Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом (XIII–XIV вв.)

Глава I Дипломатические отношения Золотой орды с Египтом

В жизни народов Азии и Европы XIII век ознаменовался чрезвычайно важными событиями и грандиозными потрясениями, на многие десятилетия определившими их дальнейшее развитие. В Европе создавались крупные феодальные монархии, положившие конец существованию множества мелких княжеств. Осененное папскими хоругвями «святое воинство» продолжало крестовые походы на Восток. А в Азии в это время возникла великая империя кочевников, под стремительными ударами которой были превращены в развалины и залиты кровью многие государства Азии и Восточной Европы.

В XIII в. Египет, Сирия, Византия, Киликийская (или Малая) Армения, империя Сельджукидов, Трапезунт и другие более мелкие державы оказались в центре мировой политики той эпохи. Объяснялось это тем, что с Востока шли монгольские завоеватели, а с Запада — крестоносцы, причем интересы обоих движений перекрещивались в этих землях.

Возникновение в Иране монгольского государства Хулагуидов и продвижение монголов в сторону Сирии, Палестины и Египта захват ими Месопотамии поставили… Сирию, Палестину, а затем и Египет под угрозу завоевания. Крестоносцы, убедившись неоднократно, что они не в состоянии закрепиться на захваченных ими землях, пока существует относительно централизованное, экономически развитое и обладающее сильной армией государство мамлюков в Египте, стремились найти себе союзников в лице монголов. Руками этих вселявших ужас завоевателей они надеялись сделать то, что никак не удавалось им самим: сокрушить Египет.

Еще в 1245 г. папа Иннокентий IV (1243–1254), который, впрочем, и ранее не раз пытался заключить с монголами союз, направил в Золотую Орду к хану Батыю францисканского монаха Джованни дель Плано Карпини. На Западе в то время ходили упорные и явно преувеличенные слухи о христианстве монгольских ханов[55]. Толковали, тоже не без преувеличений, об их ни с чем не сравнимых победах над мусульманами, желая видеть в этих победах предвещание скорого заката полумесяца. Но вместе с тем в Европе очень опасались нашествия монголов. Поэтому-то именно в 40-х годах XIII в. было отправлено несколько посольств с Запада в Золотую Орду и к Великим ханам, чтобы выяснить возможность распространения среди них христианства, что было, однако, лишь благовидным предлогом. Истинные же цели посольств были много более прозаическими и земными: в частности, они должны были разведать возможность использования монголов в борьбе против Египта[56]. В данном случае религиозные и политические интересы были тесно связаны. В 1247 г. тот же Иннокентий IV направил вторую миссию, на этот раз к хану Бачу (Бачунойон — преемник Чармагана)[57] во главе с доминиканцем Ансельмом Асцелином[58]. Людовик IX Святой (1236–1270), канонизированный папой Бонифацием VIII в 1297 г., подготавливая на о. Кипре седьмой крестовый поход, в декабре 1248 г. принял посла монгольского полководца Ильчикдая, который заверил французского короля в том, что Великий хан принял христианство и исполнен желания оказать всяческую поддержку христианам. А в январе (феврале) 1249 г., за полгода до захвата Дамиетты, Людовик IX направил к монголам доминиканского монаха Андре Люнжюмо (Лонжумел)[59]. Так же как и папа Иннокентий IV, французский король, прикрываясь елейными фразами об обращении монголов в христианство, на деле всеми силами старался натравить их на Египет. Когда же до него дошли сведения, что монгольские отряды начали совершать набеги на Месопотамию и северо-восток Сирии, Людовик IX сразу же увидел в монголах возможного и сильного союзника и в 1253 г. послал к Менгу-хану монаха Вильгельма (Гильом) де Рубрука, снабдив его письмом папы Иннокентия IV к хану Сартаку, который еще при жизни отца — хана Батыя принял христианство[60]. Однако Рубрук «действовал нерешительно и с большой опаской»[61], так как не имел полномочий заключить военный союз с монголами против Египта. Таким образом, и миссия Рубрука была всего лишь политической разведкой.

Оживленный обмен посольствами между папской курией, а также западными монархами и монголами объяснялся в первую очередь тем, что если на Западе одно только упоминание о монголах вселяло страх, то на Востоке монголы, сами того не желая, становились как бы «естественными союзниками христиан»[62]. Все это оправдывало усилия пап и королей обратить монголов в христианство, чтобы затем при помощи политических договоров воспользоваться их силой и диктовать свои условия на Востоке. Однако, по мнению ряда исследователей[63], монгольские ханы своими неисполнявшимися заверениями лишь вводили в заблуждение как пап, так и королей.

Не следует, однако, думать, что обмен посольскими миссиями между Западом и монголами был односторонним. Как Египет искал союзников в борьбе против Хулагуидов, так и Хулагуиды стремились обрести надежных помощников против Египта. Все это привело к тому, что и иранские монголы обменивались посольствами с крестоносцами Сирии, с христианскими государствами Европы (Франция, Англия и Генуя), с римским папой[64].

Цель всех этих посольств была одна: союз со всеми врагами мамлюков во имя «освобождения гроба господня», ибо ильханы постоянно рулили своим предполагаемым союзникам «святые земли» Сирии и Палестины[65].

Когда стала реальной угроза монгольского нашествия, а Бачу уже захватил и разграбил ряд городов южной и западной Армении, когда пал Иконийский султанат, киликийский царь Хетум I (1227–1270), трезвый и дальновидный политик, решил признать «суверенитет монголов» и тем самым избавить свое государство от ужасов монгольского нашествия[66]. Став, таким образом, фактическим союзником монголов и взяв на себя обязательство действовать заодно с ними против их противников, Хетум I обеспечил себе тем самым внутреннюю самостоятельность. Со слов Рубрука нам известно, что когда на обратном пути от Великого хана проезжал он через Армению, то узнал от отца Хетума I — Константина о результатах переговоров его сына с Менгу-ханом, которому в 1254 г. предложено было явиться в Великую Орду[67]. Весьма возможно, что армянский царь Хетум, совершив это путешествие в Каракорум по вызову Великого хана, вольно или невольно сослужил тем самым службу римскому папе[68], который лелеял планы завоевания Иерусалима, а вслед за ним и всего Востока как раз при помощи монголов и Киликийской Армении, чтобы обратить затем восточные страны в лоно христианской церкви. Так, Киликийская Армения, сохранив свою внутреннюю независимость, стала платить монголам дань, поставлять им вспомогательные отряды и «придерживалась внешней политики монголов»[69]. Это продолжалось и при Хулагуидах.

Выгодного союзника нашла в монголах в один из самых тяжелых моментов своей истории также и Византия. Четвертый крестовый поход, совершенно неожиданно закончившийся захватом Константинополя (13–16.IV.1204 г.), когда «благочестивое воинство» варварски разгромило один из культурнейших центров мира[70], положил начало так называемой Латинской империи, или Романии (1204–1261 гг.) с Балдуином Фландрским на троне[71]. Трагический, кровавый исход четвертого крестового похода, когда вместо «земли гроба господня» завоевана была столица Византии, раскрыл истинные намерения и цели крестовых походов, являвшихся в сущности замаскированной политикой захвата новых земель на Востоке. Византия в ту пору находилась в состоянии полнейшего упадка и разорения, и поэтому не удивительно, что крестоносцы направили свой удар против самого слабого на Востоке противника.

После создания Латинской империи от всей Византийской державы остались два осколка: Никейская и Трапезунтская империи. Лишь в 1261 г., заручившись моральной поддержкой монголов и мамлюкских султанов[72], византийскому императору Михаилу VIII Палеологу (1261–1282) удалось выбить латинян из Константинополя и тем самым восстановить Византийскую империю[73]. До той поры пока Константинополем владели латиняне, Египет имел мало надежд наладить связь с Золотой Ордой единственно возможным в то время путем — через Константинополь. Когда же Константинополь снова оказался в руках византийского императора, то Михаил Палеолог, хотя и находился в дружественных отношениях с Хулагу еще со времен Никейской империи, разрешил свободный проход египетским и золотоордынским судам[74]. Казалось бы, этот несколько неожиданный поворот во внешней политике императора Михаила Палеолога и изменение его отношения к Египту трудно объяснить, но не надо забывать, что константинопольская трагедия 1204 г. неизбежно должна была вызвать у императора, вырвавшего Константинополь у латинян, самые серьезные опасения перед каждым новым крестовым походом[75]. Таким образом, и в истории Византии монголы сыграли весьма немаловажную роль.

Прежде чем сказать несколько слов о положении Сельджукидов во второй половине XIII в., необходимо упомянуть об их исторических судьбах в предшествующие десятилетия в связи с историей Византии и крестовых походов[76]. Когда Сельджукиды стали серьезно угрожать Византии, то в поисках союзников перед лицом этой угрозы византийский император Алексей I Комнин (1081–1118) в 1094 г. обратился к папе Урбану II (1088–1099). Фанатические религиозные проповедники перед первым крестовым походом радостно восприняли это обращение византийского императора. Однако со временем, когда стало ясно, что религиозный пыл заметно пошел на убыль и крестоносцы явились на Восток как самые откровенные грабители, Византия поняла, что ее призывы преданы забвению. Намерениям Византии, с помощью крестоносцев отобрать у Сельджукидов земли Малой Азии не суждено было свершиться. И на Ближнем Востоке временно образовался единый блок, направленный против крестоносцев, а когда предстояло сделать выбор между крестоносцами и турками, то предпочтение туркам зачастую отдавали и армяне и византийцы[77].

Поворот Византии к Сельджукидам, особенно решительный после вероломного разгрома крестоносцами Константинополя и образования Латинской империи, способствовал тому, что вскоре государство Сельджукидов достигло наивысшей точки своего расцвета. Эти годы падали на период правления Ала-ад-Дина Кайкубада I (1219–1236) и отмечались успешными завоеваниями и бурным развитием торговых связей на Средиземном и Черном морях, на Кавказе и во всей Малой Азии. В это время современники называют Конийский султанат (или Иконийский, т. е. государство Сельджукидов Малой Азии. — С. 3.) «богатейшей страной мира»[78]. В ней возводились роскошные дворцы и мечети, строились медресе и мосты, однако все это было куплено очень дорогой ценой, что не замедлило сказаться на всей последующей истории. Безудержной эксплуатацией народных масс был куплен этот расцвет. К этому еще не замедлили, как обычно, присоединиться и междоусобицы среди феодальной знати. Уже в 1237 г. Гийас-ад-Дин Кайхусрау II (1236–1245) мог опираться лишь на вспомогательные отряды своих войск, состоявшие из греков, армян и арабов.

К этому времени волны монгольского нашествия уже подступили к границам Ромейского султаната (или Румского, как его иногда называли, подчеркивая связь с восточно-римской империей). Несмотря на отчаянные усилия Гийас-ад-Дина, султанат спасти не удалось и он стал данником монголов, после того как в 1243 г. в битве при Кеседаге (Куза-Даг) сельджуки были наголову разбиты. Это событие предрешило судьбу государства, и Иконийский султанат прекратил свое самостоятельное существование. Правда, в последующие периоды, заключая мирные договоры с монголами и выплачивая им большую дань, Сельджукиды временами даже пользовались некоторой независимостью. Но процесс дальнейшего распада государства Сельджукидов тем не менее неумолимо шел вперед, и в 1258 г. с образованием государства Хулагуидов в Иране самостоятельность султанов была окончательно сведена на нет. Последней попыткой реставрировать былое могущество было восстание князя Мухаммада ибн Карамана (1277 г.), который, провозгласив себя султаном, заключил союз с мамлюкским султаном Байбарсом. Захватив Сирию и двигаясь в Малую Азию, султан Байбарс совершенно неожиданно потерпел поражение от сельджукских эмиров, которые были приверженцами ильханов, и приостановил свое наступление.

С другой стороны, новая угроза Сельджукидам возникла после завоевания Константинополя Михаилом VIII Палеологом (1261 г.), когда он приступил к восстановлению Византийской империи в ее былых границах.

Монгольское завоевание произвело серьезную ломку в государстве сельджуков; с ослаблением центральной власти мелкие местные князьки все более и более чувствовали себя самостоятельными. В результате в Малой Азии образовался целый конгломерат мелких феодальных владений, постоянно враждовавших друг с другом. Западноевропейские монархи весьма умело использовали эту вражду: при помощи договоров и всевозможных союзов они не давали им возможности объединиться, ибо совершенно ненапрасно опасались создания единого тюрко-монгольского блока[79].

Приводя краткий обзор основных политических событий в странах, теснее всего связанных с историей дипломатических сношений Золотой Орды с Египтом, мы стремились в самых общих чертах обрисовать международную обстановку на Ближнем Востоке как фон, без которого трудно понять изложенные ниже факты, непосредственно относящиеся к нашей теме. Этот обзор составлен без претензии на полноту характеристики сложного узла дипломатических, политических, экономических и иных связей в Передней Азии, Средиземноморье и Восточной Европе в рассматриваемый период. Мы сознательно ограничили свою задачу лишь некоторыми крупными штрихами из обширной общей картины уже хотя бы потому, что почти каждому частному вопросу и почти каждой отдельной проблеме посвящена огромная литература. Одно простое перечисление всех этих работ составило бы солидный том[80].

Появление монголов в Передней Азии и Восточной Европе, их завоевания, создание ими ряда государств были решающими событиями международной жизни XIII в., повлекшими за собой огромной важности изменения в сфере экономики и политики[81].

Для мусульманских стран монгольское нашествие стало подлинной катастрофой: «Постигли в то время ислам и мусульман [разные] несчастья, каких не испытывал ни один народ, — пишет арабский историк Ибн ал-Асир. — К числу их относятся эти татары, да посрамит их Аллах! Пришли они с востока и совершили [такие] дела, которые признает ужасными всякий, кто слышит о них… К ним же (т. е. несчастьям. — С. 3.) относится вторжение франков (т. е. крестоносцев. — С. 3.)… они чуть было не овладели странами Египта, Сирии и др., не будь милости Аллаха всевышнего и помощи его против них»[82].

Мамлюкский Египет, экономически самое развитое и централизованное государство Ближнего Востока, выдержал натиск как западных, так и восточных завоевателей. Мощное и дисциплинированное войско египтян, поддержанное хорошо организованной государственной системой, сумело отстоять независимость Египта, его культуру и развитие. В этой борьбе Египет не только не уступил своих позиций, но значительно окреп как государство и упрочил свое международное положение.

Дипломатические сношения с Золотой Ордой, только что выступившей на международной арене как самостоятельное государство, явились результатом упомянутых событий и привели к установлению тесной дружбы[83].

После Бату и кратковременного правления ханов Сартака и Улагчи на престол Золотой Орды вступил Берке, третий сын Джучи, один из самых крупных деятелей в истории этого государства. Именно при Берке улус Джучи настолько окреп как независимое от Великого хана государство, что мог уже вести фактически вполне самостоятельную внешнюю политику, считаясь только со своими интересами[84]. Надо отметить, что, несмотря на все завоевания, сделанные Бату, и влияние его в Монгольской империи, он должен был все же признавать авторитет Великого хана и государство его было или считалось одной из частей (улусов) этой империи. Прибывающих из других стран лиц, всех посещающих его Вату неизменно отправлял ко двору Великого хана.

Берке стал править независимо от Великого хана Монголии в период кровавой междоусобицы Хубилая и Арикбуги, умело используя в своих интересах создавшееся положение. Не следует забывать, что еще и Вату для возведения Менгу-хана на престол Великой Монголии поручил Берке осуществить это и поставил его во главе отборного войска[85]. Следовательно, уже в юные годы Берке был крупной фигурой в государстве. По сообщению историка Джузджани, Вату относился к Берке с большим уважением, утвердил за ним командование армией, пожаловал ему земельный удел (икта) и выделил свиту (атба)[86]. Когда настало время обучить Берке корану, выбрали одного из мусульманских имамов в городе Ходженде. Берке посещал в Бухаре мусульманских ученых и неоднократно беседовал с ними. Там же произошло и принятие им ислама от суфийского шейха Шамс-ад-Дина ал-Бахарзи, ученика Наджм-ад-Дина Кубра, как сообщают Ибн Халдун и ал-Айни[87]. По словам известного историка XVII в. Абулгази, Берке принял ислам в Сарайчуке от прибывших туда караванщиков. Как бы ни было обставлено принятие Берке ислама, для нас важен сам факт, о котором сообщают многие авторы[88].

Вернувшись из Бухары, Берке отправил своих доверенных людей к аббасидскому халифу в Багдад, с которым с тех пор и вступил в дружеские отношения, поддерживая переписку и обмен посольствами. Берке всячески стремился подчеркнуть свою приверженность к исламу, для чего, например, не раз облачался в почетные одежды, присланные ему в дар от халифа. В близких и далеких странах распространялись вести, ползли слухи, рисовавшие, вероятно не без больших преувеличений, успехи ислама в войске Берке. Сообщалось, что войско его состояло из 30 тыс. мусульман, которые строго соблюдали все предписания шариата. В войске была обязательной пятничная молитва, каждый имел при себе специальный молитвенный коврик и никто не должен был пить вина. А до историка Джузджани, находившегося в далекой Индии, доходили рассказы о том, что у Берке была богатая библиотека, при дворце его постоянно находились ученые — толкователи корана и Хадисов, законоведы и догматики, при участии которых происходили частые диспуты по вопросам науки шариата. «Он первый из потомков Чингис-хана принял религию ислама, — писал о нем ан-Нувайри, — …он воздвиг маяк веры и установил обряды мусульманские, оказывал почет правоведам, приблизил их к себе… и построил в пределах своего государства мечети и школы»[89].

