Династия Рейкхеллов

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Ровно в полдень, на сотый день плавания из Кантона, «Летучий дракон» поднялся вверх по устью Темзы, убрал паруса и подошел к стоянке у доков, протянувшихся вдоль причалов верфи Рейкхеллов. Клипер превысил рекорд, ранее установленный шхуной из Марблхеда, на тридцать семь с половиной дней. Поразительная скорость клипера станет сенсацией во всем западном мире, и в мгновение ока заказы судовладельцев на эти чудо-корабли удвоятся и утроятся.

Благодаря предупреждающему сигналу небольших пушек катера береговой охраны, у причала спешно собралась огромная толпа встречающих. Джеримайя пришел из конторы, находившейся совсем недалеко, рядом с ним стоял его зять, в душе мечтавший оказаться как можно дальше от этого места. Если бы Брэдфорд Уокер Знал, что произойдет в этот день, он бы организовал деловую встречу в Норвике или Гротоне и это позволило бы ему не присутствовать при триумфальном возвращении Джонатана домой. А теперь его жена и дети прибыли к причалу из дома, и он был вынужден стоять рядом с ними и притворяться, что он страшно рад.

Руфь Баркер, не успевшая переодеть свое домашнее платье из грубой полушерстяной ткани, накинула длинную накидку, чтобы прикрыть этот мрачноватый наряд. Другие жены и матери поступили так же, да и неважно было, как они выглядят. Их любимые возвращались домой после почти двухлетнего отсутствия.

Луиза прибыла на верфь одной из последних, взяв с собой Джулиана. Джудит Уокер забежала к ней, чтобы объяснить значение пушечных выстрелов с катера береговой охраны и предложить подвезти ее в карете Уокеров. Луиза спешно переоделась в шелковое платье, но хотя она и стала выглядеть получше, ее все равно охватило чувство страха.

Будь ее воля, Луиза предпочла бы дождаться Джонатана в доме Рейкхеллов, но щепетильная ситуация требовала присутствия ее и ее сына в порту. Многие будут наблюдать за тем, как Джонатан впервые здоровается со своим сыном и наследником, и если лишить их такого удовольствия, это неминуемо вызовет сплетни.

Поэтому Луизе пришлось участвовать в этой массовой встрече и притворяться женой моряка, который вот-вот сойдет на берег с корабля. За все годы знакомства с Джонатаном она никогда не испытывала душевной близости к нему, а сейчас, после того как она переехала в дом его отца и стала пользоваться именем Рейкхеллов, она чувствовала себя еще более чужой ему. Она совершенно не представляла, как Джонатан может отреагировать на нее и ребенка, и молила Бога дать ей силы, чтобы выдержать предстоящее ей испытание.

На борту «Летучего дракона» матросы, убиравшие паруса, широко улыбались, а завидев своих жен и других родственников, громко приветствовали их.

Эдмунд Баркер, — стоя на мостике, поднял свой бикорн и помахал им, когда заметил в толпе Руфь, а его сдержанная улыбка говорила сама за себя.

Джонатан и Чарльз одновременно заметили Джеримайю Рейкхелла и отдали ему честь. Затем Чарльз заметил в стороне бледную Луизу, но промолчал. Отчетливо помня теплое и нежное прощание Джонатана с Лайцзе-лу, он счел мудрым не вмешиваться в эти деликатные и сложные отношения.

Пока корабль подходил к стоянке, находившиеся на борту не могли видеть Джулиана по той простой причине, что его загораживала толпа. Луиза подержала его несколько минут на руках, но ребенок начал капризничать. Теперь, кода он научился ходить, ему не нравилось сидеть на руках, и он требовал опустить его.

Как только клипер пришвартовался, матросам разрешили сойти на берег к ожидавшим их семьям. Потом они снова вернутся, чтобы просушить паруса и выполнить другую необходимую работу, прежде чем уйдут в честно заработанный трехнедельный отпуск.

Традиция требовала, чтобы офицеры вели себя более сдержанно. Грузчики займутся их рундуками в свое время, и Эдмунд Баркер сошел на берег налегке, под аплодисменты толпы и подошел прямо к жене, заключив ее в долгие объятия.

Крики стали еще громче, когда Чарльз Бойнтон сошел по трапу, приветствовал дядю и обнял Джудит Уокер.

Буря аплодисментов встретила Джонатана, когда он, водрузив на голову бикорн, стал спускаться по трапу. Он улыбнулся отцу, затем посмотрел чуть дальше. В этот момент ему показалось, что его окунули в ледяную воду, и улыбка застыла у него на лице.

В стороне от всей семьи стояла Луиза, держа за руку мальчика, которому на вид было около года.

Одного взгляда Джонатану было достаточно, чтобы понять, что ребенок — его сын. Черты лица, волосы, глаза — все неоспоримо говорило о том, что это Рейкхелл.

В этот момент Джонатан ощутил, что мир рушится вокруг него.

— Добро пожаловать домой, сын, — сказал Джеримайя достаточно громко, чтобы остальные могли услышать его. — Прими мои поздравления с твоими достижениями.

— Благодарю, сэр, — ответил Джонатан, зная, что он обязан соблюсти все приличия. — Буду признателен, если вы отметите время моего прибытия в свидетельстве. — Его рука слегка дрогнула, когда он передавал документ отцу.

Пока Джеримайя вносил необходимые данные в документ, он тихо произнес:

— Мне нужно поговорить с тобой наедине, Джонни. Луиза никогда не видела письма, в котором ты просил ее разорвать вашу помолвку. Письмо пришло за один день до рождения твоего сына. Так что Луиза не имеет представления, что ты просил ее об этом. — В голосе отца звучало сочувствие.

— Я… я благодарен тебе за предупреждение, папа, — сказал Джонатан, безуспешно пытаясь скрыть свою боль.

Затем, расправив плечи, он пошел рядом с отцом по пирсу. Это был самый длинный путь из всех, что ему приходилось проделывать в жизни.

Джеримайя знал, что необходимо преодолеть напряженность.

— Джулиан, — позвал он, — иди, встречай своего отца.

Малыш вырвался из рук Луизы и побежал по пирсу с такой быстротой, насколько ему позволяли его короткие ножки.

На какую-то долю секунды Джонатана охватило чувство бессильной злобы и отчаяния. Ребенок лишал его навсегда счастливой жизни с единственной женщиной, которую он когда-либо любил или полюбит.

Но он все-таки сумел взять себя в руки, сказав себе, что не стоит быть глупцом. Крушение счастливейшего будущего, о котором они мечтали с Лайцзе-лу, не могло быть виной этого малыша, который не просил явиться в этот мир.

Джулиан доковылял до деда, которого знал и любил, не обращая внимания на незнакомца.

Джонатан протянул руки, подхватил малыша и подержал его на вытянутых руках.

— Ну вот, — сказал он, — ты меня еще не знаешь, как и я ничего не знал о твоем существовании, так что нам нужно спешно знакомиться. Я твой папа.

— Папа, — повторил Джулиан с сомнением. Джонатан прижал к себе мальчика, и в эту секунду его неприятие ребенка улетучилось, чтобы никогда больше не вернуться. Это был его сын, первый прямой наследник Рейкхеллов в его поколении, и мальчик уже занял надлежащее ему место в династии.

Луиза стояла одна, у входа на причал, пытаясь преодолеть охватившее ее чувство ужаса.

Чувствуя на себе взгляды десятков людей, Джонатан, продолжая держать сына, наклонился, чтобы поцеловать Луизу. Губы его были столь же холодны, как и ее.

— Мне жаль, что все так случилось, — пробормотала она, и голос ее был слышен только Джонатану. — Я дважды писала тебе, но я… я полагаю, ты так и не получил моих писем.

— Нет, не получил, — ответил он, а голова у него все еще шла кругом. — Но не стоит чувствовать себя виноватой. Я полностью возьму всю вину на себя.

— Что сделано, то сделано, — прошептала она.

В этот момент Джулиан начал крутиться, показывая, что хочет, чтобы отец опустил его, и тем самым несколько разрядил напряженность.

Джонатан повернулся, чтобы приветствовать сестру и ее семью и принял сухие поздравления Брэда Уокера с такой же сухой улыбкой. Он давно не вспоминал о Брэде, но было совершенно очевидно, что зять не любит его. Однако голова его была слишком занята другими проблемами, чтобы беспокоиться об этом.

Чарльз Бойнтон на секунду взял его за руку. Джонатан оценил этот жест. Чарльз был единственный из присутствовавших, кто мог понять его растерянность и зияющую пустоту, которая, Джонатан знал, будет все глубже, а боль — всё сильнее.

На пирсе присутствовало несколько плотников, работавших на строительстве «Летучего дракона», и Джонатан выполнил свой долг. Он поговорил с каждым из них, поблагодарив за их роль в установлении клипером поразительного рекорда.

Джеримайя наблюдал за ним и понял, что сын не изменился. Он по-прежнему был Рейкхеллом, Ставя свой долг перед династией превыше всего.

Грузчики порта вынесли на берег вещи офицеров, и пока Чарльз пошел к Руфи и Эдмунду, Джонатан договорился об охране ценного груза чая на одном из складов компании.

У выхода их ожидало несколько карет, и Джонатан сел в карету с отцом, Луизой и Джулианом, который вдруг застеснялся и вцепился в Луизу.

— Позднее я хочу рассказать тебе и Чарльзу о некоторых важных новшествах. Мы займемся этим перед тем, как семья соберется на торжественный обед в честь вашего прибытия. Но прежде есть еще более важное дело. Все здесь считают, что вы с Луизой тайно поженились до того, как ты отплыл в Китай. В создавшихся обстоятельствах мы вынуждены были солгать, но сейчас мы исправим это. Как можно быстрее. Я уже направил человека к его преподобию Кроувелу и уверен, что он прибудет к нам в ближайшее время.

Луиза смотрела прямо перед собой, слегка приоткрывая пересохшие губы. Она явно испытывала чувство стыда из-за того, что нужно было проводить брачную церемонию в подобных обстоятельствах.

Джонатан не мог не испытывать жалости к ней, хотя душа его жаждала Лайцзе-лу, которая сейчас стала для него недосягаема.

— Я хочу, чтобы рядом со мной был Чарльз, — услышал он свои слова как бы со стороны.

— Никто, кроме родителей Луизы, его преподобия Кроувела, Джудит и меня, не знает правды, и я просил Джудит не говорить Чарльзу. Джулиан был крещен как Рейкхелл, и я не вижу причин для того, чтобы еще кто-то об этом узнал.

— У нас с Чарльзом нет секретов друг от друга, — упрямо заявил Джонатан. На самом деле он знал, что потребовал присутствия Чарльза потому, что он был единственным связующим звеном с Лайцзе-лу, чью любовь Джонатан сейчас был вынужден предать.

Его отец не мог понять такой настойчивости, но решил уступить.

— Очень хорошо, — сказал он и, по крайней мере, был рад тому, что будущие американский и английский директора новой компании по-прежнему были так близки.

Вскоре они подъехали к дому Рейкхеллов, а. Уокеры высадили там Чарльза. Пришли родители Луизы, приветствовавшие его довольно радушно, хотя и с некоторой долей сдержанности, за что Джонатан никак не мог винить их. В конце концов это же он совратил их дочь и вынудил ее на протяжении многих месяцев в одиночку справляться с очень неприятной ситуацией.

— Тебе нужно будет надеть что-то получше, что больше соответствует моменту, — сказала Наоми Грейвс дочери, когда узнала, что священник прибудет с минуты на минуту.

Джонатан был поражен, когда Луиза резко сказала матери:

— Да полно, мама! Это же не обычная свадьба, и я хочу сделать ее как можно незаметнее. Мы идем на этот шаг по причине, которая ясна всем присутствующим, и было бы нелепо устраивать шумиху.

Наоми тут же замолчала, поджав губы.

Джеримайя передал сыну золотое кольцо.

— Я заказал его давным давно, — сказал он. — Луиза носит обручальное кольцо, но она, несомненно, захочет заменить его настоящим.

Джонатан подумал о золотом кольце, которое он подарил Лайцзе-лу в их последнюю ночь. Судьба оказалась намного более жестокой, чем предполагал его отец, и гнев Джонатана вновь начал закипать.

Чарльз тихо отвел его в одну из ближайших комнат и подал ему маленький стакан с виски.

— Выпей это, пока ты не взорвался, старина, — сказал он.

Джонатан одним махом проглотил содержимое стакана.

— Думаешь, ты выдержишь это? — спросил его кузен, пристально наблюдая за ним.

— У меня нет иного выбора, — сказал Джонатан с горечью. — Бог мой! Ты видел моего сына. Как только я его увидел, в ту же секунду понял, что это Рейкхелл.

— Вот невезение! — сказал Чарльз.

— Да нет, я думаю, мы получаем в этом мире то, что заслуживаем. Мы с Луизой допустили ошибку и теперь будем расплачиваться за нее. Всю жизнь. Но почему Лайцзе-лу должна страдать? Все это чертовски несправедливо по отношению к ней. Я знаю свой долг и исполню его… иначе я не смогу примириться сам с собой. Но я не представляю, как я смогу жить с Луизой. Хотя это и неважно. Я бы отдал все, сделал бы все, чтобы только не страдала Лайцзе-лу. Меня так и подмывает снова собрать всю команду, вернуться в Кантон и остаться там. Но я не могу, потому что тогда мне придется жить с еще большей ложью.

— Держись, — сказал Чарльз. — Только что прибыл священник.

Они прошли в гостиную, где его преподобие Кроувел поздравил Джонатана с его превосходным морским достижением.

Для самого Джонатана это достижение уже утратило важность, и он отвечал автоматически.

Двери гостиной закрылись, и началась церемония. Джонатан и Луиза не смотрели друг на друга.

Наступил момент, когда Джонатан должен был надеть золотое кольцо на палец Луизы, и руки у него онемели, а у нее были холодны как лед.

В конце церемонии их губы едва коснулись в символическом поцелуе, и жест этот был столь же пустым, как и душа Джонатана.

Его преподобие Кроувел, отказавшись остаться на обед, на прощание сказал им несколько слов.

— Я уверен, что вы пойдете по жизни вместе и что пережитое вами несчастье не ослабит, а, наоборот, укрепит узы, соединившие вас. Я знал и других, кто женился при подобных, гм, обстоятельствах, и именно поэтому их брак был прочнее.

Луиза устремила на него ничего не видящий взор и молчала.

Джонатан попытался поблагодарить священника, но слова застряли у него в горле.

Лишь Наоми выглядела довольной, явно испытывая чувство облегчения.

Однако доктор Грейвс чувствовал царящее напряжение и заявил, что они с женой отправляются домой и вернутся к семейному обеду.

Луиза еще сильнее ощутила желание скрыться.

— Пора кормить Джулиана, — сказала она. — Я — я всегда люблю присутствовать, когда он ест. — Она поспешно покинула комнату.

Никогда Джонатан не чувствовал себя таким несчастным, таким подавленным.

— Пойдемте в мой кабинет, мальчики, — сказал Джеримайя сыну и племяннику. — Выпьем по стаканчику сухого вина и обменяемся новостями.

Джонатан молчал, поэтому Чарльзу пришлось взять на себя инициативу и рассказать дяде о той огромной сумме, которую заработал «Летучий дракон» за тринадцать месяцев работы на Сун Чжао.

— Это замечательно, — сказал сияющий Джеримайя. — Теперь, надеюсь, вы оба готовы вернуться в отчий дом по-настоящему. — Он подробно рассказал о слиянии компаний Рейкхеллов и Бойнтонов.

Джонатан сидел, сжав кулаки, и заставлял себя слушать отца. Его жизнь рассыпалась, и он обрек Лайцзе-лу на страдания до конца ее дней. Но он, по крайней мере, мог работать. В этом было его единственное спасение.

— Джонни, — сказал его отец, — я даю тебе столько моих акций, чтобы сразу сделать тебя равным партнером. Ты тоже будешь партнером, Чарльз, но я думаю, что было бы более уместно, если бы твой отец объяснил тебе подробности этой договоренности.

— Разумеется, сэр, — пробормотал Чарльз, и даже несмотря на возбуждение, которое вызывали у него перемены в деле, он настороженно следил за своим кузеном.

— Как вы, наверно, догадываетесь, мы получили столько заказов на клиперы, что любая другая компания просто не справилась бы. Я построил для тебя четыре новых стапеля, чтобы ты сразу мог строить четыре корабля, если тебя это устраивает.

Джонатан выглядел мрачным.

— Только дай мне достаточно опытных плотников, и я буду выпускать каждый год по восемь клиперов. Я уже сделал наброски новой конструкции и буду готов начать работать, как только завтра утром откроется верфь. Если, конечно, ты предоставишь мне достаточно людей и у тебя есть достаточно выдержанной древесины под рукой.

— Конечно, — ответил его отец. — Я прочесал всю Новую Англию в поисках леса, предвидя твое возвращение. Но тебе нет необходимости так стремительно кидаться в работу. Отдохни с Луизой пару недель. Возьмите с собой Джулиана или оставьте его со мной, это уже как вы сами сочтете нужным.

— Я хочу приступить к работе как можно скорее, — сказал Джонатан режущим слух тоном.

Чарльз перевел разговор на другую тему, пока его дядя не догадался, в чем дело.

— Кто-нибудь еще строит клиперы?

— Здесь есть несколько компаний, которые достаточно продвинулись в своих планах, — сказал Джеримайя, — но мы будем первыми.

— Так и должно быть, — сказал Джонатан с мрачным удовлетворением.

— В ближайшие два года, по меньшей мере, — сказал Джеримайя, — я хочу получать минимум по два клипера для моего флота, а Алан хочет два клипера для своего флота.

— Вполне справедливо, папа, — сказал Джонатан, — но первый клипер предназначается Толстому Голландцу в Джакарте. — Я полагаю, — сказал он уныло, повернувшись к своему кузену, — что ты захочешь доставить клипер в голландскую Ост-Индию. — Он планировал совершить это путешествие сам, по пути к Лайцзе-лу, но теперь ему уже никогда не было суждено воссоединиться с ней.

— Конечно, — быстро сказал Чарльз.

— Это должно получиться хорошо, — сказал Джеримайя, не чувствуя скрытого значения. — Мы с твоим отцом планировали, чтобы ты возглавил операции на Востоке от имени обеих ветвей компании, если тебя это устраивает.

— Ничего больше я и не мог бы желать, — сказал Чарльз, избегая смотреть на Джонатана.

— А ты, Джонни? — спросил Джеримайя. — Избавился ли ты от желания странствовать после долгих месяцев в Китае?

— Часть меня навсегда останется в Срединном царстве, пока я живу, — ответил Джонатан. — Но отвечая на твой вопрос, я скажу, что готов полностью отдать свое время строительству клиперов. И работать с Чарльзом — отсюда. Мы оба стали хорошо разбираться в рынках на Востоке, и, продолжая работать вместе, я думаю, мы сможем научить кое-чему даже самых сильных наших конкурентов.

Чарльз согласился с этим, но был обеспокоен тем, что Джонатана совершенно не радовали перспективы. Он был полон холодной решимости выполнить свою часть работы, но у него полностью пропала жизнерадостность.

Они завершили беседу договоренностью о том, что Чарльз вернется в Англию после того, как клипер будет обновлен и команда вернется из отпуска. После этого, в соответствии с желанием Джонатана, Эдмунд Баркер станет его капитаном.

Когда они встали, Джонатан вдруг спросил:

— Папа, вы с дядей Аланом уже продумали новый флаг для флота компании «Рейкхелл-Бойнтон»?

— Да нет, у нас было столько дел, что именно об этом мы еще не успели подумать.

— Тогда я предлагаю, чтобы мы взяли для него рисунок Древа Жизни, которое изображено на моем флаге, — сказал Джонатан. — Я хочу, чтобы у каждого корабля нашего флота был этот вымпел. — Он понимал, что это всего лишь жест отчаяния ради Лайцзе-лу, но больше он ничего не мог предложить ей.

Когда мужчины вышли из кабинета, Луиза спустилась вниз с Джулианом, и прежде чем ребенка уложили отдохнуть после обеда, Джонатан начал знакомиться с сыном. Мужчина был неловок и стеснителен, мальчик — застенчив и насторожен, но все же им удалось сломать лед, и вскоре они уже подняли возню и смеялись. Джонатан начал открывать подарки, привезенные им из Китая, и подарил сыну нефритового дракона. Малыш был заворожен им.

Вспомнив великолепную нефритовую вазу, что Лайцзе-лу дала ему в качестве подарка Луизе, Джонатан прервал игру с ребенком, чтобы вручить ее женщине, которая так неожиданно стала его женой.

Ее реакция неприятно поразила его. Возможно, она и не была столь равнодушна к нему, как казалось, и эта вероятность заставила его осознать, что их отношения, несомненно, будут сложными.

Ничто не могло ослабить или уничтожить его любовь к Лайцзе-лу, но Луиза имела право требовать от него лояльности, и что бы ни произошло, он оказался загнанным в угол.

Ему не удалось поразмышлять о той невозможной ситуации, в которой он оказался. Вскоре прибыла Джудит с семьей, вернулись доктор Грейвс с миссис Грейвс и были розданы подарки, которые Чарльз и Джонатан привезли из Китая. Джеримайя особенно был доволен резной трубкой, сделанной из редкой породы дерева.

— Такие товары будут пользоваться практически неограниченным спросом на американском рынке, — сказал он.

Луиза быстро взглянула на него и молча покачала головой. Рейкхеллы, казалось, всегда думают, только о торговле.

За два года Джонатан соскучился по американской пище, но он был так несчастен, что душа у него не лежала ни к густой похлебке из моллюсков, ни к отварному палтусу, ни к жареной баранине, ни к пирогу с черникой, который всегда был одним из самых его любимых лакомств.

Чарльз развлекал компанию, демонстрируя свое умение обращаться с палочками для еды. Джудит просила брата показать, что он тоже может есть ими, но Джонатан отказался. Палочки из слоновой кости, подаренные ему отцом Лайцзе-лу, были бесценным сувениром, и он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел их. Они принадлежали той части его жизни, которая внезапно оборвалась.

В конце обеда Джеримайя сделал объявление:

— Вы будете рады слышать, что я передаю Джонатану столько акций компании «Рейкхелл-Бойнтон», чтобы сделать его равным партнером. Он посвятит все свое время строительству клиперов и работе с Чарльзом по развитию нашей торговли с Востоком.

Джудит очень обрадовалась, как и чета Грейвс, а Луиза рассеянно улыбнулась. Брэдфорд Уокер выглядел так, как будто получил сильнейший удар. Он побледнел, и Чарльз, сидевший напротив него, видел, что тот сильно расстроился.

Джеримайя прекрасно почувствовал реакцию зятя и после обеда отвел его в сторону.

— Реорганизуя нашу деятельность, Брэд, я решил поставить тебя во главе строительства бригов и шхун. Как тебе это предложение?

— Мне оно нравится, сэр. — Брэд выдавил из себя улыбку, но в душе у него все кипело. Клиперы были кораблями будущего, а ему навязывали строительство и эксплуатацию устаревших кораблей, чьи дни уже были сочтены. Для посторонних его новый пост мог бы показаться повышением, но он знал, что никуда дальше он не продвинется. Самые худшие его опасения сбылись, и похоже было, что он ничего не сможет сделать, чтобы остановить своего главного соперника.

Но он не мог смириться и никогда бы не признал своего поражения. Он должен был попытаться найти способ вернуть себе лидерство. Джонатану повезло, но, как и все люди, в чем-то он должен быть уязвим. Брэд пообещал себе найти эту слабинку и воспользоваться ею.

Все перешли в гостиную, и Чарльз, остро чувствуя молчание Джонатана, развлекал компанию историями о жизни на Востоке. Он много рассказывал о Толстом Голландце в Джакарте, заставив. Джонатана признаться, что тот стал мастером в метании индонезийских кинжалов. Чарльз, однако, тщательно избегал упоминания о Лайцзе-лу, когда говорил о жизни в Китае.

Вопросы Джеримайи были проницательными, касались в основном торговли и возможностей ее развития. Джонатан был втянут в разговор, и они с Чарльзом довольно долго рассказывали о торговле. Этот разговор наскучил доктору Грейвсу и его жене, и вскоре они ушли, а за ними последовали Уокеры. Луиза поднялась в детскую, чтобы проследить за ужином Джулиана, а внизу продолжалось обсуждение торговли с Востоком.

— Вы, мальчики, в долгу у Сун Чжао, — сказал Джеримайя. — Благодаря рейсам, которые вы делали с его товаром, вы приобрели знания о всех крупных рынках на Востоке.

— Мы перед ним в гораздо большем долгу, таком, что я даже не смогу объяснить. Я жил в его доме неделями, и он относился ко мне как к сыну, — сказал Джонатан. Обстоятельства лишали его возможности вернуться в Кантон, и эта мысль страшно давила на него.

