Дикая магия

Глава 9 РЕШЕНИЯ

Селен Ишиан откинула волосы с глаз и попыталась стряхнуть с себя сон. В последнее время ей почему-то было трудно подниматься по утрам и еще труднее отвыкнуть от удобств плотной одежды, которая раньше покрывала все ее тело и лицо и смягчала переход от тепла лежанки к холоду рассветного воздуха, — каждое утро она спускалась к воде, чтобы проверить лески, которые вечером устанавливал Эрно. Редкие лучики света робко пробивались сквозь щели в укрытии, сооруженном северянином из перевернутой лодки, камней, мха и листьев папоротника.

Утро было серым, промозглым и на редкость непривлекательным. Селен повернулась на другой бок, укутала одеялом плечи, закрыла глаза и попыталась ухватить тающие очертания сна, который ей только что привиделся. Опустив веки, она снова увидела себя сидящей на вершине крутого холма, прислонившись спиной к холодному камню, а ветер свободно трепал ее волосы, и это означало, что на ней не было сабатки. Она видела, как черная собака пыталась подойти к отаре пасущихся овец; те, обезумев от страха, сначала кинулись вправо, потом резко влево. Собака выла от бешенства и мчалась за ними, яростно клацая зубами. Селен сонно наблюдала, как животные неслись зигзагами по засеянному полю — маленькие белые стежки на огромном полотне зелени. Своим лаем собака приводила овец в такую панику, что Селен хотелось спуститься с холма и успокоить ее, прекратить это сумасшедшее преследование, которое она затеяла.

Все было очень четким, очень правдоподобным, даже слишком. Она ясно видела детали: мох, камни и ветки папоротника; свежая зелень пастбища, невероятные размеры собаки. Селен поднялась на ноги и почувствовала, как мир покачнулся и накренился. Она стояла, выпрямившись во весь рост, ветер свистел вокруг, и она понимала, что на ней нет ничего, кроме тонкой белой сорочки, которая прилипла к телу. Собака замерла. Овцы продолжали носиться по кругу. В пристальном, испытующем взгляде собаки светилась алчность, и это беспокоило. Селен почувствовала тревогу, но ноги уже несли ее вниз по тропе к собаке, хотя разум заставлял ее вернуться назад, выйти из сна.

Только вблизи она увидела, как тяжело дышит собака, округлив глаза, странные для животного — слишком выразительные, слишком… человеческие. Зрачки были темно-коричневого цвета с золотыми прожилками. Белки налились кровью, как глаза пьяного или готового сражаться до смерти. Хлопья белой пены показались в уголках пасти. Несмотря на свой ужас, Селен вдруг протянула руку и прикоснулась к голове собаки, а та зарычала, ощерив острые зубы. И только теперь Селен заметила ошейник из сардоникса рыжевато-коричневого цвета. Что-то всколыхнулось в ее памяти. Она вспомнила, где видела раньше этот камень. И открыла рот, чтобы закричать, но черная собака уже укусила ее за руку. Клыки вонзились в ее плоть, челюсти сжались…

Через мгновение она оказалась на земле, и над ней стояла уже другая собака: белая, еще больше, чем предыдущая. Селен в страхе съежилась.

И проснулась.

Она еще продолжала чувствовать горячее дыхание собаки и слышать рычание. Но в укрытии подлодкой единственным горячим дыханием было ее собственное, и единственными звуками, которые она слышала, были отдаленные крики чаек и мягкий шелест волн. Тревога превратилась в маленький тяжелый комок внизу живота. Что-то изменилось. Что-то было не так.

Она выбралась из-под лодки, уверенная в том, что с Эрно приключилась какая-то беда. Но когда она осмотрела берег, то почти сразу нашла его в дальнем конце бухты. Он стоял неподвижно, будто камень, вглядываясь в даль моря. Она увидела, как он взглянул на нее и снова отвернулся. Напевая, она направилась к кромке воды. За камнями она присела на корточки и справила нужду. Потом, задрав платье, которое было заляпано грязью и оборвано по краям, она вошла в ласкающие волны моря и тщательно вымылась. Соль высохнет, и на одежде останутся разводы, но у них не было столько пресной воды, чтобы тратить на излишества вроде стирки. Эрно частенько напоминал ей об этом. Она умыла лицо и почувствовала вкус соли на губах. Пробежала пальцами по слипшимся, грязным волосам. Потом, зачерпнув воды ладонью, аккуратно подмылась. Они странствовали уже примерно три месяца, но и в этот раз ее пальцы не запачкались кровью, как она ожидала каждый раз после полнолуния.

Что ж, неудивительно.

Она прогнала мысль о том, что это могло означать, сжала зубы и стала осторожно подниматься по тропинке на скалу, чтобы проверить лески, которые Эрно поставил вчера вечером. На крючки попались три скумбрии. Они неподвижно лежали в темной воде под скалой, их полосатая чешуя переливалась на свету, когда накатывала волна. Селен почувствовала укол жалости к себе из-за их убогого существования. Потом она вытянула лески и отнесла улов вниз.

К тому времени как она спустилась, Эрно уже вышел из своего оцепенения. Она осмотрела берег и удивилась, когда заметила, что он разбирает их укрытие. Он уже перевернул лодку килем вниз. Селен была так увлечена вытаскиванием рыбы и так старательно отгоняла от себя свои мысли, что даже не слышала шума. Теперь Эрно был занят разбором каменной стены, прикладывая при этом гораздо больше усилий, чем требовалось на самом деле. Камни падали вниз и отскакивали друг от друга. Глухие звуки, издаваемые ими, эхом отражались от скал. Мох и папоротник разлетались в стороны.

Их пожитки были сложены в две кучки.

Уронив лески и скумбрию, Селен подошла к северянину неуклюжей, пошатывающейся походкой.

Позади беспомощно билась о землю рыба.

— Что ты делаешь?

Получилось более высокомерно, чем она хотела. Эрно обернулся. От усилий и холодного ветра на шеках его вспыхнул лихорадочный румянец. В голубых глазах было исступление, а на лице решимость, которая совсем не понравилась Селен.

— Я ухожу, — только и сказал он.

Потом он повернулся к ней спиной, подобрал свой мешок, нож и рыболовные снасти, запихнул все под сиденье на корме лодки.

