Милицейское Танго

Ангел

Женщина

Три

Человек

Дурак

Яйцо

Подземный Пушкин

Любовь и Космос

Шарик

Хочу Всё Знать

Люди добрые

Судьба Бармалея

Антураж

Третьяк без маски

Писатель

Мечты о будущем

Принцы

Общество потребления

Опять о свободе

Достойные люди

Борька

Лампа

Валентин и Валентина

Хорошие новости

Телевидение

Список миллиардеров

Старушечий Бог

Интернет для начинающих

Чижик-пыжик

Когнитивный Диссонанс

Репка

Ангел

Василий Петрович встретил однажды в рюмочной Ангела.

Ангел был совсем на себя не похож, то есть довольно уже выпивший. Но Василий Петрович его всё равно узнал и спросил (ведь рюмочная — это специальное такое место, где можно задать вопрос кому угодно, даже совсем незнакомому человеку): «Выпьем?» — спросил Василий Петрович. «Выпьем», — согласился Ангел.

Василий Петрович купил два по сто. Там, в рюмочной, сто грамм без названия стоили двадцать один рубль, а с названием — двадцать четыре. Василий Петрович на всякий случай купил с названием: ведь если какой-то предмет уже всё равно существует, то лучше пусть у него будет какое-нибудь имя, пусть даже всего за три рубля.


«Тебя как звать-то?» — спросил Ангел, когда Василий Петрович вернулся с водкой. «Василий Петрович, — честно ответил Василий Петрович. — А тебя?» Ангел задумался. «Да зачем тебе, — сказал он наконец. — Всё равно не выговоришь. Ладно, давай выпьем».

Потом они ещё немного выпили — у Василия Петровича в тот день случились как раз деньги — рублей триста, что ли. Деньги, они у каждого человека могут случиться, даже у такого не слишком полезного, как Василий Петрович. Потом ещё немного выпили, а потом Ангел куда-то делся.


И оказался Василий Петрович каким-то образом на улице, освещённой очень жёлтыми фонарями — именно по таким улицам особенно любит ездить милиция. Милиция, она ведь что — она тоже живая, ей страшно ездить там, где совсем темно — мало ли что — вдруг выскочит злой какой-нибудь человек да и зарежет. А если фонари, то не так уж и страшно.

Поэтому милиция любит очень медленно ездить по таким улицам с выключенными фарами и внутри машины темно. Только горят красные огоньки: сигареты наверное или может быть глаза. И если попадётся такой машине человек, недостаточно уверенный в своём существовании, из неё тут же выскочит милиция и человека этого ограбит до нитки. Приятного мало, конечно, но такая уж у них работа.


Но в тот вечер по какой-то причине никакая машина по улице с фонарями не ездила, и поэтому Василий Петрович дошёл спокойно до своего дома и заснул. Только перед тем как заснуть подумал, что это наверное его Ангел спас.


И с тех пор, если с ним случалось что-то хорошее, то Василий Петрович всегда знал, что это Ангел постарался. А если случалось плохое, Василий Петрович не обижался: мало ли что, ангелы тоже люди — может выпил лишнего и не уследил.


А однажды Василий Петрович ехал в метро, и на станции Пионерская открылись двери вагона, а там, прямо напротив двери, на перроне лежал мёртвый Ангел. Рядом с ним сидел на корточках доктор, но ничего не делал из того, что нужно делать доктору, а вместо этого заполнял какой-то протокол. Над доктором полукругом стояли шесть пассажиров: мужчина, женщина, две старухи и молодой человек с девушкой. И лица у них у всех были одинаковые.

Тут двери закрылись и поезд поехал дальше.


А больше с тех пор с Василием Петровичем ничего не случалось. Или может быть случалось, но он этого не заметил.

Скорее всего он давно уже умер. Ну или может быть не умер — такое тоже с людьми бывает.

Женщина

Александр Васильевич пошёл как-то в фотоателье, чтобы сфотографироваться на проездной билет. Сейчас ведь без фотографии уже и в трамвай не пускают — мало ли что, вдруг взорвёшь чего-нибудь.

Надел Александр Васильевич свой костюм, галстук и пошёл в одно ателье неподалёку от Сенного рынка.

В ателье на Александра Васильевича посмотрели как-то странно, но на него часто смотрели странно, так что он давно привык. Причесался он перед зеркалом, сел в кресло. фотограф, как обычно, попросил его сесть в самую неудобную позу и сделать самое глупое лицо (так нужно для хорошей фотографии) и уже через две минуты показал Александру Васильевичу его фотографию на экране телевизора.

«Позвольте! — сказал Александр Васильевич (он был очень культурный человек), — Позвольте! Но ведь это женщина!»

На экране действительно была женщина, причём из таких женщин, которых Александр Васильевич всю жизнь не любил и даже опасался: до того добрая и приветливая, что понятно, что вот сейчас вцепится и разорвёт в клочья. С перманентом на голове.

«А вы чево, женщина, хотели? — грубо спросил фотограф. — Девочку, что ли?»

И захохотал. Тут только Александр Васильевич заметил, что фотограф был очень изрядно пьян.

Чтобы не спорить с грубым фотографом, Александр Васильевич заплатил за фотографии и побыстрее ушёл из неприятного ателье.


Погода на улице как раз испортилась — в Петербурге это обычное дело, но и настроение у Александра Васильевича сделалось хуже некуда, так что искать другое ателье ему уже совсем не хотелось. Поэтому он махнул рукой и пошёл к себе домой.

Дома он выпил чаю, потом достал из кармана фотографии той женщины и внимательно рассмотрел: ну до чего же неприятная! Выбросил фотографии в мусорное ведро и даже вынес это ведро в мусоропровод, но неприятное чувство всё равно осталось.

Ну да и ладно. Посмотрел Александр Васильевич несколько телепередач (теперь много стали показывать передач — сиди, да смотри) и лёг спать.


А утром у Александра Васильевича начался кошмар.

Пришёл он работу, чтобы там работать, а его не пускают! «Вы куда, — говорят, — женщина лезете? Чего тут забыли?» «Да какая я женщина?! — кричит Александр Васильевич (а он почти вообще никогда не кричал в своей жизни, даже когда был мальчиком). — Вы что тут — все с ума посходили? Я же Александр Васильевич! Я у вас десять лет работаю!» «Это вы, женщина, с ума посходили! — кричат ему в ответ. — Давайте, давайте отсюда! А не то сейчас милицию вызовем, в дурдом на Пряжку поедете!»


Выскочил Александр Васильевич с работы весь взъерошенный — ничего не понимает. Посмотрел на себя в витрине какогото дорогого магазина: да нет же! Там всё тот же Александр Васильевич, только сильно помятый. И правда видно все с ума посходили.

Ну что ж делать — пошёл Александр Васильевич к метро: может быть дома что-то придумается. Дома ему всегда было как-то спокойнее.


И уже в метро он заметил (а он стал уже гораздо больше замечать, чем утром, когда ещё ничего не подозревал), что все пассажиры тоже смотрят на него как-то странно: на шляпу его посмотрят, на пальто, на ботинки и отвернутся.

«Ну то есть, — подумал Александр Васильевич, — если предположить… ну только предположить, что я действительно женщина, то, конечно, женщина в мужских ботинках и шляпе действительно должна выглядеть странно. Хотя сейчас и не так одеваются. Но это наверное не такие женщины так одеваются, как та, что на фотографии».

С этими тяжёлыми мыслями Александр Васильевич доехал до дома. Там он разделся и пошёл в ванную, чтобы хорошо рассмотреть себя в зеркале. Но в зеркале был всё тот же привычный Александр Васильевич: какой-никакой, а всё же без всякого сомнения мужчина.


Александр Васильевич пожал плечами и решил устроить последнюю проверку: пошёл в сберкассу — там у него на книжке тысяч восемь лежало, рублей, конечно.


Подошёл он к окошку и подал свою сберкнижку и паспорт.

Женщина в окошке проверила сберкнижку, открыла паспорт и посмотрела на Александра Васильевича: «Женщина! сказала она сердито. — Вы же своего мужа паспорт принесли». «Всё», — подумал Александр Васильевич. «Так это! засуетился он. — Муж-то больной лежит, инвалид, не может он прийти». «Так вы доверенность тогда несите, — сказала женщина уже немного добрее. — И приходите со своим паспортом и доверенностью». «Да потеряла я паспорт!» — воскликнул Александр Васильевич, сам даже удивляясь своей хитрости.

«Постойте, постойте! — задумалась женщина, встала и ушла кудато. Вскоре она вернулась с паспортом: «Ваш?» — спросила она.

Александр Васильевич с опаской взял паспорт, прочитал: «Александра Васильевна» и фамилия та же, что у него. Прописана. да — прописана по адресу Александра Васильевича. И год, и даже дата рождения — все те же. И на фотографии, конечно же, та самая женщина.

«Да, это мой! — закричал Александр Васильевич фальшивым голосом. — Уж я искала-искала! Вот спасибо вам, девушка!» И поскорее выскочил на улицу.

«Ну и что же дальше делать?» — подумал он на улице. А что делать? Жить надо как-то. А с паспортом, что ни говори, жить всё же легче, чем без паспорта. Так что не всё так уж плохо.

Утешившись таким образом, Александр Васильевич купил на лотках возле метро какие-то дешёвые женские тапочки, неопределённого фасона штаны и кофту да и пошёл опять домой.


Дома он снова выпил чаю и крепко задумался.

Понятно, что произошло нечто чрезвычайное и невероятное. К кому с этим обращаться и помогут ли — это совершенно неизвестно. Скорее всего, как обычно, будут одни неприятности, да ещё журналисты придут из такой газеты, какую все читают в метро. Позору не оберёшься — по улице потом не пройдёшь.

Поэтому надо осторожно. Во-первых, лучше про всё это вообще не думать: ну женщина и женщина. Женщин — их вон больше половины людей, живут же они как-то. Значит и он сможет, если постарается, тем более, что с паспортом, опять же, удачно получилось. Но главное: не думать, а то действительно с ума сойдёшь.


В общем на следующий день купил Александр Васильевич газету объявлений и нашёл себе работу по специальности. Трудовую книжку у него не спросили — сейчас ведь главное, чтобы работу знал, а не что там у тебя написано. Работник Александр Васильевич был хороший, аккуратный, никогда не опаздывал, похмельный не приходил и на больничном не сидел. На работе его стали ценить и к следующему лету даже дали со скидкой путёвку в санаторий под Зеле-ногорском.

В санатории за Александром Васильевичем начал вдруг ухаживать полковник в отставке — солидный положительный мужчина, правда совершенно лысый, как сковорода.

