Диалогика текста как бесконечномерное смысловое пространство

Р. Якобсон все же тонко заметил, что риторический язык позволяет очень своеобразно воздействовать на всех "действующих лиц" коммуникативного процесса, ибо двойному смыслу соответствует расщепленность адресанта и адресата. (Якобсон 1975: 221)

Ряд лингвистов (Бахтин 1979: 245-48) критикуют коммуникативную модель Р. Якобсона, сформулированную еще Соссюром и усовершенствованную в какой-то степени Р. Якобсоном, за ее "телеграфный" характер. С точки зрения Бахтинской перспективы в модели Р. Якобсона, строго говоря, в сообщении ничего бы не изменилось, если бы адресат спал, или бы полностью отсутствовал (Morson et al 1992: 128-29). Но с актуальными высказываниями дела обстоят не так. Процесс активного понимания предвосхищается говорящим, он рассчитывает на него, и не смог бы сформулировать свое высказывание, не опираясь на него.

В целом модель Р. Якобсона носит тривиально-монологизированный характер.

3. Более детальная разработка коммуникативной модели с точки зрения речемыслительной деятельности в цепочке "автор - текст - реципиент" представлена в работе О. Каменской (Каменская 1990: 17).

В речемыслительной деятельности выделяются мыслительные категории, характеризующие индивидуальное знание коммуникантов о мире и языковые категории, связанные с закономерностями и свойствами языка в их субъективном использовании. Индивидуальное знание коммуникантов рассматривается как концептуальная система - непрерывно конструируемая система данных (мнений, знаний), которой располагает индивид (Павиленис 1983: 280). Знание индивида в целом не может служить объектом вербализации. В этой роли может выступать лишь какая-то его часть - фрагмент концептуальной системы носителя языка, остальная часть представлена бессловесным смыслом по "принципу айсберга", большая часть которого скрыта под водой. Однако, детальное представление об организации концептуальной системы индивида - одна из нерешенных задач науки. (Каменская 1990: 19)

Значение человеческого фактора в лингвистике определяется тем, что между языком и миром стоит субъект с его личным жизненным опытом и социализированным знанием о языке и мире.

Одним из условий коммуникации является память, важнейшей функцией которой является хранение информации, общее и специальное знание о мире, составляющее содержание так называемой "энциклопедической памяти".

Основой вербальной коммуникации является соответствующий словарный запас, хранящийся в памяти коммуникантов в виде упорядоченных структур.

Наименьшая концептуальная структура, по мнению Р. Шенка, это сцена. Сцена - это структура памяти, группирующая действия и состояния, относящиеся к единой цели и к единой обстановке, заданной во времени и пространстве. Концептуальные структуры, которые группируют разнообразные сцены, необходимые для данной ситуации, называются Р. Шенком конфигурациями организации памяти (Шенк 1989: 42). Отсюда, не существует "словаря", а есть только "энциклопедия", так как лексикон тесно связан с прочими нашими знаниями и неотделим от них. (там же: 33)

Многочисленные группы слов, хранящиеся в памяти каждого носителя языка, образуют сложную систему, которую О. Каменская называет тезаурусом личности (Каменская 1990: 98). Структуру тезауруса личности представляет совокупность понятийных категорий, лежащих в основе функционирования концептуальной системы личности (там же: 104).

Специфику тезауруса личности с целью определения коммуникативного "портрета" можно охарактеризовать двумя параметрами: богатством словаря и глубиной знаний. В результате можно выделить следующие типы речемыслительной индивидуальности: индивид с "бедным" словарем и с ограниченным знанием; узкий специалист с "бедным" языком, но с глубокими знаниями в специальной области; дилетант с широким кругом знаний, но ограниченной глубины (поверхностные знания); эрудит - личность, обладающая глубокими знаниями во многих областях (там же: 111).

Сюда, с нашей точки зрения, следует добавить еще один параметр творческий параметр личности, то есть комбинаторная способность личности строить текст с необычной дистрибуцией элементов (эстетика словесного творчества). Например: "to put the cart before the horse": "to put the speculative cart before the empirical horse".

Итак, коммуникативная модель, разработанная О. Каменской, тесно связана с речемыслительной деятельностью коммуниканта.

4. В коммуникативной модели, разработанной Н. Комлевым, автор выделяет десять элементов (Комлев 1992: 20-31). Сознание, контакт и сигнал выступают в его модели как основные узловые категории устного человеческого общения, хотя, как подчеркивают авторы монографии "Теоретические и прикладные проблемы речевого общения", общение при помощи письменного текста обычно разорвано во времени и / или в пространстве, коммуникант , тем не менее, при восприятии письменного текста моделирует ситуацию общения по образцу общения лицом к лицу. (Сорокин и др. 1979: 41)

"Речевой акт", - пишет Н. Комлев, - "начинается и заканчивается с сознания, которое является главным, хотя пока почти не поддается описанию в общелингвистических... терминах... . Вообще сознание можно было бы исключить из лингвистических рассуждений, обозначив его стандартным термином "black box". (Комлев 1992: 22)

Первый элемент модели Н. Комлева включает в себя устройства: а) эвристическое; б) лингвогенерирующее, способное сформулировать мысли; в) лингвоинтерпретирующее, способное превратить принятые извне словесные сигналы в факт сознания.

У второго коммуниканта приемное устройство проводит сигнал к декодирующему устройству, а через него к интерпретирующему устройству сознания коммуниканта. Цепь речевого акта замкнулась. Отправитель ждет подтверждения получения сигнала по тому же или часто по иным каналам, называемого обратной связью (feed back).

По мнению Н. Комлева, речевая коммуникация "это динамический процесс, продолжающийся и постоянно меняющийся, мы не можем препарировать ее, как биолог препарирует лягушку. Говорящий не начинает процесс речи, обращаясь к своему собеседнику, и не заканчивает его, когда получает от него ответ. Высказывания, составляющие его слова и идеи, а также способ их передачи все это обусловлено как непосредственной ситуацией, так и всеми прежними событиями. Восприятие сообщения реципиентом подобным же образом предопределяется и данным речевым актом и всеми предшествующими информациями, которые он получал. И ответ на данное сообщение повлияет на поведение первого говорящего". (Комлев 1992: 11)

Описание языка как инструмента человеческого взаимодействия не может быть рассмотрено как представление понятого, если будут игнорироваться сопутствующие условия конкретных реальных высказываний. С помощью одной только грамматики нельзя образовать и понять никаких осмысленных высказываний.

Приведем по этому поводу цитату из работы А. Брудного: "Известно, что для понимания текста требуется не только знание языка, на котором текст составлен, но и определенный набор взаимосвязанных сведений, касающихся содержания текста. Можно обосновать гипотезу, в соответствии с которой структура и семантика текста образуют как бы одну часть сложного механизма, другая часть которого содержится в сознании и памяти индивида, воспринимающего текст. Когда два этих различных компонента вступают во взаимодействие , и происходит процесс восприятия и понимания текста... " (Брудный 1975: 112). Считается, что в самом языковом знаке нет никакого значения и расхожее выражение лингвистических работ "передача сообщения" есть не более как метафора.

Убедительно изобразил сущность понимания А. Потебня: "Когда я говорю, а меня понимают, то я не перекладываю целиком мысли из своей головы в другую... При понимании мысль говорящего не передается, но слушающий, понимая, создает свою мысль. Думать при произнесении известного слова то же самое, что думает другой, значило бы перестать быть самим собою; поэтому понимание в смысле тождества мысли говорящего и слушающего есть иллюзия, в которой действительным оказывается только некоторое сходство, аналогичность между ними, объясняемые сходством других сторон человеческой природы". (Потебня 1910: 126-7)

В связи с пониманием текста, небезынтересно снова привести соображение А. Брудного по поводу концепта текста. Концепт текста вместе с подтекстом исчерпывают понятие затекста. Подтекст, по Брудному, это то, что не выражено вербально в тексте, но вовлечено в процесс общения и, следовательно, в процесс понимания текста. Концепт - это общий смысл текста. Понимание текстов всегда связано с выходом за пределы их непосредственного данного содержания. (Брудный 1976: 153)

"Парадоксальное утверждение," - пишет Брудный, - "чтобы понять книгу, надо знать больше, чем в ней написано, в принципе соответствует действительности. С одной стороны, в тексте могут быть опущены сведения, которые предполагаются известными читателю. С другой - понимание текста есть в той или иной мере понимание индивида самого себя. Эту мысль можно интерпретировать так: какие знания я могу внести в процесс понимания текста или иначе, какие знания я могу внести в процесс восстановления по тексту затекстовой реальности". (там же: 153)

Как видно из приведенного описания, коммуникативная модель Н. Комлева хорошо согласуется с точкой зрения других ученых, ибо без затекстовой информации любая коммуникативная модель обречена на "коммуникативную неудачу".

5. В отечественной филологической науке обоснование серьезного изучения общения, и в первую очередь - диалога, дал Л. Щерба в 1915 году в своей диссертации "Восточно-лужицкое наречие". Вот что он писал: "Все эти наблюдения лишний раз показывают, что монолог является в значительной степени искусственной языковой формой и что подлинное свое бытие язык обнаруживает лишь в диалоге". (Якубинский 1986: 31)

В 1923 году появилась удивительная по своей прозорливости работа Л. Якубинского "О диалогической речи". По его мнению диалогическая форма способствует протеканию речи в порядке автоматической деятельности. Для него существенным признаком диалогической (разговорной) речи является ее стереотипность. (Якубинский 1986: 53)

Однако, многие идеи Л. Щербы и Л. Якубинского не получили дальнейшего развития. Возможно, это объясняется тем, что они редуцировали диалогическую речь до изучения общения с непосредственной обратной связью (лицом - к лицу). Термин "диалогическая речь", разумеется, не равнозначен термину "разговорная речь": понятия диалогической и разговорной речи частично совмещены (Скребнев 1985: 36).

Несмотря на исключительное место, которое занимает непосредственное речевое общение в жизни человека, систематическое и интенсивное изучение его типологии и структуры началось лишь в начале 60-х годов.

В последующие годы появляются значительные исследования в области разговорной речи. Так в работе С. Беркнера рассматриваются общие проблемы английской разговорной речи и ее соотношение с письменными жанрами, а также отмечаются некоторые тенденции ее развития в XVI-XX вв. с точки зрения семантико-стилистической. (Беркнер 1978)

Н. Шведова основную специфическую черту разговорной речи видит в том, что в ней говорящий употребляет готовые, закрепленные в системе языка формы, которые обдуманно, творчески не отбираются. (Шведова 1960: 3)

Э. Ризель определяет разговорную речь как языковое общение в неофициальной сфере повседневного обихода. (Riesel 1964)

В. Девкин определяет разговорную речь как речь преимущественно ситуативно обусловленную, чаще диалогическую и несколько сниженную, то есть у автора экстралингвистические признаки речевой сферы чередуются с лингвистическими характеристиками разговорного текста. (Девкин 1974: 5)

Исходное положение концепции Е. Земской основано на параметре "отношение": неофициальность отношений между участниками речевого акта определяет использование говорящим разговорных, а не кодифицированно-литературных форм речи. (Земская (ред. ) 1973)

Характеризуя разговорную речь, Н. Шигаревская указывает, что она является средством общения образованной части населения в неофициальных условиях. (Шигаревская 1970: 11)

О. Лаптева на основе многомерной системы оппозиций членит устно-разговорную разновидность на две сферы - "непубличной повседневной обиходно-разговорной речи бытового назначения, являющейся областью наивысшей концентрации всех специфических особенностей устно-разговорной разновидности... и речи повседневных публичных коммуникаций. (Лаптева 1976: 96)

Диалогическая природа, как один из признаков разговорной речи, описывается в работе Ю. Скребнева "Введение в коллоквиалистику". Этот признак связан с собственно лингвистической характеристикой разговорной речи. "В качестве языковых следствий диалогичности, " - пишет Ю. Скребнев, - "выступают такие характеристики текста, как эллиптичность отдельно взятой реплики, синтаксически восполняемой за счет предшествующей или последующей, или своего рода "прогрессивная ассимиляция" - синтаксическое уподобление структуры данной реплики структуре предыдущей. В то же время диалогичность не может быть признана абсолютно необходимой чертой разговорной речи. (Скребнев 1985: 41-2)

Такой вывод свидетельствует об узком подходе к исследованию диалога, что сдерживало исследования с точки зрения универсального диалогического характера естественного языка.

Ю. Скребнев, отстаивая свою точку зрения, приводит два аргумента, которые, на наш взгляд, не являются убедительными. Во - первых, считает автор, разговорная речь, несмотря на преобладание в ней диалогического чередования реплик, не может быть сведена к диалогу: она нередко представлена распространенными монологическими высказываниями. Во-вторых, продолжает автор, чередование высказываний, принадлежащих двум участникам языкового общения, не всегда является признаком разговорной речи. Он приводит такие виды чередующегося обмена сообщений, как почтовая корреспонденция, организационно упорядоченные (официальные) устные дискуссии, в результате чего свойственное обычной диалогической речи синтаксическое объединение реплик не имеет места. (Скребнев 1985: 42)

Для автора существенным для диалогической речи является один параметр - синтаксическое объединение реплик, а не их смысловая диалогическая конвергенция, ибо понимание также диалогично.

Более расширенное толкование диалога дано в статье А. Холодовича "О типологии речи" (Холодович 1979: 269-76). Автор в самом общем виде предлагает типологию языкового существования.

Первым признаком идентификации речевого поведения человека является средства выражения речевого акта. Второй признак идентификации коммуникативность речевого акта. Всякий речевой акт, имеющий партнера, может быть либо непосредственным, либо опосредованным; в случае непосредственной коммуникации имеется два "конца": говорящий и партнер; в случае опосредованной коммуникации - три "конца": говорящий, посредник, партнер.

