Дикие груши

— Куда на край света?

— Ну, в Сибирь. На Крайний Север. В Среднюю Азию… Туда, где не хватает специалистов, естественно.

— А может, это и хорошо. Она будет ездить к нам, мы — к ней. Хоть мир посмотрим. — Было похоже, что мысль всерьез понравилась Мухтару.

— Вижу, напрасно стараюсь! Если тебе безразлична судьба дочери, то я не могу…

— Почему безразлична?

— Я говорю тебе дело, а ты… Знаешь, какой факультет сейчас самый дефицитный?

— Юридический?

— Был лет пять тому назад. Тогда и я своего думал туда готовить.

— А сейчас?

— А сейчас — торгово-экономический.

— Почему?

— Если твоя дочь окончит его и станет работать по специальности, она будет кататься как сыр в масле.

— Туда легко поступить? Конкурса нет?

— Ну да! Больше, чем в медицинский.

— Тогда как же она туда поступит?

— А вот это мы провернем!

— Каким образом?

— Видишь ли, в медицинском у меня нет никаких связей. А здесь все-таки моя система… И я готов сделать все, что в моих силах. Конечно, я не всемогущий. И за одни красивые глаза сейчас ничего не получишь. Но мы с тобой всерьез обсудим все варианты…

— Сколько же я должен за это?

— Ты меня просто оскорбляешь, Мухтар! Зачем ты так? Разве это я определяю, что и сколько.

— Кто же?

— Тот, кто берется за дело.

— Мне можно его повидать?

— Нежелательно. Он тебя не знает, и потому контакта может не возникнуть.

— А ты скажи, что мы друзья.

— Это ему совершенно не важно. Он не ищет новых знакомств. Да не беспокойся ты, я все улажу. На то ведь мы и друзья.

— Ну, а если моя дочь не захочет в этот торгово-экономический?

— Доверься мне! Я уговорю ее в два счета. Что эти молодые еще понимают в жизни?

— М-да-да, — задумчиво протянул Мухтар. — Против желания дочери я не могу пойти. И на сделку с совестью — тоже. Не поступит в этом году — пусть поступает в следующем.

— А если и на следующий не поступит?

— Ну, наверное, ей захочется все-таки характер проявить. Будет работать и поступит. Раз ей это дело нравится. А мода — она ведь штука капризная. Вдруг на будущий год станет модно учиться на артиста? Что тогда? Новые связи заводить?..

Дауд глазам своим не поверил: вроде бы его черный ягненок. Но почему у него так быстро выросли рога? И почему он кидается на маму, а не на отца, который стоит рядом и точит кинжал? Может, он подумал, что мама заставляет отца?

Дауд бросился к ягненку, спасая маму. Но ягненок проворно отскочил в сторону и, наклонив голову с острыми, как у молодого бычка, рогами, нацелился на маму уже с другой стороны. Мама заметалась, не зная, куда спрятаться. Отец почему-то смеялся и все точил и точил кинжал…

И когда, казалось, ягненку оставалось последнее движение, чтобы пронзить маму рогами, раздался голос Раисы:

«Али-Булат! Ко мне! Бегом!»

Ягненок повернулся к Раисе, и его рога вдруг превратились в радугу, которая другим концом легла на Раисино плечо. И вроде бы это уже не Али-Булат, а герцог Гиз. Что же происходит?

Дауд задыхался от ревности. Где же мама, почему она молчит? Но мамы рядом не оказалось. А отец? Отец склонился над ягненком с кинжалом. Дауд бросился к отцу, вырывая кинжал, схватился за клинок. И кровь ручьем хлынула из его руки на отца…

Дауд закричал и проснулся.

В утренней тишине он слышал только стук своего сердца, тревожный и гулкий. Ощущение какой-то беды, чего-то неприятного не проходило, хотя он уговаривал себя, что все плохое осталось во сне…

И вдруг Дауд понял: сегодня суббота, день рождения отца, придут гости, и для них будет зарезан ягненок. А бедный малыш спит и не подозревает об опасности. Что бы придумать?