Александр Васильевич сначала пришёл от этого в ужас и стал прятаться от полковника, но тот всё равно его однажды подкараулил и повоенному решительно объяснился. В том смысле, что он вдов, одинок и мечтает о спутнице жизни для ведения общего хозяйства. Есть у него мечта развести небольшую птицу: кур, уток, гусей и может быть даже фазанов, а сами понимаете, Александра Васильевна, без хозяйки это ему не потянуть. Только вот (тут полковник смутился) должен он честно сказать, что во время службы на ядерном полигоне мужское его здоровье к несчастью попало под лучевой удар, и он обязан об этом Александру Васильевну предупредить, чтобы впоследствии не было никаких недоразумений.

Последнее сообщение полковника несколько успокоило Александра Васильевича и он попросил времени, чтобы подумать.

«Конечно-конечно! — воскликнул полковник. — Это у молодых — хлоп и поженились, а через два дня хлоп — и развелись. А мы люди серьёзные!»


Александр Васильевич действительно серьёзно обдумал предложение полковника и в конце концов согласился. Милое ему раньше одиночество стало его тяготить: как ни отгоняй мысли, а они всё равно лезут, особенно по вечерам и когда уже лёг спать. А так будут хлопоты, заботы — думать особенно будет некогда. Да и гуси-утки — тоже неплохо. Александр Васильевич всегда втайне мечтал о собственном хозяйстве, да всё как-то не получалось с городской-то жизнью.

Так что уже через пару месяцев они расписались в ближайшем загсе и скромно отметили свадьбу: из гостей были только два бывших сослуживца полковника. Александр Васильевич продал свою квартиру и переехал жить к мужу.


Жили они хорошо, никогда не ссорились и не спорили. Друг друга называли только по имени-отчеству.

Александр Васильевич научился вязать и готовить. Особенно удавался ему украинский борщ — полковник съедал этого борща аж по полкастрюли за раз. Александру Васильевичу это было приятно.


С работы он уволился и всё тёплое время с апреля по октябрь проводил в домике неподалёку от Токсово. Вокруг лес, грибы, малина — хорошо!

На выходные иногда приезжали внуки полковника — побегать по травке. Александр Васильевич их привечал: своих детей и, тем более, внуков у него никогда не было.

В общем, всё устроилось на удивление хорошо.


Только иногда, редко очень, глянет мельком Александр Васильевич на себя, проходя мимо зеркала, и удивится вдруг: «да какая же я баба Шура?». Но тут же махнёт рукой: пустое всё, пустое, глупости.

Три

Петра Андреевича было трое. Это вовсе не означает, что он сошёл с ума и вообразил себя Господом Богом (хотя и такие случаи бывают) — нет, его на самом деле было трое.

Как это так получалось, Пётр Андреевич не очень задумывался. В детстве он вообще думал, что так и надо. А когда он стал замечать, что у остальных людей всё подругому, он сначала задавал взрослым глупые вопросы, а потом очень быстро понял (ведь его было трое), что взрослым не нужно задавать глупых вопросов: ничего хорошего из этого не получится, хоть так спрашивай, хоть эдак.

Потом, когда он немного вырос, он одно время пробовал сам понять, как это так получилось, что его трое. Но скоро он это занятие бросил: чем больше он об этом думал, тем больше запутывался и даже однажды остался в четвёртом классе на второй год.

Так что Пётр Андреевич перестал про это думать: всё равно ничего, кроме вреда, от этого не получается.


После восьмилетки он поступил в физматшколу, потому что классная руководительница написала ему такую характеристику, с которой и в тюрьму бы не взяли, а в техникуме связи Петру Андреевичу пообещали, что, если у него не будет годовых троек, он сможет поступить без экзаменов в институт.


Закончив физматшколу, он действительно довольно легко поступил в институт учиться на инженера по станкам с программным управлением. Из техникума его выгнали со второго курса и он болтался по улицам без дела и пил с такими же, как он, пэтэушниками портвейн, но зарабатывал он на заводе для своего возраста довольно неплохо: в месяц выходило чистыми рублей двести — инженер тогда получал в два раза меньше.

Тут Петра Андреевича забрали в армию, потом опять выгнали со второго курса, но на этот раз института, и снова забрали в армию.

Отслужил он во флоте и стройбате, демобилизовался, восстановился в институте и тут его снова забрали в армию. Но служил он в этот раз совсем мало — всего три месяца: жена как раз родила второго. Пётр Андреевич демобилизовался и тут же с ней развёлся, потому что ребёнок был не от него, женился, опять женился и снова развёлся. Здесь ему стало казаться, что он опять, как тогда в детстве, запутался, и тогда решил больше не обращать внимания на свои женитьбы и разводы. Тем более, что как раз тогда он сдавал кандидатский минимум и хорошо зарабатывал сварщиком-арматурщиком на ТЭЦ.

А потом началась перестройка и вообще неизвестно что началось. Магазин закрылся, на кафедре платили копейки, а потом вообще перестали. Пётр Андреевич ездил в Турцию за дублёнками, тут пришёл рэкет, Пётр Андреевич стал директором малого предприятия, отсидел полгода, и занялся частным извозом. В общем, ничего необычного, всё как у всех.


Потом было что-то ещё, и ещё, и наконец Пётр Андреевич действительно окончательно запутался, перестал вообще что-нибудь понимать и однажды очнулся непонятно где, наверное на скамейке. Ему было очень холодно и мокро.


Однако он не стал сразу вставать и довольно долго лежал неподвижно с закрытыми глазами. Он сначала хотел сообразить кто он, куда он мог попасть, и не увидит ли он, если откроет глаза, какую-нибудь мерзость: труп, например, или голого мужчину. Но ничего сообразить Пётр Андреевич никак не мог.

Такое часто случается и с обычными людьми, но у Петра Андреевича была совсем другая трудность: он, наоборот, мог вспомнить очень много. То есть, слишком много для одного человека.

Подумав про одного человека, Пётр Андреевич моментально открыл глаза и сел на скамейке. Он всё понял: он умер. И даже не один раз умер, а два. Потому что сейчас он был совсем один.


Ну, в первыйто раз он умер довольно давно. Или недавно? — оставшись один, Пётр Андреевич совершенно перестал понимать время. Одно дело, когда каждый день проживаешь втроём, и совсем другое — когда в одиночку.

Но, во всяком случае, он даже посетил однажды свою могилку в Новгородской области. То есть, не могилку, а то место, где он умер, да и то приблизительно. А где могилка это ему откуда знать? Он же не заметил, как умер и не мог видеть, где его закопали.

Он тогда не то угорел от печки, не то с сигаретой заснул кто его знает. Помнил только, что дым. Собака воет, а больше ничего.

А теперь вот, похоже, во второй раз умер. А где? Почему? Отчего?то в голову лезут какие-то шахтёры. Почему шахтёры? «Ну да ладно, — решил Пётр Андреевич. — Потом как-нибудь вспомню».


Осмотрелся вокруг: какой-то, похоже, парк. Народу вокруг никакого нет, только где-то неподалёку ездят машины. Из-за деревьев торчит крест — значит церковь.

Пётр Андреевич вообще-то к этому делу относился равнодушно. В молодости, ещё когда пробовал что?то понять, заинтересовался одно время — подумал, что может там родственник какой. Но как-то раз зашёл внутрь, посмотрел — нет, не родственник, совсем не родственник. Старухи какие-то копошатся и пахнет не то, чтобы противно, а неприятно. Поставил свечку кому попало и ушёл.

Но сейчас Пётр Андреевич почувствовал вдруг непонятное раздражение: «Тебе-то хорошо! — сказал он непонятно кому. — А я вот один остался!»


Но обижаться было бесполезно, так что Пётр Андреевич стал думать, как ему жить дальше одному.

Прежде всего, он совершенно не знал, как он попал в этот самый парк. Парк-то понятно где — в Ленинграде, то есть, сейчас уже Петербурге. Здесь у Петра Андреевича жили несколько знакомых. Но некоторые из них наверняка считали его давно мёртвым, а другие, тоже наверняка, очень рады были бы увидеть одного из Петров Андреевичей, чтобы дать ему в морду или, может быть, даже убить. Только которого из них?


Хорошенько всё это обдумав, Пётр Андреевич не стал рисковать и разыскивать знакомых, а, вспомнив, как работал шофёром в армии, пошёл в автопарк и устроился водителем на маршрутный автобус. Его взяли на работу с удовольствием и документов даже не спросили: водителей на маршрутки всегда не хватает. Очень уж работа нервная и тяжёлая, так что берут всех подряд.


Вот и стал Пётр Андреевич ездить по сто сорок девятому маршруту: станция метро «Спортивная» — крематорий. Кому-то этот маршрут может показаться смешным, но, на самом деле, ничего смешного и даже интересного в нём нет маршрут как маршрут.


И работа оказалась вовсе не такая уж тяжёлая: никто Петра Андреевича даже и не проверял. Захочет он выйти на маршрут — выйдет, а не захочет — так и не выйдет. Иногда проснётся он утром и подумает: «А не хочу я сегодня работать!» И спит дальше. А иногда, наоборот, проснётся среди ночи, поворочается и чувствует, что надо бы выйти. Заведёт автобус, доедет до метро, заберёт пассажиров, отвезёт их до конечной и снова спит спокойно.

Зарплату ему никто не платил, но зато каждый пассажир давал Петру Андреевичу десять рублей одной бумажкой, даже если он и не просил. Часть этих десяток он сдавал в окошко кассы. Там никогда не говорили, что, мол, мало или много — сколько даст, столько и возьмут.

А себе он оставлял деньги только на бензин да на пищу сосиски там или шаверму. Ещё он очень полюбил суп-доширак. Жил Пётр Андреевич прямо в автопарке в пустом гараже — квартиры у него раньше какие-то были, да все куда-то подевались.

В общем, ему всё нравилось. В первое время тяжело было одному, но и это прошло: как-то он совсем почти перестал что-нибудь чувствовать, а это тоже иногда полезно.


Ещё поначалу Петра Андреевича удивляло, что его пассажиры всегда ездят только в одну сторону, а обратно никто даже руку не поднимает на остановках. Он хотел даже спросить про это у других водителей. Но они все были калмыки или, может быть, тувинцы — бритые и ни слова не говорят, хоть спрашивай, хоть не спрашивай. Ну и ладно, подумал тогда Пётр Андреевич, значит так и надо.


Один только раз сели два пассажира от крематория. Уселись на переднее сидение, рядом с Петром Андреевичем, и за всю дорогу не сказали ни одного слова. Вышли они оба на проспекте Медиков и разошлись в противоположные стороны. Неприметные такие: отвернулся — и уже забыл как выглядят.

Пётр Андреевич немного постоял: какая-то вроде бы у него мысль появилась в голове — было в них что-то знакомое, что ли. Но тут сзади засигналили, и он поехал дальше — за новыми пассажирами. А обо всём задумываться — голова треснет.

Человек

Один человек умел разговаривать со зверями, птицами и даже насекомыми, а с людьми не умел.

