Династия Рейкхеллов

ГЛАВА ПЕРВАЯ

«Летучий дракон» встретился со своим первым испытанием недалеко от мыса Гаттерас, Северная Каролина, — судно должно было прокладывать путь через циклон, который разразился в начале лета. В лучшем случае погода около мыса Гаттерас была непредсказуемой, редко спокойной, и на протяжении полутора веков это место было известно как кладбище для неосторожных судов. Теперь характер клипера и его команды проверялся на пределе. Ветры были яростными, порывы достигали скорости от сорока пяти до пятидесяти узлов. Во время ураганов скорость ветра увеличивалась до шестидесяти трех узлов.

Все члены экипажа находились на своих местах, и Джонатан направил судно в южном направлении под уменьшенными парусами, часто поворачивая на другой галс, когда ветер изменялся. «Летучий дракон» реагировал быстро, испытывая сильнейшую килевую и непостоянную бортовую качку, огромные волны обрушивались на нос корабля, и потоки воды низвергались на главную палубу. Капитан, его помощники и матросы на вахте привязывались к своим местам, чтобы их не смыло за борт.

Несмотря на чрезвычайную ситуацию корабль шел с такой скоростью, что приключения показались экипажу опьяняющими, — с этих самых пор никто не боялся непогоды.

Оставив плохую погоду далеко позади, «Летучий дракон» поймал субтропический пассат, проходя мимо островов Вест-Индии, и теперь он настолько опережал свой график, что Джонатан решил зайти в Рио-де-Жанейро и там пополнить запасы воды и свежей провизии. По мере приближения клипера к экватору ветер ослабевал и, когда судно вошло в штилевую полосу, дул только едва ощутимый бриз. Суда, имеющие меньше парусов, часто заштилевали в этих водах, и каждый матрос знал ужасные рассказы об экипажах, умирающих от жажды и голода из-за отсутствия ветра, так как были вынуждены оставаться там более четырех месяцев.

Но Джонатан использовал каждый дюйм существующих парусов, и «Летучий дракон» постоянно плыл в юго-восточном направлении, хотя и очень медленно. За целый день и ночь судно развивало скорость не более пяти узлов. Но никто не сетовал, каждый на борту был благодарен, что судно продолжало двигаться.

На следующее утро огненное солнце поднялось на безоблачном небе, жара и влажность были такими изнуряющими, что каждый, кто выходил на палубу, раздевался по пояс. Тем не менее судно продолжало медленно двигаться вперед.

На марсовой площадке дежурил Оливер, и вскоре он закричал стоящему на вахте Чарльзу Бойнтону:

— Палуба там! Идет два румба от левого крамбола.

Чарльз посмотрел на горизонт и обнаружил бриг, паруса висели вяло, было очевидно, что судно почти не двигалось. Он немедленно послал за капитаном, который спустился вниз.

Джонатан быстро принял решение.

— Подойдем на расстояние слышимости… Идем в бейдевинд.

— Рулевой, идем в бейдевинд, — приказал Чарльз.

— Обстенить топсели, убавить ход.

— Есть, есть, сэр. Боцман, обстенить топсели!

Маневр был совершен при слабом ветре, и «Летучий дракон» подошел к другому судну на расстояние слышимости и поднял американский флаг.

Через несколько мгновений национальная эмблема Нидерландов медленно поползла вверх по нок-рее другого судна.

— Что за корабль? — крикнул Джонатан.

— «Миерньюв» из Роттердама, — ответил капитан голландского судна осипшим и слабым голосом. Среднего возраста, с загорелым лицом, он был не брит, и одежда висела клочьями.

Его моряки растянулись на палубе, многие из них равнодушно смотрели на воду.

— «Летучий дракон» из Нью-Лондона, — сказал Джонатан. — У вас проблемы?

— У нас большие неприятности. — Голландский капитан говорил по-английски хриплым голосом, но с напряжением, чтобы команда клипера могла его слышать. — Ветра нет уже почти сорок шесть дней. У нас нет воды и фруктов. У всех цинга, но я не думаю, что это имеет значение. Сегодня утром усилился ветер, слабый, как вы думаете, сэр, но тем не менее ветер. Я боюсь, что мы слишком слабы, чтобы воспользоваться им.

Несколько похожих на оборванцев матросов с трудом смогли встать на ноги и, пошатываясь, пошли к поручню.

— Я сделаю все, что могу, — сказал Джонатан быстро. — Что еще вам нужно, кроме воды и фруктов?

— Ничего. У нас есть соленая свинина, мясные консервы и сухари, но мы не можем есть, потому что после еды мы хотим еще больше пить!

Джонатан немедленно приказал спустить лодку, и было сделано несколько ездок к «Миерньюву» с бочками воды и запасами свежих лаймов. Он был щедрым и отдал голландцу половину оставшихся запасов воды и фруктов.

Обезвоженные моряки жадно пили воду, и через некоторое время у них появилось достаточно сил управлять парусами.

Весь остаток утомительного дня два корабля плыли бок о бок, они двигались почти незаметно через спокойное зеркальное море.

Пришла ночь, и когда на безоблачном небе появилась неполная луна, Джонатан дал указание своим помощникам держать другое судно в пределах видимости всю ночь.

На следующий день рано утром ветер стал приобретать символическую силу, Джонатан вернулся на шканцы и увидел, что голландцы едят и пьют на своих постах.

Голос капитана «Миерньюва» звучал более уверенно, когда он крикнул:

— Meinheer[9], вы вырвали нас из рук смерти!

В обычной ситуации Джонатан полностью бы воспользовался усиливающимся ветром, но он оставался около голландского торгового судна почти весь день. Моряки начали двигаться с большим рвением, и в первый раз он поверил, что они выйдут из кризиса невредимыми.

Штилевая полоса почти заполучила еще одну жертву, но щедрость и быстрые действия американцев спасли «Миерньюв» и его экипаж.

На заходе солнца ветер усилился.

— Теперь вы сможете справиться сами? — крикнул Джонатан.

— С нами все будет в порядке! Спасибо вам, и пусть Бог благословит вас!

Только теперь Джонатан добавил парусов и увеличил скорость судна до десяти узлов.

Однако, предупредил он Чарльза и Эдмунда, им придется расплачиваться за свою доброту.

— Наших собственных запасов воды и свежих фруктов не хватит до Рио, — сказал он.

— Что вы будете делать, сэр?

Улыбка Джонатана указывала, что он не предвидит серьезных проблем. Они плыли по достаточно оживленному участку маршрута, каждый день в полдень он делал замеры секстантом, потом наносил на карту свой предыдущий двадцатичетырехчасовой путь, поэтому он знал точно, где они находятся.

— Вдоль необжитого побережья Южной Америки есть несколько бухт и естественных гаваней, где другие корабли находили воду и обильные запасы диких фруктов, — сказал он. — Я собрал на них данные, после ужина я изучу свои заметки, и мы войдем в одну из них, которая окажется самой лучшей.

Никто из его помощников не упомянул очевидного факта, что их встреча с голландским судном выбила их из графика и нарушила их планы установить рекорд.

Но этот вопрос уже тревожил Джонатана.

— Все таможенные процедуры при входе и выходе из Рио очень сложные и невероятно затянуты, — сказал он. — Мы сэкономим время, если воспользуемся дарами природы.

Находясь на экваторе, Джонатан знал, что они находились около устья великой реки Амазонки. Теперь он высчитал, что они плывут недалеко от маленького города Пернамбуко, на самой восточной оконечности Южной Америки. Преобладающие ветры дули с востока на запад, поэтому было относительно легко проследить береговую линию континента, уходящую на запад.

Ветер стал свежеть, и вскоре «Летучий дракон» развил свою привычную скорость в семнадцать или восемнадцать узлов. Берег был необжитым фактически на протяжении многих сотен миль, и Джонатан знал, что у него лучший шанс запастись дикими фруктами в тропиках, нежели он пойдет дальше на юг, где сейчас была зима. Он изучил свои карты, потом направил корабль к земле, и без сложностей нашел устье маленькой безымянной реки, которую он искал.

Они бросили якорь в спокойных водах, и вся команда поплыла к берегу на лодках, в которых были бочки для воды. По распоряжению Джонатана каждый моряк был вооружен. Было известно, что индейцы не жили в этом районе, но лучше не испытывать судьбу.

Эдмунд Баркер повел небольшую группу людей в глубь материка за пределы песчаного пляжа, примыкающего к устью реки. Вернувшись, они доложили, что недалеко в трех четвертях мили есть водопад.

— Здесь вода мутная, — сказал Эдмунд, — но у основания водопада такая чистая, что сверкает. Более того, на сотнях деревьев растут в изобилии фрукты. У них толстая зеленая кожа, когда они созревают, она желтеет. Мы попробовали один, он кислый на вкус и очень вкусный.

Вся команда отправилась к водопаду, моряки несли пустые бочки на плечах в то время, пока передовой отряд прорубал тропу саблями в чаще джунглей. Оливер, отметил Джонатан, сделал клинок, похожий на оружие, которое он использовал в Африке. Клинок был в два раза длиннее длинного ножа, и его странная рукоятка из дерева напоминала удлиненное яйцо. Оливер владел им с огромным мастерством и рубил заросли в два раза быстрее, чем кто-либо другой.

Погода была такой жаркой и влажной, что подойдя к основанию водопада, моряки отдохнули. Джонатан собирался возобновить плавание как можно быстрее, и они начали безудержно работать, заполняя бочки водой. Они вынуждены были сделать две ездки, чтобы перевезти все бочки с водой на борт судна.

Потом несколько добровольцев, возглавляемые Чарльзом, пошли снова в глубь материка, чтобы принести полные охапки цитрусовых фруктов, которые оказались полезными от цинги. Снова Оливер оказался самым большим знатоком, с большой ловкостью забравшись на верхние ветви и вырезая сучья круговыми движениями.

Чарльз увидел, что бывший раб уставился на него, и потом, к удивлению англичанина, Оливер со всей силой бросил свое оружие. Клинок просвистел и упал в нескольких дюймах от ноги Чарльза. Возмущенный, Чарльз подумал, что юноша пытался убить его, он собирался сделать ему замечание, когда увидел что-то шевелящееся в высокой траве около своей ноги. К своему ужасу, он обнаружил обезглавленное тело змеи длиной более пяти футов и толщиной с мускулистую мужскую руку.

Почти сверхъестественный, точный бросок Оливера отсек пресмыкающемуся голову. Ее длинные ядовитые зубы торчали изо рта, и англичанин знал, что брошенный вовремя нож защитил его от сильного и, возможно, смертельного укуса змеи.

— Я у тебя в долгу, — сказал он Оливеру, который спустился с дерева и присоединился к нему.

Невысокий юноша скромно пожал плечами, потом добавил:

— Мы идем сейчас. Когда найдена одна плохая змея, как эта, всегда другая рядом.

Матросов не надо было подгонять, они пошли назад к пляжу, взяв столько фруктов, сколько могли нести.

Когда они вышли из густой чащи, они услышали выстрел из оружия, потом неподалеку второй.

Чарльз сначала подумал, что кто-нибудь встретил вторую змею.

Однако он ошибся. Двое или трое мужчин восторженно закричали, потом появились из зарослей, говоря, что Эдмунд Баркер застрелил кабана. Трое мужчин несли огромное, неуклюжее животное, весившее, по крайней мере, четыреста фунтов. Теперь у матросов имелись запасы свежего мяса и свежих фруктов, которые разнообразят их однообразное питание.

Но каждый был счастлив вернуться на «Летучий дракон». Дикая природа экваториальной Южной Америки, очевидно, была враждебной зоной для цивилизованного человека, незнакомого с ее секретами. Экипаж успокоился и продолжал свой путь, и в течение следующих нескольких вечеров они наслаждались жареным мясом кабана и цитрусовыми фруктами.

Ветры были устойчивыми, и день за днем погода становилась холоднее. В Южной Америке была середина зимы, и когда клипер пересекал умеренную зону, погода стала такой холодной, что в первый раз за все плавание экипаж вынужден был надеть свитера и бушлаты, рукавицы и вязаные шлемы. И казалось почти невероятным, что только несколько дней назад они изнемогали от зноя.

Каждый мужчина на борту втайне опасался судьбы, которая могла поджидать судно во время плавания вокруг мыса Горн на самой южной оконечности Южной Америки. Но никто не поднимал эту тему. Это было вопреки морским традициям обсуждать возможные несчастья, которые, как говорят суеверия, могут произойти, если о них упомянуть вслух.

Джонатан осознавал намного сильнее любого своего подчиненного, что ему понадобится почти невероятное везение, чтобы благополучно преодолеть коварные воды. Он пытался рассчитать движение «Летучего дракона» так, чтобы достичь мыса Горн во время так называемого «июльского затишья», короткого периода в середине зимы, когда ветры стихают и штормы относительно редки. Только если ему достаточно повезет и он попадет туда в этот период, он сможет выдержать заданный график.

Он знал, что если везение изменит ему, будет вынужден войти в бухту и переждать шторм. Этот период может тянуться многие недели.

Клипер все ближе подходил к мысу Горн. Весь экипаж готовился к прохождению через вероломный морской путь — Магелланов пролив, коридор между Атлантическим и Тихим океаном, между материком Южной Америки на севере и островом, известным под названием Огненная Земля, на юге. Удивительно, что погода не была такой холодной, как предполагали экипаж и капитан судна. И температура не опускалась ниже нуля.

Как на островах, так и на материке берега были низкими, и их покрывали удивительные вечнозеленые леса. Яркое солнце поднялось в то утро, когда они должны были осуществлять проход, и над головой были только отдельные облака. Мрачные предчувствия оставили Джонатана, когда он вошел в Магелланов пролив.

По мере их приближения к Тихому океану местность на островах и материке необычайно резко изменялась. Покрытые снегом вершины поднялись на высоту почти восьми тысяч футов, отвесные скалы и фиорды разнообразили ландшафт, на плато рос только мох. Нигде не было признаков человеческого жилья.

Рассказывали вселяющие ужас истории о кораблях, чьи экипажи поддавались ложному чувству безопасности; сплетничали, что сильнейшие штормы разыгрывались ниоткуда за очень короткое время, когда Корабль проходил через Магелланов пролив. Предварительно Джонатан обсуждал истории с Чарльзом, и Эдмундом, и все трое согласились, что эти рассказы о неожиданных штормах не имеют оснований.

Но тем не менее нервы были натянуты у всех, пока они не оставили пролив за собой. Наконец, они добрались до Тихого океана! Даже неприступные скалы и неровные горы, поднимающиеся за ними, выглядели желанными!

Плывя снова на север вдоль западного побережья Южной Америки, Джонатан размышлял о своей удаче, позволившей пройти так быстро через пролив. Конечно, он не знал, как сильно ему повезло, — в этих водах тонули более опытные капитаны.

Используя попутные ветры, Джонатан увеличил паруса, часто лавируя. Через несколько дней погода стала теплее, и вскоре клипер вошел в зону, где дули пассаты. Без проблем они прошли Штилевую полосу, и когда судно пересекло экватор в Северном полушарии, ветер стал сильным и ровным. Следуя на северо-запад на широте приблизительно двадцать один градус, Джонатан убивал двух зайцев одним ударом. Он мог задержаться на Сандвичевых островах, чтобы взять воду и свежую пищу и плыть на той же широте весь путь до Китая.

Идя строго по расписанию, «Летучий дракон» быстро продвигался через спокойные воды Тихого океана и достиг острова Оаху на шестьдесят девятый день после отплытия из Нью-Лондона. Ни одно судно, военное или гражданское, не добивалось такого сногсшибательного успеха.

Но Джонатан не собирался никому рассказывать о своем успехе на Сандвичевых островах. Он боялся, что последующие празднества вынудят его отложить отплытие.

Народом, известным как гавайцы, на Сандвичевых островах управлял их собственный король, но монархия становилась продажной под влиянием американских, британских и французских капитанов дальнего плавания, которые были жадными до островных товаров и жестокими в погоне за богатством. Торговые суда всех трех государств вставали на якорь в естественной гавани острова Оаху.

Протестантские и католические миссионеры, которые прибывали на острова в течение полутора десятков лет, имели большее влияние на население, чем беспринципные матросы. Когда Джонатан и члены его команды спустились на берег, они были удивлены, увидев смуглых полинезиек в свободной одежде, закрывающей их тело от шеи до щиколоток. Таверны и бордели располагались вдоль линии берега, и когда бы люди ни приближались к этим заведениям, под цветущими деревьями всегда стояли священники и произносили страстные речи о вреде алкоголя и распущенного образа жизни.

Однако у экипажа «Летучего дракона» не было времени для увеселительных мероприятий. Джонатан повел матросов на берег вскоре после девяти часов утра, и каждый был занят, наполняя бочки водой. На островах было изобилие продуктов, можно было купить огромное количество бананов, кокосов, папайи и за символическую плату кушанье из корня местного растения таро, называемого пой.

К удивлению других экипажей, которые никогда не видели клипера, «Летучий дракон» снялся с якоря, задержавшись только на четыре часа. Джонатан отметил дату прибытия и отплытия в английской судоходной конторе, для их целей этого было достаточно. Теперь он мог доказать, что останавливался здесь в тот день, который был заявлен в журнале.

Больше всего значило то, что он был готов к последнему длинному переходу через воды Тихого океана до Китая. Его прибытие в Кантон в рекордно короткие сроки докажет всему миру, что клиперы ни с чем не сравнимы.

Скрестив ноги, Лайцзе-лу сидела на вышитой подушке, ее голова склонилась над низким, инкрустированным перламутром столом, и она часто опускала гусиное перо западного образца в чернильницу. Спрягать французские глаголы было утомительным занятием, но больше всего она презирала склонение немецких существительных. Сара была безжалостным учителем, и иногда она доводила девушку до безумия.

Терпеливо выдержав суровое испытание более двух часов, как показали солнечные часы, находившиеся за окном в саду, Лайцзе-лу наконец запротестовала. Аккуратно вытерев тканью чернила с пера, она поместила его в сосуд с песком. Сложенная перед ней стопка бумаги была явным доказательством ее сознательного отношения к заданию. Она с виноватым видом посмотрела через плечо, потом расслабилась, осознав, что Сары в комнате нет.

Сама себе улыбнувшись, девушка потянулась за книгой «Айвенго», которая лежала около нее, и вскоре она погрузилась в чтение. Она не могла признаться Саре, тем более своему отцу, что предпочитала приключенческую литературу английских и американских писателей китайским мифам и сказкам, в которых неизменно выражалась мораль, очевидная с самого начала. Английские, американские и некоторые французские писатели, казалось, наслаждались, рассказывая истории ради них самих.

Хотя Лайцзе-лу начала погружаться в произведение сэра Вальтера Скотта, она продолжала осознавать, что происходит вокруг нее, и когда она услышала тихие приближающиеся шаги, она поспешно закрыла книгу и поместила ее под учебники. Но сделала она это недостаточно быстро.

Как всегда, Сара Эплгейт застала ее на месте преступления.

Не извиняясь, девушка передала своей учительнице уроки, которые она сделала ранее.

Нахмурившись, Сара просмотрела их, но постепенно черты ее лица смягчились.

— Ты сделала все, что я просила, — сказала она.

— Я думала, ты будешь расстроена, что я не сделала дополнительного задания.

— Достаточно, что Ты читаешь, — сказала Сара. — Вскоре я надеюсь получить несколько книг американского автора, который тебе понравится больше, чем Скотт.

— Кто это?

— Джеймс Фенимор Купер. Я сама не читала его последних книг, но ты найдешь его захватывающим и из его книг еще больше узнаешь об Америке.

— Я не могу представить никого другого более захватывающим, чем Скотт, — сказала Лайцзе-лу.

— Мы посмотрим. Но не сейчас. Из своего кабинета твой папа идет сюда, чтобы тебя увидеть, и он очень расстроен.

— Почему?

Сара пожала плечами.

— Я тебе только что сказала все, что знаю. Кай преднамеренно задержал его на несколько минут, чтобы задать вопросы о садах. Мне необходимо было тебя предупредить, чтобы ты была готова. — Сара вгляделась в нее, потом строго спросила: — Что ты сделала на этот раз, Лайцзе-лу?

— Ничего!

— Я не могу защитить и помочь тебе, найти оправдание твоему поведению, пока не буду знать, что ты сделала.

— Я клянусь тебе именем Конфуция, нашего великого мыслителя, что я не совершала прегрешений, — заявила девушка не дыша.

Казалось, она говорила правду. Сара вынула из седых волос гребень из полупрозрачного нефрита, потом запихнула его назад на место.

— Мы скоро узнаем. И мне лучше здесь не оставаться. Твой отец пошлет за мной, как только возникнет неприятность. — Сара отодвинула раздвижную дверь, сделанную из многочисленных слоев толстой бумаги и покрашенную ярко-красным лаком, потом плотно закрыла ее за собой.

Совесть Лайцзе-лу была чиста. Ее жизнь была более скучной, чем ей хотелось, после той ночи, когда она сопровождала Кая и Ло Фана к складам английского дьявола в Вампу.

Сун Чжао, одетый в длинный халат, вошел в комнату бесшумно, на ногах у него были вышитые серебром туфли.

Его дочь мгновенно соскользнула с подушки на пол и склонила голову в знак дочернего уважения и послушания.

Чжао был в плохом настроении, поэтому не принял даже знаки покорности.

— Ты помнишь легенду о лягушке, которая вмешивалась в чужие дела? — спросил он без вступления.

— Конечно, — ответила его дочь. — Лягушка вмешивалась в дела всех, кого знала, пока боги не рассердились на нее. В наказание они заставили ее расти все больше и больше, пока она не стала такой же огромной, как воины Хэнаня. Могущественный охотник увидел ее и отрубил ей голову. Приготовил на обед. Но мясо было таким жестким, что его нельзя было есть, его выбросили в мусорную кучу, и оно превратилось в пыль. Эта легенда о тех, кто вмешивается в чужие дела. Хорошо они не заканчивают.

— Это так. — Чжао беспокойно бродил по комнате, наконец он заставил себя сесть на лакированную скамейку у окна, спинка и сиденье которой были украшены традиционными рисунками цветов. Обычно он выбирал другое место, потому что он считал рисунки кричащими, но сегодня он думал о чем-то другом. Достав из кармана кусочек чистого шелка, он усердно протирал свои очки.

Обычай запрещал Лайцзе-лу двигаться, пока ее отец сам не разрешит, но казалось, он так был погружен в свои мысли, что она боялась, что ей придется остаться на полу в течение всего разговора, если она не напомнит ему о своем неудобстве.

— Могу я попросить разрешения подойти к стулу?

Он махнул ей, показывая на отсутствие интереса к таким вещам.

Девушка поспешно поднялась и подошла к трехногой табуретке, покрытой подушкой из зеленого бархата. Скромно сев, она поправила юбку своего чонсама, чтобы не были видны ноги.

— Сегодня, — сказал Чжао очень низким голосом, — в дом пришел курьер в ботинках с золотыми шпорами, в тунике, вышитой золотом и украшенной пурпурным драконом.

Лайцзе-лу открыла рот от изумления.

— Императорский курьер из Пекина?

Он кивнул, потом достал из своего широкого рукава свиток, на котором были изысканно написаны иероглифы. Только тот, кто всю жизнь писал, мог сделать такие совершенные штрихи кисточкой.

— Посмотри на печать, — сказал он, открывая свиток и протягивая ей.

Печать из лавандового воска изображала крошечного дракона, присевшего под цветущим деревом личжи, и имела только несколько иероглифов.

— Здесь подпись Ань Мень, — сказала Лайцзе-лу и застыла. — Королевский дракон. И Ань Мень! Это, должно быть, письмо от августейшей сестры самого Небесного императора!

— Это так, дочь моя. — Чжао раскрыл свиток и прочитал его. — Ее светлость, сестра Солнца, Луны и Звезд, просит, чтобы дочь Сун Чжао была отправлена в Пекин без замедления. Ее светлость желает побеседовать с этой персоной. Дочь Сун Чжао и ее слуги будут находиться в Запретном городе, пока ее светлость не закончит их беседу.

У девушки голова пошла кругом.

— Почему принцесса Ань Мень послала за мной? Откуда она знает, что я существую?

— Те же самые вопросы появились и в моей голове, но я не знаю на них ответа. — Чжао передал ей свиток.

Документ содержал только слова, которые он ей прочитал, и ее недоумение возросло.

— Как только я прочитал письмо, — сказал Чжао, — я пошел к наместнику, но он ничего не знает. Ее светлость не занимается официальными делами Срединного царства, а наместника беспокоят только такие дела. Теперь ты знаешь, почему я спросил тебя о лягушке, которая выросла. Ты снова в чем-то замешана?

— Нет, мой отец! Я клянусь, что делала только то, что ты знаешь и одобряешь.

Он вздохнул:

— Конечно, ты понимаешь, что просьба ее светлости это приказ, который должен исполняться немедленно.

Лайцзе-лу кивнула:

— Но почему она должна вызывать меня на аудиенцию?

Снова Чжао пожал плечами:

— Я более менее спокоен, потому что тебе и твоим сопровождающим предоставят жилье в Запретном городе. Ее светлость не пригласила бы тебя как свою гостью, если бы она намеревалась морить тебя голодом в клетке, сварить тебя в масле или лишить тебя головы. Даже императорская власть соблюдает древние законы гостеприимства.

— Принцесса Ань Мень, — сказала она с возмущением, — известна как женщина высокой культуры. Безусловно, она не посылает людей на казнь!

Улыбка отца была слабой.

— Небесный император и те, кто принадлежит к его роду, устанавливают свои собственные правила, а законы, выполняемые другими, их не касаются. Ань Мень может делать, что пожелает, и ни один голос во всем Срединном царстве не поднимется в знак протеста.

— Ну, мы не имеем ни малейшего представления, почему она послала за мной, поэтому я отказываюсь запугивать себя бедами, которые могут выпасть на мою судьбу. — Лайцзе-лу говорила смело, но тем не менее спросила: — Ты будешь сопровождать меня в Пекин, мой отец?

Чжао покачал головой:

— Я не хочу, чтобы говорили, будто я использую свою дочь как клин, чтобы войти в Запретный город. Мисс Сара будет компаньонкой, а Кай будет сопровождать тебя, взяв с собой столько людей, сколько ему понадобится, чтобы защитить тебя.

Его решение было окончательным, и она знала это слишком хорошо, чтобы спорить с ним.

— Я должна подобрать несколько редких шелков, чтобы сшить новые платья для аудиенции.

— Нет, — сказал он. — У тебя достаточно разных платьев для пятидесяти аудиенций. Никто не задерживается, когда приказывает сестра Небесного императора. Я уже приказал, чтобы подготовили мою лучшую джонку для тебя, и ты поплывешь завтра утром.

Мысль о таких срочных сборах заставила девушку запаниковать.

— Но этого времени не хватит…

— Этого будет достаточно, — твердо сказал Чжао. — Ты поедешь с моими благословениями и молитвами о твоем благополучном возвращении.

Она знала, что ей предстоит бессонная ночь, пока она будет готовиться к отъезду.

На следующий день перед рассветом восемь больших лакированных сундуков с походным гардеробом девушки вместе с двумя другими, в которых были вещи Сары Эплгейт, были доставлены на борт великолепной джонки, привязанной у причала перед одной из факторий Чжао. Небольшая армия прислуги работала всю ночь, выскребая и полируя, а повар дома Сун наблюдал за погрузкой специальной еды для поездки. Если бы принцесса Ань Мень отправлялась в путешествие, ей бы не было оказано большего внимания.

