Джинн в вавилонском подземелье

Глава 11 Висячий Вавилонский дворец

Прошла, казалось, целая вечность. Наконец кто-то выпустил Филиппу из трубочки от сигары, в которую ее заточил Изаак Балай-ага. Девочка очутилась одна в необъятной спальне, обставленной так роскошно, как бывает только у королев. Мраморные колонны высились до прихотливого сводчатого потолка, а с него свисали огромные хрустальные люстры. Окна — высотой с целый автобус — были обрамлены тяжелыми портьерами из желтого шелка. Под цвет им были и покрывала на кровати, и обивка на позолоченных креслах. А еще повсюду были белые мраморные статуи младенцев — пухлых, голых, обернутых в простыни или неудобно откинувшихся на огромных морских ракушках. Комната была совсем не в ее вкусе. Лишь одно понравилось Филиппе: запах. Самый чудесный, самый свежий, самый экзотический аромат из всех, что встречались ей прежде.

В спальню лился яркий солнечный свет, и по ворсистому ковру с розовым узором Филиппа устремилась к окну — посмотреть, что же там, снаружи. Но, к своему удивлению, обнаружила, что там ничего нет. За окном не было ни пейзажа, ни хотя бы угла здания, в котором она находилась. Ничего. Только чистый белый свет. Вот это да! Встревоженная Филиппа решила, что такой вид из окна может открываться только во сне, причем не в самом лучшем. Она сильно ущипнула себя пару раз, поскольку в книгах люди всегда так делают, когда хотят убедиться, что все происходит наяву. Нет, пожалуй, она не спит… а жаль. Филиппа бросилась к двери, но дверь оказалась заперта. Тут уж девочка совсем растерялась.

Поначалу Филиппа хотела кричать, орать и колотить в дверь, пока кто-нибудь не придет ей на помощь. Но тут она вспомнила, кто она такая. Собрав всю свою джинн-силу, она произнесла слово-фокус: — ПОПРИТРЯСНООТПРИПАДНОФАНТАПРИСМАГОРИЯ! — и представила себя дома, в Нью-Йорке.

Никакого результата. Странно… Ведь в этой позолоченной клетке достаточно жарко, и она ощущает в себе немалую джинн-силу. Может, сила ее покидает? Ведь уже второй раз за последнее время ей не удается использовать слово-фокус! Первый раз — в поезде, когда ее подвел получение от Нимрода дискримен, а вот теперь не сработав ее собственное слово… Остается только одно ждать. К счастью, Филиппа была очень терпелива. Она устроилась на большой, довольно мягкой кровати и стала ждать.

И вскоре дождалась.

Услышав, что в замке повернулся ключ, Филиппа спрыгнула с кровати и с бьющимся сердцем побежала к двери. Она оказалась лицом к лицу с маленькой, смутно знакомой, похожей на мышку женщиной. Женщина держала в руках серебряный поднос с бутербродами, пирожками, бисквитными пирожными и большим кувшином фруктового сока. Только увидев все эти яства, Филиппа поняла, как же сильно она проголодалась. Однако еще больше, чем есть, ей хотелось узнать, где она и на каком основании ее держат в заточении.

— Эй, здравствуйте, — сказала Филиппа. — Я ведь вас знаю?

Женщина кивнула и поставила поднос на стол. Ее платье, очень дорогое и кичливое, вышло из моды лет сорок назад вместе с кружевными перчатками и нитями довольно потертого жемчуга. В ее волосах была пыль, на зубах — желтизна, на лице — слишком много пудры, а в глазах — столько же разочарования.

— Это правда, мы встречались, — сказала женщина. — На чемпионате мира по джиннчёту, в Нью-Йорке. Я — мисс Угрюмпыль.

— Да, теперь я вспомнила, — сказала Филиппа. — Вы были с Айшой.

— Я — горничная и компаньонка миледи, сопровождаю ее во всех путешествиях. — Выговор мисс Угрюмпыль выдавал в ней уроженку американского юга.

— Тогда, возможно, вы мне скажете, почему меня похитили и привезли сюда, — гневно потребовала Филиппа. — Сюда — не знаю куда.

— Конечно, дорогая, скажу, не утаю. Но прежде позволь сказать тебе кое-что еще. Твое похищение не имеет ко мне абсолютно никакого отношения. Помни, я тебе не враг. Всегда помни. Я готова стать тебе другом и помогать по мере сил и возможностей, если это не противоречит пожеланиям моей хозяйки, от которой я полностью завишу уже сорок пять лет. — Мисс Угрюмпыль попыталась улыбнуться. — Девонька, хочешь попить? Может, соку? Яблочного? Я узнала этот рецепт от мамы, а лучше ее яблочного сока во всей Северной Каролине не было.

