Дикари, их быт и нравы

IX. Голь на выдумки хитра

Туземцы с Филиппинских островов, стреляющие рыбу из своих луков.

Дикари — на редкость выносливые люди. Не теряя сил и бодрости, они могут целыми неделями оставаться без питья и еды. Бушмены Южной Африки голодают часто по 10 дней кряду. Одному путешественнику пришлось видеть, как в иссушенной пустыне Калагари они высасывают воду из ила с помощью страусовых перьев. Дикий австралиец живет по целым месяцам в такой местности, где европеец быстро погиб бы от неудовлетворенной жажды. В сезон ливней некоторые туземцы дикой Бразилии остаются дни за днями без всякой пищи. Они пьют тогда для подкрепления только разведенную в воде глину. А вот что рассказывают нам про диких сынов Сахары:

«Во время путешествия в пустыне бедуины питаются ежедневно двумя глотками воды и таким же количеством жареной муки в молоке. Европеец съедает столько, сколько шесть бедуинов вместе». Недаром же бедуин поет в одной своей песенке: «Если голод будет меня преследовать, я не буду его слушать. Я его позабуду, я его умерщвлю».

Конечно, не нужно понимать эту песенку дословно. Как бы ни был вынослив дикарь, а без еды, конечно, и ему не прожить. Голодный желудок заставляет самого беспечного и ленивого дикаря подумать о добыче пищи и взяться за дневные труды.

В блюдах дикарь очень неразборчив и отправляет в свой желудок все, что под руку попадает: корни и плоды, всякую дичину, насекомых, падаль и даже жирную глину.

У австралийцев одно из любимых блюд составляют белые, в ¹/₂ метра длиною, черви, которые водятся в коре деревьев; он глотает их с неменьшей жадностью, чем итальянец свои макароны. Встречаемые здесь во множестве муравьи пожираются живыми, равно как и лягушки.

Негры племени бонго едят все — вплоть до жирных земляных скорпионов, отвратительных паразитов-червяков из желудка рогатого скота и гниющих остатков львиного пира. А если бы вам пришлось принять участие в пиршестве сибирских остяков, то вам предложили бы отведать содержимое желудка оленя и неочищенные кишки белок…

Однако, несмотря на такую неразборчивость в пище, — она в большинстве случаев не так уж легко достается дикарю. Правда, есть такие края, где перед дикарем постоянно накрыт стол, и ему достаточно встряхнуть дерево, отягощенное плодами, или вытащить какой-либо из растущих здесь в изобилии корней, чтобы обеспечить себе обед. «Леса по реке Амазонке, — рассказывает один писатель, — напоминают плодовый сад, не имеющий владельца. Там зреют, подобные миндалю, семена бразильского каштана, какао, ананас и авагате; так же значительно число плодов, похожих на наши ягоды, сливы и вишни, а пальма морини или мирите доставляет туземцу вино и ежедневное пропитание». А на острове Цераме, по рассказам путешественников, дикарь, срубив одно саговое дерево, обеспечивает себя запасом пищи на целый год.

Но такое изобилие окружает дикаря только в сказочных по своему плодородию тропических странах. В остальных же краях ему приходится пускать в дело всю свою хитрость и ловкость, изощрять всю свою изобретательность для того, чтобы не остаться с пустым желудком.

И нужно отдать диким людям справедливость: там, где белый погиб бы от голода и жажды, они сумеют всегда отыскать все необходимое для поддержания жизни. Вековой опыт и постоянное, с малых лет, наблюдение природы открыли ему кругом неистощимые запасы всякого провианта. Не хуже, чем добрая хозяйка свою кладовую, знает он природу, среди которой он живет, знает, где она что припасла, и с одного взгляда умеет открыть ее тайные хранилища полезных для человека вещей. Так, к изумлению пришлых белых людей, австралиец словно каким-то чутьем определял, где под сухим песком протекает вода, и открывал ее затем на глубине 3–4 метров. Не у животных ли научился дикарь такому искусству? — задает себе европеец вопрос, глядя на подобные подвиги дикаря.

А у тварей, оживляющих его родные края, наблюдательный дикарь и впрямь многому успел научиться. Один старинный путешественник рассказывает, что готтентоты в Южной Африке ищут только тех клубней и корней, которые служат пищей павианам и другим тамошним животным. Так, быть может, дикарь научился пользоваться и лечебными растениями, следуя примеру своих четвероногих товарищей по лесной и степной жизни. И в своих уловкам и приемах на охоте он иной раз тоже близко напоминает их.

В Австралии, случается, туземец, вышедший на свой охотничий промысел, ложится где-нибудь на скале на спину с куском рыбы в руках и притворяется крепко спящим, пока какой-нибудь ястреб или ворона не бросится на приманку. Этого только и ждет охотник, чтобы схватить неосторожную птицу и тут же растерзать ее.