Джонка «Запах хризантемы» была выкрашена в желтый и черный цвета, и внешне она напоминала другие бесчисленные торговые суда. Но это был флагманский корабль флота Сун Чжао. Когда требовали дела, он сам на нем путешествовал, внутри она была роскошной. Палубы из тикового дерева были отполированы, все детали из бронзы сверкали, инкрустированные слоновой костью, перламутром и полудрагоценными камнями перегородки были витиевато украшены.

Две каюты на корме, которые заняли Лайцзе-лу и Сара Эплгейт, были роскошно обставлены. Полы были покрыты толстыми коврами, низкие кровати были больше и удобней, чем дома, а старинный фамильный стол, за которым они будут принимать пищу, был сделан из двенадцати различных ценных пород деревьев, их натуральные оттенки были так искусно подобраны, как подбирались цветы для выращивания в английском саду.

Чжао пожелал своей дочери счастливого пути дома, и двух женщин донесли до Вампу в паланкине с бамбуковыми шторами со всех сторон, они скрывали их от взглядов прохожих. Этой предосторожности скорее всего требовала необходимость в соответствующей защите, чем скромность. Только капитан джонки знал, кто его пассажиры, и обе женщины понимали, что будет предпочтительней, если они уединятся в свои каюты, пока корабль не доберется до открытых вод Южно-Китайского моря. Пираты грабили неосторожных в дельте реки Жемчужной, а дочь Сун Чжао была соблазнительной целью, которую можно было похитить и получить непомерно большой выкуп. Поэтому ее присутствие на «Запахе хризантемы» держалось в очень большом секрете.

Пираты, с безрассудной смелостью напавшие на джонку, были бы удивлены ее защитой. Двенадцать вооруженных мужчин под командованием Кая были искусными стрелками из лука и метателями копий, они также прошли тщательную подготовку и умели обращаться с огнестрельным оружием. Две устаревшие пушки на носу и корме судна были заменены современными девятидюймовыми орудиями, которые Чжао купил у датского торговца, и все члены экипажа умели стрелять из этих орудий. Лайцзе-лу была защищена соответствующим образом.

Джонка отошла далеко в море, чтобы избежать прибрежных островов, где, как известно, скрывались пиратские судна. Погода в начале лета была жаркой, но морской ветерок был приятным, плавание было настолько удобным, насколько и скучным. Лайцзе-лу и Сара проводили свои дни, читая и болтая. После полудня каждый день они переходили под балдахин, натянутый на корме, и располагались на груде подушек, и только один раз ливень заставил их спуститься вниз.

Плавание в медленно плывущей джонке длилось почти две недели, но наконец они увидели высокие каменные стены форта, охраняемого вооруженным гарнизоном Тяньцзиня, это были ворота на север. Несколько военных джонок — каждая на борту имела огромный нарисованный глаз — вышли в море и сопроводили «Запах хризантемы» к месту у причала, который находился прямо под дулами двух десятков пушек, выглядывающих из отверстий в форте.

Прежде чем кому-нибудь разрешили высадиться, группа служащих поднялась на борт, и Кай приветствовал их. Он представил специальные визы, подписанные лично наместником императора в Кантоне, и когда показал свиток с печатью принцессы Ань Мень, посетители стали подобострастными. Лайцзе-лу и Сара, сопровождаемые своими собственными вооруженными людьми, были перенесены на берег в закрытых паланкинах, и ни один матрос императорского военно-морского флота, и ни один солдат императорской армии даже мельком их не видел.

Их разместили в форте в анфиладе комнат, которые были большими, но скудно обставленными. Даже в этот период в здании была такая липкая влажность, что в жаровне день и ночь горел древесный уголь.

Комендант гарнизона выразил женщинам свое уважение, нанеся короткий и формальный визит, но у него не хватило смелости попросить о чести пообедать с ними. Этим вечером Кай сделал необходимые приготовления для возобновления путешествия на следующее утро. Членам эскорта были предоставлены горячие верховые лошади и две спокойные кобылы, на седле у каждой был установлен своего рода паланкин для женщин. Двадцать три повозки, запряженные мулами, везли имущество и запасы продовольствия, постельные принадлежности и шатры, которые могли понадобиться по дороге. И как заключительный жест, комендант снабдил их охраной из пятидесяти своих собственных кавалеристов, одетых в форму лавандового и ярко-красного цветов, которая символизировала их принадлежность к членам охраны императорского двора. Каждый из этих людей в дополнение к своему изогнутому мечу нес опасный, острый как бритва кумин, его двусторонние лезвия были наточены до безупречности.

Воры часто нападали на купцов, путешествующих по дороге из Тяньцзина в Пекин, но никто не осмелился бы подойти близко к этой особой группе. Вымпел с изображением дракона, который нес знаменосец в начале процессии, указывал на то, что эти всадники пользуются особой защитой небесного императора. И бандиты, скрывающиеся в сосновых лесах или за сельскохозяйственными постройками, знали, что им придется не только самим защищаться, но что они будут обезглавлены, как только их схватят. Очевидно, так надежно охраняемые женщины являются важными персонами.

Лайцзе-лу, имеющая контакт только с Сарой и Каем, тяготилась своей изоляцией. По крайней мере, она утешала себя тем, что будет в безопасности на протяжении последних семидесяти миль ее нескончаемого путешествия.

Пекин, «северная столица», все еще рассматривался как новый центр правительства Срединного царства, хотя прошло четыреста лет с тех пор, как он заменил Нанкин, считавшийся домом правителей нации. Кроме того, маньчжуры, давшие имя династии, иногда считались незваными гостями, хотя почти двести лет прошло с тех пор, как их войска вошли в Китай из Маньчжурии, отгородившись Великой стеной к западу от города.

Перепись не проводилась, по крайней мере, в течение двух или трех поколений, поэтому точное население Пекина было неизвестно. Однако жизнь города распространилась далеко за пределы естественно огороженной территории, и теперь жители обживали пыльные холмы, чья растительность пошла на строительство и обогрев жилищ для все увеличивающегося населения. В соответствии с достаточно развитым подсчетом евнухов, которые занимали большинство ответственных постов в бюрократической системе управления, население Пекина, по крайней мере, составляло два миллиона.

За прошедшие годы Лайцзе-лу дважды посещала Пекин с отцом, поэтому ей были знакомы главные оживленные улицы, широкие и мощеные, еще более заполненные людьми, чем она видела в Кантоне. Это были жители провинции Хэнань. Мужчины, высокие и широкоплечие, и женщины, стройные и царственные, все они возвышались над более низкорослыми людьми с юга. Ее семья была родом из Пекина, этим и объяснялся их рост.

Маленькие дома с крышами, как у пагод, тянулись в каждом направлении так далеко, как только мог видеть глаз. Одной из основных отличительных черт города являлось деление его на районы высокими каменными стенами. Общественные здания здесь были гигантскими, соответствуя самой столице самого многочисленного народа на земле. Лайцзе-лу помнила благоговейный трепет, который она почувствовала, в первый раз увидев великолепный и глубокий Храм провидения, самый большой храм поклонения и созерцания в Срединном царстве. Она могла только надеяться, что у нее появится возможность посетить его во время своего пребывания здесь.

Высокие стены императорского города были покрыты белой штукатуркой, и сейчас они неясно вырисовывались впереди. Кай вместе с начальником конной охраны поскакал вперед, а процессия остановилась, пока они вели переговоры у огромных ворот с дежурным офицером караульного отряда. Над воротами была замысловато вырезанная крыша, напоминающая по форме пагоду, а сами ворота охранялись каменными львами на пьедесталах.

Были соблюдены любезности, процессия двинулась снова вперед, и девушка выглядывала из складок тончайшего шелка, который окружал ее. Императорский город был центром управления, и тысячи людей работали в этих огромных зданиях из камня под руководством евнухов, занимающих высокие посты. Почти все, кто работал в императорском городе, жили здесь, и за огромными зданиями учреждений тянулись бесконечные ряды маленьких, но солидных домов. Общее впечатление от императорского города было приятным, так как время от времени попадались многочисленные сады и искусственные озера. Цветники, разбитые специалистами, которые годами посещали специальные школы, были наполнены красками. Пагоды, защищающие посетителей от стихии, и огражденные мостики, имеющие крыши и стены из дерева и камня, металла и штукатурки, их каждый дюйм был покрыт рисунком, на создание которого мастер потратил целую жизнь, все они три раза в год красились яркими, контрастными красками.

Вход в императорский город был запрещен всем, кроме слуг и тех, кто обслуживал его жителей. Все, кто работал или жил в городе, носили бронзовые таблички, на которых были вырезаны имена и род занятий. Даже уличные торговцы жареными каштанами имели такие таблички. Солдаты в различной форме — от императорской лавандовой и красной до тускло-зеленой, принадлежащей пехоте, — были везде, многие из них были вооружены куминами. Офицеры носили кушаки различных цветов, которые указывали на их звание, и без исключения были вооружены изогнутыми обоюдоострыми мечами. У некоторых были громоздкие пистолеты, служившие скорее украшением.

Глубоко внутри императорского города находилась другая огромная территория, огороженная высокой стеной. Стены были оштукатурены и окрашены в лавандовый цвет. Над каждыми воротами была крыша в форме пагоды, и они охранялись каменными драконами высотой от десяти до двадцати футов, под одними драконами были пьедесталы из алебастра, под другими — из мрамора. Это был Запретный город, обитель Небесного императора, его семьи и его обслуживающего персонала. У ворот Шести Священных Драконов Лайцзе-лу и члены ее окружения долго и нудно ждали, а когда им разрешили войти, конная охрана из Тяньцзиня вынуждена была остаться.

Девушка нетерпеливо осматривалась вокруг, и хотя ей много говорили о Запретном городе, она была поражена его размерами и запутанностью. Куда бы она ни посмотрела, везде были большие красивые здания, сады поразительной красоты и еще стены. Тут и там ей попадались фарфоровые кувшины высотой пятнадцать футов, огромные статуи из серебра и золота, а также множество других произведений искусства таких ослепительных, что у нее закружилась голова.

Центр Запретного города состоял из двух групп зданий, окруженных высокими стенами и рвами, в каждой группе было по три больших дворца. Но вокруг было так много зданий, что невозможно было их сосчитать, проезжая мимо. Лайцзе-лу знала, что император Даогуан официально содержал семьдесят две наложницы, каждая жила в своем собственном дворце и была окружена своими личными слугами, родственниками и прислугой. Каждый министр имел свой собственный дворец, так же делали и высокопоставленные генералы и адмиралы. Девять руководителей корпуса евнухов жили здесь тоже, и каждый устраивался в своем собственном замке.

Ни одному простому человеку не разрешалось проходить через ворота Запретного города без специального документа, подписанного императорским управляющим или одним из его трех главных помощников. Любой, кто не мог предъявить соответствующий документ патрулю в лавандовой форме, был бы казнен на месте. Гости, принадлежащие к высшим четырем сословиям чиновников, не носили документов, удостоверяющих их личность, но начальники военных патрулей обеспечивались списками таких гостей, списки обновлялись каждый день императорским управляющим или членами его штата. Лайцзе-лу не дали документа, но каждый член ее свиты получил бумагу, которую должен был носить и днем, и ночью.

Каю и вооруженным людям разрешили сопровождать Лайцзе-лу и Сару не далее входных ворот в маленькое здание, а потом их отвели в военный лагерь, который находился напротив. Кай с большой неохотой расстался с молодой женщиной, чью жизнь он поклялся защищать, но его собственная военная охрана, командир в ботинках с серебряными шпорами, имеющий под началом тысячу человек, не дала ему выбора. Когда его повели к баракам, он посмотрел через плечо на закрытую вуалью девушку, он должен был принять это как неизбежное, зная, что потеряет голову мгновенно, если посмеет выразить неудовольствие.

Женщина средних лет с царственной осанкой, в ниспадающей одежде с вышитым на спине серебряным драконом вышла к воротам. Дракон означал, что она находится на службе Небесного императора.

— Добро пожаловать в Запретный город, — сказала она на мандаринском наречии, обращаясь только к Лайцзе-лу, игнорируя Сару. — Вы и ваша служанка можете спешиться и войти внутрь.

— Эта леди, — быстро ответила Лайцзе-лу, — моя уважаемая наставница и воспитательница. Она — не служанка!

Женщина средних лет неловко поклонилась Саре Эплгейт, которая молча ответила ей на приветствие.

Появилось много женщин, они внесли ее багаж в миниатюрный дворец, и Лайцзе-лу сразу же поняла, что ее поместили в жилище, куда не допускался ни один мужчина. Она последовала за старшей женщиной через замечательный английский сад и, перейдя по закрытому мостику через реку, попала в ошеломивший ее мир. Стены холла, который оказался жилой комнатой, были покрыты листами сверкающей и кованой меди. Перила лестницы, ведущей на верхний этаж, были искусно вырезаны из слоновой кости. Лайцзе-лу думала, что сцены, изображенные на кости, были взяты из древних мифологий, но при детальном изучении оказалось, что это были эпизоды, настоящие и вымышленные, из жизни Небесных императоров.

Стены в спальне Лайцзе-лу были сделаны из сверкающего серебра, на них были нарисованы лаком фигуры знатных дам прошлого. Мебель тоже была сделана из серебра, и глубокие подушки из вышитого бархата покрывали каждый ее предмет. За низкой кроватью спускался вниз по каменной стене водопад, в пруду у основания водопада плавало десятка два крошечных серебряных рыбок с тончайшими веероподобными хвостами.

Девушка была очарована и продолжала наблюдать за водопадом, после того как старшая женщина и слуги, принесшие лакированные сундуки с одеждой, исчезли. Но там, где расторопность принималась как должное, не было места для отдыха. Появились женщины в брюках и туниках с вышитыми драконами, освободили сундуки и взяли содержимое, чтобы погладить.

За ними последовали другие женщины, которые принесли в спальню бадью из мрамора длиной четыре с половиной фута, внешняя сторона которой была украшена вырезанными фигурками. Лайцзе-лу была уверена, что узнала в них представителей богов и богинь. В бадью налили горячую благоухающую воду, потом две женщины раздели девушку, искупали ее, вытерли и сделали ей массаж с ароматными маслами.

Они расчесали ее длинные иссиня-черные волосы, дав им свободно ниспадать по спине, потом одели ее в свободно облегающий, украшенный лентой халат из шелка такого мягкого и тонкого, как паутина. Лайцзе-лу чувствовала, словно она живет в сказочном мире, и ни одна сказка из китайской мифологии не может сравниться с этой.

Дверь примыкающей комнаты открылась, и Сара все еще в халате, в котором она путешествовала, прошла в спальню.

— Совсем неплохо, — сказала она по-английски, осматривая фантастическое оформление. — Мне они предоставили обычную кровать и стул. По крайней мере, беспокойство твоего отца, что ты будешь казнена, не сбудется. Какой бы ни была цель принцессы Ань Мень привезти тебя сюда, я понимаю, что ты привилегированный гость.

Лайцзе-лу захихикала и кивнула головой.

— Не забивай себе этим голову, дитя. Как только мы вернемся домой, ты займешься языками и рукоделием.

В наружную дверь постучали, потом она отодвинулась, и появилась старшая женщина.

— Закажете, что желаете на обед, или позволите мне сделать выбор, как вам будет угодно, — сказала она.

Сара взяла это на себя.

— Мы хотели бы простую еду из мяса или рыбы и овощи, просто приготовленные, с жидким супом, если это будет возможно, — сказала она вежливо, но твердо.

Женщина кивнула и улыбнулась в первый раз:

— Очень разумно после дня тяжелого пути. Вы были бы удивлены, но многие гости пользуются возможностью заказать редкие блюда.

— Сун Лайцзе-лу не была воспитана таким образом, — сказала Сара резко.

Женщина снова одобрила.

Девушка прервала их:

— Будьте так добры, когда ее светлость примет меня?

— Когда на то будет ее желание, — ответила женщина, ее манеры стали чопорными. — Возможно, она примет вас завтра, возможно, послезавтра. Я только могу сказать, что вы должны быть готовы идти к ней в тот момент, когда она потребует.

— Что мне следует надеть?

— Я позволила себе просмотреть ваш гардероб, у вас много подходящих туалетов.

Лайцзе-лу надеялась на помощь и была расстроена.

Женщина сжалилась над ней:

— Это противоречит правилам принцессы Ань Мень, чтобы я давала вам особый совет. Но я могу намекнуть. Я читала в досье, собранном на вас, что наместник императора Дэн Дин-чжань был гостем вашего отца. Оденьтесь так, как вы оделись бы, если бы он посетил ваш дом. — Женщина вышла и задвинула дверь.

— Я хотела спросить у нее, зачем меня сюда позвали, — сказала Лайцзе-лу по-английски.

— Если она не сказала тебе, что надеть, можешь быть уверена, она ничего не скажет тебе более важного, — ответила Сара.

— Итак, я поняла. — Девушка вздохнула. — Мою одежду скоро принесут, поэтому после еды тебе придется помочь мне решить, что надеть.

Сара помотала головой и засмеялась:

— В этом нет необходимости. Я тебя знаю, ты уже решила.

— Ну, — призналась девушка, — я думаю о моем красно-золотом чонсаме. С красными туфлями на золотой подошве.

— Ты тщеславна. Ни одно другое платье не сидит на тебе так выгодно, как это.

— Именно поэтому я хочу надеть его! — парировала Лайцзе-лу.

Чуть позже им подали блюдо из сваренной на пару рыбы и свежие овощи, потом прозрачный суп с разрезанным луком и лапшу с бобами. Проще еды не может быть, но фарфоровые чашки и блюда, на которых подавалась еда, были изысканными.

— В Кантоне нет более богатого человека, чем твой отец, — сказала Сара, держа изумительную тонкую тарелку над масляной лампой. — Но даже он не может позволить себе такие блюда, как эти.

— Или серебро в этой комнате, — сказала Лайцзе-лу. — В стульях и стенах его столько, сколько отец держит в сейфе, и это только одна комната. Подумай о богатствах, которые должны быть в тысячах других комнат по всему Запретному городу! — И сразу же она подумала о бесчисленных бедных людях, которых она видела вечером, когда шла через Кантон с Каем и Ло Фаном, но она знала, что невежливо упоминать различия, когда находишься здесь в гостях. Пути общества неизвестны, и сейчас не время задерживаться на каких-то неуловимых моментах справедливости.

В этот вечер Лайцзе-лу была очень сильно взволнована и думала, что долго не сможет заснуть, но звуки маленького водопада за ее кроватью вскоре убаюкали ее, и она заснула.

Утром она проснулась от пения «золотых голосов» крошечных зеленовато-желтых птичек, расположившихся на ветках деревьев в саду у нее за окнами.

Вскоре Сара присоединилась к ней, на завтрак подали приправленную специями говядину с вареным рисом и крошечные свернутые блины, наполненные джемом или желе разного вкуса. Чай был горячий и ароматный, но значительно слабее того, который две императорские гостьи заваривали для себя дома на завтрак.

После еды Лайцзе-лу с особой тщательностью надела свой алый чонсам с золотыми лягушками и кантом по краю воротника-стойки и разрезами по бокам юбки. Лайцзе-лу не спеша применила косметику и в качестве едва заметного жеста признания принцессе нанесла на свои веки тонкий слой лавандового бальзама. Прически лаковых фигур на стенах были изысканно украшены, но присущее девушке упрямство заставило ее оставить волосы распущенными. Наконец, она нашла способ выразить свою индивидуальность.

— Теперь, — сказала она, вздохнув, — я могу ничего не делать, а сидеть здесь и ждать.

— Нас не заставляли ждать внутри, ты знаешь, — ответила Сара.

Лайцзе-лу повеселела, и они спустились по лестнице на первый этаж, потом побрели во двор и сели на скамейку из слоновой кости около нескольких цветущих жасминов. Солнце над головой было ярким, но даже в этом защищенном месте пекинская пыль, казалось, висела в воздухе.

Чтобы скоротать время, Сара подробно спрашивала девушку на испанском языке о «Дон Кихоте» Сервантеса, который она недавно читала, и настаивала, чтобы девушка отвечала ей на этом же языке. Прошла большая часть утра, и потом появилась старшая женщина.

— Вас просят, — сказала она.

Лайцзе-лу вскочила на ноги.

— Следуйте тем путем, — сказала женщина, указывая.

Сара подбадривающе улыбнулась.

Девушка пошла одна по дорожке, выложенной гравием, звук ее обуви на толстой подошве эхом отдавался у нее в ушах. Было странно, что никто ее не сопровождает.

На расстоянии тридцати шагов в дальнем конце сада стояла масса густых цветущих кустов. Лайцзе-лу обратила недостаточное внимание на зеленую растительность, но, подойдя ближе, она поняла, что кусты скрывали каменную стену. Насколько она могла судить, нигде в растительности прохода не было.

Однако когда она подошла еще ближе, дверь бесшумно отодвинулась, она поняла в первый раз, что дом, в котором ее поселили, почти примыкал к другому, значительно большему зданию.

Дверь за ней задвинулась, но свет не уменьшился, и она поняла, что потолки над головой были наподобие пагод и сделаны из прозрачного стекла, которое пропускало дневной свет. В длинных коридорах стояли бесценные фарфоровые вазы высотой семь футов, и находились величественные кабинеты с искусно вырезанными дверями. Ей хотелось бы посмотреть некоторые произведения искусства, но это время было не для того, чтобы бездельничать, и она быстро прошла по коридору, никого не встречая. Тишина была жуткой.

В дальнем конце коридора другая дверь отодвинулась, и посетительница вошла в маленькую удобную комнату с толстым ковром на полу, на стенах резной орнамент из нефрита, и в дальнем конце три кресла, и каждое вырезано из единого куска нефрита, на спинках и на сиденьях были подушки. Важно было то, что одно кресло было занято.

Принцессе Ань Мень было далеко за двадцать, у нее были высокие скулы, чрезмерно узкие глаза и дерзкие черты лица, которые являлись причиной того, что большинство китайцев считали маньчжурцев уродливыми. Немного полноватая, она была одета в украшенный золотом чонсам из красного шелка, который очень напоминал халат Лайцзе-лу.

Не зная, смеяться ей или плакать, девушка грациозно опустилась на пол. Вдруг до нее дошло, что принцессе сказали, в чем она одета, и она решила появиться в похожем наряде, чтобы девушка не стеснялась. Чувство облегчения наполнило Лайцзе-лу, когда она внимательно смотрела на черного дракона на белом ковре.

— Я едва дождалась твоего приезда, Сун Лайцзе-лу, — сказала принцесса на удивление мелодичным голосом. — Присаживайся рядом со мной, пожалуйста, и скажи, что ты предпочитаешь в чае — леденцы или кусочек цитрусовых фруктов.

С трудом сглотнув, когда она поднималась на ноги, Лайцзе-лу пыталась восстановить свой голос. Фактически ей предложили сесть в присутствии принцессы.

— Я — мне цитрус, Ваша Светлость, — сказала она.

Ань Мень налила чай в хрупкие, украшенные драконом чашки большими крепкими руками.

— Я восторгаюсь твоими сережками, — сказала она. — Пока ты здесь, я должна дать тебе одни, немного длиннее, они были сделаны для меня. — Она тихо засмеялась. — Я не могу их носить. Мое лицо слишком квадратное, и я уже недостаточно красива.

Лайцзе-лу хотела вежливо возразить, но в этот момент дверь в стене комнаты отодвинулась и в комнату вошел мужчина средних лет с сильно выраженными маньчжурскими чертами лица. Он показался ей знакомым, девушка была очарована аккуратной шапкой, которая покрывала всю его голову. Она была полностью вышита сотнями жемчужин.

Почти сразу же она узнала, что видела это лицо на серебряных и бронзовых монетах! На самом деле она была в непосредственной близости от Даогуана, самого Небесного императора, живого потомка богов, божества, имеющего абсолютную власть над жизнью и смертью его подданных!

Лайцзе-лу начала подниматься, чтобы упасть ниц к его ногам.

— Оставайся сидеть, пожалуйста, — тихо сказала Ань Мень. — Тот, кто присоединился к нам, желает остаться незамеченным.

Император кивнул сердечно, сел в третье кресло, примыкающее к тому, на котором сидела гостья, и спокойно взял чашку чая у сестры.

Лайцзе-лу испытывала головокружение. Она была так близко от императора, что могла коснуться его. Даже в самых своих безумных мечтах не могла она вообразить, что будет допущена в его августейшее общество и тем более сидеть рядом в кресле, вырезанном из нефрита.

Ань Мень продолжала болтать о серьгах, чтобы она почувствовала себя раскованно.

Император дул на чай, чтобы остудить его.

Знакомый жест успокоил Лайцзе-лу. Она видела, что у императора короткие ногти, и его единственной драгоценностью, кроме его головного убора, было изумрудное кольцо размером с яйцо малиновки. На нем был простой халат из черного шелка, подобный тем, которые носят ученые, а носки его золотых с вышитым драконом туфель были слегка потерты.

Принцесса оживилась:

— Ты интересуешься, почему я послала за тобой в Кантон. Дай мне объяснить. На протяжении тысячелетий женщины Китая находились в подчинении мужчин. У нас было несколько прав, но мы не могли сами выбирать свою судьбу. Теперь в первый раз в воздухе витает перемена. Я ее чувствую. Очевидно, и ты ее тоже чувствуешь.

Лайцзе-лу почувствовала, что вынуждена сказать правду.

— Да, Ваша Светлость. В стране, как наша, изменения происходят очень медленно, но я верю, что начало положено, оно как крошечный зеленый стебелек лилии, появившийся над землей.

— Хорошо сказано! — воскликнула принцесса.

Выражение Небесного императора осталось неизменным, но едва заметный кивок головы поощрил ее.

— Я сделаю то немногое, что могу, чтобы наши женщины не были так нерешительны, — заявила принцесса. — Я не призываю, чтобы мы присоединились к нашим солдатам в борьбе против нашего врага, чтобы мы пытались заняться такими древними и почетными специальностями, как предсказание или медицина. Я даже не предлагаю, чтобы мы сами выбирали себе мужей. Я прошу только, чтобы мы стали менее застенчивыми и чтобы наши голоса были слышны. Я пять лет работала над этим проектом. И только недавно узнала о девушке, принадлежащей к третьему классу чиновников, которая за один день сделала больше, чем я за пять лет.

Император забыл, что он хотел остаться незамеченным, и громко рассмеялся.

— Наш наместник в Кантоне, — сказал он сиплым голосом, — прислал нам очень занятное письмо. Он рассказал нам, что дочка Сун Чжао осмелилась прервать собрание, на котором принимались либо отвергались петиции. Но он не сказал нам ни слова, о чем говорила молодая женщина.

Лайцзе-лу почувствовала, как горячий румянец залил ее лицо, и она желала, чтобы земля разверзлась и проглотила ее.

Ань Мень похлопала ее по руке:

— Не нужно смущаться. То, что ты сказала Дэн Дин-чжаню, должно было быть убедительным. Я сама горю желанием послушать твои доводы.