Приведенные факты позволяют заключить, что после принятия ислама Берке был первым из монгольских ханов, приобщившихся к мусульманской культуре стран Среднего и Ближнего Востока. Принятие Берке ислама имело важное значение для внешнеполитической истории Золотой Орды. Однако его следует связывать не только с соображениями внешней политики, но также и со стремлением Берке упрочить свой авторитет в только что организованном обширном государстве, известная часть населения которого уже была мусульманами (на Волге, на Урале, в Хорезме, а также на Северном Кавказе и частично на Крымском побережье). Правда, Берке принял ислам еще до своего восшествия на престол и, еще не будучи ханом, переписывался с багдадским халифом, считая его своим союзником, но это могло оставаться неизвестным его подданным-мусульманам и мусульманам других стран. Поэтому понятна его громогласная декларация о принятии ислама, которую он не замедлил сделать по вступлении на престол путем посылки посольств с соответствующей информацией во все мусульманские страны.

Принятие ислама столь могущественным государем, как золотоордынский хан, было встречено в этих странах с большим торжеством. Имя Берке произносилось сразу после имени султана во время пятничной молитвы с минбаров в мечетях Каира, Иерусалима, Мекки и Медины. Поэтому понятно, что все мусульманские историки восторженно отзываются о его личности, в первую очередь восхваляя его благочестие.

Учитывая значение религии в жизни средневековых государств, можно сказать, что политическое влияние Берке и в самом деле было очень велико и простиралось «от берегов Волги до Нила». Разумеется, не следует рассматривать принятие ханом Берке ислама как нечто определившее всю последующую историю Золотой Орды. Но, уделяя внимание этому событию, нельзя забывать, что в те далекие времена политическая жизнь столь тесно переплеталась с вопросами религиозной идеологии (вспомним хотя бы крестоносцев!), что отделить их не всегда представляется возможным, да и вряд ли целесообразно. Совершенно ясно, что переход Берке в лоно, ислама, представленный в мусульманских источниках как победа «правоверия», явился лишь внешним, вторичным проявлением каких-то крайне важных и не совсем пока нам ясных политических сдвигов в еще мало изученной внутренней истории Золотой Орды.

Прежде чем перейти к рассмотрению дипломатических отношений между Египтом и Золотой Ордой, кратко остановимся на дипломатических связях Египта с королевством Арагон. Их история убедительно показывает, что не религиозные, а экономические и политические интересы определяли их внешнюю политику.

Пожалуй, из всех многосторонних международных связей Египта они лучше всего исследованы благодаря труду А. С. Атийи[90]. Обмен дипломатическими миссиями между арагонским королем Яковом (Хайме) II[91] и мамлюкским султаном ал-Малик ан-Насир Мухаммад ибн Калауном (2-е и 3-е его правления — 1299–1309 и 1310–1341 гг.) начался непосредственно вслед за поражением латинян в Палестине и окончательным падением форпостов Иерусалимского королевства в Азии. Это было началом нового этапа в политической истории Передней Азии, в истории крестовых походов, который в христианских государствах характеризовался усиленной пропагандой бойкота торговли с Египтом — важным транзитным центром того времени.

Однако, несмотря на то что папа Николай IV (1288–1292) издавал буллу за буллой, запрещавшие под страхом отлучения от церкви торговые или какие-либо иные сношения с мамлюкским Египтом, арагонский правитель Яков II, защищая интересы своей страны и предпочитая дипломатические пути войне, пренебрегал угрозами папы. Подобно Фридриху II Гогенштауфену[92], он также достиг значительных успехов в установлении мирных связей с Египтом. Так, уже в первом же послании к нему мамлюкский султан сообщал, что отправил обратно его послов в сопровождении египетских полномочных посланников для учреждения постоянного представительства при арагонском дворе и поддержания дружественных отношений между обеими державами.

Совершенно естественно, что после такого начала Яков II, несмотря на данное им папе Бонифацию VIII (1294–1303) обещание принять участие в крестовом походе, практически не сделал ничего для его выполнения. Успешные дипломатические отношения между Египтом и Арагоном длились на протяжении трех десятилетий[93].

Дипломатические отношения между золотоордынскими ханами и султанами мамлюкского Египта начались еще в период оформления Золотой Орды как отдельного и самостоятельного государства — иными словами, когда после избрания Хубилая на престол Великого хана Берке, поддерживавший кандидатуру Арикбуги, прекратил чеканить монету с именем Великого хана, заменив его именем последнего аббасидского халифа[94]. Развиваясь на основе общности интересов и почти полного отсутствия противоречий, что определялось, несомненно, и географическим положением этих стран, эти отношения длились много десятилетий.

Неприязнь к общему врагу — Ирану Хулагуидов, как было уже отмечено выше, — вот что было одной из основных причин и постоянным стимулом в стремлении этих стран к объединению. В результате Египет, страна древней культуры, правители которой были ревностными приверженцами ислама, вступил в оживленные сношения с государством кочевников, которое незадолго до этого арабские летописцы называли «грозой ислама».

Возможно, что на первых порах в сближении этих государств известную роль сыграло и то обстоятельство, что мамлюкский султан Байбарс был родом из кипчакской степи. При вторжении монголов в кипчакские степи было захвачено в плен много тюрков, которые были проданы в рабство купцам, поспешившим за живым товаром из Сирии и Египта. «От них-то, — как писал ал-Айни, — [и произошли] мамлюки адилийские, камилийские, ашрафийские, муззамийские, насирийские да азизийские, оставившие прекрасные следы в государствах мусульманских»[95]. В числе этих пленных тюрков и был Байбарс, родоначальник династии мамлюкских султанов, и правивший позднее Калаун. Оба они происходили, если верить сообщению ал-Айни, из тюркского племени бурджоглы[96].

По словам ал-Умари, тюрки, вывезенные из кипчакской степи, отличались добросовестностью, храбростью, совершенством своих станов, красотой своих фигур и благородством своих характеров. Большая часть египетского войска состояла из этих мамлюков (рабов), из их среды выдвигались весьма искусные военачальники[97].

Ал-Умари подчеркивает, что египетские султаны из мамлюков «чувствовали склонность к своим родичам» и стремились как можно больше заселить ими Египет[98]. Хаммер-Пургшталь в своем известном труде о Золотой Орде неоднократно упоминает о происхождении Байбарса, делая из сообщений восточных авторов явно преувеличенные многозначительные выводы, и подчеркивает кровную заинтересованность его в добрых отношениях со своими родичами[99].

Возвращаясь к истории Байбарса, остановимся на ней более подробно.

Байбарс был продан в Дамаск за 800 дирхемов одному купцу. Заметив, однако, на его глазу бельмо, купец расторгнул сделку. В конце концов Байбарс был куплен эмиром Айдакином ал-Бундукдари и согласно существовавшему обычаю стал называться Байбарсом ал-Бундукдари. Когда же его хозяин впал в немилость и лишился своих мамлюков, способности Байбарса заметил айюбидский султан Салих и в 1264 г. выдвинул его на пост командира одной из частей своей личной гвардии. После смерти Салиха его сын Туран-шах своим отношением к мамлюкам настолько восстановил. их против себя, что в конце концов пал под ударами их мечей. В заговоре против него принимал участие и Байбарс. Новый султан Айбек (1257–1259) вскоре после восшествия на престол приказал казнить одного из участников этого заговора, и Байбарс, опасаясь, что такая же участь ожидает и его, бежал в Сирию..

Когда и Айбек был убит мамлюками, Байбарс вернулся в Каир, и очень скоро новый султан Котуз (1259–1260) поручил ему командование войсками в походе против монголов. В битве при Айн-Джалуте 25 рамадана (3.IX.1260), выиграв которую Котуз завладел Сирией, Байбарс отличился своим бесстрашием и отвагой. Султан щедро наградил всех айюбидских эмиров ленными владениями, но обошел Байбарса, рассчитывавшего получить Алеппо. Исполненный жаждой мести, он вступил в сговор с эмирами и на обратном пути в Каир убил султана. Военачальники и эмиры единогласно провозгласили убийцу двух султанов правителем Египта, и в конце 1260 г. Байбарс торжественно вступил в Каир. Став султаном, он пожаловал своего бывшего хозяина ал-Бундукдари высоким военным чином и поручил ему управление Дамаском[100].

Байбарс вступил на престол под именем ал-Малик аз-Захир Рукн ад-дунийа ва-д-дин Байбарс ал-Бундукдари ас-Салих.

«Когда во главе управления [Египтом] стал скиф (т. е. кипчак. — С. 3.), то еще более потребовалось [в Египте] скифское племя, из них составлялось войско»[101], — писал византийский историк Пахимер. Разумеется, не только племенное родство правителей Египта и Золотой Орды и не одни внутриполитические соображения, а более серьезные причины лежали в основе взаимоотношений двух государств. С этого времени и можно датировать начало сближения Египта и Золотой Орды. В своем письме к Берке султан ал-Малик аз-Захир Байбарс писал в 1261 г.: «Пришло уже несколько известий, что Хулавун (Хулагу. — С. 3.) ради своей жены и вследствие того, что она христианка, установил [у себя] религию креста и предпочел твоей религии почитание веры жены своей, да поселил кафоликоса (католикоса. — С. 3.) неверного в жилищах халифов, ставя жену свою выше тебя»[102].

В исторической литературе на страницах, отведенных истории вражды Берке и Хулагу, как правило, в качестве одной из важных причин указывается разгром Багдада войсками Хулагу и последующая казнь халифа ал-Мустасима (20.11.1258), что вызвало волну возмущения и негодования во всем мире ислама. Причем считается, что именно это событие и явилось тем предлогом, под которым созрело решение Берке послать против Хулагу на Кавказ 30-тысячное войско[103].

Следует отметить, что крестоносцы, с которыми египетские султаны были в состоянии постоянной войны, естественно, поддерживали ильханов. Лэн-Пуль объясняет эту симпатию тем, что Хулагуиды якобы были дружественно расположены к христианам[104]. Однако гораздо логичнее предположить, что крестоносцы и Хулагуиды поддерживали друг друга из политических соображений, так как их общим врагом был Египет. Отбросив крестоносцев, Египет значительно улучшил свое положение в войне с Хулагуидами, борьба с которыми в свою очередь была облегчена сближением Египта с Золотой Ордой.

При завоевании Ирана и Ирака монголами отряды Берке сражались в составе войск Хулагу. Но вскоре между Берке и Хулагу, как мы уже видели, начались распри из-за распределения добычи и спорной территории Азербайджана. После возникновения конфликта Берке счел нужным отозвать свои войска, «тем паче, что после захвата Багдада Хулагу обошелся с ними крайне неблагодарно и они далеко не были уверены в своей безопасности»[105]. Тогда Берке предписал своим полководцам: если окажется невозможным отвести войска обратно в Золотую Орду, уйти в Египет, с которым в то время уже завязывались дружественные отношения и на хороший прием со стороны которого он смело мог рассчитывать.

Как известно, египетский султан действительно оказал прибывшим золотоордынским войскам самый радушный прием[106]: он приказал своим наместникам снабдить их всем необходимым и направить в Каир, куда отправился и сам для их встречи. Золотоордынцы были размещены в домах, специально построенных для них в ал-Луке. В их честь было устроено пиршество, султан наградил их почетными одеждами, лошадьми и деньгами, военачальников их сделал эмирами, а всех прочих включил в число «бахриев» (или бахритов). Первые отряды золотоордынских войск, покинувшие лагерь Хулагу, прибыли в Египет в 660 г. х. (1261/62 г.)[107]. Золотоордынские отряды продолжали прибывать в Египет и в дальнейшем и были так же радушно там приняты[108].

Сообщает о подчеркнуто дружелюбном отношении султана к прибывшим золотоордынским отрядам и ан-Нувайри. Султан дал их военачальникам отряды по 100 и менее всадников в каждом и отвел для содержания прибывших земельные наделы. «Они сделались мусульманами»[109] — прибавляет автор.

Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом завязываются в начале 60-х годов XIII в., когда дипломатия как на Востоке, так и на Западе уже достигла высокого искусства, вобрав в себя все лучшие традиции прошлого. В основу ее легли главным образом традиции двух государств — Византии и арабского халифата.

Посольское дело как один из важнейших элементов дипломатии стояло в Византии на высоком уровне. При дворе детально разрабатывался сложный порядок приема иностранных послов, делалось все, чтобы поразить послов роскошью, пышностью и торжественностью церемоний, показать государство в наивыгоднейшем свете. В то же время прилагались все усилия к тому, чтобы послам не удавалось близко соприкасаться с населением, увидеть слабые стороны империи. Послами обычно назначались люди высокого звания. В Византии даже прибегали к такому приему: если человек подходил для посольского дела по своим личным качествам, его спешно возводили в соответствующий сан. Нужно это было, чтобы поднять престиж посла в глазах того государя, к которому его направляли.

Личность посла считалась неприкосновенной, даже и свита посольская находилась под защитой государства. Этим широко пользовались купцы, совершая свои коммерческие операции под видом членов свиты послов. Впрочем, и сами послы наряду с выполнением возложенных на них государственных дел также не гнушались выгодных торговых сделок, занимаясь куплей и продажей различных товаров, рабов и т. д. Этому способствовало и то, что каждое посольство обычно привозило с собой богатые подарки от своих государей и под видом таких подарков послы могли провозить и свои товары.

Арабы создали огромное государство — халифат, восприняв лучшие достижения человеческой культуры во всех ее проявлениях. Дипломатическое дело в халифате было поставлено для своего времени очень хорошо. Виднейшую роль в государственном управлении играл ведавший сношениями с другими государствами «диван ар-рисалат». О дипломатии и посольском деле писались специальные трактаты. В одном из политических трактатов XI в. — «Сиасет-намэ» Низам ал-Мулька, визиря сельджукского султана Мелик-шаха (1072–1092), целые главы посвящены этому вопросу[110]. Автор дает подробные инструкции взаимоотношений с послами. С момента переезда через границу того государства, куда они направились, послы содержались за счет этого государства. Подчеркивая неприкосновенность личности и обязанности послов, Низам ал-Мульк ссылается на изречение корана: «На посланнике — только ясная передача»[111].

В качестве послов обычно направлялись двое: светское лицо из придворной знати и лицо духовного звания. Им вручалось письмо к государю, к которому их посылали, и верительная грамота на имя первого министра. Принимали послов строго по рангам, т. е. в зависимости от могущества того государя, от чьего имени они прибыли. Послам рекомендовалось не навязывать силой ничего такого, чего можно добиться дипломатическим искусством; восхваляя чужие порядки, не делать это в ущерб достоинству своей страны, не вмешиваться во внутренние дела чужого государства. Однако хотя и не рекомендовалось явное вмешательство послов в дела тех стран, куда их направляли, но все же при отправке посольств, по словам Низам ал-Мулька, государи преследовали «не только явные, но и тайные цели». Послы обязаны были узнавать о состоянии дорог, снаряжении и численности войск, о придворных обычаях, настроении населения, о достатках его, даже интересоваться характером государя: «Во время питья вина царь общителен и весел или нет? Участлив он или безучастен? Склоняется более к серьезному или веселому? Предпочитает более находиться среди воинов или среди женщин?»[112]. Вообще следует сказать, что шпионаж в рассматриваемую эпоху был чрезвычайно развит. Прибегали к изощреннейшим методам обмана и подкупа, к переодеваниям в одежды дервишей, нищих, монахов, врачей, странствующих пилигримов и т. д.[113]. Женщины, в особенности на Западе, также частенько привлекались в шпионажу.

В своем письме к египетскому султану Калауну хулагуидский хан Ахмад, принявший ислам, упрекал султана в том, что в его владения со стороны Египта постоянно засылаются шпионы, переодетые факирами или отшельниками[114]. Со своей стороны и султан в ответном письме утверждал, что Ахмад первый засылал в Египет своих шпионов, переодетых факирами.

В трактате «Сиасет-намэ» Низам ал-Мульк посвящает службе тайной разведки специальную главу[115].

Характерной чертой дипломатических отношений того времени было отсутствие постоянных, так сказать, стационарных посольств при дворах тех государств, с которыми поддерживались дипломатические связи. Впервые такие постоянные представительства появились в виде консульств, организованных для защиты интересов купечества. Первыми консульскую службу учредили итальянские города во владениях крестоносцев (баилат — bailaggio). После вытеснения крестоносцев из Сирии и Палестины консульства там остались. Венецианцы, например, имели свое консульство в Александрии, причем венецианский консул поддерживал тесную связь с султаном и являлся к нему на прием десять раз в год.

Послы выбирались из среды самых образованных людей как светского, так и духовного звания. Среди золотоордынских и египетских послов были правоведы, кади, шейхи, имамы, эмиры, начальники военного и почтового ведомств, церемониймейстеры и т. д.

В Италии, особенно во Флоренции, направлявшей дипломатов во многие иностранные государства, и в Венеции, где была создана превосходная школа дипломатии[116], среди дипломатов были такие известные личности, как Боккачио, Данте, Петрарка (во Флоренции) или дож Энрико Дандоло (в Венеции)[117].