Третьим признаком идентификации является ориентированность речевого акта. Автор считает, что диалогичность - свойство как двухнаправленной (два вектора), так и однонаправленной (один вектор) речи, то есть как раз такой речи, которую принято называть монологической. Примером однонаправленной речи, по мнению автора, могут служить закон, указ, судебный приговор, реклама, объявления. К ораторской речи автор относит публичные выступления, лекции и доклады. Примеры двухнаправленной речи самоочевидны. Однонаправленность - это как бы императив в области речевого акта (действуй!) в противоположность индикативу обычного двустороннего общения (знай!).

Четвертым признаком является потенциал речевого акта: один и много.

Пятый признак - контактность речевого акта. Этот признак принимает два значения: наличие контактности и отсутствие контактности, то есть наличие дистантности.

На основе пяти дифференциальных признаков, автор строит типологию речи и выводит 32 типа речевого поведения, каждый из которых будет характеризоваться своим набором дифференциальных признаков.

Несмотря на то, что А. Холодович установил типологию речи, он практически не затронул диалогического взаимодействия коммуникантов, и тяготеет к монологической форме, ибо к ней он относит законы, рекламу, публичные выступления, лекции и т. д. , которые, несомненно, носят двухвекторный диалогический характер.

6. Компьютерная коммуникативная модель.

Данная модель общения разработана Б. Городецким. При этом он исходил из идеи Л. Якубинского о том, что диалогическая форма способствует протеканию речи в порядке автоматической деятельности. Из этого, по мнению Б. Городецкого, следует, что для успешного общения человека с компьютером должны быть учтены модели диалога, уже автоматизированные в человеке и заложенные в его интеллектуально-языковых способностях. (Городецкий 1989: 13)

В теории моделей общения на первый план выдвигаются модели целостного речевого взаимодействия (диалога) в составе двустороннего коммуникативного акта. Коммуникативный акт (КА), считает Б. Городецкий, входит в состав некоторого акта совместной деятельности. КА - это преимущественно диалог, хотя в общем случае, по мнению автора, может включаться и монолог. Границы КА обычно определяются достижением некоторой стратегической (для данного акта) цели. В случае, если она не достигается, акт общения квалифицируется как неудачный. (там же: 14).

Основные компоненты КА автор представляет следующим образом:

1. Коммуниканты: К1, К2, К3... Кn (с особой организацией субъективных банков информации - знаний, представлений, образов, чувств).

2. Коммуникативный текст (в случае диалога - диалогический текст).

3. Процесс вербализации и понимания.

4. Обстоятельства данного КА.

5. Практические цели (ПЦ).

6. Коммуникативные цели (КЦ).

С прикладной точки зрения одним из важнейших принципов моделирования КА следует считать, по мнению Б. Городецкого, принцип зависимости моделей от типа акта общения. Типы общения тесно связаны с понятием подъязыка, означающим совокупность тех языковых средств, которые необходимы и достаточны для построения и понимания текстов определенной сферы общения (там же: 15). В этом же смысле говорил и Л. Витгенштейн о "типах языка" в соответствии с "формой жизни" или "типом языковой игры" (Витгенштейн 1985: 15). Носители определенного подъязыка образуют коммуникативный социум и его представители гораздо легче понимают друг друга, чем носители данного подъязыка и "неспециалисты". (там же: 15)

Б. Городецкий считает, что типология диалогов может служить базой для типологии монологических текстов, создаваемых при так называемом "разорванном общении" (приказы, инструкции, объявления, справочники и т. д. (там же: 15). Однако, идея М. Бахтина, что "произведение - звено в цепи речевого общения и вне этой цепи не может быть изучено" - свидетельствует о том, что М. Бахтин говорит об универсальном диалогическом характере естественного языка, и, тем самым, снимается проблема установления типологии монологических текстов. (Бахтин 1986: 448)

Принципы типологической систематизации коммуникативных актов, заданных выбором конкретных признаков и их значений, могут служить исходной теоретической базой при осмыслении всего диалогического пространства (Городецкий 1989: 16).

Б. Городецкий предлагает следующие группы признаков:

1. Сфера общения.

2. Место, в котором происходит диалог (имеется в виду социальный статус места, например, трибуна пресс- конференции, справочное бюро и т. п. ).

3. Вид практической деятельности.

4. Характеристика коммуникантов и их взаимоотношений.

5. Хронологический период.

6. Тип стратегической практической цели каждого коммуниканта (важно, когда эта ПЦ является общей для партнеров, например, выработать приемлемое для обеих сторон определение некоторого понятия и т. д. ).

7. Тип стратегической коммуникативной цели(КЦ) каждого коммуниканта (напр. : информирование, разъяснение, проверка знаний, спор в поисках истины и т. д. ).

8. Тематика диалога.

9. Характер информации, развертываемой в диалогическом тексте (обобщающая - конкретная; прямая - эвфемическая и т. д. ).

10. Объемные характеристики диалогического текста.

11. Композиция диалога.

12. Речевой стиль.

13. Степень искусственности "языковой игры" (различные степени неискренности в проведении диалога). (там же: 16-7)

Автор выделяет три основные проблемы теории моделей общения: проблему понимания, проблему знаний и проблему коммуникативных неудач. Проблеме коммуникативных неудач интегрально противостоит проблема коммуникативной надежности.

Моделирование процесса понимания основан на интегральном представлении и использовании знаний. Из этого подхода вытекает принципиальная невозможность разделения семантики и прагматики.

Проблема коммуникативных неудач, считает Б. Городецкий, не нова для теоретической лингвистики. Он упоминает статью А. Пешковского, в которой затрагивается эта проблема: "В литературном наречии... все всегда и везде говорят в той или иной степени непонятно. Это может показаться парадоксом, но я прошу вспомнить любое собрание, любой доклад, любой спор. Разве не обращаются к докладчику с просьбой разъяснить те или иные положения... , разве не занимаемся мы в наших спорах преимущественно выяснением того, что мы "хотим сказать" или "хотели сказать", и разве не расходимся в результате этих выяснений часто глубоко непонятыми и непонимающими?. Я прошу вспомнить, сколько времени тратится в наших спорах на действительное выяснение истины и сколько на устранение словесных недоразумений, на уговор о значении слов... ; прошу вспомнить, сколько времени тратится юристами на выяснение смысла того или иного свидетельского показания, того или иного закона; прошу вспомнить, сколько людей в науке, в поэзии, в философии, в религии заняты исключительно толкованием чужих мыслей, выраженных подчас самими творцами как будто классически ясно и просто, но тем не менее всегда создающие целый ряд толков, ... течений, направлений и т. д. ; прошу все это вспомнить - и читатель согласится со мной, что затрудненное понимание есть необходимый спутник литературно-культурного говорения. (Пешковский 1959: 56-7)

Б. Городецкий намечает пути выявления и преодоления коммуникативных неудач (КН) в ходе диалога. КН можно, по мнению Б. Городецкого, определить как такой сбой в общении, при котором определенный текст не выполняет своего предназначения.

Автор суммирует основные принципы типологии КН. Множество возможных КН представляют собой многомерное пространство. При характеристике каждой КН следует учитывать два основных критерия: последствия КН и источники КН. Конкретная КН может быть простой или сложной (по числу ее последствий и источников). С точки зрения последствий КН могут быть глобальными и частными. В случае глобальной КН происходит окончательное прерывание развертываемого диалогического текста ("Разговора не получилось"), или доведенный до "конца" диалог по своим результатам неудовлетворителен (как в случае некоторых научных дискуссий). Частные КН вызывают временные задержки в развертывании диалога, когда коммуниканты вынуждены отклоняться от главной линии диалогического текста с целью преодоления КН. Для классификации КН существенно различать, считает Б. Городецкий, коммуникативные цели и практические цели, стратегические и тактические цели в диалоге. Например, выделяется класс КН, имеющих следствием невыполнение совместной стратегической практической цели коммуникантов ("Поговорили, поговорили, а воз и ныне там").

КН может быть обусловлена расхождениями в организации языковых тезаурусов коммуникантов, в их словарном запасе, в дефинициях лексических значений, в банках знаний о мире и т. д. (там же: 23-4).

Общение с точки зрения моделирования коммуникативных процессов зависит от "понимания" и "вербализации". Потенциальная опасность сбоев общения регулирует оптимальное соотношение процессов говорения и понимания, которое было точно, по мнению Б. Городецкого, определено Е. Поливановым еще в 1916 году: "В сущности все, что мы говорим, нуждается в слушателе, понимающем, "в чем дело". Если бы все, что мы желаем высказать, заключалось бы в формальных значениях употребленных нами слов, нам нужно было бы употреблять для высказывания каждой отдельной мысли гораздо более слов, чем это делается в действительности. Мы говорим только необходимыми намеками". (Поливанов 1968: 296)

Понимание и вербализация - это процессы переработки знаний, а коммуникативная неудача - это нарушение естественного процесса обмена знаниями. (Городецкий 1989: 27)

На наш взгляд, коммуникативную модель Б. Городецкого можно эффективно использовать в исследованиях коммуникативных процессов, особенно в сфере коммуникативных неудач, так как большинство изысканий связано с поиском коммуникативных удач.

2. 2. Диалогическая концепция М. Бахтина.

В филологической науке до М. Бахтина существовало очень узкое понимание диалога, которое сдерживало филологические исследования в этой области. М. Бахтин придает диалогу фундаментальные свойства универсальности.

Высказывание, по мысли М. Бахтина, оказывается очень сложным явлением, если его рассматривать не изолированно, а в отношении к другим, связанным с ним высказываниям. Эти отношения традиционно раскрывались только в предметно-смысловом плане, а не в словесном композиционно-стилистическом плане. Каждое отдельное высказывание - звено в цепи речевой коммуникации и оно впитывает, как губка, чужие высказывания, и прежде всего предшествующие звенья цепи, иногда ближайшие, а иногда дистантные в областях культурного общения.

Предмет речи говорящего (пишущего) не впервые подвергается обсуждению. Эта тема уже освещалась, оспаривалась, оценивалась по разному, сталкивались различные точки зрения, направления. Тривиальное представление о том, что коммуникация - это предложение, имеющее замкнутый характер, ведет в тупик. В действительности, всякое высказывание - это реакция на предшествующие ему чужие высказывания. Предмет речи неизбежно становится ареной встречи с мнениями непосредственных собеседников, или с точками зрения на различные теории, научные направления в сфере интеллектуальной коммуникации. Высказывание связано не только с предшествующими, но и с последующими звеньями речевого общения. Когда высказывание создается говорящим, их конечно еще нет, но высказывание строится с учетом возможных ответных реакций.

Возникает проблема смыслового и диалогического взаимодействия текстов в пределах определенной сферы. Диалогические существенно отличны от всех возможных лингвистических отношений элементов как в системе языка, так и в отдельном высказывании. Если смысловые связи внутри одного высказывания носят предметно-логический характер, то смысловые связи между разными высказываниями приобретают диалогический характер. "Два сопоставленных чужих высказывания," - пишет М. Бахтин, - "не знающих ничего друг о друге, если они хоть краешком касаются одной и той же темы (мысли), неизбежно вступают друг с другом в диалогические отношения. Они соприкасаются друг с другом на территории общей темы, общей мысли." (Бахтин 1979: 293)

И далее: "Диалогические отношения носят специфический характер: они не могут быть сведены ни к чисто логическим, ни к чисто лингвистическим... Диалогические отношения предполагают язык, но в системе языка их нет. Между элементами языка они невозможны. Специфика диалогических отношений нуждается в особом изучении." (там же: 296)

Лингвистика изучает только отношения между элементами внутри системы языка, но не отношения между высказываниями. Лингвист привык воспринимать все в замкнутом пространстве.

Отношение к смыслу диалогично, ибо понимание всегда носит диалогический характер. Однако, диалогизм не следует понимать слишком узко, как спор или полемику. Это внешне наиболее очевидные формы диалогизма.

Чисто лингвистические отношения (то есть предмет лингвистики), считает М. Бахтин, - это отношения знака к знаку и знакам в пределах системы языка или текста (то есть линейные отношения между знаками).

Отношения между репликами реального диалога (беседа, научная дискуссия, политический спор и т. п. ) являются наиболее наглядным и простым видом диалогических отношений. Они не всегда совпадают с репликами реального диалога, так как диалогические отношения гораздо разнообразнее и сложнее. Частичная общность темы, точки зрения образуют смысловую конвергенцию. Так, всякий обзор по истории какого-нибудь научного вопроса производит диалогические сопоставления и таких ученых, которые ничего друг о друге не знали и знать не могли. Общность проблемы порождает здесь диалогические отношения. (там же: 304)

По мнению М. Бахтина, существование одного сознания не самодостаточно, так как "Я осознаю себя для другого, через другого и с помощью другого" (там же: 311). Само бытие человека, считает М. Бахтин, есть глубочайшее общение. Быть - значит общаться, ибо у человека нет внутренней суверенной территории: смотря внутрь себя, он смотрит в глаза другому или глазами другого. (там же: 312)

Человеческая жизнь воплощена в диалоге и единственно адекватной формой словесного выражения, по глубочайшему убеждению М. Бахтина, является незавершимый диалог. Жить - значит участвовать в диалоге: вопрошать, внимать, ответствовать, соглашаться и т. п. . В этом диалоге человек участвует весь и всю жизнь, вкладывает всего себя в слово, и это слово входит в диалогическую ткань человеческой жизни. (там же: 318)

Нарушение принципа реального существования человека в форме "Я" и "другого" может привести к юмористическому эффекту как в объявлении, помещенном в одной из витрин фотостудии в Манчестере:

Portraits as we see you - ( 6;

Portraits as you see yourself - ( 25 (Pope).