Селен почувствовала, как кровь отлила от лица. Она торопливо увязала жалкую кучку своих вещей — украденный плащ, нижнее белье, которое она смастерила из лоскутов, оторванных от украденной рубашки, поясной нож, который дал ей Эрно для разделки рыбы, ложка, которую он вырезал для нее, когда она стала жаловаться, что не может есть руками. Отнесла узел в лодку. Эрно посмотрел на узел, потом на нее. Наклонился, достал ее вещи и швырнул на землю.

— Я ухожу один.

Это заявление пролетело мимо ее ушей. Не мог же он и r самом деле иметь в виду то, что сказал. Селен нахмурилась, попыталась сформулировать вопрос, но не получилось. Она смотрела, как он толкает лодку к воде. Мышцы на его руках и спине вздулись под тонкой рубашкой от усилий, потом лодку подхватила волна.

Эрно шел за ней до тех пор, пока вода не достигла ему до пояса. Он перекинул ногу через борт и стал взбираться на лодку. Посудина закачалась и была готова вот-вот перевернуться, но Эрно все же влез в нее.

Не оглядываясь на берег, он устроился на скамье и вытащил весла.

Он бросил ее. Оставлял здесь, на пустынном берегу, не думая и не мучаясь угрызениями совести.

— Не-е-ет!

Возмущение, наполнившее ее, придало ей сил. Подхватив узел, который он выкинул из лодки, она решительно вошла в воду.

— Вернись! Как ты смеешь оставлять меня, Эрно Хамсон! Ты трус, ничтожество, варвар!

Эрно собрал всю свою волю в кулак, чтобы не слышать ее слов, и начал грести. Она рвалась к нему. Волны хлестали ее, тянули за платье. Ещё миг, и она почувствовала, что ноги ее уже не касаются дна. В панике она стала изо всех сил бить ногами и руками, потеряла свои пожитки. Вода плескалась вокруг нее, намочила ей волосы, наполнила рот. Селен выплюнула воду и снова завопила:

— Неужели ты позволишь мне утонуть? Неужели уплывешь в море, не оглянувшись?

Она увидела, как фигура в лодке напряглась, и подумала, что он обернется, но потом ее с головой накрыла волна, и какое-то время она не видела ничего, даже неба. Но волна скоро прошла, и Селен вынырнула на поверхность, красное платье расплылось вокруг нее, словно лужа крови. Она делала все возможное, чтобы оставаться на плаву, молотила по воде руками и ногами.

— Я беременна, Эрно! Если ты оставишь меня сейчас, ты будешь в ответе не только за смерть женщины, которую винишь в гибели Катлы, но и за смерть невинного младенца!

Она пошла ко дну, вода вокруг была тяжелой и холодной. Она почувствовала, как волны сомкнулись над ее головой. Она тонула. Тщетно она махала руками, ноги свело судорогой. Вода сдавливала грудь, выжимала из нее воздух, потом полилась ей в рот. Селен почувствовала ее холодное, страшное вторжение, ощутила, как теряет тепло, которое делало ее живым человеком. И неожиданно она испытала острое сочувствие к бедной скумбрии, которая осталась на берегу, задыхаясь в чужеродной стихии.

Потом свет померк, и больше она уже ничего не чувствовала.

Вместо обычного грязного постоялого двора сегодня отряд наемников разместился в довольно приличных условиях. В гостинице, согласно вывеске, была общая комната, а спальни находились над конюшней. Поблизости отсюда располагались лучшие публичные дома Форента. Город принадлежал Руи Финко, и бордели тут были многочисленны и славились по всей Истрии красивыми и умелыми женщинами. Форент был тем местом, куда стекались женщины, бегущие от карающего огня Фаллы, приговоренные к нему за прелюбодеяние, за нечестивость, за непочтительность к отцам, братьям и мужьям. Всем было известно, что Руи Финко смотрит на это сквозь пальцы в отличие от других имперских лордов. В сочетании с его подвигами за закрытыми дверьми это делало его любимцем женщин Форента. Док уже успел убедиться в этом на своем горьком опыте.

— Я ей только и сказал, что наверняка его нос гораздо больше, чем член, и она тут же выкинула меня из постели, да еще отказалась взять у меня кантари.

— Ну а ты все успел сделать?

Док мечтательно улыбнулся.

— И не раз.

Дого выглядел задумчивым.

— Как, говоришь, ее звали?

— Сестрина.

— А в каком борделе ты был?

— «Башня Земных Желаний», второй поворот налево после рыночной площади, там еще пара розовых столбов по сторонам от двери. Меня туда Кноббер отвел.

Дого пошлепал по карману и вытащил мешочек с деньгами. Набитый монетами, которые им только что раздала Мэм, мешочек покачивался на кожаном шнурке из стороны в сторону.

— Ну что, начать? — ухмыльнулся Дого, затем подбросил мешочек и, поймав другой рукой, убрал в карман. — А если она устанет — мне придется тогда тащиться еще в какое-нибудь заведение?

Джоз Медвежья Рука, занимавшийся тем, что чистил и затачивал свое многочисленное оружие, презрительно хмыкнул. Он редко сопровождал своих товарищей в их бордельных похождениях, а когда это все-таки случалось, то вместо того, чтобы предаться наслаждениям, он оставался при входе и, держась за свой меч, внимательно оглядывал новых посетителей «на случай неприятностей». Хотя единственная неприятность заключалась в том, что владельцам борделей приходилось мириться с присутствием Джоза. При виде его посетители призадумывались, а не повернуть ли им назад и не посетить ли другое подобное заведение, где бы их не встречал человек, похожий на злобного великана из легенд, готовый снести им головы за их простые желания. И тогда Доку, Кнобберу и Дого приходилось спроваживать Джоза прочь — желательно до того, как он начнет читать им лекцию о том, как плохо платить женщинам за любовные утехи. Это была интересная жизненная философия: человек, который убивал за деньги, не допускал и мысли о том, что можно потратить несколько с таким трудом заработанных монет на то, чтобы какая-нибудь красотка заставила его забыть обо всех неприятностях мира.

— Поосторожнее с деньгами, — предупредила Мэм. — Ты же не собираешься, надеюсь, открыто их демонстрировать в таком заведении?

