Джулай и Джун: Летние истории

- Все будет хорошо, - он устало снимает с себя одежду. Потому что весь этот

лоск ему надоел. Ему приходится чуть ли не каждый день играть разных

людей. Надел маску, отыграл, снял, надел новую. Опостылевший круговорот.

Он бы с удовольствием женился, даже на то же самой Розе, и пригодился бы

в бизнесе ее отца. Но Фаустино слишком гордый. Он всегда всего добивался

сам. Редко слушал советы, видимо, предпочитая тактику хождения по своим

же граблям. Но в этот раз все действительно должно пройти удачно. Он же

все продумал. Каждую мелочь.

- Ты так постоянно говоришь. А потом остаток ночи стонешь сквозь сжатые

зубы, потому что ты бегаешь быстро, но в этот раз не успел. Всегда найдется

кто-то с более длинными ногами. Или руками. Прекрати это, пока не поздно.

- Все будет хорошо, мама, - повторяет Фаустино, улыбаясь. По-крайней мере

у них все будет хорошо. А о себе он всегда сможет позаботиться. – Вито уже

спит?

- Конечно. Спокойной ночи, сын.

- Спокойной ночи».

- И он, конечно же, не послушает ее, - подытожил Джун.

- Почему ты так думаешь?

- А ты что думаешь иначе?

Я бы могла поспорить. Черт возьми, что скрывать, я хотела поспорить, мне

почему-то всегда невозможно тянуло на спор с моим ангелом, но сейчас я

ничего не могла противопоставить. Да и не хотелось проигрывать. В

очередной раз. Мне нравилось спорить, аргументировать, защищать свою

точку мнения, но это не просто. Джун всегда был на шаг впереди. Он знал

меня куда лучше, чем я. Что и неудивительно. Он наверняка знал что-то и

обо мне до аварии, но не спешил этим поделиться. А меня совсем не тянуло

на допросы.

- Нет. И мне кажется, что ему удастся его афера.

- Почему?

- Хотелось бы, чтобы это была история с хорошим концом.

- Ну, ты же понимаешь, что это жизнь. Здесь нельзя предугадать, чем все

закончится. Спроси у Вито, если тебе так не терпится узнать.

- Ммм, нет. Пожалуй, я не буду торопиться.

- Надо же. Джул не будет торопиться. Как это на тебя не похоже.

- А на тебя как раз похоже, - огрызнулась я, захлопывая книгу и выключая

свет. Джун что-то не торопился с пожеланием приятных снов и

исчезновением, так что пришлось продолжить. Бог видит, я не хотела

ругаться. – Это так в твоем стиле постоянно подшучивать надо мной. Ты

прям жить без этого не можешь!

- Тебя это так задевает?

- Нет. Меня это раздражает. А на дураков не обижаются. Ты уверен, что ты

ангел-хранитель, а не демон-мучитель? По-моему, в небесной канцелярии

что-то перепутали. Знаешь, ты больше мешаешь, чем помогаешь…

- Спокойной ночи, - сухо прервал Джун, исчезая. М-да, кажется, мне удалось

его задеть. Хотя никакого удовлетворения я не почувствовала. Но что

поделать, если это, действительно, правда? Он ведь постоянно подшучивает

надо мной. Причем шуточки его чаще носят саркастичный характер, нежели

ироничный. Маэстро сарказма, чтоб его. Интересно, можно ли подать заявку

на смену ангела-хранителя? Или это крест, который мне придется нести до

конца жизни? Я с трепетным ужасом представила себя старенькую

сморщенную как лимон, лежащую на смертном одре, и Джуна с довольной

ухмылкой на лице, заявляющего мне, что обо всем договорился наверху, и

что, несмотря на мою грешную жизнь, меня принимают на небо, и более

того, он будет моим начальником.

- О, не дай боже, - со смешком произнесла я, закрывая глаза. Пусть мне

приснится что-нибудь хорошее.

Море волнуется 2.

- Не двигайся, - карандаш сердито дергается в руке. Натужно заскрипел

ластик. Она задумчиво морщит носик, не сводя взгляда со скетч-бука.

- А долго мне еще так лежать?

- Сколько понадобится, - строго произносит она.

- Летняя моя, а сквозняк – это обязательное условие?

- Ага. Мне так легче думается. И рисуется. К тому же, - она довольно

хихикает, поднимая поголубевшие глаза, - мне нравится, как твоя кожа

покрывается пупырышками. Это так трогательно.

- Бесстыжая. Вот поморожу я свое достояние, и что ты будешь делать?

- Другое найду, - серьезным тоном отвечает она, старательно пряча

улыбку. Она его ни на кого не променяет. Даже с помороженным

достоянием. Никогда. И они оба это знают. А он с любовью смотрит на ее

лицо, которое так чудно преображается, когда она рисует. Как будто

светится изнутри. На пухлых щечках румянец, она задумчиво покусывает

полные губы, и взгляд такой туманный и яркий одновременно. Совсем как во

время их ночей. Она также краснеет, и такой же покрытый поволокой

горящий взгляд, и так же она покусывает губы, только уже от

удовольствия. Ее взгляд скользит по его телу. Теплому, любимому.

Задерживается на оголенном бедре, едва прикрытым простыней. И он

перехватывает ее восторженный взгляд, и маслянисто щурит глаза, поддразнивая.

- Изыди демон, - она кидает в него подушку, ловко перехваченную на пути к

лицу, и с таким же энтузиазмом, отправленную обратно. – Ты меня не

соблазнять должен, а позировать!

- Да ну? А напомни-ка мне, что ты мне сказала в самом начале? Кого я

должен изображать?

- Соблазнителя…

- Ну вот. Я тебя и соблазняю! Не нравится – не смотри.

- Предлагаешь, рисовать тебя вслепую? Боюсь, результат, вряд ли тебя

удовлетворит, - она деланно возмущается, а он знает, что она бы и вслепую

его нарисовала. Может даже лучше, чем с натуры. Она помнит каждую

линию его тела, каждый изгиб и каждый шрамик. И он помнит. И если бы

умел рисовать, то непременно изобразил бы ее. Такую как сейчас: напряженно вглядывающуюся в скетч-бук, лежащий на скрещенных по-

турецки ногах, увлеченно грызущую карандаш, с растрепанными после сна

волосами, одетую в его тонкую и безнадежно мятую рубашку небесного

цвета. Но его талант не в этом. Поэтому рука по инерции тянется к

лежащему на тумбе фотоаппарату, но замирает под ее недовольным

взглядом. Фотограф и художница. Стереотип? Банально? Можно

подумать, что любовь знает такие слова. Хотя, она вовсе не художник.

Это увлечение. Днем она учится на психолога, а по вечерам прижимает к

груди скетч-бук, а потом после долгих уговоров, показывает ему свои

наброски. Ему одному. Он всегда говорит, что она чересчур самокритична.

«Не занимайся самокретинизмом». Он шутит, что рисовать ей удается

лучше, чем общаться с людьми. Постороннему, не слишком внимательному

наблюдателю, они скорее могут показаться лучшими друзьями, нежели

влюбленными. Все эти шуточки и подколы. Но даже когда они ругались, когда ему удавалось вывести ее из себя, их глаза светились от любви. Даже

когда он зло, сквозь зубы, говорил «дура!», он смотрел на нее с нежностью.

И когда она, не любящая скандалы и ссоры, громко хлопала дверью, то через

секунду возвращалась обратно.

- Ни черта не получается, - с треском вырывается лист, и скомканный

летит на пол. Она поджимает коленки к груди, обхватывает их руками, и

недовольно смотрит в пол.

- Я люблю тебя, летняя.

- И я люблю тебя.

***

- Доброе утро! – гаркнули мне в самое ухо, так что я закашлялась, подавившись блинчиком. Так, это уже начинает превращаться в

раздражающую традицию - тихонько подкрадываться ко мне и говорить что-

то из-за спины. Я не такая уж и нервная, но, блин, я все-таки ем!

- Спасибо, оно уже не такое доброе, - хрипло ответила я, из принципа не

оборачиваясь. Плевать кто там такой дружелюбный, у меня завтрак.

- Ну, я так и думал, - в мужском голосе за моей спиной скользнули нотки

разочарования, так что мне все-таки пришлось обернуться. Передо мной

стоял высокий молодой человек, распространяющий приятный запах

свежескошенной травы, и одетый в старые потрепанные временем джинсы и

одну рабочую перчатку. Вторая залихватски была заткнута за пояс. У

молодого человека было радующее взгляд телосложение, так что я с трудом

сдержалась от желания ткнуть его легонько в живот, чтобы удостовериться, что это настоящий пресс, а не рисованные кубики. Да и на лицо он был

ничего. Не смазливый, посмотреть приятно. Глаза серые с зеленцой смотрят

одновременно насмешливо и с любопытством, тонкие губы растянуты в

развязной улыбке. Худое скуластое лицо покрыто темной щетиной в

контраст со светлыми выгоревшими на солнце волосами. Скорее всего, это и

есть знаменитый внук мистера Труфаторри – Джереми, о котором он сам

говорил с нежностью в голосе, и при упоминании имени которого миссис

Минчин недовольно качала головой и передергивала плечами. Правда, на

деда он был похож примерно так же как сухарик белого хлеба на сухарик

черного. А вообще в целом, его облик и хитрющие глаза говорили «от меня

можно сдать неприятностей». Такой типчик, которого наверняка очень

любили в школе, и чье самолюбие не позволяет заглянуть ему дальше своего

носа.

- И что ты там думал, Джереми?

- Не сомневался, что дедуля найдет себе помощницу с характером. А что, мы

знакомы?

- Нет, но ты уже меня раздражаешь, - как можно более безразлично ответила

я, отвернувшись и возвращаясь к завтраку. Но только я успела подцепить

вилкой блинчик, как горячий жареный кругляшек теста заграбастала рука

этого засранца.

- Ммм, вкуснотища! Роза готовит божественно.

- Ну ты и…

- Обаяшка? – Джереми блаженно облизал испачканные в масле пальцы, после

чего по-простому вытер их о джинсы. – Я знаю. Все женщины мне так

говорят.

- Я тебе не женщина, - буркнула я. Ну вот, только пойманный за хвост

аппетит вырвался на свободу, и умчался к кому-нибудь поглощенному

мыслями о завтраке, а не о всяких белобрысых хамах.

- А кто? Неужели ты инопланетянка? – его брови с наигранным интересом

поползли вверх.

- Для тебя я мисс Мунли

- О, мисс! Это хорошо – не люблю конкуренции.

Он мне нравится, - хохотнул Джун, который, казалось, все это время был

занят чтением утренней газеты. Еще бы! Нашел себе товарища со сходными

объемами наглости и запасом глупых шуток.

- Я предпочитаю женщин, - на всякий случай соврала я.

- Вау! Правда, что ли?

- Нет, но попытаться стоило.

- Черт, а жаль…. Всегда мечта соблазнить лесбиянку.

- Тебе что делать нечего?! Изыди, а.

- Обязательно, но попозже. Должен я познакомиться с очередной девушкой, которую дедуля прочит мне в жены.

- А!? – безжалостно звякнули осколки чайной чашки. Жалко ее – красивая, ручной работы. Джереми явно привычным движением подтолкнул останки

чашки под стол, где осколки были надежно спрятаны под длинной, в пол, плотной скатертью. Я уже представила, сколько там возможно разбитых

чашек, но под стол лезть не стала.

- А что, Роза тебе еще не рассказывала? Раз в 4 месяца дедуля пишет объяву

о том, что ему, мол, требуется наборщица текста. Естественно, при таких

условиях, ленивые девицы, чей единственный талант клацать пальчиками по

клавиатурке, волнами накатывают. И, кстати, все как на подбор: симпатичные, но ничего особенного, не слишком уверенные в себе, а

главное, злюки-буки. Деда считает, что мне уже пора женится, а такая

девушка будет просто идеальной женой. Не знаю, обрадую я тебя или нет, но

ты самая большая злюка-бука из них, - закончило это исчадие ада с

идиотской улыбкой на лице. Да, я действительно злюка-бука. И я его сейчас

убью. И импровизированная гневная речь уже рвалась из меня, но меня сбил

материализовавшийся за спиной Джереми мистер Труфаторри.

- Что, Джерри – прохвост, опять пудришь хорошенькой девушке мозги?

- Ага, - на лице парня ни капельки смущения. – Да как тут не попудрить? Ты

только посмотри на ее лицо: столько эмоций, столько возмущения. Если бы

не ты, то я бы уже валялся на полу среди расколотых чашек, зверски

замученный насильным впихиванием блинчиков в рот, и, в конце концов, убитый десертной ложкой!

- Джереми, когда же ты научишься разговаривать медленно и внятно? Я и

половину не понял. Имей в виду, кто-нибудь тебя неправильно поймет, и

дело точно окончится грустно. Так, а теперь мой скороговорочный внук

устреми свое молодое тело в ванную комнату и приведи себя в порядок, и

переоденься. У нас гостья, а ты появился перед ней в образе веселого

трубочиста. Не дай бог, мисс Мунли решит, что я над тобой издеваюсь, бью…

- Ага, моришь голодом, заставляешь смотреть сериалы вместе с Розой и

докладывать тебе о свежих местных сплетнях, полдня до этого проведя в

компании очаровательных стару.., - закончить он не успел, получив легкий

подзатыльник. Джереми как ветром сдуло, единственным напоминанием о

его пребывании в кухне послужил постепенно исчезающий запах травы. Так, подзатыльник – следует запомнить, а еще лучше попросить у мистера

Труфаторри, чтобы он провел ликбез на тему того, как общаться с его

внучком.

