Джулай и Джун: Летние истории

вернуться к обсасыванию тех же самых проблем. Ой, как же это по-

взрослому. Но они же все такие умные дяденьки и тетеньки. Творческие, мать их, люди! Да их же всех лечить надо поголовно! Чего только стоит

эта фотография, где маленький ребенок тыкает игрушечным ножом в свою

беременную младшеньким маму! По ним по всем психушка плачет. Девушка

зло трясет головой, так что тщательно собранный с вечера пучок

окончательно распадается. Да и к черту его. Вот он же знает, чего ей

стоят все эти встречи! И каково ей ходить на эти тусовки, где каждая

вторая, сделавшая один удачный снимок или нарисовавшая одну оцененную

картину, начинает строить из себя гения века, и делиться богатым

жизненным опытом, накопленным за двадцать лет жизни! Более того, еще

и с умным видом начинают объяснять, какие чувства преследовали ее, когда

она фотографировала этого ребенка…. Милочка, да ты же чокнутая, о чем

тут можно с умным видом распинаться. Твоя мать на прошлой неделе

родила, и теперь все внимание ушло к новорожденному, а тебя распирает

от злости, потому что к двадцати годам ты все еще избалованная

капризная дурочка, считающая, что одна единственная фотография - это

уже мега признание, и ты имеешь право смотреть на остальных

«смертных» с призрением. Особенно на тех, которые учатся на какого-то

«психолога». «Когда эта коза будет страдать от суицидальной мании, я с

нее двойную плату возьму», - мстительно думает девушка, пуская к потолку

кривые колечки дыма, и выпивая уже третий бокал шампанского. А она ведь

терпеть не может шампанское. И с удовольствием бы выпила чего

покрепче, но, к сожалению, у бара такое столпотворение, что, возможно, она не выдержит и убьет кого-нибудь. Кажется, она слышала что-то

подобное от одногруппницы. «А ты заметила, что большинство наших

знакомых психологов, ну, совсем не смахивают на гуманистов? Это синдром

«час пика в метро» или это пожизненно?». И она начинает, как заклинание, цедить сквозь зубы «я очень люблю людей. Я прямо безумно люблю людей.

Смотрю на эти нетрезвые ро… лица, и прям расцеловать каждого готова.

Вот только яду выпью для начала». И вдруг она слышит знакомый голос.

Обычно он вызывает у нее умиление или заставляет появляться улыбку, или

вызывает дрожь в коленях, но сегодня обладателю этого голоса дома не

поздоровится. И тут она начинает прислушиваться к словам, пробиваясь

сквозь толпу ближе к маленькой сцене, и крепко сжимая в руках бокал. Но

уже не от злости.

- … познакомились там, где люди прощаются. И я уже тогда понял, что у

нас все будет наоборот. По-другому. У нас действительно все как на

сломанной карусели. Абсолютный бардак. И ни черта у нас не идеально.

Когда мы приходим в гости, многие искренне говорят, что у меня крутая

сестра. Некоторые имеют наглость просить познакомить. Она мне

поведала, что кто-то из ее подруг говорил: Понимаю, такая крепкая

дружба между мужчиной и женщиной – это редкость и очень здорово. Но

может, перестанете пожирать друг друга влюбленными глазами и

признаетесь во всем? Она никогда не дослушивает меня до конца и

перебивает с горящими глазами. Не дает возможности объяснить. Или

уходит, громко хлопая дверью. Я точно знаю, что она терпеть не может

все эти встречи «долбанутых придурков, которых нужно лечить и лечить».

И уверен, что сейчас она придумывает какую-нибудь страшную месть для

меня: например, фотографировать для выставки глиняные поделки ее мамы.

Я обожаю ее милого стервозного ребенка. И то, что по ее голосу не всегда

можно понять: говорит она серьезно или с сарказмом. То, как она порой

говорит, не подумав, а потом пытается это как-то срочно исправить, в

результате чего получается абсолютная чушь. Она не моя подружка. Она

не моя сестра. Она не просто моя девушка или моя женщина. Я не могу

сказать, что я люблю ее…. Просто потому, что я никогда не выражу

словами, как сильно люблю ее. Она моя жизнь. И больше всего на свете я

хочу, чтобы ее и моя жизнь превратились в нашу. Общую. Жизнь. Джул, я

знаю, что ты стоишь где-то рядышком, и судорожно думаешь, что же

сделать раньше: то ли убить меня, то ли расплакаться. Но я еще точно

знаю, что бокал сейчас лопнет в твоих руках, а один твой пальчик мне

нужен в здоровом и энергичном состоянии. Потому что ему придется

нести на себе груз ответственности, который будет говорить всякому и

каждому «Я не ваша». Потому что я очень хочу, чтобы ты была моей…

***

В последнее время я полюбила рассветы. Мы приходим на этот берег, расстилаем коврики на мокрой от росы траве и ложимся под раскидистую

иву. Уже который раз, и каждый раз я все больше и больше влюбляюсь в

рассветы. Влюбляюсь в краски, которыми окрашивается небо, в птичью

трель, в этот особенный предрассветный запах и в последних светлячков. Я

ложусь на спину, и голова покоится на коленях Августа, который курит

сигареты одну за другой, свободной рукой перебирая мои отросшие за

последние два с половиной месяца волосы. Последнее время я стала куда

более молчаливой и задумчивой, и в целом, внутреннее ощущение какое-то

другое. Словно в предвещании каких-то глобальных перемен. Последнее

время я и ощущаю себя немного другим человеком. Конечно, я не отказалась

от своих саркастичных шуточек, и все так же люблю поспорить с Джуном, но

все это приобрело какую-то другую подоплеку. С одной стороны, меня это не

слишком напрягает, с другой – тревожит. Тревожит то, что я не могу понять, то ли я меняюсь, то ли становлюсь тем человеком, которым когда-то была.

Еще до аварии.

- Ты спишь со мной из жалости? – голос у Ава спокойный, как и всегда.

Умиротворенный, как и это место. Он словно констатирует факт, отчего во

мне просыпается желание стукнуть его по голове за такие слова. Наверное, мне показалось. Ни черта я не меняюсь. По-крайней мере, на глупости я

реагирую как раньше. Вместо того чтобы сразу разобраться в ситуации, начинаю бессмысленный словесный балаган.

- Нет, мне по приколу, - моментально отвечаю я, продолжая скучающе

смотреть в небо. Глупостью на глупость.

- Джул…

- А что? Я вообще все делаю по приколу. В аварию попала по приколу, память потеряла по приколу, по этому же самому приколу сплю с тобой.

- Это не смешно, - бурчит Август, уловив в моем тоне нотки злости. Сигарета

нетерпеливо тлеет в его тонких пальцах, но он не торопится. Неужели сам не

понял, какую чушь он сморозил. Взрослый мужчина…. «Спокойнее, Джул. И

взрослые мужчины не застрахованы от ошибок», - мягко прокрадывается в

мысли голос моего ангела. Ему нравится этот парень, я это знаю. Беда в том, что он и мне нравится. Сильно нравится, но мне кажется, что этого не

достаточно. И я опять пытаюсь установить какие-то границы.

- А это и не шутка. Это сарказм. Чуешь разницу?

- Твой нормальный голос не так просто отличить от саркастичного.

- А подумать? – я не выдерживаю и привстаю, внимательно смотря в его

глаза. Они, конечно, омут, но я не собираюсь в них тонуть. В конце концов, почему я должна быть спокойна, если он меня обидел. Ну, почти, обидел. -

По-твоему, я, что действительно могла делать все по приколу?

- Не знаю. Я просто не люблю дурацкие шутки, - Ав отворачивается.

Отлично, он обиделся. По идее, должна была обидеться я, но он быстренько

забрал такую удобную роль. Роль обиженной стороны. Нужно встать и уйти, пусть чуток остынет, поймет, что он вообще ляпнул. Но я не могу от него

просто взять уйти. Мне вообще так сложно уходить в последнее время. Я

искренне надеюсь, что все образумиться, и что Ав решит продолжить

лечение, и врачи ему помогут. Но получается, что слишком много пунктиков

должно исполниться, чтобы начало казаться, что у нас полным-полно

времени. Я вздыхаю, шутливо дергая его за волосы:

- Меня окружают идиоты.