Дипломатические отношения Золотой Орды с Египтом осуществлялись на основе уже сложившихся в обоих государствах дипломатических традиций. И в Золотой Орде и в особенности в Египте, принадлежность к тому или иному племени или народности, видимо, не играла особой роли при назначении послов. Так, например, среди египетских послов встречались тюрки, хорезмийцы, иранцы, арабы и даже монголы. Решающим моментом кроме соответствующего образования и дипломатического таланта было вероисповедание.

Случалось, однако, что дипломатические поручения давались не только официальным дипломатам, но и проезжим купцам. Государи пользовались случаем, избегая лишних затрат на снаряжение посольств, отправить дипломатические послания с возвращающимися из их страны торговцами. Так, египетский султан ал-Малик аз-Захир Байбарс свое первое письмо к золотоордынскому хану Берке отправил, с одним доверенным лицом из аланских купцов. Это письмо, относящееся к 660 г. х. (1261/62 г.), согласно доступным нам источникам можно считать началом дипломатической переписки между Золотой Ордой и Египтом.

«В 660 г.[118] — сообщает Ибн Абд аз-Захир, — он (ал-Малик аз-Захир. — С. 3.) написал Берке, великому царю татарскому, письмо, которое я писал со слов его [и в котором] он подстрекал его против Хулавуна (Хулагу. — С. 3.), возбуждал между ними вражду и ненависть…». Далее в письме обосновывается обязанность Берке пойти войной на монголов: раз он принял ислам, то этим вменяется ему в долг воевать с неверными, хотя бы они были его родичи. В качестве примера приводится сам пророк Мухаммед, который сражался со своими соплеменниками и родичами и воевал против курайшитов. И завершается оно такими словами: «Ислам не состоит только в одних словах; священная война есть одна из [главных] опор его»[119].

По другим источникам[120], это первое письмо султана ал-Малик аз-Захира Байбарса было написано в 659 г. х. (1260/61 г.), т. е. на год раньше. Если это первое письмо султана было действительно написано в 659 г., то несомненно, что Берке приказал своим отрядам в армии Хулагу уйти в Египет только после получения письма Байбарса. Если же справедлива дата, указанная Ибн Абд аз-Захиром, то интересно отметить совпадение таких дат: прибытие отряда татар (золотоордынцев)[121] в Египет началось, по ал-Макризи, в 660 г. х. (1261/62 г.) и первое письмо султана, согласно Ибн Абд аз-Захиру, написано также в 660 г. х. С одной стороны, трудно подвергнуть сомнению свидетельство Ибн Абд аз-Захира, так как, будучи секретарем самого султана, он лично принимал участие в его дипломатических делах и писал упомянутое письмо. С другой стороны, большой соблазн объяснить доверие Берке к египетскому султану, приказавшему своим отрядам двинуться в Египет, тем, что султан, отправив ему письмо, сделал первый шаг к сближению. Когда же в Египет прибыл отряд золотоордынцев, султан подробно расспросил прибывших о положении дел в Золотой Орде и пришел к заключению, что настало время отправить к Берке официальное посольство. Сопровождать своих послов он отправил двух золотоордынцев, которые, будучи знакомы с местностью, могли бы быть проводниками[122]. При этом султан, несомненно, преследовал еще одну цель: как очевидцы они должны были рассказать Берке о состоянии египетских войск, силе их оружия, о том, как радушно приняты были в Египте золотоордынские отряды.

Снаряжено первое посольство было с большой пышностью, и отправка сопровождалась рядом церемоний. Послами султан назначил эмира Сайф-ад-Дина Кушар-бека и законоведа Мадж-ад-Дина Рудзравери. Письмо султана зачитывалось два раза: в первый день для этой церемонии были созваны все эмиры и придворные, а затем прибыл халиф ал-Хаким биамри-л-лахи Абу-л-Аббас Ахмад, назначенный самим султаном после уничтожения халифата в Багдаде. На торжественном собрании была зачитана и родословная халифа, якобы восходящая к пророку, что было подтверждено главою казиев Тадж-ад-Дином. Эта родословная была составлена специально для отправки Берке, и внешний вид ее был чрезвычайно импозантный: Ибн Абд аз-Захир сообщает, что «она (родословная) была написана и раззолочена»[123]. Все собравшиеся присягнули халифу на верность. После вторичного чтения письма султан дал послам инструкции, как должны они вести себя в беседе с ханом. Им следовало обещать Берке всяческую помощь в борьбе с «врагами-многобожниками» и подчеркнуть готовность султана действовать с ним заодно во всем, что служит ко благу мира. И в этом письме султан снова призывал Берке к «священной войне», описывал состояние своих войск, перечислял, «какие владыки мусульманские и франкские повинуются им, кто противодействует им и кто с ними в ладу, кто посылает им дары и кто с ними в перемирии», указывая, что они в повиновении у него и послушны его указаниям[124]. Подчеркивая легкость победы над Хулагу, султан явно хотел побудить Берке к немедленным решительным действиям.

Здесь следует кратко остановиться на личности послов, которым поручалась столь ответственная миссия. Это были уже не купцы, попутно с торговыми делами выполнявшие и дипломатические поручения. Эмир Кушар-бек как бывший джамдар (перс. «джамедар»)[125] Хорезмшаха должен был хорошо знать быт, нравы и законы тех мест, куда его посылали. Хотя Ибн Абд аз-Захир очень скупо сообщает о нем, говоря лишь, что был он «знаком со странами и языками», можно все же заключить, что он много путешествовал, был человеком образованным и, следовательно, вполне подходил для дипломатической миссии. Второй человек, на которого пал выбор султана, был законовед Маджд ад-Дин Рудзравери. Выбор этот, конечно, не случаен, так как в ходе переговоров могло понадобиться лицо, знающее юриспруденцию, знакомое с процедурами заключения договоров, которые особенно на первых порах надо было обставлять официально и торжественно.

Египетские послы отправились в мухарраме 661 г. х. (15.XI.–1.XII.1262 г.) через Византию, где были с почетом приняты императором Михаилом VIII Палеологом.

Приезд их совпал с пребыванием у Михаила Палеолога золотоордынских послов, и послы султана отправились в Золотую Орду вместе с ними. Кроме того, в Константинополе как раз находились направлявшиеся в Египет золотоордынские послы Джалал-ад-Дин ибн ал-Кади и шейх Нур-ад-Дин Али со свитой. Заболевший в пути Мадж-ад-Дин Рудзравери вернулся в Египет с золотоордынскими послами. Из этого стечения обстоятельств, можно заключить, что и золотоордынский хан Берке в то же самое время отправил официальное посольство к египетскому султану, видимо, в ответ на первое письмо султана, посланное в свое время с аланскими купцами.

Когда египетское посольство прибыло в Крым и высадилось на Судакский берег, их встретил ханский наместник того края, по имени Таюк (Табук). На почтовых лошадях (улаг) доставил он их до владений другого наместника, Тукбуги, начальника над десятью тысячами (темника). Отсюда они ехали до ставки Берке 20 дней по равнине, «усеянной шатрами и палатками, овцами и табунами коней». В свое время путешествие по этим местам красочно описал Плано Карпини. Ему казалось, будто навстречу движется большой город, настолько оживленным было движение в степи[126]. Ибн Баттута также подробно и живо описывает свое путешествие по кипчакским степям[127]. Воображение египетских послов, несомненно, должно было поразить обилие пастбищ, пасущегося скота, отсутствие городов, вместо которых были палатки, легко перевозимые с места на место, — настоящие дома на колесах.

Вопросу отправления послов в чужеземные государства, их пребыванию за границей Б. Шпулер посвящает главу своей книги о Золотой Орде — «Посольское дело», состоящую из двух частей: «Послы из-за рубежа» и «Послы за границу»[128]. «Посол, снабженный верительной грамотой, — пишет он, — доставлялся обычно государственной почтой[129] в столицу или соответственно до места пребывания хана. Прибыв туда, он получал пристанище в отведенном для этого доме, который (во времена Плано Карпини, 1246 г.) находился на расстоянии часа езды от главной орды». Гильом де Рубрук сообщает, что таких посольских домов имелось четыре, а именно: для дипломатических представителей четырех стран света. Там послы получали содержание, «хотя и не всегда достаточное». О ритуале представления послов хану подробно писал Рубрук: «Прием у хана происходил по строго установленной церемонии. Послы перед допуском к хану получали наставления о том, как надлежит себя держать, которому они должны были следовать. Прежде всего нужно было остерегаться, чтобы не задеть ногой порог палатки, так как монголы считали это дурным предзнаменованием. Для приема иностранных представителей одевали в татарские одежды, так как правитель желал видеть их в этом одеянии. Как долго держался в Золотой Орде этот обычай, практиковавшийся в Турции еще в XVIII в., неизвестно. Кроме того, послов обыскивали на предмет обнаружения оружия, которое брать с собой на прием строго запрещалось. Исходя из религиозного суеверия, их (послов) для очищения проводили между двумя огнями»[130].

Когда послы Египта приблизились к Орде, их встретил визирь Шараф-ад-Дин ал-Казвини, весьма образованный для своего времени человек, умевший говорить по-арабски и по-тюркски. Послам отвели прекрасное помещение. На следующий день, рано утром, Берке пригласил их к себе. Сопровождал их тот же Шараф-ад-Дин ал-Казвини, который уже осведомил их, как следует им вести себя в ставке хана. Они должны были, снимая с себя оружие, «слагать его на правую сторону, вынуть лук из сайдака, опустить тетиву, не оставлять в колчане стрел». Входя в шатер, ни в коем случае не наступать на порог, подойти к хану с левой стороны и, «когда от них будет взята грамота, перейти на правую сторону, присесть на оба колена». В Орде нельзя было «есть снега и мыть платье, а если случится мыть его, то делать это тайком»[131]. У Шпулера мы читаем: «Посол должен был вести беседу с ханом в коленопреклоненном положении. Разговор не всегда начинался сразу. Иногда властитель выжидал некоторое время. Послу же было строго запрещено начинать беседу. Не всегда в этих беседах затрагивались только государственные и политические вопросы»[132].

Ал-Муфаддал подробно описывает такой прием, а также шатер Берке и дает портрет самого хана.

Шатер Берке, вмещавший 500 человек, был покрыт белым войлоком, внутри затянут шелковыми материями, украшен жемчугом и драгоценными камнями. Берке встретил послов сидя на троне. Обе ноги его покоились на подушках: он страдал ломотой в ногах. Рядом с ним сидела старшая жена его Тагтагай-хатун. В то время, по словам автора, Берке было 56 лет. Ал-Муфаддал так описывает его: «Жидкая борода; большое лицо желтого цвета; волосы зачесаны за оба уха; в [одном] ухе золотое кольцо с ценным [осьмиугольным?] камнем. На нем [Берке] шелковый кафтан; на голове колпак и золотой пояс с дорогими камнями на зеленой булгарской коже; на обеих ногах башмаки из красной шагреневой кожи. Он не был опоясан мечом, но на кушаке его черные рога витые, усыпанные золотом»[133].

Катрмер приводит несколько иные подробности, ссылаясь на различные источники. По его словам, сапоги Берке были из красного бархата, на нем был золотой пояс, украшенный драгоценными камнями, на поясе висела сумка из зеленой булгарской кожи. К поясу были прикреплены черные рога с золотыми инкрустациями[134].

В шатре сидели 50 эмиров. Когда были введены послы, они передали хану письмо султана, соблюдая предписанные правила этикета. Затем Берке велел послам перейти с левой стороны на правую и встать позади эмиров. Главный кади перевел письмо на тюркский язык, и визирь прочитал его Берке. Хан и все присутствующие были чрезвычайно довольны его содержанием. Берке приказал подать послам угощение: кумыс, вареный мед, мясо и рыбу. После приема послов отвели к одной из жен Берке — Джиджек-хатун, которая разместила их около своего шатра. На другой день она пригласила их к себе на пир. Берке неоднократно призывал послов к себе и расспрашивал их про Египет.

В ставке Берке послы пробыли 26 дней. Хан одарил их золотом, а Джиджек-хатун пожаловала им халаты. Отправляя их обратно, Берке вручил им ответные грамоты и снарядил с ними своих послов: Арбугу, Урти-мура и Унамаса[135].

Ал-Муфаддал, приводя эти подробности приема египетских послов в ставке Берке, несомненно пользовался материалами Ибн Абд аз-Захира. У обоих авторов все совпадает до мельчайших подробностей. Однако ал-Муфаддал описывает прием египетских послов в Золотой Орде после инцидента с задержкой второго египетского посольства в Константинополе. Сопоставляя его описания с описаниями Ибн Абд аз-Захира, который пишет о приеме первого египетского посольства, можно заключить, что ал-Муфаддал просто допустил непоследовательность в изложении[136].

Первое посольство Берке, как сказано выше, состояло из эмира Джалал-ад-Дина ибн ал-Кади и шейха Нур-ад-Дина Али со свитой. Таким образом, золотоордынский хан также выбрал послов из высокопоставленных и знатных чиновников, причем каждому было вручено по письму для султана.

В этих письмах после приветствий и благодарностей Берке объяснял свое кровопролитное столкновение с Хулагу желанием «восстановить маяк правоверия и отомстить за имамов и народ»[137]. Он настойчиво просил султана выступить одновременно с ним, обещая отдать ему часть территории в Иране.

Рукн-ад-Дин Байбарс также сообщает о прибытии в 661 г. х. (1262/63 г.) послов Берке — эмира Джалал-ад-Дина ибн ал-Кади и шейха Нур-ад-Дина Али. Берке, как передает содержание его письма Рукн-ад-Дин Байбарс, особо подчеркивал свою приверженность исламу: «И да узнает султан, что я сразился с Хулагу, который от плоти и крови моей, для вознесения превыше всего слова Аллахова, из усердия к исповеданию ислама, ибо он [Хулагу] мятежник, а мятежник не верует в Аллаха и посланца его». Берке подробно перечисляет имена своих родичей, принявших ислам[138].

Первое письмо Берке египетскому султану согласно источникам было написано «в местности Итиль» (на Волге) и помечено 1-м числом раджаба 661 г. х. (11.V.1263 г.)[139].

Рукн-ад-Дин Байбарс в своем повествовании, очевидно, объединил два посольства Берке: первое — эмир Джалал-ад-Дин ибн ал-Кади и шейх Нур-ад-Дин Али и второе в составе послов Арбуги, Уртимура и Унамаса, прибывшее в Египет вместе с египетским послом эмиром Сайф-ад-Дином Кушарбеком, бывшим джамдаром Хорезмшаха. Рукн-ад-Дин Байбарс включает в состав египетского посольства и законоведа Мадж-ад-Дина Рудзравери, тогда как он, как мы видели у Ибн Абд аз-Захира, в дороге заболел и вернулся из Константинополя в Египет.

Несмотря на то что сообщения Рукн-ад-Дина Байбарса расходятся со сведениями Ибн Абд аз-Захира, очевидца происходивших событий, да к тому же личного секретаря египетского султана ал-Малик аз-Захира, он все же дает очень интересные сведения о втором посольстве Берке. По его словам, вместе с золотоордынскими послами Арбугой, Уртимуром и Унамасом Берке отправил некоего Ибн Шихаб-ад-Дина Гази, который принимал участие в сражении золотоордынских войск с войсками Хулагу и мог как очевидец рассказать султану все подробности сражения, завершившегося победой Берке[140]. Таким образом, мы видим, что арабские летописцы и историки получали сведения о происходивших в Золотой Орде событиях и военных действиях непосредственно от их участников.

Султан ал-Малик аз-Захир Байбарс встретил послов Берке с большим почетом. Предложение Берке начать совместные действия против Хулагу пришлось ему по душе. В честь послов было устроено богатое пиршество, во все время пребывания в Египте их приглашали присутствовать при играх и развлечениях султана, а каждая их встреча с султаном завершалась щедрыми подарками Байбарса I. Снаряжая их в обратный путь, султан отправил с ними своих послов — эмира Фарис-ад-Дина Акуша ал-Масуди и тарифа Имад-ад-Дина ал-Хашими. Перед отправкой послы были приглашены на проповедь халифа, где присягнули ему; они были облачены в почетные одежды. Халиф наказал им поведать Берке о мусульманском благочестии султана, о его ревности в исламе, о непобедимости и многочисленности войск его, о мудрости его и справедливости. Кроме того, он направил с ними Берке свою золотую нисбу[141].

Для послов и подарков, отправляемых Берке, была подготовлена большая галера и многочисленный конвой для защиты от частых в те времена нападений пира: тов. В состав этого специального отряда входили стрелки, метатели нефти и др.

Байбарс отправил к Берке коран[142], якобы написанный самим халифом Османом, сыном Аффана. Список этот был переплетен в красный, шитый золотом атлас и заключен в футляр из темно-красной кожи, подбитый шелком. К этому дару приложена была подставка для корана черного дерева и слоновой кости, выложенная серебром (лаух), и трон, инкрустированный черным деревом, слоновой костью и серебром.

