Дживз уходит на каникулы

ГЛАВА 16

Через некоторое время, выбравшись на землю, мы отправились домой в сопровождении Бобби, издавая при ходьбе характерные чавкающие звуки, словно пара солдат из армии Наполеона, отступающих из Москвы. По дороге нам повстречалась тетушка Далия: на ней была шляпа из того рода шляп, которые вполне можно использовать как корзинку рыболова. Тетушка возилась в цветочной клумбе возле теннисной лужайки. Пару мгновений она безмолвно созерцала нас, затем издала восклицание, неприемлемое, учитывая, что с нами была женщина: тетушка много нахваталась этих восклицаний в молодости у своего друга-Нимрода [В ветхозаветной мифологии — богатырь и охотник.]. Облегчив таким образом свою душу, она добавила:

— Что там вообще у вас произошло? Только что тут проходил Уилберт Крим, мокрый до ушей, теперь с вас льет ручьями. Вы что, играли в водное поло в одежде?

— Не то, чтобы водное поло, скорее это демонстрация одежды жаркого сезона. Но это долгая история, а сейчас самое разумным для Киппера и меня будет разойтись по комнатам и надеть сухие модели, дабы продолжить беседу с тобою позднее: и то и другое доставит нам истинное удовольствие.

— Но самое интересное, что я видела Апджона: он был откровенно ненамокший. Как это понять? Он что, вышел сухим из воды?

— И отправился к телефону переговорить со своим адвокатом, — сказал я: оставив Бобби для дальнейших объяснений, мы продолжили отступление. Я вернулся в комнату и сняв с себя влажный слой одежд, облачился в сухую фланель, и тут кто-то постучал в дверь. Гостеприимно распахнув ворота, я лицезрел на пороге Бобби и Киппера.

Первое, что я заметил, это отсутствие мрачного выражения на их лицах, которое было бы вполне естественно, учитывая происшедшее буквально четверть часа тому назад. Я подумал, что, может быть, в силу того, что англичане, а особенно некоторые англичанки, с бульдожьим упрямством не желают мириться со своим поражением: может быть эта парочка англичан решила повторить заход? Именно об этом я и спросил у них.

Ответ был отрицательный. Киппер, сказала, что нет, нет никакой возможности заставить Апджона снова вернуться на озеро, а Бобби добавила, что это было бы бесполезно, потому что я все равно все испортил.

Меня это, конечно, задело.

— Что значит, испортил?

— Ты опять бы запутался в собственных ногах и свалился в воду, как и в первый раз.

— Я прошу меня извинить, — возразил я, пытаясь сохранить галантность в выражениях, как всякий благородный англичанин, который лается с дамой. — То, что ты говоришь, абсолютно не соответствует истине. Я не путался в собственных ногах. То, что я упал в пруд, было божьим провидением, а если точнее, у меня под ногами запуталась такса. Если уж кого и винить, так это Филлис, эту дуру: она притащила Агустуса и начала называть его всякими ласковыми именами. Конечно же его это весьма разозлило, а собака доконала.

— Да-да, — сказал Киппер, — он всегда оставался мне верным другом. — Берти совершенно не виноват, дорогая. Что там ни говори, но таксы та самая порода собак, об которых все время спотыкаешься. Я думаю, что в данном случае Берти ничем не запятнал своей репутации.

— А я так не думаю. — сказала Бобби. Впрочем, что теперь говорить.

— Действительно, давайте забудем про это. Тем более, что твоя тетушка, Берти, предложила план, ничем не хуже прежнего, а может даже и лучше. Она рассказала Бобби о том, как Боко Фитлверт пытался восстановить отношения с твоим дядюшкой Перси, и ты был молодец, что предложил, чтобы пойти к своему дядюшке и обозвать его всякими нехорошими словами, тогда бы Боко, стоявший под дверьми, смог бы войти и встать на его защиту, обелив таким образом себя в глазах твоего дядюшки. Ты же помнишь такой случай?

Я вздрогнул. Я очень хорошо помнил этот случай.

"Тетушка считает, что то же самое можно проделать с Апджоном, и я думаю, она совершенно права. Я думаю, ты представляешь, что испытывает человек, узнающий в один прекрасный день, что у него есть истинный друг, некто, кто считает тебя самым-самым и кто не позволит другим и слова сказать против тебя. Разве это не трогательно. И если прежде этот человек относился к этому некто предосудительно, он обязательно перестанет так думать. И наверняка у него рука не поднимется, чтобы как-то навредить своему новому другу. Именно так начнет относиться ко мне Апджон, Берти, когда я войду в комнату и встану на его защиту в то время, как ты будешь называть его всеми нехорошими словами, какие только знаешь. Этому ты можешь поучиться у своей тетушки. Она увлекалась охотой, а охотники употребляют много всяких крепких словечек, когда прикрикивают на своих собак. Попроси, чтобы она составила тебе перечень таких выражений в письменной форме.

