Дикий плющ (Духовная автобиография дзэнского наставника Хакуина)

"Что привело тебя сюда? - спрашивал он. - И почему ты жаждешь отправиться на Кокэй?"

И я откровенно рассказал ему обо всех своих замыслах.

"Хорошо, - ответил он, - Если ты решишь, что гора Кокэй тебе не подходит, возвращайся сюда. Я думаю, что смогу позаботиться о месте твоего обитания". Утром мы со слезами на глазах распрощались.

Несчастный, я медленно побрел дальше, мечтая только о том, как бы "высохнуть вместе с горными деревьями и травами", и не имея малейшего представления, какое место избрать для этого. Мне на ум вновь пришли слова разочарованного Сёдзу, что "легче отыскать звезды на полуденном небе" (25). Вздыхая в сердце своем, словно ветер, стегающий море, поднимая в нем белую волну, и обрушивающийся на сосновые леса, я шел дальше по нехоженым тропам. Вскоре я оказался в необычайно красивом месте. Великолепная листва горных деревьев и очарование этого места превосходило даже те пейзажи, которые воспеваются поэтами Китая и Японии.

Я бродил по округе и расспрашивал людей, пытаясь отыскать место, где можно было бы остановиться. Я натолкнулся на давнего знакомого, который жил здесь и был настоятелем маленького горного храма. Несколько следующих дней мы провели в глубоких и разнообразных духовных беседах.

Все это время я продолжал смотреть по сторонам, вверх и вниз, расспрашивал людей, но так и не смог отыскать подходящего места. В конце концов, совершенно подавленный, я вернулся в Мансакудзи.

Тин был рад встретить меня вновь. "Я знал, что ты вернешься, - сказал он. - На следующий день после твоего ухода я нашел место, какое ты ищешь. Прекраснейшее из убежищ, полностью огражденное от скверны этого мира, тихое, словно самадхи. Оно располагается в горах на расстоянии около ри отсюда, в месте, именуемом Иватаки (26). Само убежище нам предоставил почтенный муж по имени Сикано Токугэн. Этот мирянин очень богат. Он является последователем школы Чистой Земли. Я взял на себя смелость рассказать ему о тебе и твоей жизни. Он сразу же согласился построить скромную обитель, в которой ты смог бы остановиться. До тех пор, пока она не будет готова, ты можешь укрыться в месте, которое называется Каваура. Это недалеко. Как только твое пристанище будет готово, я сам провожу тебя туда".

Около месяца я провел в Каваура, после чего вновь появился Тин, отвел меня в дом Токугэна, и я на следующий же день переселился в новую обитель Иватаки-ан.

Путь мне показал Сикано Кандзи, старший сын и наследник этого почтенного мирянина, которому отец объяснил местоположение обители. За нами следовал слуга, несший большой деревянный сосуд, в котором лежало пять мер риса. Путь не был длинным: пройдя около одного ри, мы достигли обители.

Вступив внутрь, я возжег благовонную палочку, совершил три поклона, принял позу для медитации и застыл неподвижно в тишине. Сложив ладони, Кандзи поклонился и стал спускаться с горы. Я остался один.

________________________________________

1.) Эти строки - начало следующего четверостишия, сочиненного Хакуином для церемонии по случаю годовщины смерти Бодхидхармы: "На кухне у меня много зеле ни, но мой нож не режет; // Наполни храмовую печь осенними листьями, и языки пламени взовьются вверх; //

Постная пища в качестве подношения истинна и праведна, но я не могу раздать ее; // Голубоглазый монах из Индии[Бодхидхарма] скрывает свое горе". (Poison Staments in a Thicket of Thorns, Hakuin Osho Zenshu, 2, p. 33) Стихотворение описывает приготовление постной пищи в храмовой кухне для дня поминовения годовщины смерти основателя того или иного направления. Возможно, таким образом Хакуин описал то состояние сознания, которое сопровождало его упражнения в те времена, когда он только что покинул Сёдзу и приступил к практике после сатори. Эти строки можно также рассматривать как повествование о чувстве бесцельности собственной личности: Хакуин понимал, что обладает просветлением, но не в состоянии выражать его свободно. Он не может отплатить свой долг перед основателями традиции дзэн до тех пор, пока не достигнет свободы совершенного пробуждения.

2.) Мы не знаем, какой длины были благовонные палочки для курения в эпоху Хакуина. Используемые в наши дни палочки сгорают приблизительно за тринадцать минут.

3.) История о том, как Хакуин боролся со своей болезнью, является сюжетом четвертой главы.

4.) Хоцу - Эхоцу Сэттэн (гг. рожд. и см. неизв.). Храм Риондзи расположен в Нумадзу. Согласно "Жиз неописанию" Торэя, Хакуин начал ухаживать за Нёкароси в конце 1711 г. и оставался при нем до лета следующего года. Нёка умер в седьмом месяце 1712 г. В "Гусиной траве" Хакуин также утверждает, что покинул Сёдзу, потому что узнал о серьезной болезни Нёка и о том, что за ним некому ухаживать.

5.) Есан Якудзи (1676-1736), верховный настоятель храма Кэнкокудзи, был наследником Дхармы Кэнгана Дзэнэцу, известного наставника школы Риндзай. Кэнган также был наставником Когэцу Дзэндзая, с которым Хакуин намеревался встретиться.

6.) Хакуин встречался с Эгоку в Хоундзи, располагав шемся в провинции Кавати (совр. префектура Осака; см. примечание 56 к первой главе). Согласно "Жизнеописанию" Торэя (1713 г., 28 лет), Хакуин искал у Эгоку объяс нения, как можно совместить деятельную сторону буддийской практики с медитативной.

7.) Хакуин утверждает, что в 1713 г. он посетил Инрёдзи, расположенный в провинции Идзуми (совр. префектура Осака, около двадцати километров от Хоундзи), для того, чтобы разузнать об учении основателя и прежнего настоя теля этого храма, наставника школы Сото Тэссин Дойна(1593-1680). Тэссин учился в Нагасаки у китайского наставника Даочжэ Чао-юаня (1600-1662 ?), причем в число учеников этого наставника входили Эгоку Доме и Банкэй Етаку. Позже Тессин стал наследником Дхармы китайского наставника линии Обаку Муань Син-дао.

Далее Хакуин описывает старшего монаха Юкаку, о котором не известно ничего, кроме того, что он был в прошлом учеником Тэссина и что Хакуин в период пребывания в храме подружился с ним. Однако рассказ Ха-куина отличается от того, что мы находим в "Жизнеопи сании" Торэя (1713 г., 29 лет), который описывает Юкаку как "полусумасшедшего с виду монаха с безобразным лицом, покрытого лохмотьями рясы, свисающими с тела". "Когда наставник (т.е. Хакуин) пытался приблизиться к нему, тот тотчас убегал прочь".

8.) Это стихотворение Хакуин сочинил после того, как внезапно постиг сущность коана "Женщина выходит из дхьяны" ("Преграда без ворот", 42). См. "Жизнеописание" 1713 г., 28 лет.

9.) Хакуин, бывший монахом школы Риндзай, в период странствий не просто посещал наставников школ Сото и Обаку. В данном отрывке он делится с нами серьезными размышлениями по поводу того, стать ли ему верховным священнослужителем храма школы Сото. Судя по всему, такого рода "экуменизм" был обычным делом среди трех школ японского дзэн-буддизма и просуществовал до переворота Мэйдзи, после которого бюрократические барьеры, возводимые новой администрацией, парализовали та кие связи.

10.) Учитель Когецу Роси, Когецу Дзэндэай, Дзайко (1667-1751) имел резиденцию в храме Дайкодзи в Хиюга (совр. префектура Миядзаки), на самом южном острове Японии Кюсю. Говорили даже, что мир дзэн в то время был "разделен между Когэцу (запад) и Хакуином (восток)". Многие из известнейших учеников Хакуина, например, Торэй или Гасан Дзито (1727-1797) начина ли свой путь под наставничеством Когэцу. Торэй в "Жизнеописании" говорит, что Хакуин знал о том, что Когэцу обладает особенно глубоким пониманием приведенного ниже стихотворения Да-хуэя о листьях лотоса, над которым Хакуин работал в то время, и что именно это стало главной причиной, почему он хотел посетить наставника.

11.) Это строки из стихотворного комментария к коануо "му", автором которого является китайский наставник эпохи Сун Да-хуэй Цзунгао (1089-1163). Его текст можно найти в "Да-хуэй пушо", цзюань 3. Первые две строки стихотворения таковы: "Дует ветер, и ивовые соцветья крутятся, словно мячики; // Бьет листья дождь, и цветы сливы дрожат, будто бабочки".

12.) Рассказ о событиях, упоминаемых здесь Хакуином, см. на стр. 117-128. Здесь и далее Хакуин часто ссылается на утверждение наставника Дахуэй Цзунгао, что он испытал"восемнадцать великих и бесконечное число малых просвет лений". Источник этой фразы так и не был найден в много томном собрании трудов Да-хуэя, однако Етидзава приводит сноску на это утверждение из трактата "Чжу-чуан ер-би" ("Броски камешками в бамбуковое окно"), автором которого является известный монах эпохи Мин*

* Эпоха династии Мин: 1368-1644 гг. Чжу-хун жил в конце XVI и начала XVII вв. - Прим. ред. Юньцзи Чжу-хун. Трактат был опубликован в середине семнадцатого века.

13.) Согласно сообщению в "Жизнеописании" Торэя (1712 г., 27 лет), Хакуин изменил свое решение и прервал путешествие на остров Кюсю к Когэцу оттого, что от упомянутых им монахов услышал неправдоподобные истории о некой чудесной силе, которой якобы тот обладал. Торэй, бывший учеником Когэцу, замечает, что "ничто из того, что наставник тогда узнал от них, не давало никакой возмож ности составить истинное представление об учении Когэ цу. Поэтому он тогда только нахмурил брови и так решил: "Если Когэцу действительно таков, то из встречи с ним я не вынесу ничего существенного".

14.) Тецудо Гэнти (1658-1730) жил в храме Энсёдзи школы Риндзай, который располагался в деревушке Одзаки близ города Обама в провинции Вакаса (совр. префектура Фукуи). "Жизнеописание" Торэя связывает визит Хакуина в Энсёдзи с 1713 г. Хакуин называет Тецудо "дядей по Дхарме" Сёдзу потому, что он и учитель СёдзуСидо Мунан были братьями по Дхарме. Сэкиин Соун (гг. рожд. и см. неизв.) долгое время был учеником Гудо Тосёку (называемого также по его почетному титулу Хокан Кокуси - наставник страны Хокан) и отличался крайней суровостью в обращении со своими учениками.

15.) Хакуин иногда вставляет в описания своих путешествий отрывки, по форме своей близкие к поэтической форме митиюки. Такая форма изложения, когда рассказчик - как правило, монах - описывает пейзажи и знаменитые города, через которые пролегал его путь, вплетая в речь при помощи весьма изысканного стиля, поэтических аллюзий и словесной игры названия местностей, была обычной для многих жанров японской литературы. Два самых длинных таких отрывка выделены здесь и далее курсивом.

16.) С точки зрения Хакуина, слова "великий мир и великое счастье" (дай-анраку) имеет право говорить толь ко тот, кто после долгих лет упражнений после первого сатори, в великом просветлении на самом деле испытал чувство мира и спокойствия. В сочинениях же наставника чаще всего это выражение используется по отношению к последователям квиетистских приемов обучения дзэн (подобных учению о "не-рожденном"), которые предписывали "оставаться такими, какие есть в не-рожденном сознании Будды" и не предполагали работу над коанами. Однако сам Хакуин во время своего путешествия по центру Японии останавливался в храме линии Мёсиндзи Рэйсёдзи впровинции Мино (совр. префектура Гифу), несмотря на то, что он встретился в нем с практиками именно такого рода. Верховным священнослужителем, который упоминается ниже, скорее всего был Банкю Этё (ум. 1719), выдающийся на ставник школы Риндзай, учившийся у Банкэя Етаку. Со гласно "Жизнеописанию" Торэя (1705 г., 20 лет), впервые Хакуин встречался с Банкю в Рэйсёдзи в 1705 г., в самом начале своего первого странствия.

17.) Ад черной веревки и Ад рушащихся гор - названия двух из восьми Горячих адов.

18.) Хакуин заявляет здесь о том, что обладает оком просветления, которому, по его словам, нельзя нанести вреда. В словах наставника о "нежелательном вмешательстве" (тэ-даси) отражена доктрина дзэн "нерожденного", предписывающая ученикам "оставаться в не-рожденном сознании Будды" и ни в коем случае не "обращаться к иным" практикам, таким, как достижение просветления через суровые ограничения во всем.

19.) Под Тарумару, возможно, подразумевается Эмон Сокай (гг. рожд. и см. неизв.), наследник Дхармы Банкэя Етаку. Согласно "Жизнеописанию" Торэя, первая встреча Хакуина с этим наставником, подлинным воплощением дзэн "не-деяния", состоялась в 1705 г., начальном году странствий Хакуина.

20.) Мусо Сосэки (Мусо Кокуси, 1275-1351), основатель храма Тэнрюдзи в Киото. Хотя по жизнеописаниям Мусо действительно известны случаи практики в одино честве, причем именно в той области, источник истории, рассказанной Такумару, найти не удалось. Гора Кэнтоку расположена к северу от центра нынешней префектуры Яманаси. Мусо был основан игравший очень важную роль храм Кэнтокудзан Эриндзи.

21.) Юдзо (санскр. Кшитигарбха) - бодхисаттва, который является в мире в период между уходом Будды Шакьямуни и приходом Будды будущего Майтреи для того, чтобы помогать чувствующим существам достичь просветления. Он часто изображается в виде молодого монаха.

22.) Гора Кокэй (Кокэйдзан, "Ущельная гора") в провинции Мино получила свое имя от местности в Китае вокруг горы Лушань, отличавшейся особенной красотой. Эйходзи (полное наименование - Кокэйдзан Эйходзи), храм школы Риндзай, расположенный на горе Кокэй, был построен на месте уединенной обители Мусо Сосэки. В записях Хакуина не говорится, что он посещал когда-либо этот храм.

23.) Ота (в настоящее время часть города Камо) была почтовой станцией близ того места, где тракт Накасэндо пересекает река. Согласно "Жизнеописанию" (1715 г., 30 лет), Хакуин посетил храм Мансакудзи в 1715 г.

24.) О Тине Сюсо (гг. рожд. и см. неизв.) нам больше ничего не известно.

