Дживз уходит на каникулы

ГЛАВА 3

Что ж, как я вам говорил, попав в свое время на удочку обаяния Бобби, я несколько раз предлагал ей создать семью, но — и хочу это подчеркнуть, даю честное слово, что каждый раз она отказывала мне в сотрудничестве, причем в манере, не оставляющей ни малейшей надежды. Еще бы: представьте, если добропорядочный мужчина предлагает свою руку и сердце, а в ответ раздается хохот, напоминающий взрыв бумажной хлопушки, а потом вам говорят: «Ты что, дурак?», — я думаю, что добропорядочному мужчине дают понять, что ему отказывают. В свете же этого объявления остается предполагать, что в один из таких разов я где-то отвлекся и не заметил, как потупив глазки она прошептала «Ладно уж». Но когда это могло произойти — ума не приложу.

Итак, на следующее утро у дверей Бринкли остановился спортивный автомобильчик. За рулем сидел, как вы догадались, Бертрам Вустер: под глазами его были темные круги, голова его трещала. И думал наш Бертрам: «Какого черта!» Короче, он был в полном замешательстве.

Мне казалось, что прежде всего следует отыскать свою невесту: может она как-то поможет прояснить ситуацию.

Как это обычно и бывает в хорошую погоду за городом, в самом доме никого не было. Но наступит время чаепития — и глядишь, вся компания соберется на лужайке перед домом. В настоящий же момент не было ни единой души, у которой я мог бы спросить про Бобби. Я отправился искать ее по территории. Пробираясь по одной из мшистых тропинок, уже изрядно вспотевши на жаре, я вдруг услышал, будто кто-то декламирует стихи. Выйдя на тенистую поляну, я увидел разнополую парочку, что примостилась в тени одного из деревьев.

Но не успел я их разглядеть, как раздался гром небесный, который на деле оказался лаем собачьим: на меня неслась маленькая такса, с явным намерением узнать всю мою подноготную. По дороге собачка сменила гнев на милость и по прибытии просто встала столбиком и лизнула меня в подбородок. Очевидно, в Бертраме Вустере содержатся какие-то собачьи витамины. Я уже обратил внимание, что при обнюхивании собаки ко мне располагаются. Я думаю, что тут они отдают должное запаху породы Вустеров: он им импонирует.

Я потрепал таксу за правым ухом, а потом немного почесал ей спину. Обменявшись любезностями с собачкой, я обратил свое внимание на лирическую часть композиции, т.е. на парочку. Стихи читал представитель мужеского пола, довольно внушительных габаритов, рыжеволосый, с маленькими усиками. Поскольку это был точно не Обри Апджон, оставался Вилли Крим. Я был крайне удивлен, что он прибегает к поэзии. От нью-йоркского плейбоя можно было ожидать прозы, к тому же скорее грязной, но оказывается и плейбоям ничто человеческое не чуждо.

Собеседницей его была маленькая аппетитная юная особа. Это должна была быть никто иная, как Филлис Милз, о которой я уже слышал от Киппера. Отличная девчонка, но дура, предупреждал меня он, и ясразу увидел, что он не ошибся. По мере продвижения по жизни умеешь уже безошибочно определять дур. У данного экземпляра было такое одухотворенное лицо, что сразу было ясно, что эта если не круглая дура, то уж во всяком случае попадает под общее определение. На ней было написано, что ей только палец покажи, и она заведется; что она и сделала: она сказала — не правда ли, ее Поппит, т.е. такса — очаровательная собачка. Я согласился довольно сдержанно и кратко, ибо, как вы уже заметили, я вообще люблю краткие и сокращ. формы.

Потом она сказала, ой, а не Берти ли я Вустер, племянник миссис Траверс, что, как я сказал, было очень точным наблюдением.

«Я слышала, что вы сегодня должны приехать. Я — Филлис Милз», — сказала она, на что я заметил, что я так и знал и что Киппер передавал ей пламенный, на что она воскликнула, «О, Регги Херринг? Он такой хороший, не правда ли?»

Я согласился, что и вправду Киппер скорее относится к лучшей половине человечества, а она мне в ответ: «Да, он такая душечка».

