Диалектика общественного развития (опыт современного марксизма)

Л.А. ГРИФФЕН

ДИАЛЕКТИКА

ОБЩЕСТВЕННОГО

РАЗВИТИЯ

(опыт современного

марксизма)

Издание второе

КИЕВ

НАУКОВА ДУМКА

1994

Гриффен Л.А. Диалектика общественного развития (опыт современного марксизма) / Л.А. Гриффен. Изд. 2-е. - Киев: Наукова думка, 1994. - с. 116

Марксизм, являющийся единственной цельной теорией общественного развития, как и любая другая научная теория нуждается в постоянном совершенствовании, во внесении коррективов в соответствии с результатами науки и общественной практики. В настоящей работе изложены некоторые положения марксизма с учетом таких коррективов. В их основе лежит представление об обществе как развивающемся организме в вероятностной среде, и об интеграционных процессах в нем как стержневой линии развития. С этих позиций рассмотрены основные характеристики общества и процесс изменений исторически конкретных форм его существования - закономерно сменяющих друг друга и взаимодействующих между собой общественно-экономических формаций. Предпринята также попытка дать прогноз предстоящих общественных изменений как естественного продолжения предшествующих процессов.

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ 3

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ 6

ВВЕДЕНИЕ 9

ГЛАВА 1.ОБЩЕСТВО И ЧЕЛОВЕК 19

ГЛАВА 2.КЛАССОВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ 42

ГЛАВА 3.СОЦИАЛИЗМ КАК ПЕРЕХОДНЫЙ ЭТАП 61

ГЛАВА 4.ПЕРСПЕКТИВЫ ДАЛЬНЕЙШЕГО РАЗВИТИЯ 81

ББК 87.6

Г 85

ISBN 5-7702-0402-8

(c) Л.А. Гриффен, 1994

Диалектика общественного развития (опыт современного марксизма) / Л.А. Гриффен. Изд. 2-е. - Киев: Наукова думка

ПРЕДИСЛОВИЕ

Мир бурлит. Общественные процессы на Востоке и Западе, на Севере и Юге приобрели сегодня темп, невиданный прежде в истории человечества. Но особенно ощутимые перемены, вызывающие в мире всеобщую заинтересованность, происходят в странах, еще недавно называвшихся социалистическими. Начатые в Советском Союзе социальные преобразования привели к кардинальным изменениям не только внутри страны, но и в странах Восточной Европы. Распалось “нерушимое социалистическое содружество”. Возглавлявшая его великая держава с мощной экономикой превратилась во множество стремительно нищающих удельных княжеств, руководимых людьми, уповающими кто на “свободу и демократию”, кто на “национальное возрождение”, но все вместе на то, что “заграница нам поможет”. Бурная политизация населения привела к возникновению огромного количества самых различных политических течений. Уточняют в соответствии с новыми условиями цели своей деятельности существующие политические силы, появляются новые общественные движения, стремящиеся к достижению новых целей. И хотя все это делается преимущественно исходя из необходимости решения нарастающего потока текущих задач, все сильнее проступает потребность в теоретическом осмыслении основного направления движения. Однако как раз в области теоретического анализа общественных процессов достижения выглядят наименее впечатляющими.

Для соответствующих наук в западном мире, как и для тех наших ученых, которые уже успели “вернуться в цивилизацию”, связанные с этим проблемы носят скорее технический характер. Принципиальных вопросов не возникает, ибо то, что они считают крахом социализма (по их терминологии - “коммунизма”) как системы представляется им закономерным финалом искусственно созданного социального образования с неизбежным возвратом на естественный - капиталистический - путь развития. Вопрос заключается только в том, сумеем ли мы, и как скоро, довести эти преобразования до логического завершения. Иначе дело обстоит для тех, кто считает, что сейчас все же действительно идет перестройка социализма на новой основе. Здесь, казалось бы, открываются широчайшие перспективы исследований, но в действительности успехи в области общественных наук исключительно скромны.

На протяжении многих десятилетий официальной теорией общественного развития у нас являлся марксизм. Существующими условиями теоретики вынуждены были закрывать глаза на несовпадение с теорией фактов реального общественного развития. Сейчас же немало профессионалов-обществоведов, которые еще совсем недавно ни себе, ни тем более другим не позволяли усомниться ни в единой букве “официального марксизма”, с легкостью необыкновенной отбрасывают основные положения марксистской теории как устаревшие, а то и изначально неверные. Удивляться тут нечему: бездумная апологетика и не могла породить ничего другого, кроме огульного отрицания, и теперь экс-“марксисты” торопятся принять посильное участие в добивании марксизма, полагая его уже окончательно поверженным. Гораздо труднее тем, кто остался ему верен, но не тем, конечно, кто продолжает повторять затверженные “истины”, несмотря ни на какие факты, а тем, кто, считая верными основные принципы марксистского анализа социальных процессов, видит, тем не менее, многие несовпадения результатов анализа с практикой. И тогда нередко предпринимаются столь же бесплодные, как и “зрящное” отрицание, попытки из осколков той же теории сложить новую картину, внося в нее “общечеловеческие ценности” и тому подобный “оживляж” и, говоря словами Ленина, “хватаясь за обрывки каких угодно теорий”. Подавляющее же большинство философов-обществоведов растерянно молчит, предоставляя возможность “творить теорию” тем, кто поактивнее - писателям, журналистам, юристам.

Стало хорошим тоном проклинать различные “измы” или зубоскалить по их поводу, превознося “здравый смысл”. Но без цельной теории общественного развития сегодня все же не обойтись. Ее не удастся заменить даже самыми новыми и модными экономическими теориями. К рекомендациям экономистов вообще надо бы относиться особенно осторожно. Это только на первый взгляд выглядит убедительно: раз наши сегодняшние трудности в основном связаны с экономикой, то именно экономистам и надлежит решать, как с ними справиться. Фактически же дело обстоит иначе. Экономика - важнейший механизм общественной жизни, можно сказать, ее двигатель. Если он неисправен, далеко не уедешь. И чтобы двигатель хорошо работал, действительно нужен квалифицированный механик. Но куда ехать - это уже другой вопрос, за компетенцию механика выходящий. Не даром крупнейший американский экономист В. Леонтьев как-то назвал себя техником, дело которого - достичь поставленных перед экономикой целей, а не определять их. Наши же экономисты, не умея наладить двигатель, рвут друг у друга руль.

Не находя никаких хоть сколько-нибудь серьезных попыток определить новые исходные положения для анализа общественных процессов, мы ранее или позднее вынуждены снова обратиться к марксизму - единственной цельной теории, стремящейся с единых позиций рассмотреть весь процесс общественного развития. Только в марксизме можно найти научно обоснованные исходные принципы анализа общественных процессов. Но классики этого учения оставили нам именно их, а не сборник рецептов на все случаи жизни. И новый опыт, в том числе и нашей страны, с особой силой ставит требования обновления и развития этой теории.

Необходимость создания современной марксистской теории диктуется самим ходом сегодняшних социальных процессов, и хотелось бы надеяться, что этой цели послужит также предлагаемое здесь рассмотрение диалектики общественного развития. Оно не стремится, естественно, сколько-нибудь полно охватить все относящиеся сюда вопросы. Это действительно не более чем опыт современного марксизма. Настоящая работа представляет собой краткое изложение результатов многолетних исследований автора в данной области. При этом представлялось целесообразным ограничиться только изложением положительных результатов, исключив пока рассмотрение других точек зрения, их критику, полемику и т. п.

Следует отметить также, что независимо от его уровня, о котором судить читателю, здесь предлагается именно результат научной работы, а не “манифест” каких-то “сил”. Автор (по основной профессии инженер-исследователь), утверждающий неизбежность и желательность для нас социалистического пути развития, делает это постольку, поскольку таковы полученные результаты, а не по каким бы то ни было другим причинам, ибо никогда ни в каких партиях не состоял, привилегиями не пользовался, и “кормился” не “от марксизма”, а от дающей неплохие результаты работы в области техники, и уж, конечно, не испытывает “тоски” по тому, что, к счастью, безвозвратно ушло в прошлое. Объективные же результаты любых исследований необходимо либо принять, либо опровергнуть - не бранью и проклятиями, но научными аргументами в соответствии с общепринятой процедурой.

Автор, естественно, отдает себе отчет в том, сколь непопулярна сейчас в общественном мнении излагаемая им точка зрения, но что поделаешь - “истина дороже”. Здесь лучше Маркса не скажешь: “Я буду рад всякому суждению научной критики. Что же касается предрассудков так называемого общественного мнения, которому я никогда не делал уступок, то моим девизом по-прежнему остаются слова великого флорентийца: “Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно!””

(Соч., т.23, с.11. В дальнейшем ссылки на труды К.Маркса и Ф.Энгельса даются по Собранию сочинений. - 2-е изд. - М., 1960-1980; на труды В.И.Ленина - по Полному собранию сочинений. - 5-е изд. - М., 1969).

Киев, 1992

Предисловие

ко второму изданию

Хотя с тех пор, как написана настоящая работа (а ее сокращенный вариант опубликован еще в 1991 году в журнале “Политика и время”, №№ 14-16), произошло немало событий, оказавших существенное влияние на общественную ситуацию, у автора пока что не возникло надобности в ее исправлении или уточнении, а потому второе издание практически полностью повторяет первое. Необходимость же во втором издании возникла как в связи с малым тиражом первого, так и с тем, что потребность в развитии марксистской теории еще больше возросла.

Неблагоприятные тенденции общественного развития, вызванные сепаратизмом и капитализацией, резко усилились, что, как и следовало ожидать, ведет к подъему коммунистического движения. Но, к сожалению, возрождается оно в виде разрозненных, нередко соперничающих между собой партий, что сильно затрудняет достижение столь необходимого сейчас единства действий. Причина этого отнюдь не сводится к несомненно имеющим место амбициям их лидеров. Куда важнее отсутствие достаточно четких представлений о целях и задачах коммунистического движения в современных условиях. Еще раз подтверждается, что “крепкой социалистической партии не может быть, если нет революционной теории, которая объединяет всех социалистов” (ПСС, т. 4, с. 182). Трудно достичь организационного единства, когда при общности взглядов на то, против чего необходимо бороться, она зачастую отсутствует в определении положительных целей. Конечно, в коммунистическом движении существует согласие о необходимости социалистического пути развития, но сам этот путь представляют себе весьма по-разному. Существовало и существует множество теоретических “моделей” социализма, по поводу которых ведется незатихающая дискуссия. Но в наше время вопрос о социализме не решить, не определив отношения к тому строю, который существовал в нашей стране на протяжении последних десятилетий. И в этом отношении сторонники социалистического пути разбились на множество течений, которые, однако, если исключить второстепенные моменты, достаточно четко укладываются в три основных схемы.

Согласно первой из них у нас несомненно был социалистический строй. Он имел множество положительных черт, хотя не был лишен и определенных недостатков. С течением времени по ряду причин как внутреннего, так и внешнего порядка эти недостатки усилились, что и привело к кризису социализма. Следовательно, его необходимо восстановить, ничего принципиально не меняя, но, естественно, очистив наше общество от недостатков и развив положительные его стороны. Дальше нужно только совершенствовать этот строй, переходя, таким образом, от первой ступени коммунизма, которой является социализм, ко второй, к полному коммунизму (в том числе и в “отдельно взятой стране”).

Вторая схема также не отрицает наличия у нас социализма, однако как бы не настоящего, с “извращениями”. Сторонники этого взгляда считают, что у нас был не “истинный”, а некий “феодальный”, “казарменный”, “бюрократический” и какой там еще социализм. Поэтому о восстановлении такого социализма не может быть и речи. Наученные горьким опытом, мы должны учесть ошибки, и на этот раз построить “настоящий” социализм (“демократический”, “гуманный”, “с человеческим лицом” и т. п.).