— Сначала все объясните, — потребовала Филиппа.

Мисс Угрюмпыль уселась в одно из желтых кресел, которые очень подходили к цвету ее зубов.

— Раз уж ты такая, какая есть, надеюсь, ты не потребуешь объяснений всем чудесам. У джинн все возможно, сама знаешь. — Она осмотрела спальню и удовлетворенно кивнула. — Этот дворец — точная до последней детали копия Осборн-Хауса где королева Виктория жила с тысяча восемьсот сорок пятого года до самой своей смерти, то есть до тысяча девятьсот первого.

— Мы в Англии?

— Позволь, я договорю. Сама Айша родом конечно же из Англии. Она в детстве бывала в Осборн-Хаусе и с тех пор очень его полюбила. Когда много лет спустя Айша стала Синей джинн, она решила, что, раз уж она вынуждена проводить часть жизни в Вавилоне — а мы с тобой сейчас находимся именно в Вавилоне, — она сделает интерьер этого дворца точной копией Осборн-Хауса.

— Но Вавилон в Ираке. Неужели мы сейчас в Ираке?

— Именно. Мы находимся в самом дальнем конце обширного подземелья — таинственной страны Иравотум. — Мисс Угрюмпыль сделала паузу. — Ты, разумеется, слышала о Висячих садах Вавилона. А мы сейчас — в Висячем дворце. Царь Навуходоносор построил его для Иштар, одной из предшественниц Айши. Дворец называют Висячим, оттого что он вроде как висит на краю пропасти. Это еще одна причина, по которой Айша захотела хотя бы внутри обустроить все по-домашнему, словно в викторианской Англии. Она жуть как боится высоты. Ладно, в конце концов, вид дворца — дело не самое важное. Важнее другое. Этот дворец — духовный дом Синей джинн, и она прибывает сюда каждый год в январе, чтобы закалить сердце. — Мисс Угрюмпыль улыбнулась. — Так мы, во всяком случае, называем то, что здесь происходит. Понимаешь, девонька, все знают, что у Айши не сердце, а кремень. У нее и должно быть такое сердце, чтобы вершить суд над всеми джинн на земле. И она закаляет его здесь, в этом дворце. Я не вправе рассказывать, каким образом, но, если бы она не проводила здесь один месяц в году, она стала бы добрейшей старушкой, из тех, что вяжут внукам носки и держат в кармане пряники. А у нашей Айши характер крутой… Но я ее ни в чем не обвиняю — знай я все, что ведомо ей, я, наверно, была бы такой же.

— А какое отношение все это имеет ко мне?

— Неужели не сообразила? На чемпионате в Нью-Йорке меня уверяли, будто с головкой у тебя все в порядке. До сих пор не поняла?

Филиппа покачала головой.

Мисс Угрюмпыль пожала плечами.

— Сама я, понятное дело, ни во что не посвящена. Но я так разумею, что она хочет сделать тебя следующей Синей джинн.

— Что за глупость! — воскликнула Филиппа. — Мне всего двенадцать лет.

— В истории была куча королей и королев, которые взошли на трон еще в подгузниках, дорогая. Ни младость, ни старость в таком деле никогда не считались препятствием.

— Но я не хочу быть Синей джинн, — настаивала Филиппа. — Я отказываюсь.

— Вот и скажи ей об этом. Ей, а не мне. Если хочешь, отведу тебя к ней прямо сейчас. Она тебе все растолкует, ответит на все вопросы, какие у тебя остались.

— Ведите, — твердо сказала Филиппа. — Ведите меня к ней. Чем скорее мы проясним ситуацию тем лучше. Я понимаю, что это — большая честь. Но я просто не готова принять на себя такую ответственность.

Вслед за мисс Угрюмпыль Филиппа вышла из спальни и проследовала по длинным коридорам и вниз, по широкой лестнице. Дом казался пустым, но у Филиппы сложилось впечатление, что здесь полно привидений: она увидела в одной из комнат самостоятельно двигавшийся пылесос, а у подножия лестницы тряпка сама полировала деревянные перила. Заметив тревогу Филиппы, мисс Угрюмпыль объяснила, что вся прислуга Айши невидима.

— Из всей свиты в Вавилоне я — единственная, кого можно видеть живьем, — сказала она Филиппе. — С обычными слугами, хочешь не хочешь, приходиться разговаривать. А на невидимок можно не тратить время. Так что они куда удобнее. Старушка не прочь их иногда слышать, но видеть не желает.

— Но сами-то они не возражают?