Она повторяла это, куда бы они ни пошли. Иногда им казалось, что она для них как мамка, и от этого они чувствовали себя неловко, когда собирались навестить очередной бордель.

Дого подмигнул Доку, а тот пожал плечами. Собачий Дух похлопал себя по бедру.

— Вот он, нож, — сказал он. Потом похлопал по правой икре. — И еще один. — Потом с радостным видом продемонстрировал еще два ножа, которые были спрятаны у него в сапогах. — Опа, чуть не забыл про эти.

— Да идите вы уже, сколько можно!

— Я иду с вами, — появился в дверях Кноббер, сияющий и розовый после своей ежегодной ванны. Мокрые волосы, которые он обычно носил заплетенными в десятки косичек и завязанными в узелки, чтобы не мешали в сражениях, были сейчас рассыпаны по плечам. Он надел свою лучшую рубашку, ту, что купил у торговца-кочевника на Большой Ярмарке, — бледно-голубого цвета с серебряно-зеленой окантовкой. Судя по всему, он только что прошелся по рубашке горячим металлом, чтобы разгладить складки. В вырезе среди обильной поросли на груди виднелся его камень-талисман. На вид Кнобберу сейчас можно было дать не больше девятнадцати вместо тридцати с хвостиком, и было ясно, что он отправляется на свидание.

— Ты снял эту свою штуку, — заметил Док с удивлением, глядя на искалеченную культю, оставшуюся от левой руки Кноббера. Не прикрытый кожаным лоскутком, под которым он обычно прятал увечье, обрубок напоминал новорожденного щенка: совсем без волос, морщинистый и розовый. В сочетании с темной, обветренной кожей предплечья это выглядело шокирующе. Глядя на нежную, бледную плоть культи, можно было почти поверить, что у Кноббера когда-то было детство, что когда-то он жил в мире, совсем не похожем на грубый и жестокий мир наемников.

— Она у меня чешется, — ответил он, поежившись. — Гайя может усмирять зуд своими руками.

— Это та девчушка, к которой ты всю неделю бегаешь?

Кноббер покраснел до корней волос.

— Угу.

— У меня тоже есть небольшой обрубочек, который она могла бы успокоить… — заржал Собачий Дух.

— Заткнись, Дого. — Док шлепнул его по башке, заставив вскрикнуть. — Мы скоро уходим отсюда, — напомнил он Кнобберу. — Думаю, не стоит слишком привязываться к кому-то из этих милашек. Дешевле не выйдет. Может, лучше будет просто потратить деньги на что-то другое.

— Например, на весь ассортимент, — ухмыльнулся Дого.

Кноббер выглядел обиженным.

— Думаю, каждому когда-нибудь попадается что-то стоящее. И если я не чувствую необходимости заглядывать под каждую юбку в Форенте, это не значит, что я совсем безмозглый. Она хорошая девушка и работает в таком заведении только потому, что ей очень не повезло в жизни и пришлось многое пережить. Мы много времени провели за разговорами, она и я. Просто удивительно, как много у нас с ней общего.

— Ага, — заржал Собачий Дух, — например, постель как у крыс в мешке…

— Заткни свою пасть, Дого, — оборвала его Мэм. — По-моему, нет ничего дурного в том, чтобы относиться к женщине как к человеку, а не как к удобному месту, куда можно пристроить свой член. А теперь убирайтесь отсюда и оставьте нас с Джозом в покое, нам нужно кое-что обмозговать. Кому-то же нужно думать о вещах посерьезнее, чем то, какой бордель выбрать в следующий раз.

Холодный воздух снаружи застал их врасплох, и Собачий Дух с Доком вдоволь повеселились, поддразнивая Кноббера тем, что он отказался надеть поверх нарядной рубашки старый запятнанный плащ и даже не стал застегивать ремень, на котором носил меч, чтобы не помять ее.

— Хороший же из тебя воин! — сказал Док.

— Это всего через две улицы отсюда, да и Гайя не любит, когда я прихожу с оружием. Кроме того, чего мне бояться с такими телохранителями, как вы?

Никто из них не заметил, как позади появилась пара теней, когда они прошли мимо переулка Ножовщиков, и еще две возникли впереди.

Эрно пристально рассматривал тело женщины, лежащей на дне лодки. Жгучие слезы застилали ему глаза. Ему нелегко было решиться оставить Селен Ишиан. Он ничего не мог добиться, споря с ней, но каждый раз, начиная размышлять о том, какая жизнь ожидает ее по возвращении в семью, несмотря на спасение Танто Винго, он чувствовал, как разум его сопротивляется. Была великая несправедливость в том, что женщин на Южном континенте можно продавать и покупать, передавать от одного мужчины в дом другого, где они продолжат жизнь в унижении и рабстве. Но так устроена жизнь в Истрии, так здесь всегда было и всегда будет, и Эрно постоянно напоминал себе, что ничего изменить не может. В сложившейся ситуации не было его вины.

И однако именно чувство вины заставило его вывести лодку в море, не сказав на прощание ни слова, грести вперед, не оглядываясь, не видя, что она бросилась вслед за ним, и море поглотило ее.

Правда заключалась в том — он признался себе в этом только сейчас, когда было слишком поздно, — что он знал о ее беременности в течение уже нескольких недель. Знал, потому что вырос на ферме в большой семье, а там всем известно о таких вещах, — но не сформулировал это для себя. Интуитивно он угадал изменения, происходившие внутри Селен, хотя сама она ни о чем не догадывалась: она раздалась вширь, ей требовалось больше еды, она искала место потеплее и поудобнее, как будто новая жизнь внутри нее устраивала в ее теле гнездышко для себя. Он заметил, как груди ее налились, как линии тела приобрели еще большую округлость, догадался, что такое количество провизии поглощалось ею вовсе не из жадности и прожорливости. Поэтому он никогда не укорял ее за съеденную его долю, не ругался на ее странные колыбельные песенки, не упрекал за то, что она спала до обеда, а ночью перетаскивала на себя все одеяло. Конечно же, он заметил и перемены в ее настроении — вспыльчивость и раздражительность по отношению к нему и к ситуации, в которой они оказались, — и списал это на женский характер, тем более что она была из знатной семьи. Но когда она крикнула ему, когда волны уже накрывали ее с головой, что беременна и что он будет в ответе за две смерти, а не за одну, он наконец в полной мере осознал эту простую истину.

