Дживс и феодальная верность

6

Ночь я провел «в узилище зловонном» ^{[ …в узилище зловонном.- Слова из посмертно опубликованного стихотворения Р. Бернса (1759-1796) «Письмо Эзопа к Марии».]}, как сказал поэт, и наутро, чуть свет, был доставлен в полицейский суд на Винтон-стрит, где мне предъявили обвинение в «нападении на служителя закона и в воспрепятствовании исполнению им служебного долга» – выражение, на мой взгляд, емкое и по существу. Я был жутко голоден и небрит.

С мировым судьей этого района я прежде не встречался, как правило, я пользовался услугами его конкурента в районном суде на Бошер-стрит. Но Барми Фодеринг-Фиппс, познакомившийся с ним как-то в новогоднюю ночь, предупреждал, что с ним лучше дела не иметь, и теперь я в этом лично убедился. Мне даже подумалось, пока я слушал из уст пострадавшего фараона сагу о моем прегрешении, что Барми, обозвавший этого законника непробиваемым болваном с отдельными наиболее отталкивающими чертами испанского инквизитора высших степеней, скорее недооценил его в этом качестве, чем переоценил.

Вид старого негодяя мне сразу не понравился. Он дышал ядом. Выражение его лица, если это можно назвать лицом, по ходу повествования становилось все мрачнее и беспощаднее. Он то и дело бросал на меня сквозь пенсне свирепые взоры, и даже самый подслеповатый зритель не мог бы не заметить, что все его симпатии – на стороне полицейского, а на роль мальчика для побоев выдвинут задержанный Гэдсби. Мне становилось все яснее, что задержанный Гэдсби сейчас получит по первое число и хорошо, если не угодит на остров Дьявола. [Остров Дьявола. – Скалистый остров у берегов Французской Гвианы, куда до 1953 года отправляли преступников на каторгу.]

Тем не менее, когда полицейский договорил свое «J'accuse» [«Я обвиняю» (франц.) - слова-рефрен из знаменитой статьи Э. Золя в защиту Дрейфуса в связи с судебным процессом 1894-1906 гг.] и меня спросили, желаю ли я что-нибудь сказать, я приложил старания. Да, признал я, в тот вечер, о котором речь, я действительно вытянул ногу, в результате чего констебль полетел вверх тормашками, но сделано это было случайно, без задней мысли. Просто у меня затекла нога от долгого сидения за столиком, и захотелось расслабить мышцы.

– Знаете, как иной раз бывает, хочется размяться,- пояснил я.

– Думаю, вы у меня получите возможность поразмяться вдоволь, притом в течение длительного времени,- посулился судья.

Сразу угадав в этом шутку, я от всей души расхохотался, желая показать, что с чувством юмора у меня все в порядке. Пристав из глубины зала сразу рявкнул: «Тишина в зале!» И напрасно я пытался втолковать ему, что меня рассмешило остроумие его чести, он только опять на меня зашикал. А тут и его честь еще раз всплыл на поверхность.

– Однако,- пробурчал он, поправляя пенсне на носу,- учитывая вашу молодость, я склонен проявить снисхождение.

– Вот и роскошно! – обрадовался я.

– Роскошно – не роскошно, а штраф десять фунтов. Следующий!

Я заплатил мой долг перед Обществом и двинул домой.

Когда я возвратился под родимый кров, Дживс был занят домашними делами, отрабатывая свое еженедельное жалованье. Он скосил на меня вопрошающий глаз, и мне стало ясно, что ему от меня причитаются объяснения. Его наверняка удивило, что спальня пуста и постель не смята.

– Небольшие трения со служителями закона, Дживс,- сообщил я ему.- Что-то вроде того, как «Юджин Арам в наручниках шел, / И два стража шли по бокам». [ …два стража шли по бокам.- Цитата из стихотворения Т. Гуда «Сон Юджина Арама» (1829), где описывается арест убийцы.]

– Вот как, сэр? Весьма неприятно.

– Мне это совсем не понравилось, а вот судья, с которым я сегодня утром обсуждал этот случай, получил уйму удовольствия. Я привнес луч света в его сумрачную жизнь. Вы знали, что полицейские судьи – великолепные комики?

– Нет, сэр. Этот факт мне неизвестен.

– Представьте себе некое подобие Граучо Маркса и попадете в самую точку. Шпарил шутку за шуткой, и все на мой счет. А я выступал в роли Простодушного, и мне это совсем не доставляло удовольствия, тем более, не дали завтрака, вернее, ничего такого, что сознательный гурман согласился бы признать завтраком. Вы когда-нибудь проводили ночь в застенке, Дживс?

– Нет, сэр. В этом отношении мне повезло.

– Там у человека разыгрывается такой аппетит! Так что поспешите на подмогу, если вы не против, и беритесь скорее за сковородку. Яйца в доме есть, надеюсь?

– Есть, сэр.

– Мне понадобится с полсотни и, пожалуй, такое же количество фунтов бекона. И тосты. Четырех батонов, я думаю, хватит, но будьте наготове подать еще, если понадобится. Да, и кофе. Скажем, шестнадцать кофейничков.

– Очень хорошо, сэр.