— Берти это не понадобится, — вмешалась Бобби. — У него наверное и так богатый запас.

— Конечно. Он же рос возле своей тетушки. Ну вот, Берти, таков наш план. Ты должен подобрать удобный момент, загнать Апджона в угол и накинуться на него…

— А он от страха заберется с ногами в кресло…

— …и грозить ему пальцем и наносить ему оскорбления. И когда он рухнет под потоком твоих ругательств и станет молить Бога, чтобы пришел добрый человек и вмешался и прекратил его мучения, тут войду я, предполагается, что я все слышал. Бобби предложила, чтобы я тебя ударил, но я думаю, что это будет выглядеть неестественно. Ведь нас связывало слишком много лет дружбы. Так что я просто пристыжу тебя. Я скажу: «Вустер, я потрясен до глубины души. Я не могу позволить, чтобы ты разговаривал подобным образом с человеком, которого я так уважал: этот человек был директором начальной школы, в которой я провел лучшие годы своей жизни. Ты забываешься, Вустер.» И тогда ты, пристыженный, выбегаешь из комнаты. Апджон тронут до глубины души, он начинает благодарить меня, он спрашивает, не может ли он в свою очередь что-нибудь сделать для меня.

— И все же я думаю, что тебе стоит ему треснуть.

— Войдя таким образом к нему в доверие…

— Да, я бы треснула.

— Войдя к нему в доверие, я поворачиваю наш разговор в нужное русло и напоминаю ему об его иске.

— … Разочек — в глаз…

— Я скажу ему, что я читал последний выпуск «Сездей Ривью» и что его прекрасно можно понять в его желании потребовать от журнала компенсации, но «но не забывайте, мистер Апджон», — скажу я, — «если журнал подобный этому терпит большие убытки, он прибегает к сокращению штата, и в таком случае он конечно же избавляется от самых молодых своих журналистов. Ведь вы же не хотите, чтобы я остался без работы, мистер Апджон?» Тут он вскакивает, он крайне удивлен: «Как, разве вы работаете в Сездей Ривью?» «Да, на настоящий момент, пока — работаю. Но если вы не заберете иск, мне придется торговать карандашами в подземном переходе.» Это будет самый важный момент в нашем разговоре. Я смотрю ему прямо в глаза, я вижу, что он хочет получить свои пять тысяч, и на какое-то мгновение он сомневается. Но его лучшие качества берут верх. Взгляд его теплеет. Может быть даже навернется скупая слеза. Он жмет мне руки. Он говорит, что конечно же ему ничего не стоит отсудить эти пять тысяч, но он ни за что на свете не посмеет испортить жизнь человеку, который спас его от такого негодяя как Вустер. Все кончается благополучно, и мы вдвоем отправляемся в буфетную к Сордфишу, чтобы распить бутылочку портвейна, может быть мы даже заключим друг друга в дружеские объятия. И в этот же вечер он напишет своему адвокату, что отзывает иск. У тебя есть ко мне вопросы?

— У меня нет. Ведь он же не знает, что именно ты написал эту рецензию. Там же нет твоей фамилии.

— К счастью, статья была редакционная.

— Лично я не вижу погрешностей в твоей сценарии. Ему придется отозвать твой иск.

— Конечно, ничего удивительного. Нам остается только выбрать время и место действия для Берти.

— Сейчас в самый раз.

— Но как мы узнаем, где сейчас Апджон?

— Он в кабинете мистера Траверса. Я видел его, через французское окно.

— Прекрасно. Итак, Берти, если ты готов…

Может быть, вы обратили внимание, что под конец я выпал из разговора, так как передо мной начал открываться весь ужас ситуации. Я знал, что не отвертеться, так как нормальный человек на моем месте ответил бы категорическим отказом. Но я, согласно кредо Вустеров, должен был помочь другу. Даже если для того, чтобы спасти друга детства от горестной участи продавать на улице карандаши (хотя, на мой взгляд, апельсины — более безбедный вариант), даже если для этого мне придется грозить пальцем перед носом Апджона, обзывая его при этом на чем свет стоит, то я готов. Может, на этой почве я поседею, но ведь я Вустер до корней волос.

Итак, я хрипло пробормотал «Отлично», но при этом я с ужасом представил себе Апджона, сбрившего усы. Когда же мы отправились к месту событий, Бобби приговаривала, что я настоящий герой, а Киппер волновался, не болит ли у меня горло. Но все это слабое средство: ведь нервные клетки Вустеров не восстанавливаются.

Кабинет дядюшки Тома был местом, куда я старался не заходить во время своих визитов в Бринкли. Всякий раз, когда дядя заполучал меня в этом интерьере, он поднимал свою любимую тему про старое серебро. И с другой стороны, на свежем воздухе появлялась надежда, что если он заполучит меня, то на какую-нибудь другую тему. Последний раз я посетил святая святых моего дядюшки год назад, и только теперь, когда я открыл дверь и вошел туда, я заметил поразительное сходство этой комнаты с директорским кабинетом Обри Апджона. Когда же я увидел его самого, сидящего за столом, я почувствовал, что хладнокровие мое сменилось ледяным ужасом. И вот тут-то я обнаружил-таки одно упущение в нашем плане: нельзя войти в комнату и начать обзывать кого бы то ни было просто так, ни с того ни с сего. нужно сперва начать разговор и повести его в нужное русло. Pourparlers, вот что.