И, наконец, согласно третьей схеме никакого социализма у нас вообще не было, ибо отсутствовали его самые необходимые признаки. Поэтому дело построения социализма необходимо начинать с самого начала (конечно, используя те положительные моменты, которые все же имели место). А потому сколь бы ни было желательно начать это строительство уже сегодня, необходимо разрешить еще ряд предшествующих задач, а уж потом, постепенно, создавать у нас социализм.

Казалось бы, точки зрения куда как различные, однако парадоксальным образом базируются они на общих основаниях - утопизме и антиисторизме. Действительно, определяя сущность господствовавшего у нас строя, во всех этих случаях пользуются некоторым (правда, часто весьма различным) набором “характерных черт” социализма, заданных априори; сравнение их с действительностью (корректность которого часто оставляет желать лучшего) и позволяет сторонникам этих взглядов делать вывод как о наличии социализма, так и о его “качестве”. С другой стороны, сторонники всех трех точек зрения смотрят на социализм как на нечто раз и навсегда определенное (во всяком случае, в главных чертах), и допускающее разве что улучшение и совершенствование, но никак не качественные изменения.

Вот ведь что удивительно. Как-то легко допускают существеннейшие изменения других укладов во времени, например, то, что домонополистический капитализм, тем более капитализм эпохи первоначального накопления, в весьма существенных чертах отличаются от современного империализма. А вот для социализма ничего подобного в расчет не принимается, хотя, казалось бы, для строя, осуществляющего коренное преобразование общества, различия его этапов должны быть еще более значительными. Так нет же, вынь и положь именно то, что считается “истинным социализмом”, а нет, так его и вообще не было, разве что какой-то искореженный. Не поняв, что социализм - это не набор некоторых характеристик общественного строя (и откуда их только берут? хоть бы вспоминали иногда ленинское: “никаких собственно перспектив будущего никогда научный социализм не рисовал”), а процесс кардинального преобразования общества, мы не сможем ни оценить уже пройденные этапы, ни предвидеть последующие, а следовательно, и выработать адекватную программу действий.

И, тем не менее, уж чего-чего, а программ вполне достаточно. Программы все новых и новых партий и движений коммунистической направленности плодятся и размножаются как кролики. Их творцы может забыли, а может попросту игнорируют прямое указание Маркса: “Каждый шаг действительного движения важнее дюжины программ … следовало бы просто заключить согласие о действиях против общего врага” (Соч., т. 19, с. 12). Как и тогда, сейчас нет общепризнанной теоретической базы, а о каких действенных программах без нее может идти речь? У многих же тем не менее все силы уходят в доморощенные программы, как пар в свисток, не оставляя ничего для столь необходимых сейчас практических дел, в том числе и для работы в области теории.

Что касается необходимости теоретических обоснований, то ее понимание, хотя бы и на интуитивном уровне, получает все более широкое распространение. Все говорят о необходимости теории, хотя нередко понимают ее достаточно своеобразно: требуя теоретического осмысления того или иного явления или ситуации в целом, неосознанно имеют в виду систематизацию и наукообразное оформление уже имеющихся собственных представлений. Такая “теория” нужна разве что для создания психологического комфорта. Настоящие же теоретические разработки, наоборот, разрушают устоявшиеся представления (иначе они вообще не нужны), вызывая тем самым психологический дискомфорт, а потому воспринимаются с большим трудом. А уж если и признают необходимость что-то менять, то предпочитают менять часть, сохраняя целое в неприкосновенности.

Но новые условия требуют и новых обобщений; это касается и марксизма: “Мы вовсе не смотрим на теорию Маркса как на нечто законченное; мы убеждены, напротив, что она положила только краеугольные камни той науки, которую социалисты должны двигать дальше во всех направлениях, если они не хотят отстать от жизни” (ПСС, т. 4, с. 184). Выполнить этот почетный долг можно только объединенными усилиями тех, кто, оставаясь верным марксизму, готов преодолеть завалы, нагроможденные догматиками и ревизионистами. Это действительно общее дело, и было бы прекрасно, если бы возобладал при его выполнении дух творческих дискуссий, а не взаимных обвинений, чтобы не было ни снисходительности непогрешимых метров, ни обид непризнанных гениев. И автор предпринимает второе издание настоящей работы все с той же надеждой, что и она внесет посильный вклад в это великое дело.

ВВЕДЕНИЕ

Общепризнанной науки под названием “обществоведение” (или “общая социология”), к ведению которой должно было бы относиться то, что излагается далее, пока не существует. Ранее (да и сейчас) соответствующей проблематикой занималась философия. Но ее предмет существенно менялся во времени. В виде натурфилософии она включала все положительное знание своего времени. Далее от нее начали отпочковываться отдельные науки со своим предметом, все сужая ее сферу. Процесс этот шел очень неравномерно, в зависимости от развития положительного знания и общественной ситуации, но неуклонно. Пожалуй, последними уже в сравнительно недавнее время отпочковались от философии такие отдельные науки, как психология, а затем конкретная социология. Уже давно в философии практически остались методология и общая социология. Создав их научные основы, два гения - Гегель и Маркс - нанесли философии решающий удар. Хотя в философии и после них сохранялись еще положительные моменты, но как некоего целого “научной” философии не стало. Сохранение же еще и сегодня ее “оболочки” связано с тем, что научные основы как методологии (развитые Гегелем), так и общей социологии (развитые Марксом) еще не могут быть сегодня принятыми всеми из-за влияния классовых интересов. Тем, кого они сегодня не устраивают, приходится изворачиваться, придумывая новые системы для каждого отдельного случая - порою весьма остроумные, с интереснейшими частными результатами, но в целом совершенно бесперспективные. Что же касается философов, то здесь все зависит от таланта. Талантливый человек и при неверном методе может получить блестящие результаты. И тогда одни, одаренные логической мощью, вследствие идеологической зашоренности не будучи в состоянии создать работающую систему, находят все же некоторые, иногда очень существенные взаимосвязи между вещами, а другие, обладающие художественным даром, вращают калейдоскоп фактов и событий, создавая захватывающие картины из достаточно произвольных (но иногда столь схожих с реальностью) их сочетаний. Сама же современная философия, в отличие от прежней, просто не в состоянии выработать систематический и последовательный взгляд на мир. Она окончательно превратилась в “любомудрие” - глубокомысленные рассуждения обо всем понемногу, главным образом, однако, о “проблеме человека” (к этому мы вернемся далее). Другими словами, философия уже давно - не в отдельных своих проявлениях, а в принципе - не наука, а своего рода умственный культуризм, поигрывание интеллектуальными мышцами.

А судьбы научной методологии (диалектики) и общей социологии (исторического материализма) не случайно оказались столь тесно связанными. Для такой сложной системы, как общество как раз в силу ее сложности вопросы методологии имеют решающее значение. С другой стороны, именно конкретное изучение движения данной системы позволяет более четко представить себе некоторые диалектические закономерности в общем виде. Р. Фейнман в своих знаменитых “Фейнмановских лекциях по физике” говорил относительно применения математики к анализу явлений, изменения в которых носят количественный характер: “Почему мы можем пользоваться математикой для описания законов, не зная их причины? Никто и этого не знает. Мы продолжаем идти по этой дороге, потому что на ней все еще происходят открытия”. Примерно то же имеет место и здесь. Мы не знаем, почему развитие сложных систем, связанное с качественными преобразованиями, совершается в соответствии с законами диалектики, и только совпадение выводов, полученных на основе последних, с реальным ходом событий в самых различных областях действительности, служит основанием для использования этих законов в качестве инструмента анализа. И в социологии диалектика играет примерно ту же роль, что математика для теоретической физики. Ввиду такой ее роли мы не можем, исследуя общественное развитие, не касаться диалектики, однако здесь нет возможности дать ее в систематическом изложении. Соответствующие вопросы будут затрагиваться по мере возникновения в них надобности в связи с рассмотрением проблем, являющихся предметом настоящей работы.

Целью любой науки в конечном счете является прогноз поведения тех объектов, которыми занимается данная ее область. Базироваться же он может только на изучении уже прошедших процессов. Однако, чтобы на основе движения того или иного объекта в прошлом можно было делать вывод о его поведении в будущем, необходимо, как минимум, быть убежденным в наличии объективных закономерностей. Не может существовать как наука, например механика, если на основе прошлого опыта с инерционными массами мы не будем иметь уверенности, что и в будущем любое физическое тело неизменно сохранит равномерное прямолинейное движение до тех пор, пока действие какой-либо силы не выведет его из этого состояния. Для такого простейшего случая это как бы само собой разумеется. Если же мы имеем дело со сложными системами, положение далеко не столь очевидно, но принципиально ничем не отличается.

Представим себе совокупность состояний системы, характеризуемых теми или иными параметрами - множество “точек” в некотором пространстве, определяющих во времени протекание какого-то процесса. В любой реальной достаточно сложной системе на сравнительно небольшом отрезке времени, благодаря влиянию массы случайных факторов, эти “точки” образуют чрезвычайно хаотичную и неопределенную картину, в которой выявить действительную траекторию процесса весьма трудно. Если дело касается технической (и даже природной) системы, в которой в рамках объекта анализа время и точность наблюдений адекватны ее уровню сложности, то здесь, по крайней мере в принципе, методы анализа достаточно отработаны. В основном они сводятся к выбору некоторых “типовых” траекторий и оценке в соответствии с определенной математической процедурой величины погрешностей такой замены реальной, но неизвестной нам траектории. Понятно, что даже в этом случае метод дает только приближенные результаты, но их точность, во-первых, также поддается оценке, а во-вторых, существенно повышается, если наличествуют некоторые теоретические соображения относительно действительного хода данной траектории движения.

Но когда дело касается такой сложной системы, как общество, где “точки” эти располагаются в многомерном пространстве, имеют различный “вес”, “мерцают”, где даже само их наличие может признаваться или отрицаться в зависимости от занятых исследователем позиций, такие методы оценки неплодотворны. А коль скоро охватить всю совокупность сведений единой закономерностью не удается, обычно достаточно произвольно (и опять же в зависимости от взглядов и интересов) определяется некоторый ограниченный набор “точек”, по которым гораздо проще провести желаемую траекторию. Нежелательные факты объявляются либо несуществующими, либо несущественными. К науке, естественно, это имеет самое отдаленное отношение, зато чрезвычайно охотно используется в политике.

Единственный способ обеспечить научный прогноз - расширить рамки анализа. В этом случае, используя больший отрезок времени, гораздо легче обнаружить действительные закономерности движения данной системы. Применительно к изучению общества это значит, что понять направление его развития на основе изучения современного состояния невозможно; для этого анализ его развития необходимо начинать с самого его становления (а еще лучше взглянуть на него как на закономерный этап в развитии вообще всего живого). Только это может предохранить нас от произвольного толкования тех или иных этапов в отдельности, ибо потребует их анализа не самих по себе, а как звеньев единой цепи.

Другое дело, что сам такой анализ далеко не прост. Даже если удается обнаружить некоторые общие закономерности для того или иного явления на протяжении длительного отрезка времени, то это вовсе не означает, что их вполне достаточно для полноценного анализа. Если мы упустим из виду, что всякий достаточно длительный и сложный процесс включает в себя не только постепенные изменения, но и перерывы постепенности, узловые точки развития, в которых происходят существеннейшие изменения многих его характеристик, равно как и связь любого объекта с окружающей его средой, мы также далеко не уйдем. В целом же только охватывая с единых позиций тот или иной процесс возможно полнее (а желательно и с учетом предыстории), можно надеяться на адекватное определение траектории его движения, а тем самым и на действительно научный прогноз.