- Как тебе, Джереми? – Вито присел за свой стул, вдыхая аромат

остывающих блинов. Широкие ноздри, раздувавшиеся от обилия запахов, стали еще шире.

- Ну…, милый парень, - через силу выдавила я, впрочем, сомневаясь, что на

моем лице написано именно то, что я сказала.

- Вижу-вижу. Джереми такой же милый, как рой пчел, обнаруживший

влюбленную парочку на пикнике, когда юная девушка кокетливо слизывала

варенье с пухлых губ. Но на самом деле, он отличный парнишка. Болтливый, не серьезный, но на него всегда можно положиться, каким бы

безответственным он не казался. А в людях сейчас очень не хватает

отзывчивости.

Я рассеянно кивнула головой в знак согласия, наблюдая, как мистер

Труфаторри накладывает в тарелку блины. Может, стоит все-таки поесть?

- Кушай-кушай, не стесняйся, - заботливо произнес мой проницательный

работодатель. – Кстати, ты помнишь, я обещал познакомить тебя со своим

братом? Ты только что его видела.

Блинчик шлепнулся в плошку с вареньем, мои глаза округлись сверх

возможности. Опуская сетования по поводу моей катастрофической

неуклюжести, стоит отметить, что я подозревала, что не все в порядке в

датском королевстве. Вот у дедули классический склероз. Или маразм….

- Он хорошо сохранился, - я осторожно кивнула головой, ибо с психически

расстроенными личностями лучше не спорить. «Именно поэтому, я с тобой

обычно не спорю», - вставил свои 50 копеек Джун, хотя вот его же не

спрашивали!

- Пожалуй, я не совсем правильно выразился, - улыбнулся Вито. – Я не имел

в виду, что ты лично познакомишься с моим братом. Фаустино умер уже

давно. Джереми его правнук. Он, правда, внешне совсем не похож на

прадеда, да что там, он не похож на деда или отца, весь в мать-полячку. Или

прабабку, она оттуда же, из Польши. Но по характеру вылитый брат.

- А почему вы тогда называете его внуком?

- Потому что Джереми считает, что я его дед.

- Не поняла…

- Амнезия, Джулай. Такая же, как и у тебя. Джереми было 20 лет, когда его

семья попала в автокатастрофу. Отец погиб на месте, мать скончалась в

больнице, а Джерри выжил. Но ничегошеньки не помнил. И не помнит. Я не

смог сказать ему правду. Сказал, что родители оставили его мне, когда он

был маленький, а потом исчезли. И никогда не появлялась.

- Да…. К-хм, у вас очень бурная фантазия. Писательство действительно вам

очень подходит. И сколько лет прошло? – я пораженно уставилась на

мужчину, отставив тарелку с едой. Сегодня явно плохой день для завтрака.

- 6 лет уже минуло.

- И он так ничего и не вспомнил?

- Нет. Иногда бывает, что он видит лица родителей. Он рассказывал. Но не

более.

- Но почему же вы не сказали ему правду?

- А почему твои родители тебе ничего не сообщили? – вкрадчиво спросил

Вито, печально вздыхая. – Я очень боялся за него. И сейчас боюсь. Ведь

тогда бы он узнал, что за рулем был он. Он не виновник аварии, просто не

справился с управлением. Джереми такой живой, энергичный, но я…

- Не были уверены, что он сможет это пережить?

- Нет, не был. А сейчас мне стыдно признаваться…

- И решили, что эта ложь - лучший вариант. Пусть парень лучше думает, что

нехорошие родители бросили его, чем винит себя в том, в чем не виноват. А

меня вы взяли, потому что я напомнила вам Джереми. Вам стало меня жалко,

- жестко констатировала я, поднимаясь. – Простите, я, наверное, пойду.

Попечатаю вашу книгу в саду.

- Конечно, иди. Ты знаешь, где меня можно найти, если я вдруг понадоблюсь,

- седая голова поникла. Мистера Труфаторри теперь тоже не интересовал

завтрак. – Прошу, Джулай, не злись. Жалость здесь вовсе не причем…

- Да, конечно, - рассеянно ответила я, не вслушиваясь. Правда было в том, что на старика я вовсе не злилась. Не знаю, как бы я поступила на его

месте…. 6 лет. А он так ничего и не вспомнил. Я злилась вовсе не на мистера

Труфаторри. Я злилась потому, что мои надежды на возвращение памяти

серьезно пошатнулись.

***

«- Не ведом мне пыл любви,

Но ведом мне грех страсти.

И договор подписан мною на крови,

В руках моих средоточенье власти.

Не ведаю я боли и утраты,

За ласку я не требую уплаты.

Лишь душу жадную я заберу себе,

В котле кипящем не нужна душа тебе.

Фаустино чуть не врезался в проходящую мимо влюбленную парочку, когда

услышал первые строчки песни и этот голос. Ему всегда нравилось слушать

женские голоса. Особенно, когда их обладательницы пели. Когда женщина

поет, она преображается. Дурнушка становится красавицей, монахиня

развратницей, пожилая молодой. У них по соседству живет немолодая вдова, редко покидающая свой ветхий домик. И по вечерам можно слышать, как она

поет о молодом парне, ушедшем в дальнее плавание к берегам старушки-

Европы, чтобы найти для любимой и себя счастье, но так и не вернувшемся.

И тогда лицо в окошке, напряженно вглядывающееся вдаль, становится

молодым и прекрасным. Но он мог поклясться, что такого чарующего голоса

он еще не слышал. Он, несомненно, принадлежал юной девушке, и она явно

была не из здешних мест.

- Я разожгу огонь в твоих слепых глазах,

И рухнешь, побежденный, ты в моих ногах.

Утонет разум твой в дьявольской красе,

И бледный лоб испариной покрыт, будто в росе.

Ты думаешь, любовь сейчас бурлит во мне?

Глупец! То ненависть горит в моем огне!

Что от желания дрожь бежит по коже?

Да я бы умерла, если могла, на этом мягком ложе!

Это явно не перезвон колокольчика. И не сравнимо с песней соловья. Ее

голос не так высок, как любят петь местные девушки. Он кажется низким как

грозовые тучи, полные готовой пролиться воды, и с легкой хрипотцой. И этот

очаровательный акцент. Европейский. Он как последний дурак, привороженный идет на звуки голоса, лишь бы на мгновение увидеть его

обладательницу.

- Я рождена любимой быть, но не любить!

Я создана желанной быть, но не желать!

Я души дьяволу годами не несу,

И все надеюсь, что заберет назад мою красу.

Какого же удивление молодого человека, когда он понимает, что голос

привел его к дому миссис Ходецки. Но он столько раз проходил мимо, и

никогда не слышал, чтобы кто-то пел. Тем более так. Открыто. Владелица

богатого дома не жалует в нем праздности. И он знает всех обитателей дома, в том числе и прислугу, и ни у кого не слышал такого голоса. Он задирает

голову к верху и видит ее. Девчонка в светло-зеленом платье простого кроя, только недавно ставшая девушкой, и уже вошедшая в тот возраст, когда

женихи готовы толпиться у порога. Длинные белокурые волосы развеваются

на ветру. Очень светлая кожа. Он еще не видит ее лица, но уверен, что оно

так же прекрасно, как и ее голос.

- И все надеюсь…

- Юной леди не пристало так громко петь по вечерам. Вдруг кто-то услышит

и захочет украсть ее, - со смешком произносит Фаустино.

Девушка заинтересованно смотрит вниз. И его ждет разочарование. Нет, не

красавица. Может хорошенькая, но не в его вкусе. Он ждал чего-то рокового, вроде красоты схожей с красотой розы, а она больше походила на

несуразную ромашку или одуванчик. Только сейчас он заметил, какая она

тоненькая. Как прутик. И лицо под стать фигуре. Худое, с острыми чертами.

Слишком четкие скулы. Длинный прямой нос как хорошо наточенный

грифель. Тонкие бледные губы. Подбородок маленький, острый. Зеленые

глаза могли бы быть хороши, но им не хватало яркости. Не изумруды, скорее

уж цвет пожухлой травы. Гадкий утенок. И Фаустино сомневался, что он

сможет стать прекрасным лебедем».

- Она и в правду не была красавицей. Прабабка Джереми. Но было в ней что-

то такое, из-за чего взгляд на него задерживали дольше, чем полагалось. Она

была необычной, непривычной. И умела этим пользоваться, - прервался

мистер Труфаторри, разглядывая небо.

- Ну, сейчас бы, я думаю, так не сказали. Наверняка бы, ее снимали для

обложки журналов или заставляли ходить по подиуму. Сейчас же в моде

такие девушки.

- Как глупо сопоставлять женскую красоту и моду. Я еще могу простить

привязывание к годам одежды, но женщин и их внешний вид.

- Но согласитесь, это ведь все часть истории. Дело даже не в моде. Может, сознание человека, не знаю. Взять времена Клеопатры: мальчишеские

фигуры – узкие бедра, широкие плечи. А Афродита была весьма

пышнотелой. Ну, или те же Кустодиевские красавицы. А сейчас история

поставила на постамент высоких и худых.

- Не история. Просто на них дешевле и удобнее шить одежду. Да, и мужчины

не так уж слепо следуют навязанным модой идеалам.

- Угу, я заметила.

- Женщина прекрасна, когда она осознает то, что дала ей природа. Когда она

умеет этим пользоваться и гордится этим, - Вито устремил на меня такой

пристальный взгляд, что я поспешила скрыть лицо за полами соломенной

шляпы, подаренной Джорджем. – Каждая женщина красива по-своему. Ты

такая хорошенькая девушка, но зачем-то постоянно пытаешься скрыть лицо

за волосами, а фигуру за мешковатой одеждой. Поверь старику, неуверенность в себе никого не красит. Именно неуверенность, робость – это

совсем другое. И уж на робкую девчушку ты совсем не смахиваешь.

- Спасибо, - выдавила я, еще больше спрятав лицо. Конечно, ему легко

говорить. Он же не молодая девушка. Мужчинам, по-моему, вообще в

данном вопросе гораздо проще. На них каноны так не распространяются.

Мистер Труфаторри чему-то усмехнулся в усы и продолжил чтение.

«- А воспитанным молодым людям не надлежит подслушивать, - со смешком

ответила девушка. Надо сказать, что такая кривоватая усмешка удивительно

ей шла, придавая бледному личику живости. – Подслушивать опасно для

здоровья.

Она без кокетства погрозила пальчиком, и Фаустино понял, что это не было

такой уж шуткой. Вид у нее был уверенный, отчасти даже самоуверенный.

Впрочем, грозиться с неба и боги любят.

- Но и песня ваша весьма смелая. Даже дерзкая для юной леди. Есть в ней

какое-то распутство, - он ослепительно улыбнулся. Он ведь знал, что его

улыбка действовала на девушек, как сыр для мышек. А этот гадкий утенок

наверняка просто избрал особую тактику для кокетства.

- Смело обвинять молодую девушку в распутстве, не имея на то должного

повода. И весьма опасно. Мало ли, кто услышит.

- Я всего лишь вас предупредил. Я ведь по сути добрый малый, дал

дружеский совет. Не все такие дружелюбные как я.

- И видимо не все такие скромные. Спокойной ночи, - белокурая головка

исчезла, но он не слышал ни цокота туфелек, ни легкого шелеста платья. Его

не так-то просто обмануть, как думает эта самодовольная девица в весеннем

платье.

- Позвольте узнать ваше имя.

- Зачем оно вам, имя дерзкой и распутной девушки? Вы же воспитанный

молодой человек, добрый малый, - сверху раздался заливистый смех. А

потом легкий шелест платья и тихий хлопок закрывающейся двери.

Фаустино недовольно сдвинул брови. Ничего, он все равно скоро сюда

вернется. Гадкий маленький утенок».

- Как она его, - восхитилась я, когда мистер Труфаторри закрыл рукопись. –

Весьма изящный отворот-поворот.

- Да, она была остра на язык. Умна и начитанна. Фаустино, когда молодой

был, считал, что излишний ум девушку не красит. А задела она его в тот день

по-настоящему. Я не спал и слышал, как он тихонько ругается и что-то

нашептывает про гадкого зеленоглазого утенка.

- Ну, это мне понятно. Она ведь задела его самолюбие. Я так понимаю, ваш

брат раньше не имел дела с девушками такого типа. Вот и не ожидал такого

поворота. Думал, что раз она, по его мнению, дурнушка, то обязательно

клюнет на его остроумие и ослепительную улыбку.

- Да, - мистер Труфаторри тепло улыбнулся, закрыв глаза и покачиваясь в

кресле. И по его лицу было видно, что он вспоминает о чем-то приятном.

Прошлое может быть таким притягательным. Нужно вспоминать, когда есть

такая возможность. Мои возможности, к сожалению, были весьма

ограничены. Хотя первый месяц лета уже дал серьезную пищу для

размышлений. И я никогда его не забуду. И может, когда я буду в таком же

почтенном возрасте, я буду рассказывать своим внукам о прошлом, и о

первом ярком знакомстве, заполнившем брешь в искаженной памяти. – Она

его сильно задела. И без нее эта история не была бы такой яркой. Женщины

умеют необыкновенно менять ход истории. Уж и не представляю, как бы

серой была бы без вас жизнь.