Поэтому я сказал: «А, здрасьте», и мне показалось, что для pourparler вполне неплохо. «Читаете?» спросил я далее.

Он опустил книгу на колени (я успел прочитать имя автора — миссис Крим), поднял на меня свой взор, и я увидел его презрительно скривленную верхнюю губу.

— Нужно отдать должное вашей наблюдательности, Вустер. Я действительно читаю.

— Интересная книга?

— Весьма. И я жду той минуты, когда смогу снова продолжить чтение.

Я очень неглупый человек и сразу понял, что мне не рады. таков был его тон и выражение его губы. Всем своим обликом он давал мне понять, что я тут лишний. И все же я продолжил:

— Я смотрю, вы сбрили усы.

— Верно. Уж не хотите ли вы мне сказать, что напрасно?

— О, напротив. В прошлом году я сам отрастил усы, а потом взял и сбрил.

— Неужели?

— Того требовало общественное мнение.

— Понимаю. Был бы рад выслушать ваши воспоминания, Вустер, но на настоящий момент я жду звонка от своего адвоката.

— А я думал, у вас уже был один такой.

— Простите?

— Когда вы были там, возле пруда, разве вы ушли не потому, что вас позвали к телефону?

— Меня действительно позвали к телефону, но пока я добирался оттуда, мой адвокат устал ждать и он повесил трубку. Я жалею, что позволил мисс Уикам увести себя так далеко.

— Она хотела, чтобы вы посмотрели, какая большая рыба.

— Я это уже слышал от нее.

— Кстати, о рыбах, вы наверное удивились, когда увидели Киппера.

— Киппера?

— Херринга.

— Ах, Херринга, — сказал он, и я заметил, что он окончательно потерял интерес к разговору. наступила долгая пауза, но тут дверь открылась и в кабинет влетела эта дурочка Филлис, она была чем-то возбуждена.

— О, папочка, — зачирикала она, — ты занят?

— Нет, дорогая.

— Тогда мне надо кое о чем с тобой поговорить.

— Конечно. Всего хорошего, Вустер.

Я понял, на что он намекает. Он хотел, чтобы я вышел. Мне ничего не оставалось, как отвалить через французское окно. Не успел я это сделать, как на меня, словно дикая кошка, накинулась Филлис.

— Какого черта, Берти, что ты придуряешься, — зашептала она диким шепотом. — Что за штучки насчет усов. Я думала, что ты сразу приступишь к делу.

Я намекнул, что Обри Апджон еще не успел подать мне повода для оскорблений.

— Вечно ты придумываешь отговорки!

— Но ведь сначала наш разговор должен принять соответствующий оборот, разве не так?

— Дорогая, Берти прав, — вмешался Киппер. — Ему нужна point d'appui.

— Что?

— Отправная точка.

Хищница презрительно фыркнула.

— Знаешь, он просто струсил. Я так и знала. У этого червяка душа ушла в пятки.

Я бы мог разить свою опоннентессу в пух и прах, доказав, что у червяков нет никаких ног, а тем более пяток, но мне не хотелось пререкаться.

— Я бы попросил тебя, Киппер, — сказал я с холодным достоинством, — чтобы твоя подруга соблюдала рамки приличия. Я не червяк, а царь зверей. Я был уже готов совершить прыжок и сокрушить свою жертву, но мне помешала Филлис. Она желала срочно переговорить со своим отчимом.

Бобби снова раздраженно фыркнула.

— Она там будет теперь до скончания веков. Нам можно уходить.

— Да, — согласился Киппер. — Нам придется это отложить. Мы сообщим тебе новое время и место, Киппер.

— О, ну спасибо, — заметил я, и они отвалили.

Так я стоял еще некоторое время, перебирая в мыслях печальные факты. Мимо проходила тетушка Далия. Я был рад ее видеть. Я подумал, что, может быть, я найду в ее лице понимание и поддержку. Ибо, хотя она иной раз могла задать жару, но в тяжелые минуты она умела посочувствовать.

Когда же взглянул на нее еще раз, то увидел, что мои тяжелые минуты ничто по сравнению с ее, ибо во взгляде моей тетушки было выражение полного конца света.

И я не ошибся.

— Берти, — сказала она, поравнявшись со мной и смахнув слезу садовым совочком. — Знаешь что?

— Нет, а что?

— Так вот, — продолжила моя престарелая родственница, — издав такой вопль, будто ее взору предстала свора собак, припустившаяся за кроликом: Эта дура Филлис все-таки обручилась с Уилбертом Кримом!…