Еще одним важным методологическим принципом, положенным в основу настоящей работы, является принцип релятивности, относительности всех без исключения общественных институтов. Нет такого общественного явления, которое не возникало бы тогда, когда в нем появляется нужда, и не исчезало бы, когда эта нужда проходит. В страхе перед неизвестным будущим обыватель, даже украшенный академическими регалиями, склонен хвататься за те или иные общественные установления, объявляя их если не единственными, то уж во всяком случае наилучшими из возможных, выстраданными историей и дальше уж вечными и неизменными, подлежащими разве что некоторому улучшению. Жизнь же идет иначе: при наступлении нового этапа общественного развития появляются те или иные свойственные ему общественные установления; но проходит данный этап, как бы долго он не длился, наступает другой - и появляется необходимость в новых общественных установлениях. Оценка влияния любой силы на движение объекта в значительной степени определяется тем, как ее направление в данный момент соотносится с общим направлением его движения. Соответственно, чтобы определить влияние того или иного фактора на общественное развитие, нужно соотнести его с общим направлением развития. Тогда то, что было еще недавно прогрессивным, способствующим общественному развитию, становится реакционным, тормозящим его. В этом постоянном изменении имеется только один инвариант, одна неизменная “точка опоры” - общественная сущность человека. Именно она создает основной стержень развития общества, ту нить, на которую нанизываются сменяющие друг друга общественные институты, - общечеловеческую интеграцию. Только постоянно имея в виду эту генеральную “нацеленность” общественного развития на все более полную интеграцию человечества в единое целое, можно более или менее успешно разбираться в многообразии общественных явлений, найти каждому из них законное место в общей системе представлений об обществе и характере его развития, понять причины их появления и исчезновения, а значит, и представить себе направление грядущих перемен.

Не менее важным методологическим принципом в изучении сложных систем является рассмотрение их в качестве некоторой целостности, подходя с этих позиций к анализу их отдельных проявлений. Рассматривая многочисленные и многообразные общественные явления, бесполезно задаваться вопросом, что представляет собой каждое из них: “выискивать новые основания для каждого отдельного явления и бесполезно, и в высшей степени противно философии” (Эдмун Берк). Единственно продуктивной является изначальная постановка вопроса об общественной функции этих явлений, о том, какую органичную роль играют они в общественной жизни, причем не сами по себе, а в комплексе всех остальных. И в этом отношении, в качестве базисной, первостепенное значение имеет проблема человека и общества как объектов исследования общественных наук. Независимо от желания приходится предварительно хотя бы в самом общем виде определять, что есть человек и что есть общество, как они взаимно соотносятся друг с другом, что взять за исходный пункт исследования, чтобы рассчитывать на сколько-нибудь успешное изучение общественных процессов.

Обратимся еще раз к “Фейнмановским лекциям”. Их автор, вроде бы и в шутку, но достаточно серьезно ставит вопрос: в какой фразе можно было бы передать максимум физических знаний, и отвечает, что самое большое количество информации, из которого в принципе дедуктивным путем можно было бы вывести почти все современное физическое знание, является утверждение: “все тела состоят из движущихся атомов”. Если рискнуть подобным вопросом задаться применительно к общественным наукам, то ответ, как представляется, должен гласить: “общество есть развивающийся биологический организм”. Такое положение подразумевает, что во главу угла обществоведческого анализа должны ставиться исследования общества как некоторого непрерывно изменяющегося целостного образования, элементом которого является человек. Конечно, то, что это положение действительно потенциально несет в себе максимум информации, нужно еще доказать (как, впрочем, и то, что оно вообще верно). Но, что несомненно, так это то, что трудно найти другое положение, которое встречало бы столь дружное неприятие, вызывая жуткий призрак “биологизации” общественных явлений у одних, и не меньшее нравственное негодование по поводу принижения роли личности у других.

В рассуждении о “проблеме человека” современная философия, в центр своего анализа ставящая человека как личность и из присущих ему свойств стремящаяся вывести характер общественных явлений, в этих представлениях в определенном смысле очень похожа на известную систему Птоломея. Принимая в качестве постулата вращение Солнца и планет вокруг Земли, умнейшие люди построили очень сложную (но и чрезвычайно остроумную) модель системы, обладающую также и прогностическими возможностями. Совпадение результатов вычислений с явлениями реальной действительности были весьма вескими свидетельствами в пользу ее истинности. Это вообще была во всех отношениях замечательная система; у нее был только один недостаток - она была неверна. Но можно себе представить, как трудно было принять верную модель, предложенную Коперником, коль скоро ее основной постулат о вращении Земли вокруг Солнца не только противоречил очевидности, ежедневному опыту каждого человека, здравому смыслу, наконец, но и был направлен против такой, научно обоснованной и дающей практические результаты, многократно доказавшей свою полезность системы. Если при этом учесть еще очень важные вненаучные основания (религиозные при выборе Земли в качестве центра вращения Солнца и планетарной системы, нравственные и политические при выборе человека как личности в качестве “центра вращения” общественной жизни), то мы получим более или менее полную картину тех сложностей, которые возникают при попытке найти верные основания научного анализа общественного развития, для утверждения в качестве исходного постулата примата общества как целостного образования (равно как и обвинений против пытающихся это сделать).

Но появление Коперника неизбежно. В философии им стал Маркс, который показал, что рассматривать общество нужно как “органическую систему”, как “законченное сущностное единство человека с природой”, которое развивается по “естественно-историческим законам”. Соответственно человек, при всей его сложности и самостоятельности, становится только элементом этой системы, но не ее “центром вращения”. “Как Дарвин положил конец воззрению на виды животных и растений, как на ничем не связанные, случайные, “богом созданные” и неизменяемые, и впервые поставил биологию на вполне научную почву, установив изменчивость видов и преемственность между ними, - так и Маркс положил конец воззрению на общество, как на механический агрегат индивидов, допускающий всякие изменения по воле начальства (или, все равно, по воле общества и правительства), возникающий и изменяющийся случайно, и впервые поставил социологию на научную основу, установив понятие общественно-экономической формации, как совокупности данных производственных отношений, установив, что развитие таких формаций есть естественно-исторический процесс” (ПСС, т. 1, с. 139).

Естественно, несмотря на всю ее гениальность, теория Маркса, как и любая другая научная теория, не могла не быть определенным образом ограниченной потребностями и возможностями своего времени. Величайшая заслуга классиков марксизма прежде всего состоит в том, что они доказали определяющую роль материальных факторов в развитии общества. Во главу угла своей теории они поставили представление о ведущей функции производства средств к жизни в общественном развитии. Это положение давало фундаментальную основу для исследования общественных процессов, но только до тех пор, пока дело касалось общественных формаций, в которых производство выделяется в особую (и ведущую) сферу общественных отношений, т. е. формаций классового общества. Социальные преобразования в пределах классового общества полностью укладывались в представление о ведущей роли производственных отношений, определяемых в конечном счете уровнем развития производительных сил общества.

Но при достижении обществом того уровня развития, когда на повестку дня объективно стал вопрос о коренном изменении его основных характеристик, не о модификациях, как ранее, а о ликвидации классового общества как такового, это положение уже не могло обеспечить в полной мере основу анализа социальных процессов. Потребовалось расширение его исходной базы, включение в него тех моментов, которые прежде заметной роли не играли. Стал необходимым анализ развития общества как неразрывного целого, включающего не только производство средств к жизни, но и производство самой жизни, причем последнее в качестве не второстепенного, но полноправного, а если брать весь процесс общественного развития в целом, то и определяющего фактора общественного развития. Потребовался анализ не только внутриобщественных процессов, но анализ развития общества как некоторой качественной определенности в окружающей среде.

Итак, объектом исследований теоретической социологии является общество. Но в известном смысле можно сказать, что это такое общество, которое не существует и никогда не существовало в природе. Это своего рода “идеальный газ” в социологии. Как исследование несуществующего идеального газа позволяет раскрыть важные физические закономерности, не затеняя их “деталями”, столь важными для реальных газов, так и изучение “идеальной” схемы развития общества позволяет в общем виде понять его направление и законы. Но нужно постоянно иметь в виду, что реальная жизнь существенно отличается от теоретической схемы. И как нельзя понять ее вне этой схемы, выявляющей генеральные тенденции развития, так нельзя этого сделать и только на ее основе, вне анализа конкретных исторических условий, реализующих эти генеральные тенденции.

Изложенная в настоящей работе последовательность смены общественно-экономических формаций, классов, отношений собственности является результатом более или менее успешного применения метода научной абстракции, позволяющего выделить ведущие, определяющие тенденции процесса. Но она представляет собой не более чем канву, на которой вышивает свой сложный и прихотливый узор история. Возможность же такого “узорообразования” связана как с тем, что даже на ранней стадии процесс в каждом отдельном, локальном общественном образовании не является изолированным, а по мере развития все более и более становится общечеловеческим, так и с тем, что в реальном обществе ни один процесс никогда не протекает в чистом виде, не является цепью четко ограниченных этапов, - в каждом настоящем всегда существуют зародыши будущего и остатки прошлого, переплетенные самым причудливым образом.

Внешние влияния, заимствования, сочетание элементов различных ступеней развития, природные условия, наконец, появление на исторической арене неординарных личностей, надолго накладывающих свой отпечаток на характер тех или иных общественных образований, равно как и другие случайные факторы, - все это сплетается в сложнейший конгломерат, расцвечивающий и неимоверно усложняющий, но тем не менее не меняющий принципиально характера развития общества, в конечном счете все же следующего той же “абстрактной схеме”. Во времени все становится на свое место, а что такое десятилетия, и даже сотни лет для общественного развития, ход которого измеряется тысячелетиями? Но жизнь не только каждого отдельного человека, но и достаточно больших социальных образований, протекает в данных конкретных условиях, а следовательно, именно они-то прежде всего и вызывают наибольший интерес. Однако мы ничего не поймем в кажущемся хаосе, противоречивости, непоследовательности конкретного исторического процесса, если не будем постоянно иметь в виду некий внутренний, малозаметный, но весьма жесткий стержень - общие законы общественного развития, действующие с непреклонностью и неотвратимостью, свойственными любым законам природы.

Конечно, объективность хода общественного развития вовсе не означает нашей беспомощности, фатальной неизбежности исторических событий, как невозможность отменить закон всемирного тяготения не препятствует преодолению самого тяготения. Знание и сознательное использование законов общественного развития может оказывать влияние на его конкретное протекание, облегчая и ускоряя наступление необходимых и неизбежных, и в этом смысле независимых от нас, стадий общественного развития, снижая тем самым цену, которую всегда приходится платить человечеству за прогресс.

ГЛАВА 1

ОБЩЕСТВО И ЧЕЛОВЕК

При анализе более или менее сложных явлений получить адекватные результаты можно только используя системный подход, когда объект исследования представляется не просто как соединение взаимодействующих между собой частей, обладающих определенными свойствами, а как нечто такое, что несводимо к сумме своих частей, как система - такая совокупность элементов, которая, стремясь сохранить свою качественную определенность, во взаимодействии с внешней для нее средой выступает по отношению к ней как организованное множество, образующее органичное целостное единство, как единое целое.

Таким образом, представление о системе неизбежно включает в себя понятие целостности. Из этого представления следует, что система может быть понята как нечто целостное лишь в том случае, если она в качестве системы противостоит своему окружению - среде. Расчленение же системы приводит к понятию элемента - такой ее части, характеристики которой определяются в рамках целого. Хотя системными признаками обладают многие образования, системы с высоким уровнем гомеостазиса мы пока находим только в области живого.