— Мы тоже желаем их услышать, — Даогуан сказал и вздохнул. — Тот, кто сидит на троне Великого Дракона, слышит то, что другие, приближающиеся к нему, думают, он хочет услышать. Или они забивают его голову делами, которые они отстаивают. Мы редко знаем, когда нам говорят правду. — Он поставил чашку и блюдце на низкий столик, сжал ручки кресла и тяжелым взглядом уставился на гостью. — Четыре тысячи лет Срединное царство было закрыто для чужестранцев и процветало. Во времена продажной династии Мин, до того как наши предшественники захватили трон и очистили его, искатель приключений Марко Поло прибыл в Срединное царство. С тех пор чужестранцы стучатся в наши ворота. Наши министры и евнухи нашего совета требуют от нас их изгнания. Но девушка из Туанчжоу поднимает свой голос и просит, чтобы мы увеличили нашу торговлю с «заморскими дьяволами». Почему это следует делать?

Лайцзе-лу была так несчастна, что голова ее была пуста.

— Говори только правду, как ты ее видишь! — приказал император резким голосом.

Ань Мень была недовольна.

— Гуан, — сказала она, — ты запугаешь бедное дитя до полусмерти. Ты обещал, что предоставишь мне вести разговор.

Даогуан пробормотал извинения.

Мало людей за пределами его непосредственной семьи понимали, что он смертен, и его гуманный жест успокоил Лайцзе-лу.

— Я не принадлежу к классу ученых, ваше Небесное божество, — сказала она, — у меня нет мудрости ваших министров и совета евнухов. Но я изучала основы женского и мужского начала, на котором основано наше общество, и я знаю, что положительное и отрицательное, мужское и женское, свет и тьма должны быть приведены в бесконечную гармонию друг с другом.

Принцесса была довольна и кивнула в знак поощрения.

Лицо Даогуана было таким же застывшим, как и каменный дракон на Великом троне.

— В Срединном царстве, — сказала Лайцзе-лу, — превыше всего мы почитаем и преклоняемся мудрости. Только путем познания мы можем примирить инь и ян[10]. За тысячелетия мы преуспели в этом больше, чем другие народы. Подумайте о тех открытиях, которые «заморские дьяволы» украли у нас. Бумага. Искусство печати. Порох. Мне говорили, что после посещения Марко Поло люди в его стране начали есть лапшу и теперь думают, что это их изобретение.

Император расслабился и улыбнулся.

— Мы умный и великий народ, но мы не обладаем всей мудростью мира, — сказала Лайцзе-лу, постепенно завоевывая доверие. — «Заморские дьяволы» украли у нас порох, но сейчас они делают пушки, ружья и пистолеты, которые превосходят наши. Их печатные станки эффективней, чем наши. Их врачи лучше знают искусство врачевания, которое скрыто от нас. Я видела копии картин, которые непохожи на наши, но по-своему прекрасны. Я много читала их поэм, пьес, рассказов на их родных языках. Они непохожи на наши, но в их странах жило много гениев-творцов. Они усовершенствовали науку ведения войны…

Император не мог не прервать ее.

— Знают ли они таких великих завоевателей, как Кубла-хан? — спросил он.

Девушка хорошо знала, что Великий хан являлся прямым предком Даогуана, поэтому ответ должен быть завуалирован.

— Только несколько лет назад, — сказала она, — во Франции жил великий завоеватель Наполеон Бонапарт. Конечно, он использовал оружие и порох, которые были изобретены в Срединном царстве. Поэтому я не могу поверить, что он победил бы Кубла-хана, если бы они жили в одно время и встретились в одном сражении. Безусловно, ни один завоеватель не был так велик, как Великий хан.

Император выглядел довольным.

— Девушка мудра не по годам, — сказал он своей сестре.

— Но Великого хана нет сейчас с нами, — быстро добавила Лайцзе-лу. — В странах «заморских дьяволов» много подчиненных генералов и адмиралов. Они побеждают, потому что значительно усовершенствовали оружие, о существовании которого они впервые узнали от нас.

Даогуан перестал улыбаться, насупил брови и глубоко сосредоточился.

— «Заморские дьяволы» стали сильными, потому что они учились друг у друга и у нас. — Лайцзе-лу говорила сейчас убедительно. — Как инь и ян должны быть приведены в гармонию, чтобы человек был счастлив, так и люди по всему миру должны учиться друг у друга. Мы остаемся привязанными к прошлому, в то время как западные страны продолжают развиваться. А те, кто прекратит получать знания, вскоре прекратят развитие!

— Откроешь ли ты двери наших портов для чужестранцев? — спросил император. — Разрешишь ли ты им продавать свои товары в Срединном царстве, где они захотят?

Ань Мень резко вздохнула. Вопросы казались невинными, но они били в сердце самых важных проблем, перед которыми встал Китай во взаимоотношениях с внешним миром.

Лайцзе-лу не колебалась.

— Нет, — твердо сказала она. — Еще слишком рано для этого. Уроженцы Запада алчные, и они нас обчистят, пока мы будем привыкать к их способам ведения дел с нами. Мы должны учиться у них, так же как они должны учиться у нас.

Принцесса немного расслабилась. Эта молодая женщина была так же разумна, как и чрезвычайно красива.

— «Заморские дьяволы» должны научиться принимать наши порядки, — продолжала Лайцзе-лу. — Они должны прекратить присылать в нашу страну опиум и отбирать серебро у бедных. Когда они будут торговать с нами честно, тогда мы сможем согласиться потихоньку открывать наши двери.

Даогуан кивнул удовлетворенно. Он положил приманку в капкан, но девушка легко его обошла.

— Я несведующая и очень мало знаю о мире, — заявила девушка. — Но мне кажется, что в каком-то месте следует начать. «Заморские дьяволы» захватили в Кантоне имущество для своих складов, и нет способов заставить их уйти, кроме ведения войны, которую мы не сможем выиграть. Поэтому я говорю: давайте сделаем это в силу необходимости. Давайте постепенно откроем ворота Кантона. И пока мы будем торговать с ними, давайте изучать их методы. Давайте получим их современные пушки и ружья, с тем чтобы мы могли улучшить свое собственное оружие. Давайте соберем все, что мы сможем открыть об их культуре, и используем то, что нам будет выгодней. — Испугавшись, что она сказала слишком много абсолютному монарху, который может уничтожить ее одним кивком головы, она зажала рот рукой.

— Ты дала нам много информации для размышлений. — Небесный император сказал медленно. — Нам необходимо время, чтобы воспринять твои слова. — Сжав нефритовые подлокотники своего кресла, он пристально вглядывался в нее. — Как бы ты остановила торговлю опиумом?

Сейчас она была в безопасности.

— Я бы отрубала головы всем, кто занимается опиумом, продавцам и покупателям, независимо от национальности, — сказала она. — Любой иностранец, который привез опиум в наши воды, должен быть казнен, так же как и любой китаец, который покупает наркотики, должен умереть. Пусть не будет исключений, и пусть закон проводится в жизнь решительно. Вскоре даже самый алчный поймет, что риск слишком велик, и у наших берегов не будет больше опиума.

Даогуан повернулся к сестре.

— Ты была права, — сказал он. — Иногда женщина может проявить больше разума, чем мужчина. — Сняв кольцо с изумрудом, он положил его в руку Лайцзе-лу.

Грандиозность подарка ошеломила ее. Камень стоил огромное состояние, даже по меркам ее семьи.

— Я… я не могу принять это, — произнесла она, заикаясь. — Я не заслужила такой дорогой награды.

Быстрым движением Небесный император заставил ее замолчать. Потом он поднялся.

Девушка упала бы ниц, но снова вмешалась Ань Мень.

— Тот, который присоединился к нам на время, еще раз желает остаться незамеченным, — сказала она с улыбкой, когда ее брат тихо уходил из комнаты, дверь отодвинулась перед ним, когда он к ней приблизился.

— Ты хорошо поступила, Сун Лайцзе-лу, — отметила принцесса. — В будущем мой брат будет слушать внимательно, когда будет говорить образованная женщина. Я не могу предположить, примет ли он какой-нибудь из твоих советов, но ты оказала большую услугу всем женщинам Срединного царства.

От щедрого комплимента кровь прилила к лицу девушки.

Ань Мень хлопнула в ладоши, и появилась прислуга в лавандовой тунике и брюках, она упала ниц перед нефритовым креслом. Принцесса сказала несколько слов на северном диалекте, который гостья не понимала. Женщина поднялась на ноги и быстро вышла.

— Та, которая является твоим учителем и гувернанткой, должна быть удивительным человеком, чтобы вложить столько мудрости в того, кто так молод, — сказала Ань Мень.

— Я очень счастлива, что отец привел мисс Сару в дом и отдал меня ей на попечение, когда я была еще младенцем, — ответила Лайцзе-лу.

— Я желаю поговорить с этой женщиной и познакомиться с ней, — заявила принцесса. — Я не могу привести ее в этот дворец, потому что она чужестранка, — ни один чужестранец не вступал в это здание, где живут те, в чьих жилах течет кровь Маньчжу. — Она нахмурилась на минуту, потом нашла решение. — Ближе к вечеру я приду в ваш дом инкогнито пообедать с тобой и с этой женщиной. Никто не назовет мое имя и титул. В этот вечер и в течение следующих нескольких дней я буду чиновником третьего класса. Мы будем разговаривать, как равные, и к тому времени, когда ты вернешься в Кантон, мы станем друзьями.

Прежде чем девушка могла ответить, служанка вернулась и передала принцессе коробочку из черного дерева. Ань Мень сразу же передала ее гостье:

— Прими с моими благодарностями за помощь, что открыла глаза и уши моего брата к разуму женщин, — сказала она.

В коробочке лежала пара великолепных нефритовых сережек, таких длинных, что они доходили Лайцзе-лу до плеч. Попытка поблагодарить была несоизмеримой.

Принцесса улыбнулась:

— Ты не должна благодарить меня, — сказала она. — Только сегодня моя предсказательница сказала мне, что скоро я встречу кого-то, кто завоюет благосклонность богов, которые правят небесами и землей. Сейчас это произошло, как она предсказывала. Ты обладаешь хорошей судьбой, Сун Лайцзе-лу, и те, чьи жизни связаны с твоей жизнью, будут обладать такой же судьбой.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Офицеры и команда «Летучего дракона» устали. Пройдя двадцать первую параллель и направившись к западу от Сандвичевых островов, клипер попал в полосу благоприятных ветров. Это и помогло ему сохранить высокую скорость — день и ночь он без устали рассекал воды Тихого океана. Именно поэтому ни одному человеку на борту не удавалось выспаться как следует, однако нараставшее чувство возбуждения более чем компенсировало недостаток сна или еду урывками, прямо на вахте.

Корабль пошел еще быстрее во время двух сильных штормов со шквалистым ветром и дождем, и никто на борту даже не сомневался, что будут побиты все мыслимые и немыслимые рекорды. Джонатан предполагал, что он сократит примерно на сорок процентов время хода от Нью-Лондона до Кантона, но суеверие побудило его воздержаться от высказывания этих мыслей вслух. Другие также сделали собственные подсчеты, и вся компания была охвачена волнением.

Прокладывая курс, который вел корабль к северу от Люксона, в Филиппинской гряде островов, принадлежавших Испании, Джонатан прошел через канал Баши, к югу от Формозы, затем буквально пронесся через пролив Формозы и пошел дальше. Он настолько точно рассчитал время, что добрался до дельты реки Жемчужной сразу после рассвета. Не желая тратить время на ожидание местного лоцмана, Джонатан решил положиться на подробнейшие карты, полученные им из архивов Рейкхеллов, и где-то после полудня он прибыл в Вампу, и там был остановлен шлюпкой с нового флагмана королевского военно-морского флота «Отважный», с семьюдесятью четырьмя орудиями.

В ответ на вежливую просьбу лейтенанта, командовавшего шлюпкой, Джонатан взял декларацию о грузе и другие документы и последовал за офицером к месту, где под навесом, защищавшим его от жаркого солнца, расположился коммодор сэр Уильям Эликзандер.

Приветствуя капитана американского корабля, коммодор был явно менее сдержан, чем обычно.

— Это вы капитан того странного судна, у которого так много парусов и такой небольшой корпус?

— Да, сэр, — Джонатан передал ему документы и стал ожидать всплеска эмоций, который был неизбежен.

Он не был разочарован в своих ожиданиях.

— Капитан Рейкхелл, дата отплытия явно указана с ошибкой.

— Нет, сэр. Дата точна, как и та, что я внес в Оаху на Сандвичевых островах. Я могу подтвердить документально каждую дату в моем путешествии.

От спокойствия сэра Уильяма не осталось и следа.

— Бог мой! Это означает, что вы прошли весь путь из Новой Англии за три с половиной месяца!

— Совершенно верно, коммодор. Мы прошли его за сто семь дней.

— Черт меня побери! Я думал, что вы, янки, опять хвастаетесь, когда читал немыслимые сообщения о ваших новых клиперах, но я явно ошибся. Когда мы закончим наши формальности, я бы очень хотел взглянуть на ваш корабль.

— Прошу вас поужинать со мной и моими офицерами. При условии, что лодки, окружившие нас, снабдят нас свежими продуктами. Наши запасы несколько истощились.

— Я удивлен, что при той высокой скорости, с который вы шли, у вас не сохранились свежими яйца и капуста, — сказал коммодор со смешком. — У вас очень необычный груз, капитан. Очень изобретательно с вашей стороны, должен сказать.

Джонатан с удовольствием выслушал этот комплимент.

— Я заметил, что у вас первым офицером служит некто Чарльз Бойнтон. Он случайно не из семьи известных английских судовладельцев?

— Сэр Алан — его отец и мой дядя, сэр.

— С огромным удовольствием воспользуюсь вашим приглашением на ужин, капитан, и мне бы хотелось взглянуть на ваш корабль сейчас, пока еще светло, если это возможно. — Коммодор встал, затем заколебался. — По пути у вас просто не было такого места, где бы вы могли взять на борт груз опиума, но когда имеешь дело с Бойнтонами, то всякое может случиться. У вас есть опиум на борту?

— Ни при каких обстоятельствах я не позволил бы взять хотя бы унцию опиума на борт корабля, которым я командую или который мне принадлежит, сэр!

Горячность ответа поразила сэра Уильяма, но он видел, что этот крепкий молодой американец искренен в своих заверениях.

— Просто спросил, чтобы избавить вас от возможных неприятностей, — быстро заметил он. — Пойдемте. Не столь уж часто мне выпадает возможность узнать что-то новое о кораблях.

Шлюпка доставила их к «Летучему дракону», где на корме все еще стояли бочки с водой, лежали горы овощей и рыбы, которые Эдмунд Баркер и кок купили у лодочников. Джонатан представил своих офицеров коммодору и совсем не удивился, узнав, что сэр Уильям давно знаком с сэром Аланом. Первое знакомство состоялось; британский коммодор с огромным интересом осматривал клипер, поразив принимающих его офицеров тем, что взобрался на салинг грот-мачты и даже спрыгнул в трюм.

— Господа, — сказал сэр Уильям, — этот треклятый клипер противоречит всем законам кораблестроения, известным цивилизации более трех тысяч лет. Однако вы доказали, что ваше причудливое изобретение очень эффективно. Поздравляю вас!

Джонатан сожалел, что не может предложить коммодору выпить чего-нибудь покрепче, чем легкое сухое вино из его личных запасов.

Было настолько влажно и душно, что они решили ужинать на открытом воздухе, на корме. Кок из Нью-Лондона не был знаком со столь экзотическими овощами, как китайская капуста, белый горох, водяные каштаны, побеги фасоли, но тем не менее он сумел приготовить вполне сносный ужин. А рыба, похожая на морского окуня, встречающегося в водах Атлантического океана, была зажарена очень умело.

— Пока вы здесь, — сказал сэр Уильям, — пусть ваш кок поучится немного у местных поваров. Китайская еда, приготовленная должным образом, — самая замечательная кухня в мире. Это один из немногих моментов, которые делают жизнь здесь сносной.

На протяжении всего вечера коммодор продолжал давать советы. Он сказал, что как раз напротив американской фактории, у причала, есть свободное место, и посоветовал «Летучему дракону» направиться туда этим же вечером.

— Сэр Уильям, — сказал Джонатан, — мне посоветовали иметь дело с торговцем из Кантона по имени Сун Чжао. Вы случайно не знаете что-нибудь о нем?

— Он здесь мой самый близкий друг. Фактически мой единственный друг. И я как раз собирался предложить вам встретиться с ним. В Кантоне только он один сможет по достоинству оценить ваш груз. — Коммодор помедлил. — К сожалению для вас, его дочь только что вернулась из поездки в Пекин, так что маловероятно, чтобы он посетил свои склады в Вампу в ближайшие несколько дней.

— Но, может быть, я бы мог посетить его контору в городе? — спросил Джонатан.

Коммодор рассмеялся:

— Дорогой мой мальчик! Это же Китай! Ни одному иностранцу не позволено выходить за Ворота петиции в Вампу.

— Ну тогда полагаю, что мне просто придется дожидаться, пока Сун Чжао появится в Вампу. — Джонатан попытался подавить нараставшее чувство нетерпения; не за тем же он побил все известные рекорды скорости, чтобы прохлаждаться здесь неизвестно сколько времени, ожидая, пока какой-то китайский торговец наконец посетит свои владения в Вампу.

— Погодите, — сказал сэр Уильям. — Мне пока еще не сообщили все подробности, но насколько я понял, из Пекина дочь Суна привезла наместнику новое распоряжение императора. Впредь очень незначительному числу иностранцев, занимающихся законной торговлей, будет разрешено появляться на территории самого Кантона. Я могу дать вам письмо к Суну, которое, возможно, вам пригодится. Я также могу объяснить вам, как добраться до его дома через эти лабиринты, которые здесь называются улицами. Но вы понимаете, что в определенной степени рискуете, отправляясь в город?

Джонатан пожал плечами:

— Все лучше, чем ничего не делать, сидя в Вампу.

Прежде чем вернуться на флагман «Отважный», коммодор написал рекомендательное письмо Сун Чжао, затем рассказал Джонатану, как добраться к поместью торговца. Перед уходом сэр Уильям решил еще раз поговорить с Чарльзом.

— Молодой Бойнтон, — сказал он, — не представляю, что могло заставить человека с вашим положением связать свою судьбу с клипером. Но если это плавание является действительным образцом того, на что способны подобные корабли, то тогда вы на верном пути. Вы создадите дело, перед которым компания «Бойнтон» будет просто пигмеем.

«Летучий дракон» поднял якорь и, маневрируя в заполненной кораблями гавани, используя лишь кливер и топсель, к середине вечера подошел к американской фактории. Там за минимальную плату Джонатан смог арендовать причал, договорившись, что будет пользоваться им столько, сколько ему понадобится. Для охраны клипера были наняты китайские караульные. Чарльз почти сразу сошел на берег, за ним последовала команда, которая после долгого пути в стесненных условиях отправилась на поиски спиртного и женщин. Как они вскоре обнаружили, и того, и другого было в избытке на темных тесных улочках между многочисленными складами.

На борту остались лишь Джонатан и Эдмунд Баркер. Последний принялся писать письмо Руфи, которое он надеялся отправить с одним из обычных торговых судов, стоявших поблизости, которое могло отплыть в Америку в ближайшее время. Джонатан отправился в передний трюм, где он распаковал один из ткацких станков. Он перенес его к себе в каюту, аккуратно завернул, чтобы взять с собой утром, когда отправится с визитом к Сун Чжао, и с этого начнет свою новую карьеру торговца в Китае.

Лайцзе-лу была слишком возбуждена, чтобы возобновить занятия европейскими языками. Все еще окрыленная успехом своей поездки в Пекин, она два часа после завтрака безуспешно пыталась проникнуться интересом к «Кандиду» Вольтера. Наконец, сдавшись, она прошла в сад на пригорке и стала смотреть на знакомые очертания города, лежащего у подножия. Лайцзе-лу все еще трепетала от мысли, что именно она сыграла непосредственную роль в развитии торговли Кантона с внешним миром. Имперские эдикты с личной печатью императора Даогуана были не столь уж значительными, это верно, но они, несомненно, облегчат отношения с Западом.

Начиная с этого дня, иностранцам, признанным гильдией китайских купцов в качестве законных торговцев, будет позволено проходить через Ворота петиции и посещать конторы тех торговцев в Кантоне, с которыми они ведут достойную торговлю. И все это благодаря ей. А наместнику будет поручено выдавать разрешения на торговлю этим иностранцам; им будет разрешено торговать практически без ограничений при условии соблюдения ими законов Срединного царства. И опять-таки благодаря ей.

Она старалась скрыть от отца и мисс Сары чувство гордости собой, они, несомненно, начали бы читать нотации, если бы узнали о ее истинных чувствах. Конечно, она рискует, надев великолепный изумрудный перстень императора и длинные нефритовые серьги, подаренные ей принцессой Ань Мень, но она была готова признать, что ей присуще тщеславие. Она заслужила эти драгоценности и вправе наслаждаться ими, хотя здравый смысл и подсказывал ей убрать их подальше, под замок, в ее сундучок с драгоценностями.

Размышляя о своем пребывании в Пекине, Лайцзе-лу смотрела на раскинувшийся внизу город ничего не видящим взглядом. Понемногу до ее сознания стал доходить какой-то шум, и она увидела толпу разгневанных мужчин у подножия холма, примерно в полумиле от нее. Вооружившись копьями и тяжелыми дубинками, они угрожающе приближались к высокой фигуре, одиноко прижавшейся спиной к стене дома.

Она была потрясена, когда поняла, что это был человек с белой кожей, чужестранец.

Очевидно, он был одним из иностранцев, которым теперь было разрешено посещать Кантон, но жители города явно ничего не знали об эдикте императора. Если этого иностранца убьют или тяжело ранят, что казалось вполне вероятным, то все, чего она добилась в Пекине, будет напрасным. Иностранные правительства начнут угрожать и потребуют компенсаций, а затем советники Сына Неба, стремящиеся сохранить Китай закрытым для внешнего мира, легко смогут убедить Даогуана отменить его распоряжение.

Необходимо было что-то немедленно предпринять.

— Кай, — позвала она.

Настоятельность в ее голосе побудила мажордома прибежать бегом.

Указывая на группу внизу, девушка быстро объяснила ему ситуацию.

— Принеси мне паланкин и приведи охрану с оружием. Немедленно. Мы должны помочь этому чужестранцу, прежде чем люди разорвут его на куски.

Кай без колебаний подчинился ее требованиям.

Но Джонатан Рейкхелл, окруженный со всех сторон улюлюкающей толпой, не мог представить, что помощь уже идет к нему. Никогда он не оказывался в столь опасном положении, и ему казалось, что никакого выхода уже нет. Он лишь совершенно точно знал, что толпа, прижавшая его к стене, становилась все ожесточеннее и могла напасть на него в любой момент.

Коммодор сэр Уильям Эликзандер со свойственной англичанам сдержанностью предупредил, что несколько рискованно ходить по Кантону одному. Грозившая сейчас Джонатану опасность была столь велика, что ее было просто невозможно преувеличить.

Самым худшим было то, что он не мог поговорить с этими жителями Кантона, которые явно ненавидели всех иностранцев. Он хотел заверить их, что находится здесь с миссией, которая столь же выгодна им, сколь и ему, но они ни слова не понимали по-английски, а он не мог говорить на их языке.

— Фань-гуй, — скандировали они, а только что подошедшие, подталкивавшие впереди стоящих еще ближе к иностранцу, присоединялись к их крику. — Фань-гуй.

Растерянный Джонатан понятия не имел, что это означает.

За поясом у него был пистолет, но он прекрасно понимал, что не стоит к нему прикасаться. Он был хорошим стрелком, но понимал, что если убьет хотя бы одного человека из этой беснующейся толпы, то другие будут к нему безжалостны. В считанные секунды они приблизятся к нему на расстояние вытянутой руки, и тогда ему придется вытащить шпагу, но в лучшем случае он сможет попытаться отогнать их. Если он убьет или ранит шпагой одного из этих кантонцев, толпа, несомненно, кинется на него и убьет. Никогда не видел он так много людей, одновременно выражающих такую бурную ненависть.

— Фань-гуй!

Держа одной рукой сверток с разобранным ткацким станком, Джонатан медленно и неохотно вытащил свою шпагу.

Стоявшие впереди мужчины невольно попятились.

Он получил передышку, но знал, что это лишь временно. Сейчас толпа состояла уже из сотен людей, и если стоящие позади вновь отважатся, передние ряды будут вынуждены напасть на него.

Глупо было погибнуть столь бессмысленно, когда ты столького достиг в своем рекордном плавании.

Вдруг толпа пришла в движение, и медленно, почти незаметно, люди стали расступаться.

Прошло несколько минут, прежде чем Джонатан понял, что происходит. Решительным шагом к нему направлялся огромный китаец, который большим закругленным мечом расчищал себе путь. За ним следовало около десятка вооруженных людей. В руках у них были обоюдоострые пики, которыми они мастерски сдерживали толпу, используя плоскости закругленных лезвий с одной стороны копья.

Вооруженные люди шли строем, образовав внутри пустое пространство, и в центре его четверо носильщиков, облаченных в форму, несли паланкин. Занавески из отделанного стеклярусом бамбука скрывали от опешившего американца того, кто находился внутри паланкина.

Великан достиг места, где стоял чужестранец, и процессия остановилась.

Затем тот, кто находился в паланкине, заговорил, и Джонатан едва мог верить своим ушам, услышав мелодичное женское сопрано.

— Глупцы! — сказала Лайцзе-лу на кантонском диалекте. — Осмелитесь ли вы противиться божественной воле Сына Неба? Разве вы не слышали, что теперь некоторым Фан-гуй разрешено входить в пределы Кантона? Так написано самим императором Даогуаном! Немедленно отправляйтесь по домам, чтобы не обрушился на вас его святой гнев!

Джонатан не верил своим глазам и даже заморгал и потряс головой, когда увидел, что толпа быстро начала расходиться. Он совершенно не представлял, что им могла сказать женщина, но ее слова сотворили чудо.

Однако самая большая неожиданность была еще впереди: невидимая ему женщина обратилась к нему на английском языке, с небольшим американским акцентом.

— Идите рядом с моим паланкином, — сказала она ему, — внутри фаланги моих стражников. Тогда с вами ничего не случится.

Джонатан поступил так, как ему велели, пошел вверх по холму, все еще не придя в себя. Вскоре они подошли к входным воротам, ведущим в имение, и молодому американцу показалось, что именно об этом месте говорил ему коммодор, когда бегло описывал дорогу к дому Сун Чжао.

Ворота открылись, и вся процессия вошла внутрь. Паланкин был поставлен на землю, вооруженные охранники разошлись. Последним ушел руководивший ими великан.

У Джонатана перехватило дыхание, когда из паланкина вышла самая прекрасная и самая изящная девушка из всех, когда-либо встречавшихся ему. Кровь резко запульсировала у него в ушах, он не мог оторвать от нее взгляда.

Лайцзе-лу также не отрываясь смотрела на него. В лице этого молодого человека, отличавшегося грубоватой красотой, она увидела ум и характер. Он просто заворожил ее.

Эти минуты в саду, казалось, длились вечность. Благоухали огромные хризантемы, и потом всю жизнь их аромат ассоциировался у Джонатана с этой неописуемо прекрасной девушкой.

— Я Джонатан Рейкхелл, из Новой Англии, — сказал он наконец, низко поклонившись ей. — Я вам обязан жизнью. Я разыскиваю дом Сун Чжао.

Девушка соединила вместе кончики пальцев и засмеялась.

— Я Сун Лайцзе-лу, — сказала она, — и это дом моего отца.

В этот момент Джонатан почувствовал, что каким-то неведомым образом их судьбы тесно переплелись.

Лайцзе-лу тоже почувствовала это. Он понял это по выражению ее светлых, подернутых влагой глаз.