Помере нашего диалога мы немного вытесняли Уилберта Крима на задний план: то, как он хмурился, покусывая кончики своих усов, переминался с ноги на ногу и нервно теребил свои пальцы, говорило, что по его мнению, третий — это уже перегрузка композиции и что вообще Вустеры не слишком украшают собой тенистые поляны. Воспользовавшись паузой в разговоре, он сказал: «Вы кого-то ищете?»

Я ответил, что ищу Бобби Уикам.

— На вашем месте я бы продолжал поиски. И вы наверняка где-нибудь ее найдете.

— Бобби? — вмешалась Филлис Милз. — Так она на озере ловит рыбу.

— Ну, тогда, — просиял Уилберт Крим, — идите по этой тропинке, потом направо, потом почти сразу налево, снова направо, и вы ее увидите. Очень легко найти. Идите скорей, мой вам совет.

Должен вам заметить, уж коль я родной племянник тетушки Далии, значит и с этой поляной мы родственники, поэтому поведение Вилли я считал просто наглым: но — тетушка меня предупреждала, поэтому я покинул свою двоюродную поляну без дальнейших пререканий.Я слышал, как за спиной снова возобновилось поэтическое чтение.

Хоть озеро в Бринкли и называют озером, а все же это просто юный пруд. Но для прогулок на лодке вполне просторный водоем, так что была там и пристань, и лодки для желающих. И вот на этой пристани сидела Бобби и ловила удочкой рыбу. Подойдя к ней, я сказал ей:

— Привет!

— Привет-привет. Ой, Берти, это ты приехал!

— Очень верное наблюдение. О, юная Роберта, не уделишь ли ты мне минуту своего драгоценного времени.

— Ну, давай быстро. А то у меня клюет. Нет, показалось. Так что тебе?

— Я хотел сказать…

— Да, кстати, мне сегодня утром мама звонила…

— А мне она звонила вчера утром.

— Я так и знала. Так ты видел объявление в «Таймс»?

— Невооруженным глазом.

— Что, немного удивился?

— Совсем чуть-чуть.

— Я тебе сейчас все расскажу. Это была гениальная идея.

— Ты хочешь сказать, что это ты тиснула это объявление?

— Ну конечно.

— Зачем? — спросил я, сразу и без обиняков, как жених невесту.

— Я расчищала путь для Регги.

Я провел дрожащей рукой по лицу.

— Сегодня что-то происходит с моим слухом. Похоже, что ты сказала: -"-?

— Именно. Я облегчаю ему задачу. Чтобы мама его полюбила.

— А теперь мне слышится -"-.

— Именно это я и сказала. Все очень просто. Объясняю тебе это одним простым словом: я люблю Регги. Регги любит меня.

— Слов в шесть раз больше, ну да ладно. Так что за Регги?

— Регги Херринг.

Я обалдел.

— Ты это про старину Киппера?

— Не смей называть его Киппером.

«Интересное дело!» — воскликнул я, и мой голос немного потеплел. — «Если в частной школе, на южном побережье Англии, появляется парень с фамилией Херринг, как по-твоему должны называть его сверстники? Но что там насчет того, что вы друг друга любите? Ведь вы же никогда не виделись».

«Ничего подобного. В прошлое Рождество, в Швейцарии, мы жили в одном отеле. Я учила его кататься на лыжах». — При этих словах ее глаза мечтательно повлажнели. — «Я никогда не забуду тот день, когда собирала его по частям на склоне для новичков. Он так грохнулся, что его ноги были намотаны вокруг шеи на манер шарфа. Это все решило для меня. Мое сердце растаяло».

— И ты не смеялась?

— Конечно нет. Я его очень жалела.

Теперь я по-настоящему начинал ей верить. Бобби очень любила посмеяться: и воспоминание о нашей прогулке в саду в Скелдингз Холл, когда я наступил на зубья лежащих грабель, а они вскочили и дали мне деревяшкой по лбу, — это воспоминание из тех сувениров, которым я не очень-то любил хвастаться. Я-то помню, как она просто скрючилась от жалости!… И уж если вид Региналдьда Херринга, утепленного на манер шарфа собственными ногами, не вызвал у нее приступа такого же хохота, значит ее и впрямь задело за живое.