Человека этого вообще нашли в мусорном баке. Он тогда был ещё очень небольшой человек: сантиметров тридцать пять всего ростом. Те люди, которые его нашли в баке, хотели сначала его съесть, потому что думали, что он докторская колбаса. А потом пощупали: мокрый. Докторская колбаса, конечно, тоже мокрая, но не так сильно. Поэтому не стали сразу есть, а сначала развязали. Смотрят — а там человек! Чуть человека не съели!

Тут как раз мимо шёл милиционер, огромный, метров пять ростом. Подложили человека ему — у такого не пропадёт. А сами спрятались в кустах и смотрят. Ну, милиционер шёл-шёл, видит — что-то лежит на дороге, пищит. Поднял, понюхал и унёс к себе в милицию.


И у милиционера этот человек и правда не пропал: сначала отдали его в дом малютки, потом ещё в какой-то дом, потом этот человек немного вырос, пошёл в школу и там его стали учить разным предметам.

Но только никак у него не получалось учиться: всё ему как об стенку горох. Зададут домашнее задание — а он его даже записать не умеет, не то что сделать. Бились с ним, бились, да всё напрасно. Так и махнули на него рукой — решили, что дурак. Пусть сидит на задней парте.


Но тут пришла в школу новая учительница по математике. «Кто это, — говорит, — сидит там на задней парте, ворон считает?» Тут отличница поднимает руку: «А это у нас дурак, — говорит, — вы на него не обращайте внимания. Он ничего не понимает — просто так сидит». Но учительница ей не поверила. Она молодая была, умная. Подошла к человеку, рассмотрела его внимательно и говорит: «А ты не такой уж и дурак! Я так думаю, что ты притворяешься. А ну скажи сколько будет семью-восемь?» И линейкой замахивается. Кое-как человек от неё в окошко выпрыгнул и убежал.

А вечером учительница домой пришла, включила свет: а у неё на стенах сидит четыреста миллиардов тараканов. Или, может быть, больше, их ведь никто не считал. И все шевелятся!

Ну в общем не стала больше эта учительница в школе работать, уехала куда-то и никто её с тех пор не видел.

И человека после этого уже никто не трогал. Он сидел себе на задней парте всё время в первом классе и смотрел в окно. Только он не считал ворон, как все думали, а делал им разные знаки, а они тоже ему делали разные знаки. Ну, чтобы не скучно было.

Но в конце концов совсем ему надоело учиться в школе: все кругом говорят что-то непонятное, в тетрадках выводят какие-то загогулины. А зачем? Сами не знают зачем.

Так что однажды взял этот человек да и ушёл жить в парк. Парк был большой и человек поселился в самом-самом дальнем его углу, где никто не гулял, только собаки бездомные. Нашёл себе ямку, насыпал туда сухой травы и стал жить.

В парке ему нравилось гораздо больше, чем в школе. Вороны носили ему еду из разных мусорных ящиков. Там этой еды так много, что вороны даже не могли её всю съесть если бы они её всю съели, то обязательно бы лопнули. Так что еды им было для человека совсем не жалко.

А белки никакой еды ему не носили, потому что дуры. Но как раз потому что дуры, от них тоже была польза: найдёт белка орех и закопает на зиму. Потом второй орех, пятый, десятый. А мозгов у неё в голове так мало, что больше двух мест она запомнить не может. Так что можно спокойно выкапывать и есть — белка про них всё равно забыла.

В общем зажил он — лучше не придумаешь: оброс со всех сторон волосами, грязи на него налипло столько, что зимой не холодно. Даже собаки ему завидовали, как он хорошо устроился.


А тут вдруг какая-то женщина забрела в этот угол парка непонятно зачем. Увидела человека и как закричит: «Ужас! кричит, — ужас! Ребёнок! Немытый! Нечесаный! Без родителей! В школу не ходит! Безобразие! Непорядок!»


Так сильно кричала, что опять пришёл милиционер, тот самый, который пять метров ростом, — думал, что кого-то убили.

Взял он человека за шиворот и отнёс назад в школу. Там его снова посадили на заднюю парту и опять про него забыли.


Ну и что из этого вышло хорошего? Ничего не вышло хорошего: однажды на уроке учительница водит, значит, пальцем по классному журналу, чтобы вызвать кого-нибудь к доске на казнь, а тут вдруг открывается дверь и заходит Медведь: страшный! — хуже директора. Все ученики попадали под парты, а учительница тоже упала на пол и притворилась, что будто бы мёртвая: мало ли что — вдруг Медведь не ест мёртвых учительниц?

Один только человек никуда не упал. «Привет, — говорит. — Я тебя узнал. Ты — Медведь».

«Да, я — Медведь, — не стал спорить Медведь. — А вот эти все — дураки. Пойдём отсюда». «Пойдём», — согласился человек.

Сел он Медведю на спину и они ушли.

Так что если вы однажды встретите в лесу человека, который не очень похож на человека, вы не пугайтесь. Если вы не сделаете ему ничего плохого, то и он не сделает вам ничего плохого. Только ни в коем случае не разговаривайте с ним на человеческом языке — он этого не любит.

Зато если у вас собой случайно будут шипучие таблетки — аспирин там или витамины какие-нибудь, оставьте, пожалуйста, несколько штук на пеньке. Он их потом побросает в реку и будет слушать, как они шипят — очень ему нравится этот звук. Никто в лесу так шипеть не умеет.

Дурак

А ещё вот жил на свете один дурак.

Этот дурак был такой дурак, что глупее его только ещё один дурак был, да и тот давно умер, потому что забыл в какую дырку надо есть. Из него поэтому всё и выпадало, вот он и умер от голода.

А этот дурак был немного умнее: он хорошо знал, куда нужно засовывать пищу, только не жевал ничего — так глотал. Дадут ему яблоко — он проглотит яблоко, орехов — проглотит орехи. Он вообще очень всё любил, которое круглое, потому что глотать удобно. А квадратное не любил. И арбузы ещё не любил.


Ну вот жил этот дурак, жил, толстый стал. Решил, что значит теперь жениться ему пора. Обулся он: правую калошу надел на левую ногу, а левой калоши у него вообще никогда не было, подвязал штаны верёвкой и пошёл искать себе жену. Принцессу конечно, потому что дураки только на принцессах женятся.

Вышел в поле, стоит, сомневается: «А в какую сторону идти? Да какая, — думает, — разница, Земля всё равно круглая, пойду куда попало». Это дураку какие-то люди сказали, что Земля круглая, а он и поверил.


Шёл он, шёл, уже Землю наверное всю по кругу обошёл раза четыре, а принцессы всё нигде нету. Он и под кустики заглядывал, и под камушки — нет и всё! Некоторые женщины ему по дороге попадались, но точно не принцессы, это даже дураку было понятно.

А как-то раз забрёл он в болото. Комарища — жуть, кочки чавкают и кто-то из под них пузыри пускает. Другой бы испугался, а дураку всё одинаково, что болото, что не болото — идёт себе, в носу ковыряет. Вдруг одна лягушка (там вообще лягушек много было) говорит ему человеческим голосом: «А ну поцелуй меня!»

Посмотрел дурак на лягушку — очень уж она противная: грязная вся, тощая, сор на неё какой-то прилип, и не круглая она совсем. «Ищи дурака!» — отвечает. «Как?! — кричит лягушка. — Я тут тысячу лет сижу, тебя, дурака, дожидаюсь, а ты меня целовать отказываешься?!»

«Тьфу ты, какая лягушка попалась скандальная, — думает дурак, — вот разоралась-то!» Ну нашёл камушек побольше, килограмм на пятьдесят, и придавил её, чтобы успокоилась немножко. И дальше пошёл.

Выбрался из болота и шёл опять, шёл, долго-долго. Много чего по дороге встретил.

Нашёл однажды посреди дороги корзинку, изнутри кто-то пищит и пирожками очень вкусно пахнет. Хотел дурак крышку открыть и пирожки все съесть (очень он был голодный), но тут пришёл Медведь и дурак убежал поскорее. Так пирожков и не поел.

В другой раз черепаха какая-то всё ему говорила про ключик, но он её целиком проглотил как всегда, не жевал. Может и был у неё какой-нибудь ключик, кто её знает.

А однажды наконец нашёл он девушку, вроде бы похожую на принцессу. Залез он в нору какуюто, а там она лежит в гробу стеклянном, спит. Дурак будил её, будил: и нос её зажимал, и уши тёр, и за волосы дёргал — нет, не хочет она просыпаться. «Вот ведь дура какая, — подумал тогда дурак. — И зачем мне жена такая сонливая? Ни тебе поплясать, ни в дураков сыграть. Дрянь, а не принцесса, не годится мне». Открутил от гроба две какие-то штучки блестящие (очень понравились ему), насморкал в штору и ушёл. Только сначала для смеху засунул принцессе в зубы папироску и поджёг.

Идёт дальше, радуется, что так весело подшутил.


Ну, в конце концов, видит он однажды: стоит дворец. Посреди дворца трон, посреди трона принцесса. Рот до ушей — тоже дура.

Стал ей дурак рассказывать про свои путешествия: как лягушку камнем придавил, про папироску. Принцесса хохочет, нравится ей. Потом дурак ей снова про то же самое рассказывает, а она опять хохочет. Так они хохотали, хохотали, пока не поженились.

Нарожали детишек себе много штук, все один другого дурнее, ползают везде, наступить некуда. Кошку ещё завели, собаку, хорошо зажили.


И вот сидит однажды дурак как-то вечером и лопает сырую картошку прямо с кожурой, икает. Жена его, дура, спичек не умела зажигать, а почистить картошку даже и не каждый умный умеет. Поэтому она как раз сидит и сама с собой играет в подкидного дурака на щелбаны. Детишки занимаются кто чем умеет: один в шкафу нафталин ест, другой сел на горшок и провалился, третий четвёртому ухо ножницами отрезает, в общем, всё как всегда.

И думает дурак: «Вот ведь как всё хорошо получилось! Жена у меня дура. И папа у ней дурак, и мама. И дети у меня дураки. И собака у меня дура. А кошка вообще совсем дура. Один я умный. Хорошо мне!».

И правда: ничего нет на свете лучше, чем когда все вокруг дураки, а ты один умный. Вот так-то, дети.

Яйцо

Очень мало кто знает, что у Ленина в кармане жилетки, в котором он, пока был живой, носил часы, теперь лежит яйцо. Но зато те, которые знают, всё время пытаются это яйцо спиздить.

Про это яйцо есть разные верования: одни говорят, что в нём игла, другие говорят — ключик, а третие хитро улыбаются и вообще ничего не говорят.


Спиздить это яйцо чрезвычайно трудно, если не сказать невозможно: как только какой-нибудь человек вынимает яйцо из кармашка, в груди у Ленина открывается дверца, и оттуда вылетает птичка. Птичка эта взмывает под потолок Мавзолея, а затем с криком бросается вниз и клюёт человека прямо в темя. После этого он падает замертво. Если человек пришёл в шапке или в каске (были такие случаи), птичка клюёт его в жопу и он тоже падает замертво.

