди, каждый с сотней[439] воинов[440], вошли в лагерь, оставив остальное войско вне лагеря, и мирными словами приветствовали Тиадорика. Тиадорик встретил их с радостью и, обменявшись с ними рукопожатием, разрешил обеспечить людей необходимым довольствием. И они сказали. «Народ саксов предан тебе, послушен твоим повелениям и послал нас к тебе, и вот мы здесь, готовые на все, что только укажет твоя воля, готовые и победить твоих врагов, и умереть за тебя, если на то будет судьба; ведь ты знаешь, что и для саксов нет иной цели, как желать победы или распрощаться с жизнью[441], и мы не можем оказать большей лочести друзьям, чем презреть ради них смерть, и ты убедишься на примере, что мы согласны на все».

Пока [саксы] так говорили, франки с удивлением смотрели на {этих] людей, превосходящих [их] телесно и духовно. [Франки] дивились и невиданной одежде [саксов], и [их] оружию, и длинным волосам, ниспадавшим на плечи, [но] больше всего большой твердости духа. Одеты [саксы] были в военные плащи, вооружены длинными копьями, стояли опершись на малые щиты, а у бедер имели большие ножи. [Среди франков] нашлись такие, которые говорили, что франки не нуждаются в таких союзниках, [как саксы], это, говорили [они], необузданная порода людей, и если [они] заселят эту землю, то нет сомнения, что они — именно те, которые когда-нибудь сокрушат[442] державу[443] франков[444]. Тем не менее Тиадорик, руководствуясь собственной выгодой, положился на [этих] людей и поручил готовиться к осаде крепости. А они, уйдя от короля, разбили лагерь у южной части крепости на лугах, прилегавших к реке; на следующий день они поднялись с восходом солнца и, взявшись за оружие, осадили и сожгли город. Когда город был взят и сожжен, они выстроились против восточных ворот. Когда осажденные [в крепости] увидели ряды [врагов], выстроенные за [ее] стенами, они [убедились], что оказались в крайней беде, и тогда, смело прорвавшись через ворота, в слепой ярости ринулись на противников, и когда все копья были выпущены, дело стало решаться с помощью мечей. Разгорелась тяжелая битва[445], многие как с той, так и с другой стороны погибли, [причем] те сражались за отечество, за жен, за детей, наконец, за самую жизнь, саксы же воевали ради славы и приобретения земель[446]. С обеих сторон раздавались возгласы людей, ободрявших [друг друга], скрежет оружия, стоны умирающих, и в таком виде прошел весь этот день. И так как повсюду шло кровопролитие, повсюду раздавались вопли и ни одна из сражавшихся сторон не уступала места, то конец сражению положил лишь поздний час. В этот день многие из тюрингов были убиты, многие ранены, со стороны же саксов убитых насчитывалось шесть тысяч.

10. Тогда Ирминфрид послал к Тиадорику Иринга со смиренным посольством и различными дарами[447], чтобы договориться о мире и о добровольной сдаче[448] [тюрингов]. Явившись [к Тиадорику], Иринг сказал: «Меня прислал к тебе твой родственник, теперь [твой] раб, [он просит], чтобы ты сжалился если не над ним, то по крайней мере над своей несчастной сестрой и над своими племянниками, попавшими в крайнюю беду». Когда он произносил это со слезами, его речь прервали князья, подкупленные золотом, заявив, что не пристало королевской милости пренебрегать такой покорностью и забывать о своих узах родства, что было бы полезнее, если бы [Тиадорик] поверил [Ирминфриду], которого и так победил и обессилил настолько, что тот никогда уже не сможет подняться против него, и что эта порода[449] людей [тюрингов] неукротима и способна выдержать все тяготы, и что Франкская держава[450] не может ожидать от него ничего, кроме опасности. В прошедшей войне [Тиадорик] мог также увидеть и убедиться, сколь тверды и непобедимы саксы, поэтому будет лучше, если при поддержке тюрингов он изгонит саксов из этих пределов. После таких слов Тиадорик, хотя и вопреки своей воле, склонился [в пользу сказанного] и обещал на следующий день и поддержать свояка, и покинуть саксов. Услышав это, Иринг пал к ногам короля, стал превозносить решение милостивого государя и, отправив [своему] господину желанную весть, возвратил ему радость, а всему городу — спокойствие, сам остался в лагере, [опасаясь, как бы] ночью не произошло чего-либо неожиданного. Тем временем из города, [которому] благодаря обещанному миру был возвращен покой, вышел некий [тюринг] с ястребом и стал искать [для него] пищу на берегу упомянутой реки[451]. Выпущенную птицу тотчас же поймал некий сакс, наводившийся на противоположном берегу. На просьбу возвратить [птицу] сакс ответил отказом. Тогда [тюринг] сказал: «Отдай, и я сообщу тебе тайну, важную для тебя и твоих союзников». Сакс ответил: «Говори, и ты получишь, что просишь». «Короли, — сказал тюринг, — заключили между собой мир и договорились, что в случае если завтра вас найдут в лагере, то тогда вас или захватят в плен, или уничтожат». На это [сакс]: «Ты говоришь это всерьез или в шутку?» — «Два часа завтрашнего дня покажут, что вам следует действовать без шуток. Поэтому позаботьтесь о себе и спасайтесь бегством». Сакс тотчас же выпустил ястреба и сообщил затем друзьям о том, что услышал. [Саксы] пришли в волнение [и] не могли сразу решить, что должны делать в связи с этим.

11. Был тогда в лагере один старый воин, по возрасту старик, сохранивший, однако, и в старости бодрость и силы; в заслугу за добродетели его называли патриархом, его имя было Гатагат[452]. Подняв знамя[453], которое у них считалось священным [и на котором были] изображены лев, дракон и, кроме того, летящий орел[454], желая тем самым показать действенность храбрости, благоразумия всех действий и движением тела выражая твердость своего духа, он оказал: «До сих пор я жил среди благородных саксов, [и вот] моя жизнь клонится уже к глубокой старости, но я никогда не видел, чтобы мои саксы бежали, каким же образом меня смогут принудить теперь действовать так, как меня никогда не учили? Я умею только бороться, бегства я не признаю и не допускаю, если судьбе неугодно, чтобы я жил, то пусть по крайней мере мне будет позволено пасть вместе с соратниками. Это будет для меня самым приятным. Пример отцовской доблести для меня — распростертые вокруг нас тела союзников, которые предпочли смерть поражению, предпочли мужественно расстаться со своими неутомимыми душами, но не уступить места врагам. И разве я должен столь долго увещевать вас, говорить вам о презрении к смерти? [Ведь] мы направляемся теперь к людям, полным беспечности, мы идем только на убийство, а не на сражение, ведь ввиду обещанного мира и наших тяжелых потерь враги ничего не подозревают, самя они также утомлены сегодняшним сражением и поэтому [ничего] не опасаются, и у них нет охраны и обычной стражи. Так давайте набросимся на неподготовленных и погруженных в сон, это потребует мало усилий. Следуйте за мной, как за [своим] предводителем, ручаюсь своей седой головой, что произойдет так, как я говорю». Ободренные этими смелыми словами, [саксы] использовали остатки дня для восстановления сил; затем во время первой ночной стражи, когда обычно тяжелый соя сковывает людей, [саксы] по данному сигналу, с оружием в руках, во главе с вождем, бросились на стены и, застав [противника] без охраны и постов, с пронзительными криками вторглись в город. Когда враги очнулись, то одни [из них] стали искать опасения в бегстве, другие, как пьяные, блуждали по улицам и вдоль стен города, а некоторые попали к саксам, приняв их за своих[455]. [Саксы же] всех взрослых предали смерти, а несовершеннолетних оставили себе в качестве добычи. Вся эта ночь была наполнена криками, убийствами и грабежом, и во всем городе не было спокойного места, пока не поднялся розовый рассвет и не возвестил победу, добытую без крови. Так как для полноты победы необходимо было присутствие короля, то есть Ирминфрида, то стали его искать, но узнали, что он с женой, детьми и небольшой свитой уехал.

12. Когда наступило утро, они поместили у восточных ворот орла, соорудили алтарь победы и, согласно суеверным обычаям своих предков, как это у них принято, стали оказывать почести своей святыне, по имени [эта святыня] была Марс, по виду колонн [она] походила на Геркулеса[456], по местоположению это был [бог] солнца, которого греки называют Аполлоном[457]. Отсюда представляется правдоподобным мнение тех, которые полагают, что саксы берут начало от греков, так как Гермин или Гермес[458] по-гречески обозначает Марс[459]; этим словом[460], не зная [его значения], мы пользуемся до сего дня для хвалы и для порицания[461].

Итак, три дня они провели, празднуя победу, делили добычу, [взятую] у врагов, хоронили останки убитых, восхваляли до небес вождя, восклицая, что божественный дух и небесная добродетель присущи этому [вождю], который благодаря своей стойкости дал им возможность добиться такой победы. Произошло все это, как свидетельствует память предков[462], в календы октября. Эти дни заблуждения по постановлению святых мужей превращены в [дни] поста и молитв, в дни поминовения всех христиан, предшествовавших нам.

13. Закончив все эти дела, они вернулись в лагерь к Тиадорику, были им приняты, выслушали большую похвалу и получили в вечное владение эту землю[463]. Они получили также звание союзников и друзей франков и прежде всего заселили город, который оберегли от огня как собственные жилища.

А как следовали дела у королей, то я не премину сообщить, поскольку молва об этом примечательна[464]. Иринг, посланный к Тиадорику в тот же день, когда был взят город, был в следующую ночь им принят и остался в лагере. Когда стало известно, что Ирминфрид бежал, [Тиадорик] повел дело так, чтобы вернуть его хитростью и убить с помощью Иринга, [за что] он якобы одарит [последнего] богатыми дарами, почтит высокой должностью в государстве; сам Тиадорик хотел остаться как бы непричастным к убийству [Ирминфрида].

Иринг неохотно принял на себя это [поручение] и, только соблазненный ложными обещаниями, наконец, уступил, заявив, что повинуется его [Тиадорика] желанию. Ирминфрид, призванный обратно, бросился к ногам Тиадорика. Тогда Иринг, стоявший рядом с обнаженным мечом под видом королевского оруженосца, убил своего преклоненного господина. А король [Тиадорик] тотчас сказал: «Совершив такое преступление, ты стал ненавистным всем людям, [и] пусть тебе, убившему своего господина, будет открыта дорога для ухода от нас; мы не хотим разделять ни твоего позора, ни участи». «Я, — сказал Иринг, — по заслугам стал ненавистен всем людям, ибо попался на твою уловку, но, прежде чем я уйду, я искуплю свое преступление местью за моего господина». И так как он стоял с обнаженным мечом, то убил самого Тиадорика, [затем] положил тело [своего] господина на труп Тиадорика, чтобы по крайней мере хотя бы мертвым победил тот, кого победили, когда он был жив; проложив себе путь оружием, [Иринг] удалился. Следует ли всему сказанному верить, пусть решит читатель. Однако мы не можем не подивиться тому, что предание[465] [об этом] распространилось настолько, что именем Иринга, которым его называли, до сих пор именуют млечный путь на небе.

14. Итак, саксы, получив землю во владение, стали жить в величайшем мире[466], пользуясь союзом и дружбой франков[467]. Они разделили и часть земель с оказавшими им помощь друзьями и отпущенными на волю[468], остальную же часть побежденного народа заставили нести дань; поэтому вплоть до сего дня[469] народ саксов, не считая людей рабского состояния[470], делится по происхождению и праву на три вида[471]. Княжество[472] всего народа управляется также тремя князьями, которые довольствуются властью созывать войско[473] к определенному сроку, и эти народы, как нам известно, в зависимости от [своего] местоположения и названия обозначаются как восточные народы[474], ангарии[475] и вестфалы[476]. Если же возникает опасность общей войны, то, бросив жребий, избирают того, кому должны подчиняться все, чтобы не дробить руководства войной. Когда [война] проходит, каждый [народ] живет на равном [с другими] праве и по одинаковому [с другими] закону[477], довольствуясь собственной властью. О различии же законов нам в этой книге говорить не следует, так как старательное описание закона саксов[478] можно найти у многих. Швабы, живущие за р. Бадой[479], завладели областью, которую населяют, в то время, — когда саксы и лангобарды ушли, как повествует их история[480], в Италию, и поэтому они пользуются другими законами, чем саксы. Саксы, испробовав разнообразные верования франков, о чем нам нет нужды говорить, так как об этом можно найти запись в их деяниях[481], оставались вплоть до времени Карла Великого в заблуждении отцов.

15. А Карл же Великий[482], который был самым храбрым из королей[483], в оказании заботы проявлял не меньшую мудрость. И действительно, поскольку для своего времени он был мудрейшим из всех людей, то считал, что не следует удерживать в ложной вере соседний и благородный народ[484]. Всеми средствами он усиленно трудился над тем, чтобы вывести [народ] на путь истинный, и то ласковым советом, то с помощью военного похода принуждал к этому, и на 30-м году своей имперской власти — ибо из королей он был произведен в императоры[485] добился, наконец, того, к чему не переставал стремиться много времени. И, как мы видим, те, которые некогда были союзниками и друзьями франков, стали уже [их] братьями и как бы единым [с ними] народом[486] по христианской вере[487].

16. Последним из Каролингов, правивших у восточных франков[488], был Людовик[489], сын Арнульфа, племянник Карла[490], прадеда короля Лотаря. Этот [Людовик][491], после того как взял в жены Людтгарду, сестру Бруно[492] и великого князя Оттона[493], прожил недолго. Их отцом был Людольф[494], который отправился в Рим и перенес туда останки блаженного папы Иннокентия[495]. Из них Бруно[496], когда правил всем герцогством Саксонией[497], повел войско против датчан[498] и, застигнутый вдруг наводнением, не имея места для ведения военных действий, погиб со всем войском, оставив герцогство брату, который был моложе по возрасту, но значительно превосходил его в отношении всякой доблести. У короля Людовика[499] не было сына, и весь народ франков и саксов[500] хотел возложить королевскую корону на Оттона[501]. Сам [Оттон] был уже в годах и отказался от бремени правления, по его совету в короли был помазан Конрад[502], который некогда был герцогом франков, однако высшая власть[503] всегда во всем принадлежала Оттону.

17. У него [Оттона] родился сын, весьма необходимый всему миру, Генрих[504], который первым полновластно правил в Саксонии. Уже в раннем возрасте он украсил свою жизнь добродетелями всякого рода[505], изо дня в день преуспевал его выдающийся ум и [ширилась] слава о всех его добрых поступках, ибо с юных лет он направлял величайшие усилия на прославление своего рода и на утверждение мира[506] во всей стране, [подчиненной] его власти[507]. Отец же, видя благоразумие юноши и великую его предусмотрительность, оставил ему войско и [поручил] поход против доленчан[508], с которыми долго воевал сам. Доленчане[509] не в состоянии были выдержать натиска [Генриха] и призвали против него авар, которых мы называем венграми, — народ очень жестокий[510] в войне.

18[511]. Авары[512], как полагают некоторые, являются остатком гуннов. Гунны вышли из готов[513], а готы, как повествует Иордан, вышли с острова по названию Сульце[514]. Они называются готами по имени собственного своего вождя Гота[515]. Однажды в его присутствии некие женщины в его войске были обвинены в колдовстве, [дело их] было расследовано, и их признали виновными. Так как их было чрезвычайно много, он воздержался от [применения] заслуженного ими наказания, однако изгнал их всех из войска. Изгнанные устремились в ближайший лес; так как [последний] граничил с озером и был окружен Меотийскими болотами[516], то выйти оттуда не представлялось возможным. Некоторые из этих женщин, будучи беременными, рожали здесь же. От них рождались все новые и новые, и так образовался сильный народ; жили они по обычаю диких зверей, грубые и необузданные, и так стали свирепыми охотниками. Спустя много веков, еще в те времена, когда жившие там совершенно не знали о другой части мира, случилось так, что однажды на охоте они набрели на оленя, стали его преследовать, пока, идя за ним, не перешли через Меотийские болота [и не прошли таким образом] путь, который до этого считался всеми людьми иепроходимым; когда они увидели там города, селения и неведомый до этого человеческий род, они вернулись той же дорогой и сообщили обо всем этом своим друзьям. И те из любопытства отправились всей толпой, чтобы проверить то, о чем услышали. Однако [жители] соседних городов и селений, увидев толпу неизвестных людей, страшных по своему виду и одежде, подумали, что это злые духи, и обратились в бегство. Те, остолбеневшие при виде нового и удивленные, вначале воздержались от убийства и грабежа, но, поскольку никто не оказывал сопротивления, то, движимые чувством человеческой жадности, устроили великое побоище и не пощадили никого; захватив большую добычу, они вернулись в свои поселения. Но, увидев, что дела у них идут плохо, они снова вернулись со своими женами, детьми и всей грубой утварью и, сея опустошение среди соседних племен, стали заселять, наконец, Паннонию[517].

19. Однако, потерпев поражение от Карла Великого, изгнанные за Дунай[518] и окруженные громадным валом, они лишены были возможности предпринимать привычные для них опустошительные походы. При императоре Арнульфе[519] вал был разрушен, и таким образом путь для причинения вреда оказался для них открытым[520]; это произошло потому, что император был разгневан на Святополка[521], короля моравов. Какое опустошение и какой урон нанесли они империи франков[522], об этом свидетельствуют до сих пор опустошенные города и [целые] области. Поэтому мы[523] полагаем [нужным] сказать об этом народе, чтобы твоя светлость[524] могла судить, с кем должны были вести борьбу твои дед[525] и твой отец[526] и от каких врагов благодаря их доблестной предусмотрительности и их славному оружию была освобождена почти вся Европа[527].

20[528]. Итак, названное войско венгров[529], привлеченное славянами[530], после большого опустошения, произведенного им в Саксонии, и захвата неисчислимой добычи возвращалось в землю доленчан. [По пути] оно повстречалось с другим войском венгров, которое пригрозило вступить в войну со своими [возвращающимися] сородичами, так как последние отказались от его помощи, а теперь несли [с собой] столь великую добычу. Поэтому случилось так, что Саксония подверглась второму опустошению со стороны венгров, и [в то время] — когда первое войско [венгров] ожидало в земле доленчан возвращения второго, она была доведена до такой степени нищеты, что [жители ее], покидая собственную землю, служили в этот год ради хлеба другим народам[531].

21. Итак, после того как умер отец отечества[532] и великий государь Оттон[533], герцогская власть над всей Саксонией перешла к его славному и знаменитому сыну Генриху[534]. Хотя у него были и другие сыновья — Танкмар[535] и Людольф[536], однако последние умерли еще до [смерти] своего отца. Так как король Конрад[537] часто имел случай убеждаться в доблести нового герцога, то он стал опасаться того, что вся власть его отца перейдет к нему. Поэтому получилось так, что он возбуждал недовольство саксонского войска, а для вида говорил много хвалебного во славу знаменитого герцога, обещал оказывать ему большие услуги, воздавал великие почести[538]. Саксы не обращали внимания на это притворство и убеждали своего герцога, чтобы он, в случае если король не захочет добровольно оставить ему отцовское достоинство, завладел им помимо воли короля[539]. Король, видя, что отношение к нему саксов хуже обычного и что ему не удастся одолеть их терцога в открытой войне, так как [герцог] пользуется поддержкой отряда храбрейших воинов[540], а также бесчисленного войска[541], решил действовать иначе, [стараясь] устранить [герцога] при помощи хитрости.

22.

Наконец со стороны друзей короля были затеяны против [Генриха] козни. Однако они были открыты золотых дел мастером, который изготовлял золотую цепочку для употребления с коварной целью. Ибо когда один из участников заговора пришел к этому мастеру, чтобы посмотреть на его работу, то, как передают[543], рассматривая [цепочку], глубоко вздохнул. Когда же мастер спросил о причине вздоха, то в ответ услышал, что цепочка эта вскоре должна будет обагриться кровью наилучшего мужа — Генриха. Мастер, когда услышал это, промолчал, как бы не придавая этому значения. Исполнив свою работу и отдав ее, он попросил отпустить его и получил на это разрешение; выйдя навстречу герцогу [Генриху и повстречав его] у моста под названием Кассала[544], [мастер] спросил его по секрету, куда он держит путь. Тот ответил, что приглашен на пир и почетное подношение и хочет туда идти. Мастер тотчас сообщил [герцогу] то, что слышал, и удержал его от пути. Герцог призвал посла, который в это время прибыл, чтобы пригласить герцога, и попросил передать его господам благодарность за верность и приглашение и [сказать], что он [герцог] не может в настоящее время навестить их из-за внезапного нападения варваров[545] и не мешкая приступит к своим обязанностям. [В действительности], однако, герцог со своей дружиной направился на восток и, собрав войско, занял все земли, которые принадлежали в то время во всей Саксонии и в Тюрингии Майнцскому епископу Гато. Бурхарда[546] и Барду[547], из которых один был зятем короля, он поставил в столь тяжелое положение и настолько изнурил частыми войнами, что те покинули страну, а он разделил все их владения между своими воинами[548]. А Гато, видя, что его козням пришел конец [и] дела саксов процветают[549], изнуренный в равной степени как непомерной печалью, так и болезнью, вскоре после этого умер; это был человек очень благоразумный, в период малолетства Людвика[550] он весьма усердно заботился о державе[551] франков, улаживал многие раздоры в королевстве, а Майнцскую церковь украсил благородным строением[552].