— Ну хорошо, — сказал я. — Пусть между вами действительно все так, как ты сказала. Тогда зачем раззвонила по всему миру о нашей помолвке?

— Я же тебе сказала. Чтобы мама его полюбила.

— Я где, на берегу пруда или у постели бредовой больной?

— Ты что, даже приблизительно не понял?

— + — километр.

— Ну ты же знаешь, в каких ты отношениях с моей мамой.

— Довольно натянутых.

— Она от одного твоего имени вздрагивает. И я подумала, что если она подумает, что собираюсь за тебя, а потом окажется, что это не так, она так будет рада спасению своей дочери, что любому зятю раскроет свои объятия, даже Регги. Пусть его имя и не цитируют в финансовых новостях и у него средний достаток, зато он прекрасный человек. А то мама вечно хотела мне в мужья какого-нибудь миллионера или герцога и с огромной недвижимостью. Теперь ты понял?

— О да, теперь я понял. Ты, как Дживз, делаешь акцент на психологии человека. Но ты действительно уверена в успехе?

— Абсолютно. Ну возьмем другой пример. Допустим, однажды утром твоя т. Далия узнает из газет, что на рассвете следующего дня тебя поведут на расстрел.

— Такого не может быть. Я поздно встаю.

— Ну а вдруг? Ведь она прочитает и вся испереживается, ведь так?

— Думаю, да, ведь она меня так нежно любит. Правда она частенько бывала со мной строговата. В детстве она одаривала меня подзатыльниками, а когда я малость повзрослел, она не раз говорила, что лучше будет, если я привяжу кирпич на шею и схожу утоплюсь. И все же она любит своего Бертрама, и уж если она действительно узнает, что меня пристрелили, то несколько дней у нее точно будет мигрень. Но почему ты про это заговорила?

— Ну представляешь, если она узнает, что все это ошибка, а расстреляли кого-то другого: ведь она же обрадуется, так?

— Да она просто подпрыгнет под потолок от счастья.

— Вот именно! Да она на радостях простит тебе все на свете. Все, что ты ни сделаешь — все будет хорошо. Она только рада будет. Так и моя мама — она как узнает, что я за тебя не выхожу — у нее прямо тяжесть с сердца упадет.

Единственно, с чем я мог согласиться, так это что я действительно имею вес в обществе.

— Но ты, надеюсь, потом ей объяснишь?

Мне нужно было обязательно утрясти этот вопрос. Жить с таким объявлением в «Таймс» слишком обязывает.

— Да, через неделю-другую. Не стоит с этим торопиться.

— Ты хочешь, чтобы я тебе подыграл?

— Именно.

— Ну, значит жду твоих указаний. Очевидно я должен буду время от времени тебя поцеловать?

— Нет.

— Отлично. Но как тогда все это будет выглядеть?

— Ты время от времени будешь бросать на меня страстные взгляды.

— Хорошо, я этим займусь. Что ж, я очень рад за тебя и Киппера, или, если уж тебе так хочется, Регги. Лучшего жениха я бы тебе и не мог пожелать.

— Я очень рада, что ты так это воспринял.

— Пустяки.

— Я к тебе очень хорошо отношусь, Берти.

— И я тоже.

— Я ведь не могу выйти замуж за всех сразу.

— Да, это довольно трудоемко. Что ж, теперь, когда мы с тобой все выяснили, пожалуй, пойду предложу тетушке, чтобы объявляла посадку за стол.

— А сколько времени?

— Около пяти.

— Ой, мне надо бежать. Я должна сидеть за хозяйку.

— Ты? Почему?

— Когда твоя тетушка вчера приехала из Лондона, ее ждала телеграмма: ее сын Бонзо заболел там у себя в школе, у него высокая температура, и она скорей к нему уехала. А пока она просила меня быть за хозяйку, но на ближайшие пару дней мне нужно будет исчезнуть. Я должна вернуться к маме. После этого объявления она каждый час шлет мне по телеграмме. Слушай, а что такое «дундук»?

— Не знаю. А что?

— Она так тебя назвала в своей последней телеграмме. Там так было: «Не понимаю, как ты собираешься выходить за этого дундука» Вроде так. Мне кажется, это что-то вроде остолопа, это словечко было в начальных телеграммах.

— Я очень польщен.