А вот как охотится огнеземелец за чайками. Темной ночью он неслышно подкрадывается к стаям спящих по выступам прибрежных скал птиц. Крепко схватив ближайшую чайку, он так проворно раздробляет ей зубами голову, что она не успевает и крика испустить или крыльями взмахнуть. Иной раз огнеземельцу удается передушить таким образом всю мирно спящую стаю.

Все это— замашки, словно перенятые у хитрой лисы-патрикеевны или у коварного хорька.

Но не нужно думать, что дикарь только и умеет, что рядиться в чужие перья, перенимая у животных их доблести. В поисках пропитания он придумал множество таких хитроумных способов обеспечивать себе верную добычу, до которых далеко его четвероногим товарищам по лесной и степной жизни, при всей их испытанной ловкости.

Ботокуд, спрятавшись за деревом, умеет искусным подражанием крикам птиц и зверей заманить их в засаду. Он умеет завлечь и аллигатора, заставляя тереться друг о друга шероховатые яйца, снесенные этим животным и лежащие под листьями на берегу реки.

Завидя где-нибудь вблизи диких уток, австралиец подплывает к ним, держась под водой и дыша через тростник, или прикрывая свою голову водяными растениями, пока не заберется в самую середину не чующей никакой опасности стаи; без всякого шума он утаскивает тогда под воду одну за другой птицу и засовывает себе за пояс.

А когда в летнюю пору австралиец хочет добыть себе меду, он ловит дикую пчелу и, приклеив к ней маленькое белое перо, выпускает насекомое на свободу. Тогда ему нетрудно следовать за полетом пчелы до самого улья.

При охоте за страусами бушмены Южной Африки надевают на себя шкуру убитого раньше страуса и так искусно подражают всей его повадке, что могут совсем близко подойти к стаду этих, известных своей необычайной осторожностью, птиц.

Так и индейские охотники племени Собачьи Ребра, наряженные в шкуру оленя, заходили в самую середину стада оленей, принимавших хитрого и ловкого охотника за своего собрата, и убивали самые отборные экземпляры.

Но еще больше, чем своей сноровкой, дикари могут похвалиться разными приспособлениями и снарядами, которые они придумали, чтобы обеспечивать себе лучшие успехи в промыслах.

Вот как хитро ловят чукчи Сибири волков: заострив с обеих сторон толстый китовый ус, сгибают его в колечко и, связав сухожилием, обливают водой. Когда вода замерзнет, сухожилие разрезают, колечки обмазывают жиром, и их во множестве разбрасывают по тундре. Волк, нашедши такое кольцо, с жадностью глотает его, не чая погибели, которую принесет ему кольцо, оттаявши в желудке и разогнувшись.

Маленькие карлики внутренней Африки ловят громадных слонов, вырывая ямы и очень искусно прикрывая их гибкими палочками и зеленью. Они строят шалаш, крыша которого держится лишь на одной лиане, рассыпают под ним орехи или сладкие бананы для привлечения шимпанзе и других обезьян; при малейшем движении привлеченного такой приманкой животного шалаш падает и накрывает его.

Дикие звероловы других стран ставят ловушки, которые прихлопывают наступившее на них животное, или затягивают вокруг него петлю, или прищемляют его лапу, или еще бросают в него смертоносную стрелу.

Многовековый опыт научил дикарей пользоваться в своей промысловой жизни и всяким оружием. Ладят дикие охотники свое оружие совсем не так, как мы привыкли видеть.

Мастера каменного царства и их изделия.

1. Отбивной кремневый кинжал калифорнских индейцев (тупой конец его обернут шкурой, что заменяет рукоятку).

2. Наконечник копья из обсидиана с островов Тихого океана.

В. Наконечник копья огнеземельцев.

4. Полированный каменный топор огнеземельцев, всаженный в деревянную рукоятку.

5. Полированный топор алеутов, вложенный в расколотый сук и прикрепленный ремнями.

6. Топор из голыша бразильских индейцев, защемленный в перегнутой ветке.

7. Топор из Новой Каледонии, пробуравленный и прикрепленный к рукоятке витыми веревками.

8. Топор из Новой Гвинеи, привязанный к суку волокнами.

Большинство из них совсем еще не знакомы с кузнечным искусством, — они не знают ни плавильни, ни наковальни. Все свое оружие они выделывают, главным образом, из камня, которому они отбиванием и оттачиванием придают режущую и колющую форму. Затем они привязывают, насаживают или наклеивают такие обработанные камни к древкам, и топор, нож, копье, стрела — готовы.

Орудия, занятые дикарем у природы.