Когда Джеримайя начал зевать, Чарльз попросил разрешения пойти подышать. Зная привычки своего кузена, Джонатан не сомневался, что тот отправится в таверну, а затем в один из борделей города. Он только не понимал, что Чарльзу, остро ощущавшему жестокость судьбы, выпавшей на долю Джонатана, просто необходимо было на время уйти.

Лишь когда Джеримайя отправился спать, Джонатан в полную силу осознал стоявшую перед ним дилемму. Луиза больше не спустилась вниз, а он все медлил, оставаясь в гостиной. Это была его первая брачная ночь, но ему страшно не хотелось идти в спальню. Он страшился сцены, которая ожидала его там.

Долгое время он стоял перед дверью спальни, которую занимал, еще будучи холостяком. Слишком расстроенный, чтобы ясно мыслить, он все же понимал, что не может провести всю ночь в коридоре, поэтому взялся за ручку двери и вошел в спальню.

Масляные лампы горели на столиках по обе стороны от кровати с пологом. В кровати, опираясь на подушки, лежала Луиза, в ночной рубашке и пеньюаре с высоким воротником. Она распустила волосы, и когда Джонатан вошел в комнату, отложила книгу, которая была у нее в руках, и попыталась говорить как ни в чем не бывало:

— Я не спустилась вниз потому, что ты и Чарльз обсуждали дела с папой Рейкхеллом, и я не хотела вам мешать.

— Ты бы нам не помешала, — ответил он вежливо. — Ты всегда можешь участвовать в наших беседах, даже когда мы обсуждаем дела.

— Не думаю, что кто-нибудь из Рейкхеллов может говорить о чем-то ином, — ответила она сухо.

Джонатан извинился и, пройдя в соседнюю гардеробную, переоделся в шелковую китайскую пижаму, в которой уже привык спать по ночам. Почувствовав у себя на груди нефритовый медальон с Древом Жизни, который он не снимал с тех самых пор, как Лайцзе-лу его подарила, он усилием воли попытался не думать о нем. Он снова заколебался, но похоже, что не было никакой возможности уйти от неизбежного, и он снова прошел в спальню.

Луиза явно была взволнована и смущена и отвела взгляд в сторону.

Глубоко вздохнув, Джонатан забрался в постель.

— Прости меня за то, что для меня это стало неожиданностью, — сказал он.

— Я знаю, тебе нелегко.

— Нам обоим трудно. Так же как трудно было тебе все то время, что я отсутствовал. Когда ты узнала, что носишь Джулиана?

— Примерно через два месяца после твоего отъезда.

— Мне жаль. Та ночь была только моей ошибкой.

— Нет, я должна разделить вину с тобой. И как бы то ни было, сейчас мы уже имеем последствия.

— У нас нет выбора, — сказал он.

Луиза некоторое время смотрела в пространство.

— Все было бы настолько проще, если бы мы любили друг друга, — пробормотала она. Все еще не глядя на него, она спросила тихим голосом: — Ты ведь не любишь меня, да, Джонни?

Он и сам бы хотел найти какой-то дипломатичный ответ, чтобы не обидеть ее, и в то же время понимал, что она заслужила правду.

— Мне бы хотелось, чтобы я тебя любил или мог полюбить.

Она кивнула:

— Я сказала своей матери о том, как мы относимся друг к другу, и она постоянно твердит, чтобы я не беспокоилась об этом. Она говорит, что не любила моего отца, когда они поженились. Но люди привыкают друг к другу, и это помогает.

— Наверно, это так. — Он знал, что Луиза ожидает от него первого шага в физической близости, но его переполняла любовь к Лайцзе-лу, и он не двигался. — Знаешь, я всегда буду заботиться о тебе и Джулиане, — сказал он неловко.

Луиза кивнула:

— Я знаю.

Его кодекс чести был столь строг и непоколебим, что ему даже в голову не приходило, что он мог бы отказаться от своих обязательств перед ней.

Они не могли провести всю ночь в разговорах вокруг да около:

— Будем гасить свет?

— Пожалуй. — Она погасила лампу, стоявшую с ее стороны.

Джонатан поступил так же. Сжав зубы, он подвинулся к ней, затем осторожно протянул руку.

Цепочка, висевшая у него на шее, треснула, и нефритовый медальон упал на постель между Джонатаном и Луизой.

Он покрылся холодной испариной. В этот момент он почувствовал, что сама Лайцзе-лу незримо присутствует рядом с ним, говоря решительно, что хотя обстоятельства, которые он не в силах изменить, заставили его жениться на Луизе, его любовь будет осмеяна и оклеветана, если он будет искать близости с другой, даже с этой женщиной, которая стала его женой.

Закрыв глаза, он увидел Лайцзе-лу, которая смотрела на него. Ее прекрасное лицо было серьезно, глаза не улыбались.

Она была права.

Он поднял медальон, дав себе слово починить его сразу, как только наступит утро. Сжимая его в руке, он резко встал с постели и прошел к стулу в дальнем конце комнаты.

Луиза села в постели:

— Зажечь лампу?

— Если хочешь.

— Я… я предпочитаю поговорить в темноте.

Джонатан перевернул нефритовый медальон в руке.

— Я только что пытался, — сказал он, — но я не могу жить с ложью и не могу тебя вынуждать к этому.

— Спасибо, Джонни.

Он был удивлен, услышав облегчение в ее голосе, и понял, что она боялась физической близости с ним.

— Я посплю на диване в нашей гостиной, — сказал он. — А завтра я распоряжусь поставить туда кровать для меня.

— Да, — едва слышно проговорила Луиза, — так будет лучше всего.

— Папа сегодня спросил, не хотим ли мы перебраться в собственный дом. Как ты считаешь?

— Здесь очень удобно, — сказала она, — и я так мало знаю о том, как нанимать слуг и вести хозяйство. Я… я только Думаю, не сочтет ли папа Рейкхелл странным, что у нас разные спальни.

— Никогда мой отец не позволил бы себе вмешаться в нашу личную жизнь, — ответил он.

— Ну, тогда, — сказала она со вздохом, — я предпочитаю остаться здесь, если тебя это устраивает.

— Вполне устраивает. — Обстановка, знакомая ему с детства, несколько облегчит Джонатану его странное новое существование.

Взяв одеяло и подушку, он прошел в соседнюю комнату. Засыпая беспокойным сном, он подумал, что со временем свыкнется с мыслью, что у него есть жена и сын. Всю оставшуюся часть ночи ему снилась Лайцзе-лу, и в его сне на ней был переливающийся медальон с Древом Жизни.

— Настоящий секрет успеха клипера, — сказал Джонатан отцу, — заключается в умении и сноровке его экипажа. Я сохраню мой старый экипаж полностью, когда Чарльз и Эдмунд поведут «Летучий дракон» в Англию, потому что они будут готовить двух новых помощников. Затем, когда клипер вернется домой под командованием Эдмунда, ему придется подготовить себе нового боцмана, и лучше бы из числа нынешних членов команды. Я оставляю Гримшоу и Оливера для особых заданий.

— Джонни, нельзя ли поконкретнее?

— Конечно, сэр. — Джонатан был настроен решительно. — Мы уже построили макет палубы, мачт и вантов клипера. Гримшоу и Оливер будут активно готовить экипажи наших новых клиперов на этом макете. Мы с Чарльзом уже подготовили подробный график.

— Ты начнешь готовить новые экипажи за несколько месяцев до того, как они выйдут в море? — Джеримайя был удивлен. — Это обойдется тебе дорого.

— Чертовски дорого, папа. Но в конечном итоге это принесет большие доходы. Если я чему-то и научился, так это тому, что ни один клипер не будет хорош без слаженного экипажа. Новой команде, не знакомой с особенностями клипера, потребовалось бы три недели, чтобы добраться до Англии. А Чарльз с нашими опытными ребятами побьет трансатлантический рекорд плавания с Запада на Восток.

Чарльз Бойнтон полностью оправдал слова Джонатана. «Летучий дракон» пересек Атлантику за пятнадцать дней, и этот поразительный результат стал новой сенсацией, заполнившей все газеты западного мира.

Семья Бойнтонов оказала Чарльзу теплый, но чинный прием, отметив его возвращение домой банкетом, на котором были поданы все его любимые блюда. Он подарил своей матери изящный чайный поднос с лаковой миниатюрой, а также дюжину почти прозрачных фарфоровых чашек с блюдцами. Сэр Алан получил прекрасный макет «Летучего дракона», вырезанный из нефрита кантонским мастером.

Главный подарок для Элизабет был воспринят в семье по-разному. Она пошла в свою комнату, чтобы переодеться в шелковый чонсам с вышитыми императорскими драконами, и когда она вернулась в гостиную, ее родители и брат сразу поняли, что ее фигура уже больше не была фигурой ребенка. У нее развивалась грудь, миниатюрная талия и длинные ноги.

— Я боялся, что платье будет слишком велико тебе, — сказал Чарльз. — Но когда я подробно описал тебя… даме, которая делала его, она поклялась, что оно будет впору высокой английской девушке тринадцати лет, и она была права. — Он воздержался от пояснений, что платье шила Элис Вонг, и не собирался рассказывать о своих отношениях с ней.

Элизабет гордо прохаживалась по комнате, вокруг толстого турецкого ковра, и ее первые высокие каблуки постукивали по деревянному полу.

— Оно сидит как перчатка, — сказала она гордо.

Джессика засомневалась:

— На мой вкус, несколько чересчур обтягивающе. Эти разрезы по бокам юбки так обнажают твои ноги, что платье становится совершенно неприличным.

— Так их носят в Срединном царстве, — сказал Чарльз.

— Это Англия, а не Китай, — заявила Джессика. — Возможно, ты сможешь надеть его на маскарад, Элизабет, но больше — никуда.

— Пожалуйста, мама, позволь мне надеть его завтра на прием у голландского министра, — умоляла девочка. — В прошлом году там было несколько дам из Индонезии в подобных платьях.

— Здесь нет ничего плохого, — сказал сэр Алан, вступая в разговор. — Она пока еще не взрослая женщина, так что не вижу ничего страшного.

Джессика давно взяла себе за правило никогда не спорить с мужем по вопросам, касающимся детей, в их присутствии.

— Очень хорошо.

— Спасибо, — сказала Элизабет, просияв. — О, как бы я хотела, чтобы Джонатан мог увидеть меня сейчас.

— Если ты забыла, — строго сказала Джессика, — у Джонатана есть жена и ребенок.

А Чарльз в это время подумал, что еще важнее то, что Джонатан оставил в Китае свою единственную любовь, а человек его характера больше никогда не проявит интерес к другой женщине.

На следующее утро Чарльз отметил свое возвращение к работе тем, что отправился на семейную верфь в Саутворк, чтобы набрать экипаж для первого английского клипера.

— Те, кто запишутся, — сказал он большой группе собравшихся матросов, — через несколько дней отправятся в Америку на «Летучем драконе». Те, кто станут членами экипажа, начнут получать жалованье со дня выхода в море. В Америке вы будете проходить специальную подготовку до тех пор, пока ваш корабль не выйдет в море.

Притягательность этих овеянных романтикой клиперов была столь сильна, что матросы наперебой просились в команду, так что желающих оказалось больше чем достаточно, чтобы сформировать два экипажа, а те, кого просили подождать, пока будет построен второй клипер, ушли с верфи, удостоверившись, что они отправятся в Америку не раньше чем через полгода.

Чарльз полагал, что эта работа займет у него большую часть дня, но он успел прийти в контору, чтобы поговорить с отцом о торговле с Востоком до ленча. Затем они пошли вместе по улицам, обсаженным вязами, к площади святого Джеймса. Весь район находился вблизи дворца, который теперь занимала молодая королева Виктория, когда она бывала в Лондоне, и повсюду можно было видеть мужчин в цилиндрах, с тростью, направлявшихся в свои клубы. Более десятка таких клубов — некоторые из них были основаны еще двести лет назад — находились здесь бок о бок, а членами их были исключительно аристократы и джентльмены со средствами из быстро развивающегося среднего класса.

Клуб сэра Алана был одним из самых представительных. Даже старейшие его члены не могли припомнить причин установления ряда причудливых правил этого заведения. Курение трубок и сигар разрешалось в одних комнатах, но запрещалось в других; можно было разводить огонь в камине в одной гостиной, но нельзя было сделать это в другой. Чарльз давно считал, что лишь правило, предусматривающее запрет на разговоры в библиотеке, имело какой-то смысл.

В огромной столовой с высокими потолками члены клуба ели за так называемыми «общими столами». Каждый из них был рассчитан на дюжину мест. Обедающие садились там, где им нравилось, и существовало неписаное, но тем не менее строго соблюдаемое правило, запрещающее отказывать кому-либо в месте за столом. Сэр Алан и Чарльз, пришедшие одними из последних, заняли оставшиеся два места за столом, где уже обедали банкир, владелец угольной шахты, два владельца новых фабрик в Средней Англии, маркиз и несколько графов. Более всего здесь выделялся — из-за своей формы, которую он надел по случаю спуска на воду военного корабля, — вице-адмирал сэр Найджел Хауи, второй морской лорд. Он получил личное дворянское звание «рыцарь» с орденом Бани за победу у Гваделупы в Вест-Индии. Тогда он был капитаном фрегата и участвовал в бесконечной войне между Англией и Францией, тянувшейся почти без перерывов с 1793 по 1814 год.

Чарльз заказал сырые устрицы, бифштекс и пирог из почек. Все присутствовавшие за столом хотели узнать о его успехах в качестве первого помощника «Летучего дракона» во время их рекордного плавания в Китай, а также о только что завершенном плавании из Соединенных Штатов в качестве капитана клипера. Пока он потягивал предобеденную пинту эля, его засыпали вопросами о клиперах.

Адмирал же, похоже, не слушал вопросов других.

— Вы бы рекомендовали клиперы в качестве военных кораблей, господин Бойнтон? — спросил один джентльмен.

— Только для перевозки сообщений, да и это будет непрактично.

Адмирал снизошел до того, чтобы спросить:

— А вы использовали их для перевозки войск?

— Только не в их нынешнем виде, сэр Найджел. Джонатан Рейкхелл сейчас строит несколько клиперов, которые будут в два раза больше «Летучего дракона», но для перевозки войск потребуется еще больше увеличить палубу, каюты и грузовой отсек. Возможно, когда-нибудь это будет осуществлено, хотя я и сомневаюсь. Клипер водоизмещением в четыре или пять тысяч тонн будет слишком тяжелым, и тем самым исчезнет главное преимущество — его высокая скорость.

Банкир и два промышленника стали расспрашивать Чарльза о перспективах торговли с Востоком.

— Срединное царство в силу его огромной территории и столь же огромного населения является самым лучшим потенциальным рынком для нас, — сказал Чарльз. — Если мы будем вести себя подобающим образом, я полагаю, что китайцы постепенно ослабят свои ограничения на торговлю с нами. Голландская Ост-Индия также станет ценным рынком, особенно теперь, когда правительство Нидерландов разрешило там более свободную торговлю. Филиппины, управляемые Испанией, развиваются очень медленно. Сиам также настолько изолирован, что даже если король Рама и дал бы разрешение на торговлю, что маловероятно, я не представляю, что бы мы могли там продавать или покупать. А Формоза настолько примитивна, что вряд ли будет представлять для нас существенный интерес еще многие десятилетия.

Адмирал поднял косматую бровь.

— Что вы имели в виду, господин Бойнтон, когда вы произнесли эту фразу — «если мы будем вести себя подобающим образом» в Китае? Вы же не буквально подразумевали это!

Чарльз задумчиво отхлебнул эль, прежде чем ответить.

— В Вампу я довольно близко познакомился с коммодором сэром Уильямом Эликзандером, сэр Найджел. Мне он нравится как личность. Он прекрасный человек, но его политика в отношении китайцев жестока.

— Я знаю Билли Эликзандера еще с тех пор, когда он был гардемарином, — заявил второй морской лорд, — и я согласен с вашей оценкой его как человека. Однако в качестве представителя королевской власти он иногда слишком терпимо относится к китайцам.

— Терпимо, сэр Найджел? — Чарльз едва сдержался, чтобы не вспылить. — Он угрожает китайцам своими орудиями и лишает возможности местные власти контролировать тайный ввоз опиума в Срединное царство.

Сэр Алан попытался взглядом предостеречь сына.

Но Чарльз был слишком разгневан, чтобы обращать внимание на отца.

— Но ведь не направит же королевский флот свои военные корабли в Нью-Йорк или Шербург, чтобы заставить американцев или французов разрешить нашим торговым судам ввозить опиум в эти страны!

Тон адмирала стал просто ледяным.

— Китай, господин Бойнтон, это не Соединенные Штаты и не Французское королевство. Китайцы — невежественный и варварский народ.

Чарльз был потрясен, услышав, что столь высокопоставленный деятель правительства королевы Виктории проявляет такую глубокую неосведомленность.

Сэр Алан ударил Чарльза ногой под столом, чтобы тот замолчал.

— Только отсталый народ может увлечься опиумом, — заявил адмирал. — Здесь же вы не встретите людей, курящих эту отраву.

— На Востоке уже есть белые, которые пристрастились к опиуму, — осторожно заметил Чарльз. — Я встречал нескольких таких в Джакарте и Маниле. Опиум не щадит ни одну расу, сэр Найджел, и как только эта пагубная привычка дойдет до Британских островов, я думаю, вы увидите, что правительство достаточно быстро предпримет надлежащие шаги, чтобы остановить этот поток.

— Я считаю маловероятным, что такой день когда-нибудь наступит, господин Бойнтон, — сказал адмирал высокомерно. — Пока же мы имеем полное право, по международному положению, требовать от императора Китая открыть двери нашей торговле, как и торговле других западных стран. В наш просвещенный век ни одна страна не может отгородиться стеной от остальных.

Чарльз прекрасно понимал, что адмирал выражает мнение, бытовавшее в официальных кругах, и пришел в ужас от его высокомерия.

— Как человек, зарабатывающий на жизнь торговлей, — ответил он, — я стремлюсь к тому, чтобы каждая страна открыла для нас свои двери, сэр Найджел. Китайцы жили в изоляции несколько тысяч лет, но и они начинают понимать выгоды торговли с нами, и я считаю, что если мы будем действовать мягко, то двери будут открываться для нас все шире и шире.

— Вы что, хотите сказать, что нам не следует заставлять их открыться?

Чарльз понял, что ничего не добьешься, споря с человеком, не желавшим изменить свою точку зрения.

— Когда нашему клиперу настолько повезло, что мы могли посетить Сиам, нам разрешили бросить якорь в Бангкоке только потому, что у нас на борту был китайский господин, нанявший нас для этого плавания. Он взял нашего капитана на берег, но остальная команда была вынуждена оставаться на борту.

— Это возмутительно, — заявил второй морской лорд.

Чарльз ясно представил себе зловонный дух Бангкока и улыбнулся.

— Честно говоря, сэр Найджел, я хотел как можно скорее поднять якорь и покинуть город.

— Придет день, — прогремел адмирал, — когда английский военный флот силой распахнет для себя ворота и таких стран, как Сиам!

Чарльз едва кивнул головой и занялся устрицами. Если Великобритания не изменит своего надменного отношения на Востоке, она лишь создаст массу проблем себе и другим западным странам. Но он не знал, как ему убедить людей, которые никогда не были на Востоке, имели предвзятое мнение о нем и настаивали на своем превосходстве. Если они не изменят свою политику, кровь, несомненно, прольется, кровь пришельцев с Запада, как и кровь мужчин, женщин и детей Востока.

Евнухи, распоряжавшиеся бюрократическим аппаратом императорского правительства в Пекине, остро ненавидели Лин Цзи-сюя, аристократа-мандарина второго класса, потому что он был независим, не терпел хитрости и коварства, ему было не до изысков, он был бесстрашен как в действиях, так и в выражении своего мнения. Высокий и представительный, Лин мог бы быть ученым, но вместо этого он избрал карьеру чиновника. Он завоевал доверие императора Даогуана, когда сумел искоренить коррупцию в двух провинциях, где выполнял обязанности губернатора.

Сейчас, ни с кем не посоветовавшись, император назначил Лина новым императорским наместником Гуандуна. Дэн Дин-чжань, служивший верой и правдой, будет переведен на другой пост после переговоров со своим преемником. Дворцовые евнухи негодовали, но у них не хватало смелости убедить императора изменить свое решение.

Лин Цзи-сюй продемонстрировал свою непритязательность, прибыв в Кантон на обыкновенной джонке. Он сошел на берег в сопровождении всего лишь десяти человек и, как и его подчиненные, был одет в халат из недорогого хлопка, подобный тем, что носили ученые в высоких научных кругах. К изумлению местных чиновников, среди сопровождавших не было ни жены, ни обычных наложниц, которые полагались высокопоставленным чиновникам.

К удивлению иностранцев, живших в Вампу, он бегло говорил по-английски и, проявив большой интерес к их жизни, настоял на том, чтобы сначала осмотреть их фактории, а затем уже проследовал через Ворота петиции в сопровождении лишь своих подчиненных и еще двадцати солдат.

Он прибыл во дворец без лишнего шума, и изумленный офицер, командовавший охраной и не узнавший его, так сокрушался, что тут же покончил с собой. Первым распоряжением Лина стало назначение пенсии вдове незадачливого офицера.

Три дня и три ночи Лин и его предшественник совещались с глазу на глаз, за закрытыми дверями. Затем первым был вызван Ло Фан, вновь утвержденный мажордомом императорского наместника.

Дэн Дин-чжань отбыл в сопровождении более ста человек, включая одиннадцать наложниц. Он и его окружение торжественно прошествовали через Вампу в сопровождении трех тысяч солдат. Для удобства им были предоставлены три большие джонки, и когда они отплыли, раздался салют, загремели гонги, ударные тарелки.

Тем временем Лин обустраивался во дворце и приступил к работе, проводя частые беседы с каждым из своих ближайших подчиненных, а затем вызвал к себе видных граждан города. Первым из них стал Сун Чжао.

Новый наместник принял его в небольшой, удобно обставленной приемной, и после того как Сун завершил свои поклоны, представитель Небесного императора предложил ему чай, мяту и чашку соленых орешков, чтобы гость почувствовал себя как дома.

— Вы известны в Запретном городе как честный и порядочный человек, который категорически против перевозки опиума. Это мнение подтвердил и мой предшественник, который заверил меня в том, что я смогу положиться на вас во всем.

Сун скромно поклонился.

— Император Даогуан направил меня сюда с особой целью, — заявил новый посланник. — До тех пор пока я не буду готов действовать, эта цель должна быть скрыта от всех иноземцев.

— Вы можете рассчитывать на мое благоразумие, ваше превосходительство.

— Надеюсь, что также могу рассчитывать и на ваше активное сотрудничество, — заявил Лин. — Я прибыл в Кантон, чтобы избавить Срединное царство от отвратительной торговли наркотиками.

Чжао очень порадовали эти слова, и он выразил свое удовольствие.

— Терпение императора исчерпано. Тысячи его подданных стали рабами опиума. Наши врачи не знают средства против этой болезни, и единственное спасение от мук — это смерть. А тем временем наше серебро рекой льется в руки преступных торговцев и чужестранцев, не уважающих наши законы. — Голос наместника стал еще тверже. — Мне дана власть предпринимать любые — учтите, любые шаги, которые я сочту необходимыми, чтобы навсегда положить конец доставке наркотиков. Удастся ли это мне, покажет будущее, но если меня постигнет неудача, то, по крайней мере, не из-за трусости или бездействия.

— Что я могу сделать, чтобы помочь в этом предприятии, ваше превосходительство? — спросил Чжао.

Лин улыбнулся.

— У меня становится легче на душе, когда я слышу ваше предложение о помощи, — сказал он. — Обдумайте мои слова. Пока я намерен действовать очень тихо. Я хочу очень тщательно подготовиться, а затем нанести решительный удар. Вам сообщаю, что я уже отдал распоряжение Ло Фану установить личности всех китайцев, занимающихся торговлей наркотиками. Всех без исключения. Я не сделаю ни одного шага, пока не буду знать точно все имена и места жительства каждого из них. Затем мои агенты, в одежде обычных граждан, в один и тот же час арестуют всех этих преступников. Их проведут по улицам в цепях, а затем они будут публично казнены, один за другим. Улицы будут залиты их кровью.

Чжао был начитан в понимании понятия справедливости в западных концепциях права, и он спросил:

— Вы не будете их судить, ваше превосходительство?

— Они виновны в убийстве, поэтому не будет необходимости судить их, — твердо ответил новый наместник. — Если мы хотим избавиться от торговли наркотиками, я не могу проявлять жалость ни к кому.

Была вероятность того, что невинные люди по ложному обвинению могут пострадать вместе с настоящими преступниками, но никто, даже Сун Чжао, не мог ставить под сомнение решение представителя Небесного императора.

— Я намерен действовать с одинаковой решимостью и в дельте реки Жемчужной, и в Вампу, — заявил Лин Цзи-сюй. — Мои военные джонки, а у меня их будет много, с хорошим вооружением, будут задерживать тех, кто поднимется на борт иноземных кораблей. Я проведу обыски на каждом складе Вампу, где прячут опиум, и буду считать виновными правительства чужестранцев за действия их граждан.