Однако даже в тот миг он колебался. Удивительно, сколько всего может пронестись в голове в такие моменты. Он представил себя год спустя — странник в чужой земле, с перекрашенными волосами, обритой бородой, говорящий на языке врага, чтобы можно было наняться на работу и обеспечить пропитанием женщину и ребенка, которому не был отцом. А потом он подумал, как все могло бы быть в другом мире, в котором Катла не умерла, а он сумел завоевать ее любовь — сам, а не при помощи волшебства Потерянных. Мысленно он увидел солнце, сияющее над маленьким земельным участком на Северном острове, группку домов с торфяными крышами возле небольшой бухты, в которой на якорях покачивались рыбацкие лодки и красавец-корабль. На холмах вокруг паслись овцы и козы — они жевали траву и толстели. А на крыльце самого большого дома стояла стройная женщина с длинной рыжей косой, уложенной вокруг головы, и держала у груди ребенка. Он увидел все это с такой невероятной четкостью, что на миг ему показалось, будто это и в самом деле может быть видением будущего, а не просто мечтой. Но затем жестокая реальность обрушилась на него, и он понял, что даже если бы Катла не умерла, она никогда не пожелала бы такой жизни, и что на расстоянии тридцати футов от него тонет другая женщина.

Тремя сильными взмахами весел он подгреб к тому месту, где виднелось неясное пятно ее красного платья. Он прыгнул за борт и, ухватившись за платье, стал тянуть его к себе до тех пор, пока не поймал Селен за руки. Она безвольно и тяжело повисла на нем, но он справился с ней и поднял на поверхность, хотя его легкие в какой-то момент готовы были разорваться.

Было отчаянно трудно перевалить ее в лодку, не опрокинув суденышка, но страх придал ему сил. Потом, когда она лежала на дне лодки, точно огромный мокрый и мертвый тюлень, он вспоминал, как позапрошлой зимой Торо Твистарм чуть не утонул у Песчаного острова, а Гар Оттерсон резкими движениями давил ему на грудь, пока тот не стал давиться, кашлять и грубо материться. Из Селен вышло много воды — сначала она хлынула сильной струей, потом долго вытекала тонким ручейком. Но женщина даже не вздрогнула и, похоже, совсем не дышала. Когда он в панике (все это время тоненький голосок в мозгу монотонно напевал: это ты натворил, это ты натворил, это ты натворил) потрогал ее шею и запястье, то почувствовал едва заметное трепетание жизни. Тогда он снял с себя одежду, оставив только набедренную тряпицу, и стал растирать ее руки, лицо, ноги. Но даже сейчас, зная, что источник телесного тепла находится в груди и животе, он не мог позволить себе прикоснуться к этим частям ее тела. Потом он просто сидел, дрожа на холодном ветру, и смотрел на нее, как будто сила его воли могла вернуть ее в мир живых. Он боялся, что она умерла, но в то же время это было лучше, чем та ужасная альтернатива, которая ожидала ее по возвращении к жизни.

— Мы могли бы попытать счастья в Сэре.

— Могли бы. — Джоз пробежался точильным камнем по лезвию Дракона Вена, потом протер клинок промасленной тряпкой и, откинувшись назад, в тысячный раз залюбовался мастерской работой Катлы Арансон.

— Я слыхала, герцог набирает войска.

— Он не возьмет эйранских наемников, потому что Коб Мерсон в свое время предал его и предпочел монеты герцога Гила в Каластрине.

Мэм задумалась.

— Тогда, может быть, дальше на юг? Там конкуренция поменьше.

— Там и денег поменьше будет. Хотя, наверное, в Йетру следовало бы наведаться.

— Я бы не возражала против Вечного города.

Джоз уловил в голосе Мэм почти тоску. Он взглянул на нее и заметил, что глаза ее мечтательно затуманились.

— Любопытное место — Йетра, — осторожно сказал он, — там полно всякого бродячего люда.

— Думаю, — вздохнула Мэм, — все они только проходят через город и очень редко остаются. — Она усмехнулась, не открывая страшных зубов. — Это слишком далеко, но нам в любом случае лучше поскорее убраться из Форента. Лорду нельзя доверять.

— Но нам все-таки заплатили, — сказал Джоз, — и даже больше, чем я предполагал, принимая во внимание обстоятельства. Мэм, ты просто чудо. И как это тебе удается?

Мэм потерла рукой переносицу.

— Я знаю больше, чем ему хотелось бы, — ответила она загадочно, — и поэтому мы до сих пор живы. — Она встала, пересекла комнату и выглянула из окна. По улице нетвердой походкой шли гуляки, звеня монетами в кошельках. — Хорошая ночка будет у шлюх, — сказала она, — их клиенты упьются до такой степени, что забудут, зачем пришли.

— Я бы и сам не прочь осушить несколько бутылок пива. Почему бы нам не спуститься вниз и не продолжить разговор в трактире? — предложил Джоз.

Мэм сложила руки на груди.

— А кто будет охранять деньги, если мы напьемся до беспамятства?

— Мы могли бы взять их с собой.

— А еще мы могли бы вывесить на окне флаг, приглашая всех воров Форента. Только греметь ими будем и обращать на себя внимание.

Монеты, которые они заработали за последние несколько месяцев — честно или не слишком, — лежали в огромном эйранском деревянном сундуке. Сейчас в нем находилось почти две дюжины мешочков: больше, чем они вдвоем могли бы держать при себе, не привлекая внимания, даже если бы надели пояса для денег и плащи с потайными карманами.

— Вот что, — произнесла Мэм чуть погодя. — Почему бы тебе не начать тратить? Пошел бы вниз, купил нам несколько бутылок того превосходного красного вина, которое тут делают, и принес бы все это сюда. Да и мясного пирога недурно бы отведать.

Джоз с готовностью вскочил на ноги. Он открыл сундук, достал горсть монет и поспешно скрылся за дверью, чтобы Мэм не успела передумать. Дракон Вена остался лежать на скамье, поблескивая в отсветах огня.