А для этого дела он имел, как говорят, весьма подходящего человека, Майнцского епископа по имени Гато[554]. Это человек неизвестного происхождения, однако он обладал проницательным умом, и было трудно различить, когда его решение лучше, когда хуже. Об этом можно заключить на основании одного его поступка[555]. Ибо когда была война между Конрадом, отцом короля Конрада[556], и Адальбертом[557], то вначале был убит брат Адальберта, затем в знак мести за брата Адальбертом был убит также Конрад, и никто из королей не мог прекратить столь великую войну между этими выдающимися людьми. Наконец, чтобы уладить столь великий раздор, послали архиепископа; прибыв в город Адальберта[558], он клятвенно пообещал или добиться для него мира с королем, или восстановить его без ущерба на своем месте. Адальберт, согласившись с этим, просил его, во имя веры и дружбы, отведать у него чего-либо, что будет ему угодно. Но тот отказался и сразу покинул город, а когда [Гато] проходил через город со всей дружиной, он, говорят, воскликнул: «О, сколь часто просит тот, кто отвергает предложенное; долгая дорога и поздний час вызывают у меня опасение, ибо ведь мы не сможем, будучи весь день голодными, совершать наш путь». Адальберт, обрадованный, склонился к ногам архиепископа и настоятельно просил его вернуться в город, дабы отведать [его стол]. Архиеписком, вернувшись с Адальбертом в город, как ему казалось, стал свободным от данной клятвы, поскольку вернул того на его место невредимым. Вслед за этим Адальберт, представленный королю Людовику[559], был осужден и казнен. Итак, есть ли что-либо более негодное, чем такое вероломство? Однако ценой одной снесенной головы были сохранены жизни многих людей. И что может быть лучше такого решения, благодаря которому был устранен раздор, восстановлен мир[560]. Итак, благодаря таким превратностям, в то время... [и т. д. как в редакции С [см. ниже), опуская фразу «Этот, как рассказывают, Адальберт... считаем это не более как плодом народной молвы» и вплоть до слов «умер на следующий день»].

В то время на майнцском престоле[562] находился епископ по имени Гато[563], человек проницательный, рассудительный, по свойственной ему разносторонности превосходивший многих людей. Этот муж, желая угодить королю Конраду и народу франков, из хитрости, обычно свойственной людям, которым мы ее благодаря милости всевышнего прощаем, заказал сделать для него золотую цепочку и пригласил [герцога] на пир с тем, чтобы почтить его большим подарком. Между тем епископ зашел к мастеру с целью посмотреть на работу и, рассматривая цепочку, как говорят, вздохнул. Мастер спросил, что за причина [такого] вздоха. Тот ответил ему, что цепь эта должна быть обагрена кровью наилучшего мужа, дорогого ему Генриха. Мастер, услышал это, промолчал, а когда работа была сделана и отдана, попросил [позволения] отлучиться, на что получил разрешение; выйдя навстречу герцогу [Генриху], идущему по упомянутому делу, [мастер] сообщил ему о том, что слышал. [Герцог], сильно разгневанный, призвал посла, прибывшего как раз от епископа, чтобы пригласить его [герцога]. «Иди, — сказал [герцог], — и скажи Гато, что шея у Генриха не сильнее, чем у Адальберта, и что мы предпочитаем сидеть дома и размышлять о службе ему, чем обременять его многочисленной нашей дружиной»[564]. Этот, как рассказывают, Адальберт, когда-то поддержанный самим епископом в вере, был обманут его советом, но так как мы этого не проверяли и никогда не получали подтверждения этому, то считаем это не более как плодом народной молвы[565]. [Генрих] тотчас занял все земли, которые по праву принадлежали ему [Гато] и находились во всей Саксонии и Тюрингии. А Бурхарда и Барду, из которых один был зятем короля, он поставил в столь тяжелое положение и настолько изнурил тяжелыми войнами, что те покинули его страну, а он разделил все их владения между своими воинами. А Гато, видя, что его козням пришел конец, изнуренный в равной степени как непомерной печалью, так и болезнью, несколько дней спустя умер. Были также и такие, которые говорили[566], что он был поражен молнией и, сокрушенный этим ударом, умер на следующий день.

23. Король[567] же послал брата с войском в Саксонию, чтобы ее опустошить. Когда тот приблизился к городу, который называется Гересбург[568], он, как передают, стал заносчиво говорить, что ничто так его не заботит, как то, что саксы не осмелятся показаться перед стенами, чтобы он мог с ними сразиться. Эти слова были еще на его устах, как тут в миле от города саксы ринулись навстречу ему и, когда завязалось сражение, учинили такую сечу франкам, что мимы[569] спрашивали, где та преисподняя, которая сможет поглотить такое количество убитых. А брат короля Эберхард[570], который [наконец] избавился от опасений по поводу [возможного] отсутствия саксов — ведь [теперь] он видел, что они присутствуют, — был постыдно обращен ими в бегство и ушел [с места боя].

24. Король, прослышав, как плохо воевал его брат, собрав все доблестные [силы] франков, отправился на поиски Генриха. Последний был обнаружен в крепости города[571] под названием Грон[572], и [король] попытался взять приступом эту крепость. После того как [к Генриху] были отправлены послы с предложением сдаться добровольно, [король] дал обещание, что [в случае сдачи. Генрих] станет [для короля] другом и не будет рассматриваться как враг.

Во время пребывания этих послов появился Титмар с Востока[573], человек очень искусный[574] в военном деле, весьма многоопытный в различных делах и врожденной своей хитростью превосходивший многих смертных. Придя [к Генриху], когда у него находились послы короля, он спросил, где тот хочет, чтобы войско разбило лагерь. [Генрих], полагавший уже было, что придется сдаться франкам[575], почувствовал вновь уверенность, услышав о войске, [и] поверил, что оно есть. На самом деле, однако, Титмар говорил это лишь для вида, ибо [в действительности] пришел всего лишь с пятью людьми. А когда герцог [Генрих] спросил, сколько же [у него] отрядов, тот ответил, что может вывести их до 30; послы были обмануты и вернулись к королю. Титмар, таким образом, одолел своей хитростью тех, которых герцог Генрих не мог победить оружием. Ибо франки еще до рассвета покинули лагерь и каждый вернулся к себе [домой].

25. Король же отправился в Баварию[576], сразился с Арнульфом[577] и там, как рассказывают некоторые, раненый вернулся к себе в отечество. И так как он чувствовал себя изнуренным вследствие недуга и [был удручен] тем, что ему не сопуствует счастье, то призвал брата, который как раз [в это время] навестил его, и сказал ему так: «Чувствую я, брат [мой], что не смогу влачить эту жизнь дольше, так повелевает бог, который распоряжается всем, так велит тяжелый недуг. Поэтому подумай о себе, и, что прежде всего касается тебя, позаботься о всем королевстве франков[578], и будь внимателен к моему, твоего брата, совету[579]. Брат [мой], мы располагаем войском, которое всегда можно собрать и которым [лишь] следует руководить, в нашем распоряжении города и оружие с королевскими инсигниями, мы имеем все, чего требует королевское величие, все, кроме счастья [добрых нравов]. Счастье, брат [мой], с [сопутствующими ему] благороднейшими нравами[580] перешло к Генриху, высшее благо государства находится [теперь] у саксов. Так возьми эти инсигнии[581], святое копье[582], золотые запястья, меч древних королей и корону, ступай к Генриху и заключи с ним мир, чтобы всегда иметь его в качестве союзника. Что пользы будет от того, если народ франков вместе с тобой падет перед ним? Ведь [все равно] он будет королем и повелителем многих народов[583]. На эти слова брат со слезами ответил, что согласен. Вскоре король умер; это был человек сильный и могущественный, выдающийся во время мира и войны, известный своей щедростью и многими добродетелями; он был погребен в своем городе Вилинабурге[584], и все франки с печалью его оплакивают.

26. Итак, как и повелел король, Эберхард явился к Генриху, вверил ему себя и все свои сокровища, заключил с ним мир и снискал [его] дружбу, которую сохранял верно и прочно до конца. Затем, когда князья и старейшины[585] войска франков собрались в месте по названию Фридислар[586], он назначил [десигнировал] его королем перед всем народом[587] франков и саксов. А [Генрих], когда архиепископ, которым в то время был Геригер[588], предложил ему корону и помазание, [последнее] не отверг, но и не принял: «Мне достаточно того, — сказал [Генрих], — что вы по соизволению милости божией и по своему милосердию[589] провозгласили меня королем и определили меня перед моими знатными [людьми]. А помазание[590] и корона пусть будут уделом лучших, мы же полагаем, что мы недостойны такой почести». Речь [Генриха] встретила одобрение всего народа[591], и, стекаясь толпами, поднимая правую руку к небу и с громкими криками провозглашая имя нового короля, все его приветствовали[592].

27[593]. Генрих[594], став, таким образом, королем, отправился со всей своей дружиной на войну против герцога Швабии[595] Бурхарда[596]. Этот [герцог] хотя и был непобедимым воином[597], однако, будучи весьма благоразумным, решил, что не сможет выдержать борьбы с королем, и поэтому сдался ему сам со всеми своими городами и всем народом своим[598]. После столь успешного оборота дел [Генрих] перешел отсюда в Баварию, во главе которой был герцог Арнульф. Когда последнего обнаружили в крепости города по названию Регенсбург[599], [Генрих] осадил город. Арнульф, видя, что не в состоянии сопротивляться королю, открыл ворота [своего города], вышел навстречу королю и сам сдался ему со всем своим герцогством. Он был с почетом принят [Генрихом] и провозглашен другом[600] короля Король [Генрих], преуспевая и возвышаясь со дня на день, приобретал все большие силы, велиличие и славу[601]. А после того как [Генрих] воссоединил, усмирил[602] и упорядочил [свое] королевство[603], которое во многих своих частях было приведено при его предшественниках в беспорядок вследствие внутренних и внешних войн[604], [он] отправился в поход против Галлии и державы Лотаря[605].

28[606]. Лотарь[607] был сыном императора Хлодвика[608], потомка Карла Великого; его братьями были Карл и Хлодвик[609]. Карлу достались[610] области Аквитания и Васкания[611], имеющие границей Барселону, город Испании, на западе, Британское море[612] на севере, горный хребет Альпы — на юге и реку Маас на востоке. Земля[613] между рекой Маас и рекой Рейн отошла к Лотарю. Областью Людовика стала [страна] от Рейна до границ Иллирика[614] и Паннонии, вплоть до реки Одер[615] и области Дуная[616]. При этих братьях, еще до того как они разделили власть, произошло знаменитое сражение при Фонтинате[617]. После происшедшего [все] оставалось нерушимым[618] и все владения по праву наследства перешли к Карлу, прадеду[619] того Лотаря, о котором мы упомянули выше[620].

29. Из Восточной Франконии[621] к [Карлу] прибыл некто по имени Одо[622], человек сильный и благоразумный, своим советом он содействовал удачной войне с датчанами, которые уже в течение многих лет тревожили королевство Карла, причем за один день [войны] их было убито сто тысяч. Одо стал вследствие этого знаменитым, занял выдающееся положение, и сам король провозгласил его вторым [человеком] в королевстве; [однако] когда он прибыл к королю, он довольствовался услугами всего лишь одного слуги. Карл[623], умирая, завещал, чтобы Одо помнил о милости, оказанной ему, чтобы он не отказал его сыну, если тот родится, в таком же покровительстве, которое было оказано ему самому. Ибо тогда у него сына не было, но королева была беременна; и когда после смерти отца родился сын, Одо провозгласил его в королевстве и дал [ему] имя отца.

Однако император Арнульф, изгнавший из Германии[624] Карла[625] старшего, после его смерти предъявил притязания на все королевство. Одо выдал ему корону, скипетр и прочие королевские регалии; и благодаря императору Арнульф получил владение своего господина. Вследствие этого до сего дня[626] между потомками Каролингов и преемниками Одо идет борьба из-за королевства, а также идет спор между Каролингами и восточными франками из-за королевства Лотаря.

30. По этой причине король Генрих отправился в поход против Карла и неоднократно разбивал его войско, и судьба благоприятствовала храброму мужу. Ибо Гуго[627], отец которого Роберт[628], сын Одо, был ослеплен в войске Карла, подослал [туда людей] и хитростью захватил [Карла] и заключил его под государственную стражу до конца жизни. А король Генрих, узнав о случившемся с Карлом, опечалился, подивился превратностям судьбы, общей [всем] людям, ибо тот [Генрих] прославился набожностью не меньше, чем доблестью оружия. И [Генрих] решил воздержаться от войны, надеясь победить лотарингцев скорее хитростью, поскольку племя это было изменчивым, привычным к лукавым уловкам, склонным к войне и изменениям в делах. В то время среди лотарингцев был некто по имени Кристиан[629], который, видя, что у короля все идет успешно, стал изыскивать [возможность] заслужить большую милость у короля, и вот, притворившись больным, он призвал к себе Гизелберта, которому по наследству после отца[630] перешла верховная власть над страной, хитростью захватил его и под стражей отправил к королю Генриху. А Гизелберт был знатного рода и происходил из древней[631] семьи Король принял его с большой радостью, так как полагал, что только через него сможет завладеть всей Лотарингией. Затем, видя, что юноша этот весьма усерден, что происходит он из знатного рода и принадлежит к людям могущественным и богатым, стал обращаться с ним благожелательно и потом, наконец, обручив с ним дочь по имени Герберга[632], связал его с собой в равной степени и родством и дружбой, отобрав у него все лотарингские владения.

31. Славная, благороднейшая, обладающая исключительной мудростью королева, по имени Матильда[633], родила ему [Генриху] еще и других детей. [А именно] первородного сына, любимца мира[634], по имени Оттон[635], второго [сына], нареченного именем отца, мужа храброго и ловкого, Генриха[636], и, наконец, третьего, по имени Бруно[637], которого мы видели[638] как выполняющего обязанности и архиепископа и великого герцога. И пусть никто не считает его [Бруно] повинным в этом, так как мы читаем, что и святой Самуил и многие другие были в одно и то же время и священнослужителями и правителями. Она родила ему также еще и вторую дочь[639], которая вышла замуж за герцога Гуго. А сама госпожа королева[640] была[641] дочерью Тиадорика[642], братьями которого были Видукинд[643], Иммед[644] и Регинар[645]. А этот Регинар был тем самым, который воевал против датчан, в течение долгого времени опустошавших Саксонию, он победил их и освободил отечество от их вторжения вплоть до сего дня; а были они [эти три брата] потомками великого герцога[646] Видукинда, который почти в течение тридцати лет вел жестокую войну против Карла Великого.

32[647]. Когда внутренняя война уже кончилась, вновь по всей Саксонии пошли венгры, они предавали огню города и селения и совершали повсюду такое кровопролитие, что угрожали величайшим опустошением. Король же находился в крепости города под названием Верлаон[648]. Ибо [в борьбе] против столь жестокого племени, [как венгры], он не мог положиться на воинов, еще неопытных и привыкших [лишь] к внутренней войне. Какую резню учинили в те дни [венгры], сколько они сожгли монастырей, об этом, полагаем, лучше умолчать, чем вновь повторять[649] описание наших бедствий. Случилось так, что одного из венгерских князей взяли в плен и связанным привели к королю. Венгры же настолько почитали этого [князя], что за выкуп его предложили громадное количество золота и серебра. Но король отказался от золота, он потребовал мира и, наконец, добился его; после того как пленного вместе с дарами возвратили [венграм], был провозглашен мир на девять лет[650].

33[651]. Когда король перешел Рейн с целью распространить власть над Лотарингией, к нему прибыл посол Карла и, приветствуя его в смиренных выражениях, сказал: «Мой господин, Карл, наделенный некогда королевской властью и недавно лишенный ее, послал меня к тебе заявить, что для него, окруженного врагами, нет ничего более отрадного, ничто не доставляет ему большего удовольствия, чем слышать о твоей славе и твоих великолепных успехах, чем утешаться при известии о твоих доблестях. И [Карл] посылает тебе это как знак верности и доверия». [При этих словах] он вынул из-за пазухи руку достопочтенного мученика Дионисия[652], оправленную в золото и драгоценные камни[653]. «Возьми это, — сказал посол, — как залог вечного мира и взаимной любви. Карл очень желает поделиться с тобой этой частицей святых останков, составляющих единственное утешение франков, населяющих Галлию, после того как славный мученик Вит[654] покинул нас нам на погибель и посетил Саксонию[655], принеся вечный мир вам. Ибо после того, как тело его перенесено от нас, у вас прекратились внутренние и внешние войны, и как раз с этого времени датчане и норманны стали производить вторжения в нашу страну»[656]. Король [Генрих] с величайшей благодарностью принял божественный дар, преклонился перед святыми останками и почтил их величайшим уважением.

34[657]. Знаменитый мученик[658], о котором поведал посол Карла, родился в провинции[659] Ликии[660], происходил из знатной, но языческой семьи. Отец представил его начальнику провинции Валериану[661], а этот начальник заставил его поклоняться идолам; между тем он потерял руку и получил ее [обратно] здоровой благодаря молитве этого [юноши]. У палачей отсыхали руки, но заслугами мученика становились здоровыми. Отец, видя, что [сын его] смеется над пытками, вернул [его] домой и залер в комнате, изобиловавшей всеми искушениями. Но когда Нил — именно так звали отца — увидел там [святые] таинства, он ослеп. Он был вынужден отказаться от почитания идолов и признал Христа. Но когда благодаря заслугам своего сына Вита [отец] прозрел, он отрекся от Христа и пытался убить сына. Воодушевленный и руководимый ангелами, почтенный воспитатель Модест[662] взял мальчика с собой, переплыл море и прибыл к реке Силер[663]. Там под одним деревом они расположились на отдых, свободно предавались молитвам и ежедневно бросали пищу орлам. Мальчик же стал проповедовать о Христе среди людей, навещавших его, многих обратил [в христианскую веру] и многих склонил принять крещение. После этого, вызванный императором Диоклетианом[664], он отправился в Рим, и когда сын императора по молитве Вита очистился от злого духа, его [Вита] принуждали возжечь курения богам. Так как он ответил императору грубо, его бросили диким зверям, но те его не тронули. Затем его бросили в середину горящей печи, но ангел унял пламя, и [мальчик] вышел невредимым. Закованный в громадные железные кандалы, он был переведен в тюрьму, но там его навестил господь с сонмом ангелов. Наконец, посредством пытки, которая называется катаста, его истязали вместе с Модестом и некоей благородной женщиной Кресценцией[665], и когда он уже лишился всякого движения членов, ему дал утешение Христос. Ибо палачи, пораженные молнией небесной и устрашенные раскатами грома, бежали от него; и вдруг он оказался на том месте, где раньше молился, и после того как ангел господен его водворил туда и когда была произнесена последняя молитва, они [Вит, Модест и Кресценция] отдали души свои небесам. Некая прекрасная женщина Флоренция[666] предала их тела земле в том месте, которое называется Мариан[667]. В славу твою я позаботился о том, чтобы записать его последнюю молитву, — для того чтобы ты из этой [записи] могла заключить, какой любовью к нему ты можешь воспылать и каким пламенем любви к нему можешь заслужить постоянное его покровительство. «Господи Иисусе Христе, — сказал он, — сын бога живого, исполни желание сердца их, и освободи их от всех пут мира сего, л вознеси их к славе своей, — их, которые ради меня прославляют тебя и хотят обрести славу благодаря моему мученичеству». За этим обращением последовало изъявление господнего обещания, что все, о чем он просил, будет выполнено и утвердится. Много времени спустя в Рим пришел некто по имени Фульрад[668] и, прочтя там деяния славного мученика, установил место его погребения; придя [туда], он взял святые останки и перенес их в Парижскую область. Оттуда в правление императора Людовика[669] они были перенесены[670] в Саксонию[671], и, как признал посол Карла, с тех пор дела франков стали приходить в упадок, а [держава] саксов стала расти[672], пока заботились о расширении ее размеров, что мы видим при твоем[673] отце[674], любимце мира[675] и главе всей земли, высшая власть которого простирается не только на Германию[676], Италию и Галлию, но почти на всю Европу[677]. Итак, чти [этого] столь великого покровителя, с прибытием которого Саксония из рабской[678] страны стала свободной, а из платящей дань владычицей многих народов[679]. Столь великий и столь могущественный приспешник бога всевышнего не нуждается в твоей милости, однако мы, его служители, нуждаемся. Поэтому, как ты[680] можешь видеть в нем посредника для себя у небесного повелителя, так мы видим в тебе своего защитника у земного короля, то есть у твоего отца и брата[681].

35[682]. Итак, как благоразумно поступал король Генрих в деле укрепления отечества и покорения варварских народов[683], после того как он получил от венгров мир на девять лет, рассказывать [об этом] выше наших сил, хотя и умалчивать никоим образом не следует. Прежде всего[684] он отобрал каждого девятого из числа военных поселенцев[685] и поселил их в городах с тем, чтобы каждый из них выстроил за остальных своих сотоварищей[686] по восемь домов[687], собирал и сохранял третью часть всего урожая[688], а остальные восемь [поселян] чтобы [тем временем] сеяли и собирали урожай для девятого и сохраняли его в своих определенных местах. [Генрих] пожелал, чтобы все[689] собрания, соборы, а также пиршества устраивались в городах; над строительством [городов жители] должны были трудиться день и ночь[690], поскольку им в течение мира следовало изведать то, что они должны были делать в случае необходимости против врага и чтобы вне городов находились только незначительные строения, или чтобы их совсем не было[691]. И после того как [Генрих] приучил [своих] жителей к такому положению и порядку, он внезапно обрушился на [тех] славян, которые называются гаволянами[692], и, измучив их многими сражениями, разбил, наконец, во время лютой зимы на льду лагерь, овладел городом по названию Бранибор, [добившись этого] с помощью голода, оружия и холода. Овладев вслед за этим городом всей областью, он отправился походом против земли доленчан[693], войну с которой завещал ему когда-то его отец; осадив город по названию Гана[694], он взял его, наконец, на двадцатый день. Добыча, захваченная в городе, была роздана воинам, все взрослые были убиты, женщины и дети отданы в рабство. После того со всем войском [Генрих] подошел к Праге[695], городу чехов[696], и принял в подчинение их короля[697], о чем предрекали некие чудеса, но поскольку мы этого не проверили, то считаем нужным об этом умолчать[698]. Однако был брат[699] Болеслава[700], который[701], пока был жив, оставался верным и полезным[702] королю [Генриху]. Итак, обложив чехов данью[703], король [Генрих] вернулся в Саксонию.