Эти слова ошеломили Чжао, поскольку он понимал, что западные правительства бурно отреагируют на такое отношение к их гражданам. Он знал Запад достаточно хорошо, чтобы понять, что ни одно иноземное правительство не возьмет на себя ответственность за действия отдельных граждан. Этот разный подход к принципу правосудия был самой серьезной потенциальной причиной недоразумений и споров между Срединным царством и странами Запада.

— Вы и ваши подчиненные хорошо знаете китайцев, работающих в доках и на складах в Вампу, — продолжал Лин. — Я хочу, чтобы вы регулярно и без лишнего шума расспрашивали их. Выясните, кто из владельцев складов и управляющих нарушает наши законы, пряча опиум. Установите точное местонахождение этого опиума. Затем, когда мои агенты устроят налет на склады, они будут точно знать, где искать наркотики.

У чужестранцев не будет возможности уничтожить или перепрятать ящики до того, как мы схватим их. — На лице наместника было написано выражение мрачного торжества.

— Я сделаю так, как велит ваше превосходительство, — пробормотал Чжао.

Лин некоторое время изучающе смотрел на него.

— Я не слышу энтузиазма в вашем голосе, Сун.

— Это так, — признал Чжао. — Я хорошо узнал чужестранцев. Я думаю, что знаю их лучше, чем кто-либо другой во всем Срединном царстве. И я боюсь, что их правительства не потерпят подобных действий с нашей стороны.

— Их желания меня не волнуют, — сказал Лин. — Они — гости на нашей земле и должны вести себя соответственно.

— Ваше превосходительство, вы незнакомы с их высокомерием. Некоторые из иноземцев честные и порядочные люди, соблюдающие наши законы. — Чжао подумал о Джонатане, своем будущем зяте. — Другие совершенно не чтут то, что мы считаем правильным. Коммодор сэр Уильям Эликзандер, командующий британской эскадрой в наших водах, мой друг. Он джентльмен и относится к нам с большим уважением. Но он на службе у своей королевы, поэтому должен подчиняться своим начальникам.

— Если британские граждане нарушат наши законы, я поручу этому коммодору сообщить королеве, что это ее вина, — категорически заявил наместник. — Она будет обязана принести извинения императору Даогуану и передать английских преступников в его руки. От нее также потребуют предложить компенсацию священному правителю Срединного царства, перед которым должны склонять головы все монархи.

Чжао был в ужасе от неспособности наместника понять западный образ мыслей. Ни один уважающий себя иностранец не унизит себя тем, что распластается перед высокопоставленным императорским представителем или перед самим императором.

— Может так случиться, — сказал он осторожно, — что британский коммодор и другие, кто командует солдатами и моряками Запада, откажутся выполнить наши требования.

— Если они сделают это, наши военные джонки отправят их корабли на дно моря, а наши солдаты разобьют их войска, — заявил Лин вызывающе.

Сердце торговца упало.

— Их орудия, — сказал он, — более мощные и точные, чем наши пушки. Их солдаты лучше обучены, и у них гораздо более современное оружие, чем наши древние ружья и пики.

— Возможно, прольется кровь китайцев, — признал наместник. — Но вместо каждой нашей военной джонки, потопленной чужестранцами, появятся две новые. Я полон решимости положить конец перевозу опиума, как бы ни велика была цена.

По пути домой Чжао не оставляла мысль, что цена окажется очень высокой для Китая.

Лайцзе-лу пришла в кабинет отца сразу после его возвращения.

— В моем сердце поселился страх, — сказал он ей и повторил свою беседу с наместником.

Она сразу же поняла, что поставлено на карту.

— Будет война между Срединным царством и странами Запада.

— Я разделяю это опасение, — ответил ее отец. — Я считаю, что перевозка опиума прекратится только после разумных переговоров с Западом, а это мы можем сделать, показав их правительствам, что торговля опиумом порочна.

— Англичане, у которых больше всего фабрик в Вампу и чьи военные корабли находятся в наших водах, первыми начнут воевать с нами, — сказала Лайцзе-лу.

Чжао кивнул:

— Новый наместник, судя по всему, убежден, что их королева должна считать Небесного императора своим повелителем, и он совершенно не понимает, что этому никогда не бывать.

— Я сегодня же пойду в храм Спокойствия и Мира и зажгу душистые палочки в честь богов. Я буду молиться, чтобы они не допустили войны между Срединным царством и Соединенными Штатами.

— Да будут услышаны твои молитвы, — сказал ее отец.

Она выпрямилась, глаза засверкали.

— Даже если боги останутся глухи к моим мольбам, — сказала она, — я не допущу, чтобы что-то встало между мной и Джонатаном. Даже если наши страны начнут воевать друг с другом, наша любовь так велика, что мы все равно поженимся.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Паника 1837 года охватила Соединенные Штаты, и президент Мартин Ван Бурен был не в силах остановить усиливавшийся экономический спад. Разорялись банки, закрывались фабрики на Восточном побережье, и повсюду фермеры теряли свои дома. Бывший президент Эндрю Джексон поддержал тех, кто призывал народ Америки успокоиться, сказав в своем заявлении, что растущая страна сильна и что улучшение финансового положения зависит и от самих граждан. Но паника продолжала нарастать.

Депрессией не были затронуты лишь некоторые из отраслей, а судостроение, напротив, переживало бум. Росло признание необходимости расширять международную торговлю, и клиперы прекрасно подходили для этого, потому что могли доставлять американские товары практически в любое место земного шара быстрее, чем любые другие суда. Спрос на клиперы был огромным, и их начали строить на верфях Нью-Йорка и Бостона, Марблхеда и Ньюпорта.

Но ни одна из компаний не процветала так, как компания «Рейкхелл — Бойнтон», чей клипер «Летучий дракон» задал тон и продемонстрировал достоинства этих великолепных новых кораблей. Первый из новых клиперов был спущен на воду по графику, а на следующий день уже были заложены следующие, и у корабелов не было передышки. Джонатан Рейкхелл стремится расширить доки, чтобы одновременно строить пять новых клиперов, но его отец, не склонный к быстрому расширению, отговорил его.

Первый из серии новых клиперов был отправлен в Англию с командой, подготовленной на верфях компании «Рейкхелл — Бойнтон» в Нью-Лондоне. Чарльз Бойнтон надеялся вернуться в Америку, чтобы вести корабль в его первом плавании, но был слишком занят дома и отложил принятие командования до прибытия корабля, когда он будет готовить его к долгому плаванию в голландскую Ост-Индию. «Ничего, — писал он своему кузену, — не лишит меня удовольствия лично доставить клипер Толстому Голландцу в Джакарту».

— Все Рейкхеллы просто дьяволы в работе, — сказал Клиф — отец Руфи Баркер — ей и Эдмунду, который был дома в коротком отпуске, перед тем как принять командование «Летучим драконом», который теперь осуществлял трансатлантические перевозки. — Господин Джеримайя никому не дает передышки, так же как раньше его отец. Но этот Джонатан просто маньяк. Работа, работа, работа! Клянусь, этот человек ни о чем больше не думает, кроме работы.

Главный плотник говорил правду. Джонатан уходил на верфь утром вместе с отцом, возвращался в полдень, чтобы быстро перекусить и поиграть с сынишкой, но он редко возвращался вместе с Джеримайей в конце дня, оставаясь на верфи так долго, что пришлось изменить распорядок семьи. Ужин теперь подавали на час позже, чтобы ему было удобно.

Плотники и столяры, работавшие на четырех разных стапелях, никогда не знали, когда он снова появится, и казалось, что он присутствует одновременно на всех четырех стройках сразу. Требовательный и строгий, он контролировал каждый этап строительства клипера и не допускал никакого послабления. Он вовсю загружал своих людей, но был и заботлив. И когда Брэдфорд Уокер предложил понизить плату, так как из-за общенациональной паники было очень много безработных плотников, Джонатан настоял на повышении платы своим людям. Они ответили на его заботу тем, что стали работать еще усерднее.

Верфь была открыта шесть дней в неделю, и Джонатан организовал бы и воскресные смены, если бы общественное мнение в Новой Англии не было так строго к соблюдению священного дня отдыха. Тем не менее он был готов делать то, на что не решались другие, и каждое воскресенье после обеда отправлялся на верфь. Все чаще он стал брать с собой сына, и к ужасу Луизы, Джулиану страшно нравилось, когда ставились паруса. Дважды, когда новые клиперы выходили в море в пробное плавание, Джонатан брал с собой Джулиана.

Чаще всего Джонатан брал работу и домой. Переоборудовав одну из гостиных комнат, все вечернее время он отдавал контролю за деятельностью своего растущего флота. Он вел активную переписку с торговцами в Карибских странах и в Европе. В этой работе, как и во всей его остальной деятельности, он был очень дотошным, не упуская из виду даже мельчайших деталей.

У него пропал аппетит, под глазами появились круги, лицо выглядело изможденным, а на висках начала пробиваться седина. И все равно он нещадно, безжалостно загружал себя работой, она просто поглощала его.

Джеримайю это все больше и больше беспокоило, и он решил поговорить с Луизой.

— Меня беспокоит Джонни, — сказал он. — Неужели ты не можешь убедить его работать поменьше.

Молодая женщина вздохнула:

— У меня нет на него никакого влияния, папа Рейкхелл. И кроме того, работа делает его счастливым, так что, думаю, мне не следует вмешиваться.

Зная, что его сын и невестка спят отдельно, а их отношения, насколько он мог судить, были прохладными и вежливо безликими, он больше не пытался убедить Луизу поговорить с Джонатаном.

Вместо этого, когда отец и сын как-то утром шли на верфь, Джеримайя сказал:

— Зайди ко мне в контору на несколько минут.

Постараюсь не слишком нарушить твой рабочий график.

Джонатан, похоже, не понял иронии.

— Джонни, — сказал Джеримайя, устраиваясь за письменным столом, — я подумал: не пора ли нам нанять тебе помощника.

— Спасибо за заботу, папа, но я не смог бы переложить на помощника те обязанности, которые должен выполнять сам.

— Ты пытаешься делать слишком многое!

Джонатан пожал плечами и тускло улыбнулся:

— Мой отец всегда учил меня, что есть только один способ работать. Надо засучить рукава и браться за дело.

— Ну так твой отец тебе сейчас говорит, что ты взвалил на себя больше работы, чем можешь выполнить. Ты очень похудел, и иногда я слышу, как ты бродишь по дому среди ночи.

— А, это. — Здесь у Джонатана было готово разумное объяснение. — Я работаю над совсем новой конструкцией для нового поколения наших клиперов и думаю, что наконец решил все проблемы. Я планирую продлить нос еще на два фута и добавить еще лиселей, чтобы увеличить мощность и скорость. Сделав нос более резко задранным, чем раньше, я уменьшу контакт корпуса с водой, и это даст возможность сделать дно еще более плоским. По моим подсчетам, я создам дополнительное место в трюме для груза еще на одну-две тонны, не потеряв при этом ни одного узла скорости.

Это было замечательное достижение, и Джеримайя не мог не похвалить его.

— Поздравляю. Ты ушел далеко вперед от наших конкурентов. У нас сейчас столько заказов, что еще три года мы будем очень заняты.

— Новая конструкция, несомненно, вновь увеличит спрос, папа. Именно поэтому я думаю, что пора нам расширить наши мощности.

— Чтобы ты нагрузил на себя еще больше и раньше времени загнал в могилу? Я даже и думать не буду о расширении, пока ты не изменишь свой рабочий график так, чтобы мог насладиться и радостями жизни, Джонни. Подумать только, в прошлое воскресенье ты так торопился уйти на верфь, что даже не захотел задержаться на пикнике, устроенном Джудит на морском берегу и попробовать ее пирога с изюмом. А ведь я помню дни, когда ты мог один съесть целый пирог с изюмом.

— Наверно, еда сейчас уже не так важна, как раньше, — нескладно ответил Джонатан. Затем, слабо улыбнувшись, он сказал: — Через полгода я начну донимать тебя просьбой о расширении мощностей.

Его отец развеселился:

— А почему ты делаешь мне одолжение и не будешь раздражать меня просьбами еще полгода?

— Как только я начну строительство по новой конструкции, — сказал Джонатан, — я намерен побаловать себя.

— Надеюсь, отправившись отдохнуть с Луизой и Джулианом?

— Нет, сэр, построив особый клипер. Это будет единственный в своем роде корабль, не похожий ни на один другой.

Джеримайя увидел на лице сына настоящую улыбку, но в его глазах была странная грусть, и невозможно было понять, о чем он думал.

— После того как он будет построен, я сожгу все свои чертежи, и такого другого корабля больше никогда не будет. Он будет уникальным.

— А для чего нужно строить этот необычный корабль?

— Я хочу его построить. — Резко встав, он ушел осматривать корабли, стоявшие на стапелях.

Джеримайя понял, что ничего не смог добиться этим разговором, и также было очевидно, что Джонатан не намерен обсуждать «особый» клипер или причины его строительства. Чарльз Бойнтон, к мнению которого мог прислушаться Джонатан, был в море, он вел клипер, построенный для Толстого Голландца, в Джакарту. Так что единственный человек, к которому мог обратиться Джеримайя, это Джудит, его дочь.

— Не знаю, послушает ли меня Джонатан. Я не имею на него никакого влияния еще с тех пор, когда мы были детьми. Я вижу, что он совершенно изменился после возвращения с Востока. Но не похоже, чтобы онутратил здравый смысл, которым Господь в своей доброте наградил всех Рейкхеллов, так что, может быть, мне удастся достучаться до него. Пригласи нас на обед в это воскресенье, и я отведу его в сторонку для разговора, даже если мне придется при этом связать его.

Приглашение было сделано, и Уокеры пришли в дом Рейкхеллов после службы в церкви. Обед прошел оживленно благодаря присутствию Джулиана, отец которого счел, что мальчик уже достаточно большой, чтобы присутствовать на обеде в воскресенье. Джудит казалось, что по-настоящему Джонатан получает удовольствие только от своих отношений с маленьким Джулианом.

Когда все поднялись из-за стола, Джонатан, как и предполагалось сказал, что намерен сходить на верфь.

— Я пойду с тобой, — подхватила сестра.

Он удивленно поднял бровь.

— Мне нужно двигаться, — добавила она и, взяв свою накидку, лишила его возможности помешать ей пойти с ним.

Оба молчали, пока не вышли на улицу, и там Джудит сказала:

— Вместо того чтобы идти на верфь, давай пойдем на берег.

— Погода еще прохладная, и потеплеет не раньше чем через месяц, да и кроме того…

— И кроме того, мне нужно с тобой поговорить, это очевидно. А прожив в этом климате больше тридцати лет, я не замерзну.

Она направилась к пустынному пляжу, а Джонатан, пожав плечами, пошел рядом с ней. Затем он ускорил шаг, и она стала едва поспевать за ним.

— Какие необычные водоросли, — сказала Джудит, указывая на кустики травы на песке.

Джонатан остановился, чтобы получше разглядеть их.

Она коснулась его руки:

— Мы ведь не бежим наперегонки. Давай присядем на камни.

Он понял, что Джудит загнала его в угол, но тем не менее последовал за ней.

— Джонни, — сказала она, — кроме мамы, я была первой в семье, увидевшей тебя сразу после рождения. Папа и дедушка как раз возвращались домой с верфи, когда ты родился, а я прибежала в комнату спустя пять минут. Будет справедливо сказать, что я знаю тебя всю твою жизнь.

— Вполне справедливо.

— Это дает мне право задать тебе очень личный вопрос. Что случилось?

— А почему ты решила, что что-то случилось? — ответил он вопросом на вопрос.

— Ты уклоняешься, братишка, — сказала она, глядя на него снизу вверх. — Ты работаешь день и ночь…

— Есть работа, которую необходимо делать.

— Но не всю сразу, Джонни! Ты улыбаешься лишь тогда, когда играешь с Джулианом. Ты и Луиза ведете себя как незнакомые люди, которых только что представили друг другу. Ты ни разу не отдохнул хотя бы один день с тех пор, как вернулся из Китая. Ты постоянно говоришь о деле с папой и Брэдом, как только мы соберемся вместе. Тебя больше ничего не интересует. Ты разучился радоваться жизни и в последнее время выглядишь вдвое старше своего возраста. Ты больше не плаваешь, не путешествуешь, и насколько я знаю, единственным твоим упражнением является метание этих жутких индонезийский кинжалов. Так что не нужно говорить мне, что ничего не случилось.

Джонатан не ответил, устремив свой взор за устье Темзы, на сверкающие на весеннем солнышке морские воды.

— Если ты вынуждаешь меня делать предположения, — сказала Джудит, — то ваш брак неудачен.

— Нет, это не совсем точно. У нас с Луизой никогда не было настоящего брака.

Его сестра молчала, надеясь, что он продолжит.

В душе у Джонатана шла тяжелая борьба. Уже много месяцев он не видел Чарльза, и не мог же он обсуждать свои личные дела с Эдмундом Баркером, который, наверное, имел кое-какие мысли на этот счет, но точно ничего не знал. Все это время Джонатан держал в себе безнадежную любовь к Лайцзе-лу, и иногда ему казалось, что он сходит с ума. Тяжелее всего было в воскресные дни, когда он не мог заполнить день до отказа работой.

— Пожалуй, мне нужно довериться кому-то, — сказал он, — и боюсь, что папа не поймет. Ты сама напросилась, Джуди, так что я тоже выбираю тебя.

Он пытался говорить небрежно, но Джудит видела, каким мучительным было выражение его глаз.

— Я тебя не подведу, Джонни, — сказала она тихо.

— Я знаю. — Он обнаружил, что рассказывает ей всю историю своего романа с Лайцзе-лу, опустив лишь упоминание о том, насколько они были близки. Закончив, он расстегнул рубашку и показал ей нефритовый медальон с Древом Жизни, висевший у него на шее.

— А я все думала, почему это на всех твоих клиперах вымпелы с этой эмблемой, — сказала она, положив свою ладонь на его руку. — Какая ужасная ситуация. Мне так жаль, Джонни.

— Я написал Лайцзе-лу тысячу писем, но каждое из них я изорвал в мелкие клочки. Я знаю, что несправедлив к ней, что должен рассказать ей правду, но все откладываю и откладываю — ведь это разобьет ей сердце. Видит Бог, у нее будет причина ненавидеть меня. Я буду просто еще одним ненадежным и бесчестным чужестранцем. Ни на что не годным иноземным дьяволом.

— Может быть, вам обоим было бы легче, если бы ты сам отправился в Кантон и сам ей все рассказал? По крайней мере, тогда она бы знала, что ты говоришь правду, — сказала Джудит.

— Я знаю и каждый день борюсь с этим искушением. Но я не могу. Я слишком хорошо знаю себя, Джудит. Как только я вновь увижу Лайцзе-лу, в ту же секунду душа моя так устремится к ней, что я откажусь от всего ради нее. И от моей чести, и от того, что еще осталось от моего доброго имени. От компании и ее будущего. Даже от Джулиана. Я тогда больше никогда не покину ее, даже если мне придется жить в изгнании до конца моих дней.

— Тогда ты не оставляешь себе никакого выбора.

— Я знаю. Она ожидает моего возвращения не раньше чем через полгода или год, и я планирую отправить ей письмо с объяснением и особый подарок. Клипер, не похожий ни на один из существующих или тех, что когда-то будут построены. Я назову его в ее честь, и мне лишь остается надеяться, что она поймет меня.

— Если она такая, как ты говоришь, то я уверена, что она обязательно поймет, — сказала Джудит и помолчала. — Но это лишь часть того, что необходимо сделать, Джонни. Рано или поздно тебе нужно будет наладить отношения с… матерью Джулиана.

— Мы с Луизой слишком долго знаем друг друга, и между нами никогда не было любви. Нам не следовало слушать наши семьи, но мы были слишком молоды и слишком наивны, чтобы ослушаться. Хотя я вовсе не пытаюсь оправдать то, что случилось.

— Здесь не может быть никаких оправданий, — сказала Джудит. — Луиза Рейкхелл — твоя жена.

— Я никогда не забываю об этом, я просто не могу забыть. Но я уверен, что в этом мире есть и другие браки без любви, десятки тысяч таких браков, — сказал он гневно.

— Ты так уверен, что твой брак совершенно лишен любви? — спросила Джудит тихим голосом.

— Конечно! Ты что, не слушала меня? — В голосе Джонатана звучала мука.

— Я сейчас думала о том, что чувствует Луиза. Свое отношение ты выразил очень ясно.

— Луиза также не любит меня и никогда не любила, — сказал Джонатан. — Мы обручились, потому что этого от нас ожидали родители, и однажды ночью мы поддались животной страсти, которая свойственна юности. Вот насколько просты наши отношения.

— Я думаю, ты ошибаешься, — сказала его сестра.

Джонатан уставился на нее, широко раскрыв глаза.

— Я тоже знаю Луизу всю ее жизнь, — сказала Джудит. — Она страшно стеснительная и сдержанная, потому что всегда над ней довлела ее мать. Не нужно быть гением, чтобы понять это, Джонатан. Но я наблюдала за ней, когда она смотрит на тебя, особенно тогда, когда ты этого не замечаешь. Я ведь тоже женщина, так что у меня, помимо ума Рейкхеллов, которым наградил меня Господь, есть еще и интуиция. Я готова поклясться на целой пачке Библий, что Луиза Рейкхелл любит своего мужа.

От удивления и замешательства Джонатан покачал головой.

— Я признаю, Джонни, что она и сама может не понимать этого. Твое ухаживание, если вообще его можно так назвать, было строгим. Она пережила ад, когда была беременна, и я даже представить себе не могу, через какие муки она прошла, пока ты не вернулся и не узаконил рождение своего сына. Луиза всю жизнь подавляла свои чувства, и я уверена, что и сейчас она продолжает подавлять их, при ваших нынешних отношениях. Не знаю, способна ли я судить о характере другой женщины, но я совершенно уверена, что она любит тебя.

— Я не могу даже подумать об этом, пока Лайцзе-лу не Освободит меня — без ненависти или с ненавистью на всю жизнь. Но даже и тогда я буду любить ее, и только ее.

— О, я все это знаю. Мы, Рейкхеллы, далеки от легкомысленности. Я знаю, что никогда бы не могла полюбить никого, кроме Брэда. Но ты сильный, ты честный, и у тебя есть мужество, чтобы упорно идти вперед. Поэтому я и думаю, что ты должен знать всю правду. Потому что однажды тебе придется решить эту проблему.

Капитан Чарльз Бойнтон с удовольствием продемонстрировал всему миру, что и другие клиперы, спроектированные и построенные Джонатаном Рейкхеллом, могут побивать рекорды. Командуя экипажем, подготовленным его кузеном, Чарльз привел корабль, пока известный лишь как «Рейкхелл — Бойнтон II» из Англии в Джакарту за сто два дня. Голландские таможенники, встретившие корабль, потребовали дополнительных доказательств точной даты выхода из Англии, потому что предыдущий рекорд был побит на целых сорок дней.

Толстый Голландец, как всегда окруженный своими попугаями и прекрасными служанками, встретил Чарльза очень радушно.

— Хе-хе, — хмыкнул он, и его сухой смешок эхом прокатился по тропическому саду. — Я никогда не ошибаюсь в оценке людей. Я с самого начала знал, что вы с Рейкхеллом сдержите данное мне слово.

Без дальнейшей суеты он послал за своим сейфом и вручил молодому англичанину остальную сумму за корабль.

— Это слишком много, — запротестовал Чарльз.

— Я не знаю больше никого, кто был бы честен и справедлив в отношениях со мной, за исключением Сун Чжао, конечно, который всегда честен в своих делах, — заявил Толстый Голландец, пока одна из девушек вытирала пот у него со лба полотняной тканью, смоченной в холодной воде. — Считайте дополнительные три сотни золотых гульденов премией, которую вы с Рейкхеллом заслужили.

— Мы не можем принять ее, сэр, — последовал быстрый и решительный ответ. — Мы назначили вам приемлемую цену, которая принесла нам достаточный доход, и ни Джонатан, ни я не можем принять больше.

— Хе-хе. Вы должны позволить мне выразить вам благодарность, капитан Бойнтон.

— Мы надеемся торговать с вами еще многие годы, сэр, — сказал Чарльз.

— Так и будет, мой мальчик, но мне это кажется недостаточным. — Толстый Голландец провел его в столовую, где их ожидало, как обычно, огромное количество еды.

Когда они сидели за столом, Чарльз спросил:

— Как назовете ваш клипер?

— Я пока еще не совсем уверен. — Толстый Голландец посмотрел на девушку, на которой была лишь цветастая юбка, обернутая вокруг талии. Она родилась на Бали, одном из сотен Индонезийских островов, так что будучи полинезийского происхождения, она была намного светлее и выше, чем малайцы с Явы. — Я подумываю о том, чтобы сделать Молинду моей главной наложницей, так что, может быть, я назову клипер ее именем.

Девушка улыбнулась, ее темные глаза искрились, а на щеках появились ямочки.