Ведь можно спасти ягненка! От этой мысли он вскочил так резко, что диван под ним отозвался громким стоном. Дауд замер, испугавшись, что разбудит отца или маму. Долго сидел неподвижно, напряженно прислушиваясь к каждому шороху. Но дом спал… Тогда он осторожно оделся и на цыпочках прокрался во двор.

Звезды на небе тускнели и стыли. Скоро рассвет, надо торопиться! Он потихоньку открыл ворота, с трудом приподняв железную дверь, отвязал ягненка, взял его на руки и, настороженно оглядываясь по сторонам, вышел из сада во двор. Некоторое время постоял у ворот: отвратительный озноб судорогой проходил по телу и ноги будто свинцом налились. Сделав несколько неуверенных шагов, он справился с собою и пошел быстро. Опомнился уже в городском парке. Он опустил сонного ягненка на какой-то газон и, не оглядываясь, помчался домой.

Добравшись наконец до своего дивана, Дауд вытянулся и с головой накрылся одеялом. Но спокойствие и сон не приходили. Он напряженно прислушивался к каждому шороху. Мучительно долго тянулось время…

Первым проснулся Мухтар и отправился на веранду покурить. Заметит он с веранды исчезновение ягненка? И что станет делать? Разбудит отца или сам пойдет искать?

Как всегда, проснувшись чуть свет, Мухтар вышел на веранду. Далеко в море по-прежнему стояло белоснежное судно, в маленьких окнах которого оранжево сверкало еще не вставшее солнце. Корабль чуть развернулся к молу, и вместо горящих окон зазияли темные квадратики, а по морю — от горизонта до самого берега — протянулась сверкающая золотая тропинка. Мухтар засмотрелся на судно и не заметил, как на горизонте появился огромный красный шар. Такого огромного солнца ему еще никогда не доводилось видеть. Шар постепенно поднимался, желтел, и глазам стало больно на него смотреть…

«А в горах, — подумал Мухтар, — солнце еще, наверное, не взошло. Оно у нас появляется стремительно, не бывает таким красным и сразу слепит глаза. Его восход пробуждает все вокруг. И птиц, и животных. И скалы, и долины. И травы, и водопады. И над всем этим утренним миром высоко в голубом небе застывает черный орел. Он, наверное, первым видит восход солнца. Интересно бы посмотреть на все его глазами. Хорошо бы когда-нибудь увидеть восход сверху… Просто надо попасть на утренний рейс самолета. И правда, сколько еще в жизни я не успел…»

Мысли Мухтара перебил голос Умалата, который кричал ему со двора что-то неразборчивое и делал знаки, чтобы Мухтар спустился.

Мухтар заметил, что и Майсарат как-то озабоченно ходит по двору, заглядывая то за забор, то за ворота.

Когда Мухтар спустился во двор, вбежал запыхавшийся Дауд:

— Ворота у них еще закрыты. Я залез на забор и заглянул во двор. Ягненка там нет.

— Еще бы, — подхватил Умалат. — Он не такой дурак, чтобы держать ворованное у себя во дворе. Он же знает, что я хребет ему переломаю, если найду у него ягненка! Но, клянусь, даром так это не пройдет!

— Что случилось, Умалат? Украли ягненка? Не может быть!

— Это мог только он, и никто другой! То-то он мне на днях намекал, что, мол, знает, каким путем попал к нам этот ягненок, — распалялся Умалат.

— Кто? — переспросил Мухтар рассеянно. Он все время осторожно следил за Даудом. С тем происходило что-то странное. Он весь съежился и не отрывал глаз от земли. Может, это оттого, что он успел сильно привязаться к маленькому ягненку?

— Есть тут один тип. Сосед. Все норовит соперничать со мной.

— А зачем ему ягненок? Он бы барана взял, если бы нуждался, — с сомнением произнес Мухтар.