36[704]. После того как Генрих наложил дань на соседние народы, а именно: на ободритов[705], вильцев[706], гаволян, доленчан, чехов и ротарей — и [после того как] был установлен мир[707], ротари[708] нарушили верность и, собравшись большой толпой, пошли приступом на город по названию Валислав[709] и взяли его, захватив в плен и перебив всех его жителей, которых было бессчетное число. Когда это совершилось, все варварские народы поднялись. Они осмелились восстать вновь. Для обуздания их дерзости войско с [особой] военной защитой было вручено Бернарду[710], вся область ротарей подчинена ему, а в качестве товарища ему был придан Титмар[711]; они получили приказ осадить город по названию Ленцен[712], на пятый день осады прибыли лазутчики, которые сообщили, что войско варваров недалеко и что в ближайшую ночь [варвары] решили напасть на лагерь, а когда многие подтвердили то же самое, народ тоже поверил в сказанное; после того как войско собралось у палатки начальника, в тот же час по совету своего товарища начальник распорядился, чтобы в течение всей ночи все были наготове, дабы варвары не смогли неожиданно напасть на лагерь. Когда же собравшаяся толпа была распущена, в лагере стали чередоваться уныние и радость, так как одни страшились войны, другие ее желали; в зависимости от своего нрава воины колебались между надеждой и страхом. Тем временем прошел день и наступила ночь, она была темнее, чем обычно, по воле божьей[713] и [сопровождалась] сильным ливнем, чтобы расстроить зловещий замысел варваров. И как было приказано, саксы в течение всей ночи были под оружием, а на рассвете по данному знаку и после совершения таинств воины принесли под клятвой обещание сначала вождям[714], а затем друг другу — оказывать помощь в предстоящей битве. С восходом солнца[715], когда после ливня наступила ясная погода, с поднятыми знаменами они вышли из лагеря, причем военачальник, совершавший наступление на варваров, находился на передней линии. Но небольшое число [его воинов] не могло противостоять бессчетному числу воинов [противника], поэтому он вернулся к [своему] войску и сообщил ему, что конница у варваров невелика, но пешего войска у них бесчисленное множество и что ночной ливень поставил их в такое затруднение, что, даже понуждаемые конницей, они едва ли выступят на битву.

Когда заходящее солнце осветило влажную одежду варваров и испарения поднялись до самого неба, у людей появилась надежда и вера в бога, ясный и светлый образ которого сопровождал их. По данному знаку, ободряемые военачальником, отряды войска с громкими криками ринулись на врага. Так как из-за чрезвычайной тесноты доступ к врагу оказался затруднен, с помощью оружия они стали продираться справа и слева и, отделяя каждого от его товарищей, сеяли смерть. И когда битва стала уже изнурительной, и многие как с той, так и с другой стороны погибли, а варвары все еще удерживали строй, тогда военачальник и приказал своему помощнику, чтобы тот со [своим] отрядом пришел ему на помощь. Тот послал тогда на край [расположения] вражеского [войска] начальника во главе пятидесяти вооруженных [всадников], чем привел в расстройство ряды [неприятеля]; в течение всего дня враги или подвергались истреблению, или обращались в бегство, и так как их убивали повсюду, то они пытались спастись бегством в соседний город. И поскольку помощник военачальника им в этом воспрепятствовал, то они стали бросаться в находившееся поблизости озеро, и произошло так, что все это громадное множество [врагов] было истреблено мечом или утонуло в море. Из пеших не осталось в живых никого, из конных уцелели лишь очень немногие, а битва завершилась поражением всего вражеского войска.

Между тем поднялось великое ликование по случаю одержанной победы, и в то время как все [воины] вместе восхваляли вождей, каждый из них в то же время превозносил другого, даже трусливого, как обычно бывает при таких счастливых обстоятельствах. На следующий день [победители] направили знамена к упомянутому городу, горожане же сложили оружие и просили только о сохранении жизни, что и получили. Им было приказано безоружными выйти из города; однако слуги, все деньги, жены, дети и имущество короля варваров стали добычей [победителей][716]. В этом сражении из наших погибли двое Лютариев[717] и некоторые другие знатные[718]. Итак, военачальник с помощником и другими начальниками вернулись победителями в Саксонию. Король принял их с почетом и воздал им достойную похвалу, ибо они, располагая малым войском, благодаря покровительству божьему одержали славную победу. Ибо были такие, которые говорили, что варваров погибло 200 000. На следующий день все пленные, как им и предвещали, были обезглавлены[719].

37. Радость по случаю недавней победы еще более увеличили торжества по поводу королевской свадьбы, которая справлялась в то время с большой пышностью. Ибо король женил своего сына Оттона на дочери короля Англии Эатмунда[720] — Эдит[721], [которая приходилась] сестрой Адальстану[722]; она родила ему сына по имени Людольф[723], великого мужа, заслуженного, ценимого всеми народами; дочь, по имени Людгард[724], которая [затем] вышла за герцога франков Конрада[725].

38. Король же [Генрих], поскольку он располагал войском, уже изведавшим конное сражение, задумал начать борьбу против [своих] старых врагов, то есть венгров, и, собрав весь народ, обратился к нему с такой речью: «От скольких опасностей только что освобождена ваша держава, некогда находившаяся в совершенном беспорядке, вы сами лучше знаете, вы, которые исстрадались, истощенные столь многими внутренними распрями и внешними войнами. А теперь благодаря благосклонности к нам всевышнего, благодаря нашим усилиям и вашей доблести вы видите [королевство наше] умиротворенным и объединенным, [а] варваров побежденными[726] и порабощенными. [Единственное], что остается, что мы считаем необходимым, — это чтобы мы в равной степени поднялись против [нашего] общего врага авар. До сих пор я обирал вас, ваших сыновей и дочерей и наполнял государственную казну[727] за ваш счет[728], теперь я вынужден обирать церкви и церковнослужителей, кроме одних только людей у нас никаких других средств не остается. Итак, рассудите сами меж собой и решите, что следует нам делать в таком случае: следует ли мне отнять сокровища и ради нашего избавления отдать их врагам господа бога или мне следует при помощи этих средств придать [большее] великолепие божественной службе, чтобы [таким образом] скорее получить избавление от того, кто поистине является нашим Создателем, равно как и Избавителем?» [В ответ] на это народ обратил глас к небу, умоляя, чтобы вечно живой господь дал ему избавление, ибо [бог] верен и справедлив во всех путях своих и непорочен во всех деяниях своих. Затем [народ] дал обещание королю оказать ему свою помощь против жестокого племени; все, подняв правую руку к небу, подтвердили [этим] договора. Заключив такое соглашение с народом[729], король распустил толпу. После этого прибыли к королю послы венгров за обычной данью; но, получив отказ, с пустыми руками вернулись в свою страну. Когда авары об этом узнали, они не мешкая, поспешили вторгнуться в Саксонию с большим вражеским войском и, совершая путь через землю даленчан, попросили помощи у своих старых друзей. А эти [друзья], зная, что [авары] спешат в Саксонию к саксам, готовые с ними сразиться, бросили им в качестве дара жирного пса[730]. А так как у тех, кто спешил, не было времени на другое сражение, чтобы отомстить за нанесенное оскорбление, то доленчане долго провожали [бывших] друзей насмешливыми криками. Итак, [авары-венгры] на сколько могли неожиданно вторглись в пределы тюрингов и прошли по всей этой стране, как подобает врагам. А там они разделились, и одни [из них] устремились на запад, стараясь с запада и юга вступить в Саксонию. Но саксы объединились также с тюрингами, вступили [с венграми] в сражение и, перебив [их] вождей, остальных из этого западного войска рассеяли по всей той стране. Некоторые из них [венгров] погибли от голода, некоторые не выдержали холода, а некоторые были убиты или взяты в плен и погибли жалким образом, как были [того] достойны. То же войско, которое осталось на востоке, прослышало, что в соседнем городе живет сестра короля[731], вышедшая замуж за тюринга[732] Видо, — она была рождена от незаконного брака, — и что у нее много денег, золота и серебра. Поэтому они с такой силой начали наступать на этот город, что, если бы ночь не помешала осаждающим видеть, они взяли бы его. Но так как в ту же ночь они услышали о гибели [своих] товарищей и о том, что король идет на них с сильным войском, [ибо] разбил лагерь близ места по названию Риаде[733], они, движимые страхом, бросили свой лагерь и по своему обычаю стали с помощью огня и сильного дыма собирать рассеявшиеся отряды. На следующий день король повел войско вперед, убеждая его, чтобы оно возлагало надежду свою на милость[734] божью и не сомневалось в том, что помощь господня будет [оказана] таким же образом, как и в других сражениях; и что венгры — общий враг для всех[735], и пусть [саксонские воины] думают только о спасении [своего] отечества и близких; и что они скоро увидят, как враги обращаются в бегство, если будут мужественно и твердо стоять в борьбе. Воины, воодушевленные этими знаменательными словами и видя императора[736] то в первых, то в средних, то в крайних рядах, а перед ним архангела[737], ибо подобием и изображением его было украшено главное знамя, стали обретать уверенность и большую стойкость. Король, однако, боялся, как это и произошло, что враги, увидев вооруженных воинов, тотчас обратятся в бегство; [поэтому] он решил послать отряд[738] тюрингов, вооружение которых было недостаточным[739], с тем, чтобы [враги] стали преследовать этих [почти] безоружных воинов и таким образом задержались бы до прихода войска. Так и было сделано; но тем не менее [враги], заметив вооруженное войско, обратились в бегство, так что на протяжении восьми миль лишь немногие были убиты и взяты в плен. Лагерь [их] был разгромлен, и все пленные, [находившиеся в нем], освобождены.

39. Король[740] [Генрих] вернулся победителем и всеми средствами, как [это] следовало, выражал благодарность богу за дарованную ему победу над врагами, а дань, которую он обычно давал врагам, он употребил на богоугодные дела, определив, что она должна послужить для щедрой раздачи бедным. Затем войско провозгласило[741] его отцом отечества[742], повелителем[743] и императором[744] и разнесло славу о его могуществе и доблести среди всех народов и королей далеко во все стороны. Поэтому приходили к нему[745] знатнейшие люди из других государств, стремясь удостоиться его милости, дорожа тем, что обрели верность этого столь великого человека. Среди таких [знатнейших] был и Герберт[746], зять Гуго, который просил [Генриха] быть ему защитой[747] перед его [Герберта] господином, так как против него [Герберта] выступил Рудольф[748] вопреки всякому праву и сраведливости, установленным королем. Сам же король был таким, что ни в чем не мог отказать друзьям[749]. Итак, король [Генрих] отправился в Галлию, вел [там] переговоры с королем [той страны] и, когда дело было завершено, вернулся в Саксонию. А если бы зашла речь о возвышении [людей из] его народа[750], то надо сказать, что редко можно было или совсем нельзя было найти человека среди известных людей во всей Саксонии, которого он не возвысил бы прекрасным подарком[751], должностью[752] или каким-либо пожалованием[753]. Обладая большим благоразумием и мудростью, он выделялся вместе с тем могучим телосложением, что служило прекрасным украшением королевскому достоинству[754]. В военных состязаниях [король] также настолько превосходил всех, что в остальных вселял страх. На охоте он был столь горяч, что за один раз захватывал по сорок или более животных; а на пирах хотя и бывал достаточно весел, однако ничуть не ронял королевского достоинства[755], ибо он внушал воинам такое уважение, а равным образом и страх, что даже среди забав они не считали [возможным] позволить себе какую-нибудь дерзость.

40. После того как он подчинил себе все окружающие народы[756], он обратился со всем войском против датчан, которые совершали на кораблях разбойничьи набеги на страну фризов[757]; он победил [датчан] и заставил их платить дань, а короля их по имени Кнут[758] принудил принять христианство. Покорив, таким образом, все окружающие народы, он, наконец, решил отправиться в Рим[759], однако, пораженный недугом, прервал путь.

41. Когда [Генрих] почувствовал, что его одолевает тяжелый недуг, он созвал весь народ, назначил королем своего сына Оттона, остальным же сыновьям роздал владения[760] и имущество; Оттона же, который был самым главным и самым великим, он поставил во главе братьев и всей державы франков[761]. Сделав надлежащее завещание и приведя все дела, как полагается, в порядок, [Генрих] скончался. [Это был] владыка[762] и величайший из королей Европы[763], никому не уступавший по своим душевным и телесным достоинствам, он оставил сына, который превзошел его самого, а сыну оставил великую и обширную державу[764], которую он сам обрел не как наследство от предков, а благодаря собственным усилиям и которая была пожалована ему только господом[765]. Правил [Генрих] в течение 16 лет, а прожил 60. Сыновья перенесли[766] останки его в город под названием Кведлинбург[767] и похоронили в церкви св. Петра[768] перед алтарем под стенания и плач многочисленной толпы[769].

НАЧИНАЕТСЯ ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ КНИГЕ

Предполагая начать или, вернее сказать, возобновить[770] свой громадный труд, ибо большая часть его уже завершена[771], [я прошу] пусть поддержкой мне[772] будет твоя милость, [милость] той, которая по праву считается госпожой всей Европы[773], ибо власть отца твоего простирается ведь уже на Африку и Азию. Я же надеюсь, что ничего мало достойного не будет обнаружено в этом сочинении, что оно найдет поддержку в достохвальной и кроткой твоей снисходительности, и пусть [эта книга] будет посвящена тебе с такой же преданностью, с какой был начат [мой труд][774].

Предисловие кончается.

НАЧИНАЕТСЯ ПЕРЕЧИСЛЕНИЕ ГЛАВ

1. О собрании народа во дворце в Ахене, об избрании нового короля и его помазании.

2. О прислуживании королю и о его герцогах.

3. О войне, которая велась против Болеслава.

4. О походе короля против варварских народов.

5. О венграх.

6. О внутренних войнах.

7. Об останках мученика Иннокентия.

8. О герцоге Баварском Арнульфе.

9. О Зигфриде и о Танкмаре, сыне короля.

10. О раздорах и об изменении закона.

11. О Танкмаре, об Эберхарде, о Генрихе и о внутренних войнах.

12. О Генрихе, брате короля.

13. Об Эберхарде, как он заслужил снисхождения.

14. Опять о венграх, как они отступили не без тяжелого ущерба.

15. Как Генрих воспылал жаждой власти.

16. О Гизельберте, герцоге Лотарингии.

17. О битве при Бирте.

18. Как Дадо хитро повернул воинов Генриха к королю.

19. Генрих возвращается в Саксонию и, потерпев поражение от короля, уходит.

20. Как варвары пытались убить Геро и вели войну в течение многих дней.

21. О славянине, который был оставлен королем Генрихом.

22. Как повели войско короля против Генриха.

23. Об Иммо и Гизельберте.

24. Об Эберхарде и Гизельберте.

25. Об архиепископах Фридрихе и Ротарде.

26. О смерти герцогов Эберхарда и Гизельберта.

27. Опять об Иммо.

28. О племянниках Гизельберта, об Ансфриде и Арнольде.

29. Как Генрих заслужил снисхождение.

30. О наместнике Геро.

31. Опять о Генрихе, как многие вошли с ним в заговор против короля.

32. О знамениях.

33. Об Оттоне, предводителе лотарингцев.

34. О Бартольде, брате Арнульфа.

35. Как [король] одолел оружием другого [короля] Гуго.

36. О согласии братьев, об их нравах и наружности.

37. О преследовании монахов.

38. Об аббате Гадамаре.

39. О короле Людовике и его сыновьях.

40. О заложниках Болеслава.

41. О смерти королевы Эдит.

Перечисление глав кончается.

НАЧИНАЕТСЯ ВТОРАЯ КНИГА

1[775]. После того как умер Генрих — отец отечества, величайший и наилучший из королей, весь народ франков и саксов[776] избрал своим государем его сына Оттона, назначенного уже некогда отцом в короли; когда же намечалось место [для проведения] общих выборов[777] [короля], то было решено произвести их во дворце Ахена[778]. Место это расположено невдалеке от [города] Юлии[779], названного так по имени своего основателя Юлия Цезаря. И когда он [Оттон] туда прибыл, герцоги, начальники областей с остальными отрядами вассалов собрались в колоннаде, которая соединена с базиликой Карла Великого, они посадили нового герцога на сооруженный там трон, протянули к нему руки и торжественно обещали[780] ему свою верность и помощь против всех врагов и [так] по своему обычаю сделали его королем[781]. В то время как герцоги и остальные должностные лица все это совершали, архиепископ[782] со всем духовенством и всем простым народом[783] ожидал выхода нового короля в базилике. Когда тот вышел, архиепископ выступил ему навстречу, левой рукой коснулся правой руки короля и, неся в правой руке посох, перевитый лентой, облаченный в стеллу и соответствующую одежду, вышел на середину храма и остановился. [Отсюда] он обратился к народу, который стоял вокруг, ибо галерея внизу и наверху в этой базилике была устроена в виде круга так, что весь народ мог его видеть. «Вот, — сказал он, — я привожу вам Оттона, которого бог избрал[784], государь[785] Генрих некогда назначил[786], а теперь все князья произвели в короли; если вам это избрание по душе, то покажите это, подняв правую руку к небу». [В ответ] на эти слова весь народ поднял правые руки кверху и громким голосом пожелал новому герцогу благополучия[787]. Затем вместе с королем, одетым по обычаю франков[788] в плотную тунику[789], архиепископ двинулся к алтарю, на котором лежали королевские инсигнии, меч с поясом, плащ с застежками и жезл со скипетром и короной. В это время архиепископом был некий Гильдеберт[790], по происхождению франк, по роду занятий — монах, получивший воспитание и образование в Фульдском монастыре, своими заслугами добившийся того, что стал настоятелем этого монастыря, а затем был возведен в сан архиепископа Майнцской кафедры. Это был человек удивительной святости, и помимо мудрости, которой его наделила природа, он был весьма известен своей ученостью. Про него говорили, что он, кроме прочих дарованных ему качеств, обладает даром пророчества. И когда между архиепископами, а именно между архиепископами Трирским[791] и Кёльнским[792], возник спор о том, кому надлежит посвящать короля и [притязания] первого [основывались на том], что его епископство древнее и основано якобы святым апостолом Петром, а [притязания] второго [на том], что место относилось к его диоцезу, то хотя каждый из них считал, что честь посвящать в короли принадлежит ему, однако и тот и другой уступили[793] ее Гильдеберту, обладавшему всем известным высоким достоинством. [Итак], он подошел к алтарю[794], взял здесь меч с поясом, повернулся к королю и сказал[795]: «Прими этот меч[796] и сокруши им всех противников[797] Христа[798], варваров и плохих христиан[799], волей божьей[800] тебе передана власть над всей державой франков[801] для сохранения прочнейшего мира[802] среди всех христиан». Затем, взяв запястья и плащ[803], он надел их на [короля] и сказал: «Пусть эта одежда с ниспадающими складками напоминает тебе о том, какое усердие в вере должно тебя воспламенять, [и о том], что в сохранении мира ты должен оставаться непреклонным до конца». Затем, взяв скипетр и жезл[804], он сказал: «Пусть эти знаки служат тебе напоминанием о том, что ты должен с отцовской строгостью наказывать подданных[805] и протягивать руку милосердия прежде всего слугам божьим, вдовам и сиротам, и пусть в душе твоей никогда не иссякнет елей сострадания, и пусть и сейчас и в будущем тебя венчает вечное вознаграждение». И без промедления архиепископы Гильдеберт и Винфрид помазали [короля] святым елеем и увенчали золотой короной[806]. Те же архиепископы подвели его к трону и поднялись к нему по ступенькам, идущим спиралью: трон был сооружен между двумя колоннами удивительной красоты: отсюда [король] мог видеть всех и был виден всеми.

2. После того как была произнесена хвала богу и торжественно соблюдены таинства, король спустился в залу, подошел к мраморному столу, убранному с королевской пышностью, и сел [за стол] с архиепископом и со всем народом[807], прислуживали же им герцоги. Герцог Лотарингии Гизелберт, власти которого подлежало[808] это место, заботился обо всем, Эберхард руководил пиршеством, франк Герман[809] возглавлял кравчих, а Арнульф ведал конницей[810] и заботился о размещении и разбивке лагеря. Зигфрид[811] же, самый выдающийся из саксов и второй человек после короля, свояк [покойного] короля, теперь также связанный родством [с новым королем], имел попечение в это время над Саксонией, чтобы не произошло какого-либо вражеского вторжения, а также держал при себе и воспитывал младшего Генриха. А король после того, как пожаловал каждого из князей соответствующим [их] достоинству подарком, как подобало королевской щедрости, преисполненный радости отпустил толпу.

3[812]. Между тем варвары свирепствовали, замышляя новые дела. Болеслав[813] уже убил своего брата[814], мужа христианской веры и, как передают[815], в служении богу весьма усердного, и, так как [Болеслав] опасался соседнего подкороля[816] из-за того, что тот подчинился повелениям саксов[817], он объявил ему войну. Тот обратился к Саксонии с требованием помощи. К нему был послан Азик[818] с отрядом мерзебуржцев и с сильным отрядом гессенцев, еще ему было придано войско тюрингов. Ибо первый [из указанных] отрядов был набран из разбойников. Король Генрих был без сомнения достаточно строг к иноземцам[819], к согражданам же снисходителен[820] во всех делах, поэтому, когда он видел, что кто-либо из воров или разбойников отличается храбростью и способностями к войне, он освобождал его от полагающегося наказания и поселял в пригороде Мерзебурге[821], он давал такому человеку землю и оружие и приказывал ему щадить своих сограждан, а по отношению к варварам, насколько хватит отваги, предпринимать разбой. Толпа, набранная из такого рода людей, представляла собой готовый отряд для военного похода. Болеслав же, когда услышал о войске саксов и о том, что против него идут отдельно саксы и отдельно тюринги, поскольку был [человеком] острого ума, разделил своих союзников и выставил [свои силы] навстречу каждому из [вражеских] войск. А тюринги, когда неожиданно для себя увидели, что против них идут враги, избежали опасности путем бегства. Азик же с саксами и остальными вспомогательными отрядами немедля ринулся на врагов и большую часть их сокрушил оружием, остальных же обратил в бегство и вернулся в лагерь победителем. И так как он не знал о войске, которое преследовало тюрингов, то воспользовался одержанной победой недостаточно осмотрительно. Болеслав, видя, что наше войско рассеяно, что одни заняты снятием доспехов с убитых, другие — восстановлением телесных сил, а некоторые — сбором корма для лошадей, объединил отступающее и бегущее войско, неожиданно обрушился на ничего не ожидавших и беспечных вследствие недавней победы воинов и уничтожил предводителя со всем нашим войском. Оттуда он отправился к городу короля, сначала взял его приступом, [а затем] превратил это место в пустыню, что можно видеть и по сей день. Война эта длилась до 14-го года правления [Болеслава]; с этого [года] он стал верным и полезным слугой короля[822].