— Что вы думаете о Молинде? — спросил хозяин.

— Она красавица, которая может свести с ума, и вам это хорошо известно, сэр, — честно признался Чарльз, но не добавил, что по-своему она столь же прекрасна, как и Лайцзе-лу.

— Значит, она вам нравится, а?

— Она несравненна, — сказал Чарльз, и девушка приосанилась, когда он с восхищением взглянул на нее.

— Молинда еще и очень умна, — сказал Толстый Голландец. — Она говорит на голландском и малайском языках, а также на ее родном полинезийском, и я еще учу ее английскому языку. Она поняла буквально каждое слово, которое мы произнесли.

Молинда хихикнула.

Чарльз был просто заворожен.

— Возьмите ее на сегодня, капитан Бойнтон.

— Это очень щедро с вашей стороны.

— А по зрелом размышлении, давайте я ее вам подарю.

Чарльз встревожился и залпом проглотил налитый ему голландский джин. Он мечтал о встрече в Кантоне с Элис Вонг и не представлял, куда он может деть рабыню с Бали. Боже, не может же он взять ее с собой в Англию!

— Вторая половина дня с ней, — сказал он, — и так уже достаточная награда. Более того — это будет уж слишком.

Толстый Голландец опустошил кружку эля, и одна из девушек поспешила вновь наполнить ее.

— Капитан Бойнтон, вы очень затрудняете мне задачу отблагодарить вас, — сказал он, и смешок его был еще более скрипучим, чем раньше.

— Есть одна услуга, которую вы бы могли оказать мне, — сказал Чарльз, когда они приступили к следующему блюду. — Доставьте меня и мой экипаж на «Молинде», или как вы там назовете ваш новый корабль, в Вампу. Еще один из наших клиперов вскоре придет туда, и я отправлюсь назад в Англию с двойным экипажем. Плавание в Вампу даст возможность мне и моим людям обучить ваш экипаж основам плавания на клипере.

— Я буду рад оказать вам услугу. Но позвольте мне тут же заметить, что, готовя для меня команду, вы опять-таки сделаете мне одолжение. Хе-хе. Ну ничего, я все равно рано или поздно найду способ отблагодарить вас.

Молинда была очаровательна и умна не по годам и очень смела в любви, так что Чарльз наслаждался проведенными с ней несколькими вечерами. Но он быстро отступил, когда Толстый Голландец опять предложил ее в качестве «подарка». Преуспевающий молодой английский бизнесмен и капитан корабля, который когда-нибудь унаследует титул баронета, просто не мог позволить себе вернуться в Англию с рабыней.

Оставив мысли о Молинде, Чарльз отплыл уже знакомым маршрутом из Джакарты в Кантон. Поднимаясь вверх по дельте реки Жемчужной, он сразу почувствовал перемену в атмосфере. На якоре стояло столько британских кораблей, сколько он никогда раньше не видел в этих водах. Правда, большинство этих судов были небольшими. Орудийные расчеты палубных пушек стояли рядом, а также королевские морские пехотинцы, все вооруженные ружьями.

Новый флагман, британский военный корабль «Отпор» с семьюдесятью четырьмя орудиями, стоял у Вампу, и Чарльз поднялся на борт, чтобы отдать честь командующему флотилией. Он был несколько удивлен, обнаружив, что это все еще сэр Уильям Эликзандер, теперь повышенный в звании до контр-адмирала.

— Я очень сомневаюсь, Что на вашем клипере есть опиум, — сказал сэр Уильям, — но все же я должен задать вам этот вопрос, так полагается.

— Моя позиция не изменилась, — ответил Чарльз.

— Тогда я благодарю Всемогущего Господа, что есть хоть один англичанин, который не добавит мне седых волос.

— Что здесь происходит, сэр? Похоже, ваши корабли готовы к возможным беспорядкам.

— Да, это действительно так, — сказал адмирал, качая головой, — хотя я пока еще не могу сказать, что это будут за беспорядки или когда разразится кризис. Китайский император назначил нового наместника в Гуандун, и Лин Цзи-сюй — очень сложный и скрытный человек. Я встречался с ним четыре или пять раз, пытался установить с ним дружеские отношения, но от него так и веет враждебностью. У меня такое ощущение, что он презирает всех иностранцев и ищет лишь способ отправить нас всех отсюда восвояси.

— Это прискорбно, — сказал Чарльз.

— Дела обстоят намного хуже. До нас дошли слухи, что Лин планирует какую-то крупную акцию против западных факторий в Вампу. Подробности все время меняются, но суть слухов одна и та же.

— И вы не можете выяснить, что же стоит за этими слухами?

Сэр Уильям покачал головой:

— Даже самые близкие наши китайские друзья отказываются затрагивать эту тему. Я пытался поговорить об этом с Сун Чжао, но его лицо сразу становится непроницаемым, и я не могу вытянуть из него ни одного слова.

— Это не похоже на Суна, — сказал Чарльз, нахмурясь. — Вы полагаете, он знает о каких-то планах нового наместника против нас?

— Я бы с готовностью поспорил на годовое жалованье, что ему это известно, — заявил адмирал. — Вы, Рейкхеллы и Бойнтоны, были ближе к нему, чем кто-либо из нас, так что, может быть, он вам расскажет то, что не говорит мне. Если он это сделает, я буду признателен вам за любую информацию, которую вы мне можете передать.

— Вы знаете, что я это сделаю, сэр.

— У нас всех тут такое ощущение, будто мы сидим на пороховой бочке и запал уже зажжен. Я не знаю, сколько пороха в бочке, и даже не могу представить себе длину запала, но мне чертовски не по себе.

— Могу себе представить, — Чарльза более всего волновала лишь одна сторона этой ситуации. — Вы думаете, что под угрозой и наша законная торговля со Срединным царством?

— В недавнем донесении адмиралтейству я писал, что такая угроза существует, хотя я пока не могу этого доказать.

Радостное настроение Чарльза от возвращения в Китай начало улетучиваться.

— Не волнуйтесь, — сказал сэр Уильям. — Великобритания — это страна, чья жизнь зависит от торговли, и я не намерен допустить, чтобы здесь перерезали наши пути торговли. Я попросил Лондон направить сюда еще одну эскадру кораблей и не делаю секрета из того, что прошу направить минимум десять тысяч наших солдат из отборных частей, чтобы они находились в резерве в Индии. Если Лин Цзи-сюй хочет драки, он ее получит!

Обстановка изменилась гораздо сильнее, чем предполагал Чарльз.

— Кстати, Бойнтон, — сказал сэр Уильям тем небрежным тоном, к которому обычно прибегают представители высших слоев английского общества при сообщении важной информации, — будьте осторожны в Вампу и передайте это вашим людям. Было бы разумней, если бы они ходили по Вампу большими группами, особенно ночью.

— А в чем дело, сэр?

— По непонятным причинам стали избивать иностранцев, особенно англичан. И заметьте, их не грабят, а просто сильно избивают. Я неоднократно жаловался Лину, и когда в прошлом месяце был заколот британский подданный, он передал мне двух китайцев. Я уверен, что они были непричастны к этому преступлению, но вы же знаете китайскую систему. Вместо того чтобы попытаться найти настоящих преступников, они схватили на улице первых попавшихся людей, ни в чем не повинных. Конечно, мне пришлось казнить несчастных, и это было очень неприятно, но выбора у меня не было. Не я, а Лин послал их на смерть.

Благодарный за предупреждение, Чарльз передал его своей команде.

— Не забывайте, что это Восток, — сказал он. — Их мышление и поступки очень отличаются от наших. Не ввязывайтесь в потасовки и не бродите в одиночку по переулкам, как бы сильно вам ни хотелось выпить.

Сразу после швартовки он сошел на берег и, направляясь к конторе Сун Чжао, заметил Оуэна Брюса, примерно в пятидесяти футах от себя. Шотландец зло взглянул на него и отвернулся, и Чарльз понял, что этот человек ненавидит его так же, как ненавидел и Джонатана из-за их процветающей торговли с Востоком и непоколебимого неприятия торговли опиумом.

В дом Сун Чжао был отправлен гонец, чтобы сообщить о прибытии молодого англичанина, и спустя чуть больше часа в Вампу прибыл Кай с эскортом. Зная лишь несколько слов по-китайски, Чарльз не мог поговорить с мажордомом, но пока они шли через многолюдный город к имению Суна, он почувствовал перемену в отношении людей, смотревших на чужеземца.

Ранее один из пяти или четырех смотрел на иностранцев с ненавистью и презрением, а сейчас негодовали уже все. Мальчишки кричали «Фань-гуй!», и охранникам приходилось сдерживать их. Многие грозили Чарльзу кулаками, а женщины плевали на землю и отворачивались. Ощущение было далеко не из приятных, и ему стало не по себе.

Тем разительнее был прием, оказанный ему Сун Чжао. Сияющий и довольный этим визитом, китайский торговец встретил его у передних ворот и, взяв под руку, провел через сад к стоявшим поодаль зданиям.

Следующей появилась Сара Эплгейт, и она была так рада видеть его, что в какую-то минуту ему показалось, что она его сейчас расцелует.

Затем со своей половины поспешно вышла Лайцзе-лу, и она была еще прекрасней, чем помнил Чарльз.

— Добро пожаловать, — тепло сказала она и протянула ему обе руки в совершенно западном жесте.

Ему стало больно за нее и Джонатана.

Повару поручили приготовить особый обед в честь прибывшего гостя, и пока на кухне кипела работа, Чарльза проводили в главную гостиную. Ему предложили стул, как принято на Западе, но Чарльз предпочел сесть на низенький мягкий стульчик, хотя при этом ему не удалось вытянуть свои длинные ноги.

Отказавшись от обычных формальностей, которыми начинаются все беседы в Срединном царстве, Чарльз сказал:

— Я знаю, что вы хотите услышать новости о Джонатане. — По пути из Лондона в Джакарту он долго размышлял о том, что скажет, и даже отрепетировал свою речь на мостике.

Чарльз довольно долго говорил о работе Джонатана на верфи, подробно рассказав о новых клиперах, которые тот строит.

— Он уделяет все свое время работе, — сказал Чарльз совершенно искренне. — Даже по воскресным дням ходит в контору после церкви. Он идет на верфь рано утром с отцом и возвращается домой поесть только поздно вечером.

— Он здоров и счастлив? — спросила Лайцзе-лу.

— Он здоров, — прямо ответил Чарльз, — но он никогда не будет счастлив, пока вас нет рядом с ним. — Это тоже было правдой. Он решил, что ни при каких обстоятельствах он даже намекнуть не может на трагические обстоятельства в жизни его кузена или на то, что у него теперь есть сын. Только сам Джонатан мог сказать об этом Лайцзе-лу.

Пока он говорил, девушка теребила золотое кольцо, надетое на четвертый палец правой руки.

Чарльз, увидев этот жест, еще раз осознал со всей остротой, что ему необходимо быть начеку каждую минуту пребывания здесь. Если Лайцзе-лу узнала бы правду о положении Джонатана, она была бы вне себя от горя, но только сам Джонатан мог рассказать ей правду.

Обед был одним из самых вкусных, которые когда-либо приходилось пробовать Чарльзу. Он мог узнать только лишь некоторые из множества блюд, и до этой минуты ему даже не приходило в голову, как он соскучился по китайской кухне. Несмотря на все его волнения, аппетит у него был прекрасный.

Больше всего он опасался вопроса о девушке, с которой Джонатан был обручен, не представляя, что можно ответить. Он не мог сказать, что рождение сына и наследника Рейкхеллов обязало его жениться на ней, и в то же время ему не хотелось лгать. Несомненно, Лайцзе-лу хотелось узнать о Луизе, но ее чувство деликатности не позволило спрашивать о ком-либо, кроме Джонатана, и Чарльз почувствовал большое облегчение, когда понял это.

Сун Чжао выглядел постаревшим и очень уставшим, и глубокие морщины в уголках глаз и рта говорили о том, что он живет в огромном напряжении. Мисс Сара совсем не изменилась, разве что волосы чуть-чуть поседели, но она была столь же неукротимой и резкой и высказывалась тогда, когда считала нужным. Лайцзе-лу, вопросы которой со всей очевидностью говорили о том, что она глубоко любит Джонатана, вся светилась изнутри этой любовью, и была как никогда прекрасна. Нет объяснения тому, почему жизнь внезапно преподносит людям такие жестокие испытания.

Подробно рассказав о работе и жизни Джонатана, Чарльз, наконец, затронул вопрос, поднятый сэром Уильямом Эликзандером.

— Насколько я понимаю, здесь резко усилились настроения против иностранцев.

— Как это ни печально, это так, — признал Чжао. — Это распространилось на все слои общества, включая и образованных чиновников, которые уж должны соображать.

— Чем вы это объясните, сэр?

Китайский купец пожал плечами, ничего не сказав.

Лайцзе-лу опустила глаза и тоже замолчала, слышно было лишь постукивание палочек о тарелку.

А вот Сара Эплгейт отказалась быть дипломатичной.

— Это все этот Лин Цзи-сюй, — горячо воскликнула она. — Новый наместник, если вы еще не осведомлены, молодой человек. Чжао и его друзья все время говорят мне, что он прекрасный администратор и человек высоких принципов, но нет никаких сомнений, что именно он виноват в этих настроениях. В своих высказываниях он неизменно допускает отвратительные слова в адрес чужеземцев, что еще сильнее разжигает предубеждение, которое и так уже существует здесь.

— Мое мнение таково, и я уже говорила тебе об этом, Сара, что его превосходительство выступает не против всех иностранцев и не против того хорошего, что имеется в их цивилизации.

— Тогда почему он не может удержаться от нападок на нас? — резко возразила Сара.

Чжао какую-то секунду колебался, затем вновь пожал плечами.

— Это отношение может вызвать серьезные проблемы? — поинтересовался Чарльз.

— Это зависит от того, насколько ухудшится отношение к иностранцам и как отреагируют правительства западных стран, — заявил торговец.

Чарльз понял, что этот ответ ничего не значит.

— Вы полагаете, что может пострадать наша взаимовыгодная торговля?

Здесь отношение Чжао сразу переменилось, и он твердо сказал:

— Заверяю вас, что я делаю и буду продолжать делать все для того, чтобы наша внешняя торговля не прекратилась и не уменьшилась. Напротив, она должна и дальше расти. Прекращение обмена продуктами и товарами станет ударом для Запада и катастрофой для нас.

— Я лишь знаю, что война поставит меня в безвыходное положение, — сказала Сара. — Даже сейчас я не: осмеливаюсь покинуть дом, не закрыв бамбуковые занавески моего паланкина, и мне это не нравится. Я лишь надеюсь и молюсь, чтобы Джонатан успел вернуться сюда и жениться на Лайцзе-лу до начала войны. Джонатан, может, и не знает этого, но он и меня заберет в Новую Англию.

Чарльз не смог вымолвить ни слова, ведь невозможно было сказать ей, что этому плану не суждено осуществиться никогда.

— Если хотите, я приготовлю для вас каюту на «Элизабет», когда корабль прибудет сюда через несколько дней.

— На «Элизабет»? — переспросила Лайцзе-лу.

— Самый последний клипер, который Джонатан построил для меня. Я назвал его в честь моей маленькой приемной сестры.

— Вы великодушны, — сказала Сара, — но я ни за что не покину Лайцзе-лу, что бы плохое здесь ни произошло. Я скорее умру, чем оставлю ее!

Когда обед закончился, Чарльз вместе с Чжао прошел в его кабинет, чтобы обсудить вопрос о грузе.

— Я подумал, не могли бы вы изменить маршрут, когда покинете Кантон? — сказал торговец. — Я только что получил партию великолепного зеленого чая, который превосходит любой другой сорт, выращиваемый здесь или в Индонезии. Я уверен, что Джонатан смог бы сбыть его в Америке по очень высокой цене.

— В этом не может быть сомнения, господин Сун.

— Тогда, может быть, вы будете готовы вернуться в Англию через Нью-Лондон?

Чарльз быстро подсчитал в уме и сказал:

— Компания «Рейкхелл — Бойнтон» получит значительно более высокий доход, чем если бы я доставил партию шелка и фарфора в Англию. Я сделаю это, господин Сун. Тут выбирать не приходится.

Спустя некоторое время, когда он прощался с Лайцзе-лу и мисс Сарой, его вновь пригласили на обед, прежде чем он покинет Кантон. Он не мог не сожалеть об изменении своих планов, потому что теперь Джонатан с пристрастием будет расспрашивать его о Лайцзе-лу, требуя повторить все, что она сказала, слово в слово.

Когда он вернулся в Вампу, ему нечем было заняться, поскольку индонезийский экипаж уже полностью обосновался на «Молинде». В близлежащей гостинице было найдено место для его офицеров, а команду разместили в единственном общежитии для иностранных моряков. У него, однако, были собственные планы, которые, как он надеялся, осуществятся, и он пошел по знакомому переулку к зданию, где у Элис Вонг была квартира.

Как он и предполагал, Элис узнала о его возвращении в Кантон по своим каналам и уже ожидала его. Она немного похудела с тех пор, как они виделись в последний раз, но по-прежнему была исключительно привлекательна. Она была так рада видеть Чарльза, что чувства грозили захлестнуть ее.

Они предались любви с такой страстью, что Чарльз забыл и Молинду, и всех, с кем он спал с тех пор, как расстался с Элис.

Тем же вечером, после того как Элис приготовила легкую закуску, он сказал ей:

— Я собираюсь пробыть здесь неделю, а может, и две. Сюда идет клипер из Англии, и когда я получу груз для Америки, я отправлюсь на корабле туда. Как тебе нравится, если я буду здесь гостем до отплытия и оплачу свое пребывание?

— Чаррз оставаться, — сказала она. — Элис не позволить ему жить в другом месте. Но не платить!

— Да нет же, я должен заплатить и за жилье, и за твои услуги, — твердо сказал он. — Да, и кстати, — он пересек комнату и, достав небольшую коробочку из кармана своего кителя, вручил ее Элис.

Элис ахнула, когда увидела содержимое коробочки. На бархатной подушечке лежала брошь с небольшим бриллиантом в центре и цепочка.

Чарльз купил этот подарок для нее в Лондоне, и хотя он был и не очень дешевым, он не был и слишком дорогим.

— Ты можешь носить ее как на цепочке, так и прикалывать к платью, — сказал он.

Молодая женщина продолжала неотрывно смотреть на брошь, затем увидела имя лондонского ювелира.

— Ты привез это Элис из Англии, — сказала она удивленно. — Ты даже думать про Элис, когда ты далеко в Лондоне.

Ее благоговение смутило Чарльза.

— Это просто подарок на память, — сказал он. — Я бы купил тебе что-нибудь красивее, но все же предпочитаю дать тебе крупную сумму денег, когда уеду.

Элис, казалось, не слышала его. Она грациозно опустилась на пол со скрещенными ногами, что по-китайски означало глубокий реверанс, затем согнула спину и опустила голову. Когда она вновь взглянула вверх, в глазах у нее блестели слезы.

— Ну, ну, давай-ка без этого. — Смущенный Чарльз подошел к ней и поднял на ноги.

Она обняла его, и через считанные минуты они вновь предались любви, еще неистовее, чем когда-либо ранее.

Они провели несколько дней в квартире, никуда не выходя, а когда Элис понадобилось купить продукты, она отказалась взять с собой Чарльза.

— Сейчас плохо людям видеть Фань-гуя с китайской женщиной на улице, — сказала она. — Чужестранца не любить, китайцы не любить. Чаррзу быть плохо.

— Я могу постоять за себя, — сказал он, но ради нее воздержался и остался дома.

Позднее в этот же день ему захотелось прогуляться, но Элис, к его неудовольствию, бурно запротестовала.

— Плохо Чаррзу ходить без дела, — сказала она. — Чаррз еще не иметь здесь корабль, не работать на фабрике, и многие люди думать, что тебе надо. Эти люди станут бояться Чаррза, могут взять оружие или нож.

Это высказывание показалось ему столь абсурдным, что он засмеялся.

— Вампу сейчас совсем другой, — сказала она серьезно.

Чарльз все-таки настоял на том, чтобы пойти прогуляться, и вскоре обнаружил, что Элис не преувеличивала. Китайские портовые рабочие, работники складов и уличные торговцы раздраженно смотрели на него, когда он бесцельно бродил по улицам иностранной концессии, и несколько белых мужчин, некоторые из них — англичане, пристально смотрели на него, прищурившись. Он вернулся в квартиру отрезвленным, согласившись оставаться там, пока не прибудет клипер из Англии.

Той ночью Чарльз и Элис вновь и вновь предавались любви и заснули в изнеможении, совершенно обнаженные. Он не знал, сколько проспал, но внезапно он проснулся, и сон как рукой сняло. Либо он услышал какой-то едва уловимый шум, или же почувствовал чье-то присутствие.

Подняв глаза, он увидел, что вторгшийся в комнату человек проник через окно, широко раскрыв его. Он был одет с головы до ног в черное, а на голове у него был капюшон с прорезями для глаз и рта. Невозможно было определить, был он китайцем или белым.

Важно было лишь то, что он крался к постели и в руке у него был длинный остроконечный нож.

Чарльз внезапно понял, что шпага и пистолет лежат на стуле в дальнем конце комнаты и, чтобы добраться до них, ему придется миновать этого человека. Он начал подниматься, подготовившись к единственно возможному варианту — рукопашной. Он был выше и мощнее, чем худощавый гость, и это могло помочь.

В эту минуту Элис тоже проснулась и попыталась закричать, но была так напугана, что не смогла издать ни звука.

Чарльз попытался отодвинуть ее в Сторону, чтобы он смог подняться.

Она никак не слушалась его и вместо этого закрыла его тело своим.

Прежде чем Чарльз смог двинуться, нападавший нанес удар, погрузив нож по рукоятку в тело Элис.

Чарльзу наконец удалось встать.

Однако к этому моменту человек в маске вытащил свой нож и, держа его в руке, вернулся к окну и выпрыгнул на улицу. Ночь была так темна, что незваный гость в черном моментально растворился в темноте.

Чарльз бросился к окну и громко стал звать на помощь, но никакого ответа не последовало. Вампу спал, а его жители давно научились ни во что не вмешиваться поздней ночью.

Бросившись опять к Элис, Чарльз увидел, что она еще жива, но дышит с трудом. Он зажег лампу и в ее мягком свете увидел, что нож вошел ей в левый бок, под ребра. Кровотечения почти не было, что Чарльз счел плохим признаком.

Он завернул ее обнаженное тело в одеяло и стал покачивать ее на руках.

Элис открыла глаза.

— Чаррз, — сказала она едва слышным голосом, — единственный мужчина Элис когда-нибудь любить.

Чарльз увидел в ее глазах признаки близкой смерти и охотно солгал ей.

— Я тоже тебя люблю, — сказал он и наклонил голову, чтобы поцеловать ее.

Жизнь покинула Элис Вонг в тот момент, когда их уста соединились.

Потрясенный Чарльз еще долго продолжал держать ее на руках, не замечая времени. Затем, осторожно положив тело на кровать, он поспешно оделся. Он был растерян и не знал, как действовать и с чего начинать в этом чужом ему месте, но он твердо решил добиться наказания убийцы. В квартире ничего не пропало, его деньги и часы были на месте, на трюмо все еще лежали драгоценности Элис, за исключением бриллиантовой броши, которую она не снимала с шеи с тех пор, как он подарил ее.

Раздался легкий стук в дверь. Чарльз вытащил пистолет и открыл ее.

Он опешил, когда увидел Кая, мажордома Сун Чжао и еще одного человека, еще выше и плотнее. За ними шли четверо китайцев с бамбуковым носилками.

Ло Фан посмотрел на Элис глазами, полными печали и жалости, и затем резко отдал какой-то приказ.

Четверо носильщиков положили на носилки тело девушки, все еще обнаженное, но с бриллиантовой брошью. Накрыв ее одеялом, они молча ушли в сопровождении Ло Фана.

— Это было совершенно хладнокровное убийство, — сказал Чарльз Каю.

Кивок мажордома свидетельствовал, что он понял это и уже получил такую информацию от осведомителя.

— Необходимо что-то сделать!

— Кай и друзья делать! — резко ответил китаец и пошел к двери.

Чарльз задержал его.

— Я… я хочу прийти на ее похороны, — сказал он.

Кай ничем не показал, что он хотя бы понял просьбу, и ушел.

Чарльз бросил взгляд на опустевшую квартиру, и его охватило чувство негодования. Смерть Элис была такой бессмысленной, что эта жестокость просто взбесила Чарльза. Он слышал от других англичан, что на Востоке жизнь ценится не высоко, но это убийство не останется неотмщенным. Убедившись, что уже наступил рассвет, он поспешил на причал и нанял сампан, чтобы добраться до флагмана «Отпор».

Контр-адмирал сэр Уильям Эликзандер завтракал в одиночестве в своей просторной капитанской каюте, когда вахтенные привели к нему Чарльза, настойчиво добивавшегося аудиенции.

— Простите за вторжение, сэр, но я только что был свидетелем убийства женщины, и я требую справедливости от ее имени.