— Им хорошо платят, — покачала головой мисс Угрюмпыль. — Здесь они просто выполняют свою работу, а выйдя из замка, снова становятся видимыми. Ничего предосудительного мы с ними не делаем.

— Я бы никогда не смогла привыкнуть к невидимым слугам. — Филиппу даже передернуло. — Они же люди, в конце-то концов. Нет, я бы тут жить не смогла.

— Тебе и не надо ни к чему привыкать, — сказала мисс Угрюмпыль. — Когда дворец станет твоим, ты сможешь все тут переделать по-своему, в любом стиле: хочешь — современный минимализм, хочешь — готику, хочешь — шестидесятые, или рококо, или… Короче, на твой вкус. А можешь даже вернуть замку первоначальный облик, как в древности. Суть в том, что тебя никто не заставляет жить в таких хоромах. Мне самой не доводилось сидеть ни в лампе, ни в бутылке — Айша говорит, что я бы этого не пережила, — но я полагаю, что принцип почти такой же.

Филиппа замотала головой:

— Я ни за что не стану тут жить, даже если устроить вместо дворца пятизвездочный отель «Времена года».

— Айша и в этом дворце имеет все, что пожелает. Зачем ей слуги, если она сама может всем себя обеспечить? Новейшие книги, фильмы, свежие газеты, лучшая в мире еда и вина. В остальном она полностью полагается на меня. Без ложной скромности скажу, что мы стали весьма близкими подругами.

Они вошли в огромный белый зал, который напоминал уже не покои королевы Виктории, а приемную индийского махараджи. Мисс Угрюмпыль пояснила:

— Виктория правила не только Великобританией, но и Индией. Что и нашло свое отражение в убранстве этого зала. Он называется Дурбар, на тамошнем языке это слово означает большое сборище. Я-то в Индии не была. Но слышала, что красота там неописуемая. И этот зал, согласись, великолепен.

— А откуда вы сами родом, мисс Угрюмпыль?

— Из Гринвилла. Это в Северной Каролине. Мечтаю когда-нибудь туда вернуться.

— Вы давно не были дома?

— С тех пор, как начала работать на Айшу. Значит, сорок пять лет.

— Вы не были дома сорок пять лет?

Мисс Угрюмпыль задумчиво кивнула.

— Но почему вы не возьмете отпуск?

Они уселись около окна, из которого, как и в спальне, не открывалось никакого вида, только лился все тот же яркий и густой свет.

— На этой работе отпуск не положен, — сказала мисс Угрюмпыль. — Это указано в нашем договоре с Айшой, который я подписала, поступая на службу. Другое условие состояло в том, что я не имею права просить о повышении зарплаты. То есть вначале я могла попросить любую зарплату, самую невероятную, но потом она уже не могла повыситься. Никогда. Я попросила пятнадцать ты долларов в год. В пятидесятых годах пятнадцать тысяч в год были настоящим богатством. Я думала заработаю на спокойную старость, да еще с лихвой. А сейчас-то это что? Тьфу, а не деньги. Но я не смею просить о повышении. И об отпуске не заикаюсь.

— Почему же не попробовать перезаключить контракт на новых условиях?

Мисс Угрюмпыль покачала головой:

— Во-первых, Айша — человек жестокосердный. Она никогда не согласится. А во-вторых, она обещала мне, что, если я не нарушу наше первоначальное соглашение, в один прекрасный день она дарует мне три желания. Прямо как в сказке. Три желания! Только вообрази! — Она застенчиво улыбнулась. — Вот я и воображаю. Жду. Придумываю, что можно пожелать, когда настанет этот прекрасный день.

Заметив на лице Филиппы сочувствие, мисс Угрюмпыль сказала:

— Зря ты меня жалеешь. Дома, в Гринвилле, никакого волшебства не было. Только суровая действительность. А мне ничегошеньки, кроме волшебства, и не нужно. — Она опять улыбнулась. — Разве это плохо?

— Это как посмотреть… — Филиппа задумалась. — Но мне все-таки кажется, что вы потратит, все эти годы впустую, мисс Угрюмпыль. Ради чего? Ради мечты? Жить-то надо настоящей жизнью.

— Тебе легко говорить, — заспорила мисс Угрюмпыль. — Ты — джинн. Можешь делать все, что хочешь…

— А ведь она права.

Филиппа подняла глаза и увидела Айшу — под потолком, на галерее, которая напомнила девочке церковные хоры с органом.

— Ты можешь изменить мир, в котором живешь, Филиппа, — сказала Айша. — А для нее, как для любого мундусянина, настоящая жизнь — это всего лишь действительность. Просто дерево или просто камень. И в сердце они эту действительность не впускают. В их сердцах живут мечты. Да-да, люди мечтают сердцем, а не разумом. Впрочем, ты во всем разберешься сама. Когда проведешь здесь достаточно времени.