– А вы после этого, конечно, поспешите к «Подсобнику Ганимеду»,- не без горечи заметил я,- чтобы записать мои злоключения в вашу клубную книгу?

– Боюсь, сэр, у меня нет выбора. Я должен. Правило номер одиннадцать чрезвычайно строгое.

– Что ж, должны так должны. Я совсем не хочу, чтобы вас выволокли в середину каре с дворецкими по сторонам и срезали у вас пуговицы с пиджака. Кстати, о клубной книге. Вы уверены, что в ней нет ничего на букву «Ч» про Чеддера?

– Ничего, кроме того, что внесено мною вчера, сэр.

– Н-да, от этого проку мало,- вздохнул я.- Не скрою от вас, Дживс, что Сыр Чеддер представляет теперь для меня серьезную опасность.

– Неужели, сэр?

– Я надеялся, что, может быть, у вас там найдется что-нибудь такое, чем можно было бы заклепать его орудия. Но, конечно, раз нет, значит нет. Ладно, несите сюда мой завтрак, да поживее.

Минувшей ночью я почти не спал на дощатом ложе, какие гестапо на Винтон-стрит предоставляет для удобства своих клиентов, поэтому, насытившись, я завалился в постель. Мне, как Ролло Биминстеру, хотелось все забыть. И было уже сильно за полдень, когда телефонный звонок вырвал меня из объятий глубокого сна. Чувствуя себя неплохо освежившимся я нырнул в халат и подошел к аппарату.

Это оказалась Флоренс.

– Берти? – пискнула она.

– Как? Вы же собирались сегодня в Бринкли.

– Сейчас отправляюсь. Я позвонила узнать, что с вами было вчера после моего ухода?

Я рассмеялся горьким смехом.

– Приятного мало,- ответил я. – Меня загребла полиция.

– Но вы же говорили, они не арестуют.

– Вообще нет. Но арестовали.

– А сейчас вы в порядке?

– Заметно осунулся.

– Не понимаю. Почему вас арестовали?

– Длинная история. Вкратце говоря, я понял, что вы решили покинуть помещение, смотрю, за вами следом во всю прыть несется фараон, я выставил ногу, он споткнулся, ну, и утратил к преследованию всякий интерес.

– Господи милосердный!

– Мне подумалось, что так будет правильно, потому что еще мгновение, и он ухватил бы вас сзади за брюки. Он, конечно, этого не стерпел, и в итоге я провел ночь в тюремной камере, а утром имел малоприятный разговор с мировым судьей в полицейском участке на Винтон-стрит. Впрочем, сейчас я уже почти совсем отдышался.

– О, Берти!

Она, похоже, растрогалась и дрогнувшим голосом сказала мне «спасибо», а я ответил, что не стоит благодарности. Тут она вдруг охнула, как будто получила кулаком поддых на уровне третьей жилетной пуговицы. И переспросила:

– Винтон-стрит, вы сказали?

– Да.

– Ах, Боже мой! Вы знаете, кто там судья?

– Затрудняюсь вам сказать. Мы не обменялись визитными карточками. На суде мы звали его запросто «Ваша честь».

– Это дядя д'Арси Чеддера!

Я чуть не чертыхнулся то изумления.

– Ей-богу?

– Ей-богу.

– Тот, что любит суп?

– Тот самый. Можете себе представить, что было бы, если бы вчера вечером я у него обедала, а сегодня утром предстала бы перед ним, задержанная полицией!

– Да, неловко. Не найдешься, что сказать.

– Д'Арси бы мне этого не простил.

– Не понял.

– Он бы расторг помолвку.

– То есть как?

– Что – как?

– Как бы он расторг помолку? Она ведь уже расторгнута? Флоренс засмеялась, как говорится, нежным серебристым смехом.

– О, нет. Сегодня утром он позвонил, взял назад все, что было сказано, и получил мое прощение. С сегодняшнего дня он отпускает усы.

У меня – гора с плеч.

– Замечательно! – говорю.

Тут она завздыхала: «О, Берти!», «Ах, Берти!», я спросил, о чем она, и она объяснила, что вздыхает, поскольку я так рыцарствен и щедр.

– Мало кто еще из мужчин, испытывая ко мне такие чувства, был бы способен вести себя так.

– Да ну, пустяки,- говорю я.

– Я страшно тронута.

– Забудьте. Так, значит, у вас с ним опять мир и любовь?

– Да. Смотрите, не проговоритесь ему, что я была вчера с вами в ночном клубе.

– Конечно, конечно. Ни полслова.

– Д'Арси ужасно ревнив.

– Мне это известно. Он ничего не узнает.

– Уж пожалуйста. Даже если бы он только проведал, что я сейчас разговариваю с вами по телефону, с ним и то случилась бы истерика.

Я хотел было снисходительно рассмеяться в ответ и возразить, что это, как выражается Дживс, сугубо маловероятно, откуда бы Сыру узнать, что мы тут чешем языки, как вдруг я краем глаза заметил у себя в поле зрения некий крупный предмет. Я слегка повернул голову и убедился, что этот кр. пр. на самом деле – могучая фигура д'Арси Чеддера собственной персоной. Я не услышал дверного звонка и не видел, как он вошел, но это, несомненно, был он – опять явился моему взору, точно проживающее по здешнему адресу привидение.