— О Боже, — пробормотал сэр Уильям, вытерев рот полотняной салфеткой. — Пожалуйста, присаживайтесь, Бойнтон, и выпейте чашку чая.

Чарльз присел на край стула и рассказал, что произошло.

Адмирал молча слушал, и лишь когда Чарльз закончил свой рассказ, он спросил:

— Кто должен был стать жертвой — вы или эта женщина?

Чарльз вздрогнул:

— Я… я не знаю, сэр.

— Если бы вас зарезал неизвестный преступник в Вампу, я бы поднял страшный скандал и был бы готов обстрелять дворец наместника, если б сразу не последовало возмещение. Однако если мне позволительно сказать это, все же есть различие между видным английским судовладельцем, сыном баронета, и проституткой из Вампу.

— Не могу представить, зачем кому-то понадобилось убивать Элис, — воскликнул Чарльз. — Она была мягкой, приятной и преданной — очень хорошим человеком.

— Не смею отрицать, что этой даме были свойственны все эти качества, — сказал сэр Уильям. — Но простите за такие слова, мой дорогой Бойнтон, могли же быть сотни причин, по которым кто-то захотел убить портовую шлюху. Прошу вас, позавтракайте. Я рекомендую повидло. Леди Эликзандер делает его сама в нашем загородном имении и снабжает меня.

Чарльз заставил себя выпить чашку чая и несколько успокоился.

Адмирал вновь наполнил его чашку.

— Эта женщина была британской подданной?

— Нет, сэр. Она жила где-то в Кантоне. Я знал ее еще с прошлого посещения и почти всегда проводил все ночи с ней, когда был на берегу.

— Боюсь, что не имею права протестовать по поводу смерти китайского подданного, — сказал сэр Эликзандер. — Мне бы рекомендовали не совать нос во внутренние дела Срединного царства, и были бы правы.

— Но она была евразийка, адмирал.

— Это не имеет значения. Она была подданной императора Даогуана, а не Ее Величества. Позвольте мне дать вам совет, Бойнтон. Благодарите вашего ангела-хранителя за то, что вы уцелели, не получив ни царапины, и не мутите здесь воду. Китайские чиновники сейчас не в том настроении, чтобы слушать жалобы иностранцев.

Шлюп адмирала доставил огорченного Чарльза обратно в Вампу.

Он был поражен, увидев ожидавшего его Кая на причале, и быстро последовал за ним, когда мажордом кивнул. Они молча пошли до самого большого склада Суна, и, проходя в кабинет, Чарльз удивился, увидев свой рундук, который он оставил в квартире Элис, в коридоре. Ему не дали возможность задать вопросы. Он сразу увидел Сун Чжао, сидевшего за письменным столом.

— Я прибыл в Вампу как только узнал эту новость, — сказал Чжао, наливая чай. — Очень неприятное происшествие.

— Чертовски возмутительное, — сказал Чарльз.

— Кай и Ло Фан, мажордом наместника, проводят тщательное частное расследование. Они начали его сразу же, как только узнали о гибели молодой женщины, и отправились за ее телом.

— Частное, господин Сун?

Торговец вздохнул:

— О, полиция уведомлена, но они вряд ли сделают больше, чем просто добавят еще одну запись в бесконечный список. В таком городе, как Кантон, много случаев кровавой расправы, а полицейских слишком мало, чтобы задержать большинство убийц. Если убийцу суждено найти, то будьте уверены, что Кай и Ло Фан найдут его и накажут по-своему.

— Мне кажется, что это довольно легкомысленное отношение к трагедии, господин Сун! — горько заметил Чарльз.

— Вы ошибаетесь. У меня довольно сильное подозрение, которое я совсем не собираюсь расследовать, что Кай и Ло Фан являются видными членами одного из наших самых сильных тайных обществ. Кай уже рассказал мне кое-что интересное.

Чарльз подался вперед на стуле.

— Он и Ло Фан совершенно уверены в том, что человек с ножом хотел убить вас, а не молодую женщину, и в панике бежал, когда по ошибке всадил нож в нее.

— Это не была ошибка, господин Сун. Она накрыла своим телом меня, когда мужчина нанес удар, а я в это время пытался встать.

— Я сообщу Каю этот факт. Похоже, его теория подтверждается.

— А кому здесь понадобилось бы убивать меня, господин Сун? — медленно спросил Чарльз.

Торговец пожал плечами и кисло улыбнулся:

— Сейчас трудные времена, капитан Бойнтон. Возможно, убийца был нанят торговцами опиумом, которым известно, что вы против доставки наркотиков, и они считают, что вы, видный и процветающий англичанин, подаете плохой пример своим соотечественникам.

— Эта проблема была у Джонатана с Оуэном Брюсом.

— Именно так, капитан Бойнтон. Тот, кто ненавидит Джонатана, может быть и вашим врагом по той же самой причине.

Чжао опять налил чай в чашки — ритуал этот был просто бесконечным.

— В наши дни столько загадок, что не все они могут быть решены. Возможно, Кай и Ло Фан узнают больше и поступят соответствующим образом. Или может так случиться, что они ничего и не обнаружат. Мы с вами этого никогда не узнаем.

— А почему нет?

— Когда тайное общество берет дело в свои руки, мудрый человек не задает вопросов.

Чарльз совсем был сбит с толку тем, как китайцы подходят к жизни.

— В любом случае мы должны заняться другими вопросами. Вещи молодой женщины уже доставлены ее родственникам. По-моему, ее бабушке. И сейчас мы должны позаботиться о ней. До прихода клипера, во время разгрузки и погрузки на него зеленого чая для Америки вы будете жить в моем доме. Если кто-то хочет убить вас, он может попытаться вновь. Поэтому я настаиваю на том, чтобы вы приняли мое покровительство.

— Вы очень добры, — сказал растерявшийся молодой англичанин. Слишком много всего произошло и очень быстро.

— Ваши вещи будут перенесены в мой дом, и вас доставят туда после того, как вы поможете Ло Фану в одной миссии.

— Миссии какого рода, господин Сун?

Торговец слегка пожурил его:

— Мне не сказали. И я уже проинформировал вас, капитан Бойнтон, что нельзя расспрашивать тех, кто является активными членами наших тайных обществ.

Чарльза проводили к двери, где его ожидал невозмутимый Ло Фан, вооруженный острым как бритва кумином.

Огромный китаец поманил Чарльза, и поскольку, не зная языка друг друга, не могли общаться, они молча проследовали к Воротам петиции. Как только они прошли через ворота, где дежурившие солдаты даже не пытались остановить молодого англичанина, их окружила стража, также вооруженная куминами, в туниках и брюках из простеганного хлопка.

Группа шла очень быстро, и Чарльз, совершенно не представлявший, куда они ведут его или почему его попросили сопровождать их, вскоре вовсе перестал ориентироваться, пока они шли по одной улице, затем по другой, часто поворачивая и иногда срезая путь через небольшие переулки.

Большинство людей, мимо которых проходила группа, смотрели на чужеземца с открытой враждебностью, и Чарльз не сомневался, что если бы он был без сопровождения, толпа немедленно напала на него. Но сейчас он знал, что он в безопасности, и почти не обращал внимания на жителей Кантона.

Его мысли слишком были заняты другим. Он все еще был потрясен гибелью Элис и тем, что она намеренно пожертвовала своей жизнью, чтобы спасти его. Он не знал, чем мог бы отплатить такой долг; ее больше не было, и он даже не мог поблагодарить ее. У нее было столько энергии, она испытывала такую радость от жизни, так беспокоилась о его счастье и благополучии, что он просто не мог поверить, что ее больше нет.

После долгого пути стража подошла к небольшому дому, который тут же был окружен. Здание из камня и дерева с черепичной крышей выглядело совершенно так же, как множество других домов, которые видел Чарльз. Это явно было обыкновенное жилище, ничем не отличавшееся от других.

Ло Фан знаком пригласил Чарльза пройти внутрь, и вместе они протиснулись через вход.

Дом состоял из двух скромных комнат, разделенных лишь арочным проходом. Дальняя комната, судя по всему, служила спальней, и на полу было разбросано несколько подстилок. Комната, в которой оказались Чарльз и Ло Фан, была практически пустой, за исключением стола и нескольких шатких стульев, а на крючках висела какая-то одежда.

Скрестив ноги, на полу сидела старуха, которая плела из бамбука коврик или подстилку, демонстрируя при этом завидное терпение, пока ее натруженные пальцы медленно связывали ветки. Она лишь на секунду подняла глаза, а затем вновь возобновила работу.

В дальнем конце комнаты на полу сидел малыш, примерно около года, и играл с деревянной игрушкой. За ним безучастно присматривала тощая невидная девица, сама еще подросток, простенько одетая.

Не понимая, зачем его привели сюда, Чарльз, осматриваясь, подумал, что он ничего не находит здесь заслуживающего внимания, помимо того, что жилище было безупречно, поразительно чисто.

Ло Фан ткнул пальцем в сторону мальчика.

Чарльз повнимательнее присмотрелся к нему, и постепенно до него стало доходить, что лицо ребенка лишь отдаленно напоминало азиата. Его кожа была светлой, как у жителей Запада, волосы темно-русые, а глаза, столь же круглой формы, как и у людей белой расы, были светлыми.

Ло Фан вновь показал на ребенка, а затем ткнул пальцем в направлении молодого англичанина.

Только тут Чарльза наконец осенило, и он был настолько потрясен, что мог лишь стоять с открытым ртом, взирая на ребенка. Это был сын Элис. Его сын.

Внезапно он вспомнил, что до его отплытия домой после годичного пребывания на Востоке, Элис сказала, что его ожидает подарок, когда он вернется. Он не воспринял эти слова серьезно, но теперь понял, что она имела в виду.

Оправившись после первого потрясения, Чарльз более пристально присмотрелся к малышу. Тот был совершенно поглощен игрушкой, и его выражение было выражением Элис, когда она на чем-то сосредоточивалась. Его лоб, нос и подбородок были явно наследием Рейкхеллов, а его глаза — Боже милостивый — несомненно указывали, что это Бойнтон. Он был китайцем лишь на одну треть, и уже одни эти глаза подкрепляли убежденность Чарльза, что это его сын.

Ло Фан терпеливо ждал, давая возможность молодому англичанину привыкнуть к тому, что он только что узнал.

Девочка-подросток украдкой смотрела на чужестранца, делая вид, что он ее не интересует. Старуха по-прежнему была полностью поглощена плетением.

На ослабевших ногах Чарльз неуверенно пересек комнату, нагнулся и взял ребенка на руки.

Малыш посмотрел на него, и у Чарльза возникло странное ощущение, что он видит в зеркале собственные глаза.

Внезапно малыш расплылся в улыбке и что-то залопотал на своем детском языке.

Это и решило дело. Чарльз тут же принял решение. Несмотря на возможные проблемы и осложнения, от которых у него уже шла кругом голова, он не мог оставить ребенка расти в нищете и невежестве этой кантонской дыры. Что бы ни случилось, он должен был забрать ребенка с собой.

Пытаясь объяснить свое решение Ло Фану, он принялся энергично жестикулировать.

Впервые с тех пор, как они покинули Вампу, мажордом наместника улыбнулся, затем что-то сказал девочке-подростку.

Она немедленно забрала ребенка у Чарльза, подошла к выходу и стала ждать.

Чарльз посмотрел на безучастно сидевшую старуху. Он собирался оставить Элис внушительную сумму денег перед отплытием из Китая, и сейчас, по внезапному наитию, он достал свой кошелек, взял пригоршню золотых соверенов и протянул их женщине.

Рука, подобно когтистой лапе, выхватила у него деньги. Бросив их в старый заштопанный мешок, лежавший на полу рядом с ней, старуха возобновила свое плетение.

На улице сильно пахло чесноком, пережаренным растительным маслом и мусором, но тем не менее Чарльзу стало легче дышать.

Стража окружила его, девочку и ребенка, и они вновь отправились в путь по городу. Бесполезно было спрашивать, куда ведут Чарльза, его ребенка и эту молодую няню, поэтому он довольствовался тем, что пытался поймать взгляд ребенка. Дважды ему это удалось, и малыш, который вел себя прекрасно, радостно улыбался.

К огромному облегчению Чарльза, они наконец пришли в имение Сун Чжао, и тут Чарльз понял, что торговец знал, что происходит, и договорился, чтобы отца и ребенка проводили именно сюда.

Лайцзе-лу и Сара Эплгейт немедленно взяли дело в свои руки, забрав ребенка и девочку, а Чарльз направился в гостиную и ждал там, пытаясь справиться с нетерпением.

Спустя некоторое время Лайцзе-лу присоединилась к нему.

— Ло Фан говорит, что вы уже знаете, что мальчик — ваш сын, — сказала она.

Он кивнул.

— Я понял это сразу, как только взглянул на него.

— Элис Вонг, — сказала она, — собиралась показать вам его до вашего отплытия.

Он болезненно сглотнул:

— Сейчас у меня нет выбора. Я не могу оставить мою собственную плоть и кровь в… том месте. Я должен забрать его с собой.

— Старая бабушка, которую вы видели, это бабушка Элис, — сказала Лайцзе-лу. — Она никогда не одобряла образ жизни Элис, хотя и брала у нее деньги, и ей этот ребенок ни к чему, потому что он больше иностранец, чем китаец. Вы возьмете и Ву-лин с собой?

У Чарльза появилось ощущение, что его загоняют все дальше и дальше в угол, но он не видел выхода.

— Это молодая девушка?

Она кивнула.

— Это сводная сестра Элис, и ей заплатили, чтобы она присматривала за ребенком.

— Я с удовольствием стану платить ей больше, и если вы займетесь деталями, то я заплачу и за подходящий гардероб для нее. В море у меня будет много работы, и я не смогу сам заботиться о малыше. И кроме того, я — я не представляю, что надо делать.

— Ву-лин прекрасно знает свое дело, — сказала она, и ее улыбка свидетельствовала о том, что она довольна тем, как он все организовал. Затем она вновь стала серьезной и сказала: — Ву-лин сообщила мне имя ребенка. Его зовут Дэвид.

Чарльз вновь был поражен.

— Ради вас Элис пыталась научиться читать по-английски, — сказала она. — Миссионер дал ей Библию на английском, и она была так очарована псалмами Давида, что даже и не думала давать ребенку китайское имя.

— Дэвид. — Он произнес имя вслух, и оно ему понравилось. — Дэвид Бойнтон.

— Предстоит много сделать до вашего отплытия, — сказала Лайцзе-лу. — Ребенку нужна будет одежда и особое питание, а также необходима примерка новой одежды для Ву-лин. Но не волнуйтесь. Мы с мисс Сарой позаботимся обо всем этом.

— Слава Богу! — Голова у него шла кругом, и он с облегчением воспринял слова о том, что его освободят от забот, к которым он не знал как подступиться. Самой серьезной проблемой станет встреча с отцом.

Нетрудно было представить себе, как отреагирует сэр Алан, когда узнает, что его первый внук — незаконнорожденный, да еще сын евразийской куртизанки.

Тем не менее, как бы он ни был расстроен, Чарльз наметил план действий и не собирался сворачивать с избранного пути. Он обязан был дать маленькому Дэвиду те преимущества, на которые тот имел право. И к тому же это было его возможностью отблагодарить Элис за ее инстинктивный и бескорыстный жест, стоивший ей жизни.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Джудит Рейкхелл-Уокер взяла себе за правило, по примеру своей матери, быть с мужем за завтраком, прежде чем он уходил на верфь. Дети, отправляющиеся в школу часом позже, еще только просыпались, так что они с Брэдом могли поговорить наедине. Она дорожила этим временем и получала удовольствие, сидя за столом напротив него с чашкой чая, пока он поглощал плотный завтрак, с которого начинался его день.

Однако этим утром Джудит была погружена в свои мысли и отвечала рассеянно каждый раз, когда к ней обращался муж.

Брэд доел отварную рыбу и стал внимательно смотреть на жену, пока служанка подавала бифштекс с яйцами.

— Что случилось? — спросил он.

— Да нет, ничего. — Джудит через силу улыбнулась.

— У тебя опять круги под глазами, так что полагаю, ты плохо спала.

— Не очень хорошо.

— У тебя никогда не было проблем со сном. Тебе нужно сходить к доктору Грейвсу. По крайней мере, он может дать тебе какие-то порошки, которые помогут тебе лучше спать.

— Мне нет необходимости обращаться к врачу. Я знаю, почему я не сплю. — Она сказала больше, чем намеревалась, и попыталась отступить.

Брэд посмотрел на нее, поднял бровь и стал ждать дальше.

— Я беспокоюсь о Джонатане, — неохотно призналась она.

Он хмыкнул.

— Не могу представить почему. У него есть все, что только можно было бы пожелать. Полное партнерство в деле, репутация всемирно известного кораблестроителя, а заказов на клиперы больше, чем он может построить, хотя он и тратит непозволительно много времени на свой особый клипер, который, с моей точки зрения, непрактичен.

Джудит любила своего мужа и, значит, доверяла ему безгранично. Она не знала о его жгучей ненависти к шурину и, благодаря мудрости отца, ничего не узнала о его попытках навредить Джонатану и дискредитировать его.

Она уже давно несла бремя тайны своего брата и испытывала желание поделиться этой тайной с единственным человеком, который, она знала, никогда не предаст ее.

— Брэд, — сказала она осторожно. — Я хочу сказать тебе кое-что, но это не должно пойти дальше.

Он напрягся и попытался скрыть свою реакцию.

— Что-то о Джонатане?

Она кивнула.

— Джонни признался мне много месяцев назад. Он никогда не должен узнать, что я повторила тебе хотя бы одно слово, и уж само собой разумеется, что никто никогда не должен узнать об этом.

— Конечно, — сказал Брэд успокаивающим тоном. — Я никогда не подводил тебя за все годы, что мы женаты, но если ты считаешь необходимым, чтобы я дал клятву…

— Вряд ли это необходимо. — Этот человек был ее мужем, отцом ее детей, и ей не подобало сомневаться в нем. Без дальнейшего промедления Джудит подробно рассказала ему о разговоре с Джонатаном.

— Он все еще любит эту китаянку? — спросил Брэд, когда она закончила.

— Да, и я знаю его достаточно хорошо, чтобы понимать, что он никогда не разлюбит ее.

— А как же тогда Луиза?

— В этом-то и заключается его проблема. Джонни считает, что она не любит его, так же как и он ее. Я-то считаю, что он ошибается и что Луизе он далеко не безразличен. У него сложились замечательные отношения с Джулианом, но с Луизой они никогда не будут близки.

— Никогда — это очень долго. — Несмотря на то что внутри у него все клокотало, Брэд сумел ответить сдержанно.

— Мой брат отдал свое сердце Лайцзе-лу Сун, так же как я отдала тебе свое, Брэд. Рейкхеллы связывают себя обязательствами на всю жизнь.

— Не представляю, чем ты можешь ему помочь.

— Я тоже не знаю, разве что выслушать с сочувствием. Он строит этот новый великолепный клипер для нее, понимаешь, и когда он отправит клипер ей как знак его любви, он напишет и объяснит, почему ему пришлось жениться на Луизе сразу в день его возвращения из Китая.

Так, значит, Джонатан и Луиза не были женаты до того дня! Последнее звено головоломки стало на место, и в душе Брэд ликовал. Спешно закончив завтрак, он встал, подошел к жене и поцеловал ее.

— Не стоит из-за этого терять сон, — сказал он. — Независимо от того, что писатели-романтики пишут на протяжении сотен лет, я очень сомневаюсь, что кто-либо когда-нибудь умирал от разбитого сердца.

Надев в прихожей пальто, цилиндр из бобра и взяв папку с бумагами, которые он принес домой из конторы накануне вечером, Брэд вышел к ожидавшей его карете. В отличие от родни его жены он любил ездить в контору с шиком.

Его мысли по-прежнему были заняты тем, что рассказала жена, и вместо того чтобы отправиться сразу в контору, он приказал кучеру высадить его у входа на верфь. Ему самому до конца не ясна была причина такого поступка, пока, пройдя мимо стапелей, где строились новые корабли, он не заметил клипер, которому Джонатан столь щедро отдавал свое время и заботу.

Как ни ненавистна была ему эта мысль, но Брэд был вынужден признать, что это был самый впечатляющий корабль, который ему когда-либо приходилось видеть, даже в его незавершенном виде. Примерно в два раза больше ранее построенных клиперов, он имел грузоподъемность почти в две тысячи тонн. Его трюмы также были значительно больше, чем у других клиперов, благодаря необычному новшеству — закругленному дну, что составляло одну из особенностей этого судна, и, по расчетам Джонатана, корабль мог взять на борт две трети груза, который считался нормальным для шхуны такого же тоннажа.

Но это было только начало. На его главной палубе было восемь кают для пассажиров, которые Джонатан собирался украсить медной отделкой и другими новшествами, ранее не виданными на кораблях. Палубы были сделаны из тикового дерева, импортированного из Вест-Индии, а кают-компания должна была обогреваться двумя печами, одна на угле, а другая — дровами. Это был самый шикарный из всех кораблей, которые когда-либо сооружались на верфях Рейкхеллов, и Джонатан использовал свои личные средства на его строительство, отказавшись тратить деньги компании.

Теперь, когда Джудит все рассказала Брэду, причины можно было легко понять. Название корабля уже было прикреплено по обе стороны носа — «Лайцзе-лу».

Брэд кисло улыбнулся, поняв, что корабль назван в честь китайской женщины Джонатана.

Даже фигура на носу корабля, голова и плечи азиатской девушки, были выполнены по точным указаниям Джонатана, и он провел много часов с художником, выполнявшим эту работу.

«Этот человек чертовски глуп», — подумал Брэд.

Этот факт, однако, не имел никакого значения. Информация, которую Брэд вытянул из жены, могла оказаться полезной. С тех самых пор, как Джонатан вернулся с Востока, его зять безуспешно пытался найти слабинку в его броне, и его любовь — или что он там чувствовал к той китаянке — делала его уязвимым.

Каким-нибудь образом эту слабинку можно будет использовать против Джонатана. Брэд пока точно не знал, как он этим воспользуется, но он и не торопился. Подготовив и осуществив тщательный план, ему удастся помешать восходящей звезде Джонатана, а самому — возвыситься. Он повеселел, чего с ним не случалось уже много месяцев, и, напевая что-то под нос, направился упругой походкой к конторе.

Клипер «Элизабет» был таким же превосходным судном, как и все, построенные Джонатаном, но Чарльз Бойнтон потерял всякую надежду побить рекорд скорости, установленный его кузеном при плавании из Кантона в Нью-Лондон. Слишком многое отвлекало его от этой задачи.

Главная причина заключалась в его маленьком сыне. Каждый день Чарльз брал Дэвида с собой на мостик, на час или два, и ребенка просто завораживали паруса, величавое движение корабля в водах Южно-Китайского моря.

— У моего парня, — гордо повторял Чарльз своим помощникам и боцману, — море в крови. Став взрослым, он будет командовать собственным кораблем.

На самом деле он надеялся, что Дэвид пойдет даже дальше. В конечном счете он и Джулиан Рейкхелл будут прямыми наследниками семейной династии, и ребенка необходимо тщательно готовить к будущему. Это означало, что он должен расти в атмосфере любви и спокойствия, посещать самые лучшие школы, и с раннего детства его необходимо знакомить со всеми тайнами моря, точно так же, как знакомились с ними Чарльз и Джонатан.

Чарльз понимал, что, вернувшись в Англию, ему каким-то образом необходимо будет предпринять меры для того, чтобы Дэвид стал его законным сыном и был официально объявлен его наследником. Для этого, безусловно, понадобится совет и помощь юриста, но Чарльз был готов сделать все, что необходимо. Его продолжала беспокоить реакция отца, но пока он был в море, ничего нельзя было сделать, и он пытался прогнать мысли об этой будущей неприятности.

Не прошло еще и двух дней после выхода из Кантона, как Ву-лин стала жертвой морской болезни, и следующие семьдесят два часа была прикована к койке в единственной пассажирской каюте на клипере. Чарльзу пришлось взять сына в свою каюту на три дня и три ночи, и необходимость заставила его узнать многое о том, как надо ухаживать за ребенком, как его кормить. Он был благодарен своему боцману, отцу пятерых детей, который помогал, не считаясь со временем.

Поправившись, Ву-лин освоилась в новой обстановке, и вздохнувший с облегчением Чарльз смог снова вернуть Дэвида под ее опеку. Тем не менее он продолжал проводить с сыном как можно больше свободного времени, и почти всегда в его мыслях была Элис Вонг.

Перед самым отплытием из Кантона Ло Фан передал ему сверток. Чарльз не открывал его, пока не поднялся на корабль, и был поражен, обнаружив в пакете дешевое издание Библии короля Якова, а на чистой странице в начале книги размашистым, как бы детским почерком было написано имя Элис. Это была единственная память о матери его сына, женщине, которая отдала свою жизнь, чтобы он мог жить. Чарльз не был набожным, но теперь каждый вечер, при свете масляной лампы, стал перелистывать Библию. Он сбережет книгу, и когда Дэвид станет старше, он подарит ее мальчику.

