Дикие карты

ИНТЕРЛЮДИЯ ТРИ

Из «Шика диких карт» Тома Вольфа

(Нью-Йорк, июнь 1971 года)

Мммм… Объедение. Крошечные яичные рулетики, начиненные крабовым мясом и креветками. Пальчики оближешь. Хотя жирноваты, конечно. Интересно, как тузы сводят жирные пятна с пальцев своих перчаток? Может, они предпочитают фаршированные грибы или малюсенькие ломтики рокфора, обвалянные в дробленых орехах, которые в этот самый миг подают им на серебряных подносах высокие улыбчивые официанты в униформе «Козырных тузов»? В дни, когда проводятся вечера «Шика диких карт», о таких вещах поневоле задумаешься. Например, вон тот черный мужчина у окна, что за руку здоровается с самим Хирамом Уорчестером, в черной шелковой рубахе и черном же кожаном пальто, от которого за милю отдает тузом… собирается ли он взять крошечный яичный рулетик, начиненный креветками и крабовым мясом, когда официант проплывет мимо него, и вот так отправить его в рот, не упустив при этом ни слова из радушной речи Хирама, или ему больше по вкусу фаршированные грибы?

Хирам блистателен. Крупный мужчина, внушительный, шести футов двух дюймов росту, при слабом освещении он легко может сойти за Орсона Уэллса. Его черная окладистая борода подстрижена волосок к волоску, а когда он улыбается, его зубы кажутся неправдоподобно белыми. А улыбается он часто. Он сердечный человек, щедрый, и тузов встречает тем же быстрым и крепким рукопожатием, тем же хлопком по плечу, тем же знакомым возгласом, которым приветствует Лилиан, Фелицию и Ленни, и мэра Хартманна, и Джейсона, и Джона и Диди.

«Как вы думаете, сколько я вешу? — жизнерадостно вопрошает он их и, не дожидаясь ответа, подсказывает: — Триста фунтов, триста пятьдесят, четыреста?» И тут же хохочет над их догадками, зычно хохочет, раскатисто, потому что этот здоровяк весит всего-то тридцать фунтов. Он даже установил весы, прямо здесь, посередине «Козырных тузов», своего нового роскошного ресторана на последнем этаже Эмпайр-стейт-билдинг, в окружении хрусталя, серебра и хрустящих белых скатертей — самые обыкновенные весы, из тех, что можно увидеть в любом спортзале, — просто для того, чтобы доказывать свою правоту. Он легко вскакивает на них и соскакивает обратно всякий раз, когда его слова подвергают сомнению. Тридцать фунтов, и Хирам от души наслаждается своей маленькой шуткой. Только не зовите его больше Фэтменом. Этот туз уже выпал из колоды, теперь он один из новых тузов, знакомый с нужными людьми и знающий толк в винах, такой безупречный в своем смокинге, владелец самого лучшего, самого шикарного ресторана во всем городе.

Что за прием! Повсюду расставлены столики, поблескивает серебро, крохотные трепещущие огоньки свечей отражаются в окнах, в бездонной черноте, что мерцает тысячей звезд, и именно этот миг больше всего по вкусу Хираму. Тысяча звезд смотрит с неба на тысячу звезд, собравшихся внутри, на манхэттенском небоскребе, самом высоком и величественном из всех, и самые удивительные люди вознесены сегодня в ночное небо: Джейсон Робардс, Джон и Диди Райан, Майк Николс, Вилли Джо Намат, Джон Линдси, Ричард Аведон, Вуди Аллен, Аарон Копленд, Лилиан Хеллман, Стив Сондхайм, Джош Дэвидсон, Леонард Бернстайн, Отто Премигер, Джулия Белафонт, Барбара Уолтерс, Пенны, Грины и О'Нилы… а теперь, в пору «Шика диких карт», еще и тузы.