***

Распогодилось. И если в начале дня, мне казалось, что дождь

неминуем, то сейчас все тучи куда-то пугливо разбежались, осталось только

чистое голубое небо и яркое жаркое солнце. Так что я решила убить

свободное время на заднем дворе, удобно расположившись на лежаке. Не

загорю, конечно, но хоть погреюсь.

- Ты бы перешла в тенечек, - заботливо посоветовал Джун, усевшись

рядышком на травке. – А то голову напечет.

- Сейчас не полдень, и на мне шляпа.

- Учти, я предупредил. Не хватало тебе еще солнечный удар получить.

- Думаешь, хуже станет?

- Да кто ж тебя знает.

- С кем это ты разговариваешь? – неожиданно раздался за спиной до боли

знакомый голос. И хоть в этот раз я не подскочила от неожиданности, -

трудно подскакивать, когда ты лежишь, - но этот ниндзя-самоучка уже

действует мне на нервы своими привычками.

- Сама с собой, - вяло огрызнулась я, не спеша выглядывать из-под шляпы.

Авось потопчется рядом и уйдет.

- Если видишь в небе люк, не пугайся это глюк, - усмехнулись сверху, а

потом уже откуда-то с боку продолжили. – И давно это с тобой?

- С рождения, - буркнула я, приподнимая шляпу. Так и есть это нахал

устроился на соседнем лежаке, и из-под кепки блестели хитрые глаза. - Учти

это заразно.

- Да, ничего. Зараза к заразе не прилипает.

- Ну-ну. Смотри, я предупредила.

Уходить он не собирался, и пришлось демонстративно повернуться на другой

бок. Я же весьма тактично намекнула, что с удовольствием позагорала бы в

гордом одиночестве, но мужчины не понимают намеков. Ну, по-крайней, мере этот. Хотя, боюсь, даже если бы я сказал: «Джереми, будь так добр, расслабься в противоположной стороне сада, так как я хочу побыть в тишине

и спокойствии», то он бы на зло остался здесь, еще бы и начала распевать

всякие глупые песенки. Ой, мамочки! Я срочно повернулась на спину. Черт, лучше палящее солнце, лучше наглая физиономия Джереми, чем это. Мне

нравятся красивые узорчатые заборы. Правда, есть одно «но». Они лишают

вас приватности, точнее, просвечивают как решето. А сосед мистера

Труфаторри любит зарядку и различные физические упражнения. Проблема в

том, что он делает это, в чем мать родила. Нет, я, конечно, не спорю, что

фигура у него отличная, рельефная, и в принципе неплохо любить свое тело, и да, нагота – это естественно, но блин! Там же иногда дети по улицам ходят.

Представляю, гуляю я так по улице с дитем, а дите и спрашивает: Мама-

мама, зачем дядя змейку мучает? И вот, что ему на такое ответить?

- Сигаретку не желаешь? – прервал мои внутренние возмущения Джереми. А

я-то думаю, что не так. А это он тут так развонялся. Только решила завязать с

пагубной привычкой, как на тебе. Я отрицательно качаю головой. Терпеть и

терпеть. Нужно развивать силу волю. «Интересно, как ты собираешься

развивать то, чего нет?» - ядовито интересуется Джун, но я его не слушаю. У

меня есть сила воля.

- Желаю, - я протягиваю руку, мысленно желая этому совратителю всех благ.

У меня есть сила воли, а это сигаретка – так. Баловство. Последняя перед

решительным боем с никотином. Вспыхнула зажигалка, и я блаженно

затянулось. Да я смогу бросить. Сто раз уже бросала.

- Может и пиво будешь?

Я с сомнением скосила глаза на протянутую бутылку. А чего он такой

добрый, а?

- Если за бутылкой последует фраза «ну раз так, то может и перепихнемся», то учти, ты зря тратишь время, - предупредила я, но бутылку все-таки взяла.

- Ты, конечно, на мордашку, ничего, но все-таки не в моем вкусе. Прости, но

не судьба тебе узнать силу Джереми-младшего, - с сияющей физиономией

ответил Джереми. Вот веселится во всю.

- Ну-ну, - проворчала я, чересчур резко свернув крышку. На футболке

расплылись желтые пятна. Отлично. Выглядит, как будто на мою

многострадальную футболку пописал кто-то нерешительный. Пришлось

стянуть и остаться в верхней части купальник. Да, я знаю, что это странно –

одевать сверху на купальник еще и футболку. Я параноик, мне можно.

- О, да ты упрямая девушка! Решила все-таки свои оголиться. Ммм, нет. Пока

не зацепило. Разве, что еще немного раздеться.

- Расслабься, Казанова. Я же не в твоем вкусе, - ехидно напомнила я, внутренне посмеиваясь. Может он все-таки заглохнет. Я даже согласна

терпеть его присутствие, но только если он будет ниже травы, тише воды.

Ниже травы, конечно, не получится, но вдруг что-то у него в мозгу

переклинит и, он тоже решит насладиться жарким днем в тишине. Хотя, вот

там какие-то тучки ползут…

- Так, значит, амнезия, да?

Нет, не переклинит.

- Что, прости?

- Дед мне рассказал.

- Ну, если рассказал, что тогда спрашивать.

- Какой вид?

- Тотальная.

- Ты совсем ничего не помнишь?

- Совсем. Ничего. Совсем-совсем-совсем ничего, - добавила я, чтобы

подобных вопросов больше не возникало. Ну, не могу я быть спокойна и

доброжелательна, когда из меня пытаются вытащить что-то. «Да, ты вообще

редко бываешь спокойной и доброжелательной».

- И каково это?

Я даже чуть приподнялась на локтях, сверкнув искоркой злости в

потемневших глазах.

- Вот тебе этого точно не понять.

- Ну, да, конечно. Я ведь не провалялся несколько недель в больничной койке

с раздробленной ключицей. И не проснулся в полном не понимании. Кто я, что я, где я.

- Вот именно, - серьезно поддакнула я, собираясь делать глоток. А вот потом

как-то до меня дошла его интонация, да так очевидно дошла, что я

всплеснула рукой, и пиво щедро разделилось между нашими топчанами.

- Знаешь, - Джереми задумчиво посмотрел на растекшееся по майке пятно, -

если ты хотела принять душ из пива, то могла бы сказать заранее. Я бы

принес трехлитровую бадью. Чего уж мелочиться.

- Кхе-кхе, - тактично прервала я, призывая вернуться к теме разговора.

Разлила и разлила. Что за привычка тратить время на бессмысленные и

никому ненужные монологи?

- Чего кхе-кхе? Тоже мне тайны мадридского двора. Да, я знаю все про

катастрофу, - он безразлично пожал плечами. Правда, как мне показалось, он

слегка переусердствовал с безразличностью.

- Но мистер Труфаторри…

- Я сам.

- Ты вспомнил? – я с надеждой уставилась на Джереми, но не могу сказать, что выражение его лица отвечало мне взаимностью.

- Прости. Но мне нечем тебя порадовать. Я встретил старого друга, еще со

школы, когда мы жили в Штатах. Он не был в курсе. А потом сделал запрос и

прочитал, как все было. Иногда что-то вспоминается. Обрывками. Родители.

Что-то из детства. Какие-то подружки, друзья. Но ничего целикового.

- И как же ты…. Ну, ты понял.

- Просто привык, - он приложился к бутылке и долго и жадно пил. Врет.

Ничего он не привык. Разве можно привыкнуть к тому, что лишился части

жизни?

- Но почему же ты Вито ничего не сказал?

- Не хотел его тревожить. У деда сердце последнее время барахлит. Зачем

ему лишние тревоги.

- Но ты понимаешь, что это рано или поздно раскроется?

- Почему это? – он воззрился на меня с таким удивлением, что я поняла. Нет, он вовсе не в шутку спрашивает.

- Потому что по каким-то неписаным законам, ложь всегда становится

раскрытой. Чуть раньше или позже. Нет разницы.

- Чудесно. Тогда лучше позже.

- Ну, да, конечно, - проворчала я.

- Ты что-то сказала?

- Нет.

Небо заволокло тучами. Как-то за одно мгновение стало прохладно и не

уютно. Да, я не имею права обвинять. Ни его, ни мистера Труфаторри. В

конце концов, не знаю, как бы я поступила в такой ситуации. Они заботятся

друг о друге, это хорошо. Но вот ложь…. По-моему, все-таки не самое

лучшее средство для проявления заботы.

- Я, пожалуй, пойду. Нагрелась достаточно.

- Ариведерчи. Только Джул, не проболтайся. Пожалуйста.

Я остановилась, снова уставившись в небо. Как же быстро все меняется.

Только вроде светило солнце, а тут бац! И на подходе гроза. Не проболтайся.

- Вы взрослые люди. Думаю, и сами разберетесь.

***

«Его афера близилась к своему логическому концу. Осталось сбыть

драгоценности госпожи Ходецки одному проверенному человечку, отдать

деньги семье, сымитировать гибель лекаря и притаиться на время. Возможно

даже на длительный срок. Год или два. Конечно, ему не хочется бросать

брата и мать. Но Вито еще совсем юнец, чтобы что-то понять, а мама, она

должна понять. Он все это затеял только ради них. Чтоб у его брата было

другое будущее, чтобы его матери не приходилось горбатиться с утра до

вечера. Они заслуживали другой участи. Он обещал своему отцу заботиться о

семье, и он сдержал свое слово. Денег, вырученных с цацек надменной

госпожи Ходецки, вполне хватить, чтобы погасить все долги, привести в

порядок дом, и перевести брата в приличное место. И выгнать всех

приживалок из дома его отца. Фаустино с облегчением стянул рыжую бороду

и парик. Черт возьми, как же он счастлив избавиться от этого постоянно

чешущегося издевательства. Конечно, придется и не раз прибегнуть к

услугам грима и париков, накладных усов и прочего, но в следующий раз, он

поступит умнее, и не будет скупиться на таких важных вещах. Лучше

переплатить, чем постоянно отбегать в уборную из-за того, что так

немилосердно чешется лицо и голова. Молодой человек щедро окатил себя

из ведра порядком остывшей и бодрящей водой. И тщательно намыливал

лицо, чтобы стереть грим, и тело, чтобы смыть пот и грязь, и ощущение

неприязни к себе. Он не был уверен, что его поступок в отношении Беаты

правилен. Он точно знал, что она-то с ее характером сможет пережить и то, что жених оказался проходимцем и мошенником, и не состоявшуюся

свадьбу. И самое смешное, он не сомневался, что она с достоинство

выдержит слухи, которые как крысы быстро распространяться по всему

району, по всему городу.

- Я чертов эгоист, - горько усмехнулся Фаустино своему отражению. Потому

что он сейчас думал вовсе не о чувствах Беаты, а о своих собственных. Но у

него жесткий выбор. Либо семья, либо девушка, сумевшая в нем возродить

то, что, казалось, после смерти отца, ушло безвозвратно. – Поделом тебе, аферист банановый…

Самоуничижение прервал яростный стук в дверь. «Какого черта?» -

недовольно скривился мужчина, понимая, что стучащий весьма удивится, обнаружив в номере вместо лекаря, неизвестного молодого человека. Он

быстро накинул ночной халат на голое мокрое тело, нахлобучил парик и

обильно нанес на все тело пену для бритья, на грим времени нет, потому что

стук становился все громче и чаще.

- Иду, иду, - с сильным акцентом отозвался Фаустино, запахивая халат, и

наконец-то открывая дверь. Бритва с жалобным звоном упала на пол.

- Мисс, что вы тут делаете? В такой час? Я вас не ждал, - жалобно залепетал

аферист, чуть не выйдя из роли робкого лекаря.

- А кого ждали? – язвительно спросила Беа, весьма нагло отпихивая мужчину

от двери и заходя внутрь. Фаустино с трудом удержался от того, чтобы

протереть глаза. Девушка была одета в мужской дорожный костюм, сидевший на ее тоненькой фигурке, лучше, чем любые роскошные платья.

Белокурые волосы она убрала под кепи, и тонкие руки дерзко держала в

карманах. С собой она притащила приличных размеров чемодан.

- Ээ…. Вы собираетесь куда-то ехать?

- Мы. Мы собираемся.

- Простите, но я не совсем понимаю.

- Прекрати свой маскарад! – зло прервала Беата, жадно смотря в его лицо. –

Тетушка рыдает в своей спальне над связкой бананов. Дядюшка рвет и мечет.

Ты раскрыт. Они знают, что ты всего лишь аферист, воспользовавшийся

слабостью госпожи Ходецки. Тебя уже ищет полиция с собаками.

- Но… мисс… я ничего…

- Прекрати, - чуть мягче, немного устало произносит девушка, любовно

проводя рукой по лицу Фаустино, и стирая пену. – Ты думаешь, что я

влюбилась бы в того лекаря? Что смогла бы дать согласие на брак? Дурак. Я

знала кто ты. С самого первого дня, мой безымянный любитель

подслушивать поющих девушек.

Фаустино в недоумении отстраняется, снимает парик. Так значит, она

действительно его узнала. Ему вовсе не показалось. Так это не госпожа

Ходецки доверчивая дура, это он болван, самоуверенный дурак. И эта

чертовка всех провела. И его. Обвела вокруг пальца.