Несмотря на то что пришлось многое изменить в его личном распорядке, Чарльз привел «Элизабет» к свободной стоянке на верфи «Рейкхелл-Бойнтон» на сто одиннадцатый день выхода из Китая.

— Хотя это и не моя заслуга, — сказал капитан своим помощникам, — клипер прошел довольно прилично.

Если Джеримайя и был как-то озадачен или расстроен тем, что его племянник вернулся с крохой сыном и китайской няней-подростком, он не показал этого.

— Ты, конечно, остановишься у нас, — сказал он.

За обедом Чарльз рассказал историю гибели Элис и как он обнаружил сына, оставшегося после нее. Джонатан был полон сочувствия.

— Я разговаривал с Ву-лин, и она страшно обрадовалась, что в этой далекой стране нашелся кто-то говорящий довольно бегло на кантонском диалекте. Она говорит, что сумела немного освоить английский во время плавания.

— Она молодец, — сказал Чарльз с улыбкой.

Луиза держалась скованно, и когда заговорила, ее голос был полон неодобрения.

— Мы не возражаем против того, чтобы эта девушка пожила здесь, — сказала она тоном, говорившим как раз об обратном. — Но я полагаю, что ты отправишь ее обратно в Кантон следующим же клипером, Чарльз, и наймешь американскую няню, чтобы взять ее с собой в Англию.

Чарльз покачал головой:

— Ву-лин — единственное, что связывает Дэвида с прошлым, — сказал он, — и я даже и не мыслю отнять ее у него. А пока я благодарю всех вас за оказанное ей гостеприимство, а также за то, что вы приняли Дэвида как члена семьи.

Луиза фыркнула так, что услышали все, но воздержалась от высказываний.

Джонатан на секунду взглянул на нее. Возможно, она вспомнила период, когда Джулиан еще был незаконнорожденным. Каковы бы ни были ее чувства, он хотел совершенно ясно обозначить ситуацию.

— Дэвид твой сын, — сказал он, — так что он член нашей семьи. — Его тон исключал возможность споров.

Когда они вышли из-за стола, Джеримайя взял племянника за руку:

— Не сомневаюсь, что ты много думал о том, как сообщить отцу о существовании Дэвида и добиться его признания.

— Я только об этом и думал, дядя Джеримайя. Я лишь могу сказать вам, что если мне придется, то я буду жить своим домом.

— У тебя есть еще несколько недель для раздумий. Мы не ожидали прибытия «Элизабет», так что потребуется время, чтобы подготовить груз, прежде чем ты отплывешь в Англию. — Зная, что Чарльз и Джонатан хотят поговорить о Востоке, он оставил их, а Луиза еще раньше поднялась наверх.

Когда кузены шли в библиотеку, они услышали громкий смех из детской, где Джулиан и Дэвид явно уже почти познакомились, а разница в год им вовсе не помешала. Кузены улыбнулись друг другу, вспомнив, насколько близки они были в детстве.

Улыбка Джонатана быстро погасла, когда он закрыл за собой дверь библиотеки.

— Ты видел Лайцзе-лу в Кантоне? — нетерпеливо спросил он.

— Я жил в доме Суна по причинам, которые я объясню позже. Она мне просто была послана свыше, подготовив все для того, чтобы я мог взять с собой сына. Я видел ее каждый день, пока жил там. В день моего отплытия она просила передать тебе, что шлет тебе всю свою любовь и считает месяцы до твоего возвращения к ней.

Джонатан закрыл руками осунувшееся лицо.

Чарльз и сочувствовал ему, и испытывал неловкость.

— Сун Чжао здоров, а Сара Эплгейт совершенно не изменилась.

Джонатан кивнул и, резко поднявшись, прошел к окну и устремил свой взор на спокойные воды устья Темзы.

— Давай я тебе расскажу о путешествии в хронологической последовательности, — сказал Чарльз и намеренно начал смешную историю о своем посещении Толстого Голландца в Джакарте. — Он был так доволен тем, что мы сдержали свое слово и доставили ему клипер, что попытался подарить — мне молодую рабыню по имени Молинда с острова Бали. Вообще-то поразительная девушка. Я знал, что она будет хороша в постели, но не ожидал, что она еще и бегло говорит на нескольких иностранных языках и что у нее такой острый ум. Если у меня сейчас проблемы, то представляешь, насколько все было бы хуже, если бы я привез с собой еще и ее!

Джонатан хмыкнул и вновь сел.

Чарльз подробно рассказал об их делах с Толстым Голландцем, затем стал говорить о Кантоне, начав с высказанного адмиралом сэром Уильямом Эликзандером предупреждения о том, что напряженность между чужестранцами и китайцами стремительно растет.

— Я так и понял, когда ты рассказывал нам об убийстве Элис, но не хотел вдаваться в подробности в присутствии папы и Луизы, — сказал Джонатан. — У тебя есть какие-нибудь сообщения по поводу того, кто мог убить ее?

Чарльз покачал головой:

— Это мог быть кто-то, нанятый Оуэном Брюсом. Я видел его лишь один раз, в день прибытия, и когда он посмотрел на меня, уже один этот взгляд мог бы убить. Но это мог бы быть и кто угодно другой. Скажем, белый человек, которому не нравились мои отношения с Элис. Или китаец, у которого были аналогичные причины.

— Положение настолько плохо?

— Хуже некуда, — ответил Чарльз. — Новый наместник полон решимости искоренить доставку опиума, что само по себе похвально. Но он чересчур наступает на интересы Запада, и зреет что-то очень неприятное. Это чувствуется, как только сойдешь на берег. Ни один белый не может пойти куда-нибудь в Кантон без усиленной охраны, и что-нибудь серьезное наверняка произойдет, это всего лишь вопрос времени.

— А что думает Сун Чжао?

— Он страшно обеспокоен, Джонни. Он очень старался не критиковать нового наместника, но мне было ясно, чо Лин не прислушивается к его совету действовать постепенно.

— Ты говоришь, что возможна война, — сказал Джонатан.

— Более чем возможна. Я считаю ее неизбежной. — Не желая причинять ему лишние страдания, Чарльз воздержался от упоминания о том, что Чжао испытывал облегчение от мысли, что его дочь поедет жить в Америку и ей не будет грозить опасность в Кантоне.

Джонатан побледнел.

— Бог мой, я расплачиваюсь за свои грехи, — сказал он. — Я ничего не могу сделать для Лайцзе-лу. Или для ее отца и мисс Сары. Я связан по рукам и ногам, а во рту у меня кляп. И мне не выбраться отсюда. Ни один китайский палач не смог бы придумать более изощренной пытки. Я думаю, что медленно схожу с ума.

Он выглядел ужасно: слишком похудел, под глазами темные круги. Чарльз прекрасно понимал, что его новости о положении на Востоке лягут на плечи кузена еще более тяжким бременем, поэтому он резко изменил тему и начал рассказывать о его деловых контактах с Сун Чжао.

Джонатан слушал, время от времени прерывая его рассказ, а когда Чарльз закончил, он спросил с грустью:

— Как выглядит Лайцзе-лу?

— Я думаю, мы достаточно поговорили о ней на сегодня, — твердо сказал Чарльз.

— Ты, конечно, прав, но я должен рассказать тебе, чем я занимаюсь. Я только что закончил строительство клипера из клиперов, который я назвал в ее честь. — Он стал восторженно рассказывать о «Лайцзе-лу». — Я отправлю его в качестве подарка Лайцзе-лу. Это единственный оставшийся у меня способ выразить ей всю мою любовь. Вместе с кораблем я отправлю письмо, которое я так долго откладываю, и в нем расскажу, почему я никогда не смогу вернуться к ней.

— Ты говоришь, что только что закончил этот корабль?

— Еще не прибыли фасонные части для пассажирских кают. Они делаются по моему специальному заказу. Но корабль уже готов к испытанию в море.

— Ты сам проведешь испытания?

— У меня не лежит к этому душа, — сказал Джонатан.

— Ради былых времен, почему бы тебе, Эдмунду Баркеру и мне не провести их?

— Кстати, Эдди сейчас здесь, — медленно сказал Джонатан. — Ничего не доставит мне большей радости, чем ваше согласие вдвоем испытать корабль за три-четыре дня. Но сам я воздержусь. Я… у меня слишком много работы здесь, на верфи, где сейчас строятся другие корабли, и все они требуют моего внимания.

Чарльз понимал, что Джонатан уже принял решение, и его не переубедить, хотя он и чувствовал, что даже короткое плавание поможет его кузену ослабить невыносимое напряжение, по крайней мере на какое-то время. Так что, если Эдмунд Баркер изъявит желание, а Чарльз был уверен, что так и будет, они сами проведут испытание нового клипера.

— Как Эдди и Руфь? — спросил он небрежно, не желая показать, что его по-прежнему влечет к этой женщине. Ему приходилось напоминать себе, что она — жена друга и коллеги, и он не мог признаться, даже Джонатану, что он часто думает о ней.

— Они теперь одни в том огромном мире, поскольку отец Руфи несколько месяцев назад ушел на пенсию и уехал жить со своей старшей дочерью и ее мужем в Южную Каролину, — сказал Джонатан. — Я думаю, Эдди хотел бы продать дом и купить что-то поменьше, но Руфь очень привязана к нему.

Они вместе пошли на верфь, и пока Чарльз руководил разгрузкой «Элизабет», Джонатан вернулся к своей работе, осматривая каждый строящийся клипер и ухитряясь каким-то образом не упускать из виду ни один из них, хотя он и уделял значительную часть своего времени строительству «Лайцзе-лу».

Новости Чарльза обеспокоили его гораздо больше, чем он был готов признать. Если отношения между Срединным царством и странами Запада становились критическими, несомненно возникает опасность и для Лайцзе-лу, ее отца и Сары Эплгейт. Но он не мог себе позволить уговорить их бежать в какое-то более безопасное место на борту нового клипера. Учитывая то, что он не мог жениться на Лайцзе-лу, уже одно предложение об этом было бы наглостью. Да и кроме того, он достаточно хорошо знал Сун Чжао, чтобы понять, что торговец не оставит свой пост из чувства долга, пока страна в опасности.

Безысходность ситуации давила на Джонатана. Он достиг профессионального успеха намного большего, чем представлял себе возможным в тот далекий день, когда впервые увидел «Энн Макким» и решил посвятить всю свою жизнь строительству клиперов и плаванию на них. Он завоевал признание в Соединенных Штатах, Великобритании и Европе как ведущий специалист в строительстве этих своевольных изящных кораблей и получил больше заказов, чем мог выполнить. Торговый флот компании «Рейкхелл — Бойнтон» рос, а их клиперы приносили поразительные доходы. Он уже стал достойным преемником в длинной веренице Рейкхеллов, живших до него.

Но он утратил вкус к жизни. Он прилагал все усилия, чтобы воспитать Джулиана в семейных традициях, но в остальном его жизнь была унылой. Он и Луиза выполняли свои обязанности, но их отношения были лишены глубины, и было просто невозможно поверить, что они когда-либо смогут сблизиться.

Мысли о Лайцзе-лу не оставляли его. Он знал, что будет думать о ней до своего последнего часа; он не мог примириться с тем, что потерял ее. Возвращение кузена с Востока вновь открыло раны, которые никак не заживали; он понимал, что ему нужно научиться жить со своим горем, но не знал как.

На следующее утро Чарльз решил нанести визит Баркерам, чтобы обсудить испытание нового клипера. Но у него были и другие мотивы, и он взял с собой Дэвида. Малыш с радостью пристроился у него на плече.

Эдмунд вышел открыть дверь и, тепло приветствуя своего старого друга, не удивился, увидав ребенка.

— Новости быстро становятся известны в городке такого масштаба, — сказал он. — Дэвид, ты похож на своего отца и на свою мать, так что тебе повезло. Если у тебя есть мужество твоей матери и ум твоего отца, тебе больше ничего не понадобится в этом мире.

Руфь спустилась в гостиную вскоре после того, как мужчины и мальчик пришли туда. Прекрасно выглядевшая в новом платье, которое она сшила из шелка, привезенного ей Эдмундом из Франции, она услышала голос Чарльза, и ей не терпелось вновь увидеть его. Но она забыла обо всем, когда увидела малыша, полуевразийца, оставшегося без матери, которого Рейкхеллы и Бойнтоны будут воспитывать так, как воспитывали всех сыновей.

Инстинктивно опустившись на колени, она протянула руки. Дэвид откликнулся на этот жест без колебаний и заковылял к ней, с готовностью дав обнять себя.

Чарльз подумал, что Руфь никогда не выглядела более прекрасной.

Некоторое время Руфь, все еще держа ребенка, вежливо слушала, как мужчины обсуждают предстоящие испытания, но их разговор наскучил ей, и она повела Дэвида на кухню, чтобы дать ему стакан молока и имбирное печенье, которое она испекла утром.

Дэвид ел второе печенье, весело разбрасывая крошки, когда Руфь вернулась к ним в гостиную.

— Я все время думаю о том, нельзя ли каким-то образом узаконить моего сына, прежде чем я повезу его в Англию, — сказал Чарльз.

— Я не юрист, но мне это кажется несложным делом, — ответила сообразительная Руфь. — Усынови его официально. В это время года в суде мало дел, так что судье потребуется не больше одного-двух дней, чтобы дать разрешение. Затем отнеси ребенка к преподобному Кроувелу, который обязательно окрестит его.

— Конечно, — сказал Чарльз. — Именно это я и сделаю. При условии, что вы двое окажете мне и Дэвиду честь, став его крестными родителями.

Совет Руфи оказался здравым. Юрист, занимавшийся правовыми аспектами компании «Рейкхелл — Бойнтон», подготовил необходимые для усыновления бумаги.

— Этот шаг в принципе и не обязателен, поскольку вы являетесь отцом ребенка, — сказал он, — но он даст ответ на все вопросы, которые могут возникнуть в будущем.

На следующий день Чарльз посетил суд, и очень быстро окружной судья Нью-Лондона подписал документы.

В этот же день после обеда небольшая группа направилась в англиканскую церковь, где преподобный Кроувел крестил Дэвида. На церемонии присутствовали Джеримайя и Джонатан, взявший с собой сына, а Джудит привела обоих своих детей. Джонатан просил и Луизу пойти с ними, но в последний момент у нее разболелась голова, и ей пришлось остаться в постели.

Во время обряда крещения с Дэвидом были Руфь и Эдмунд, ставшие его крестными родителями.

Затем все вернулись на обед в дом Рейкхеллов, и к тому времени головная боль Луизы прошла, так что она смогла выйти к столу. Чарльз подозревал, что она намеренно отказалась присутствовать в церкви, потому что не одобряла ни его, ни его сына. Но ему было безразлично ее мнение. Жена Джонатана становилась все более замкнутой и угрюмой женщиной, и, насколько возможно, Чарльз старался избегать ее.

Два дня спустя «Лайцзе-лу» был спущен на воду без лишнего шума, и начались лихорадочные приготовления к его испытаниям в море. Джонатан освободил Оливера от других обязанностей, чтобы он мог выполнять обязанности боцмана на корабле, и еще в состав команды были введены два новых помощника, которые имели опыт плавания на клипере.

— Мы бросим монету, Эдди, чтобы определить, кто из нас будет капитаном, а кто — первым помощником, — сказал Чарльз.

— Мы не будем делать ничего подобного, — ответил Эдмунд. — Твой пост выше, и я был твоим помощником много раз. Я не согласился бы на более низкий пост, даже временно, ни для кого, кроме тебя и Джонни, и буду рад провести это плавание под твоим командованием.

Джонатан подобрал экипаж для испытания. Все моряки имели опыт плавания на клиперах, и наконец, «Лайцзе-лу» был готов к отплытию, имея на борту экипаж из тридцати одного человека.

Испытания считались обычным делом, так что не было никаких толп при отплытии «Лайцзе-лу. Только Джонатан пришел на причал, и когда он стоял одинокий, грустный, Чарльз сказал:

— Еще не поздно передумать, Джонни. Иди с нами и прими командование.

Не желая признать, что ему нестерпимо больно плыть на корабле, в который он вложил всю свою любовь к китаянке, на которой он никогда не женится и которую даже никогда не увидит, Джонатан покачал головой.

— Я еду с отцом в Нью-Йорк на несколько дней. Мы там проводим несколько встреч с торговцами, которые пользуются услугами наших клиперов. — Он не добавил, что специально организовал эти встречи, чтобы занять себя, пока его новое судно первый раз будет в море.

Чарльза позвали на корабль, и он присоединился к Эдмунду на мостике. Были отданы приказы, затем Оливер передал их экипажу, и величавый корабль медленно вышел в устье.

Джонатан все еще стоял на причале, внимательно следя за каждым движением клипера, но тяжесть момента давила на него, и плечи его поникли.

Этот момент должен был стать волнующим для его двух друзей на мостике, но они чувствовали одиночество Джонатана, и это лишало их радости. Они отдавали привычные команды механически, и лишь когда одинокая фигура на пирсе исчезла из вида, они заставили себя не думать о нем и обратили все внимание на ожидавшие их дела.

Брэдфорд Уокер сказал себе, что ему повезло. Джеримайя и Джонатан отправились в Нью-Йорк, Чарльз был в море, а Луиза осталась одна с ребенком и слугами в доме Рейкхеллов. Брэд вряд ли смог бы найти более подходящее время для спокойного конфиденциального разговора с Луизой.

Много недель он думал о том, что рассказала ему Джудит о чувствах ее брата, и сейчас пришло время нанести удар. Джонатан пал духом, страшно исхудал и выглядел как человек на грани срыва. Для того чтобы уничтожить Джонатана, сейчас было достаточно лишь слегка толкнуть его, и Брэд был готов подтолкнуть его к краю пропасти. Если бы Луиза сейчас накинулась на него и у него возникли бы серьезные неприятности, бремя могло бы оказаться чересчур тяжелым даже для Джонатана.

Несомненно, он ничего не терял, идя к Луизе, а напротив, выигрывал. В ней наверняка больше характера, чем она показывает, и единственным риском для него было то, что она может назвать имя человека, выдавшего ее мужа. Ну так что же, он должен был рискнуть.

Брэд ушел с верфи на час раньше обычного и не забыл отпустить кучера, когда вышел из кареты у дома Рейкхеллов.

Луиза, только что вернувшаяся после своего обычного визита к матери и планировавшая пообедать с родителями, потому что Джонатана не было дома, немного удивилась, увидя Брэда. Но она радушно приветствовала его и провела в гостиную. Он всегда ей нравился, потому что в отличие от Рейкхеллов иногда говорил не только о судостроении и перевозках.

Он отказался от предложенного ею чая или кофе. Теперь, когда он был уже здесь, перед ней, он предпочел бы выпить рома из Вест-Индии, но не хотел вернуться домой к Джудит с запахом спиртного.

— Я уже давно хочу поговорить с тобой, — сказал он, сделав многозначительную паузу, — поговорить наедине.

Луиза не ответила, а выражение ее лица оставалось спокойным.

— Знаешь, ведь мы с тобой в одинаковом положении, — сказал Брэд с располагающей улыбкой. — Быть замужем за Рейкхеллом — значит, быть замужем за всем кланом, так сказать.

Она слегка улыбнулась.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, Брэд. Их энергия иногда утомляет.

— Я думал не совсем об этом. Меня иногда беспокоит эта их позиция, что голос крови не заглушить. Рейкхеллы горой стоят друг за друга, но это не касается других и, к сожалению, нас с тобой.

— О, я не думаю, что их клановость так сильна, — слабо запротестовала Луиза.

— Не хотелось бы тебе противоречить, но это именно так. И именно поэтому я и пришел.

Она беспокойно посмотрела на него, ясно показав, что любое, даже легчайшее нарушение ее покоя она рассматривает как угрозу.

— Прежде чем я приступлю к делу, — сказал Брэд серьезно, — я должен просить тебя считать эту беседу абсолютно конфиденциальной. Я не хотел бы, чтобы кто-то из Рейкхеллов знал, что мы разговаривали.

— Это настолько серьезно?

— Это действительно серьезно. Особенно для тебя. — Он помедлил, чтобы до нее дошло значение его слов. Он видел, что она уже заинтригована, даже несколько встревожена, и смог вздохнуть чуть свободней, потому что почувствовал, что контролирует ситуацию.

— Что же может касаться меня? — удивленно спросила Луиза.

— Ты даешь мне обещание? — спросил он вместо ответа. — Я не хочу, чтобы между мной и Джудит возникли неприятности из-за того, что я пришел к тебе.

— Я даю тебе обещание, что никогда не скажу ни слова Джонатану. Или его сестре, или папе Рейкхеллу.

— Хорошо. — Брэд наклонился вперед, приняв грустный вид. — Я долго и мучительно раздумывал, Луиза. Я хотел прийти к тебе с тем, что мне известно, особенно с тех пор, как я заметил, что Рейкхеллы сплачивают ряды и хранят молчание. Но мне не хотелось расстраивать тебя. Но как видишь, все же мне пришлось прийти. Потому что моя совесть просто не позволила бы мне закрыть на это глаза. Как это сделали Рейкхеллы.

— Да что же…

— Говоря прямо, и я надеюсь, что ты простишь мне эту прямоту, — сказал Брэд, — ваш брак с Джонатаном не был самым счастливым браком в мире.

— О, мы ладим достаточно хорошо, — ответила она едва слышным голосом.

— Я видел вас вдвоем, по меньшей мере, один или два раза в неделю, — упорно продолжал Брэд. — И помимо вашей общей заботы о Джулиане, мне показалось, что у вас очень мало общего.

Он выражал свои мысли даже яснее, чем предполагала Луиза.

— Некоторым бракам нужно время, чтобы укрепиться и расцвести, как часто говорит мне моя мать, — пробормотала она.

— Теоретически твоя мать права, — заявил Брэд, совсем осмелев. — Я должен сказать, что в некоторых случаях супруги действительно начинают больше ценить друг друга. Но этого не произойдет в вашем браке.

Он вторгался на территорию, которую она считала своей собственностью; этот вопрос она никогда ни с кем не обсуждала, кроме своей матери.

Он видел, что она возмущена, и нанес еще один, более сильный удар.

— Когда Джонатан возвращается в Китай? — внезапно спросил он.

Луиза пожала плечами:

— Не имею представления. Он даже не говорил о такой возможности. Мы не обсуждаем подобные вещи.

— Можешь поставить свой самый последний доллар за то, что он вновь поплывет туда, — Брэд сделал полную драматизма паузу, а затем тихо добавил: — Чтобы увидеть ее.

— Если ты шутишь, то не сказала бы, что это хороший вкус. — Впервые она проявила характер. — Кто это?

— Ее имя, — сказал Брэд отчетливо, — Лайцзе-лу.

— Так назван его новый причудливый клипер, о котором он день и ночь говорит с отцом так, что я готова уже кричать в голос.

— Корабль назван в честь этой леди, если я, конечно, могу ее так назвать. Фактически Джонатан намерен передать ей корабль. В качестве подарка.

— Я тебе не верю. — Голос Луизы внезапно стал резким.

Брэд понял, что он близок к цели.

— Может быть, ты поверишь мне, если я тебе покажу бухгалтерские книги компании. Я готов сделать это конфиденциально. Этот клипер построен не на деньги компании. Джонатан заплатил за него все до последнего пенни из своего кармана. Он многие месяцы работает над этим немыслимо дорогим подарком.

Она вытащила кружевной платок из рукава и начала судорожно комкать его в руках, не осознавая этого.

— Рейкхеллы, — сказал Брэд серьезно, — держали это в секрете. Я, конечно, не поклянусь, но думается мне, что даже сам высокочтимый тесть и свекор знают эту историю и молчат. Поскольку Рейкхеллы договорились молчать, я не смог узнать ничего, кроме основных фактов. Но мне известно следующее. У Джонатана в Китае был бурный роман с женщиной по имени Лайцзе-лу.

Луиза еще больше побледнела и спросила:

— Кто она?

Брэд не собирался говорить, что она дочь человека, который стал торговым партнером компании «Рейкхелл — Бойнтон» на Востоке. Пусть лучше Луиза считает, что это была обыкновенная куртизанка. Теперь, когда он подумал об этом, он быстро стал развивать эту мысль дальше.

— Никто мне не сказал, но в стране, где каждый состоятельный человек держит целый гарем наложниц, не слишком трудно представить происхождение и этой женщины.

— Ты намекаешь, что Джонатан жил с ней?

— Я ни на что не намекаю. Я лишь точно знаю, что они жили в одном доме в Кантоне. Так что можешь сделать собственные выводы.

Луиза продолжала комкать носовой платок.

— Я не пытаюсь защищать его или объяснять его поведение, — сказала она, — но мы ведь фактически не были женаты до того, как он отбыл в Китай.

Брэд уже слышал о тайной церемонии бракосочетания от Джудит, но решил, что сейчас стоит изменить акцент.