Многочисленные и редкостные подарки, посылаемые Берке, поражали количеством, богатством, изысканностью. Султану, очевидно, хотелось поразить Берке, подчеркнуть перед ним свое богатство и щедрость, ибо кроме названного отправил он еще экзотических животных и птиц, не встречавшихся в Золотой Орде: слона, жирафа, обезьян, зебр, египетских ослов, попугаев и т. д. Были также отправлены предметы вооружения: калджурские мечи с серебряной насечкой, позолоченные булавы с железным основанием, франкские шлемы с серебряными закраинами, лакированные латы, хорезмские седла с подушками, дамасские луки с кольцом и шелковой тетивой, луки для метания ядер, канайские копья с железными арабскими наконечниками, стрелы специальной выделки в кожаных футлярах и т. д. Не было недостатка и в предметах, роскоши: венецианские материи, фонари с венецианскими стеклами, богатые одежды, ковры, китайская посуда, серебряные светильники, шитые золотом ткани, а также много сладостей и белого сахара, постоянно встречающегося в перечислениях подарков и угощений, подносившихся послам. Для обслуживания животных были назначены специальные надсмотрщики; посылались также различные слуги, искусные поварихи и т. д.

Послам вручили письмо султана, написанное Ибн Абд аз-Захиром на 70 багдадских листах половинного формата. В письме перемежались изречения из корана о «священной войне» со словами о значении и величии Египта, говорилось о необходимости следовать пророку, перечислялись места паломничества, где молятся за Султана, описывалось египетское войско и т. п.[143]. Сам автор этого письма писал позднее, что оно содержало «поощрения, угрозы, ласки, подстрекательства» и т. п. Письмо понравилось султану, но он все же сделал к нему кое-какие дополнения. Провизией посольство было снабжено на год. Султан приказал послам совершить паломничество к святым местам и предписал, чтобы за Берке молились в Мекке, Медине и Иерусалиме, поминая имя золотоордынского хана сразу же после его имени.

Посольство отправилось 17 рамадана 661 г. х. (27.VІІ.1263 г.). А в рамадане 662 г. х. (27.VІ— 26.VІІ.1264 г.) султан получил известие, что его посольство задержал византийский император Михаил Палеолог. Байбарс не замедлил призвать к себе патриарха и епископов и показал им договор византийского императора, клятвенно заверявшего о дружбе с Египтом. Когда же он спросил их мнение по поводу поступка императора, они заявили, что за вероломство император должен быть отлучен от церкви[144]. Взяв у них письменное подтверждение их мнения о клятвопреступнике, Байбарс приложил его к письму, написанному императору, по словам Ибн Абд аз-Захира, «в резких выражениях». Одновременно он написал также письмо и Берке[145].

Ибн Абд аз-Захир больше ничего не сообщает по этому поводу. Другой автор, ал-Муфаддал, хотя и пользовался широко трудами Ибн Абд аз-Захира, приводит кое-какие дополнительные любопытные детали. Одновременно с послами египетского султана и возвращавшимися в Золотую Орду послами Берке ко двору Михаила Палеолога прибыли еще и послы Хулагу-хана. Император оправдывал впоследствии перед султаном свой поступок именно последним обстоятельством. В присутствии послов Хулагу, говорил он, не мог он пропустить через свои владения послов султана к Берке, ибо государство Хулагу непосредственно граничит с его владениями и весьма вероятно, что тот в отместку напал бы на его пограничные области. Но и Берке-хан был прекрасно осведомлен о случившемся и послал войско для осады Константинополя[146]. Когда войско Берке под командой Ногая приблизилось к Константинополю, император бежал из города и посредником между ним и полководцем золотоордынских войск просил быть египетского посла, эмира Фарис-ад-Дина Акуша ал-Масуди, задержанного им в Константинополе.

По просьбе Михаила Палеолога эмир должен был заявить, что он задержался в Константинополе по собственному желанию. Однако полководец Берке потребовал от эмира письменно подтвердить свое заявление, что тот и сделал. Византийский император напоминал золотоордынскому полководцу, что он также находится в дружественном союзе с египетским султаном, и обязался. в счет «ежегодной дани» посылать золотоордынскому хану 300 атласных одежд. После отхода войск Берке египетские послы были немедленно отпущены. В этом эпизоде важен тот факт, что сама персона египетского посла имела в глазах золотоордынского полководца большое значение. Однако обстоятельство это еще подлежит детальному исследованию, ибо сомнительно, чтобы одно только заявление посла могло остановить дальнейшее продвижение войск грозного хана Золотой Орды[147].

Прибыв с большим опозданием в Золотую Орду, ал-Масуди пытался оправдаться перед Берке тем, что был, мол, задержан византийским императором. Тогда Берке показал ему собственноручно написанное им подтверждение добровольной задержки в Константинополе, переданное полководцу Берке. Берке был в ярости не только из-за того, что часть подарков султана погибла в результате столь длительной задержки посольства. Больше всего возмутило его неуважение посла к своей дипломатической миссии, его двуличность. Однако, уважая неприкосновенность персоны посла дружественного государства, Берке решил не подвергать его наказанию, предоставив это на усмотрение самого султана. Послу же он сказал: «…я не наказываю тебя из уважения к ал-Малик аз-Захиру». А Ибн ал-Фурат добавляет: «…ему более чем кому-либо надлежит взыскать с тебя за твою ложь и за порчу того, что он послал с тобою»[148].

Кроме задержки Михаилом Палеологом египетских послов в Константинополе была еще и другая причина, дававшая Берке повод проучить византийского императора за его сношения с Хулагу. Михаил Палеолог держал при себе под домашним арестом румско-сельджукского (иконийского) султана Изз-ад-Дина, брат которого — Рукн-ад-Дин Клыч Арслан умолял Берке помочь ему вызволить брата из плена. Эта просьба давала Берке возможность доказать свое превосходство перед Хулагуидами также и в делах Малой Азии. Командование этим походом было поручено Ногаю. Осадив и взяв штурмом небольшую крепость во Фракии, куда тем временем перебрался иконийский султан под предлогом встречи с императором, золотоордынский военачальник освободил Изз-ад-Дина. Султан тотчас же поспешил в Сарай, где был милостиво принят самим всесильным ханом и много лет прожил близ него; Берке даже дал ему в удел Сарай (Крым).

Освобожденный золотоордынскими войсками султан Изз-ад-Дин написал султану ал-Малик аз-Захиру письмо, уведомляя его о поведении его посла и подчеркивая, что своим заявлением о союзе Византии с Египтом посол якобы содействовал отступлению войск Берке, тогда как они могли бы потребовать от византийского императора выкуп за порчу подарков. Он также написал султану, что посол был несомненно подкуплен византийским императором[149]. Когда ал-Масуди вернулся в Египет в месяце джумада ал-ахир 665 г. х. (в марте 1267 г.), он был наказан султаном за свое вероломство. Султан конфисковал его имущество и привезенные им товары на сумму 40 тыс. динаров и посадил его в тюрьму[150].

Измена Фарис-ад-Дина Акуша ал-Масуди могла вызвать известный конфликт, и золотоордынский полководец Ногай, взявший с него расписку, выказал большую прозорливость и предусмотрительность.

Чрезвычайно интересен для характеристики взаимоотношений Египта и Золотой Орды постоянный обмен подарками. Египет, разумеется, намного превосходил золотоордынцев в их обилии и разнообразии. Правители Золотой Орды одаривали послов золотом, халатами и посылали дружественным государям свое оружие, соколов, степных лошадей, рабов и рабынь.

В шаввале 663 г. х. (17.VІІ–14.VІІІ. 1265 г.) султан отправил своих послов к Берке «для прекращения набегов царя Берке на земли Ласкариса (т. е. Михаила Палеолога. — С. 3.), согласно просьбе Ласкариса об этом», как пишет Ибн ал-Фурат[151].

Очевидно, по словам арабских источников[152], речь идет о нападении Берке на константинопольские земли, вызванном упомянутой задержкой египетского посольства византийским императором. Султан отправил хану Золотой Орды три описания процессий, совершенных в его честь в Мекке, пересыпанные изречениями пророка и орнаментированные золотыми украшениями, два флакона со священной водой из ключа Замзам, бальзамовое масло и т. д.[153].

Оживленные дипломатические сношения между Золотой Ордой и Египтом совпали с активизацией военных действий Берке против Хулагу и крупной победой золотоордынских войск. Несомненно, что победа Берке послужила стимулом к более тесному сближению с Египтом, правители которого получили новое доказательство того, какого могущественно, го союзника они имеют в лице золотоордынского хана[154]. В Мекке по приказанию султана Байбарса в честь Берке совершаются торжественные процессии, в мечетях молятся за его здоровье, имя его произносится в хутбе после имени султана[155].

В этот период правления Берке среди монгольской знати, особенно среди придворных, все больше распространяется ислам. Ан-Нувайри пишет, что когда Берке принял ислам, то и большая часть его народа последовала его примеру, а жена его Джиджек-хатун, приняв ислам, «устроила себе мечеть из шатров, которую возила с собой»[156].

Однако, как было сказано, среди населения золотоордынского государства и даже в войске мусульмане были еще до принятия Берке-ханом ислама[157]. Впрочем, и в вопросах, связанных с религией, Берке продолжал действовать, учитывая в первую очередь политические интересы. Так, в 1261 г. он учредил при своем дворе епископат, во главе которого поставил православного епископа Митрофана. Цель учреждения была дипломатического характера: епископат явился как бы связующим звеном в сношениях Золотой Орды с православной Византией.

«Священная война» против неверных служила очень удобным прикрытием в борьбе золотоордынских ханов за Азербайджан, а египетских султанов — за сирийские земли, на которые претендовали Хулагуиды. Для того чтобы показать золотоордынским послам мощь и могущество своего войска, египетский султан устраивал в их присутствии военные парады. Автор летописи «Царств и царей» шейх Ибн ал-Фурат так описывает один из таких смотров: «В это время (т. е. в зу-л-ка'да 662 г. х.=25.VІІІ–23.IX. 1264 г.) присутствовали послы царя Берке; они лично убедились в многочисленности войск египетских, изяществе одежды их, заботливости султана, красоте пехотинцев и клейменых коней… видели движения этих войск и меткость их стрельбы»[158]. Смотр продолжался несколько дней. Послы спросили султана: «Это войска египетские и сирийские?» — «Нет, — отвечал султан, — это исключительно городские[159], сверх тех, которые находятся на окраинах, как, например, в Александрии, Дамиетте, Рашиде, Кусе, ал-Хардасе (?), и тех, которые находятся в отведенных им местах». Пораженные послы сказали: «Ни в войске султана [хорезмского] Джалал-ад-Дина, ни в другом мы не видели таких коней и такого оружия, как в этом отряде»[160]. С этой же целью и Берке отправлял со своими послами участников и очевидцев сражений с Хулагуидами.

На основании всех доступных источников можно заключить, что в дружбе Золотой Орды с Египтом последний, как уже отмечалось выше, по крайней мере вначале, был более заинтересованной стороной. Египетские султаны рассчитывали с помощью Золотой Орды расширить свои владения в Азии. Дальнейшее укрепление и развитие хулагуидского государства было опасно главным образом для Египта, ибо Хулагуиды явно предполагали расширить свои земли в первую очередь за счет Сирии и Египта.

Поддерживая с Золотой Ордой дружественные отношения и разжигая вражду между ее правителями и Хулагуидами, стремясь тем самым к развязыванию войны в Азербайджане, мамлюкские султаны создавали такое положение, при котором значительная часть военных — сил Хулагуидов постоянно отвлекалась от сирийского фронта на север. Об этом совершенно недвусмысленно — говорит ал-Макризи: «Султан [египетский] обрадовался… да и народ обрадовался, что Хулагу был отвлечен от похода на Сирийские земли»[161]. А по Ибн Халдуну, султан подстрекал золотоордынского хана к походу против Хулагу именно с целью отвлечения хулагуидских войск от Сирии[162].

Берке и его преемники, как видно, хорошо понимали и правильно оценивали обстановку и заинтересованность мамлюкских султанов в дружбе с Золотой Ордой. Вероятно, именно этим и объясняется решительный тон послания Берке с призывом к совместной борьбе против Хулагу: «Я рассудил, — пишет он египетскому султану в 661 г. х. (1262/63 г.), — чтобы ты двинулся на него с твоей стороны, а я пойду на него со своей стороны. Мы нападем на него сразу и выгоним его из края. Я отдаю тебе [все] мусульманские земли, находящиеся в руках его»[163].

Результатом начатой так переписки и был регулярный обмен посольствами и посланиями между Берке и ал-Малик аз-Захиром. В посланиях, как правило, содержались со стороны Берке уверения в приверженности исламу и готовность воевать во славу Аллаха и подстрекательства к «священной войне» против Хулагу со стороны султана.

Ибн Касир так отзывается об историческом значении деятельности Берке, оценивая ее с точки зрения интересов египетского государства: «Величайшая из заслуг его — поражение Хулагу и разогнание полчищ его. Он был другом ал-Малик аз-Захира, уважал его, оказывал почет его послам и делал им большие подарки»[164].

Берке умер в 664 г. х. (1266 г.), в самый разгар войны с Хулагуидами. Самого Хулагу к этому времени уже не было в живых (ум. в 1265 г.), но война продолжалась с его сыном Абакой (1265–1282). Гаффари сообщает, что Берке умер «от болезни колик» по пути в Тифлис, где он намеревался переправиться через Куру со своим войском. В Истории Шейх-Увайса говорится, что гроб с телом Берке отвезли в Сарай Бату и там похоронили[165].

У Берке не было сына, и золотоордынский престол наследовал его племянник Менгу-Тимур, сын Тогана сына Бату. Менгу-Тимур во внешней политике на южных и юго-западных границах следовал Берке, но, не будучи таким выдающимся государственным деятелем, как Берке или Бату, не оставил значительного следа в история Золотой Орды. Египетские историки восхваляют его именно за то, что он шел по стопам своего предшественника. Ибн Касир пишет: «Он следовал пути и образу действий — его [Берке]. Хвала и благодать Аллаху!»[166].

В 666 г. х. (1267/68 г.) ал-Малик аз-Захир Байбарс написал Менгу-Тимуру письмо с изъявлениями соболезнования по поводу смерти Берке и поздравлениями по — случаю его вступления на престол. И в этом письме он также не преминул подстрекнуть нового хана против Хулагуидов[167].

С восшествием Менгу-Тимура на престол дипломатические отношения с Египтом продолжались, а военные действия в Закавказье велись интенсивно, но с переменным успехом. Понятен оживленный обмен посольствами между Золотой Ордой и Египтом и в этот период: ни то, ни другое государство при создавшихся обстоятельствах не хотело лишиться могущественного военного союзника. По словам Ибн Касира, Менгу-Тимур вначале потерпел поражение от Абаки. «Абака, — пишет автор, — разбил его, отнял у него большую добычу и возвратился в свою землю»[168]. Однако вскоре обстановка изменилась. В 669 г. х. (1270 г.) к египетскому султану прибыла радостная весть: Менгу-Тимур разбил Абаку.

По имеющимся данным, первое посольство от Менгу-Тимура прибыло к египетскому султану в 667 г. х. (1268/69 г.). Об этом посольстве упоминают два автора: Шафи ибн Али и ал-Айни[169]. Под следующим, 668 г. х. (1269/70 г.), у Ибн Басила упоминается о прибытии в Египет «послов Берке» для соглашения о совместных действиях против «войск Хулагу». Несомненно, что здесь неточность датировки, так как и Хулагу в то время уже не было в живых[170].

Как арабские, так и персидские авторы в большинстве случаев не упоминают о непосредственной дели посольств, не сообщают и о их результатах. Некоторые авторы, комментируя приезд послов, лишь вскользь упоминают о цели их приезда и сущности переговоров или о достигнутых соглашениях. Так, составитель биографии ал-Малик ан-Насира пишет: «Им удалась цель их домогательства»[171], совершенно не разъясняя, в чем, собственно, эти домогательства состояли. Этот факт отчасти можно объяснить отсутствием в то время постоянных представительств, а следовательно, и соответствующего архива, фиксировавшего все процедуры, связанные с посольствами, и доступного для авторов хроник. Вместе с тем несомненно не все переговоры и события подлежали публичному оглашению или могли подробно комментироваться даже и придворными летописцами.

О следующем, втором посольстве от Менгу-Тимура пишут очень многие авторы. По словам ал-Муфаддала, посольство прибыло к султану в Дамаск в 670 г. х. (1271/72 г.)[172].

Ибн Васил упоминает еще об одном посольстве приблизительно в тот же период: «…в 671 г. х. (1272/73 г.) прибыли в Египет послы Берке и состоялось соглашение между ал-Малик аз-Захиром и Берке насчет дел, которые предрешил Аллах всевышний»[173]. Очевидно, здесь либо совершенно спутана хронология, либо под Берке следует подразумевать Менгу-Тимура.

Аз-Захаби так характеризует цель этого посольства от Менгу-Тимура: «Прибыли послы дома Берковичей (букв.: «дома Берке». — С. 3.) от Менгу-Тимура, сына Тогана, требуя от султана помощи для истребления Абаки»[174]. Это посольство Менгу-Тимура на пути в Египет попало в руки франкских пиратов. Султану пришлось приложить немало усилий, чтобы освободить золотоордынских послов[175].

Как сообщает Ибн ал-Фурат, письмо Менгу-Тимура к султану (было написано по-арабски и по-персидски. Менгу-Тимур в этом письме заявлял султану, что «они [золотоордынцы] враги его врагов и в [такой же] дружбе с ним, как был отец их Берке-хан»[176].