Однажды один британский шпион проложил в Мавзолей подземный туннель и выкопался там ночью в титановом скафандре. Схватил яйцо и стал его бить. Бил-бил, но так и не разбил. А тут и птичка проклевала наконец ему скафандр. В общем тоже умер.


После того, как человек упадёт замертво, из-за шторки выходит Сотрудник, отбирает у него яйцо и кладёт его обратно в кармашек Ленину. А труп куда-нибудь девают.


Есть легенда, но никем не подтверждённая, что американским спецслужбам однажды удалось-таки спиздить это яйцо. Отвезли его в Америку, там его тоже били-били, но не разбили. Потом догадались распилить — оказалось деревянное.

А в кармашке новое откуда-то появилось.


Было ещё, говорят, несколько попыток спиздить птичку, но про это лучше не рассказывать — есть такие вещи, которые просто не нужно трогать пальцами. Просто не нужно — и всё.

Подземный Пушкин

Подземный Пушкин отличается от наземного так же сильно, как крот отличается от мыши.

Мышь — существо относительно симпатичное: домовитое, но слишком уж суетливое. А крот угрюм, целенаправлен и думает исключительно о том, кого бы сгрызть. Весьма неприятный.


Вот и Подземный Пушкин тоже был неприятен: именно он написал такие произведения как «во глубине сибирских руд», «пир во время чумы», «каменный гость», «буря мглою» ну и прочую всякую поебень.


Логично было бы предположить, что «мороз и солнце день чудесный» написал Наземный Пушкин — но нет! Наземный Пушкин занимался исключительно игрой в карты, еблей баб и стрельбой с дантесом.


А кто тогда написал все остальные произведения Пушкина? Вот это никому, совершенно никому так до сих пор и не известно. Возможно даже, что их никто не написал.

Любовь и Космос

В городе моего детства с неба часто спускались Космонавты.

Стоишь бывало вечером на балконе, а в небе над соседним домом летит охваченный пламенем спускаемый аппарат, и Космонавты внутри его смотрят на тебя сквозь языки пламени и радуются, что вот наконец-то они и дома.

Впрочем, космонавты никогда не приземлялись на центральной площади нашего города, а улетали дальше — в Кургальджинские озёра, где и по сей день может быть бродят розовые фламинго с кривыми клювами. Там космонавты падали в озеро и, дожидаясь спасателей на вертолётах, рассматривали сквозь круглые иллюминаторы, как изумрудная жаба мечет икру и как подводный паучок носит в свой дом пузырьки воздуха с далёкой поверхности.

Потом космонавтов вылавливали из озера и они улетали в Москву за золотыми звёздами Героев Советского Союза.


Но однажды мимо наших окон пролетел вдруг очень страшный спускаемый аппарат: не светились в нём окошки, не выглядывали из них космонавты, и упал он не в озеро, а прямо в степь и раскололся на две части. И лежали внутри него мёртвые Космонавты: Волков, Пацаев и Добровольский.

В булочной рассказывали (а в булочной всегда про всё на свете знают), что Космонавт Пацаев будто бы умер ещё в космосе, а Волков с Добровольским хотели вытолкнуть его тело через люк космического корабля, но не учли того, что в космосе нет воздуха и тоже умерли. Это всё было очень страшно.


И с тех пор что-то такое случилось с космосом — вроде бы и летает там кто-то всё время, а кто? Как их фамилии? Зачем? Говорят, что за много миллионов долларов туда могут отправить кого угодно, даже если он самый последний подлец и мерзавец. Дрянь, в общем, а не космос. И Гагарин давно умер.


«Ну и где же тут любовь?» — спросит автора недоумевающий читатель.

«Любовь, она везде», — пожмёт плечами автор, плюнет на пол и уйдёт не попрощавшись.

Шарик

У бабушки моей на серванте с хрусталём стоял всем известный шарик: внутри него домик, собачья будка, ёлочки, и всё это залито глицерином. Когда потрясёшь такой шарик, начинает падать пенопластовый снег. Если трясти сильно, то внутри шарика начинается настоящий снежный буран — вообще ни зги не видно. А потом всё потихоньку успокаивается и опять падает снежок, а потом жизнь там и вовсе останавливается.


Через много лет я купил похожий шарик своей, тогда совсем ещё небольшой дочке — очень уж он ей понравился. Этот шарик был несколько усовершенствованным: трясти его было не нужно, потому что он стоял на подставке а сбоку была ручка. Если покрутить ручку, с шарикового неба начинал падать всё тот же снег под бессмертную песню про элизу.

Кстати сказать, Бетховен был действительно нечеловеческим гением: даже когда не останется вообще никакой культуры, эта песня всё равно будет звучать для услаждения античеловеческих киборгов.


Да, про шарик. Если вращать ручку очень-очень быстро, в нём тоже начиналась буря, но вот что интересно — песенка оставалась такой же унылой и монотонной. Потом буря прекращалась и снег прекращался, а песенка всё играла, играла, блядь и играла.

Хочу Всё Знать

Когдато очень давно, в прошлом, что ли, веке, перед кинофильмами обязательно показывали киножурнал. Перед взрослыми фильмами был скучный сатирический журнал «фитиль» под редакцией вечноживого Сергея Михалкова, а перед детскими на экране появлялся неестественного размера грецкий орех и к нему тут же прилетал в ракете пионер с задорным женским голосом и, вынув из кармана огромнейшую кувалду (как она там помещалась — одна из главнейших загадок моего детства), по очереди выколачивал из этого ореха слова «ХОЧу!» «ВСЁ!» «ЗНАТЬ!». От четвёртого удара орех этот наконец лопался, и все могли убедиться, что внутри него ровно ничего нету — пустой.


Пионер этот с тех пор давно состарился или, может быть, улетел в какие-то другие счастливые места, в Северную Корею, или на Кубу, или же вообще навсегда покинул нашу капиталистическую галактику в поисках заоблачного своего Артека, но дело его не пропало: все те, кто его видел, и даже те, кто его никогда не видел и не увидит, и по сю пору обязательно ХОТЯТ ВСЁ ЗНАТЬ.

Правда, как раз те знания из химии, физики и астрономии, которые навязчиво предлагал зрителям забытый пионер, никого давно не интересуют: нет более бесполезных наук, чем эти, разве что математика. Зато все хотят всё знать про всё остальное.


Что мог узнать человек о мире в стародавние времена? Что Клавка родила не от Петра, а от Николая, Василий побил жену оглоблей, а председатель третий день как запил.

Теперь же пред тобою весь огромный мир, полный разнообразнейших происшествий, тайн и загадок — выбирай любую, какая нравится. Сколько миллионов долларов висит в каждом ухе Ксении Собчак? Пьёт ли президент Путин? Или, может быть, хотя бы курит? Чем в тюрьме кормят Ходорковского? На ком женился футболист Кержаков? Сколько зубов во рту Саддама Хусейна? Летал ли Гагарин в космос? Устроилась ли личная жизнь Кристины Орбакайте, в кого снова влюбился Игорь Николаев и когда это наконец кончится?

И вот парит человек над личным своим этим мирозданием, всеведущ и вездесущ, с пультом в одной руке и мышкой в другой, как Дух над водами. Хочет — свет сделает, а хочет — тьму, щёлк — и нету никого. Хорошо!

Ну что тут поделаешь, раз желаешь всё знать — знай. Но только вот от таких непомерных знаний мало-помалу развивается в человеке страшная скорбь.

Вот тебе прекраснейшая из Блондинок с во-о-от такими грудями. А вот она же с прыщом на носу и целлюлитом на жопе. Вот балерина изящной ножкой ножку бьёт, а за ремонт платить никак не хочет. Вон певец — плясал-плясал до тех пор, пока нос у него не отвалился, так он стал тогда малых мальчиков за пиписьки хватать.

Всюду кипит жизнь в этом подвластном тебе мире, и все в нём живущие — они или идиоты, или мерзавцы, или в лучшем случае просто тебя дурят. То есть вообще все: президенты, министры, артисты и футболисты. Особенно, конечно, футболисты — от футболиста никто даже и не требует, чтобы он складно разговаривал, но хоть мячик пнул вовремя! Нет, и того не умеет. Вон певица девушку изображает, а на самом деле цветное телевидение появилось, когда ей уже за сорок было. Вот вышел на сцену юморист и думает, что дураков потешает, а на самом деле это зрители пришли над дураком посмеяться. Вот депутат — у него же на лице всё про его жизнь написано, так почему он на свободе до сих пор разгуливает? Он же для людей опасный. Про министров вообще лучше не говорить: такому человеку ремонт в кухне не доверишь, не то, что удвоение валового продукта.

Нет, глупость сказал Пионер. Не нужно ничего знать. В Багдаде всё спокойно — вот и всё, что необходимо знать про Багдад. Не нужно читать чужие письма, подслушивать чужие разговоры и сверлить дырочку в женское отделение бани. Ничего там хорошего не покажут, разве что тот же самый целлюлит в особо ужасающих размерах.

Ну а то, что действительно необходимо знать, так это всё равно узнаешь, никуда не денешься.

Люди добрые

Добрых людей на свете гораздо больше, чем требуется. Конечно, если спуститься в метро или зайти в собес, покажется, что их нет вообще ни одного, но это не так: за неприветливыми и угрюмыми лицами сплошь и рядом скрываются добрейшие из людей.


Главным качеством доброго человека является то, что он искренне желает счастья кому-нибудь другому и, что самое страшное, совершенно точно знает, что для этого нужно сделать. И делает! Добрые люди вообще гораздо энергичнее мизантропов и человеконенавистников: у них всегда найдётся пара минут для правильного обустройства чьей-нибудь жизни. Кто не спрятался, тот и будет счастливым.

Вот котик, например, любимый орёт: кошку ему надо. Орёт и гадит, гадит и орёт. А выпустить нельзя: там стригущий лишай, парша, глисты и другие коты, все бандиты — вернётся, если вообще вернётся, с одним глазом да и сдохнет. Поэтому для его же пользы следует отрезать ему яйца, потому что ему так будет лучше. Потому что его любят, а не любили бы — так бы и ходил как дурак с яйцами.

Под удары доброты чаще всего попадают родственники, но иногда может пострадать и совершенно посторонний человек: навалятся и осчастливят. Был, например, случай, когда ни в чём не повинной семье из какогото далёкого города дали сто миллионов рублей из телевизионной лотереи. Так из них не выжил никто — уже на втором миллионе случилась у них белая горячка и мучительная смерть.

Хуже всего, когда у доброго человека есть возможность проявить свою доброту в больших масштабах. Вот скажем Гитлер — он же добрейший был человек! Он ведь даже мяса не ел, потому что ему зверушек было жалко. Он что, думаете, когда подстригал утром усики перед зеркалом, мечтал о том, сколько людей он сегодня сожжёт в печке? Нет, он думал о том, как всё будет прекрасно и волшебно, когда весь этот кошмар кончится, когда не будет уже этих пархатых, черножопых и узкоглазых и счастливые люди построят хрустальный купол над Антарктидой, а потом улетят в космос и будут все братья и сёстры — стройные, красивые и весёлые. И ведь так бы оно и вышло, да пришли злые грубые солдаты и всё испортили. А счастье было так возможно.