25.) Согласно записям Хакуина, именно такие слова Сёдзу говорил тем ученикам, которым будет трудно найти подходящего наставника. Ср. раздел "Сёдзу-родзин" в главе первой "Дикого плюща".

26.) Гора Иватаки расположена в нескольких кило метрах к северу от Ота, вблизи гор Ибука, в которых за четыреста лет до описываемых событий жил в одиночестве и непрерывных дзэнских упражнениях известный и почитаемый наставник Кандзан Эйгэн, основатель храма Мёсиндзи. Согласно Като Сёсюну, специально для Хакуина восстановленная из руин мирянином Сикано оби тель первоначально располагалась в пределах храма Дзингодзи. Некоторые сведения о Сикано Токугэне (он же Сикано Есибэй, гг. рожд. и см. неизв.) и описание обители можно найти в сочинении Хакуина "Ядовитые тычин ки в зарослях колючек", 5.

Глава 3. Гора Иватаки

Совет ученика

Образцы дзэнской практики

Назад в Сёиндзи

Передача Дхармы

Размышления о дзэн не-деяния

В одинокой хижине я сидел ровно, не сгибая свой выпрямленный позвоночник до тех пор, пока не сгустились сумерки. С приближением ночи комната наполнилась ощущением присутствия ужасных демонов. Я не стану описывать их, поскольку в мои намерения никогда не входило заполнять свой рассказ подобными деталями (1).

Утром я открыл свое ведро с рисом, запустил туда левую руку и достал полную горсть зерна. Я сварил себе кашу и съел ее. Эта каша служила мне пищей два раза в день. Каждые новые сутки повторялось одно и то же. Я пытался угадать, был ли мой образ жизни менее требовательным, чем тот, который вел наставник страны Мусо с его половиной плода в день (2).

Я прожил так целый месяц, и ни разу мне не сводило живот от голода. Напротив, дух мой и тело чувствовали прилив сил и решимости. Ночи проходили в медитации, а дни - в чтении сутр. Я никогда не оставлял занятий. В то время я испытал бесчисленное количество малых и больших сатори. Сколь много раз я ликовал, прыгал и танцевал, не обращая внимание ни на что вокруг! Я более не подвергал сомнению слова Да-хуэя, когда он говорил о восемнадцати больших и неисчис-ляимых малых сатори. Как же прискорбно, что в наши дни люди отвернулись от этого пути к кэнсё, будто он покрыт грязью!

Даже если вы будете заниматься сидячей медитацией, настанет время, и вы разразитесь криком исступленной радости. Она столь велика, что вы тут же схватитесь за живот от хохота и свалитесь на землю. Когда вам удастся встать на ноги и преодолеть первый прилив счастья, вы вновь упадете на колени, и черты вашего лица вновь исказит смех (3).

Но в последние сто лет, после того, как ушел наставник страны Гудо (4) в школах Риндзай, Сото и Обаку появилось множество защитников слепого, сухого пути дзэн "молчаливого озарения". По всей стране они собираются в толпы, презрительно щелкают пальцами и бормочут: "Большие сатори восемнадцать раз! Малые сатори без числа! Смешно! Если ты просветлен, так ты просветлен, а если нет, так нет. Для человеческих существ единственно важно разорвать корень новых перерождений, освободиться из тисков рождения и смерти. Как вообще можно сосчитать моменты просветленного счастья, ведь это же вам не понос!

Да-хуэй бросался смешными утверждениями потому, что не имел ни малейшего понятия о высшем, верховном дзэн, приблизиться к которому способен только тот, чьи заслуги велики. Высший дзэн, достижение истинно просветленных, не относится к тем вещам, которые может постичь и понять человеческое сознание, каким бы оно ни было. Нужно попросту быть Буддой, как это делаем мы, как "закрытые деревянные чаши, простые, не покрытые лаком". Это состояние величайшего счастья и величайшего мира, это - великое освобождение (5). Изгони из своего ума всякое желание и всякое стремление. Не вмешивайся не во что, не разбрасывайся. Свободное состояние сознания, отвлеченное ото всякой мысли - вот подлинное, предельное достижение".

Эти люди говорят правду: они действительно ничего не делают. Они не утруждают себя дзэнскими упражнениями, им не присуща даже малая частица мудрости. Подобные медлительным барсукам, они проводят жизнь в ленивой дремоте. Их жизнь совершенно бесполезна, о них забывают тотчас после их смерти. Они не в состоянии оставить после себя даже одного иероглифа, который мог бы зачесться в качестве возмещения величайшего долга перед патриархами веры.

Пусть начнется потоп или разверзнется ад, они все равно будут повторять "Какие мы есть, все мы будды, подобные пустым нелакированным чашам" и поглощать свою тарелку с кашей изо дня в день. Так они избавляют себя от пота и тягот, известных даже лошадям. Подушки с мусором! Вот все их заслуги. Они не способны перевести человека на другой берег и освободить его. Они не могут даже одного человека перевести на берег освобождения и освободиться таким образом от долга перед собственными родителями. Даже знаменитое высказывание "Если мальчик уходит в священство, то его родственники до девятого поколения обретают новое рождение на небесах" применительно к ним становится полнейшей бессмыслицей.

И я отвечаю им: "Вы должны знать, что существует пятьдесят две ступени, который проходит каждый бод-хисаттва, прежде чем становится Буддой. Первая из них - это зарождение сознания и веры, а последняя - достижение высочайшего просветления. Одни достигают просветления постепенно, к другим оно приходит внезапно. Некоторые достигают полного просветления, а некоторые - лишь частичного. Если вы не заблуждаетесь в том, что ваша таковость "простых чаш" может "быть как она есть", тогда ошибочными были все эти древние рассуждения о ступенях бодхисаттвы. Если же знание о ступенях, пришедшее нам из прошлого, истинно, тогда вы, которые остаетесь такими, какие есть, подобно "простым чашам", совершенно заблуждаетесь. Сам Будда однажды сказал, что он предпочел бы вновь родиться в гноящемся лисьем теле, нежели увидеть, что его ученики стали последователями двух колесниц (6). Однако даже последователи двух колесниц не идут с вами ни в какое сравнение: ведь вы не более, чем толпа невежественных, бесстыдных, несознательных и необузданных негодяев!"

Вспомните человека, имя которого было Сануки. Всю свою жизнь он был учеником Ронсикибо, священнослужителя в Икома. Совсем недавно его неспокойный дух овладел телом его младшей сестры из провинции Тотоми. И он рассказал ей, какие страшные мучения претерпевает он в аду. Он умолял помочь ему (7).

Другой человек, ученый наставник создал себе дурную карму и превратился в дух дикого лиса из-за того, что распространял учение дзэн "не-рожденного". Недавно он вселился в тело главного настоятеля одного из самых больших и знаменитых синтоистских храмов. Сёгецу-сёнин после смерти превратился в тощую, изможденную лошадь. Затем он родился черепахой, и теперь можно видеть, как он барахтается в потоках реки Нагара.

Совсем недавно в Киото умерла одна старуха. В молодости она была последовательницей учения о Чистой Земле, но в ней не было почти никакой преданности школе Нэмбуцу. Повзрослев, она уверовала в ложную доктрину школы "не-рожденного", которая учит, что смерть является пределом существования (8), Не зная о том, что это учение неверно, она успела обмануть множество людей. Поэтому она накопила изрядное количество дурной кармы. Впоследствии, после смерти, она попала в одну из самых ужасных областей ада. Прошлым летом ее дух вселился в тело молодой девушки из состоятельной семьи в Киото. Дух подробно рассказал о том, какое горестное возмездие обрушилось на него. Затем старуха сказала: "Я не имею ничего против тебя или твоей семьи. Пока я была жива, я читала сутры, была полна ревностного желания не попасть в ад и делала все возможное. Я совершила множество благодеяний. Но однажды я услышала слова одного благородного и ученого священнослужителя: "Не надо читать сутр, не надо погружаться в дзадзэн. Вы все, как вы есть, уже Будды. Вы умрете, а тела ваши пожрет пламя. О какой же будущей жизни можно говорить?" Услышав такие слова, я прекратила совершать добродетельные поступки, которым столь ревностно посвящала себя раньше, и это стало причиной моих горестей и несчастий. Я и подумать не могла о том, что опущусь до того, что стану обманывать людей с помощью фальшивых весов и попаду из-за этого в ад.

Я искала того, кто смог бы избавить меня от выпавшей мне ужасной доли. Никто из моих родственников или знакомых не смог бы мне помочь, и мне пришлось искать в иных местах. Наконец, я заметила прекрасный дом - твое обиталище и твоей семьи. Поэтому, хотя я не питаю злобы ни к тебе, ни к твоим родичам, я решила, о прекрасное дитя, вселиться в тебя и молить о помощи.

Отыщи непревзойденного в своих знаниях священнослужителя. Сделай приношение буддам. Устрой обильную трапезу духовенству. Сделай что-нибудь, но, прошу тебя, спаси меня от вечной адской муки!"

В то время в храме Тофукудзи в Киото проводились публичные лекции. Их участником был Дайкю-осё, который выпустил серию рассказов "Записи У-чжуня" (9). Девушка отправилась в храм и, поведав Дайкю о своей беде, попросила его оказать ей помощь. Дайкю же, посоветовавшись с собравшимися в храме наставниками, предложил провести церемонию суйрику (10). Он сам руководил ритуалом, возжигал благовония и читал молитвы, которые сам же и сочинил в стихотворной форме для того, чтобы избавить страждущего духа от мучений. Дух немедленно ощутил свободу и, отправившись в небесные чертоги, обрел новое, счастливое рождение.

Посудите сами: сколь глубоко различие, отделяющее истину от лжи. Мы не должны забывать ни о ложной, ни об истинной дхармах - для того, чтобы тщательно избегать ошибок и не принять ложь за истину. Один священнослужитель, который сам исповедывал ложное учение и призывал людей к безжизненному сидению в "нерожденном", навязывая им ложные представления о том, что вместе со смертью приходит конец, был повинен в том, что послал простую женщину прямо в ужасную адскую землю, где она обрела свое новое рождение. Другой же наставник силою одного только пятистишия сумел немедленно освободить ее от непрекращающихся страданий пламенного ада. Истина и ложь так же далеки друг от друга, как ад и небеса.

Совет ученика

Однажды довольно пожилой мужчина воспользовался возможностью прийти ко мне на "личную беседу" (до-кусан) и дать мне своего рода совет. Почтительно поклонившись, он сказал необычайно торжественно:

"Я полагаю, что лучше молчать, когда не можешь словами достичь ничего хорошего. Мне кажется, что если я выскажусь, то это пойдет вам во благо, однако эти слова могут показаться вам горькими и неприемлемыми, подобно многим излечивающим от болезни лекарствам. Честный совет может прозвучать для человека слишком резко, однако, все же, он может изменить его привычки.

Я давно хочу дать вам один совет, наставник, но долго не решался заговорить с вами, опасаясь, что он направит вас по ложному пути. В глубине моей души я сомневался, не будет ли самым почтительным с моей стороны не обращаться к вам вообще".

"Если бы я оказался больным, - отвечал я ему, - стали бы вы избегать давать мне лекарство только из-за того, что оно горько на вкус?"

Старик был обрадован моими словами и изложил мне следующее: "Вы вечно ненавидите одностороннюю, вычищенную практику безжизненного сидения на одном месте, исповедываемую наставниками дзэн "нерожден-ности". Вы относитесь к ним так, будто они - облезлые выродки, покрытые гноящимися язвами. Поносите их, будто они комки жидкой грязи. Но если вы будете продолжать сражаться с бесчестными отрядами этих молчаливо самоозаряющихся бонз, то они станут почитать вас как самого злостного своего врага. Очень скоро, будьте в этом уверены, они выступят против вас. Их козырем станет извращенная и необоснованная критика, они составят хитроумные доказательства, чтобы разрушить вашу славу добродетельного наставника. Если же все это случится, не будет ли это огромной потерей для буддийской Дхармы? (11)

Прошу вас, наставник, примите мои соображения как должное. Оставьте в покое этих иссохших последователей ложного дзэн "не-рожденного". Не беспокойтесь об этих тугодумах-квиетистах. Перестаньте думать о них. Почему я говорю так?

Давно заброшенная

и потерянная Дхармы тропа

среди заросшего сорняками поля

вновь была открыта этим,

вступившим на нее, старцем.

Такое пятистишие сложил о себе наставник Гудо. Он написал его на одном из своих портретов (12). Наставник, я считаю, что вы совершенно точно можете написать то же и про себя:

Давно заброшенная

и потерянная Дхармы тропа

среди заросшего сорняками поля

вновь была открыта этим,

вступившим на нее, старцем.

Честно говоря, по прошествии сотни лет после того, как Гудо оставил нас, подлинный дух и традиция нашей школы почти умерли, так что теперь не осталось ни звука от нее, ни запаха. Но тридцать или сорок лет назад вы вновь вернули ее к жизни. И только вы один отвечаете теперь за нее. Свершенное вами может сравниться с тем, что такие искусные люди, как Чжан Лян и Чэнь Пин, сделали для народа Китая (13). Если бы вдруг какое несчастье случилось с этими двумя, то опасности подверглась бы вся страна. Она могла бы даже совсем исчезнуть.

Но так же и с Дхармой. Если с вами случится какое несчастье, то веянию подлинного духа дзэн и подлинной традиции будет грозить упадок. Ложные дхармы вновь поднимутся и овладеют нами. Буддийская же Дхарма будет отброшена и погибнет в грязи.

Перед лицом всего этого могу ли я или кто другой, почитающий себя наследником будд, сидеть и смотреть на разрушения и опустошение Дхармы?! Вот почему я говорю сейчас с вами столь не должным образом, не принимая во внимание те опасности, которые могут меня подстерегать.

"Прошу вас, наставник, - воскликнул он, коснувшись пола лбом, - рассмотрите мои соображения, которые я изложил вам. Не обращайте внимания на мое бесстыдство".

"Прекрасно! Прекрасно! - воскликнул я. - Вы действительно преданный вассал Дхармы, один из "полных истинного долга и неколебимо покорных". Как же я могу считать преступлением слова такого человека? Не волнуйтесь, когда я говорю о тех наставниках, у меня есть на то причины. Однако, если и действительно я навлеку на себя несчастие, все, что я делаю, я делаю ради Дхармы. Могу ли я поскупиться ради нее, особенно теперь, когда я уже старик? Мне более восьмидесяти лет и конец может прийти в любую минуту. Не стоит даже думать о том немногом времени, которое мне осталось. Чем эти несколько дней должны отличаться от иных? Предположим, однако, что я, подобно Пэн Цзу (14), должен достичь возраста восьмисот лет. Но даже и они не смогут даже в малой степени сравниться с великими принципами, которые дошли до нас через тридцать четыре поколения патриархов дзэн Индии и Китая.