Ал-Муфаддал приводит ценную деталь: по его словам, Менгу-Тимур через своих послов передал султану грамоту, содержащую запись на «все мусульманские владения, покоренные родом Хулагу»[177]. Следовательно, Менгу-Тимур подтверждал обещание Берке отдать эти земли египетским султанам, а в то же время как бы укорял султана за то, что мусульманские земли все еще находятся в руках «неверных», вызывая его на более решительные действия. Ответное посольство султана к Менгу-Тимуру было отправлено в шабане 671 г. х. (21.11–21.III. 1273 г.) вместе с возвращавшимися золотоордынскими послами. По Ибн ал-Фурату, послами султана были: михмандар эмир Сайф-ад-Дин ас-Саваби и хаджиб Бадр-ад-Дин ибн Азиз. Султан отправил с ними подарки: «[разные] снадобья и то, что царь Менгу-Тимур. просил присоединить к этому»[178].

Ал-Макризи упоминает только о возвращении послов Менгу-Тимура в Золотую Орду[179].

Хотя в имеющихся и доступных нам источниках не упоминается о каком-либо посольстве Менгу-Тимура в ближайшие годы, однако под 674 г. х. (1275/76 г.) Ибн ал-Фурат сообщает, что «султан… отпустил послов Менгу-Тимура…». Вместе с послами Менгу-Тимура султан отправил в Золотую Орду своего посла эмира Изз-ад-Дина ал-Фахри и ал-Багдади и послал подарки как самому хану, так и членам ханского дома[180].

В 1277 г. Байбарс умер и султаном Египта стал ас-Саид Насир-ад-Дин Барака-хан ибн Байбарс (1277–1279)[181].

Дальнейшие сведения о посольствах имеются только за 679 г. х. (1280 г.). Султан отправил морем своих послов Шамc-ад-Дина Сонкора ал-Гутми и Сайф-ад-Дина Балабана, своего приближенного (ал-хасс) из тюрков[182], в месяце раби ал-аввал 679 г. х. (в июле 1280 г.)[183].

В биографии Калауна подробно говорится о подарках, посланных ко двору Менгу-Тимура. Подарки были не только самому хану, но также полководцу его Ногаю для братьев Менгу-Тимура — царевичей Аукаджи, Тудаменги и Тулабуги, для ханских жен — Тутаюн-хатуни Султан-хатуни, Хутлу-хатуни, Джиджек-хатуни, Олджайт-хатуни, Тутлын-хатуни, для начальников правого и левого крыла и других военачальников и сановников. Всего отправлено 16 тюков, причем дары состояли из вещей, «какие дарятся в подобных случаях, т. е. из дорогих тканей, роскошных одежд, ценных редкостей, луков, лат, шлемов…»[184]. Прибыв в Золотую Орду в месяце джума-да ал-ахир 680 г. х. (17.IX–15.X. 1281), послы уже не застали Менгу-Тимура в живых и поднесли подарки вступившему на престол Туда-Менгу. «Получившие подарки, — пишет автор, — обрадовались им и оказали послам великие почести. Собирались они [послы] у Ногая и у всех, к которым их посылали, о успехом и удовольствием»[185]. Таким образом, приезд послов по-прежнему обставлялся в Золотой Орде весьма торжественно. Послов принимал не только сам хан, но также и придворные эмиры и члены ханского дома.

Прежде чем перейти к дальнейшему изложению, следует остановиться на характеристике личности полководца Ногая, игравшего большую роль в годы правления нескольких золотоордынских ханов. По словам Рашид-ад-Дина, Ису-Ногай был внуком Бувала, седьмого побочного сына Джучи[186]. Как отпрыск побочного сына Джучи Ногай не имел прав на престол, но влияние его было огромно. Прославленный полководец Берке, отличившийся во многих сражениях, в том числе и против Хулагу-хана, Ногай становится всесильным временщиком и вершителем государственных дел Золотой Орды на протяжении царствования Менгу-Тимура, Туда-Менги, Тулабуги и отчасти Токты. Русские летописи даже называли его царем. По своему усмотрению возводил он на престол ханов и смещал неугодных. Сфера его влияния простиралась от крайних восточных частей Золотой Орды вплоть до Балкан[187].

Применительно к обстановке он вел интриги в Болгарии и Сербии и становился то союзником, то врагом болгарского короля; вмешивался в дела Византии на правах супруга побочной дочери византийского императора[188]. У Ф. Успенского мы, например, читаем, что византийский император «вследствие соглашения с владетелем их (т. е., монголов Золотой Орды. — С. 3.) Ногаем выдал за него другую свою дочь незаконного происхождения, именем Евфросинию, отчего они дружбой достигли таких выгод, каких едва ли бы могли приобрести случайностями войны»[189]. Характеризует его значение в управлении государственными делами следующее обстоятельство: Ногай вел дипломатическую переписку непосредственно с султаном ал-Малик аз-Захиром Байбарсом через голову хана Менгу-Тимура. Из различных источников известно, что в 669 г. х. (1270/71 г.) султан ал-Малик аз-Захир Байбарс получил послание от Ису-Ногая — «родственника царя Берке и главного предводителя войск его»[190].

В летописи Байбарса приводится копия этого письма. Содержание его сводится к следующему: ссылаясь на полеченное от золотоордынского посла Арбуги сообщение о желании султана иметь у себя сведения относительно принявших ислам сыновей и родственников Берке-хана, Ногай благодарит султана за его внимание и сообщает ему, что и он принял ислам. «Мы идем по пути отца нашего Берке-хана, — подчеркивает Ногай, — следуем за истиной и уклоняемся от лжи» и предлагает султану продолжать переписку с ним: «Да не прекратится пересылка писем [между нами]. Мы с тобой, как кончики пальцев на руке: действуем заодно е тем, кто с тобой в согласии, и противимся тому, кто тебе противится». В той же летописи приводится и ответ султана, начинавшийся такими словами: «Послано это письмо к высокостепенному, достопочтенному, родовитому, воинствующему во славу господа своего, озаренному светом сердца своего, сокровищнице мусульман и помощи верующих, Ису-Ногаю…». Далее султан выражал свое удовлетворение тем, что Ногай следует «по стопам Берке-хана». Пересыпанное обычными цветистыми поздравлениями и пожеланиями, письмо это в традиционном духе не забывало и подстрекательства против Хулагуидов[191].

Уже сам факт отправки Ису-Ногаем послания султану говорит сам за себя. Создается впечатление, что Ногай не признает над собой ханской власти, считая себя независимым и прямым продолжателем политики Берке. Следует особо отметить, что, узнав об интересе султана к принявшим ислам родственникам Берке, Ногай сам сообщает ему о своем переходе в ислам и ставит себя тем самым выше прочих членов дома Берке. Все это явно свидетельствует о том, что он не признавал хана Менгу-Тимура преемником Берке. Характерен также и ответ султана, исполненный глубокого уважения перед Ису-Ногаем. Султан явно считался с ним как с выдающимся полководцем своего-времени и крупным государственным деятелем. Посылая подарки ко двору Менгу-Тимура, султан не забывает послать подарок и лично Ногаю. Заслуживает внимания и включение этой переписки в арабскую хронику.

Позднее, в годы правления хана Туда-Менгу, Ису-Ногай даже отправил в Египет самостоятельное посольство, которое, как пишет Ибн ал-Фурат, прибыло к высочайшему двору в месяце раби ал-аввал 681 г. х. (июнь-июль 1282 г.). Послами Ногая были эмиры Сутурус и Нургас и Сайф-ад-Дин Абубакр[192].

Составитель биографии Калауна сообщает, что 2 мухаррама 683 г. х. (21.III.1284 г.) из Египта отправилось посольство к Туда-Менгу, Ногаю и Кайду[193]. Следовательно, султан ставил Ногая наравне с ханами и поддерживал с ним непосредственную дипломатическую связь. В 685 г. х. в Египет снова прибыл посол от Ногая. Можно считать, что Ногай поддерживал самостоятельные дипломатические сношения с Египтом вплоть, до возникновения феодальных смут в Золотой Орде.

Вскоре после своего вступления на золотоордынский престол Туда-Менгу (1280/81 г.) отправил в Египет посольство с извещением о вступлении на престол и о принятии им ислама. Послы его, законовед Мадж-ад-Дин Ата и Нур-ад-Дин, прибыли в Египет в джумада ал-ахир 682 г. х. (7.VIII–24.IX. 1283 г.). Они привезли с собой послание хана на монгольском языке. На словах послы передали султану следующее: «Туда-Менгу послал нас просить для него у владыки нашего султана прозвище из имен мусульманских, которым он мог бы называться, знамя от халифа и знамя от султана, да накары [трубы], чтоб он мог двинуться с ними в поход и выступить навстречу врагам религии»[194].

В послании Туда-Менгу просил оказать содействие его послам совершить хадж в Мекку. Египетский султан исполнил его просьбу. По словам составителя биографии Калауна, послы ездили в Мекку на «щедроты владыки нашего султана». Можно полагать, что паломничество золотоордынских послов в город, куда собирались мусульмане всех стран, было обставлено весьма пышно, так как автор сообщает о «многочисленных издержках», связанных с хаджем. По возвращении послов из Мекки султан написал Туда-Менгу ответное послание и с большим почетом отправил его послов обратно в Золотую Орду «в наилучшем и прекраснейшем виде»[195].

Первое египетское посольство к Туда-Менгу было отправлено в мухарраме 683 г. х. (21.III.1284 г.)[196]. По другим источникам, посольство это отправилось в 682 г. х. Послами были Сайф-ад-Дин Балабан ал-Халеби ал-Кабир и Музаффар-ад-Дин Муса ибн Гарса. Вместе с ними отправились эмир Кутуган и Шамс-ад-Дин ибн Абу-ш-Шавариб[197].

В 685 г. х. (1286/87 г.) от Туда-Менгу снова прибыло в Египет посольство: ранее приезжавший законовед Мадж-ад-Дин Ата и его свита. Составитель биографии Калауна пишет: «Вернулся он (Мадж-ад-Дин Ата. — С. 3.) тогда к царю (ал-малик. — С. 3.) Туда-Менгу, а в нынешнем году возвратился с известием, что на все требования владыки нашего, султана, последовало согласие»[198].

В ответ на это посольство Туда-Менгу-султан отправил к нему с подарками эмира Сайф-ад-Дин Балабана аль Гутми.

Трудно установить, об этом ли посольстве говорит Ибн ал-Фурат, сообщая, что во вторник 15 шаввала 686 г. х. (21.XI.1287 г.) в Каирскую цитадель прибыло посольство с подарками для отправки в Золотую Орду. Подарки состояли, как обычно, из дорогих тканей, причем на некоторых была золотая кайма султана, а на других шелковая, с его же титулами, был также послан белый сахар, пряности и множество различных предметов на сумму в 2 тыс. динаров для строившейся в Крыму (в Солгате) мечети и масляные краски. Был даже послан специальный каменотес, которому поручено было высечь на этой мечети титулы султана[199].

В 686 г. х. (1287/88 г.) Туда-Менгу отрекся от престола в пользу своего племянника Тулабуги, обнаружив, по словам Байбарса, «помешательство и отвращение от занятий государственными делами». Автор упрекает хана в том, что он «привязался к шейхам и факирам». Отречение Туда-Менгу было вызвано, по-видимому, требованиями знати, желавшей иметь во главе государства сильного правителя[200].

В царствование Тулабуги-хана (1287–1290 г.)[201] обмена посольствами между Золотой Ордой и Египтом не было. По крайней мере в доступных нам источниках материала по этому вопросу найти не удалось.

После умерщвления Ногаем хана Тулабуги на престол вступил ставленник Ногая — Токта (1290–1312). В начале его правления — с 1290 по 1304 г., т. е. в течение 14 лет, также не было ни посольств, ни переписки с Египтом, во всяком случае источники об этом умалчивают. Нетрудно объяснить такой длительный перерыв в дипломатических отношениях с Египтом (т. е. всего 18 лет: с 1286 по 1304 г.) феодальными междоусобицами, начавшимися в это время в Золотой Орде и продолжавшимися до самой гибели Ногая в 1299/1300 г. Однако, несмотря на отсутствие посольств и регулярных дипломатических сношений, правители Египта внимательно следили за ходом событий в Золотой Орде. Арабские историки, хорошо осведомленные о внутренних неурядицах в этой стране, дают ценный материал об этих событиях. Особенно детально описывает столкновения между монгольскими ханами и Ногаем Рукн-ад-Дин Байбарс[202].

После окончания кровопролитной междоусобицы Токта стал наконец править единовластно и смог заняться внешними делами государства. По свидетельству Вассафа, в 1303 г. Токта отправил ильхану Газану посольство с категорическим ультиматумом об уступке ему Азербайджана и области Арран. Как уже было сказано выше, Газан отверг ультиматум[203].

Оценив сложившиеся обстоятельства, Токта решил обратиться к давнему союзнику Золотой Орды — египетскому. султану. Ал-Муфаддал сообщает, что посольство Токты прибыло морем в Александрию в 704 г. х. (1304/05 г.), доставив щедрые подарки, рабов и рабынь. В своем послании Токта уведомлял султана, что он уже потребовал от Харбенды[204] уступки «Хорасана до области Тавриза», угрожая в противном случае двинуться против него со своим войском. Далее он предлагал: «Соединимся мы и вы для изгнания его (Харбенды) из края. Те земли, в которые придут ваши всадники, будут ваши, а те земли, в которые прибудут наши всадники, будут наши». Ал-Муфаддал добавляет, что «вследствие этого и Харбенда послал послов просить мира»[205].

Рукн-ад-Дин Байбарс под этим годом сообщает о прибытии только одного посла Токты — Курукджи, который был принят с большим почетом. Вместе с ним в Золотую Орду отбыл египетский посол Сайф-ад-Дин Балабан ас-Сархади[206].

Об этом посольстве пишет и ал-Макризи. По его словам, послы Токты прибыли в Египет в раб и ал-аввале 704 г. х. (ноябрь 1304 г.). Их поместили в башнях ал-Хабша, и султан назначил им суточное довольствие. Послы поднесли султану подарки и передали письмо Токты, извещавшее о том, что он собирается идти войной на Хулагуидов и просит султана помочь ему в этом походе. «Было отвечено, — пишет ал-Макризи, — что с Газаном дело их уладил Аллах и что брат его [Газана], Харбенда, уже просит о мире»[207].

Составитель биографии ал-Малик ан-Насира Мухаммада ибн Калауна в своем труде «Книга летописей султанов, царей и войск» сообщает еще и другие подробности, привести которые будет нелишним для ясности картины.

Подчеркивая, что предки Токты «не переставали быть пособниками царства Египетского, искренними друзьями, снискавшими его любовь и выказывавшими желание скрепить дружбу с ним», автор упоминает о происшедшей затем размолвке «между этими двумя династиями, и нарушении отношений», что вызвало «[временное] прекращение посылки послов». Когда же на престол вступил султан Мухаммад ибн Калаун, Токта отправил к нему своих послов с подарками, «установленными обычаем этого дома», продолжает автор. Послы передали султану грамоты, «содержавшие выражение полнейшей преданности, приветствие, чествование, предложение дружбы, унаследованной от предков, да любви, устанавливающей между сердцами единогласие». Султан с большим вниманием выслушал послов. И далее: «Им удалась цель их домогательства, [ибо] тот, кто обращается к нашему владыке султану, [никогда] не ошибается»[208].

Однако все это никак не вяжется со сведениями ал-Макризи. Совершенно непонятно, что же имел в виду составитель биографии ал-Малик ан-Насир Мухаммада ибн Калуна, говоря, что «послам удалась цель их домогательства»[209]. Если автор биографии султана Калауна не упоминает об ультиматуме Токты Газану и о предложении совместных действий против последнего, потому что всего этого не было, то он дает весьма ценный и любопытный материал о взаимоотношениях между Золотой Ордой и Египтом в данный период. Этот материал тем более ценен, что «Книга летописей султанов, царей и войск» содержит жизнеописание египетского султана, ал-Малик ан-Насир Мухаммада ибн Калауна как раз за эти годы — 704–705 г. х. (4.VІІІ. 1304–12.VІІ.1306 г.)

Подчеркивая существование дружбы между прежними государями Египта и Золотой Орды, автор совершенно определенно говорит о случившейся затем «размолвке между этими династиями», которая, по его мнению, и была причиной временного «прекращения посылки послов». Однако ни в каких других доступных нам источниках об этой размолвке не говорится. В этом вопросе нельзя не принять во внимание и события, происходившие незадолго до этого в Золотой Орде, — жестокие феодальные войны между Токтой и Вогаем, а затем с сыновьями последнего. Сопоставляя эти данные, можно с большой долей вероятности предположить, что причиной временного прекращения дипломатических отношений является не размолвка между Золотой Ордой и Египтом, а феодальные смуты, с окончанием которых возобновились нормальные дипломатические отношения.

Ответное посольство султана отправилось в Золотую Орду в месяце раджабе (28.1–27.11.1305 г.). Послом был назначен эмир Сайф-ад-Дин Балабан ас-Сархади, с которым, как обычно, был отправлен подарок Токте. В 706 г. х. (1306/07 г.) египетский посол эмир Сайф-ад-Дин Балабан ас-Сархади вернулся из Золотой Орды, а с ним его спутники — Сайф-ад-Дин Балабан ал-Хакими и эмир ахор Фахр аш-Шамси. Вместе с ними прибыл и золотоордынский посол Намун. Несмотря на отказ султана от непосредственной помощи Токте, хан все же обратился к нему с повторным предложением о совместных военных действиях. Письмо доставил султану упомянутый посол Намун вместе с ценными подарками. Токта вновь предлагал султану совместно вторгнуться во владения Хулагуидов, с тем чтобы каждому союзнику досталась та часть территории Ирана, которую он завоюет[210].