- Что?

- Ничего. Пей свой чай, - киваю я на открытый термос, ненадежно

пристроенный на кочке. Обратить все в шутку не удалось.

- Это компот.

- Значит, пей компот.

- Я и так его пью. А ты все еще не ответила на мой вопрос, - он начинается

злиться, и я это понимаю. И понимаю, что в самом начале нужно было

ответить на его вопрос, а не дурачится. Но меня неумолимо тянет подколоть

его, или уходить от ответа, при этом, прекрасно зная, что я все равно отвечу, рано или поздно. Вот зачем я это делаю? Я, что, пытаюсь испортить наши

отношения. Или это нормальная реакция? Или я просто редкостная идиотка, которая даже влюбиться нормально не может, не дает открыться в себе

женщине. Нежной, понимающей. Вот с Джорджем я смогла быть …

спокойнее тогда, когда, казалось, могла быть и жестче. Даже для Джереми я

нашла ласковые слова. Какого черта? Куда делся Джун, когда он так нужен.

- Нет, - наконец-то ответила я, естественно не удержавшись от едкого

добавления. - Из жалости я могу дать нищему доллар.

- Тогда почему?

- Почему я из жалости даю нищему доллар?

- Прекрати, - Ав резко поворачивается и берет меня за руку. У него как

всегда очень холодные руки, и как всегда этот тоскливый омут глаз. Но

почему-то в крови разливается тепло, точно такое, которое я чувствую, когда

Джун рядом, когда он пытается меня успокоить и приободрить. Август, мне, правда, очень нравится.

- Ты мне нравишься.

- Но ты меня не любишь?

- Нет. Прости. Ты мне очень нравишься, но не думаю, что это любовь.

- Что ж, это хотя бы честно.

Он не отпускает моей руки, но снова смотрит в сторону. А я только на его

продолжающую тлеть сигарету. Наверное, забыл. Мне очень хочется обнять

его, но внутренний голос говорит, что это не правильно. Что мне стоило

соврать? Ну, приукрасить. Сказать, что я люблю его. Может, он этих слов

ждал. А я поманила его как ребенка конфеткой, а потом перед самым носом, злостно расхохотавшись, слопала сама. Я люблю тебя. Всего лишь красивые

слова. Но, если ими можно сделать приятно, то почему бы и нет. Почему я

слушаю свой чертов внутренний голос, который настаивает, что это

неправильно. Что Ав мне слишком нравится, чтобы врать ему.

- Почему? – неожиданно спрашивает мужчина, стряхивая пепел с сигареты, а

я зачарованно наблюдаю за пепелинками, оседающими на траве:

- А?

- Почему ты думаешь, что это не любовь?

Я боюсь сделать ему больно, но еще больше не хочу ему врать. Я вспоминаю

Джорджа, его жену и ребенка. Это любовь. Я ее видела. Вспоминаю мистера

Труфаторри и Джереми. Это тоже любовь. Беата и Фаустино. Я просто

читала о них, но смогла почувствовать их любовь.

- Не знаю. Мне тяжело судить об этом. Я могу только сравнивать с любовью, виденной у других. Может это потому, что мы не так давно знакомы и, она

еще не выросла.

- А может?

Я не хотела об этом говорить, но почему-то мне, кажется, что он все-таки

сможет меня понять. Возможно, объяснит это странное внутреннее

ощущение, развеет сомнения. Возможно, дело просто в том, что новая я

боится влюбиться. Да, кто знает, может, мне разбили сердце, и я специально

решила попасть в аварию. Закрыла глаза и отпустила руль. Я же ни черта не

знаю. Только чувствую.

- Я, наверное, кого-то очень сильно любила в той жизни. Понимаешь, я в

сердце чувствую, что там целый океан любви. Но она для кого-то, а кого я не

знаю. Мозг забыл, а сердце помнит. Только из сердца же ни имени, ни

воспоминаний не вытащишь.

- Жаль, что у нас так мало времени….

Господи, ну отчего же я такая дура. Почему я постоянно забываю, что это не

какой-то курортный роман. Это санаторий для смертельно больных. Для тех, кому сказали, что, вероятно, завтра они уже не проснутся. Он не хотел меня

обидеть. Ему просто так же страшно, как и мне. Но мне-то куда проще

признать, что я боюсь привязаться, в отличие от него. Взрослого мужчины. У

которого были длительные отношения, серьезная работа. А теперь ему нужно

привыкнуть к тому, что каждый день может стать последним

воспоминанием. И каждый раз просыпаться, не понимая: то ли это счастье, то ли это пытка – все еще дышать.

- Эй, - я аккуратно щелкаю его по длинному носу. - Не вешать нос. Это наше

время, и мы распоряжаемся им как захотим. Захотим – растянем на годы!

- Ты ведь скоро уезжаешь, - он опять пытается казаться спокойным, а я

чувствую, как дрогнул его голос. Я не хочу оставлять его, но мне нужно

уехать.

- Ав, я же обещала, что я на два дня: туда и обратно. Нужно успокоить

родителей, сказать, что все в порядке. Знаешь, мне так хочется обнять их.

Представляешь, каково им? Я уж молчу про ту записку: «Мам, пап. Не

волнуйтесь. Мне нужно побыть одной. Я не знаю, когда вернусь, но надеюсь, что скоро. Не волнуйтесь». Более дурацкой записки мир еще не видал.

- Скучаешь?

- Да. Меня еще недели две назад что-то мучило, а я только сейчас поняла, что

именно. Иногда стоит закрыть глаза, и я начинаю видеть. Что-то очень

далекое, наверное, из детства, но мое. И их лица. Я все равно не помню, но

чувствую, что они мои родители. Что мне их не хватает.

- Как думаешь, это значит, что память возвращается?

- Надеюсь. Было бы здорово.

- Угу.

Он тушит сигарету и вдруг крепко прижимает меня к себе, обеими руками, и

примирительно целует в нос. Я все почему-то пытаюсь играть роль

взъерошенного злого ребенка, но эта роль, любимой женщины, мне нравится

куда больше. Потому что, можно положить голову ему на плечо, и тихонько

млеть от того, как он поглаживает мне живот, или целует в нос. Или

рассеянно перебирает мои волосы. Можно вдыхать запах на самом деле

отвратительного табака, смешанного с запахом лекарств и ягодного компота, и радоваться, потому что это его запах.

- Ты чего загрустил?

- Я эгоист.

- Я тоже.

- Ты не понимаешь. Я думаю только о том, что когда к тебе вернется память, ты уйдешь, - его руки обнимают крепче. Я так обнимала в больнице

подушку, когда мне по ночам не спалось, и становилось страшно, оттого что

я пытаюсь хоть что-то выудить из сундука с воспоминаниями, а там пустота.

- К кому это?

- К тому, кого любишь.

- Прости, - я глажу его по колючей щеке. А чего я хотела. Его страх вполне

объясним. Я только что призналась ему, что еще не люблю его, но в моем

сердце живет любовь для кого-то другого. Да, это круто, что он смог

признаться в этом страхе, вот только я не уверена, что знаю, как его развеять.

- Я не знаю. Честно говоря, я сомневаюсь. Посуди сам, если бы мы любили

друг друга взаимно, он бы нашел меня! Но влюбленных глаз возле койки в

больнице не наблюдалось. Наверное, я просто бегала за ним хвостом, или он

давно мечтал бросить меня, а тут такой случай подвернулся. К тому же, пока

эта память вернется, я растрачу этот океан. Я уже отдаю по стакану тебе.

Сколько получается, и как получается. Хотя, конечно, понимаю, что я та еще

заноза. Но как тебе моя любовь? Вкусная?

- По-моему немного соли не помешало бы, - усмехаясь, отвечает Август.

- Идиот, - умиляюсь я, касаясь губами небритой щеки. – Какой же ты идиот.

Ну, какая-такая соль тебе нужна?