Зоркий глаз дикаря открывает кругом в природе также целые склады предметов, которые могут служить ему готовым оружием. На островах Полинезии туземцы из больших раковин с режущими краями делали себе топоры, острую зубчатую раковину употребляли в качестве рубанка, зубы акулы пускали в дело там, где нужен был бурав или резец, а кожу ее превращали в наждак.

В лесах Бразилии путешественники видели в руках дикарей челюсть одной водящейся там хищной рыбы, усаженную 14 острыми треугольными зубами: этот естественный инструмент служил им и пилкой, и ножницами для стрижки. Далее, их рабочий инвентарь составляли зубы грызуна, употребляемые в качестве скребка, когти броненосца, применяемые при разрыхлении почвы, раковины, служащие ножами и рубанками для раскалывания орехов и стругания дерева.

Бразильский дикарь, полирующий свой лук с помощью скребка из верхней челюсти грызуна…

Австралийцы употребляют в виде удильного крючка коготь ястреба, а в северных странах эскимосов и камчадалов моржевые клыки, насаженные на палку, служат крючьями, соболевая кость — иглой, кость северного оленя, прикрепленная ремнями к кривым рукояткам — топором, а китовые ребра — остовом жилья.

Гарпун эскимосов с лесой и плавучим пузырем.

Дикий человек, только что начавший обзаводиться оружием и инструментами, не имеет их, конечно, в таком же разнообразии, как мы. Он довольствуется, по своей привычке, малым и употребляет один и тот же предмет для самых разнообразных целей. У австралийцев, например, есть деревянное оружие, сработанное в виде лотка, которое употребляется ими одновременно в качестве лопаты, корзины и блюда.

Но, если орудия дикаря сами несовершенны, зато он умеет мастерски владеть ими, вызывая удивление у наблюдающих его работу европейцев. Туземцы о-ва Мануа-Лоа в Южном океане строили себе прекрасные дома и, лодки, не ведая других орудий, кроме острых обломков кораллов, зубов акул, да еще раковин. Жители Новой Зеландии, отличавшиеся своим мастерством врезной работе, совершали ее с маленькими осколками яшмы в руках. А про эскимосов один ученый говорит: «Немногие швеи в нашей стране даже тончайшими иголками могли бы работать с такой тонкостью и точностью, как работают эскимоски шипами из птичьих костей».

Понятное дело, однако, что при подобных первобытных инструментах работа не кипит в руках дикаря. Один старинный путешественник по Южной Америке рассказывает по этому поводу: «Я спросил индейцев, сколько им нужно времени, чтобы срубить одно дерево их каменным топором? Они ответили, что употребляют две луны (т. е. два месяца) на то, что мы делаем в один час обыкновенным топором».

А старый русский путешественник по Сибири, Крашенников, свидетельствует, что камчадалам требовалось, чтобы изготовить деревянную ладью их каменным или костяным топором, три года, и не менее года, чтобы выдолбить большую чашу. Поэтому подобные изделия ценились у них очень высоко. «Большие лодки, — рассказывает Крашенников своим старым книжным языком, — большие чаши или корыта в такой у них. чести и удивлении бывали, как нечто сделанное из дорогого металла превысокою работою, и всякий острожек (селение) хвалился тем перед другим, как бы некоторою редкостью».

Просты и грубы орудия дикаря, — однако и их придумать было вовсе не легко, и за то он заслужил себе славу. Разве, в самом деле, не достоин имени великого изобретателя тот, кто узнал впервые, что для рубки нужен топор, или кто впервые изготовил лук с летучей стрелой?

Наряду с таким оружием, с незапамятных времен известным и европейцам, дикарь придумал другое, совсем незнакомое в наших странах. Австралиец может похвалиться своим, хоть и невзрачным на вид, бумерангом. Это — кусок изогнутого, на манер нашего серпа, твердого дерева. Брошенный умелой рукой, он летит, вертясь и с шумом рассекая воздух, и разбивает все, что попадается ему на пути. И, совершивши такой полет, он возвращается к ногам бросившего его охотника.

Австралиец, метающий бумеранг.

«Европеец, — рассказывает один путешественник, — просто глазам своим не верит, когда видит охоту с удивительным бумерангом. В течение доброй минуты вы видите перед собой оружие, как бы размышляющее и действующее по начертанному вперед плану».

У диких обитателей Бразильских лесов встречается другое, не менее интересное, оружие, заменяющее им наше ружье. Это духовая труба, длиною в 3–5 метров, из ствола стройной пальмы, которую дикарь целыми годами просушивал для этого над огнем своего очага. Дикарь заряжает трубу тонкой стрелой, обмотанной у одного конца волокнами хлопка, чтобы она плотно прилегала к дулу, а с другого — заостренной и вымазанной страшным, губительным ядом— кураре. Наметив себе добычу, охотник с силой выдувает смертоносную стрелу из своего первобытного ружья и бьет ею даже крупных животных.