Однако и на этот раз султан уклонился от совместных военных действий, мотивируя свой отказ уже состоявшимся заключением мира с Хулагуидами, но обещал в случае каких-либо нарушений с их стороны принять соответствующие меры. Это послание было отправлено в Золотую Орду с ответным посольством султана в составе эмира Бадр-ад-Дина Бекмиш ал-Хазанадари и эмир ахора Фахр-ад-Дина Махмуда аш-Шамси. Ал-Макризи называет еще одно имя: Сонкор ал-Ашкар, один из «предводителей гвардии» (мукаддам ал-халака).

Несмотря на отказ Египта начать совместные военные действия против Хулагуидов, султану все же пришлось через некоторое время, в 708 г. х. (1308/09 г.), приступить к военным приготовлениям, так как египетские разведчики обнаружили передвижение хулагуидских войск на сирийской границе. Однако от нападения на Египет Хулагуиды были отвлечены столкновением их пограничных отрядов с пограничными же отрядами Токты, причем хулагуидские потерпели поражение от золотоордынских. Таким образом, Египет и на этот раз выиграл от их столкновения и ценой чужой крови избежал своих собственных потерь[211].

Произошло это столкновение между Джучидами (т. е. золотоордынцами) и Хулагуидами в месяце раби ал-ахир 708 г. х. (18.ІХ–16.Х.1308 г.)[212]. В 710 г. х. (1310/11 г.) ко двору султана прибыли послы Токты-хана — Ала-ад-Дин Али и товарищ его, сын Ахиабкара. Золотоордынский хан поздравлял султана с «вступлением на престол достославный и с победой, одержанной над теми, кто желал бороться с его величеством»[213].

Дело в том, что в 1310 г. султан ал-Малик ан-Насир Мухаммад ибн Калаун вступил на престол в третий раз. Несомненно, что дружественный ему государь не мог оставить это событие без внимания. Султан с почетом принял ханских послов и, одарив их, отправил обратно, а с ними и своего посла Насир-ад-Дина Мухаммада ибн ал-Йемени с товарищем. В 1311/12 г. из Золотой Орды вернулись послы султана и с ними прибыли послы Токты. По пути своем в Египет посольство попало в руки франкских пиратов, которые пытались взять за них богатый выкуп — 60 тыс. динаров. Узнав об этом, султан приказал схватить всех франкских купцов, находившихся в Александрии, и наложить арест на их имущество. Лишь эта мера помогла быстрому освобождению задержанных послов, и 16 раби ал-аввала 712 г. х. (22.VІІ.1312) они прибыли к султану[214].

Токта умер в 713 г. х. (1312/13 г.) в Курне, своей летней резиденции, в десяти днях пути от Сарая. Как раз в это время в Золотую Орду прибыли послы султана, но хан был уже болен и поэтому они не были ік нему допущены. Послы явились к ханским женам, передали подарки и остались ждать его выздоровления. Однако он вскоре же скончался. Жены его снарядили послов в обратный путь, снабдив их деньгами[215].

Хочется обратить внимание на одну любопытную сторону дипломатических сношений Золотой Орды с мамлюкским Египтом. Речь пойдет об идеологическом обосновании этого союза, равным образом выдвигавшемся с обеих сторон. Обе высокие договаривающиеся стороны неизменно подчеркивали в своих посланиях, как того требовал дух эпохи, свою приверженность идеям ислама, произносили возвышенные слова о «священной войне» против неверных, т. е. в данном случае против Хулагуидов, и т. п. Все это было понятно, пока обе союзные стороны действительно придерживались одной религии, а их хулагуидские враги — другой. Но в самом конце XIII — начале XIV в. положение уже изменилось, ибо восшедший в 1295 г. на хулагуидский престол седьмой ильхан Газан был мусульманином[216]. Таким образом, мотив «священной войны» уже не мог играть прежней роли в лагере союзников — врагов Хулагуидов, тем паче что сам Токта «согласно большинству источников»[217], был не мусульманином, а откровенным язычником.

Выше неоднократно повторялось, что Берке в своей внешней политике (не меньше, чем султан Байбарс) умело пользовался религиозными убеждениями своих единоверцев-мамлюков. Может даже создаться впечатление, будто вся внешняя политика Берке определялась только религиозными соображениями. Однако весь последующий ход исторических событий, когда мусульманин Газан шел войной на мусульман Египта, а египетские мусульмане искали союзника против него в лице язычника золотоордынского хана Токты, воевавшего в свою очередь с Газаном, показывает, что одними религиозными соображениями весь этот сложный узел не объяснить. Все это вместе взятое позволяет сделать вывод, что и в данном случае, как это было испокон веков, религия лишь прикрывала истинные цели внешней политики, а союзы и войны диктовались мотивами, весьма далекими от религии.

В 1313/14 г. золотоордынский престол занял племянник Токты — хан Узбек. По словам Ибн Дукмака, Токта не оставил детей ни мужского, ни женского пола.

Один из самых влиятельных государственных деятелей Золотой Орды, Кутлуг-Тимур[218], остановил свой выбор на кандидатуре Узбека. Для достижения этой цели он решил использовать придворные связи Байалун-хатун, одной из знатнейших женщин при дворе, бывшей жены Тогрулджи, брата Токты и отца Узбека, которая, обладая большими средствами, могла оказать в этом предприятии не только моральную, но и материальную поддержку. Байалун-хатун охотно откликнулась на предложение Кутлуг-Тимура и приняла самое активное участие в этом деле. Однако некоторые эмиры были против кандидатуры Узбека. Ал-Айни, разумеется, объясняет это тем, что по вступлении своем на престол Узбек принял ислам, как и было им обещано Кутлуг-Тимуру еще раньше. Узбек жестоко расправился со своими внутренними врагами. Он казнил всех восставших во главе с Тунгузом и Тазом, сыном Мунджука[219].

В благодарность за поддержку Узбек женился на Байалун-хатун, т. е. на жене отца. Брак этот был ему разрешен, так как находившийся при нем «человек из людей науки», как пишет ал-Айни, «дал ему фетву в том смысле, что отец его [Узбека] был неверный и что поэтому брак его с этой женщиной был преступный»[220]. Однако, несмотря на этот брак по политике, Узбек отстранил брата Байалун-хатун Байдемира от управления городом Ургенчем и областью Хорезмскою, назначив на этот высокий пост Кутлуг-Тимура, — с одной стороны, в благодарность за его помощь, а с другой, — чтобы держать подальше от двора столь влиятельного и могущественного эмира. Байалун-хатун упрекала Узбека: «Я добыла тебе царство, да давала тебе деньги для того, кто требовал денег, коней для того, кто требовал коней, одежды для того, кто требовал одежд, улаживала этим дела того, кто требовал моих услуг, а ты отставил моего брата». Ал-Айни добавляет: «Тогда он [Узбек] извинился перед ней и оба примирились. Аллах [впрочем] лучше знает [все это]».

Летописцы и историки уделяют личности Узбека много внимания, на все лады восхваляя его как мусульманского правителя. Ал-Бирзали, например, пишет: «Когда этот царь (Токта. — С. 3.) умер, то после него воцарился Узбек-хан, человек лет тридцати. Он исповедовал ислам[221], отличался умом, красивой внешностью и фигурой»[222]. И в другом месте: «юноша красивой наружности, прекрасного нрава, отличный мусульманин и храбрец». Аз-Захаби отзывается о нем в таком же духе: «…храбрый герой, красавец наружностью, мусульманин, уничтоживший множество эмиров и волшебников». Даже хулагуидский историк Вассаф, которого никак нельзя заподозрить в дружелюбии к Узбеку, отзывается о нем с большой похвалой: «Благочестивый царевич Узбек, — пишет он, — сын Тоглука, сына Токтая, сына Менгу-Тимура[223], обладающий божественной верой и царским блеском»[224].

Расправившись с мятежными эмирами и установив порядок внутри государства, Узбек не замедлил возобновить оживленные дипломатические сношения с Египтом. Прибывшие в свое время к Токте послы султана ал-Малик ан-Насира задержались из-за болезни и смерти хана (см. выше). Вслед за ними султан отправил еще двух послов: Ала-ад-Дина Кайдогды ал-Баба-оглы и Ала-ад-Дина Тайбугу ал-Карамуни. В Крыму они встретились с возвращающимися от Токты послами. Первое посольство вернулось в Египет, а второе продолжало путь к месту назначения. Прибыв в Курну, где умер Токта, послы явились к Узбек-хану, уже вступившему на престол.

На приеме присутствовал и Кутлуг-Тимур. Снаряжая египетских послов в обратный путь, Узбек отправил вместе с ними своего посла по имени Мангуш. По словам ал-Айни, Кутлуг-Тимур вручил Мангушу послание для султана, которому якобы предлагал «взаимный союз и сватовство на дочери Бурлюка, брата царя Токтая»[225].

Трудно установить, было ли это первым посольством Узбека. Составитель биографии ал-Малик ан-Насира сообщает, что в субботу 26 зу-л-хиджжа 713 г. х. (13.IV.1314 г.) в Египет прибыло большое посольство от Узбека численностью 174 человека[226]. Об этом же посольстве упоминают и другие авторы: ан-Нувайри[227], ал-Муфаддал[228], ас-Сафади[229]. Ибн Дукмак же сообщает, что посол Узбека Мангуш, доставивший султану послания от Узбека и Кутлуг-Тимура, прибыл в Египет в 714 г. х. (1314/15 г.), т. е. позднее этого большого посольства[230].

Приблизительно те. же данные приводит и ал-Айни[231], также относя приезд Мангуша в Египет к 714 г. х. В другом месте у ан-Нувайри сказано, что послы из Золотой Орды прибыли ко двору султана ал-Малик ан-На-сира в месяце зу-л-хиджжа 713 г. х. (19.III–16.IV.1314 г.). «При них, — пишет ан-Нувайри, — были подарки для нашего владыки султана, не походившие на обычные». Узбек в своем послании угодливо поздравлял султана с расширением ислама от Китая до крайних пределов западных государств. Он также уведомлял его, что, вступив на золотоордынский престол, расправился со своими противниками, считая таковыми всех, не пожелавших принять ислам, частью перебил их, а частью поработил.

Таким образом, Узбек, покончив с оппозицией, сумел ловко использовать эту победу для возвеличения своей персоны в глазах мусульман и главным образом в глазах своего союзника — египетского султана. Он даже прислал в Египет нескольких пленных мятежников[232].

В среду (22.V.1314 г.) послы Узбека отправились обратно. Вместе с ними султан снарядил и своих послов: эмира Сайф-ад-Дина Утуджа и ал-Хусами Хусайна ибн Сару, одного из предводителей гвардии (мукаддам ал-ха-лака)[233].

Ал-Макризи под этими же годами приводит другие данные: в 714 г. х. (1314/15 г.) в Египет прибыли «из владения Токты» Зайн-ад-Дин Караджа ал-Хазанадари и приближенный (ал-хасс) из тюрков, сообщившие о смерти его (Токты. — С. 3.). В месяце джумада ал-ахир 715 г. х. (сентябрь 1315 г.) в Египет вернулись эмир Сайф-ад-Дин Балабан и Зайн-ад-Дин Караджа ал-Хазанадари. С ними прибыли послы Узбека, сообщившие султану о принятии Узбеком ислама и передавшие ему подарки от своего государя. Вместе с ним султан отправил в Золотую Орду своего посла эмира Ала-ад-Дина Айдогды ал-Хорезми с подарками для Узбека[234]. Обмен посольствами становится чрезвычайно интенсивным, если верить приводимой авторами хронологии, так как опровергать ее достоверность нет никаких оснований.

В субботу (3.I.1316 г.) снова прибыло многочисленное посольство Узбека в составе 170 человек. Несмотря на очевидную важность этого посольства, составитель биографии ал-Малик ан-Насира, упоминая о нем, ничего не говорит о его целях[235]. Под этим же годом ан-Нувайри отмечает возвращение султанских послов Сайф-ад-Дина Утуджи и Хусам-ад-Дина Хусейна ибн Сару[236].

В 716 г. х. (1316/17 г.) в Египте при дворе султана собрались восемь послов от разных государей, в их числе и посол Узбека. Ал-Макризи восклицает: «Подобного этому [прежде еще ни разу] не случалось при тюркской державе»[237]. В 717 г. х. (1317 г.) в Египет возвратились из Золотой Орды послы султана: эмир Ала-ад-Дин Айдогды ал-Хорезми со своей свитой и вместе с ними прибыли послы Узбека. По Ибн Дукмаку и ал-Макризи, послами Узбека в этот раз были: Шерик, Бугуртай, Куртука и Омар Крымский[238].

С этим посольством Узбек отправил султану крайне скромный подарок: трех соколов, шесть невольников, кольчугу, булатный шлем и меч. «Никто из царей их, — поясняет Ибн Дукмак, — прежде этого не присылал ничего подобного», упоминая о присущей монголам бережливости. Подарок Узбека — уважение султану, который в свое время прислал ему 200 полных комплектов вооружения, попону, белую кисею для чалмы, верхнюю шитую золотом накидку с золотой каймой, меч с золотой насечкой, золотую шапочку, золотой пояс, оседланного коня с золотой уздечкой и другого коня с седлом и уздечкой, усыпанными драгоценными камнями. Составитель биографии ал-Малик ан-Насира и Ибн Дукмак сообщают, что в 718 г. х. (1318/19 г.) султан отправил на родину посольство Узбека вместе со своими послами Ала ад-Дином Айдогды ал-Хорезми и Хусейном ибн Сару. Кроме того, с ним поехали Утуджи и Байрам. «Они повезли с собой по части дорогих подарков то, что подобает для великих царей»[239], — пишет Ибн Дукмак.

В это время взаимоотношения между Золотой Ордой и Египтом стали настолько тесными, что в Золотой Орде во всех мечетях молились за султана ал-Малик ан-Насира, поминая его имя после имени Узбека. Многолетняя дружба Золотой Орды и Египта в конце концов привела и к родственным узам. Узбек вообще придерживался политики сближения с другими государствами путем заключения дипломатических брачных союзов. Так, Ибн Баттута сообщает, что одна из жен Узбека была дочерью «владыки Константинополя»[240]. Кроме того, хорошо известно, что Узбек выдал свою сестру (после крещения Агафью) за одного из русских князей — Юрия Даниловича, князя Московского[241].

Предложение породниться исходило из Золотой Орды. Как было сказано выше, вопрос о браке султана с одной из золотоордынских принцесс впервые был поднят Кутлуг-Тимуром еще в начале царствования Узбека, в 1314 г. Золотоордынский посол Мангуш успешно выполнил свою дипломатическую миссию. Передав султану ал-Малик ан-Насиру письмо Узбека и Кутлуг-Тимура, «он лично объяснился с султаном о том, что Кутлуг-Тимур указал ему [Мангушу] по части брака и союза», — пишет ал-Айни. Султан весьма одобрительно отнесся к перспективе такого союза[242].

В 716 г. х. посол султана Ала-ад-Дин Айдогды ал-Хорезми передал Узбеку письмо султана, в котором последний сватался к одной «из девушек из рода Чингис-хана». Для решения этого вопроса Узбек созвал совет 70 эмиров и начальников десяти тысяч. Послу ответили: «такого требования еще никогда не было со времени появления Чингис-хана до настоящего времени, и с какой стати должна отправиться царская дочь из рода Чингис-хана в земли египетские, да переехать через семь, морей»[243].

Ответ этот был, несомненно, продиктован желанием возвеличить достоинства золотоордынских принцесс. Может быть, именно потому, что инициатива породниться в, свое время впервые зародилась в Золотой Орде, теперь, когда дело дошло до решения этого вопроса, был взят такой высокомерный тон. Впрочем, те же эмиры, когда до них «дошли подарки султана», изменили свое мнение. Но, изъявляя свое согласие на этот брак, они все же откладывали его на четыре года, из которых, заявили они, год должен был уйти на ведение переговоров, год. на сватовство, год на пересылку подарков и год на устройство брака. Султану были предъявлены непомерно высокие требования в отношении приданого и условий, заключения брака. Ал-Айни, ссылаясь на Ибн Касира, приводит баснословные цифры. Золотоордынцы якобы потребовали от султана миллион динаров, тысячу коней и тысячу полных комплектов вооружения. Кроме того, султан должен был выслать за невестой «множество великих эмиров с женами своими»[244]. Когда же султану сообщили о брачных условиях золотоордынцев, он отказался от сватовства. Некоторое время вопрос об этом больше не поднимался, хотя оживленный обмен посольствами продолжался, но в посланиях египетского султана не было «ничего, кроме приветов и заявления дружбы».

В один из своих приездов эмир Сайф-ад-Дин Утуджи, передав Узбеку подарки султана — различные редкости и султанский раззолоченный и украшенный жемчугом халат, вновь повел речь о браке. Однако ал-Айни противоречит этому сообщению ан-Нувайри, говоря, что «Узбек сам начал говорить с Утуджи о браке». Узбек сказал египетскому послу: «Я уже снарядил для брата моего султана ал-Малик ан-Насира то, о чем он просил, и назначил ему дочь из дома Чингис-хана, из рода Берке, сына Бату-хана, сына Души-хана (т. е. Джучи-хана. — С. 3.), сына Чингис-хана»[245].