4. Однако король, получив известия о такого рода делах, отнюдь не пришел в замешательство, а, наоборот, с божьей помощью собравшись с силами, со всем войском вступил в пределы страны варваров[823], стремясь укротить их свирепость. Война была, конечно, принесена к ним еще его отцом в связи с тем, что они оскорбили послов его сына Танкмара[824], о котором мы намерены подробнее рассказать впоследствии. Новый король решил назначить нового военачальника, он избрал на эту должность мужа благородного, деятельного и достаточно благоразумного, по имени Герман[825]. Вследствие получения такой должности [последний] стал вызывать зависть не только у отдельных князей, но и у своего брата Вихмана[826]. Поэтому, притворившись больным, Вихман покинул войско. Вихман был человеком могущественным и сильным, [к тому же] великодушным и настолько сведущим и искушенным в войне, что его подчиненные заявляли, что он знает больше, чем обычный человек. Герман, находясь в первых рядах войска, по вступления в страну начал войну с врагами, отважно их победил и этим вызвал еще большую зависть у недругов, среди них был Эккард[827], сын Людольфа[828], который настолько был раздосадован удачей Германа, что поклялся совершить еще большее или отказаться от жизни. Поэтому, отобрав наиболее храбрых мужей из всего войска, он, нарушив запрет короля, перешел с друзьями болото, которое находилось между вражеским городом и лагерем короля, и немедля напал на врагов, но был ими окружен и погиб со всеми своими людьми. Тех, которые с ним погибли, отобранных из всего войска, насчитывалось 18 человек. Король же, уничтожив множество врагов, а остальных обложив данью, вернулся в Саксонию. Все это произошло в 7 календы октября[829].

5. После этого испытать доблесть нового короля пришли старые враги — венгры. Вступив во Франконию[830], они решили, если можно, вторгнуться в западные области Саксонии. Когда король об этом узнал, он, не мешкая, с сильным войском выступил им навстречу, обратил их в бегство и изгнал из своих пределов.

6. В то время как наступал конец внешним войнам, стали возникать внутренние[831]. Ибо саксы стали слишком гордиться властью [своего] короля, стали пренебрегать службой другим народам и отказывались благодарить за полученные приобретения кого-либо другого, кроме короля. Помимо того, Эберхард, разгневанный на Брунинга[832], собрав отряд, предал огню его город под названием Элмер[833], а всех обитателей этого города перебил. Когда король узнал об этом злодеянии[834], он присудил Эберхарда к штрафу лошадьми стоимостью в сто талантов[835], а всех военачальников, которые ему помогали в этом преступном деле, заставил выполнять позорное действие — нести собак[836] до королевского города, который мы называем Магдебург[837].

7. В то время[838] король перенес в этот город останки мученика Иннокентия[839]. Поскольку король был весьма снисходительным[840], он милостиво[841] принял здесь нарушителей мира, которых ранее подверг заслуженному наказанию[842], каждого из них он удостоил [теперь] королевского подарка и отпустил с миром. Однако же, несмотря ни на что, они следовали за своим герцогом во всяком преступлении, так как последний был человеком веселого нрава[843], ласков с простыми людьми и щедр при раздаче добычи, благодаря чему привлек к себе многих из саксов.

8[844]. В это время умер герцог Баварский Арнульф[845], а сыновья[846] его, преисполненные высокомерия, пренебрегли приказом короля вступить в его дружину.

9. В то же самое[847] время умер граф[848] Зигфрид[849], наследство которого присвоил себе Танкмар на том основании, что был его родственником, ибо его мать была[850] дочерью тетки Зигфрида, и она родила королю Генриху Танкмара; [так как теперь это наследство] в качестве королевского дара отошло к графу Геро[851], [то] Танкмар был весьма опечален. А король отправился в Баварию[852], и после того как дела там были приведены в порядок, вернулся в Саксонию.

10. Распря[853], которая произошла между Эберхардом и Брунингом, приняла такие размеры, что убийства стали совершаться открыто, поля опустошались, нигде не было спасения от пожаров. Из-за разноречивости в законах возникли споры[854], появились [люди], которые утверждали, что сыновья сыновей не могут считаться наравне с сыновьями и что наследство по закону должно делиться между ними и сыновьями лишь в том случае, если отцы их умерли при жизни деда[855]. [Поэтому вышел указ короля о том, что у селения по названию Стела[856] должно состояться собрание[857] всего народа, и было решено, что дело это должно быть рассмотрено третейскими судьями[858]. Однако король, воспользовавшись более благоразумным советом, воспрепятствовал тому, чтобы благородные мужи и старейшие среди народа стали предметом постыдного обсуждения[859], и повелел, чтобы дело было решено путем поединка борцов[860]. Итак, победила та часть [спорящих], которая считала внуков наравне с сыновьями, и, таким образом, договором было навсегда установлено, что [внуки] принимают участие в дележе наследства наравне с[861] дядьями. Там [на этом собрании] были объявлены нарушителями мира также и те, которые до сих пор, отрицая, что совершили что-либо против королевской власти, причинили тем самым несправедливость своим товарищам. Хотя король и видел, что эти люди пренебрегают им, ибо они считали недостойным действовать согласно [королевским] распоряжениям, он, однако, воздержался от употребления оружия, дал место снисходительности[862], потому что снисходительность обычно была ему близка. Однако эта медлительность обрекла многих на еще большее несчастье. Мятежники, помимо прочего, стали совершать многие беззакония, убийства, клятвопреступления, разорения, поджоги; в те дни делалось мало различия между правым и дурным, между святым и клятвопреступным[863].

11. А Танкмар, связанный с Эберхардом[864], набрав сильный отряд, взял приступом крепость, носящую название Бадилики[865], в которой находился Генрих Младший[866], и, отдав своим сторонникам город в качестве добычи, сам ушел, уведя с собой Генриха, как некоего презренного раба[867]. Здесь же был убит Гаверхард[868], сын Удо, брата герцога Германа[869], [и] из-за его смерти, [по воле] господа все располагающего, повздорили между собой франкские князья[870]. Воины Танкмара, поживившись такой добычей, были готовы уже на все. После этого он взял город под названием Гересбург и, набрав множество воинов, обосновался в нем, предпринимая оттуда частые разбойничьи вылазки. Эберхард, однако, держал Генриха у себя. В то же время перед воротами города, носившего название Лаер[871], в котором находились воины Эберхарда, был убит Деди[872]. Вихман[873] же, раньше всех отпавший от короля, когда узнал о таком злодеянии мятежников, опять обратился к нему и заключил с ним мир, поскольку был весьма благоразумным, и до конца оставался в услужении и верности королю[874]. А Танкмар, сын короля Генриха, рожденный от благородной матери, [человек] решительный в борьбе, обладавший острым умом и опытом на войне, однако редко обнаруживал подобающую скромность. Мать его имела большое владение; хотя после отца он получил много других, тем не менее он с трудом перенес лишение материнского наследства[875] и по этой причине на погибель свою и своих людей поднял оружие против своего господина — короля. Король, хотя и не желал этого, видя, однако, что дело принимает столь опасный оборот, отправился к Гересбургу с большой дружиной с целью обуздать заносчивость Танкмара. Жители этого города, узнав, что приближается король с большим войском, открыли ворота и впустили войско, которое осаждало город. Тогда Танкмар бежал в церковь[876], которую папа Лев посвятил блаженному апостолу Петру. Войско преследовало его вплоть до храма, и многие сподвижники Генриха, тяжело переживая оскорбление, нанесенное их господину, стремились отомстить за него; не побоявшись взломать двери силой, они с оружием вторглись в это святое место. Танкмар стоял возле алтаря, положив на него оружие с золотой цепью. И в то время как с противоположной стороны его теснили пиками, некий Тиадоболд, незаконнорожденный [сын] Коббона[877], с бранью нанес ему рану, однако тотчас получил от того ответный удар, так что в ужасном бешенстве вскоре простился с жизнью. Тогда один из воинов, по имени Маинций[878], через окно, находившееся по соседству с алтарем, пронзив Танкмара копьем сзади, умертвил его тут же на святом месте. А сам [этот воин], содействовавший раздору братьев, затем жалким образом утратил жизнь в битве у Бирте[879] вместе с золотом, недостойно похищенным с алтаря. Король, который при этом не присутствовал и не знал об этих делах, услышав о них, пришел в негодование из-за [такого] безрассудства воинов, однако не мог их обуздать вследствие бушевавшей внутренней войны[880]. Сожалея о судьбе брата и проявив сострадание[881], свойственное его натуре, он немногими словами воздал хвалу ему и его усердию, а Тиадорика[882] и трех сыновей его тетки, которые связывали его дружбой с Танкмаром, приказал, согласно закону франков, как осужденных повесить. Затем он направил войско, жаждущее битвы и обогащенное добычей, взятой в городе, в город Лаер. Жители этого города, во главе с начальником жестоко сопротивляясь, не переставали бросать камень за камнем, копье за копьем. Изнуренные сражением, они по совету герцога[883] запросили перемирия. Однако, когда они его получили, герцог отказал им в защите. Поэтому они вышли из города и отдались под власть короля. В этой битве прославился виночерпий[884] Тамм[885], ставший некогда известным благодаря многим своим хорошим деяниям. А Эберхард, когда узнал о смерти Танкмара и о сдаче своих воинов, пал духом, бросился к ногам своего пленника[886] и молил о прощении, которого добился жалким образом.

12. Генрих в то время был еще очень молод[887], душа его была пылкой; одержимый большой жаждой власти, он простил [Эберхарду] совершенное преступление, чтобы тот, войдя с ним в сговор[888] против его господина — короля и брата, уступил ему, если будет возможно, королевскую корону. Таким образом, с обеих сторон был скреплен договор. Сам Генрих добровольно вернулся к королю и был принят последним с доверием и искренностью большими, чем заслуживал.

13. По совету знатного и испытанного во всех делах благочестия мужа Фридриха[889], преемника архиепископа Гильдеберта, Эберхард также прибыл к королю, смиренно попросил прощения и отдал себя и все свое имущество на его усмотрение. Так это великое преступление не осталось безнаказанным; король отправил его как в изгнание в город[890] Гильдесгейм. Однако немного времени спустя милость была ему благосклонно возвращена и он был восстановлен в прежнем достоинстве.

14. Между тем, когда все это происходило, старый наш враг — венгры неожиданно вторглись в Саксонию, разбили лагерь на берегу реки Бады и оттуда стали распространяться по всей области[891]. Предводитель [венгров], выйдя из лагеря с частью войска, в тот же день к вечеру направил знамена к городу под названием Стедиербург[892]. Однако горожане, увидев врагов и [увидев], что они из-за дороги и из-за дождя, который был сильным, стали медлительны, смело сделали вылазку из ворот и сначала устрашили [врага] криком, а затем стремглав обрушились на противников, многих из них перебили, захватив большое число лошадей и знамен, а остальных обратили в бегство. Жители встречавшихся городов, заметив бегство [венгров], теснили их оружием со всех сторон и большую часть из них уничтожили, а самого князя, загнав в грязную яму, убили. Другая часть войска [венгров] направилась на север, но один славянин завел их хитростью в местность под названием Тримининг[893], где [то войско] из-за трудностей этого места, окруженное вооруженными отрядами, погибло, что внушило большой страх оставшимся [венграм]. Однако предводитель этого войска с немногими [из своих воинов] бежал, но был схвачен и, доставленный к королю, сумел выкупить себя за большое вознаграждение. Когда обо всем этом стало известно, все войско врагов пришло в замешательство, они стали искать спасения в бегстве и [с тех пор] в течение тридцати[894] лет не появлялись в Саксонии.

15. После этого Генрих, охваченный жаждой власти[895], устроил знаменательный пир в месте под названием Саалфелд. И так как он был великим и могущественным, то со [всем] своим королевским величием и могуществом многих одарил многими [дарами] и такого рода поступком многих поэтому склонил на свою сторону. Однако было много таких, которые считали, что нужно, чтобы дело оставалось в тайне для того только, чтобы их не сочли замешанными в распре братьев. Но они дали совет, согласно которому война должна была стать легче, а именно, чтобы он оставил Саксонию под военной защитой [своих людей], а сам отправился к лотарингцам, людям невоинственной природы; и произошло так, что уже при первом нападении король одержал победу над ними и измучил одним [только] сражением. Итак, оставив, как мы сказали, по совету военных сподвижников Саксонию и передав города в Саксонии и Тюрингии под военную защиту [своих людей], Генрих с друзьями пришел в Лотарингию. Весть об этом повергла всех и повсюду в замешательство, так как причина столь неожиданного похода и столь внезапной войны точно не была известна. Король же [Оттон], когда такого рода слух дошел до него, сначала [этому] не поверил, [но] затем, выяснив состояние военных дел, немедля стал с войском преследовать брата, и когда приблизился к городу под названием Тротманн[896], находившемуся под защитой брата, то [те], которые были там, памятуя о судьбе Танкмара, не осмелились ожидать короля в этом месте, а вышли из города и сдались королю. [Человеком], который должен был сохранить этот город в руках Генриха, был Агина[897]. Король связал его крепкой клятвой [в том], что он, если сможет, отвратит своего господина от войны к миру и согласию или сам во всяком случае вернется к королю. Итак, отпущенный [Агина] прибыл к своему господину. А войско, которое вел король [Оттон], дошло до берега реки Рейна.

16. В то время, когда шла война Эберхарда с королем, к Гизелберту[898] был послан Гадалд[899], камерарий короля, для [переговоров] о согласии и мире, однако, поскольку тот [Гизелберт] открыто не склонялся ни к одной из сторон, [то Гадалд] не был принят достойным образом, а ответ [ему] откладывался со дня на день. Тогда [Гадалд], чувствуя притворство князя и не желая далее терпеть подобные уловки, заявил: «Перед лицом народа я передаю тебе королевское повеление — явиться в назначенный день в королевский суд, в противном случае знай, что тебя будут считать врагом»[900]. Таким же образом [Гизелберт] отослал от себя и архиепископа Бернгарда[901], посланного [к нему] королем, не оказав ему внимания и не дав ему определенного ответа. Рассказывают также, что он очень часто ломал печати королевских посланий. После же таких слов [Гадалда] он [Гизелберт] начал лучше обращаться с послом и приказал проводить [его] с почетом.

17. Итак[902], Генрих и Гизелберт, подготовив войско для войны, решили выйти к Рейну[903] навстречу королю. Агина также, памятуя о клятве, стал во главе войска и, перейдя Рейн, явился к королю и, выразив ему в смиренных словах приветствие, сказал: «Твой брат, мой господин, желает тебе, чтобы ты, здоровый и невредимый, долго правил [этой] великой и обширной державой, и передает тебе, что спешит, насколько может, явиться к тебе на службу». Король, спросив его, хочет ли тот мира или войны, взглянул при этом вдаль и увидел, что очень большое войско, растянувшись, продвигается с развернутыми знаменами вперед и устремляется к той части его войска, которая уже перешла Рейн. Обратившись к Агине, он спросил: «Что это за толпа, чего она хочет?» А тот довольно спокойно ответил: «Мой господин является твоим братом. Если бы он удостоил склониться к моему совету, он пришел бы иным образом. Пришел же только я, как сам поклялся». Король, услышав эти слова, никаким телодвижением не выразил своего огорчения по поводу того, что не подошли корабли, на которых он мог бы перейти Рейн, а громадная река не предоставляет другого пути, и что бедствие неожиданного сражения не позволяет войску, расположенному на противоположном берегу, рассуждать, должно ли оно пасть на глазах врага или с оружием защищать свою жизнь. Затем, смиренно простирая руки к богу, король сказал: «Боже, творец всего и правитель, обрати свой взор на народ свой[904], во главе которого я стою по твоей воле, да освободится он от врага, и да знают все люди, что никто из смертных не может противоречить твоему повелению, [повелению того, кто] все может, живет и правит вечно»[905]. Те, которые находились на противоположном берегу, переправили поклажу и обоз в место под названием Ксант[906], а сами в [полной] готовности стали выжидать врагов. И так как между нашими и врагами был пруд, то саксы, разделив своих союзников, [сделали так], что одна [их] часть обрушилась на врагов спереди, другая часть стала преследовать их сзади, [так что] они оказались стиснутыми посредине и небольшое число [саксов] теснило большое число [врагов]. Ибо у наших, как говорят, тяжеловооруженных было не больше ста, а войско противника было достаточно велико. А так как их теснили как спереди, так и сзади, то не было ясно, с какой стороны они должны больше всего остерегаться. Среди наших были такие, которые умели немного говорить на гальском языке[907]; такие, подняв сильный крик, по-гальски призывали противников к бегству. Те, полагая, что такого рода крики исходят от друзей, обратились, как [им] кричали, в бегство. В этот день многие из наших были ранены, а некоторые и убиты, среди них Адальберт, по прозвищу Кандид[908], раненный копьем герцога Генриха, несколько дней спустя умер. А враги все или были перебиты, или взяты в плен, или бежали; поклажа и весь скарб врагов был разделен между победителями. Со стороны названных лотарингцев хорошо сражался в упомянутом сражении Годфрид, по прозванью Черный[909]. Но в тот день погиб Маинций[910], о котором мы выше упоминали.

18. Тюринг Дадо[911] сообщил начальникам городов, которые находились в восточной части[912] на стороне герцога Генриха, о победе короля и о том, что сам герцог погиб в сражении; и он сделал это так ловко, что все подчинились власти короля. Генрих оставил этот поступок неотмеченным. Однако у него из всех городов осталось только два — Мерзебург и Скитинг[913]. Король же после победы счел нужным преследовать своего брата и зятя[914].

19. Услышав об отпадении своих городов, удрученный недавней победой короля, лишь с девятью воинами он отправился в путь; придя в Саксонию уже поздно, он вошел в город Мерзебург. Когда король узнал об этом, он вернулся в Саксонию и осадил город, в котором остановился брат. Генрих не мог оказывать сопротивление более сильному и столь значительному [противнику] и почти два месяца спустя, сдав город, вышел к королю. Ему было предоставлено перемирие на 30 дней, в течение которых он должен был покинуть Саксонию с приверженными ему воинами; если бы кому-нибудь из них стало угодно перейти к королю — тому даровалось прощение; и некоторое время после этого Саксония отдыхала от внутренних войн.

20[915]. Варвары, однако, пользуясь нашим затруднением, нигде не прекращали поджоги, убийства и опустошения, а Геро[916], которого король поставил над ними, они задумали убить с помощью хитрости. Однако он, предупреждая хитрость хитростью, пригласил около тридцати князей[917] варваров на большой пир и всех их, усыпленных вином, в одну ночь умертвил. Но так как [Геро] не хватало [сил для борьбы] со всеми племенами — ведь именно в это время поднялись ободриты, уничтожили наше войско и убили самого его предводителя по имени Гайка[918], — то король поэтому часто сам водил против них войско, которое во многих [сражениях] нанесло им ущерб, поражение и довело их до крайнего несчастья. Тем не менее они предпочитали войну, а не мир и пренебрегали любым бедствием ради дорогой свободы[919]. Ибо это такой род людей: грубых, способных переносить лишения, привыкших к самой скудной пище, и то, что для наших обычно представляется тяжелым бременем, славяне считают неким удовольствием. В самом деле, прошло много дней, а они сражались с переменным успехом[920], те ради славы, за великую и обширную державу[921], эти за свободу, против угрозы величайшего[922] рабства. Именно в те дни саксы испытывали натиск многих врагов: с востока — славян, с юга — франков, с запада — лотарингов, с севера — датчан и тоже славян, поэтому варвары[923] вели войну долго.

21. Был некий славянин по имени Тугумир[924], оставленный[925] королем Генрихом, согласно законам своего рода, на основании отцовского наследства[926], господином тех, которых называют гаволянами. Этот человек, получив большие деньги и поверив в большие посулы, дал обещание, что предаст [свою] страну. Поэтому, сделав вид, что тайно бежал, он прибыл в город под названием Бранибор; когда народ принял его и признал своим господином, он в скором времени выполнил то, что обещал. Он пригласил к себе своего племянника, который один оставался из всех князей племени, и, захватив его хитростью, убил, а город со всей областью передал во власть[927] короля. Когда это произошло, все варварские племена[928], вплоть до реки Одер, равным образом подчинились и стали платить дань королю[929].

22. Итак, Генрих, покинув Саксонию, вновь прибыл в Лотарингию и некоторое время пробыл там со своими воинами у своего шурина, то есть у герцога Гизелберта. Король снова повел войско против Гюзелберта, и вся область Лотарингия, подчинившись его[930] власти, была предана огню. Сам он был осажден в городе под названием Шевремон, однако вырвался оттуда и ушел. И так как осада из-за трудностей местности продолжалась недолго, то король, опустошив повсюду [эту] область, вернулся в Саксонию.

23[931]. Но он знал дружинника Гизелберта, человека ловкого и весьма умного, по имени Иммо[932], и решил, что лучше воевать с помощью хитрости этого человека, чем с помощью[933] оружия. И тот, будучи чрезвычайно хитрым, подчинился более знатному и более великому и поднял оружие против герцога. Герцог переносил это тяжелее всех других испытаний, так как должен был выдержать выступление против себя того, на совет и верность которого до сих пор больше всего полагался. Негодование герцога усилилось еще больше из-за стада свиней, хитроумно захваченного Иммо. Ибо когда свинопасы герцога проходили мимо ворот города, [Иммо] заставил поросенка вертеться перед воротами и с помощью этой приманки увел через открытые ворота внутрь [своего] города все стадо свиней. Герцог, не желая сносить такое оскорбление, собрал войско и осадил [город] Иммо. Говорят, что последний имел много пчелиных ульев и, сломав их, выгнал [пчел] против[934] всадников [осаждающего отряда]. Пчелы стали жалить лошадей, [те] в исступлении вертелись так, что всадники начали подвергаться опасности. Когда Иммо, наблюдавший со стены, увидел это, он пригрозил, что совершит со своими сторонниками[935] вылазку. Герцог, обманутый, как часто бывало, такого рода хитростями Иммо, снял осаду. Говорят, что, уходя, он сказал: «Иммо с моего согласия легко держал во власти всех лотарингцев, я же не могу удержать его одного со всеми лотарингцами».