Как только дверь захлопнулась, Мэм снова подошла к окну и стала оглядывать город. Место неплохое, думала она. Кормят тут хорошо, дома расположены свободнее, чем в других истрийских городах. Однако ей не нравился лорд и постоянные ночные прогулки ее парней, из-за чего могли возникнуть ненужные проблемы. Но завтра их здесь уже не будет. Может быть, сейчас самое время направиться на юг и встретиться лицом к лицу с демоном, с которым она познакомилась в Йетре, конечно, если он все ещё там.

Ее размышления были прерваны скрипом половицы. Джоз не мог вернуться так скоро. Она резко обернулась с ножом в руке, но клинок убийцы опередил ее, ударив в шею.

Кноббер, Док и Дого пересекли рыночную площадь и через два квартала повернули налево, пройдя мимо двух напившихся драчунов. Фонарщик ещё не добрался до Тигровой аллеи, чтобы зажечь там дюжину фонарей, — улица была погружена во тьму. Но «Башня Земных Желаний» по правой стороне улицы была видна хорошо — вход в нее обозначался светлым портиком. Кноббер нервно пробежал рукой по волосам.

— Темно, — лаконично заметил он.

Док засмеялся.

— Готов поспорить, ты найдешь сюда дорогу и вслепую — ты же ходишь сюда каждую ночь с тех пор, как мы приехали.

— Как думаешь, Мэм разрешит мне взять ее с собой?

— Гайю? Ты шутишь! Что она может делать, кроме как тра…

— Она занимается этим не по своей воле, — угрюмо перебил его Кноббер. — Она вела приличный образ жизни до того, как ее ублюдок-муж не пресытился ею и не заплатил одному из рабов, чтобы тот выдал ее за свою любовницу. И тогда он отказался от нее по закону. Если бы она не попала в Форент, ее бы сожгли.

— У них у всех есть в запасе какие-нибудь душещипательные истории. Они всегда рассказывают, что стали жертвой гнусного обмана, чтобы пробудить в тебе лучшие чувства и вытрясти из тебя чуть больше денег. С этой Гайей то же самое, ты запутался в паутине ее лжи, вот и все. Ты просто кивай и улыбайся, но свое дело знай, — ухмыльнулся Дого. — Не верь им ни на миг. Ты же не дурак?

Кноббер остановился и обернулся. Лунный свет упал на его ширококостное лицо.

— Еще одно слово о ней, и ты захлебнешься в собственной рвоте.

Дого вздрогнул. Потом взгляд его наполнился яростью. Рыча от гнева, он вытащил один из ножей, привязанных к ноге, и отпрыгнул от Кноббера, который уставился на него в недоумении.

Мгновением позже однорукий грохнулся лицом вниз на булыжную мостовую от сильного удара сзади и умер, не узнав, что вызвало эту сильную, резкую боль в спине, и не успев подумать, станет ли Гайя сердиться, если он придет к ней в грязной рубашке. Амулет, болтавшийся у него на шее, стал из зеленого мутно-серым, а потом молочно-белым, словно цвет из него вытек втемную лужу, которая растеклась вокруг тела Кноббера. Ни один из его товарищей не заметил этого, потому что в тот момент они дрались за собственные жизни.

Когда Джоз распахнул дверь, руки его были заняты подносом с хлебом, мясом и бульоном, да еще две бутылки лучшего хозяйского вина торчали под мышками. Только через несколько мгновений до него дошел смысл увиденного. Мэм стояла на коленях посреди комнаты перед крепким, темноволосым мужчиной, который за волосы тянул ее голову назад. В какой-то момент Джоз подумал, что их командирша решила таким затейливым способом развлечься с парнем, но потом увидел кровь, стекающую по ее шее, и серебряный блеск клинка в руке мужчины. С диким ревом он швырнул ужин в убийцу. Поднос пронесся над головой Мэм, окатив ее дождем из булок и бульона. Одна из винных бутылок пролетела мимо, но другая скользящим ударом задела мужчину. Содержимое их цвета крови растеклось по полу.

Отшатнувшись от убийцы, Мэм покатилась в сторону Джоза, зажимая рукой шею. Кровь лилась сквозь ее пальцы. Бульон стекал с волос.

— Какого хрена ты делаешь? — хрипло прокаркала она. — Не надейся утопить этого ублюдка, лучше проткни его мечом!

Дракон Вены лежал, поблескивая, на скамье, где его и оставили. Джоз видел, как черные глаза убийцы обратились к его мечу. В тот же момент Джоз прыгнул, но не за прекрасным оружием Катлы Арансон. Он бросился прямо на убийцу, ударив его изо всех сил головой в живот — проверенный веками прием эйранской борьбы. Левой рукой он вцепился в запястье мужчины и безжалостно вывернул его. Хрустнули кости, убийца закричал. Изогнутое на южный манер лезвие со звоном упало на пол и откатилось на безопасное расстояние. Не выдержав сильного толчка Джоза Медвежьей Руки, его противник потерял равновесие и тяжело завалился на пол. Джоз прижал его коленями и приготовился выжать из него жизнь, но мигом позже он сам упал на бок от сильного и неожиданного удара ногой. К тому времени, как он поднялся, мужчина был уже мертв. Неровно дыша, Мэм стояла над поверженным врагом, опираясь на огромный меч, который она с такой силой вогнала в грудь убийцы, что он на пол-ладони вошел в деревянный пол. Поглаживая пальцами искусно вырезанное на рукояти меча изображение волка в лапах дракона, она смотрела на человека, который едва не лишил ее жизни, и странная полуулыбка скользнула на ее измазанном кровью и бульоном лице. В наступившей тишине раздавался равномерный звук капавшей на пол крови из раны Мэм.

— Тебе бы лучше перевязать это… — начал было он, но она приложила палец к губам.

Снаружи на лестнице раздались шаги — тяжелые и неуклюжие.

Мэм встала ногой на грудь мертвеца и попыталась вытащить Дракона Вена, напрягая остатки сил. Она дергала меч из стороны в сторону, металл со скрежетом царапал кости, но клинок застрял намертво. Джоз протянул ей свой короткий меч. Мэм посмотрела на него, потом, пожав плечами, взяла меч и отступила в сторону. Джоз рывком выдернул Дракона и занял позицию лицом к двери.