— Я не хочу проводить здесь время, — отрезала Филиппа. — Я хочу домой. Мне лестно ваше предложение, Айша, честное слово. Но это не для меня.

— Это не то предложение, от которого можно отказаться, — сказала Айша, спускаясь по маленькой лестнице. На ней было синее шелковое платье с высоким цветистым воротничком. В руках она, как всегда, держала сумочку. Из рукава торчал носовой платок — Боюсь, в данном вопросе выбора у тебя нет. В течение многих лет я искала для себя достойную преемницу. И я ее нашла. Когда я покину этот мир — что, по счастью, случится уже очень скоро, — ты примешь бразды правления, Филиппа. Ты станешь Синей джинн Вавилона.

— Я убегу. Вы меня тут не удержите. Я не дамся.

— Куда же ты убежишь? — Айша говорила тихо, почти шепотом, но ее челюсти смыкались так жестко… а в голосе и в пронзительном взгляде была такая сталь… — Ты даже не знаешь, где находишься. А если бы знала, вряд ли рискнула бы замышлять побег. Ирак опасен сам по себе, но это ничто по сравнению с опасностями, с которыми можно столкнуться здесь, в Иравотуме.

— Где? — Филиппа нахмурилась. Она слышала об Ираке. И об Иране. Эти страны сейчас у всех на устах. Но об Иравотуме она впервые услышала от мисс Угрюмпыль. И вот теперь — от Айши.

Айша взяла Филиппу за руку и провела по залу Дурбар к одному из огромных окон, откуда по-прежнему лился густой белый свет. Но стоило Айше коснуться стекла, оно словно очистилось, и Филиппа увидела, что дворец стоит перед глухим, непроходимым лесом.

— Это и есть Иравотум, — сказала Айша, — место дурных и злых желаний. Когда люди мечтают о чем-то плохом и их мечты сбываются, плоды их желаний стремятся сюда в надежде, что их исправят. Как раз сегодня утром я увидела у ворот полу-скунса-получеловека. Выяснилось, что мать этого бедного существа однажды сказала вслух: «хочу ребенка — все равно какого, пусть даже будет похож на скунса». А рядом оказался джинн. И ее желание осуществилось. Она родила того, кого пожелала. Полускунса-получеловека. — Айша холодно улыбнулась. — Будь осторожна со своими желаниями. Они могут осуществиться.

— Какой джинн посмел выполнить такое желание? — спросила Филиппа.

— Не каждый практикующий джинн так же добр и хорош, как твой дядя Нимрод. Среди нас есть любители сыграть с мундусянами какую-нибудь злую шутку. С другой стороны, бывают случаи, когда даже добрый джинн может осуществить желание невольно, сам того не подозревая. Старые джинн, например, иногда делают это во сне. Их разум спит, а в итоге рождаются монстры. Чудовища. А иногда юные и неопытные джинн претворяют желания в действительность с весьма пагубными результатами. Мы называем это бессознательным выполнением желаний. Кажется, ты и сама с этим сталкивалась?

Филиппа кивнула. Такой случай с ней действительно был — в самолете, когда они летели из Нью-Йорка в Лондон.

— Все плоды этих желаний здесь, и если ты по глупости высунешь нос из дворца, ты непременно с ними столкнешься. — Айша дотронулась до оконного стекла, и чаща скрылась из виду. Окно снова превратилось в белый светящийся экран.

— Почему вы им не поможете? — спросила Филиппа.

— Такими их сотворила не я, — сказала Айша. — Кроме того, их жизнь обычно коротка. В конечном счете их непременно поглотит чудовище по имени Оптарык. Это могучий монстр, который выполз из спящего сознания самой Иштар. Так что мне нет необходимости вмешиваться. Но, скажу совершенно искренне, их судьба мне в высшей степени безразлична.

— Это — еще одна серьезная причина, по которой я никогда не смогу занять ваше место, — настойчиво продолжала Филиппа. — Я на вас ни капельки не похожа. Я не из тех, кто стоит в стороне и позволяет людям страдать. Я пытаюсь им помочь.

— Не похожа? — Синяя джинн улыбнулась. — Ты очень похожа на меня, гораздо больше, чем думаешь, Филиппа. Именно поэтому я тебя и выбрала.

— Сколько бы я ни проторчала в этом дурацком месте, я никогда не стану такой злой, как вы.

— Не злой. Безразличной. Это не одно и то же.