Но, впрочем, и по сей день добрые люди не убирают ладоней со лба и думают, думают непрерывно, чего бы такого ещё сделать, чтобы всем было хорошо. У человека злого, если он включит телевизор, может даже случиться разлитие желчи, до того там много любви, доброты и сострадания. Всем надо помочь: старушке — повысить пенсию, миллиардеру — передать в тюрьму продуктов, детям — освобождение от армии, родителям — достойную старость, узнику совести — свободу, президенту — третий срок. Всем чегото не хватает, у всех в жизни хоть что-нибудь да не ладится.

И ведь всем им можно помочь! Одним выдать продовольственный набор, других расстрелять, чтобы не мешали наступлению счастья, третьим отрезать яйца, чтобы не волновались по пустякам, четвёртым предоставить свободу уличных шествий в кожаных трусах — счастливы будут все. Главное — не сидеть без дела, не дожидаться, пока оно как-то само устроится. А то ведь так и не увидим, как же он на самом деле выглядит — мир окончательно победившей любви и доброты.

Судьба Бармалея

Иногда очень интересно: а как дальше сложилась жизнь у бывшего разбойника Бармалея?

«Как я рад, как я рад, что поеду в Ленинград!» — приплясывал ничего не подозревающий злодей, вынутый из желудка педагогического крокодила.

Как сложилась дальнейшая его судьба в городе на Неве? Действительно ли он, как и обещал, стал торговать пирогами на Сенном или Сытном рынке? Или же, перекрестившись из африканца в Мустафу или Сибгатуллу, мёл по утрам ленинградские дворы? А там война, блокада, и лучше про это не думать.

И как вообще ему жилось в пасмурном нашем раю, в просторе меж небом и Невой высотой в несколько десятков метров? Как оно вообще: от гамадрилов и крокодилов — и сразу в город высокой духовности? О том могли бы рассказать разве что нынешние афропетербуржцы, продавцы арбузов и строительные рабочие с фальшивой регистрацией, да не расскажут. Пожалуются, конечно, на скинхедов, сейчас без этого нельзя, а как на самом деле — ничего не скажут.


Прекраснейший из городов вообще страшно ревнив и придирчив к пришлецам. Легче уложить в койку пиковую графиню и старуху-процентщицу, чем добиться его благосклонности. О, сколько их упало в эту бездну! То есть приехали, побродили по каналам и мостам, все страшно рады, везде всё пообещали, но тут же и забыли. Вот и бредёт бывший новый житель через месяц-другой под вечным дождём обратно на вокзал — на билет вроде бы хватает, а на постельное бельё — уже нет.


А на самом деле всё просто: въехал в город — сдай свою бывшую душу и получи новую. Как новобранец в армии. Новая душа будет сыроватая и не очень новая, но другой здесь не носят. Даже классику русской литературы укропетербуржцу Гоголю пришлось это сделать. Кто не верит, может прочитать подряд, например, произведения «Сорочинская ярмарка» и «Невский проспект». Почувствуйте разницу, как говорили в прошлом веке.

Зато при выезде из города Петербурга (а те, кто сдал душу, уезжают из Петербурга только в Москву или за границу) вам всё отдадут обратно в целости и сохранности. И вот уже, одурев от счастья, вы, нарядившись в дорогие непрактичные одежды, скачете по мегагипермаркетам и педерастическим культпросветмероприятиям и лишь иногда, проснувшись ночью, недоумеваете: и зачем же это я потерял столько бездарных лет в том подводном городе? Каким я был идиотом!

Ну и хуй с вами, до свидания.


А с настоящим Бармалеем было совсем не так — всё наврал тараканий царь Корней Иваныч.

В настоящей, а не той, в которой мы живём, жизни Бармалей был коренным петербуржцем (именно в честь его дедушки-домовладельца названа Бармалеева улица на Петроградской стороне). В конце гражданской войны он уплыл на одном пароходе с генералами Хлудовым и Чарно-той из Крыма в Турцию и там некоторое время скитался и голодал. Потом его занесло в Африку, где он начал разбойничать и по нужде людоедствовать, но всё равно страшно тосковал по родному городу.

Когда его там случайно встретила экспедиция из Ленинградского института этнографии, он не стал её грабить, а упал на землю и зарыдал: «Заберите, заберите меня домой! О, я буду, я буду добрей! Пусть в Кресты, пусть в психбольницу имени Скворцова-Степанова! О, поребрик! О, кура и греча!» Над ним сжалились, хотя в те времена это было не так просто.

В Ленинграде он быстро спился от счастья и положил начало династии бомжей (если присмотреться внимательно, все петербургские бомжи очень похожи между собой — это потому, что они все родственники) и вскоре умер.

Он был настоящий петербуржец. Царствие ему небесное.

Антураж

Даже удивительно, до какой степени важен антураж.

Вот, к примеру, наколки. Вы знаете, как делается наколка? Наколка делается при помощи шариковой ручки, хозяйственного мыла, швейной иглы и плакатной гуаши, разведённой на моче пациента. Если процедура прошла удачно, опухоль проходит через неделю, если неудачно — то не проходит. Рассказывали, что одному человеку в несколько заходов выкалывали на туловище тельняшку, и оставалось полосок пять-шесть, но тут-то пациент и помер.

А теперь то же самое, но в стерильном помещении: приятная готическая музычка, расписанный до самых ушей доктор (а какая красота у него там под халатом!), альбом с образцами, фотографии героических мужчин и волшебных дам с драконами на самых соблазнительных местах, блестящие инструменты — всё вместе называется «салон тату».


Наколки носят уголовники и воры. Если по несчастному стечению обстоятельств вы попадёте в одно купе с человеком в наколках, вы всю ночь будете сидеть на своей полке, прижимая к груди чемодан, пока бандит будет громко храпеть и кашлять (туберкулёз наверняка — в тюрьме заработал).

Человек же в тату вызывает безусловное уважение — сразу видно, что порядочный человек, и вы преспокойно заснёте.

Хотя, может быть, наутро о том и пожалеете, но зато хоть выспались.


Ну, или взять, извините за выражение, лапту. Никто даже толком не знает, что это такое. Что-то из старых фильмов: шпана, Марьина роща, рваные штаны, выбитые зубы, болельщик — безногий инвалид.

А если на стадионе? Да сто тысяч зрителей, да школьницы в коротких юбчонках синхронно делают шпагат. И выходят гладиаторы в шлемах и латах, и трибуны ревут от счастья. Кто у нас на первой базе? Подавай! И вот летит за мячиком сам лично форрест Гамп, да что там — просто Том Хэнкс — честный и добрый парень. Бейсбол — что может быть благороднее бейсбола? Разве что боулинг (без антуража называется «кегли» — пластмассовые такие штуки для старшей группы детсада).


Да ладно, что там говорить о высоком.

Купим в магазине булочку за пять рублей. Разрежем её вдоль, сунем внутрь котлету, польём майонезом или кетчупом. Что у нас получилось? Получилась булочка с котлетой. А мы хотели гамбургер. Или даже чизбургер. Но не получается, хоть тресни — без клоуна, свободной кассы, девушки в кепке, менеджера зала получается всего лишь булочка с котлетой и ничего более.


Без необходимого антуража лепёшка из липкого риса с сырой рыбой никогда не превратится в суши, кактусовый самогон так и останется кактусовым самогоном для нужд мексиканских крестьян, а прокисший виноградный сок никогда не назовут красивым словом «божоле».


Поэтому антураж. Это важно.


Да вот хоть «баба». На что годится «баба»? Да ни на что не годится, её судьба — ходить с подойником и стаскивать кирзовые сапоги с пьяного мужа.

А вот если ту же самую «бабу» обдать кипятком, хорошо ощипать, отскоблить, вымочить, обесцветить и обезжирить, а потом добавить к ней искусственные ароматизаторы, красители, украсить её камушками, колечками, изящно упаковать, поместить в интерьер и правильно осветить — вот вам уже и не «баба» вовсе, а общечеловеческое сокровище стоимостью в миллионы долларов.

Не говоря уж о том, какая в ней после этого открывается бездна ума, вкуса, таланта, независимости, прогрессивных убеждений и вообще всего того, чему нам, кривым и волосатым уродам, остаётся только тихо завидовать.

Третьяк без маски

А я ведь однажды плакал от просмотра спортивного репортажа.

Было это году в семьдесят четвёртом, кажется. Ночью, часа в два, показывали решающий матч наших с чехами, в котором и должен был определиться, то есть подтвердиться, вечный и неизменный Чемпион Мира, то есть сборная СССР по хоккею.


Я очень любил тогда хоккей. У меня даже был особый альбом, в который я наклеивал фотографии, вырезанные из газеты «футбол-хоккей» (была такая специальная газета), журнала «физкультура и спорт», и выписывал даже по почте абсолютно чудовищный и бессмысленный глянцевый журнал «СКДА» (Спортивные клубы дружественных армий) в надежде найти там самый главный артефакт того времени, который назывался «Третьяк Без Маски». Третьяка в маске было очень много, а вот без маски — никто не знал, как он на самом деле выглядит. Есть ли у него усы, например? У рижского хоккеиста Балдериса они были.


Ну так вот. Я включил телевизор на самую маленькую громкость, какую только можно установить (матушке утром на работу) и стал смотреть. Первые полтора периода прошли как обычно у наших с чехами, то есть очень скучно. Кто-то куда-то поехал, но никуда так и не доехал, потому что вне игры или там проброс.


А потом началось Страшное. Нашим забили гол. Потом ещё два. И ещё один. В голосе комментатора Озерова появилась тревога. «Наши чешские друзья… — сказал он с некоторым укором, — повели со счётом четыреноль». Ладно бы это были канадские профессионалы (которых мы, кстати, разгромили буквально накануне), американцы, немцы, в конце концов. Но друзья! Да какие они в жопу после этого друзья! (подумал я тогда и был не так уж сильно не прав).

И тут выкатывается какой-то Холик (их там у чехов было штук пять Холиков и Голиков, и на воротах ещё стоял Холичек) берёт и забивает Третьяку пятый и позорный очень гол: от конька, что ли, отскочило. Третьяку! Тому самому Третьяку, которому сам профессионал фил Эспозито, вышедши один на один, не сумел забить, а тут забивает позорный какой-то Иржи Холик позорный гол!


Третьяка меняют. Выходит юный вратарь Мышкин и отбивает немыслимый удар. В нас с комментатором Озеровым оживает надежда: а вот сейчас, сейчас выйдет на поле заветная тройка Михайлов-Петров-Харламов, да что там: Покрышкин-Гастелло-Матросов, и защитник Ляпкин бросится на амбразуру, а потом подхватит дымящуюся ещё шайбу и забросит её мерзавцу прямо в ворота. И тут вратарь Мышкин тоже пропускает позорный гол.