Через мгновение появился Дого, который втащил в комнату человека в плаще, с покрытым татуировками лицом. За ним вошел Док, неся на плече тело Кноббера.

Ноги Мэм неожиданно подкосились, и она рухнула на пол. Джоз тут же подскочил к ней, но оказалось, что причиной слабости была не только потеря крови.

— Персо, — выдохнула она. — Я думала ты погиб.

Убийца в плаще натужно улыбнулся.

— Уже несколько раз, — произнес он по-эйрански с сильным акцентом. — У меня девять жизней. Прямо как у Баст.

— Наверно, теперь добрался до девятой, — прорычал Док, сваливая тело Кноббера на пол. Мертвый наемник упал с глухим стуком и лежал между ними, как немой укор. Амулет на кожаном шнурке стукнулся о доски пола. Камень был таким же пустым, как и потухший взгляд его владельца.

— Я подумал, ты захочешь допросить этого ублюдка лично, потому как он клянется, что знает тебя, — сказал Док, поворачиваясь к Мэм. Его глаза округлились при виде ее промокшей от крови одежды и раны на шее. — Что тут случилось? — До сих пор он никогда не видел командиршу раненной, и сейчас это зрелище поколебало его веру в справедливость мира.

Мэм улыбнулась ему, и оскал ее был страшнее, чем обычно, от крови на зубах. Потом она туго затянула шею платком, склонилась над Кноббером и тщательно осмотрела тело.

— У него не было меча? — наконец спросила она.

— Он сказал, что Гайя пугается оружия.

Дого издал неуместный смешок.

Мэм сурово глянула на него, потом провела рукой по лицу мертвеца, закрыв ему глаза.

— Зачем ты притащил его сюда?

— Я подумал, ты захочешь допросить его, — повторил Док. — Выяснить, кто ему заплатил.

Мэм закатила глаза.

— Не его, тупица. Кноббера.

Док в смятении глянул на Джоза.

— Нельзя же было оставлять его на улице… Это было бы неправильно.

Командирша выпрямилась и подошла к нему вплотную.

— Неправильно? С каких это пор мы стали интересоваться, что правильно, а что нет? Мы наемники, и Кноббер погиб, потому что забыл одну простую вещь. Нет меча — нет воина. Все просто. А если наемник умирает, его оставляют там, где он упал. Мы не хороним, мы убиваем. — Она снова наклонилась, сняла амулет с шеи Кноббера и сунула в карман.

Горец осенил себя священным знаком и сказал:

— Бедняга.

Мэм враждебно глянула на него.

— Что-то я не помню, чтобы ты мучился от угрызений совести в прошлой жизни. Более того, я даже скажу, что еще не встречала более беспринципного типа, чем ты. Кроме еще одного. Вы с Руи Финко — отличная пара.

Персо осклабился. Клановые татуировки покрывали его лицо сложным узором из завитков от подбородка до линии волос на голове. Он был молод, гладкая кожа обтягивала широкие скулы, лицо имело хитрое выражение. Когда он улыбался, смеялись и его широко посаженные карие глаза. Татуировки предназначались для запугивания людей, но еще в юности он научился вызывать у других доверие: как оружие это действовало лучше любого меча.

Однако по глазам его можно было сказать, что ему не меньше сотни лет: они видели такие сцены, от которых слабые духом лишились бы рассудка.

— Тебя не проведешь.

— В Йетре у тебя это очень хорошо получилось.

— Кто кого на самом деле провел? Я был восхищен, очарован, околдован.

Мэм покраснела.

Собачий Дух бросил взгляд на Джоза Медвежью Руку, а тот подмигнул ему в ответ. Док с ошалевшим видом переводил взгляд с пленника на Мэм и обратно, он не мог поверить ни глазам, ни ушам. Мэм и этот… горец? Мэм может очаровывать?

— Так очарован, что однажды утром вышел, чтобы принести хлеба и вина, но так и не вернулся, — прохрипела она.

Глаза Персо потемнели.

— У меня не было выбора.

— И сейчас у тебя тоже не было выбора — браться или не браться за это небольшое поручение лорда Форента?

— Если бы я только знал…

— Да все ты знал, — угрюмо поморщилась Мэм. — Ты всегда все знаешь.

Персо кивнул и едва заметно пожал плечами.

— Надеюсь, Руи хорошо тебе заплатил? — проворчала Мэм.

— Хорошо. — Док поднял пояс, набитый монетами, и задумчиво взвесил его в руке. — Я заставил его привести нас к деньгам. Не было возможности пересчитать, но я бы сказал, тут не меньше четырех тысяч кантари.

Южанин скривился.

— За меньшие деньги я бы не согласился.

Мэм засмеялась, потом поморщилась.

— И что, не хватило смелости самому прийти ко мне?

— Может, я просто не хотел видеть, как ты умираешь.

— Я так тронута.

— Хами никогда не был настолько искусен, как ему казалось.

Кровь убитого растеклась по полу большой лужей. Темное загорелое лицо Хами уже начало приобретать мертвенный оттенок, щеки ввалились, глаза пусто смотрели в потолок. Все пятеро наемников хладнокровно посмотрели на труп.

— Он почти справился со мной, — сказала Мэм. — Наверно, к старости становлюсь глухой и медлительной.

Она отстегнула кинжал, который носила на левом бедре, и проверила остроту лезвия большим пальцем. На коже появилась тонкая линия. Она задумчиво слизнула кровь с пальца.

— Для меня ты выглядишь такой же молодой и прекрасной, как и тогда, — галантно произнес Персо.

Собачий Дух громко заржал, но потом попытался замаскировать грубость кашлем.

— Я никогда не выглядела молодой и красивой.

— Для меня — всегда.

— Ты настолько отчаялся спасти свою шкуру? — спросила Мэм, ткнув кончик клинка под подбородок горца. Завитки узора в нижней части татуировки, обозначавшей его принадлежность к клану Катро из юго-восточной части Фаремских гор, исчезали под завязками плаща. Мэм легонько провела лезвием вниз по шее вдоль линии узора. Затем кинжал резко ушел в сторону и вниз, разрезав завязки. Плаш соскользнул на пол. На лбу Персо выступили мелкие капли пота. Мэм ухмыльнулась. Клинок дрогнул, затем продолжил свое путешествие вдоль чернильного рисунка вниз, к ключице, где татуировка заканчивалась изящным разветвлением. — Мне всегда нравились твои татуировки, — с грустью в голосе произнесла она.