- Ну и что ты собираешься делать? Закричать, чтобы полиция меня

арестовала. Или обезвредишь меня сама? – от робости нелепого лекаря не

осталось и следа. Он прямо держит спину, словно на нем не латаный-

перелатаный халат, а какой-то безумно дорогой костюм, и стоит близко-

близко к ней. Слишком близко. Но Беата не та, кого легко испугать или

смутить, она приподнимается на цыпочках, и жарко шепчет ему в ухо.

- Я знала, что вы мужчины абсолютно не логичны, но не до такой же степени.

Зачем я, по-твоему, неслась через весь город в таком маскараде? Думаешь, чтобы самолично поймать тебя и притащить к полицейским в этом

злополучном чемодане?

Она смеется. Она всегда так заразительно смеялась, что Фаустино позволял

себе расслабиться, и на мгновение, в его глаза виделось нечто большее, чем

тупое преклонение скромняги лекаря, пусть и с «чудодейственным»

талантом. А девушка открывает чемодан, и Фаустино окончательно

перестает что-то понимать: одежда, документы и деньги. Очень много денег, даже не прилично много денег, которыми был набит весь чемодан, размеры

которого были весьма внушительны. «Она что с самого начала это

планировала?» Похоже, последняя мысль весьма ярко отразилась на смуглом

лице, потому что девушка не преминула со смешком ответить:

- А ты думал, что я позволю своему жениху сбежать? И бросить меня у

алтаря? Я же знала, что как только ты закончишь свою аферу, ты исчезнешь.

Но я не собачка, чтобы бросать меня, когда вздумается. Мы поедем вместе.

Куда захочешь. Правда, нужно поторопиться.

- Ты сумасшедшая, - ошалело сумел ответить Фаустино, падая на кровать. –

Ты абсолютно ненормальная. Бросить все ради какого-то афериста? Ты, что, не понимаешь, что это не будущее для молодой леди?

- Дурак. Я люблю тебя. И мне все равно, что будет дальше. Я хочу

наслаждаться тем, что есть сейчас. Нам нужно быстрее отправляться. Паром

уходит рано утром.

- У меня есть кое-какие дела в городе. Нужно повременить.

- Ты не понимаешь? Тебя ищет полиция! У дяди такие связи! Он весь город

подымет, чтобы отыскать тебя! Какие дела у тебя могут быть? Похвастаться

перед дружками добычей?

- Я должен сбыть драгоценности и отдать деньги семье.

- Семье? У тебя есть семья?

- Бабушка по отцовской линии, мать и младший брат. Они живут за городом.

Беа потрясенно села рядом с ним, положив белокурую головку на плечо.

- Так это все ради них?

- Да.

- А как же отец?

- Он умер. Десять лет тому назад. И я пообещал, что позабочусь о семье. Я

должен выполнить свой долг.

Беата рассеянно гладила его ладошкой по колену, но затем уверенно встала, подтащив чемодан.

- Как ты видишь, я решила позаботиться о материальной стороне

путешествия. Я не из тех девиц, которые, начитавшись легкомысленных

романов, убегают с любимыми, не взяв ничего, позабыв, что это вовсе не

увеселительная прогулка. Здесь денег может даже больше, чем стоимость

побрякушек моей тетушки. Твоя будущая жена вовсе не бесприданница. Мы

оставим немного на поездку, а все остальное мы сейчас отнесем твоей семье.

Фаустино с немым восхищением и гордостью смотрел на Беа. Нужно иметь

отчаянную храбрость, чтобы решиться на такое. Бросить все, пренебречь

именем и репутацией. Все для того, чтобы сбежать с человеком, который

азартный картежник, который разыскивается полицией. Ни имени, ни гроша

за душой. Так может поступить только действительно любящая женщина.

Настоящая женщина.

- Какое счастье, что я такой любопытный болван…

***

Дом спит. Беата терпеливо ожидает на улице, притаившись в кустах

черемухи. Едва слышно скрипят половицы под мягкими сапогами. Фаустино

чуть не запнулся о трещину в полу, и сквозь зубы чертыхается. Этому дому

не помешает хороший ремонт. Скоро у его семьи появится эта возможность.

Он спрятал все деньги в тайничке маминого шкафа, куда она бережливо

складывала копейки на черный день. И сейчас крался в комнату Вито, крепко

держа в руке письмо для матери и брата, со всеми объяснениями и просьбой

простить его. За то, что не может попрощаться лично. За то, что он смог

найти только один способ обеспечить свою семью. Он садится возле кровати

и, улыбаясь, смотрит на умильное лицо младшего брата, умиротворенно

посапывающего во сне. На тумбочку он кладет письмо, прижатое связкой

бананов и перстнем. Серебряная огранка и в ней камушек - аквамарин.

Конечно, вряд ли он будет его носить. Скорее всего, подарит кому-нибудь.

Он даже знает кому, он видел, с какой трогательной детской нежностью Вито

смотрит в след соседской девчонке. Молодо-зелено. Впрочем, Фаустино и

сам еще мальчишка. 22 года – даже не четверть века. Он заботливо

поправляет одеяло, и с трудом сдерживается, чтоб не обнять младшего на

прощание. Но у Вито слишком чуткий сон, Фаустино и так рисковал. Будет

Фортуна на их стороне, и дай бог, свидятся. А если…. А о «если» Фаустино и

не думал. На пристани его и Беа ждет паром в новую жизнь. И может это

будет не лучшая жизнь, но она принадлежит им. Целиком и без остатка».

- Черт побери! – не выдержала я, поставив точку. – Это лучшее, что я

прочитала с того момента, как начала читать книги после больницы! У них

ведь все было хорошо, да? У вашего брата и Беаты?

- Это же жизнь, Джулай, - улыбается мистер Труфаторри, и на правой руке

поблескивает перстень. Серебряная оправа и заключенный в нее камушек. –

В ней не бывает только хорошее. Она же разная.

- Но вы встречались с Фаустино?

- Нет. Последнее, что я видел, так эту его спину и то, как он размахивал

банановый шкуркой в воздухе. Не мог оставить мне целую связку, хитрец.

- А как же вы нашли Джереми?

- Благодаря своему племяннику. Он смог найти меня даже раньше, чем я его.

А уж поверь, я искал. Еще как. Мы встретились задолго до рождения

Джерри. И всегда поддерживали связь. И вот получилось, что от всей

большой семьи остался только я да Джереми, прохвост. Может это такое

наказание за аферу Фаустино, бог знает. У меня детей нет, так что вся

ответственность за род теперь перекочевывает к Джереми. Он хороший

мальчик…

- Да, вы это уже говорили, - не слишком уверенно киваю я, так как пока

ничего хорошего я в этом парне не увидела.

- Джереми очень талантливый парень. Но такой непутевый. Я боюсь, что он

попросту разбазарит свой талант. Он пишет неплохие очерки, язык у него

дерзкий, живой. И видела бы ты, какие наброски он делает. Ему бы в

художественную академию. А Джереми…. После школы поступил в

архитектурный колледж. А потом бросил его. Днем работает продавцов в

спортивном магазине, по вечерам подрабатывает барменом, - мужчина

устало махнул рукой. Это вовсе не значило, что он оставил все попытки

образумить внука, но было ясно, как тяжело ему это дается.

- А знаете, я не очень хорошо разбираюсь в очерках, но с удовольствием бы

посмотрела его наброски, - уж и не знаю сама, откуда у меня такая тяга

именно к рисованию. Если пересмотреть мой дорожный блокнот, то в нем

больше эскизов, чем каких-то записей. Причем, я и сама не замечаю, как

вместо того, чтобы записать какой-то адрес, рука с карандашом или ручкой

начинает что-то чертить. Может что-то это и значит.

- Хмм…. У меня на столе темно-синяя коленкоровая папка. Возьми ее.

Я послушно иду к столу, и от количества похожих темно-синих папок

разбегаются глаза. На ощупь вроде все разные, а по цвету так и вовсе

безумно похожи. Спросить, что значит коленкоровая, как-то стыдно.

Впрочем, глаза почти сразу приметили папку, как-то обособившуюся от

остальных. Справа, на углу, будто кто-то ее недавно открывал, а потом

застало врасплох какое-то другое дело, и она перекочевала на самый угол, чтобы потом можно было подхватить ее.

- Ого…. Вау, - потрясенно ответила я, раскрыв ее на середине. В прозрачных

файлах были вложены эскизы Джереми. Они все были очень разные, то есть

разных тематик: там были и взрослые люди, и маленькие дети, и животные, пейзажи, и даже просто предметы интерьера. Но их всех объединял способ

зарисовки: ломаные линии, острые углы, глубокие тени, незаконченность.

Одиночество, тоска, непонимание, поиск себя. Меня очень задел маленький

ребенок. Половина лица была прорисована очень тщательно, а другая, едва

заметно, как будто у художника не было сил нажимать карандашом на

бумагу. И этого складывалось ощущение, что половину детского личика

заливает яркий свет, и может от этого у него такие болезненно искривленные

губы, и сощуренные глаза. И еще один рисунок мне безумно понравился, я

бы даже с удовольствием оставила его себе. Наверное, он был сделан в том

самом баре, где подрабатывает Джереми. На эскизе видна часть витрины и

барной стойки, но в основном все внимание привлекает людская толпа, представляющая собой набор ломаных линий. И среди этой безликости, среди углов выделяется девушка в растерянности стоящая посередине.

Одинокая, потерянная и ждущая чего-то. Она нарисована чуть мягче, в

прорисованных складках легко платья чувствуется плавность, и нежность в

четко прорисованных чертах лица. Не знаю, почему на меня так

подействовал именно этот карандашный набросок. Будто сделанный на

скорую руку. Может потому, что отчасти эта девушка напоминала мне меня

саму. Ждущую чего-то. Или кого-то.

- Нравится? – спустя как-то время поинтересовался мистер Труфаторри, тактично дав мне время на осмотр.

- Да, очень. У него, правда, талант. Мне особенно нравится вот этот.

Я протянула мужчине папку, показывая на впечатливший меня рисунок.

- Да. Я тоже его люблю. А Джереми считает, что это все хлам и мусор. Вот, присмотрись, - он аккуратно достает лист бумаги из файла, переворачивает

его и показывает на длинную тонкую линию, заклеенную скотчем. А я как-то

сразу и не заметила. Так это не особенности бумаги…. – Знала бы ты, сколько я их вытащил из помойки. Скомканных или порванных на кусочки.

Некоторые восстановить не удалось. Этому повезло, он его все лишь

напополам порвал.

- Я бы хотела оставить этот эскиз себе.

- Ты, конечно, можешь. Но знаешь, почему-то мне кажется, что будет гораздо

лучше, если ты спросишь об этом у Джереми, - с некой хитрецой в голосе

ответил мужчина, протягивая мне листок.

- Знаешь, мне кажется, что тебе впору открывать свое агентство

психологических услуг, - заговорил Джун, который все это время, молча

стоял в углу комнаты. – Чур, я буду твоим первым помощником. Вместо

зарплаты будешь платить мне тем, что начнешь прислушиваться к советам

умных и взрослых людей. То есть ко мне.

- Да, я лучше бесплатно работать буду, - позабывшись, проворчала я вслух.

Мистер Труфаторри с изумлением воззрился на меня. – Это я так. О своем, о

девичьем. Думаю, вы правы. Я спрошу у Джереми.

***

- Джул, шла бы ты спать, что ли? – в который раз окликнул меня Джун, пробуждая меня от сна, в смысле, отвлекая мое внимания. Конечно, я не

спала. Просто глаза прикрыла на минуточку. Или на 10 минуточек…

- Я не хочу спать, - широко зевнув, ответила я. И села, потягиваясь. Да, не

самая лучшая идея ждать Джереми в коридоре. Узенький диванчик, поставленный исключительно для того, чтобы было удобно надевать обувь, не подходил для комфортного ожидания, тем более, лежа. Шея вообще как

каменная. Наверное, все-таки даже не десять минуточек.

- Слышишь?

- Да, Джун, я тебя слышу, - непонимающе ответила я. Чего я должна

слышать? Впрочем, тут же услышала. За дверью кто-то пытался справиться с

замком. Что ж, проявим гостеприимство и дружелюбие и поможем человеку.

Я от всей души толкнула дверь, и только когда услышала глухой стук, сдавленные ругательства и прочувственное «ну за что?», поняла, что стоило

вообще предупредить о своих намерениях. На улице стоял, точнее, сидел на

заднице, Джереми, и, скорчив физиономию, потирал ушибленный лоб.

- Спасибо. Так и знал, что ты от меня в восторге.

- Бьет, значит, любит, - глубокомысленно изрекла я, хоть на самом деле мне

было стыдно. Немножечко.

- Я так понял, что извинений не дождусь.

- Я случайно.

- Ну, я так и понял.

Я пристыжено протянула руку, но Джереми гордо отстранился, и, поморщившись, все-таки встал. Весьма неучтиво оттеснил меня в сторону, пошатываясь, зашел внутрь и плюхнулся на тот распроклятый диванчик. А

вот тут я смогла хорошенько рассмотреть его и не сдержала удивленного

вздоха. Разукрасили его знатно. Бровь разбита, нос опух, и от него вниз к шее

бежали кровавые дорожки, уже засохшие. А вот губа все еще кровоточила. И

на скуле здоровенный синяк. Одежда мятая-перемятая, где-то даже рваная.

Чую, что под ней тоже расцветают ссадины и синяки.

- Ну и кто тебя так побил?