Покорный и прямодушный человек с радостью пожертвует всем своим достоянием, телом и жизнью ради своей родной страны. Так что у меня вполне весомые основания высказываться открыто, и если меня посетит какая беда, то я продолжу утверждение своей веры в благость божества, стоящего у колеса Дхармы, и тем воздам неоплатный долг по отношению к милости патриархов и будд. Упомянутое благое божество в безграничном почтении я наделяю именем Божества дикого плюща (15). Пусть распространяются и наводняют все закоулки страны квиетистские приемы изнурительного сидения дзэн "не-рожденного". До тех пор, пока это божество твердо на этой земле, истинное направление учения не будет втоптано в грязь.

Более того, в этом - сущность обетов бодхисаттвы, которые столь же велики, как океан, и которые я торжественно обязался выполнять до самой смерти.

Один мудрец древности сказал, что "практика дзэн предполагает три основы: великий корень веры, чувство великого долга и великое, яростное стремление. Будь недостаток одной из них, и ты уподобишься треножнику, одна из ножек которого сломана" (16).

Великое, яростное стремление является самым важным из этих трех. Глубоко укорененная вера и великий долг могут равно быть в избытке, однако когда нет яростного стремления, не может развиться великая и чудесная сила исцеления, и воля не способна будет излечивать болезни, держащие людей в своих тисках, а также спасать живые существа. Каковы болезни, держащие людей в своих тисках? Это невежество, страсти, а также рождение и смерть - те, что являются корнями кармы.

Что такое великое, яростное стремление? Напряженное бдение сознания в бесстрашной решимости двигаться вперед к избавлению [от кармы]. Поэтому говорится: "достижение буддовости приходит в едином моменте мысли к живому существу, которое бесстрашно и не знает ужаса; у того же, кто ленив и недвижим, путь к нирване может занять три долгих кальпы" (17).

Кто ленив и недвижим? Они - величайшие и сильнейшие враги всех, кто странствует и стремится совершенствоваться в практике трех колесниц. В двух словах, это сказано о тех злых демонах дзэн "молчаливого озарения".

Здесь говорится в известной степени также о том, что сам Будда много лет назад вложил в свои, когда говорил о "вмешательстве" (18). Анируддха, его ученик, потворствовал спящему демону, и Будда напомнил ему: "Моллюски, живущие в раковинах, и другие подобные существа, погруженные в сон, дремлют в течение тысяч лет, теряя таким образом возможность встретиться с Буддой, когда он появляется в этом мире".

При этих словах великое, яростное стремление начало разгораться в душе Анируддхи. Семь дней и семь ночей он посвятил усердной практике, не ложась ни для сна, ни для отдыха. Внезапно наружу прорвался великий глаз мудрости. Анируддха на время лишился способности видеть, однако получил награду гораздо большую, чем новое рождение в мире богов (19).

Если это замечание самого Будды было верным, тогда не правы те счастливые во сне люди, сидящие полумертвые на своих подушках. Если же нынешние счастливые во сне правы, тогда замечание Будды было ошибочным. О, посвященные в глубины таинств! Вам следует трижды поклониться Будде и подвергнуть его слова тщательному изучению и глубокому осмыслению. Все, все, старайтесь прилежно! Не позволяйте себе удовлетворяться малыми достижениями. Взбираясь на гору, доходите до вершины! Если вы вошли в океан, исследуйте его глубины!

Продвигаясь на этом пути, вы окажетесь у последних, самых трудных препятствий. Они таковы: Башня памяти Су-шаня, Смерть Нань-цюаня, Тысячи покрытых снегом вершин, Ветхий парус Янь-тоу, Водный буйвол проходит через окно, коан Чжао-чжоу о том, что собака не имеет природы будды, Трижды увеченный, Два вида света, Старая женщина сжигает обитель, Чжао-чжоу видит сквозь старую женщину, Конопляный халат Цзин-чжоу, Молодая женщина покидает самадхи, Опахало единорога и Убийство кота (20).

Эти [коаны] известны как ядовитые клыки и когти пещеры Дхармы. Их называют также божественными, отнимающими жизнь заклятиями. Вы должны пробраться через них, один за другим. Поистине, такова ваша практика после сатори. Чем бы вы не занимались, никогда не отправляйтесь в путь ради пустяковых целей!

Образцы дзэнской практики

Много лет назад наставник страны Гудо, завершив свое странствие по стране, посетил Едзана-роси, принадлежавшего к линии Сётаку храма Мёсиндзи (21).

В ходе разговора с Едзаном Гудо был замкнут и не проявлял свободы. Едзан гневно поносил его и обрушивал на него бранные слова.

Гудо, взбешенный неожиданным для себя недостатком свободы, направил свои стопы в горы, обступавшие храм. Он нашел большую скалу и уселся на ней для дзадзэн, решив не вставать до самой смерти. Полчища комаров собрались вокруг него, отвлекая и препятствуя достижению поставленной цели. Тогда он сбросил одежды и, не оставив на теле ни единой нитки, с еще большим упорством погрузился в медитацию. Теперь комары, подобно большому темному облаку, слетелись к нему со всех склонов горы. Они проникали сквозь кожу, высасывали кровь, подвергая его невыразимым мукам. .Однако он держал свой позвоночник выпрямленным, как шест, и продолжал сидеть, полный все большей решимости. Этот человек как будто сражался с десятитысячным войском. Внезапно, неожиданно он испытал великую смерть, его тело и сознание отпали от него. Он достиг великого освобождения.

Когда занялась заря, он открыл свои глаза и увидел, что все его тело покрыто комарами. Слой был столь велик, что сквозь него нельзя было видеть цвета кожи. Он принялся медленно и спокойно стряхивать их с себя. Комары падали на землю и лежали вокруг подобно толстому ковру вишен малиново-красного цвета.

Вне себя от радости Гудо стал в неком непроизвольном танце топать ногами и размахивать на ветру руками. Он вернулся к Едзану и в подробностях рассказал ему о том, что он достиг просветления. Наставник, разделив с Гудо его великую радость, похлопал его по спине и подтвердил, что тот достиг буддийской Дхармы.

В последующие годы Гудо исполнял обязанности настоятеля во множестве храмов, среди которых были Сё-дэндзи и Дайсэндзи (22). Он был великой поддержкой истинного учения дзэн, одиноким пиком, резко возвышавшимся надо всеми своими современниками. Из кузнецы его наставничества вышло бесчисленное множество монахов, все великие и достославные люди. Среди них был один, особенный, ярчайший сын, затмивший даже своего ярчайшего духовного отца. Его имя было Сидо Мунан Андзу (23).

Духовными сыновьями и наследниками линии Муна-на были трое: Доке Этан Рокан из обители Сёдзуин в Иияма в провинции Синано, Тецудзуй-осё из храма Дзэн-кайдзи в Мацудзаки в провинции Идзу, а также Сёмон-осё из Бодайдзи в Сумпу (24).

Один добродетельный муж много веков назад сказал, что "труднейшее противостояние, в котором участвовали достойнейшие люди прошлого, излучает сияние, которое, несомненно, будет и далее расти и процветать". Несомненная истина заключена в этих словах!(25) Смог бы наставник страны Гудо достичь совершенства величия и славы, если бы он не столкнулся с ядовитым жалом кровожадных насекомых? Смог бы он стать основателем многочисленных храмов и залов для упражнений? Если же истина лежит в том горьком противостоянии, в котором участвовали наставники прошлого, то обессилившие бездельники, причастные "молчаливому самоозарению" и "великому миру и счастью" в корне не правы.

Посмотрим, например, на моего учителя, Сёдзу Рокана. В Нарасава, неподалеку от обители Сёдзу, некогда жил лесоруб. Отправившись однажды в горы, он наткнулся на волчонка. Аесоруб принес щенка домой, выкормил его и вскоре сильно привязался к маленькому зверю. Раз он, в сопровождении молодого волка, отправился в лес, чтобы срубить большое дерево. Пока лесоруб занимался своей работой, волк расположился неподалеку и ждал. Но ужасные обстоятельства были таковы, что дерево неожиданно стало падать в ином направлении. Потерявший всякую надежду лесоруб видел, как огромный ствол дерева упал прямо на спину волка и сломал ее. Пораженному горем и полному раскаяния лесорубу не оставалось ничего другого, как отдать должное безжизненным останкам и возвратиться домой.

Со следующей же ночи волки со всех глухих лесов провинции стали собираться к горе Иияма. Большими и малыми стаями, с диким видом они неслись мимо деревень, их глаза были затуманены злобой и негодованием. Каждую ночь они поднимались в горную деревню. Ее улицы наполнялись волками. Они пробирались в дома и хватали детей четырех, пяти, шести и даже семи лет от роду и вытаскивали наружу, где уже вся стая набрасывалась на них и разрывала на куски. По утрам улицы были усеяны остатками детских тел. Тупая волчья месть не знала границ. При первых же признаках наступления темноты селяне укрывались в своих домах, спешно запирая двери и окна. Ни одна живая душа не осмеливалась выглянуть на улицу. Деревня замирала.

Сёдзу был свидетелем всего происходящего. Он вспомнил о великом самоотречении, наполнявшим жизнь наставника Сюхо Мётё на речном берегу рядом с мостом Сидзо, неподалеку от Киото. "Мне представилась прекрасная возможность испытать мою духовную выдержку", - решил Сёдзу.

Он отправился на кладбище, на котором обычно собирались стаи волков, устроил себе сиденье из травы и опустился на него. Он поклялся не вставать со своего места в продолжение семи ночей.

Когда спустилась темнота, бесчисленное количество волков собралась на кладбище, где восседал Сёдзу. Их черные тени сновали вокруг. Внезапно двое или трое волков отделились от стаи и бросились прямо на него и только в последний момент успели изменить направление и проскочить над головой. Волки принялись тыкаться мордами в его горло, прыгать на спину и царапать ее. Сёдзу чувствовал, как их горячие морды бесстыдно трутся о его ноги и вокруг его подошв. С каждым из тысяч волчьих движений холод страха сковывал его печень, его колени тряслись, как желе.

Но Сёдзу не дрогнул, а его решимость была неколебима. Он даже втайне радовался, чувствуя, как в нем пробуждается смелость и сила. Невредимый, он высидел так до конца седьмой и последней ночи. Эту историю я слышал от самого Сёдзу, когда однажды вечером мы вместе пили чай.

Каково же было самоотречение, которым отмечена жизнь Сюхо Дайси на берегах реки Камо? (26) В те времена столица страдала от банд молодых уличных хулиганов, которые собирались в группы по трое и по четверо, оспаривая достоинство друг друга при помощи мечей, которые они носили при себе. После этого они направлялись вниз к реке и, двигаясь вдоль прибрежного тростника, испытывали силу своих мечей, убивая несчастных нищих и бездомных, которых им случалось встретить на пути. Немалое число людей пало жертвами этих банд.

Однажды группа мародерствующих хулиганов незаметно пробралась в места близ моста Сидзо, где и обнаружило Мётё, медитирующего сидя на подушке из травы. Он показался им идеальной жертвой.

"Сначала я ударю его своим длинным мечом! - прокричал один из них, - а потом будет ваша очередь".

Выкрикивая угрозы и держа оружие наготове, негодяи приблизились к сидящей фигуре. Однако Мётё не выказал ни единого признака страха. Он продолжал сидеть прямо, как шест, со спокойным и благословенным выражением отсутствия всякого интереса на лице. Тогда один из нападающих остановился, опустил свой меч и направил на Мётё долгий испытующий взгляд. Внезапно он сложил вместе свои ладони, выразив благоговение перед наставником.

"Если мы предадим смерти этого достославного духовного отца, это не будет достойным доказательством остроты нашего оружия, - сказал он. - Но при этом мы совершим ужасное прегрешение". После этого они побросали свое оружие и разбежались.

У самого Мётё есть следующее пятистишие об этих временах:

Без остановки приходят

Трудности, одна за другой,

Позволяя мне определить.

Поистине ли мое сознание

Отбросило этот мир (27).

Эта история, несомненно, многие столетия будет воодушевлять учеников дзэн. Детищем беспощадного упорства, с которым Мётё отдавался трудным своим упражнениям, является знаменитый Дайтокудзи, который наставник основал впоследствии и который в продолжение многих лет источает ярчайшее сияние его добродетелей. Если прича-стны истине те величайшие старания, которые проявили такие мастера, как Мётё-дайси, то, очевидно, ложны "великий мир и великое счастье", которые защищают наставники наших дней.

Старшие монахи, под руководством наставника Гудо изучавшие дзэн, принимали участие в недельных медитациях. В течении семи дней и ночей нельзя было ни спать, ни просто отдыхать. Однажды, во время одной из таких сессий, Тецудзуй Рокан, сам того не желая, задремал (28). В это время по полке пробежала одна поистине благословенная крыса. Она задела старый кувшин, который с грохотом упал на пол. Шум разбудил Тэцудзуя. Он поднялся и, обернувшись к крысе, три раза глубоко поклонился ей. "Прекрасно! Прекрасно! - сказал он. - Благодаря умелому твоему вмешательству мне удалось отогнать от себя демонов сна!"

Через некоторое время он снова начал клевать носом. На этот раз его внезапно разбудил котенок, который с шумом гнался за мышью. Тецудзуй больше не засыпал. Поднявшись, он три раза глубоко поклонился котенку, сказав: "Прекрасно! Прекрасно! Благодаря твоему вмешательству я захватил демона сна на месте преступления и сделал его своим пленником".

Вот почему такой наставник, как Тецудзуй Рокан, достиг просветления, равного которому не испытал никто в Суруга и ее окрестностях.

Или вспомните случай с Тёмоном-роси (29). Всякий раз, когда его расспрашивали о Пути, он рассказывал, что испытал, будучи еще молодым монахом. Он упорно противостоял демонам сна, не позволяя им даже приблизиться. Как только они оказывались рядом, он брал в руки паклю и прижигал свое тело в точках санри и кё-кути (30).