Люди - существа, имеющие весьма значительные отличия от всех других живых существ на Земле. Но никакое своеобразие не исключает их из такого общего явления, как жизнь. Человек, общество, человечество, независимо от своих специфических особенностей, входят в число многообразных живых систем. И понять их сущность можно только в том случае, если рассматривать возникновение и развитие этих систем как закономерный результат, как естественное продолжение общей линии развития живого.

По современным представлениям все приспособленные механизмы, выработанные в процессе эволюции, направлены на сохранение вида, т. е. “атомом” живой природы является вид. Однако вид в своем взаимодействии со средой как единое целое, наделенное динамической, эволюционной приспособляемостью, выступает только в конечном счете. Конкретно же вид по отношению к среде представлен отдельными организмами. И в этом смысле именно животный организм есть последнее неразложимое целое по отношению к среде, то целое, части которого вне его теряют свою качественную определенность. И хотя в конечном счете единым целым, выделившимся из среды и противостоящим ей в своей целостности, является вид, его взаимодействие со средой опосредуется взаимодействием с ней организма, в чем и состоит сущность последнего. И приспособительные механизмы, будучи связанными с организмом, выполняют свою задачу, когда через сохранение организма обеспечивают сохранение и развитие вида. Приспособительные механизмы развивались путем приобретения организмами новых свойств, полезных для достижения указанной цели. При этом явственно можно различить, что в развитии имели место как периоды совершенствования тех или иных приспособительных механизмов, так и узловые моменты, в которых осуществлялась смена самого их характера, причем последняя обусловлена изменениями возможностей организмов, происходящими в связи с изменениями последних. Поскольку механизмы сохранения и развития вида связаны с организмом, то именно совершенствование организма - магистральное направление развития живого.

Разнообразие организмов чрезвычайно велико, в том числе и по уровню организации. Организм как целостная живая система, имеющая внутренние связи и способная в этом качестве поддерживать самостоятельное существование благодаря приспособительному взаимодействию со средой, начинается уже на клеточном уровне. Вследствие относительно низкой сложности его возможности приспособления к среде весьма ограничены. Поэтому объективной направленностью развития организмов в процессе эволюции было повышение их сложности. Но происходил этот процесс весьма специфично. К. Гробстайн в “Стратегии жизни” писал: “В процессе своего распространения по поверхности планеты, постоянно меняясь, простейшие макромолекулярные комплексы включались в состав более сложных, а те в свою очередь - в состав еще более сложных макромолекулярных комплексов. В конце концов возникла целая иерархическая система уровней организации”. Этот процесс интеграции в живых системах начинается еще на границе с неживым, на суборганизменном уровне. Существует точка зрения, согласно которой и образование клеток шло по пути постепенной агрегации симбиотических компонентов. В дальнейшем объединение клеток дало многоклеточный организм, в котором клетки, сохраняя многие функции, свойственные одноклеточному организму, таковыми по отношению к среде уже не являются. Чтобы эффективно выполнить свои функции в многоклеточном организме, им пришлось существенно измениться.

Естественно предположить, что эта линия развития не кончается на многоклеточном организме, что повышение сложности организма, обеспечивающее ему возможность лучшего приспособления к среде, может и дальше продолжаться таким образом, когда “бывший” организм, соответственно изменяясь, становится элементом нового целостного образования - “сверхорганизма”, обеспечивая таким образом повышение возможностей приспособления нового целого, но теряя при этом самостоятельность по отношению к среде и, следовательно, переставая быть организмом в полном смысле слова. Так, в семье “общественных” насекомых каждая особь в этом смысле уже не является самостоятельным целым. Недаром известный энтомолог Р. Шовен представлял себе семью пчел как организм нового типа. По его мнению, эти живые существа, место которых на одной из верхних ступеней эволюции, могут быть сопоставлены с животными класса губок, занимающими одну из нижних исходных ступеней ее. Такое сопоставление весьма показательно для изложенного представления о путях повышения сложности организма, поскольку в обоих случаях мы имеем дело с аналогичными узловыми моментами развития - моментами перехода от одного структурного уровня к другому, хотя сами эти уровни различны.

Таким образом, мы видим, что объективная направленность эволюции на повышение сложности структурного и функционального элемента вида - организма, приводит к последовательному образованию организмов с существенно повышающимся уровнем организации: организм-клетка, многоклеточный организм, “сверхорганизм”. В этом процессе организм следующего уровня образуется путем объединения организмов предшествующего уровня. Вначале это объединение является факультативным, “старые” организмы еще могут существовать в среде и вне “нового” целого. Но дальнейшее развитие по пути консолидации элементов организма более высокого структурного уровня, имеющего лучшую приспособляемость, происходит за счет снижения индивидуальной приспособляемости этих элементов вплоть до полной утраты самостоятельности по отношению к среде.

Наличие высокоразвитого индивидуального отражательного аппарата не меняет сути дела, хотя и создает определенные особенности. Высокоразвитый аппарат отражения дает животному организму весьма совершенный механизм индивидуальной приспособляемости. Но, с другой стороны, сама сложность отражательного аппарата требует значительных размеров организма и больших затрат времени на воспроизводство, а значит, большего количества пищи и длительной заботы о потомстве, что создает ряд отрицательных следствий для организма и вида.

Углубление данного противоречия с развитием отражательного аппарата неизбежно приводит к моменту, когда уже отрицательные следствия развития не в достаточной мере компенсируются получаемым при этом выигрышем. По мере развития отражательного аппарата все большее число видов попадает в эволюционный тупик и все меньшее их количество оказывается в семействе. Наиболее развитый отражательный аппарат в животном мире имеют наши ближайшие “родственники” - высшие приматы, но они же и обнаруживают исключительную бедность видов. Целый же ряд видов человекообразных давно исчез, ибо вид, переступивший определенную черту уровня развития отражательного аппарата, оказывается перед дилеммой: деградация, постепенное вымирание, или же переход к более высокому структурному уровню организации организма - “сверхорганизму”. Обычно это тупик, ибо, чтобы получить потенциальную возможность стать элементом “сверхорганизма”, вышедшие на этот рубеж животные должны иметь весьма специфическое сочетание особенностей; а это, видимо, результат почти столь же редкой счастливой случайности, как и возникновение живого из неживого. “Повезло” нашим человекообразным предкам, на основе первобытного стада которых образовался “сверхорганизм” - общество, а они в этом процессе стали людьми. И хотя это единственный вид семейства гоминид, благодаря новому структурному уровню он не только не имеет признаков биологического угасания, но являет собой пример исключительного биологического прогресса.

Само собой разумеется, что определение общества как единого целого по отношению к внешней среде, т. е. как биологического организма, вовсе не означает какого-либо “сведения” социального к биологическому. Здесь речь идет просто о разных вещах. Специфика общества, повторяем, никоим образом не выводит его из сферы проявления жизни, т. е. из сферы биологического. Рассматривая общество как единое целое, которое не может без потери качества быть разделено на более мелкие (относящиеся к предыдущему уровню) жизнеспособные единицы, мы его тем самым с необходимостью должны считать биологическим организмом. Однако с возникновением этого нового биологического организма, в своем единстве осуществляющего взаимодействие с вероятностно-статистической средой и развивающегося в ней (по отношению к ней) по биологическим законам, появляются специфические закономерности его внутреннего развития - закономерности социальные. В целом же при анализе общества следует иметь в виду отстаиваемое Марксом и Лениным материалистическое понятие об общественно-экономических формациях как особых социальных организмах и рассматривать социальную эволюцию как естественно-исторический процесс, в котором “экономическая жизнь представляет из себя явление, аналогичное с историей развития в других областях биологии”, и который только “гг.субъективисты” выделяют из процесса развития всего живого (ПСС, т. 1, с. 166-167).

Но, говоря об обществе как едином организме, необходимо четко определить это понятие как образование, обладающее качеством ступени в эволюции живого, отделив его от понятия общества как некоторого количества людей, объединенных по каким бы то ни было другим признакам (связанный общими целями коллектив, государство, экономическая система и т. п.). Речь здесь должна идти не о большем или меньшем количестве как-то связанных людей и даже не обо всем человечестве, но только о том органическом целом, которое в своем единстве противостоит окружающей среде, стремясь сохранить свою целостность. В частном случае, на определенном историческом этапе, общество и коллектив могут совпадать - это имело место в первобытном обществе (если, конечно, под коллективом понимать все племя. При коммунизме общество приобретет глобальный характер и совпадет со всем человечеством. Специфика же классового периода, как периода переходного от одной целостности к другой, породила такое особое положение, когда общество потеряло свою структурную (по отношению к внешней среде) определенность, растворилось в частных структурных образованиях, в различных формах объединения людей, когда его функции опосредованы разнообразнейшими общественными связями - от любви до всемирного разделения труда, и выражены иногда даже в полярных формах - от эгоизма до абстрактного гуманизма.

“Сверхорганизм” отличается от многоклеточного организма тем, что не имеет центрального управляющего органа, как это имеет место в последнем, когда существует нервная система, управляющая организмом. Это хорошо видно уже на таком сравнительно простом “сверхорганизме”, как семья “общественных” насекомых. При наличии морфологической дифференциации особей, создающей подобие органов, иерархия управления отсутствует. И хотя каждое насекомое в конечном счете выполняет программу поведения, сформировавшуюся в интересах семьи как целого, однако эта программа является его собственной, заложенной в его инстинкте.

В человеческом обществе морфологическая дифференциация практически ограничена половым диморфизмом и биологически связана лишь с продолжением рода. Таким образом, в отличие от семьи насекомых, общество как организм не имеет самой природой обеспеченных не только управляющего центра, но и органов. Каждый человек в известном смысле представляет собой и то, и другое. Второе отличие заключается в том, что общество возникло в результате интеграции организмов, уже имеющих высокоразвитый отражательный аппарат, который еще более развился в процессе антропосоциогенеза. Оба эти момента привели к весьма высокой степени относительной самостоятельности элемента общества - человека. Поэтому если в семье насекомых каждая особь только частично самостоятельный организм (только питается и передвигается самостоятельно, да и то не всегда), а в остальном - прежде всего с точки зрения компенсации вероятностно-статистических воздействий среды - орган семьи, то у человека его неразрывная связь с обществом как целым замаскирована весьма высоким уровнем самостоятельности. Человек - почти во всем отдельный организм, хотя в полной мере является только элементом (но не органом) системы более высокого уровня, другого организма - общества.

Вот здесь-то и создается то особое положение, которое выделяет человека из животного мира: с одной стороны он - целостная система, организм, имеющий собственные высокоразвитые адаптивные механизмы, а с другой - элемент другого целого - общества, которое для сохранения своей целостности в качестве организма также должно иметь соответствующие адаптивные механизмы, но не имеет для их формирования специального отдельного органа, а потому “пользуется” с этой целью тем же - мозгом каждого человека. В одном мозгу одновременно существуют две разнонаправленные приспособительные системы - индивидуальная, направленная на сохранение и развитие многоклеточного организма (каждого отдельного индивида), и общественная, направленная на сохранение и развитие “сверхорганизма”, элементом которого является каждый человек, - общества.

Наличие двух адаптивных систем должно приводить в каждом случае к двум принципиально различным двигательным реакциям, которые могут совпадать, а могут быть и диаметрально противоположными друг другу. Будучи же единым целым, индивид может осуществлять только один вид реакции, и, следовательно, взаимодействие двух систем должно привести к выработке единой программы поведения. Такое положение совершенно уникально и не имеет прецедентов в животном мире. Конечно, любому животному достаточно часто приходится решать задачу формирования программы поведения в противоречивых условиях (например, стремление к пище может противостоять стремлению избежать опасности), но тем не менее программа поведения здесь строится для достижения в конечном счете одной цели - самосохранения. Человеку же действительно постоянно приходится выбирать. Субъективное переживание этого выбора в процессе переработки получаемой извне информации и представляет собой то, что мы называем сознанием.