— Нет, не взял бы! Он знает, чего стоит черный ягненок. Барана можно и на мясокомбинате достать. Хоть десять. А где найдешь черного ягненка? Тем более, я уже сказал гостям, что их сегодня ждет… Нет, я этого так не оставлю! Все его махинации на свет вытащу! Знаю я!

— А я уверена, он не мог этого сделать, — подала голос Майсарат, делая сыну знак, чтобы он шел в дом. — Зачем ему с тобой соперничать? Он ничуть не хуже нас живет и в нашем ягненке не нуждается.

— Нет, хуже! Потому и не знает, куда деваться от зависти. Ни он, ни его жена.

— Я этого за ними не замечала.

— А я замечал. И пока еще отвечаю за свои слова!

Майсарат не стала больше спорить. Она знала, что муж сейчас просто хорохорится перед ней и Мухтаром, а соседям никогда ничего даже не скажет. Он весьма дорожит своей репутацией умеющего со всеми ладить человека. Просто зол на соседа, тот когда-то неудачно пошутил, задев самолюбие Умалата.

— Но шашлык из черного ягненка все-таки будет! — воскликнул вдруг Умалат, словно он наконец понял, где его ягненок.

Попросив Мухтара освежевать барана, Умалат решительно вышел за ворота.

«На мясокомбинат, что ли, направился? — подумала Майсарат. — Он ведь все может, если захочет».

Дауд сидел в своей комнате расстроенный. Он не ожидал, что отец поднимет такой шум из-за ягненка. И мама почему-то всполошилась. И Мухтар смотрел на него с подозрением.

Но все-таки ни отцу, ни матери и в голову не пришло, что это мог сделать он. И почему он это сделал, они, наверное, тоже не поняли бы. А ведь они думают, что хорошо знают Дауда. Смешно! Все их заботы сводились к тому, чтобы он был хорошо одет и вкусно накормлен. Он вырос, а они продолжают относиться к нему, как и десять лет назад. Что там, в его душе, — им неведомо и неинтересно. Отец называет его мальчишкой и учит «ничего не осложнять понапрасну», мать пишет ежедневные записки про то, как разогреть суп, выключить газ, встает ночью, чтобы поправить на нем одеяло…

Да не это же все ему нужно!.. Ну, поговори они с ним, как с человеком (только один дядя Мухтар видит в нем себе равного!), вся его жизнь шла бы по-другому. Он бы просто подошел к отцу как мужчина к мужчине и попросил его не резать ягненка. А отец бы ни о чем не стал его спрашивать, а просто выполнил его просьбу. Все было бы честно, и он бы любил своих родителей больше всех на свете. И про все (ну, почти про все!) сам бы им рассказывал…

А теперь что? Теперь они ссорятся с матерью, отец ругает ни в чем не повинного соседа, косо смотрит на Мухтара. А он, Дауд, не смеет поднять на них глаза…

Не отпустить ягненка он тоже не мог. Ягненок был его другом. У него были такие голубые-голубые глаза, как у… И совершенно по-детски доверчивый взгляд. Нет-нет, ни за что на свете! Иначе спасти ягненка он не мог. В жизни, наверное, многое нужно осложнять. Иначе будет стыдно и противно жить. И он не жалеет, что спас малыша. И что поставил на место Петуха… И что не позволил Раисе насмехаться над собой… Если бы он не осложнял, то разве мог бы… Нет, не прав отец… У него, у Дауда, свое мнение на этот счет…

Ведь и Мухтар всегда поступает так, как считает нужным, ничего не боясь. И даже мама, хотя у нее больное сердце… На днях она пришла с работы расстроенная. Он, Дауд, спросил, не сходить ли ему за лекарством. И мама рассказала, какой у нее был неудачный день: ее приятельница, тоже врач, нагрубила ей, когда она не захотела принять без очереди какого-то «нужного» человека, а потом один больной принес ей коробку конфет, она на него рассердилась, но так и не знает, хотел задобрить или от чистого сердца…

Дауд не очень понял, почему она ему про все это рассказала. Наверно, хочет, чтобы он был в курсе ее дел. Но было приятно, что мама разговаривает с ним, как со взрослым. Ему тоже захотелось кое-что рассказать маме. Не нашлось только удачного повода перевести разговор. Он-то знает, любит и понимает маму. Но не уверен, всегда ли она может понять его…

Вот бы знать, где сейчас его ягненок? Спрятался на полянке за дерево или пощипывает травку? Или познакомился с кем-нибудь из гуляющих в парке, смотрит на того преданными голубыми глазами и помахивает черным хвостом с белым кончиком? А может, кто-то его уже увел?..