24. Эберхард, видя, что война тянется столь долго, не оставался больше спокойным. Пренебрегая, королем и попирая свою присягу, он, как и прежде, объединялся с Гизелбертом и вместе с ним продолжал разжигать войну. Не удовлетворяясь уже одной западной частью королевства, они вторглись с войском в восточную рейнскую [область][936] с целью ее опустошения. Когда об этом услышали в лагере короля, ибо король в это время воевал против[937] Брисега и других городов, которые находились под властью Эберхарда, многие ушли из лагеря, и, таким образом, уже не оставалось больше надежды на то, что саксы смогут удержать господство. Король, однако, воспользовался этим замешательством столь решительно[938] и властно, несмотря на то, что был окружен только небольшим числом воинов, как если бы перед ним не было никаких трудностей. Ибо архиепископы, покинув свои шатры и другое имущество, отказали ему в верности.

25. Хотя рассказывать о причинах измены и раскрывать королевские тайны превосходит наши силы, тем не менее мы полагаем, что следует удовлетворить историческую[939] истину, если мы в чем-либо ошибемся в этой части, да будет нам прощено. Итак, архиепископ[940], посланный к Эберхарду ради согласия и мира, поскольку был в высшей степени требовательным в этих делах, указал в оправдание своего поведения на свою присягу взаимному договору и, как говорят, заявил, что поэтому не может отступать от него. А король, как подобало его положению, направил ответ через архиепископа и считал, что не будет иметь отношения ни к чему, что сделает епископ помимо его повеления. И поскольку тот не желал вопреки авторитету короля подчиниться ему как всех превосходящему, [а, наоборот], отошел от него, то [король тогда] отправил [этого епископа] как бы в изгнание[941] в город[942] Гамбург, а Ротарда[943] назначил епископом в Новую Корвею. В скором времени, однако, он милостиво простил их обоих и вернул им прежнее достоинство.

26[944]. Герман[945], посланный с войском с целью[946] обуздать гордыню герцогов, нашел их на берегу Рейна, когда большая часть [их] войска [уже] отсутствовала, так как [воины] с добычей перешли уже Рейн. Окруженный воинами, герцог Эберхард был много раз ранен, но мужественно отражал удары и, наконец, пал, пронзенный копьем. Гизелберт же бежал и сел вместе со многими на корабль, который, будучи отягощен [чрезмерным] грузом, затонул, и герцог вместе со всеми никогда не был найден. Король, узнав о победе своих воинов и о смерти герцогов, вознес благодарность всемогущему господу, благосклонную поддержку которого он часто испытывал; поставив во главе Лотарингии[947] Оттона, сына Реквина[948], и поручив ему воспитывать своего племянника, сына Гизелберта, юношу по имени Генрих[949], подававшего большие надежды, король вернулся в Саксонию. Мать[950] юноши [племянника короля] была соединена браком с королем Людовиком[951]; Генрих, брат короля, покинув Лотарингию,[952] отправился в королевство Карла. За смертью герцога последовала чрезвычайно суровая зима, а за зимой очень сильный голод.

27[953]. После этого, не знаю, всерьез или для видимости[954], против короля поднял оружие Иммо. В середине зимы, окруженный войском, он также сдался вместе с городом и оставался [затем] верным и покорным.

28. Племянники Гизелберта также подчинились королевской власти[955], но тем не менее сохранили в своих руках города, которые держали. Ансфрид[956] и Арнольд[957] также все еще удерживали Шевремон. Иммо, направляя к ним[958] послание, заявил следующее: «О себе я не могу думать более того, чем думаете, но о вас известно, что [именно] вы главы этого рода. Нет сомнения, что каждый может сделать больше двумя руками, чем одной. Верно и то, что трое всегда превзойдут по силе одного. Так разве есть какая-нибудь причина, помимо нашего раздора, которая заставляет нас теперь служить саксам[959]? И когда их войско вас окружило, разве они были рады [предстоящей] победе? Подчиняться победителям, конечно, постыдно. Я покинул нашего общего господина [короля], величайшего из всех смертных, который воспитывал меня с самого детства, считал меня среди своих друзей и удостаивал большой властью; с опасностью для своей жизни я связал себя с саксами; теперь же, как вам известно, взамен заслуженных почестей я терплю от него [короля] оскорбления: я окружен войском и из свободного[960] превратился почти в раба. Да будет вам известно, что я хочу посоветоваться об общем благе, и чтобы никто из вас не смог усомниться в моей верности, я отдам тебе, Ансфрид, единственную свою дочь. Назначьте место для проведения переговоров, чтобы [на них] вы от меня самого получили [доказательства] моей верности, чего не могли получить через посла». В ответ на это [Ансфрид и Арнольд], хотя они и были жестокосерды, хотя издавна и питали подозрение против него [Иммо], тем не менее попались на эту уловку и, смягченные этими уговорами, назначили место для переговоров. А [Иммо], укрыв вооруженных воинов в удобном месте, [с помощью их] коварно захватил обоих и под стражей доставил к королю вместе с таким посланием: «Более благородный [Арнольд] — более податлив, он не нуждается ни в цепях, ни в ударах, рассказывает под угрозой все, что знает. Ансфрид же тверже железа. Если такого [человека] подвергают самым ужасным пыткам, это много значит». Приняв [присланных], король устрашил их заключением под стражу, а затем расположив их к себе своей милостью и благосклонностью, отпустил с миром. И так как причины событий и [сами] события настолько связаны между собой[961], что их нельзя разделить при суждении [о них], то пусть никто[962] не обвинит меня в [примененной мною] последовательности времен[963], когда я последующие события предпослал более ранним.

29[964]. Король, в силу всегда присущей ему снисходительности, сжалился над тяжелыми испытаниями брата, уступил ему в пользование несколько городов и разрешил жить в области Лотарингии.

30. В то время[965] пылала война с варварами. И так как воины, приписанные[966] к войску наместника Геро[967], были изнурены частыми походами и пожалованиями[968] [короля] и данью[969] [с населения] мало могли пользоваться, поскольку то тут, то там им отказывали в дани, то это подстрекало их к ненависти и мятежу против Геро[970]. Король же ради общей пользы государства всегда был на стороне Геро. Поэтому получилось, что наиболее раздраженные обратили свою ненависть против самого короля.

31. Это обстоятельство отнюдь не осталось тайным для[971] Генриха, и, как это обычно бывает, когда огорченным [чем-либо людям] предлагают нечто, что им приятно, он без труда убедил людей этого рода согласиться с ним, питая надежду вновь получить власть, поскольку знал, что войско обижено на короля. Наконец после многократного обмена послами и взаимного преподнесения даров он склонил на свою сторону воинов почти всей восточной[972] части страны. Дело дошло до такого святотатства[973], что, составив мощный заговор, [эти люди] задумали во время пасхального праздника, который был уже близок, когда Генрих прибудет во дворец[974], убить короля, а королевскую корону возложить на него [Генриха][975]. И хотя не нашлось человека, который открыто предал бы эти замыслы, тем не менее королю, благодаря всегдашнему покровительству высшей божественной силы[976], непосредственно перед пасхой эти козни стали известны. Находясь и днем и ночью под защитой отряда верных воинов[977], ни в чем не преуменьшая королевского великолепия и величия перед народом во время праздников, король врагам внушал сильный страх. После праздника, по совету главным образом франков, находившихся в это время при нем, а именно: Германа, Удо[978] и Конрада, по прозвищу Рыжий[979], [король] приказал тайно схватить изменников и в крайнем случае убить. Среди них первым во всех значительных и доблестных предприятиях, храбрейшим и благороднейшим, если не считать этого преступления, был Эрих[980]. Заметив, что к нему спешат вооруженные люди и сознавая свою вину в деле, он вскочил на коня и схватился за оружие; окруженный полчищем врагов и памятуя о своей былой доблести и благородстве, [Эрих] предпочел погибнуть, но не подчиниться власти врагов. Так этот муж, за свою доблесть и деятельность[981] почитаемый и прославляемый согражданами, пал, пронзенный копьем. Остальные участники заговора были [схвачены и] задержаны до следующей недели, а [затем], согласно законам, понесли наказание, соответствующее их преступлениям: были обезглавлены. А Генрих бежал и покинул королевство.

32. В этом году[982] появились некоторые знамения[983], а именно — кометы. Они были видны от десятых календ ноября[984] до самых календ[985]. Многие, устрашенные этими видениями, стали опасаться великого мора или переворота в государстве, ибо многие знамения показались еще до смерти короля Генриха так, что солнечный свет снаружи на безоблачном небе почти совсем не появлялся, а внутрь, сквозь окна домов, он вливался красный, как кровь. Молва говорит, что гора, на которой погребен всемогущий государь[986], также во многих местах извергла пламя. У одного человека во время сна полностью восстановилась левая рука почти год спустя после того, как она была отсечена мечом, а в знак этого чуда место соединения было отмечено кровавой чертой. За кометами последовало великое наводнение, а за наводнением — мор среди скота.

33[987]. Поле смерти правителя Лотарингии Оттона[988] и племянника короля,[989] Генриха, герцогское достоинство в стране перешло к Конраду[990], за него король выдал свою единственную[991] дочь, это был усердный и храбрый юноша, лучший из лучших и во время мира и во время войны, любимый своими соратниками[992].

34. В эти дни[993] Баварией правил Бартольд[994], брат Арнульфа; воюя против венгров, он стал победителем и благодаря славной победе стал[995] знаменитым.

35[996]. Король же, преуспевающий изо дня в день, хотя и удовлетворяющийся отцовским государством, отбыл, однако, в Бургундию и принял под свою власть[997] короля[998] и [его] королевство. Другого[999] [короля] — Гуго он одолел оружием и подчинил себе. Его золотую застежку, удивительную разнообразием [своих] камней, переданную в дар королю, мы можем видеть сверкающую на алтаре первомученика Стефана[1000].

36[1001]. Итак, когда все государства смолкли перед ним и все враги отступили перед его властью[1002], он, побужденный напоминаниями и заступничеством благочестивой своей матери[1003], вспомнил о своем брате, претерпевшем многие невзгоды, и поставил его во главе Баварского королевства[1004]; поскольку Бартольд умер, [король] заключил с [братом Генриха] мир и согласие, а тот оставался верным до конца. Государь Генрих заключил брак с дочерью герцога Арнульфа, женщиной [отличавшейся] прекрасной наружностью[1005] и удивительным умом. Мир и согласие между братьями[1006], угодные богу и желанные для людей, стали известны всему миру, так как они, будучи единодушными, увеличивали государства, покоряли врагов и своей отеческой властью возглавляли жителей. Итак, приняв герцогскую власть в Баварии, Генрих отнюдь не предался лени[1007], а, выступив [в поход], взял Аквилею[1008], в двух походах одержал победу над венграми, переплыл Тиссу[1009] и, захватив большую добычу в стране врагов, привел войско целым обратно на родину. Мы не в силах со всем [надлежащим] достоинством описать[1010] нравы, свойства и наружность столь великих и столь многочисленных людей, которых милость всевышнего предназначила миру на радость и ко всяческому украшению[1011]. Мы поистине не можем скрыть то уважение, которое питаем к ним. Сам государь[1012], старший и лучший из братьев, славился прежде всего своим благочестием, в делах превосходил всех смертных[1013] решительностью, был всегда любезен, помимо тех случаев, когда наводил страх своим королевским наставлением, был щедрым в[1014] дарениях, умерен в отношении сна и даже во сне всегда о чем-нибудь говорил[1015], так что казался бодрствующим, друзьям ни в чем не отказывал и был им верен больше, чем другие. Ибо мы слышали, что некоторые из тех, кто был обвинен и уличен в [каком-либо] преступлении, сами избирали его своим защитником и посредником, причем он никоим образом не верил в их преступление, а потом обходился с ними так, словно они никогда ни в чем не провинились по отношению к нему. Способности его были совершенно удивительны; ибо уже после смерти королевы Эдит он, не зная до этого грамоты, настолько ее затем изучил, что вполне [свободно] мог читать и понимать книги. Кроме того, он умел говорить на романском[1016] и славянском[1017] языках и, что является редкостью, считал достойным пользоваться ими. Он часто ходил на охоту, любил игру в шахматы, иногда с [чисто] королевские достоинством проявлял расположение к верховой езде. С этим он соединял[1018] громадный рост, свидетельствующий о королевском величии[1019], голову его покрывали седые волосы, глаза были карие, они излучали некий блеск[1020] наподобие молнии, [у него было] красное лицо и вопреки древнему обычаю длинная борода, грудь, покрытая гривой, как у некоего льва, соразмерный живот, походка, некогда легкая, теперь ставшая более тяжелой. [Он носил] местную одежду, иноземной он никогда не пользовался. И как достоверное передают[1021], что сколько бы раз ему ни надо было носить корону, это не мешало ему соблюдать пост. А Генрих отличался[1022] строгим нравом, вследствие чего не знавшие [его] считали, что он мало снисходителен и любезен; он обладал весьма решительным характером, был верен друзьям так, что, например, [некоего] воина, положение которого было весьма скромным, он почтил тем, что женил на[1023] сестре своей жены, тем самым сделав его своим союзником и[1024] другом. Он был прекрасного телосложения и в молодости располагал к себе всякого человека своей выдающейся наружностью. Младший же из братьев, господин Бруно[1025], был человеком большого ума и обладал большими знаниями, многими добродетелями и трудолюбием. И когда король поставил его во главе неукротимого народа лотарингцев, то [Бруно] очистил [эту] область от разбойников и настолько поставил [народ] в законах, что величайший порядок и высший[1026] мир заняли место в этих краях.

37[1027]. Итак, когда прекратились внутренние и внешние войны, обязательную силу обрели божеские и человеческие законы[1028]. В те дни началось большое гонение на монахов, что нашло поддержку со стороны некоторых епископов, которые полагали, что в монастырях[1029] следует находиться лучше немногим, ведущим [праведную] жизнь, чем многим, пренебрегающим ею, но — они забыли, если я не ошибаюсь, решение, которое обычно принимает глава семьи, запрещающее слугам выпалывать сорную траву и дающее тому и другому — сорной траве и пшенице — расти вплоть до жатвы. И получилось так, что многие, сознавая собственную слабость, стали сбрасывать облачение и покидать монастыри, чтобы избежать тяжкого бремени священнослужителя. Были также такие, которые полагали[1030], что архиепископ Фридрих сделал это не из чистых побуждений, а из притворства[1031], чтобы иметь возможность обесславить почтенного мужа и самого верного королю аббата[1032] Гадамара.

38. [Архиепископ][1033] был человеком весьма умным и ревностным. В его времена сгорел знаменитый Фульдский монастырь, который затем им был восстановлен и украшен в еще большей степени. [Король] держал архиепископа, замешанного во втором заговоре, под стражей. Сначала он обращался с ним с почетом, но после того как перехватил написанные им послания — довольно строго. Когда архиепископ был отпущен, он стал мстить, законы против такого человека не действовали, он пытался подчинить своему влиянию скромные монастыри, чтобы затем воздействовать также на самые выдающиеся. Но притворные действия такого рода были предприняты понапрасну. Ибо [упомянутый выше] аббат остался в милости у короля, сохранил его дружбу, и поскольку произошли различные события, то] архиепископ не осуществил того, что задумал[1034].

39[1035]. Итак, сестра короля[1036] принесла королю Людовику[1037] трех сыновей: Карла,[1038] Лотаря и Карломана. Сам Людовик был обманут своими герцогами, взят в плен норманнами, по совету Гуго сослан в[1039] Лаон и находился там под стражей. Старшего его сына, Карла, норманны увели с собой в Роуен[1040], там он и умер. Когда король об этом услышал, он был весьма огорчен судьбой друга и приказал на следующий год снарядить поход в Галлию против Гуго.

40[1041]. В то время как король, находясь в лесистой местности, занимался охотой, мы видели[1042] там заложников Болеслава, которых король приказал показать народу, весьма потешаясь над ними.

41. Год этот ознаменовался[1043] для всего народа печальным событием, а именно смертью блаженной памяти королевы Эдит[1044], день смерти которой — седьмые календы февраля — был отмечен печалью и слезами всех саксов. Она происходила из народа англов и была знаменита своим благочестием не в меньшей степени, чем королевской мощью своего могущественного рода. В течение десяти лет она разделяла королевскую власть, на одиннадцатый год умерла. В Саксонии она прожила 19 лет. Она оставила сына по имени Людольф[1045], который в отношении духовных и телесных достоинств не уступал никому из смертных того времени[1046], [после нее осталась] также дочь по имени Людгард[1047], вышедшая замуж за герцога Конрада. Похоронена [Эдит] в городе Магдебурге в новой базилике в восточной части ее северного придела.

К ГОСПОЖЕ МАТИЛЬДЕ, ДОЧЕРИ ИМПЕРАТОРА НАЧИНАЕТСЯ ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕЙ КНИГЕ

Как голоса, лица и нравы людей подобно облику неба и земли видоизменяются на тысячу ладов, похожие и вместе с тем непохожие, но по воле единого света и разума божественного провидения[1048], которые всем управляют, воссоединяются в одно целое, так и для людей, занятых общественными и личными делами, существует один только руль справедливости и одно только мерило добродетели[1049] — имперское достоинство, которое дало миру тебя как ярчайший свет и чистейшую жемчужину[1050]. Поэтому я смиренно прошу тебя, чтобы произведение нашего труда, которое по-разному воспринимается в зависимости от нрава[1051], тем более что в нем недостает остроумия и ясности в изложении, было взято тобой под защиту твоей достохвальной снисходительности и чтобы в нем искали не свидетельство нашего невежества, а доказательство огромной преданности[1052].

НАЧИНАЕТСЯ ПЕРЕЧИСЛЕНИЕ ГЛАВ

1. Каким образом король назначил своего сына Людольфа королем после себя.

2. О походе в Галлию, о споре короля с герцогом Гуго и о короле Людовике.

3. Как король пошел на Лаон.

4. Как пошел на Роуен и оттуда вернулся в Саксонию.

5. Как Гуго вышел навстречу королю у реки Кар.

6. О Людольфе, сыне короля, как он пошел на Италию.

7. О Беренгаре, короле лангобардов.

8. Как король послал войско против Болеслава.

9. Как король сочетался браком с королевой и как Людольф поэтому ушел огорченный.

10. Король после брачного торжества вернулся в Саксонию, а сопровождавший его Беренгар намеревался заключить с ним мир.

11. О собрании народа у города Аугсбурга и о чуде, которое там произошло.

12. О сыновьях короля.

13. О кознях, которые они готовили королю.

14. О подготовке [празднования] пасхи.

15. О сыне короля, о зяте [короля] и об архиепископе Фридрихе.

16. О собрании народа у Фридислара и о графах Дадо и Вильгельме.

17. О битве лотарингцев с герцогом Конрадом.

18. Об осаде Майнца и о распре между Генрихом и Людольфом.

19. Об Экбарте, двоюродном брате короля.

20. О баварцах, и как они соединились с Людольфом.

21. Об Арнульфе и его братьях и о том, как войско просило и добивалось его освобождения.

22. О короле и о том, как многие [ему] изменили.

23. О войске саксов, которое пошло на Майнц.

24. О Тиадорике и Вихмане.

25. Об Экберте, о Вихмане и о герцоге Германе.

26. О приходе короля в Баварию.

27. Об архиепископе Фридрихе и об остальных архиепископах.

28. Как король, не завершив дело, вернулся в Саксонию.

29. О тяжбах между Германом и его племянниками.

30. Авары соединились с баварцами, но король с сильным отрядом выступил против них.

31. Баварцы, истощенные войной, стали вести переговоры о мире.

32. О намерении короля в отношении Цинны.

33. Об архиепископе Фридрихе и герцоге Конраде.

34. О Людольфе, который был разгневан на отца, ушел он него и [о том, как] король его преследовал.

35. Сражение у Горсадал.

36. Осада города под названием Регенсбург.

37. Людольф просит мира и не добивается его; о смерти Арнульфа.

38. Людольфу предоставляется мир, и король возвращается в Саксонию.

39. Генрих пошел на Новый город.

40. Как король милостиво принял сына.

41. О смерти архиепископа Фридриха.

42. Как укры были подчинены Геро.

43. Как Регенсбург сдался и [как король] вернул область брату.

44. О славной победе, которую король одержал над венграми.

45. О битве Тиадорика со славянами.

46. О знамениях, которые между тем произошли.

47. О смерти герцога Конрада.

48. О трех предводителях авар.

49. О победе короля.

50. О короле и хитрых уловках Вихмана.

51. О войске, которое Вихман почти захватил в городе Суитлескар.

52. Каким образом был взят город Кокаресцемий.

53. Каким образом король отомстил за это опустошение.

54. О наместнике Геро.

55. О Стоинфе, короле варваров, и о воине, который его убил.

56. О короле, как он стал знаменит благодаря частым победам.

57. О Людольфе и о том, как из-за друзей он покинул отечество.

58. О письме, известившем о его смерти.

59. О Вихмане, который тайно вступил в Саксонию.

60. Вихман был взят под покровительство Геро.

61. О чуде, которое произошло с одеждой.

62. О болезни императора.

63. О втором походе короля в Италию.

64. О Вихмане, каким образом он восстал вторично.

65. О датчанах — как они окончательно стали христианами.

66. Геро вследствие присяги покинул Вихмана.

67. Каким образом Геро победил лужичан.

68. О двух королях и о Вихмане.

69. Об убийстве Вихмана.

70. Когда оружие Вихмана было получено, император, уже узнавший об этом, написал письмо для отправки в Саксонию.

71. О послах греков и их коварстве.

72. О Гунтере и Зигфриде.

73. О народе Константинополя и его императорах.

74. О Матильде, матери императора, и о смерти епископов Бернгарда и Вильгельма.

75. О возвращении императора из Италии и о его смерти.

76. Как народ избрал в государи сына на место его отца.