Посол султана Утуджи, на этот раз еще не уполномоченный вести окончательные переговоры, был застигнуть врасплох словами Узбека, но не растерялся; он сказал: «Султан послал меня не по этому делу; это — дело великое; если бы султан знал, что это случится, то он снарядил бы для этого великого дела то, что следует и подобает для того»[246].

Однако послу не удалось отсрочить сватовства. Узбек, по-видимому, окончательно решил к этому времени, что брачный союз султана с выбранной для него принцессой будет чрезвычайно выгоден для золотоордынского государства из соображений предстоящей борьбы с Хулагуидами за Азербайджан, которая все еще тянулась и даже обострилась в годы его правления. Поэтому, когда посол сказал, что при нем нет денег для взноса приданого, Узбек приказал купцам дать ему взаймы. Посол должен был подчиниться. Он занял у купцов 20 тыс. динаров чистым золотом и внес их. Однако этим расходы не ограничились. Послу пришлось еще устроить пир, на который собрались придворные хатуни. Он снова обратился к купцам и занял еще 7 тыс. динаров.

К сожалению, из источников нельзя составить себе представление о личности этого египетского посла. Известно, что это был эмир Сайф-ад-Дин Утуджи, неоднократно ездивший в Золотую Орду и, следовательно, успевший наладить тесные связи при золотоордынском дворе. Султан, несомненно, должен был отправить для выполнения столь ответственной миссии уже проверенного на дипломатическом поприще человека. Судя по тому, что эмиру пришлось занимать деньги у купцов, можно предположить, что сам он не занимался торговыми операциями и больших денежных сумм при себе не имел. То обстоятельство, что султан не вручил своему послу соответствующих средств для ведения переговоров, говорит в пользу сообщения ал-Айни, который относит возобновление сватовства к инициативе Узбека вопреки мнению ан-Нувайри.

Поведение посла доказывает, что это был опытный человек, в такой ответственный момент дипломатических переговоров не побоявшийся навлечь на себя немилость султана чрезмерной тратой, лишь бы не умалить престиж своего государства. В 1319 г. просватанная невеста Тулунбия и с нею пышное посольство отправились в Египет. Принцессу сопровождали послы: Айтугды, Тукбуга, Мангуш, Тарджи, Усман-ходжа, Баянджар — один из монгольских старейшин, имам Узбека шейх Бурхан-ад-Дин, кади Сарайский, Бектемир и Куртука. Двое последних по дороге умерли. Из всех перечисленных послов Мангуш уже бывал в Египте, и, конечно, его присутствие было необходимо в этом посольстве. Имам Узбека, шейх Бурхан-ад-Дин, в свое время способствовал восшествию Узбека на престол, и понятно то доверие, которое теперь оказывал ему золотоордынский хан. Кади Сарайский был послан в качестве юридического лица.

Кроме вышеупомянутых послов в Египет отправился шейх Ала-ад-Дин ан-Нуман ал-Хорезми ибн Даулетшах ибн Али. Он в свое время также помогал Узбеку захватить власть и пользовался большим авторитетом при дворе. Любопытна его биография. Родился он в 1259 г., много путешествовал, получил прекрасное образование, изучил логику, диалектику и медицину. Карьера его при золотоордынском дворе началась еще в царствование Токты. Отправляя его в Египет, Узбек передал ему большую сумму денег для устройства молельни в Иерусалиме[247].

Свадебное посольство состояло из 400 человек. Тулунбию сопровождала ее личная пышная свита, хатуни, приближенные, слуги и рабы. Из-за отсутствия попутного ветра и осеннего времени посольство в течение пяти месяцев задержалось в гавани Ибн-Ментеши, а затем в византийском порту. Византийский император весьма дружественно принял это посольство и оказал гостеприимство, не считаясь с затратами. Ал-Айни объясняет это его расположением к египетскому султану. На содержание посольства византийский император потратил 60 тыс. динаров. Отправляя посольство в Египет, он также снарядил с ним и своих послов. Посольство доставило невесту султана в Египет в месяце раби ал-аввал 720 г. х. (11.IV–10.V.1320 г.).

Египтяне встретили Тулунбию с большой помпой. К ней было приставлено множество хаджибов и 18 женщин из гарема султана. В Майдане для принцессы была приготовлена палатка из мааденского атласа. Султан пригласил к себе послов Узбека, а также и других государей, одновременно прибывших в Египет. Наместник султана (Аргун), кравчий Бектемир и кади Карим-ад-Дин, поверенный султана, доставили принцессу Тулунбию в замок. Брачный договор был заключен в понедельник 16.V. 1320 г.[248].

Были собраны все эмиры, старейшины и войсковые отряды в полном боевом вооружении. Ибн Дукмак пишет, что подобного торжества «не было еще ни с одним из тюркских царей в Египетских странах»[249]. Брачный договор заключали главный кади Бадр-ад-Дин Мухаммад ибн Ибрахим ибн Джамал-ад-Дин, а от имени султана — наместник его эмир Сайф-ад-Дин Аргун. Текст договора собственноручно составил тайный секретарь Ала-ад-Дин Али ибн ал-Асир, соблюдая этикет, соответствующий такого рода документам. «После басмалы, — пишет ал-Макризи, — следовало: владыка наш султан именитый царь великий ан-Насир назначил в приданое хатуни славной, дочери брата моего, султана Узбек-хана, Тулуш бии, дочери Тогаджи [сына Хинду], сына Берке, сына Души-хана, сына Чингис-хана» и т. д.[250].

Что касается суммы приданого, то ан-Нувайри и ал-Макризи называют 30 тыс. динаров с вычетом ранее выплаченного послом султана Утуджи в бытность его в Золотой Орде. Ибн Дукмак расходится с указанными авторами, называя сумму 60 млн. динаров[251].

Осенью 1320 г. послы Узбека отбыли в Золотую Орду с великолепными подарками для него[252]. Составитель биографии ал-Малик ан-Насира добавляет, что вместе с послами Узбека в Золотую Орду отправились Токсаба аз-Захир (амир таблхана) и Кутлубуга ал-Багдади[253].

В этом же году, несколько месяцев спустя после прибытия торжественного свадебного посольства, к султану прибыли еще послы от Узбека: Гирей, Бурулгай и Буграс.

Это было уже чисто деловое официальное посольство, преследовавшее военные цели. «Причиною появления их (послов. — С. 3.), — пишет ал-Айни, — были возобновление подстрекательства к нападению на Джубана (Чобана. — С. 3.) и совокупному действию против него да натравливание султана и войск его на него»[254].

Из доступных нам источников неизвестно, как реагировал на это предложение султан, однако под следующим, 1321 г., Ибн Дукмак и ан-Нувайри записали возвращение от Узбека послов султана — вышеупомянутых Токсабы аз-Захира и Кутлубуги ал-Багдади. Они сообщили султану о крайне холодном и пренебрежительном отношении к ним Узбека, объясняя это неисполнением того, «что было условлено относительно посылки войска в Ирак и истребления Джубана». Следовательно, можно догадываться о каком-то достигнутом перед этим соглашении между султаном и Узбеком по поводу военного сотрудничества. Узбек был весьма разгневан. Он принял от послов подарок, но при осмотре его принялся их так бранить, что они испугались. Тем не менее Узбек снова отправил в Египет своих послов с возвращавшимися в Египет послами султана. Снова поехал уже испытанный на дипломатическом поприще Мангуш в сообществе с тремя другими послами: Урусом, Ардажуком и Тогай-бахши. Мангуш — один из немногих дипломатов, который многократно назначался в посольство. По крайней мере, сопоставляя приводимые различными авторами имена, большей частью можно встретить все новые имена лиц, назначавшихся послами.

Узбек написал султану письмо, в котором решительным тоном выражал просьбу участвовать в походе на Хулагуидов… «Эти [Хулагуиды] твои враги и наши враги, — писал он, — и мы намерены удалить этого врага из нашей среды, чтобы [все эти] земли стали одной землей»[255].

Итак, Узбек совершенно определенно хотел и даже требовал, чтобы султан помог ему осуществить давнишние притязания Золотой Орды.

Нельзя не отметить двойственность политики султана. Он только что подкрепил дружественные отношения с Золотой Ордой брачными узами и, казалось бы, должен был откликнуться на просьбу своего старого союзника немедленным согласием. Однако султан избрал другой путь. Получив известие от Чобана, наместника хулагуидского хана Абу Саида (1316–1335) о начавшихся военных столкновениях с Золотой Ордой, он без обиняков сообщил ему, что Узбек просил его о содействии: «Он посылал к нам просить об отправлении войска из Египта, которое помогло бы ему против вас, но я отказал [ему], в этом»[256].

Сейчас трудно предположить, какие политические мотивы заставили Малика ан-Насира отказать хану Узбеку в военной помощи. Не исключено, что хулагуидский Иран, в ту пору уже ослабленный внутренними распрями, не представлял серьезной угрозы Египту. Внешне же этот отказ, как мы увидим дальше, опять был скрыт все теми же «высшими» соображениями о переходе хулагуидской верхушки в «правоверие». Если Узбек холодно принял послов султана, то последний со своей стороны был не только невнимателен к золотоордынским послам, но даже не разрешил им торговать и запретил продажу и покупку невольников. По-видимому, это запрещение было вызвано аналогичным запрещением Узбека (см. ниже).

В 1322/23 г. послы Узбека отправились на родину, вместе с ними поехал египетский посол Баха-ад-Дин Каракуш аз-Захири с ценным подарком для Узбека и ответом султана на его письмо. Султан писал: «Я заключил мир с царем Абу Саидом только ради мусульманства его и вступления его с находящимися при нем лицами в правоверие; нельзя запретить ему паломничество [в Мекку]; это один из столпов ислама, и он будет пособником в победе веры и мира. Что же касается того, что царь запретил купцам [нашим] покупать [у вас] рабов, то — хвала Аллаху — мы не нуждаемся в рабах. Если вы желаете продолжать любовь и дружбу;[с нами], то вы будете товарищами. Прощай!»[257].

Охлаждение отношений между мамлюкским Египтом и Золотой Ордой, отчетливо видное в переписке их правителей, было обусловлено коренными изменениями в соотношении сил треугольника Египет — Золотая Орда — хулагуидский Иран. После смерти ильхана Абу Саида (30.ХI.1335 г.) империя ильханов фактически прекратила свое существование. Некогда грозная держава превратилась в слабую страну, раздираемую внутренними феодальными междоусобицами. Пять феодальных клик вели нескончаемые войны, приведшие в середине XIV в. к образованию на землях бывшей империи Хулагуидов десяти враждующих между собою государств[258].

Кроме того, в государстве ширилось из года в год народно-освободительное движение, охватывавшее огромные территории и вовлекавшее буквально все слои населения — от мелких феодалов до ремесленников и городской бедноты.

Ссылка на «мусульманство» Абу Саида в письме египетского султана — всего лишь политический маневр. Если вспомнить, что и Газан был таким же ревностным мусульманином-суннитом, как и египтяне, и это отнюдь не мешало египетским султанам воевать с ним, то можно еще раз убедиться, что религия была всего лишь удобной маской, под которой враждующие стороны частенько скрывали истинные дели.

Ал-Айни приводит любопытные подробности о пребывании египетского посла Сайф-ад-Дин Токсаба аз-Захира в Золотой Орде. Узбек не оказал послу никакого внимания, запретил ему покупать невольников и даже не позволил ему оставаться в Орде больше четырех дней: «самое большее, что он один [только] раз сказал ему, [заключалось в том], что он спросил его: "Здоров ли ал-Малик ан-Насир?". Тот [посол] ответил: "Да". Тогда Узбек сказал: "Мы также здоровы"»[259].

Автор объясняет это следующим: султан якобы не оказал должного внимания шейху Нуману, который пользовался большим уважением Узбека и в свое время способствовал его возведению на золотоордынский престол. Шейх Нуман был отправлен со свадебным посольством в Египет, и Узбек ссудил его золотом для совершения хаджа и устройства молельни в Иерусалиме. В этом султан, мол, отказал ему. Разгневанный Узбек выместил свою злобу на знатном франкском купце Шакране, пользовавшемся большим расположением ал-Малик ал-Музаффара Байбарса. Когда султан умер, кади Карим-ад-Дин, управлявший собственностью султана, подарил. Шакрану 60 тыс. динаров и различного товара на 40 тыс. динаров. Шакран отправился в Золотую Орду и занялся крупными торговыми операциями. Когда он снаряжал корабль в обратный путь, Узбек конфисковал его имущество и товары, а самого Шакрана убил. Впоследствии Узбек заявил египетскому послу, что Шакран был убит одним из островных царьков. Совершенно очевидно, что дело было не в шейхе Нумане, за невнимание к которому якобы мстил Узбек, а просто хан был возмущен невыполнением султаном обещания[260].

И тем не менее обмен миссиями не прекращался. 25.III.1324 г. в Египет снова прибыли послы Узбека, а вместе с ними вернулся египетский посол Каракуш ал-Кандуки и Баха-ад-Дин Каракуш аз-Захири. Послы Узбек-хана Мангуш и Урус привезли султану подарки: «два сокола и шкуры белых зайцев, каждая длиною в семь с дробью локтей». Отправляя этот подарок султану, Узбек в своем послании все же упрекал султана за его отказ от войны с Абу Саидом и наместником его Чобаном. В этом же году султан отправил ответное посольство к Узбеку: Сайф-ад-Дина Бакмыша аз-Захири и устадара Бадр-ад-Дина Абугудда ас-Салари. Они привезли Узбеку письмо султана и ценный подарок. Это посольство задержалось в Золотой Орде и вернулось в Египет 25.VIII.1325 г. Одновременно прибыли послы Узбека. Наградив их, султан снарядил их в обратный путь и вместе с ними отправил своего эмира Сайф-ад-Дина Утуджи и Карадемира, одного из гвардейских военачальников. Они отбыли в Золотую Орду 19.IX.1325 г.[261].

Следующее посольство от Узбека прибыло в Египет 21.V. 1328 г. Одновременно вернулись эмир Сайф-ад-Дин Утуджи со свитой. В том же году, отпуская золотоордынских послов, султан отправил к Узбеку Сайф-ад-Дина Маджара ибн Абгана, одного из начальников над десятками в Египте, и дядю его Билика[262].

20.XI.1329 г. посол султана Маджар вернулся в Египет сухим путем через Рум. В феврале 1332 г. прибыло посольство Узбека «с прекрасными ценными подарками», — как пишет ал-Муфаддал[263]. Они сообщили султану о смерти шейха Нур-ад-Дина, приезжавшего со свадебным посольством в 1320 г. Вместе с ними ал-Малик ан-Насир отправил в Золотую Орду своего посла.

Вслед за этим наступает перерыв в приеме и отпуске дипломатических посольств. По крайней мере в имеющихся материалах нет никаких данных по этому вопросу. Можно предполагать, что причиной этого послужило замирение между Египтом и Ираном, не представлявшим для Египта сколько-нибудь серьезной угрозы. С другой стороны, египетский султан, несомненно, опасался усиления Золотой Орды в случае присоединения к ее владениям хулагуидской территории, так как граничить с таким соседом было бы весьма нежелательно и небезопасно для Египта. Поэтому султан избегал соблюдения этикета дипломатических отношений с Золотой Ордой, не устраивал пышного приема и отпуска послов, не посылал драгоценных подарков и т. д. и т. п.

В 1334/35 г., как сообщает ал-Айни, в Египет прибыл посол Узбека. При нем было письмо, «содержавшее порицание по поводу хатуни, приехавшей из их края»[264]. Как известно, уже в ночь после бракосочетания султан развелся с Тулунбией, так как она ему не понравилась, и на другой день рано утром приказал Карим-ад-Дину Краму Младшему отвезти ее в Саид[265].

Составитель биографии ал-Малик ан-Насира сообщает другое. По его словам, Тулунбия пробыла в браке, с султаном около восьми лет. Потом, разведясь с нею, султан выдал ее замуж за Менглибугу. Когда последний умер, на Тулунбии женился Сусун, а после его смерти она еще раз вышла замуж за Омара ибн Аргуна, наместника султана, и умерла, будучи с ним в браке, 18.VІІІ.1342 г.[266].

Ал-Макризи пишет, что через восемь лет после свадьбы Тулунбия вышла замуж за эмира салахдара Сайф-ад-Дина Менглибугу «после того, как с ней развелся султан и прошел срок ее [установленный для вступления в новый брак]»[267].

Как и когда бы ни произошел развод султана с Тулунбией, ясно одно — это отнюдь не могло понравиться Узбеку. В свое время, как сообщает ал-Макризи[268], посол Узбека Баянджар заявлял султану незадолго до совершения брачной церемонии: «Брат твой Узбек, к которому ты посылал просить девушку из семьи ханской, не послал такой, потому что она не понравилась бы тебе; мы послали тебе [одну] из знатного рода. Если она люба тебе, то возьми ее, потому что [другой] лучше ее нет. Если же она не понравится тебе, то поступи согласно с изречением Аллаха всевышнего [гласящим]: "Аллах повелевает вам возвращать вверенное [вам] тем "кому оно принадлежит"»[269].

Как известно, султан ответил полным одобрением присланной ему невесты. Поэтому было совершенно непонятно его дальнейшее поведение; его отношение к золотоордынской принцессе могло привести, да в сущности и привело, к известным осложнениям.