Следует искренне почитать и ценить удивительную самоотверженность в достижении Пути, проявленную учителями древности. В наши дни ни один монах ни в одном храме или монастыре не отличается качествами, хоть отдаленно напоминающими их. Мне горько видеть, как дзэн приходит в ужасное состояние ущербности и разрушения. Что же мы должны считать тому причиной? Ею является учение ложных наставников наших дней.

Кто-то спросил меня однажды: "Наставник, не так давно вы великодушно рассказали нам о трех видах наследования учения. Я не могу определить, к какой из трех категорий можно отнести таких наставников, как вы. Кому вы сами наследовали: своему врагу, благодетелю или уважаемому человеку?"(31)

"Долго рассказывать, - ответил я. - В целом, я из обычных людей, из тех, кто посредственны. Я наследовал своему благодетелю".

"Расскажите", - попросил тот.

"Если придерживаться правды, то мой последний учитель был одним из тех, чьим исповеданием служили слепые, иссушающие тенета дзэн "не-рожденного". В его голове не было места мыслям об этом мире. Он не имел никакого понятия о светских делах. Он был похож на

Простые чаши

Из необработанной древесины,

Принесенной из гор:

Лаком не покрывают.

Но цвет не стирается (32).

Он повторял: "Таковы, каковы мы есть, мы все будды". Он не позволял себе беспокоится ни о малом, ни о великом. И в результате старый Сёиндзи превратился в ужасные развалины. Он истощен и запутался в долгах. Его крыши текут, а полы отсырели и покрыты гнилью" (33).

Назад в Сёиндзи

Когда я пребывал в горной обители Иватаки, за мной в эти места пришел Якэ Ситибэй, старый слуга, который служил моему возлюбленному отцу - мирянину по имени Хэйсин Сои, а также его отцу и отцу его отца (34). В поисках меня он проделал по дороге к обители трудный путь в более чем тысячу ри по изрезанной гористой местности. Мы поприветствовали друг друга, и он сказал: "Наш старый Сёиндзи совсем обнищал. Его стены и крыша разрушаются и обваливаются. На полу не осталось ничего, кроме нескольких старых изношенных татами, а соломенной подстилки и вовсе уже нет. Во время дождя, если хочешь пройти из покоя настоятеля в монашеские кельи, нужно надевать шляпу.

Ваш отец глубоко расстроен всем этим. Он подозвал меня и сказал: "Ситибэй, знаешь ли ты, что много лет назад мой дядя Дайдзуй-родзин восстановил старый Сёиндзи? (35) Теперь же его стены вновь рушатся, причем даже сейчас, когда мы разговариваем. Нет по всей стране такого заброшенного храма, который мог бы с ним сравниться. Придет время, и его развалины сровняют с землей. На его месте будут заросли дикого ячменя. Как же я могу сидеть сложа руки и смотреть на все происходящее? Есть только один человек, который способен спасти Сёиндзи. Это мой сын Каку Ёдза. Если бы он вернулся и поселился здесь, я уверен, что вскоре храм вернул бы себе тот вид, который он знал в прежние времена.

Мне не к кому больше обратиться, Ситибэй. Я знаю, что в твоем возрасте путешествия не самая легкая вещь, однако ты единственный, кому я могу доверить поиски моего сына и кого я могу послать к нему с просьбой вернуться сюда и расположиться в Сёиндзи. Если ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, то ты снимешь тяжелейшее бремя с моей души, и я смогу окончить свои дни со спокойным сердцем".

Вот почему я прошел такой путь, чтобы отыскать вас, - объяснил мне сквозь слезы Ситибэй. - Я надеюсь, что вы уважите отца и вернетесь со мною домой".

Некоторое время я молчал. В моей памяти промелькнуло старинное изречение: "Не вступай туда, где может быть опасность. Не оставайся там, где беспорядок" (36). Если я брошу чистую и спокойную жизнь, которую сейчас веду, ради того, чтобы оказаться в ситуации, чреватой беспорядком и опасностью, то я пойду против совета древних мудрецов. Если же я останусь здесь, то самая сокровенная надежда моего старого отца рухнет.

После тяжелых размышлений я решил вернуться в Хара, поселиться в Сёиндзи и положить конец ужасающей нищете этого храма, по крайней мере до тех пор, пока жив отец. После того, как он покинет нас, я смогу покинуть Хара и отправиться куда мне заблагорассудится. И вот, расставшись со спокойствием этой обители, я сделал остановку у дома Токугэна-родзина у подножия горы, чтобы попрощаться, а затем, в сопровождении Ситибэя, отправился в родные места.

Водворившись в Сёиндзи, я продолжал вести простой и суровый образ жизни, в мыслях не обращаясь ни к бедности храма, ни к ужасающей пустоте его хранилищ. Из зеленых побегов бамбука сделал я большую корзину, залез в нее и погрузился в медитацию. Я совместил приемы дзэнской медитации и медитации самоосознания и смог упражняться в обоих одновременно. Благодаря бесценным упражнениям медитации самоосознания я сумел избавиться ото всех болезней и расстройств, который терзали меня столько лет, и вернул себе здоровье (37).

Совершенное спокойствие и чистота свободной жизни, которыми я теперь наслаждался, превзошли все, что я испытал на горе Иватаки. Я совершенно не интересовался убогим состоянием Сёиндзи и обходил стороной богатство, какие бы формы оно ни принимало. Казалось, что я жил в неком месте, которое на тысячу ри отстоит от ближайшего человеческого жилья. Состояние десяти тысяч даймё не смогло бы добавить и крупинки к тому счастью, которое я испытал. Меня не посещали мысли о новом рождении в образе человека или божества.

Кто бы мне поверил, если бы я стал бы утверждать, что здесь, на почтовой станции восточного тракта, на этом острове, плывущем среди грязных вод этого мира, окруженном бурными, сталкивающимися друг с. другом потоками богатства и бедности, нескончаемыми распрями истинного и ложного, шумом и топотом бесконечно снующих туда и сюда людей и зверей, жизнь ничем не отличается от того уединения, которое я знал среди скал горы Иватаки, столь удаленной от мирской скверны? Только преодолев трудности, которые обступили меня в те времена, когда я поддерживал жизнь одной только горстью риса в день, я познал ту всепоглощающую радость, которая переполняет меня теперь!

Много лет назад Сото Рокана из города Сэндай осаждали с просьбами уделить хоть клочок бумаги с образцом его каллиграфии. И всякий раз он одаривал просителя одной и той же надписью: "Удовольствие есть семя страданий. Страдание есть семя удовольствия" (38). Надпись, исполненная тушью, которую достойно лелеять словно величайшее сокровище!

После долгих, серьезных размышлений я решил, что могу продолжать довольствоваться тихой и уединенной жизнью и, не обращая внимания на состояние храма и упражняясь при этом в приемах поддержания жизни медитацией самоосознания, могу сделать свою жизнь такой же длинной, какой она была у восьмисотлетнего Пэн-цзу, однако я и тогда не буду отличаться от счастливого в своем сне хорька, дремлющего в старой удобной норе.

Передача Дхармы

Я решил, что лучше всего будет, если я последую давнему совету, данному мне Сёдзу: посвятить все свои силы освобождению бесчисленных страдающих существ этого мира, передавая им великие дары Дхармы; собрать группу из нескольких монахов, способных пройти преграду и испытать подлинное кэнсё; усердно стараться ради того, чтобы создать на этой земле условия для превращения ее в Чистую землю, и воплотить на этом пути в жизнь обеты бодхисаттвы. Когда я решил взвалить на себя бремя столь великого и длительного труда и дать миру горсть подлинных наставников, то сделал я это только потому, что хотел возместить неотплатный свой долг перед Буддами и патриархами.

Мало-помалу я сам выработал некоторые приемы передачи учения. Поначалу при мне было только двое или трое учеников. Позже к ним присоединились другие, пока их число не перевалило за сто пятьдесят человек. В последние годы в храме и вокруг него постоянно пребывает три сотни монахов.

Все эти годы обстоятельства заставляли меня много путешествовать. Откликаясь на просьбы, я посетил множество провинций. Где бы я ни был, я непрерывно трудился ради передачи Дхармы. Я не в состоянии вспомнить даже все храмы, монастыри и мирские дома, в которых я побывал.

На юге Идзу я был четыре или пять раз. Не меньшее количество путешествий сделал я в Каи. Я путешествовал на север по направлению к Кисо и Хида. Я обошел юг вплоть до провинций Бидзэи и Битю. По крайней мере четыре или пять раз мне пришлось побывать в Эдо. Мои путешествия сопровождались встречами с людьми, я читал лекции [тэйсё] по огромному множеству текстов: четыре или пять раз по "Сутре лотоса", "Шурангама сутре" и "Вималакирти сутре"; шесть-семь раз по "Запискам Лазурной скалы" и "Запискам Сюй-тана"; два или три раза по трактатам "Похвала истинной школе" и "Три учения буддийских патриархов". Лекций моих по "Записям Линь-цзи", "Письмам Да-хуэя", "Записям Дайто, Фа-яня, Сун-юаня и Букко", а также "Собранию стихотворений Цзун-ина", "Строфам Холодного пика", "Побуждению ученика пройти сквозь препятствия дзэн", "Собранию из четырех частей", "Оружейной палате Да-хуэя", "Сутре, пребывающей в руках Манджушри", "Драгоценному зерцалу самадхи", "Сонным словами страны снов", "Ядовитым тычинкам в зарослях колючек". "Записям Дайо", "Песне царственного сознания" и множеству других сочинений - больше, чем я смог бы вспомнить (39).

Есть старая поговорка: "благородный муж, сказав тысячу слов, может один раз ошибиться, а низкий человек, сказав тысячу слов, может высказать одно слово истины". Если в бессмысленном рое сказанных мною слов можно и вправду найти хоть одно благословенное, то оно послужит скромным даром Дхармы.

Мои писания объемны, штрихи моей кисти неуклюжи, будто следы куриных лап. Грубые мои ошибки делают написанное крайне запутанным. Иероглифы написаны неверно, часто одно слово написано вместо другого. Я просто записываю их, и так появляется моя "чистовая рукопись". Приходят, переносят их на дерево и так печатают. Так уже появилось двадцать книг, но ведь их число не имеет значения. Если мудрому человеку случится увидеть их, то он, без сомнения, с отвращением отшвырнет их в сторону и растопчет.

Вот мои труды: "Ядовитые тычинки в зарослях колючек", "Драгоценное зерцало, задерживающее свет", "Задушевные беседы в ночной лодке", "Резной котел", "Заросшее сорняками поле слов", "Гусиная трава", "Песня растирания чая", "Записи о четырех почтительных юных девушках", "Рассказы из детства", "Повесть о Юкуси", "Сонные слова страны снов", "Усэнсико", "Лечение прижиганием", "Змеиная земляника", "Записи о комментариях Сэндая к строфам Холодного пика", "Лошадиный чертополох", "Вступительные рассуждения о Дхарме к лекциям по Записям Ши-гэна", "Дикий плющ". Это лишь приблизительный список, ведь в мои почтенные годы не следует ждать от меня, что я вспомню все их названия (40).

Спрашивавший меня мирянин обратился ко мне с такими словами: "Какое счастье, что в наши извращенные последние дни сошло благословение Дхармы столь чистой и подлинной в своей сущности! Карма может предоставить такую встречу только один раз из тысячи рождений. Однако теперь я весь в нетерпении узнать что-нибудь о медитации самоосознания".

"Хорошо, - сказал я. - Мне нравится встречаться с учениками, которые ревностны в вопрошании. Однако долгие рассуждения изматывают меня. Приходите завтра и тогда задавайте ваш вопрос" (41).

Мирянин сложил ладони в почтении и поклонившись удалился.

________________________________________

1.) Торэй в "Жизнеописании" (1715 г., 30 лет) рассказывает о состоявшейся в те времена встрече Хакуина с видением, которое описывается как божество горы:

"Наставник засиделся за упражнениями допоздна. Была уже почти полночь, когда он услышал шорох шагов за стенами хижины. Скрипнула дверь, и кто-то проник внутрь. Показалась тяжелая фигура, высотой достигавшая восьми или девяти футов, а видом сходная с ямабуси (горным отшельником). "Наставник Экаку", - прогремело вокруг, однако он не оглянулся и не ответил. Так прошло много времени, и фигура исчезла. Тогда настав ник поднялся и обошел комнату. Он обнаружил, что дверь хорошо заперта и нет никаких следов того, что кто-либо входил внутрь. Тогда наставник понял, что некое сверхъестественное существо приходило специально для того, чтобы проверить его выдержку".

2.) Историю о затворничестве Мусо Кокуси можно найти в конце предыдущей главы.

3.) Хакуин полагает, что практика дзадзэн, сидячей дзэнской медитации, приводит к столь мощному просветлению, что ее, точно так же, как и сатори самого Хакуина, сопровождает прилив ошеломляющей радости. См. Приложение - "Задушевные беседы в ночной лодке", стр. 122.

4.) Наставник страны Гудо (Гудо Тосёку, 1577-1661)был учителем Сидо Мунана, наставника Сёдзу-родзина. В глазах Хакуина Гудо служил нитью, связывавшей его последователей с истинной традицией линии Мёсиндзи -он сохранил ее подлинно живой в суровых условиях своего времени. Некоторая часть духовенства Мёсиндзи намеревалась предоставить пост настоятеля храма и монастыря священнослужителю из Китая Иньюань Лун-ци, который привез в Японию изрядное число монахов и синкретическое буддийское учение. Однако Гудо сумел воспрепятствовать этому. В 1758 г., в возрасте семидесяти четырех лет, специально для того, чтобы восславить Гудо и воздать ему должное за вклад в развитие японского буддизма, Хакуин написал трактат под названием "Драгоценное зерцало, задерживающее свет" ("Хокан исё").

Как правило, Хакуин выделяет в категорию адептов "молчаливого озарения" всех учеников, которые не пытаются сосредоточить всю свою духовную практику на том, чтобы прорваться в кэнсё.

5.) Выражением "деревянные чаши, простые, не покрытые лаком" (сираки госи) описывается нечто в его подлинной, незамутненной чистоте. Последователь дзэн "нерожденного" говорит здесь о состоянии сознания, которое предшествует появлению в нем различий, как это происходит, например, при сознательной работе над коанами. Приведенные здесь рассуждения тесно смыкаются с объяснениями самого Банкэя, учившего о "не-рожденном" (см. Уодделл, Нерожденный: Жизнь и учение мастера дзэн Банкэя).

6.) См. примечание 68 к первой главе.