НАЧИНАЕТСЯ КНИГА III

1. После смерти королевы Эдит[1053] король перенес на единственного сына Людольфа[1054] всю любовь, которую он питал к его матери, и, составив завещание, объявил, что последний будет королем после него. Сам [Людольф] к этому времени был еще нежным юношей, имея не больше 16 лет[1055].

2.[1056] Король же отправился[1057] в поход[1058] в Галлию и после того, как войско было собрано у города Камбрэ[1059], поспешил вступить в королевство Карла под предлогом отмщения за обиду, нанесенную его тестем Людовику[1060]. Гуго[1061], когда об этом услышал, выслал посольство и поклялся памятью своего отца, который в свое время погиб, что он будет сопротивляться богу и собственному королю[1062], так как располагает таким количеством оружия, которое король до этого никогда не видел, к этому он добавил слова презрения, лживо и надменно говоря о саксах и [заявляя], что те воинственны и что он легко может одним махом повергнуть семь копий саксов[1063]. На это король дал достаточно бранный ответ, сказав, что он имеет

такое громадное количество соломенных шапок[1065], которое [Оттон I] может ему [Гуго] предоставить, что ни сам он [Гуго], ни отец его никогда не видели. И действительно, хотя войско [саксов] было и очень большим, а именно состояло из тридцати двух отрядов[1066], однако не нашлось почти никого, кто не воспользовался бы соломенной шапкой.

такое громадное количество соломенных шапок, которое [Оттон I] может ему [Гуго] предоставить, что ни сам он [Гуго], ни отец его никогда не видели. И действительно, хотя войско [саксов] было очень большим, а именно состояло из тридцати двух отрядов, однако не нашлось никого, кто не воспользовался бы соломенной шапкой), за исключением Корвейского аббата по имени Бово[1068] с тремя его спутниками. Это был человек мудрый и известный, предназначенный, но не оставленный нам богом. Дед его отца, Бово[1069], стал знаменит тем, что читал[1070] королю Конраду греческие грамоты; этот предок его носил такое же имя[1071], как и родитель, и превосходил всех доблестью и мудростью. А сам он был внуком Варина[1072], который стал монахом из воина и первым из всех был избран, согласно уставу, в Новой Корвее в аббаты. Он был человеком удивительной святости и в дополнение к своим добродетелям[1073] и блаженной памяти принес в Саксонию драгоценное сокровище — останки дорогого мученика Вита.

такое количество соломенных шапок, которое [Оттон I] может ему [Гуго] предоставить, что ни сам он [Гуго], ни отец его никогда не видели. И действительно, хотя войско саксов было очень большим, а именно состояло из тридцати двух отрядов, однако не нашлось никого, за исключением очень немногих, кто не воспользовался бы таким покрытием. А Гуго, уверенный в приходе короля, а также и побуждаемый страхом, отпустил Адальберта.

[Завершающая фраза к редакциям А, В и С]:

Людовик, которого отпустили, пошел навстречу королю и присоединился со своими союзниками к его войску.

3. Король же с войском отправился в Лаон[1075] и попытался взять его с помощью оружия; оттуда он пошел в Париж[1076] и там осадил Гуго, но в то же время почтил должным образом память мученика Дионисия. Оттуда он повел войско против города Реймса[1077], где племянник его[1078] Гуго, вопреки всякому закону и обычаю, был провозглашен епископом, в то время как законный епископ[1079] продолжал здравствовать. С помощью оружия он взял город, изгнал незаконно возведенного епископа, а законного восстановил в его положении и в церкви.

4. Выбрав из всего войска отряд отборных воинов, [король] оттуда пошел на город датчан Роуен[1080], однако но причине трудностей этой местности и наступления суровой зимы воинов постигло большое бедствие; с уцелевшей [частью] войска, не завершив дела, через три месяца он вернулся в Саксонию[1081], а города Реймс и Лугдун вместе с другими городами, захваченными [ранее] с помощью оружия, были [теперь] уступлены королю Людовику.

5. Гуго, изведав силу короля и доблесть саксов[1082], не допустил, чтобы они враждебно вторглись в его пределы. Однако, когда на следующий год король предпринял опять такой же поход, он вышел навстречу ему к реке под названием Кар[1083], но на этот раз подчинился, заключил по повелению короля с ним договор и с тех пор сохранял верность.

6[1084]. Король, видя, что его сын Людольф стал уже мужчиной, решил дать ему в жены дочь герцога Германа[1085], известную богатством и знатностью, по имени Ида[1086]. Вскоре после того как тесть умер, [Людольф] получил ее[1087] [в жены]; все герцогство, таким образом, осталось ему во владение. Обретя власть, он расстался со своим спокойствием, которое было присуще ему в детстве, повел войско[1088] в Италию и, захватив там несколько городов и передав их под стражу, дернулся во Франконию.

7. В это время[1089], захватив власть, в Лангобардии правил Беренгар[1090] человек[1091] жестокий и алчный, который всю справедливость продавал за деньги. Опасаясь королевы[1092], отличавшейся исключительным умом, вдовы короля Людовика, [Беренгар] во многом ее преследовал, чтобы таким образом скорее затмить блеск ее благородства[1093].

8. В это время король отправился в военный поход[1094] против Болеслава[1095], короля чехов, и так как необходимо было взять город под названием Новый[1096], в котором был осажден и {таким образом] заперт сын Болеслава[1097], то король, приняв благоразумное решение, прервал сражение, чтобы воины, предавшись грабежу, не подверглись какой-либо опасности. Учитывая доблесть короля и громадную численность его войска, Болеслав вышел из города и счел лучшим подчиниться такому величию, чем подвергать себя крайней опасности[1098], стоя под знаменами, выслушал короля и, дав ему ответ, снискал, наконец, его милость. Король, овеянный славой полной победы, вернулся в Саксонию.

9[1099]. Так как добродетель упомянутой ранее королевы не была тайной для короля, то он решил отправиться [к ней] под предлогом путешествия в Рим. Прибыв в Лангобардию, он попытался золотыми дарами завоевать себе любовь королевы. Когда он надежно убедился [в ее чувстве], то сочетался с ней браком и вместе с этим получил город Павию[1100], который являлся местом пребывания короля. Его сын Людольф, увидев это, огорченный, покинул короля, отправился в Саксонию, и на некоторое время задержался в Саалфельде, в месте, которое [некогда] было осквернено заговором.

10[1101]. После того как в Италии с королевской пышностью была отпразднована свадьба, король выехал оттуда с вестью о новом брачном союзе, намереваясь провести ближайшую пасху в Саксонии, возбудив тем самым большую радость и признательность на родине[1102]. Король Беренгар[1103] под воздействием увещаний герцога Конрада, под защиту которого [вместе] с военной охраной была оставлена Павия, последовал за королем в Германию[1104], предполагая заключить с ним мир и подчиниться всему, что он прикажет. Когда он приближался к королевскому городу[1105], то на расстоянии мили от него навстречу ему вышли князья, графы, высшие должностные лица[1106], и, принятый по-королевски, он был проведен в город, где ему было предложено остановиться в подготовленном для него помещении. Однако в течение трех дней он не удостоился видеть короля. Это вызвало досаду у Конрада, одинаковое с ним чувство испытывал и сын короля, Людольф, и оба они считали виновниками этого дела Генриха, брата короля, которого могло побудить к этому старое чувство зависти, и поэтому они стали избегать его. Генрих, зная, что юноша [Людольф] лишен материнской опеки, стал обращаться с ним презрительно, и настолько, что не удержался даже от оскорблений. Между тем король [Беренгар] договорился с королем [Оттоном], и, снискав милость короля и королевы[1107], принес обещание сдаться и назначил срок и место у города Аугсбурга для заключения добровольного договора.

11[1108]. Когда это собрание там происходило, Беренгар присоединил отряды своего сына Адальберта к своим и, хотя уже некогда бежал от Гуго[1109], подчинился королю[1110], однако теперь перед всем войском он вновь заявил о своей верности и [опять] вместе с сыном подтвердил свое подчинение королю. А когда его отпустили, он с благодарностью и миром вернулся в Италию. Там, при раскатах грома, во время неистовой погоды, с неба упал камень удивительной величины, и это великое чудо произошло на глазах многих очевидцев.

12[1111]. Сиятельная королева подарила королю сыновей, первородным был Генрих[1112], вторым был Бруно[1113], а третий был наречен великим отцовским именем[1114], и его весь мир надеялся увидеть господином, повелителем и императором[1115] после отца. [Королева произвела на свет] также дочь[1116], получившую имя святой своей матери, и об этой [дочери] мы не собираемся что-либо говорить, ибо ее блистательность превосходит все, что мы могли бы оказать или написать[1117].

13. Когда[1118] король объезжал области и города франков, он действительно прослышал, что сын и зять[1119] готовят против него козни. Поэтому был призван архиепископ, который, согласно принятому обычаю, соблюдал в то время перед пасхой вместе с еремитами и отшельниками строгий образ жизни; [архиепископ] принял короля в Майнце, довольно долгое время оказывал ему там услуги. Сын и зять увидели, что [их] ужасные намерения раскрыты; по совету архиепископа, они стали упрашивать дать им возможность снять с себя вину и добились [этого], и хотя они были явно уличены в приписываемых им преступлениях, король тем не менее согласился с их предложением по причине неблагоприятности места и краткости времени.

14. А когда в Ахене должна была праздноваться пасха, [король] узнал, что там ничего достойного для него не подготовлено. С материнской радостью и должной заботой он был пристойно встречен [у себя] и таким образом вновь с величием обрел на родине королевскую власть, которую чуть было не потерял, находясь во Франконии.

15. Ибо, воодушевленный присутствием друзей и собственного народа, [король] объявил договор недействительным, заявив, что вступил в него по принуждению, а сыну и зятю было приказано выдать виновников преступления для наказания их, иначе они сами будут считаться врагами государства. Архиепископ[1120] вступился за ранее [заключенный] договор, якобы заботясь о мире и согласии; вследствие этого он оказался под подозрением у короля; друзья и советники короля считали, что он достоин всяческого презрения. Мы полагаем, что никоим образом не следует судить о нем необдуманно[1121]. Но то, что мы знаем о нем, достоверно, а именно: что он велик был в молитвам, читая их и днем, и ночью, велик щедростью при раздаче милостыни и особенно проповедью слова [божьего], — все это мы считаем недостойным замалчивать; впрочем, о делах, подлежащих наказанию, судит бог.

16. Таким образом[1122], конца этим делам положено не было, и тогда было приказано созвать общее собрание народа у селения под названием Фридислар[1123] для обсуждения всех этих дел. Когда туда прибыл брат короля Генрих, он обвинил архиепископа во многих и тяжелых делах; поэтому он стал ненавистен королю и почти всему войску, так как они сочли его на основании сказанного о нем полностью виновным. Кроме того, проявляя еще большую суровость по причине нанесенного ему недавно оскорбления[1124], король осудил на изгнание некоторых выдающихся людей, которые некогда были ему дороги н проявили верность еще в бритской войне, [но затем] перешли на сторону его брата, а когда им предъявили обвинение в этом, сознались и не смогли оправдаться. Такими оказались [два человека] — родом тюринги, занимавшие должность начальников имена их были Дадо[1125] и Вильгельм[1126]. После того как это произошло, многие из соучастников преступления[1127] были достаточно устрашены. Когда собрание было закончено и народ распущен, король отправился в восточную часть [государства][1128].

17. Когда лотаринги узнали, что король оскорблен герцогом Конрадом[1129], они подняли против последнего оружие, так как уже когда-то были настроены по отношению к нему враждебно, поскольку тот управлял герцогством против их воли. [Конрад], однако, был неустрашим и, проявляя храбрость льва[1130], направил знамена против их знамен и собственной рукой поразил невероятное множество из их числа, так как его, как свирепого зверя, воспламеняла кровь друга, которого он потерял в этом сражении, Конрада, сына Эберхарда[1131]. И так как его, храбрейшего [Конрада], отряд храбрых воинов был достаточно [велик], а к вражескому войску постоянно подходили свежие силы, то битва протянулась от полудня до вечера, ночью сражение прекратилось, прячем никто не радовался победе.

18. Двинув войска в июльские календы, король сделал попытку с помощью оружия перетянуть на свою сторону сына[1132] и зятя[1133]; города враждебной страны, попадавшиеся по пути, он или брал с помощью оружия, или они сами ему сдавались, пока, таким образом, он не дошел до Майнца[1134], в который [до этого уже] вступил с войском его сын и [где] последний, страшно [даже] сказать, с оружием ожидал отца. Там началась война[1135] еще более суровая, чем внутренняя, и более страшная, чем любое несчастье: к стенам подвезли много [осадных] орудий, однако горожане сумели их разрушить или поджечь, частые схватки происходили перед воротами, сторожевые посты снаружи выставляли редко. Общее положение менялось ввиду колебания [защитников], поскольку за пределами [города] они боялись повелителя государства[1136], а внутри [его] наследника. Когда осада длилась уже около шестидесяти дней, начались переговоры о мире; в город был отправлен в качестве заложника двоюродный брат короля Экберт[1137], чтобы открыть каждому свободный путь в лагерь для снятия с себя обвинения и для переговоров о мире и согласии. Сын с зятем[1138] пришли в лагерь и поклонились в ноги королю: [они заявили], что готовы принять на себя все за совершенное преступление, [но просят только], чтобы по крайней мере друзья [их], принятые под покровительство, ничего не испытали плохого. Король же не зная какому заслуженному наказанию следует подвергнуть сына, потребовал [выдачи] зачинщиков козней. Но те, связанные взаимной клятвой[1139] и некоторым образом опутанные хитростью прежнего врага, вообще все отрицали. Между тем о лагере поднялась большая радость, а от лагеря повсюду пошла молва, что никто не выйдет из города, пока не подчинятся повелению короля. Однако тщетно лелеяли [в лагере] эту надежду; ибо, когда [пришедшие из города] не подчинились приказам короля, Генрих[1140] в возбуждении сказал юноше: «Напрасно ты утверждаешь, что ты не выступил против моего господина короля, а вот все войско знает тебя как захватчика и оскорбителя королевства! Если тот, кому следует обвинять, кажется тебе виновником преступления, если я представляюсь [тебе] виновником, то почему же ты не ведешь войско против меня? Двигай же знамена против меня». И, подняв стебель с земли, он сказал: «Вот этой награды ты не сможешь отнять ни у меня, ни у моей власти. Что тебе пришло в голову тревожить своего отца делами подобного рода? Когда ты воюешь против господина и своего отца, ты выступаешь тем самым против бога[1141]. Если же ты что-нибудь понимаешь и обладаешь силой, то излей свою ярость на меня, ибо я твоего гнева не боюсь». Юноша ничего не ответил на это, но, выслушав короля, вернулся в город со своими людьми.

19. Двоюродный же брат короля Экберт, отправленный в город в качестве заложника, обольщенный уговорами, стал враждебен по отношению к королю, [тем более что] и до этого он гневался [на него], так как его необоснованно обвиняли в неосторожном сражении, во время которого он лишился глаза.

20. В то время как это происходило, в ближайшую ночь, баварцы, сопровождавшие брата короля, покинув его, соединились с Людольфом: последний, отправившись с ними в поход, взял королевский город под названием Регенсбург с остальными укреплениями в этой области, разделил все достояние герцога между своими воинами, а супругу дяди с сыновьями и друзьями заставил уйти не только из города, но и из области. Мы уверены, что все это совершилось по воле господа, чтобы тот, кого он хотел поставить светлейшим государем над многими народами и племенами[1142], убедился, что сам [по себе] он мало может сделать, а с помощью господа — все[1143].

21. Был же еще Арнульф младший[1144] с братьями, он составил такой заговор против Генриха, согласно которому [Арнульф] должен был быть избран на отцовское королевство, а [Генрих] должен был лишиться отцовского достоинства. Войско же, изнуренное длительным напряжением, попросило об увольнении и получило его, в то время как король с очень немногими последовал за сыном в Баварию.

22. Ибо он [король] привык к трудностям[1145] [даже] больше, чем можно было ждать от человека, с детства воспитанного изнеженным. И в то же время как множество изменило, остались весьма немногие, которые поддерживали дело короля: среди них был некий Адальберт[1146] и с ним другие весьма немногие.

23[1147]. В то время как король воевал против Майнца, Саксонией правил герцог Герман. Когда[1148] в дополнение к прежнему [войску] нужно было послать из Саксонии новое, то во главе его стали Тиадорик[1149] и молодой Вихман[1150]. Как только войско достигло границы франков, его внезапно окружили Людольф и герцог Конрад и загнали в одну покинутую крепость. Во время попытки взять ее приступом знаменосец от толчка колесницы потерял у самых ее ворот руку; из-за этого случая сражение прекратилось, и было заключено соглашение о перемирии на три дня, чтобы [войско могло] вернуться в Саксонию.

24. Людольф пытался большими обещаниями склонить Тиадорика, Вихман же, полностью подкупленный, стал затем уличать своего дядю, говоря, что он — расхититель отцовского наследства[1151], называя его грабителем сокровищ[1152]. Сам он при этом отнюдь не оставался несведущим в отношении заговора, и трудно передать[1153], с какой рассудительностью и благоразумием следил он за происками [некоторых] своих родственников и явных врагов.

25. Экберт, конечно, соединился с Вихманом, и они единодушно поднялись против герцога[1154], не давая ему пи отдыха, ни покоя. А тот, проявив благородное терпение, усмирил все же ярость юношей и стал заботиться затем о том, чтобы никакое волнение больше не смогло возникнуть в этих областях, когда король в них отсутствует.

26[1155]. Неожиданный приход короля не побудил баварцев ни обратиться к миру, ни ожидать открытой войны, а укрывшись за стенами, они стали чинить большие трудности войску, готовясь удалить его из своей страны. Поскольку успеха [в делах] достигнуто не было, [прибывшее] войско ни перед чем не воздерживалось и все опустошило.

27. Между тем архиепископ, как он сам говорил, из страха перед королем отказался от архиепископского сана и стал вести с отшельниками жизнь иеремита. Немалое колебание проявилось также и у остальных епископов в Баварии, так как они [попеременно] склонялись к [различным] сторонам, то поддерживая короля и выступав на его стороне, то поддерживая враждебную [ему] сторону, ибо не могли без опасности для себя отдалиться от короля[1156] и не в состоянии были без ущерба для себя сохранить ему преданность.

28. Проведя три целых месяца в этих областях, король только около январских календ ушел из Майнца и вернулся в Саксонию, завершив дела и потеряв двух мужей, занимавших выдающееся положение и обладавших большой властью, а именно Иммеда и Майнвера[1157], каждый из них погиб от стрел — один в Майнце, а другой — по пути, когда шли в Баварию.

29[1158]. После того как Герман[1159] и [его] племянники изложили королю дело, все те, кто стоял на защите права[1160], одобрили действия герцога, полагая, что юноши должны быть[1161] наказаны. Король же, расположенный к ним, пощадил их и перевел лишь Вихмана под военной стражей во дворец.

30. Между тем[1162] [король] узнал, что в Баварию вошли авары, соединились с [его] противникам и предполагают испытать его силы в открытой войне. И он не устрашился[1163] такого обстоятельства, никогда не забывая, что является божьей милостью господином и королем, но, собрав сильное войско, выступил навстречу чрезвычайно жестоким врагам. Однако последние уклонялись от встречи и, получив от Людольфа проводников, прошли по всей Франконии, нанося при этом, прежде всего друзьям [короля], такой ущерб, что у одного — по имени Эрнуст[1164], принадлежавшего к противной стороне, захватили в плен сначала более тысячи людей, а затем и всех остальных; таким образом, все эти [действия врага] превосходят то, что можно считать правдоподобным[1165]. В воскресенье, перед пасхой, [все жители] Вормса[1166] публично встретили авар и преподнесли им многочисленные дары из золота и серебра. Оттуда [авары] отправились в Галлию и другой дорогой вернулись к себе на родину.

31. Баварцы, утомленные как внутренней, так и внешней войной, ибо после ухода венгров они стали испытывать притеснения со стороны королевского войска, вынуждены были повести переговоры о мире, и получилось так, что дано было перемирие до 16 календ июля и определено место, под Цинной[1167], куда надо было представить предложения и дать на них ответ.

32. Когда весь народ собрался в условленном месте, король произнес такую речь: «Я бы еще, пожалуй, мог стерпеть, если бы недостойное поведение моего сына и [лиц], строящих козни, причиняло беспокойство только мне и не тревожило бы всего христианского народа, [этим людям] оказалось мало вторгаться наподобие разбойников в мои города и похищать области из-под моей власти, им понадобилось насытиться еще кровью моих родственников и самых дорогих моих сподвижников. И вот я сижу, лишенный детей и страдая между тем от того, что мой сын является [моим] сильнейшим врагом.

А тот, кого я любил больше всего, кого я вознес из ничтожества до высшего положения и одарил высшими почестями, подстрекает теперь против меня моего единственного сына. Именно [подобные люди] опустошают мое королевство, уводят в плен и убивают моих людей, разрушают города, поджигают храмы, убивают священнослужителей. До сих пор улицы обагрены кровью; недруги Христа, похитив мое золото и серебро, которыми я одарил сына и зятя, возвращаются нагруженными в свои места. Мне трудно представить, что же еще можно отнести к тому, что называется преступлением и вероломством?» Сказав так, король замолчал. Генрих, восхвалив суждение короля, добавил при этом, что враг, потерпев поражение во втором открытом сражении, вновь со злым умыслом начинает стягивать силы, чтобы открыть себе путь для нанесения вреда [королевской власти], [что касается его, Генриха], то он считает более благоразумным разделить общее бедствие и все тяготы, чем когда-нибудь оказать покровительство общему врагу. После этих слов [Генриха] вперед выступил Людольф и сказал: «Я признаю, что людей, нанятых выступить против меня, я удерживал от этого с помощью денег; [я это делал], чтобы они не нанесли вреда мне и тем, кто мне подчинен; если сочтут, что я виновен, то пусть знает весь народ, что я делал это не по собственному побуждению, а вынужденный крайней необходимостью». Наконец выступил архиепископ, обещая перед любыми судьями, которых назначит король, показать, что он [архиепископ] никогда ничего против короля не чувствовал, не предпринимал и не собирался предпринимать. Он, [по его словам], оставил короля лишь из страха, так как понимал, что ему, невиновному, предъявят [необоснованные] тягчайшие обвинения, ибо королю было нанесено оскорбление. В любых условиях, [сказал архиепископ], он будет верен взятым на себя обязательствам. В ответ король сказал: «Я не требую от вас присяги [в сказанном], только содействуйте, сколько можете, миру и согласию». И, сказав это, король отпустил его с верой и миром.