— Я помню, — прохрипел Персо, явно нервничая.

— А остальные все еще на месте?

Это был бессмысленный вопрос. Нанесенные вождем клана фаремские татуировки удалить можно было только с кожей. Персо кивнул. Мэм подняла бровь, затем разрезала его рубашку, обнажив тело до талии. Джоз присвистнул. Если верхние рисунки были абстрактными, то те, что скрывались под одеждой, — очень реалистичными и чрезвычайно подробными. Это был эпизод из легенды горцев: наказание бога Сирио у Красного пика и полет его сестры, богини Фаллы. Хвост и задняя часть магической кошки Баст исчезали под брюками Персо. Мэм прекрасно знала все эти рисунки: она провела так много часов, изучая их на теле горца. Она знала, что находится между лап у кошки. Да, она помнила все это слишком хорошо…

— Что ж, Персо, ты по-прежнему остаешься произведением искусства, — улыбнулась она. — Было бы неразумно уничтожить такую красоту.

Он выдохнул с облегчением.

— Хотя, конечно же, я могла бы просто снять с тебя шкуру, чтобы она напоминала мне о… об интересных временах. — Она перевела взгляд с его испуганного лица на любопытные физиономии товарищей. — Как думаете, парни, пощадить мне его теперь, когда нас на одного стало меньше?

Док угрюмо уставился на труп, который он волок сюда из Тигровой аллеи.

— Я бы лучше покончил с ним и убрался из этого паршивого места.

Собачий Дух тер свой нож о штанину.

— Был бы счастлив помочь в этом деле.

Лицо Джоза оставалось каменным.

— Кноббер мертв, и назад его не вернешь. Но я думаю, Персо делал работу, за которую ему заплатили, точно так же, как и мы.

Мэм кивнула.

— Если нам придется украсть корабль, чтобы убраться отсюда к утру, нам понадобится помощь.

— Украсть корабль? — повторил Док, не веря ушам.

Командирша ухмыльнулась.

— Ах да, не было времени рассказать вам мой новый план, — прохрипела она. — Мы отправимся к докам с… ну, я собиралась вложить немного наших добытых тяжелым трудом денег в это предприятие, но поскольку Сур сделал нам такой подарок… — она показала на пояс с деньгами в руках Дока, — …и послал на редкость умелого морехода… — она показала на горца, — было бы глупо не воспользоваться идущей в руки удачей на полную катушку.

— Морехода? — скептически переспросил Джоз. — Этот человек с гор, что он может знать о плавании по океану?

Персо наклонил голову.

— У меня… — Он сделал паузу. Если он примет решение остаться с ними, его нынешние приятели-истрийцы очень сильно рассердятся. Но банду наемников Финны Фолсен едва ли можно было считать хорошей компанией. Он глубоко вздохнул. — У меня есть особая тяга к камням и минералам.

— А что с нее толку-то, с этой тяги? — Дого безнадежно махнул рукой.

— Среди фаремских горцев есть люди, которые обладают сверхъестественными способностями — они чувствуют землю, могут видеть любую ее особенность, даже скрытую от глаз. Их называют эльдианни — землевидцы, а Персо — один из лучших, — объяснила Мэм с какой-то собственнической гордостью. — Это означает, что он может чувствовать подводные скалы и землю за сотни миль, рифы, острова, континенты. В Эйре он был бы на вес золота, в Истрии еще в детстве он прославился тем, что выкапывал кристаллы и находил драгоценные камни в Золотых горах. Но в результате почти все его племя было угнано в рабство.

Док кинул решительный взгляд на горца.

— Ты заколол Кноббера ножом в спину, когда он был безоружен. Но если ты умеешь делать все то, что сейчас сказала Мэм, и не накликаешь нам неприятностей, я потерплю твое присутствие.

— Хороший ход, — ухмыльнулся Дого, — но все равно я буду за тобой смотреть.

— Кноббер был моим другом, — тихо произнес Джоз Медвежья Рука, — и на всем белом свете очень мало людей, о которых я мог бы сказать то же самое. Человек, который убивает моих друзей, должен считаться моим врагом, а мои враги редко живут долго. Тебе лучше как можно скорее доказать свою неоценимую пользу для нашей команды, иначе я лично перережу тебе глотку.

Персо глянул на великана. Потом протянул руку. Джоз быстро кивнул и взял жилистую руку горца своей огромной лапой.

— Добро пожаловать в нашу компанию, — сказал он.

Мир был красного цвета и полон боли, но когда она открыла глаза, все стало отчаянно, ослепительно белым. Она заморгала и закашлялась. Красный, белый, красный, белый, красный. Она была вся мокрая и замерзла. Когда она попыталась шевельнуться, то почувствовала, что связана, и начала биться в панике. Она каталась и вопила, и мир плясал вокруг нее.

— Селен! Селен!

Сильные руки обхватили ее за плечи. Появилось лицо. Мужчина с темными волосами, у которых были светлые корни, и с обветренной кожей. Его серо-голубые глаза выражали озабоченность. Она попыталась говорить, но слова не шли с языка. Когда она снова дернулась, мужчина наклонился, подставил ей под спину руку и помог сесть. Она огляделась по сторонам и осознала, что находится в маленькой лодочке, что объясняло качку. Все это казалось ей очень знакомым, но в то же время чужеродным.

— Слава Суру, ты жива! Я уж совсем решил, что ты умерла. Я никогда в жизни так не молился. Возможно, бог и в самом деле существует.

Она нахмурилась. Сур? Кто такой Сур? Умерла? О чем это он говорит?

— Кто ты? — невнятно прохрипела она. Она видела, как он нахмурил лоб, пытаясь понять ее. С невероятным усилием она сконцентрировалась и увидела перед мысленным взором темного мужчину с крючковатым носом, который шел на нее с плеткой и ненавистью в черных глазах. Это был не тот, кто сидел перед ней сейчас, но большего она не могла вспомнить. Она попыталась заговорить снова.