7.) Упомянутую здесь историю о священнослужителе Сануки (Санукибо) целиком можно найти в. "Собрании песка и гальки" ("Сасэки-сю") Мудзу Итиэна (2 кан).Более подробно Хакуин излагает ее в своем сочинении "Драгоценное зерцало, задерживающее свет" ("Хокан исё": "Священнослужитель Ронсикибо всю свою жизнь про вел в крохотной обители в горах Икома близ Осака. Он постоянно читал "Сутру лотоса". После его смерти обитель отошла его ученику Санукибо, который, однако, был последователем учения о том, что все исчезает после смерти. Он отрицал принципиальный для буддизма закон кармической причины и следствия. Но Санукибо пережил своего учителя всего на четыре или пять лет, после чего сразу же попал в адскую землю. И он увидел маленькую обитель, очень похожую на ту, которая стояла в Икома, а в ней - фигуру своего учителя Ронсикибо, сидящего и читающего "Сутру лотоса". Санукибо никак не мог понять, каким образом наставник, ведший такой высокий образ жизни, мог обрести столь злосчастное рождение. От Ронсикибо же он узнал, что тот получил воздаяние за то, что у него не было сознания просветления. Подобно последователям Малой колесницы, он читал "Сутру лотоса" только ради своего собственного спасения, нисколько не заботясь о страданиях других. Ронсикибо непрерывно причитал, жалуясь на то, что неверный выбор цели духовной практики, в результате которого он стал думать только о собственном спасении, привел его в столь пагубное состояние".

8.) Любое учение, которое, признавая исчезновение вещей после смерти, отвергает принцип перерождения, не является буддийским.

Рассказанная здесь Хакуином история сходна с повествованием о женщине, которая обманывала людей, используя фальшивые весы, из "Повести о деяниях и их последствиях" Судзуки Сёсана.

9.) По-видимому, имеется в виду ученик Хакуина Дайкю Эбо (1715-1774), который в 1764 г. провел в храме Тофукудзи в Киото большое количество лекций по "Записям об У-чжуне".

10.) Церемония суйрику (суйрику-е, другое название сегаки-е) - подношение пищи и воды ради освобожде ния всех существ на воде (суй) и земле (рыку).

11.) Судя по всему, Хакуин являлся объектом критики в некоторых дз энских кругах. Его ученик Гэнсёку указывает на это в своем предисловии ("Основы учения дзэнского наставника Хакуина") к "Вступительным рассуждениям о Дхарме к лекциям по Записям Ши-гэна", в котором он приписывает критику Хакуина тем буддийским священнослужителям, которые завидовали его успеху.

12.) Это стихотворение Гудо Тосёку Хакуин часто над писывал на принадлежащих его кисти "портретах" Гудо, которые представляли собой один только китайский иероглиф "гу" ("невежа", первый слог имени Гудо; см. иллюстрацию на стр. 173). Написанный одним быстрым взмахом пера, этот иероглиф напоминает знаменитые произведения дзэнского изобразительного искусства - портреты Бодхидхармы, написанные двумя или тремя росчерками. Известно, что этот стих был ответом на пятистишие ученика Гудо - императора Го-Мидзуноо, который надписал его на портрете Гудо. Написанный императором портрет также состоял из одного иероглифа "гу".

13.) Чжан Лян и Чэнь Пин - герои древнего Китая.

14.) Пэн-цзу - китайский персонаж, подобный Мафусаилу*

* Считается, что Пэн-цзу прожил 800 лет. Великие принципы (дайитиги) - высшая истина, непостижимая и невыразимая, которая в традиции дзэн передается от наставника к ученику.

15.) Божество Дикого Плюща (Ицумадэгуса мёдзин). Вероятно, это имя было создано самим Хакуином. См. Предисловие, стр. 67.

16.) Это высказывание принадлежит наставнику эпохи Юань Гаофэн Юань-мяо (1238-1295) и содержит, по жалуй, наиболее близкую Хакуину формулировку необхо димых оснований обучения дзэн. В оригинале оно со держится в "Основах дзэн" Гаофэна ("Гаофэн хэшанчань-яо), а также появляется в корейском трактате "Сон-га куи-гам" (яп. "Дзэнкэ кикан"), который был широко распространен и читаем в дзэнских кругах Японии.

17.) Это высказывание содержится в "Нирвана-сутре".

18.) Это "вмешательство" уже встречалось ранее. См. прим. 18 ко второй главе.

19.) Анируддха, двоюродный брат и ученик Будды, по лучил однажды от него строгое внушение за то, что заснул во время проповеди. Тогда Анируддха дал обет ни когда в жизни больше не спать, в результате чего вскоре ослеп. Однако позже у него развились сверхъестественные способности восприятия ("Сутра лотоса", 8).

20.) Перечисленные здесь коаны относятся к "трудно проходимым" (манто).

21.) Ёдзан Кэйё (1559-1626) из Сётакуин (храм, занимающий важной место в линии храма Мёсиндзи) был учителем Гудо Тосёку.

22.) Сёдэндзи и Дайсэндзи находятся в провинции Мино, совр. префектура Гифу.

23.) Сидо Мунан анцзу (1603-1676), андзу значит "на ставник обители". Подобно Хакуину, Мунан был сыном хозяина гостиницы. Эта гостиница ранга хонин, в которой останавливались даймё, располагалась на Токайдо, на по чтовой станции Сэкигахара в провинции Мино. Семейные обязанности долгое время препятствовали ему вступить в ряды буддийского духовенства. Будучи мирянином, Мунан учился у Гудо Тосёку, когда тот останавливался в гостинице во время своих путешествий между Киото и Эдо. Наконец, в возрасте пятидесяти одного года, Мунан присоединился к Гудо. Они вместе отправились в Эдо, и Мунан получил дозволение наставника принять на себя духовные обеты. Остаток своей жизни Мунан провел в Эдо. Он отказался ото всех предложений служить в больших известных хра мах и оставался в обители Сидоин, сосредоточив свои уси лия на наставничестве местной общины.

24.) Доке Этан Рокан - это Сёдзу-родзин ("рокан" значит "старик"). В "Жизнеописаниидзэнского наставника Сидо Мунана" Торэя имена Тецудзуя Гэн-сё (1640-1745) и Сёмона Дзэна (1661-1714) не упо минаются среди наследников Мунана. Сумпу - со временный город Сидзуока.

25.) Цы-мин (Шишуан Чу-юань) - см. примечание 42 к первой главе.

26.) Имя Сюхо Мётё, основателя храма Дайтокудзи в Киото, окружено глубоким почтением. Хакуин называет

его Мётёдайси, то есть "великим учителем Мётё". Само отверженность его стала почти легендой. С пятнадцатого века популярностью пользовался рассказ о том, что его просветлению следовали "двадцать лет тишины", в продолжение которых он обитал вместе с нищими под мос том Годзо в Киото. Другая легенда повествует о том, как Дайто, усевшись перед смертью для медитации, сломал свои отказывающиеся служить ноги для того, чтобы умереть в правильной позе лотоса. Происхождение истории, пере данной здесь Хакуином, неизвестно.

27.) Источник этого стихотворения неизвестен. В "Стаде строф для неторопливого бормотания" ("Ёгю-кэйгин ка"), собрании дидактических религиозных стихотворений-вака (дока), опубликованном под имением

Дайто в семнадцатом веке, этого пятистишия нет.

28.) Тэцудзуй Гэнсё. См. прим. 24 к настоящей главе.

29.) Тёмон Дзэна. См. прим. 24 к настоящей главе.

30.) Речь идет о точках, на которые при прижигании накладывается та или иная горючая смесь. Санри распо ложена прямо над коленной чашечкой, а кёкути - сбоку на сгибе локте.

31.) См. прим. 77 к первой главе.

32.) Само пятистишие принадлежит Мусо Сосэки.

33.) Через некоторое время после смерти матери Хакуина Сёиндзи стал фамильным храмом (бодайдзи) семьи

Нагасава. Его священнику Танрэю Содэну, умершему вскоре после того, как он провел обряд посвящения Хакуина, наследовал монах Торин Сосё (ум. 1754), который вместе с Хакуином учился у Сокудо Фуэки в Дайсёдзи. В те времена, о которых рассказывает Хакуин, Сёиндзи пустовал. Торин, здоровье которого было очень слабым и кото рый не желал выглядеть героем и оставаться в разорен ном храме, покинул его (возможно, бежал). Интересно, что Хакуин под своим "последним учителем" разумеет здесь, судя по всему, Сокудо Фуэки и связывает его с Сёиндзи, хотя этот храм никогда не был его резиденцией. Торин Сосё был настоятелем Сёиндзи непосредственно перед Хакуином, но нигде не говорится, чтобы тот был его учителем.

34.) О старом слуге Якэ (именуемом в других источниках также Ебакари и Екэ) не известно более ничего. Называя своего отца Хэйсин Сои, Хакуин имеет в виду его посмертное имя.

35.) Дайдзуй-родзин - это Дайдзуй Сойку (ум. 1660), в юности обучавшийся в Дайсёдзи в Нумадзу и восстановивший позже Сёиндзи. Отец Хакуина был его племянником и в молодости обучался у него в Сёиндзи.

36.) "Беседы и суждения" Конфуция.

37.) Для описания особых терапевтических приемов, подробно изложенных в четвертой главе, Хакуин использует термин "медитация самоосознания" (найкан). В "Задушевных беседах в ночной лодке", текст которых по сути идентичен тексту четвертой главы "Дикого плюща", описан целый ряд приемов концентрации энергии ки в нижней части тела (таких, как метод "мягкого масла" - нансо), которые излечивают болезни и помогают поддерживать физическое здоровье. В предисловии к "Задушевным беседам в ночной лодке" (см. Приложение) Хакуин также пользуется термином "медитация самоосознания", однако там он обозначает сложный прием медитации, включающий работу над фразами, подобными коанам. Судя по всему, последний метод, именуемый так же "горизонтальный дзадзэн", был разработан самим Хакуином и является плодом его попыток совместить терапевтическую найкан и технику дзэнской медитации. В некоторых местах Хакуин утверждает, что успехом в создании такого сложного метода он обязан собственному стремлению излечиться от дзэнской болезни и практике найкан, приемы которой он усвоил от наставника Хакую.

38.) Установить, кто такой Сото Рокан, "Старик Сото", не удалось. Сама же фраза, возможно, была просто популярной в те времена поговоркой. Сходное высказывание, немного отличающееся текстом, можно найти в "Записках Лазурной скалы" (гл. 83).

39.) "Записки Лазурной скалы" ("Биянь лу") - важнейший сборник коанов, используемый школой Риндзай. "Записки Сюйтана" - записи дзэнских высказываний наставника эпохи Сун Сюйтана Чжи-ю. "Похвала ис тинной школе" - кит. "У-цзя чжэн-цзун цзань". "Три учения буддийских патриархов" - кит. "Фо-цзы сань цзин". "Записи Линь-цзи" - записи высказываний на ставника Линь-цзи И-сюаня, жившего при династии Тан. "Письма Да-хуэя" ("Да-хуэй шу") - собрание духовных наставлений наставника эпохи Сун Да-хуэя Цзун-гао. "Записи Дайто, Фа-яня, Сун-юаня и Букко" - дзэнские записки о Дайто Кокуси, наставниках эпохи Сун-Уцзу Фа-яне и Сунюане Чун-э, а также Букко Кокуси (почетный титул наставника страны Усюэ Цзу-юаня, который жил и учил в Камакура в Японии). "Собрание стихотворений Цзун-ина" ("Цзун-ин цзи") - собрание религиозной поэзии Сюэдоу Чун-сяня. "Строфы Холодной горы" - кит. "Хань-шань ши" . "Побуждение ученика пройти сквозь препятствия дзэн" - кит. "Чаньгуань цэцзинь". "Собрание из четырех частей" ("Сибу-року") - японское собрание, включающее в себя дзэнские поэмы "Синьсиньмин", "Жэндаогэ", "Десять стад картин" и "Цзо-чань-и" ("Основы дзадзэн"). "Оружейная палата Да-хуэя" - кит. "Да-хуэй уку". "Сутры, пребывающей в руках Манджушри" ("Мондзу сюнай кё") не существует; возможно, это название относится к "Сутре сердца", которой нет в списке Хакуина, но известно, что тот по крайней мере один раз читал по ней лекцию. Возможно, что Хакуин прибег к такому названию для того, чтобы подчеркнуть, что его лекции не были простым пересказом текстов, но выражали собою духовные истины, исходящие непосредственно из источника мудрости, который он "держит в своих руках", ведь "Сутра сердца" относится к группе сутр мудрости (праджняпарамиты), а Манджушри является олицетворением мудрости. "Драгоценное зерцало самадхи" ("Баоцзин саньмэй") - дзэнская поэма. "Сонные слова страны снов" ("Кайан-кокуго") - основная работа Хакуина, написанная в традиционном дзэнском жанре комментария. "Ядовитые тычинки в зарослях колючек" ("Кэйсё докудзуй") - дзэнские записи само го Хакуина. "Записи Дайо" - записи дзэнского на ставника Дайо Кокуси (Нампо Дзомё). "Песнь царственного сознания" - кит. "Синь-ван мэй".

40.) Японские названия перечисленных сочинений Хакуина таковы: "Ядовитые тычинки в зарослях колючек" - "Кэйсо докудзуй"; "Драгоценное зерцало, задерживающее свет" - "Хокан Исё" (под "драгоценным зеркалом" имеется в виду Гудо Тосёку, названый посмертным своим именем Хокан Кокуси); "Задушевные беседы в ночной лодке" - "Ясэнканна"; "Резной котел" - "Оратэгама" (собрание духовных посланий Хакуина); "Заросшее сорняками поле слов" - "Кана мугура" (со стоит из двух сочинений: "Син данги" ["Новые проповеди"] и "Цудзи данги" ["Проповедь на распутье"]); "Гусиная трава" - "Яэмугура" (состоит из "Записей о четырех почтительных юных девушках", "Записей о чу десном действии, произведенном Сутрой Каннон десяти строк", а в одном редком издании еще и "Рассказов из детства"); "Песня растирания чая" - существует две песни: "Отафуку-дзоро кохики ута" ("Песня растирания чая безобразной проститутки") и "Сюсин обаба кохики ута" ["Песня помола зерна царственного сознания ста рой женщины"]; "Записи о четырех почтительных юных девушках" - "Такадзука сидзо коки"; "Рассказы из детства" - "Осана моногатари" (автобиография, большая часть сюжетов которой имеет параллели в "Диком плюще"; является третьей частью "Гусиной травы" в некоторых изданиях последней); "Повесть о Юкуси" - "Юкуси моногатари" (послесловие к одному редкому изданию "Гусиной травы"); "Сонные слова страны снов" - "Кайан кокуго" (основная работа Хакуина, написанная в традиционном дзэнском жанре комментария и посвященная "Запискам Лазурной скалы", структуру которых повторяет); смысл названия "Усэнсико" неясен; "Лечение прижиганием" - "Сасимогуса" (перевод также условен); "Змеиная земляника" - "Хэбиитиго"; "Записи о комментариях Сэндая к строфам Холодного пика" - "Кан-дзан-си Сэндай-кимон" (дзэнский комментарий к "Стихотворениям Хань-шаня"); "Лошадиный чертополох" - "Ониадзами"; "Вступительные рассуждения о Дхарме к лекциям по Записям Ши-гэна" - "Сокко-року кайэн-фусэцу"; "Дикий плющ" - "Ицумадэгуса".