— Что ж, дело в шляпе! После тебя Регги покажется ей верхом идеала, и она примет его с распростертыми объятиями.

Издав междометие «кя», Бобби понеслась к дому со скоростью = 40 миль/час. Я шел гораздо медленней, поскольку переваривал пищу — пищу для размышлений. Меня очень удивили ее я бы сказал «прокипперовские» настроения. Мне казалось, я ее хорошо знал. Хоть она и была отъявленной хохмачкой, у нее всегда было полно ухажеров. И она их всех отшивала. И казалось, нужно было быть каким-то совершенно необыкновенным, чтобы подпадать под свод ее требований. Да уж, чтобы пролезть под колючей проволокой взглядов Бобби, нужно быть королем мужчин. И вдруг — она выбирает Киппера Херринга! Копченую селедку!

Не подумайте, будто я что-то имею против старины Киппера. Такие люди — соль земли! Но на вид-то он так себе! За долгие годы занятия боксом ему сильно намяли уши, они так и не разгладились, вдобавок чья-то рука, явно не эстета, продавила ему нос. Он вряд ли выиграл бы конкурс красоты, даже если в нем участвовали Борис Карлофф и Кинг-Конг. Но разве внешность это главное? Ведь, как говорится, под мятыми ушами может скрываться золотое сердце. Потом опять же его умная голова. Чтобы работать в одной из известнейших лондонских газет — тут нужно иметь определенные запасы серого вещества. А девушкам это нравится. Опять же надо учесть, что большинство молодых людей, которых заворачивала Роберта, старались выглядеть в ее глазах охотниками, стрелками или рыбаками, а Киппер для разнообразия был совсем другим.

Таким образом, я шел в направлении к дому в состоянии задумчивости, настолько глубокой, что я бы мог врезаться в дерево, напороться на куст или споткнуться о пень. Но на их месте оказался Обри Апджон. Не успев затормозить, я инстинктивно ухватился за его шею, а он за мою талию, и таким образом мы проделали несколько па. Туман моей задумчивости тут же рассеялся и, обдав Апджона твердым взглядом уже не мальчика, но мужа, я сразу усмотрел в нем разительную перемену. Во время нашего прежнего знакомства это был крепкий поджарый джентльмен с горящим взглядом и пеной гнева в уголках губ, с раздувающимися от ярости ноздрями. Сейчас же он сильно усох, настолько, что мне ничего не стоило бы отбросить его с дороги как сухую ветку.

Усы Апджона, тоже новое в его внешности, трепетали как два жалких листа. Это в эпоху Мэлверн Хаус мы холодели от ужаса, глядя на его свежевыбритую верхнюю губу, которая к тому же время от времени зловеще подергивалась. Теперь же я просто веселился при виде столь разительной перемены в его внешности, я пожалуй, даже раздухарился, поскольку поприветствовал его так: «Ю-ху! Привет, Апджон!». «Ху ю?», — как эхо, двусмысленно прозвучал его ответ.

— Да я Вустер!

— Вустер? — произнес он в задумчивости, явно предпочитая увидеть другого человека и услышать другую фамилию. Что ж, я его понимаю. Ведь он тоже, наверно, все эти годы тешил себя мыслью, что скорей ему на голову свалится кирпич чем что-то вроде меня.

— Давненько не виделись, — сказал я.

— Да, протянул он, явно надеясь, что наша беседа не затянется.

Направляясь к лужайке, где нас ждал накрытый стол, мы явно не проявляли признаков душевной теплоты. Кажется я сказал «Прекрасная погода, неправда ли» и кажется он мне что-то промычал в ответ. Когда же мы подвалили к столу, там была только одна Бобби. Уилберт и Филлис наверняка находились на моей двоюродной поляне, а миссис Крим, как сообщила Бобби, не вылезает из своей комнаты целыми днями и выдумает ужасы для своей новой книги. Так что мы уселись втроем и только принялись за чаепитие, как из дома вышел дворецкий с блюдом фруктов в одной руке и тентом от солнца в другой. Простите, я сказал «дворецкий»? Я был не совсем прав. Этот человек был одет как дворецкий и вел себя как дворецкий, но не был таковым в самом определенном смысле этого слова. Читай: это был сэр Родерик Глоссоп…