Внезапно из дома деловито вышла миниатюрная седая женщина в китайском одеянии.

— Дитя мое, — начала она отчитывать девушку на мандаринском наречии, — тебе что, больше нечего делать, кроме как стоять тут и флиртовать с Фань-гуй? — Затем она накинулась на Джонатана: — Господи! Не настолько же ты глуп, чтобы разгуливать одному по улицам китайского города, дожидаясь, пока тебя убьют. Думаю, что мозгов у тебя все же побольше!

Джонатан был уверен, что ему снится сон. Эта миниатюрная мегера не только была белокожей, но и говорила она как истая жительница Новой Англии, протяжно и в нос.

— Мэм, — ответил он, — я начинаю понимать, что я одновременно и глупец, и счастливец. Я так понял, что это дом Сун Чжао, которого я разыскиваю. — Он передал ей рекомендательное письмо коммодора.

Распечатав послание, Сара Эплгейт бегло просмотрела его, а затем громко хмыкнула.

— Жди здесь, — скомандовала она. — И смотрите вы оба, чтобы хотя бы несколько минут с вами ничего не приключилось, поняли? — Торопливой походкой она скрылась по ведущей в глубь имения дорожке из гравия.

Джонатан всем своим существом ощущал присутствие рядом прекрасной девушки.

Лайцзе-лу нарушила напряженное молчание.

— Мисс Сара не такая — как это у вас говорится? — строгая, как кажется.

Ему совершенно не хотелось говорить о женщине по имени мисс Сара.

— Не знаю, как благодарить вас за то, что вы спасли мне жизнь.

Ее улыбка была ослепительной.

— Пожалуйста, и не пытайтесь. Должна признать, что не каждый день мне приходится делать это.

— Вы узнали во мне американца?

— Да, по тому, как вы одеты. Есть едва различимые отличия в стилях американцев, англичан и других Фань-гуй в Вампу.

— Фань-гуй! Именно это и кричала толпа. Что это означает?

В ее огромных глазах появилась смешинка.

— Хотите знать, что это означает? Заморский дьявол.

Джонатан улыбнулся, а потом, следуя ее примеру, рассмеялся.

Они все еще смеялись, когда вернулась Сара Эплгейт, и оба немедленно замолчали, как маленькие дети, которых застали за шалостью.

— Сун Чжао примет тебя, — сказала Сара. — Иди по правой дорожке. — Не дав ответить, она подхватила девушку под руку и вновь принялась отчитывать ее на мандаринском наречии.

Джонатан не мог двинуться с места, пока Лайцзе-лу не скрылась из виду. Только после этого он наконец вспомнил о своем деле и, следуя указаниям, направился к четырехугольному сооружению с крышей в форме пагоды, которое Сун Чжао использовал одновременно и как контору и как кабинет.

Торговец поднялся из-за низкого стола, снял очки и поклонился.

— Капитан Рейкхелл, — сказал он, — я сожалею по поводу тех драматических обстоятельств, в которых вы оказались, направляясь в мой дом.

Джонатан поклонился в ответ, затем протянул руку:

— Я благодарен вашей дочери за то, что она спасла меня.

— Этого и следовало ожидать, — вздохнул Чжао. — Лишь духи моих предков знают, что она выкинет в следующий момент. Прошу вас, присаживайтесь.

Джонатан сел на низкий стульчик, который был слишком короток для его длинных ног.

Служанка внесла в комнату чай и, поставив его на столик, попятилась к выходу.

Чайный ритуал был продолжительным и изысканным. Джонатан настолько был заворожен ситечком с ручкой из слоновой кости, что даже забыл о свойственном ему нетерпении.

Сун Чжао вел дружескую беседу так, как будто это был визит вежливости. Он сказал, что лишь один торговец по имени Рейкхелл бывал в Кантоне, но тут же добавил, что ему известно, что флот у Рейкхеллов большой. Он также дал понять, что уже в курсе того, что сын сэра Алана Бойнтона служит первым помощником на «Летучем драконе».

— Чарльз — мой двоюродный брат, — сказал Джонатан.

Лицо торговца мгновенно преобразилось, став похожим на маску.

— Ваш груз такого же рода, что у компании Бойнтон?

Молодой американец моментально понял суть вопроса.

— Мы с Чарльзом не занимаемся торговлей опиумом и никогда не будем, сэр. Мы оба считаем, что это отвратительно. Заверяю вас, что ни один из кораблей Рейкхеллов никогда не будет перевозить наркотики, как и корабли Бойнтонов, когда Чарльз примет руководство компанией отца.

Чуть заметная улыбка тронула губы Чжао.

— Вполне возможно, что мы сможем торговать друг с другом, капитан Рейкхелл. Мне не терпится услышать о вашем чудесном корабле, но подождем с этим до обеда, чтобы вас послушали и моя дочь с гувернанткой.

От мысли, что он вновь увидит эту ослепительной красоты девушку, у Джонатана закружилась голова, хотя он и понимал, что его обручение с Луизой Грейвс не позволяет ему уделять внимание другой женщине. И все же ему стоило большого труда заставить себя вернуться к делу.

— Сэр Уильям пишет мне, что у вас на борту уникальный груз, — сказал Чжао.

Следующие несколько минут должны были показать, обернется ли прибылью рискованное дело, затеянное Джонатаном.

— Когда я шел сюда сегодня утром, до того, как на меня накинулась толпа, я заметил, что большинство жителей Кантона носят одежду из хлопка.

— Даже те немногие, у кого есть шелка, все равно большую часть времени одеты в хлопок.

— Я также заметил, господин Сун, что ткань очень грубая. — Джонатан развернул свой сверток и неторопливо собрал небольшой ткацкий станок, поставив его на угол стола. — Это американский ткацкий станок для хлопка, созданный в Новой Англии. Он производит ткань, которая гораздо тоньше любого материала, который я видел здесь. Вот эта рубашка на мне сделана в Новой Англии.

Чжао наклонился вперед и потрогал материал. Глаза его были проницательны, и слушал он очень внимательно.

— Весь мой груз полностью состоит из таких станков, — сказал Джонатан. — Я готов продать более тысячи этих станков по цене два американских доллара за штуку.

— Вы также хотите купить груз для обратного пути?

— Да, сэр. Со времени нашей войны за Независимость американцы привыкли пить зеленый чай из Индонезии, и по сей день они так и не полюбили индийский чай. У меня в трюме есть место для пятисот ящиков чая, если я смогу достать его.

— С этим не должно быть трудностей, — сказал Чжао с улыбкой. — Сколько вы заплатите?

— Столько, сколько считается справедливым на данный момент.

— Я могу поставить вам пятьсот ящиков с чаем с моих собственных фабрик в Вампу, по два американских доллара за ящик.

— Меня бы устроила эта цена, господин Сун.

— И при этом вы получите чистую прибыль в одну тысячу долларов, капитан Рейкхелл. Я хотел бы посмотреть на этот ваш ткацкий станок в действии, и если он работает так, как вы рассказываете, то я сам куплю у вас всю партию. Я могу иметь дело непосредственно с нашими производителями ткани, чего вам не позволяет наш закон, так что и я тоже получу вполне приличный доход.

— По рукам, сэр. — Джонатан протянул свою руку.

Китайский торговец поклонился ему, прежде чем протянуть руку. Затем он вызвал слугу, приказал ему взять станок и вынести его из комнаты. Сам он также последовал за слугой, и Джонатан остался в одиночестве.

Более двух часов ожидал Джонатан в кабинете торговца, то меряя шагами комнату, то с тревогой выглядывая из окна. Даже прекрасный, строго распланированный сад не радовал его взор. Джонатана волновало, что стало с его станком и этим таинственным Чжао. Наконец вернулся улыбающийся торговец.

— У вас прекрасный ткацкий станок, капитан Рейкхелл, — сказал Чжао. — Я только что вернулся от опытного ткача, который испытал станок. Я удовлетворен. Вы не преувеличили его достоинств, и моя дочь права.

— Ваша дочь, сэр?

— Она считает, что Китай может многому научиться у Запада. А сейчас, прежде чем отправиться обедать, позвольте показать вам наш сад.

Джонатан очень мало знал о растениях и никогда особенно ими не интересовался, но пока он прогуливался с Сун Чжао, ему подумалось, что китайский сад сильно отличается от тех садов, что принадлежат семьям Рейкхеллов и Грейвсов. Здесь удивительно соблюдалось чувство меры, все здесь имело свое место — цветы и камни, вода, деревья, и кусты, миниатюрные мостики и ненавязчиво устроенные фигурки Будды, мраморные сфинксы, львы и драконы. Каким-то образом все это сливалось, создавая поразительное ощущение гармонии, так что Джонатан, несмотря на свое невежество в этом вопросе, был поражен.

Обойдя сад, они остановились на небольшом возвышении над каменной стеной, чтобы полюбоваться городом, и здесь к ним присоединилась Лайцзе-лу. Она переоделась в облегающее платье из бледно-желтого шелка, которое подчеркивало каждую линию ее прекрасной фигуры; глаза и губы были искусно подведены.

У Джонатана перехватило дыхание. Он чувствовал себя предателем по отношению к Луизе, но ничего не мог с собой поделать — девушка его просто завораживала.

В присутствии своего отца Лайцзе-лу была почтительна и сдержанна, вступая в разговор лишь тогда, когда отец хотел услышать ее мнение.

Затем в сад вошла Сара Эплгейт, пристально оглядев девушку, переодевшуюся в более привлекательное платье.

— Я должна была сразу понять, что ты из Рейкхеллов, — сказала Сара Джонатану. — Ты — вылитый портрет своего деда.

Как странно было услышать упоминание о его семье так далеко от дома.

— Вы знали моего деда, мэм?

— Да, и твоего отца. Мой покойный муж десять лет служил помощником капитана на кораблях Рейкхеллов, прежде чем мы перебрались в Ньюпорт и он стал капитаном собственного корабля, того самого, вместе с которым он и пошел ко дну. — Сара отбросила тягостные воспоминания и повернулась к Чжао. — Этот молодой человек, может, и не очень умно поступил, отправившись сюда один сегодня утром, но он из достойной семьи.

Чжао был доволен.

— Это хорошо, — сказал он, — потому что мы теперь с ним торгуем. Может быть, даже гораздо больше, чем представляет себе капитан Рейкхелл. — Он не пояснил свое, загадочное высказывание.

Появившийся слуга объявил, что обед готов, и они прошли в обеденный зал, где Джонатан опять никак не мог устроить свои длинные ноги, усевшись на подушку перед низким столом. Ему было не очень удобно, но прямо напротив него сидела Лайцзе-лу, так что он сразу позабыл о неудобстве.

Обед начался с блюда под названием «дим сам», и Джонатан в растерянности смотрел на две палочки из резной слоновой кости, лежащие у его тарелки.

Лайцзе-лу поспешила ему на помощь.

— Держите одну палочку неподвижно в согнутой руке, придерживая ее четвертым пальцем, — сказала она, продемонстрировав ему движения своими палочками. — А другой управляйтесь с помощью указательного и среднего пальцев.

— У вас это так легко получается, — пробормотал смущенный Джонатан, обнаружив, что ему никак не удается освоить это искусство.

Рассмеявшись, Лайцзе-лу проигнорировала сердитый взгляд мисс Сары и, вскочив с места, поправила палочки в руках у Джонатана.

Когда она прикоснулась к нему, Джонатану показалось, что через руки прошел разряд тока.

Девушка отреагировала точно так же, и оба замерли надолго, растерянно глядя друг на друга.

Сара Эплгейт предупреждающе кашлянула.

Лайцзе-лу снова рассмеялась и продолжала обучать гостя пользоваться палочками.

Стараясь изо всех сил сосредоточиться, Джонатан ощущал лишь присутствие девушки, хлопотавшей вокруг него, ее касание, подобное легкому перышку, аромат ее жасминовых духов, круживших ему голову. Его волновали ее блестящие волосы, ее точеный профиль и более всего ее неотразимое очарование. Он был потрясен, когда понял, что страстно желает ее, хотя это далеко не полностью отражало его чувства. Он не мог унизить ее, попытавшись сделать ее своей любовницей. Было бы просто безумием допускать хотя бы мысль о том, что он хочет навсегда связать свою судьбу с этой очаровательной молодой женщиной, покорившей его разум; ведь он уже был обручен с Луизой.

Препятствий, помимо обручения с Луизой, было множество, и они были просто непреодолимыми. Сун Лайцзе-лу была азиаткой, а Джонатан — белым. Они жили на противоположных концах света, и, насколько он знал, у них ничего не было общего, за исключением молодости и чувства юмора. И конечно, как он вынужден был признать, их неодолимо влекло друг к другу, и оба чувствовали это. Им обоим придется быть очень осторожными, чтобы избежать осложнений, с которыми они не смогут справиться.

— Теперь вы сумеете, — сказала Лайцзе-лу и вернулась на свое место.

От ее улыбки Джонатан растаял.

Сара Эплгейт довольно долго рассказывала о своей жизни в Новой Англии до того, как она приехала на Восток, а Сун Чжао говорил о перспективах и проблемах торговли между Востоком и Западом. Джонатан автоматически отвечал обоим, но на протяжении всего обеда глаза его были по-прежнему прикованы к Лайцзе-лу.

Подаваемые блюда были совершенно незнакомы Джонатану, но его совершенно не волновало, что он ест. Спустя некоторое время он уже довольно ловко управлялся с палочками, возможно, потому, что он не думал о том, что делает. Но он буквально зарделся, когда Лайцзе-лу похвалила его.

По китайской традиции суп был последним блюдом, и, когда его подали, Чжао сказал:

— А теперь расскажите нам о вашем удивительном корабле, капитан Рейкхелл.

Джонатан заставил себя сосредоточиться и объяснил принципы устройства клипера и его управления.

Лайцзе-лу слушала очень внимательно, и выражение ее лица свидетельствовало о том, что она понимала его и восхищалась тем, что он говорил.

Он почувствовал укол совести, когда вдруг вспомнил, что Луиза совершенно не интересовалась его делом.

— Значит, это правда, сказал Чжао, — что вы дошли от Нью-Лондона до Кантона за сто семь дней.

— Да, сэр, — ответил Джонатан со сдержанной гордостью.

— Может быть, вам сопутствовали очень благоприятные ветра и исключительно хорошая погода?

— Нет, господин Сун. Теперь, когда моя команда и я работаем слаженно, я полагаю, что обратный путь мы пройдем еще быстрее. А следующий клипер, который я построю, будет еще быстроходнее, и хотя сейчас это может показаться безумием, я предвижу, что буквально через несколько лет клиперы будут совершать плавание между восточным побережьем Соединенных Штатов и Китаем не более чем за три месяца. И примерно за такое же время они будут преодолевать расстояние между Великобританией и Китаем, хотя должен признаться, мне меньше знаком этот маршрут.

— Вы позволите нам посетить ваш корабль? — спросила Лайцзе-лу, за что вновь удостоилась укоряющего взгляда Сары.

Ему опять предоставлялась возможность увидеть ее!

— Почту за честь, — сказал он, — если вы втроем завтра посетите «Летучий дракон» и пообедаете с нами. И если на то будет ваше согласие, господин Сун, мы можем организовать так, чтобы после разгрузки вы все совершили бы со мной пробное плавание.

— Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, капитан Рейкхелл, — ответил Чжао.

Лайцзе-лу и Сара были поражены горячностью его ответа. На уме у него явно было что-то, о чем он умалчивал.

«Апартаменты» Элис Вонг были расположены в Вампу, в переулке за датской факторией, и здание из кирпича, покрытого серой штукатуркой, выглядело обшарпанным и унылым. Но сама комната была огромной и радовала глаз. В ней вполне уместно доминировала огромных размеров кровать, пол украшал роскошный ковер. Мало кто из клиентов Элис понимал, что это скорее ее место работы, чем настоящий дом, да и почти никого это не волновало.

Однако Чарльза Бойнтона разбирало любопытство. Развалившись в мягком кресле из английской кожи, он подумал, что это место столь же удивительно, сколь поразительна сама эта молодая сладострастная женщина. Большая часть убранства была английской, за исключением небольшой алебастровой фигурки Будды на полке, бамбуковых занавесок на окнах, не пропускавших жаркие лучи южного солнца, и ароматической палочки, горящей в кадильнице, устранявшей зловоние, стоявшее в переулке. Стулья, столы и даже масляные лампы были европейскими.

Сама девушка была типичной азиаткой, о чем свидетельствовали и ее манеры, и внешность. Чарльз сидел в рубашке с короткими рукавами, потягивал теплую рисовую водку и смотрел, как она ходит по комнате в своем коротком платье из шелка, на спине которого было что-то написано по-китайски. Он был несколько удивлен тем, что получает наслаждение не только от любовных утех, но и просто наблюдая за ней. Ее услуги были дорогими, так что их могли себе позволить лишь иностранцы со средствами, но она никогда не скупилась на время, которое уделяла им. Чарльз провел с ней всю ночь, и сейчас, в полдень, он не склонен был покидать ее, а она ничем не показывала, что хотела бы избавиться от него.

Напротив, казалось, ей нравится, что он остался, и она продолжала хлопотать вокруг него, то принеся ему тарелочку с крохотными, горьковатыми на вкус крекерами, то предложив ему чашку с орехами личжи, которые сама, сидя у него в ногах, очищала для него.

— Знаешь, ты ведь избалуешь меня, — сказал он.

В глазах Элис появилась смешинка.

— Многие мужчины говорить Элис женщины чужестранцев не ухаживать за ними.

— Действительно, не ухаживают.

— Здесь не так, — сказала она, но некоторые мысли оставила при себе. С тех пор как она привела его к себе, почти все время они провели в постели, и она намеревалась снова продолжить это занятие. Большинство ее клиентов были такими скучными, что ей приходилось притворяться страстной, а в этом искусстве она преуспела. Но этот мужчина был совсем другим. В самый первый раз он возбудил ее и доставил удовлетворение, а этого никогда еще не случалось в ее жизни проститутки. А потом она еще больше изумилась, когда он вновь два раза удовлетворил ее.

Возможно, причина была в том, что он был настоящий джентльмен. Другие ее клиенты, в большинстве своем грубые, всегда старались удовлетворить только себя. Но «Чаррз», как она называла его — ей никак не давалась буква «л» в его имени, — был мягким и чутким, стремясь доставить ей такое же удовольствие, какое она доставляла ему. Он был столь хорош, что даже не верилось.

Он также был очень проницателен.

— Это ведь не твой дом, — сказал он.

— Почему так думать? — потребовала она, проверяя его.

— Это очевидно. Комната намеренно обставлена так, чтобы иностранец чувствовал себя как дома.

Девушка гортанно рассмеялась, слегка раскрыв пухлые губы.

— Это есть так. Элис жить с дедушкой и бабушкой в Кантоне. Зарабатывать сильно много денег семье.

Ему захотелось побольше узнать о ней.

— Где твои родители?

— Мама умереть очень давно. Никогда не знать отец, — добавила она, пожав плечами.

— Твой отец был белым, — быстро проговорил Чарльз.

Элис забеспокоилась. Она никогда и ни с кем не говорила об отце, и очень мало кто, помимо ее семьи, знал о том, что она евразийка, главным образом потому, что она тщательно подчеркивала именно восточные черты своего лица, обильно используя косметику.

— Откуда ты знать? — спросила она резко.

— Да просто посмотрел на тебя, и все. — Он положил руку на ее плечо. — Уверяю тебя, я совершенно не хотел тебя обидеть. Тебе сейчас уже должно быть понятно, что ты мне нравишься сама по себе.

Элис, подняв голову, пристально посмотрела на него, увидела, что он говорит искренно, и накрыла его руку своей рукой. Она не могла припомнить случая, когда иноземный клиент говорил бы с ней извиняющимся тоном.

— Отец был моряком из чужой страны, — сказала она. — Никогда не видеть, никогда не знать.

— Мне жаль. И его, и тебя.

Она пришла в замешательство — столь неожиданным был его ответ.

— А Элис рада, — сказала она.

— Не могу тебя винить. Пожалуй, я бы испытывал те же чувства, что и ты. — Чарльз взял свои часы со стола и взглянул на них. — Я отнимаю у тебя весь день. Я должен уйти.

— Чаррз не уходить, — сказала Элис, и ее опытная рука медленно поползла вверх по его бедру.

— Ты убедила меня, я остаюсь, — сказал он. — Но потом нам нужно будет пойти на мой корабль, где я храню деньги. Я должен буду заплатить тебе еще.

— Чаррз уже платить очень много, — мягко сказала она. — Больше не платить.

Чарльз никогда еще не встречал кого-либо в ее положении, кто отказался бы от дополнительной платы.

— Очень хорошо, но только при условии, что ты позволишь мне потом угостить тебя обедом. В Вампу наверняка есть приличная таверна или другое место, где можно пообедать.

У Элис округлились глаза.

— Ты захотеть брать шлюху на твой корабль, а потом в хорошую таверну? — спросила она, а в голосе ее звучало удивление.

Чарльз схватил ее за плечи.

— Послушай, — сказал он. — Я не знаю, кем ты меня считаешь, но если мне не стыдно спать с тобой, то вряд ли мне будет стыдно появиться с тобой на публике!

Элис была так потрясена, что на несколько минут она даже потеряла дар речи. Затем она пробормотала:

— Другие люди в Вампу знать Элис шлюха.

— К черту других! — заявил Чарльз. — Я знаю тебя.

Она вновь прислонилась к его колену и снова стала очищать для него сочные орешки. Элис была ошеломлена его отношением к ней, но осталось еще одно важное испытание. Она собралась с духом и решилась:

— Чаррз суметь достать опиум для Элис? — спросила она.

Он резко отодвинулся:

— Да ты не в своем уме! Бог мой, только не говори, что ты куришь эту отраву!

— Не курить, — заверила она его вполне искренне. — Но другие платить сильно много за опиум.

— Ничего они мне за него на заплатят, и если ты хоть что-нибудь соображаешь своей хорошенькой головкой, то и ты не будешь с этим связываться. Если только начать курить опиум, все, остановиться уже невозможно, будешь курить, пока не погибнешь. Если бы это зависело от меня, то я бы повесил каждого торговца наркотиками, который мне попадется. Они уничтожат Китай, если их не остановить, а затем примутся уничтожать другие страны.

— Элис рада Чаррз думать так, — сказала она с довольным вздохом.

Он уставился на нее, не в силах объяснить ее противоречивое заявление.

Она не могла, да и не собиралась объяснять ему, почему она задала такой вопрос, но знала, как отвлечь его от этой темы. Незаметно потянув за шелковый пояс, придерживавший полы ее халата, она позволила им медленно раскрыться.

Чарльз посмотрел на нее, затем потянулся к ней.

Позднее, после того как они вновь предались любви, Элис надела один из самых своих ослепительных нарядов, и Чарльз настоял на том, чтобы пойти с ней на «Летучий дракон». Джонатан еще не вернулся из дома Сун Чжао, но Эдмунд Баркер был на борту, и Чарльз представил его девушке, пообещав вернуться с ней в другой раз, когда и Джонатан будет на корабле.

Потом, верный своему слову, он повел ее обедать в таверну «Корона и скипетр», принадлежащую англичанам. Это была единственная таверна в Вампу, где хорошо готовили, а обстановка соответствовала положению преуспевающих торговцев и морских офицеров. Среди посетителей преобладали мужчины, некоторые из них знали Элис, и ее появление вызвало определенное недоумение.

Однако Чарльз вел себя уверенно. Он был учтив и внимателен, относясь к девушке, как к леди, и его отношение вынудило и других принять ее, независимо от того, что они думали. Элис, впервые переступившая порог «Короны и скипетра», была ошеломлена.

Чарльз был уверен, что его кузен уже вернулся из Кантона, поэтому после обеда он распрощался с Элис, пообещав, что встретится с ней на следующий день. Не желая довольствоваться расплывчатым обещанием, он договорился встретиться с ней в полдень у нее дома.

Элис укрылась в тени, пока он шел в сторону пристани. Когда он исчез из виду, она направилась к воротам Петиции, проигнорировав только что прибывшего шведского капитана, пытавшегося привлечь ее внимание. Войдя в город, она наняла паланкин.

Смеркалось, когда она добралась до личных апартаментов Ло Фана во дворце наместника.

Выражение ее лица сказало мажордому, что ей есть что рассказать, поэтому он пригласил ее присесть.

Она сразу перешла к делу.

— Это правда, — сказала она, — что Чарльз Бойнтон с клипера янки — из той самой семьи судовладельцев Бойнтонов, чьи корабли тайно доставляют опиум в Срединное царство. Но как и Общество Быков, сам он ненавидит опиум.

При обычных обстоятельствах Ло Фан вряд ли бы поверил девушке. Но Кай подслушивал во время посещения Джонатаном Рейкхеллом дома Суна и рассказал ему примерно то же самое. Клипер доставил законный груз, Сун Чжао уже начал торговлю с капитаном, и Рейкхелл, перед тем как его проводили обратно в Вампу, горячо выражал ненависть к торговле опиумом.

— Ты совершенно уверена? — тихо спросил Ло Фан.

— Очень уверена. — Не в силах выдержать его пристальный взгляд, Элис опустила глаза.

Мажордом наместника некоторое время продолжал смотреть на нее.

— Этот Бойнтон заинтересовал тебя.

— Это правда, — призналась Элис.

— Ты в него влюбилась?

Она пожала плечами:

— Пока слишком рано говорить о любви. Но я признаю, что со временем могу полюбить его.

— Тогда чувства могут повлиять на твое мнение, — сказал Ло Фан.

— Никогда, — воскликнула она. — Я дала клятву поддерживать святое дело, и я буду верна этому делу.

— Даже если для этого будет необходимо изгнать всех чужестранцев из Срединного царства?

— Есть много плохих чужестранцев, — сказала Элис, — но есть и хорошие. И, — добавила она, понимая, что он знает о ее личной тайне, — если они будут изгнаны, то и меня придется отослать, потому что в моих жилах тоже течет кровь чужестранца.

— Если бы ты предала Китай, ты бы умерла, — сказал глава Общества Быков.

— Я бы заслужила смерть, — ответила Элис. — Но ведь совершенно неважно, как долго проживет любой из нас. Срединное царство всегда существовало и будет жить вечно. Я говорю, что Бойнтон достойный чужестранец, которому можно доверять, и вы поверите моему слову, потому что я не стала бы лгать. Ни он, ни я не имеем никакого значения. Как и вы, Ло Фан. Нет ничего важнее сохранения нашей страны и ее традиций, и ради нее я пошла бы на любую жертву.

Несмотря на свои сомнения, Ло Фан был очень доволен возможностью внести имя Чарльза Бойнтона в список, где уже было вписано и имя Джонатана Рейкхелла. Это был список тех иностранцев, которым будет позволено входить в Кантон из Вампу и которые, сами того не зная, будут находиться под защитой Общества Быков, члены которого будут повсюду следовать за ними по городу.

— Ты хорошо поработала, — сказал он Элис. — Смотри, не допусти ошибки в будущем.

— Можете быть уверены, — твердо ответила она. — Я никогда не допущу, чтобы мои чувства сказались на моем долге.

Выйдя замуж за Эдмунда, Руфь Халлибертон Баркер обнаружила, что жизнь ее мало изменилась. Все еще живя в доме отца, она продолжала вести хозяйство. Руфь регулярно писала мужу, хотя и не представляла, когда к нему попадет эта кипа писем. Да и писать особенно было не о чем. Она вязала ковер, которым планировала закрыть пол в гостиной дома, который у них когда-нибудь будет. Она продолжала встречаться со своими прежними подругами, хотя некоторые из них, еще не вышедшие замуж, несколько отошли от нее с тех пор, как она стала замужней женщиной.