Но, как и во всем, изобретательнее всех дикарей в изготовлении оружия оказались эскимосы. Их гарпун с лесой и плавучим пузырем представляет собой остроумнейший метательный снаряд, и европейцы отдали дань уважения изобретательности эскимоса, заимствовав у него это охотничье оружие: им пользуются теперь все китоловы.

Сумел дикий человек обратить на свою службу собранный кругом природой всякий сырой материал, понаделав себе из него оружия и снарядов, — сумел он сделать и другое великое дело, подчинив своей воле одно из могучих сил природы — огонь. Перед этой силой обращаются в бегство самые сильные хищники, — гроза всех других тварей, — а дикарь сумел голыми руками овладеть огнем и подчинить его своей воле. Кто же не назовет этого дела дикаря великим?

Много диких стран объездили европейские путешественники и в иных из них встречали людей в самом грубом состоянии, так что сравнивали их образ жизни со звериным. Но нигде им не удалось встретить таких дикарей, которым было бы неведомо пользование огнем.

Австралиец, добывающий огонь сверлением дерева.

Однако не везде дикари умеют добывать себе огонь. Русский путешественник, Миклуха-Маклай, долго живший среди туземцев Новой Гвинеи, рассказывает, что они поддерживают постоянный огонь в своем жилье, не умея возжигать новый. Когда такой дикарь захочет состряпать себе обед или обогреться, он раздувает тлеющее на очаге полено, набрасывает поверх него сухих листьев и хвороста и так разжигает огонь. Если ему случится отлучиться из дому надолго, он не забудет запастись куском тлеющего дерева, который бережно хранит в пути. В иных местах, на опушках леса и вблизи рек, он устраивает даже настоящие «склады огня»: там лежат медленно тлеющие стволы деревьев, от которых туземцы, в случае надобности, занимают несколько горячих угольков.

Про такие же «склады огня» рассказывают нам путешественники, посещавшие лесные страны диких карликов, — народов внутренней Африки. Эти карлики пуще глаза берегут свои «склады огня» и ставят вблизи них сторожевые посты, которые должны охранять тлеющие деревья — эту главную драгоценность племени — от коварного врага.

Туземцы Мадагаскара, добывающие огонь при помощи сверлильного дриля.

Впрочем, дикарей, не умеющих добывать себе огонь, осталось теперь немного на земном шаре. Большинство диких народов знакомы уже с таинственным некогда для них искусством добывания огня. Просверливая или полируя с какой-нибудь целью кусок дерева, они много раз замечали, как оно при этой работе нагревается. И этот опыт после его неоднократного повторения научил их искусству добывания огня трением дерева о дерево и сверлением. Наши рисунки лучше длинного рассказа познакомят читателя с тем, что заменяет дикарю наши зажигательные спички.

Австралиец, добывающий огонь трением.

Научившись так вызывать, словно какой-нибудь сказочный волшебник, тепло и свет по своему желанию, дикарь нашел себе в огне важного помощника в хозяйстве. Его тепло служило дикарю не только для того, чтобы согревать его зазябшее тело: благодаря огню, его пища стала более удобоваримою, и его стол обогатился новой питательной пищей, так как только теперь он мог превратить твердые зерна злаков в разваренную кашу.

Конечно, на первых порах дикарь не создал поваренного искусства во всей его тонкости. Мы уже знаем, что дикари мало заботятся об изысканности своего стола и не брезгуют сырой дичиной. А вот как австралиец приготовляет себе жаркое, когда ему захочется поесть чего-нибудь горячего: если на обед ему досталась птица, он выдергивает у нее самые большие перья, затем разрезает ее, вынимает внутренности, выворачивает внутреннюю сторону наружу, так что перья оказываются внутри, и без дальнейшей очистки бросает изуродованную птицу на раскаленные угли. Когда она местами пригорела, ее считают готовой и снимают с огня. Сомнительно, чтобы так приготовленное блюдо показалось съедобным кому-нибудь из нас.

Впрочем, далеко не все дикари такие плохие повара. Иные из них без кухонной печи и посуды умеют приготовлять превосходные обеды. Такими обедами неоднократно угощали полинезийцы заезжих европейских гостей.

Приготовляя свою еду, они клали в яму, вырытую в земле, горячие камни, сверх которых настилали слой листьев. В эту «духовую» помещали затем то, что предназначалось к обеденному столу (обыкновенно то были плоды хлебного дерева) и прикрывали все опять листьями и новым слоем камней. Наконец, «духовая» засыпалась листьями и землей. Нужно было всего полчаса для того, чтобы плоды оказались выпеченными на славу. Их вынимали тогда из «духовой» и разрезали на ломти, напоминавшие вкусом превосходнейшие сладкие булочки. Подобным же образом изготовляются в Полинезии служащие там убойным скотом собаки. У многих путешественников мы находим описание приготовления этого блюда, при чем все они утверждают, что оно выходит несравненно вкуснее нашего жаркого.