"Когда в коммуникацию вступают двое людей, то выражаясь фигурально," пишет остроумно Н. Комлев, - "присутствуют как бы шесть человек - каждый, как он сам себя видит, каждый, как его видит этот другой, и каждый , каким он является в действительности." (Комлев 1992: 202)

Специфический характер диалогичности, по мнению М. Бахтина, носят литературные произведения, которые, с одной стороны, нельзя изучать в отрыве от всей культуры эпохи, а с другой замыкать литературное произведение в одной эпохе его создания. "Мы обычно стремимся объяснить писателя и его произведения именно из его современности... Мы боимся отойти во времени далеко от изучаемого явления. Между тем произведение уходит своими корнями в далекое прошлое. Великие произведения литературы подготавливаются веками, в эпоху же их создания снимаются только зрелые плоды длительного и сложного процесса созревания. Пытаясь понять и объяснить произведение только из условий его эпохи, только из условий ближайшего времени , мы никогда не проникнем в его смысловые глубины. Замыкание в эпохе не позволяет понять и будущей жизни произведения в последующих веках, эта жизнь представляется каким-то парадоксом. Произведения разбивают грани своего времени, живут в веках, то есть в большом времени, притом часто (а великие произведения всегда) более интенсивной и полной жизнью, чем в своей современности... Но произведение не может жить в будущих веках, если оно не вобрало в себя как-то и прошлых веков. Если бы оно родилось все сплошь сегодня... , не продолжало бы прошлого и не было бы с ним существенно связано, оно не могло бы жить и в будущем. Все, что принадлежит только к настоящему, умирает вместе с ним. (там же: 331-2)

Жизнь великих произведений в процессе своей посмертной жизни обогащаются новыми смыслами. Мы можем сказать, что ни сам Шекспир, ни его современники не знали того "великого Шекспира", какого мы теперь знаем.

"...Смысловые явления могут существовать в скрытом виде, потенциально и раскрываться только в благоприятных для этого раскрытия смысловых культурных контекстах последующих эпох. Смысловые сокровища, вложенные Шекспиром в его произведения, создавались и собирались веками и даже тысячелетиями... . Шекспир использовал и заключил в свои произведения огромные сокровища потенциальных смыслов, которые в его эпоху не могли быть раскрыты и осознаны в своей полноте. Сам автор и его современники , видят, осознают и оценивают прежде всего то, что ближе к их сегодняшнему дню..." (там же: 332)

М. Бахтин подчеркивает, что не может быть изолированного высказывания. Оно всегда предполагает предшествующие ему и следующие за ним высказывания. Ни одно высказывание не может быть ни первым, ни последним. Оно только звено в цепи, вне этой цепи не может быть изучено. Высказывание как целое входит в совершенно новую сферу речевого общения, которая не поддается описанию и определению в терминах лингвистики и - шире - семиотики.

Метаязык, продолжает М. Бахтин, не просто код - он всегда диалогически относится к тому языку, который он описывает и анализирует. Ни одно научное направление не тотально, и ни одно направление не сохранялось в своей первоначальной и неизменной форме. Не было ни одной эпохи в науке, когда существовало только одно единственное направление. Слияние всех направлений в одно-единственное было бы смертельно для науки. (там же: 340)

Смысл всегда отвечает на какие-либо вопросы. То, что ни на что не отвечает, представляется М. Бахтину бессмысленным, изъятым из диалога. (там же: 350) Другими словами, все то, что выпадает из диалога, лишено смысла.

Смысл потенциально бесконечен, но актуализоваться он может, лишь соприкоснувшись с другим смыслом, чтобы раскрыть новые моменты своей бесконечности. Актуальный смысл принадлежит не одному, а только двум встретившимся и соприкоснувшимся смыслам. Не может быть "смысла в себе" он существует только для другого смысла, то есть существует только вместе с ним. Не может быть единого (одного) смысла. Поэтому не может быть ни первого, ни последнего смысла, он всегда между смыслами, звено в смысловой цепи, которая только одна может быть реальной. (там же: 350)

При понимании тексты, соотнесенные с другими текстами, приводят к переосмыслению в другом контексте. М. Бахтин приводит этапы диалогического движения понимания: исходная точка - данный текст, движение назад - прошлые контексты, движение вперед - предвосхищение (и начало) будущего контекста (там же: 364).

Текст живет, только соприкасаясь с другим текстом, приобщая данный текст к диалогу. (там же: 364)

И, наконец, приведем высказывание, передающее глубочайший смысл: "Нет ни первого, ни последнего слова и нет границ диалогическому контексту (он уходит в безграничное прошлое и безграничное будущее). Даже прошлые, то есть рожденные в диалоге прошедших веков, смыслы никогда не могут быть стабильными (раз и навсегда завершенными, конченными) - они всегда будут меняться (обновляясь) в процессе последующего, будущего развития диалога". (там же: 373)

Известно, что научное творчество всегда связано с изменением смысла. Этот процесс удобно проследить с помощью "преднамеренного", в смысле М. Бахтина, научного диалога, который представлен как метаязык английских исследований в области грамматики в монографии Н. Гвишиани (Гвишиани 1986: 175-193).

Важная роль в становлении современных взглядов по теоретической грамматике английского языка принадлежит Г. Суиту (Sweet: 1892). Г. Суит реально соотносит грамматическую систему языка с планом речи, с конкретными речеупотреблениями, зафиксированными в речи образованных носителей языка: "If an ungrammatical expression such as 'it is me' is in general use among educated people, I accept it as such, simply adding that it is avoided in the literary language". (Sweet 1892: 11)

Следует отметить , что Суит ввел в научный обиход такой важнейший термин 'common case'. До него авторы грамматик использовали термин 'nominative case', который противопоставлялся термину 'objective case'. Согласно Суиту, "English has only one inflected case, the genitive, ... the uninflectional base constituting the common case... , which is equivalent to the nominative, vocative, accusative and dative of such a language as Latin." (Sweet 1892: 50-2)

О. Есперсен, также как и Суит, при определении частей речи считает необходимым принимать во внимание все три категории - значение , форму и функцию языковых единиц: "In my opinion, everything should be kept in view, form, function and meaning..." (Jespersen 1924: 59-60)

Такой подход к проблеме частей речи принципиально отличается от трактовки этого понятия в грамматиках структуралистского направления. Например, Ч. Фриз определяет часть речи как функциональную модель: "A part of speech in English... is a functioning pattern. (Fries 1956: 69)

В области частей речи рассматривается понятие "conversion". Интересно привести следующее высказывание американского лингвиста А. Кеннеди: "... Words shift from one part of speech to another by the process of conversion... (Kennedy 1935: 8)

Термин "conversion" был впервые употреблен Суитом в его "New English Grammar" еще в 1892 году. Согласно А. Кеннеди, в дальнейшем представление о "подвижном" характере частей речи в современном английском языке, их гибкости получило всеобщее признание: "Since that time (1892) there has been a more general recognition of the shifting character of the Modern English parts of speech and of the almost puzzling flexibility that this one characteristic of current English gives to the language. (там же: 8)

Суит также дает определение предложения: "A sentence is a word or group of words capable of expressing a complete thought or meaning. (Sweet 1892: 155)

Авторы современной грамматики английского языка Р. Кверк и др. уже не ограничиваются понятием предложения, и дают определение текста: "a text unlike a sentence - is not a grammatical unit but rather a semantic and even a pragmatic one... A text is a stretch of language which seems appropriately coherent in actual use". (Quirk 1987: 1423)

Как видно из краткого диалогического обзора английских грамматик, прогресс в научных исследованиях ведет к изменению смысла и введению новой терминологии и определений: "common case", "functioning pattern", "conversion", "sentence" "text".

Таким образом, с позиций бахтинского диалога иначе представляется коммуникативная модель общения, которая принимает трехвекторный характер и принципиально отличается от других представленных моделей общения.

Лингвистика, воспринимающая текст в замкнутом пространстве, не соотнесенном с другими текстами, способствует выделению у текста свойств обособленности, создает искусственную изоляцию текстов, находящихся в одном смысловом поле. Текст действительно может создавать иллюзию "одиночества".

Диалогически ориентированный текст, в отличие от "текста-одиночки", живет, соприкасаясь с другим текстом. По мысли Бахтина, ни один текст нельзя отнести на "счет" одного коммуниканта, ибо если текст не связан с прошлым и живет только в настоящем, то он не имеет будущего. В результате сцепления предшествующего, готового и реагирующего текстов образуется эффект диалогики текста, эффект интегральной смысловой конвергенции.

Предсказывая неоднозначность восприятия своих идей, М. Бахтин писал в 1929 году: "Сочетание неслиянных голосов является самоцелью и последней данностью. Всякая попытка представить этот мир как завершенный в обычном монологическом смысле этого слова, как подчиненный одной идее и одному голосу, неизбежно должна потерпеть поражение" (Бахтин 1929: 242-3). Действительно, полифония многообразных точек зрения с неизбежностью входит в бесконечный научный диалог, так как единственно правильной теоретической интерпретации быть не может. То, или иное сложное теоретическое явление не может быть ограничено одним взглядом. Наличие нескольких интерпретаций, находящихся в отношении диалогической дополнительности, повышают теоретическую силу науки.

Коммуникативная модель М. Бахтина образует новую филологическую парадигму и филологию необходимо рассматривать не только, и не столько как совокупность высказываний, а как совокупность диалогически ориентированных высказываний. (Зотов 1998: 28-9)

2. 3. Нададресатный (Superaddressee) диалогический принцип Бахтина.

Процесс универсально-диалогической коммуникации, носящий триадный (трехвекторный) характер, кроме адресата и адресанта предполагает высшего нададресата, обладающего, на наш взгляд, "аксиомой" объективности. Идеально верное понимание нададресата принимает разные конкретные выражения: "Бог, абсолютная истина, суд беспристрастной человеческой совести, народ, суд истории, наука". (Бахтин 1979: 305-6)

Поэтому "невидимое присутствие" так называемого третьего нельзя понимать в арифметическом смысле.

Рассмотрим конкретные функции нададресата (НД).

1. Одной из функций НД является декодирование источника аллюзий, который кодируется писателем в художественном произведении. Аллюзии входят в филологический вертикальный контекст (Ахманова и др. 1977: 49). Например:

1)Rapine, avarice, expense, // This is idolatry// And these we adore;// Plain living and high thinking are no more (Wordsworth); 2) Why, you've got the figure of a boy of twenty. I don't know how you do it. Plain living and high thinking... (Maugham).

НД (исследователь) обеспечивает декодировку из произведения У. Вортсворта. Нравственная сентенция из поэтической коммуникации транспонируется (в редуцированной форме) в сферу непринужденной разговорной речи, то есть имеет место метасемиотическая конверсия двух коммуникативных сегментов из различных источников (Прохорова 1989: 2).

НД может выявить первоначальный источник, который использовал писатель для названия своей книги:

Now is the winter of our discontent // Made glorious summer by this sun of York (Shakespeare).

Дж. Стейнбек выбрал сегмент "the winter of our discontent" в качестве названия своей книги.

2. НД может выявлять ошибки, семантические помехи, которые могут привести к коммуникативным неудачам. Например: В1984 году компания Кока-Кола провела новую рекламную кампанию, чтобы продвинуть на рынок диетический безалкогольный напиток "Tab". Тема кампании была обозначена как "Let's taste new Tab". Радио и телевизионная реклама была тщательно подготовлена. Однако, вскоре возникла проблема, так как радиоролики вызывали помехи, потому что они сопровождались исполнением песни людьми на фоне музыки. Слушатели, которые воспринимали коммерческую рекламу, подумали, что исполнители говорят "Less taste, new Tab" (Меньше вкуса, у нового Тэба). Они не могли видеть правописание данного сообщения. Будучи в растерянности, компания Кока-Кола убрала с радио рекламу, при этом потерпев значительные финансовые убытки. (Dominick 1990: 4)

В качестве НД здесь выступали потенциальные покупатели. Рекламный ролик был риторически далек от совершенства и потерпел коммуникативную неудачу.

3. Специфическую роль НД может выполнять редактор при смысловом анализе и обработке текста. Выделяемая фигура медиатора (посредника), расположенного между коммуникатором и адресатом, обладает возможностью сознательного преобразования сообщения. Редактирование превращает фиксированный текст в границу, профессионально разделяющую человека, создающего текст (автора), и человека, оценивающего и преобразующего текст (издателя, редактора). Между автором и адресатом возникает издательская микросреда, роль которой отчетливо ассоциируется с позицией медиатора. (Свинцов 1979: 75)

Деятельность редактора, с точки зрения смысловой и редакторской правки, можно проследить на материале текста "The declaration of Independence". В 1995 году в США были опубликованы новые данные об окончательном варианте этого знаменитого документа журналистом В. Тейлем в газете "Boston Herald" (July 4 1995) под заголовком "Jefferson never declared writer's independence".

В. Тейлем пишет, что несмотря на свой ошеломляющий успех, Т. Джефферсон перед своей смертью выражал недовольство по поводу изменений и вычеркиваний в его черновом варианте "Декларации Независимости", сделанные Б. Франклином и другими членами Конгресса. "Как любой автор, " - пишет в этой же газете американский историк Дж. Эллис, - "он был привержен своей оригинальной версии, но версия, которую мы знаем, является улучшенным вариантом. В целом было сделано 86 субстантивных и стилистических изменений, которые указывают на то, что "Декларация" была работой не одного человека".

Джефферсон считал священной и неоспоримой истину, что все люди созданы равными. Франклин преобразовал эту фразу: "мы считаем самоочевидной истину, что все люди созданы равными". Приведем английские эквиваленты.

T. Jefferson: "We hold these truths to be sacred and undeniable that all men are created equal".

B. Franklin: "We hold these truths to be self-evident that all men are created equal".

В окончательный вариант вошло выражение Б. Франклина "to be self-evident", вместо варианта "to be sacred and undeniable".