41.) Ответ Хакуина излагается в четвертой главе "Дикого плюща". См. также примечание 3 к четвертой главе.

Глава 4. Дзэнская болезнь

Наставник Хакую

Лечение

Поддержание жизни

Снадобья, поддерживающие жизнь и доставляющие бессмертие

Приведение сознания в нижнюю часть тела

Несозерцание

Развитие энергии сознания

Метод мягкого масла

Прощание с Хакую

Польза от медитации самосозерцания

Послесловие

В прежние времена У Цичу сказал Ши-таю (1): "Чтобы обрести эликсир, следует собрать в единое место жизненную энергию (2). Чтобы собрать жизненную энергию, необходимо сосредоточить сознание. Когда сознание сосредоточено на океане жизненной энергии или же на области, расположенной на расстоянии одного пальца ниже пупка, тогда собирается жизненная энергия. Когда жизненная энергия собирается в этом поле, появляется эликсир. Эликсир собирается, и тело становится крепким и сильным. Если тело крепко и сильно, дух наполняется и с Истинная мудрость заключена в этих словах.

На следующее утро мирянин появился снова и повторил свои вчерашние просьбы (3).

Я отвечал: "Так и быть, я разъясню тебе сущность медитации самоосознания".

В тот день, когда я впервые посвятил свою жизнь дзэн, я поклялся сосредоточить на нем всю свою веру и отвагу, а также самого себя решительно отдать поиску Пути Будды. Я окунулся в жизнь, полную суровых лишений. Так продолжалось несколько лет, и я не позволял себе расслабиться.

Однажды ночью все вокруг внезапно перестало существовать, и я преступил порог просветления. Все сомнения и неопределенности, неотступно терзавшие меня, вдруг пропали - исчезло само их основание, подобно растаявшему льду. Глубокий корень кармы, в продолжение бесчисленных кальп привязывавшей меня к колесу рождений и смертей, растворился, как пена на воде.

Тогда я на самом деле смог сказать себе: "Путь близок каждому человеку" (4). Кто придумал все эти истории о наставниках древности, потративших на достижение просветления двадцать или даже тридцать лет!? Последующие несколько месяцев я провел в танце, в неком безумном восторге хлопая в ладоши и топая ногами.

Однако вскоре я начал размышлять о том, как течет моя жизнь. Я увидел, что между двумя ее сторонами -тановится изобил деятельностью и медитацией - нет никакой гармонии. Что бы я ни делал, я не чувствовал при этом легкости и не был совершенно свободен. Тогда я понял, что мне необходимо вновь разжечь в себе огонь бесстрашной решимости и вновь отдаться всем телом и духом борьбе за истинную Дхарму. Стиснув зубы и устремив взор вперед, отказывая себе в пище и сне, я посвятил всего себя одной только практике дзэн.

Но не прошло и месяца, как сердечный огонь стал подниматься вверх, отклоняясь от своего естественного направления, так что легкие стали покидать присущие им жидкости (5). Ноги же мои до самых ступней стали почти как лед холодными: казалось, что они опущены в сосуды со снегом. Уши наполнились таким гулом, будто я нахожусь рядом с бушующим горным потоком. Я становился совершенно неестественно слабым и усталым, беспокоясь и тревожась обо всем, что мне нужно было делать. Я чувствовал себя истощенным, совершенно вымотанным физически и умственно. Странные видения являлись мне наяву во время прогулки и во сне. Мои подмышки были все время мокрыми. Глаза постоянно слезились. В поисках опытного врачевателя я исходил много областей, посетил множество учителей дзэн, однако ни одно из снадобий, мне предложенных, не принесло облегчения.ен. Если дух полон и изобилен, обеспечена долгая жизнь".

Наставник Хакую

Случилось так, что я встретил человека, рассказавшего мне об отшельнике по имени Хакую, живущем в пещере, расположенной высоко в горах в области Си-ракава близ Киото. Говорили, что ему уже триста семьдесят лет. Пещера, его обиталище, отстоит на два или три ри от всякого человеческого жилья. Он не любит встречаться с людьми. Когда кто-либо приближается к пещере, он убегает и где-нибудь прячется. По его виду нельзя сказать, кто перед вами: необычайно мудрый человек или простой идиот. При этом жители окрестных селений все же почитают его за мудреца. Ходят слухи, что он был учителем Исикава Едзана (6), и что он обладает глубокими знаниями в области астрологии и искусства врачевания. Иногда случалось так, что люди приходили к нему, надлежащим образом, в почтительных выражениях просили обучить их, однако им удавалось вытянуть из наставника только два или три слова, значение которых было весьма загадочным. Они уходили, но впоследствии, после долгих и глубоких размышлений, всегда обнаруживали, что слова его были поистине благословенны.

В середине первого месяца седьмого года Хоэй [1710 г.] я взвалил на плечи свои пожитки, втихомолку покинул храм в восточной части Мино, где я в те времена обретался, и отправился в сторону Киото (7). Достигнув столицы, я развернул свои стопы на север, пересек горы Черной долины (горы Куродани) и направился к маленькой деревушке возле Белой реки (реки Сиракава). Возле чайного домика я сбросил с плеч свои вещи и стал расспрашивать у местных жителей о том, где располагается пещера наставника Хакую. Один из них показал пальцем в сторону тонкой водной нити, ниспадающей с высоких горных хребтов.

Я устремился в горы и пошел на звук грохочущего водопада. Вскоре я оказался рядом с водным потоком и двигался далее вдоль его берегов до тех пор, пока тропа и сам ручей совершенно не исчезли. Впереди не оставалось ничего, кроме узкой тропки лесорубов. Я не знал, что делать дальше. Мне было некуда идти. Опустившись на стоявший рядом камень, я закрыл глаза, сложил руки в гассё и стал распевать сутры. Внезапно чудесным образом расслышал я слабый звук топора. Я ринулся в заросли в направлении этого звука и вскоре смог различить впереди фигуру дровосека. Он направил мой взгляд далеко вперед, на узкий пятачок на вершине горы, скрытый клубящимися облаками и мглой. Я мог разглядеть маленькое желтеющее пятно, то появлявшееся перед взором, то исчезавшее среди кружащихся вокруг горного пика туманов. С того места, где я стоял, оно казалось не более одного пальца длинной. Дровосек объяснил, что это пятно - завеса, которой Хакую закрывает вход в свою пещеру. Заправив края рясы за пояс, я начал решающее восхождение к обиталищу наставника. Я двигался вверх, карабкаясь на зубчатые скалы, продираясь сквозь цепкие заросли и хватаясь руками за ветки. Снег грыз холодом соломенные сандалии, а туман забирался в складки моей рясы. Путь был невероятно тяжел, так что когда я достиг того места, над которым развевалась желтая ткань, мое тело было скользким от покрывшего его пота.

Я стоял у входа в пещеру. С этого места на скале открывалась невероятная красота, пребывающая над скверной нашего мира. Мое сердце сковал страх, а кожа покрылась мурашками. Я лег, распластавшись на скале, и отсчитал несколько сотен вдохов и выдохов.

Стряхнув с себя пыль и грязь, разгладив рясу и приняв таким образом приличный вид, я наклонился, осторожно отодвинул завесу и заглянул в пещеру. В темноте я смог разглядеть фигуру наставника Хакую. Он сидел совершенно прямо, закрыв глаза. С его плеч ниспадали до колен прекрасные черные волосы с вкраплением немногих белых. Он был хорошо сложен и выглядел словно юноша с румяной кожей цвета китайского финика. Наставник сидел на травяной подстилке. На нем была широкая рубашка из грубой ткани. Внутри пещера была очень маленькой, не более пяти локтей, и в ней, за исключением небольшого столика, не было никаких вещей или мебели.

На столе лежали три свитка: "Учение о середине", трактат Лао-цзы и "Алмазная сутра" (8).

Я представился насколько мог вежливо, подробно изложил симптомы и причины своего заболевания и обратился к наставнику с просьбой о помощи.

Лечение

Прошло немного времени. Хакую открыл глаза и окинул меня тяжелым взглядом. Затем, медленно и вдумчиво, он объяснил, что он не более, чем бесполезный высохший старик, "скорее мертвый, чем живой". Его жилище - в этих горах. Поддерживает жизнь он только немногими орехами и дикими фруктами, которые сам способен собрать; ночи он проводит вместе с горными оленями и другими дикими животными. Он взял себе в правило не обращать ни малейшего внимания на что-либо еще, и теперь он крайне смущен тем, что столь высокий буддийский священнослужитель проделал долгий путь только для того, чтобы встретиться с ним.

Однако я продолжал настаивать и просить о помощи. В конце концов он придвинулся ко мне и легким, почти бесцеремонным движением схватил мою руку. В девяти жизненных точках он исследовал пульс, изучив таким образом Пять важнейших Органов. Я успел заметить, что ногти у наставника были длиной почти в полпальца.

Нахмурив брови, Хакую сказал с заметной жалостью: "Теперь трудно что-либо изменить. Развилась серьезная болезнь. Ты двигался вперед слишком целеустремленно и забыл серединное правило религиозного служения. Ты страдаешь болезнью от медитации, и тебя очень трудно исцелить с помощью медицины. Попытайся ты теперь излечиться при помощи иглоукалывания, прижигания или целительных снадобий, ты и тогда не смог бы ничего сделать, будь твоими лекарями сами Пянь Цяо, Цан Гун или Хуа То (9). Медитация является причиной столь плачевного состояния, и поэтому ты никогда вновь не обретешь здоровья, если не освоишь приемы медитации самоосознания. Совсем как в пословице: "Упавший на землю человек вставать должен с земли" (10).

"Прошу вас, - обратился я к наставнику, - обучите меня тайным приемам медитации самоосознания. Я хочу начать обучение и освоить ее методы".

На этот раз наставник Хакую отвечал торжественно, почти величаво: "О, ты решился во что бы то ни стало найти решение мучающих тебя вопросов, не так ли, юноша? Прекрасно. Поистине, я передам тебе то немногое, что я много лет назад узнал о медитации самоосознания. Ее приемы поддерживают жизнь, и их тайна известна лишь немногим. Усердно упражняющийся наверняка достигнет значительных результатов. Я научу тебя следить за тем, чтобы жизнь твоя не сократилась (11).

Две силы - инь и ян - разделяют Великий Путь. Их смешение порождает человека и другие существа. С самого рождения изначальная энергия незримо циркулирует в теле, двигаясь по каналам от одного из Пяти важнейших Органов к другому. Защитная энергия и питающая кровь, циркулируя совместно, восходят и нисходят, совершая в теле пятьдесят полных кругов в течении двадцати четырех часов (12).

Легкие, связанные с металлом, есть иньский, "женский" орган, расположенный над диафрагмой. Печень, связанная с деревом, есть янский, "мужской" орган, расположенный под диафрагмой. Сердце, связанное с огнем, является главным янским органом. Оно расположено в верхней части тела. Почки, связанные с водой, являются главным иньс-ким органом. Они расположены в нижней части тела. В Пяти Органах пребывает семь чудесных сил, поскольку в селезенке и почках их по две (13).

Выдох исходит из легких и сердца, вдох проникает в почки и печень. С каждым выдохом Защитная энергия движется по каналам вперед на три пальца, с каждым вдохом она также продвигается на три пальца. Так в течении двадцати четырех часов Защитная энергия и питающая кровь совершают в теле пятьдесят полных кругов.

Огонь по природе своей легок и неустойчив; он рвется вверх. Вода же тяжела и устойчива, стремясь постоянно вниз. Если некто, слишком усердствуя в медитации и упражнениях, забывает об этих принципах, то огонь сердца пылает чрезмерно. Вздымаясь вверх, он обжигает легкие, нарушая их работу.

Легкие, представляющие металл, и почки, представляющие воду, связывают отношения матери и дочери. Поэтому, когда легкие страдают, это ослабляет почки. Слабость легких и почек, в свою очередь, подтачивает и наносит вред другим органам, а также разрушает гармонию шести внутренних органов (14). В результате этого нарушается равновесие в работе четырех составляющих тело элементов (земли, воды, огня и воздуха): одни становятся слишком сильны, иные же ослабевают. Все это, в свою очередь, влечет за собой огромное многообразие заболеваний и расстройство каждого из четырех элементов. Медицина не в состоянии излечить их. Врачи могут сложа руки наблюдать за происходящим".

Поддержание жизни

[Наставник Хакую продолжал:] "Поддержание жизни во многом подобно защите страны. Мудрый князь и разумный правитель постоянно занят думами о простом народе, находящемся под его властью. Глупый князь и посредственный правитель проводит время исключительно в обществе высшего сословия. Тогда же, когда правитель поглощен только собственными эгоистическими интересами, девять министров начинают гордится своей властью и влиянием, их подчиненные начинают искать выгоду для самих себя, но ни один из них не задумывается о бедности и страданиях людей, которые ниже их. Села наполняются людьми с бледными, изможденными лицами; по земле ползет голод, оставляя за собой улицы, усыпанные мертвыми телами. Мудрые и добродетельные удаляются в потаенные места, в простых людях возгорается пламя негодования и гнева, местные князья не оказывают повиновения, а враги все чаще тревожат границы своими нападениями. Жизнь такого народа наполняется горем и мучениями. Вскоре он и вовсе прекращает существовать.

С другой стороны, когда правитель обращает все свое внимание долу, сосредотачиваясь на нуждах простого народа, министры и наместники аккуратно исполняют свои обязанности, ни на миг не переставая думать о трудностях и страданиях, которые преследуют простой народ. Поэтому крестьяне производят зерна в избытке, а их жены - огромное количество полотна. Мудрые и добродетельные сами являются к правителю и предлагают свои услуги, а местные князья полны почтения и подчиняются. Простые люди обогащаются, и силы страны растут. Каждый подчиняется вышестоящему, ни один враг не смеет тревожить границ, и жители страны забывают звук битв, названия оружия и само слово "война".