Узбек написал султану весьма недвусмысленное письмо и, кроме того, поручил своему послу передать, ему на словах следующее: «Султан посылал ко мне несколько раз по поводу [сватовства на одной из] дочерей ханских; я откладывал дело до тех пор, пока мне [наконец] стало совестно перед султаном, и я отправил к нему одну из лучших дочерей ханских. Затем, если она для твоей милости оказалась неудобной, то тебе следовало отослать ее [назад] в то место, из которого она прибыла, а не дарить ее одному из твоих мамлюков. Не подобает допускать [лицу], подобному тебе, чтобы погибали такие [лица], как дочери ханские. Мы просим тебя о возвращении ее к нам, дабы она могла быть у своих. У тебя девиц много и страна [твоя] обширна».

Любопытен ответ султана: «Все, что дошло до брата моего, царя Узбека, ложь, и [с моей стороны] не допущено нерадения в отношении к ней, а против воли Аллаха всевышнего ничего не поделаешь. Когда брат мой прислал ко мне эту женщину, то я сочетался с ней и она пробыла у меня год; потом она занемогла и отошла к милости Аллаха»[270]. Султан дошел даже до того, что пожелал подтвердить смерть Тулунбии официальным документом, чтобы посол мог сослаться на него. По совету кади султан приказал вызвать двух мамлюков и нескольких человек из войска. Кади скрепил их показания письменным актом. Султан предъявил этот документ послу, а Узбеку отправил письмо упомянутого выше содержания[271].

Если подобный акт и имел место, то он вряд ли соответствовал действительности, так как, судя по другим данным, Тулунбия после развода с султаном несколько раз выходила замуж, и, например, составитель биографии ал-Малик ан-Насира относит ее смерть к значив тельно более позднему времени.

Несмотря на этот инцидент, а может быть, именно и в связи с ним, обмен посольствами продолжался. 21.VII.1337 г. послом к Узбеку отправился Сартактай, начальник почты (мукаддам ал-баридйййа)[272]. Под этим же годом ал-Муфаддал сообщает о прибытии в Египет посольства от Узбека с большой свитой, а составитель биографии ал-Малик ан-Насира упоминает только об одном после Узбека, Муракодже, и даже подчеркивает, что с 729 г. х. от Узбека не приезжало другого посланника, кроме этого. Здесь несомненная неточность в дате[273].

27.ХII.1338 г. в Египет прибыли послы Узбека с большой свитой. С ними вернулся египетский посол Сартактай. Золотоордынское посольство состояло из 153 человек и в их числе 10 вельмож. Послов приняли очень пышно: на их содержание отпускалось по 2 тыс. дирхемов в день и по 20 баранов и лошадей. Причина такого многочисленного посольства и торжественного приема была проста — в доставленном посольством послании хан сватался к дочери султана.

Султан отлично понял, «что они намерены поступить так, как он поступил с ними», и написал следующий ответ: «Дочери мои [еще] малолетки, и старшей из них всего шесть лет; по достижении ею законного срока для вступления в брак мы ее снарядим и вышлем ее к услугам его [Узбека], если на то будет воля Аллаха всевышнего»[274]. Вручив послам этот ответ, султан пожаловал им халаты и одарил деньгами. В субботу 27.III.1339 г. они уехали обратно. Вслед за ними в Золотую Орду отправились египетские послы Алам-ад-Дин Сулейман и Ладжин ал-Хамави из гвардейских военачальников[275].

30.VIIІ.1340 г. снова прибыло золотоордынское посольство, на этот раз с тремя вельможами: Уруктемиром с сыном Мухаммад-ходжей, Кутлук-ходжой с сыном Абубекром, и Байдаром, начальником охоты (амир ши-кар). Султан принял их у себя во дворце, пожаловал им халаты и одарил деньгами. О целях этого посольства ничего не известно; прожили послы в Египте свыше пяти месяцев и 18.II.1341 г. отбыли к себе на родину[276]. Это было последнее посольство Узбек-хана. В 742 г. х. (1341/42 г.) Узбек-хан умер. После его смерти, устранив своих братьев: старшего — Тинибека и младшего — Хидрбека, на престол вступил средний сын Узбека — Джанибек-хан. Это был последний сильный правитель Золотой Орды, сумевший упрочить внешние связи с другими государствами как на западе, так и на востоке.

Тотчас по вступлении своем на престол Джанибек отправил послов в Египет[277]. Это посольство во главе с Карабахадуром прибыло в Египет в 743 г. х. (1342/43 г.). Султану были привезены богатые подарки: шесть соколов, собольи шкуры и, кроме того, невольники и невольницы. Джанибек также прислал султану письмо «с приветом и мирными предложениями»[278].

Каковы они были и в чем заключались эти «мирные предложения» Джанибека, пока остается неизвестным, так как в приведенном у Тизенгаузена отрывке из арабской рукописи недостает конца, а ал-Асади сообщает об этом же посольстве лишь вскользь[279].

Насколько это видно из доступных нам источников, при Джанибеке[280] не было столь интенсивных дипломатических отношений с Египтом, как, например, при Берке или при Узбеке, что легко объяснить окончательным ослаблением хулагуидского Ирана.

Нельзя также забывать об одном событии, имевшем место в 1345–1350 гг. как на Востоке, так и на Западе.

Речь идет о так называемой «черной смерти» — чуме, охватившей в эти годы почти все страны[281]. В 1346 г. «Черная смерть (чума) началась, должно быть, в Китае, — писал К. Маркс, — где истребила 13 миллионов человек; она свирепствовала на побережье Каспийского и Черного морей, а также в землях у устья Дона; распространилась затем в Египте, Сирии, Греции, а генуезские корабли завезли ее в Италию, Францию, Англию, Германию. [1349 г.] она появилась в скандинавских странах, оттуда (перешла) в Новгород и Псков»[282].

«О чуме, подобной этой, — пишет ал-Айни, — никто [прежде] не слыхал… она охватила и мусульман и неверных во всех странах, особенно в землях франков, и обезлюдила большую часть стран. Оказался недостаток во всех товарах вследствие незначительности привоза их»[283]. Эта страшная эпидемия могла также затруднять передвижение, а следовательно, и внешние сношения с другими государствами.

Давняя мечта золотоордынских ханов — овладеть Азербайджаном — осуществилась лишь в царствование Джанибека. В 1357 г. Джанибек отправился в Азербайджан и овладел северной столицей Ирана — Тавризом[284]. Золотоордынский хан не замедлил известить об этом египетского султана. Посольство, отправленное им с этой целью к султану, прибыло в Египет в конце лета 1357 г. В своем письме Джанибек сообщал султану о победе над Малик-Ашрафом; как обычно, посольство доставило подарки: невольников, собольи меха и хищных птиц.

Золотоордынское посольство, по словам ал-Макризи, было встречено с большой помпой: «навстречу им выехало с большим парадом войско из эмиров, мамлюков, военачальников и солдат»[285]. Ал-Асади подтверждает это. «День вступления их [послов] был день торжественный, — пишет он. — Приказано было войску надеть шитые золотом одежды, позолоченные шапки и полное вооружение. Когда они [послы] прибыли в Египет, то за ними также очень ухаживали и оказывали им почет»[286].

Как бы в ответ на парад войск, устроенный султаном при встрече послов, золотоордынские послы с целью прихвастнуть военной мощью представляемого ими государства сообщили султану о победах своего государя, не преминув добавить, конечно- с очень большим преувеличением, что войско хана, вступившее в Тавриз, состояло из 700 тыс. человек.

Султан ал-Малик ан-Насир Хасан (2-е правление — 1354–1361 гг.), отвечая Джанибеку на его письмо, заявил, что «отец мой и отец твой были во всем заодно, мы предлагаем тебе возобновить дружбу»[287]. Эта фраза еще раз подтверждает, что на протяжении предшествующих лет отношения между Золотой Ордой и Египтом, были испорчены, султан же предлагал их наладить.

Откликнуться на это предложение Джанибеку не было суждено. Поставив сына своего Бердибека наместником над Тавризом и не успев пожать плодов своих завоеваний, Джанибек умер на обратном пути в Золотую Орду[288]. После смерти Джанибека золотоордынский престол занял его сын Бердибек, правление которого было весьма кратковременным, — он находился у власти всего три года. Никаких сведений о его взаимоотношениях с Египтом у нас не имеется. После его смерти в. Золотой Орде вновь разгорелись междоусобицы, достаточно сказать, что на протяжении 20 лет в государстве сменилось 25 ханов.

В обстановке внутренних феодальных войн внешние сношения с другими государствами, безусловно, должны были отойти на второй план. Ослабевшей Золотой Орде было в ту пору не до связей с Египтом, не до большой политики ни на Средиземном море, ни на Среднем Востоке. Однако известно, что в 776 г. х. (1374/75 г.) секретарь египетского султана ал-Мухибби по поручению своего государства написал письмо хану Мухаммеду, по прозвищу Урус, о чем сообщает ал-Калкашанди. В письме, между прочим, говорится следующее: «Прошло долгое время, в течение которого замедлились (т. е. не являлись. — С. 3.) послы наши к его величеству и не были отправлены с нашей высочайшей стороны, да не приходили послы его и с его стороны». Далее, причина отсутствия посольства со стороны Египта объясняется войной последнего с франками. С этим письмом Мухаммед-хану были отправлены богатые подарки[289].

К сожалению, автор не приводит имен послов, а также не сообщает, было ли ответное посольство от Мухаммед-хана[290].

В 1380 г. на золотоордынском троне оказался хан Тохтамыш, который попытался возродить былое могущество Золотой Орды[291]. Он решил также возобновить и старинный дружественный союз с Египтом, о чем свидетельствует отправка в Египет посольства. Первое посольство, по словам Ибн Дукмака, прибыло в Египет в 786 г. х. (1384/85 г.)[292].

Ал-Макризи сообщает, что послы Тохтамыша прибыли в Египет 24.I.1384 г. Имен этих послов автор не называет. Навстречу золотоордынским послам выехали наместник султана эмир Судун и давадар эмир Юнус. Поместили послов в «Большом майдане» Нила. На аудиенцию к султану они явились в понедельник 30.I.1385 г. «При них, — пишет ал-Макризи, — были подарки их, как то: семь соколов из хищных птиц, семь тюков [разных] материй и несколько невольников». Когда же было прочтено доставленное ими письмо, добавляет ал-Макризи, «то выяснилось, что они послы правителя земель Крымских»[293]. Об этом же факте упоминает и ал-Калкашанди.

Таким образом, ясно, что это первое посольство было не от самого Тохтамыша, а от его наместника. Однако по свидетельству другого автора, ал-Аскалани, событие это предстает в ином свете: «В 786 г. х. прибыли [в Египет] послы дома Узбекова Тохтамыш-хана, султана-Дештского. Имя старшего из них было Хасан ибн Рамазан. Отец его был наместником Крыма. С ним владетель Крыма отправил подарки, которые были приняты. Посланы были ответы»[294].

Очевидно, Рамазан, полностью Зайн-ад-дин Рамазан или Рамадан[295], имевший при дворе Тохтамыша большой вес и даже пользовавшийся правом заключать, договоры с другими государствами, решил сам от себя вступить в сношения с египетским султаном и отправил ему подарок. Ал-Аскалани и ал-Макризи не придают этому факту того значения, как ал-Калкашанди, который сообщает, что чиновник ал-Бадр ибн-Фадлаллах, обнаруживший, что доставленное послом письмо исходило не от самого хана, получил за свою прозорливость повышение, а посол был даже переведен в другое помещение, соответствующее более низкому рангу пославшего его правителя.

Посольство от самого Тохтамыша прибыло в Египет в начале весны 1385 г. и было встречено с большим почетом[296]. Ал-Аскалани пишет, что в сафаре 787 г. х. (14.III–11.ІV.1385 г.) прибыли в Египет послы Тохтамыша и с ними подарки, посланные Тимуром, «управителем государства» (Дештского). Упоминание о том, что-посольство Тохтамыша привезло и подарки Тимура, можно объяснить исключительной ролью его в судьбах Золотой. Орды в то время. Кроме того, и Тимуру, очевидно, хотелось показать египетскому султану, что Тохтамыш, севший на ханский престол при прямой его поддержке и считавший его своим отцом, находится под его-покровительством.

Ответное посольство египетского султана в Золотую Орду было отправлено в 1386/87 г. Послами были хаджиб Кадид и Бектемир ал-Алаи[297].

Затем наступает длительный перерыв в обмене посольствами между Золотой Ордой и Египтом, который объясняется ожесточенной борьбой, происходившей между Тохтамышем и Тимуром, предпринявшим в 1389 и 1391 гг. большие походы на Золотую Орду. Опустошительные нападения Тимура отвлекали внимание Тохтамыша от дипломатических сношений с другими государствами. Однако, когда Тимур стал угрожать непосредственно Египту, Тохтамыш, убедившийся к тому времени, как трудно одному бороться против этого завоевателя, отправил к египетскому султану ал-Малик аз-Захиру Сайф-ад-Дин Баркуку[298] посольство с просьбой, чтобы султан и он «были одной рукой на мятежника злодея» — Тимура[299]. Золотоордынское посольство прибыло в Дамаск 26.III.1394 т.[300].

Незадолго до этого, в начале февраля 1394 г., египетский султан получил от Тимура письмо, полное угроз; и предупреждений. Тимур требовал покорности, грозя в противном случае обрушиться на владения ал-Малик аз-Захира Баркука[301]. Египетский султан ответил Тимуру в резких и оскорбительных выражениях[302]. Назревала война. Ал-Малик аз-Захир Баркук со своим войском и отрядами эмиров двинулся в Сирию. 20 джумада-л-аввал (23 марта) он вступил в Дамаск[303]. Туда и прибыло к нему упомянутое золотоордынское посольство, а также посольства от османского султана ййлдирима Баязеда и от Кади Бурхан-ад-Дина Ахмада, правителя Сиваса. Ал-Малик аз-Захир Баркук принял предложения трех правителей, приславших свои посольства, о союзе против Тимура[304].

Положительный ответ султана на просьбу Тохтамыша известен также из летописи Шамс-ад-Дина Мухаммеда ибн Айаса[305].

Однако в 1394 г. ожидавшегося столкновения между египетским султаном и Тимуром не произошло. Осенью этого года ал-Малик аз-Захир Баркук получил известия о том, что Тимур возвратился в свои владения. В ответ на прибытие золотоордынских послов египетский султан отправил к Тохтамышу свое посольство. Из многих источников видно, что египетское посольство в Золотой Орде находилось как раз в самый разгар событий 1395 г. Тимур разбил Тохтамыша «во время пребывания [в Кипчаке] гонца султана [Египетского] ал-Малик аз-Захира, т. е. эмира Тулумен Алишаха»[306]. С упомянутым эмиром находились ходжа Мадж-ад-Дин Исмаил и еще двое послов.

Когда в Сарай пришло известие о поражении войск Тохтамыша, египетские послы не замедлили выехать, чтобы не попасть в руки Тимура. Они прибыли в Крым (Солхат), а затем в Кафу, владетель которой задержал египетское посольство и потребовал выкупа 50 тыс. дирхемов и, только получив его, отпустил посольство. Затем посольство отправилось в Самсун и оставалось там, пока не подтвердилось, что Тимур овладел Крымом. Несмотря на двойственность политики ханского наместника в Кафе, Тимур не пощадил и ее. Вернулось это посольство обратно в Египет 18.IX.1395 г.[307].

Это было последнее египетское посольство к Тохтамышу.

В нашу тему не входит рассмотрение дальнейшей судьбы золотоордынского государства. После опустошительных набегов Тимура и страшного удара, нанесенного им в 1395 г., Золотая Орда уже не представляла собой такого большого и сильного государства, каким она являлась на протяжении более полутора веков, хотя еще была в состоянии в течение почти целого столетия держать под своим гнетом покоренные ею народы. В связи с упадком Золотой Орды постепенно прекратились и ее дипломатические сношения с другими государствами, в частности с Египтом.

Сопоставляя внутригосударственную обстановку, сложившуюся в Золотой Орде и в Египте за рассматриваемый период, можно в некоторых отношениях провести параллель между ними. В Египте еще чаще, чем в Золотой Орде до возникновения в последней феодальных смут (1360 г.), периодически происходили кровопролитные дворцовые перевороты. Известно, например, что египетский султан Мухаммед ибн Калаун три раза всходил на престол.

Однако все это не отражалось на целеустремленности внешней политики этих государств, и линия, начатая предыдущим государем, продолжалась его преемником, даже если он взошел на престол, устранив своего предшественника силой. Да оно и понятно, ибо устранял он не своего политического противника, а личного и тем самым политический курс государства оставался тем же, чему способствовало еще и сохранение того же чиновничьего аппарата. Это также оказывало влияние на развитие многолетних дружественных взаимоотношений между Золотой Ордой и Египтом. Несомненно, что по ходу событий могли возникнуть, да в действительности и возникали, различные недоразумения и взаимные недовольства. Так, например, уклонение Египта от содействия походам Токты или Узбека на Иран, развод султана ал-Малик ан-Насира с Тулунбией и тому подобные моменты служили поводом для конфликтов. Весьма жаль, что в доступных нам источниках имеются очень скудные материалы, освещающие ту сложную дипломатическую игру, которая, несомненно, велась вокруг этих вопросов. Можно только констатировать успешные результаты дипломатического искусства государственных деятелей обеих стран и опытных чиновников, умевших обойти все подводные камни на своем пути.