Как видно из вышеизложенного, роль редактора способствовала стилистическому и смысловому улучшению текста "Декларации Независимости". Между редактором и текстом создаются активно-творческие нададресатные диалогические отношения преобразования.

4. В роли НД может выступать временной параметр в комбинаторике с риторической отделкой текста. Приведем определение демократии тремя американскими государственными деятелями:

Th. Parker: "...government of all the people, by all the people, for all the people"; D. Webster: "...the people's government made for the people, made by the people and answerable to the people". A. Lincoln: "...government of the people, by the people, for the people".

Все три определения выражают одну и ту же мысль, но определение демократии, данное А. Линкольном, стало бессмертным и выдержало испытание временем. Этот эффект достигается за счет риторической нюансировки: элиминацией "all", триадным повтором "people" и семантической интенсификацией предлогов "of", "by", "for".

5. Функцию НД может выполнять сам автор данного исследования и давать научную оценку различным точкам зрения. Например:

...very few professional theorists of language are at home with language. I noticed this phenomenon when I heard Noam Chomsky lecture. He found it difficult to express himself in words. Perhaps he knew too much about them to want to put them to work. (Vidal)

Г. Видал считает, что вербальная эрудиция Н. Хомского мешает ему эффективно использовать слова в своих лекциях. Парадоксальный аргумент Г. Видала обусловлен тем, что, как писатель , он исходит из эстетики словесного творчества. Но он забывает тот факт, что лекции Хомского характеризуются спонтанным творчеством и поэтому, по нашему мнению, он не совсем в ладах с языком.

Приведем различные точки зрения на "предложение" и "текст":

(1)The well-known limitation of linguistic inquiry to 'the sentence' was no arbitrary decision of Bloomfield and Chomsky and their followers, but a crucial compromise for meditating the opposition between the language and its uses... The sentence... seemed ideal for such meditation: ... a formal pattern whose obligatory or optional constituents might be stated for the whole language system... It seems inappropriate to put 'text linguistics' into a neat pigeonhole within conventional linguistic schemes. (Beaugrande)

(2)Zellig Harris, summarising the position of the American structuralist school, argues that the concentration on the sentence is a matter of convenience. The tools applicable to the analysis of sentences could be used on larger units. The sentence was the object of study because it was not necessary to look at anything larger.(Shopen et all (eds.))

(3)It might also be argued that the treatment of language in terms of sentence has been quite successful in revealing how language works, that within the sentence we can establish rules and constraints concerning what is and is not allowed, whereas beyond the sentence, such rules seem either to disintegrate or turn into rules of a different kind - social rules, which are not within the area of linguistic study at all.(Cooh)

Нададресатный анализ трех точек зрения показывает, что лингвисты иронизируют по поводу понятия "предложение" и критикуют различные лингвистические школы за то, что "предложение" претендует на описание языковой системы в пределах конвенциональных схем; текст у них выпадает из объекта лингвистического исследования и выведенные правила не действуют на уровне текста, хотя они претендуют на то, что существует изоморфное соответствие между предложением и текстом, то есть свойства текста можно описать с помощью предложения, что является глубоко ошибочным.

6. В роли НД могут выступать избиратели в избирательных кампаниях. В этом смысле большой интерес представляют телевизионные дебаты Д. Ромни и Сенатора Э. Кеннеди, которые подробным образом освещались в газете "Boston Sunday Globe" за 28 октября 1994 года. Два кандидата от штата Массачусетс, претендовавшие на пост сенатора, красноречиво соревновались в умении воздействовать на публику. Попытаемся выяснить , какими риторическими приемами пользовались оппоненты для большей убедительности своих ответов и умелого воздействия на электорат в свою пользу.

Прежде всего, дебаты были насыщены различного рода обращениями и апелляциями претендентов к многоплановым интересам и потребностям людей: моральным устоям, высоким чувствам, разуму, нуждам и т. д. Особенно преуспел в установлении доверительного контакта с аудиторией Эдвард Кеннеди со своим 32-летним стажем мастера слова в Сенате. Апеллируя к высшим ценностям человеческого существования в стремлении добиться расположения многих избирателей, он умело оперировал реальными результатами своей деятельности:

Percentage of children living in poverty has decreased; I've provided real cuts in spendings; Thousands of people found job in Massachusetts; We have formed a framework for improving family programs; I'm doing things like "Meals on Wheels"; There's progress. It's a very important change we've made.

Самыми яркими явились следующие высказывания Э. Кеннеди с оттенком пафоса:

I'm bothered about pain of people in Massachusetts; We are not in public service to take money; I'm ready to fight for programs; I pledge to be the best Senator of the United States; I believe you see that Massachusetts is on its move up. I want to represent you. I need you, I need your vote.

Разительный контраст по сравнению с красноречивой и убедительной логикой Э. Кеннеди представляло выступление Д. Ромни, не опытного еще политика, не приобретшего славы умелого и дипломатичного оратора. Д. Ромни старался завоевать расположение аудитории, выставляя в негативном свете своего оппонента:

... 32 years of experience under Kennedy; Police support me because I'm tough on crime and Senator Kennedy is not.

В то же время крайне удачным и выигрышным с точки зрения риторического подхода явилось умение Д. Ромни придать своим обещаниям и прогнозам пафосный колорит:

I'm going to Washington because I'm concerned about the country; I'm concerned about children; I'm intended to make changes.

В дебатах Ромни и Кеннеди, претендовавших на пост в Сенате США, можно выделить следующие доминанты их презентационных стилей: сенатор Кеннеди уверенность в себе, непреклонность в отстаивании своих политических позиций; Мистер Ромни - агрессивность по отношению к оппоненту, острое желание перемен в жизни.

Граждане штата Массачусеттса предпочли уверенность и непреклонность и большинство избирателей проголосовало за Э. Кеннеди.

Таким образом, нададресат носит многоликий характер и может выполнять разнообразные функции.

2. 4. Диалогические идеи Бахтина в американской филологической науке.

М. Бахтин в настоящее время занимает особое место в американской филологической науке, ибо его идеи оказались большой притягательной силой для филологов США.

В американской филологической науке под влиянием идей М. Бахтина формируется новое направление, обозначенное как диалогический принцип, который требует принципиально нового взгляда на гуманитарную культуру , ее непрерывность и незавершенность в "большом времени" (great time). Происходит переход от монолога к диалогу. Наиболее интенсивный научный диалог с М. Бахтиным гуманитарная мысль США начала в 80-е и 90-е годы, когда появилось большое количество научных работ, посвященных М. Бахтину. еще раньше, в 60-е годы была издана работа М. Бахтина о Рабле, выпущенная издательством Массачусетского технологического института. (Осовский 1992: 126-45)

Глубокое осмысление идей М. Бахтина начался с приходом нового поколения американских филологов, а именно, с выходом в свет книги избранных статей Бахтина "The Dialogic Imagination", опубликованной в 1981 году двумя крупнейшими в США специалистами по творческому наследию Бахтина М. Холквистом и К. Эмерсон. Сборник включает методологически значимые работы по теории диалога. (Holquist et al 1981)

Написанное М. Холквистом предисловие к упомянутому сборнику обусловило новое отношение к ученому в США, которое в последующие годы постепенно превратилось в своеобразный культ Бахтина в американской гуманитарной мысли (Осовский 1992: 131). Свидетельством тому стала международная конференция по Бахтину в 1983 году, а также ряд статей М. Холквиста. (Holquist 1985: 220-34)

На страницах одного из наиболее авторитетных научных журналов США "National Inquiry" в 1983 году началась дискуссия. Г. Морсон стал создателем "Форума по Бахтину" ("Forum on Mikhail Bakhtin") (Morson (ed. ) 1983: 225-319). Прошедшее в 1985 году критическое обсуждение итогов "Форума" составили цикл работ о Бахтине, позднее изданный отдельной книгой "Bakhtin: dialogues and essays on his work" (Chicago 1986). Она включает вступительное слово Г. Морсона "Диалог о Бахтине", вопрос о транслингвистике (металингвистике по терминологии Бахтина), написанной М. Холквистом.

В США фактически с 1984 по 1986 год прошла дискуссия о роли и месте Бахтина в современном гуманитарном сознании, степени верности толкования его идей.

Как писал П. Энгус в статье "Russian intellectual Mikhail Bakhtin exerts influence on a variety of disciplines" (Angus 1986: 4), его книги становятся универсальной методологией, позволяющей приступить к изучению новых аспектов гуманитарных наук, по иному оценивать уже известное. Анализируя воздействие идей ученого на всю совокупность гуманитарных дисциплин, П. Энгус специально останавливается на понятии "диалога" как важнейшего звена бахтинской концепции. Общая "незавершенность" ("open-endedness"), его ориентация на "другого" ("other"), ведет к широкой трактовке этой принципиальной категории, включающей не только уровень частной беседы, но и взаимодействие мировых культур. (Осовский 1992: 136)

По свидетельству Дж. Верча, многие лингвисты пришли к выводу, что языковые структуры не могут анализироваться в отрыве от того, как и при каких обстоятельствах они используются. (Wertsch 1985: 226)

Один из наиболее известных специалистов, развивающий заложенные в работах Бахтина идеи, Д. Бялостоски отмечает сложную взаимосвязь между риторикой Аристотеля и эстетикой словесного творчества Бахтина, вводя в качестве определяющего последнюю термин "диалогика": "Диалогика, как я ее себе представляю, не имеет изначальной ... защиты против могучих голосов, как бы ни были, казалось, далеки их проблемы и различные темы". (Bialostosky 1986: 791)

Полемизируя с отдельными концепциями диалога, Д. Бялостоски говорит о непоследовательности и противоречивости выдвинутых в них положений. "Диалогическая теория Тодорова и провозглашенные им намерения сводят все множество голосов окружающих к жесткой последовательности авторизованных интерпретаций, за которой следует авторизованный диалог об истинности авторских идей" (ibid. : 793). Существенно отметить, что теория "диалогики", выдвинутая автором сравнительно недавно, уже нашла практическое воплощение в ряде исследований (Murray 1987: 115-34).

В сборнике "Переосмысливая Бахтина: перспективы и сомнения" (составители Г. Морсон и К. Эмерсон) обосновывается теория "прозаики" как бахтинского учения о гуманитарном мышлении, включающего в себя разноплановые явления - от прозы повседневной жизни до теории художественной прозы. (Emerson 1988: 503-25; Morson 1988: 515-28; Morson et al 1989)

Итак, можно с определенностью сказать, что подъем, начавшийся в американской бахтинистике на рубеже 70-80 годов, неуклонно продолжается, и в американской филологической науке постоянно появляется много исследовательских работ, связанных с идеями Бахтина, некоторые из которых будут рассмотрены в следующем разделе.

2. 5. Теория диалога Бахтина в интерпретации американских филологов и ее значение для американской филологической науки.

С этой точки зрения рассмотрим три монографии в определенной временной последовательности (в необходимых случаях текст дается в оригинале).

K. Clark, M. Holquist. Mikhail Bakhtin. Harvard University Press, Cambridge, Massachusetts and London, England, 1984.

К. Кларк и М. Холквист считают, что отличительной чертой Бахтина, как выдающегося мыслителя ХХ века, является то, что он никогда не переставал давать дифференцирующие ответы на ту же самую совокупность вопросов (63).

"A distinctive feature of Bakhtin's career as a thinker is that he never ceased pursuing differing answers to the same set of questions".

Ключевая черта бахтинской мысли, по мнению авторов, состоит в попытке понять комплексные факторы, делающие диалог возможным. Диалог понимается не как простой разговор двух людей, а представляется как экстенсивная совокупность условий, которые непосредственно моделируются в любом актуальном обмене смыслами между собеседниками, но не исчерпываются таким обменом. В окончательном варианте , диалог означает коммуникацию между одновременными различиями (9).

"Dialogue is more comprehensively conceived as the extensive set of conditions that are immediately modelled in actual exchange between two persons but are not exhausted in such an exchange of two persons. Ultimately dialogue means communication between simultaneous differences".

Бахтинское 'self/other' воспринимается интегрально. Одно 'self' никогда не является целым, так как оно может существовать только диалогически, ибо чтобы определить себя, необходим авторитет других. Самонедостаточность 'self' означает: быть значит быть для другого, и посредством другого для себя (65).

Бахтин, подчеркивают авторы, различает художественную коммуникацию (эстетика словесного творчества) и коммуникацию в повседневной жизни, но нет статических единиц, свойственных только литературе или повседневной речи; существуют лишь различные функции тех же самых слов и приемов в упомянутых сферах (202)

"Bakhtin refers to the non-self sufficiency of the self. To be means to be for another , and through the other for oneself".

"Bakhtin distinguishes artistic communication from the sort of communication that reigns in everyday life... . He assumes that there are no static items peculiar either to literature or to everyday life. There are only different functions of the same words and devices in both spheres".

Отличительной чертой повседневного дискурса является не лексикон или синтаксическая модель, а относительная зависимость от непосредственного контекста. С точки зрения смысла, утверждения в повседневной жизни зависят от двух факторов. Один фактор - это формальные признаки самого высказывания, которое может быть названо текстом утверждения. Но вербализации самого высказывания недостаточно. Оценочные утверждения "that's true", или "that's a lie", будь они этическими, когнитивными или политическими, включают в себя больше, чем строго вербальные факторы. Необходим экстравербальный контекст, который включает три момента: 1) общие пространственные границы собеседников; 2) общее знание и понимание ситуации; 3) общая оценка этой ситуации (202-3).