Другие дикари, не располагающие еще печным горшком или другой какой-нибудь ходовой у нас кухонной посудой, все же умудряются самым правильным образом варить себе пищу. Они пользуются, для этого полым стволом тростника да еще скорлупой какого-нибудь большого плода, вроде тыквы или кокосового ореха, наливая их водой и опуская затем туда раскаленные камни, заставляющие кипеть воду.

Резной сосуд из кокосового ореха и кубок из ствола бамбука с островов Тихого океана.

Так поступают туземцы обеих противоположных оконечностей Америки— Огненной земли и полуострова Аляски. Этот первобытный способ варки пищи сохранился еще и в некоторых глухих местах Европы: к нему прибегают по старой памяти горцы Сербии и Албании.

Не нужно, однако, думать, что всем дикарям недоступна обычная у нас варка пищи в глиняных горшках. Конечно, бродячий дикарь, который, в поисках добычи, постоянно меняет свои стойбища, не может пользоваться ломкой глиняной посудой. Поэтому у таких дикарей и гончарное искусство не может развиться. Бушмены в Южной Африке, дикие австралийцы, некоторые туземцы Бразилии пользуются по мере надобности той посудой, которую они находят готовой в обширных складах природы. В их руках вместо наших чугунов, горшков и ковшей можно видеть скорлупы кокосовых орехов и тыкв, стволы тростниковых растений, страусовые яйца, раковины, щиты черепах.

Но, однако, кроме таких, полученных в дар от природы, сосудов бродячие дикари научились изготовлять и искусственные: они плетут их из травы и ветвей. В своих густо сплетенных из травы корзинах австралийцы могут сохранять воду, а некоторые индейские племена сплетали из корней такие плотные и прочные сосуды, что могли даже кипятить в них воду.

Такие, не пропускающие жидкость сосуды, умеют выплетать и иные дикари Африки.

От подобной посуды бродячего дикаря и ведет свое происхождение весь горшечный род. Там, где дикари достигли некоторой оседлости, их женщины, занятые стряпней, стали конопатить и обмазывать глиной прежнюю посуду, чтобы жидкость лучше держалась в них. Плетенка, или кокосовый орех, понемногу обгорала на огне и осыпалась, в руках дикарки оставался тогда глиняный горшок, и дикарка, конечно, не могла оставаться слепой к такому постоянно повторяющемуся на ее глазах «чудесному» рождению глиняного горшка. Первая тайна гончарного искусства была теперь для нее открыта. Впредь она уже не случайно обмазывала старый сосуд глиной и ставила его на огонь, а с нарочитой целью получить глиняный горшок.

Сосуд индейцев из коры и изготовленный по нему глиняный горшок.

В Новой Каледонии можно и теперь видеть, как женщины берут кокосовый орех или тыкву, обмазывают глиной, оставляя сверху небольшое отверстие, и ставят затем сосуд на сильный огонь. Когда орех или тыква обуглятся, как следует, сосуд снимают с огня, вытряхивают из него угли, и горшок готов.

Другие дикари стали теперь более самостоятельными в горшечном производстве и лепят горшки прямо от руки. Но при этом многие из них делают свои горшки по образцам тех сосудов, которые служили им прежде формами. Так бразильские дикари придают своим горшкам вид тыкв и плетеных корзин, искусственно воспроизводя по их поверхности узоры плетения. То же можно видеть и у других дикарей.

Искусства и ремесла у кафров. Слева выделка горшков, направо кузнецы и дробильщики руды, в средине женщина, играющая на арфе.

Гончарный круг за редким исключением неизвестен еще диким народам. Но и без его помощи, благодаря верности их глаза и руки, дикари так мастерски выделывают горшки, что не уступят в своей работе нашим лучшим горшечникам. В этом искусстве особенно отличаются негры и индейцы, которые умеют превосходно глазировать свою посуду.

Как свои первые посуду и оружие, так и первое жилье находчивый дикарь отыскал себе готовым в природе.

Селение негров на Ниле (круглые хижины).

Бушмен устраивается на ночлег в расселинах скал, в пещерах, под нависшими камнями, в высохших руслах ручьев, в покинутой норе муравьеда. А не то он готовит себе ложе в самой гуще кустарников, ветви которых, нависая над ним, прекрасно оберегают его от ветра; поэтому эти дикари и получили от первых поселившихся в их стране голландцев имя «бушменов», что в переводе значит «люди из кустарников». А кафры, богатые скотом соседи бушменов, говорят про этих вечных скитальцев: «Они не имеют деревень. Где они убьют дичь, там и остановятся: поедят ее и опять бредут дальше. Они, как мухи, которые неизвестно откуда появляются и снова исчезают».