***

«28 августа. Сегодня отличный день. Я обожаю, когда небо наполовину

солнечное, а наполовину закрыто тучами. Потому что понятия не имеешь, что же тебя ждет, когда соберешься на прогулку. Может, повезет, и день

будет солнечным, а может, попадешь под ливень. Впрочем, кому какая

погода нравится. Ав за недавнее время успел полюбить дождь. По-моему, даже улыбается чаще, когда на улице льет дождь, нежели когда светит

солнце. Сестры его ругают за такую привычку. Надеюсь, не догадались, кто в

этом виноват».

- Знаешь, по мне так они поняли, кто привил ему привычку скакать зайцем

под дождем, - усмехнулся Джун за спиной. Как обычно – неожиданно. Хотя я

уже успела привыкнуть и даже не дернулась. Что поделать, если ко мне

любят подходить из-за спины и что-нибудь неожиданно говорить, когда я

чем-то занята.

- А подглядывать не хорошо, - процедила я, прикрывая листок рукой.

- Решила попробовать вести дневник?

- Ага. Правда, мне кажется, что это будет единственная запись. Какая-то

чушь получается.

- Что в голове, то и на листке.

- Спасибо. Я тебя тоже люблю, - ядовито ответила я, вырывая листок, зло

комкая его и забрасывая в корзину с мусором. Точнее, кинув его рядом с

корзиной. Там уже валялось 5 одинаковых бумажных комков. Дался мне этот

дневник. Кажется, без Ава я категорически не представляю, чем себя занять.

Никакого настроения рисовать, а погулять нельзя. Мой договор закончился, и

теперь приходится прятаться от директора санаторий и его верных псов, чтобы меня не вытурили отсюда. Так что я последние 4 дня в основном

провожу у Августа, или мы вместе ходим к реке. Не скажу, чтобы меня это

очень напрягало. Последнее время мне очень тяжело оставлять его даже на

час. И тяжело, когда его уводят на процедуры. Не знаю. Может это какое-то

предчувствие того, что что-то надвигается. И очень хочется избавиться от

этого гнетущего ощущения, но чем ближе осень, тем больше ноет сердце.

Хотя, может просто дело в том, что заканчивается это лето. И все. Наверное, я зря себя мучаю.

- Все будет хорошо, - вдруг говорит Джун, положив руку мне на плечо.

Забавное ощущение. Я не чувствую давления, только тепло. Как будто рука

настоящим. А я уже много думала, как было бы здорово, если бы Джун был

живым человеком. Если бы можно был потрогать его, подержать за руку. За

волосы подергать, в конце концов.

- Аааа, ты все об одном. Лишь бы за волосы меня подергать. Какая ты

мстительная особа. Боюсь, если бы я был живым, то очень быстро бы умер.

Ты же через раз мечтаешь меня стукнуть.

- Так нечестно. Ты можешь читать мои мысли. Джун, правда, я что-то как-то

нервничаю. Такое ощущение, что я зашла в темную комнату, кишащую

крокодилами и маньяками, и не знаю, чего бояться!

- Все будет хорошо…

- Да, что ты заладил! – обозлилась я, резко оборачиваясь. Не люблю ругаться

спиной к человеку. Даже если это не совсем человек, а мой ангел-хранитель.

– Все будет хорошо, все будет хорошо. Ты узнавал что ли?

- Почти, - улыбается Джун, сверкнув зубами.

- То есть ты можешь сказать, что нас ждет?

- Нет, конечно. Я же не гадалка.

- Тогда какого черта ты говоришь, что все будет хорошо, как

запрограммированная игрушка?

- Потому что я знаю: чтобы ни случилось, все будет хорошо, - спокойно

отвечает Джун, стоически отражая все мои выпады. Странно, что он сегодня

такой умиротворенный. Обычно, ему только дай повод, и он с

удовольствием потреплет мои нервы, а сегодня просто чертов Далай Лама. И

это именно тогда, когда мне как раз нужно выплеснуть отрицательные

эмоции. Ну, не могу же я злиться на человека просто так, лишь потому, что

больше не на кого. Потому что изливать злость на себя бессмысленно, а

разговаривать с неодушевленными предметами – это будет совсем перебор. В

моем багажнике неадекватности хватает наличие ангела-хранителя. И как бы

Джун не кривился, я все еще порой считаю его плодом своей больной

фантазии.

- И вылези из моей головы…

- Что прости? – хлопнула дверь. Это Ав вернулся, успев услышать фразу, не

ему предназначенную. Я отмахнулась рукой, мол, не важно, это я о своем, о

девичьем, и направилась к нему, чтобы обнять, но на пол пути замерла. Что-

то было не так.

- Как ты себя чувствуешь?

- Как всегда. То есть не очень, - попытался сострить мужчина, хотя подобные

шутки ему никогда особо хорошо не давались. К тому же, он действительно

выглядел не здоровым. То есть он, конечно, и так не сильно здоров, но эта

бледность меня настораживала.

- Может вызывать сестру? Или лучше сразу врача?

- Нет-нет, - он устало сел на кровать, пряча лицо в ладонях. Печально

заскрипела пружина, а потом, видимо, прониклась моментом, и умолкла.

Всегда бы так…. – Я только-только вырвался из их цепких лапок, и меня

совсем не тянет обратно.

- Хорошо. Тогда, наверное, до вечера? – мне очень не хотелось уходить.

Потому что, скорее всего, придется торчать где-нибудь на улице, обойтись

без обеда, и возможно без ужина, потому что у Ав предпочитает питаться

духовной пищей в основном, и самое съедобное в его холодильнике – это

полусгнившее яблоко, которое молодому организму много сил и энергии не

подарит. У меня остался трофейный пирожок Джорджа. Память, которую я

решила сохранить, несмотря на недовольство Джуна и предупреждения о

том, что если из-за этого вокруг расплодятся тараканы, то меня потому

уничтожат вместе с ними как королеву-матку. Я уже даже подумала о том, чтобы употребить эту пищу, но произведение кулинарии теперь годилось

разве что для заточки зубов. К тому же, мне не хотелось оставлять Августа, но он всегда выдворял меня, когда ему приходилось плохо. «Не хочу, чтобы

ты меня видела таким…», - говорил он, закрывая дверь. И мне почему-то

каждый раз, казалось, что это будет наш последний разговор. Господи, как

же мы, люди, эгоистичны. Человек болен, а я продолжаю думать о своих

чувствах.

- Останься…, - тихо попросил Ав, и я даже не сразу поняла, удивленно

вскидывая бровь. – Иди сюда…

Я послушно присела рядом, про себя мечтая, чтоб не заскрипела натужно

пружина, но куда уж там.

- Мне очень хочется, чтобы ты осталась. Полежишь рядышком?

- Конечно.

Мы устроились под теплым флисовым пледом. Обожаю этот плед с

котятами. Помнится, в первый раз, очень удивилась, увидев подобную вещь в

комнате взрослого мужчины. Август и котята…. Две вещи друг для друга не

предназначенные. Но плед ему подарила племянница перед отъездом, а он

очень любит Кристи. Я видела ее фотографию. Она очень похожа на отца, старшего брата Ава. И даже что-то схожее с дядей есть. Мне нравилось, с

какой нежностью он рассказывает о семье своего брата. Об их детях: Кристи

и Ричарде. Представляю, как ему не хватает их. А он почему-то считал, что я

не замечаю, как он держит фотографии, как звучит его голос, когда он о них

рассказывает. Он предпочитает делать вид, что все в порядке. Что они не

должны видеться, и им, живым, нечего делать рядом с трупом, как он сказал.

Это очень глупо…, и мне его переубедить не удавалось. И, в конце концов, мне все равно не понять, что он чувствует. Чтобы я не говорила, как бы не

подбадривала его, как бы не вселяла надежду, пока он сам в себя не верит, он

не верит и остальным. Я только могу надеяться, что я не настолько

невыносима, как говорит Джун, и делаю его хоть чуточку счастливее.

- Эй, Джул…. Расскажи мне что-нибудь.

- Что?

- Что хочешь? Можешь даже подробнее рассказать о своих призраках.

- Ой, сплюнь. Мне еще не хватало стать повелительницей призраков. И так

не чувствую себя нормальным человеком. К тому же, я ведь говорила, что

давно перестала их видеть. Наверное, они во мне разочаровались.