"The distinguishing of everyday discourse is not its vocabulary or syntactic pattern, but its relative dependence on immediate context. Statements in everyday life depend for their meaning on two factors. One factor is the formal features of the utterance itself, which might be called the text of the statement. But this is never enough. In addition, such statements depend on the context, the situation in which they are uttered, not merely the verbalization of the utterance itself. Evaluative statements such as "that's true" or "that's a lie", be they ethical, cognitive, or political, take in a good deal more than what is enclosed within the strictly verbal ... factors of the utterance... . This extraverbal context of the utterance is comprised of three factors: 1. the common spatial purview of the interlocutors; 2. the interlocutors' common knowledge and understanding of the situation; 3. the common evaluation of that situation".

Бахтинская точка зрения на язык, по мнению авторов, от двух современных концепций языка. Первая точка зрения, названная "персоналистской" и ассоциируемая с В. Вундтом и К. Фосслером, утверждает, что "я обладаю значением". Она диаметрально противоположна другой точке зрения, обозначенной как "деконструкционистская", которая утверждает, что "никто не обладает значением". Бахтин же выдвигает свою точку зрения, утверждая, что "мы" обладаем значением" (11).

"Bakhtin's view of language differs from two other current conceptions of language. The first view, called "Personalist" and associated with W. Wundt, K. Vossler, holds that "I own meaning". It is at the opposite pole from another current view of language, called "deconstructionist", which holds that "No one owns meaning". Bakhtin holds the contrary view that "We own meaning".

Диалогический обмен между постоянно неустойчивой действительностью и статичными знаками, моделирующими такую реальность, был описан С. Карцевским в 1929 году (Звегинцев 1965: 85-90). Лишь благодаря асимметричному дуализму структуры знака может развиваться лингвистическая система. "Адекватная" позиция знака постоянно "смещается" посредством адаптации к острым необходимостям конкретной ситуации .

Авторы полагают, что Бахтин идет дальше в своем убеждении, что слово это двусторонний акт. Оно определяется в равной степени как тем, кому оно принадлежит, и тем, кому оно предназначено. Слово является общей территорией как для адресанта, так и для адресата(14-5).

"... The dialogic exchange between a constantly fluctuating reality and the static signs used to model such a reality was described by Kartsevsky... it is thanks to the asymmetric dualism of the structure of the sign that a linguistic system can evolve: the ' adequate' position of the sign is continuously displaced through its adaptation to the exigencies of the concrete situation... the word is a two-sided act. It is determined equally by whose word it is and for whom it is meant... A word is territory shared by both addresser and addressee... ".

Вслед за Бахтиным авторы утверждают, что любое высказывание это звено в сложной цепи коммуникации. С точки зрения говорящего, его слова не только "всегда уже там", но их "до этого никогда нет", потому что эти слова должны быть произнесены в контекстах, которые являются совершенно уникальными и новыми для говорящего. Например, мы знаем не только то, что обозначает "радость", но также и смысл выражения "Любая радость сейчас является горькой для меня" (217).

"Any utterance is a link in a complex chain of communication... From the point of view of the speaker, his words are not only 'always already there' ; they are also 'never ever before' because those words must be spoken in contexts that are utterly unique and novel to the speaker. For instance, we know not only what 'joy' signifies but also the meaning of locutions such 'Any joy is now bitterness to me'.

Текст живет, полагают авторы, лишь выходя за свои пределы с живым импульсом по отношению к другому объекту; и если мы изолируем себя от этого импульса полностью, то останется лишь "обнаженный труп" слова (58).

"... discourse lives, as it were, beyond itself, in a living impulse toward the object; if we detach ourselves completely from the impulse all we have left is the naked corpse of the word".

Для Бахтина, пишут авторы, существует принципиальная разница между "кодом" и "контекстом". Контекст, в отличие от кода, потенциально незавершен и код не имеет когнитивной и творческой значимости (57),

"For Bakhtin , there is a crucial difference between 'code' and 'context'. A context is potentially unfinalized; a 'code' must be finalized. A code is only a technical means of transmitting information; it does have cognitive, creative significance.

Авторы подчеркивают бахтинскую идею о том, что каждый раз когда мы говорим, мы отвечаем на то, о чем уже говорили до этого, и занимаем определенную позицию по отношению к предшествующим высказываниям, которые могут быть враждебными, сочувствующими, авторитарными или лояльными, социально близкими или дистантными. И все это формирует содержание и стиль ответного высказывания. Если ответ не вызывает новый вопрос, то он выпадает из диалога (56).

Это фундаментальное свойство бахтинского диалога тонко уловили авторы монографии и приводят пример Бахтина, который приглашает рассмотреть два предложения: 'Life is good' и 'Life is not good'. Между двумя предложениями существует логическое отношение отрицания. Но между ними нет и быть не может диалогических отношений. Они никоим образом не взаимодействуют друг с другом. В качестве контраста представим двух коммуникантов с двумя высказываниями. Второй отвечает на первое высказывание: A: Life is good. B: Life is good. С точки зрения лингвистики мы наблюдаем повтор того же самого предложения. С точки зрения логики мы наблюдаем специфическое логическое отношение тождества. Но с точки зрения металингвистики мы имеем совершенно различные вещи, а именно, диалогическое отношение согласия. Второе лицо, из своего опыта подтверждает суждение первого , который пришел к этому в результате опыта другого. Можно, например, представить, что второе лицо имеет ввиду следующее: "Даже из перспективы моей жизни, которая, как вы знаете, была наполнена болезнью и трагедией, жизнь мне представляется хорошей, хотя, возможно, не по причине, о которой вы думаете" (56).

"Every time we speak, we respond to something spoken before, we take a stand in relation to earlier utterances about the topic. The way we sense those earlier utterances - as hostile or sympathetic, authoritative or feeble, socially and temporarily close or distant - shapes the content and style of what we say... If an answer does not give rise to a new question from itself, it falls out of dialogue... Bakhtin asks us to consider two sentences: 'Life is good' and 'Life is not good'. A specific logical relation exists between these two sentences, namely, negation. But between them there are not and cannot be any dialogic relationships; they do not argue with one another in anyway. By contrast, let us imagine two specific people speaking the following two utterances, the second person replying to the first: A: Life is good. B: Life is good. From the point of view of linguistics we have repetition of the same sentence. From the point of view of logic we have a specific logical relation, namely, identity. But from the metalinguistic point of view we have something quite different, the dialogic relation of agreement. The second person, from his own experience confirms the judgement of the first, who has arrived at it by a different experience. One might imagine, for instance, that the second person means something like: 'Even from the perspective of my life, which, as you know, has been filled with illness and tragedy, it appears to me that life is good, though perhaps not for the reasons you might give'".

В результате изучения дилогической концепции Бахтина авторами выявлено, что существование "я" в диалоге является самонедостаточным и оно должно рассматриваться в комбинации с "другим". В речи нет статических знаков, существуют лишь различные функции одного и того же слова как в художественной коммуникации, так и в повседневной речи. Слово функционирует под магическим воздействием "мы". Бахтин проводит существенную разницу между высказыванием и кодом, за которым остается лишь техническая сторона передачи информации. Изучение диалогических отношений входит, по мысли Бахтина, в новое направление - металингвистику, которую авторы называют транслингвистикой.

D. Danow. The Thought of Mikhail Bakhtin: From Word to Culture. N. -Y. , 1991.

Д. Данау выделяет фундамент бахтинской мысли - транслингвистику: "As the fundament of his project, Bakhtin proposes in his remarkable book on Dostoevsky a new scholarly discipline termed 'translinguistics', intended as the study of concrete dialogic exchange" (12).

По мнению Д. Данау, Бахтин бросил вызов традиционной лингвистике, прокламируя фундаментальное различие между предложением как единицы языка и высказыванием как основной единицы речевой коммуникации: "Arguing thus, Bakhtin challenges the entire field of linguistics to revise its basic mode of expression. In calling into question the purpose of linguistics, he proclaims a fundamental distinction between the sentence which he views as a unit of language and the utterance which he conceives as the basic unit of speech communication (13)

Бахтин воспринимает слово как драматически вовлеченное в бесконечный диспут, предоставляя потенциал для дальнейшего диалога и большего понимания. Д. Данау считает, что бахтинская ценная концепция слова требует дальнейшей разработки: "Bakhtin perceives the word as dramatically engaged in continuous dispute, affording the potential for further dialogue and greater understanding... Bakhtin's rich concept of the Word needs further elaboration (18).

Для Бахтина традиционная лингвистика имеет дело лишь со словом как лексическим элементом, имеющим объект или референт. "Взаимопроникновение" двух коммуникантов в пределах одного высказывания способствует, в конечном результате, установлению специфической траектории значения. Слово в таких случаях не может быть отнесено на счет уровня лексической единицы, так как в этом слове может быть обнаружена интенция или "голос" другого. Если в пределах одного слова или высказывания различаются два голоса, это высказывание воплощает диалогическое отношение. Слово понимается как олицетворение отношения к высказыванию другого как абсолютно необходимого элемента. Слово понимается прежде всего как диалогическая сущность, так как оно познает слово другого говорящего до момента высказывания, или в момент высказывания. Слово представляется как знак не только несущий значения или имеющий референт, но как потенциально вовлеченное в бесконечный диалог. Эта концепция диалогического слова применима ко всем сферам коммуникации: "Traditional linguistics, for Bakhtin, is narrowly concerned with the word as a static lexical item... the two 'interpenetrating' the single utterance, establishing as a result, the specific locus of meaning. The word in such cases cannot be relegated to the level of lexical item, since another's 'voice' (or intention) can be detected in the word. If, within a single word or utterance there are distinguished two voices, that utterance is understood to embody a dialogic relationship... That is, it is understood to incorporate a relationship to someone else's utterance as an indispensable element ... The word, first of all, is understood as being dialogical, since it takes cognizance of another speaker's word perhaps even prior to or at the very moment of utterance. It is conceived as a sign not only bearing meaning or having a referent, but as being potentially engaged in continuous dialogue. This concept of the dialogic word applies to all spheres of communication (24).

Та же самая идея о диалогичности слова и его диалогическом взаимодействии, пишет Данау, кратко сформулирована в изысканиях американского семиотика Ч. Пирса, который утверждал, что мышление всегда происходит в форме диалога и все мышление по форме диалогично (All thinking is dialogic in form). Бахтин непременно согласился бы с этим выводом, однако он подчеркивает, что диалогические отношения лежат в области дискурса, ибо дискурс по своей природе диалогичен. Соответственно, диалог представляется Бахтину имманентным свойством языка, базой всей человеческой коммуникации и эта точка зрения, сформулированная в однозначной манере, утверждает, что вербальное взаимодействие - основная реальность языка и диалог - самая естественная форма языка: "A special emphasis emerges, however, when Bakhtin proclaims that dialogic relations lie in the realm of discourse, for discourse is by its very nature dialogic. Accordingly, dialogue is perceived as immanent to language as the basis of all human communication. Formulated repeatedly in an unequivocal manner, that view asserts that verbal interaction is basic reality of language and that dialogue is the most natural form of language (23).

Диаметрально противоположная позиция - вероятность монологического высказывания, манифестируется Бахтиным однозначно: слово автора воспринимается как сознательно и интенционально претендующее на кажущийся неоспоримый авторитет. В этом смысле диалог исчезает: "But as a diametrically opposed position, the possibility of monological utterance is manifested in one sense when an author's word is perceived as consciously and intentionally claiming a seemingly indisputable authority. In this sense, dialogue is precluded" (24).

Когда Бахтин, пишет Данау, объявляет что дискурс живет на границе между своим и чужим контекстом, он говорит о временной ориентации слова, так как каждый контекст с необходимостью является последующим контекстом. Когда Бахтин говорит, что неодинаковое мнение лежит на границе между "сам" и "другой", он объявляет пространственную ориентацию с точки зрения пользователей, при этом пространственный план рассматривается как имплицирующий определенное коммуникативное пространство: "When Bakhtin declares discourse lives, as it were, on the boundary between its own context and another, alien context, he is affirming the word's temporal orientation, since each context is necessarily a successive context... When Bakhtin states as a living... concrete thing, as heteroglot opinion for the individual consciousness, lies on the borderline between oneself and the other, he is declaring the word's spatiel orientation in terms of its users, whereby the spatiel plane is viewed as implying a certain communicative space" (47).

С точки зрения Бахтина, нет такого понятия как "слово как таковое", за исключением его существования в словаре, а есть живой факт - слово всегда контекстуально. Более того, слово входит в высказывание не из словаря, а из жизни, от высказывания к высказыванию. Отсутствие дифференциации между живым диалогическим словом и его безжизненным двойником представляет для Бахтина главную неудачу лингвистики: "In Bakhtin's view, there is no such thing as the word as such - except , as it exists in the dictionary; as a 'living thing', the word is always contextual. Moreover the word does not enter the utterance from a dictionary, but from life, from utterance to utterance. The lack of a distinction made between the living, dialogic word and its lifeless counterpart represents for Bakhtin the chief failure of linguistics" (49).

Динамика дискурса, подтверждаемая диалогикой Бахтина, по мнению Данау, может быть выражена с помощью следующего триадного отношения: слово произносится индивидуумом в данный момент; оно обязано своей композицией нюансами, коннотациями и значениями уже принадлежащими ему, предшествующему употреблению другими многочисленными индивидами; в то же самое время оно направлено на еще не произнесенное ответное слово других... Слово во временном аспекте проявляется как "двунаправленный знак", который обращает внимание на прошлые употребления другими, но чьи интенции в настоящем одновременно фокусируются на потенциально будущем ответе собеседника, вовлеченного в диалог. Итак, внутренне диалогизированное слово является как многоликим, так и многонаправленным, существующем при слиянии двух планов: "The dynamics of discourse affirmed by Bakhtin's dialogics may be expressed in the following triadic relation: the word is uttered by a single individual at a given moment, it owes its 'composition' - its nuances, connotations, and its meanings already adhering to it - to previous usage by numerous other individuals ; at the same time it is directed toward the as yet unuttered responsive word of still others ... The word in its temporal aspect thus appears a 'dual - directed sign' that takes cognizance of past usages by others, but whose present intentions are simultaneously focused upon the potential future response of a current interlocutor engaged in dialogue. In sum, the internally dialogized word is both multifaceted and multidirected, existing at the confluence of two planes" (41).