Относительно человеческого тела может быть сказано то же самое. Тот, кто достиг истинного понимания, неизменно собирает жизненную энергию сердца внизу, наполняя ею нижнюю часть тела. Когда низ тела наполнен жизненной энергией, семи неудачам (15) не на что обрушиться, а четырем видам зла (16) не найти входа. Защитная энергия и питающая кровь полны сил, сердце и сознание полны сил и здоровья. Губы никогда не узнают горечь лекарственных настоев, а тело никогда на почувствует неудобства от уколов игл или прижигания.

Обычные же, а также посредственные люди позволяют жизненной энергии сердца беспрепятственно подниматься вверх, так что она проникает в верхнюю часть тела. Если позволить жизненной энергии сердца беспрепятственно подниматься вверх, тогда из сердца, располагающегося слева, будет исходить жар, который нанесет вред легким справа. Тогда пять чувств напрягаются и ослабевают, а между шестью корнями возникает зловещий беспорядок (17).

Вот почему Чжуан Цзы сказал, что "совершенномуд-рый дышит пятками, а простой человек - горлом".

Сюй Чжунь же сказал: "Когда жизненная энергия в нижнем обогревателе, вдох долог; когда же она в верхнем обогревателе, вдох короток" (18).

Наставник Шан Ян (19) сказал: "Есть только одна подлинная жизненная энергия человека. Когда она опускается в нижний обогреватель, это считается возвращением одной единицы ян. Если некто хочет понять, каково состояние, при котором инь достигает такой полноты, что влечет за собой возвращение ян, то осуществление его желания пребывает в теплоте, порождаемой жизненной энергией, когда она опускается в нижнюю часть тела".

Таково золотое правило поддержания жизни: постоянно сохранять верх тела холодным, а нижнюю его часть теплой.

Свое круговращение по телу защитная энергия и питающая кровь совершает по каналам, числом двенадцать (20). Эти двенадцать соответствуют двенадцати небесным знакам или корням, двенадцати месяцам года, а также двенадцати часам дня. Кроме того, они находятся в соответствии с различными изменениями, которые претерпевают в течении однолетнего цикла гексаграммы, то есть гадательные знаки "Книги перемен".

Пять черт инь сверху и одна черта ян снизу - вот гексаграмма, известная как "Земной гром возвращается , которай среди времен года соответствует зимнему солнцестоянию. Возможно, именно это имел в виду Чжуан Цзы когда сказал, что "совершенномудрый дышит пятками".

Три черты ян внизу и три черты инь сверху - гексаграмма "Земля и небеса в покое" - среди времен года соответствует первому месяцу, когда десять тысяч вещей тяжелы жизненной энергией порождения, мириады почек и цветов, получая благодатную влагу, начинают расцветать. Таков состав и совершенномудрого, нижняя часть тела которого наполнена жизненной энергией. У достигшего такого состояния защитная энергия и питающая кровь изобильны, а дух его полон бодрости и решительности.

Пять черт инь снизу и одна черта ян вверху - гексаграмма, известная как "Разбиение" - среди времен года соответствует девятому месяцу. Когда небеса располагаются так, как это бывает с наступлением девятого месяца, листва в садах и лесах теряет свой цвет, цветы вянут и опадают. Именно так "простой человек дышит горлом". Достигший такого состояния с виду тощ и изможден, зубы его шатаются и выпадают.

Вот почему в "Трактате о увеличении срока жизни"(21) говорится: "Когда истощаются все шесть черт ян, и человек полностью становится инь, тогда легко может наступить смерть". Для поддержания жизни поэтому нужно помнить, что жизненную энергию следует удерживать в нижней части тела".

Снадобья, поддерживающие жизнь и доставляющие бессмертие

[Наставник Хакую продолжал:] "В древности У Цичу, прежде чем отправиться к наставнику Ши-таю (22), приготовился к визиту, совершив ритуальное очищение. После этого он пришел к наставнику и спросил его, каково искусство получения эликсира. Наставник Ши-тай ответил: "Я обладаю чудесной тайной, как получить подлинный и глубокий эликсир, однако открою ее только тому, чьи способности позволяют добыть и преобразовать этот эликсир". Он говорил о той же самой тайне, которую наставник Гуан чэн передал Желтому императору. Желтый император получил ее только после того, как оставался в уединении и воздержании двадцать один день (23).

Но вне великого пути нет подлинного эликсира, а вне подлинного эликсира нет великого пути. Ведь у буддистов есть учение об "отсутствии пяти истечений" (24). Когда шесть желаний развеяны, а пять чувств забыты, изначальная, недвойственная энергия собирается и растет между глазами. Именно это имел в виду Тай-бао дао-жэнь, когда говорил о "слиянии врожденной человеку энергии и изначальной энергии, когда она исходит из небес и земли" (25).

Следует привести вниз то, что Мэн-цзы называл "широкая, всеобъемлющая энергия", и держать ее в поле эликсира, который является вместилищем жизненной энергии, расположенным под пупком (26). В продолжение месяцев и лет оставляй ее там, целеустремленно, упорно и без колебаний поддерживай ее. Настанет утро, когда печь, в которой выплавляется эликсир, будет опрокинута, и все вещи во всей вселенной станут единым огромным куском чистого эликсира (27).

Когда это произойдет, в тот же момент ты поймешь, что стал подлинно мудрым, не знавшим рождения, словно земля или небо, бессмертным, как пустота. Именно тогда ты пожнешь плод всех усилий, которые были направлены на добычу эликсира. Искусства, которыми владеют менее возвышенные мудрецы: способности поднимать ветер и насылать туман, уменьшать пространство или ходить по воде - не должны быть твоей целью. Твоя задача сбить великий океан в масло отменного качества, превратить великую землю в чистейшее золото (28).

Мудрец прошлого, объясняя слова "жидкий металл возвращается в эликсир", говорит: "Эликсир - это поле элек-сира, а под жидким имеют в виду поток крови в легких. Таким образом сказанное значит, что кровь легких возвращается в поле эликсира, расположенное под пупком"" (29).

Приведение сознания в нижнюю часть тела

Я сказал наставнику Хакую: "Благодарю за наставления. Мне предстоит ненадолго прервать свои упражнения в дзэн, сосредоточить свои усилия на медитации самоосознания и излечиться от болезни.

Однако есть нечто, что меня беспокоит. Не принадлежат ли ваши приемы к числу тех, которые "переоценивают значение охлаждения как средства повернуть огонь сердца назад", о котором предостерегал великий врачеватель Ли Шицай? (30). Кроме того, не случится ли так, что, сосредоточив сознание на одном месте, я буду препятствовать движению защитной энергии и питающей крови, так что образуется их застой?"

Отблеск улыбки скользнул по лицу наставника Хакую. Он ответил: "Совсем нет. Ведь не следует забывать, что наставник Ли говорил также и о том, что огонь следует заставлять двигаться вниз, ибо его природа - вздыматься вверх, а воду следует поднимать, поскольку природа ее - течь вниз. Когда огонь нисходит, а вода восходит, это называется смешением. Когда смешение совершается, это время называют "уже конец", а если они не смешиваются, то такое время называется "еще не конец" (31).

Смешение есть конфигурация, приносящая жизнь. Отсутствие смешения есть конфигурация, приносящая смерть. Когда наставник Ли и другие представители его школы говорили о том, что некоторые "переоценивают значение охлаждения как средства повернуть огонь сердца назад", они обращались к тем, которые изучают доктрину школы Дань-си и могут нанести себе вред тем, что станут слишком усердно следовать ее предписаниям (32).

Огонь действует двумя путями: как князь или как министр. Огонь, который княжит, восседает в спокойствии в верхней части тела. Огонь, исполняющий обязанности министра, находится в нижней части тела и погружен в деятельность. Княжащий огонь хозяин сердца. Огонь-министр организует их взаимодействие.

Огонь-министр также бывает двух родов: один пребывает в почках, а другой - в печени. Почки соответствуют дракону, а печень - грому. Говорят: "Звук грома не слышат, пока дракон сокрыт в глубинах моря. Дракон не парит в небесах, когда гром заключен в болотах и топях". Вспомним, что болота и моря вместе составляют воды. Не будет ли это все обозначать огонь, который рвется вверх, но его движение сдерживается?

Говорят также, что сердце устает и перегревается, когда становится истощенным [то есть лишается энергии]. Истощенное сердце вновь может быть наполнено - нужно заставить его спуститься и смешаться с почками. Вот что называют наполнением сердца. Все это связано с принципом "еще не конец", о котором я говорил раньше.

О юноша, твоя тяжелая болезнь развилась от того, что огню твоего сердца ты позволил подняться вверх, против его природного течения. До тех пор, пока тебе не удастся привести свое сердце в нижнюю часть тела, ты не вернешь себе здоровье, и все тайные приемы, известные трем мирам, не помогут тебе (33).

Похоже, ты считаешь меня даосом и думаешь, что не имеет отношения к буддизму все, что я поведал тебе. Ты ошибаешься. Я научил тебя дзэн. Если в будущем тебе суждено поймать отблеск пробуждения, ты будешь рад улыбнуться, вспомнив мои слова".

Несозерцание

[Наставник Хакую продолжал:] "Истинное созерцание есть несозерцание - вот что можно сказать о созерцании. Ложное созерцание таково, что оно отвлеченно и не сосредоточено (34). Ты теперь охвачен тяжелейшей болезнью, поскольку занимался отвлеченным созерцанием. Не кажется ли тебе, что настало время спасаться при помощи несозерцания? Ты почувствуешь себя вновь здоровым, когда заключишь жар в сердце, а огонь - в сознание, и все это опустишь в область поля эликсира и пяток. Тогда всякое расщепление будет прекращено, и даже легкий ветерок мысли не поднимет волн страсти. Такова подлинная медитация - чистая, незагрязненная.

Поэтому не стоит и говорить о прекращении занятий дзэн. Сам Будда говорил, что нам следует "излечиваться от болезней всех видов, опуская сердце к пяткам". Сутры Агамы учат нас приемам, в которых используют масло. Ничто не может превзойти эти приемы в излечении ослабленного сердца (35).

Основополагающие причины болезней вместе с приемами их лечения во всех подробностях изложены в трактате школы Тэндай "Великое сосредоточение и созерцание" (36). Изложены двенадцать дыхательных техник - действенных приемов излечения от самых разных болезней. Есть и другой метод - представлять сердце покоящимся в районе пупа. Однако, в конце концов, сущность всех техник сводится к тому, чтобы привести огонь-сердце вниз и собрать его в поле эликсира и в пятках. Причем польза от этого метода состоит не только в избавлении от болезней - он крайне благоприятен и для дзэнской медитации.

Я полагаю, что существует два вида сосредоточения: сосредоточение на предельной истине и сосредоточение на преходящей истине (37). Первая есть полная и совершенная медитация, обращенная к истинной стороне всех вещей. В последней же особое внимание уделяется тому, чтобы сосредоточенно направить энергию-сердце в область поля эликсира. Ученики, занимающиеся таким сосредоточением, пожинают великую пользу.

Развитие энергии сознания

[Наставник Хакую продолжал:] "Патриарх Догэн, основатель храма Эйхэйдзи, побывал в Китае, где обучался у дзэнского наставника Жу-цзина в монастыре Тянь-тун (38). Однажды, войдя за наставлениями в комнату Жу-цзина, он услышал такие его слова: "Когда ты занимаешься дзадзэн, тебе следует поместить свое сознание в ладонь левой руки".

Сказанное похоже на то, что говорят о сосредоточении на преходящей истине в школе Тэндай.

В "Малом сосредоточении и созерцании" Чжи-и повествует о том, как он сам впервые начал обучать приемам медитации самоосознания (то есть сосредоточения на преходящей истине) и как он спас таким образом своего серьезно больного старшего брата от порога смерти (39).

Наставник Бо-юнь сказал: "Я всегда держу свое сердце так, чтобы оно наполняло нижнюю часть тела. Занимаясь с учениками, руководя собранием монахов, принимая гостей, встречаясь с людьми в моей келье, во время оживленного разговора или разнообразных лекций - все время я держу свое сердце в нижней части тела и никогда не отпускаю его. Достигнув почтенного возраста, я понял, что польза от этого поистине огромна" (40).

Сколь прекрасно и достойно похвалы! Разве не находятся эти слова Бо-юня в согласии с тем учением, которое содержится в "Сувэнь"? "Когда ты не связан и свободен от беспокоящих мыслей, изначальная энергия находится в соответствующем ей состоянии. Пока ты удерживаешь ее внутри, нет ворот, через которые могла бы проникнуть болезнь" (41).

Сущность сохранения энергии внутри тела состоит в том, чтобы она оставалась наполненной и не подвергалась опасности внутри тела, распространяясь по всем ста шестидесяти сочленениям и восьмидесяти четырем тысячам кожных пор. Следует знать, что в этом и состоит великая тайна поддержания жизни.

Пэн Цзу сказал: "Сокройся один в комнате так, чтобы никто не мог тебя потревожить. Приготовь себе теплую подстилку и ложе, а также подушку высотой в три пальца. Ляг лицом вверх. Тело должно быть абсолютно прямым. Закрой глаза и сосредоточь сердце-энергию в области груди. Положи на ноздри гусиное перо. Когда твое дыхание станет таким, что перо не будет двигаться, отсчитай еще три сотни вдохов и выдохов. Тогда ты достигнешь такого состояния, когда глаза перестанут видеть, а уши - слышать. Холод или жара также не смогут тогда тебя побеспокоить, а ядовитые жала пчел или скорпионов не нанесут тебе никакого вреда. Достигнув возраста трех сотен и шести десятков лет, ты будешь очень близок к тому, чтобы стать совершенномудрым" (42).

А вот что советует Су Дунпо: "Когда ты голоден, прими небольшое количество пищи, но остановись незадолго до того, как почувствуешь себя сытым (43). Погуляй. Ходи неторопливо, но долго, до тех пор, пока не почувствуешь, что аппетит вновь возвращается. Тогда уединись в тихой комнате и сядь, держа тело прямо. Начни вдохи и выдохи, считая их число: от десяти до ста, от ста до тысячи. Когда ты дойдешь до тысячного вдоха и выдоха, твое тело должно быть твердо и устойчиво, словно скала, а сердце спокойно и недвижно, как пустое небо.