- Меня никто не бил, - с достоинством в голосе ответил Джереми, с

облегчением стаскивая тяжелые ботинки.

- А ну, конечно. Наверное, просто неудачное свидание.

- Меня никто не бил, - повторил Джереми, назидательно подняв

указательный палец вверх. – Я подрался. Это разные вещи.

- Окей. Запомню на будущее. Ну и кто…. Пардон, с кем ты поцапался?

- С дамой сердца. С кем надо, с тем и подрался. Я спать.

- В таком виде!?

- Моей кровати по фиг, в каком я виде.

- Ты дурак что ли? Это все обработать надо.

- Я спать хочу. Изыди, - устало махнул парень, с трудом поднимаясь. Но от

меня не так-то просто отделаться. Я цепко схватила его за рукав, направившись в ванную. Уже успела выучить, что аптечка в этом доме

огромная. Хватит на целую больницу лекарств.

- Во-первых, изыди – это моя привилегия. А во-вторых, на правах умной

взрослой женщины…. Точнее, единственной не спящей умной взрослой

женщины, настаиваю на обработке этого безобразия.

- Шрамы украшают мужчин, - вяло отнекивался Джереми, но уйти – не

уходил. Присел на бортик ванны и терпеливо ждал, изредка постанывая и

ругаясь, особенно, когда я велела стянуть рубашку. Ну, как знала.

Украшений на несколько недель хватит похвастаться.

- Угу. Особенно украшает, наверное, распухший нос, - ехидно протянула я, обрабатывая ваткой с перекисью разбитую бровь. Джереми поморщился, и я

удивленно спросила. – Ты чего? Это же перекись. Не так уж и жжется.

- Я к ней не привык. Обычно помоюсь и спать.

- Ммм, умничка. Надеюсь, с детьми в будущем ты будешь внимательнее.

Почитал бы, что ли про оказание первой помощи.

- Я бедный побитый симпатяга. А ты еще и издеваешься.

- Ты не побитый. Ты подрался. Забыл?

- А ну да. Точно. Ну, так надо было свою честь отстоять.

- По мне, так проще было в карты на деньги не играть.

- Ты ясновидящая?

- Нет. Но со зрением у меня неплохо. У тебя в кармане колода карт. И вряд

ли такой взрослый мальчик как ты, играет на интерес.

- Черт возьми! Меня оскорбили в шулерстве! – возмутился Джереми, всплеснув руками, правда, тут же пожалев об этом. Простонал и продолжил

уже без жестикуляции. – Я никогда не мухлюю! По-крайней мере, когда

играю по-крупному.

- А зачем тебе это вообще надо?

- Ну, надо же себя чем-то занять в свободное время. И в баре не так уж много

платят.

- А это чем тебе не нравится? – я выудила аккуратно сложенный листок с

понравившимся мне наброском и помахала у него перед лицом.

- Дед дал?

- Да.

- Значит, сейчас будешь уговаривать меня, как и …

- Ага, сейчас! Делать мне больше нечего, - фыркнула я, приступая к синякам

на теле. – Ты же большой мальчик. Сам знаешь, что тебе лучше.

- Да в том и дело, что нет. Я не хотел разочаровывать деда. Он единственный, кто у меня есть. Последний мужик в роду, а занимается рисованием. Каково

это, а?

- Ну, да внук-картежник, конечно, куда круче.

- Я же говорил! У деда сердце барахлит. Вдруг понадобятся деньги. А своей

зарплатой, мне будет хватать только на оплату обучения, и чуток на кусок

хлеба.

- Банановое настроение, - усмехнулась я, наконец-то поняв. – Ты читал книгу

Вито?

- Конечно. А причем тут это?

- Ты хочешь быть похожим на Фаустино. Нет, я понимаю, что он достоин

восхищения. Но есть и другие варианты.

- Какие, например?

- У тебя отличные работы. Поверь, я в этом разбираюсь. Не знаю, как, но

разбираюсь. Попробуй выставки. Или, например, наброски для книг. Да у

тебя куча вариантов! Ты бы попробовал, прежде чем идти в благородные

разбойники.

- Мошенники.

- Не суть. Просто попробуй, ты ведь ничего не теряешь.

- А говорила, что не будешь уговаривать, - ввернул Джереми, радостно

осклабившись.

- Я и не уговариваю. Просто сообщаю, что следует подумать.

- Коварная ты женщина. Я ведь задумался.

- Чудно сразу в двух понятиях.

- Да-да?

- Во-первых, это доказывает, что мозг у тебя есть. А во-вторых, что я

умничка. И Джереми, ну не будьте вы такими, поговорите друг с другом.

Проясните все. Я уверена, что мистер Труфаторри все поймет. А то

получается игра в покер со слепым. Ты вскрылся, а он не увидел.

- Карты заразны?

- О, да, - хихикнула я, присаживаясь на бортик рядом с парнем. Если мои

слова не пролетели насквозь, то это будет очень здорово. Есть ли у парня

талант, зачем же его в землю зарывать.

- Слушай, а причем тут банановое настроение?

- А черт его знает. Но после прочтения книги, было странное ощущение. Как

будто что-то у меня есть, но я до этого просто не добралась, хотя вроде все

очевидно. Ну, вообщем, как с бананами. Чтобы добраться до самого плода, всего лишь надо кожуру снять.

- Ни черта не понял, но звучит круто. Банановое настроение. Ну, надо же.

Надо запомнить. Нужно всего лишь снять кожуру.

Часть 3.

Август: Последний поцелуй лета.

***

- Ненавижу, - с усталостью и отвращением простонала я, закрывая за собой

очередную дверь. Какое счастье, что осталось прибраться только в одной

комнате.

- Ты работаешь всего шесть дней, и уже успела возненавидеть свою работу?

– с удивлением спросил Джун, королем восседая на тележке. Конечно, он

бесплотный, а значит, ничего не весит, но было больно много наглости в

этом жесте, чтобы терпеть его задницу на моей тележке. Хотя, кажется, это и

не тележкой вовсе называется. Но, собственно, какая кому разница?

- Это не работа, а какое-то издевательство. Терпеть не могу прибираться, а за

чужими людьми, тем более.

- Кто-то должен делать эту работу, детка, - со смешком произнес мой ангел, чтоб у него нимб потух, и крылья отвалились.

- Знаешь, когда мистер Труфаторри дал мне проспект на этот санаторий, я

очень обрадовалась. Нет, конечно, жить среди смертельно больных людей –

это не самая приятная вещь на свете…. Ну, в смысле, - я осеклась под

пристальным взглядом Джуна, - как-то странно жить среди людей, зная, что

на следующий день можешь кого-то из них уже и не увидеть. Хотя знаешь, я

сначала думала, что будет страшно. Типа, дух смерти и все такое. Но здесь на

удивление позитивная обстановка. Не могу сказать, что здесь витает смерть и

депрессия. Да, я не об этом! Короче, я и не думала, что Вито пошлет

директору такую рекомендацию! Я вообще не думала, что мне придется

работать.

- Ну а что ты хотела, подружка? Бесплатный сыр бывает только в

мышеловке.

- Угу, итальянской. Но почему именно горничная?? – горестно возопила я, толкая тележку по коридору вперед.

- А кем ты хотела? Медсестрой? Ты, надеюсь, не забыла, что это санаторий, а

не камера пыток? – ядовито поинтересовался парень, перебирая баночки с

различными моющими средствами. – К тому же, не все так плохо. Тебе

вполне идет этот прикид.

Я с сомнением метнула взгляд на зеркала, развешенные по стенам в

коридоре. Нет, я, конечно, стала выглядеть лучше, чем в начале своего

путешествия. По-крайней мере, люди меня больше не шарахались, когда я

поднимала голову, являя им чрезмерно бледное, какое-то наркоманское, лицо, с мешками под глазами и воспаленными глазами. Цвет кожи вроде

пришел в норму. Сейчас меня хотя бы можно назвать просто светлокожей, а

не мертвенно бледной. И спать я стала куда лучше, глаза почти не красные. Я

даже успела обзавестись щечками, которые Джун называл очаровательными, а я считала хомячьими. Ох, жрать надо меньше. Не могу сказать, что я была в

восторге от темно-синего платьица с коротким рукавом и прямой юбкой, длиной чуть ниже колена. Я бы предпочла джинсы или на худой конец

брюки. Неужели не понятно, что с такой юбкой неудобно убираться?

Попробовал бы этот директор сам! Впрочем, верхняя часть платья меня

устраивала, хотя опять таки белый фартучек портил впечатление. Ей-богу, я

сама себе напоминала порно звезду в лучшие годы, но не в лучшее время.

Единственное, что вызывало у меня положительные эмоции, так это белые то

ли полуботинки, то ли полукроссовки. Удобно и просто. Хорошо хоть не

заставляют чепчик носить.

- Вот сам бы его и носил, – буркнула я, стучась в дверь. Комната № 37R. –

Уборка комнат!

- Ты еще прибавь хрипа в голос, чтобы человек окончательно решил, что за

дверью чудовище в костюме горничной и напрочь отказался открывать

дверь. Ты же девушка – милейшее создание, - Джун неуверенно посмотрел на

мое перекошенное «милейшее» лицо и закашлялся, давя в себе смех. – Так, будь добродушнее, в общем.

- Да, я само добродушие! Я просто мега-гипер двигатель, излучающий

добродушие. Разве не так? Э-эй! Уборка номеров!

Я постучала еще раз и куда сильнее, даже рука заболела. Но никто не

торопился.

- Умерли они там что ли, - буркнула я, не обращая внимание на взгляд

Джуна, явно осуждающего такое кощунство. Дверь оказалась открытой, что

весьма кстати, ибо как не лень мне было, но совесть не позволяла со

спокойной душой развернуться и уйти. К тому же, вдруг там проживающий

просто был в душе или в туалете, а потом наябедничает, что его лишили

утренней уборки. Я нерешительно шагнула в приоткрытую дверь и еще более

нерешительно пропищала:

- Есть кто?

Ответом послужила долгая и мучительная тишина, так что я, хмыкнув, решила все-таки закатить тележку. Наверное, вышел куда-то. Может, на

процедуры срочно вызвали. Зато здесь такой бардак, что человек наверняка

обрадуется порядку по возвращении. Хотя, конечно, противоестественную

чистоту я не гарантирую. Вещи я не решалась трогать. Я их особо не убирала

даже с позволения проживающих. Ну, не люблю я трогать вещи незнакомых

мне людей. У меня почему-то сразу появляется какое-то мерзкое ощущение, что за мной пристально наблюдают и так ждут, когда я оступлюсь, чтобы

схватить за руку.

- Ну, так, с чего начнет моя маленькая трудолюбивая пчелка?

- С того, что уберет твою задницу с моей тележки, - буркнула я, пихая

воздух. Хотя на мгновение мне показалась, что рука почувствовала

сопротивление. Нет, наверное, все-таки показалось. Я стала продвигать

тележку вперед. Точнее стала тащить ее на себя, пока не спиной не

почувствовала, что наткнулась на что-то твердое и живое.

- Ну и какого? – раздался недовольный мужской голос. Я испуганно ойкнула

и развернулась, растерянно попятившись назад. На улице во всю светило

солнце, и долговязая фигура была окутана легким мистическим мерцанием, подсвеченная по контурам. Еще один «ангел» на мою голову. Сомневаюсь, правда, что ангелы ходят в знавших лучшие времена спортивных штанах и

растянутой майке, неделями не бреются и курят как паровоз, ибо сигаретный

запах окутал мужчину с голову до ног. Да и в целом, несмотря на сияние, внешность у него была какая-то демонически-завлекательная. Жилец

комнаты № 37R буравил меня тяжелым взглядом. Цвет глаз такой

необычный. Так сразу и не разберешь – вроде сероватые, но присутствует

зеленца, и вокруг хищного суженного зрачка, будто краской, разбрызган

карий. Глубокие как омут. Посмотришь и утонешь. Лицо запоминающееся.

Немного изможденное лицо человека, который плохо спит. Синяки под

глазами, ввалившиеся щеки. Впрочем, эта болезненность ему шла. Да, что

это я. Очень и очень шла. Такой, bad boy. Губы по-злодейски, почему-то

плохие парни у меня именно такими представляются, тонкие, плотно сжатые.

Отдельного внимания заслуживал нос. Я тут в последнее время заметила, что

когда рассматриваю мужчины, очень детально смотрю именно на носы.

Какой-то подозрительный фетиш, но да ладно. Этот был видным

экземпляром и заслуживал отдельного места в моей зрительно-образной

коллекции. Длинный, чуть загнутый книзу, и в целом напоминающий птичий

клюв. Небольшая горбинка и, кажется, легкая скошенность вправо, наводили

на мысль о том, что он когда-то неудачно подрался или стукнулся им.

Человек невежливый и злобный, скорее всего, обозвал бы его нос просто

клювом. Но мой воспаленный мозг весьма трепетно отнесся к этой части

лица мужчины. Божественный нос! Да и с телосложением у него все в

порядке было. Это сначала мне показалось, что он просто долговязый и

нескладный. На самом деле, хорошо сложенный, такая классическая фигура.

Широкие плечи, узкие бедра. Руки вообще загляденье – не перекаченные, но

есть что пощупать. Та-ак, Джул, какого черта? Кажется, кого-то бросило в

жар. Черт бы побрал Фрейда с его либидо!

- Ой, простите. Я не знала, что в номере кто-то есть, - наконец-то соизволила

я открыть рот. Точнее извлечь из него звуки. На него я, кажется, и так

смотрела с открытым ртом.