33. Поскольку архиепископ[1168] и Конрад[1169] не смогли склонить юношу[1170] к тому, чтобы тот подчинился отцу и, последовав его мнению, выполнил его решение, они отошли от него и связали себя с господом и королем.

34. В ближайшую ночь Людольф со своими людьми покинул короля и с войском вошел в Регенсбург. А король, следуя за сыном и встретив [на пути] город под названием Горсадал[1171], осадил его.

35. И когда произошла битва, [стало ясно, что] более жестокого сражения, чем у стен [этого города], никто из смертных никогда не видывал. Много там с обеих сторон было убито, а еще больше ранено; [и только] ночной мрак положил конец сражению. Войско, изнуренное битвой, исход которой к тому же оставался неверным, было оттуда выведено, так как становилось очевидным, что нельзя сражающимся задерживаться там дольше для еще более тяжелых испытаний.

36. Путь до Регенсбурга [длился] три дня. После того как место для лагеря было занято и окружено укреплениями, началась тщательно обдуманная осада города. Но так как толпа [осажденных] не допускала придвинуть орудия [осады] к стенам, то сражение у стен достигало иногда довольно большого ожесточения с обеих сторон. Долго длившаяся осада вынудила осажденных предпринять какие-либо военные действия. Хуже страдать от голода, полагали они, если до него их доведут, чем храбро умереть в строю. Итак, было приказано, чтобы конница предприняла вылазку через западные ворота, собираясь якобы напасть на лагерь, а другие [тем временем] пусть сядут на корабли и, [пройдя] по реке, протекающей по соседству с городом, пока будет идти конное сражение, вооруженными войдут в покинутый лагерь. Горожане, собранные ударом в колокол, исполнили приказ, а в лагере знали, когда такой знак дается. Поэтому и они немедля подготовились [к отражению нападения]. [Однако] с вылазкой конницы произошла задержка, а корабли прошли дальше от города, и когда высадившиеся напали на лагерь, то натолкнулись там на вооруженных людей; перепуганные, они стали спасаться бегством, но, окруженные со всех сторон, были уничтожены. Одни, стремясь войти на корабли, пораженные страхом, сбились с дороги и были поглощены рекой, другие успели сесть на корабли, но так как их было больше, чем следовало, то суда затонули [вместе с ними], и получилось так, что лишь немногие из большого числа остались в живых. Конница же, утомленная [вражеской] конницей, потерпев поражение и имея много раненых, была загнана обратно в город. Королевские воины, вернувшись победителями в лагерь, привели к воротам с собой лишь одного [воина], пораженного смертельной раной. Весь скот, принадлежавший городу, был [ранее] угнан на места, изобилующие травой, находившиеся между реками Регеном[1172] и Дунаем, однако брат короля Генрих захватил [этот скот] и разделил его между союзниками. Горожане, изнуренные частыми сражениями, начали испытывать голод.

37. Людольф, уйдя из города с главными людьми, запросил мира, но не добился его, так как отказал в повиновении отцу[1173]. Тогда, войдя [обратно] в город, он попытался совершить вооруженное нападение на Геро, осаждавшего восточные ворота, прославившегося как своими победами, так и сражениями. С трех часов до девяти длилось ожесточенное сражение; у ворот города всадник Арнульф[1174], лишившийся оружия, когда упал его конь, в тот же час был пронзен копьем и пал [мертвым]. Два дня спустя от женщины, бежавшей из города от голода, узнали о его смерти, раньше об этом ничего не было известно. Смерть [Арнульфа] привела в большое замешательство горожан, и они тотчас же начали переговоры о мире.

38. При посредничестве князей Людольф со своими союзниками ушел из города, в котором находился в осаде на протяжении целых полутора месяца; он получил мир до дня, установленного для решения всех этих дел. Местом совещания был назначен Фридислар. Оттуда король вернулся на родину.

39. Генрих[1175] же завладел Новым городом[1176]. В ближайшую ночь почти весь Регенсбург[1177] был сожжен.

40. Когда король, занимаясь охотой, проводил время в местности под названием Сувельдун[1178], к нему пришел его сын, босой, и распростерся перед отцом, движимый глубоким раскаянием, его жалостливая речь исторгла слезы сначала у отца, а затем и у всех присутствующих. Благодаря любви отца [Генрих опять] снискал его милость и дал обещание, что впредь будет считаться с отцовской волей и будет повиноваться ей.

41. Между тем пришли вести, что архиепископ[1179] тяжко болен и надежды [на выздоровление] нет. Поэтому решение короля [по его делу] было, конечно, отложено. Находившиеся при архиепископе с достаточной похвалой рассказывали о его конце[1180]. После его смерти состоялось общее собрание народа; через полтора года Майнц со всей Франконией подчинился королю; сын и зять были [королем] помилованы и до конца оставались ему верными.

42. В тот год[1181] Геро[1182] одержал славную победу над славянами, которые называются укры[1183]. В помощь ему король послал герцога Конрада. Добыча была взята оттуда огромная; в Саксонии поднялось [по этому поводу] великое ликование.

43. Ближайшую пасху[1184] король правел с братом, а после этого повел войско против Регенсбурга, вновь обрушив на город оружие и осадные сооружения. Так как [город] был лишен помощи саксов и страдал из-за голода, то горожане вышли из ворот и вместе со [всем] городом сдались королю. Последний осудил главарей [восстания] на изгнание, остальных же, [составлявших] множество, пощадил, а сам со славной победой вернулся на родину, возвратив брату всю область Баварию.

44. Вернувшись в июльские календы в Саксонию, [король] был встречен там венгерскими послами, которые посетили его якобы в подтверждение старой верности и дружбы, а в действительности, как казалось некоторым, они желали разузнать об исходе внутренней войны. Задержав на несколько дней их у себя и одарив дарами, он отпустил [их] с миром, но от послов брата, то есть баварского герцога, он услышал [такие слова]: «Венгры в большом числе вошли в твои пределы, они решили начать с тобой войну». Услышав это, король, будто он и не переносил тягот прошлой войны, выступил против врагов. При этом он смог взять с собой лишь немногих саксов, так как его уже отягощала война со славянами. Когда лагерь расположился в районе Аугсбурга, к [королю] подошло войско франков и баварцев, с сильной конницей прибыл в лагерь также герцог Конрад, с приходом которого воины воспрянули духом и не хотели уже больше откладывать сражения. Ибо [Конрад] отличался храбростью и, что редко бывает присуще храбрым людям, был весьма рассудителен, а когда шел на врага, на коне или пешком, был неутомимым воином, и соратники любили его и во время мира, и во время войны. Отрядами лазутчиков того и другого войска было установлено, что [одно] войско расположено недалеко от другого, После того как в лагере объявили пост, было приказано, чтобы на следующий день все были готовы к сражению. Поднявшись на рассвете, заверив друг друга в соблюдении [внутреннего] мира и в оказании помощи, прежде всего герцогу, а также друг другу, [воины], подняв знамена, вышли из лагеря, числом около восьми отрядов. Войско вели по суровой и трудной местности для того, чтобы не дать врагам привести отряды в замешательство множеством стрел, которыми они ловко пользовались, чему благоприятствовали кустарники, [их скрывавшие]. Первый, второй и третий отряды составляли баварцы, во главе их стояли военачальники герцога Генриха; последний между тем в сражении отсутствовал, так как страдал телесным недугом, от которого и умер. Четвертым [отрядом] были франконцы, их руководителем и попечителем — герцог Конрад. В пятом, который был самым большим и назывался королевским, пребывал сам государь, окруженный воинами, отобранными из числа лучших, и отважной молодежью; перед ним [несли] знамя с изображением архангела[1185], от которого зависит победа, окруженное плотной толпой [воинов]. Шестой и седьмой [отряды] состояли из швабов[1186], во главе которых стоял Бурхард[1187], женатый на дочери[1188] брата короля. Восьмой состоял из тысячи отборных чешских воинов, снабженных оружием лучше, чем [обеспеченных] счастьем; в этом [отряде] находилась вся поклажа и обоз, так как, будучи последним, он считался как бы наиболее безопасным. Однако все произошло иначе, чем предполагали; ибо венгры, отнюдь не мешкая, перешли реку Лех, окружили войско н стали забрасывать стрелами именно последний отряд, а затем с ужасным криком напали [на него], одних убили, других взяли в плен и, овладев всей поклажей, обратили в бегство остальных воинов этого отряда. Подобным же образом они напали на седьмой и шестой отряды и, когда многие из воинов были повергнуты, [остальных] тоже обратили в бегство. Когда король понял, что впереди происходит сражение, а сзади последние отряды подвергаются опасности, он послал туда герцога с четвертым его отрядом, тот отнял [захваченную врагами] добычу и опрокинул их разбойничьи ряды. А когда грабительские отряды противника были рассеяны, герцог Конрад с победоносными знаменами вернулся к королю; и достойно удивления, что в то время как старые воины, привыкшие к славе и победам, медлили, он [одержал победу], имея в распоряжении [только] молодых воинов[1189], почти не искушенных в военном деле.

45[1190]. В то время как все это происходило в Баварии, Тиадорик[1191] вел с переменным успехом борьбу против варваров. Пытаясь взять один их город, он преследовал врагов до входа в ворота и, загнав их внутрь города, захватил и сжег[1192] пригород, все же находившиеся вне [городских] стен были им или перебиты, или взяты в плен. Когда [Тиадорик] после того, как пожар был погашен, возвращался обратно и половина [его] воинов уже успела перейти болото, расположенное возле города, славяне, заметив, что наши оказались в затруднительном положении и не имеют возможности ни сражаться, ни бежать, с громким криком обрушились сзади на них, повернувших обратно. И когда наши [воины] обратились в постыдное бегство, они [славяне] уничтожили до пятисот мужей из их числа.

46[1193]. Между тем великий страх и тревога охватили всю Саксонию по причине неудачи, постигшей короля н его войско. Нас повергли в[1194] ужас, кроме того, необыкновенные знамения. Во многих местах сильной бурей были разрушены храмы, и это приводило в трепет тех, кто это видел и слышал; от удара молнии погибли некоторые духовные служители обоего пола, и еще многое происходило в то время такое, о чем страшно рассказывать и что поэтому нам следует опустить. [Король], предвидя[1195] всю трудность приближающегося сражения, чтобы ободрить своих соратников, обратился к ним со следующей речью[1196]: «Нам необходимо запастись мужеством в столь тяжелом испытании; это видно и вам самим, мои воины, ибо вы имеете дело с противником, стоящим не [где-то] вдали от вас, а [непосредственно] перед вами. До сих пор с помощью ваших неутомимых рук и вашего славного непобедимого оружия я одерживал победы везде за пределами моей страны и державы, так неужели же мне теперь в своей державе, своем королевстве[1197], надо показать [врагам] спину? Знаю, что противник превосходит нас числом, но не доблестью и не оружием; как нам известно, значительная часть [вражеского войска] совершенно лишена всякого оружия и почти лишена божьей помощи. Им служит оплотом лишь собственная смелость, нам же — надежда на бога и его помощь[1198], покровительство. Позорно было бы, если бы мы, ныне повелители почти всей Европы[1199], подали руку врагам. Уж лучше мы, мои воины, со славой умрем в бою, если близок конец, чем, поддавшись врагу, будем в рабстве влачить нашу жизнь или подобно несчастным животным, [идущим на убой], кончать ее на виселице. Я бы сказал больше, мои воины, если бы я знал, что с помощью слов можно увеличить доблесть и смелость в ваших душах. Лучше уж начнем беседу [с врагом] с помощью меча, чем с помощью языка». Сказав это, он поднял щит и священное копье и первым направил коня на врага, выполняя обязанность и храбрейшего воина, и выдающегося полководца[1200]. Более смелые из врагов вначале оказывали сопротивление, но затем, увидев, что союзники [их] обратились в бегство, пришли в смятение, смешались с нашими и были уничтожены. Некоторые из оставшихся [в живых], поскольку лошади их устали, вошли в ближайшие деревни и, будучи окружены воинами, были сожжены вместе с домами; некоторые, переплыв через реку[1201], протекавшую поблизости, не смогли подняться на противоположный берег, были поглощены водой и погибли. В тот же день лагерь был захвачен и все пленные освобождены. На второй и третий день полчища оставшихся [в живых врагов] настолько были истреблены соседними городами, что почти никому не удалось спастись. Но победа над столь свирепым народом была достигнута не без кровопролития[1202].

47. Так как герцог Конрад[1203] сражался весьма храбро, то он был крайне возбужден и разгорячен как [собственной] пылкостью, так и солнечным зноем, который в тот день был особенно сильным; он снял забрало и хотел глотнуть [свежего] воздуха, но тут [вражеская] стрела пронзила его горло, и он пал мертвым. Тело его по распоряжению короля было с почетом поднято и перенесено в Вормс, и здесь этот великий муж, славный всеми душевными и телесными доблестями[1204], был погребен, сопровождаемый плачем и рыданиями всех франков.

48. Три предводителя венгров были взяты в плен и приведены к герцогу Генриху и, как того и заслуживали, были приговорены к позорной смерти, а именно; были казнены через повешение.

49. Король снискал славу благодаря замечательной победе, и войско провозгласило[1205] его отцом отечества и императором[1206]. Приказав поэтому воздать почести и достойное почитание господу отдельно в каждой из церквей и поручив затем через послов сделать то же самое по отношению к святой матери[1207], победитель, при ликовании и великой радости саксов, вернулся [в Саксонию] и был весьма радушно принят своим народом; ведь до него никто из королей на протяжении двухсот лет не праздновал такой победы. (Сами [саксы], занятые на войне с венграми, не принимали участия в борьбе со славянами.)

50. Итак, как, мы выше оказали, Вихман[1208], когда не смог дать отчет в своих действиях по отношению к отцу, был взят во дворец под стражу. Когда же король хотел отправиться в Баварию, [Вихман], притворившись больным, отказался принять участие в этом путешествии; император стал увещевать [Вихмана], что готов взять его, лишенного отца и матери, вместо сына и охотно будет воспитывать, что возвысит его до отцовского достоинства, но просит, чтобы он не причинял ему огорчений, так как [и без того] многое его обременяет. Не услышав ничего удовлетворительного в ответ, император отбыл, поручив [надзор за Вихманом] служащему Ибону[1209]. Проведя с ним несколько дней, [Вихман] после этого попросил, чтобы ему было разрешено отправиться в лес на охоту. Там, соединившись со своими тайными друзьями, он бежал на родину, захватил несколько городов и, объединившись с Экбертом, поднял [опять] оружие против императора. Однако ревностный герцог Герман легко их подавил и принудил уйти за Эльбу. Когда они убедились, что сопротивляться герцогу не могут, они вошли в союз с двумя королями варваров, Нако[1210] и его братом, которые уже были когда-то во вражде с саксами.

51. Войско наступало под водительством герцога, сами [восставшие] находились в городе под названием Суитлескар[1211], и могло получиться, что их захватили бы вместе с городом, если бы кто-то не предупредил их криком и они не схватились за оружие; убив перед воротами города до сорока воинов и захватив доспехи с убитых, герцог Герман отступил. Были также такие, которые ему помогали, [а именно] маркграф Генрих и его брат Зигфрид[1212], оба — мужи превосходные и храбрые, пользовавшиеся [величайшей славой и во время мира и во время войны. Произошло все это в начале сорокадневного поста.

52. Вскоре же после ближайшей пасхи в страну вторглись варвары. Вождем их, причем только в этом злодеянии, а не в управлении[1213] [их страной], стал Вихман; не допуская никакого промедления с военной помощью [саксам], явился сам герцог Герман; видя, что у врагов войско сильное, а его военные силы весьма незначительны, так как внутренняя война не давала покоя, он счел более благоразумным в установленном трудном положении отложить борьбу и приказал толпе [жителей], стекавшихся в большом числе в один город, так как остальным они не доверяли, любым способом добиваться мира. Воины [Германа] очень неохотно приняли такое его решение, и больше всех {был недоволен] Зигфрид, отличавшийся особой воинственностью. Но жители Кокаресцемии[1214], как и приказал герцог, добились мира на том условии, что свободные с женами и детьми должны безоружными подняться на [городскую] стену, оставив посреди города в распоряжении врага [своих] рабов и все свое обзаведение. Когда варвары вторглись в город, один из них узнал в жене какого-то вольноотпущенного свою служанку[1215]. Когда [варвар] попытался вырвать ее из рук мужа и в [завязавшейся] драке получил удар, он стал кричать, что саксы нарушили мир, и поэтому все вновь обратились к битве, в которой [варвары] никого [из взрослых] не оставили в живых, всех совершеннолетних [мужчин] предали смерти, а матерей с детьми увели в плен.

53. Стремясь отомстить за это злодеяние, император, одержав победу над венграми, вошел как враг в страну варваров. Было рассмотрено дело о саксах, которые вошли в сговор со славянами: решили, что Вихмана и Экберта следует объявить врагами государства, а из остальных пощадить тех, кто захотел бы вернуться к своим. При этом присутствовали также послы от варваров, заявившие, что [их народ] хочет платить дань согласно обычаю, оставаясь на положении союзника[1216], тем не менее, однако, они хотят сами удерживать власть в [своей] стране; они согласны на мир только на таких условиях, в противном случае будут с оружием бороться за свободу[1217]. Император ответил, что никоим образом не отказывается от мира с ними, но предоставить его на любых условиях не может. Разве только они искупят нанесенную ими обиду достойным почитанием и исправлением; и он повел войско в [их] страну, опустошая и предавая огню все [на своем пути], пока, наконец, не раскинул лагерь у реки Раксы[1218], трудной для перехода из-за болотистой местности; [здесь] он был окружен врагами, ибо сзади была дорога, заваленная крепкими деревьями и защищаемая отрядами воинов [противника], спереди находилась река, рядом с рекой болото, а [дальше] воинственные славяне с громадным войском, мешавшие [нашим] действовать и отрезавшие им путь. [Наше] войско было истощено болезнями, голодом и другими лишениями И когда такое [положение] длилось уже много дней, к князю варваров по имени Стойнеф был послан наместник Геро с предложением сдаться императору [на условии], что тогда его примут как друга и не будут испытывать как врага.

54. Геро обладал, конечно, многими хорошими качествами: военным опытом, большим благоразумием по внутренних делах, достаточным красноречием, широкими познаниями; свою рассудительность он сумел показать больше на деле, чем на словах: он был ловок в приобретении и щедр в пожалованиях и — что наиболее важно — проявлял большое усердно в служении господу. Итак, через болото и реку, к которой примыкало болото, предводитель приветствовал варвара. Славянин ответил ему тем же. [Тогда] наместник сказал ему: «Хватит с тебя и того, что ты затеял воину против одного из наших, против слуги моего господина, а не против [самого] господина, моего короля. Каким же должно быть твое войско и каким твое оружие, если ты такое предполагаешь? Если вы [действительно] хоть сколько-нибудь доблестны, если обладаете хитростью и [достаточно] храбры, тогда дайте нам возможность пройти к вам или же вы придите к нам, и пусть тогда на ровном месте будет испытана храбрость воинов». [В ответ на это] славянин, по обычаю варваров скрежеща зубами и изрыгая множество ругательств, стал издеваться над Геро, над императором и над всем [саксонским] войском, зная, что оно из-за многих тягот оказалось в трудном положении. Тогда Геро, раздраженный этим и поскольку был человеком горячего нрава, сказал: «Завтрашний день покажет, храбры ты и твой народ или нет, ибо завтра вы без сомнения увидите, что мы вступим с вами в борьбу». Хотя Геро некогда уже снискал себе славу благодаря своим выдающимся деяниям, тем не менее его [вновь] стали провозглашать как великого и знаменитого за то, что он с [такой] великой славой начал [дело] со славянами, которых называют руанами[1219]. Геро вернулся в лагерь и сообщил то, что услышал. Император же поднялся среди ночи и приказал метанием стрел и другими средствами вызвать [врага] на сражение, делая при этом вид, что [наше] войско якобы хочет перейти реку и болото. Славяне, [после выслушанных] вчера угроз ни о чем другом не думавшие, стали готовиться к битве, всеми силами защищая дорогу. А Геро со своими союзниками руанами вывел из лагеря около тысячи воинов и, в то время как враги ничего не подозревали, быстро построил три моста и послал гонца к императору, вызывая все войоко. Увидев это, варвары устремились навстречу [нашим] отрядам. Поскольку пешим воинам варваров пришлось пройти более длинный путь, [пока] они вступили в сражение, то, ослабленные усталостью, они скоро отступили [перед нашими] воинами и, когда пытались искать спасения в бегстве, без промедления были истреблены.

55. Стойнеф[1220] с конницей, [расположившись] на высоком холме, выждал исхода дела; увидев, что воевавшие на его стороне обратились в бегство, он попытался и сам бежать, однако вместе с двумя своими спутниками был настигнут в роще и, поскольку был утомлен сражением и лишился оружия, нашему воину по имени Госед удалось его обезглавить. Один из спутников [Стойнефа], оставшийся в живых, был взят в плен и вместе с головой и доспехами короля тем же воином был доставлен к императору. Благодаря этому Госед стал известным и знаменитым; в награду за столь славный поступок он получил в дар от императора двадцать мансов[1221] с доходами от них. В тот же день лагерь противника был взят, многие в нем были убиты или уведены в плен; и кровопролитие продолжалось до глубокой ночи. На следующий день голову короля [варваров] выставили в поле, а возле [этого места] обезглавили семьсот пленных, советнику [короля варваров] выкололи глаза, вырвали язык и оставили как бесполезного среди трупов. Вихман и Экберт, сознавая свои злодеяния, ушли в Галлию, бежав к герцогу Гуго[1222].