— Меня это не касается. Я пришел к тебе, потому что знаю наверняка, что он полгода строил корабль в качестве подарка этой женщине. Могу сказать тебе, что он истратил на него целое состояние, одни палубы из тика и особые украшения для пассажирских кают чего стоят. Это самый элегантный и самый дорогой корабль во всем торговом флоте. — Он хотел упомянуть еще и фигуру на носу корабля, но подумал, что удар будет сильнее, если она еще не видела фигуры молодой китаянки и обнаружит ее сама.

Долгое время Луиза оставалась такой же неподвижной и прямой, как стул, на котором она сидела.

— Надеюсь, что ты простишь меня за это вмешательство в твою личную жизнь. Но мое чувство семейного долга и обязательств более… м-м… не столь невзыскательны, как у тех, в чьих жилах течет кровь Рейкхеллов.

Луиза одними губами прошептала:

— Благодарю.

— Джонатан — не первый человек, увлекшийся на стороне, и он не последний, я уверен, — сказал Брэд, вставая. — Но я подумал, что когда ты узнаешь об этой женщине, то сможешь придумать десяток способов помешать ему отправиться обратно в Китай. Их разделяет чуть ли не полмира, и в конце концов он утратит к ней интерес.

— Я… я очень благодарна тебе, Брэд, — сказала потрясенная Луиза, протягивая ему руку, холодную как лед. — И тебе не стоит беспокоиться, что я выдам источник информации. Я не скажу ни одной душе, даже моей матери.

Он похлопал ее по плечу и оставил сидящей в гостиной. Лишь когда он вышел на улицу, его лицо утратило серьезное выражение, и он бодро пошел к своему дому. Он, конечно, не мог предугадать, что может предпринять Луиза, но был уверен, что она не будет сидеть сложа руки. Даже самая тихая женщина не потерпит подобной ситуации и будет бороться, и вскоре у Джонатана будет полно забот. Так много, что он вполне может сломаться под их тяжестью.

Как часто говорили охотники, приезжавшие с северо-запада Коннектикута продавать свой товар, есть дюжина способов снять шкуру с убитого животного. Предыдущие попытки Брэда дискредитировать Джонатана не удались, а нынешнюю ситуацию создал он сам. Виноват был только Джонатан, и он заплатит за последствия. А если эти последствия вынудят его покинуть компанию, у него есть зять, который ничего против этого не имеет. Брэд хорошо поработал и с наслаждением думал о том, как выпьет первую вечернюю рюмку.

Луиза продолжала сидеть в гостиной, не замечая сгустившихся сумерек и не зажигая лампу. Ее сотрясала ревность, и к этому чувству прибавилось еще и ощущение глубокого горького унижения, и это чувство грозило захлестнуть ее.

За все долгие месяцы, когда она жила без любви, будучи женой Джонатана только формально, Луиза никому не жаловалась, кроме своей матери. И она поверила категоричному, неоднократно высказанному мнению матери о том, что, если она проявит достаточно терпения, ее отношения с мужем наладятся. А теперь, значит, этого не произойдет, потому что он увлечен другой, да еще и китаянкой.

Во внезапном приступе бездумного гнева Луиза хотела выставить за дверь маленькую китайскую няню Дэвида. Но это вызовет неприятности с Джонатаном и папой Рейкхеллом, да и Чарльзом, когда он вернется из плавания.

Вынужденная анализировать свои чувства, Луиза попыталась понять, каково же теперь ее положение. Даже в разговорах с матерью она отрицала, что любит Джонатана, но это не было правдой. Она любила его по-своему, насколько она вообще была способна любить мужчину. Она хотела, чтобы он занялся с ней любовью, но не потому, что желала его, а скорее потому, что считала, что супружеские обязанности являются символом брака.

Однако теперь, когда она узнала, что он был увлечен какой-то неразборчивой девицей, сама мысль о физической близости с ним делала ее больной. Оставаться его женой означало жить с ложью, но в Новой Англии никто никогда не разводился, и она сжималась от одной мысли, что ей придется вернуться в дом своих родителей и оставаться там всю оставшуюся жизнь.

Нужно было думать и о Джулиане, но сейчас даже этого она не могла. Поскольку он был Рейкхеллом, она знала, что Джонатан и его отец присмотрят за ребенком. Они уже достаточно упорно стараются воспитать его в духе семьи. Он вырастет таким же, как они, и будет думать лишь о кораблях, перевозках грузов, то есть о том, что было просто навязчивой идеей всех Рейкхеллов.

Нет, не совсем. Теперь ей пришлось несколько изменить свое мнение на этот счет. Джонатан, несмотря на тяжелую работу, находил время, чтобы думать о своей китайской любовнице и тратить деньги на величественный клипер, который он построил для нее! Луизе казалось, что она просто тонет в море позора.

Нынешнее положение теперь, когда она узнала все, было нестерпимым. Она должна что-то предпринять, но пока не знала, с чего начинать. Медленно встав со стула, она направилась по темной лестнице в свою спальню. Ужин был забыт, как и существование сына. Она хотела дать волю подкатившей к горлу истерике. Возможно, позднее ее мысли прояснятся и она сможет решить, что следует предпринять.

«Лайцзе-лу» на полных парусах величаво скользил по сверкающим под чистым небом водам Атлантики. Чарльз был прав прошлым вечером, когда после шестидесяти часов тщательных испытаний, сказал:

— Это самый замечательный клипер из всех, построенных Джонатаном. Его устойчивость настолько совершенна, что я не представляю, как Джонатан сможет повторить это еще раз. Этот корабль — единственный в своем роде, и никогда не будет другого такого корабля.

Эдмунд Баркер отчетливо припомнил эти слова друга. Стоя на вахте на палубе, он знал, что «Лайцзе-лу» уникален потому, что он был построен с любовью. Клипер резво бороздил волны относительно спокойного моря, его движения практически все время были плавными и лишь изредка резкими. Поскрипывали снасти, тали ритмично постукивали, и даже со свернутыми верхними парусами он легко делал почти двадцать узлов. Эдмунд считал, что ему повезло участвовать в испытании такого корабля, это было честью для него.

Более того, он мог понять ту заботу, которую Джонатан проявил при постройке корабля. Сейчас Эдмунд любил Руфь еще больше, чем когда женился на ней, и поэтому мог понять всю глубину тоски, которую испытывал его давний друг по девушке, оставленной в Кантоне. Джонатан никогда не упоминал о ней, но корабль был свидетельством его любви.

Вглядываясь в горизонт, Эдмунд сознавал, что ему повезло. Когда испытания закончатся, он вернется капитаном на свой клипер. Он теперь знал об управлении этими норовистыми кораблями больше, чем кто-либо, за исключением Джонатана и Чарльза, а им приходилось уделять значительную часть времени и другим аспектам растущего дела. Фактически торговый флот компании «Рейкхелл — Бойнтон» вскоре будет столь большим, что впервые появится необходимость назначить коммодора для руководства морскими операциями. Как раз вчера вечером Чарльз признался, что Эдмунд несомненно получит этот пост. Идея коммодора принадлежала Джонатану, а Джеримайя Рейкхелл одобрил ее после того, как его сын и племянник убедили его, что такое повышение необходимо для блага флота.

Руфь будет довольна, когда он вернется. А будет ли?

Мучившая его временами мысль появилась также внезапно, как небольшое темное облако на горизонте. Как и облако, чувство неуверенности Эдмунда стремительно росло.

У него не было никаких оснований сетовать на Руфь. Она была чуткой, внимательной женой, отлично готовила и безупречно вела дом. Ни разу она не отвергла его как любовника, а если она не получала удовлетворения от него, то в этом он не мог ее винить. Не один раз она объясняла ему, что потребности женщины иные, чем потребности мужчины.

Перспектива иметь детей не прельщала Руфь, и она не объясняла причину этого Эдмунду, а он тешил себя надеждой, что со временем она передумает. Ее неожиданная реакция на маленького сына Чарльза поразила его, и теперь он понял, что она гораздо сильнее любила детей, гораздо больше в них нуждалась, чем он себе представлял.

Может быть, именно это пробудило в нем те мысли, что приходили ему в голову в последние дни. Иногда вдруг Эдмунду казалось, что Руфь любит Джонатана, но он не мог найти ни одного случая, который мог бы подтвердить его подозрения, поэтому ему пришлось отвергнуть их. Он постоянно гнал от себя эти мысли. Но тем не менее они возвращались вновь и вновь, быть может, из-за того, как она смотрела на Джонатана, или потому, что ее голос становился мягче, когда она обращалась к нему.

Чепуха! Эдмунд сказал себе, что он позволяет чересчур разыгрываться воображению, что иногда случается, когда человек в море. А сейчас то черное облако затягивало все небо, закрывая солнце, и нужно было заниматься делом.

— Боцман, — позвал он, — свистать всех наверх. Приближается шторм.

— Есть, сэр, — Оливер приложил к губам серебряный свисток и громко засвистел.

Эдмунд распорядился принести из своей каюты непромокаемый плащ и шляпу, а затем сказал боцману:

— Передай мое почтение капитану Бойнтону и спроси его, не хотел бы он присоединиться ко мне.

Чарльз поднялся на мостик через несколько минут, застегивая на ходу плащ. К этому времени уже лил дождь.

— Какой странный шторм, Эдди, — сказал он. — Пять минут назад небо было совершенно чистым.

— Мне не нравится, что ветер постоянно меняется и усиливается с каждой минутой, — ответил Эдмунд. Он прервал себя, чтобы отдать несколько быстрых команд. — Приготовиться к оверштагу. — Передние паруса и фок были отпущены, кливеры закреплены, и после перехода на правый галс был закреплен и грот-рей.

Чарльз одобрительно кивал, наблюдая, как опытный экипаж выполнял команды; клипер пошел прямо по ветру, как только его передние паруса были установлены на новый галс.

— Не хочешь стать на вахту? — вежливо предложил Эдмунд, обнаружив, что ему приходится кричать, чтобы быть услышанным за воем ветра.

— Не знаю, что нового я бы мог сделать, ты уже делаешь все необходимое, — ответил Чарльз. — Если не возражаешь, старина, я останусь здесь с тобой. Этот шторм явно становится чрезвычайно неприятным, и две головы могут оказаться лучше одной, даже если обе они совершенно мокрые.

Непонятно откуда поднялся штормовой ветер, и море бурно отреагировало: небольшая рябь превратилась в огромные непредсказуемые волны, кипевшие белой пеной.

Дождь превратился в сплошной поток и лил так, что мужчины, стоявшие на мостике, могли видеть всего лишь на несколько футов дальше вырезанной на носу фигуры китаянки.

Эдмунд старался удержать клипер носом по ветру, переменчивому и резкому. «Лайцзе-лу» прекрасно подчинялся, хотя при этом тяжело переваливался, и его бросало вниз с такой высоты, что бурлящая морская вода захлестывала главную палубу каждый раз, когда корабль шел на огромную волну. Время от времени боковая волна сильно ударяла по корпусу, заставляя корабль содрогаться, но клипер держался стойко, быстро обретая свою великолепную устойчивость.

— Вот это испытание! — прокричал Чарльз, смеясь.

— Джонни не мог бы придумать более жестокого испытания, даже если бы попытался. — Эдмунд чувствовал себя уверенно и засмеялся.

Он и Чарльз вместе с помощниками и командой в едином порыве боролись с неожиданным и неистовым штормом. В этом было истинное очарование моря, в этом была причина того, что люди плавали по морям в хрупких деревянных судах, бросая вызов природе. Нет чувства равного упоительному ощущению власти над стихией, бросившей вызов человеку.

Были предприняты все меры предосторожности; прежде всего необходимо было подобрать паруса. Верховые матросы работали высоко на реях; их опыт позволял им сохранять равновесие, когда клипер бросало под ударами ветра и моря.

Сначала были выбраны нижние прямые паруса, затем топселя и усилены рифы топселей. Затем были забраны передние паруса и оставлен лишь один кливер. Парусное полотно следовало натянуть, но велика была опасность того, что оно может лопнуть или же могло снести рею. Необходимо было предотвратить подобные несчастья.

Ветер ревел с еще большей неистовостью. Но хлопавшая на ветру парусина уже была свернута, и Эдмунд в качестве предосторожности поставил у руля двух рулевых.

Клипер вновь и вновь менял галс и шел вперед, а команда безупречно выполняла распоряжения Эдмунда.

Дерево скрипело, корпус корабля сотрясался, когда огромная волна ударяла в середину борта, но грациозный клипер боролся со штормом, удерживаясь на плаву благодаря таланту его создателя и опыту моряков, управляющих им.

Дождь превратился в сплошной поток. Вся команда насквозь промокла, потоки воды заливали открытое пространство палубы. Каждый моряк, выходивший в море, был привычен к таким неудобствам; часто мокрой была не только одежда, но и постель, и они воспринимали сырость как привычное дело. Однако этот пронизывающий насквозь дождь был намного сильнее, чем им довелось испытать ранее, и им приходилось постоянно щуриться и смахивать потоки воды с лица, чтобы хоть что-то разглядеть.

Шторм подобной силы был испытанием не только для корабля, но и для духа команды, и моряки смело отвечали брошенному им вызову, уцепившись за сложенные на палубе канаты, чтобы их не смыло за борт.

Эдмунд упрямо держал корабль прямо по ревущему ветру.

Постепенно ливень несколько стих, превратившись сначала в моросящий дождь, а затем и вовсе прекратился. Ветер тоже несколько утих, и хотя был еще довольно сильным, но уже утратил свою неистовость. Движение корабля постепенно становилось более плавным.

Офицеры на мостике улыбнулись друг другу. Новый клипер отлично выдержал испытание. Облизывая соленую влагу с губ и наслаждаясь более спокойным ветром, они знали, что одержали победу над морем.

Скоро они снова поднимут паруса и отправятся в обратный путь.

— Это было здорово, — сказал Эдмунд.

Чарльз прекрасно понимал, что он имел в виду. Испытание потребовало напряжения всех нервов, иногда их охватывал ужас, но как опытные моряки они вышли невредимыми из этого жестокого испытания. Шторм длился не более двух часов, но за это короткое время вся команда успела взглянуть смерти в лицо и не дрогнула.

Внезапно клипер начал зарываться носом в глубокую впадину.

Эдмунд инстинктивно оглянулся через плечо и на секунду замер от ужаса. Со стороны кормы на корабль надвигалось редкое морское явление — гигантская приливная волна, которая нависла над кораблем. Казалось, что она была выше даже огромной грот-мачты. За такое короткое время невозможно было уклониться от жестокой силы этой огромной волны, не было возможности ни повернуть, ни увеличить скорость, чтобы опередить эту стену сплошной бурлящей воды.

Эдмунд наконец обрел голос.

— Держитесь за канаты, — прокричал он Чарльзу и команде, указывая на огромную лавину воды, нависшей над хрупким кораблем, как ожившая гора.

Чарльз и матросы немедленно подчинились, ухватившись за ближайшие поручни или канаты и повиснув на них всем своим весом.

Волна обрушилась на клипер, и в какой-то момент казалось, что он будет разнесен в мелкие щепки. Затем волна перекатилась через корабль и стремительно понеслась дальше, в открытое море.

Эдмунда Баркера на мостике не было.

У Чарльза Бойнтона перехватило дыхание: он сразу понял, что море потребовало новую жертву. Эдмунда нигде не было видно, было ясно, что его смыло волной.

Его вовремя прозвучавшее предупреждение спасло жизни Чарльза и команды, но за то короткое время, пока волна обрушивалась на корабль, он сам не успел схватиться за что-нибудь и пожертвовал жизнью ради жизни других.

Когда матросы поняли, что произошла трагедия, они все бросились в разные стороны. Одни побежали на бак, другие поспешили на корму, а остальные — к поручням у правого и левого бортов. Они пристально вглядывались в успокаивающиеся воды, которые из грозно-серых уже превратились в умиротворенные зелено-голубые, но никто не видел Эдмунда. В журнале корабля появится мрачная запись, издавна знакомая всем морякам — «Погиб в море».

Огромная волна не пощадила и корабль. Бизань-мачта была повреждена, и теперь от нее не было проку. Поэтому пришлось убирать паруса, а клипер будет вынужден потихоньку добираться домой, используя лишь две основные мачты. Замена мачты было трудоемким делом, которое значительно проще было осуществить на верфи Рейкхеллов, нежели в море, да и корабль был достаточно близко к родному порту, чтобы благополучно добраться туда.

Стоя на мостике, Чарльз никогда еще не чувствовал себя более одиноким и бессильным. Он был жив и здоров благодаря Эдмунду, но за одну ужасную секунду он потерял дорогого друга и близкого товарища. Впервые с тех пор, как он был мальчиком, Чарльз плакал, не стыдясь. Он по-прежнему прямо стоял на мостике, а слезы скатывались по его лицу.

Спустя двадцать четыре часа «Лайцзе-лу» потихоньку добрался до порта. Быстро распространилась новость о том, что его вымпел с Древом Жизни был приспущен, и молчаливая толпа собралась на берегу, пока клипер подходил к своей стоянке.

Джонатан сразу поднялся на борт и побежал на мостик.

Чарльз рассказал ему все, что произошло, коротко, без лишних слов.

— Его невозможно было спасти, — сказал он под конец. — Наше единственное утешение в том, что клипер цел и годен к плаванию.

Джонатана в данный момент больше всего волновала произошедшая трагедия.

— Я страшусь сообщить это Руфи.

— Я сам сейчас же пойду к ней, — сказал Чарльз. — Я должен. Никогда не забуду, что Эдди спас мне жизнь.

Его не оставляла мысль о том, что два человека отдали свои жизни ради того, чтобы он жил, и он знал, что Эдмунд Баркер и Элис Вонг всегда будут рядом в его памяти.

Джонатан распорядился поставить новый клипер на ремонт в сухой док, а затем вызвал карету Чарльзу, чтобы он мог исполнить свою печальную миссию.

На стук открыла дверь Руфь Баркер, и ее удивление быстро сменилось ощущением непоправимого, когда она увидела лицо Чарльза.

Он прошел вместе с ней в гостиную.

Молодая женщина всю жизнь прожила в городе, где мужчины уходили в море. За прошедшие годы многие ее подруги потеряли мужей, отцов и братьев, а теперь пришел ее черед. Она никогда по-настоящему не любила Эдмунда, но он был добр, мягок и чуток, и именно она, а не он, была виновата в том, что не могла ответить взаимностью на его глубокое чувство к ней.

Она схватилась за спинку стула и собралась с силами.

Испытывая столь же сильное влечение к ней, как и раньше, Чарльз рассказывал Руфи о гибели Эдмунда сухими скупыми фразами, делая ради нее свой рассказ как можно менее эмоциональным.

Руфь не могла не заметить, что его глаза были подозрительно влажны, когда он закончил свой рассказ. Она думала, что душа ее пуста, не способна чувствовать что-либо в этот страшный момент, но глядя на Чарльза, она вдруг поняла, что перед ней столь же чуткий человек, как и Джонатан, а ведь она никогда не замечала у Чарльза такого качества. Теперь, когда она смотрела на него, ей пришло в голову, насколько велико его сходство с семьей Рейкхеллов, насколько он похож на Джонатана, которого она никак не могла вырвать из своего сердца и мыслей.

Никто не знал, что стало причиной инцидента. К тому моменту, когда новость дошла до Лин Цзи-сюй во дворце наместника, тысячи жителей Кантона шли по улицам к иностранной концессии в Вампу, крича: «Смерть Фань-гуй!»

Один полк императорской охраны, единственное дисциплинированное подразделение во всем Гуандуне, был спешно отправлен на место событий. Когда они прибыли, расшвыривая бунтовщиков, вооруженных дубинками, ножами и всевозможным самодельным оружием, иностранные фактории были забаррикадированы и закрыты, а хорошо вооруженные белые стояли у окон, готовые открыть огонь, как только их начнут атаковать. Торговые суда так поспешно покинули гавань, что многие оставили на причале свой груз, а контр-адмирал сэр Уильям Эликзандер вел свою эскадру британских военно-морских кораблей на позиции для обстрела города.

Императорская охрана была беспощадной, используя тупой конец своего оружия для нанесения ударов по бунтовщикам, и толпы удалось разогнать, но дорогой ценой. Официальных цифр пострадавших так и не появилось, но Лин информировал императора Даогуана в секретном докладе, что восемнадцать китайцев погибли и более ста получили ранения.

Сун Чжао провел весь день, пытаясь защитить склады в Вампу, и дома оказался уже в сумерках, усталый и расстроенный. У него не было аппетита, хотя он и не ел весь день, но все же Лайцзе-лу и мисс Сара уговорили его съесть легкий ужин, прежде чем он помоется и отправится отдыхать. Они присоединились к нему в столовой, молча выслушали рассказ о том, что произошло в этот день.

— Мы оскверняем священную память наших предков, когда китайцы убивают китайцев ради сохранения мира, — сказал он.

Лайцзе-лу вспомнила о древней легенде о Гуаньинь, богине милосердия, которая уничтожила население целой провинции, когда оно проклинало своих предков во время голода. Согласно легенде, богиня решила, что смерть лучше стыда, который испытывали бы эти люди до конца своих дней на земле за свое ужасное прегрешение.

— Неприятие иностранцев — это как пожар, который распространяется так стремительно, что его уже невозможно контролировать, — сказал Чжао. — Лин Цзи-сюй утверждает, что не повинен в этом чувстве ненависти, но он сам себя обманывает. Он разжигает пламя, притворяясь при этом, что огня вовсе нет.

Сара Эплгейт была глубоко обеспокоена:

— Когда, по-вашему, может начаться война с Британией и теми, кто ее поддержит?

Торговец пожал плечами:

— Одному Богу это ведомо. Новый инцидент может произойти в любой момент — завтра или послезавтра. Я уверен лишь в одном. Я не думаю, что наш хрупкий мир продержится больше года.

— Может быть, как мы с вами уже обсуждали, — предложила Сара, — пришло время нам с Лайцзе-лу перебраться в загородное имение, где мы будем вне опасности.

Девушка нарушила молчание.

— Вы можете строить любые планы, — заявила она решительно, но я не поеду. Я не покину Кантон.

Ее отец и гувернантка удивленно посмотрели на нее.

— Я сказала Джонатану, что буду ждать его возвращения здесь, и я так и сделаю, — заявила она. — Если я отправлюсь в наше загородное имение, на сотни миль в глубь страны, он никогда ни за что не найдет меня. Он ведь не сможет проехать через деревни, где никогда не появлялись белые. Каждый год гибнут западные миссионеры, пытающиеся проникнуть в глубь страны, и Джонатана постигнет та же участь.

— Мы понимаем твою заботу о нем, дочь моя, — сказал Чжао и обменялся быстрым взглядом с Сарой.

— Я знаю, что вы оба думаете, — сказала Лайцзе-лу. — Вы думаете, что он не вернется в Кантон и не женится на мне.

— Мы лишь хотим, чтобы ты была благоразумной, — сказала ей Сара.

— За те многие месяцы, что прошли с тех пор, как Джонатан вернулся в Новую Англию, ты не получила от него ни одного письма. Даже я, несмотря на постоянные дела с его компанией, не получил от него ни одного слова. Мне пишет только Чарльз.

— Чарльз отвечает за торговлю компании со Срединным царством, — сказала девушка, защищаясь. — И кроме того, когда он был здесь, он сказал, что Джонатан работает день и ночь, строя новые клиперы.

— Любой мужчина, если он любит женщину, найдет время написать ей, — сказала Сара.

Девушка вспылила:

— Ты осмеливаешься предположить, что Джонатан больше не любит меня?

— Мы ничего не предполагаем, — быстро сказал ее отец. — Мы лишь просим тебя подумать о возможных причинах его молчания.

Показная храбрость оставила девушку.

— Я спрашиваю себя, думаю и удивляюсь каждый день, но у меня нет ответов. Я не верю, что Джонатан бросил меня, как судя по слухам делают мужчины со своими женщинами в далеких заморских странах. Моя любовь к Джонатану неизменна, и я бы почувствовала, если бы он переменился ко мне. Я бы почувствовала это сердцем.

Чжао было предложил, чтобы она посетила в Кантоне одну из многочисленных предсказательниц, но потом понял, что Лайцзе-лу слишком образованна для того, чтобы верить гадалке, которую, несомненно, мог бы подкупить ее отец.

— Когда Джонатан вернется ко мне, — сказала Лайцзе-лу, — он расскажет, почему он не писал, и я поверю его словам. Мы верим друг другу абсолютно во всем. Поэтому, пока он не вернется, я буду ждать, и моя вера в него не ослабнет. Без этой веры я зачахну и умру, как засыхает и умирает плод дерева кумкват, когда нет дождя и солнца. — Ее глаза наполнились слезами, и она сердито смахнула их.

Чжао и Сара были полны жалости, но они ничего не могли сделать. Убежденные в том, что у Джонатана появилось новое увлечение, они не могли оградить девушку, отдавшую ему все сердце, от той боли, которую он причинял ей.