Д. Данау, находясь под глубоким впечатлением утверждения Бахтина о том, что "само бытие человека... есть глубочайшее общение", далее цитирует его: " To be means to communicate... To be means to be for another and through the other for oneself. A person has no internal sovereign territory, he is wholly and always on the boundary: looking inside himself, he looks into the eyes of another or with the eyes of another ... I cannot manage without another, I cannot become myself without another. I must find myself in another by finding another in myself (a mutual reflection and mutual acceptance (59).

Д. Данау еще раз подчеркивает мысль Бахтина о том, что весь диалог пронизан предшествующими и возможными будущими высказываниями других... Диалогическое слово (двуголосое) требует не только присутствия другого, но семантическая позиция другого должна быть ассимилирована в речь субъекта, чье собственное высказывание в то же самое время пытается принять во внимание интенцию другого: "All dialogue thus takes cognizance of the other's previous and possible future utterances... The dialogical word (double-voiced) requires not only the presence of another but that the other's semantic position must be assimilated into the speech of the subject, whose own utterance is at the same time attempting to take into account the other's intention... (61).

Как было отмечено, пишет Д. Данау, кто говорит, что говорит и для кого сообщение произносится, представляет триаду важных рассмотрений. Рассматриваемые через призму бахтинского мышления, эти переменные существенно меняют статическую концепцию семиотической модели человеческой коммуникации. Эта модель предназначена для схемы: отправитель, сообщение и получатель информации. Но нет указания на то, как формируется сообщение. Такой статический взгляд может быть пересмотрен в свете бахтинской диалогической перспективы, согласно которой сообщение представляется и артикулируется в последовательности того, что уже было произнесено говорящим и в отношении к его возможным будущим высказываниям, и в реакции к предшествующим высказываниям собеседника, а так же в предвосхищении будущих потенциальных ответных высказываний, которые еще не произнесены. Итак, с точки зрения совместных временных и пространственных свойств, время прошлое и время будущее как отправителя, так и получателя находятся в постоянном взаимодействии в пределах артикулированного сообщения в настоящем: "As noted, who speaks, what is said, and for whom the message is uttered represent a triad of crucial considerations. When viewed through the prism of Bakhtin's thinking, these concerns significantly alter the static conception of the semiotic model of human communication. The model provides for a sender, message, and receiver. But there no indication of how the message is formulated. Such static view may be revised in light of Bakhtin's dynamic perspective, according to which the message is conceived and articulated in consequence of what has already been uttered by the speaker, and with regard to the possible future utterances, and in reaction to the previous utterances of an interlocutor , as well as in anticipation of that speaker's potential future responses not yet said... In sum, in terms of its joint temporal and spatial features, time past and time future of both sender and receiver are in constant interaction within the articulated message of the present" (62).

Проведенный анализ позволяет Д. Данау выделить у Бахтина следующие фундаментальные свойства в его теории диалога: 1) трехвекторный (триадный) характер диалога; 2) динамическую перспективу слова; 3) высказывание как реальную единицу речевого общения; 4) новую диалогическую модель общения, в отличие от статической семиотической модели коммуникации.

3. G. Morson, C. Emerson. Creation of a Prosaics. Stanford University Press, Stanford, California, 1992.

Авторы монографии начинают с понятия единство (unity), которое, по их мысли, является не врожденным "одно - и - только одно" ("one - and - only one"), а диалогическим согласием (concordance) неслиянных голосов двух или множества коммуникантов (unmerged twos or multiples).

Далее авторы пишут, что книги о мыслителях требуют что-то похожее на единство, мысль которых им может и не обладать. Это осторожное утверждение особенно применимо к Бахтину, чей интеллект проявляет разнообразие озарений, которые не могут быть легко интегрированы, или аккуратно описаны с точки зрения одной "заезжанной" (overriding) идеи. В самом деле , в карьере, продолжительностью около 60-ти лет , он испытывал как драматические, так и постепенные изменения в своем мышлении, возвращался к прошлым озарениям, которые он в то время развивал неожиданным образом, разрабатывал новые идеи, отдаленно относящиеся к его ранним разысканиям (1).

Размышляя о своей научной работе, Бахтин относил некоторое непонимание своих идей к немонологическим свойствам своей мысли. Он говорит о единстве становящейся (развивающейся) идеи. "Отсюда", - пишет он, - "известная внутренняя незавершенность многих моих мыслей. Но я не хочу превращать недостаток в добродетель: в работах много внешней незавершенности, незавершенности не самой мысли, а ее выражения и изложения. Иногда бывает трудно отделить одну незавершенность от другой... Моя любовь к вариациям и к многообразию терминов к одному явлению" (Бахтин 1979: 360). Данный фрагмент даем в переводе авторов: "The unity of the emerging (developing) idea. Hence a certain internal open-endedness to many of my ideas. But I do not want to turn shortcomings into virtues: in these works there is much external open-endedness... Sometimes it is difficult to separate one open-endedness from another" (4).

Прямо противоположной точки зрения на творчество Бахтина придерживается Ц. Тодоров, который считает, что у Бахтина нет развития в его работах; его мышление остается фундаментально тем же самым, то есть повтором (Todorov 1984: 12): "Properly speaking , there is no development in Bakhtin's work. Bakhtin does change his focus; sometimes he alters his formulations, but, from his first to the last text, from 1922 to 1974, his thinking remains fundamentally the same... Instead of development, there is repetition" (ibid. : 12).

С точки зрения Г. Морсон и К. Эмерсон подход Тодорова ведет к значительному искажению идей Бахтина. Потому что Тодоров настаивает на глубинной структуре в бахтинской мысли, и он разочарован, когда ему не удается обнаружить ее. По ироническому замечанию Морсон и Эмерсон, когда Бахтин не подходит под его модель, то виноват в этом сам Бахтин. Во введении Тодоров обещает представить бахтинскую мысль как когерентную, упорядоченную и общую систему (ibid. : XII). Но Бахтин не интересовался "системой" в тодоровском смысле.

Авторы считают, что версии Тодорова фактически придерживаются К. Кларк и М. Холквист, которые полагают, что взятые вместе работы Бахтина представляют различные попытки написать одну и ту же книгу (Clark et al 1984: 63).

С нашей точки зрения Тодоров и его приверженцы стремятся монологизировать бахтинские развивающиеся идеи и мысли, завершить и "заморозить" их. Авторы тонко замечают, что нелегко реконструировать "лабиринт" сцеплений бахтинских идей: "Bakhtin did not make it easy for anyone to reconstruct the "labyrinth" of linkages among his own ideas" (3).

Хотя мысль Бахтина претерпела подлинное развитие и удивительное изменение, пишут авторы, можно обнаружить определенные проблемы, которые повторяются с варьирующей, но выразительной интенсивностью через всю его жизнь. Бахтин развил три глобальные концепции: прозаика (prosaics), незавершенность (unfinalizability, open-endedness) и диалог (the dynamics of the creative process) (10)

Бахтин использовал термины "незавершенность" и "диалог" постоянно, а третий термин "прозаика" (неологизм авторов) употребляется для обозначения концепции, которая пронизывает бахтинскую работу. Прозаика включает две родственные, но различные концепции. Во-первых, как противопоставление "поэтике", прозаика во втором смысле - более широкое понятие, чем теория литературы: это форма мышления, которая предполагает важность "повседневного", "ординарного", "прозаичного": Bakhtin used the terms unfinalizability and dialogue constantly; prosaics, however, is our own neologism. We have coined the term to cover a concept that permeates Bakhtin's work. Prosaics encompasses two related but distant concepts. First, as opposed to "poetics", prosaics designates a theory of literature... Prosaics in the second sense is far broader than theory of literature: it is a form of thinking that presumes the importance of the everyday, the ordinary, the prosaic" (15).

Авторы отмечают, что Бахтин выдвигает термин "незавершенность" как всецелевой носитель его убеждений, что мир не только беспорядочное, но также и открытое место. Он обозначает комплекс ценностей, центральных для его мышления: инновации, удивление, подлинно новое, открытость, потенциальность, свободу и креативность - термины, которые он также часто использует: "Bakhtin advances this term as an all-purpose carrier of his conviction that the world is not only a messy place, but is also an open place. It designates a complex of values central to his thinking: innovation, 'surprisingness', the genuinely new, openness, potentiality, freedom, and creativity - terms that he also uses frequently" (36).

Авторы приходят к выводу, что Бахтин использует термин "диалог" в таком количестве контекстов и в таких разнообразных смыслах, что он часто, кажется, лишен ясного определения. В работе авторам хотелось бы обсуждать его в самом широком смысле, как "модель мира". Диалог для Бахтина - особый тип взаимодействия. К сожалению, он часто воспринимается как синоним для взаимодействия или вербального взаимодействия в общем виде, и вследствие этого, это понятие упрощено. Бахтин употребляет термин в том смысле, что диалог не может приравниваться к аргументу, или считаться эквивалентом "композиционно выраженного диалога". Он, пишут авторы, также предупреждает нас против смешения диалога с логическим опровержением: "He uses the term "dialogue" in so many contexts and in such diverse senses that it often seems devoid of clear definition, ... at present we would like to discuss it in its broadest sense, as "a model of the world"... . Dialogue for Bakhtin is a special sort of interaction. Unfortunately, it has often been taken as a synonym for interaction or verbal interaction in general and is thereby trivialized... . As Bakhtin used the term, dialogue cannot be equated with argument nor is it equivalent to "compositionally expressed dialogue". Bakhtin also cautions us against confusing dialogue with logical contradiction" (49).

Авторы поддерживают точку зрения Бахтина о том, что ни одно единственное взаимодействие не может исчерпать потенциальную ценность будущих взаимодействий. Как диалог, так и потенциалы диалога бесконечны. Ни одно слово нельзя вернуть назад, но окончательное слово еще не сказано и никогда не будет высказано: "It is clear that no single interaction could exhaust the potential value of future exchanges. Both dialogue and the potential of dialogue are endless. No word can be taken back, but the final word has not yet been spoken and never will be spoken" (52).

Морсон и Эмерсон подчеркивают мысль Бахтина о том, что "быть значит общаться". Поэтому не совсем точно говорить о вхождении в диалог, ибо компоненты, входящие в него, не могут существовать в каком-то другом виде. Действительно, пишут авторы, конкретные диалоги могут прерываться, но сам Диалог всегда продолжается; и далее снова ссылаются на Бахтина: "быть значит быть для другого и через другого для себя": "In fact, all social... entities are processual in nature... And for people , the most important activity is dialogue. Thus, for any individual or social entity, we cannot separate existence from the ongoing process of communication. "To be means to communicate". It is therefore inaccurate to speak of entering into dialogue, as if the components that do so could exist in any other way. To be sure, particular dialogues may break off, but Dialogue itself is always going on... Bakhtin warns us ... that neither individuals, nor any other social entities are locked within their boundaries. They are extraterritorial, partially "located" outside themselves. Thus, Bakhin refers to the nonself - sufficiency "of the self". "To be means to be for another, and through the other for oneself" (50).

Ссылаясь на Бахтина, авторы четко разграничивают понятия "код", "контекст", "семиотика". Для Бахтина существует существенная разница между "кодом" и "контекстом". Контекст - потенциально незавершен; код должен быть завершен. Код лишь техническое средство передачи информации, и не обладает когнитивной и творческой значимостью... Вне контекста мы имеем "обнаженный труп" слова (naked corpse of the word). Семиотика типизированно обобщает особенности контекста. Она имеет дело главным образом с передачей готовой коммуникации, используя готовый код: "Forgetting the activity and discourse are always evaluatively charged and context specific, semiotics typically generalizes away the peculiarities of context. Semiotics deals primarily with the transmission of ready-made communication using a ready-made code. But in live speech , strictly speaking, communication is first created in the process of transmission, and there is, in essence, no code. For Bakhtin, there is a crucial difference between "code" and "context". A context is potentially unfinalized; a code must be finalized. A code is only a technical means of transmitting information: it does not have cognitive, creative significance" (58).

По мнению Бахтина, пишут авторы, наша жизнь незавершенный диалог, который имеет место в каждый момент ежедневного существования. Можно говорить о диалогической природе сознания и человеческой жизни. Простая адекватная форма для вербального выражения подлинной человеческой жизни является незавершимый диалог. Жить - значит участвовать в диалоге. Человек вкладывает всю свою жизнь в диалог, и этот диалог входит в диалогическую ткань человеческой жизни. Истина носит диалогический характер и противопоставляется "официальному монологизму" с его готовой истиной. Истина ни рождается, ни обнаруживается внутри головы одного индивида, она рождается между людьми, коллективно ищущих истину в процессе их диалогического взаимодействия: "Bakhtin envisages all of life as an ongoing , unfinalizable dialogue which takes place at every moment of daily existence... The simple adequate form for verbally expressing authentic human life is the open-ended dialogue... To live means to participate in dialogue... He invests his entire life in discourse, and this discourse enters into the dialogic fabric of human life... Truth is not born, nor is it to be found inside the head of an individual person, it is born between people collectively searching for truth in the process of their dialogic interaction" (59-60).

Морсон и Эмерсон считают, что Бахтин употребляет термин "диалог", по крайней мере, в трех смыслах и значительное недопонимание является результатом смешения этих смыслов. Согласно первому , любое высказывание является по определению диалогичным. Второй смысл диалога позволяет некоторым высказываниям быть диалогичными, а некоторым недиалогичными. Третий смысл диалога подразумевает диалог лицом-к-лицу, то есть конкретных коммуникантов (131).