Она приписала еще несколько строчек к письму, которое как раз писала, не забыв, как и подобает образцовой жене, слова о том, как она скучает по мужу; потом, взяв большую деревянную иглу, она вновь принялась трудиться над ковром. Этот осенний день в Новой Англии был прохладным, и она подбросила еще одно полено в огонь. Как раз в этот момент раздался стук в дверь, и она была рада этому вторжению: уж больно скучно было делать ковер.

Луиза Грейвс, войдя в дом Халлибертонов, сняла свою бобровую шапку. Лицо ее было бледно, несмотря на то что ей пришлось идти на обжигающем кожу ветру.

Руфь была очень рада ей. Луиза была как раз из тех, кто за последние месяцы несколько отдалился от нее.

— Выпьешь чаю или горячего шоколада, чтобы согреться, Луиза?

— Все равно. Сойдет то, что под рукой, — последовал вялый ответ.

Руфь взглянула на нее, но промолчала, пока они шли в кухню. Пока она готовила чай, Луиза продолжала молчать, так что Руфь сочла необходимым начать разговор.

— Сейчас, — проговорила она, — наши мужчины, наверное, уже прошли две трети пути к Китаю. Если, конечно, они плывут так быстро, как рассчитывают.

— Я даже не пытаюсь считать, — сказала Луиза с той же вялостью. — Я лишь знаю, что их не будет дома очень долго. Может быть, они никогда и не вернутся.

— Да разве так можно говорить! — Руфь увидела, что Луиза не шутит. — Право же, Луиза, надо хоть немного верить в них и в их корабль.

— Я уже больше почти ни во что не верю, — последовал странный ответ.

Руфь не стала разводить церемонии и налила им чай прямо из чайника.

— Давай пройдем в гостиную. Там нам будет удобнее, — сказала она.

Луиза села напротив огня; взгляд ее был устремлен на пламя, в руке у нее была забытая чашка с чаем.

— Руфь, — сказала она, — мне нужно поговорить с тобой.

— Конечно. Что-то явно стряслось.

Луиза с трудом заставила себя произнести:

— Я беременна, больше двух месяцев.

Руфь резко вздохнула:

— Джонатан?

Луиза кивнула.

Руфь сразу даже не нашлась что сказать — ее просто захлестнуло острейшее чувство зависти. Как бы она была счастлива носить ребенка Джонатана Рейкхелла! Уже одна мысль об этом была предательством по отношению к Эдмунду, она знала это, но ничего не могла с собой поделать. Тщательно стараясь скрыть свои чувства, она тихо спросила:

— Кто-нибудь еще знает?

— Больше никто.

— И твоя семья?

Луиза кивнула.

— Тебе придется сказать им. Ты же не сможешь долго скрывать это от них.

— Знаю. Я такая трусиха. — Луиза вытащила из рукава платья носовой платок и вытерла слезы. — Я пробовала пить чистый уксус, потом еще морскую воду. Это лишь вызвало рвоту, но больше ничего не произошло. Я не избавилась от ребенка. Все эти рассказы об уксусе и морской воде — просто выдумки старух.

— Ты хочешь избавиться от ребенка? — ужаснулась Руфь.

— А что мне еще остается? — Луиза вспомнила о чае и, пытаясь взять себя в руки, стала пить его мелкими глотками.

— Я слышала о некоторых средствах, как и ты, но тоже в них не верю. Луиза, вспомни, ведь твой отец врач. Он страшно расстроится, если ты причинишь непоправимый вред своему здоровью.

— В нынешней ситуации, — сказала Луиза, засмеявшись как-то беспомощно, — вряд ли он слишком обрадуется.

— Наверно, нет. — Руфь помолчала. — Но ты должна считаться с реальностью. Джонатан сейчас почти на другом конце света, и с каждым днем он все дальше и дальше от тебя.

— Наверно, мне придется где-то укрыться и родить ребенка. Конечно, слухи непременно пойдут и я буду опозорена на всю жизнь. — Она тихо заплакала. — И самое худшее из всего этого то, что наши отношения и не стоили такого результата.

Руфь была настолько смущена, что не нашлась что ответить.

— Я понимаю, что я должна сказать маме и папе, но я страшусь этого, — сказала Луиза.

— Но они же любят тебя и ведь не убьют за это. Они непременно поддержат тебя, и я уверена, что ты это знаешь. И даже могут придумать, как избежать скандала.

Луиза покачала головой:

— Не могу представить как.

— Господин Рейкхелл очень умен.

Луиза Грейвс стала белее полотна:

— Господи, ты что, предлагаешь сказать и ему?

— Я просто не представляю, как этого можно избежать, так же как ты не можешь не сказать своим родителям. Здесь должны решать твои родители. Я лишь говорю, что тебе не следует тянуть. Чем больше ты будешь ждать, тем больше осложнишь дело.

— О, я знаю. Все это так ужасно, что я не знаю, кого из нас двоих ненавижу больше — себя или Джонатана.

Руфь удивленно посмотрела на нее:

— Луиза, сейчас у тебя не должно быть ненависти. Ты и Джонатан уступили естественному порыву, и я думаю, тебе нечего стыдиться. Твоя семья вполне в силах помочь тебе, как и его семья. Это еще не конец света.

Тусклые глаза и вялое выражение лица Луизы говорили об обратном. Тем не менее разговор с подругой придал ей смелости, и вернувшись домой, она заставила себя пойти к матери, которая составляла в этот момент меню на неделю для повара.

Потрясенная Наоми Грейвс молча выслушала сбивчивые слова дочери. Затем, подавляя истерику, подкатывающую к горлу, Наоми поспешила в кабинет мужа в дальнем конце дома.

Доктор Грейвс только что принял своего последнего в этот день пациента и делал записи за письменным столом, когда вошла его жена. Он оцепенел, слушая ее, а затем тихо сказал:

— Пришли ко мне Луизу сейчас же, будь добра.

Луиза пришла к нему с опаской, но он, как щитом, прикрылся своей профессией и, пока быстро осматривал ее, вел себя с ней сдержанно, почти отстраненно, как подобает врачу.

Луиза ждала, когда разразится буря.

Однако ее не последовало.

— Советую тебе пойти в свою комнату и отдохнуть, — сказал доктор Грейвс спокойно. — Твоя мать пришлет тебе поднос с едой.

— Папа, я так раскаиваюсь, — ее голос задрожал.

— Не будем тратить время на раскаяния. Или сегодня вечером, или завтра утром мы обсудим практическую сторону дела. Сейчас мне необходимо немного времени, чтобы привести мысли в порядок.

Хотя Луиза и была сильно огорчена, ей вдруг подумалось, что она далеко не первая из пациентов ее отца, попавшая в такую беду. Папа несомненно найдет способ помочь ей. Охватившее ее ранее чувство страха несколько ослабло.

Держа в руке медицинский саквояж, Мартин Грейвс сразу прошел к жене.

— Распорядись, чтобы Луизе принесли поднос с легким ужином, — сказал он, доставая из саквояжа два бумажных пакетика. — Размешай один порошок в стакане воды и дай ей, а другой прими сама. Это успокоит нервы и поможет уснуть.

— Сон не решит этой ужасной проблемы, Мартин.

— К тому времени, как ты проснешься, я, надеюсь, буду лучше представлять, что необходимо предпринять. — Он похлопал ее по плечу и вышел из дома, задержавшись лишь на секунду в прихожей, чтобы надеть бобровую шапку и короткое пальто. Затем он пересек Пикоут-авеню и постучал в дверь соседа.

Джеримайя Рейкхелл как раз только что вернулся домой после работы. Лишь взглянув на лицо старого друга, он тут же провел его в кабинет, все стены которого были заняты полками с книгами, и только там он спросил:

— Что случилось, Мартин?

— При других обстоятельствах мы бы сегодня с тобой ликовали, — ответил доктор Грейвс. — Луиза носит ребенка Джонатана.

Двигаясь очень осторожно, корабел взял с подноса два стакана, вытащил из шкафа хрустальный графин и наполнил стаканы бренди.

Молча они выпили, а затем доктор Грейвс сказал:

— Они поддались искушению вечером накануне отплытия Джонатана в Китай.

Они сидели напротив друг друга, и наконец Джеримайя сказал:

— Мы достаточно пожили и понимаем, что юности свойственно отсутствие самодисциплины. Я понимаю, что я чувствовал в их возрасте перед отплытием в дальний путь. Пожалуй, не их нужно осуждать, Мартин. Это нас с тобой надо винить. Мы должны были поженить их до отплытия Джонатана. Мы слишком многого хотели от них, когда назначали день свадьбы через год.

— Если бы это помогло, я бы им головы поотрывал, — ответил врач. — Но они не единственные, оказавшиеся в таком положении, и поскольку я полагаю, Джонатан вряд ли успеет вернуться до рождения его ребенка, то, значит, ты и я должны принять решение.

— И каковы альтернативы?

— У меня были пациенты, которые ушли к другим врачам, когда я отказался предписать им травы, которые якобы вызывают выкидыш. Во-первых, я не верю в действенность подобных трав. Но что еще более важно, эти травы могут вызвать сильную реакцию, которая может навсегда лишить женщину возможности рожать. Уверен, что ты понимаешь, Джеримайя, что как врач я не могу допустить, чтобы моя собственная дочь утратила способность рожать.

— Это было бы несправедливо по отношению к ней. Да и по отношению к Джонатану, хотя мы и не склонны особенно быть великодушными к нему в данный момент. Каковы другие альтернативы?

— Я отправил нескольких пациенток на одну из плантаций в Южной Каролине, примерно в часе езды в карете от Чарлстона. Луиза могла бы родить ребенка там, совершенно тайно. Несомненно, пойдут разговоры, когда Джонатан вернется и мы отправим его забрать Луизу с ребенком. Но тут уже ничего не поделаешь.

— Это не годится, — резко сказал Джеримайя Рейкхелл. — Нашей первой задачей должно быть сохранение доброго имени Луизы. А второй, конечно, должна быть забота о нашем общем внуке.

— Невозможно предотвратить слухи, когда незамужняя женщина рожает ребенка. Луизу нельзя отослать навсегда, как и невозможно, чтобы Джонатан ушел с твоей верфи.

— Я бы предпочел скандал, — сказал Джеримайя.

Доктор Грейвс пожал плечами:

— С любой точки зрения положение неприглядное.

— Еще бренди?

Доктор отрицательно покачал головой:

— Мне сейчас нужна ясная голова.

Джеримайя встал и стал мерить шагами кабинет, словно находился на юте.

Это страшно раздражало доктора Грейвса, нервы которого и без того были напряжены.

— Есть только один выход, как бы мне не претило прибегать к нему, — сказал наконец Джеримайя. — Я ненавижу хитрость и ложь и презираю саму мысль о том, чтобы жизнь нашего внука начиналась со лжи. Но я думаю, у нас нет никакого выбора. Мы немедленно перевозим Луизу со всеми ее вещами в этот дом. Завтра утром. Этот дом становится ее домом, а она сразу становится его хозяйкой.

Мартин Грейвс подался вперед из кресла.

— Не делая никакого официального объявления, ни сейчас, ни когда-либо потом, мы сразу даем понять, что Луиза и Джонатан тайно поженились за день до его отплытия. А имя Рейкхеллов становится ее именем.

— Но ведь люди непременно поймут эту уловку.

— О, разговоров будет много, это несомненно. Но у них нет доказательств, подтверждающих их подозрения. Кроме того, есть и другие выгодные моменты. Луиза сможет остаться под твоим наблюдением, так что не придется звать врача со стороны. И наконец, как только Джонатан вернется, в тот же день они с Луизой поженятся, прямо здесь, тайно.

— Хотя это и маловероятно, но, может, этот план и сработает, — сказал доктор Грейвс со сдержанным восхищением.

— Не вижу причин для того, чтобы план провалился, — заявил Джеримайя. — Мы с тобой являемся главными жертвователями нашей церкви и знаем его преподобие Кроувела много лет. Он крестил и причащал как Джонатана, так и Луизу. Я даже не допускаю мысли о том, чтобы он подделал регистрационный журнал, когда ребенок родится. Но он душевный человек, и я не представляю, чтобы он отказался тайно обвенчать Луизу и Джонатана.

— Ну, это никому не навредит, это я понимаю.

— Каждый, кого это касается непосредственно, только выиграет.

— Я вижу лишь одну возможную причину для беспокойства. Я уже видел это у молодых раньше. Луиза может возненавидеть Джонатана, поскольку будет считать, что все бремя легло лишь на ее плечи. А Джонатан может отдалиться от нее после своих плаваний. Я знал молодые пары, которые в подобных обстоятельствах отказывались жениться.

— В данном случае этого не случится, — мрачно заметил Джеримайя. — На карту поставлена не только репутация Луизы, но и честь имени Рейкхелл. Независимо от того, каковы будут их чувства через полгода или даже позднее, Луиза и Джонатан поженятся!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Джонатан временно отменил отдых команды на берегу, и все до одного работали не покладая рук, готовя «Летучий Дракон» к визиту Сун Чжао, его дочери и ее гувернантки. Палубы были политы из шланга водой, выскоблены пемзой, медь начищена, а кают-компания и камбуз после уборки просто сияли. И все же, несмотря на усилия команды, Джонатан не был удовлетворен и требовал от них все больше и больше.

— Корабль должен сиять от носа до кормы, — сказал он.

Чарльз Бойнтон украдкой подмигнул Эдмунду Баркеру.

— Мы допускаем, что Сун будет очень важен для нашей торговли, — сказал он. — Но я уверен, что он видел достаточно торговых судов, чтобы не ожидать от нас невозможного.

— Его дочь никогда не была на борту иностранного судна. Я хочу, чтобы мы произвели на нее хорошее впечатление.

— Правда? Никогда бы не догадался. — Чарльз расплылся в улыбке.

Джонатан был не в том настроении, чтобы воспринять юмор своего кузена, и поспешил на берег вместе с коком, настаивая на том, чтобы самому выбрать продукты на рынке в Вампу для их небольшого обеда.

— Нам не по силам соревноваться с китайскими поварами, — сказал он, — поэтому мы постараемся приготовить самый лучший американский обед.

Чарльз громко рассмеялся, когда увидел, как Джонатан шагает к рынку, находившемуся у здания таможни.

— Эдди, — сказал он, — ставлю соверен против двух пенсов, что Джонни влюбился в эту девушку Сун. Каждый раз при упоминании о ней он начинает словно светиться изнутри. И только о ней и говорит с тех пор, как вернулся из дома Суна.

— Боюсь, что ты прав, — ответил Эдмунд. — За все годы, что я его знаю, никогда еще не видел, чтобы он так реагировал на какую-нибудь женщину. Хотелось бы надеяться, что мы заблуждаемся.

Чарльз уставился на него.

— Да почему бы нам не порадоваться за него? Не думаю, что у него когда-либо было настоящее любовное увлечение. Ему уже давно пора испытать такую привязанность, которая что-то бы дала и ему самому.

— А вот я, — сказал Эдмунд, — не забыл, что он помолвлен с Луизой, и надеюсь, что и он помнит об этом.

— Луиза Грейвс, — заявил Чарльз с презрением, — столь же красива и достойна, сколь мокрое посудное полотенце. Может, Господь смилуется над Джонни и надоумит Луизу отменить их помолвку. Ты, возможно, не знаешь, что нашей семье свойственна некоторая сентиментальность. Сколько лет Джонни не думал ни о чем другом, кроме работы, у него совершенно не было личной жизни, и романтическое увлечение — это как раз то, что ему нужно.

Прежде чем Эдмунд успел ответить, они увидели дородного белокожего мужчину, направлявшегося по причалу к «Летучему дракону». — Несмотря на то что в Кантоне стояла знойная погода, он был одет в костюм из плотной шерсти и высокие ботинки, доходившие до икр.

Чарльз с первого взгляда определил, что одежда этого господина была дорогой и сшита на заказ.

— Оставлю его на твое попечение, — сказал Эдмунд. — Хочу убедиться, что кают-компания достаточно чиста на вкус Джонатана.

Чарльз не спеша прошел к трапу, чтобы приветствовать посетителя.

— Капитан Рейкхелл?

— Он сошел на берег, — учтиво ответил Чарльз. — Я — Бойнтон, первый помощник капитана. Может быть, я смогу быть вам полезен?

Оуэн Брюс представился.

Чарльз провел его на корму, где уже были расставлены парусиновые кресла для визита Сун Чжао.

— Акцент выдает в вас англичанина, и я слышал, что вы из семьи Бойнтонов, судовладельцев.

— Ваше утверждение верно, сэр. — Чарльз хотел, чтобы о нем судили по его собственным делам, поэтому не стал упоминать о своей семье.

— Мне также сказали, что вы ведете свою торговлю здесь не через одну из известных иностранных факторий. Ходят слухи, что вы торгуете непосредственно с Сун Чжао.

— Торгуем. — Чарльз отвечал односложно, потому что организация их дела никого больше не касалась.

— Вы явно не в курсе местных традиций в Вампу. — Брюс улыбнулся, однако глаза его оставались холодными. — Корабли, торгующие в одиночку, не через крупные компании, никогда не имеют дела непосредственно с местными торговцами. Они продают товар факториям, а мы в свою очередь уже имеем дело с торговцами. Конечно, если капитан Рейкхелл предпочитает не договариваться с американской факторией, это его право. Однако торговцы Кантона — это скользкие, жадные люди, и в конечном итоге для вас было бы лучше заключить контракт с одним из нас. Я пришел предложить вам свои услуги.

— Благодарю за проявленный интерес, — сказал Чарльз, — но мы с капитаном Рейкхеллом, моим партнером, очень довольны договоренностью, которой мы уже достигли с Сун Чжао.

Брюс нахмурился:

— Это очень необычно, господин Бойнтон. Возможно, вы не в курсе, что через мои руки ежегодно проходят несколько счетов Бойнтонов.

— Я прекрасно знаю это, сэр. — Чарльз не видел оснований раскрывать то, что он сам часто записывал условия сделок, заключенных капитанами компании Бойнтонов с факторией Брюса. — А вот вы, очевидно, не понимаете, что мы с капитаном Рейкхеллом не видим необходимости делить значительную часть наших доходов с посредниками, когда мы можем торговать с хорошо зарекомендовавшими себя торговцами, такими, как господин Сун.

— Я живу в Вампу уже много лет. Я знаю Китай, господин Бойнтон, а вы, молодые люди, не знаете его. Да, вы можете совершить достаточно удачную сделку с тем или иным грузом. Однако если вы планируете многолетнее активное участие в торговле с Китаем, то ваши доходы могут быть значительно выше, через меня.

— Мы уже связаны обязательствами, которые нас устраивают, сэр. — Поразительная навязчивость этого человека начала раздражать Чарльза.

— Вы допускаете ошибку, — резко сказал Оуэн Брюс. — Если независимые торговые суда хранят свой товар на складах китайских торговцев, они не получают компенсации, когда товары украдены или уничтожены.

— Вы хотите сказать, что ваша стража надежнее охраны у местных торговцев, таких, как господин Сун?

— Охрана моих складов состоит исключительно из англичан, шотландцев и ирландцев, до последнего человека. Я ни за что бы не нанял какого-то китайца, у которого неизвестно что на уме.

Брюс говорил о китайцах с таким презрением, что Чарльз почувствовал к нему сильную неприязнь.

— Между нами и китайцами существует неприязнь, и она становится все сильнее.

— Тем больше причин заключить честные сделки с китайцами, которые удовлетворят обе стороны.

— Честные сделки? — Брюс ухмыльнулся. — Китайцы обманщики по своей природе, поэтому мы выкачиваем из них все, что можно, до того, как они смогут навредить нам.

— Если мы с капитаном Рейкхеллом передумаем во время нашего следующего путешествия на Восток, господин Брюс, то вполне возможно, что мы свяжемся с вами. — Он встал и направился к трапу вместе с посетителем.

— Я надеюсь, ради вас же самих, что вы сможете совершить еще одно путешествие сюда, — сказал Брюс. — Известны случаи, когда независимые судовладельцы теряли все во время различных происшествий на складах. — Косвенный намек в его тоне был даже красноречивее, чем сами слова.

Светлые глаза Чарльза стали ледяными.

— Я искренне надеюсь, что с нашим товаром ничего не случится, господин Брюс. Ведь можем пострадать не только мы одни. — На этот раз Чарльз не протянул руку, когда они прощались у трапа.

Вскоре вернулись Джонатан с коком, оба были нагружены свертками.

Чарльз на некоторое время отвлек мысли кузена от ужина, пересказав ему суть беседы с владельцем фактории.

— Мне кажется, он нам угрожал, — сказал Джонатан.

— Именно такой вывод я сделал из разговора с ним.

— Мы поговорим об этом с Сун Чжао, — сказал Джонатан и поспешил в каюту, чтобы переодеться в сюртук с оловянными пуговицам и башмаки с оловянными пряжками.

Большинство членов команды, за исключением кока, были отпущены на берег, однако многие задержались на палубе, с любопытством ожидая гостей, из-за которых капитан Рейкхелл так волновался.

Сун Чжао и дамы прибыли после полудня. Сара Эплгейт решила надеть шелковое платье, сшитое по фасону ее американских платьев, давно вышедших из моды, а узкое платье Лайцзе-лу, называемое в Китае чонсам, в тон ее нефритовым серьгам, заставило матросов в изумлении глазеть на нее, пока Джонатан и офицеры показывали гостям клипер.

Девушка, казалось, не замечала того интереса, который она вызвала у команды. Джонатан адресовывал большинство своих объяснений ей, и она больше никого и ничего не замечала.

Однако Сара была раздражена, и когда группа вернулась на палубу после осмотра кают, она поманила к себе Гримшоу.

— Матрос, — сказала она отрывисто, — я хочу переговорить с тобой!

Боцман медленно подошел к ней, одинаково потрясенный как присутствием белой женщины среди китайских гостей, так и ее приказом, прозвучавшим именно на том английском, к которому он привык.

— Как тебя зовут? — спросила Сара требовательно.

— Гримшоу, мэм. — Боцман повернулся, чтобы грозно посмотреть на членов команды, которые, ухмыляясь, стояли кучкой позади него.

— Где был твой дом? Я не имею в виду твой родной порт в Нью-Лондоне.

— Я… я из Род-Айленда, мэм.

— А где в Род-Айленде? — упорствовала она.

— Уэстерлу.

— То-то ты мне показался знакомым. Ты, должно быть, в родстве с Хестер Гримшоу, самой набожной прихожанкой, которых я только знала.

— Она… она была кузиной моего отца. — Боцману хотелось где-нибудь спрятаться, но эта миниатюрная женщина продолжала сверлить его взглядом, и он как будто прирос к палубе.

— Как ты думаешь, что бы сказала Хестер, если бы узнала, что ее родной племянник стоит и таращится на леди?

Пунцовый от смущения, Гримшоу не нашелся что ответить.

Сара подхватила руками юбки и, даже не оглянувшись, направилась к остальной компании.

Боцман вместе с другими членами экипажа потихоньку сошли на берег, и никто из них больше даже не осмелился посмотреть в сторону китайской девушки. Сара не могла знать, что в тот день она получила прозвище, но она была бы довольна, если бы узнала, что члены экипажа прозвали ее между собой «каменным драконом».

Обед был накрыт на корме, и несмотря на все усилия, потраченные Джонатаном на его подготовку, сам он потерял всякий интерес к еде. Он не случайно посадил Лайцзе-лу напротив себя, и на протяжении всего обеда он и девушка постоянно поглядывали друг на друга.

Чарльзу было совершенно ясно, как и встревоженному Эдмунду, что Джонатан влюбился и что девушка отвечает ему взаимностью.

Лайцзе-лу поразила принимавших ее офицеров тем, что пользовалась ножом и вилкой столь же грациозно, как и палочками.

— Мисс Сара научила меня многому из того, что принято у вас на Западе, — сказала она Джонатану в ответ на комплимент, — и мне иногда даже кажется, что я сама побывала там.

Джонатан обнаружил, что он ревновал ее каждый раз, когда она обращалась к одному или другому его помощнику. Он знал, что его реакция абсурдна, но не мог взять себя в руки. Она была еще прекрасней, чем накануне, и он совершенно потерял голову.

Он был поражен ее неподдельным и горячим интересом к «Летучему дракону». Во время осмотра клипера она тихо задала несколько умных вопросов, свидетельствовавших о том, что она понимает море и трудности плавания, и сейчас, когда она так изящно ела, он видел, что она то и дело бросала взгляды на возвышающиеся мачты.

Корабль произвел столь же сильное впечатление и на Сун Чжао, и после обеда он прошел с Джонатаном на шканцы для разговора с глазу на глаз.

— Я полагаю, — сказал он, — что вы стремитесь вернуться в ваш родной порт в Соединенных Штатах как можно быстрее.

— Я по-другому и не думал, — последовал откровенный ответ. — Я не знаю никаких других вариантов.

— Я как раз собираюсь предложить вам один такой вариант, — сказал с улыбкой китайский торговец. — Я торгую с другими странами в этой части света, и мои джонки постоянно плавают на острова Индонезии, в провинцию Тайвань, королевство Сиам и во множество других мест. Благодаря скорости, которой вы можете достигнуть на вашем корабле, я бы мог покупать и продавать разные сельскохозяйственные товары, которыми я не могу торговать сейчас. Мои джонки плавают чересчур медленно.

Джонатан знал, что перспективы работы с этим человеком были заманчивы, но в то же время он понимал, что загорелся этой идеей еще и потому, что чаще сможет видеть Лайцзе-лу. Конечно, его зарождающиеся отношения с ней не имели никакого отношения к делу, но сама эта мысль побудила его с большей готовностью выслушать предложение.

— Я могу заработать крупные суммы, если вы предоставите мне свои услуги на срок от шести месяцев до года, — сказал Чжао, — и ваша прибыль тоже будет велика. Вы сможете заработать за каждый рейс с моим грузом столько, сколько вы получите от плавания из Нью-Йорка в Кантон и обратно.

— Звучит заманчиво, — признал Джонатан.

— Поработайте год со мной, — сказал Чжао, — и я постараюсь, чтобы заработки вашей команды стали вдвое больше нынешних. Что касается вас, капитан Рейкхелл, я гарантирую вам личный доход в десять тысяч долларов. В зависимости от полученного мною дохода, вы еще сможете увеличить эту сумму наполовину.

Это предложение потрясло Джонатана. Чистый доход в десять-пятнадцать тысяч долларов за год работы — огромная сумма, намного больше, чем он мог бы заработать, отправившись на «Летучем драконе» куда-нибудь еще или строя новые клиперы на верфи Рейкхеллов.

— Две трети этого времени вы бы проводили в море, — сказал Чжао, — а моя фактория здесь стала бы вашей базой. Само собой разумеется, что я возьму на себя обязательства по расходам и ремонту корабля.

Две трети времени в море означало, что одну треть времени Джонатан находился бы в Вампу, и тогда у него было бы более чем достаточно возможностей видеться с Лайцзе-лу.

— Что касается меня, господин Сун, — сказал он, — предложение заманчивое. Но я не могу решать за моих офицеров и команду. Если позволите, я дам вам окончательный ответ завтра.

Чжао нравился этот молодой человек, не терявший времени даром.