В тропических странах хорошее прибежище дикари находят в дуплах вековых исполинов растительного царства и в их густой листве. Места, откуда расходятся главные ветви, служат тут естественным полом, а густая листва не хуже крыши защищает приютившихся под ней дикарей и от жгучих лучей солнца, и от проливных дождей, и от свирепых ветров.

Пользуясь такими даровыми квартирами, дикари при случае умеют, однако, и сами построить себе кровлю.

Зимняя хижина камчадалов.

Самые непритязательные из них ограничиваются тем, что воткнут ряд наклоненных ветвей да набросают поверх них листьев, мху, валежника или еще коры.

Другие ставят эти ветви кругом и сближают их верхушки вместе, так что получается шалаш.

Холод заставляет дикаря подумать о более теплом жилище, и там, где нет пещер, он, быть может, по примеру животных, врывает свое жилище в землю. Некоторые австралийцы вырывают яму, в которой могут поместиться двое, и над ней ставят наклоненные заслоны, как мы это делаем при постройке карточных домиков. А дикари холодных северных стран строят себе на зиму теплые землянки.

Из этих начатков строительное искусство развилось у дикарей дальше. Кочевые племена научились строить себе просторные, удобные и легко переносимые палатки; а народности, достигшие некоторой оседлости, стали возводить хижины, — раньше круглые, как улей, плетеные и соломенные, а затем и четырехугольные бревенчатые.

Жилища кочевников трех частей света.

1. Кибитка среднеазиатского степняка.

2. Африканские готтентоты за постройкой жилища (имеет вид полушария; покрышка из цыновок).

3. Зимняя юрта лопаря на русском севере (крыта шкурами оленя).

Во многих странах дикари ради безопасности стали строить свои жилища в выси на крепких деревьях или же на сваях; из этой же потребности возникли у них и надводные поселки. Вот как описывает подобный поселок на Новой Гвинее один путешественник:

«Неровные сваи, глубоко вколоченные в илистое ложе бухт, поддерживают помосты из переплетающихся лиан и бревнышек, более или менее сглаженных с помощью каменных орудий. В центре такого убежища, на слое глины, находится очаг. Помост выступает вокруг дома небольшой площадкой, на которой играют дети и располагаются в часы досуга рыболовы. От одного дома к другому перекинуты жерди, и туземцы ловко перебираются по ним, как обезьяны, обхватывая дерево голой ступней».

Свайные постройки на Новой Гвинее.

Иные дикари достигают значительных успехов в строительном искусстве и строят прекрасные и на наш взгляд дома.

В Микронезии кладется особенно много труда и забот на постройку общественных домов, где устраивают всякие собрания и принимают гостей. Их строители считаются даже священными лицами. Дома эти возводятся на каменном фундаменте или на остове из балок; снаружи их раскрашивают и выкладывают раковинами, внутри же стены покрываются красной охрой, а пол гладко выстругивается и полируется растительным соком.

Негритянская деревня в области Конго (четырехугольные хижины).

Шалаши австралийцев.

Не меньшее удивление вызывали у европейцев большие дома полинезийцев; их стропила и доски были вырублены и выглажены раковинными топорами; все отверстия в них были сделаны буравами из зубов акулы, а скреплены они были вместо гвоздей одними веревками[8].

Но из всех дикарей больше всего изумления и восхищения вызывали у европейцев эскимосы с их домами, достроенными из утоптанных плит снега. Знаменитый исследователь полярных стран, Джон Франклин, говорит про эти постройки:

«Снеговая хижина— одно из прекраснейших творений, когда-либо созданных человеческой рукой. Никакой белый мрамор не сравнится по красоте с чистыми, просвечивающими снежными плитами. Созерцание подобной хижины и величавого древнегреческого храма оставляет одно и то же впечатление: оба они — чудо человеческого искусства, и каждый из них неподражаем в своем роде».

Жилище дикаря не богато мебелью. Иные из них совсем ее не знают: голая земля служит им и кроватью, и стулом, и столом. Обитатели тропической Америки, чтобы предохранить себя во время сна от укусов ядовитых насекомых и змей, придумали привешивать между двух деревьев или колов висячую сетку. Европейцы заимствовали у дикарей эту удобную лежанку, которую дикари называли «гамаком».

Бразильский индеец в своем «гамаке» под навесом из листьев.

Другие дикари стелют в своем жилье звериные шкуры или цыновки, и это заменяет им нашу мебель: на них сидят, едят и спят. В эскимосской хижине можно уже однако найти доски, лежащие на чурбаках: это — прообраз нашей скамейки и кровати. У оседлых индейцев Северной Америки эти доски плотно приделывались к стенам и полу. А искусные в столярных работах негры-монбуту во внутренней Африке умеют уже изготовлять настоящие кровати на четырех ножках.