Чтобы понять первый тип диалога, необходимо признать, что диалог возможен лишь среди людей, а не между абстрактными элементами языка. Не может быть диалога между предложениями... Другими словами, необходимым конституентом каждого высказывания является адресованность.., и без нее высказывание не существует и существовать не может... Диалог, следовательно, не может быть обнаружен с помощью одного взгляда на язык. Эта экстралингвистическая черта высказываний и выпадает из сферы лингвистики.

Приведем оригинал этого фрагмента: "To understand dialogue, it is necessary to recognize that dialogue is possible only among people, not among abstract elements of language. There can be no dialogue between sentences... In other words, a constituent, necessary feature of every utterance is its addressivity... without it... the utterance does not and cannot exist. Dialogue cannot be found, then, by looking at language. It is an extralinguistic feature of utterances, and so falls outside the domain of linguistics." (133).

Авторы подчеркивают мысль Бахтина о том, что ни один говорящий никогда не является первым, который начинает беседу о теме своего дискурса. Говорящий в конце концов, не является "библейским Адамом", который называет, характеризует и оценивает мир впервые. Каждый из нас встречается с миром, о котором "уже говорили", обсуждали и оценивали различным образом: "No speaker is ever the first to talk about the topic of his discourse. The speaker, after all, is not the "the biblical Adam" who names, characterizes, and evaluates the world for the first time. Each of us encounters a world that is "already-spoken-about", already ... disputed, evaluated in various ways (137).

Таким образом, авторы поддерживают все идеи Бахтина за их оригинальность и неповторимость, критикуют Тодорова за его структуралистский подход к бахтинским работам, четко дифференцируют, вслед за Бахтиным, код, контекст и семиотику, и выступают за динамичную модель диалогического общения.

Анализ трех монографий свидетельствует о том, что бахтинские работы обладают "лабиринтом" сцеплений новых развивающихся идей. Данау, Морсон и Эмерсон, в отличие от Кларк и Холквиста, не поддерживают идею Тодорова о том, что творческое наследие Бахтина представляет собой не развивающиеся во времени идеи, а повтор, приписывая Бахтину явно или неявно, монологизм, а не бесконечный диалог.

В упомянутых монографиях особую значимость приобретают следующие идеи Бахтина (Зотов 1995):

1) металингвистический характер диалогических отношений, которых нет в системе языка;

2) смысловая диалогическая конвергенция при соприкосновении текстов, находящихся в одном бесконечном смысловом поле;

3) высказывание, имеющее авторство, как реальная единица речевого общения;

4) тончайшие изменения смысла, происходящие в условиях диалогического употребления слов: не "я", а "мы" обладаем значением;

5) незавершенный характер диалога с его новой конвергентной моделью коммуникации;

6) диалогика текста как бесконечномерное смысловое пространство;

7) бессмысленный характер слов, выпадающих из диалога;

8) строгая дифференциация традиционной лингвистики и металингвистики, предметом которой является живая жизнь слова;

9) принципиальная разница между "монологическим", ничьим, "мертвым" словом языка и "диалогическим" словом;

10) нет ни первого, ни последнего слова, и нет конца диалогическому контексту.

Можно утверждать, что в американской филологической науке наметилось новое направление - Бахтинистика.

В третьей главе будет дан многофакторный анализ диалогики текста и способов создания диалогического эффекта в процессе коммуникации.

Глава III. Диалогика текста как бесконечномерное смысловое пространство.

3. 1. О некоторых релевантных признаках диалогики текста.

Термин "dialogics" в английском языке был введен Д. Бялостоски (Bialostosky 1986: 791-3). Этот термин встречается в работе Г. Морсон и К. Эмерсон (Morson et al 1992: 57). Бялостоски под "диалогикой" имеет ввиду "искусство дискурса в литературоведении" (dialogics as an art of discourse in literary criticism).

Д. Бялостоски, дискутируя с отдельными концепциями диалога, отмечает непоследовательность и противоречивость выдвинутых в них положений (Осовский 1992: 141). С его точки зрения, диалогическая теория Ц. Тодорова сводит все множество "голосов" окружающих к жесткой последовательности авторизованных интерпретаций, за которой следует авторизованный диалог об истинности авторских идей (Bialostosky 1986: 793). Другими словами, нарушается полифония голосов, так как один голос "заглушает" другой.

Следует отметить, что новое направление "диалогика" уже нашло практическую реализацию в ряде исследований. (Murray 1987: 115-34)

В данной работе мы расширяем и конкретизируем понятие "диалогика" и обозначаем ее как совокупность высказываний, находящихся в одном бесконечном смысловом поле, или одной сфере деятельности, которая носит трехвекторный или триадный характер: исходный текст - возвращение назад к предшествующему тексту (текстам) и предвосхищение будущих текстов (Бахтин 1978: 384). Фигурально выражаясь, происходит смысловое "рендеву" текстов. Диалогика текста принципиально отличается от диалогики Бялостоски и рассматривается в широком диапазоне: от элементарного лицом-к-лицу диалога до диалога культур. Например:

What are you doing tomorrow? - Tomorrow? Practically nothing; The preoccupation of the gourmet with good food is pcychological, // Just as the preoccupation of White Russian with Dark Eyes is balalaikalogical (Nash).

Юмористическое стихотворение О. Нэша связано с русской культурой, о чем свидетельствует неологизм "balalaikalogical" и словосочетание "dark eyes", намекая на знаменитую русскую песню "Очи черные", и "White Russian", имея ввиду белогвардейских офицеров. Еще пример:

Cool as a Russia's cucumber on a chilly morning, Borzov strode imperiously to the gold medal... , a good metre ahead of American Bob Taylor (Morning Star, 2 September 1972).

Шутливый характер описания победы В. Борзова над американцем в беге на сто метров придает вклинивание слова "Russia" в комбинации с "cucumber" (спокоен, хладнокровен как огурчик из России) и создает "эффект" диалога культур (Кунин 1976: 46).

Существует мнение, что между British English и American English имеет место взаимодействие культур (Назарова 1994: 29).

В работе "Communication between Cultures" (Samovar et all 1991: 157) противопоставление двух вариантов языка рассматривается с точки зрения таких понятий, как "understatement" и "overstatement":

... the English language ... differs as we move among various cultures in which English predominates. In Great Britain , the language is interspersed with euphemisms that enable the speaker to avoid expressing strong feelings.

В дальнейшем изложении авторы показывают принципиальную разницу между BE и AE:

Compare the following signs seen in the United States and in England. U. S: No dogs allowed. Britain: We regret that in the interest of hygiene dogs are not allowed on these premises. U. S: Video Controlled. Britain: Notice: In the interest of our regular customers these premises are now equipped with central security: close circular television. Or, U. S: Please Keep Hands Off Door. Britain: Obstructing the door causes delay and can be dangerous (ibid.).

Вот что пишет по этому поводу Ю.М. Скребнев: "It is widely known that understatement is typical of the British manner of speech in opposition to American English in which hyperbole seems to prevail (overstatement).

The following story characterizes the general opinion rather than the real state of things. An English girl and an American girl climb a steep mountain in the Alps. The English girl says: "It's all exhausting, isn't it?" The American echoes: "Why, sure, it's terrific!" (Skrebnev 1994: 114-5)

Можно привести знаменитое высказывание А. Линкольна:

You can fool all the people some of the time, and some of the people all the time, but you can not fool all the people all of the time. (Lincoln)

Поскольку это изречение является хорошо известным, то оно интенсивно взаимодействует с потенциальным адресатом, который находится в диалогическом отношении с адресантом. Воздействие на адресата осуществляется за счет риторического совершенства: "you" вовлекает потенциального адресата в диалог и устанавливает с ним непосредственный контакт. Риторическому эффекту также способствует целый комплекс стилистических приемов: повтор, структурный параллелизм, градация, выбор глагола "fool", имеющий коннотативные оттенки, а также отрицательная конструкция "can not fool".

Убеждающий эффект имеют такие вывески-объявления, которые можно встретить на дорогах США:

Hungry? Eat your foreign car!;

Can your wife afford your funeral?

В первом случае имеет место метафорический призыв покупать автомобили отечественного производства и будешь сытым. Во втором случае искусно построенный риторический вопрос призывает не превышать скорость на дорогах, ибо жена водителя не выдержит гибель своего мужа.

Эмоционально-риторические структуры могут привести не только к убеждению и воздействию, но и к действию. Вот что пишет по этому поводу Д. Горский: "Созданное художником произведение искусства... обобщается огромной массой адресатов в том смысле, что они начинают на время воспринимать изображенное в произведении как жизнь без прикрас, как подлинную реальность. Происходит экстраполяция сотворенного художником уникального и порой частично вымышленного повествования на множество реальных жизненных ситуаций, которые в сознании различных адресатов предстают сходные, но, вообще говоря, не полностью идентичные. Читатели и зрители верят художественной информации в различной степени, но вместе с тем отдают себе отчет в том, что это художественное произведение, которое не есть сама жизнь. Забвение этого под влиянием сильных эмоций иногда приводит к парадоксальным и даже трагическим последствиям. Французский теоретик искусства И. Тэн сообщает такой факт. Американский солдат, присутствовавший на спектакле "Отелло", выстрелил в Отелло, душившего Дездемону. При этом он воскликнул: "Пусть же не говорят, что на моих глазах злой негр душит белую женщину". (Горский 1985: 200)

Как было указано выше, диалогика текста (ДТ) образует сложную систему, которая является непременным условием понимания текстов, находящихся в отношении зависимости друг от друга.

По мнению Н. Жинкина, в "тексте не только содержится то, что сказано в данный момент, но и должно учитываться то, что было сказано раньше, и предполагается то, о чем следует сказать в дальнейшем. Это и есть операция УПК (универсальный предметный код), которая не применима к отдельно взятому предложению, а ведет к раскрытию текста вперед и назад до бесконечности" (Жинкин 1982: 94).

Фактически о диалогике текста говорит Г. Колшанский: "Коммуникация есть динамическая цепь общения, теоретически бесконечный процесс, и в этом смысле любая фраза в конкретной ситуации предполагает наличие предшествующих высказываний (Колшанский 1984: 76). И далее: "В таком же смысле, в каком каждый текст является результатом всех предшествующих актов коммуникации, а шире - всей речевой деятельности коммуникантов, в таком же смысле он является и звеном будущей цепи коммуникативных актов, так сказать возможных посттекстов (там же: 114).

Правила диалогического речевого поведения для адресанта и для адресата можно сравнить как две противоположные программы, которые противостоят друг другу как целое, а не по отдельным операциям. Ни одна отдельная операция в программе для адресата не отвечает какой-либо отдельной операции в программе для адресанта. Но обе программы в целом построены так, что программа адресата определяет программу адресанта. Таким образом, реализуется правило - действия адресата предопределяют действия адресанта. (Рождественский 1979: 35)

Не случайно, на выбор и аранжировку языковых средств влияет социальный статус адресата. Достаточно сравнить, например, язык и стиль "интеллектуальной" "Нью-Йорк Таймс" с характерной для нее четкой ориентацией на литературную норму и потакающую вкусам обывателей бульварную "Дейли Ньюс", установка которой на определенный социальный тип адресата находит свое выражение в более широком использовании стилистически сниженной и некодифицированной (сленговой) лексики. Ниже приводятся для сопоставления два отрывка - первый из "Нью-Йорк Таймс", второй - из "Дейли Ньюс":

(1)Although there has not been a real election here since 1873, an estimated 250.000 Washington residents will turn out tomorrow for voting practice. While the rest of the country casts electoral ballots, Capital citizens will vote unofficially on two proposals.

(2)The main problem, as we figure it, will be enforcement. Plenty of people will be trying to chip holes in the non-parking rule for their own benefit. We imagine more than one motorist will try to slip something to the nearest cop. (Швейцер).

Первый отрывок строго ориентирован на литературную норму. Во втором, выражения "to chip holes", "to slip something to the cop" (дать что-либо в лапу полицейскому) относятся к сленгу, а "figure it" входит в разговорную речь.

В отличие от элементарного диалога, можно выделить три сложных типа диалогики текста:

1. Диалогика с имплицитно представленным предшествующим текстом.

2. Диалогика с эксплицитно представленным предшествующим текстом.

3. Диалогика с потенциальным адресатом, который адекватно понимая предшествующий текст, интерпретирует его и создает свой собственный текст в чем-то аналогичный, но не тождественный по форме и содержанию чужому тексту (Мурзин 1991: 28). В результате смыслы вступают в отношение эквивалентности.

3. 2. Интертекстуальность как одно из условий диалогики текста.

Лингвистика, воспринимающая текст в замкнутом пространстве, не соотнесенном с другими текстами, препятствовала исследованиям в области диалогики текста с ее интертекстуальной коммуникацией. Очевидным стал тот факт, что попытка получить информацию из одного текста может изменить смысл текста, так как он выпадает из диалогического общения и создается его искусственная изоляция (она возможна лишь для каких-то исследовательских целей).

Неудивительно, что исследования в области интертекстуальной коммуникации, по мнению некоторых лингвистов, находятся в инфантильном состоянии (Hatim et al 1993: XI).

Интертекстуальность помогает воспринимать текст с точки зрения его зависимости от других релевантных текстов, так как мы в различной степени обладаем множеством ассоциаций, которые возникают из нашего предшествующего опыта и знаний, то есть нельзя не учитывать тезаурусно-концептуальную систему знаний коммуникантов, обладающих разными мнениями и знаниями об окружающей действительности.

Авторы упомянутой работы утверждают, что Дж. Кристева была первой, которая использовала концепцию существования предшествующих дискурсов (текстов) как предусловие для акта обозначения того или иного фрагмента, почти независимо от семантического содержания данного текста (ibid. : 121).