«Да что же это происходит-то?» — спрашивает после некоторого молчания комментатор Озеров, царствие ему небесное.

И вот тут показывают скамейку нашей непобедимой команды. И сидит там Третьяк без маски и без усов, и Михайлов-Петров-Харламов, и любимейший мой игрок Александр Мальцев, и по лицам их я, совсем тогда ещё небольшой мальчик, понял: мы проиграли. То есть вообще. То есть ничего уже не произойдёт, и волшебства никакого уже не случится, да и не было его никогда.

Я не смог смотреть дальше. Я выключил телевизор и ушёл на кухню плакать.


А наши ничего: забили тогда в последние десять минут две шайбы, но правда ещё одну пропустили.

Писатель

Один писатель задумал написать книгу про писателя, который пишет про другого писателя, а тот пишет про четвёртого и так далее.

Но пока первый писатель ещё только обдумывал сюжет, второй писатель уже дописал свою книгу до того момента, когда третьего писателя сбивает автомобиль, и про дальнейших писателей писать стало некому.

Тогда первый писатель сильно рассердился и убил второго писателя на первой же странице, оставив от него только случайно найденную рукопись, в которой речь шла не о том писателе, которого сбил автомобиль, а совсем о другом. Тот, другой, немедленно сел за пишущую машинку и дело снова пошло на лад.


Сначала самый первый писатель очень этому радовался, но вскоре оказалось, что все следующие писатели пишут гораздо быстрее него и поэтому вскоре в его книге появилась целая огромная толпа писателей, про которых он даже не знал, кто они такие. Кроме того, всё очень сильно запуталось, потому что один писатель написал книгу сразу про двоих, а ещё однажды два разных писателя написали про одного и того же, но он у них получился очень разный и поэтому сошёл с ума и написал какую-то совершеннейшую хуйню, но тоже про писателя.

Так что однажды у первого писателя появилось вообще непонятно что на пяти ногах, которое даже не умело разговаривать, но понятно, что тоже писатель, потому что видно, что хочет выпить. Самый первый писатель посадил его в трёхлитровую банку изпод огурцов, которая осталась от семьдесят второго, и кормил его мухами, но тот всё равно скоро умер. Но первый писатель даже этого не заметил, потому что ему было не до того: у него уже все люди на улице были писатели — и милиционеры, и кондукторы, женщины, дети — все до единого. Писатели бегали у него в кухне по потолку, расплодились в ванной и засрали весь подъезд. По ночам он не мог заснуть, потому что по нему всё время ползали писатели и его кусали.

В конце концов он решил всё это как-то закончить и выпрыгнул в окошко.


Однако и это не помогло, так как его рукопись случайно нашёл один его родственник и решил написать книгу об этом странном писателе, который писал про писателей.

Так что видимо это всё же Пиздец.

Мечты о будущем

Конечным же этапом мобилизации населения несомненно станет обязательная установка мобильного телефона внутри организма каждого гражданина (в целях борьбы с терроризмом).

По этим мобильным телефонам граждане будут не только общаться, получать пенсию, зарплату, пособие на ребёнка и голосовать за полюбившегося кандидата, но также принимать указания о необходимых действиях (при угрозе террористических актов) и подлежать ликвидации (при попытке совершить террористический акт).

Все наличные деньги будут отменены (для недопущения финансирования террористических организаций) и останутся только деньги, хранящиеся в головах честных граждан, которые нельзя ни украсть, ни потерять.


И правительство любой страны всегда сможет видеть, в какую сторону направляется его народ и при необходимости корректировать это движение, чтобы оно неизменно происходило в сторону свободы и демократии, ну и борьбы с терроризмом, ясное дело.

Принцы

Принцем может стать каждый. Точно так же, как каждый может стать героем, негодяем, алкоголиком или депутатом муниципального округа. Красивым и умным, если ты урод и дурак, стать очень трудно, а Принцем — наоборот, очень легко.


Главная и, собственно говоря, единственная функция Принца состоит в том, чтобы перенести свою избранницу в другой, гораздо более счастливый, мир. Счастье такого мира чаще всего состоит в значительном улучшении материального положения, жилищных уловий и бытовых удобств.


Однако вовсе не все женщины думают лишь о раздельном санузле и двухкамерном холодильнике, и, поэтому, они легко могут обнаружить Принца в среде творческой интеллигенции — художников, писателей, поэтов, музыкантов и проч. Творческая интеллигенция очень редко когда может существенно улучшить жилищные условия, но зато предлагает то, чего нельзя купить ни за какие деньги, то есть атмосферу высокой духовности и интересный круг общения. Позже, правда, окажется, что в атмосфере этой очень сильно накурено, а круг общения напился, подрался и заснул, но это будет позже и в данный момент несущественно.

К слову сказать, то непомерное упорство, с которым женщины искали и ищут себе Принцев среди художников и поэтов совершенно необъяснимо — люди они, как правило, много пьющие, с дурным характером и ни к чему, за малым исключением, не пригодные.


Однако, есть важное условие: Принц обязан быть Прекрасен. То есть он не обязательно должен быть безусловно и общечеловечески прекрасен, а прекрасен именно с точки зрения осчастливливаемого объекта. Если он улучшает материально положение, но не прекрасен — это не Принц, а хорошая партия. И если наоборот — то тоже не Принц.

Да, бывают действительно такие женщины, которые полюбят вдруг больше жизни нечто пьющее, нищее и злобное. Они отмоют его, накормят, переобуют и поселят жить у себя в доме, но какой же это Принц? Никаким Принцем тут и не пахнет.


Любой, совершенно любой человек может исполнить функцию Принца в отношении какого-нибудь женского существа: директор — для менеджера младшего звена, менеджер младшего звена — для продавщицы ночного киоска, да даже самый распоследний бомж, от которого разбегается целый вагон метро, тоже может стать для когонибудь Принцем: накормить провизией из пакета и привести на свой тёплый чердак.


Внешний вид Принца не имеет слишком большого значения. Принц может быть толстым, лысым, пожилым, одноглазым, с бородавкой на носу и с волосами в ушах. Главное, чтобы он выполнял свою функцию и был прекрасен. Всё, больше ничего не нужно.


Каждому Принцу следует помнить одну важную вещь: как только он исполнил свою функцию (то есть переместил избранницу в улучшенные условия), он немедленно перестаёт быть Принцем. Он может оставаться сколько угодно прекрасным, но деятельность его в качестве Принца закончена в этом месте навсегда. Он, может быть, будет милым и даже (чего не бывает) любимым, но всё же домашним питомцем. Он будет храпеть по ночам, зевать, чесать брюхо, сморкаться в ванной и приходить домой пьяным. Какой же это Принц?

Впрочем, если ему так уж непременно хочется снова побыть Принцем, он может найти другую женщину. Пока живой, количество подходов не ограничено.

Общество потребления

Единственная задача консумеристического общества, как известно, состоит в том, чтобы впаривать людям как можно больше совершенно ненужных продуктов. Поэтому необходимо лишить даже нужные продукты тех свойств, из-за которых их собственно и потребляют: сахар должен быть несладкий, соль несолёная, горчица пресная, а масло немасляное (всё это втюхивается под видом «здорового» образа жизни).


Хороший пример — бигмак из макдональдса: вроде бы предполагается, что это булка с котлетой и овощами, но на самом деле булка и котлета сделаны из одного и того же картона, салат и помидоры выращены на физрастворе и всё это полито безвкусной горчицей и синтетическим майонезом. Понятно, что пищевая ценность такого блюда такая же, как у рулона туалетной бумаги: брюхо набить можно, а жрать всё равно хочется. Можно, конечно, съесть пять или десять бигма-ков (ведро воды, как известно, заменяет стакан сметаны), но тогда человек становится очень жирным. И это хорошо! Потому что он платит огромные деньги за то, чтобы похудеть.


Ну или можно не есть десять бигмаков, а купить особые добавки, которые делаются из того, что не положили в биг-маки, типа гербалайф или витамины. Но всем известно, что в биодобавки и витамины добавляют наркотики, чтобы человек один раз их попробовал и потом уже не мог без них жить. Это дело, кстати, очень давно изобрели поляки — они под видом безобидных капель от насморка «галазолин» продавали сильнейший наркотик. Я знал нескольких женщин, которые без этого галазолина даже не могли выйти из дома, а некоторые, говорят, умирали, если вовремя его не употребляли.

Кроме того, от негодной пищи у людей развивается множество болезней, которые нужно лечить дорогостоящими лекарствами. А они, как известно, помогая, например, от печени, разрушают при этом селезёнку, а от лекарства от селезёнки немедленно перестаёт стоять хуй.


И это тоже хорошо! Потому что растут объёмы продаж всякой виагры и резиновых игрушек, а это повышает занятость и увеличивает объём валового продукта.

А чем больше валового продукта, тем лучше. С этим даже никто и не собирается спорить.

Опять о свободе

Что нужно человеческому существу чтобы ощущать себя свободным?

Ну во-первых очень много денег: чем больше денег, тем человек свободнее. Это всем известно.

Медицинскую страховку — а то вдруг заболеешь.

Автомобиль — чтобы не зависеть от общественного транспорта.

Пенсионное свидетельство. Кредитную карточку. Пожарную охрану.

Службу спасения и Министра Черезвычайных Ситуаций. Дорожную полицию. Круглосуточную аптеку. Развал, схождение и вулканизацию. Гаагский трибунал и страс-сбургский суд.

Истребители и авианосцы. Спутники связи. Птицефабрику и мясокомбинат. Тепло, горячую воду и электричество.

И всё равно всегда есть такая опасность, что в непредвиденном месте однажды выкопается никем не предусмотренный враг и всё это отберёт, взорвёт и съест.

Достойные люди

Вот надумает иной достойный человек посрать в чистом поле, спустит уж было штаны и усядется гордо орлом. Но охватит вдруг его беспокойство: а не сидит ли на том же самом поле совсем другого полёта птица — человек без совести, чести и принципов, стервятник и падальщик? Пристало ли почтенному человеку, ничем вовеки себя не замаравшему, даже и срать с таким на одном поле?

Вскочит достойный человек, оглядит окрестности зорко: нет никого. Но это ни о чём ещё не свидетельствует: отчего же не видны вокруг другие достойные лица? Может быть, чем либо опозорено уже это поле? Не иначе, что сам тот, чьё имя нельзя даже произнести среди приличных людей, приходил сюда и насрал кучу в самой середине! Или завтра же придёт и насрёт. Как покажешься тогда в приличном обществе?