Если ты будешь продолжать сидеть так в течение долгого времени, твое дыхание приостановится. Ты перестанешь вдыхать и выдыхать. Через все восемьдесят четыре тысячи кожных пор твое дыхание, поднимаясь подобно туману, взойдет к облакам. С предельной ясностью тебе представится, что сами собой исчезли все болезни, от которых ты страдал, произошедшие из множества расстройств, терзавших тебя с самого безначального начала. Ты будешь словно слепец, внезапно обретший зрение и не нуждающийся в чужом руководстве, чтобы идти. Все, что тебе следует делать, - это отрешиться от слов и посвятить себя единственно поддержанию собственной первоначальной энергии. Вот почему говорят, что те, кто хочет укрепить зрение, держат закрытыми глаза, те, кто хочет укрепить слух, избегают звуков, те же, кто хочет укрепить сердце-энергию, пребывает в тишине"" (44).

Метод мягкого масла

Тогда я спросил Хакую "Вы упомянули метод, в котором используется масло. Могу ли я спросить вас о нем?"(45)

Наставник Хакую ответил: "Когда ученик, занятый медитацией, обнаруживает, что тело и сознание его истощены от того, что четыре составляющих элемента его тела находятся в состоянии дисгармонии, ему следует обуздать свой дух и совершить такую медитацию.

Представь, что на макушку твоей головы помещен кусок мягкого масла, чистого цветом, с приятным ароматом, размером и формой подобный утиному яйцу. Он начинает медленно таять, а голова изнутри и снаружи начинает испытывать изысканные ощущения, увлажняется и насыщается. Масло продолжает таять и стекает все ниже, увлажняя плечи, локти и подбородок. Оно проникает в легкие, диафрагму, печень, желудок и кишки. По позвоночнику оно стекает на бедра, таз и ягодицы.

В то же время все накопившееся в Пяти важнейших Органах и шести внутренних органах напряжение, всякого рода боль в животе и иных пораженных частях, последует за сердцем, которое станет спускаться в нижнюю часть тела. Тогда ты отчетливо услышишь звук, напоминающий звук воды, текущий с возвышенного места в низину, стекающей в нижнюю часть тела и заливающей ноги, принося благословенное тепло. Она достигнет пяток, и там ее движение прекратиться.

Тогда ученику следует созерцать вновь. Его жизненная энергия будет опускаться в нижнюю часть тела и постепенно наполнять ее, принося проникающее во все его части тепло, и ученик почувствует себя словно погруженным до уровня пупка в горячую ванну, наполненную настоем редких и благоуханных целебных трав, собранных и приготовленных опытным врачевателем.

Все это будет создано твоим сознанием в ходе созерцания, и ноздри твои на самом деле ощутят чудесный запах чистого, мягкого масла, а тело ощутит мягкое прикосновение. Тело и сознание будут в совершенном мире и гармонии. Ты вскоре почувствуешь себя лучше и будешь наслаждаться крепким здоровьем, будто тебе вновь двенадцать или тринадцать лет. В то же время истощится всякое нежелательное напряжение в органах тела. Будут прекрасно функционировать желудок и кишечник, а кожа станет цвести здоровьем еще то того, как ты почувствуешь это. Если ты продолжишь свои занятия и будешь упражняться усердно, не будет такой болезни, которую ты не смог бы излечить, такой добродетели, которой ты не смог бы овладеть, такой мудрости, которой ты не смог бы достичь, религиозной практики, в которой ты не смог бы преуспеть. То, насколько быстро будет достигнут результат, зависит только от того, насколько целеустремленными будут твои упражнения.

В юности я был болезненным, хуже видом, чем ты сейчас. В десять раз больше страдал я от болезни, которая терзает тебя. Врачи отвернулись от меня. Сотни приемов самоизлечения я опробовал, но ни один из них не принес и малейшего облегчения. Я обращался за помощью к небесным и земным божествам с мольбой о незримой и непостижимой помощи. И я чудесным образом был благословен, и божества оказали мне поддержку и простерли надо мною свою защиту - я нашел прекрасный метод, метод мягкого масла. Моя радость тогда не знала границ. Немедленно я обратился к занятиям и полностью целенаправленно посвятил себя им. Не прошло и месяца, как мои страдания почти полностью прекратились. С того самого времени я никогда не жаловался на состояние своего тела и духа.

Я стал подобен невеждам, безумцам. Я не нуждаюсь в помощи. Я не имею представления о течении времени, не знаю, который нынче день и месяц, не понимаю, прошел ли уже год, или нет. Постепенно я стал равнодушным к тем вещам, которые в мире считаются дорогими, забыл о надежде, желаниях, обычаях обычных мужчин и женщин. На переломе жизни обстоятельства вынудили меня покинуть Киото и искать убежища в горах провинции Вакаса. Почти тридцать лет, сокрытый от друзей, я провел там. Когда я обращаюсь вновь к тем временам, мне кажется, что все было мимолетным и нереальным, словно та жизнь, которая пронеслась в спящем уме Ау-шэна (46).

Теперь я обитаю в этом одиноком месте в горах Сиракава, удаленном от человеческого жилья. У меня есть только один или два отрезка ткани, для того чтобы укутывать в них свой старый высохший остов. Правда, на самом деле я не мерзну даже в середине зимы, когда по ночам холод проникает сквозь тонкий покров материи. Я не испытываю голода в те месяцы, когда нельзя набрать плодов горных растений или орехов, и когда у меня нет даже зернышка. И все это благодаря созерцанию.

О юноша, только что ты постиг тайное учение, пользу от которого ты не сможешь исчерпать в течении всей твоей жизни. Чему же еще я могу научить тебя?"

Прощание с Хакую

Наставник Хакую замолчал. Он сидел, и глаза его были закрыты. В моих же глазах блестели слезы, а слова моей благодарности были щедрыми. Отвесив прощальный поклон, я попрощался. Когда я вышел из пещеры и стал медленно спускаться с гор, на ветвях самых высоких деревьев блистали последние лучи солнца. Услышав внезапно звуки дерева, стучащего - клог-клог - по каменистой земле и эхом отдающиеся с дальних концов равнины, я остановился. Со смешанным чувством удивления и недоверия я окинул пристальным взглядом окрестности и заметил фигуру наставника Хакую, двигавшегося прямо на меня.

Подойдя на расстояние, с которого речь могла быть услышана, он сказал мне: "По этим горным тропам никто не ходит. Легко заблудиться. На пути обратно с тобой может случиться несчастье, так что я провожу тебя хотя бы часть пути". В руках он держал был тонкий деревянный посох, деревянные же сандалии были на его ногах. Он шел рядом, беседуя со мной и смеясь. Проворно и без заметных усилий преодолевал он непробиваемые скалы и крутые склоны гор, пересекая труднопроходимую местность, как если бы он шел по хорошо возделанному саду. Пройдя расстояние в одно ри или около того, мы вышли к горному ручью. Наставник сказал, что я избегу всяческойопасности на пути в Сиракава, если буду следовать течению этого ручья, после чего, с выражением на лице, отдаленно напоминавшем печаль, он повернулся и пустился в обратный путь.

Я вновь с благодарностью сложил почтительно ладони и наклонил голову. Я стоял неподвижно и, поражаясь силе и ловкости его ног, следил, как наставник Хакую восходил по горной тропе. Он двигался с такой легкостью, раскованностью и свободой, что, казалось, он давно перешел пределы этого мира, и у него выросли крылья, так что он не поднимался, а взлетал вверх для того, чтобы присоединиться к порядкам небесных мудрецов. Когда я смотрел на него, мое сердце наполнялось благоговением, но и завистью. И, кроме того, мучила меня острая боль сожаления, ибо я знал, что никогда в этой жизни я снова не встречу и не получу урока от человека, подобного этому.

Польза от медитации самосозерцания

Я вернулся в Сёиндзи и посвятил себя медитации самоосознания, упражняясь в ней со все нарастающим усердием. В продолжение менее трех лет, не прибегая к лекарствам, иглоукалыванию или прижиганию, я очистился ото всех болезней, беспокоивших меня много лет. Более того: вместе с этим я испытал невыразимую радость великого сатори шесть или семь раз, прорвавшись и проникнув к самым корням всех труднопонимаемых, труднопроникаемых, трудносхватываемых, труднопроходимых коанов, об которые столько лет только обламывал зубы. Кроме того, я испытал бесчисленное множество малых сатори, после которых каждый раз, размахивая в воздухе руками, я пускался в безумный танец радости. Именно тогда я узнал, что не был обманщиком дзэнский наставник Да-хуэй, писавший о том, что можно испытать восемнадцать великих сатори и бесчисленное множество малых.

Раньше я вынужден был носить таби в несколько слоев, но мои подошвы все равно чувствовали холод, как если бы их окунули в ванны со льдом. Теперь же, даже в третий месяц года, в это самое морозное время, я могу обходиться даже без обуви (47). Не нужна больше жаровня для того, чтобы поддерживать тепло. В этом году мне уже больше восьмидесяти лет, но даже сейчас меня не мучит даже малейшее расстройство. Несомненно, все это происходит от той нескончаемой благодатной радости, которую я не перестаю чувствовать с тех пор, как начал упражняться в тайных приемах чудесной медитации самоосознания.

Послесловие

По сей день, когда я вспоминаю об этом, слезы струятся по морщинистым моим щекам, и я не могу остановить их (48). Четыре или пять лет назад мне приснился такой сон. Наставник Хакую проделал огромный путь от гор Сиракава для того, чтобы повстречаться со мной в Сёин-дзи. Всю ночь мы проговорили друг с другом, смеялись. Радость моя была столь велика, что на утро я рассказал обо всем жившим в храме монахам. И они, словно в поклонении божеству, сложили свои ладони и совершили поклоны. "Боже! Боже! - восклицали они. - Может статься, так и произойдет. Этот сон может стать явью. Если наставник Хакую придет сюда, он окажет величайшую честь храму.

О наставник, вы миновали рубеж восьмидесяти лет, но тело ваше и дух сильны и полны энергии. Вы обучаете нас, но при этом успеваете оказывать помощь другим ученикам по всей стране. Не наставника ли Хакую следует благодарить нам за это? Позвольте двоим или троим из нас отправиться к Киото и пригласить его в Сёиндзи. Ведь он мог бы поселиться в храме, а мы, прося подаяние, обеспечили бы его всем необходимым".

Чувство восторга охватило всех монахов храма, они стали прикидывать так и этак. Наконец один из них воскликнул: "Постойте! Вы ошибаетесь, как тот человек, который "пометил на борту лодки то место, куда упал меч". Мне очень жаль, но я должен сказать вам, что наставника Хакую нет больше в живых. Прошлым летом он умер".

Монахи удивленно всплеснули руками.

"Тебе не следовало бы повторять подобные слухи! - попытался я переубедить его. - Хакую не такой, как обычные люди. Он - один из бессмертных мудрецов, которые только по случаю нисходят на землю. Как же он может умереть?"

"Именно в этом и была его ошибка: он встретил свою смерть, коснувшись земли. Прошлым летом он гулял по горам и шел по краю глубокого оврага. До другой ее стороны было не менее ста локтей. Он попытался перепрыгнуть ее, но не сумел и упал на скалы. Жители окрестных деревень оплакивают его смерть".

Лицо монаха, рассказавшего нам эту историю, источало жалость. Мои глаза тоже были наполнены слезами.

Что и говорить, - старый Хакуин, полумертвый, на последнем издыхании опрометчиво нацарапал длинную череду пустых бессмысленных значков в надежде на то, что сможет обмануть превосходящих его способности учеников. Ведь то, что записано здесь, никак не предназначено для тех, кто обладает изобильем духовных сил. Такие высокие искатели сути дзэн способны пробудиться от одного только удара колотушки наставника. Только такие тупые, заблудшие дурни, как я, относящиеся к тому разряду людей, которых может настичь и моя болезнь, прочтут эту книгу и поразмыслят над ней. Нет сомнения в том, что она сможет им хоть немного помочь. На самом же деле, рассмотрев все это пристальнее, я понимаю, что польза от нее будет немалая. Так или иначе, самым главным остается медитация самоосознания. Вот что мы должны почитать и лелеять.

Весной седьмого года Хорэки [1757 г.] я на японском языке записал сочинение, которое назвал "Задушевные беседы в ночной лодке". В нем я изложил основополагающие принципы медитации. И с тех самых пор самые разные люди: монахи, монахини, миряне и мирянки - рассказывают мне, как благодаря чудесным следствиям медитации самоосознания им удалось избавиться от несчастия тяжкой и неизлечимой болезни, причем даже тогда, когда оставался только один шанс против десяти. Бессчетное количество таких людей приходило ко мне в Сёиндзи специально для того, чтобы поблагодарить меня.

Два или три года назад в храме появился некий молодой человек (ему, должно быть, было около двадцати двух или двадцати трех лет от роду), который просил личной встречи. Я вышел поприветствовать его, меня встретил огромный узел с подарками, среди которых было даже несколько золотых монет. Склонившись до земли, он проговорил: "Я такой-то из Мацудзака в провинции Исе. Около шести лет назад я слег, пораженный тяжкой болезнью. Мне казалось, что вылечить ее невозможно. Я применил все известные мне тайные средства, однако ни одно из них не возымело действия. Все врачи, к которым я обратился, отвернулись от меня, сочтя положение безнадежным. Казалось, мне не остается ничего, кроме ожидания смерти, но случилась чудесная вещь. Я прочел "Задушевные беседы в ночной лодке". Собрав оставшиеся силы, я приступил к упражнениям в тайной технике медитации самоосознания. Сколь благословенна была судьба! Мало-помалу, ко мне стали возвращаться силы, и сейчас я вновь обрел совершенное здоровье. Я не способен выразить, сколь я счастлив и благодарен вам. Я готов танцевать! И поскольку все это произошло от того, что я обратился к "Задушевным беседам в ночной лодке , я не знал, к кому обратиться с благодарностью, ведь мне не помог ни один врач или лекарь. Я долго думал, что же теперь мне следует делать, и вдруг, благодаря счастливым обстоятельствам, до меня дошли какие-то слухи, что именно вы, наставник Хакуин, и являетесь автором "Задушевных бесед в ночной лодке". Тут же охватило меня желание видеть ваше почтенное лицо и выразить вам свою глубокую благодарность лично. Под предлогом деловой встречи в Эдо, я пустился в путешествие из провинции Исе, чтобы встретиться с вами.