— Когда вы будете готовы, — сказал он, — приходите в мою главную факторию, и вам будет обеспечен надежный эскорт к моему дому. Не советую вам вновь ходить одному по улицам города.

— Этот урок я уже усвоил, — сказал Джонатан с усмешкой. — Не хочу, чтобы у вашей дочери вошло в привычку спасать меня.

Чарльз Бойнтон безоговорочно одобрил предстоящее соглашение с Сун Чжао. Тогда он не только вернул бы капитал, вложенный в строительство клипера, но и получил бы приличный доход к моменту возвращения домой.

Колебания Эдмунда Баркера было недолгим. Его не прельщала перспектива продления разлуки с Руфь еще на много месяцев, но сумма, которую он мог бы заработать, была столь велика, что он просто не смог отвергнуть это предложение. За год он заработает, по меньшей мере, в два раза больше, чем он мог бы заработать за это время в любом другом месте.

На следующее утро Джонатан изложил предложение членам экипажа, и все без исключения согласились. Гримшоу выразил мнение всей команды, когда сказал:

— Я уже было настроился на чашку густой похлебки из моллюсков, но я скорее предпочту толстый кошелек набитому животу. Я целиком «за»!

Ближе к полудню Джонатан отправился на склад Суна, где его уже ожидала группа из восьми вооруженных стражей в форме. В руках у них были устрашающего вида пики, и окружив его сразу за воротами Петиции, они провели его через Кантон к владениям Суна без особых осложнений. Несколько человек проводили «заморского дьявола» взглядами, полными неприкрытой ненависти, но ни один не попытался остановить или задержать его.

Чжао, принявший посетителя без промедления, был чрезвычайно доволен тем, что его предложение принято, и Джонатан вновь был приглашен остаться на обед.

Лайцзе-лу находилась на своей половине, занимаясь иностранными языками. На ней был халат, но когда она услышала, что отец беседует с американцем, она переоделась и очень тщательно накрасилась. Когда она приветствовала его за столом, держалась очень сдержанно.

Однако ей не удалось провести мисс Сару. Гувернантка видела выражение глаз девушки и встревожилась в душе. Ее беспокоило то, что этих двух молодых людей так сильно тянуло друг к другу, а зная Китай столь же хорошо, сколь она знала свою родную Новую Англию, она видела, какие непреодолимые проблемы ожидают их в будущем. Она решила встать между ними, если такое вмешательство окажется необходимым.

Лайцзе-лу внешне никак не отреагировала, когда ее отец объявил за обедом о том, что «Летучий дракон» будет работать на него в ближайшие шесть-двенадцать месяцев. Она продолжала смотреть в тарелку, спокойно управляясь с палочками.

Но после обеда она устроила так, чтобы мисс Саре пришлось отправиться на кухню поговорить с поваром, и на некоторое время избавилась от отца, предложив ему подготовить контракт для этой необычной договоренности.

Как только они с Джонатаном остались одни, маска тут же Спала с ее лица.

— Я счастлива, что вы останетесь в Кантоне и будете работать с моим отцом, — сказала она.

— И я тоже, — Джонатан глубоко вздохнул и заставил себя собраться с духом. — Я бы чувствовал себя обманутым, если бы мне пришлось отплыть обратно в Соединенные Штаты прежде, чем я лучше узнаю вас.

— Меня бы это тоже опечалило. — Девушка немного помолчала. — Странно. Два дня назад мы не были знакомы, а сейчас уже стали друзьями.

Джонатан в душе не был согласен с выбранным ею определением. То, что он испытывал к ней, никак не походило на дружеское расположение. На самом деле ему приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не поцеловать ее. Его останавливала лишь мысль о том, что такое поведение разрушит их дружбу.

В конце концов, рассуждал он, они сблизятся, это просто неизбежно, как и то, что он будет вынужден написать Луизе Грейвс и предложить, чтобы она разорвала их помолвку. Да Луиза и не стала бы возражать. Она не была в него влюблена, точно так же, как и он не испытывал к ней глубокой привязанности. Он не представлял, как будут развиваться их отношения с Лайцзе-лу, но как человек чести, он должен быть свободным и не связанным никакими обязательствами, чтобы быть готовым к их будущим отношениям, какими бы они ни были.

Первым поручением Сун Чжао для «Летучего дракона» было плавание к острову Тайвань, более известному на Западе как Формоза, с тех пор как почти триста лет назад он был назван так португальцами. Огромное преимущество клипера заключалось в том, что всего за двадцать четыре часа он мог дойти до Тайваня, отсталой и давно заброшенной территории, которая официально считалась частью провинции Фуцзянь. Чтобы проделать этот же путь, джонкам из Кантона требовалась, по меньшей мере, неделя.

Трюм клипера был заполнен свежими дынями, пользовавшимися огромным спросом на острове, но пока еще не выращиваемыми там. В обратный путь клипер должен был взять груз сырой камфоры, которая, как обнаружили китайцы, очень хорошо убивала моль, но ее невозможно было достать в Срединном царстве.

Чжао направил Вин Те, одного из своих работников, в качестве переводчика и проводника. Стоящая перед Джонатаном задача была простой. Он пришвартуется рано утром в Чилуне, портовом районе Тайнаня, главного города Тайваня. Товар будет выгружен, груз для обратного рейса погружен в трюм, и клипер будет готов отплыть обратно в Кантон на следующее утро.

С палубы было видно, что Тайвань — остров резких контрастов. Прибрежные районы представляли собой пологие равнины с плодородными землями, однако вдали виднелись отроги высоких скалистых гор. Некоторые из них достигали в высоту более десяти тысяч футов, и хотя климат здесь был субтропическим, на некоторых вершинах лежал снег.

Джонатан знал, на что способен его корабль, и обогнув северную оконечность Тайваня, он миновал вереницу рыболовецких лодок, выходящих в море. Он подошел к Чилуну на рассвете, и еще до восхода солнца клипер пришвартовался к примитивному причалу, рядом со старой и потрепанной торговой джонкой.

Местный чиновник с таким длинным мечом, что казалось, он вот-вот споткнется о него, взошел на борт «Летучего дракона» и страшно удивился, когда увидел, что и капитан и вся команда — белые. Ни одному иностранцу не разрешалось высаживаться в Тайване, и поэтому возникла некоторая заминка. Однако на документах, указывающих, что капитан и его люди работают у Сун Чжао, стояла печать императорского наместника. Поэтому чиновник позвал своих коллег, и после долгого обсуждения они согласились, что клипер может выгрузить дыни, взять на борт новый груз и отплыть. Однако вновь прибывшие были строго ограничены в передвижении.

— Приказано, — сказал Вин Те, — чтобы никто из прибывших не выходил за пределы деревни Чилун. Любой, кто отважится войти в город Тайнань, останется без головы.

— Ребята, вы слышали его, — сказал Джонатан команде. — Мы — единственные белые на этом острове, так что вы окажетесь один на один с местными, если решитесь пробраться в город. Кроме того, господин Сун сказал, что это очень неприглядное место, где по главной улице разгуливают свиньи. Когда мы закончим работу, не рискуйте. Оставайтесь здесь, в Чилуне.

Эдмунд руководил разгрузкой дынь, затем начал принимать на борт камфору. У нее был такой резкий и сильный запах, что он подавил все остальные запахи крошечного провинциального порта. Погрузка была завершена к началу вечера, на несколько часов раньше срока, и Джонатан предложил, чтобы «Летучий дракон» немедленно отплыл в Кантон.

Бюрократические препоны, на которые сетовали иностранцы в Вампу, здесь, в этом отдаленном уголке, были еще сильнее. Чиновник, приходивший на корабль утром, очевидно начальник порта, вновь долго беседовал с подчиненными, и сообща они решили, что клипер не может отплыть до утра. В документах указывалось, что он должен уйти в строго обозначенное время, значит, клипер обязан остаться у причала до утра.

Снедаемый нетерпением, Джонатан отпустил часть команды до полуночи, оставив часть на вахте и предупредив тех, кто сходил на берег, о необходимости оставаться в пределах Чилуна. Сам он намеревался вместе с офицерами и переводчиком сойти на берег. Переводчик сказал, что в порту есть таверна, которая славится свежестью своих продуктов.

— Пусть никто не берет с собой огнестрельного оружия на берег, — сказал Вин Те. — На Тайване запрещен черный порох, и лучше рискнуть встретиться с бандитами, чем иметь оружие. Тот, кто посмеет сделать хотя бы один выстрел, останется без головы.

Матросы взяли ножи и дубинки вместо пистолетов, и Джонатана позабавило то, что Оливер сунул в карман пращу. Это был причудливый вид оружия, и применялось оно так — праща раскачивалась над головой до тех пор, пока из нее не вылетал камень или другой тяжелый предмет.

— Ты считаешь, что это защитит тебя лучше, чем нож, Оливер? — спросил Джонатан со смехом.

Бывший раб серьезно посмотрел на него.

— В моей стране, — сказал он, — воин может убить много врагов таким оружием. Я пользовался таким оружием очень долго, прежде чем торговцы поймали и продали меня.

Джонатан вздохнул с облегчением, когда увидел, что все матросы сошли на берег вместе. Если они будут держаться группой и никто не отстанет, то вряд ли попадут в беду.

Капитаны, отправившись на берег, взяли с собой лишь шпаги. Вин Те проводил их в таверну, которая оказалась простым сараем с голыми стенами и грязным полом. Посетители сидели на плетеных циновках, брошенных на твердый пол, около низких столов из некрашеного дерева. Тем не менее, несмотря на скромную обстановку, еда была восхитительной: еще не прошло и часа, как были пойманы креветки и рыба, и все овощи, использовавшиеся в различных блюдах, были собраны в этот же день.

Никто из офицеров точно не знал, что они едят, но вкус блюд им нравился. Они ели с аппетитом, особенно Чарльз, — он поглощал одно блюдо за другим. Плата же за всех четверых составила незначительную часть той суммы, которую пришлось бы заплатить за одного в самой дешевой закусочной Нью-Лондона.

Была уже темная ночь, когда они вновь вышли на улицу. Прохладный ветерок дул со стороны горной гряды и, вливаясь в теплый морской воздух, превращался в густой туман.

— Хорошо, что нам совсем недалеко идти до корабля, — сказал Эдмунд.

— Я не припомню такого густого тумана в Лондоне, — сказал Чарльз. — Можно легко свалиться в воду с причала. — Они шли медленно и успели пройти совсем немного, когда их окружила группа мужчин, одетых во все черное и вооруженных толстыми палками трех-четырех футов длиной.

— Бандиты! — воскликнул Вин Те. — Сдерживайте их как можно дольше, а я попытаюсь позвать на помощь. — Он растворился в тумане.

Было невозможно понять, удалось ли ему скрыться, и они усиленно пытались рассмотреть его во мраке.

— У меня нет ничего ценного, кроме часов, — сказал Джонатан, вытаскивая свою шпагу. — Но, черт побери, я ни за что не отдам их без борьбы.

Втроем они всматривались в разные стороны, стоя спинами друг к другу, а вокруг них молча стояли люди в черном. Не было необходимости напоминать друг другу, что было бы разумнее не убивать злодеев, а лишь временно их обезвредить. На острове не любили пришельцев со стороны, и власти косо посмотрели бы на убийство, путь даже жертвами стали бы разбойники.

Джонатан, как и его спутники, быстро понял, что это были не простые бандиты. Шпаги троицы сдерживали нападавших некоторое время, однако грабители с завидным умением орудовали своими палками, отражая удары, и шпаги становились все более бесполезными по мере приближения нападавших.

— Я даже не могу ранить хотя бы одного наглеца, — пробормотал Чарльз с отчаянием.

— Я тоже, — сердито заявил Эдмунд. — Самое большее, на что я способен, так это поцарапать их проклятые дубины.

Джонатану стало очевидно, что бандиты учились приемам самообороны, неизвестным на Западе. Деревянные палки были одновременно везде, защищая лица и тела нападавших, а ни один из клинков не достигал цели, хотя все трое защищавшихся отлично владели шпагой.

Джонатан вспомнил день, когда его атаковала толпа на улице Кантона. Вскоре он и его спутники будут смяты; уже сейчас, с каждой минутой, у него оставалось все меньше и меньше места для орудований шпагой, и он уже не мог свободно наносить уколы.

Китаец, дерущийся как раз напротив него, был высоким, с квадратным лицом, и его самодовольное выражение говорило, что он удовлетворен результатами. Скоро чужестранцы, первые, которых когда-либо видели эти грабители, будут беспомощны.

Внезапно, по неясной причине, один китаец упал на землю и растянулся там, лежа на спине. Он еще дышал, но глаза его были закрыты, и было похоже, что он потерял сознание. Шпага Джонатана не касалась его, как не было и выстрелов из пистолета или ружья.

Загадка была непостижимой, и прежде чем Джонатан смог понять, что же произошло, второй бандит упал на землю, застонал и затих.

— Что происходит? — воскликнул Чарльз, продолжая защищаться.

— Черт его знает, — ответил Джонатан.

Упал третий из нападавших, и это было уже слишком для банды, столкнувшейся с бесшумным и успешным нападением невидимого врага. Решив, что, как они слышали, «заморских дьяволов» охраняют боги, более могущественные, чем китайские боги, бандиты бросились бежать.

Джонатан быстро опустился на одно колено и осмотрел бандита, упавшего первым. У него на лбу был страшный красный рубец, но никаких других видимых увечий не было.

Повернувшись к другому бандиту, лежавшему, как и остальные, без сознания, Джонатан увидел шишку на одном виске.

Загадка прояснилась, когда из тумана показался Оливер. В одной руке он держал изготовленную им пращу.

— Значит, это ты уложил их, — сказал Джонатан.

— Гримшоу хотел драться с негодяями ножами, — ответил улыбающийся Оливер. — Но так лучше. Плохим людям только бывает больно, а потом они скоро поправятся, чтобы бежать к своим друзьям.

— Ты спас наши часы и, может быть, даже наши жизни, — сказал Джонатан.

— Это лучше, чем нож или пистолет, — весело ответил Оливер. — Праща убивать, только когда Оливер хотеть убивать.

Из тумана появились остальные члены экипажа, и вся компания гурьбой отправилась на причал.

Вин Те ждал их на борту клипера, объяснив, что он не смог найти никого из местных чиновников из-за тумана.

Джонатан уяснил урок, полученный во время этого инцидента.

— С этого момента, — сказал он, — ясно, что мы сами должны быть начеку, независимо от того, где мы окажемся в этой части света.

«Летучий дракон» поднял якорь на рассвете и, соблюдая свой график, несмотря на шторм, пришел в Вампу на следующий день. Через час после того, как «Летучий дракон» причалил, Джонатан в сопровождении эскорта из фактории прибыл в дом Сун Чжао, чтобы доложить о результатах.

— Вы хорошо поработали, — сказал Чжао, — и я рад, что никто не пострадал, когда на вас напали бандиты. Откуда они узнали, где вас найти?

— Не имею понятия, господин Сун, — ответил Джонатан. — Полагаю, кто-то из банды заметил нас за ужином.

— Не исключено, что это было хорошо организованным и вовсе не случайным нападением, — сказал Чжао. — Не хочу тревожить вас, но во время вашего отсутствия была попытка уничтожить ткацкие станки, которые вы мне продали. После того как вы мне рассказали об угрозах Оуэна Брюса, я увеличил число охранников на моих факториях, так что товар не пострадал. Те, кто пытались поджечь факторию, были отогнаны.

— Вы читаете, что это дело рук Брюса, господин Сун?

Чжао пожал плечами.

— Мне бы не хотелось плохо думать о любом торговце, — медленно произнес он.

Этот вопрос вновь возник, хотя и вскользь, после того, как Лайцзе-лу присоединилась к ним за обедом.

— Мне не нравится этот Брюс, и я ему не доверяю, — сказала она серьезно, но не стала ничего объяснять.

Мисс Сара на обеде не присутствовала, сообщив, что головная боль, редкое для нее явление, вынудила ее остаться в постели.

Затем прибыл нарочный в имперской ливрее и доставил сообщение о том, что наместник желает немедленно увидеть Сун Чжао.

Джонатан остался наедине с Лайцзе-лу и понял, что он часто мечтал именно о такой ситуации.

Оба так смутились, что наступило молчание.

— Почему вы не доверяете Брюсу? — спросил он наконец.

— Знающий человек сказал мне, что он торгует опиумом, — ответила девушка, понимая, что не может сказать ему, что Кай был ее источником информации. Ни одному иностранцу, включая этого человека, который ей так нравился и которым она так восхищалась, не разрешалось сообщать о существовании тайного общества. Лишь китайские патриоты, всей душой преданные делу, могли знать о его существовании.

— Я презираю торговцев опиумом, — сказал Джонатан, — но одно то, что он занимается наркотиками, не означает, что он попытается сжечь склад, заполненный ценным товаром.

— Тот, кто нарушает один закон, без колебания нарушит и другие законы, — ответила девушка. — Вы слышали о Дэн-Яо?

Джонатан покачал головой, продолжая любоваться сменой выражений на ее лице.

— В наших легендах это бог, защищающий людей от несправедливости. Говорят, что ростом Дэн-Яо больше восьми футов, а когда он говорит, голос его подобен грому. Статуя Дэн-Яо стоит у бокового входа храма, который совсем недалеко отсюда. Вчера я вошла в храм и принесла в жертву Дэн-Яо трех лягушек. Лягушки спрыгнули вниз по мраморным ступеням лестницы и скрылись. Так что, возможно, бог превратил их в мужчин, которые помогут ему узнать Брюса и понять, виновен ли он. Если именно он попытался сжечь ткацкие станки, Дэн-Яо накажет его.

Некоторое время Джонатан даже не знал, как отреагировать на эту странную легенду.

— Вы действительно верите в Дэн-Яо и считаете, что он может превратить лягушек в людей?

Веселый смех Лайцзе-лу заполнил комнату.

— Я очень хочу верить в него, — сказала она, — потому что я надеюсь на торжество справедливости. Я действительно нашла трех небольших лягушек в нашем саду и отнесла их Дэн-Яо. И правда то, что лягушки упрыгали прочь. — Все еще улыбаясь, она вздохнула. — Как было бы хорошо, если б все наши древние крестьянские легенды были правдой. Мир был бы так чудесен!

В этот момент Джонатан подумал, как в ней одновременно сочетаются и мудрость опытной женщины и невинность маленького ребенка.

— Я должна честно ответить вам, — сказала Лайцзе-лу. — Я не верю в реальность этого мифа, но в Срединном царстве иногда невозможно различить грань между мифом и реальностью. Я принесла жертву Дэн-Яо потому, что я очень хочу, чтобы такие порочные люди, как Брюс, были наказаны по справедливости за их деяния.

Хотя Джонатан и чувствовал, что они близки, в то же время он понимал, что пути Запада и Востока очень разные. Он и эта девушка в какой-то момент мыслили как единое целое, а через минуту их мысли оказывались на разных полюсах.

— Во что вы верите, Джонатан? — Первый раз она назвала его по имени.

— Главным образом в себя. И в таких, как мой отец и Чарльз, потому что я знаю, что могу положиться на них.

Она подумала, затем кивнула.

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Я знаю, что могу положиться на своего отца и мисс Сару. И на Кая. — Она пристально посмотрела на него, а затем спросила прямо: — Разве нет женщин, в которых бы вы верили?

Было бы преждевременно говорить ей, что он уже безгранично верил в нее.

— После смерти матери никого не было. Моя сестра предана своему мужу.

— Так и должно быть, — ответила Лайцзе-лу с назиданием.

Это был подходящий момент для того, чтобы сказать ей о Луизе. Ему нужно было сказать это ей, пока у него хватало духу.

— Перед отплытием в Кантон родители одной девушки из Нью-Лондона объявили о нашей помолвке.

Она посмотрела в свою хрупкую чайную чашку.

— Вы любите эту девушку, Джонатан?

— Не люблю, Лайцзе-лу, — твердо ответил он, — точно так же, как и она не любит меня. О нашем браке очень давно договорились наши отцы.

Ее лицо просветлело, и она казалась совершенно спокойной.

— Я часто думала о том, что читала о вашей стране и что мне рассказывала мисс Сара. Срединное царство и Соединенные Штаты во многом схожи. Здесь браки тоже организуются родителями, и часто те, кто женятся, первый раз видятся только на свадьбе.

Джонатан стиснул руки под низким столиком.

— Есть ли такая договоренность в отношении вас?

— О нет! Мой отец обещал, что мое мнение будет учтено в моем браке.

— Так и должно быть, — сказал он и собрался с духом. — Когда еще один американский корабль придет в Кантон, а затем поплывет назад, я намерен послать этой девушке письмо. Я попрошу ее разорвать нашу помолвку.

— А вам разрешается так поступать?

— Я мужчина, а не мальчик, поэтому я сам себе хозяин. Долгое время мне было все равно, и я считал само собой разумеющимся, что я женюсь на ней.

Лайцзе-лу хватило сообразительности не продолжать эту тему.

Джонатан посмотрел на нее, их взгляды встретились, и время остановилось.

Девушка первой нарушила напряженное молчание:

— Если вы больше не собираетесь есть, то пойдемте в сад.

Он быстро встал и последовал за ней. Они вновь ощутили напряженность, и чтобы не молчать, Джонатан стал расспрашивать ее о разных растениях, цветах, кустах.

Она отвечала механически, зная, что так они лишь заполняют пустоту.

Спустя некоторое время они подошли к растущим рядами растениям, увешанным плодами размером с кулачок девушки. Многие были зелеными, но некоторые уже начинали созревать и краснели. По другую сторону дорожки из гравия росли те же растения, но миниатюрнее.

Лайцзе-лу рассеянно сорвала один из небольших плодов.

— Не ешьте это! — воскликнул с тревогой Джонатан.

— Почему? — спросила развеселившаяся Лайцзе-лу.

— У нас дома растут такие растения. Они вырастают каждое лето. Из называют томатами, но большинство знает их под названием «яблоки любви».

— Какое необычное название, — пробормотала девушка.

— Это из-за их цвета, когда они созревают. Но самое главное то, что они содержат яд. Даже съев один плод, можно умереть.

— Я предпочитаю их орехам личжи, — сказала Лайцзе-лу и с озорным выражением положила миниатюрный помидор в рот.

Джонатан в ужасе смотрел на нее.

Лайцзе-лу довольно рассмеялась, сорвала еще один плод и, держа его в ладони, протянула руку Джонатану.

— Присоединяйтесь ко мне, — сказала она ему с деланной торжественностью, — и мы умрем вместе.

Он колебался не более секунды, затем взял маленький плод и съел его.

— Вы все еще живы, и я тоже, — сказала она.

Джонатан смутился:

— В Америке все считают, что «яблоки любви» очень ядовитые.

— В Срединном царстве, — ответила она, — все знают, что эти плоды восхитительны и что они могут принести пользу во многих случаях. Мы называем их ке-цзы. — Вдруг она снова засмеялась: — Вы ведь уже ели особый соус из ке-цзы.

— Разве?

— В тех запасах, которыми мой отец снабдил ваш корабль, когда вы отплывали на Тайвань, был бочонок с мясом в специально приготовленном соусе ке-цзы. Он называется ке-цзы-уп и используется потому, что сохраняет мясо и не дает ему портиться.

Джонатан смущенно улыбнулся. Он и его команда с удовольствием ели мясо в этом соусе, но разразился бы бунт, узнай его люди, что соус сделан из «яблок любви».

— Когда я отправлюсь домой, — сказал он, — я возьму этот ваш обычай с собой и попытаюсь убедить всех в том, что плоды ке-цзы на самом деле совсем не такие ядовитые.

Настроение Лайцзе-лу внезапно изменилось, и она посмотрела на землю.

— Я что-то не то сказал?

— Нет, Джонатан, но есть много такого в ке-цзы, чего вы еще не знаете.

— О?

Лайцзе-лу отвернулась от него.

Джонатан был уверен, что ненароком обидел ее.

— Если я вас обидел, то это не было намеренно, — сказал он.

Она покачала головой, но явно не хотела говорить.

Озадаченный переменой в ее настроении, Джонатан продолжал смотреть на нее.

Лайцзе-лу вновь посмотрела на него, понимая, что должна ему объяснить. Она была странно застенчива сейчас, и вся ее самоуверенность улетучилась.

— Есть легенда, старая, как само Срединное царство, — сказала она. — Ке-цзы — это пища богов, понимаете, и когда мужчина и женщина вместе съедят его, считается, что они будут любить друг друга всю жизнь.

Взгляд Джонатана не дрогнул.

— Вполне может статься, — сказал он убежденно, — что в старых легендах большая доля правды.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Густонаселенный остров Ява был главным в нидерландской Ост-Индии, которой голландцы правили более двухсот лет. А душой Явы была шумная столица Джакарта, как ее называли местные жители малайского и китайского происхождения. Голландские правители знали ее под названием Батавия, но так она именовалась только в официальных документах.

Портовый район Танджунаприок, находившийся к востоку от города, был защищен от моря двойным каменным волнорезом, сооруженным голландцами, и гавань была полна кораблей буквально всех морских держав мира. «Летучий дракон» пришвартовался у крепкого причала, который был отведен ему, и Джонатан сказал своим офицерам: «Должно быть, это самый оживленный порт мира, даже более оживленный, чем Лондон».

Как хорошо знали прибывшие американцы, здесь шла бурная торговая деятельность, и для этого были веские основания. Индонезийские острова, из которых состояла обширная и процветающая колония, экспортировали в огромных количествах кофе и зеленый чай, пользовавшийся большим спросом во всем мире. Однако наиболее прибыльным товаром островов был черный перец, который больше нигде в мире не выращивался. Известная ранее в мире как Пряные острова, нидерландская Ост-Индия не могла удовлетворить весь спрос на ее черный перец, приносивший ежегодно миллионы гульденов золотом и серебром. Те, кто утверждал, что богатство Нидерландов основано на перце, не преувеличивали.

Джонатана восхитили местные лодки прахас, сновавшие в гавани. Эти прочные рыбацкие лодки с высоким, причудливо загнутым носом не похожи были ни на одно судно в мире. Каждая была оснащена одним огромным парусом, окрашенным так, как понравится владельцу. В результате здесь были все цвета радуги, и молодой американец, увлеченный этим видом, с трудом заставил себя сосредоточиться на деле, которое привело его сюда.

Он зарегистрировал свое прибытие у услужливого потного голландского чиновника, поднявшегося на борт, как только они пришвартовались, и затем вместе с Чарльзом Джонатаном сошел на берег. Одной рукой он прижимал к себе тяжелый сундучок из сандалового дерева, который, как ему было известно, был полон серебра. Как объяснил Сун Чжао, любой человек, торгующий в Джакарте, был вынужден давать взятки, если рассчитывал получить качественный товар. Этот был привычный образ жизни в нидерландской Ост-Индии.

Можно было нанять одну из карет, но кузены решили отправиться в Джакарту на рикше, причудливом средстве передвижения, встречающемся только на Востоке. У него было два больших деревянных колеса с сиденьем между ними. Человек, стоявший перед двумя местами для пассажиров, тянул все это сооружение. Человек, которого Джонатан и Чарльз наняли, чтобы он доставил их в город, был тщедушным на вид малайцем неопределенного возраста, но сила в нем была необыкновенная; не было заметно никакого физического напряжения, когда он двигался в оживленном потоке транспорта, умело обходя кареты и бессчетные ручные тележки, всадников на лошадях и бесчисленных пешеходов, многие из которых, передвигаясь с необыкновенной грацией, несли на голове огромные тюки.