Работа Дж. Кристевой была опубликована в 1969 году (Kristeva 1969: 146), а упомянутая идея в принципиально новом толковании была выдвинута М. Бахтиным в своих заметках в 1959-61 гг. Но, к сожалению, они были впервые опубликованы под заглавием "Проблема текста" в "Вопросах литературы" (1976: 10), а затем в "Эстетике словесного творчества", где он писал, что нет ни первого, ни последнего слова и нет конца диалогическому контексту; текст живет, соприкасаясь с другим текстом. (Бахтин 1979: 364)

Некоторые лингвисты слишком узко трактуют понятие интертекстуальности под влиянием структурализма и редуцируют его до обезличенной монологизированной сущности (Todorov 1984: 90). В нашем понимании любой текст изначально диалогизирован и активно взаимодействует с другими текстами.

Следует отметить, что интертекстуальность может быть активной и пассивной. Интерпретация кажущейся простой ссылки требует больше, чем знание лишь семантического содержания. Необходимо знание массы текстов, которые составляют определенную концептуальную систему знаний в пределах той или иной культуры.

Интертекстуальная связь является сильной в том смысле, что она активизирует знание и концептуальные системы знаний, которые находятся непосредственно за пределами текста. Интертекстуальные функции не всегда однако активны. Существуют пассивные формы интертекстуальности, которые равносильны не более чем основному требованию - внутренней когерентности текста.

Иногда незначительные модификации при переводе могут "похоронить" риторический "эффект". Во время телевизионных лицом- к- лицу дебатов (Американская президентская избирательная кампания 1988 года), один из кандидатов набирал очки по сравнению со своим оппонентом с помощью следующего проницательного опровержения: "I knew John Kennedy. John Kennedy was a friend of mine. Senator, you are no John Kennedy".

Любой перевод, который бы замещал многократно повторенное имя прономинальной референцией или вариацией типа "бывший президент", "Мистер Кеннеди" и т. д. , потерял бы риторический эффект.

Интертекстуальность может принимать форму имитации, плагиата, пародии, цитирования, опровержения или трансформации текстов. По словам Кристевой, каждый текст конструируется как мозаика цитирования; каждый текст - это абсорбция и трансформация других текстов (ibid. : 146).

Неправильно было бы рассматривать интертекстуальность как механический процесс. Текст - это не только лишь включение каких-то "кусочков", отбираемых из других текстов. Не следует также понимать интертекстуальность как простое включение окказиональной референции в другой текст. Скорее они привносятся в текст по какой-то причине. Мотивированная природа этого интертекстуального отношения можно объяснить с точки зрения таких понятий как текстуальная функция, или коммуникативная цель, то есть автор реагирующего текста не только лишь цитирует, скажем Шекспира. Он использует шекспировское высказывание для своих целей. В этом процессе высказывание стремится приобрести новые ценности. Нижеприведенный текст - типичный пример обращения журналиста к Шекспиру:

Sir Terence Beckett, who as Director of the Confederation of British Industry might be expected to know, has called our precious stone set in the silver sea "shabby and expensive". (Mortimer)

Здесь ссылка делается не только с целью упоминания авторитетного источника. Сам процесс не совсем простой. Цитата: 'precious stone set in the silver sea' перешла из одной обозначенной системы в другую. В Ричарде II это означает (коннотирует) патриотические ценности. В тексте Мортимера, однако, это высказывание приобретает иронический оттенок по отношению к фрагменту 'those who might be expected to know'. Он таким образом входит в новую совокупность взаимоотношений, включающих такие оппозиции как 'expensive' (not good value for money) против 'precious' (good value) и 'shabby' (run down) против 'stone set in the silver sea' (brilliant).

Данный пример показывает, что творчество связано с изменением смысла и он актуализируется , встретившись с другим смыслом, чтобы раскрыть новые моменты своего потенциала. Таким образом, актуальный смысл принадлежит не одному смыслу, а двум встретившимся смыслам, что позволяет говорить нам о смысловом диалогическом "эффекте" Бахтина.

Интертекстуальный процесс цитирования не просто вопрос ассоциации идей, что-то субъективное и произвольное. Наоборот, это обозначающая система, которая оперирует на уровне коннотаций. Она требует для этого специальных знаний для того, чтобы быть эффективным как средство обозначения. Каждое вторжение цитации в текст является кульминацией процесса, в которой знак "путешествует" из одного текста - источника к другому " месту назначения". Пространство, которое пересекает от текста к тексту знак, можно назвать интертекстуальным пространством (Hatim et al 1993: 128); в нашей интерпретации - это интертекстуально-диалогическое пространство. Источник цитации претерпевает трансформации, чтобы приспособить цитацию к новому окружению, воздействовать на нее. Весь процесс можно рассматривать как переключение одного сообщения в другое.

Удобным методологическим приемом для анализа интертекстуальности, считает Б. Хатим, может быть иерархия в следующей последовательности: слово, фраза, высказывание, и, наконец, уровень текста, дискурса и жанра (ibid. : 132).

Типология интертекстуальности, определяемая как отношение, которое текст поддерживает с предшествующими текстами (претекстами), инспирирует его, делает его возможным, была представлена в "Энциклопедическом Словаре Семиотики" (Sebeok (ed)1986: 829). По мнению авторов, интертексты принадлежат к одной из следующих категорий:

1) ссылка (сноска), когда раскрываются источники, указывающие название, главу и т. д. ;

2) клише, стереотипное выражение, которое стало незначимым из-за чрезмерного использования;

3) литературная аллюзия, цитация или ссылка на выдающуюся работу;

4) самоцитирование;

5) конвенциальность, идея, которая стала размытым источником из-за частого употребления;

6) пословицы, изречения, которые находятся в социальной памяти;

7) размышления, или вербализация герменевтического опыта выявления различных "эффектов" текста.

Эти категории не дают, однако, полной картины. Они концентрируются на дискретных элементах в интертекстуальном процессе, вместо самого коммуникативно-диалогического процесса.

Дж. Лемке решает проблему интертекстуальной типологии на базе дополнительной совокупности критериев. (Lemke 1985: 132)

Отношения, которые сообщество устанавливает между одной группы текстов и другой, могут быть описаны разными способами:

1) они могут быть родовыми (с точки зрения жанровой принадлежности как основной критерий);

2) они могут быть тематическими или топикальными;

3) они могут быть структурными, проявляющими сходство формы, например, слова, образованные по способу языковой контаминации, такие как "stagflation" (stagnation+inflation).

4) наконец, они могут быть функциональными, покрывая сходство, с точки зрения целей. Например, способы выражения "I'm sorry".

Существуют элементы текста, которые приводят в движение процесс интертекстуального поиска и сам акт коммуникативного процесса. Важным свойством этих сигналов является то, что они являются заметными элементами текста. Они не составляют интертекстуальную ссылку как таковую, но являются важными индикаторами.

Идентифицируя интертекстуальный сигнал, адресат определяет различные "маршруты", через которые данный сигнал соединяется с его претекстом, или так как эти маршруты - двухвекторные системы, то данный претекст соединяется со своим сигналом. Претексты - это источники, из которых берутся интертекстуальные сигналы, и с помощью ккоторых они инспирируются. Можно идентифицировать ряд типов претекста, или конфигураций. Одна включает элементы языковой системы: слово, фраза, последовательность высказываний. Вторая - включает единицы коммуникативной системы: текст, дискурс, жанр. Комбинация этих конфигураций образует интертекстуальное пространство.

Таким образом, интенсивно дискутируемая концепция интертекстуальности, которая часто приравнивается к простой аллюзии по отношению к другим текстам, сейчас видится как необходимое условие всех текстов. Путешествуя от "текста-источника" к "тексту-хозяину", интертекстуальный знак претерпевает существенную модификацию смыслового обозначения. (Hatim et al 1993: 133)

Создавая новый текст в процессе коммуникации, и используя в той или иной степени предшествующие тексты, находящиеся в одном смысловом поле, автор неизбежно испытывает давление читателя и стремится учитывать его тезаурус и коммуникативный портрет, а также его социальные переменные. В любом случае создатель текста согласовывает свой приоритет с определенным типом читательского ответа и его понимания (читательскоцентрический подход). В результате, явно или неявно, возникает "конфликт" интересов или приоритетов, ибо параллельно тексту возникают интересы и мотивации читателя.

Подводя итоги, можно сказать, что теория интертекстуальности развивается по двум направлениям. С одной стороны, она подчеркивает значимость предшествующего текста, поддерживая идею о том, что литературный текст, например, не следует считать автономной сущностью, а следует рассматривать как зависимый интертекстуальный конструкт. С другой стороны, фокусируя наше внимание на коммуникативном намерении как предусловии для понимания, интертекстуальность, видимо, указывает на то, что статус предшествующего текста можно наблюдать с точки зрения его вклада в сообщение, которое эволюционирует в процессе развертывания текста.

Считая интертекстуальность одним из условий диалогики текста, в своем исследовании мы рассматриваем этот процесс более объемно - как совокупность семантически неповторимых текстов, находящихся в одной бесконечной сфере деятельности, или в одном смысловом поле (например, поле борьбы научных идей и направлений). (Зотов 1999: 188-9)

Выделение у текста свойств обособленности создает искусственную ситуацию изоляции текстов, находящихся в одном смысловом поле. Ни один текст вообще не может быть отнесен на счет одного коммуниканта. Текст "...продукт взаимодействия говорящих и шире - продукт всей той сложной социальной ситуации, в которой высказывание возникло..." (Волошинов 1927: 118). В результате сцепления готового и реагирующего текстов образуется конвергентный эффект диалогики текста. Такая встречаемость порождает бесконечную смысловую "валентность" текстов и взаимосвязь всех смыслов, бесконечность вопросов и ответов.

Можно говорить о конвергентном диалогизме нашего мышления о теориях, людях (человек как личность может оцениваться по совокупности речей).

Диалогические отношения в диалогике текста не всегда совпадают с репликами реального диалога (беседа, спор, научная дискуссия, теледебаты и т. п. ) - они разнообразнее и сложнее. Два текста, отдаленные друг от друга во времени и в пространстве, при смысловом сопоставлении обнаруживают диалогические отношения, если между ними есть какая-либо смысловая конвергенция.

В диалогике текста нельзя не учитывать фактор времени, так как даже тождественные утверждения не тождественны, если они высказаны в существенно разные моменты времени (Винер 1958: 159). Работы великих ученых, писателей живут в большом времени (great time), то есть носят вневременной характер (Бахтин 1979: 331). Их смысловой состав продолжает расти и обогащаться, так как огромные потенциальные смыслы не могли быть раскрыты во всей полноте в разное время. Нельзя не учитывать тезаурусно-концептуальную систему знаний коммуникантов, так как у них разные мнения и знания об окружающей действительности.

Рассмотрим несколько примеров диалогического взаимодействия текстов с задержанной обратной связью, то есть когда тексты разделены во времени, но происходит взаимодействие реальных речевых субъектов посредством готового и реагирующего текстов.

Смысловая диалогическая конвергенция текста может осуществляться с помощью:

1. "Вторжения" одного текста в другой посредством цитирования:

We frequently find it popular discussing slogans like 'Preserve the tongue that Shakespeare spoke' - this particular one coming from a newspaper article a few years ago (Crystal).

В данном примере имеет место эффект взаимодействия текста в тексте.

2. Оценки с различными смысловыми оттенками. Данный способ сцепления текстов может сопровождаться обобщающей, конкретизирующей оценками (все последующие примеры взяты из книги "Shakespeare in Perspective", vol. II. L. , 1985):

There is the contrast between Othello's love for desdemona which is passionate, romantic, devoted love.., which turns to its opposite: jealousy and murderous passion; It ("Othello") contains Iago, the most theatrically attractive villain; ...and with brilliant, unswerving and often cruel wit she works him, woos him, wins him and finally seduces him; ...But of course winning the tournament and the hand of Princess. More than that, he wins her heart as well; Titus is heavy with rhetoric, whilst "The Winter's Tale" springs with spontaneous speech (Crystal).

С помощью стилистических приемов (градации, зевгмы и метафор) происходит интенсификация диалогических оценочных отношений между Шекспиром и авторами статей о его пьесах.

3. Полемики:

J. Dryden called Shakespeare's play (Troilus and Cressida) 'a heap of rubbish'. B. Shaw produced this rather back-handed compliment: Shakespeare made exactly one attempt in 'Troilus and Cressida' to hold the mirror up to nature and he probably nearly ruined himself by it... On the other hand , Goethe enigmatically confided that anyone who wanted to know Shakespeare's 'unfettered spirit' had to read 'Troilus and Cressida'. A. Swinburne sums up these conflicting views: This wonderful play, one of the most admirable among all the works of Shakespeare's immeasurable and unfathomable intelligence as it must always hold its natural high place among the most admired will always in all probability be also, and so as naturally, the least beloved of all; The great critic Samuel Johnson was another who resisted this play. In fact, he says he found it so painful that he could hardly bear to read it. He thought that the death of Cordelia was contrary to the natural idea of justice. Another famous and very bitter resister was Tolstoy. He repeatedly attacked "King Lear". George Orwell suggested that one reason for this obsession could have been that Tolstoy was half conscious of his own resemblance to the king (Crystal).

Приведенные примеры свидетельствуют о прямо противоположных точках зрения филологов на пьесы В. Шекспира "Тройлус и Крессида" и "Король Лир". Первую пьесу Дж. Драйден считает "нагромождением хлама" (a heap of rubbish), а Б. Шоу дает оценку в форме двусмысленного комплимента: с одной стороны, Шекспир как в зеркале отражает природу, с другой - этим он разрушает самого себя. Гете загадочно замечает, что тот, кто хочет познать "свободный дух" (unfettered spirit), должен прочитать эту пьесу. А. Свинберн в пародоксальной манере обобщает все конфликтующие точки зрения: это удивительная пьеса, которая восхищает и будет вызывать непостижимое восхищение, и вполне естественно, будет меньше обожаема из всех его пьес.