56[1223]. Император приобретший благодаря многократным победам славу и известность, стал вызывать страх и вместе с тем благосклонность к себе многих королей и[1224] народов, ему приходилось поэтому принимать различных послов, а именно от римлян, греков и сарацин[1225], и получать через них дары разного рода — золотые, серебряные, а также медные сосуды, отличавшиеся удивительным разнообразием работы, стеклянные сосуды, изделия из слоновой кости, вьючные седла различной выделки, благовония и мази различного рода, животных, невиданных до этого в Саксонии, львов и верблюдов, обезьян и[1226] страусов, и окрестные христиане все возлагали на него свои дела и чаяния[1227].

57[1228]. Людольф же, сын императора, поскольку хотел сохранить верность своим друзьям, оставил отечество и отправился с ними в Италию; проведя [в этой стране] почти целый год, он встретил [там] свой последний час, и смерть его нанесла жестокую рану всей державе франков[1229]. Воины устроили его погребение с должными почестями, тело [его] перенесли из Италии в Майнц и похоронили в базилике мученика Албана, чему сопутствовали печаль и рыдание многих пародов. После себя [Людольф] оставил сына[1230], нареченного именем отца.

58[1231]. Послание [с известием] о его смерти было доставлено императору, когда тот находился на войне, так как воевал [тогда] с ротарями, поэтому император пролил много слез[1232], оплакивая смерть сына; в остальном он преданно положился на правителя всех — бога[1233], который до этого заботился о его державе[1234].

59. В это время Вихман, зная, что Саксония свободна от войска, вышел из Галлии, тайно вступил в Саксонию, навестил [там] свой дом и жену, а оттуда снова вернулся на чужбину. Экберту же благодаря вмешательству великого архиепископа Бруно[1235] вновь была возвращена милость.

60. Когда в третий раз войско пошло против Вихмана, последний с трудом заручился доверием Геро и его сына[1236] [с тем, чтобы те] добились [слова] императора, что он [Вихман] снова сможет пользоваться родиной, наследством жены и имперской милостью. Без [всяких] приказании [Вихман] принес «страшную присягу»[1237], что никогда ничего не задумает и не предпримет против императора и державы императора. После принесения присяги его отпустили с миром, и он сам был воодушевлен добрыми обещаниями императора[1238].

61[1239]. После [описанной] битвы с варварами в том же году появились чудесные знамения[1240], а именно; на одежде многих [жителей] обнаружилось изображение креста. При виде этого многих охватил страх за свое здоровье, они боялись несчастья; и большей частью старались исправить свои прегрешения. Были и такие, которые видели в этих знаках на одежде знак проказы и предсказывали, что за этим последует проказа, [которая] поразит многих людей. Более благоразумные считали[1241], что знак креста предвещает благополучие и победу, во что и мы твердо верили[1242].

62[1243]. Сам император тем временем стал недомогать[1244], однако благодаря заслугам святых, которым он оказывал постоянное верное послушание, и особенно благодаря покровительству знаменитого мученика Вита, к которому он обратил свое лицо, он выздоровел от своей болезни и явился миру[1245], как ярчайшее солнце после тьмы, ко всеобщему украшению и радости.

63[1246]. После упорядочения необходимым образом всех дел во Франконии и Саксонии[1247] и у окружающих соседних народов [император], решив отправиться в Рим, прибыл в Лангобардию.

При моих недостаточных способностях мне[1248] не рассказать[1249] [как подобает] о том, как император после двухлетней осады пленил лангобардского короля с женой[1250] и детьми и отправил их в изгнание, как одержал победу в двух битвах над римлянами и завоевал Рим, как подчинил герцогов Беневента[1251], как одолел греков в Калабрии и Апулии, как открыл залежи серебра[1252] в Саксонии и с каким великолепием расширил вместе с сыном свою державу[1253], но, как я упомянул уже в начале моей истории[1254], достаточно[1255] будет, если я буду трудиться с такой же преданностью, [как раньше]. Впрочем, пусть [этот] смиренный труд, [написанный] с великой преданностью, прославит твою[1256] светлость, которую всем на почитание и нам в утешение оставило отечеству величие [твоего] отца и брата[1257]. И что послужило во внутренней войне концом, пусть для книжечки [этой] будет венцом[1258].

64[1259]. Получив прощение на родине, Вихман вел себя спокойно, пока имел надежду на возвращение императора. Но когда возвращение последнего было отложено, он отправился в северные части страны, стремясь якобы снова затеять войну с королем датчан Гарольдом[1260]. Тот же велел [передать] ему, что он понимает, что Вихман без хитрости готов на союз с ним лишь в том случае, если, [воспользовавшись им], сможет убить герцога или кого-либо из князей, в противном, же случае не замедлит повести дело обманным путем. Между тем преступные замыслы [Вихмана] были раскрыты неким проезжим купцом. Некоторые из соучастников [его заговора] были схвачены и, как действующие против государства[1261], осуждены государем. Они кончили жизнь на виселице, сам же [Вихман] вместе с братом едва успели убежать.

65[1262]. Датчане с древних времен были христианами, тем не менее, следуя обычаю отечества, поклонялись идолам. И случилось, что на каком-то пиру в присутствии государя возник спор о почитании богов, когда датчане стали утверждать, что Христос — бог, но имеются и другие боги, более [могучие, чем Христос], так как могут вызывать перед людьми еще большие знамения и чудеса. Против этого [утверждения], выступил один клирик, ныне[1263] ведущий набожную жизнь епископ по имени Попо[1264], который заявил, что единым богом является [бог] отец с единородным сыном, господом нашим Иисусом Христом и со святым духом, а идолы — суть ложные боги. Король Горальд, тот именно, который, как говорят, был скор на слушание и медлителен в беседе, спросил [клирика], не желает ли он сам лично разъяснить свою веру. Тот незамедлительно ответил согласием. Король распорядился взять клирика под стражу до следующего дня. С наступлением же утра он велел бросить в огонь большой кусок железа, а затем приказал клирику во имя католической веры [взять и] нести это раскаленное железо[1265]. Исповедник Христов не колеблясь взял железо и нес его столько времени, сколько угодно было королю: [затем] он показал всем свою руку, оказавшуюся неповрежденной; тем самым он доказал, что католическая вера заслуживает одобрения. [В ответ] на это обращенный [в веру] король распорядился почитать богом одного только Христа, приказал уничтожить идолов у подчиненных народов и с тех пор воздавал должные почести священникам и служителям господа. Но и это заслуженно приписывается доблести твоего отца, ибо благодаря его неусыпной деятельности церковь и церковные служители стали процветать в этих областях[1266].

66[1267]. Итак, маркграф Геро, не забыв о принесенной присяге, видя, что Вихман обвинен, и узнав о [существе] дела, отпустил его к варварам, от которых его [ранее] принял. Охотно принятый ими [Вихман] частыми нападениями стал беспокоить варваров, живших дальше. В двух сражениях он нанес поражение королю Мешко[1268], под властью которого были славяне, которые называются лицикавики[1269], убил его брата и захватил при этом большую добычу.

67. В это же время наместник Геро одержал величайшую победу над славянами, которых именуют лужичане[1270], принудив их к крайнему подчинению; однако [он добился этого] не без большого ущерба, [поплатившись] гибелью [своего] племянника, лучшего мужа, а также других многих благородных мужей.

68. Герцогу Герману подчинились два подкороля[1271], наследовавшие от отцов взаимную вражду; одни [из них] назывался Селибур[1272], другой — Мистов[1273]. Селибур стоял во главе вагров[1274], Мистов во главе ободритов[1275]. Они часто обвиняли друг друга, [наконец] Селибура признали виновным, и герцог присудил его [к уплате] 15 талантов серебра. [Селибур] тяжело воспринял приговор [и] был вынужден поднять оружие против герцога. Но так как войска у него было недостаточно, то, отправив послов, он попросил у Вихмана помощи против герцога. [Вихман] же, не зная для себя ничего более отрадного, чем возможность причинить какую-нибудь неприятность[1276] дяде, срочно прибыл со своими приверженцами к славянину. Как только Вихмаи вошел в город, последний тотчас же был окружен валом [для защиты] от вражеской осады. Войско под предводительством герцога осадило город. Между тем, не знаю — случайно или по [чьему-то] разумному[1277] совету, Вихман с немногими [своими сторонниками] вышел из города, якобы для того, чтобы получить для себя помощь от датчан. Прошло немного дней, в течение которых возникла нехватка в пище для воинов и в корме для скота. Находились такие, которые утверждали, что славяне лишь делают вид, что ведут войну, что [их] война на самом деле не настоящая, что представляется невероятным, чтобы люди, с детства привыкшие к войне, были столь плохо в военном деле подготовлены; они утверждали, что герцог затеял [все] это по своему замыслу, чтобы каким-либо способом одержать верх над племянником и таким образом по крайней мере восстановить благополучное положение на родине и не погибнуть среди язычников. Тем временем горожане, терзаемые голодом и тяжело перенося зловоние скота, вышли все из города. Герцог обратился с суровыми словами к славянину, обвинил его в вероломстве и в негодности его действий, однако получил от него следующий ответ: «Почему же ты обвиняешь меня в вероломстве? Ведь вот благодаря моему вероломству безоружными стоят те, которых ни ты, ни господин твой император победить не смогли». [В ответ на это] герцог промолчал, но тем не менее лишил славянина власти над областью, передав ее сыну его, который раньше был получен им как заложник. Воины Вихмана были подвергнуты различным наказаниям, а добыча, [захваченная] в городе, роздана воинам; у отлитой из меди статуи Сатурна[1278] найденной среди прочего награбленного в городе, [герцог] устроил для народа большое зрелище и [после этого] победителем вернулся на родину.

69[1279]. Вихман, узнав, что город взят и сторонники его потерпели поражение, повернул на восток, снова появился у язычников и повел переговоры со славянами, которых зовут виллинами[1280], [он хотел], чтобы они каким-либо образом вовлекли в войну Мешко — друга императора[1281], что отнюдь не осталось для него [Мешко] тайной. Последний послал [посольство] к королю чехов Болеславу, ибо тот был его зятем[1282], и получил [от него] два отряда конницы. И когда Вихман повел против него войско, он [Мешко] выставил против него прежде всего пеших воинов. В то время как [воины] по приказу [князя] стали постепенно отступать перед Вихмаиом и тот все дальше оттягивался от лагеря, в тыл [ему] была послана конница, [и князь] дал знак отступающим повернуться обратно и наступать на врага [Поскольку и спереди и сзади Вихман оказался стесненным, он попытался бежать, но сторонники обвинили его в предательстве, так как [ведь] он сам подстрекал их к битве, а [теперь] надеется при первом удобном случае легко спастись на коне бегством. [Вихман] вынужден был сойти с коня[1283], пешим вступил в сражение вместе со своими приверженцами и сражался в этот день мужественно, защищаясь с оружием [в руках]. Изнуренный уже голодом и долгой дорогой, которую вооруженный проделал в течение всей ночи, утром с немногими своими [воинами] он вошел в какой-то двор. Его обнаружили вражеские начальники[1284] и по вооружению [его] поняли, что перед ними муж высокого положения, а когда его спросили, кто он такой, тот признался, что он Вихман. Они потребовали от него сложить оружие и затем обешали[1285], что доставят его в неприкосновенности к своему господину и добьются у него, чтобы [Вихман] вернулся невредимым к императору. И хотя [Вихман] попал в крайне тяжелое положение, он, однако, памятуя о своем знатном происхождении и доблести, отказался подчиниться этим людям, но просил их, чтобы они известили о нем Мешко и [сказали], что он хочет сложить оружие и подчиниться ему. Когда те послали к Мешко [известить его об этом], бесчисленная толпа окружила [Вихмана] и стала дерзко на него нападать. Он же, хотя и был изнурен, многих из них, однако, опрокинул на землю и, наконец, схватив меч, передал его знатнейшему из врагов со словами: «Возьми этот меч и отнеси своему господину, пусть он примет его в знак [своей] победы и пусть передаст [своему] другу императору, чтобы тот смог или надсмехаться над повергнутым врагом, или по крайней мере оплакивать родственника». Сказав это, он, насколько мог это сделать, повернулся к востоку, на родном языке обратился с молитвой к господу и отдал милосердию творца душу свою, оттягченную многими горестями и несчастьями. Таков был конец[1286] Вихмана, и таков [был конец] почти всех, кто поднимал оружие против императора, отца[1287] твоего.

70[1288]. Император получил оружие Вихмана и, удостоверившись при этом в его смерти, написал герцогам и [другим] высшим лицам[1289] Саксонии послание такого рода[1290]: «Оттон, августейший император божьей милостью, обращается со всем расположением к герцогам Герману и Тиадорику[1291] и ко всем другим правителям[1292] нашего государства[1293]. По воле бога я здоров и все дела [мои] идут вполне благополучно. Между прочим, к нам прибыли послы константинопольского короля[1294], люди достаточно выдающиеся по своему достоинству, и, как мы узнали, они весьма старались получить мир. Однако по воле божьей, как бы ни обстояло дело, они никоим образом не осмелятся склонить нас на свою сторону войной. В случае, если бы мы выразили несогласие, они отдают [нам] провинции Апулию и Калабрию, которыми до сих пор владели. Если же они подчинятся нашей воле, то мы решили этим летом направить [свою] супругу[1295] с носителем нашего имени[1296] во Францию, а сами отправимся в путь, сопутствуемые господом, через Фраксинат[1297] для сокрушения сарацин [и таким образом прибудем и] к вам. Кроме того, мы желаем, чтобы ротари, которые, как мы слышали, понесли такое поражение, ибо вы знаете, как часто они нарушали верность и какие обиды наносили, не получали от вас никакого мира, Поэтому, обдумав это с герцогом Германом, всеми силами тесните их и положите конец уничтожению их. Если будет необходимо, мы сами пойдем на них. Сын наш на рождество получил корону[1298] от святого епископа[1299] к достоинству [нашей] державы. Написано в Кампаньи близ Капуи в 15 календы февраля». Когда это письмо было прочитано на собрании народу в месте, которое называется Варла[1300], в присутствии князей и многочисленного простого люда, стало ясно, что мир, уже пожалованный ротарям, следует сохранить, чтобы [император] мог вести теперь войну против датчан, так как для ведения одновременно двух войн войска было недостаточно.

71. Император, в достаточной степени доверяя послам греков, направил к условленному месту часть [своего] войска со многими знатными мужами, чтобы им, согласно торжественному обещанию послов, была передана девица[1301] и с почетом приведена к [его] сыну. Однако греки обратились к хитрости своих предков — ведь они испокон веков были господами большинства народов мира[1302], превосходя их не доблестью, а хитростью, — и внезапно напали на не ожидавших и не подозревавших ничего худого людей, разграбили [их] лагерь, многих убили, многих схватили и привели к своему императору в Константинополь. Те же, которые смогли убежать, вернулись к [своему] императору и рассказали, что произошло.

72. А он [император], взволнованный этим обстоятельством и желая смыть с себя это бесчестие, послал в Калабрию, придав им сильный отряд войска, выдающихся [своих] мужей — Гунтера[1303] и Зигфрида[1304], которые не раз уже прославляли себя как во внутренних, так и во внешних делах. Греки же, возгордившись прошлой победой, стали менее осторожными и [поэтому] попали им в руки; бесчисленное множество их было перебито, а тем, которые попали в плен, вырвали ноздри и разрешили вернуться в новый Рим[1305]. Они [Гунтер и Зигфрид] взяли с греков дань в Калабрии и Апулии и, украшенные этой победой, обогащенные взятой у врага добычей, вернулись к императору.

73. Когда народ в Константинополе узнал от своих о неудачном сражении, [то жители этого город;.] восстали против своего императора и с помощью ухищрений его собственной супруги я военного заговора свергли [императора, а] на место господина поставили в империи воина. Поставленный король[1306] немедленно освободил пленных, а девицу с большим войском и богатыми дарами отправил к [нашему] императору[1307]. Последний сразу препроводил ее к [своему] сыну[1308], и когда была отпразднована великолепная свадьба, по всей Италии и Германии[1309] по этой причине настало великое веселие. В то время, как все это происходило в Италии, архиепископ Вильгельм[1310], муж мудрый и рассудительный, благочестивый и ко всем благожелательный, управлял державой франков[1311], которая была вверена ему [его] отцом[1312].

74. Его мать, правда, была чужеземкой, однако происходила из знатного рода. Когда он узнал, что мать императора, по имени Матильда[1313], женщина удивительной святости, начала недомогать, он стал ожидать ее смерти, однако получилось так, что его собственная смерть наступила раньше. И если бы мы захотели что-либо сказать, чтобы воздать хвалу [Матильде], то мы не в состоянии были бы это сделать, так как добродетель этой женщины превосходит все наши способности. Разве сможет кто-либо достойным образом поведать об ее неутомимости в отношении богослужения? Всю ночь мелодии разного лада и рода божественных песнопений наполняли ее келью. Ибо келья ее находилась рядом с церковью, в ней она спокойно отдыхала; каждую ночь, поднявшись, она выходила из нее в церковь, а внутри кельи у дверей ее и на дороге плотным рядом стояли мужчины и женщины и пели, восхваляя и превознося божественную кротость. Находясь в церкви, она проявляла усердие в чтении молитв и в бдении и дожидалась торжественной обедни. Затем она везде выслушивала немощных, навещала [их] по соседству, предоставляла им необходимое, протягивала руку помощи 'беднякам и со всей щедростью принимала пришельцев, которые всегда [здесь] находились; никого она не отпускала без ласкового слова, никого не оставляла без подарка или без необходимой поддержки. Часто она посылала что-либо необходимое [даже] странникам, которых замечала издали из своей кельи. И хотя подобные заботы она несла весьма смиренно и днем и ночью, тем не менее, однако, она не умаляла королевского достоинства и, как пишут, хотя и была всегда как королева окружена народом, однако всегда и повсюду оставалась утешительницей страждущих. Всех домашних слуг и служанок она обучала различным искусствам, а также грамоте, ибо и сама знала грамоту, которую достаточно успешно изучила после смерти короля. И если бы я захотел рассказать о всех ее добродетелях, [то] мне не хватило бы времени, даже если бы я обладал даром красноречия Гомера[1314] или Марона[1315], [то и его для этого] не хватило бы. Итак, достигнув преклонных лет и всеобщего почета, совершив много добрых дел, одарив многих милостыней, раздав все королевские богатства слугам и служительницам божьим, а также беднякам, она во вторые иды марта отдала душу спою Христу. В это же время завершил свой последний день и Бернгард, которого в свое время весь народ провозгласил[1316] самым достойным [сана] священника. Пусть никто не упрекнет нас за то, что мы передали благочестивую молву об этих [людях], а то время как не все с опасностью для истины могли проверить. От некоего отшельника мы слышали, что он, не знаю, то ли в состоянии вдохновения, то ли в явившемся ему видении[1317], наблюдал якобы[1318], как бесчисленное множество ангелов с неописуемой торжественностью возносили на небо душу епископа и королевы.

75. Итак, император, когда ему стало известно о смерти матери[1319], сына, а также некоторых других высоких лиц[1320], — ибо уже раньше умер и Геро, человек великий и могущественный, — решил отказаться от похода во Фраксинат и по завершении дел в Италии остаться на родине. До него также дошел слух, что многие из саксов якобы хотели восстать, но поскольку этот слух был необоснован, мы полагаем, что недостойно о нем и рассказывать[1321]. Император с великой славой покинул Италию и после пленения короля лангобардов, покорения греков и победы над сарацинами — с победоносными отрядами вступил в Галлию, чтобы оттуда пройти по Германии[1322] и отпраздновал, ближайшую пасху в таком знаменитом месте, как Кведлинбург; множество различных народов, собравшись здесь, с великой радостью приветствовали возвращение императора с сыном в отечестве, Однако он оставался там 17 дней, не больше, и выехал оттуда, желая отпраздновать воскресенье господне в Мерзебурге. Печальный проходил он по этим местам, [вспоминая] смерть превосходного мужа, герцога Германа, который оставил у всех людей вечную память о себе благодаря своей рассудительности,) справедливости и удивительной неутомимости как во внутренних, так и во внешних делах. Приняв послов из Африки, которые оказали ему королевские почести и преподнесли дары, он оставил их [послов] у себя. Во вторник перед троицей он прибыл в место по названию Миминлев[1323]. На следующую ночь по обычаю он встал с постели на рассвете и присутствовал на ночном и утреннем богослужении. После этого он немного отдыхал. Затем, отслушав обедню, согласно обычаю роздал милостыню бедным, отведал немного пищи и снова отдыхал в постели. Когда же наступил [обеденный] час, он вышел радостный и веселый и сел к столу, а закончив все свои дела, присутствовал при вечернем богослужении. По окончании евангелических песнопений он почувствовал жар и усталость. Окружавшие его князья, заметив это, усадили его в кресло. Когда он опустил голову, словно уже умирая, они привели его в себя. Попросив причастить его телом и кровью господними и причастившись, он без стона, с величайшим спокойствием испустил последний вздох, в то время как шла божественная служба милосердному создателю всего сущего. Оттуда его перенесли в опочивальню, и так как время было уже позднее, о смерти его объявили народу. Народ много толковал, воздавая ему хвалу и благодарность, вспоминая, с какой отеческой снисходительностью он правил подданными, как освобождал их от неприятеля, как победил орудием гордых врагов — авар, сарацин, датчан, славян, подчинил Италию, а у соседних народов разрушил святилища идолов, воздвиг храмы и призвал священнослужителей[1324]. Рассказывая друг другу много прочего хорошего о нем, парод присутствовал на королевских похоронах.

76. Хотя он[1325] уже и был некогда помазан[1326] на королевство и наречен святой апостольской властью императором, однако с наступлением утра [следующего дня] они стали наперебой, как [это было заведено у них] испокон веков, протягивать руки [к нему], как к единственной надежде всей церкви, как к сыну императора, они обещали [ему] верность н свою помощь против всех врагов и [это обещание] подтвердили военной присягой. Итак, вновь избранный в государи уже всем народом, он перенес тело отца в город, который тот сам пышно построил, с великолепием воздвиг под названием Магдебург. Итак, в майские ноны, в среду перед троицей, скончался император римлян, король народов, оставив по себе на веки многие и славные следы памяти как в духовных, так и в светских делах.