Дауд вышел из дома. Проходя мимо Раисиного балкона, он даже не поднял глаз: сейчас не хотелось ее видеть. Он должен найти ягненка, подумать и решить, что делать дальше.

За углом дома мелькнуло голубое платье Цыганки. Может, не она?

Дауду показалось, что в спину ему кто-то смотрит. Дал себе слово не оглядываться, но все-таки оглянулся: Раиса с балкона делала знаки, чтобы он ее подождал. Дауд остановился, сам еще не зная, хочется или нет ему с ней разговаривать. Но когда она вышла из подъезда в нарядном зеленом платье, такая вся ясная, улыбающаяся, Дауд забыл все свои обиды. Тем более, что ревность-то была во сне…

— Коктейль пошел пить? — шутливо спросила она.

— Да вот погулять вышел. — Дауд опять почувствовал себя скованным и неловким. Рассердился на себя, на Раису. Тоже мне, королева Марго!

— Ой, как я рада… А я Цыганку звала, так она не пошла. Странная такая сегодня. Я не поняла, зачем она ко мне приходила. Вроде бы сама звала гулять, а потом не пошла:

— Она меня не интересует, — не особенно любезно отозвался Дауд, направляясь в сторону городского парка.

— А вот она тобой интересовалась! — В голосе Раисы слышалось откровенное лукавство.

Но что-то мешало Дауду перейти на такой же тон. Наверное, он беспокоился о брошенном ягненке.

В это время над ними очень низко пролетел вертолет. Дауд воспользовался тем, что так шумно, и ничего не ответил. Когда шум стих, Раиса спросила:

— Скажи, Дауд, кто до меня читал «Королеву Марго»?

Дауд растерялся. Отвернувшись, ответил:

— Никто.

— Но там есть страницы, отмеченные красным карандашом.

Дауд не знал, что отвечать. Лучше б сквозь землю провалиться!

— Нехорошо получилось, — вздохнула Раиса. — А уж Цыганка из этого раздует! Ей ведь только повод дай…

— А ты не давай!

— Повод?

— Книгу.

— Как могу не дать, раз обещала?

Раиса остановилась у памятника солдату, стоящему у самого входа в парк. Перед памятником высоким теплым пламенем полыхал вечный огонь. У подножия лежали свежие цветы. Кто это всегда их сюда приносит?

— Она ведь навязывает тебе свою дружбу, а ты делаешь вид, что ничего не замечаешь, — сказал Дауд.

— Откуда ты знаешь?

— Я вижу. И ты не можешь не видеть, что она хитрюга и лицемерка.

— Она, правда, хитрая, но не вредная. Она умеет увидеть в людях то, чего не вижу я.

— И хорошо, что не видишь. Она ведь заранее ни от кого ничего хорошего не ждет. Одни недостатки и подмечает. И радуется этому. Лучше, как говорит дядя Мухтар, иной раз ошибиться, чем ко всем относиться с подозрением.

Дауд почему-то вспомнил о Мухтаре. Может, потому, что в это время они проходили мимо фигуры чабана, выструганной из высыхающего дерева. Два мастера еще продолжали работать, вокруг валялось множество стружек и веток. Широкоплечий, видимо уже не молодой, мужчина, стоя к ребятам спиной, что-то подчищал на дереве; молодой загорелый парень в красной майке с прилипшими белыми стружками выстругивал чабанскую палку-ярлыгу.