Становление общества и его функционирование - процесс объективный, не зависящий от сознания, осознанных желаний и намерений отдельных личностей. “Из того, что люди, вступая в общение, вступают в него, как сознательные существа, никоим образом не следует, что общественное сознание было тождественно общественному бытию. Вступая в общение, люди во всех сколько-нибудь сложных общественных формациях … не сознают того, какие общественные отношения при этом складываются, по каким законам они развиваются и т. д.” (ПСС, т. 18, с. 344). Субъективно потребности общества для индивидов - внешняя сила, “о происхождении и тенденциях развития которой они ничего нет знают” (Соч., т. 3, с. 33). Более того, человек далеко не всегда в состоянии рационально определить и свой собственный, индивидуальный интерес. Что же заставляет его поступать тем или иным образом, причем так, что сколь ни были бы велики частные колебания и отклонения, в конечном счете все же обеспечивается сохранение и развитие как индивидуального, так и общественного организма? Ответ может быть только одним - потребности человека. Они являются внутренним стимулом любого действия, его так сказать “энергетической базой”. Любое действие - результат потребности и средство ее удовлетворения: “Никто не может сделать что-нибудь, не делая этого вместе с тем ради какой-либо из своих потребностей и ради органа этой потребности” (Соч., т. 3, с. 245).

Действия человека направляются огромным количеством потребностей, внешне вроде бы мало связанных между собой, а нередко вообще противоречащих друг другу. Но единство человека как личности настоятельно требует рассматривать их не как случайный набор, а как определенную систему, обладающую внутренней структурой. В соответствии с изложенными выше соображениями первым структурообразующим фактором следует считать их направленность.

Если человек, представляя собой биосоциальное существо, действует одновременно и как целостная система, и как элемент другой целостной системы более высокого порядка, причем последняя только через него и осуществляет свою активность, то и потребности человека, детерминирующие его действия, должны отражать соответственно нужды обеих систем. Это дает нам право первоначально разделить потребности человека на две большие группы: “биологические”, обеспечивающие направленность действий на самосохранение, и “социальные”, которые формируют общественно-значимые действия, направленные на сохранение и развитие общества как целого.

Приведенное деление потребностей является наиболее общим. В таком виде потребности могут быть выделены в первый уровень. Наличие этих двух систем потребностей и соответствующих им двух потенциальных линий поведения, как уже говорилось выше, обусловливает появление сознания. Определим их соответственно как индивидуальные потребности (обеспечивающие функцию самосохранения, гомеостазиса индивида как биологического организма) и общественные потребности (обеспечивающие целостность общественного организма, его сохранение и развитие). При этом последние не есть насилие, совершаемое обществом над человеком, не есть “неестественная” надстройка над “естественными” индивидуальными потребностями. Это выражение столь же органических, отражающих самую его сущность, собственных (хотя и выражающих нужды общества) потребностей человека.

Второй уровень потребностей представляет собой их частичную конкретизацию, которая, однако, находится еще на довольно высоком уровне абстракции, достаточном, чтобы потребности этого уровня также не ощущались человеком непосредственно. Это некоторый промежуточный уровень. На втором уровне индивидуальные потребности представляются: а) потребностью в регенерации, постоянном самовозобновлении организма человека, регулирующей собственно потребление; б) потребностью в комфортных условиях, устанавливающей оптимальное взаимодействие организма с непосредственной обстановкой в зависимости от параметров среды; в) потребностью в активности, в деятельности, в умеренной физической нагрузке, поддерживающей тонус и жизнеспособность организма. В опасных для жизни и здоровья условиях к ним добавляется еще потребность непосредственного обеспечения целостности организма. В обычных условиях она включается в группу параметрических потребностей.

Общественные потребности могут быть первоначально конкретизированы следующим образом. Успешная деятельность индивида в качестве элемента общественного организма предполагает выполнение трех условий: 1) наличие самого общества; 2) контакт с обществом; 3) регулирование обществом поведения индивида. Соответственно этим трем условиям в качестве обеспечивающих их выполнение определяются и три первичных подразделения общественных потребностей человека: а) потребность в сохранении общества; б) потребность в общении; в) потребность в общественном самоутверждении.

Характерным для второго уровня является наличие кроме тех, которые представляют конкретизацию потребностей первого уровня, еще одной потребности, а именно половой. У всех высших животных половая потребность по ее функции является внешней по отношению к организму; она не играет никакой положительной роли в сохранении данного организма и “навязана” ему видом, непосредственно служит сохранению и развитию последнего. Это в определенном смысле относится и к человеку. Для общества как организма она также не связана с обеспечением его устойчивости в данный момент, но является важной для продолжения его во времени и обслуживает его как часть вида, как популяцию. Как и у животных, половая потребность у человека носит факультативный характер и определяет его действия только в очень ограниченном объеме; это единственная из потребностей второго уровня, неудовлетворение человеком которой не приводит к потере им качественной определенности.

Второй уровень потребностей конкретизирует только цели, но не средства их достижения. Третий уровень представляет собой конкретизацию потребностей второго уровня до уровня их предметности. В отличие от первых двух уровней, отражающих сущностные характеристики человека и поэтому имеющих достаточно определенный состав, третий уровень, конкретно их воплощающий, не обладает такой определенностью. Он относится ко второму как форма к содержанию. Его структура определяется конкретными историческими условиями.

Потребности высших уровней не удовлетворяются непосредственно, но только через удовлетворение потребностей третьего уровня. Имея непосредственный характер и подчиняясь цели удовлетворения, потребности этого уровня выражаются как потребности в вещах и действиях. В силу того, что, обладая конкретной многосторонностью, одни и те же вещи и действия могут удовлетворять различные потребности (второго уровня), на третьем уровне происходит пересечение этих потребностей на одних и тех же объектах (что, между прочим, приводит к маскированию их сущности и затрудняет классификацию). Вещи и действия в отношении потребностей приобретают полифункциональный характер. Например, одежда одновременно удовлетворяет (может удовлетворять) и потребности в комфортных условиях, и, через характеристику владельца, - потребность в самоутверждении. Последняя удовлетворяется также в общественно-полезном труде; труд же, являясь необходимым условием существования общества, удовлетворяет потребность в сохранении общества; он же в виде физического труда удовлетворяет потребность в нагрузке. Половой акт удовлетворяет половую потребность (представляющую потребность в определенной функции собственного организма) через контакт с человеком другого пола, одновременно удовлетворяя потребность в другом человеке вообще, потребность в общении, а через выбор конкретного партнера - потребность в самоутверждении. И таких примеров можно привести сколько угодно.

Удовлетворение человеком своих потребностей - необходимое условие его существования. Это относится не только к индивидуальным потребностям (что само собой разумеется, ибо снижение уровня их удовлетворения ниже определенного предела неизбежно приводит к разрушению человека как биологического существа), но и к потребностям общественным, неудовлетворение которых ведет к разрушению, деградации человека как существа общественного, т. е. именно как человека. И поскольку человек существует как человек, как биологическая особь и социальное существо - элемент “сверхорганизма”, все эти потребности в той или иной мере, в той или иной форме удовлетворяются. Но форма и характер их удовлетворения исторически преходящи и определяются современным индивиду общественным устройством. И если способы удовлетворения индивидуальных, “биологических” потребностей зависят от него незначительно (иное дело - вопрос распределения средств удовлетворения этих потребностей, которого мы сейчас не касаемся), то способы удовлетворения общественных потребностей полностью им определяются.

В процессе антропосоциогенеза одновременно осуществлялось формирование общества как биологического организма (следующего за многоклеточным организмом уровня), человека как элемента этого нового целого, и конкретного характера общественного организма, определенной общественной организации - первобытного племени. Хотя ведущей стороной этих процессов являлся социогенез, образование общественного “сверхорганизма” как продолжение генеральной линии эволюции, все они происходили в неразрывном единстве, поскольку невозможны друг без друга. Таким образом, человек, формируясь как элемент общества, одновременно формировался и как член первобытного племени. Следовательно, его функционирование в этом качестве обеспечивало “естественное”, адекватное его общественной сущности удовлетворение общественных потребностей.

Положение коренным образом меняется уже с началом разрушения первобытного племени. Если в нем человек непосредственно ощущал себя частью целого и не мыслил даже своего существования вне его и независимо от него и, следовательно, функционируя как его часть, тем самым имел возможность непосредственного удовлетворения своих общественных потребностей, то по мере разрушения первобытнообщинного строя, а особенно со становлением классового общества, это становится невозможным. Разобщение людей, развитие общественного антагонизма препятствуют непосредственному удовлетворению общественных потребностей человека.

Первая общественная потребность, согласно приведенной ранее классификации относящаяся к потребностям второго уровня, - потребность в обществе как таковом. Эта потребность отличается от остальных общественных потребностей тем, что не только она сама, но и способы ее удовлетворения отражают родовые свойств человека и потому не зависят от условий его существования (другое дело конкретный характер их осуществления, определяющийся конкретными условиями общественного бытия). Поэтому, несмотря на всю важность данного вопроса, мы не будем здесь рассматривать его подробно. Скажем только, что удовлетворение этой потребности основывается на обобщенной оценке общественной значимости всех без исключения объектов действительности, опосредуемой в эстетическом отношении к ним, и осуществляется в эстетически преобразующей деятельности, эмоциональным стимулом к которой является наслаждение красотой.

Иначе обстоит дело с другими видами общественных потребностей. Здесь только гармонические отношения человека и общества дают возможность их адекватного удовлетворения. Вторая общественная потребность человека - потребность в общении - непосредственно удовлетворяется только в том случае, когда он находится в окружении людей, цели которых в главных, определяющих чертах совпадают с его собственными, причем полнота этого удовлетворения зависит от представлений об общественной полезности этих целей (т. е. от их совпадения с целями общества). В этих же условиях удовлетворение третьей из общественных потребностей человека - потребности в самоутверждении - адекватно осуществляется посредством его общественно полезной деятельности. Но при нарушении непосредственной связи человека с обществом, когда включается длинная цепочка опосредований между ближайшей и конечной целями деятельности индивида, когда общественные условия его жизни становятся все менее соответствующими его общественной сущности, создаются и условия для неадекватности средств и способов удовлетворения общественных потребностей человека, вплоть до того, что, по словам Маркса, человеческая сущность человека опредмечивается бесчеловечным образом, в противоположность сама себе.

Человек не может не переживать самым болезненным образом этого противоречия и не стремиться к его разрешению. Но разрушенная классовой организацией гармония человека и общества, в условиях которой только и могут нормально, “естественным” путем удовлетворяться общественные потребности человека, в полном объеме будет восстановлена только в коммунистическом обществе. Поэтому борьба за его построение и есть единственно реальный путь ликвидации дисгармонии между общественной сущностью человека и не соответствующими ей условиями его существования, равно как и разрешения противоречия между конечной и непосредственной направленностью деятельности индивида.

Однако необходимость реакции на неадекватность человеческой сущности условиям удовлетворения общественных потребностей возникает одновременно с началом разрушения первобытного племени, т. е. задолго до того, как появляются реальные предпосылки образования новой человеческой общности (хотя мечты о ней жили всегда и периодически предпринимались попытки ее создать). Необходимость разрешения этого противоречия стоит перед каждым человеком на протяжении всей его жизни, поскольку удовлетворение общественных потребностей - столь же необходимое условие человеческого бытия, как и удовлетворения потребностей индивидуальных. Даже существуя в условиях не просто неадекватных, но и прямо противоположных его общественной сущности, человек, чтобы остаться человеком, должен все равно как-то удовлетворять свои общественные потребности. И если условия общественной жизни не способствуют этому, то возникает ряд способов социальной компенсации, позволяющих в известной мере преодолеть наличие общественной дисгармонии, в определенных пределах разрешить противоречие между сущностью человека и условиями его существования, создав таким образом возможность удовлетворения общественных потребностей человека в неадекватных условиях общественного бытия.