- Стучаться надо, - буркнул жилец, не сводя с меня хмурого взгляда

исподлобья.

- Я стучалась. Даже спросила, есть ли кто! Но никто не ответил, - процедила

я, но потом все ж так взяла себя в руки, наклеив вежливую улыбочку. Будет

совсем не круто, если меня уволят после недели работы, из-за того, что он

нажалуется. – Я могу прибраться в вашем номере? Или мне зайти позже, когда вы уйдете на прогулку?

- Я буду весь день здесь. Можешь убраться сейчас.

Ну, слава богу. Прям одолжение мне сделал, а я уж боялась, что придется

плюнуть на последнюю комнату, и уйти купаться. Я отвернулась от

мужчины, возвращаясь к своим горничным делам.

- Эй, ты куришь?

- Допустим.

- Сигарета найдется?

- Вообще-то здесь не принято курить в помещении, - строго ответила я, обнаружив пепельницу полную окурков.

- Я не считаю балкон за помещение. Так будет или нет?

- Вам просто полюбоваться или все-таки одолжить? – не удержалась от

колкости я. Да, не стоило мне его так долго рассматривать. Небось, вообразил себе невесть что. Мужчина хмыкнул, и я решила, что не стоит

раздражать людей с отсутствием чувства юмора, и протянула ему свою

сигарету. Тонкую. Дамскую. Я вообще-то бросила курить. Почти.

Полупустая пачка в кармане, на всякий случай. Ну, мало ли что. Может

пригодиться – наводить мосты дружбы, например. Хотя этот угрюмец явно

не настроен на «строительство». Цапнул худыми пальцами сигаретку и гордо

удалился на балкон, оставив меня смущенно смотреть ему в за.., точнее в

спину. Хотя взгляд, нет и нет, упорно скашивался вниз. Надо бы чаю с

ромашечкой выпить. Кажется, у меня гормоны разыгрались. Пожав плечами, я решила все-таки вернуться к тому, зачем собственно пришла. Пылесос был

громоздким и не удобным, и чем-то напоминал змею, которая проглотила

какого-то крупного зверя, никак не переваривающегося и застрявшего в

хвосте.

- Симпатяга, да? – Джун с шутливой кокетливостью возвел глаза к потолку.

- Ничего особенно, - сквозь зубы процедила я, нажимая на тумблер.

- Да ладно тебе, я же вижу, как ты на него смотрела. Понравился?

- Изыди, а? – чуть громче, чем нужно, попросила я.

- Не понял? – это уже не Джун. У него голос помягче, как бы

обволакивающий. Пылесос пришлось выключить. За спиной снова

материализовался жилец. Что ему на балконе-то не сидится. – Что мне

сделать?

- Ничего.

- А я услышал что-то другое.

- Я не с вами разговаривала, - довольно резко ответила я, начиная закипать.

Господи, как же ему должно быть невыносимо скучно, если он решил

поругаться с горничной. Мужчина с наигранным удивлением вскинул брови, и, сложив руки на груди, картинно облокотился о косяк.

- А с кем же? И давно это началось?

- Сравнительно недавно. Разговариваю я с призраками. Вот один стоит за

вашей спиной рожей, корчит рожи и советует вам прогуляться, - я ядовито

улыбнулась, довольно неаккуратно размахивая тряпкой, призванной на

борьбу с пылью, а на деле просто размазывающей ее по поверхности, - чтобы

мозги проветрить.

Последнюю фразу я едва прошептала, и, судя по всему, мужчина ее не

услышал, однако, добрый совет оставил без внимания, не желая отлипать от

балконной двери.

- Давно здесь работаешь? Что-то я раньше тебя не увидел, – сигаретный дым

плавно вползал в комнату, спиралькой крутясь у люстры. Не удивительно, что он меня не видел. Он, похоже, все время проводит в комнате, если судить

по количеству мусора.

- Недавно, - коротко ответила я, надеясь, что он заметит мое явное нежелание

вести светские беседы. Но мне попался на редкость упрямый индивид. А я-

то, святая простота, была уверена, что такие задумчивые угрюмые типажи не

склонны чесать языком.

- Как зовут?

- Джулай! Все, опрос на сегодня окончен? – зло процедила я, смотря на

мужчину сверху вниз, что наверняка в моем исполнении выглядит комично.

– Просто Джулай! Не сокращение от Джуллианы или Джульетты. Джу-лай, -

быстренько добавила, решив миновать серию само собой напрашивающихся

вопросов. Но реакция у мужчины была какая-то странная. Он потемнел

глазами и как-то больно подозрительно двинулся вперед.

- Ты издеваешься?

- Вроде нет. А что?

- Пошла вон! – неожиданно гаркнул этот припадочный демон. Причем так

реалистично, что я чуть не споткнулась, пятясь назад, и двигая спиной

тележку в сторону открытой двери. – Давай, катись!

Дверь захлопнулась перед самым моим носом. Потрясенный не меньше

моего, Джун яростно чесал макушку.

- Знаешь, напомни, чтобы я перечитала проспект про это место. Возможно, что мы что-то перепутали. Не санаторий, а настоящий дурдом!

***

Столовая для проживающих и персонала была разная. И надеюсь, что

повара были тоже разные. Потому что травить и без того страдающих людей

– кощунство чистой воды. Роберт, немолодой мужчина со смешливым

лицом, был отличным собеседником, но готовил он так себе. Не чета

Джорджу, по-крайней мере. Хотя вот со вчерашнего дня он отправился в

отпуск, и у меня были большие надежды на его преемника. Народу была

тьма-тьмущая, откуда они только все повылазили? Я мельком взглянула на

часы. А ну тогда все понятно. Просто я впервые за неделю пришла на обед в

обеденное время. Я дрейфовала с подносом среди людей словно айсберг в

океане, пока не заметила выцветшую от солнца головку с двумя кокетливыми

пушистыми хвостиками. Элизабет была моей ровесницей и в санатории

проходила практику. Девушка училась на врача. Такая типичная девушка из

южных штатов. Вечно загорелая кожа приятного золотистого цвета, карие

глаза, выгоревшие из-за солнца брови и ресницы, а на голове неудачный

опыт первой химии. Лиз тоже меня заметила и приветливо замахала ручкой, привлекая мое внимание, и приглашая за ее столик. Собственно, она-то мне и

нужна была, так что приглашение было кстати. Я плюхнулась напротив, заранее приготовив уши к торопливому щебету.

- Привет, Джул! Ты сегодня вовремя. Быстро закончила? А меня поставили

сегодня кровь на анализы из вены брать. Ох, если бы ты знала, как я

ненавижу это дело! Особенно, когда у стариков нужно кровь брать. Так

страшно протыкать иглой морщинистую кожу! Иной раз, кажется, что там

уже и крови нет, а другой, что один прокол, и он скопытится…

Врачи удивительные люди. Великодушие и порядочная циничность в них

уживаются каким-то чудесным образом. Вот, Лиз вроде действительно

жалеет своих пациентов, но порой, как ляпнет. Да взять хоть это

«скопытится». Тактичности ни на грош. Будущий врач не переставала

болтать, а я молча кивала, не пуская эту белиберду к мозгу. Ему и так часто

достается.

- Слушай, а кто проживает в комнате 37R? Это на втором этаже, правое

крыло. Как раз в твоей юрисдикции, - словно ненароком поинтересовавшись, спросила я, когда речь зашла о пациентах.

- Ммм… 37R. Высокий брюнет с длинным носом?

О, оказывается, не я одна страдаю этим хм….. Не одна, в общем.

- Ага.

- Август Бэйли…. Чего…Чего ты смеешься? – недоумевала Лиз, глядя на то, как я нервно хихикаю. Август. Еще бы он не взбесился. Август и Джулай.

Наверное, подумал, что я шучу. Но все равно. Не мог же он просто так

разозлиться из-за имени. – А почему ты спрашиваешь?

- Да странный он какой-то. Вроде угрюмый-угрюмый, а болтливый.

- Бэйли!? Болтливый? – удивленно округлила глазки Лиз, пересаживаясь ко

мне и доверительно смотря в глаза. – Ну-ка, ну-ка. О чем вы болтали? Ты не

поверишь! Но ты первая, кто о нем так отозвался! Одна медсестричка назвала

его Мефистофелем. Типа он такой же таинственный и загадочный.

Инфернальный и молчаливый.

М-да. Богатая фантазия. Конечно, мне тоже показалось, что было в его

внешности что-то демоническое, но до инфернального парня ему далекою

- Мы не болтали. Почти. Он что-то спрашивал, я отвечала. А потом как узнал

мое имя, просто выгнал меня! – я с трудом проживала кусок котлеты.

Резиновая. Наверное, новый повар близкий родственник Роберта.

- Хм…. А поняла. У Августа есть старший брат. Он как-то заезжал, но Бэйли-

младший не стал выходить, предпочел разговаривать через дверь. И брат его

подговорил одну медсестру, чтоб та следила за младшеньким. А Август об

этом прознал. Такой скандал был. Вот, когда имя твое услышал, видимо, вспомнил тот случай, и решил, что брат не оставляет своих попыток.

- Да…. Ну и придурок.

- Ну… не знаю. Он такой симпатяга. Все наши тетки с ума по нему сходят.

Я вспомнила слова Джуна. «Симпатяга. Понравился, да?». Ненавижу, когда

мой ангел прав. Но в любом случае, если мне кто-то понравился, это еще ни о

чем не говорит. Ровным счетом ни о чем. Я зажмурилась, и на мгновение

перед глазами встали сильные руки, скрещенные на груди. Черт! Так, быстро

переводим тему разговора.

- А чем он болен? Вряд ли он тут просто расслабляется.

- Сердечная недостаточность.

- Но … он же молодой такой. Ему кажется и сорока-то нет.

- Тридцать пять, – тут же уточнила Лиз. – Это может в любом возрасте

произойти. Но на самом деле все куда прозаичнее. В свое время он заболел

ОРЗ, и не от большого ума принял иммунодепрессантов. А там процесс

пошел полным ходом. Колонии бактерий на митральном клапане, и тот

разрушается. Нужна операция, но мужчина отказался.

- Но почему?! – потрясенно спросила я.

- Много противопоказаний. Он может умереть в ходе операции, - терпеливо

объяснила Лиз, тоже боровшаяся с котлетой, но даже врачебное упрямство не

придало ей сил. Тарелка отправилась на край стола. Я в задумчивости

ковырялась ложкой в десерте. Если бы у меня была возможность вернуть

себе память, но операция рискованная, рискнула бы я? Да. Да. Какой бы

опасной она ни была. Так…

- Почему же он не рискует? – случайно вслух произнесла я.

- Понятия не имею. Может, решил, что это бессмысленно. Может, боится

разочарований. Что надежды не оправдаются. По моему он твердо поверил в

прогноз врачей.

- В смысле?

- Он не встречается с семьей. Расстался с девушкой. И очень редко бывает на

улице, почти ни с кем не разговаривает. Ой, - внезапно встрепенулась Лиз. -

Что это мы взгрустнули? Пойдешь сегодня вечером в наше крыло? Мы там

решили партию в покер сыграть. Ставки по минимуму, конечно, и…

Лиз болтала без умолку, чем-то, напомнив мне Джуна с его вечной

привычкой забалтывать проблемы. Ее приятный голосок тоже действовал

успокаивающе, но внутри все равно было как-то тревожно. Как будто в

сердце впервые ворвался трагизм этого места. Или кто-то озлобленный

решил напомнить, что в этом мире помимо жизни, есть еще и смерть.

***

- Может, хватит меня преследовать? По-моему проще подойти и извиниться,

- наконец-то, спустя пять дней, не выдержала я, снова заметив Августа, спрятавшегося в кустах. Не очень удачно. После того, как он меня прогнал, я

решила поменяться с другой горничной. Ну, если человек невротик, то, что

зря его травмировать. А потом началось странное. Сначала, Лиз поведала

мне, что господин классный нос разговаривал по телефону с братом, причем

на повышенных тонах. И она прекрасно слышала злое: «Джулай! Да, у тебя

совсем фантазия истончилась». Закончилось все словами «сам придурок», а

потом, как выразилась девушка, красавец с тоскливыми глазами побрел в

крыло персонала. Правда, войти внутрь так и не решился. Дальше, куда

интереснее. Стоит мне заглянуть в столовую для проживающих, дабы

разжиться замечательным шоколадным пудингом, как там моментально

нарисовывается этот парень. Я не спорю, что у пудинга волшебный вкус, но в

одно и то же время! Из-за того же угла. Посмотрит-посмотрит, а потом

физиономию прочерчивает гневные морщинки, и он гордо удаляется. Потом

стала замечать его в саду, где как мне рассказывали, он был редким гостем.

Предпочитал обеденные часы, когда здесь было малолюдно. Побродит-

побродит неподалеку, и исчезает. Начинаю собираться уходить, он

материализуется, и опять вне поля зрения. Честно говоря, я даже начала

нервничать, не обратиться ли мне за помощью к главврачу. Джун искренне

заливался смехом, и говорил, что ему нравятся методы этого парня, и чтобы я

не парилась по пустякам. Вот сейчас, стоило расслабиться, как знакомый нос

показался среди листвы. И ведь не отвечает, делает вид, что его тут нет, и

мне показалось. Тоже мне, человек-невидимка.