- Дуреха. Что хорошо в том, чтобы быть нормальным человеком. Вот я

нормальный и что…, - почти искренно вздыхает Август, прижимая меня к

себе, так что я крепко прижимаюсь к его как обычно колючей прохладной

щеке, и вдыхаю запах жуткого курева, медицинского спирта и …

- Сегодня в столовой был шоколадный пудинг! Мог бы, и поделиться, нормальный человек! – притворно гневаюсь я, еще раз с удовольствием

вдыхаю эту странную смесь ароматов. – Насчет нормальности не переживай.

Ты ненормальный. Потому что я твоя подружка.

- Вот уж нет! В данном случае, я впервые в жизни повел себя как

здравомыслящий человек. Вот если бы упустил, был бы последним дураком.

- А может…, - растерянно глажу его по плечу, и точно знаю, что он скажет.

Но каждый раз жду, что он все-таки одумается, – поступишь как

здравомыслящий человек еще раз? И подумаешь насчет операции?

Он не отвечал. Задумчиво жевал губу и смотрел в потолок, и на лице такая

мрачная отрешенность, что, черт знает, что у него на уме. Раньше, он хоть

сразу огрызался на подобные предложения весьма резким способом, и я

понимала, что продолжает не стоит, а сейчас тишина затягивалась. Будто он

действительно обдумывает мои слова.

- Давай подумаем об этом завтра, хорошо? – наконец ответил Август, слегка

переделав известную фразу. Так, видимо медсестра Шаун и его подсадила на

«Унесенных ветром», или же это как зараза, быстро распространяется по

всему санаторию. Впрочем, странно было то, что он не пытался осадить

меня, проворчать, что это не мое дело, или хоть как-то замять. Он произнес

эти слова так, словно действительно решил, что мы обсудим это завтра. Как-

то даже не верилось, что он все-таки решил рискнуть…. – Расскажи что-

нибудь. Просто хочу послушать, как ты говоришь.

- Хочешь сказать, что я тебя еще не уболтала?

- Ты на пути к цели. Возможно, этот день решающий. Уболтай меня, летняя.

Внутри все закувыркалось. Привет бабочкам в животе и прочим насекомым в

голове. Каждый раз, когда он называл меня летней, со мной творилось нечто

удивительно, непонятное, но такое приятное. Будто я вкусное мороженое с

обалденной начинкой внутри. Во мне просыпалось то, что было со мной

всегда, но я на время забыла об этом, и когда вспомнила – хотелось летать и

кричать, что я чертовски люблю этот паршивый мир.

- Подлиза. Но учти: я буду нести несусветную чушь…. Тсс! – я

предупреждающе прикрыла едва разомкнувшиеся губы ладошкой. – Только

без «ты и так ее несешь постоянно». И не смотри на меня так. Да я ведьма и

читаю твои мысли. Ты же сам просил. Ты знаешь, я думаю, у нас все будет

хорошо. Я тут задумалась над магией буков. Меня просто окружают люди, чьи имена начинают на «Дж», это уж не считая мое имя! Джордж, Джина, Джереми… Джун. Как думаешь, чтобы это могла значить? Можешь не

отвечать. Это риторический вопрос. Но я рада, что ты не «Дж». Потому что у

меня уже паранойя начиналась. И я стала подумывать о мировом заговоре

против меня, что все это неспроста. А еще я думаю, что очень люблю твой

нос. Несмотря на то, что порой мне, кажется, что ты мне им глаз выколешь.

- О, я польщен. Когда я умру, разрешу оставить тебе его на память. Правда, мои родственники будут очень удивлены, увидев, как ты будешь отрывать от

моего благообразного трупа в гробу нос. Поэтому прошу – сделай это до

похорон. Конечно, они и отсутствию носа будут удивлены, но все же лучше.

Не хочу, чтобы в прощальных словах было «его девушка оторвала ему нос!».

- Дубина ты моя, - я поцеловала его в нос, совместив это с легким тычком в

бок. – Твое чувство юмора прикончит меня раньше. Так и хватит меня

прерывать. Кто просил меня поболтать. Я болтаю, а ты меня, значит, всячески прерываешь, соблазняешь тут носом своим. Не видишь, я

занимаюсь любимым делом – несу чушь. Кстати, как ты думаешь, собакам

пошли бы человеческие носы? Не обращай внимания. Я забыла, что хотела

сказать. Что-то вечное и умное. К тому же я вспомнила о пекинесе Миссис

Норрингтон и подумала, как было бы странно, если бы из-под дурацкой

челки торчал твой нос. Да, я фетишистка, помешанная на носах. Ничего не

могу с собой поделать.

- Тебе нужно работать профессиональным забалтывателем. Может, пойдешь

в переговорщики? Ты же сможешь заболтать преступников до такой степени, что они забудут, а чего они собственно хотели.

- Опять шутишь?

- Нет, правда. Подумай об этом. Я, правда, не шучу. Если есть талант – надо

его использовать.

- А я-то думала, что это проклятие.

- Думай поменьше, - он тянется к моим губам, и я, конечно, отвечаю. Да, в

столовой точно был шоколадный пудинг. Из всего, что обычно подавали на

ланч – это было самым съедобным. И вот Ав любил этот пудинг. Он вообще

любил сладкое, если таковое имелось под руками. И это тоже не вязалось у

меня с представлениями о взрослом мужчине, которого я в первый раз

вообще приняла за хмурого зануду. Хотя, он, конечно, порой очень хмурый.

И зануда редкостный, но я….

- Я люблю тебя, Джул, - он улыбается и закрывает глаза. Он очень устал. Все

эти обследования и процедуры отнимают кучу сил. Так что легкий дневной

сон нам не повредит. Совсем не повредит…. Я люблю тебя. Но слова так и не

срываются с моих губ. Может, еще не время. Или я не уверена.

Не помню, из-за чего я проснулась. То ли оттого, что захотелось

неожиданно пить. То ли из-за того, что под окнами кто-то громко заржал.

Координация после сна еще страдала, так что пока я вставала, умудрилась

опрокинуть стакан, к счастью пустой и пластиковый, удариться ногой об

ножку кровати и грязно выругаться. Странно, что Ав не проснулся. У него

обычно чуткий сон. Наверное, очень устал. Часы показывали семь часов

вечера, так что мы вполне прилично продрыхли. Правда, у меня от не

слишком удобной позы все тело затекло, а шея так и вовсе поворачивалась с

трудом, но в целом я чувствовала себя бодрячком. Пришло время для

вечерней прогулки. Я осторожно присела на край кровати и легонько

потрясла мужчину за плечо. Твердое. Не теплое, как всегда.

- Ав…. Просыпайся, спящий красавец. Наш вечерний ритуал.

Ничего. Во всей комнате слышно только тиканье часов, да звуки с улицы

порой просачиваются. И над ухом шумно дышит Джун.

- Джул…

- Сейчас не время, - процедила я сквозь зубы, рассеянно поглаживая Августа

по нечесаным волосам. – Подойди попозже.

- Джул…

- Отстань. Август, соня. Просыпайся. Я не собираюсь тебя целовать как

красавицу спящую или Белоснежку, яблоком отравленную. А то боюсь, что

потом нас застукают исписавшиеся сценаристы и точно решат, что это

гениальная идея для нового фильма. Я, честно…

- Джулай! Он умер! Прекрати, - оборвал меня Джун.

- Я же сказала, не мешай. Ав, вставай, пожалуйста. Все же хорошо, - я робко

потянула мужчину за рукав. Он сейчас такой красивый. Умиротворенная

улыбка. Даже довольная, несмотря, на бледный вид и губы, без единой

кровинки. – Я люблю тебя, - быстро выпалила я, испуганно закрывая глаза.

Но когда я открыла их, ничего не произошло. Он не засмеялся своим

коронным смехом «я так и знал», не улыбнулся, не поцеловал. - Ты не

проснешься, да?

- Он умер, Джул….

Я знаю.

***

Я осмотрела казавшееся бесконечным кладбище. Словно поле.

Каменное поле, усеянное надгробиями, крестами и памятниками. И как-то уж

очень жизнерадостно щебетали птички в последний августовский день.