В принципе можно представить себе два пути, по которым могла бы осуществляться компенсация несоответствия сущности человека и условий его существования, препятствующего удовлетворению общественных потребностей. Первый состоит в такой организации отношений к обществу в целом или той или иной его части, когда антагонизму действительных общественных отношений противостоят отношения локальные, иллюзорные или опосредованные. Второй путь заключается в непосредственном воздействии на психику человека с целью устранения самого представления об общественной дисгармонии. Оба эти пути достаточно широко используются, причем формы их использования весьма разнообразны. Это относится к потребностям как в общении, так и в самоутверждении.

В антагонистическом, разорванном обществе человек воспринимает его как враждебную, подавляющую личность силу. Поэтому в качестве критерия своей деятельности он просто не в состоянии воспринять общественное благо во всем его объеме (тем более, что оно далеко не очевидно). В гораздо большей степени это может относиться к тем или иным частным социальным образованиям, в которые данный человек входит, противопоставляясь тем самым всем остальным, не входящим в него людям. Такую роль в различных условиях могут играть ощущения расовой, национальной, региональной, сословной, религиозной, классовой, профессиональной, половой, возрастной и т. п. принадлежности, как по отдельности, так и в самых разнообразных сочетаниях. Рассмотрим некоторые из них.

Социальным образованием, в которое обязательно входит, и вне которого немыслим любой человек, на протяжении многих веков господства классового общества являлось государство. Оно определяло основные общественные связи каждого человека, вне их он был немыслим. Все остальные связи поэтому должны были отступить на второй план по сравнению с этими, обеспечивающими саму возможность существования человека. Соответственно все более важную роль приобретает патриотизм, когда человек на место общества прежде всего ставит данное государственное образование и, если требуется, утверждает себя по отношению ко всем остальным как часть этого целого, защищает его, гордится им, удовлетворяя таким образом важнейшие свои потребности (“римлянам слава Рима заменяла бессмертие”). “Патриотизм - это одно из наиболее глубоких чувств, закрепленных веками и тысячелетиями обособленных отечеств” (ПСС, т. 37, с. 190).

Но чем дальше шло развитие общества, тем более патриотизм из средства разрушения старых, локальных племенных связей и образования новых, более широких, превращается в свою противоположность. Наряду с выполнением защитных, консолидирующих функций, он все больше используется для разъединения людей, играя реакционную роль. И всегда находились люди, пользующиеся этим в корыстных целях. Своей двойственной природы, когда одновременно происходит и объединение, и разъединение людей, патриотизм не потерял и в настоящее время.

Исторически более поздними социальными образованиями являются этнические (нация и др.), которые до сих пор остаются одним из важнейших объединений людей. В силу того, что национальные отношения связаны с языком, культурой и другими специфическими особенностями, создающими как бы естественную интегрированность индивида в социальную группу, эти связи имеют исключительно важное значение, особенно при традиционном укладе жизни, при слабой включенности каждого человека в разнообразие других общественных связей. Другими словами, включенность в этнос удовлетворяет (конечно, только частично) потребности человека в обществе и в общении. Это обстоятельство обеспечивает формирование этнических групп как социальных образований и их устойчивость на протяжении длительного времени.

Но есть и другая сторона дела. В каждом народе всегда есть люди, использующие национальное еще и как средство самоутверждения. В конечном счете (хотя и не всегда осознанно) они исходят из того, что при “самоопределении” нации их собственный социальный статус повысится по сравнению с широким интегрированием их народа в сообщество наций - в последнем случае они всего лишь одни из многих, в первом же оказываются в особом положении: хоть пирамида и меньше, но зато они на самой ее вершине.

В связи с этими двумя тенденциями в национальном всегда присутствует как стремление широких слоев народа использовать его в качестве способа частичной компенсации несовершенства мира, его неполного соответствия на данном этапе истории общественной природе человека (развитие этой тенденции естественно ведет к преодолению национальной замкнутости, к установлению, в том числе и на индивидуальном уровне, все более широких межнациональных связей), так и стремление “избранных” использовать его как средство самоутверждения именно в таком мире (при этом, в частности, стремятся организовать связь своего народа с остальным миром не столько непосредственно, сколько через себя), что, наоборот, ведет к национальной замкнутости, обособленности и даже фактическому противопоставлению своего народа другим. Те, кто стремится использовать национальное как средство самоутверждения, в этих целях эксплуатируют упомянутые ранее потребности своего народа, воздействуя на них вплоть до шантажа “отлучением” несогласных, что грозило бы человеку разрывом важнейших, на данном этапе ничем невосполнимых связей.

Приведенные примеры достаточно полно характеризуют роль социальных образований в жизни человека. Ими можно было бы и ограничиться, но в силу его специфических особенностей и исключительной важности необходимо обратиться еще к одному общественному институту, имеющему непосредственное отношение к рассматриваемой проблеме - к религии. Религия - явление сложное и многоплановое. В упомянутом смысле религиозные объединения выполняют те же функции, что и остальные. И в них также четко различаются две тенденции - стремление к удовлетворению потребности в общении у большинства, и использование его в целях самоутверждения некоторой частью. Однако, в отличие от других объединений, здесь разделение людей на тех, кто использует ее как средство самоутверждения, и тех, кто обращается к религии ради компенсации несовершенства мира, в основном совпадает с формальным, организационным разделением на клир и мирян (хотя, конечно, и не сводится к нему полностью).

Но у современных, особенно монотеистических, религий есть и еще один чрезвычайно важный аспект. Реальные объединения все же не удовлетворяют полностью потребность в общении из-за наличия реальных же противоречий. Поэтому жажда непротиворечивости с обществом у человека приводит к тому, что на место реальных общественных отношений ставятся иллюзорные отношения с неким верховным существом. С эмоциональной стороны религия подменяет общество, другого человека вымышленным объектом - богом. Она “отнимает у другого человека то, чем я ему обязан, чтобы передать это богу”. При этом “человеческая любовь должна превратиться в религиозную любовь, стремление к счастью в стремление к вечному блаженству, мирское удовлетворение в мирскую надежду, общение с людьми в общение с богом” (Соч., т. 2, с. 191, 192).

Итак, в религии мы имеем одновременно два способа компенсации - локальное объединение людей по религиозному признаку и замена отношений с обществом отношениями с одним существом, как бы воплощающим в себе все общество, весь мир. Последняя возможность основывается на том, что человек всегда воспринимает общество не непосредственно (ибо последнего, как самостоятельного, вне составляющих его элементов, физического объекта не существует), а через отдельных людей. Это обстоятельство создает возможность как расширения круга людей, репрезентующих общество, так и его сужения - в пределе до одного “партнера” - иллюзорного, как в религии, или же реального. Последнее выражается в виде дружбы и любви.

Сформировавшиеся в филогенезе потребности в обществе, в общении онтогенетически закладываются у человека с самого раннего возраста. Ощущение тесной связи с другими людьми, зависимость от них, большей частью положительное отношение окружающих - все это еще в детстве закладывает в каждом человеке “потребность в том величайшем богатстве, которым является другой человек” (Маркс). Но чем в большее число общественных отношений растущий человек вступает как равный, тем сильнее он сталкивается с реальными взаимоотношениями людей в данном обществе. Эти реальные отношения приходят в противоречие со сформировавшимся стремлением к непротиворечивым отношениям. Невозможность их реализации в полном объеме вызывает сужение до ограниченного круга (в пределе - до одного человека) тех людей, с которыми такая непротиворечивость возможна.

Дружба как социальное явление, реализующее данную тенденцию, в современном обществе играет ограниченную роль, в основном оказывая влияние на поведение людей в юности, когда общественные противоречия ощущаются особенно остро. Однако, в переломные моменты, во время общественных катаклизмов, дружба, товарищество - наиболее сильные человеческие чувства.

Половая любовь, в принципе, выполняет ту же социальную роль, что и дружба, но у нее есть и важные отличия, связанные с тем, что она, как общественное явление, имеет в антагонистическом обществе прочную материальную базу. Любовь возникла на основе моногамной семьи - ячейки общества, предназначенной для воспроизводства жизни, для обеспечения прежде всего материальных условий этого воспроизводства, и в которой, стало быть, экономические интересы участвующих в этом процессе супругов в конечном счете совпадают. Важную (хотя и не определяющую) роль играет также ее связь с удовлетворением половой потребности.

Чтобы закончить рассмотрение вопросов о способах удовлетворения потребности в общении, коснемся еще одной его стороны. Пока мы рассматривали так сказать внешние способы компенсации. Но, как было сказано, в принципе существует и другой ее путь, предполагающий воздействие на психику человека с целью устранения самого представления о дисгармонии человека и общества.

Такое воздействие может осуществляться различными способами и наиболее просто - при помощи наркотических веществ. Ясно, что как бы ни осуществлялось разрушение соответствующих психических структур, адекватно свою роль оно может играть только при временном характере, так как в противном случае привело бы к потере ориентации в реальном мире. Принципиально возможность такого воздействия базируется на том, что “инстинкт общности” является глубинным, родовым свойством человека, тогда как представления об общественном антагонизме - более позднее образование как в истории человечества, так и в жизни отдельного индивида, а поэтому последнее раньше разрушается при общем воздействии.

Мы не будем останавливаться на других способах компенсации “внутреннего” характера. Вследствие их общественной значимости упомянем только об использовании для этой цели средств, предоставляемых искусством. Бульварная литература, продукция “фабрик снов”, определенного рода музыка и изобразительное искусство одурманивают не хуже наркотиков, выполняя аналогичную компенсаторную функцию.

Исключительную важность для человека представляет также его потребность в общественном самоутверждении. До сих пор мы касались этого вопроса только попутно, но особое значение данного момента в определении характера и направления деятельности человека требует его специального рассмотрения.

В принципе, потребность в самоутверждении связана со стремлением к положительной оценке функционирования индивида как элемента общества. Но многоэтажность опосредований в жизни человека затрудняет, а то и вообще делает невозможной непосредственную оценку, а потому и здесь важную роль приобретают те или иные способы социальной компенсации.

Трудности оценки человека в соответствии с его действительным значением как функционирующего элемента общества в условиях общественного антагонизма нередко приводят к оценке относительной, и соответственно к принципальной возможности разных видов компенсации. А здесь возможны два варианта: это либо стремление быть выше окружающих, подняться тем или иным путем над общим фоном, либо подавить, принизить, опустить в чем-то ниже себя других людей - если не всех, то по крайней мере некоторых. Хотя в обоих случаях в удовлетворение общественных по своей природе потребностей вносятся антиобщественные элементы, но тем не менее с точки зрения действительных потребностей общества эти два пути отнюдь не равноценны.

То, что называется “здоровым честолюбием”, стремление к власти, к славе и почестям, хотя и приводит к известному противопоставлению обществу, тем не менее достаточно часто требует от человека для достижения своих целей объективно общественно полезных действий. В конечном счете именно это и является основой такого рода оценки.

На втором пути оценка способов компенсации может быть только однозначной. Пользующийся даже самой маленькой властью над зависимыми в чем-то от него людьми для удовлетворения своих амбиций бюрократ, унижающий достоинство более слабого человека, хулиган - вот типичные случаи такого рода. Здесь имеет место исключительно извращенное удовлетворение общественной по своей природе, но направленной в антиобщественное русло потребности в самоутверждении.