«Лайцзе-лу» вернулся в свой док, чтобы поставить новую мачту, а новые роскошные каюты ожидали завершения великолепной отделки. Джонатан начал потихоньку изучать журналы компании в поисках кандидатуры капитана клипера, который отведет его в Кантон, а также доставит прощальное письмо женщине, которой он отдал всю свою любовь.

По мере приближения этого дня он все больше времени проводил в компании своего сына и сына Чарльза, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей. Каждый день он играл с малышами не менее часа, видя в них надежду на далекое будущее, и они служили ему утешением.

Луиза, конечно, совершенно не могла помочь ему. С тех самых пор, как он вернулся из своей деловой поездки в Нью-Йорк, он обнаружил, что она еще больше отдалилась от него, стала еще более молчаливой, чем раньше. До недавнего времени за обедом она говорила о разных пустяках и с готовностью обсуждала с ним домашние дела. Теперь же она стала угрюмой и замкнутой и даже реже навещала свою мать. Казалось, она все время о чем-то размышляет. Единственный раз, когда Джонатан спросил ее, в чем дело, она лишь уставилась на него ничего не выражающим взглядом и отрицательно покачала головой. Больше он уже не задавал вопросов.

Чарльз вызвался сопровождать Руфь на молебен по погибшему Эдмунду. Ожидая груз, который он должен был доставить в Англию в трюмах «Элизабет», и не имея никаких дел, кроме корреспонденции компании «Рейкхелл — Бойнтон», он начал ежедневно посещать Руфь. Он брал с собой и маленького Дэвида, потому что она настолько полюбила ребенка, что, казалось, забывала о своем горе, пока он был рядом.

Как-то днем, когда Дэвид заснул после оживленной игры, утомившей даже Руфь и Чарльза, взрослые перешли в гостиную.

— Я тут подумала, — сказала Руфь, — не оставишь ли ты со мной Дэвида на год или два, когда вернешься в Англию?

Чарльз был так поражен, что сразу даже не нашелся что ответить.

— Я подумала о том, как он будет жить там, — сказала она. — Ву-лин еще только осваивает английский язык, так кто же возьмет на себя заботу о нем?

— Да, пожалуй, тут есть некоторая трудность, — сказал Чарльз удрученно. — Если мой отец вышвырнет меня и Дэвида, что он вполне может сделать, мне придется искать для нас жилье, и в этом случае мне понадобится гувернантка. Даже если мы будем жить в доме моего отца, и это будет не просто. Элизабет сейчас тринадцать лет, и я думаю, что было бы несправедливо просить мою мать заняться Дэвидом после того, как она уже воспитала двоих детей. Это не для ее возраста. Так что в любом случае мне придется кого-то нанимать.

— Я, конечно, уверена, что могу помочь Дэвиду, — сказала Руфь, — но мои мотивы чисто эгоистичные. Я уже полюбила его, и поскольку мне больше не о ком заботиться, он не даст мне скучать.

— Даже не знаю, что и сказать, — ответил ей Чарльз. — Конечно, я никогда бы не позволил тебе делать это, не заплатив соответствующую сумму.

— Если говорить честно, Чарльз, — сказала она, — эта мысль тоже приходила мне в голову. Это было бы прибавкой к пенсии, которую вы с Джонатаном, будучи столь добрыми, выплачиваете мне. — Она не добавила, что, если бы Дэвид жил у нее, она чаще бы видела Джонатана, когда Дэвид будет играть с Джулианом. У нее вовсе не было намерения вмешиваться в личную жизнь Джонатана. Он был женат, так что ее собственный кодекс чести запрещал ей поступать подобным образом.

— Если можно, — сказал Чарльз, — я бы подумал обо всем этом до завтра. Для меня идея неожиданна, чтобы сразу дать ответ.

Тем же вечером, после позднего ужина в доме Рейкхеллов, Чарльз заговорил на эту тему со своим усталым кузеном, когда они пришли в библиотеку, чтобы выпить по рюмке портвейна.

Чарльз несколько удивился, когда Джонатан горячо одобрил эту идею.

— Руфь не могла не найти замечательного выхода, — сказал он.

— Почему ты считаешь этот вариант подходящим, Джонни?

— Прежде всего существует проблема с твоими родителями. Я знаю, что тетя Джессика бросится тебе на помощь, даже если ты не попросишь, но было бы несправедливо так нагружать ее.

— Я уже подумал об этом.

— Что же до дяди Алана, нет необходимости говорить тебе, что его реакция совершенно непредсказуема. Речь не идет о том, что он мог бы выгнать тебя из новой компании. Папа и я не потерпели бы этого, и наши два голоса сильнее, чем один голос дяди Алана. Но он может вынудить тебя жить в другом месте, и неизбежно возникнет обида между вами.

— Мне это прекрасно известно, — сказал Чарльз со вздохом.

— Ну так вот, план Руфи дает тебе, по меньшей мере, год, чтобы подготовить твоего отца постепенно. Как только твоя мать станет твоим союзником, а в этом нет никакого сомнения, она добьется от него более терпимого отношения.

— Надеюсь, что ты прав, Джонни.

— Есть и другие аспекты, которые необходимо рассмотреть, — сказал деловито Джонатан. — Руфь может дать Дэвиду гораздо больше, чем какая-то гувернантка, которую ты будешь искать с помощью объявления в «Таймс». Она прекрасная женщина.

— Более чем прекрасная, — медленно произнес Чарльз, — и нет необходимости тебе или другим превозносить ее достоинства. Я не хочу проявлять неуважение к памяти Эдди, но я уже давно думаю о Руфи. Эдди оказался на месте и у него хватило ума действовать быстро, пока я пил и гулял налево и направо в Лондоне.

Джонатан улыбнулся:

— Я тоже вовсе не хочу осквернить память Эдди, когда говорю об очевидном. Если ты хочешь серьезных отношений с Руфью, нет лучшего пути, чем оставить твоего сына на ее попечении.

— Я тоже об этом думал, — ответил Чарльз с виноватым видом.

— Есть еще один дополнительный момент. Джулиан и Дэвид пока еще малыши, но они представляют следующее поколение династии Рейкхеллов, которая навсегда переплелась с династией Бойнтонов. Я убежден, что одной из причин того, что мы стали самыми близкими друзьями, а также деловыми партнерами, является как раз то, что мы проводили так много времени вместе в детстве. Я был бы несказанно рад, если бы знал, что мы создаем такую же возможность для наших сыновей.

— Уже одно это было бы для меня веской причиной, — сказал Чарльз.

На следующее утро он пошел к Руфи сразу после завтрака и, сказав, что согласен с ее предложением, тут же договорился с ней о щедром финансовом вознаграждении.

— Я взволнована и потрясена, — сказала Руфь, — и ты не беспокойся о Дэвиде. Я буду относиться к нему как к своему сыну, и я также позабочусь о бедняжке Ву-лин.

Чарльз подумал: не следует ли ему сказать ей, что Ву-лин — сводная сестра Элис Вонг, но потом решил не упоминать об этом. Достаточно было уже того, что Руфь сочувствовала малышке и собиралась взять под свое крыло, и он не видел необходимости в том, чтобы усложнять дело своим рассказом о том, что Ву-лин была в родстве с его покойной любовницей.

— Я не хочу, чтобы Дэвид забыл меня, что в его возрасте может случиться очень легко, — сказал он. — Так что я буду приезжать сюда гораздо чаще, чем раньше. А когда обстановка дома станет приемлемой, я надеюсь, что ты привезешь его сама.

— С удовольствием, — сказала Руфь и протянула руку.

Ее прикосновение потрясло Чарльза, и он сказал себе, что даже лучше, что он отплывает в Англию через несколько дней. Он не хотел опозорить себя тем, что позволит себе ухаживать за вдовой в период ее траура по мужу, пусть даже в рамках приличия.

Часть груза для «Элизабет» прибыла морем из Балтимора, а остальной был доставлен в Нью-Лондон грузовыми вагонами из гористых районов Массачусетса, где древесина отличалась таким высоким качеством, которое очень ценилось на английском рынке. Чарльз отменил отпуск команды на берег, и пока шла загрузка, экипаж клипера спешно готовился к стремительному трансатлантическому переходу.

Руфь согласилась посетить прощальный обед в честь Чарльза в доме Рейкхеллов, и поскольку он планировал провести свою последнюю ночь в Америке на борту своего корабля, она забрала с собой Дэвида и Ву-лин.

Луиза, похоже, испытывала чувство облегчения по поводу того, что малыш и китаянка покидают ее дом, но оставалась мрачной и хранила молчание.

На следующее утро почти вся семья пришла на причал, и Чарльз сошел на берег проститься. Хотя он был воспитан в убеждении, что англичанину почти что грешно проявлять свои чувства, он стиснул в объятиях Дэвида и, повинуясь внезапному порыву, поцеловал Руфь в щеку и сразу вернулся на корабль.

Джонатан держал Джулиана на одном плече, а поскольку ребенку было лучше видно с такого возвышения, он посадил Дэвида на другое плечо. Руфь стояла рядом. Луиза не затруднила себя появлением на причале и на этот раз даже не стала делать вид, что у нее болит голова.

Чарльз дал команду отдать швартовы, и когда клипер начал отходить от причала, он повернулся, чтобы помахать всем на прощание. Внезапно ему подумалось, что Джонатан и Руфь потрясающе смотрелись рядом, но он быстро подавил этот абсурдный приступ ревности. Джонатан не только был женат, но и отдал свое сердце Лайцзе-лу. С другой стороны, китаянка была по другую сторону света, а с такой вялой и мрачной женой, как Луиза, любой человек может поддаться искушению обратить свое внимание на такого живого и обаятельного человека, как Руфь.

«Достаточно!» — сказал себе Чарльз строго и поднял руку к бикорну, когда «Элизабет» стала выходить в море.

Джонатан немедленно распорядился о некоторых переменах в домашнем укладе. Джулиан и Дэвид должны играть вместе каждый день, сказал он, и Джулиана должны водить в дом Руфи в те дни, когда Дэвида не приводят в дом Рейкхеллов. Задумчивая Луиза согласилась без малейшего возражения, и, казалось, ей было совершенно все равно.

На палубе «Лайцзе-лу» была поставлена новая бизань-мачта, и Джонатан был рад, что наконец прибыла специальная отделка, которую он заказал для клипера в Нью-Йорке.

— Вскоре я снова спущу корабль на воду, — сказал он в один из вечеров отцу. — Сейчас я набираю экипаж, хотя пока еще не выбрал капитана, который поведет корабль в Китай.

— Ты посылаешь корабль с грузом? — спросил Джеримайя деловито.

— Было бы глупо с моей стороны упустить такую возможность, папа. Сотни новых ткацких станков сейчас изготавливаются для меня в верховье реки Фолл. Сун Чжао продает их так, как будто они сделаны из золота, а мы получаем свою долю прибыли.

Луиза поразила отца и сына тем, что подняла глаза от тарелки и вступила в разговор.

— Твой особый клипер вскоре выйдет в море, Джонни? — спросила она.

— Не позднее чем через две-три недели, если не возникнет новых заминок, — ответил удивленный Джонатан. Он не мог припомнить случая, когда она проявила хотя бы малейшую долю интереса к тому, что касалось его дела.

— Вы так много говорили об этом корабле, что я хотела бы посмотреть на него. — Она говорила так, как будто заранее обдумала свои слова.

— Добро пожаловать в любое время. — Никогда ни до, ни после свадьбы, она ни разу не поднималась на борт его клиперов.

Джеримайя тоже уставился на нее, размышляя о том, не осознала ли она наконец, что брак требует определенных обязательств, или же наконец решила хотя бы сделать вид, что интересуется делом, поглощающим все внимание ее мужа.

— Завтра тебя устроит, это удобно? — спросила она.

— Конечно, — ответил Джонатан. — Скажи, когда тебе удобнее.

— Ну, Джулиан проведет большую часть дня в доме Руфи с Дэвидом, так что я могу пойти на верфь с тобой и папой Рейкхеллом сразу после завтрака.

Джонатан подумал, уж не ослышался ли он. Почти все дни Луиза выходила утром к завтраку в халате и не утруждала себя переодеванием чуть ли не до полудня.

— Прекрасно, — сказал он. — Я распоряжусь, чтобы за нами прислали карету. Ты ведь не захочешь идти пешком до самой верфи.

— Пожалуй, нет, — ответила она едва слышно.

Это уже больше походило на нее, и Джонатан не мог понять, чем был вызван ее интерес к кораблю, над которым он так долго трудился. Надо же было так случиться, что она выбрала именно «Лайцзе-лу» для того, чтобы познакомиться с клипером. Но неважно. Он сам будет сопровождать ее во время осмотра корабля, потому что он был обязан сделать это для нее, да и кроме того, вряд ли это займет больше часа его времени.

В ту ночь Луиза никак не могла заснуть. Она действительно хотела увидеть корабль, который Джонатан построил для своей китайской возлюбленной, но причины, побудившие ее посетить корабль, были гораздо глубже. На протяжении многих дней она думала о том, чтобы как-то лишить себя жизни, может, спрыгнуть с корабля.

Она пришла к выводу, что никому не нужна. Даже ее мать не настолько была привязана к ней, а Джонатан отнял у нее обязанности матери, заменив ее Руфью Баркер. Возможно, она была несправедлива к женщине, которую давно считала своей ближайшей подругой, но факты говорили сами за себя. Из-за решения Джонатана Джулиан через день будет бывать в доме Руфи и, следовательно, уже больше не будет исключительно в распоряжении матери. И был еще один момент в этой неприятной ситуации, который раздражал ее. Многие годы Руфь восхищалась Джонатаном, и сейчас она будет видеться с ним. Любой мужчина, проводящий столько времени не в обществе жены, будет подвержен чарам другой женщины, особенно если она симпатичная и сочувствует ему.

Что касается Джонатана, то Луиза решила, что он так же будет рад избавиться от нее, как она будет рада больше никогда его не видеть. Она была готова признаться себе, что ее любовь к нему была, вероятно, мелкой, что если она и чувствовала к нему какую-то симпатию, то она возникла из тех обстоятельств, в которых они оба оказались, а не подлинной общности интересов. Но каковы бы ни были ее чувства, они резко переменились в тот день, когда Брэд Уокер рассказал ей о китайской любовнице Джонатана. С этого времени она просто не могла видеть его. Хорошо, что он не пытался заняться с ней любовью; от одной этой мысли у нее шли мурашки по коже.

И все же теперь, когда уже наступил тот день, которого она ждала и с которым связывала свои планы, Луиза думала о том, не является ли решение, которое она выбрала для преодоления своих проблем, чересчур кардинальным. Смерть хотя и была выходом, но все же это было что-то очень окончательное, и теперь, когда она непосредственно столкнулась с перспективой, она знала, что вряд ли у нее хватит смелости убить себя.

На самом деле от мысли о самоубийстве у нее шел мороз по коже. Мысль о том, что никто не будет особенно сожалеть, сыграла значительную роль в том, что она передумала. Ее отец, как и муж, был поглощен своей работой. Ее мать всегда ставила на первое место благополучие и счастье ее отца намного больше, чем благополучие и счастье своей дочери. Джулиан был еще так мал, что очень недолго будет скучать по ней.

Подлинным ключом к ее будущему был Джонатан, и она не представляла, как он может отреагировать, если она умрет. Она была непоследовательной, но ей хотелось, чтобы он страдал из-за нее. Что-то внутри ее требовало, чтобы он пришел к ней, молил у нее прощения и просил ее сделать их брак настоящим. Только тогда она будет удовлетворена, только тогда она сможет поднять голову. И она должна жить, если хочет, чтобы эта мечта стала реальностью. Самоубийство не решало проблем.

Раздираемая противоречиями, Луиза накинула халат и спустилась на кухню, где всю ночь горел огонь в печи. Она сделала себе чашку горячего шоколада и, пока пила его, несколько успокоилась и почувствовала себя более умиротворенной, чем в последнее время. Она не могла бы объяснить этого нового ощущения, но в этом не было необходимости. На рассвете Луиза поняла, что достаточно уже того, что она не мучается.

Неожиданно бодрая, несмотря на недосыпание, она появилась за завтраком в одном из самых своих красивых платьев, а когда вместе со свекром и Джонатаном они пошли к карете, на ней была накидка, подкладка которой очень сочеталась с платьем. Она не могла вспомнить, когда в последний раз прикладывала усилия, чтобы выглядеть столь привлекательно.

Когда они добрались до верфи и прошли к докам, где завершалось строительство новых кораблей, Луиза заставила себя смотреть именно на уникальный клипер Джонатана. Он был огромен, намного больше, чем она предполагала, и когда Джонатан провел ее на борт, она обнаружила, что он еще более впечатляющий.

Ей пришлось сделать вид, что ее интересуют высокие мачты, трюм, где ему нужно было зажечь масляную лампу, чтобы она могла все разглядеть, и кубрики экипажа. По-настоящему она заинтересовалась лишь тогда, когда они пришли к пассажирским каютам, и особенно ее привлекла одна из них.

Она была в два раза больше остальных, и теперь, когда была закончена отделка, больше походила на спальню и гостиную в доме, нежели на каюту. Луиза не могла представить себе что-либо более роскошное в море. Стены были отделаны дубовыми панелями, медная кровать привинчена к полу, который был покрыт ковром, выписанным из Оттоманской империи, а квадратные иллюминаторы задернуты шелковыми шторами, что делало их похожими на окна. Два удобных кресла стояли друг против друга, а между ними, из панели, мог опускаться стол. Там даже был вместительный шкаф для одежды, и комод, встроенный в одну из панелей.

— Это, должно быть, каюта капитана.

Джонатан покачал головой.

— Нет, его каюта на корме, — сказал он и, заметив ее недоумение, добавил: — В конце корабля. Так принято.

— А кто тогда будет занимать эту великолепную каюту?

— Это пассажирская каюта, — ответил Джонатан. — Я провожу эксперимент с этими каютами. Скорость клипера сделает их привлекательными для путешественников, особенно на трансатлантическом маршруте, и это может принести внушительный доход. Я серьезно подумываю над тем, чтобы добавить пассажирские каюты на все мои будущие клиперы.

Луиза, кивнув, слегка отвернулась, чтобы он не увидел ее выражения. Несмотря на то что он ей сейчас сказал, инстинкт подсказывал ей, что он так усердно украшал эту каюту потому, что она предназначалась для его китайской любовницы. Она с трудом взяла себя в руки.

Осмотр продолжался, и Джонатан показал ей каюты помощников капитана и камбуз, а затем отвел ее на мостик, где объяснил его назначение.

— Ну, я думаю, ты увидела практически все.

— Осталось посмотреть лишь вон оттуда, где я могу увидеть весь корабль целиком, — она указала на высокую вышку, стоявшую в доке возле корабля.

Вышка, которая могла передвигаться вдоль всей длины доков с помощью толкавших ее рабочих, была одним из многочисленных новшеств Джонатана. Она возвышалась на несколько футов выше мачты его нового клипера, и на нее можно было взбираться по лестнице, встроенной в стену с одной стороны. Наверху вышки находилась платформа, куда поднимался мастер с помощниками при установке мачты или ее наращивании. Назначение вышки состояло в том, чтобы добиться большей точности на различных стадиях сооружения мачты, и Джонатан иногда сам взбирался на платформу.

Но сейчас он не представлял, как Луиза сможет взобраться туда, и с сомнением покачал головой.

— Это лестница, — сказал он. — Тебе придется перебирать руками, чтобы взобраться, а это не так легко, как ты думаешь.

— Я не против этого, — сказала она и улыбнулась. — Я же не настолько стара и дряхла.

Он попытался еще раз возразить.

Луиза засмеялась над ним:

— Да полно, Джонни. Я же не должна быть столь же степенна, как моя бабушка, только потому, что я замужем за одним из Рейкхеллов.

— Ну, если ты настаиваешь…

— Да, настаиваю, — сказала она твердо.

Он уступил ей, пораженный тем, что ей все еще интересен корабль.

— Хорошо. Я буду рядом с тобой, так что дай мне знать, если у тебя закружится голова или ты передумаешь.

— Не передумаю, — сказала Луиза, подхватив свои юбки и закрепляя их за поясом.

Джонатан подвел ее к вышке, стоявшей рядом со средней частью палубы.

— Тебе придется карабкаться вверх, — сказал он.

— Я вижу, — она взялась за перекладину над ней, поставила ногу на нижнюю перекладину и стала подниматься.

Джонатан двигался сразу за ней.

— Не торопись и отдыхай, как только почувствуешь необходимость.

— О, мне это нравится, — сказала она ему.

Джонатан был поражен ее резвостью.

Луиза взбиралась без остановки, пока не увидела, что грот-мачта возвышается над ней всего на несколько футов.

— Достаточно? — спросил Джонатан.

— Еще чуть-чуть, — сказала она и продолжала взбираться. Остановившись на секунду, она посмотрела вниз на корабль и порадовалась тому, как высоко она взобралась. И тут она увидела покрашенную краской деревянную фигуру на носу — голову и плечи китаянки, — которую не заметила раньше.

Неожиданно на глазах навернулись слезы, и она на секунду закрыла их, затем вновь потянулась к перекладине над ней. Но она все еще ничего не видела из-за слез, и рука ее соскользнула с перекладины.

Луиза попыталась схватиться за нее, но было уже слишком поздно. Потеряв равновесие, она стала падать.

Джонатан дотянулся до нее, но она так внезапно потеряла равновесие, что ее уже невозможно было спасти.

Десятки рабочих видели ее падение и удар тела о пол дока. Она упала всего в нескольких футах от корпуса «Лайцзе-лу».

Джонатан слез с башни быстрее, чем когда-либо спускался по канатам корабля в море.

К тому времени, когда он спустился, плотник уже послал за врачом, у которого была небольшая клиника в здании конторы.

Испытывая дурноту от того, что он увидел, Джонатан в оцепенении смотрел на изломанное тело несчастной женщины, которая была его женой.

Джеримайя Рейкхелл прибежал вместе с доктором, и пока тот осматривал тело, он подошел к сыну.

— На нее не похоже взбираться на леса, Джонни, — сказал он. — Она… что, сознательно покончила с собой?

— Не представляю, — сказал Джонатан тихо. — Мы никогда этого не узнаем.

Спустя некоторое время, перед уходом с верфи, он отдал короткое распоряжение:

— Снесите наблюдательную вышку и другой не стройте.

Большая толпа собралась вокруг участка Рейкхеллов на старом кладбище Нью-Лондона, где его преподобие Кроувел провел краткую церемонию у могилы. Родители Луизы согласились с Джонатаном, что, поскольку никто не знал, покончила ли она с собой, похороны не стоит делать пышными.

Не было только Руфи Баркер. Она решила, что малышам Джулиану и Дэвиду лучше не присутствовать на подобной церемонии, и оставалась с ними в доме Рейкхеллов, чтобы отвлечь их.

Брэдфорд Уокер стоял рядом с женой, его лицо ничего не выражало. Как и все присутствующие, он не знал, убила ли Луиза себя, и понимал, что бесполезно гадать. Лишь одно было важно: он теперь знал наверняка, что Луиза не сможет никому рассказать о том, что именно он изложил ей версию — чрезвычайно приукрашенную версию — секрета Джонатана.

После службы все вернулись в дом Рейкхеллов, где их ожидали закуски из холодного мяса, хлеб, пирог и чай.

Несколько секунд Руфь Баркер стояла у окна и наблюдала, как одетый в черное Джонатан выходит из кареты вместе с отцом. Нехорошая мысль промелькнула у нее как бы невзначай, и она не могла отделаться от нее. Теперь Джонатан был свободен, как и она, возможно, после того, как он оправится от шока, он начнет замечать ее.

— Я скоро приду, папа, — сказал Джонатан. — Мне нужно подышать. — Он спустился к пляжу и быстро пошел вдоль берега.

Он не останавливался, пока не подошел к знакомым валунам, и здесь присел на камни и устремил взор на воду. Его мучил вопрос, на который нужно было ответить. Ради того, чтобы жить дальше спокойно, он должен был понять, виновен ли он в смерти Луизы.

Конечно, их брак был неудачным, но никого нельзя винить в этой неудаче. Так же как он не был виноват в том, что полюбил другую.

Вполне возможно, Луиза догадалась о его истинных чувствах и намеренно убила себя, чтобы до конца своих дней он нес бремя вины.

Но Джонатан был слишком практичен, слишком реально смотрел на жизнь, чтобы мучить себя. Компания Рейкхеллов и Бойнтонов нуждалась в нем. Он был нужен Джулиану.

Да, подумал он, он нужен Лайцзе-лу, как и она нужна ему. Не было никакого смысла размышлять о том, что случилось или что могло бы случиться. Жизнь нужно прожить полностью ради самой жизни.

Лайцзе-лу была в опасности — ведь на Востоке угроза войны росла и становилась серьезнее с каждым днем. Только на клипере можно было достаточно быстро добраться до нее еще до того, как начнутся военные действия.

Очень хорошо, значит, вопрос решен. Джонатан встал, расправил широкие плечи и, глядя на море, повернулся к Востоку. Он отправится в Кантон как можно быстрее и там соединится с Лайцзе-лу, его единственной настоящей любовью.