Все это сборище очарованных, преклоняющихся, возбужденных людей с высокими и тонкими бокалами для шампанского в руках окружает маленького рыжего длинноволосого человечка в смокинге из оранжевого жатого бархата, в лимонно-желтой рубахе с кружевными манжетами. Тисианн брант Тс' аа сек Халима сек Рагнар сек Омиан вновь в центре всеобщего внимания, как, наверное, было на Такисе, и некоторые из этих замечательных людей вокруг него даже называют его «принц» или «принц Тисианн», хотя чаще всего безбожно коверкают его имя, и для большинства из них он навеки останется доктором Тахионом. Он настоящий, этот принц с другой планеты, как и самый его образ — изгнанника, героя, плененного армией и преследуемого КРААД, мужчины, который прожил вдвое больше, чем длится человеческая жизнь, и видел такое, чего ни один из них и представить себе не может, который самоотверженно трудится среди несчастных обитателей Джокертауна… И возбуждение бурлит в «Козырных тузах», словно взбесившиеся гормоны, и Тахион тоже кажется возбужденным, это видно по тому, как его сиреневые глаза то и дело украдкой устремляются на стройную женщину восточного вида, которая пришла с тем, другим тузом — опасным Фортунато.

Возбуждение витает в воздухе, и вскоре весь восемьдесят шестой этаж жужжит, как улей: «это впервые, всегда жаждал с вами познакомиться, это впервые», а где-то в сырой земле Висконсина Джозеф Маккарти переворачивается в гробу с высоким пронзительным свистом, и все его черви отправились восвояси по домам. Это не какие-нибудь голливудские выскочки, не нудные политики, не высохшие высокоученые мужи, не жалкие джокеры, выклянчивающие помощь, это настоящая знать — обаятельные, поражающие воображение тузы.

Такие красивые. Аврора, сидящая у барной стойки, демонстрирует длинные-предлинные ноги, которые сделали ее звездой Бродвея; мужчины окружили ее плотным кольцом, смеются каждой ее шутке. Ее потрясающие огненно-рыжие волосы, завитые и надушенные, ниспадают на обнаженные плечи, пухлые губки чуть надуты, а когда она смеется, вокруг нее потрескивает северное сияние, и мужчины разражаются аплодисментами. Она только что подписала контракт на съемки своего первого художественного фильма, где ей предстоит играть с самим Редфордом, а снимать его будет Майк Николс. Она — первый туз, который снимется в главной роли в кинофильме, после… нет, мы ведь не станем упоминать о нем, не так ли? Не стоит портить такое веселье.

Такие удивительные. Просто поразительно, что они могут делать, эти тузы. Юркий маленький человечек, одетый во все зеленое, извлекает из кармана желудь и пригоршню садовой земли, одалживает у бармена коньячный бокал и прямо посреди «Козырных тузов» выращивает маленький симпатичный дубок. Смуглая женщина с резкими чертами лица является на вечеринку в джинсах и джинсовой рубахе, но, когда Хирам грозит отправить ее прочь, хлопает в ладоши — и в мгновение ока оказывается с головы до ног закована в черный металл, поблескивающий, как полированное черное дерево. Еще один хлопок — и она уже в вечернем платье из зеленого бархата, открывающем одно плечо и невероятно ей идущем, и даже Фортунато оглядывается, чтобы рассмотреть ее повнимательнее. Когда подходит к концу запас льда для охлаждения шампанского, вперед выступает плотный, крепко сбитый чернокожий мужчина, берет бутылку «Дом Периньон» в руки и озорно ухмыляется, когда стекло покрывается инеем. «В самый раз, — говорит он, передавая бутылку Хираму. — Еще миг — и оно замерзло бы в камень». Хирам со смехом поздравляет его, хотя тот, похоже, не может поверить, что удостоился такой чести. Чернокожий мужчина загадочно улыбается. «Кройд», — произносит он лишь.

Такие романтические, такие трагические. Вон там, в конце стойки, одетый в серую кожу, это ведь Том Дуглас, да? Это он, он, Король ящериц собственной персоной, я слышал, что с него только что сняли все обвинения, но какое же для этого понадобилось мужество, какая твердость духа, и, кстати, что произошло с тем… ах да, Радикалом, который помог ему выбраться? Выглядит Дуглас ужасно. Толпа окружает его, его глаза вспыхивают, и на короткий миг над его головой взвивается призрак гигантской черной кобры, темная противоположность ярких зарниц Авроры, и в «Козырных тузах» воцаряется молчание, пока Короля ящериц снова не оставляют в покое.