Многие дикари в Африке и в Полинезии, чтобы не спутать за ночь свою прическу, придумали подкладывать себе под голову деревянную подставку или скамеечку. Наконец, дикари умеют мастерить и маленькие скамейки или стулья для сиденья, которые бывают иногда очень искусно вырезаны и разукрашены.

Особенно тщательно делаются подобные стулья для властелинов, которые во время торжественных приемов важно восседают на них и называют их своими тронами. Это лишний раз показывает нам, что люди во всех странах похожи друг на друга.

Властелин черных матабелов на своем троне.

Прежде, чем мы покинем жилье дикаря, посмотрим еще, как оно освещается.

Об окнах дикари ничего еще не знают, только в холодных северных странах туземцы прорубают в своих зимних хижинах оконца, затягивая их брюшиной и рыбьим пузырем или вставляя в них кусок льдины. В жилье других дикарей дневной свет проникает тем же путем, что и люди, то есть через дверь. Вечерней порою пламя очага, согревающего жильцов и варящего на всех обед, дает всем в первобытном жилье также и свет.

Некоторые дикари придумали, однако, особое освещение. Полинезийцы жгут масло, добытое из кокосового ореха, в одной из половинок скорлупы этого же ореха, употребляя вместо светильни волокна, которыми одето его ядро. А дикие туземцы Индо-Китая употребляют для освещения лучину смолистого дерева, — обычай, который встречается еще и в нашей деревне.

После того, что мы слыхали о выносливости дикарей, нас не удивит более, что иные из них ходят нагими, несмотря на суровый подчас климат их страны. Мы так привыкли к теплой одежде, что не можем без жалости смотреть на бедняка, ходящего в холодную пору без верхней одежды. А в дикой Австралии, в местах, где ночью бывают настоящие морозы, туземцы щеголяют в «райском» костюме, прикрывая свое нагое тело разве только небольшим передником. Так же скудно одет, как мы уже знаем, туземец неприветливой и холодной Огненной Земли.

Читатель, пожалуй, сочтет таких дикарей за непристойных людей, не имеющих понятия о «приличии». Но, рассудив так, он совершит ошибку. «На вкус и на цвет товарища нет», говорит пословица. Представления о том, что прилично и непристойно, разнятся у разных народов, и дикарь, который не находит ничего зазорного в хождении нагишом, считает, например, величайшим неприличием есть на людях.

Первая одежда дикаря родилась из его украшения. К повязке, которую он делал вокруг бедер, он для довершения украшения привешивал всякие мелкие предметы, — разноцветные раковины, когти диких зверей, зубы и мелкие кости, птичьи перья, листья и цветы. Эти предметы и служили как бы передником. Многие дикари и теперь не знают другой одежды, кроме такого пояса с прикрепленным к нему передником из перьев птиц, веревочек и листьев растений или кусков кожи.

Там, где дикарь не остановился на такой первобытной одежде, — он занял себе на первых порах готовое платье все в тех же неистощимых складах природы. В самом деле, стоило ему лишь набросить на себя шкуру, снятую с какого-нибудь убитого животного, и он был тепло одет. Такие меховые накидки носят почти все дикари: австралийцы, готтентоты и бушмены в Южной Африке, некоторые племена негров, индейцы Северной и Южной Америки. Для того, чтобы меховая одежда не сохла, дикари искусно обделывают ее, растирая жиром и разминая руками; они также коптят ее, желая сохранить ее на долгое время. Северные индейцы умели изготовлять из оленьей кожи нечто похожее на замшу.

Там, где дикому охотнику попадаются только мелкие зверки, он умеет искусно сшивать их шкурки, прокалывая костяным или роговым шилом дыры и пропуская через них нитку из сухожилий или травы. Таковы произведения портняжного искусства австралийца: разукрашенный плащ, сшитый из шкурок опоссума.

В выделке шкур и шитье из них одежды всех дикарей превзошли эскимосы. Материал и выполнение их костюма так превосходно соответствуют своему назначению, что европейцы, попадая в их суровые края, сбрасывают свою одежду и облекаются в эскимосскую. Вот как описывает этот остроумный костюм полярных дикарей знаменитый путешественник Фритиоф Нансен.

«На верхнюю часть тела надевается так называемый „тимиак“, который изготовляется из птичьих шкурок, при чем перья и пух обращены внутрь; эта часть одежды напоминает наши шерстяные фуфайки и, подобно им, надевается через голову. К вороту тимиака прикрепляется мешок, который натягивается на голову; край его обшит мехом, и, если мешок откинут на спину, то образует как бы воротник. Сверху надевается вторая меховая одежда — „оснорак“. На ногах надеты шаровары из оленьей шкуры, мехом внутрь, туго перевязанные ремнями над лодыжками и сапогами, чтобы предохранить проникание воды. Той же цели служит верхняя кожа сшитых из двух кож. меховых сапог».