Проследив за взглядом Дауда, Раиса сказала:

— Молодцы какие! Раньше сохнущие деревья просто выкорчевывали, а теперь нет. Видишь, вон там медведь, лиса, слева — сова, за плакучей ивой — леший…

«Мне бы ягненка найти», — думал Дауд, машинально кивая Раисе.

Но она заметила его рассеянность.

— Какой-то ты сегодня странный. Что-нибудь случилось?

— Да нет, все нормально.

— Дядя Мухтар уехал? — продолжала допытываться Раиса.

— Как он может уехать, когда сегодня день рождения отца.

— Поздравляю!

— Спасибо.

— Ой, смотри, какая сирень расцвела! — восхищенно закричала Раиса и бросилась к высокому, усыпанному светло-лиловыми гроздьями кустарнику.

Дауд воспользовался случаем и остановился, внимательно заглядывая под кусты: не щиплет ли травку где-нибудь здесь его ягненок? Из-за приземистого пышно цветущего абрикоса навстречу ему вышел подросток в спортивной безрукавке с «Олимпиадой-80» на груди. Подмигнул Дауду, ухмыляясь, кивнул вслед Раисе и сказал:

— Пигалица тонконогая, а изображает королеву!

Всем лицом являя пренебрежение, Дауд прошел мимо, словно ничего не слышал.

Подросток догнал Дауда и с вызовом спросил:

— Ты что, глухонемой?

— Отстань!

— Ка-какой герой! — похоже, парень был рад к чему-нибудь прицепиться.

— Эй, ты, — крикнула издали Раиса, — не задирайся, не очень-то тебя боятся!

«Значит, она все слышала… Значит, другого выбора нет…»

Сжав кулаки, Дауд шагнул к парню. Резким неожиданным ударом ноги в солнечное сплетение тот свалил Дауда на землю. Какое-то время Дауд пролежал оглушенный, не понимая, что произошло. Потом почувствовал острую боль в животе.

Раиса с перекошенным ненавистью лицом бросилась на парня. И тут откуда-то, словно из-под земли, появился Петух. Бросившись между Раисой и парнем, спросил подростка с угрозой:

— Ты чего девчонку обижаешь?

— Не, девчонок не трогаю… Кавалеру вот даю бесплатные уроки каратэ. Может, в другой раз и даму свою защитить сумеет. Да и к прохожим будет уважительнее относиться, гы-ы…

— Подонок! Нарочно пристал, приемы отрабатываешь! — сказала Раиса.

Петух сделал вид, что только сейчас заметил Дауда и с фальшивой улыбкой обернулся к нему:

— Вах, и ты здесь?.. Что же ты к прохожим пристаешь? Среди них ведь и каратисты есть — одним ударом убить могут…

— Это уж мое дело! Отстань! — сжав кулаки, Дауд опять двинулся на парня. Но Петух преградил ему дорогу:

— Ты это на кого кричишь?

— На тебя!

Дауд побелел как бумага, в глазах его засветилась такая ненависть, что Раисе стало страшно:

— Перестаньте, пожалуйста! Прошу вас…

— Прекрати! — прикрикнул на нее Дауд.

Петух неторопливо, явно рисуясь, повернулся к парню:

— Вдвоем на одного — это не по-мужски! Я его сам проучу!

Петух сделал какое-то обманное движение, а потом кулаком ударил Дауда в висок. Тот потерял равновесие, нелепо взмахнул руками. Не дав ему опомниться, Петух ударил еще раз и навалился на Дауда.

— Вот тебе, получай! — приговаривал он, норовя ударить побольнее по горлу, по виску, в челюсть… — Просишь у меня прощения? Просишь?

Дауд рывком сбросил с себя Петуха, попытался перевалиться на него. Но Петух вывернулся, оба одновременно вскочили и тотчас опять вцепились друг в друга.

Скрестив руки на груди, парень насмешливо смотрел на дерущихся. Когда Дауд стал заметно одолевать Петуха, парень неторопливо подошел к ним.

— Ладно, хватит теперь, — и, делая вид, что разнимает их, парень ребром правой руки резко ударил Дауда по шее.