Джакарта представляла собой поразительное зрелище. Расположенная в месте, отвоеванном у непроходимых джунглей, она вобрала в себя все, что можно встретить на Востоке. Огромные склады были заполнены перцем, кофе, зеленым чаем и каучуком, пользовавшимся все большим: спросом на Западе. Местные жители продавали связки бананов, кокосовых орехов и ананасов на прилавках у дороги, а некоторые предлагали манго и другие экзотические плоды, не знакомые ни Джонатану, ни Чарльзу.

Они миновали храмы из камня и дерева, жалкие лачуги, у которых играли обнаженные темнокожие дети, совершенно безразличные к своей наготе. То там, то здесь они видели здания западного стиля, жилые дома и конторы, школы и большой, занимавший обширную территорию госпиталь, в ансамбль которого входило более десятка зданий.

Кузены были ошеломлены видом, открывшимся, когда они достигли реки Чиливунг, впадавшей в море у порта. По обе стороны реки, заполненной баржами, стояли крепкие дома в три-четыре этажа, все окрашенные в пастельные тона. Голландцы использовали реку как канал, и Джонатан ухмыльнулся.

— Если бы не запах тропиков и присутствие такого числа малайцев, китайцев и других темнокожих людей, национальность которых я не могу определить, — сказал он, — я бы поклялся, что мы в Амстердаме.

Чарльз уставился на голландца в европейской одежде, шедшего рядом с молодой женщиной в нагрудной повязке и юбке, доходившей до щиколоток, и покачал головой:

— Ты не встретил бы такую пару в Амстердаме, — заметил он.

Рикша проехал улицу вдоль набережной и повернул на широкую аллею, вдоль которой росли пальмы. Здесь дома были больше и внушительней. Вокруг каждого был безупречно чистый газон, и охрана, состоявшая из невысоких жилистых мужчин, вооруженных обоюдоострыми мечами с изогнутым клинком. Джонатан знал, что эти мечи назывались «крис» и впервые появились на Филиппинах. Сейчас он с интересом разглядывал их, готовый поверить в то, что в опытных руках этим мечом вполне можно убить человека одним ударом.

Рикша остановился у огромного дома, покрытого розовой штукатуркой. Окна верхнего этажа были из освинцованного стекла, а на первых двух этажах на окнах были деревянные жалюзи, пропускавшие ветерок, дувший с гор. Чарльз заплатил рикше названную им мизерную плату, и Джонатан поднял молоток у двери, сделанный из тяжелой бронзы и украшенный орнаментом.

На стук вышла темнокожая молодая женщина в саронге, босиком, а в ее длинных распущенных волосах был большой, сильно пахнущий цветок. Она смотрела на посетителя огромными, обведенными краской для век глазами, и Чарльз, которому она приглянулась, принялся внимательно ее рассматривать.

Назвав себя и своего кузена, Джонатан сказал:

— Нас ожидают.

Девушка провела их в прихожую, которая была почти пуста, не считая плетеного коврика из копры и нескольких простых скамеек.

— Пожалуйста, ждать, — сказала она мелодичным голосом и поспешила из комнаты.

— Мне понравится Джакарта, — сказал Чарльз.

— Ты неисправим.

— Я честно признаю, что питаю слабость к красивым девушкам, и не намерен менять свое поведение.

— Пожалуйста, идти, — позвала девушка от входа и повела их по коридору во внутренний дворик, где находился сад. В плетеном кресле со спинкой наподобие трона, в старомодной рубашке с открытым воротом и в бриджах из грубой суровой ткани сидел самый толстый человек, которого когда-либо встречал Джонатан.

Выпиравшие складки тела туго натянули его рубашку, бриджи буквально трещали по швам, и даже его белые шелковые чулки над ботинками с серебряными пряжками, казалось, вот-вот лопнут. На каждом из его крупных пухлых пальцев было надето по кольцу, и из одного уха свисала серьга из витого золота. Его круглое лицо, еще более необычное, чем тело, казалось, было вырезано из куска гранита. Бесстрастные бледно-голубые глаза рассматривали посетителей из-под слегка опущенных век. Это напомнило Джонатану неморгающую змею, на которую он наткнулся в детстве в куче камней. Брови у этого человека были густые и спутанные, со стальным отливом, а голова совершенно лысая.

На одном из его массивных плеч устроился разноцветный, совершенно неподвижный попугай, и четыре или пять похожих птиц сидели на жердочках, укрепленных в небольшом садике.

Позади этого толстяка, немного в стороне, стоял еще один человек, темнокожий и очень худощавый, в белой рубашке, черных брюках с поясом шириной не менее четырех дюймов. Из-за пояса выглядывали рукоятки нескольких кинжалов с лезвиями не меньше шести-семи дюймов длиной и около двух дюймов шириной. Как и его хозяин, темнокожий человек был неподвижен, устремив на посетителей вежливый взгляд, не выражавший ни враждебности, ни гостеприимства.

Человек в кресле поднял пухлую руку к носу, словно выточенному из камня, и понюхал сильно надушенный носовой платок.

— Добро пожаловать в скромное жилище Толстого Голландца, — сказал он глубоким громогласным голосом.

Девушка в саронге склонилась в почтительном поклоне до пола, затем неслышно покинула сад.

Вероятно, у этого человека было имя, но в торговых кругах, как сказал Сун Чжао Джонатану, он был известен только как Толстый Голландец. Ходили слухи, что жена генерал-губернатора нидерландской Ост-Индии была его племянницей и что один из его кузенов командовал голландскими частями, поддерживавшими порядок на островах. Каковы бы ни были его связи, ни один из товаров не покупался и не продавался без его специального разрешения.

— Хе-хе-хе. — Звук наподобие кашля на самом деле был сухим смешком, без тени юмора, скорее, как признак нервного недуга, нежели выражением веселья.

— Хе-хе-хе, — повторил за ним попугай на его плече.

— Господин Рейкхелл, господин Бойнтон, я ожидал вашего прибытия. Прошу садиться.

Единственными свободными местами были несколько плетеных табуреток на трех ножках высотой со стул. Джонатан сел на одну из них и был удивлен тем, что она оказалась очень удобной.

— Уже несколько недель я только и слышу разговоры о вашем корабле, — заявил Толстый Голландец. — Он интересует буквально всех, и я осмелился приказать удвоить охрану корабля, пока вы в Джакарте. В этом городе есть такие мошенники, которые при удобном случае стянут у вас и паруса и деревянный настил с вашей палубы.

— Мы были бы рады приветствовать вас на «Летучем драконе» в удобное для вас время, — сказал Джонатан.

— Я признателен вам за приглашение, но я редко покидаю этот дом. Но не волнуйтесь, я скоро получу полдюжины сообщений о вашем корабле от владельцев судов и моряков, мнению которых я доверяю. Итак, приступим к делу?

— Приступим к делу, — закричал попугай.

Толстый Голландец оставался безмятежным, казалось, он даже и не слышал хриплый крик прямо у себя над ухом.

Джонатан достал свернутый документ из внутреннего кармана и передал его толстяку.

— Вот, моя декларация о грузе, — сказал он.

— Хе-хе-хе. Партия чистой шелковой чесучи. Я возьму всю. Чтобы одеть богатых женщин нашего китайского общества и жен голландских чиновников, которые ни о каком другом материале для платьев и слышать не хотят, мне понадобится все, что я смогу достать.

— Предлагаемая господином Суном цена указана в декларации.

— Я плачу ее, — твердо сказал Толстый Голландец. — Я никогда не спорю и не торгуюсь с Суном о ценах. Мы лично ни разу не встречались, но мы в дружеских отношениях слишком много лет, чтобы опускаться до этого. — Он оживленно потер пухлые руки. — А какой груз вам нужен взамен?

— Черный перец, — ответил Джонатан. — Столько мешков, сколько я смогу втиснуть в мой трюм.

— Очень хорошо. Какого качества?

— Только первосортный. Господин Сун готов заплатить нынешнюю цену в два с половиной серебряных юаня за мешок.

— Приемлемо. — Слова, казалось, повисли в воздухе.

— Приемлемо, — повторил попугай.

Внезапно Джонатана осенило, что от него ожидают еще чего-то. Он все думал, как бы непринужденнее передать обязательную взятку, но сейчас вопрос решался сам собой. Без слов он передал толстяку сундучок из сандалового дерева.

Толстый Голландец подержал сундучок в руке, как бы прикидывая его вес, и взгляд его при этом был отстраненным.

— Можете пересчитать содержимое, если желаете, — сказал Чарльз.

— Хе-хе. В этом нет необходимости. Сун никогда не обманывал меня, точно так же, как и я никогда не обманываю его.

Вдруг неподвижный и молчаливый малаец, стоявший позади Толстого Голландца, рванул кинжал из-за пояса и с огромной силой бросил его.

Лезвие просвистело мимо уха вздрогнувшего Джонатана, почти поцарапав его, и его первой мыслью было, что этот человек пытается его убить.

Лишь секунду Толстый Голландец смотрел в сторону кинжала, а затем спокойно продолжил:

— Как я собирался заметить, условия приемлемые. Вы получите ваши мешки с первосортным черным перцем.

Джонатан обернулся и увидел, что лезвие кинжала все еще вибрирует. Оно застряло в стволе пальмы, а его острие пригвоздило к дереву страшного серого паука, примерно полтора дюйма в диаметре.

— Ужасные твари, — сказал Толстый Голландец как бы между прочим. — Их укус смертелен.

— Я у вас в долгу, — сказал Джонатан малайцу.

Малаец ничем не показал, что слышал его, а тем более понял.

— Позвольте мне перейти к делу, которое тоже имеет отношение к вам, — сказал Толстый Голландец. — Я прекрасно знаю, что Сун не хочет заниматься торговлей опиумом. Но я пока еще не встречал англичанина или американца, не стремящегося потуже набить свой кошелек. Индонезийский опиум, конечно, уступает по качеству тому, что британцы покупают в Индии, но американские капитаны, покупающие опиум у нас, без труда сбывают его. А цену устанавливают сами.

— Опиум не для нас, благодарю, — твердо сказал Джонатан. — Независимо от дохода, он нас не интересует.

— Хе-хе. Жаль, — сказал Толстый Голландец.

— Жаль, — прокричал попугай.

— Тем не менее может статься, что мы можем все же достичь еще одной договоренности, господин Рейкхелл. Это правда, что вы построили свой корабль сами?

— Да, на нашей семейной верфи в Новой Англии.

— Замечательно. Я полагаю, вы планируете строить новые корабли?

— Конечно, сэр. Как только я вернусь домой.

— И когда это будет, господин Рейкхелл?

Джонатан пожал плечами:

— В течение будущего года.

— А не хотели бы вы построить клипер для меня?

Два молодых посетителя перекинулись довольными взглядами.

— Безусловно, сэр! — сказал Джонатан.

— Какой бы срок вы сочли приемлемым для доставки?

Джонатан быстро кое-что прикинул в уме:

— Я уверен, что вы сможете его получить не позднее двух лет, начиная с нынешнего момента.

— Сделка заключена, господин Рейкхелл. Любой человек, ведущий дело от имени Сун Чжао и отказывающийся покупать и продавать опиум, должен быть честным, так что назовите вашу цену. — Голландец внезапно нагнулся вперед и вручил ему сундучок из сандалового дерева, заполненный серебром. — Считайте это авансом.

— Это слишком много, — запротестовал Джонатан.

— Берите, — прогремел Толстый Голландец, а затем повернулся к великолепному павлину и к менее ослепительной паве, вошедшим с важностью в сад. — А, мои друзья никогда не подводят меня. Они говорят мне, что пришло время трапезы. Вы останетесь на наш скромный обед, джентльмены. — Приглашение прозвучало как приказ.

Джонатан и Чарльз приняли его с благодарностью.

Толстый Голландец с трудом поднялся на ноги и повел гостей в дом, шагая поразительно легко и грациозно. Попугай продолжал цепляться за его плечо. Чарльз просто опешил, увидев, что павлин и пава тихо последовали за ними.

Побеленные стены столовой были пустыми, но на столе была великолепная кружевная скатерть, серебряная посуда, сверкающие бокалы. Толстый Голландец сел во главе стола, а молчаливый малаец вновь встал у него за спиной.

Как только хозяин сел, четверо молодых женщин в саронгах среди которых была и та девушка, что встречала гостей, появились с подносами, уставленными блюдами.

— Вы когда-нибудь пробовали ристафель, джентльмены? Нет? Замечательное сочетание самого лучшего, что есть в индонезийской и голландской кухне. Угощайтесь, вы должны попробовать все.

Джонатан поступил так, как ему велели, и насчитал восемнадцать видов сушеной, копченой, вареной и сухой рыбы в своей тарелке. Следуя примеру хозяина, он добавил изюм, соленый арахис, измельченный кокосовый орех, миндаль и манговое чатни, помимо еще некоторых незнакомых ему приправ.

Чарльз тоже не отставал, но еще и находил время, чтобы пофлиртовать с приглянувшейся ему девушкой. Она все время улыбалась ему в ответ.

Некоторые из рыбных блюд были очень острыми, и Джонатан был рад, что к обеду подали бокалы с холодным элем. Он решил, что различные виды рыбы были главным блюдом, и был удивлен, когда молодые женщины убрали тарелки, а затем принесли блюда с овощами и фруктами.

— После этого, — сказал Толстый Голландец с удовольствием, — мы приступим к мясным блюдам, а затем — к сочетанию различных блюд. Настоящий ристафель должен состоять не менее чем из восьмидесяти семи блюд. А я всегда включаю некоторые мои любимые блюда, не входящие в классический список, скажем креветочный хлеб, поэтому у меня подают не менее девяноста восьми блюд. — Он помахал темно-коричневой пластинкой, тонкой, как вафля. — Обязательно попробуйте бомбейскую утку с карри, — сказал он, смял пластинку и, мелко растерев, посыпал ею содержимое своей тарелки.

— Бомбейскую утку? — спросил Чарльз, последовав его примеру.

— Неправильное название, применяемое вашими английскими соотечественниками. У англичан просто дар делать такие ошибки, а затем отказываться признавать, что они неправы. На самом деле это кожа большой рыбы, которая медленно коптилась на протяжении нескольких дней, пока не стала шелестеть. Впервые это придумали индонезийские рыбаки на острове Суматра, а потом оно уже попало в Индию.

— Вкуса рыбы почти не чувствуется, — сказал Джонатан.

— Так же как и вкуса утки, — сказал Толстый Голландец. — На самом деле это блюдо ни на что не похоже, но к нему очень привыкаешь. Я считаю, что оно просто незаменимо с карри.

На столе одно блюдо сменялось другим, и в конце концов Джонатану пришлось сдаться. Чарльз продолжал еще некоторое время есть, но его аппетит не мог сравниться с аппетитом хозяина, и он тоже был вынужден остановиться.

Обед закончился тем, что подали разнообразные голландские сыры, кружки с крепким кофе и стаканы с индонезийским вином, одновременно сладким и терпким.

— Может, вы и считаете это скромной трапезой, — сказал Джонатан, — но я называю это банкетом.

— Прежде чем вы вернетесь в Кантон, — сказал Толстый Голландец, — я надеюсь устроить для вас настоящий банкет. — Он повернулся к Чарльзу, который опять флиртовал с пышной служанкой. — Вам понравилась Мирана, — сказал он.

Чарльз кивнул, чуть смущенный, но в целом не потеряв самообладания.

Толстый Голландец что-то сказал девушке на языке, который гости не знали.

Девушка лукаво улыбнулась Чарльзу.

— Она готова, — сказал Толстый Голландец. — Следуйте за ней, и она отведет вас в одну из комнат для гостей, что я держу для этих целей.

Чарльз и молодая женщина покинули комнату.

— Хе-хе. А вам, господин Рейкхелл, приглянулась ли какая-нибудь из моих молодых дам?

Джонатан улыбнулся и покачал головой.

— Я привык делать подарки друзьям после заключения сделки, а с вами мы заключили сегодня целых две. Что бы вы хотели получить?

— Не могли бы вы сказать, где можно купить две пары павлинов? Я никогда не видел таких чудесных птиц.

— У вас хороший вкус, господин Рейкхелл. Хе-хе. Павлины Явы — самые прекрасные в мире. Они уникальны. Но вы ведь не собираетесь разводить их?

— Нет, я хотел бы подарить одну пару дочери Сун Чжао. И я уже достаточно знаю о Китае, чтобы понять, что было бы неразумно, если бы один из подданных императора обладал редкостью, которой нет у самого императора. Поэтому я подумал, что Сун Чжао мог бы отправить вторую пару в Пекин в качестве подарка императору.

— Вы практичны, господин Рейкхелл, и вы далеко пойдете. Очень хорошо, вы получите ваши две пары птиц.

— Только при условии, что мне будет позволено заплатить за них.

— Если настаиваете. — Толстый Голландец вновь издал свой сухой смешок, а попугай, все еще сидевший у него на плече, немедленно скопировал его. — У меня наступает время сиесты, а ваш друг, гм, занят. Что я могу предложить вам, чтобы развлечь вас в ближайший час?

— Кое-что можете, — сказал Джонатан, кивая в сторону малайца, напоминавшего статую. — Я был бы глубоко признателен за набор кинжалов, как у него, а также за его рекомендации по их использованию.

Толстый Голландец некоторое время говорил с его слугой.

Малаец впервые оживился и улыбнулся беззубой улыбкой, что-то коротко сказав.

— Набор кинжалов будет изготовлен для вас, и вы получите его перед отплытием, господин Рейкхелл. А сейчас вы пойдете в сад с Ахмедом, он научит вас, как ими пользоваться. Вы произвели на него впечатление, господин Рейкхелл. В этом доме побывало много иностранцев, но вы первый, кто захотел научиться древнему индонезийскому боевому искусству, единственному в своем роде.

«Летучий дракон» пришвартовался к своей стоянке перед факторией Суна в Вампу ближе к полудню, и грузчики сразу же приступили к разгрузке ценного черного перца.

Джонатану не терпелось доложить об успехе его миссии, и он был рад, когда увидел, что Кай, мажордом, находится в фактории. Они объяснились жестами, и Кай согласился во главе эскорта проводить американца к имению Суна.

Кай поднял бровь, когда птицы в клетках были выгружены на берег, и Джонатан подумал, что даже лучше, что он не мог объяснить мажордому, почему он их привез. Он также видел, что Кай заметил индонезийские кинжалы, которые были у него за поясом, и Джонатан дружелюбно улыбнулся. На борту корабля он каждый день по часу учился пользоваться кинжалами, кидая их в мишень, которую соорудил на корме, и хотя у него получалось все лучше и лучше, он пока еще не был готов продемонстрировать свое умение. Пройдет еще несколько недель, и он будет в совершенстве владеть этим искусством, но Джонатан сомневался, что ему когда-либо удастся вызвать Ахмеда на поединок.

Когда процессия прибыла в имение, Лайцзе-лу как раз смотрела из окна. Сердце ее забилось при виде Джонатана, и ее очень заинтересовали четыре клетки, которые несли слуги. Поэтому, бросив взгляд в зеркало, Лайцзе-лу поспешила в кабинет отца.

Четыре клетки были поставлены в саду, и Джонатан, приветствовав девушку поклоном, открыл дверцы. Показавшийся первым павлин бесподобного зеленого цвета и последовавший за ним другой, нежно-голубой, распустили свои великолепные хвосты. За ними вышли зеленая и голубая павы. Обе идеально сочетались по цвету со своей парой.

Они были так прекрасны, что Лайцзе-лу от удовольствия захлопала в ладоши.

— Одна пара, — сказал Джонатан, — это подарок для Лайцзе-лу. Вторая для вас, господин Сун, чтобы вы могли преподнести подарок императору в Пекине.

Девушка была так счастлива, что не могла найти слов.

А вот ее отец был озадачен.

— Я двадцать лет торгую с Толстым Голландцем, и никогда он не присылал мне подарков. Так почему же сейчас?

— Он достал птиц для меня, — сказал Джонатан. — Я сам заплатил за них. Это подарок от меня.

Лайцзе-лу изумленно посмотрела на Джонатана, а затем быстро поцеловала его в щеку.

Джонатану показалось, что то место, которого коснулись ее губы, вспыхнуло как пламя.

— Вы щедры и умны, Джонатан, — сказал Чжао. — Как вы сами видите, ни один подарок не смог бы порадовать Лайцзе-лу больше. Я тоже благодарен вам, поскольку вы дадите мне возможность произвести неизгладимое впечатление на императора Даогуана. Я сегодня же отправлю ему птиц на джонках.

Не видящий ничего, кроме сияющих, подернутых влагой глаз, Джонатан сказал:

— Я бы хотел, чтобы Лайцзе-лу сделала выбор. Понравившаяся ей пара будет принадлежать ей, а другую можно будет отправить в Пекин.

— О нет, — сказала она быстро. — Здесь не может быть никакого выбора.

Ее отец серьезно кивнул.

— Ты права, дочь моя. Ты мыслишь разумно.

Джонатан был озадачен.

— Как гласит одна из самых древних легенд, — пояснила Лайцзе-лу, — жил однажды Небесный император, задолго до того, как было создано Срединное царство. Император и его жена любили друг друга, но они были несчастны, потому что жена была бесплодной и не могла рожать детей. Боги сжалились над ней и послали ей павлина и паву, чтобы развлечь ее. Птицы были так прекрасны, что она вскоре полюбила их всем сердцем, и эта любовь преобразила ее. Однажды павлин и пава исчезли, а жена императора в этот же день родила двойню, сына и дочь. В легенде павлин и пава, принесшие счастье жене императора, были чудесного нежно-голубого цвета. Ничто так не польстит самолюбию императора, как пара голубых птиц.

Джонатан почувствовал, что судьба улыбается ему.

— А вы будете довольны зеленой парой птиц?

— Я предпочитаю именно их, — сказала Лайцзе-лу с сияющей улыбкой. — Это мой самый любимый оттенок зеленого цвета, нефритовый. — Увидев, как павлин прихорашивается, Лайцзе-лу засмеялась.

Подарки, несомненно, произвели фурор, но Джонатан на некоторое время вынужден был оставить мысли о радости девушки, когда он направился в кабинет Чжао, чтобы обсудить то, что им удалось сделать в Джакарте.

— Вы справились успешно, как и всегда, — сказал торговец, когда Джонатан изложил результаты. — Мой доход от этого путешествия будет так велик, что я дам вам премию в тысячу долларов.

— Благодарю вас. Я поделюсь этими деньгами с моими офицерами и командой.

Чжао кивнул.

— Я был уверен в этом. Скоро я поговорю с вами о новом поручении, но прежде мы должны поговорить о другом деле. — Он снял очки, медленно протер их и, снова водрузив на переносицу, открыл банку вяленых подсоленных арбузных семечек и предложил их молодому человеку.

Значение этого жеста не осталось незамеченным Джонатаном. Он провел в Китае уже достаточно времени, чтобы понимать, что здесь предлагают разделить трапезу, когда обсуждаются очень уж важные вопросы.

— Уже несколько месяцев, — сказал Чжао, — я наблюдаю, как происходит сближение между моей дочерью и вами. Я видел, как вы обмениваетесь взглядами, как каждый из вас украдкой смотрит на другого. Вы оба оказались в ситуации, с которой можете не совладать.

— Я могу говорить только о себе, сэр, — прямо сказал Джонатан. — А чувства, которые я стал питать к Лайцзе-лу, не похожи ни на что, испытанное мною ранее.

— Я в этом не сомневаюсь, точно так же, как я знаю, что она чувствует то же, что и вы. Вы пришелец с Запада, Джонатан, а моя дочь, хотя и знает много о Западе и говорит на многих языках, все же женщина Востока. Я боюсь за вас обоих, потому что ваши мысли, ваша культура, ваше происхождение и воспитание столь разные.

— Если эта разница и существует, то мы не замечаем ее друг в друге, — сказал Джонатан решительно.

— Возможно, но реальность существует, и боюсь, что ни один из вас не сможет осчастливить другого надолго.

Джонатан собрался с духом и спросил:

— Значит ли это, что вы хотите, чтобы каждый из нас шел своим путем?

Чжао энергично покачал головой, затем взял со стола маленькую гипсовую фигурку Будды и повертел ее в руках, пока обдумывал свой ответ.

— Это было бы самое худшее из того, что я мог бы предпринять, — сказал он. — Как глупо было бы с моей стороны запретить вам видеться. Это только побудило бы вас еще больше стремиться друг к другу, потому что молодость всегда восстает против авторитета старших. Так устроен мир со дня его возникновения. Безусловно, Лайцзе-лу покорилась бы мне, поскольку ни одна китайская девушка, воспитанная так, как воспитывали мою дочь, не ослушается отца. Но она, конечно, убедит себя, что любит вас. Вы тоже послушаетесь меня, потому что вы человек принципов и чести, но всем сердцем вы будете верить, что любите ее.

Джонатан был вынужден признать, что в этих словах был здравый смысл.

— Продолжайте беспрепятственно видеть друг друга, — сказал Чжао. — Но помните о подстерегающих вас опасностях. Попробуйте понять, почему вас тянет друг к другу.

— Я не знаю почему, и это правда, — заявил молодой американец. — Я — я лишь знаю, что чувствую я, и понимаю, что это чувствует и Лайцзе-лу.

Чжао улыбнулся, но в его мудрых глазах затаилась грусть.

— Вы далеко от дома, живете и работаете в условиях, которые чужды вам во всех отношениях. Моя дочь настоящая красавица, но не только. Она умна, душа ее полна тепла и сострадания. В ней воплотилась вся суть женственности. Вы чувствовали себя одиноким, даже не осознавая этого, и вы ответили на присущую ей от природы теплоту.

— Возможно, вы правы, — вынужден был признать Джонатан.

— Я долго живу и многое повидал, поэтому я знаю, что прав. — Чжао осторожно вернул гипсового Будду на стол. — Мы должны сейчас проанализировать причины того, почему мою дочь тянет к вам. Благодаря усилиями мисс Сары, Лайцзе-лу не только выучила ваш язык, но и познакомилась с образом жизни Запада. У нас есть древнее высказывание, приписываемое Конфуцию. В нем говорится, что самый хороший рис выращивается всегда на дальней стороне гор. Лайцзе-лу восхищалась всем, что есть хорошего на Западе. Именно поэтому она так стремилась к тому, чтобы Срединное царство расширило торговлю с чужестранцами. И как раз в тот момент, когда она стала наиболее восприимчивой к западному образу жизни, появились вы. Вы умны, вы много трудитесь, так что у вас есть те качества, которые ее всегда восхищали. Вы красивы в той же мере, в какой она прекрасна, поэтому похожее тянется к похожему, и ей очень легко представить, что она влюблена в вас.

— Как можно отличить настоящую любовь от иллюзии влюбленности? — спросил Джонатан.

— Лишь глупец осмелился бы ответить на такой вопрос, — заявил Чжао. — Самые мудрые философы и пророки нашей страны тысячи лет бились над этим вопросом, но никто не смог дать различия между реальностью и иллюзиями в сердечных делах. Достаточно будет того, чтобы вы и Лайцзе-лу были настороже, особенно в ближайшем будущем.

— А почему ближайшее будущее столь важно?

— Мне необходимо самому отправиться в путешествие, ко двору короля Сиама Рамы. С вашего позволения я бы хотел взять с собой Лайцзе-лу и мисс Сару — на борту вашего корабля. Их присутствие поможет в укреплении соглашения, которое я надеюсь заключить с правителем Сиама, и хотя его страна закрыта для чужестранцев, он не может запретить вам и вашей команде появиться в Бангкоке, если вы будете со мной. Я выбрал ваш клипер из-за впечатления, которое он произведет на сиамский двор.