- Зачем мы здесь? – после похорон Ава мне больше всего хотелось скорее

уйти. К живым людям. Неловкое ощущение от стоящих во время церемонии

за моей спиной родственников и друзей оставалось, и мне все еще казалось, что сзади кто-то шепчется: кто это? Зачем она здесь?

- Погода замечательная. Как ты думаешь? – Джун запрокинул голову назад, подставив ангельскую физиономию солнцу. Интересно, были в моей жизни

такие же жаркие последние месяцы лета? Было вообще в моей жизни что-то

стоящее? Может я все это время, до аварии была угрюмым одиночкой, погруженным в себя и свое ничтожество, и чьими друзьями были только

книги. Причем по психологии, учитывая всплывающие в моей голове

познания. Было в моей жизни такое лето или хотя бы похожее? Джордж, Мистер Труфаторри, Джереми, Август…. Мы ведь все вместе абсолютно

разные люди. Со своими интересами, проблемами. Но с каждым из них меня

что-то связывало. Не могу сказать, что я уж так сильно помогла, наверное, я

чересчур самокритична. Но каждая эта встреча, каждое из этих знакомств

дало мне рывок. Может и не так страшно, что я ничего не помню? Я смогу

жить дальше без этих метаний. Наверное…

- Так зачем мы здесь?

- Я как-то обещал тебе, что познакомлю тебя со своей подругой.

- Ты ведь сказал, что она жива…

- Конечно, жива. И ты ее знаешь. Посмотри сюда, - он указал на могилу.

Белый камень, цветы, и внизу фотография в рамке. Я села рядом, не думая о

том, что может стать с брюками после сидения на траве. Брюки – это

приходящее.

- Читай вслух

- Джу…., - я остановилась. Потому что глазами я прочитала имя

погребенного быстрее. И не могла продолжить, потому что пересохло в

горле. И такая жуткая горечь во рту.

- Читай, - мягко попросил мой ангел, присаживаясь рядом. Он смотрел

прямо, сквозь камень, и что-то было знакомое в его взгляде. В этих

блестящих карих глазах.

- Джун Саммертайм. 15.02.1983-31.09.2009. В забвении, печали или радости.

В бурю или жару, далеко или близко. Я тебя помню…. Джун…я…

- Тсс. Фотография….

Я ничего не понимала. Зачем он все-таки привел меня на свою могилу. И

причем тут знакомство с его девушкой. Я устала, дико разболелась голова и, почему-то безумно захотелось домой. Домой. К родителям: взволнованным, переживающим, скучающим. Домой, где все было незнакомым, но моим. Но

я послушно взяла в руки фотографию.

Кладбище, наверное, не самое лучшее место для знакомства. Но когда

тебе всего лишь 6 лет, то это не важно. Твоя энергия наполняет жизнью

это тихое мертвое место. Тогда ты еще не совсем понимаешь, что такое

смерть. Тем более, что она ведь не затронула твою семью. Хочется

подбежать к маме и спросить ее, что же происходит. И почему дедушку

Аманды никто не разбудит? Почему он спит, когда все остальные стоят

вокруг него, печальные, в черном и плачут. И монотонная речь священника

напоминает тебе, что говорила мама. Она все объяснит дома. Но я еще

такая маленькая, полная энергии и отпускаю мамину руку. И бегу вперед.

Среди могил мелькает черное и белое с облачком пшеничных волос. Я с

ветром, я сама ветер. И никто меня не догонит. Я бегу по каменному полю

среди усопших. И врезаюсь в мальчика. Он тоже во всем черном. И, несмотря на красные после слез глаз, на его смуглом лице улыбка. Кажется, он на меня не злится.

- Здесь нельзя бегать. Ты разбудишь мертвых.

- Мертвых? Ты имеешь в виду людей, которые спят в этих ящиках? Их

можно разбудить? Тогда я побегу и разбужу дедушку Аманды. А то все

плачут, а он спит.

Я хотела побежать вперед, но мальчик остановил меня, взяв за руку.

- Не надо. Он должен поспать. Он заслужил это, я уверен.

- И долго он будет спать?

- Нет, не очень долго. Потом он уйдет.

- Уйдет? Куда?

- Я толком не знаю. Но мама говорит, что там очень красиво. Спокойно.

- А что ты тут делаешь? У тебя тоже кто-то уснул.

Мальчик шмыгает носом и зло смахивает скатившиеся из карих глаз слезы.

- Да. У меня папа уснул. И мама сказала, что он поспит, а потом пойдет

туда, где ты можешь подумать, и погода измениться. Подумать о

футбольном мяче, и он тут же появится перед тобой.

- А если подумать о мороженом, и оно появится?

- Конечно. Что угодно.

- Ой, тогда мне тоже надо уснуть, - я радостно падаю на траву, откидываясь назад и закрывая глаза. И слышу, как рядом ложится этот

мальчик.

- Тебе еще рано. Мама говорит, что мы уходим туда, когда приходит наше

время.

- Но я хочу сейчас.

- Значит, тебе рано еще.

- Рано…, - повторяю я, и разочарованно открываю глаза, щурясь от

солнечного света. – Как думаешь, твой папа и дедушка Аманды встретятся

там?

- Конечно. Может, они даже подружатся и будут по выходным играть в

футбол.

- Дедушка Аманды не сможет играть в футбол, - смеюсь я. – Он же

старенький. И ходит медленно-медленно.

- Там все становятся молодыми. И сильными.

- Здорово. Здорово, что есть такое место.

- Да. Знаешь, мне, кажется, что я тебя видел раньше. Ты случайно не из

семьи Мунли?

- Да! Я Джулай Мунли! – я переворачиваюсь на бок и с интересом смотрю

на мальчика. – Откуда ты знаешь?

- Я ваш новый сосед. Мы недавно переехали. Я видел тебя несколько раз. Ты

была на качелях. Меня зовут Джун Саммертайм.

- Как смешно. Джулай и Джун. Джун, а давай дружить?

- Давай.

Парень на фотографии стоит в профиль. Но даже в профиль, наверное, даже если он будет стоять спиной, я узнаю его. Эти растрепанные черные

волосы, которые мне постоянно хотелось поправить. И слишком полные для

парня губы, растянутые в улыбке. И эта дурацкая улыбающаяся черепаха на

футболке. Никогда не видела у Джуна такого счастливого лица.

Когда я злая, я очень злая. А когда я одна, то никогда не пытаюсь

скрыть, что у меня на душе. В этот раз досталось ни в чем не повинным

качелям. Я слышу щелчок фотоаппарата и точно знаю, кто там сидит на

дереве.

- Джун, слезай. Я тебя видела. И прекрати меня фотографировать. Иначе, я

тебе твой объектив, знаешь, куда затолкаю?

Я сажусь на качели, наблюдая, как Джун осторожно пытается слезть с

дерева, что не легко, учитывая, что одной рукой он держится за ветки, а

другой любовно прижимает к себе фотоаппарат. Он с ним уже месяц не

расстается.

- Ну, вот я здесь.

- Молодец. А теперь вали. Хочу побыть в гордом одиночестве, и получить

удовольствие от своего горя.

- Джул, не смеши меня. Какое может быть такое горе у девушки в 14 лет?

- Ну, конечно, ни какого. Я вообще счастливая как никто, не заметно?

- Неет. Твоим лицом сейчас можно детишек пугать.

- Ну, спасибо. Это было очень приятно, - бурчу я, наклонив голову и пряча

лицо за волосами. Но от Джуна ничего не скроешь. И никуда не денешься.

Репейник вездесущий.

- Эй, летняя, что случилось?

- Это все ты виноват со своими советами, - не выдержала я. – И зачем я

тебя послушала! Я сегодня говорила с Кайлом на переменке.

- Ммм, маленькая Джулай наконец-то набралась смелости. Не прошло и

полугода. И что?

- И ничего! Я сказала, что он мне нравится, и спросила, хочет ли он пойти

со мной в кино! А он рассмеялся! И при всех сказал, что со мной можно

идти разве, что на фильмы ужасов. И то при условии, что монстры там

смогут быть страшнее меня! А потом пошел обниматься с этой дылдой

костлявой Анжелой!