— Кто я? — На этот раз слова прозвучали членораздельно, хотя она понятия не имела, почему задала именно этот вопрос, тогда как собиралась спросить совсем о другом.

— Селен Ишиан, — ответил мужчина. — Ты что, не помнишь?

Она помотала головой, снова закашлялась. В горле невыносимо жгло.

Словно прочитав ее мысли, мужчина предложил ей кожаный мех с жидкостью. Она сделала небольшой глоток воды. Никогда в жизни она не пила ничего более вкусного. Она засмеялась. Мужчина выглядел удивленным.

— Селен Ишиан, — повторила она. — Какое нелепое имя!

Это был не самый лучший день для бегства из Форента на украденном корабле, несмотря на то, что на небе не было ни облачка, сплошная голубизна. Ветра не было тоже, и им пришлось грести более трех часов, пока они не ушли от возможного преследования. Однако очертания замка Форент все еще виднелись вдали как продолжение высоких черных утесов. Руки Мэм — коричневые и задубелые — горели от усилий. Спина ныла. Ладони были влажными от пота. Сзади на шее, над перевязанной раной, она чувствовала дыхание человека, к которому когда-то давно испытывала сильное, до слабости в ногах, влечение, хотя никогда в жизни не призналась бы в этом ни ему, ни кому-либо еще. Она напомнила себе, что это человек, зарезавший одного из ее парней и пославший убийцу к ней самой. «Не мог сделать этого сам, — сказал он ей, наклонив голову набок для пущей убедительности, — слишком много приятных воспоминаний».

Она чуть не убила его сгоряча за такое нахальство.

— Вон там! Смотрите!

Мэм подскочила, едва не уронив весло.

Кричавший был смуглым моряком, родом с подножий Золотых гор. Его забрали в матросы примерно лет двадцать назад из-за жадности истрийского купца, которому нужна была команда, чтобы отправиться в опаснейшее путешествие через зону штормов в Галийском море. У него болела голова от того вина, которым его угостили ночью наемники в прибрежной таверне, и из-за этого его акцент стал еще сильнее.

— Что?

Матрос сделал нетерпеливый жест. Он не испытал большой радости, когда проснулся на борту украденного северного судна и был снова приставлен к веслу. Но в его кошельке звенели монеты, а по прибытии в Эйру обещали еще больше. И пусть его новыми нанимателями оказались странные люди — банда эйранских наемников и эльдианни с Фаремских гор, — по крайней мере у них не было надсмотрщика с плеткой вроде ублюдка Оранио. Моряк выругался на своем родном языке и показал рукой вдаль.

Мэм поднесла ладонь к глазам и стала всматриваться туда, куда он указывал.

— Маленькая лодка, — сказала она через какое-то время. — Думаю, это маленькая лодка.

— Точно, — подтвердил Док со своего места справа от нее, — эйранская лодка.

— Слишком далеко от берега для лодки, — заметил Джоз, — не говоря уже об Эйре.

— Гребите к ней, — приказала Мэм. — Быстрее, ну!

Трудно сказать, что она ожидала увидеть в этом маленьком суденышке, которое то появлялось, то исчезало на волнах. В любом случае увидели они нечто удивительное.

В лодке сидел мужчина, чьи светлые волосы совсем недавно были неумело выкрашены в черный цвет: об этом говорили пестрые пряди на голове. Щетина, что пробивалась на подбородке, имела светло-золотистый цвет. Рядом с ним сидела темноволосая женщина в изорванном красном платье, с огромными глазами и гордым изгибом шеи.

— Я знаю тебя, — выдохнула Мэм, уставившись на мужчину. — Клянусь, я тебя знаю.

Он посмотрел ей в глаза.

— Эрно Хамсон, — наконец сказал он, — из клана Камнепада.

Джоз Медвежья Рука заржал.

— Сур! Жизнь иногда сплетает судьбы в такие странные узоры!

— А ты? — спросила Мэм женщину.

— Мое имя ни о чем не говорит, — произнесла та на высокопарном Древнем языке. — Я свободная женщина и сама забочусь о своем будущем.

Мэм усмехнулась.

— Хорошая девочка. Только вот… — ее взгляд упал на мягкую округлость ее живота, — похоже, у кого-то было совсем другое мнение относительно твоей свободы.

Селен покраснела.

— У вас острый глаз. — Она положила руку на живот и сидела так какое-то время, раздумывая. — Этот ребенок тоже сам выберет свое будущее, — наконец произнесла она.

— Это твой? — с любопытством спросила Эрно командирша. — Ребенок?

Он выглядел потрясенным.

— Нет… нет, конечно, нет.

— Мне нравятся загадки, — засмеялась Мэм. — Вы выглядите достаточно сильными, чтобы держать весла. Если в ближайшее время не поднимется ветер, нам придется грести всю дорогу до Халбо. Если предложите нам свою помощь, мы вас подвезем.

Это была нелегкая сделка. Сердце Эрно бешено заколотилось. Это был шанс, в котором он так нуждался, чтобы вернуться домой, но упрямство Селен могло все испортить. Он ожидал ее обычных жалоб по поводу того, что дочь истрийского лорда вынуждена выполнять грязную работу. Если она не могла даже шкуру с кролика снять, чтобы самой же поесть, то как она отреагирует на предложение выполнять сугубо мужскую работу — грести — на судне наемников? Как она будет терпеть грубое обращение? В ее-то положении? Он почувствовал, как дыхание замерло в его груди, вдохнул ставший неожиданно резким запах морской воды и пота.

Селен ничего не сказала. Вместо этого она, шатаясь, поднялась на ноги и, опершись рукой о плечо Эрно, подождала, пока лодка прекратит качаться. Потом она сделала шаг к планширу, взяла протянутую руку Мэм и взобралась на корабль. Немного побледнев, огляделась. Потом усмехнулась. Этот мимический жест показался ей незнакомым, но сейчас все в мире было для нее незнакомым. Она повернулась к командирше.

— Я понятия не имею, как нужно работать веслом, но уверена, вы меня научите. Меня зовут Селен Ишиан, и я думаю, это и есть начало моей новой жизни. Надеюсь, у вас есть для меня что-нибудь более подходящее из одежды?