Скрепляет тогда себя достойный человек, натягивает обратно штаны и идёт искать другое поле, на котором сидел бы безусловно беспорочный человек, не только ни разу не подавший руки негодяю, но и не дышавший с ним одним даже воздухом. Но нет нигде такого места! Пусть и раскинулись поля во все стороны, но они все либо безлюдны, либо расселись на них люди сомнительных нравственных качеств, а приличные граждане проходят всё поодаль, кивая благосклонно достойному человеку, но ближе всё же не подходят.


И понимает тогда он, наконец, самую главную мудрость нашего времени, заключающуюся в том, что в подлый и развращённый наш век, когда все кругом за редчайшим исключением скоты, подлецы и мерзавцы, единственное, куда и остаётся посрать человеку, не желающему ничем себя запятнать — так это только себе в штаны.

Борька

Свинья всегда была одна и та же — звали её Борька, и жил этот Борька в собственном чрезвычайно вонючем домике без окон, проводя там в полном одиночестве краткий свой свинячий век.

Иногда у Борьки случалось счастье. Когда он насирал очень много говна, его выпускали побегать в палисаднике на то время, пока выгребали говно. В этих случаях Борька совершенно оху-евши носился по палисаднику с дикими криками, успевал за короткое очень время подкопать носом все деревья до единого и ни в коем случае не соглашался возвращаться в постылую свою одиночку. Городскому жителю свинья представляется вялым ленивым животным, которое если что и умеет, то только валяться на боку в грязной луже, но это не так. Свинья умеет бегать со страшной скоростью, она совершенно бесстрашна и абсолютно нечувствительна к боли. Свинья легко съедает взрослого пьяного мужчину, не говоря уже про ебанутую курицу. И пытаться загнать свинью куда бы то ни было при помощи пинков под жопу — это полностью бессмысленное занятие. Но всё равно — зверь есть зверь, а человек есть человек, и в конце концов Борьку всё же ухватывали за руки-ноги и, не обращая внимания на его рыдания, забрасывали обратно в тюрьму.

Поздней осенью Борьку убивали и закатывали в литровые банки, а зимой он снова рождался у какой-нибудь совхозной свиноматки и по весне его опять селили всё в тот же домик, хранивший ещё запах предыдущей невесёлой борькиной жизни.

Лампа


Всякий из нас зажигал однажды лампу где-нибудь на веранде далеко от города в непроглядной ночи.

И собирались на эту лампу страшные какие-то существа: соседи приходили попиздеть про им одним интересное что-то, и крысы вдруг решали, что сегодня им всё можно и нюхали нас внимательно; выходило вдруг из темноты испуганное какое-нибудь существо — женщина или, может быть, кошка, и смотрело на нас фосфорецирующим взглядом, оценивая оттуда, из темноты, — злой мы или не злой.


А в основном стучали очень сильно об лампу разнообразные насекомые. Вот уж кого действительно дохуя. Ну и комары, конечно.

Валентин и Валентина

Над кремлёвскими курантами вспыхнула полночь. Редкие звёзды сбивали с ног одиноких прохожих. На Красной площади голубые ели стояли рядом друг с другом. Кремлёвский нетопырь злобно спал под чужим диваном.

«Кто я?» — спросил Ленин и понял, что у него нет языка. Ночной сторож ничего не ответил и убежал, высоко поднимая ноги в подшитых валенках, чтобы не замарать об говно подошвы.


Валентина шла на первое свидание. Подмышки её шуршали о болонию. Недоеная её грудь громко трепетала — Валентина была девушка.

Инженер Валентин поджидал её за углом Васильевского спуска с неприлично раздвинутой логарифмической линейкой. Ударившись об инженера мягкой грудью, Валентина приветливо распахнула плащ. Под плащом на ней было всё, что нужно для инженера.

Инженер смущённо посинел и упал на мокрый асфальт. Из его рта хлынул утренний компот.


После этого Валентина зачастила в его коммунальную комнату. Инженер Валентин мечтал построить в своей комнате паровоз из одних гвоздей и выехать на нём в первомай.

Но мечта его не могла осуществиться из-за узости дверных проёмов и лестничной площадки. Валентин и Валентина часто читали друг другу художественные книги и готовились к будущей жизни, ведь Валентина была девушка.


Они поженились через два года при камвольном комбинате. Инженера спасти не удалось: он умер на руках у Валентины прямо на ступенях загса. Детей у них никогда не было.

Валентина заступила мастером на производство. На производстве она часто пела высоким девичьим голосом песнь о своей судьбе. Её ценили и не выпускали на пенсию, пока она не умерла.

После смерти у Валентины остались небольшие сбережения на сберкнижке и маленькая комната в Марьиной Роще, которая названа так в честь любви Валентина и Валентины.

Иногда в роще в память о них поют соловьи. А иногда не поют, но это уже никого не касается.

Хорошие новости

Люди очень любят новости. Когда нет новостей, кажется, что и жизни тоже никакой нет — всё как вчера, то есть неизвестно, наступил ли он, новый день или не наступил? Если наступил, то, будьте добры, подайте какие-нибудь сегодняшние новости, неважно какие, но чтобы были не такие как вчера.

А если их нет? Если вдруг ни стого, ни с сего всё в порядке: никто не погиб, нигде ничего не взорвалось, самолёт не разбился, тогда что делать? А ничего тогда делать не нужно, потому что так не бывает: что-нибудь где-нибудь да произошло — народу вон сколько. Это в деревне может целую неделю ничего не случаться, так что даже старухи заскучают: и агроном новый не запил и Верку разведённую никто не поколотил, а у пяти миллиардов людей что-то обязательно в каждый день произойдёт какая-нибудь беда: в Китае наводнение, в Сибири — оползень, в Африке разбился очередной самолёт Ан-2 с молдавским экипажем.

Раньше, при историческом материализме, новости были все скучные: ну кому, скажите, интересно узнать, что в Алек-сеевском районе какой-нибудь неизвестной области вспахано две тысячи гектаров зяби под озимые? Хорошо это или плохо? Много это или мало? Нет, такие новости никому не нужны. И где теперь этот исторический материализм?

Хорошая новость обязательно должны быть плохая: такая, чтобы человек, с одной стороны, порадовался, что эта новость случилась не с ним, а с другой стороны, мог бы от всей души посочувствовать.

Когда долго нет по-настоящему хороших плохих новостей, журналисты начинают скучать и придумывать всякую ерунду: про то, как в Алабаме женщина отрезала мужу половой член при помощи ножниц, а потом пришила обратно, маньяка какого-нибудь поселят в ближайшем парке, сочинят басню про то, что Хрущёв был женщиной или другую какую-нибудь глупость.

Зато когда случается действительно большая неприятность — небоскрёбы в Америке начнут падать или ещё что-нибудь, все люди, которые занимаются новостями, становятся такими радостными, что даже возникает подозрение, что это они сами и сделали. Ну, чтобы было не скучно. И действительно, никому не скучно: горит, падает — красиво.

Глупые дураки когда-то мечтали постоить такое пространство, где всем хорошо: от каждого по способности, каждому по потребности. И будто бы все тогда станут счастливые.

А новости? Где новости-то? Что — так-таки никто никого не зарезал и даже не изнасиловал особо замысловатым способом? Погоды везде стоят самые благоприятные, в магазинах всего завались и совершенно бесплатно, так что уже все пятьдесят квартир забиты предметами бытовой техники. И у соседа всё хорошо — улыбается, сволочь, и здоровается приветливо.

И новости все хорошие: там построили, а тут запустили. Изобрели бессмертие и вечный двигатель. Врачей ни одного не осталось, потому что все вокруг здоровые. На Марсе яблони, на Юпитере детсады. Денег у всех столько, что их уже никто не берёт. Из Галактики прилетели инопланетяне с новыми изобретениями. Остаётся только пойти в ближайший благоустроенный лес и удавиться от тоски на чисто вымытой осине.

Но так, по счастью, никогда не будет. А вот новости, они будут всегда.

Телевидение

Стыдно смотреть телевидение. Вряд ли кто-нибудь, если приличный человек, сознается, что смотрел телевидение. Лучше уж колбаски катать между пальцев на ногах и их есть, чем смотреть телевидение. Если кто-то и сознается, что смотрел телевидение, то только «случайно нажал кнопку», «пришёл в гости, а там» или «знакомый, который смотрит телевидение рассказывал, что» ну и так далее.

Телевидение смотрят домохозяйки или другое какое-нибудь человеческое говно, которое купило пиво-толстяк и смотрит матч «Луч-Краснодар» — «Рубин-Раменское».

А я вот легко смотрю телевидение. Хочу смотрю, не хочу — не смотрю, мне похуй. Если меня прямо сейчас лишить телевидения, я скорее всего этого не замечу. А если оно работает, так ведь и хорошо! Если работает телевидение — значит есть ещё электричество, и пусть, пусть нет никаких новостей, но зато всё идёт своим чередом.


Кроме того, телевидение — это осуществление мечты.

Вот мечтает например тихий мальчик Максим Галкин о том, чтобы его смотрела вся страна — и телевидение предоставляет ему эту возможность! Его действительно смотрит вся огромная страна. Кроме меня, всех моих знакомых и тех, кто это сообщение читает. А вся страна смотрит — докладывают Максиму Галкину осуществители этой его мечты на окладе или на процентах.

И любой другой человек тоже может прийти к ним на телевидение и осуществить там свою мечту по соответствующему прейскуранту.


А что там на самом деле смотрит эта огромная страна — это никому не известно. Если внезапно ворваться к любому её жителю в дом, то этот житель действительно сидит и послушно смотрит Максима Галкина или может быть сериал про Дом-2 или няню.

А вот чем они там занимаются, когда к ним никто внезапно не врываетя — это огромная загадка.

Строят, скорее всего, как обычно, у себя в подполе или на дачном участке огромную и умом непостижимую Жопу.

Список миллиардеров

Упоительнейшее это занятие — читать список российских миллиардеров! Нет в мире более увлекательного занятия, чем считать чужие деньги.

Читать этот список нужно не одному, а вместе с той самой Жабой, про которую говорят, что она душит. На самом же деле она если кого и душит, то только от обостренного чувства справедливости.


Ну вот читаем. Ладно, самого первого пропускаем, его и так все знают. «Как это пропускаем! — возмущается Жаба. — А жена его чего в косметическом салоне на двадцать пять тысяч долларов на себя намазала?» И действительно — что? Вытяжку из тех самых аленьких цветочков, что цвели в саду у Чудища? Мазь из толчёных костей Мэрилин Монро? Нет, фантазия автора тут решительно иссякает.


Ладно, читаем дальше. Ага, этот в тюрьме, этот тоже в тюрьме («Это правильно, — кивает Жаба), предприниматель, председатель, генеральный директор, Президент, Президент, Президент… Многовато что-то Президентов! Президент, как и Генеральный Секретарь, должен быть один на всю страну, мало ещё у нас порядка всё же.

Ага! — хоккеист.