— Не мешай, я сам, — закричал Петух, взбодрясь.

Дауд видел, как парень поднял руку для удара, но не сумел увернуться. Он сразу обмяк и стал валиться, увлекая за собой Петуха, в которого вцепился мертвой хваткой.

— Дело ваше, — пожал плечами парень и отошел в сторону.

Подмяв под себя Дауда, Петух упрямо повторял:

— Сдаешься? Потом не говори, что не сдался! Вон свидетели…

Раиса стояла, словно застывшая. Она понимала: ей давно пора вмешаться, кого-то позвать, но не могла пошевелить даже пальцем. И голос у нее, похоже, совсем пропал. Она поняла, что Петух и этот парень встретились им здесь не случайно…

Петух поднялся с видом победителя и принялся тщательно отряхивать брюки. Будто это сейчас было самое главное. Дауд неподвижно лежал на траве. Подросток подмигнул Петуху, приветливо помахал рукой Раисе и отправился куда-то в глубину парка, беззаботно насвистывая.

Вдруг Дауд вскочил и бросился к выходу.

— Да не бойся, не трону больше! — самодовольно ухмыльнулся Петух.

Дауд подбежал к фигуре чабана, схватил ярлыгу и, петляя между деревьями, устремился в ту сторону, куда ушел парень.

Раиса и Петух бросились за ним, хотя не сразу поняли, что он задумал. Догнав беспечно свистящего каратиста, Дауд с размаху ударил его ярлыгой по голове. Парень повалился как подкошенный. А Дауд, не обращая на него больше внимания, повернулся к выходящим ему навстречу Петуху и Раисе.

Петух успел все сообразить в какие-то секунды: ничуть не стесняясь Раисы, он бросился наутек и одним движением перемахнул высоченный парковый забор.

Все так же не выпуская ярлыги, Дауд бросился за Петухом.

Раиса подбежала к парню. Он лежал неподвижно, на лбу его была кровь… Раиса кинулась к телефону — вызывать «скорую». При этом она с удивлением подумала, что ей нисколько не жаль этого парня, а ведь он, наверное, получил серьезную травму…

Потеряв из виду Петуха, Дауд отправился домой. Он не помнил, как добрался до своих ворот. Войдя в большую комнату, полную гостей, он громко сказал:

— Я его убил. Кажется, убил…

Дауд выронил ярлыгу и опустился на диван.

— Уйя, сынок! Ты что говоришь? Кого убил? — всплеснув руками, Майсарат выскочила из-за стола.

Дауд дышал тяжело и часто. Щеки его пылали, волосы стояли дыбом, рубашка была расстегнута и порвана.

Гости испуганно замолчали, не зная, как реагировать на происходящее.

— Что ты мелешь, сынок? Ты и мухи-то никогда не обидел! — Умалат даже не вышел из-за стола, демонстрируя гостям, что ничего серьезного произойти не могло.

— Нет, убил. Парня. Ярлыгой по голове. И черного ягненка я… — Дауд не договорил. Он откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

— Уйя, на палке кровь! — Майсарат с ужасом смотрела на ярлыгу.

— Значит, кто-то его сильно оскорбил или что-то подлое в его присутствии сделал. — Мухтар встал, словно защищая Дауда, загородил его собой.

— Что ты выдумываешь?! — возмутился Умалат. — А ну-ка, вставай, сейчас же, собачий сын, и объясни все толком! Только осложнять и умеешь!

— Успокойся, Умалат, успокойся, — сказал Мухтар. — Дауд заснул. Знаете, — обратился он к гостям, — со мной раз в жизни такое было. Врач сказал — такое случается при сильном потрясении. Не надо сейчас его трогать. Я знаю Дауда — он скажет всю правду. И о себе. И о других. И обо всем происшедшем. Проснется — и все потом вспомнит…

А Дауду снилась Раиса в образе королевы. И он не был больше похож на беспомощного жалкого жениха. Он был королем… И чувствовал, что Раиса восхищалась им…