- Слушай, в конце концов, это смешно! Выбирайся уже оттуда, а то сейчас

аккурат в шиповник угодишь. Поверь – ничего приятного.

Тихонько хрустнула ветка в ответ. Наверное, ему просто неудобно

выбираться при мне. Еще бы, доказательство собственной несостоятельности

и поспешности в решениях. И точно. Стоило мне удалиться на приличное

обстоятельство, как я услышала нетерпеливое сопение рядом. Сегодня, парень, кстати, выглядел куда лучше. Соизволил, и причесаться, и одеться во

что-то не грязное, не мятое, и даже на вид – глаз радующее.

- О, и ты здесь. Какая приятная встреча! – встрепенулась я, делая вид, что все

и правду так произошло так неожиданно.

- Не надо. Да, я идиот. Признаю. Прости.

- Ооо, отлично. Запомни, ты сам это сказал.

Ав недовольно покачал головой. Да-да, представляю, о чем сейчас думает.

Несерьезная, саркастичная, довольно плохо представляющая, когда стоит

держать язык за зубами.

- Почему ты так редко выбираешься на прогулку?

- Я выбираюсь.

- Ну да! Видела я эти прогулки. Минут на пятнадцать. В гордом одиночестве.

Ты ведь даже не с кем не общаешься.

- Не вижу смысла заводить новые знакомства.

- Почему?

- Я все равно скоро умру, - скороговоркой произнес мужчины, выуживая из-

за уха слегка помятую, но пригодную для курения. Действительно, зачем

общаться с людьми, если все равно скоро на небо тусоваться отправишься.

Так можно с самого детства отправиться в отшельники. На всякий случай. И

главное, логика прям железная, ни придерешься. Но мне тут вовсю

пропагандировали, что мы, женщины, существа нелогичные, что ж

используем эту идею.

- Видишь ту пожилую леди с фотоаппаратом?

- Ну и?

- Ее зовут Марджори. Мисс Марджори Редгроув. Хотя она любит, когда ее

называют просто Мардж. Так вот, ей 76 лет. Она не была замужем, у нее нет

детей. А еще у нее рак крови, и врачи сказали, что ей недолго осталось.

Посмотри на нее. Что она, по-твоему, сейчас делает?

- Ээээ…. Ходит.

Я посмотрела на мужчину очень внимательно. Таким долгим изучающим

взглядом, чтобы у него не осталось сомнений в том, что я думаю о нем и его

мыслительных способностях.

- Ну, она гуляет. Фотографирует чего-то там.

- Ага. А что у нее на лице?

- Очки.

- Да нет же, идиот! – сорвалась я в сердцах, уже готовая просто стукнуть его

по голове. – Эмоции!

- Она улыбается, - смущенно ответил Август, то ли не услышав, то ли не став

обращать внимания на «идиота». Хотя, скорее всего, просто не расслышал.

- Да. Улыбается. Гуляет, дышит свежим воздухом, увлекается фотографией.

Общается с людьми. Знаешь, как все это вместе называется? Она радуется

жизни.

- Не понимаю, к чему ты ведешь, - буркнул Август, упорно не желая поднять

на меня глаза. Ну, точнее опустить, если вспомнить про разницу в росте.

- Видишь ли, если следовать твоей логике, то она должна была лечь в гроб, сложить ручки и спокойно ждать последнего часа. Почему женщина, прожившая долгую и, несмотря на отсутствие мужа, детей, внуков, увлекательную, а уж я знаю, жизнь, находит в себе силы просто радоваться

новому дню. А ты, в свои 35, ведешь себя как приведение. Как будто уже

умер. Ой, не обращайте на меня внимание. Я тут просто постою и не буду

мешать. Перестань себя жалеть.

- Я умираю, - процедил он, продолжая гнуть свою линию, и упорно смотря

куда угодно, но только не на меня. Господи, как же хотелось стукнуть его по

его длинному носу!

- Открою тебе великую тайну. Здесь все умирают. Да, какого черта. Весь

мир. Я тоже умираю. Опять таки следуя твоей логике, я не живу, а умираю.

Каждый прожитый день приближает меня к смерти. Послушай. Не стоит

замыкаться в себе, в жалости к самому себе. У меня, например, тотальная

амнезия. И я вспоминаю, какой я была в самом начале. Повернутая на

жалости к самой себе! Настолько повернутая, что забила на чувства своих

родителей. Ты…

- Что-что у тебя?!

- Тотальная амнезия.

- Ты сравниваешь какую-то там амнезию с моим диагнозом!? – искренне

возмутился Август. Хотя какой там. Не возмутился, а разозлился. Стальные

нотки в его голосе заставили меня сделать пару шагов назад. На всякий

случай. – Твоя гребаная амнезия не смертельна! А мне 35! У меня была

работа, девушка, да у меня все было! А сейчас я вынужден жалкие остатки

своих дней проживать в этом склепе! В основном среди пожилых людей!

Вот тут уже разозлилась я. Нельзя же быть таким тупым!

- А кто тебя заставлял!? Ты сам же в этом и виноват!

- Что!?? Да, пошла ты! Идиотка!

- Сам иди!

Август напоследок сверкнул враз потемневшими глазищами, и круто

развернувшись, пошел в сторону жилых корпусов. Сам иди. Вот, собственно

и пошел. Да, отлично поговорили.

- Я что-то пропустил?

Это Джун. Конечно, очень вовремя.

- Нет. Лети себе дальше по своим ангельским делам.

***

Я обожаю дождь. Особенно в такой теплый летний день. Пусть даже

это и последний месяц лета. Все равно. Я с удовольствием скинула куртку, подставляя лицо тяжелым каплям. Ну, в крайнем случае, тушь потечет, так

вряд ли я здесь кого-то смогу испугать. К тому же в наушниках у меня орет

музыка, и я не слышу, что мне говорит Джун, только периодически тишком

хихикаю над его возмущенной физиономией и руками, которыми он

пытается изобразить подобие ветряной мельницы. Конечно, кто-то говорит, что настоящую свободу можно ощутить, лишь свершив преступление, но моя

философия гуманнее и более социальна. Ощущение свободы и

независимости, единение с природой. Немного пафосно, но в целом дрыганье

руками и ногами под проливным дождем доставляет некое удовольствие.

Особенно, когда потом заваливаешься в тепло, и запрыгиваешь под одеяло.

Но мне же не дают насладиться гордым одиночеством, кто-то обязательно

должен меня отвлечь.

- Эй! Ты сумасшедшая!? – ага, значит, решил выползти под вечер.

Интересно, и давно он там, на балконе наблюдает за моими нелепыми

попытками изобразить подобие танца.

- Что??

- Я говорю: ты ненормальная что ли!? – из-под крыши он и носу не кажет, еще и ежится, пожимая плечами. Какая недотрога! Да я в майке стою и

ничего. Угу. Пока ничего, - озвучил наконец-то добравшийся до меня Джун. -

Ты же простынешь! Иди внутрь.

- Неа. И никто меня не заставит, - интересно, а это вообще все мужчины

такие? Ну, то есть, сначала наорать, опустить в грязь, а потом проявлять чуть

ли не отцовскую заботу. Да я же из принципа не сделаю, как он хочет. Тем

более, когда ко мне обращаются таким повелительным тоном.

- Да никто тебя и не заставляет. Подумаешь, заболеешь и умрешь. Всем

плевать.

На балконе громко грохнула дверь, из соседней комнаты послышалось едва

слышное «потише, пожалуйста». Невротик истеричный. Собственно говоря, я уже напрыгалась под дождем и засобиралась обратно, но Джун меня

остановил:

- Подожди, минутку. Сама увидишь.

- Он, по-твоему, вернется?

- А то.

И действительно минут через пять раздался скрип и, знакомая физиономия

снова свесилась вниз.

- Может ты все-таки пройдешь внутри?

- Ты все-таки решил попробовать меня заставить?

- Нет. Это дружеский совет.

- А мы друзья? – скептически поинтересовалась я, складывая руки на груди. -

Кто-то 2 дня назад так на меня обиделся, да еще и послал….. Кхм, не

напомнишь, куда?

- Прости, просто…., - из-за дождя мне было не очень хорошо видно, но, кажется, у него действительно было вполне искреннее смущение и

замешательство на лице. Как обычно бывает, когда что-то сделаешь, жалеешь, а потом еще и приходится извиняться. Впрочем, я могла его

понять. Я чертовски не люблю извиняться. - Я погорячился, и у меня было не

самое хорошее настроение.

- Зато у меня сейчас отличное. Так что не порть его, пожалуйста.

- Я же извинился!

- И что?

- Ну….

- Вот именно. Если ты извинился, это не значит, что я буду тебя слушать с

открытым ртом.

- Умных людей можно слушать и с закрытым ртом.

- Ой, скромняга и весельчак. Уникальное сочетание.

- Ты куда?

- К реке.

- Зачем?

- Ну а зачем обычно ходят на реку?

- Порыбачить, просто посидеть, попла…., - Август осекся и вдруг так

активно и резко взмахнул руками, что чуть вниз не сверзился. - Ты что

плавать собралась!?

- А что? Хочешь за компанию?

- Гроза на улице! Ты законов физики не знаешь!?

- А я их забыла.

- Нельзя плавать в грозу. Один удар молнии и все.

- Может, она еще и не ударит.

- А если ударит?

- Тогда скажи, что это было не самоубийство и не дурость, а акт

безрассудного любопытства.

- Ненормальная….

- Ладно, я пошла.

- Стой! Подожди…

И вот почему я решила подождать. А главное чего? И куда он постоянно

отбегает? Может все-таки решил, что это у меня суицидальная попытка, а в

комнате у него пособие для чайников «переговоры с самоубийцами: как

отговорить или хотя бы потом не чувствовать своей вины»? А нет. Он, наверное, решил скинуть мне одеяльце вниз, чтоб я не замерзла. Он же

заботливый дяденька. Какого же было мое удивление, когда взмыленный и

взъерошенный, одетый в плащ и спортивные штаны, с больничными

тапочками на ногах, Август выбежал с заднего двора. Наверное, решил, что в

таком виде не следует бежать мимо дежурной медсестры.

- Ты еще здесь?

Хаха. На самом деле меня здесь нет. Это моя астральная проекция. А вся

жизнь – это комиксы. Любят люди задавать глупые вопросы.

- Ты же сам просил подождать. Пошли тогда.

- Куда это?

- Куда-нибудь. Пройдемся. Или ты выполз на улицу в таком виде меня

развлечь?

- Вообще-то это опасно…., - Ав задумчиво наклонил голову, наблюдая за

мной своими блестящими глазами из-под широкого капюшона плаща. С

таким наклоном головы и со своим длинным носом он сейчас напоминал

какую-то большую птицу, которая обнаружила в своем гнезде явно лишнее

яйцо, и теперь озадаченно пересчитывающая яйца, и не понимающая: то ли

вчерашний червячок оказался испорченным, то ли у нее действительно

потомство неожиданно прибавилось.

- Прекрати занудничать. В твоем положении можно не бояться опасностей.

- В моем положении? – тихо переспросил Август, и в его голосе я снова

уловила эти предостерегающие стальные нотки, как в прошлый раз в саду. -

Это в каком-таком моем положении?

- Ты же сам недавно твердил про свое положение. Я умру, я умру, я скоро

умру. Так чего тебе бояться? – Джун, стоявший за Авом, пытался корчить

сочувствующее выражение лица, и руками дергал вниз-вверх, чтобы я чуть

уменьшила напор. «Это жестоко», - раздался в голове его укоризненный

голос. Я просто говорю правду. Она не бывает жестокой или мягкой. Такая, какая есть.

- Ты собираешься тыкать меня носом в мои же слова?

- А нельзя? Короче, ты идешь или как? – я резко повернулась и быстрым

шагом направилась вглубь парка. Интуиция не так часто меня подводила, и

поэтому материализовавшийся справа Август меня не удивил.

- Почему ты меня подождала?

- Обычно когда кричат «Стой. Подожди…», имеют в виду: стой, пожалуйста, не уходи, подожди меня.

- И это я-то зануда, - покачал головой мужчина, а потом с грациозностью

пьяного фокусника выудил откуда-то из складок плаща зонт. – Вот. Чтобы

мы не намокли.

- Мне намокнуть уже не грозит. И вообще. Зонтик - так не интересно.

- А ты не боишься, что тебя…

- Что меня?

- Уволят. За то, что ты потащил меня в дождь, черт знает куда.

- Не-а. Я же просто горничная. А не медперсонал. Если что, скажу, что это ты

соблазнил невинную девушку прогулкой под дождем.

- Я тебя ненавижу, - выдохнул Ав, смерив меня взглядом полным и

возмущения и восхищения.

- Я рада, что вызываю у тебя такие сильные чувства. Это большой прогресс.

Идем?

- Почему-то мне кажется, что выбора у меня нет…

- Слушай, только давай не делать вид, что это я тебя силком тащу. Я

предлагаю. Ты в праве отказаться или пойти со мной. Ты взрослый дяденька, можешь и сам решить.

Я решительно протянула руку, потому что эта игра мне уже порядком

поднадоела. Правда же, что я его как ловелас девственницу соблазняю. И

все-таки холодные пальцы коснулись моей руки. Хороший мальчик.