Такие яркие, такие экстравагантные. Циклон умеет организовать эффектное появление, верно? Но ведь именно поэтому Хирам и настоял на балконе, не только ради возможности наслаждаться напитками под звездным летним небом и любоваться великолепным зрелищем заката над Гудзоном, но и для того, чтобы у его тузов была своя посадочная площадка, и вполне естественно, что Циклон опробует ее первым. К чему ехать на лифте, если можно оседлать ветер? А как он одевается — весь в синем и белом, такой гибкий и лихой в своем комбинезоне и этой накидке, которая свисает с его запястий и щиколоток и надувается, когда он подхлестывает ветер. Он задает моду, этот Циклон, он первый туз, который носит настоящий костюм и начал носить его еще в шестьдесят пятом, задолго до остальных, новоявленных тузов, он носил свои цвета все два безотрадных года во Вьетнаме, но ведь сам по себе тот факт, что человек носит маску, еще не означает, что он делает фетиш из сокрытия собственной личности, правда? Те времена давно прошли, Циклон теперь — Вернон Генри Карлайсл из Сан-Франциско, весь мир об этом знает, ведь со страхом покончено, настала эпоха, когда тузом хочет быть каждый. Циклону пришлось проделать долгий путь, чтобы попасть на эту вечеринку, но это сборище не было бы полным без первого туза Западного побережья, не так ли?

Хотя… на самом деле это сборище действительно не совсем полное, помните? Эрл Сэндерсон так и не прибыл из Франции, хотя и прислал в ответ на приглашение Хирама краткое, но искреннее письмо с извинениями. Великий человек, поистине великий — и немало настрадавшийся. Да и Дэвид Герштейн, пропавший Парламентер, — Хирам даже разместил в «Таймс» объявление: «Дэвид, пожалуйста, возвращайся домой», но и он тоже так и не появился. И Черепаха, где же Великая и Могучая Черепаха? Ходили слухи, будто в этот необыкновенный колдовской вечер Черепаха появится из своего панциря, и пожмет Хираму руку, и откроет свое имя миру, но, увы, похоже, его нет здесь, вы же не думаете, что… О боже, нет… вы же не думаете, что сплетни верны и Черепаха на самом деле джокер?

Циклон рассказывает Хираму, что, по его мнению, его трехлетняя дочь унаследовала его способности, и Хирам, сияя, пожимает ему руку, поздравляет гордого папашу и провозглашает тост. Даже его звучный, хорошо поставленный голос не может перекрыть гам, поэтому Хирам вынужден сжать руку в кулачок и сделать то, что он делает с гравитационными волнами, и вот он уже весит еще меньше, чем тридцать фунтов, и взмывает под потолок. Паря в воздухе под огромной люстрой в стиле артдеко, поднимает бокал с «Пиммзом»[78] и произносит речь. Ленни Бернштейн и Джон Линдси пьют за маленькую Мистраль Хелен Карлайсл, будущую представительницу второго поколения тузов. О'Нилы и Райаны поднимают бокалы за Черного Орла, Парламентера и в память о Блайз Стэнхоуп ван Ренссэйлер; Лилиан Хеллман, Джейсон Робардс и Бродвейский Джо произносят тост в честь Черепахи и Тахиона, и все пьют за Джетбоя, нашего общего прародителя.

После тостов наступает время заняться делами. Доктору Тахиону нужна помощь, помощь его джокертаунской клинике, помощь в его судебном процессе — сколько она уже тянется, его тяжба, чтобы вернуть себе право владения своим космическим кораблем, который правительство незаконно реквизировало у него еще в сорок шестом? Просто позор — забрать корабль после того, как он проделал такой путь, чтобы помочь! И они, разумеется, наперебой предлагают свою помощь, свои деньги, своих адвокатов, свое влияние. Тахион, рядом с которым стоит поразительно красивая женщина, говорит о своем корабле: «Корабль жив, он такой одинокий…» Из глаз его начинают струиться слезы, а когда Тахион сообщает, что корабль называется «Малютка», то не за одной контактной линзой поблескивает слезинка, угрожая искусно нанесенному макияжу. И, разумеется, совершенно необходимо что-то сделать с «Джокерской бригадой», это ведь немногим лучше геноцида, и…

Но тут подают ужин. Гости направляются к заранее отведенным местам; схема размещения, составленная Хирамом, настоящее произведение искусства — продуманная и пикантная под стать его кулинарным шедеврам: повсюду царит идеальная гармония богатства, образованности, остроумия, красоты, хвастовства и популярности, и за каждым столиком непременно сидит какой-нибудь туз, непременно, чтобы никто не остался обиженным в этот год, месяц и час шика диких карт…