В общественно-экономических формациях с частной собственностью на средства производства главным способом достижения реальной власти становится экономическое могущество. Важнейшим средством его выражения являются деньги. Они - символ этого могущества, отраженным светом озаряющий своего владельца. Давая реальную власть, богатство дает также власть над умами людей. Собственно говоря, именно в этой последней оно прежде всего стремится найти выражение. Еще Апулей утверждал: “Не могут быть счастливы те, богатство которых никому не ведомо”. А потому выработалось огромное количество способов наглядно представить общественное положение человека, воплотить его в конкретных предметах, в вещах. Становясь теми объектами, которые опосредованно удовлетворяют потребность человека в самоутверждении, предметы и действия как бы символизируют качества человека, становятся также непосредственной целью его стремления.

Использование предметов в качестве средства самоутверждения возникает уже в глубокой древности. Наиболее яркое воплощение оно нашло в украшениях, служащих для характеристики их владельца, а затем в одежде. Вот что крупнейший исследователь античной философии А. Ф. Лосев пишет о роли пояса как украшения у древних греков: “Когда Гера просит у Афродиты дать ей любовь и привлекательность, то Афродита дает ей свой пояс. Пояс в глазах грека был настолько существенной принадлежностью их платья, что Гомер употребляет даже такие эпитеты, как “глубоко-опоясанный” и “прекрасно-опоясанный” в применении к мужчинам и женщинам”.

В тех местах, где благодаря более суровому климату одежда приобретала более важное значение с точки зрения удовлетворения индивидуальных потребностей, она же широко использовалась и как один из главных носителей функций общения (через указание на принадлежность к определенной социальной группе) и самоутверждения (через характеристику качеств и возможностей своего владельца). В средние века одежда представляла большую ценность, ее очень берегли, перешивали и донашивали до полной ветхости; применение находили все “остатки и обрески”. И наряду с этим именно тогда мы видим удивительную расточительность столь ценного материала на казалось бы совершенно бесполезные детали - чрезмерную, не оправданную защитной функцией длину рукава на Руси, шлейф женского платья в Западной Европе и т. п. И неудобство этих деталей в практической жизни, и высокая стоимость материала служили одной и той же цели - общественному самоутверждению. В наше время использование этой репрезентативной функции одежды значительно модифицировалось, но по существу не изменилось.

Одежда - наиболее яркий, но далеко не единственный пример того, как потребность в общественном самоутверждении выражается в потребности в определенных вещах. Сейчас имеется значительное количество так называемых “престижных вещей”, при приобретении которых утилитарность служит лишь предлогом, оправданием (в том числе и для приобретающего их). Получая широкое распространение те или иные вещи перестают выполнять “престижную” функцию. На смену им приходят новые, либо появляется стремление приобретать те же вещи, но имеющие какие-либо особые качества. Появляются новые потребности третьего уровня как потребности в новых вещах, создаются новые “ценности”, которые опосредуют (естественно, неадекватно) действительные человеческие ценности.

Нарастание ложных ценностей, извращенных потребностей, раз начавшееся, развивается по имманентным законам и неизбежно приводит к девальвации действительных ценностей. Этот процесс в качестве реакции порождает вообще отрицание важности материальных ценностей многими философами. Так, например, Бергсон и Шелер критиковали эту тенденцию нарастания “вещизма”, изображая ее в духе “дурной бесконечности”, как безостановочную и бессмысленную гонку за все новыми материальными ценностями. Для ее обозначения Шелер даже ввел специальный термин “плеонексия” (от древнегреческого “плеон” - больше). Соответственно считается, что те, кто обнаруживает плеонексию, принадлежат к массе, толпе, каково бы ни было их образование и социальное положение, и, наоборот, к элите относится всякий, кто предпочитает аскетизм, укрощает себя, поднимается над своими стремлениями.

Но аскетизм вовсе не представляет собой индифферентность к вещам (точнее, к воплощенной в них функции самоутверждения), а негативизм по отношению к ним. Другими словами, аскетизм также предполагает использование вещей в целях самоутверждения, только путем их отрицания. Здесь для самоутверждения также используется репрезентативная функция вещей, только по различным причинам это самоутверждение приняло негативный по отношению к ней характер, и в таком качестве, являясь антитезой “плеонексии”, в конечном счете смыкается с ней. Возвращение к “естественному” удовлетворению потребностей, отказ от самоутверждения в вещах вовсе не означает отказа от самих вещей. Это означает, что вещи в представлении людей будут только воплощением их утилитарной функции и потеряют значение символов качеств их владельцев. А это неизбежно приведет к уменьшению потребности в вещах вообще, создав возможность для человечества спастись от экологической катастрофы, которой грозит расширение производства. Но вопрос может ставиться только так, а ни в коем случае не наоборот. Ограничение потребления “волевым” или каким-либо другим путем не приведет к цели. Сами потребности должны стать другими, не выражаясь ближайшим образом в стремлении к личному обладанию теми или иными предметами в репрезентативных целях.

Коренным образом характер удовлетворения общественных потребностей изменится только при переходе к новой целостности, обеспечивающей соответствие условий существования человека его природе, т. е. к коммунистической организации общества. При этом “коммунистическая формация действует двояким образом на желания, вызываемыми в индивиде нынешними отношениями; часть этих желаний, а именно те, которые существуют при всяких отношениях и лишь по своей форме и направлению изменяются различными общественными отношениями, подвергаются и при этой общественной форме изменению, поскольку им доставляются средства для нормального развития; другая же часть, а именно те желания, которые обязаны своим происхождением лишь определенной общественной форме, определенным условиям производства и общения, совершенно лишаются необходимых для них условий жизни” (Соч., т. 3, с. 245). Новую форму приобретут те желания, которые адекватно отражают основные общественные потребности человека: стремление к красоте, общению, познанию, общественно-полезной деятельности, самоусовершенствованию и т. д., но исчезнут те, которые представляют эти потребности в искаженном и извращенном виде, те, которые в настоящее время, в частности, удовлетворяются репрезентативной функцией вещей. Вещи перестанут быть одним из основных средств удовлетворения общественных потребностей человека.

Мы уделили столь большое внимание удовлетворению общественных потребностей, поскольку без учета того, как это происходит в антагонистических обществах, невозможно исследовать характер общественного развития. Однако, еще раз следует подчеркнуть, что то, что сказано выше относительно роли вещей, касается только данной их функции. В целом же материальное производство было и остается основой существования общества. Как мы уже отмечали, величайшая заслуга классиков марксизма прежде всего и состояла в том, что они доказали определяющую роль материальных факторов в жизни общества, поставив во главу угла своей теории общественного развития представление о ведущей функции производства средств к жизни. На протяжении веков отношения, складывающиеся между людьми в процессе производства, оказываются базовыми, тем фундаментом, на котором строятся все остальные виды общественных отношений. И важнейшей частью производственных отношений, их сердцевиной, является собственность на средства производства. Поэтому прежде, чем перейти непосредственно к анализу процесса общественного развития, необходимо хотя бы кратко остановиться на этом вопросе. Здесь мы коснемся только общих аспектов проблемы собственности. Конкретные ее формы, равно как их взаимодействие и превращения мы будем рассматривать одновременно с рассмотрением изменения общественно-экономических формаций в процессе общественного развития, ибо это процессы взаимосвязанные и взаимозависимые.

Рассмотрение вопроса о собственности с изложенных выше позиций тем более важно, что он, будучи для нас прежде в известной степени академическим, в настоящее время приобрел исключительную важность и актуальность. И в то же время трудно найти другой вопрос, в обсуждении которого накопилось бы столько путаницы. Достаточно вспомнить, что еще в Законе о собственности в СССР наберется, пожалуй, больше десятка различных определений этого понятия, что, как известно, - лучшее свидетельство непонимания того, о чем, собственно, идет речь. Положение с тех пор не изменилось. Ничего удивительного здесь нет, поскольку отсутствующие теоретические основания пытаются заменить опытом (своим и чужим), а также “здравым смыслом” (который, как известно, представляет собой не более, чем комплекс предрассудков своего времени). На этом уровне интуитивные представления о собственности являются столь же убедительными, как видимое движение Солнца вокруг Земли, и неизбежно заводят в тупик, как только дело доходит до практических следствий. Только представление об обществе как организме и о двойственной природе человека дает основу объективного исследования этого социального явления.

Когда обсуждают этот вопрос, то обычно прежде всего имеют в виду определенные отношения между человеком и вещью. Но в том то и дело, что собственность по своей общественной сути таким отношением не является; по своей природе отношения собственности - это отношения между людьми по поводу вещей. И только как отражение, как одна из форм проявления это отношение воплощается в отношении человека к вещи. Непонимание или игнорирование этого приводит к фактическому сведению общественных отношений собственности к психологическому феномену отношения человека к вещи. Соответственно, все дальнейшие рассуждения, будучи основанными на неверной посылке, не приводят к истине, а уводят от нее.

Отношения собственности своей основой имеют явления присвоения и отчуждения; будучи явлением общественным, они возникают из этих процессов (хотя и не сводятся к ним) и базируются на том, что “вещи сами по себе внешни для человека и потому отчуждаемы” (Соч., т. 23, с. 97). Без понимания общественной сущности процессов присвоения и отчуждения у человека вопрос о собственности не решить.

Человек ощущает себя физической отдельностью в окружающем его мире. Но, будучи отдельностью, он не отделен от мира, между человеком и остальным миром осуществляется постоянный вещественный, энергетический, информационный обмен. Изменение материального баланса (или поддержание баланса) между этой отдельностью и всем остальным миром выражается в процессах присвоения и отчуждения. Эти процессы в своем физиологическом выражении составляют основу биологического существования человека. Они общи у человека и животного и, пока совершаются строго в пределах этой общности, не имеют социального значения, как и не требуют для своего описания специфических понятий, выходящих за рамки биологии. Но человек, будучи существом биологическим, одновременно также является существом общественным, а потому все его проявления с определенной точки зрения являются общественными.

Когда обезьяна при помощи палки достает банан, она не только по отношению к банану, но и по отношению к палке осуществляет присвоение. Присвоение банана происходит непосредственным введением его в организм и ассимиляцией. Палка, оставаясь “внешней” по отношению к организму вещью, становится как бы его частью, продолжением конечности в данной частной функции последней. Это присвоение (в отличие от первого) имеет случайный, кратковременный, относительный характер и в этом смысле мало чем отличается от случайного же использования животным других природных объектов (например, укрытия). Отброшенная после использования палка опять становится только палкой, но не орудием. У человека акт использования орудия труда превращается в закономерный и постоянный. На период производственных операций орудие труда становится как бы естественным продолжением руки, превращается в часть данного человека. Происходит процесс присвоения индивидом внешнего для него объекта.

Этот процесс носит общественный характер только в том смысле, что его совершает существо общественное, что только как общественное существо человек приобретает развернутую способность к совершению указанного процесса. Но сам процесс является сугубо индивидуальным. И говорить о собственности на “продолжение руки” так же бессмысленно, как бессмысленно говорить о собственности человека на саму свою руку, или о том, что растение или животное - собственник тех “растительных и животных органов, которые играют роль орудий производства в жизни растений и животных” (Соч., т. 23, с. 383).

Собственность появляется тогда, когда появляется принципиальная возможность отчуждения вещи от индивида внутри общественного организма. Другими словами, здесь уже об отчуждении можно говорить только как о процессе общественном, причем не только по форме, но и по существу. Утеря индивидом своей вещи не есть отчуждение в общественном смысле. Только отчуждение каких-то функций вещи от индивида в связи с их присвоением другим индивидом или группой людей связано с отношениями собственности. При таком частичном отчуждении применение вещи отдельными индивидами или коллективно не делает ее в общестсвенном смысле их частью. Но вещь, даже полностью отчужденная от конкретного индивида, остается частью общественного организма, если выполняет необходимые для него функции. Отчужденное от индивида орудие (в отличие от отброшенной обезьяной палки) не перестает быть орудием для общества, становясь общественной собственностью. Поэтому собственность как явление первоначально формируется именно как общественная собственность.