- И ты из-за этого расстроилась?

- А мне радоваться!?

- А из-за чего тебе расстраиваться?

- Кайл при всех сказал, что я слишком страшная, чтобы со мной куда-то

идти! Это, по-твоему, весело!?

- Он придурок. Радуйся, что узнала это так быстро. Хотя я тебе и раньше

предупреждал.

- Ну, спасибо. Мне прямо сразу полегчало.

Джун присел возле качелей и обнял меня за колени.

- Ты очень хорошенькая Джул. Просто он дурак, и не видит этого.

- Джун, ты мой друг…

- И что мое мнение из-за этого ничего не значит?

- Нет, конечно! Просто ты это говоришь, потому что мы дружим.

- Нет, летняя, я говорю тебе так, потому что ты мне очень нравишься.

Джун обнимает за талию девушку и держит ее в воздухе. Я точно

помню, что длилось это не больше минуты, потому что девушка всегда

паниковала, когда Джун пытался поднять ее. У нее светлые волосы, убранные под панамку. И она запрокинула голову назад. Потому что ей

весело. И потому что солнце такое теплое, и так приятно греет лицо. У нее на

щеках румянец. Он почти всегда там, особенно, когда Джун рядом. Не видно, какого цвета у нее глаза, но я-то знаю, что они серо-голубые. Даже скорее

ярко-голубые. У нее всегда глаза от его присутствия становились ярче. И на

ней старенький джинсовый комбинезон. Вот на ноге пятно от краски. Это

они красили забором прошлым летом. Правда, потом пришел ее отец, ужаснулся, и сказал, что в жизни не видел более жуткого покрашенного

забора, но он все равно оставил, как есть. На память. И, чтобы им было

стыдно. А им не было стыдно. Я точно помню то лето. И этот день. Потому

что в конце дня, она упала в обморок. Так как второй день пыталась прожить

на яблочной диете, но организму такие эксперименты не пришлись по вкусу.

А Джун потом кормил ее с ложечки и ласково ругал. Потому что ей не надо

для него меняться. Потому что ему плевать на моду, и на то, что Наталия, его

однокурсница, весит на пятнадцать килограммов меньше. Потому что

Наталия дурочка, и ее волнует только то, что ее плоская попа слишком

большая. И он не хочет, чтобы и все мысли его летней занимало то, как на

ней сидит одежда. Он тогда поцеловал ее в животик и сказал, что не простит, если она лишит его такой уютной подушки. Даже не верится, что они были

такие счастливые. Даже не верится, что я умела так улыбаться.

- Как платье? – я все никак не могу отлипнуть от зеркала, хотя мы должны

были выехать из дома 15 минут тому назад.

- Оно все еще тебе идет. И прическа. И макияж. И маникюр. О, да, и туфли,

- предвосхищает мои дальнейшие расспросы Джун. – Ты волшебна. Пойдем

уже, а то опоздаем.

- Сейчас, еще минутку.

- Я тебя сейчас покусаю!

- Еще минутка. Какой-то ты нетерпеливый.

- Мы пропустим фотосессию!

- Нас будут фотографировать весь вечер! Тебе, что так не терпится

попасть со мной на выпускной снимок? – кокетливо спрашиваю, приспустив

лямку платья.

- Конечно! Я ведь буду тебе до старости показывать фотографию с

выпускного бала и припоминать тебе твои слова «Джун, прости. Но мы

друзья. Лучшие друзья. И вряд ли мы когда-нибудь будем встречаться».

- Джун, ты злопамятный зануда. Изыди!

- Но ты же любишь этого злопамятного зануду? – он берет меня под руку и

ведет меня к выходу. А из гостиной слышно, как вздыхает папа «ну, наконец-то. Молли, я думал, что они никогда не уйдут».

- Конечно, люблю.

Фотографии с выпускного были ужасны. И мне проще признать, что у

фотографа руки растут не из того места, чем то, что я парадоксальна

нефотогенична. Почти на всех снимках у меня либо лицо перекошено, либо

глаза закрыты.

- Это о чем я думаю? - я верчу в руках конверт, который нашла у себя

утром на тумбочке.

- Да. Это билеты в Мексику. Сразу после свадьбы наш медовый месяц. Хотя, правильнее это будет назвать медовой неделей.

- Твой начальник так и не дал тебе еще неделю отпуска?

- Он сказал, что с удовольствием дал бы мне насладиться послесвадебными

радостями еще недельку, но я нарасхват.

- Да. Ты помни, нас ждет насыщенная программа. Знакомство с твоими

родственниками. Жалко, что твоя мама не хочет ехать. Мне с ней было бы

спокойнее. Она единственный человек, чей испанский хуже моего.

- Эгоистка. Ты же знаешь, у нее с бабушкой не самые хорошие отношения.

- Надеюсь, что твоя бабушка примет меня. И не будет понукать тебя тем, что ты выбрал развратную американку вместо хорошей мексиканской

девушки из приличной семьи.

- Ты из приличной семьи.

- То есть ты не отрицаешь, что я развратная?

- О, еще какая развратная. И я сомневаюсь, что мы успеем посетить все, что ты отметила. Ты ведь меня из спальни не выпустишь даже

перекусить.

- Дурачок.

- Заметь, любимый дурачок.

- Да, любимый дурачок.

Все это…. Все эти сны. «Не знаю, насколько тебе это поможет, но во сне ты

часто повторяешь одно имя. Джун. Не знаю, кто это, может та самая

надоедливая галлюцинация, но мне, кажется, это отличный парень». Это из

письма Джорджа. И Август говорил мне, что я шепчу это имя порой во сне. А

я не придавала этому значения. Это ведь его лицо скрывалось за туманной

маской. Это от его нежного «летняя моя» у меня дрожали коленки, и желудок

начинал урчать словно голодный. Его лицо. Мои руки в его руках. Это он

одевал на меня по ночам носки, потому что знал, что у меня постоянно

мерзнут ноги. Это он….

- Эй, ну что там? Очередная смс-ка? Джулай, ну, обрати на меня внимание.

А то у меня ощущение, что у тебя свадьба не со мной, а с твоим

телефоном.

- Это все подруги. Говорят, чтобы ты уже побыстрее доставил меня пред

их светлы очи, потому что с тобой я буду всю жизнь, а с ними у нас

последняя сумасшедшая ночь.

- Да ладно тебе. Может и не последняя.

- Но ты же не против того, что мы проведем вместе всю нашу жизнь?

- Нет, конечно. Я тебя и после смерти не оставлю. Буду преследовать тебя

как самый надоедливый призрак.

- Шуточки у тебя…. Джун!!!

Из-за грохота, моего крика почти не слышно, а в глазах отражается

перевернувшийся грузовик. Джун, конечно, понял меня, но слишком поздно. И

даже если бы я заметила раньше, то вряд ли что-то успело измениться.

Потому что это многотонная махина несется прямо на нас, и свернуть с

дороги никак не выйдет. Нас все равно заденет. На самом деле все

происходит быстро, слишком быстро, но мне кажется, что время тянется

слишком медленно. Только мы не можем двигаться в нем быстрее. Мы так

же увязли, как и все, как муха в киселе, с трудом перебирающая

ослабевшими лапками, понимающая, что конец не отвратим, но все еще на

что-то надеющаяся. Можно постараться вывернуть руль, чтобы машины

ехали параллельно. Только чья-то сторона все равно пострадает. Водитель

или пассажир.

- Джун, не смей!

- Летняя моя…

Я не слышу, как он говорит «я люблю тебя», только вижу, как знакомо

шевелятся губы. А все вокруг мелькает, скрежещет, и мне так больно

держать глаза открытыми и так страшно смотреть в его глаза. Я вижу в

его зрачках свое отражение. Безумное. Господи, как же хочется жить….

Белые стены. Белый потолок. Слишком яркий свет, режущий глаза. Голоса

врачей, сливающиеся воедино. Джун, отпускающий мою руку.

- Я хочу уснуть.

- Рано еще, летняя. Слишком рано для тебя.

Снова бубнеж врачей:

- Скорее-скорее…. Колите…. Мы ее потеряем…. Сердцебиение…. Как

водитель? Скончался…. Еле дышал…. А она….