— Почту за честь доставить вас туда, — сказал Джонатан.

— Благодарю вас, но помните мои слова. Вы и Лайцзе-лу будете проводить много времени вместе, и опасность для вас обоих будет значительно большая.

Луиза рожала целый день и всю ночь, явно не стремясь, как выразился ее отец, принести в этот мир своего ребенка. Две акушерки неотлучно находились в доме Рейкхеллов, а доктор Грейвс все время был недалеко от спальни дочери, той самой комнаты, в которой четверть века назад родился Джонатан.

Наконец, обессилевшая молодая женщина родила, и ее мучения закончились.

— У тебя сын, — сказал ей доктор Грейвс, наливая немного настойки опия, чтобы успокоить ее нервы и дать ей возможность спокойно поспать. — Здоровый и прекрасный ребенок.

— Я знала, что у меня будет мальчик, — пробормотала Луиза. — Скажи папе Рейкхеллу, что мальчика будут звать Джулианом.

Наоми Грейвс и Джудит Уокер, морально поддерживавшие друг друга в гостиной, первыми узнали новость. На верфь Рейкхеллов был отправлен посыльный, и вскоре Джеримайя пришел домой.

Он обменялся поздравлениями с Мартином и Наоми Грейвс, подержал несколько минут своего новорожденного внука и вопросил доктора задержаться, в то время как Наоми отправилась через улицу к себе домой.

Они прошли в кабинет, где в камине горел огонь.

— Его преподобие Кроувел объявит о рождении ребенка с кафедры в воскресенье, — сказал Мартин Грейвс. — Он уже согласился поставить имя Рейкхелл в церковном журнале, и я уверен, что в следующем месяце он будет крестить мальчика как Джулиана Рейкхелла.

— Перед нами значительно более сложная проблема, дружище, — сказал Джеримайя. — Что ты предпочитаешь, ром или ликер? Я только что приобрел отличный ром двадцатилетней выдержки. Один из моих капитанов привез его с островов Вест-Индии. Предлагаю снять пробу.

— Конечно. — Доктор не задавал вопросов и терпеливо ждал, пока Джеримайя наливал напиток с пикантным ароматом.

— За нашего внука, — сказал Джеримайя, поднимая стакан. — И за то, чтобы все было хорошо, когда вернется Джонатан.

Мартин выпил, а затем спросил:

— А почему что-то должно быть не так?

— Я не хотел расстраивать или отвлекать тебя, пока ты был с Луизой, — ответил Джеримайя. — Но только вчера в порт пришла шхуна из Китая, и я получил первую партию писем от Джонатана. — Он открыл ящик стола и достал стопку бумаг.

— У него сложности в Китае, Джеримайя?

— Напротив, Мартин. Он подробно рассказывает, что ему сопутствует огромный успех. Он продал свой груз за отличную цену, а домой привезет чай, который он приобрел в обмен. Но это лишь начало. Он договорился с самым видным торговцем в Кантоне и останется на Востоке еще на шесть-двенадцать месяцев, плавая в разные порты по поручению этого китайца. Ему предложили первоклассные условия, и к тому времени, как он вернется домой, он несколько раз компенсирует деньги, затраченные на строительство клипера. Он рассчитывает вернуться домой с кругленькой суммой.

— Это хорошие новости. Он вполне сможет содержать жену и сына, даже не работая с тобой.

— Я доволен его деловой смекалкой, — сказал Джеримайя. — И горжусь его профессиональными достижениями. Кровь Рейкхеллов всегда видна. — Джеримайя нахмурился и уставился в огонь.

— А в чем тогда дело?

— В пакете было письмо, которое Джонатан написал Луизе. Воск, которым оно было скреплено, сломался, и конверт оказался открытым. Естественно, я не позволил бы себе прочитать письмо, адресованное кому-то другому, но на этот раз я поддался искушению. И я не жалею об этом.

Доктор Грейвс наклонился вперед и следил, как его друг берет письмо и разворачивает его.

— Джонатан коротко рассказывает Луизе о своих успехах и о том, что он повидал. Его поразил контраст между очень богатыми и очень бедными. Он посвящает несколько абзацев описанию «лодочных людей», как он их называет. Оказывается, целые семьи, а это тысячи людей, проводят всю свою жизнь на крошечных сампанах.

— Невероятно, — пробормотал Мартин.

Джеримайя взял очки, водрузил их на нос и откашлялся, прежде чем начать читать.

— «Я много размышлял о наших отношениях, Луиза.

Наша вынужденная разлука, тысячи километров, разделяющие нас, помогли мне по-иному взглянуть на будущее. Мы с тобой сделали то, что от нас ожидалось. Многие годы наши родители хотели поженить нас, и мы послушно согласились. Нам никогда не приходило в голову, что мы можем и не обрести счастья вместе».

— Мой Бог! — пробормотал доктор.

— Худшее еще впереди, — сказал Джеримайя и продолжил чтение письма: — «Нам обоим известно, что мы не любим друг друга. Если и должна была быть любовь, то она бы появилась уже давно. Нам нравится общество друг друга, но как друзей, а не как мужа и жены, которые собираются прожить вместе всю жизнь. Я знаю, что ты чувствуешь так же, как и я. Мы допустили ошибку, поддавшись искушению в ночь перед моим отплытием, и я приношу тебе мои глубочайшие извинения за те муки совести, которые ты могла испытать. Я упоминаю ту ночь сейчас только потому, что я понял, что даже тогда между нами не было глубоких чувств, связывающих нас в одно целое».

— Их сын сейчас лежит наверху, в этот самый момент, — сказал расстроенный доктор Грейвс.

— «Я убежден, что ты разделяешь мои взгляды, и предлагаю, чтобы ты отменила нашу помолвку. Наши родители некоторое время будут переживать, но в конце концов они согласятся с нашим решением. Самое главное, что ты и я избежим скуки и страданий от неуместного брака».

Мартин Грейвс резко вздохнул.

— Там есть еще, в этом же духе, — сказал Джеримайя, — но думаю, я прочел достаточно.

— Это кошмар!

— Действительно кошмар, Мартин. — Джеримайя потягивал ром. — Я не сомневаюсь в том, что Джонатан говорит правду и что ни он, ни она особенно не хотели этого брака. Но это просто невозможная ирония судьбы, чтобы такое письмо прибыло за день до того, как Луиза родила сына.

Доктор погрузился в раздумье.

— Если обратиться к моему опыту, приобретенному за многие годы врачебной практики, — сказал он, — то за всем этим стоит нечто иное. — Он взял письмо и медленно перечитал его.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине.

— Опыт подсказывает, что у Джонатана появился серьезный интерес к какой-то женщине.

— В Китае? — Джеримайя провел рукой по седым волосам. — Это маловероятно.

— Полагаю, что так, и, независимо от наших догадок, это не решает нашу дилемму.

Джеримайя Рейкхелл, всегда уверенный во всем, ненавидевший неопределенность, глубоко вздохнул.

— Я лишь совершенно уверен в том, — сказал Мартин, — что мы не можем допустить, чтобы Луиза увидела это письмо теперь, после рождения сына. Она прекрасно держалась все эти месяцы, хотя и жила с ложью о том, что она и Джонатан уже женаты. Это может стать ударом, который скажется на ее душевном равновесии.

— Полностью согласен с тобой, — сказал Джеримайя. — Наша обязанность думать прежде всего о Луизе и ребенке. Должен сказать в защиту Джонатана, что если бы он был здесь, он бы захотел поступить как честный и достойный человек.

— Я уверен в этом, но сейчас он на другом конце света, — Мартин бросил письмо на стол.

Джеримайя медленно проговорил:

— Мы сейчас вмешиваемся в судьбы наших детей, но у нас теперь есть внук, которого надо защищать, так что, я полагаю, у нас нет выбора. Я вижу только один выход.

Мартин заколебался, но потом решительно кивнул.

Джеримайя, казавшийся сильно постаревшим, с трудом поднялся с кресла. Медленно протянув руку, он взял письмо, подошел к камину и бросил его в огонь.

Два друга смотрели, как бумага превращается в пепел.

Погода была прекрасной, дул горячий, но бодрый ветер, и «Летучий дракон» великолепно показал себя, стремительно пройдя через Южно-Китайское море в Сиамский залив. Команда клипера тоже вела себя безупречно, благодаря устрашающему присутствию на борту Сары Эплгейт. Эта миниатюрная женщина с острым языком напоминала морякам их матерей и бабушек, и кроме того, она вполне приемлемо разбиралась в навигации и охотно критиковала неряшливость и ошибки.

Как заметил Чарльз Бойнтон, команда никогда не работала так хорошо.

Джонатан отдал свою каюту Лайцзе-лу и Саре, а его помощники уступили свою Сун Чжао, и все три капитана спали в кают-компании, спешно убирая ее, когда она служила столовой. Не в силах подавить желание покрасоваться перед Лайцзе-лу, весь путь Джонатан продолжал идти на полных парусах.

Девушка прекрасно понимала, что он делает, но все равно ее поразила грация клипера и непостижимая скорость, которую он мог развить. И не случайно каждый раз, когда Джонатан был на вахте, она находила возможность появиться на палубе и стояла у перил, глядя на него с немым восхищением.

Во время вахты ему было трудно беседовать с ней столько, сколько ему бы хотелось. Рядом работали члены команды, и он считал, что, если бы стал при всех ухаживать за Лайцзе-лу, это было бы оскорбительно для нее. Он только совершенно не понимал, что и ее, и его чувства были очевидны для всех находившихся на корабле.

Ему было достаточно уже и того, что девушка довольно улыбалась, когда клипер шел по ветру или менял курс, что она радостно хлопала в ладоши, когда сильный ветер подгонял корабль, скользящий по чистым зелено-голубым водам со скоростью, превышающей любую, которую когда-либо человеку приходилось наблюдать на море.

Чжао, очевидно, провел беседу с дочерью о ее зарождающемся чувстве к молодому американцу, потому что она была так же застенчива, как и Джонатан. За столом в присутствии других она редко обращалась к нему и смотрела в его сторону, лишь когда думала, что за ней никто не наблюдает.

Джонатан был счастлив этими немногими моментами. Все оставшиеся годы жизни он будет вспоминать, как она выглядела, стоя на палубе: ветер развевал ее длинные волосы и туго натягивал шелк платья на ее бесподобной фигуре. Он вновь и вновь думал, что Лайцзе-лу теперь всегда будет незримо присутствовать на борту «Летучего дракона».

Она уходила лишь тогда, когда Джонатан, освободившись от вахты, практиковался с кинжалами на корме. Сара, явно одобрявшая его занятия, иногда приходила посмотреть на него, как и Сун Чжао. Но Лайцзе-лу, ненавидевшая насилие, предпочитала проводить этот час за чтением в каюте.

Для Джонатана путешествие, продолжавшееся всего несколько дней, показалось слишком коротким. Радовало лишь то, что клипер достиг цели за незначительную долю того времени, которое потребовалось бы джонке на этот же путь.

Клипер вошел в широкое устье реки Менам-Чао-Прая, затем двадцать пять миль шел в напряженном речном потоке. Там, на восточном берегу, лежала густонаселенная метрополия, которая вместе с окрестностями была известна как Бангкок.

Три другие крупные реки и множество мелких потоков встречались здесь и образовывали единственные улицы города помимо тех дорог, что были в районе, известном как королевский доминион, где находился обширный дворец короля Рамы III. Даже Джонатан, Чарльз и Гримшоу, побывавшие в Венеции, никогда не видели ничего подобного Бангкоку.

По обе стороны каждого водного пути стояли дома на сваях, и повсюду, где место было чуть-чуть повыше, поднимался буддистский храм. Бесчисленные лодки привозили продукцию сельских районов в город, а многие и многие тысячи жителей Бангкока были «лодочными людьми». Они рождались, жили и умирали на тесных сампанах. Различные конторы и всевозможные магазины располагались на деревянных настилах, как и публичные дома, а также больницы и школы.

Чиновники в свободных рубашках и мешковатых штанах из материала наподобие марли поднялись на борт «Летучего дракона», и Сун Чжао взял на себя выполнение всех формальностей. К удивлению Джонатана, чиновники говорили на мандаринском наречии, и он узнал, что примерно половина населения города была китайского происхождения. Клиперу разрешили бросить якорь, и Чжао сошел вместе с чиновниками в лодку, в которой было десять низкорослых гребцов в форме сиамских матросов.

Никому из белых, включая Сару, нельзя было сходить на берег, а Лайцзе-лу просто не хотела никуда идти одна. Все на борту изнывали от тропической жары, и неудобства жизни в Бангкоке проявились очень скоро. Вокруг клипера сгрудились лодки торговцев, предлагая прибывшим еду, мебель, одежду, дешевые безделушки, свежую рыбу и девушек. Зловоние канала, в котором плавали мусор и отбросы, было просто невыносимо.

Появляясь на палубе, Лайцзе-лу и Сара каждый раз прижимали к носу надушенные платки. Жуткие запахи немедленно прогоняли их с палубы, но стояла такая жара, что они были вынуждены снова покидать каюту.

Джонатан отказался покупать какие-либо продукты и не хотел покупать и бочонки с якобы свежей питьевой водой, решив, что лучше подождать, пока вернется Сун Чжао и посоветует, как поступить. Это ожидание затянулось на тридцать шесть часов, и к тому времени, когда торговца доставили на лодке к клиперу, многие были раздражены.

Однако сам Сун пребывал в отличном расположении духа. Он продал партию шелка за исключительно хорошую цену и договорился о покупке партии сиамского риса, зерно которого было продолговатым и пользовалось огромным спросом в Гуандуне. И что еще важнее, он вел переговоры с министрами сиамского правительства и тем же вечером должен был предстать перед королем Рамой III, чтобы заключить долгосрочное соглашение о торговле. Его дочь тоже была приглашена, и было дано разрешение Саре и владельцу и капитану «Летучего дракона» сопровождать их.

Лайцзе-лу знала, что от нее требуется, и одевшись в чонсам из тончайшего желтого шелка, она выглядела потрясающе. В качестве особого украшения она приколола к волосам огромную белую гардению.

Сара тоже была в чонсаме, а Чжао выглядел очень нарядным в костюме, на котором серебряной ниткой были вышиты львы и фениксы. Несмотря на жару, Джонатан надел форменный китель с оловянными пуговицами и сразу же пожалел об этом.

За гостями прибыла сиамская барка. Чжао остановил Джонатана, уже собиравшегося сходить.

— Оставьте шпагу и кинжалы, — сказал он. — Любому человеку, имеющему оружие в присутствии его августейшего величества, сразу отрубают голову.

С огромной неохотой Джонатан оставил оружие.

На корме барки, которой гребли матросы, находилось помещение для отдыха, где горой лежали подушки из шелка. Гостей пригласили там передохнуть. Лайцзе-лу и Чжао сразу же приняли приглашение, и даже Сара чувствовала себя свободно. А вот Джонатан лишь надеялся на то, что он не выглядит так же нелепо, как он себя чувствовал.

Женщины с обнаженной грудью, одетые лишь в юбки длиной по щиколотку, принесли гостям чашки из чистого золота, наполненные густым напитком, в котором плавали лепестки роз. Насколько мог определить Джонатан, содержимое чашки представляло собой крепкий медовый напиток. Ради вежливости он сделал один глоток.

Барка обогнула выступ реки, и впереди, за высокой стеной, тянувшейся насколько хватало глаз, располагался комплекс зданий, стоявших выше самых больших храмов в городе. Это был королевский дворец и нервный центр абсолютной монархии. Солдаты в белых туниках и алых панталонах, некоторые с топориками, имевшими два лезвия, другие с луками и стрелами, встретили прибывших, а два чиновника проводили их к красивой карете европейского образца, запряженной парой горячих коней одной масти.

Они ехали через сады, которым, казалось, не будет конца, проезжали здание за зданием, и Джонатан прежде всего заметил, что воздух здесь был чистым и свежим. Наконец он мог вздохнуть свободно. Карета остановилась перед мраморным павильоном, крыша которого покоилась на огромных колоннах в два ряда. Это здание, окруженное чуть ли не полком солдат, было открыто со всех сторон и освещалось связками горящих факелов.

Горы подушек возвышались по всему периметру павильона, и на них полулежали мужчины среднего возраста, невысокие и крепкие, все в свободных рубашках и панталонах. Они пили из золотых и серебряных чашек, которые им приносили девушки, обнаженные до пояса. Джонатану показалось странным, что никто из мужчин не обращает внимание на молодых женщин.

Лайцзе-лу прочитала его мысли.

— Эти девушки — наложницы короля, — прошептала она. — Любой, кто прикоснется к ним, будет убит.

В конце длинного павильона было устроено возвышение, где горы подушек были еще выше. Пока посетители приближались к возвышению, за ними пристально наблюдал седовласый мужчина, несколько выше и внушительней, чем остальные. Вокруг него суетилось несколько едва одетых молодых женщин. Огромный перстень сверкал на указательном пальце его левой руки, за поясом был кинжал с загнутым лезвием и рукояткой, украшенной драгоценными камнями.

Поскольку он был вооружен, Джонатан понял, что перед ними Его Августейшее Высочество король Рама III, внук правителей, расширивший границы Сиама и превративший страну в самую могущественную державу в Южной Азии. Линия рта монарха была жесткой, но глаза были ясными и живыми.

У подножия возвышения лежал ковер, и Чжао с Лайцзе-лу немедленно распростерлись перед Рамой. Сара Эплгейт мгновение поколебалась, а затем последовала их примеру, хотя ее выражение свидетельствовало о том, как ей неприятен этот жест.

Джонатан низко поклонился, но ничто не могло заставить его полностью склониться перед королем.

Внезапно все, кто находился в павильоне, уставились на американца. Мужчины резко сели на своих подушках; девушки, разносившие напитки, от удивления раскрыли рты, а сам Рама резко выпрямился.

Чжао, поднявшийся уже на ноги, выглядел очень обеспокоенным.

Лайцзе-лу от удивления затаила дыхание.

Группа солдат начала медленно продвигаться вперед.

Несколько мужчин на подушках, из тех, что были ближе всего к помосту, что-то бормотали друг другу сердитым шепотом.

— Скажите его августейшему величеству, — произнес Джонатан чистым глубоким баритоном, — что я вовсе не намерен проявить неуважение по отношению к его особе. Напротив, я восхищаюсь его управлением и тем процветанием, которое он принес своим подданным. Но я не склонюсь ни перед кем, даже перед моим президентом Эндрю Джексоном, которого я считаю величайшим человеком на земле.

Чжао быстро перевел эти слова на сиамский язык, при этом тон его был чрезвычайно почтительным.

Король Рама сидел неподвижно. Его блестящие глаза сузились до такой степени, что стали похожи на щелки.

Джонатан осознавал, что у него могут быть серьезные неприятности, но его принципы были важнее для него. Если бы он заранее знал, что может произойти, он нашел бы какой-то предлог остаться на борту корабля.

Группа солдат придвинулась еще ближе.

Вдруг король Рама разразился смехом. С тех пор как он взошел на трон, король принял не так уж много иностранцев, лишь незначительное число белых людей, и этот совершенно неожиданный акт неповиновения позабавил его. Он смеялся до тех пор, пока из глаз не показались слезы, и одна из наложниц вытерла его щеки кусочком разноцветного шелка.

Напряжение спало, и солдаты отступили.

Рама жестом показал, чтобы посетители устроились на подушках, лежащих у подножия возвышения.

— Вы страшно испугали меня, — пробормотала Лайцзе-лу, опускаясь на груду подушек.

— Мне и самому было очень не по себе, — ответил Джонатан.

Наложницы принесли гостям чашки с медовым ликером и тарелки, на которых горкой были уложены ароматные мясные пирожки, завернутые в тончайшие корочки печеного хлеба. Рубленое мясо было таким острым, что Джонатан тут же закашлялся.

— Во имя всего святого, мальчик, — резко прошептала Сара, — прекрати привлекать к себе внимание.

Джонатан проглотил часть своего напитка, который хотя и обжег ему горло, но всё же помог кашлю прекратиться.

Рама долго что-то обсуждал с Сун Чжао. До всех остальных в павильоне ему не было дела, и с таким же успехом два человека, проводившие переговоры о торговом соглашении, могли быть одни.

Тем не менее спустя некоторое время король повернулся к одному из рядом сидящих мужчин, и тот присоединился к обсуждению. Позднее Джонатан узнает, что это был министр, с которым Чжао вел предварительные переговоры.

Джонатану наскучил разговор на непонятном для него языке. Он заметил, что взгляд Рамы постоянно возвращался к Лайцзе-лу. Монарх пристально ее рассматривал и не скрывал своего восхищения.

Вдруг Рама указал на нее и разразился тирадой.

Чжао подождал, пока иссякнет этот поток слов, и уверенно ответил.

Король вновь заговорил, еще горячее и еще дольше.

И вновь Чжао ответил спокойным голосом.

Джонатан видел, что Лайцзе-лу внешне спокойна, но плечи ее тряслись об беззвучного смеха.

Рама отвернулся от нее, и бесконечное обсуждение вновь возобновилось.

Наконец соглашение было достигнуто, и король что-то сказал своим наложницам, которые сразу же исчезли.

Девушки вернулись через несколько минут, принеся подарки каждому из гостей. Сун Чжао получил перо для письма, сделанное из золота и инкрустированное драгоценными камнями. Лайцзе-лу вручили небольшую вещицу из нефрита, которую Джонатан не успел рассмотреть, но было ясно, что девушка была в восторге. Сара получила небольшую мраморную статуэтку.

К удивлению американца, он тоже получил подарок — отрез сверкающей и мягкой золотистой ткани.

Аудиенция подошла к концу, и Чжао, Лайцзе-лу и Сара вновь распростерлись на полу. Джонатан опять лишь поклонился, что вызвало приступ королевского смеха.

— Не испытывайте чересчур королевское терпение, — прошептала ему Лайцзе-лу. — Выходя, мы не имеем права повернуться к нему спиной.

Джонатан чувствовал себя очень глупо, но все же подчинился требованиям.

Лишь когда они вернулись на барку, которая должна была доставить их на корабль, Джонатан узнал, что произошло в павильоне. Король Рама в разгар переговоров с Чжао предложил продать ему Лайцзе-лу в качестве наложницы в обмен на целое состояние в золоте и драгоценных камнях. Когда Чжао отказался, монарх предложил сделать ее одной из своих жен.

— Но мой отец сказал, что уже есть договоренность о моем браке с одним из министров императора Даогуана, — сказала Лайцзе-лу. — Даже Рама боится гнева правителя Срединного царства, так что король больше ничего не предлагал.

— А наш план оказался эффективным, как мы рассчитывали, — сказал Чжао довольно.

Джонатан посмотрел на него непонимающе, затем повернулся к Лайцзе-лу за объяснением.

— Рама известен на весь Восток своим вниманием к молодым красивым женщинам. Их присылают к нему отовсюду, и он очень дорого платит за них. Мой отец взял меня с собой в это путешествие потому, что знал, что Рама захочет купить меня и это скажется на его переговорах.

— И действительно, — сказал Чжао, — условия более благоприятные, чем могли бы быть в противном случае.

— А не слишком ли вы рисковали, сэр? — спросил Джонатан. — А если бы король настаивал?

— Никакого риска не было, — ответил Чжао спокойно. — Я заранее знал, что скажу.

Сара сухо рассмеялась:

— Молодой человек, вам еще предстоит многое узнать о том, как ведутся дела на Востоке.

Сейчас самым главным было то, что Сун Чжао завершил свои дела в Бангкоке. Когда они вернулись на «Летучий дракон», Джонатан узнал от купца, кто из продавцов воды сможет снабдить их чистой питьевой водой. Бочонки с водой были быстро подняты на борт, и команда радостными возгласами приветствовала приказ Джонатана поднять якорь. Все на борту мечтали оставить позади жару и зловоние Бангкока.

Чарльз стал на вахту, и поскольку с наступлением темноты движение судов по реке стало не столь интенсивным, клипер быстро прошел ее в направлений Сиамского залива.

Чжао ушел отдыхать, как и Сара, но Лайцзе-лу задержалась, и довольный Джонатан присоединился к ней на корме.

— Я надеялся, что нам удастся провести несколько минут вместе, — сказал он. — Что преподнес вам король Рама?

Она передала ему искусно вырезанный круглый медальон из очень красивого нефрита.

Джонатан увидел, что перед ним настоящее произведение искусства. На медальоне было изображено дерево с тремя ветвями. Крошечные листочки на ветвях были вырезаны столь умело, что казались настоящими.

— Вам знаком этот символ?

Джонатан покачал головой.

— Во всем Срединном царстве нет символов важнее этого, — объяснила девушка. — Изображенное дерево — это Древо Жизни. Левая ветвь символизирует здоровье. Большая ветвь в центре означает мудрость, а правая свидетельствует о чести. Тот, кто обладает мудростью, здоровьем и честью, имеет крепкие жизненные корни.

Она рассматривала медальон, и в лунном свете ее глаза сияли.

Внезапная мысль осенила Джонатана.

— Недалеко от причала в Вампу я видел мастерскую резчика по дереву. Он очень талантливый человек и делает прекрасные вещи. Если вы не против, я бы попросил его вырезать копию этого медальона, только побольше.

— Я, конечно, не стала бы возражать. Но зачем вам это?

— В моей стране, — сказал Джонатан, — принято украшать нос каждого корабля какой-нибудь фигурой. С тех самых пор, как я построил «Летучий дракон», я никак не мог выбрать такое украшение, которое было бы уместным. Теперь же я знаю. Я хочу Древо Жизни. Потому что оно будет напоминать мне о той минуте, когда лунный свет сиял на вашем лице.

Лайцзе-лу смутилась, но все же постаралась взять себя в руки.

— Это честь для меня, — пробормотала она.

— Есть еще кое-что. — Джонатан потянулся и взял из-за спины отрез золотой ткани. — Я бы хотел отдать его вам.

— Я не могу взять его. Это слишком дорогой подарок. Павлина и павы более чем достаточно.

— Мне самому материал не нужен, — сказал он. — Моя мать умерла, а жены у меня нет. Будет правильно, если ткань станет вашей, и только вашей. Вы осчастливите меня, если примете этот подарок.

— Тогда вы не оставляете мне выбора, — сказала Лайцзе-лу без жеманства. — Ради вашего счастья я должна принять его. — Она положила отрез на рулон толстого каната, и снова повернулась к нему, чтобы поблагодарить его.

В этот момент из глаза встретились, и ни один не мог вымолвить ни слова. Чувства, которые они так долго подавляли, просто захлестнули обоих. В едином порыве они сделали шаг в объятия друг друга, и губы их встретились в долгом поцелуе, страстном и в таком бесконечно нежном, что они забыли обо всем на свете.

Они были так увлечены друг другом, что ни один из них не слышал, как Сара Эплгейт поднялась на палубу.

Ворочаясь без сна, Сара решила, что ей нужно еще немного подышать свежим воздухом, чтобы избавиться от навязчивого зловония Бангкока. Она резко остановилась, увидев крепко обнявшихся влюбленных, и несколько минут стояла неподвижно, а глаза ее выражали нежную заботу.

Они так желали друг друга и были так молоды, так ранимы, что у нее сжималось сердце. Неслышно пробравшись обратно в каюту, она знала, что необходимо что-то предпринять, но не сейчас. Пока достаточно и того, что она была предупреждена.