Мы стояли на обрыве. То есть, конечно, обрывом это было можно

назвать с натяжкой, потому что до воды было рукой подать, но мне

нравилось так называть резко обрывающийся берег. На самом краю росла

старая раскидистая ива, накренившаяся низко к темной глади озера. Я просто

шаталась по территории санатория, когда наткнулась на это место. Точнее

шла, не глядя куда, как обычно, и плюхнулась вниз. Рассадив колено о

камень, и хорошенько намочив форму, но когда оглянулась, желание

ругаться исчезло. Это и вправду было красивое место. В любое время суток.

И каждый раз выглядело по-разному. Сейчас было в нем что-то мистичное.

Наверное, мы с Авом здорово смотримся со стороны. Два силуэта, размытых

из-за проливного дождя, и сильный ветер, развевающий плащ мужчины и

волосы женщины. Мне потянуло на псевдо романтику. Какая гадость.

- Я кретин! – наконец-то изумленно выдавил Август, едва дернувшись от

очередного раската.

- Да я и не сомневалась…

- Нет, правда, - отрешенно закивал головой мужчина, не заметив моего

сарказма, и продолжая наблюдать за бешеным небом. - Я и не знал, что здесь

может быть так красиво. Как ты нашла это место?

- Просто гуляла и наткнулась. Надо же как-то развлекаться в свободное

время.

- Ну да. Слушай…, - Август повернулся ко мне, нерешительно смотря сквозь

меня и задумчиво чертя какую-то белиберду мыском больничного тапочка на

мокрой землей, - мне действительно очень жаль, что я тогда на тебя наорал.

Извини.

- Принято. Забыто.

Очередной грохот грома и молния. Так близко, что у меня чуть душа в пятки

не ушла.

- И это все?

- Эээ. Ты что-то еще хотел? Ну, если хочешь, могу сказать так: Отпускаю

грехи твои, сын мой. Подойдет?

- Охренеть можно…, - Август потрясенно покачал головой, и на его лице

появилась недвусмысленная усмешка. – То есть по твоему это нормально, когда взрослый мужик просит у тебя прощения, а ты реагируешь так, словно

это твоя подружка извинилась перед тобой за то, что поцеловалась с

мальчиком, который тебе очень нравится.

- Ну, взрослый мужик по ходу вот только начал появляться.

- Дааа? Здорово. А я вот перед собой вижу сопливую девчонку, считающую, что она вся из себя такая умудренная опытом, и имеет право раздавать

советы налево и направо. Мне интересно, как это называется? Новая ролевая

игра, о которой я еще не слышал? Как называется твоя гениальная роль? «Я

внутри настолько плюшевая, что снаружи такая сука»? Знаешь, мне твой

сарказм и роль озлобленного, но умного ребенка поначалу даже понравились.

А оказывается, ты просто … дура, - еще несколько ударов молнии. И гром.

Гром, гром. Август резко скидывает плащ и впихивает его мне в руки. –

Оденься. Замерзнешь же.

- Он же потеряется…., - растерянно говорю я в спину уходящего мужчины.

- Нет, вряд ли.

- Скажи, а почему ты мне никогда не говорил о том, что я такая дура? – я

продолжаю смотреть прямо, и очень радуюсь, что идет такой дождь. Так хоть

не видно, что слезы я все-таки не сдержала. Обидные, злые слезы. И что

самое отвратительное – заслуженные.

- Джул, я знаю тебя лучше. Это раз. Ты должна понять и сама. Это два. К

тому же, ну…. Ты женщина. Вас иногда заносит. Да, ты порой действительно

невыносима и пытаешься строить из себя того, кем не являешься. Но в этом

нет ничего такого. Хотя, конечно, не стоило так уж на него наезжать.

Это неприятно. Падать с пьедестала лицом прямо в грязь, да еще и понимать, что ты это заслужила. Ненавижу этот проклятый дождь и гром. И молнию.

Реквием по собственному эго.

***

Как ни странно, мы с Августом помирились быстро. Я была уверена, что больше ни за что, даже на километр, к нему не подойду. И почему-то

была уверена, что он такого же мнения. В таком ритме мы продержались

ровно два дня, а потом столкнулись в коридоре на втором этаже. Я

собиралась к нему, а он ко мне. В результате мы влетели друг друга и

сбивчиво одновременно пытались извиниться. А потом вдруг рассмеялись и

решили, что так нам дуракам и надо. Мы с этого дня почти все дни

проводили вместе. Он терпеливо ждал, когда у меня закончится уборка. Я так

же ждала, когда окончатся его процедуры. А потом мы срывались. Куда

угодно, потому что, как оказалось, вместе нам было весело даже на

прескучнейших лекциях о вреде курения и советов, как бросить. Я в

очередной раз бросила, а Август справедливо решил, скорее всего, под

влиянием фильма «Достучаться до небес», что у него не рак легких, так что

он может укуриться хоть до беспамятства. Под влиянием этого же фильма

мы в его комнате наклюкались текилой. Пойти угонять чужой автомобиль

нас остановило только то, что ушли мы в глухую несознанку. То есть пришли

в себя под вечером, в полном не адеквате. В результате мне вычли часть

зарплаты за пропущенный день и не предупреждении. Я честно пыталась

соврать, что я приболела, но начальник, взглянув на меня поверх монитора, припомнил один анекдот с известной концовкой «А потом я отравился

печеньем». Августу позже досталось от врачей за пропуск процедуры

обследования. Знатно погуляли. Мы бегали с ним купаться на речку.

Танцевали под дождем. Как выяснилось, он в свое время увлекался танцами

и даже смог показать мне парочку движений. Потом мы отогревались у

сердобольной Мардж, травившей нам байки о своем 50-летнем стаже работы

в школе. Вечера мы устраивали тематические. Больше всего мне нравилось

обсуждения книг. Август работал в книжном издательстве заместителем

главного редактора. Литературу он любил, так что мы с удовольствием

заворачивались в пледы, усаживались на пол. И обсуждали книги. Сегодня

под раздачу попал «De Profundis» Оскара Уайльда. Я прочитала эту книгу

еще у Джорджа, но тот Уайльда недолюбливала, так что о своем нежном

отношении к этому писателю, я не распространялась.

- … понимаешь. Конечно, может, просто он не стал прописывать в книге все

детали. Но он так говорит об этом парне. Он ведь его действительно очень

искренне любил. Он был что-то сродни музы. Не знаю. Но вот я читаю. И

понимаю, что у него была такая не простая жизни, а вот произведения его

они легкие. В том смысле, что они ироничны, жизненны, и в них не

чувствуется груза его собственной жизни. Просто я думаю, что это не так уж

просто. У него такая светлая грусть присутствует. Читаешь про этого парня, про то, какой же он редкостный козел, и понимаешь, что кроме искренней

платонической любви там ничего не было. Понимаешь? Ну, чего ты

улыбаешься?

- Ты так откровенно защищаешь Уайльда, как будто бы я его критиковал.

Поверь, против Оскара я точно не буду выступать с критикой. Это же полное

безумие. Более того, не дорос я таких писателей критиковать. А что касается

его ориентации…. Да для меня это странно. Я не гомофоб, но не совсем этого

понимаю. Но тут еще дело в том, что здесь тема гомосексуальности не

является центральной. Да ее вообще тут нет! А прослеживают ее как раз те

же самые гомофобы, если, конечно, вообще его читают. Ты права, он говорит

о любви. Говорят, что мы любим человека за то, какой он. А не за то, какого

он пола. И Уайльд сделал свой выбор.

- Кстати, о выборе…, - я замялась, не зная, как начать. Уже несколько дней

ходила вокруг да около, но все не могла набраться сил, чтобы спросить.

Просто боялась, что он не так меня поймет.

- М?

- Я насчет операции. Может все-таки…

- Я тебя очень прошу, давай сейчас не будем об этом, - оборвал меня Август.

- Ну а когда будем об этом? Ты понимаешь, что чем дольше откладываешь

этот вопрос, тем хуже.

- Кому хуже?

- Тебе! Ведь это шанс. За шанс нужно хвататься обеими руками!

- Я не вижу в этом смысла. Процент того, что все обойдется, мизерный.

- Но, в конце концов, он же есть! Да и какие проценты!? К черту цифры. Мне

вообще кажется, что все измеряется в 50 на 50.

- Джул, пожалуйста. Мне хватает брата и родителей. Я не хочу.

- Ав…

- Все, закрыли тему, - мужчина устало потер глаза, поглядывая на часы. – Ты, наверное, уже устала. Поговорим потом….

- Отлично! – хотелось резко вскочить и громко хлопнуть дверью, но для

этого нужно выпутаться из этого проклятого пледа.

- Ну что ты делаешь, а?

- Я уже устала! Вот и иду спать!

- Джул, подожди…. Куда ты?

- К себе. Ты, наверное, тоже устал!

Я наконец-то смогла встать. И смотрела на него горящим взглядом. В его

тоскливые уставшие глаза. Почему мы ссоримся? Сейчас опять начнется.

Дура. Дурак.

- Да иди ты! Придурок несчастный….

- Не уходи, - Ав схватил меня за руку, притягивая к себе.

- Да я и не собиралась…

Злость моментально исчезла, словно ее и не было. Да и ругалась я больше на

себя, чем на него. Мне было как-то неловко и одновременно хорошо от

зарождающегося внутри тепла. Он всего лишь взял меня за руку, а мне уже

так тепло. Черт возьми, как же я его хочу! Ау, остановите меня кто-нибудь.

Обычно люди имеют привычку появляться не вовремя – так почему же

сейчас никто не постучится и не объявит «Уборка номеров». Господи, четыре

часа утра. Ну, какая уборка….

- Ты дрожишь, - с удивлением в голосе произнес Август, не отпуская мою

руку.

- Угу…

- Только не говори, что от злости.

- Если бы ты не держал меня за эту руку, то я бы тебя стукнула!

- Послушай, Джулай…. Ты мне очень нравишься. Я не совсем уверен, но, по-

моему, я даже люблю тебя.

Я, окончательно запутавшись в своих чувствах, наконец-то вырвала свою

руку и вскочила с дивана. Только послушайте его, а! Даже любит!

Издевается он надо мной что ли!? Нет, так дело не пойдет. И я, и он какой-то

ерундой страдаем. Я уверенно направилась к двери, но Ав остановил меня, мягко развернув за плечи. И я не могу смотреть ему в лицо, потому что

боюсь увидеть там… это.

- Я люблю тебя, Летняя, - Август смотрит прямо, не отрывая взгляда. И мне

остается только поднять взгляд, потому что иначе, я бы себе никогда не

простила такой трусости. И потому что у меня как-то отдаленно знакомо

закололо сердце от этого слова. Летняя…. Никто меня так не называл. Только

тот парень без лица из сна. Может действительно любимый из прошлого, а

может плод моей бурной фантазии. И я ничего не могу ответить, потому что

предательски дрожат губы. Я только обнимаю его за шею и притягиваю к

себе. Какой смысл, скрывать то, что он и так заметил. К чему скрывать, что

мне нравится, как его тонкие пальцы впиваются в лопатки, и я чувствую, как

колотится его сердце. Соревнование. У кого сердце бьется быстрее. Да

какого черта!? Я не могу оторваться от его губ, или это он меня не отпускает, и руки нетерпеливо расстегивает его рубашку. У него ладони как будто

раскаленные, и когда они медленно забираются под футболку, я по инерции

втягиваю живот. А про себя думаю, что какая же я дура, если в такой момент

думаю о том, насколько я эстетично выгляжу! И, не дай бог, ему приспичит

взять меня на руки! А потом мозг бьет тревогу: кажется, я ноги не побрила!

У меня начинается паника, и я пытаюсь выскользнуть из его цепких рук, пытаюсь что-то сказать, но у него такие жадные губы.

- А…мне…нужно…это..

- Цыц, - черт, язык и так с трудом ворочается, а он меня еще и затыкает!

- Но мне нужно…

- Послушай, мне плевать. Не знаю, чего тебе там нужно, но избавься от всех

своих глупых мыслей. Я тебя никуда не отпущу.

- Хорошо, - полушепотом произношу я. Да, мне уже никуда и не нужно.

Черт, и, действительно, что это я….. Какие ноги, какой живот….

Море волнуется три.

- Придурок, - ругается девушка в кремовом платье, и стоящий рядом парень

виновато отходит в сторонку, чтобы дымить в другую сторону. – Да я не

вам. Я другому придурку!

Парень тушит сигарету и поспешно уходит. Просто отлично, она иногда

забывает, что нужно подумать, прежде чем что-то говорить. Но у нее

сейчас чертовски отвратительное настроение, и в принципе ей наплевать, что о ней подумают. То есть минут десять тому назад, она пыталась

произвести хорошее впечатление на коллег своего парня, а он умудрился

выставить ее полной идиоткой. Любитель искрометно пошутить. Она же

не виновата, что абсолютно не разбирается в фотографии, и без понятия, какие там сейчас веяния. Подумаешь, перепутала одного фотографа с

другим, да какая разница, если их столько развелось последнее время. Но ему

обязательно нужно было заострить на этом внимание и спросить, как

часто она путает Фрейда с Юнгом. Но это же не одно и то же! Да их, наверное, даже ребенок не перепутает! А потом его явно психически

расстроенные дружки начали подшучивать над ее будущей профессией.

Зачем тратить деньги на консультации у психолога, если можно просто

выговориться первому встречному или нагрузить друзей. Конечно, так

правильно вывалить все, например, на друга, и со спокойной душой пойти

дальше, оставив друга со своими переживаниями, а потом через недельку