Характер отчуждения зависит от тех общественно-экономических отношений, которые имеют место в тот или иной исторический период. Однако, в принципе, виды отчуждения могут только соответствовать видам присвоения, которые вообще могут существовать. Общественная практика выделила всего три возможных вида присвоения (еще раз подчеркнем, что речь идет об общественном процессе, т. е. об отношениях не людей с вещами, а людей по поводу вещей, в отличие от индивидуального присвоения, присвоения как органического или функционального включения внешнего физического объекта в состав тела индивида). Они суть следующие: первый - представление о единстве субъекта с объектом; второй - функционирование объекта в соответствии с волей субъекта; третий - присвоение (в любом виде) результатов этого функционирования. Эти три момента могут в каждом конкретном случае, применительно к конкретным субъектам и объектам, существовать вместе, раздельно или в любой комбинации.

Существование трех моментов, связанных с присвоением (или отчуждением) как общественным процессом, в дальнейшем было юридически зафиксировано в трех различных моментах, характеризующих реально функционирующие отношения собственности: владение, распоряжение, пользование. В отличие от большинства юридических норм, которые только в критериальном (и, следовательно, релятивном) виде отражают общественно-экономические отношения, в данном случае они непосредственно фиксируют общественную сущность данных отношений, а потому как понятия столь же закономерно могут быть отнесены к области политэкономии (и даже социологии).

В полном объеме (т. е. с реализацией во всех трех аспектах) субъектом собственности может быть только некоторое целое, выступающее как целое во всех основных жизненных проявлениях. Как мы уже неоднократно пытались показать, в общественной жизни таких целых может быть два: общество как целостный организм, и индивид как элемент общества, обладающий, однако, высокой степенью самостоятельности. Соответственно этому различаются и два основных вида собственности - собственность общественная и собственность частная.

Во избежание терминологических недоразумений в этом исключительно важном вопросе следует, по-видимому, еще раз подчеркнуть, что понятие “частная собственность” мы здесь используем только в том смысле, который ему всегда придавался марксизмом. Другими словами, в каких бы условиях ни шла речь о частной собственности, она идет не о противопоставлении собственности частного лица, отдельного индивида с одной стороны, и собственности “казенной” (государственной), групповой или коллективной - с другой, не вообще о личной собственности на те или иные вещи, не о принадлежности данного имущества конкретному лицу, но только о собственности конкретного лица (равно как и группы лиц с достаточно определенно зафиксированными обществом отношениями между ними) на весьма специфические объекты - средства производства (специфичность которых заключается в том, что они являются условиями применения рабочей силы), включающей возможность владения, распоряжения и пользования этими средствами производства, а следовательно, и реальную возможность определять в полном объеме сам процесс производства - основу существования общества.

Что же касается собственности общественной, то о ней применительно к тому же объекту можно говорить только при наличии общества как некоторой целостности, сознающей самое себя (разумеется, через своих членов) как целостность и, стало быть, сформировавшегося как целостный субъект отношения собственности. Так было в первобытном обществе, когда человек ощущал себя не человеком вообще, но членом данного племени; так будет при коммунизме, где “нет классов (т. е. нет различия между членами общества по их отношению к общественным средствам производства” (ПСС, т. 33, с. 89), когда сам по себе статус человека без каких бы то ни было дополнительных оснований определит его отношение к любым общественным явлениям, в том числе и ко всему материальному достоянию общества, т. е. при полном нивелировании социальных (и, следовательно, при полном же раскрытии индивидуальных) различий между людьми. Очевидно, что при наличии классов, государства, других социальных образований, по самой своей природе предполагающих именно социальную дифференциацию между членами общества, этого быть не может, а следовательно, не может быть и речи об общественной собственности.

Что касается частной собственности, то различные производственные отношения предполагают существенную ее модификацию. При этом исторический опыт говорит о том, что различные формы частной собственности, хотя и определяющие различные уровни общественного развития, тем не менее, будучи только модификациями ее, вполне могут сосуществовать. Но частная и общественная собственность прямо противоположны друг другу, предполагая совершенно различную социально-психологическую атмосферу и, следовательно, взаимно исключают друг друга, а потому сосуществовать не могут. Однако столь коренной общественный перелом, как переход от одной фундаментальной формы собственности к другой, не может быть однократным актом. Переходный период от классового общества к бесклассовому (а в свое время наоборот), представляя собой коренное изменение общественной организации, является весьма длительным. И как таковой он может быть только периодом, где нет ни частной, ни общественной собственности на средства производства в их классическом виде, т. е. где нет целостного отношения собственности, где собственность расщеплена по формам своей реализации.

*

Подведем итоги нашего краткого теоретического экскурса. В основном они сводятся к следующему:

- общество как ступень в эволюции всего живого представляет собой биологический организм, обладающий функциональной целостностью, и в этой целостности противостоящий вероятностно-статистическим воздействиям внешней среды;

- человек есть элемент общества, не являющийся самостоятельным по отношению к среде, но такой элемент, который благодаря высокому уровню отражательного аппарата обладает также и собственной целостностью, и в этом смысле является существом “двойной природы”;

- поведением человека управляют его потребности, направленные на сохранение и развитие обеих целостностей, т. е. потребности индивидуальные и общественные, причем последние, отражая нужды общества, являются тем не менее собственными потребностями каждого человека;

- такие особенности человека предопределяют возможность и неизбежность эволюции общественного организма, первоначально сформировавшегося в виде первобытного племени, через раздробление его на “атомы” с последующим формированием новой целостности - объединенного человечества;

- переходный этап между двумя целостностями, будучи по условиям существования неадекватным природе человека, вызывает необходимость различных видов социальной компенсации при удовлетворении общественных потребностей человека, нередко принимающих антиобщественную форму;

- основой существования общества является материальное производство, отношения в котором строятся в значительной степени на отношениях собственности, отражающих общественные процессы присвоения и отчуждения;

- характер отношений собственности соответствует характеру общественного организма, при целостности которого она является общественной, а при раздробленности - частной, причем в переходные периоды между ними становится расщепленной по формам своей реализации: владению, распоряжению, пользованию.

Имея в виду перечисленные моменты, можно непосредственно приступать к анализу процесса развития общества.

ГЛАВА 2

КЛАССОВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

Итак, первобытное племя было не просто первой формой организации человеческого общества, оно было тем общественным организмом, соответствующим новому, наиболее высокому уровню биологической организации, который явился результатом всей предшествующей эволюции живого. Характер его организации адекватно соответствовал основным свойствам человека, ибо последний и развился как элемент данного целого. Однако высокая степень самостоятельности элементов и соответственно функциональный характер целостности общества как организма, обеспечиваемые высоким развитием и отвечающим двойственной задаче сохранения целостности характером функционирования отражательного аппарата, не только создали условия, но и предопределили неизбежность дальнейшей эволюции общества как целого, ибо содержали в себе потенциальную возможность повышения целостности общества до уровня всего человечества. Указанный процесс и составил глубинное содержание того, что представляет собой вся имевшая место до сих пор - и продолжающаяся сейчас - история. Первым результатом этого процесса стала замена первобытнообщинного строя классовой организацией общества.

По своему бытию общество имеет двойственный характер. Оно одновременно представляет собой и некоторое целостное образование, новый уровень в биологической эволюции, и в то же время оно - содержание сознания человека, своего элемента. Его становление осуществлялось именно в этой двойственности, где одна сторона существует и выражается через другую. Со становлением классовой организации общество и исчезло, и сохранилось. Оно исчезло как некоторое целостное образование, но сохранилось как внутреннее содержание человека, сохраняя тем самым потенцию к воссозданию этой целостности. Но и его исчезновение в первом смысле не могло быть абсолютным, ибо при этом было бы потеряно диалектическое единство его сторон и, стало быть, его качественная определенность. Исчезнув как четко оформленная целостность, оно временно воплотилось в разнообразии более или менее определенных связей, создав самим их разнообразием и неопределенностью принципиальную возможность перехода от одной целостности к другой.

В первобытном обществе вся его производственная деятельность направлялась только на удовлетворение индивидуальных потребностей человека; какое-либо ее использование для удовлетворения общественных потребностей исключалось. Положение начало меняться только с появлением по мере роста производительности труда статистически устойчивого избыточного продукта, избыточного по сравнению с самым необходимым минимумом, что создает материальную базу для изменений. У индивида возникает принципиальная возможность присваивать (в общественном смысле) объекты для удовлетворения своих потребностей в противовес остальным членам общества, а не в единении (хотя и обязательно во взаимодействии) с ними, тех потребностей, которые по своей природе не требуют для своего удовлетворения обязательного распределения между индивидами материальных объектов, - потребностей общественных.

В связи с указанной функцией удовлетворения общественных потребностей сущность избыточного продукта проявлялась именно в отношениях между людьми. Послушаем специалиста: “В избыточном продукте следует видеть прежде всего те вещи, в частности ту пищу, которая не являлась жизненно необходимой и, следовательно, могла свободно отчуждаться … Избыточный продукт выявляется лишь в отношениях между людьми, принимает форму дара, брачного выкупа, штрафа, пищи, приготовленной для устройства праздника и т. д.”. Поэтому “под богатством стали понимать именно тот излишек материальной продукции, который мог использоваться для налаживания социальных связей”, а не собственного индивидуального потребления, в связи с чем “повсюду создание такого рода богатства создавало один из наиболее эффективных и, что важно, вполне осознанных стимулов развития производства” (В. А. Шнирельман).

Теперь целью производственной деятельности может стать (и становится) не только удовлетворение индивидуальных “жизненных потребностей”, но и возможность соответствующего общения и самоутверждения с использованием материальных благ, удовлетворение их посредством своих общественных потребностей. Создается даже так называемая “престижная экономика”, специально направленная на достижение данной цели. В соответствии с этим возникает и принципиальная возможность парцеллизации отношений собственности (сначала только по функции пользования), что становится началом разложения первобытного коллектива. Начинается эпоха позднепервобытной общины, которая по существу уже не является в полном объеме целостным общественным организмом, а, скорее, первым этапом его разрушения.

Таким образом, процесс разрушения первобытно-родовой организации и становление классовой одновременно также являются процессом разрушения общественной собственности и образования частной. Мы уже отмечали несовместимость этих форм собственности. Ведь даже сами понятия общего и частного противоположны друг другу и друг друга взаимно отрицают. Собственность как целостное отношение может быть либо общественной, либо частной - третьего не дано. Это определяется действием социально-психологических факторов, имеющих противоположную направленность при господстве общественной и частной собственности. Поэтому особой проблемой становится период перехода от одного вида фундаментального отношения собственности к другому. Процесс парцеллизации собственности, начавшийся одновременно с разложением родового общества, приводит к частной собственности только на своем завершающем этапе, этапе “приватизации”, одновременно с образованием классового общества. Весь же переходный период отличается расщепленным отношением собственности, причем на начальном его этапе расщепленная собственность может функционировать одновременно с общественной, а на последнем - с частной, что и обеспечивает возможность перехода.

Начало расщепления собственности, относящееся к началу разложения первобытного племени, привело к формированию многочисленных отношений собственности, базирующихся на различных вариантах сочетания владения, распоряжения и пользования. Весьма сложное, определяемое конкретными условиями существования, их переплетение по объектам и субъектам и создает всю гамму форм собственности в этот период.