— Я думаю, быть безразличной ничуть не лучше, чем быть злой.

— Поживем — увидим, — сказала Айша. — К счастью, закалка твоего сердца не займет слишком много времени. Скоро ты станешь такой же жестокосердной, как я. Тогда мы сможем вернуться на мою виллу в Берлин. Тебе понравится Берлин. И оставшееся время — то время, что осталось мне на этом свете, — мы будем отлично между собой ладить.

— Ни за что! Вы и так выглядите, словно вам тысяча лет, а проживете, наверно, еще тысячу, ужасная вы женщина! И ладить с вами я не собираюсь, особенно после того, что случилось на чемпионате по джиннчёту. Ведь это сделали вы, правда? Это вы перевернули кости! И заставили меня сознаться в том, чего я не делала!

— Ты почти права. Я действительно подменила коробку и перевернула кости. А в твое тело временно вселился Изаак Балай-ага, он и отвечал на мои вопросы.

— Да, но и его заставили тоже вы!

— О, я его не заставляла. Я ему приказала. Это не одно и то же. В сущности, у него не было выбора, поскольку он прекрасно знал, что его ждет, если он ослушается.

— Но почему? Почему вы так со мной поступили?

— По многим причинам. С одной стороны, я хотела посмотреть, как будет реагировать на твое унижение Мими де Гуль. Годятся ли ее интеллектуальные качества для того, чтобы быть следующей Синей джинн. И ее поведение меня, мягко скажем, не вдохновило. Во-вторых и в-главных, я хотела проверить силу твоего характера. Убедиться, что, несмотря на неудачу на чемпионате, ты решишься взять на себя высокую миссию, которую вам предложит Нимрод, — попробовать вернуть «Гримуар Соломона» на службу всем джинн. Иными словами, я хотела посмотреть, ставишь ли общие интересы выше собственных. — Она пожала плечами. — И ты успешно выдержала проверку, дитя мое. Ты ведь здесь, не так ли?

— Я вам не дитя, — возмутилась Филиппа. — Я уже не маленькая. И не смейте мне покровительствовать, вы, старая ведьма!

Айша переглянулась с мисс Угрюмпыль и кивнула.

— Хорошо, — сказала она. — Началось.

— Что началось? — вскинулась Филиппа.

Айша села и сложила руки на груди.

— Эдемский сад был расположен совсем близко отсюда. Большинство из тех, кто читал историю Адама и Евы, помнит, что там росли два дерева: Древо Познания Добра и Зла и Древо Жизни. В некоторых версиях этой истории упоминается и третье дерево, Логос. Некоторые называют его Древом Разума, некоторые — Древом Логики. Сама я предпочитаю Логику, ибо она существует вне знания о добре и зле. Логика должна поддерживать только самое себя, Филиппа. Все остальное бессмысленно.

— Какое отношение это имеет ко мне?

— Все здесь связано с этим деревом. Воздух, который ты вдыхаешь, наполнен ароматом его цветов, и в это время года он особенно силен. Мы пользуемся маслом этого дерева, когда готовим пищу. Яблочный сок мисс Угрюмпыль сделан из плодов Древа Логики, выросших в нашем саду. Его соки — через корни — проникают даже в воду, Которую мы пьем…

Филиппа недоверчиво покачала головой:

— Я вам не верю.

— Задай-ка себе вопрос, дорогая. Разве хорошая, вежливая девочка, с которой я познакомилась в Нью-Йорке, стала бы обзывать меня старой ведьмой? Что-то я сомневаюсь.

— Значит, я не буду пить яблочный сок, — сказала Филиппа.

— Пусть так. Но даже джинн должны дышать, Филиппа. И ты не станешь обходиться без воздуха, если не хочешь задохнуться и заболеть.

— Заболеть — намного более приятная перспектива, чем стать такой, как вы, — вызывающе сказала Филиппа и направилась к двери.

— Ты можешь ходить по всему дворцу и садам, где вздумается, — промолвила ей вслед Айша. — Если тебе что-нибудь понадобится, просто сними телефонную трубку. Один из наших многочисленных невидимых слуг принесет то, в чем ты нуждаешься. Если какая-то дверь оказалась заперта, это не преграда и не запрет, это делается, чтобы защитить тебя от нежелательных и неприятных встреч, поскольку ты еще молода и тебя легко испугать. Помни об этом в первую очередь. Ты находишься в Иравотуме, а не в Америке и даже, в сущности, не в Ираке. Здесь нельзя верить собственным глазам, потому что это древнее, как пирамиды, место и здесь происходит много очень странных вещей. Особенно в саду. Так что будь осторожна, дитя мое. Будь осторожна.