Ну, хоккеист ещё туда-сюда — лёд холодный, шайба твёрдая, летает быстро, бьёт больно, да и деревянной клюшкой по хребту — тоже не праздник. Да об бортик с размаху промеж двух шведов — хрусть! Ладно, пускай у него будет миллиард — заработал.

Или вот теннисист, например, тоже видно, что старается — скачет. Час, скачет два, уже и смотреть замучаешься, а он всё стонет, но скачет.

Зато самый богатый в мире спортсмен играет в гольф. Клюшечкой по мячику — тюк, сел в специальную машинку, доехал до мячика и снова — тюк! Вот это совершенно возмутительно. Но он, к счастью, не наш, нам это не очень интересно.


Кто там дальше? Скульптор. Ладно, не будем про скульптора. Всё равно и без нас придут к нему однажды царь Пётр с Колумбом да и протянут ему каждый по каменной деснице для рукопожатия.


А вот композитор — он написал много песен. Все песни были очень популярные, но в память как-то так ни одна не врезалась. Ах вернисаж-вернисаж? Или это не он написал? Да какая, собственно, разница.

Был, между прочим, такой композитор Борис Мокроусов, написал множество прекраснейших песен — «сормовская лирическая», «костры горят далёкие», «вы нам только шепните», и много ещё. Так вот он, когда получил Сталинскую премию (это был не миллиард, конечно, но тоже очень солидные деньги), поехал в деревню и пил там со всеми окрестными колхозниками две недели, пока премия не кончилась. Вот это по-композиторски!

Но нет ныне больше таких композиторов.


Ага, вот под номером 393 опять заключённый.

Про первых-то двух понятно — страдальцы за грехи умученного юкоса, а этот просто так заключённый, и всё.

Хорошо ли заключённому быть миллиардером? Сразу отчего-то представляется пятиспальная шконка с балдахином, баланда из чёрной икры и параша от фаберже. И нанятый артист из радио-шансон поёт страшно хриплым голосом: «Мне нельзя нал-л-лево, мне нельзя напр-р-раво! И нельзя мне солнца, и нельзя луны!» И текут по щекам миллиардера слёзы, ибо клетка, она и есть клетка, а хлеба к икре не дают ни за какие деньги. «Как там Надюха? С кем она сейчас? Одна? Тогда пускай напишет тоже» — поёт артист и тоже плачет. Эх!

Да, ничего, ничего, не плачь, миллиардер. Всё равно вся наша жизнь — тюрьма, и тело наше — лишь клетка, в которой томится свободная наша душа, так что какая тебе разница, где сидеть.

Ну вот, жалко стало миллиардера.


Ладно, читаем дальше.

Так, это не интересно, это тоже не интересно — газ, нефть, олово, никель, аптечная сеть, пиво, мясокомбинат. Опять управляющий, председатель, заместитель председателя, член совета директоров… И ни одного космонавта!


Всё, кончился список. Ну и слава Богу.

Старушечий Бог

Старушечий Бог отличается от Бога Куриного во-первых тем, что у него нет посередине дырочки. Это очень монолитный Бог и никаких дырочек в нём быть не может: как сказал так и сделал. В этом смысле Старушечий Бог очень похож на председателя жилищного кооператива или другого самого главного начальника. Одно главное отличие: он не ворует и воровать не может.


Старушечий Бог нетороплив и основателен: всякое дело он рассматривает со всех сторон и только потом выносит резолюцию. Это требует долгого времени, поэтому не все ещё пороки наказаны. Но когда они будут наказаны, в этом уже никто не сможет усомниться.


Старушечьего Бога можно задобрить: принести ему яблочек или домашней выпечки — он это любит.


Отряд старушек, вооружённый Старушечьим Богом непобедим: у самого бесчуственного омона отказываются стрелять ружья и омон начинает шмыгать носом и разводить руками, чего омону делать нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах.


Старушечий Бог — великая и страшная сила.

Интернет для начинающих

В интернете очень много юмора. По количеству юмора на одного посетителя интернет давно уже перегнал всех переодетых старух, все кэвээны и кривые зеркала вместе взятые. Уже даже юмористы из телевизора потихоньку пиздят шутки из интернета, потому что у них самих столько шуток нет.

На один квадратный сантиметр интернета приходится как минимум одна шутка и это только если не угодить в специальное шутливое место — там-то настоящий пиздец: помимо обычных шуток, которые изготовлены из букв, там есть шутки фотографические и даже кинематографические.

Например можно посмотреть сюжет о том как какая-то американская женщина вела передачу с мотоциклетных соревнований, а тут в неё хуяк! — врезается мотоцикл! Полбашки нету. Ну там много разного смешного.


Нормальный человек конечно старается обходить все эти места стороной, но всё равно ведь не убережёшься. Иной раз приличный вроде бы человек, от которого не ожидаешь никакого подвоха, вдруг тоже найдёт какую-нибудь шутку и давай её всем показывать! Как малое дитё, ей-богу — подымет с земли какую-нибудь гадость — и сразу в рот. И товарищам ещё всем даст пожевать.


Это всё потому, что в интернете все люди очень весёлые. Если появиться в интернете без смайлика на боку, можно очень быстро схлопотать в рыло. В интернете вообще очень просто схлопотать в рыло: только что вроде были друзья не разлей вода, а вдруг ни с того ни с сего забросали друг друга такими страшными хуями, которых у самих даже и нету, и пообещали тут же сесть в поезд или самолёт и самолично разбить пидарасу ебало.

Только никто конечно никуда не садится: дела у всех — завтра утром на работу.


Если бы хоть один процент таких обещаний выполнялся, в интернете давно бы не осталось ни одного неискалеченного человека, но этого пока не наблюдается. Говорят, что будто бы кто-то кому-то когда-то действительно дал при встрече в рыло, но никто не припомнит случая, чтобы хоть кто-нибудь попал хотя бы в травматологию. Так — посопят, поваляются на полу, как первокласники, надёргают друг другу бороду или там пейсы, тут их и растащат. Ну, потом конечно каждый будет повсюду рассказывать, как вломил этому пидарасу.

А на женщин в интернете обижаться не принято: считается, что у них непрерывно происходит Цикл, так что чего с них взять, с дур ёбаных.

Чижик-пыжик

Всякий человек, если у него сверху расположена голова, а не тыква, обязан задуматься: а куда деваются те тысячи тонн рублёвых копеек, которые ежесекундно сыплются на голову этому несчастному созданию, так, что у него даже образовалась от них плешь?

Если бы никто не убирал эти копейки, на месте впадения Мойки в фонтанку давно бы уже образовалась огромная мель, делающая невозможным всякое судоходство по рекам и каналам. Тем не менее заметно, что никакой мели в этом месте нет.

Остаётся только строить догадки и фантазировать, потому что иначе это положение вещей объяснить невозможно.

Скорее всего под чижиком-пыжиком живёт Подводный Бомж. Каждый вечер он собирает в полиэтиленовый пакет те тысячи килограмм копеек, что отскочили от чижик-пыжи-ковской лысины, и идёт в брынцаловскую аптеку на улице имени декабриста Рылеева, покупает там на все эти копейки настойку овса и выпивает, давясь и кашляя, а потом засыпает до следующего вечера. Он мог бы, конечно, на всё это забить и спокойно спать где-нибудь в Обводном канале, где его не потревожил бы даже микроб, потому что в Обводном канале вообще не может существовать никакая органическая жизнь, но этот бомж отчего-то выбрал себе именно такую судьбу.

На эти деньги он давно бы уже мог купить себе на фонтанке квартиру с эркером и фонариком, но бомж с недвижимостью — это ведь оксюморон. Либо бомж, либо недвижимость — других никаких вариантов нету. И вот так легко менять свою идентичность — это может быть вы готовы, хоть каждые пять минут, а для настоящего Подводного Бомжа это совсем не так просто, как вам кажется.

Когнитивный Диссонанс

Самые страшные когнитивные диссонансы — это первые пять, как-то: первый, второй, третий, пятый, седьмой и одиннадцатый.

Все последующие — тринадцатый, семнадцатый. девятнадцатый, двадцать третий и так далее вызывают в человеке такой счастливый смех, что люди, случившиеся поблизости, начинают волноваться и пытаться как-то этого человека спасти: раскрыть ему веки, пощупать у него пульс, сделать ему искусственное дыхание или наконец дать ему в ебало, чтобы он очнулся.

Но никому, вообще никому ещё ни разу не удавалось вернуть такого человека обратно.

После первых пяти — ещё условно можно, но он всё равно уже больше никогда не будет здесь счастлив. А после тринадцатого ему уже до такой степени похуй, что даже мы понимаем, что он уже совсем не наш пациент.

Репка

На первый поверхностный взгляд сказка про Репку кажется варварской вариацией культурных древнегреческих апорий.

Действительно: для того, чтобы выдернуть Репку необходимо приложить некоторое усилие, условно равное единице. Дедка прилагает половину необходимого усилия, Бабка — половину половины, и так далее. К сожалению, дети не могут долго удерживать внимание и поэтому не в состоянии дослушать до таракана, пчелы, мухи, комара и проч., вплоть до самых элементарных частиц, но и тогда всё время не хватает частицы ещё более элементарной. Поэтому детям быстро сообщают счастливый конец: что будто бы Репка давно выдернута, и дети засыпают счастливые.

Но мы с вами не дети и поэтому прекрасно понимаем, что таким образом выдернуть Репку совершенно невозможно, из чего следует полная бессмысленность вообще всякого осмысленного труда.

С другой стороны, как люди практические и, опять же, давно уже не дети, мы можем задуматься: а почему бы, собственно Дедке не позвать соседа (точно такого же Дедку) и, сложив усилие, не выдернуть эту самую Репку, чтобы закусить ей Водку?


Тут начинается второй (тоже поверхностный) взгляд. Для должного выдёргивания Репки второй Дедка должен быть абсолютно, повторяю абсолютно идентичен первому (математики меня поддержат или может быть поправят). В любом другом случае их совместное усилие будет чрезмерным (разрушающим Репку) или же недостаточным (Репка не выдернулась). А такое условие в обычной, нематематической жизни невыполнимо, это всем понятно. Поэтому Дедка пытается подобрать то усилие, которое необходимо для выдёргивания Репки путём всё более тонкого подбора силы воздействия.

И тут он сталкивается с такой штукой, что внешние условия при этом непрерывно меняются!

Ну и что делает Дедка: разумеется он посылает всех нахуй: и Бабку, и Жучку и Внучку, и наконец понимает, что Репку выдернуть невозможно. Точнее возможно, конечно, но не ему, не эту Репку, не сейчас и вообще пошли все в жопу.

И тогда он зовёт соседнего Дедку, они выдёргивают какую-попало Репку (кривую, грязную и невкусную) и закусывают ею Водку.


Есть ещё третий и уж точно четвёртый взгляд, но там начинаются такие страшные дебри, в которые я пожалуй пока что не пойду. А скорее всего вообще никогда не пойду.

Загрузка...