Исследователь полярных стран в костюме эскимоса.

В кожевенном деле эскимосские женщины достигли больших успехов. Они умеют дубить кожу; умеют выделывать ее черною и белою, более грубою и более мягкою, смотря по тому, для какой цели предназначена кожа: для обивки лодок, для обуви, для рукавиц, для мужской или женской одежды. «Гренландки, — рассказывает Нансен про этих мастериц, — употребляют при обработке кожи не только свои руки, но и рот как для разминания кож, так и дня того, чтобы лучше соскабливать с них жир. Для эскимоски рот — все равно, что третья рука. Зато у старух бывают всегда очень сильно стерты зубы».

Сибирские камчадалы, чукчи, остяки — такие же мастера в шитье меховых костюмов.

У них встречается остроумная непромокаемая одежда, сшитая из тюленьих кишок.

Чукча в одежде из оленьих кишок.

Не везде, однако, животное царство может снабдить дикаря материалом, годным для одежды. Находчивый, как всегда, дикарь и здесь выходит из беды, одолжаясь платьем у некоторых представителей растительного царства. Чем не платье, в самом деле, кора, в которую одеты толстые стволы деревьев? Тропическая Бразилия наделена даже настоящим «рубашечным деревом»; туземцы отрубают ствол или толстую ветвь этого дерева и снимают с него его гибкую кору в виде цельной трубки. Им остается после этого только размочить и разбить ее до совершенной мягкости и прорезать в ней дыры для просовывания рук, чтобы после этого надеть ее, как готовую рубашку. А более короткая трубка служит их женам юбкой. В тех же благодетельных странах растет одна порода пальм, которая доставляет дикарю удобную шапку: листья применяются к делу без всякой дальнейшей обработки. Кора деревьев служит и в других диких странах материалом для одежды, — иногда она предварительно обрабатывается.

Как у нас в известную пору года далеко окрест деревень слышен звук цепов, так в Полинезии до слуха приближающегося к какому-нибудь селению путника доносится мерный стук деревянных молотков, которыми женщины выколачивают кору бумажной шелковицы. Кора выходит из-под молотка такой прочной и мягкой, что по качеству не уступит нашему толстому сукну или драпу. Полинезийцы выделывают из нее целые плащи и небольшие куски, которые в случае надобности они умеют сшивать вместе. На такой обработанной коре, которую они называют «тапу», полинезийцы набивают еще цветные узоры из разных деревянных пластинок, или отпечатывают на них изящные листья папоротников и китайских розанов, обмакивая эти растения предварительно в какую-нибудь краску. Делается все это так искусно, что издали такую кору можно принять за вышитую материю.

Шляпа, сплетенная из расколотых белых и черных перьев с изображением китовой ловли. (Сев. Америка).

В той же Полинезии островитяне плетут себе плащи из травы. В этом они достигают такого совершенства, что европейцы пытались даже подделывать эти работы, но всегда неудачно. Материи, изготовляемые остячками из волокон крапивы, очень охотно покупаются русскими купцами.

Отсюда недалеко до производства настоящих тканей. Сучить нитки и веревки дикари умеют повсеместно: когда австралийцу нужно приготовить рыболовную лесу, он обрезает волосы у своей жены и скручивает их между ладонями, пока не получит шнурка желанной длины. Точно так же изготовляет и новозеландец из льна дюйм за дюймом изящные и крепкие шнурки. Подобные нити некоторые дикари научились натягивать на раме и обвивать эту основу поперечной нитью, продергивая ее при помощи пальцев или палочки. Так дикарь научился и ткацкому искусству.

О головном покрове дикари мало заботятся: они, очевидно, считают, что природа, одарив человека волосяной шапкой, сделала здесь все нужное, и ему остается только приложить все старание в выборе красивой прически и головного убора. Только в тропических странах, где солнце немилосердно жжет, дикарь носит широкополые плетеные шляпы, да на крайнем севере, чтобы уберечься от свирепого мороза, надевают на голову меховой капюшон.

Зато обувь распространена среди дикарей повсюду: при далеких переходах, которые им постоянно приходится совершать, она необходима. Делается она, по большей части, из кожи, реже— из дерева и лыка. Чаще всего дикари носят сандалии, которые близко напоминают те, что носили древние греки и римляне. Северо-американские индейцы сшивают себе мягкие кожаные чулки — «мокассины». Им недостает только твердой подошвы, чтобы получился сапог.

Вот до каких хитрых выдумок доходит шаг за шагом дикая голытьба! Но мы далеко еще не закончили нашего рассказа о замечательных делах диких людей, и то, что мы узнаем из этой области в следующих двух очерках, достойно, несомненно, еще большего удивления.