Я скромно стою в уголке, пытаясь понять, кто такая она и что за

водитель. А потом сердце пронзает невыносимая боль, и мозг отказывается

верить.

- Не хочу без тебя. Не смей уходить.

- Прости. Я люблю тебя.

- Не смей! Несмейнесмейнесмей…

- Почему? Почему ты ничего не сказал? – прошептала я. Прошептала, потому

что боялась, что сейчас я не выдержу и разорвусь на тысячи кусочков. Я

лежала на земле калачиком, прижимая к себе нашу фотографию. У меня

окоченели все мышцы, даже руки не тряслись. Я как будто окаменела, и

только катящиеся градом слезы выдавали во мне еще живое существо. На

губах это проклятая соль. Лучше бы я не вспоминала. Никогда. Никогда. И я

не выдерживаю. Срываюсь. Вскакиваю на ноги и отчаянно молочу воздух до

боли сжатыми кулаками. Пытаюсь попасть по самому близкому и дорогому

лицу на свете, но руки беспомощно проходят насквозь. - Ты же обещал! Ты

обещал, что будем вместе! Всю жизнь! Ты обещал!

Опять сырая земля. Я упала на колени, все так же зло и нелепо размахивая

руками. Почему он ушел…. Он ведь обещал….

- Летняя…, - он пытается обнять меня за плечи. Но я ничего чувствую, только теплое дуновение ветра. Это не его согревающие ладони. Я больше

никогда не почувствую его живого тепла. Его волосы у себя на щеке. Он все

это время был рядом. Как обещал. «Даже после смерти…». Он видел, как я

целовалась с Джорджем. Я чувствовала, что он рядом, когда уставшие после

прогулки мы с Августом любили друг друга под шум проливного дождя и

зловещий грохот грома. Видел, как я держала Ава за безжизненную руку, и

на прощание целовала губы, застывшие в легкой довольной улыбке. Он все

это видел…. – Прости меня. Прости меня, летняя! Я бы все отдал лишь быть

с тобой. Но мне нечего отдать…. Я бы хотел сказать: Проснись, моя летняя.

Тебе приснился дурной сон. Но я не могу. Это не сон.

Я не слушаю его. Не хочу слушать. Его голос как мед. Если мало, то хочется

еще. Если много, то становится плохо.

- Ты обещал. Обещал…. И ты видел! Ты видел меня с Авом! Почему ты

позволил этому случиться!? Почему не остановил?

- Потому что ты должна была научиться жить без меня. И ты научилась. Ты

поэтому все вспомнила.

- Нет!

- Да. Джордж, Джереми, Август. Помогая этим людям, ты помогала себе. Вы

вместе преодолевали трудности. Ты так долго смогла прожить без меня, потому что теперь знаешь, что тебе нужно, - его рука скользит у моей щеки.

Я бы так хотела прижаться к его ладони, но только чувствую, как он

удаляется, и вижу, что силуэт становится размытым. – Я люблю тебя, летняя.

Я очень сильно люблю тебя. И я очень хочу, чтобы ты была счастлива.

Прости, что мой жизненный путь оказался коротким. Но я ни на что бы его

ни променял. Ни единую секунду. Потому что в моей жизни была ты.

- Я не хочу тебя потерять. Опять. Я не могу тебя потерять.

- Джул, ты меня не теряла. И не потеряешь. Я же здесь, - рука медленно идет

вверх, указывая на лоб, а потом скользит вниз. Туда, где гулко бьется сердце.

– И здесь. Я всегда буду с тобой. Я же обещал.

- Не уходи. Пожалуйста, не уходи. Ты мне нужен.

Он улыбается. Он улыбался такой улыбкой мне по утрам, когда замечал

хитрый блеск в моих чуть приоткрытых глазах, понимая, что я давно не

сплю. Джун весь в поблескивающем и мерцающем тумане, таком

обволакивающим. Он наклонился вперед и коснулся моей щеки губами. Он

обожал целовать меня в щеку. Когда уходил. И на мгновение я

почувствовала, как горячо вспыхнуло место поцелуя.

- Я люблю тебя, летняя. Веди себя хорошо.

Я стояла, чуть подавшись вперед, со слегка протянутой рукой. Как будто

хотела схватить его за рукав и не отпускать, даже если бы мне пришлось

просидеть на кладбище уйму времени. И другой рукой держалась за

пламенеющую щеку. Последний поцелуй лета.

- Вернись….

Спустя 5 лет.

- Мисс Мунли?

- М? Что? Я не спала! – я резко поднимаю голову с клавиатуры, представляя, на кого я сейчас похожа. Лицо заспанное, на щеке отпечатались клавиши, на

голове прическа «тормозила головой». Свадьба – это здорово, но хлопоты, которые ее сопровождают, дико утомительны. Вот если бы можно было

свистнуть, хлопнуть и все готово. Но нет. Перед тем как встать перед

проблемой дележа общего шкафа с одеждой и перехода от слов к действию, нужно пройти через свадебную подготовку. Поэтому вчера с мамой мы до

пяти часов утра исправляли список гостей, меняли расположение столиков в

зале, чтобы вся эта орава хоть как-то уместилась. Я пыталась намекнуть о

тихой скромной свадьбе, чтобы только самые близкие, но попытки заглохли

на корню. На слова о том, что это вообще-то моя свадьба, мама только

засмеялась. А уж когда она собиралась вместе с миссис Сноу, то они

превращались в двух коварных гарпий, не обращая внимания на будущих

молодых.

- Простите, не хотела вас будить…

- Джейми, прекрати называть меня «Мисс».

- Миссис?

- Рано еще, - я улыбнулась, тайком глянув на обручальное кольцо. Раньше

там было другое колечко. Попроще. Просто пришла пора его снять. Жизнь не

стоит на месте, и я не должна. – Короче, Джул или хотя бы Джулай. Потому

что, во-первых, я, надеюсь, что не такая уж старая, и, во-вторых, мы скоро

будем родственниками.

- Через четыре дня, - радостно уточнила сестра моего жениха, тряхнув

пружинистыми медными кудряшками. Господи, четыре дня всего осталось.

Чем меньше дней до дня Х, тем больше у меня трясутся коленки.

- Да-да. Уже четыре. Так. Ты что-то хотела сообщить или спросить?

- Ах-да, - спохватилось юное создание, оторвав от груди записную книжку и

напряженно там что-то выискивая. – Вам звонил мистер Брауниг. Просил

перенести встречу на четверг, потому что у него заболел пес. Потом звонила

ваша мама, раз пять, наверное. Просила напомнить, что сегодня примерка

платья и уточнить: нужны ли, - на щечках моего секретаря появился

трогательный румянец, - стриптизеры на девичнике. Звонил мистер

Хмелецка, спрашивал, можно ли приехать с парой. Звонил мистер Бейли и

очень извинялся, но он и его семья, скорее всего, приедут только через два

дня, потому что Кристи чем-то отравилась. Звонил мистер Вудс и просил

передать, что он приготовил на проверку свадебный торт, но Нэйтан решил, что все это великолепие пригодно для игры. Так что нужно заново заказывать

ингредиенты.

- Это все? – простонала я, пытаясь скрыться от дружелюбного взгляда за

монитором компьютера.

- Нет-нет. Что вы. Еще звонил ваш…

Вот так. Жизнь бьет ключом. Как бы ты ни старался, как бы ни пытался

осесть на дне, тебя все равно снесет течением. И лучше научиться лавировать

в нем, иначе можно набить столько шишек о камни. По рабочему телефону

мне звонят с тысячью вопросами о свадьбе, и всего один звонок по делу.

Хотя клиент, конечно, несомненно, важный. У меня все клиенты важны, иначе нельзя. Четыре года назад я вместе с однокурсницей с помощью ее

старшего брата и моего отца открыли частную фирму, занимающуюся

психологической помощью и консультацией. Наше направление – помощь

людям, потерявшим близких. Если человек уже смог просто позвонить нам, это уже шаг к победе. Компания у нас не очень большая. В штате всего шесть

человек: четыре психолога (включая меня и Мириам), Джейми, нанятая в

качестве временного секретаря и Марк, подрабатывающий у нас курьером и

водителем, если нужно выехать к кому-то на дом. Бухгалтерией, к счастью, заниматься не приходится. Честно говоря, в первое время, я не представляла, как работать. С одной стороны, мне нравится помогать людям, но брать с них

за это деньги как-то кощунственно. А с другой, сидеть на шее у родителях не

удобно. Так что мы решили сделать сдельную оплату. Договорную. В конце

концов, мы не плохо учились, и как никак психологи, так что по человеку

можем определить, какая сумма приемлема для него. Есть люди, с которых

денег мы не берем. С пожилых людей, с детей и подростков, самих

решившихся нам позвонить. Но, несмотря на это, с финансовой стороной нет

особых проблем. У нас у всех есть подработки. Кто-то подрабатывает в

школе, кто-то проводит тренинги. Я вот два или три раза в неделю работаю в

больнице. Как бы ни кичились перед нами настоящие доктора, наша помощь

там тоже нужна. Собственно с Джейми я познакомилась именно в больнице.

У нее на глазах машина сбила одноклассника. Тяжело читать про смерти в

газетах, или слышать в новостях, но пока смерть не коснулась вас лично, это

не возможно понять. Вы еще плаваете в своем мыльном пузыре, забыв о том, какая это хрупкая защита. А потом … бац! Пузырь лопается. Когда смерть

касается непосредственно вашей жизни, вашего пузыря, все меняется. Не

кардинально, но самого, прекрасного мыльного пузыря уже нет, и больше не

будет. Просто потом вы забываете, что когда-то у вас была хрупкая

прозрачная защита. Когда ты юн, смерть кажется чем-то далеким и

нереальным. Ты на все отмахиваешься и не понимаешь страха смерти. А

потом на твоих глазах смерть забирает человека. Молодого, энергичного.

Такого ты. И в тебе как будто тоже что-то умирает. И ты понимаешь: Эй. А я

ведь тоже умру. Меня поразило, то, как Джейми корила себя в

эгоистичности. Она честно призналась мне, что больше всего испугалась не

смерти одноклассника, а того факта, что она может умереть. Вот так же.

Бессмысленно, из-за плохой дороги, пьяного водителя. Мы с ней долго

говорили. И потом еще, когда она приезжала в офис. Мы разговаривали в

офисе. Гуляли в парке, кормили уток на пруду. И говорили, говорили. Я

сказала, что она умрет. И я умру. Все умрут. Когда-нибудь. Это цикл. Мы

были на кладбище. Среди серого и зеленого, где мелькают черные силуэты.

Мы были у Джуна и Августа. Я не рассказывала ей обо всем, но призналась, что чувствовала то же самое. Тогда в машине, непосредственно перед

столкновением, я сначала подумала, как же мне не хочется умирать. И

Августа я боялась потерять, потому что боялась остаться одной. Это не так

эгоистично как кажется. Это по-человечески. Я не думаю, что, возможно, побороть страх смерти. Потому что это так естественно. Как любить. Мы

ведь боимся любить. Порой боимся жить. Я не слишком доверяю людям, самоуверенно заявляющим, что смерти они не боятся. Это скорее похожее на

самовнушение. Я тебя не боюсь, не боюсь. И что? Ей все равно. Боишься, не

боишься, а все равно попадешь в ее костлявые руки. А ведь можно и так: Да, я боюсь тебя. Я много чего боюсь: пробок в метро, продырявить себе палец

рыболовным крючком, обнаружить волос в каше. Да, это, наверное, обывательский подход. Но смерть, она ведь … обыденна. Она может быть

естественной, насильственный, случайной, но она есть. И никуда ты от нее не

денешься. И после одной из наших встреч за Джейми приехал старший брат.

Так я познакомилась с будущим мужем. Его зовут Мэй. Шучу. Нет, боюсь, мои нервы не выдержали бы такое издевательство, хотя имя его близко к

предыдущему. Его зовут Мэйсон, и он терпеть не может свое имя, так как

считает, что это имя для стариков. Так что на первом свидании я долго

пыталась втолковать, что нет такого понятия, как имя для стариков. Потому

что родились-то они не пожилыми. Дома Мэйсон, потупив глаза, говорил, что может Джейми стоит сменить психолога, потому что я не слишком

адекватная. И что я врушка. Потому что я сказала, что не курю, а потом когда

я якобы отходила в туалет, он вдруг заметил, что я стою и дымлю на улице.

Что его пугает, как хрустят костяшки моих пальцев, когда я, не стесняясь, разминаю их. Что я пью виски, пусть и с колой, но это напиток не для

девушек. И что лицо у меня чересчур эмоциональное, потому что там

отражается невообразимое количество эмоций: одна за одной, и невозможно

понять, что за эмоцию я испытываю на самом деле. Что я слишком быстро

говорю, и он не поспевает за моей мыслью. А я потом на встрече с Джейми

смущенно говорила, что ее брат, конечно, симпатяга, но жуткий зануда. Что

полчаса он раскладывал салфетки, потому что официант не правильно их

разложил. Что придирался к салату, мол, туда совсем другой салат положили.

И потому, что пытался мне, абсолютному гуманитарию, втолковать важность

решения какой-то математической задачки. Через неделю он позвонил мне и

пригласил на второе свидание. А я всю эту неделя, ходила сама не своя, и

думала, если не позвонит, я сделаю это сама. И вот через четыре дня у нас

свадьба. Я люблю его. Может не так, как любила Джуна. Или Августа. Но я

люблю его, и счастлива стать его женой. И это самое главное. Все хорошо.

Как и говорил когда-то Джун. Джордж и Джина снова вместе. А два года

назад у них родился замечательный мальчуган по имени Нэйтан, несколько

часов назад решивший устроить из свадебного торта горку. Джереми и

мистер Труфаторри смогли избавиться от недосказанности в их жизни, и

Джереми поступил на факультет искусства и дизайна. Я хорошо общаюсь с

семьей Августа. Оказывается, незадолго до смерти он послал им письмо. Обо

мне. И просил познакомиться со мной поближе. Потому что я им обязательно

понравлюсь. Я очень часто езжу на кладбище. Прихожу к Аву, потом к

Джуну. Подолгу рассказываю им, что у меня да как. И часто думаю, может, они там встретились. И играют в футбол. Вместе с дедушкой Аманды и

отцом Джуна. Потому что там можно подумать, и появится мороженое.

Подумаешь, и пойдет снег хлопьями или будет светить теплое солнце.

Потому что там все молоды и прекрасны.

- Джул…

- М?

- Мэйсон приехал. Ждет тебя внизу.

- Спасибо, Джейми. Ты тоже иди домой.

Гаснет свет. И ты чувствуешь себя как в сериале. Ты идешь вперед на свет, а

за тобой темнота. А потом закрывается дверь под какую-нибудь красивую

музыку. Какое счастье, что жизнь – это все-таки не сериал. И твоя роль не

расписана по секундам, ты можешь изменить ее, когда захочешь. Ох, я бы с

ума сошла от закадрового смеха.

- Привет, рыжик, - мой мужчина по какому-то своему негласному ритуалу

целует прядь моих рыжих волос. У Мэйсона чересчур довольная

физиономия. Даже самодовольная. Наверное, что-то придумал этакое, и ему

не терпится рассказать, но время еще не подошло. Я шутливо взъерошиваю

пшеничные волосы и легко касаюсь губами колючей щеки. Не брился.

Значит, был занят чем-то серьезным. Мэйс всегда бреется. Хотя лично я

ничего не имею против щетины. Мы тогда здорово сочетаемся по цветовой

гамме. Светлокожие с голубыми глазами, у него рыжая щетина, у меня

рыжие волосы, у него веснушки, у меня сумка в точечку похожего цвета. Он

берет меня под руку и гордо ведет домой. Зануда ведет врушку

неадекватную. Я сейчас и не могу понять, был ли Джун плодом моего

воображения, игра расстроенного подсознания или все-таки это было

реально. Но когда я улыбаюсь или закрываю глаза, готовясь ко сну, я всегда

слышу его голос: Будь счастлива, моя летняя.